Письма, Сумароков Александр Петрович, Год: 1777

Мемуары и переписка
Время на прочтение: 208 минут(ы)
Скачать в PDF

А. П. Сумароков

Письма

Воспроизводится по изданию:
Письма русских писателей XVIII века. Л., 1980. Публикация В. П. Степанова
Электронная html-публикация — РВБ, 2006.

Оглавление

1. К. Г. Разумовскому
2. И. П. Елагину
3. И.-Д. Шумахеру
4. И. И. Шувалову
5. И. И. Шувалову
6. И. И. Шувалову
7. И. И. Шувалову
8. И. И. Шувалову
9. И. И. Шувалову
10. И. И. Шувалову
11—12. И. И. Шувалову
13. И. И. Шувалову
14. И. И. Шувалову
15. И. И. Шувалову
16. И. И. Шувалову
17. И. И. Шувалову
18. Императрице Елизавете Петровне
19. И. И. Шувалову
20. В Канцелярию Академии наук
21. В Канцелярию Академии наук
22. И. И. Шувалову
23. И. И. Шувалову
24. И. И. Шувалову
25. И. И. Шувалову
26. И. И. Шувалову
27. И. И. Шувалову
28. И. И. Шувалову
29. В правительствующий Сенат
30. Екатерине II
31. Г. Г. Орлову
32. В. В. Фермору
33. Екатерине II
34. Екатерине II
35. С. М. Козьмину
36. Екатерине II
37. Екатерине II
38. Г.-Ф. Миллеру
39. Екатерине II
40. Г.-Ф. Жиллеру
41. И. И. Бецкому
42. Г. В. Козицкому
43. Екатерине II
44. Г. В. Козицкому
45. В. Г. Орлову
46. В. Г. Орлову
47. В Комиссию Академии наук
48. В Комиссию Академии наук
49. В Комиссию Академии наук
50. Г. Г. Орлову
51. Екатерине II
52. Г.-Ф. Миллеру
53. Г.-Ф. Миллеру
54. Г.-Ф. Миллеру
55. Г.-Ф. Миллеру
56. Г. В. Козицкому
57. Екатерине II
58. Г. В. Козицкому
59. Екатерине II
60. Г. В. Козицкому, 28 января 1770
61. Екатерине II
62. Дж. Бельмонти
63. Г. В. Козицкому
64. Екатерине II
65. Г. В. Козицкому
66. Екатерине II
67. Г. В. Козицкому
68. Екатерине II
69. Н. И. Панину
70. Г. В. Козицкому
71. Екатерине II
72. Г.-Ф. Миллеру
73. Д. И. Фонвизину
74. Г. В. Козицкому
75. Екатерине II
76. Г. В. Козицкому
77. Екатерине II
78. Г. В. Козицкому
79. Екатерине II
80. Г. В. Козицкому
81. Екатерине II
82. Г. В. Козицкому
83. Екатерине II
84. Г. В. Козицкому
85. Екатерине II
86. Г. В. Козицкому
87. Екатерине II
88. Г. В. Козицкому
89. Екатерине II
90. В Каширскую воеводскую канцелярию
91. Г. В. Козицкому
92. Екатерине II
93. Г. В. Козицкому
94. Екатерине II
95. Г. В. Козицкому
96. Екатерине II
97. Г. В. Козицкому
98. Г. В. Козицкому
99. Екатерине II
100. С. М. Козьмину
101. Екатерине II
102. В главную полицеймейстерскую канцелярию
103. Неизвестному
104. Екатерине II
105. Екатерине II
106. Г. А. Потемкину
107. Г. А. Потемкину
108. Екатерине II
109. Г. А. Потемкину
110. Г. А. Потемкину
111. Г. А. Потемкину
112. Г. А. Потемкину
113. Г. А. Потемкину
114. С. Г. Домашневу
115. С. Г. Домашневу
116. С. Г. Домашневу
117. С. Г. Домашневу
118. Г. А. Потемкину
119. С. Г. Домашневу
—
— 1. К. Г. Разумовскому1

28 октября 1747

Сиятельнейший граф, милостивый государь!
Я намерен издать сочиненную мною трагедию ‘Хорева’ в свет. А понеже, милостивый государь, исполнение моего желания зависит от особы вашей, — того ради приношу оную вашему сиятельству для рассмотрения и, ежели она напечатания достойна, то прошу, милостивый государь, приказать ее напечатать за мои деньги, литерами, называемыми корпус, с прокладыванием лубочков, в большую октаву, числом 1200 экземпляров, с таким определением, чтоб и впредь против воли моей сей моей трагедии других эдиций в Академии не печатать, ибо то, что я сочинил, мне, как сочинителю оного, свой труд издавать приличнее, а убытку из того академической сумме быть не может. Ежели ж для каких-либо обстоятельств сих моих стихов ныне напечатать неудобно, то прошу сию мою трагедию возвратить мне назад, ибо меня к тому, чтоб она была напечатана, ничто не понуждает, кроме одного искреннего желания тем, чем я могу, служить моему отечеству. Еще прошу, сиятельнейший граф, ежели будет на то ваше соизволение, приказать употребить к тому бумагу такую, какую я потребую, а деньги с меня взыскать, хотя до печатания, хотя после печатания, как ваше сиятельство приказать изволите. На что ожидаю вашего сиятельства милостивого повеления, пребывая с крайним моим почтением вашего сиятельства вернейшим и покорнейшим слугою,

Александр Сумароков.

Октябрь 28-го дня 1747-го.
1. Оригинал — AAH, ф. 3, оп. 1, No 110, л. 493—493 об., текст рукой писца, подпись — автограф. Впервые: Материалы, т. 8, с. 581.
1 К. Г. Разумовский — в 1746—1765 гг. — президент Академии наук.
— 2. И. П. Елагину1

15 декабря 1748

Государь мой Иван Перфильевич!
Должно мне принять из Академии напечатанные мои двух трагедий и двух эпистол экземпляры.2 А понеже я сегодня отъезжаю в Москву, того ради прошу, чтоб оное вместо меня вы исполнили, а притом взяли в книжной лавке мои расписки в принятии за проданные трагедии денег и в принятии мною нескольких экземпляров, а во всем том дали за своею рукою квитанцию. А чтоб то Академии было вероятно, ради того даю я в оном вам сие от себя поверенное письмо, которое я писал своеручно. И во уверение того подписуюся.

Ваш, государя моего, покорный слуга

Александр Сумароков.

Декабря 15-го 748.
2. Автограф — ААН, ф. 3, оп. 1, No 122, л. 81. Впервые: Материалы, т. 8, с. 598.
1 И. П. Елагин в 1748 г. из прапорщиков Невского полка был назначен писарем в Канцелярию Лейб-компании, делами которой практически заведовал Сумароков, пробыл в этой должности до 1751 г. (Панчулидзев С. История кавалергардов, т. 1. СПб., 1899, с. 260, 391).
2 Речь идет об издании трагедий ‘Хорев’ (1747, видимо, остатки тиража или его допечатка), ‘Гамлет’ (1748) и брошюры ‘Две эпистолы Александра Сумарокова. В первой предлагается о русском языке, а во второй — о стихотворстве’ (1748). Отзыв В. К. Тредиаковского о ‘Гамлете’ был дан 10 октября, М. В. Ломоносова — 11 октября 1748 г., отзывы Тредиаковского о ‘Двух эпистолах’ датированы 12 октября и 10 ноября, М. В. Ломоносова — 12 октября и 17 ноября 1748 г. Официальное доношение Сумарокова о печатании ‘Гамлета’ датировано 14 октября, ‘Двух эпистол’ — 9 ноября 1748 г. (Материалы, т. 9, с. 460—461, 473—474, 533—535, 554—555, ПСС, т. 10, с. 460—461).
— 3. И.-Д. Шумахеру 1

4 февраля 1755

Высокоблагородный господин советник, милостивый государь мой!
Я о напечатании оперы от е. и. в. повеления не имею, а присылал ко мне его превосходительство Семен Кириллович Нарышкин2 с запискою, чтобы я оперу печатал, которому я многие тому представлял неудобствы и что мне без ясной резолюции оперы печатать невозможно. Однако я от его превосходительства ни малейшего на то изъяснения не получил. И хотя Канцелярия Академии из Придворной конторы промеморию о печатании оперы и получила, но я еще на предложение мое от Придворной конторы никакого определения о напечатании не имею. Ибо как вашему высокоблагородию известно, что без автора и без ясного распорядка в печатании: сколько книг, на какой бумаге, какой величины, какими литерами и проч. — выдавать сочинении почти неудобно. А я с каким тщанием оперу сочинял, с таким оную и выпустить намерен, чтобы тем показать, что я и сочинял и издал в свет оперу свою с крайним радением, чтоб оный труд мой не сделал мне бесчестия и мог бы быть угоден е. и. в. Я в прочем вашего высокоблагородия также готовый слуга

А. Сумароков.

4 Февр. 755.
3. Автограф — ААН, ф. 3, оп. 1, No 196, л. 80. Речь идет о печатании оперы ‘Цефал и Прокрис’ (1755) на музыку Фр. Арайя. Распоряжение Канцелярии Академии наук о печатании оперы датировано 6 февраля, 13 февраля Сумароков особо просил, кроме 200 экземпляров на русском и 200 на французском языках, предназначенных для двора, отпечатать с того же набора соответственно 300 и 150 экземпляров на счет автора для продажи широкой публике. Распоряжение об этом последовало 16 февраля (ААН, ф. 3, оп. 1, No 196, л. 79, 81, No 524, л. 89). Представление оперы состоялось 2 мая 1755 г. на театре Зимнего дворца силами придворных певчих.
1 Иоганн-Даниил Шумахер (1690—1761), с 1724 г. секретарь Академии наук..
2 С. К. Нарышкин (1710—1775) — театрал и меломан, пропагандист ‘роговой музыки’, с 1744 по 1757 г. был гофмаршалом при дворе вел. кн. Петра Федоровича, затем обер-гофмаршалом, присутствующим в Придворной конторе. Среди документов Архива дирекции имп. театров имеются документы за его подписью, связанные с оперными спектаклями.
— 4. И. И. Шувалову 1

5 января 1757

Милостивый государь! Заговенье будет февраля 9-го дня, до которого дни осталося времени очень мало. А вместо моей труппы ныне интересуются подьячие, собирая за мои трагедии по два рубли и по рублю с человека, а я сижу, не имея платья актерам, будто бы театра не было. Сделайте милость, милостивый государь, окончайте ваше предстательство, ибо я без оного дирекцию иметь над театром почту себе в несчастие. Обещанную мною комедию2 надобно мне сделать в свободных мыслях, которых я не имею, и ежели бы мне не было остановки, то бы я давно оную окончал, а в таких обстоятельствах, в каких я теперь, получить хороших мыслей никак неудобно. Времени осталось столько мало, что никак на вольную комедию надеяться нельзя:3 в апреле по неспособности реки, а потом за неимением моста представлению быть нельзя, а летом представлять очень трудно. Помилуйте меня и сделайте конец, милостивый государь, или постарайтесь меня от моего места освободить. А я всегда вашего превосходительства всепокорнейший слуга

А. С.

5 генв. 757.
4. Автограф — ААН, Р. II, оп 1, No 226, л. 24, копия — ИРЛИ, фонд Я. К. Грота, 167345/С. II. б. 13. Впервые: Записки АН, с. 29.
1 Шувалов Иван Иванович (1727—1797), фаворит Елизаветы Петровны, почетный член Академии наук и покровитель М. В. Ломоносова: в сфере его внимания находились основные культурно-просветительные учреждения (Московский университет, Академия художеств), в том числе и Российский театр, официально учрежденный 30 сентября 1756 г. Во главе с Сумароковым в качестве директора.
2 Под ‘обещанной комедией’, вероятно, нужно подразумевать ‘Приданое обманом’. П. Н. Берков датировал ее 1756 г. на основании указания ‘представлена в первый раз на императорском театре в Санкт-Петербурге в 1756 году’ (История русской комедии XVIII в. Л., 1977, с. 31, 51). Следует, однако, учитывать, что эта помета сделана на титульном листе издания 1769 г., т. е. осуществленном значительно позднее написания комедии.
3 Скорее всего речь идет о разрешении русской труппе давать спектакли на Адмиралтейской стороне (см. No 5).
— 5. И. И. Шувалову

29 апреля 1757

Милостивый государь! Я неоднократно дерзал утруждать ваше превосх<одительство> о повелении, чтобы на франц<узском> театре моим актерам было позволено играть в те дни, в которые от Серини 1 не представляются драмы, и по необходимости, или паче в рассуждении вашей ко мне отменной милости, еще вас утрудить дерзаю. Лето настает, а деньги в театральной казне исчезают. А я тысячьми препятствий не только в представлениях лишен всего одобрения, но к лютейшим моим воображениям и чувствию в моих хлопотных и всем бесполезных обстоятельствах лишен всех поэтических мыслей и не могу ничего зачать к удовольствию двора и публики. Никто не может требовать, чтобы русский театр основался, ежели толикие трудности не пресекутся, которые не только отъемлют у меня поэтические чувствия, но все мое здоровье и разум, что еще я и больше всех на свете почитаю благополучий. Удивительно ли будет ваш<ему> превосх<одительству>, что я от моих горестей сопьюсь, когда люди и от радостей спиваются? Я опасаюся ваше превосход<ительство> много утруждать, и когда говорю с вами, всегда берегусь, чтобы вам не наскучить и не сделаться противным, а обстоятельства русского театра весьма всему свету могут показаться удивительны. Кто может поверить в Париже, когда я, некоторым образом не делая бесчестия моему отечеству, сим самым мучусь, имея еще милостивца, любителя наук и художеств. Сколько я вас люблю, тому свидетель весь свет, а на совесть свою я посылаться не могу, ибо льстецы и бездельники ее себе во лжесвидетельство употребляют. Карневал до последних дней масленицы2 прошел без представления от русского театра за неимением платья. Май настает, время к удовольствию воздушных приятностей увеселения, а я вместо сочинений и представлений стражду и все, что ни есть на свете, теряю: здоровье, ум, веселости, надежду, славу. Но можно ли мне изъяснить мое бедное от драматического стихотворства состояние! Вы можете мне ответствовать: страдай и что хочешь делай. Однако я от вас сего ответа не ожидаю и измеряю ваши милости моим к вам усердием, с которым, ожидая милостивого предстательства о театре и о людях, к тому потребных, есмь и буду до смерти моей не яко Иуда, но яко честный человек, вашего превосходительства всепокорнейший и нижайший слуга

Александр Сумароков.

29 апр. 757. СПб.
5. Автограф — ААН, Р. II., оп. 1, д. 226, л. 26—27, копия — ИРЛИ, фонд Я. К. Грота, 16.345/С. II. б. 13. Впервые: Записки АН, с. 29—30.
1 В 1757 г. французская труппа Шарля Сериньи, подвизавшаяся в России с 1742 г., давала спектакли в деревянном театральном здании на Царицыном лугу, на углу набережной Невы и Летнего канала, и в каменном оперном доме на берегу Екатерининского канала, около Конюшенной площади, построенных в 1750—1751 гг. (Всеволодский-Гернгросс В. Н. Театральные здания в Санкт-Петербурге в XVIII столетии.— Ежегодник имп. театров, 1910, No 2, с. 14—17, 20). 30 апреля 1757 г. в ответ на просьбу Сумарокова последовал указ о разрешении русской труппе играть спектакли в оперном доме в те дни, ‘когда опер, французских комедий и интермедий представлено не будет’. Сумарокову было предложено регулярно осведомляться, ‘когда паче чаяния не будет ли повеления представить италианские и французские театральные действия, кроме обыкновенных дней, т. е. вторников и пятниц’. Осенью 1757 г появилось также объявление в ‘Санкт-Петербургских ведомостях’ о русских спектаклях ‘на большом театре, что у летнего дому’ по четвергам в 6 часов пополудни, известно также о спектакле 27 декабря 1757 г. на малой переносной сцене в деревянном Зимнем дворце близ Полицейского моста. Судя по репертуару ‘Российского театра’, составленному В. Н. Всеволодским-Гернгроссом на основании Камер-фурьерских журналов и других источников, в течение 1757—1761 гг. труппа играла в Оперном доме, ‘на российском театре’ (т. е. в Головкинском доме), в новом театре в Зимнем деревянном дворце, ‘на придворном театре за деньги’, на малом театре у Зимнего деревянного дворца, в Оперном доме подле Зимнего деревянного дворца, в Малом оперном доме, ‘на императорском театре’, в Большом оперном доме, в Оперном доме, что в верхнем саду, при Дворе в комнатном театре, в Оперном театре (Волков, с. 127—128, с. 214—217).
2 Начало великого поста в 1757 г. приходилось на 10 февраля.
— 6. И. И. Шувалову

1 мая 1757

Милостивый государь! Апрель месяц, оставший ото всей зимы для собрания на комедию денег, прошел, майская погода установляется, и вся чаятельная казна минуется, а я, что паче всего! докуками и беспокойствами приведен в такое лютое состояние, из которого я во всякое готов, ибо моего хуже нет. Я время провожу вместо сочинения драм, милостивый государь, в одних только бесполезных двору и обществу беспокойств<ах> и теряю все стихотворные мысли или паче и разум, без чего стихотворцу обойтиться не очень легко, а особливо драматическому: ибо драмы рассеянными мыслями не только сочинить, но ниж расположить неудобно. Что мне наконец делать, милостивый государь, с актерами? Денег скоро больше не будет, дохода сбором без театра иметь не можно, а до сентября еще не близко. Но что мне как ни жестоко, всего жесточе то, что я должен упражняться вместо стихотворства в докуках, нимало нраву моему несходных, и от самого моего к театру определения никакого не сделать дела, и быть во всегдашнем упражнении, и целый год хлопотать, и ничего не выхлопотать
Demain, demain, dit-on, va combler tous nos voeux,
Demain vient, et nous laisse encor plus malheureux. *
Я, впрочем, имею честь и милость называться и действительно быть вашего превосходительства, милостивого государя, всепокорнейшим и нижайшим слугою

Александр Сумароков.

Мая 1 дня 757.
Перевод:
* Завтра, завтра, — говорят, — исполнятся все наши желания.
Завтра приходит, а мы — еще более несчастны.
6. Автограф — ААН, Р. II, оп. 1, No 226, л. 28—28 об., копия — ИРЛИ, фонд Я. К. Грота, 16. 345/С. II б. 13. Впервые: Записки АН, с. 30—31.
— 7. И. И. Шувалову

1758

Я не ведаю, кто это мог сказать: мы-де по воле е. в. ездим в русский театр,1 а, впрочем, несносно-де терпеть от Сумарокова. Я ни с кем не говорю в это время и всегда почти на театре. Сказать легко все, а доказать трудно. В день представления — я только о том и думаю, и сколько я ни горяч, однако ни одному смотрителю ни малейшей неучтивости не сделал, а ежели я делал — для чего мне это терпится? Что обо мне говорят не истину, я этому не удивляюся. Тому только дивлюся, для чего я обвиняюсь без исследования. А я так счастлив был по сей день, что не только на меня жаловаться кто причину имел, но ниж я ни на кого. А кто поддерживает Локателли2 у ваш<его> превосх<одительства> и меня злословит, я это знаю: c’est le… je me tais.*
Перевод:
* Это… впрочем, умолкаю.
7. Автограф — ААН, Р. II, оп. 1, No 226, л. 23, копия — ИРЛИ, фонд Я К. Грота, No 16.345/С. II б. 13. Впервые: Записки АН, с. 29, факсимильное воспроизведение там же, вклейка после с. 47.
1 Императрица Елизавета Петровна требовала, чтобы придворные регулярно посещали театральные представления. Ее распоряжения об этом приведены в работе И. Ф. Горбунова ‘Первые русские придворные комедианты’ (Соч., т. 3, кн. 5. СПб., 1910, с. 7—8).
2 Джиованни-Баттиста (в документах 1750-х гг. — Яган Бабдист) Локателли (1713—1785) прибыл в Россию во главе оперной и балетной труппы по контракту, заключенному с ним в мае 1757 г. 13 сентября Локателли был зачислен в русскую службу сроком на год, 24 августа 1758 г. контракт с ним был продлен на 3 года, 1 июня 1760 — на пять лет. Труппа Локателли начала спектакли в Петербурге 3 декабря 1757 г. в театре на Царицыном лугу и с самого начала пользовалась большим успехом. 27 апреля 1757 г. Локателли испросил разрешение распространить свою деятельность также и на Москву, получил привилегию завести там оперный театр и построить ‘оперный дом’. Здание театра было выстроено у Красного пруда (в районе нынешней Комсомольской площади) и открыто 29 января 1759 г. В своей театральной деятельности Локателли пользовался значительной поддержкой двора. В течение 1758—1761 гг. он получил до 25 тыс. рублей беспроцентных ссуд, в 1760 г. добился права нанимать любительскую труппу Московского университета и давать русские спектакли, выхлопотал привилегии на устройство доходных публичных маскарадов в Москве и Петербурге. О покровителях Локателли при дворе свидетельствует, например, то, что разрешение на первый публичный маскарад в Москве (18 февраля 1759 г.) Локателли получил непосредственно от И. И. Шувалова, маски и прочие маскарадные принадлежности при этом продавались в московском доме барона К. Е. Сиверса (Сборник ОРЯС на 1891, с. 574). Несмотря на такую поддержку, театральные предприятия Локателли потерпели полное банкротство и 5 июня 1761 г. Придворная контора приступила к ликвидации его антрепризы. В начале 1762 г. для покрытия долгов антреприза перешла в руки Придворной конторы. Еще зимой 1767 г. Локателли давал маскарады в Петербурге в доме гр. Ягужинского, затем, по воспоминаниям Дж. Казановы, он содержал Красный кабак на Петергофской дороге, перекупив это право у Сколари. С 1784 г. он был учителем французского и итальянского языков в Театральном училище в Петербурге (Mooser R. A. Annales de la musique et des musiciens en Russie au XVIII sicle. T. 1—3. Genve, 1948—1951, см. указатель, Архив Дирекции имп. театров, вып. 1, отд. 1—3. СПб, 1892, см. указатель, Горбунов И. Ф. Московский театр в XVIII столетии. — Соч., т. 3, кн. 5. СПб., 1910, с. 99—100, Чаянова О. Э. Театр Маддокса в Москве. М., 1927, с. 14, Волков, с. 147, Марков В. Д. Историко-театральная топография Москвы. — Театр, 1953, No 12, с. 156).
— 8. И. И. Шувалову

7 января 1758

Милостивый государь! Другой год, то есть другая зима проходит от зачатия Российского театра, докукам от меня к вам и моим несносным беспокойствам числа нет. Нет ни одного дня комедии, в который бы не только человек не был возмущен в таких обстоятельствах, ангел бы поколебался. Гофмаршал1 изволил ко мне прислать час пополудни, что к завтрему театр для русских комед<ий> готов, только-де не будет от маскарадов музыки, а мне сегодни не только искать музыкантов, но ниже публикации сделать уже неколи ни о том, что будет представление, ни о том, что не будет. А Алексей Аноф<риевич>, который диригировал русским оркестром, определен играть в маскарадах. Музыканты-де после маскарадов будут уставать, это правда, однако, что маскарады будут по середам, я этого не знал. А мне, хотя русские играют, хотя нет, все равно, жаль только того, что ни я, ни они не можем работать. Да и актеров, ни актрис сыскать без указу нельзя, а которые и определены, да еще и по именному указу, отходом мне стращают, на меня жалуяся, лгут, а сверх того еще в малую определенную сумму забратых не платят денег, да и жаловаться на них, или паче представлять, не знаю где. Я вашему превосходительству скучаю, это правда, да что мне делать? Ежели бы мое представление и весь прожект был апробован, ни малейшей бы от меня докуки не было никому. Я больше докуки делать не буду, только прошу, чтобы невозможности не причесть моему упрямству, в котором случае я могу быть несчастен, а не винен. Что я представляю, это ясная правда. Вашего превосходительства всепокорнейший слуга

Александр Сумароков.

7 генв. 758.
8. Автограф — ААН, Р. II, оп. 1, No 226, л. 31—31 об. Впервые: Записки АН, с. 32—33.
В письме речь идет о трудностях, которые испытывал ‘российский театр’, будучи ‘вольным’, т. е. общедоступным и платным, основанным на самоокупаемости, в отличие от существовавшего на дотацию ‘придворного’ театра. ‘Представление’ и ‘прожект’ Сумарокова по этому поводу неизвестны, но определение о передаче труппы в ведение Придворной конторы состоялось 6 января 1759 г.
1 Гофмаршал — видимо, К. Е. Сиверс.
— 9. И. И. Шувалову

9 января 1758

Милостивый государь! Несколько праздников было по четверткам, и для того я в те дни играть не мог, а ныне на котором театре мне играть, я не ведаю. Там Локателли, а здесь французы, а я, не имея особливого театра, не могу назначить дня без сношения с ними, да и им иногда знать нельзя. Что мне в таком обстоятельстве делать?
Театральный в России год начинается с осени и продолжается до великого поста. Восемь недель осталось только, в которые всегда ли актеры будут здоровы, неизвестно, а пятый месяц наступил российских театральных представлений, а всего прибытка нет пятисот рублев, не считая, что от начала театра на платье больше двух тысяч истрачено. Словом сказать, милостивый государь, мне сбирать деньги вместо дирекции над актерами и сочинения и неприбыльно, и непристойно, толь и паче, что я и актеры обретаемся в службе и в жалованьи е. в., да и с чином моим, милостивый государь, быть сборщиком не гораздо сходно. А я и о своих собственных приходах и расходах большого попечения, а паче любя стихотворство и театр, не имею. Это место для меня всех лучше, ежели бы только до сочинения и представления касалось, а сборы толь противны мне и несродственны, что я сам себя стыжусь: я не антрепренер — Дворянин и офицер, и стихотворец сверх того. И я, и все комедианты, припадая к стопам е. в., всенижайше просим, чтобы Русские комедии играть безденежно и умножить им жалованье. А сбора, чтобы содержать театр, быть не может, и все это унижение от имени вольного театра не только не приносит прибыли, но ниж пятой доли издержанных денег не возвращает, а очень часто и день не окупается, а мне — всегдашние хлопоты и теряние времени, ваш<ему> превосх<одительству> — всегдашняя докука. Одно римское платье, а особливо женское, меня довольно мучило и мучит, то еще хорошо, что от великой княгини1 пожаловано.
Вашего превосходительства всепокорнейший и несчастнейший слуга

А. Сумароков.

9 генв. 758.
9. Автограф — ААН, Р. II, оп. 1, No 226, л. 29—30, копия — ИРЛИ, фонд Я. К. Грота, 16.345/С.II 6.13. Впервые: Записки АН, с. 31—32.
1 В ‘римском платье’ (условном костюме) на русской сцене игрались трагедии, в частности ‘Синав и Трувор’ самого Сумарокова (Волков, с. 131). Великая княгиня — Екатерина Алексеевна, будущая императрица Екатерина II.
— 10. И. И. Шувалову

24 февраля 1758

Monseigneur! Je suis mortifi de fcher v. e. et de vous dire qu’il y a un grand obstacle de reprsenter la pice.1 Tout est prt, j’ai parl avec le marchal de la cour, avec Marck Fed.2 de mme, tout a bon train, mais pour les huit chantres il n’est point des habits, chose trs petite, mais trs ncessaire. Je ne sais que faire, le reste du temps est un seul jour, ordonnez-moi tout qui est possible et dispensez-moi pour rpondre aprs tous mes soins sur les choses impossibles, dieu lui-mme ne peut les faire et moi encore moins, si c’est mme par le suprme ordre, l’impossibilit est excuse. J’ai l’honneur d’tre, monseigneur, de votre excellence le plus humble et le plus soumis serviteur

A. Soumarocoff.

le 24 fvrier 758.
NB Il faut faire des preuves.
NB Il faut faire des billets et publier, combien reste-t-il du temps.
Перевод:
Милостивый государь! Я удручен необходимостью огорчить ваше превосходительство и сообщить вам, что к представлению пиесы имеется серьезное препятствие.1 Все готово, я договорился с гофмаршалом, с Mapком Фед.<оровичем> тоже,2 все идет гладко, однако для восьми певчих совсем нет театрального платья, вещи весьма малой, но весьма необходимой. Не знаю, что и делать: времени остается всего лишь день. Велите мне исполнять все, что в моих силах, но увольте меня отвечать за вещи, несмотря на все мои старания, невозможные. Они не под силу и самому Господу Богу, а мне и того меньше, хоть это и по высочайшему приказу, а невозможность извинительна. Имею честь быть, милостивый государь, вашего превосходительства всепокорнейший и нижайший слуга

А. Сумароков

24 февраля 758.
NB Надобно устроить репетиции.
NB Надобно приготовить билеты и напечатать, покамест есть время.
10. Автограф — ААН, Р. II, оп. 1, No 226, л. 32. Впервые: Записки АН, с. 33.
1 Возможно, письмо посвящено подготовке спектакля оперы Сумарокова ‘Альцеста’, известно, что на придворном театре она была показана 28 июня 1758 г.
2 Марк Федорович Полторацкий (1729—1795) в 1750 г. был назначен регентом придворного хора и управляющим ‘придворною церковною музыкою’.
— 11—12. И. И. Шувалову

19 мая 1758

Милостивый государь! Я у вашего превосходительства ради того давно не был, что, не имея на Адмиралтейской стороне ни кареты, ни лошадей, за слабостию моего здоровья в так холодную погоду, бояся простуды, пешком ходить опасаюся.1 Ваше превосходительство изволили приказывать неоднократно, что вы намерены мне сделать милость и переговорить со мною о театре. Я подлинно грудью очень немогу, погода продолжается очень худая. А что меня слабость моего здоровья допускает еще переезжать по четвергам в театр, так я приезжаю в присылаемых к нам конюшенных каретах, а иногда и туда езжу, удивляяся сам себе, как я силы собираю преодолевать несносный боль, который меня простудою в представление ‘Мещанина во дворянстве’2 так мучил, что описать невозможно. Вы сами, милостивый государь, сей жестокой болезни подчинены и собственным чувствием больше, нежели изъяснением страдающего, оный понимаете. Сегодни я через силу к вашему превосходительству выехать хотел в рассуждении надобностей, касающихся до наступающего представления, однако жестокая погода того меня лишила. Окончив мои извинения, дерзаю ваше превосходительство утрудить и донести, что в четверг представлению на Российском театре быть нельзя ради того, что у Трувора платья нет никакого. К Симонову3 я посылал, только он в Петергофе, и сказали его домашние, что он будет сегодни к ночи. А другой драмы, твердя ‘Синава и Трувора’, не вытвержено. О музыке я больше не говорю, когда судьбина не защищает меня от нападения господина Сивирса: Un Allemand en vangeant les comdiens franais poursuit un auteur russien au milieu de sa patrie*. А об иллюминации нижайше прошу, ежели вы меня жаловать изволите, представить е. в., что я восковой иллюминации содержать не в состоянии, а сальной мне иметь не позволяется. Восковая иллюминация употребляется не для меня и не для порученного мне театра. Я вашему превосходительству много докучаю, да и обойтися мне нельзя, ибо от начала учреждения театра ни одного представления еще не было, которое бы миновалося без превеликих трудностей, не приносящих никому плода, кроме приключаемого мне мучения и превеликих замешательств. Ежели б ваше превосходительство изволили когда обстоятельно выслушать о неудобствах театра и отвратили бы слух свой от моих недоброжелателей, или паче от ненавистников Российского театра, вы бы удивилися, сколько я по театру трудностей преодолеваю. Вы бы сами обо мне сожалели. Сто бы раз для всего легче было, ежели бы однажды всему театру положено было основание. Я бы имел к театральному сочинению и к управлению больше способного времени, мысли бы мои были ясняе, и силы бы мои бесполезно не умалялись, а время бы оставшее употребил я себе на отдохновение, которое стихотворцу весьма потребно, и не лишался бы так часто вашего дражайшего мне присутствия, а между тем мог бы я отвращать Ломоносова против себя толкования с употреблением имени вашего и всех придворных кавалеров… Оставив то: представления в четверг быть не может, как я уже донес, ибо у Трувора платья нет. А осталося для репетиции как драмы, так и музыки, для публикации и для всего до театра касающегося времени только один день. Я нижайше прошу меня остеречь и извинить пред е. в., что всевысочайшее повеление не от упрямства моего, но от невозможности не исполнится.
Вашего превосходительства, милостивого государя, всепокорнейший и нижайший слуга

Александр Сумароков.

Мая 19 дня 1758 году
Перевод:
Немец, отмщая за французских актеров, преследует русского автора в его же отечестве.
11—12. Оригинал — ААН, Р. II, оп. 1, No 226, л. 35—35 об. Русский текст — рукой писца, французский текст и подпись — автограф. Впервые: Записки АН, с. 34—36.
1 Сумароков снимал дом на Васильевском острове, где находился также Головкинский дом (участок нынешней Академии художеств), отданный под ‘Российский театр’, в нем же помещались и актеры. В XVIII в. Васильевский остров соединялся с центром летом — наплавным мостом, зимой — по льду, во время ледохода и ледостава сообщение прерывалось.
2 Первое представление пьесы Мольера ‘Мещанин во дворянстве’ в переводе П. С. Свистунова состоялось 25 января 1758 г.
3 В документах 1762 г. упоминается некто Симонов в должности камер-цалмейстера (Сборник рус. ист. о-ва, 1871, т. 7, с. 117). Вместо 21 мая представление ‘Синава и Трувора’ состоялось 28 мая 1758 г.
— 13. И. И. Шувалову

20 мая 1758

Милостивый государь! Три представления не только не окупились, но еще и убыток театру принесли: свеч сальных не позволяют иметь, ни плошек, а восковой иллюминации на малый сбор содержать никак нельзя. Я доносил с прописанием, да и в короткое время сил моих исправлять все потребности недостает, все надобно заблаговременно исправлять. Да и посылать мне, милост<ивый> г<осударь>, некого, не имея кроме двух копиистов никаких театральных служителей.1
Я затруднений напрасных не имею причины делать и что доношу, о том, утверждая моею честностью, говорю, что то истина. Я все бы исправил, ежели бы была возможность, а сегодня после обеда зачав, до завтра я не знаю, как переделать. Ежели я виноват и от меня происходят затруднения, так я признаваю себя неспособным и отдаю на рассмотрение всего света, такое ли это дело поэзия и театр, чтобы исправление могло быть в такое короткое время.
Я вижу, что все мои, милостивый государь, предложения не приемлются, и тянул сколько можно. Я доношу, что мне восковой иллюминации иметь нельзя, и когда буду, пропустив время, под самый конец зачинать исправление, то не может быть порядку. А что Симонов поехал, спустя лето — в лес по малину, и не зачал исполнять того, что ему приказано заблаговременно, это, милост<ивый> г<осударь>, не моя вина. Подумайте, милост<ивый> г<осударь>, сколько теперь еще дела:
Нанимать музыкантов
Покупать и разливать приказать воск
Делать публикации по всем командам
Делать репетиции и протч.
Посылать к Рамб<ургу> по статистов
Посылать к машинисту
Делать распорядок о пропуске
Посылать по караул.
А людей — только два копииста: они копиисты, они рассыльщики, они портиеры.
Я, наконец, доношу, что три представления уже не окупилися. Денег нет, занимать негде, своих у меня нет, жалованья за неимением денег и по воле Ломоносова не дают, моих денег издержанных г. Чулков семь лет не дает,2 в Академию с меня нехристианскою выкладкою за работы трагедий правят. Бог моей молитвы за грехи мои не приемлет, и к кому я ни адресуюсь, все говорят, что-де Русский театр партикулярный. Ежели партикулярный, так лучше ничего не представлять. Мне в этом, милостивый государь, нужды нет никакой, и лучше всего разрушить театр, а меня отпустить куда-нибудь на воеводство или посадить в какую коллегию. Я грабить род человеческий научиться легко могу, а профессоров этой науки довольно, ибо ни один еще не… Лучше быть подьячим, нежели стихотворцем.3
Вашего превосходительства покорнейший слуга

А. С.

20 мая 758.
13. Автограф — ААН, Р. II, оп. 1, No 226, л. 33—34. Впервые: Записки АН, с. 33—34.
1 Копиистами при русском театре по прошению Сумарокова 19 ноября 1756 г. были зачислены ‘обретающийся при герольдии не у дел’ А. О. Аблесимов и ‘ревизион-конторы копиист’ Дмитрий Ишутин (Волков, с. 124). По-видимому, этот Дмитрий Карпович Ишутин в 1776 г. в чине секунд-майора числился при московской полиции.
2 Чулков Василий Иванович (1709—1775), приближенный Елизаветы Петровны, с 1743 г. занимал должность ‘метр-де-гардероб’, позднее — камергер, заведовавший выдачами денег из Кабинета, о личных деньгах, истраченных на подготовку спектаклей, сыгранных в 1750—1751 гг. кадетами, Сумароков подробнее говорит в прошении 1767 г. (см. No 35—37).
3 Многоточием, по всей видимости, заменено слово ‘повешен’. См. сходную фразеологию в письме No 94. Мысль ‘лучше быть подьячим, чем писателем’ развита Сумароковым в ‘Цидулке к детям профессора Крашенинникова’:
Когда б ваш был отец приказный человек,
Так не были бы вы несчастливы вовек,
По гербу вы бы рцы с большим писали крюком,
В котором состоят подьячески умы,
Не стали бы носить вы нищенской сумы,
И статься бы могло, чтоб ездили вы цуком.
(ПСВС, т 9, с 157).
— 14. И. И. Шувалову

23 мая 1758

Не будьте, милостивый государь, на одну минуту другом графу Чернышеву1 и беспристрастно выслушайте представление мое.
Мне сорок уже лет. Я никогда не думал, чтобы я когда-нибудь, а особливо во дворце, в комнатах того человека, который столько по достоинству его жалуем государынею, сколько мною почитаем и любим, в месте, которое казалося мне убежищем хлопот, и так оно для всех, кроме меня, и есть, буду выбранен такою бранью от человека, которому я ни малейшей причины не только не подал, но ниже подать хотел. Что зляе сказать: ‘Ты вор!’. Я не граф, однако дворянин, я не камергер, однако офицер и служу без порока двадцать семь лет. Я говорил: ‘Пускай это мне кто скажет!’ — виноват ли я в том? Кто думал, что это мне кто скажет когда-нибудь потому только, что он больше моего чину и больше меня поступи по своему счастью имеет! Что он меня всем лучше, как он сказывал, я ему в том уступаю, хотя я клянуся, что я этого не думаю. Однако de traiter les honntes gens d’une telle faon и говорить: ты вор — ce peut alarmer tout le genre humain и всех qui n’ont pas le bonheur d’tre les grands seigneurs comme son excellence mr. le comte Tchern. qui m’a donn le titre d’un voleur, titre trs honorable pour un brigadier et encore plus pour un auteur des tragdies, prsent je vois, monseigneur, que c’est peu d’tre pote, gentilhomme et officier. Je n’ai pas dormi toute la nuit et j’ai pleur comme un enfant, не зная, что зачать. Je ne sais, monseigneur, comment aprs ce coup mon histoire se finira.* Что я ему сделал, и дивно ли это, что я говорил: ‘Пускай это мне кто скажет’. Я не думал, что это сказать можно.
Я для того много вытерпел, что ваше превосх<одительство> изволили на меня прогневаться, исчисляя всех, которых я обидел, хотя я никого не обижал, да и силы к тому не имею, и обнесен я безвинно. А впрочем, гр. Чернышев напрасно меня побить хвалился. Ежели это будет, я хочу быть не только из числа честных людей выключен, но из числа рода человеческого. Monseingneur, suis-je esclave que d’tre trait ainsi? Suis-je son domestique? ** И что я украл? Стихотворцем я называюся потому, что я стихи сочиняю, а вором почему его сиятельству меня наречь благоволилося? Для чего? Ежели для того, что я говорил то, что меня вором назвать нельзя никому, — я так и думал. Теперь вижу, что можно. Я подвергаюся всякому несчастью, только советую, чтобы никто, в ком есть хоть капля честной крови, нападений не терпел. А что я стерпел, тому причиною дворец и ваши комнаты. Впрочем, верьте, что его сият<ельство> гр<аф> Черн<ышев> может меня убить до смерти, а не побить, ежели мне рук не свяжут, я в том честью моею вам, милост<ивый> государь, клянусь, да и никакого доброго дворянина или офицера. А что я остался еще будто спокоен aprs ce grand coup, я остался par embarras et je n’avais point tant de prsence d’esprit, чтобы вздумать, что делать, а притом боялся прогневать вас, toute ma vie est change et il ne me reste plus qu’ mourir.***
Вашего превосходительства, милостивый государь, всепокорнейший, нижайший и нещастнейший слуга

А. С.

23 мая 1758. СПБ.
Что меня всего больше смущает, это состоит в том, что я, будучи обруган, не могу до исправления моего дела вступить в комнаты моего милостивца.
Перевод:
* Однако обращаться таким образом с честными людьми, и говорить: <ты вор> — так можно испугать весь род человеческий и всех, которые не имеют счастия быть такими знатными господами, как его сиятельство граф Черн<ышев>, который наградил меня прозванием вора, прозванием весьма почетным для бригадира, а еще больше для сочинителя трагедий. Теперь я вижу, милостивый государь, как мало значит быть поэтом, дворянином и офицером. Я не спал всю ночь и плакал, как ребенок, <не зная, что зачать.> Не знаю, милостивый государь, чем кончится моя история после такого удара.
** Милостивый государь, разве я крепостной, чтобы со мной так поступали? Разве я его дворовый?
*** после этого ужасного удара я остался в смятении, и не было у меня такого присутствия духа, <чтобы вздумать, что делать, а притом боялся прогневать вас,> вся жизнь моя переменилась, и остается мне только умереть.
14. Автограф — ААН, Р. II, оп. 1, No 226, л. 36—37. Впервые: Записки АН, с. 36—37.
1 Чернышев Иван Григорьевич (1726—1797) принадлежал к новоиспеченной знати елизаветинского царствования. Именно к середине 1750-х гг. относится взлет его придворной карьеры: 25 декабря 1755 г. он был пожалован в действительные камергеры, в 1756 г. получил орден св. Анны и ездил специальным посланником императрицы в Саксонию. В Россию он возвратился в начале июня 1757 г. через Париж, где имел большой успех при королевском дворе. Он был близким другом И. И. Шувалова, который в 1757 г. выхлопотал ему ‘в подарок’ казенные медные заводы на Урале. В марте 1758 г. Чернышев был назначен состоять в свите прибывшего в Петербург саксонского принца Карла-Христиана-Иосифа.
— 15. И. И. Шувалову

10 июня 1758

Милостивый государь! Мне думается, что не для чего быть представлению, когда двора не будет. Я не намерен для ради того трагедии представлять до другого времени.
Что ж касается, милост<ивый> г<осударь>, до употребленных терминов ‘L’avare’ et ‘Dissipateur’,1* поверьте, милост<ивый> г<осударь>, что я истинно не подарка просил, чего я никогда не делал и не сделаю, а требовал от комнат ваших взаймы для театра, и моей политики никакой тут не было. Я лучше по миру пойду и всякому подвергнусь несчастью, нежели быть в числе тех, которые ищут патронов для того, чтобы пощечиться. Jugez mieux, monseigneur, de mon caractre et si je suis digne de votre protection, ne m’imputez pas cette politique, je suis sincre et dsintress, a осмелился вам докуку сделать par la raison que votre excellence m’a donn la permission mme dans mes propres choses qui sont de cette espce m’adresser vous, mais je n’ai jamais fait cela. — Je suis vritablement au dsespoir de donner l’occasion votre excellence,** чтоб вы изволили употребить при прошении моем имена сих двух комедий, в которых моя роля истинно не по сложению моих, милост<ивый> г<осударь>, мыслей. J’ai pri tout de bon pour deux mois les deux cents r. sachant bien que ce ne sera point autre chose qu’une grce pour moi,*** a чтобы подарено было, — я хочу нечестным человеком остаться, ежели мне в ум приходило, да и прийти не могло. — Je suis par malheur trs sincre que de mendier d’une telle faon et je m’tonne bien que vous, monseigneur, me prenez pour une telle crature, si j’tais telle, je serais selon la justice indigne de votre grce. — C’est n’est pas pour moi que prie, et je vous prie encore si j’ose parce que autrement je ne saurai que faire, le valet de chambre de votre excell a dit mon crivain qu’il vient pour prendre l’argent trois ou quatre jours aprs, ces jours tant passs, j’ai envoy mon crivain et je n’ai pas cru, monseigneur, que cela pouvait me faire quelque chargin, j’obis vos gracieux ordres sans vouloir prendre plus d’hardiesse que je dois, je suis trs malheureux, si votre excell aura de moi une mauvaise opinion.****
Я буду избавлен великого беспокойства, ежели в таком мнении я могу получить деньги, в каком я прошу, а подарков, толь наипаче на театр, просить непристойно. Я истинно этого не думал, а уповал и уповаю на ваше снисхождение выпросить, когда не можно до сентября, то хотя на четыре недели пятьсот рублев, которые для театра теперь мне потребны, доколь по крайней мере мне не выдастся жалованье на эту треть, и которого за неимением денег мне не выдано еще. Ежели изволите одолжить меня, я буду за милость почитать. Я впрочем есмь вашего превосходительства всепокорнейший слуга

А. Сумароков.

10 июня 758.
NB: Ежели расписка надобна, милостивый государь, так ее послал en cas de besoin votre valet de chambre.*****
Перевод:
* ‘Скупой’ и ‘Расточитель’.
** Милостивый государь, имейте о моем характере лучшие мысли и, если я достоин вашего покровительства, не приписывайте мне такого хитроумия: я чистосердечен и бескорыстен, <а осмелился вам докуку сделать> по той причине, что ваше превосходительство позволили мне к вам обращаться и с собственными моими делами этого роду, а я до сих пор того не делал. Я в истинном отчаянии, что дал вашему превосходительству повод.
*** Я в самом деле просил две сотни рублей на два месяца, понимая, что уже и этим вы окажете мне милость.
**** Я, по несчастью, чересчур чистосердечен, чтобы попрошайничать таким манером, и я сильно удивляюсь, что вы, милостивый государь, меня принимаете за такую подлую тварь. Будь я таким, я бы по справедливости не был достоин ваших милостей. Прошу я не для себя, и если уж осмеливаюсь у вас просить, то только потому, что в противном случае не буду знать, что и делать. Камердинер вашего превосходительства сказал моему переписчику, чтоб он приходил за деньгами дня через три или четыре. Дни эти прошли, послал я моего переписчика и не помышлял, милостивый государь, что это может причинить мне хоть какую-то печаль. Я повинуюсь вашим милостивым повелениям, позволяя себе вольности не больше, чем мне положено, и был бы в совершенном отчаянии, если бы ваше превосходительство возымели обо мне дурное мнение.
***** на всякий случай вашему камердинеру.
15. Автограф — ААН, Р. II, оп. 1, No 226, л. 38—39. Впервые: Записки АН, с. 37—38.
1 ‘L’avare’ и ‘Dissipateur’ — популярные в России комедии Мольера ‘Скупой’ и Ф.-Н. Детуша ‘Мот’, шутка Шувалова построена на ассоциации свойств героев комедий с характером Сумарокова. В кругу Шувалова сохранялась устойчивая репутация Сумарокова как безудержного расточителя. К. Г. Разумовский писал в 1768 г. из Петербурга к Шувалову в Италию: ‘Я удивляюсь, что вы, имев всегда в незабвенной памяти четыре особы, как-то: Сумарокова, Лефорта, князя Хованского и Веревкина, рассудили за благо еще пятого к ним под масть подтасовать. Сей детина <принц Курляндский>… уже столько намотал…’ и т. д. (Васильчиков А. А. Семейство Разумовских, т. 1. СПб., 1880, с. 340).
— 16. И. И. Шувалову

27 июля 1758

Милостивый государь! Я перемогал себя сколько можно было не утруждать ваше превосх<одительство>, но необходимости наконец принудили меня. Прошу всепокорно со вниманием и милостью прочесть сии мои строки.
Я не имею доступа, кроме как только через вас, к е. в. о издержанных по точному повелению деньгах с четыреста рублев без мала, о чем Вас. Ив. Чулкову очень известно, и подано от меня к нему в семь лет больше сорока счетов, на что я от него едва иногда ответы получал.1 Доложите о том, милостивый государь. Я тогда никакой дирекции над актерами не имел и деньги свои заплатил в несумненной надежде по первом получить счете. А ныне в деньгах больше нужды, нежели когда бывало, ибо я седьмой месяц жалованья не получаю, потому что Штатс-контора денег не имеет, а я, кроме жалованья никакого не имея дохода семи месяцов доле, с моею фамилиею принужден буду вместо сочинения драм, не имея хлеба, идти по миру. Les beaux arts veulent tre nourris, autrement le gnie s’teint.* Истина ли это, что я пишу? Члены академической Канцелярии имеют способ получать жалованье, а прочие академики, будучи в подобном состоянии мне, прибегают к своему президенту, больше думая о хлебе, нежели о науках. А я, не имея иного президента, кроме вас, к вам в моих злоключениях прибегаю. L’Europe n’est pas renverse, mais je n’ai rien manger.2** Когда ваше превосх<одительство> постараетесь отвратить остановку жалованья, а особливо в науках и в художествах упражняющимся, я ручаюся, что вы народную любовь, которую вы уже заслужили, весьма умножите.
Милостивый государь! Теперь другое прошение о вспоможении вашем есть. Ne soyez pas fch, monseigneur, que je vous incommode tant, selon mes sentiments, les grands seigneurs sont faits pour tre incommods et pour faire du bien, et les diables sont faits pour n’tre jamais incommods et pour faire du mal, les btes sauvages de mme et les btes apprivoises sont faites ni pour l’un ni pour l’autre. Je badine avec vous sans crainte, parce que je connais votre coeur et votre esprit.***
К делу. Доктора, лекаря и лекарств Российский театр не имеет, а комедианты больны бывают, как и прочие люди. Я договорился с весьма хорошим лекарем, и которым театр был доволен, платя ему от театра слишком по сту рублев. Его превосх<одительство> Кондоиди3 о том ведал, потом командировал его на корабли в море. Я его письменно с такою покорностию просил, с каковою вас никогда ни о чем не прашивал, чтоб то отменить. Он это сделал. Я, будучи в Петергофе, его еще с большею покорностию благодарил, преступив правила стихотворцев, которые неохотно медикам покоряются, и сделал ему в Петров День, в его именины, превеликой двор,4 хотя я в архитектуре и не гораздо знающ. Меня затащил с собою П<етр> Спиридонович,5 он также ему двор строил. Однако его превосх<одительство> Кондоиди через две недели в другое место <лекаря> откомандировал. Сделайте милость et dites-lui dans le style laconique,**** чтоб он помог театру и отменил бы свою ко мне немилость. Молвите ему только: ‘Пожалуй, отмени это для меня’. А я сим вашим словом остануся со умножением благодарности моего сердца тому, которого я всем моим сердцем люблю и почитаю, всепокорнейшим слугою

Александр Сумароков.

Июля 27 дня 758. СПб.
Перевод:
* Изящные искусства требуют пищи, иначе гений угасает.
** Европа не повержена, а мне есть нечего.
*** Не сердитесь, милостивый государь, что я вам столько докучаю. По моему мнению, вельможи созданы для того, чтобы делать добро и чтобы им докучали, черти — делать зло и чтобы их избегали, дикие звери для того же, а домашние — ни для того, ни для другого. Я шучу с вами без опасений, потому что знаю ваше сердце и образ мыслей.
**** и скажите ему ясно и коротко.
16. Автограф — ААН, Р. II, оп. 1, No 226, л. 40—41. Впервые: Записки АН, с. 39—40.
1 По поводу ‘издержанных’ личных денег Сумарокова см. подробнее No 35—37.
2 Реплика об ‘уцелевшей Европе’, по-видимому, означает, что выдача жалованья была задержана под предлогом больших расходов на военные действия в Германии, однако кампания 1758 г. была неудачной и закончилась поражением русских войск при Цорндорфе.
3 Кондоиди Павел Захарович (ум. 1760) занимал должность управляющего Медицинской конторой в чине генерал-штаб-доктора.
4 Сделать превеликий двор (калька с французского faire la cour auxgrands — ездить к знатным на поклон, отдавать визиты), одна из постоянных насмешек Сумарокова над галлицизмами в русском языке.
5 Сумароков Петр Спиридонович (1709—1780) — двоюродный брат поэта по отцовской линии, с 1752 г. был шталмейстером двора, позднее сенатор. Петров день — 29 июня, праздник апостолов Петра и Павла.
— 17. И. И. Шувалову

5 августа 1758

Monseigneur! Parlez avec mons Condoidi, votre excellence m’obligera infiniment, si elle m’aidera dans l’affaire touchante le chirurgien. Je ne veux vous incommoder par une lettre longue sachant que votre excellence est assez affaire et incommode par des maladies et votre sant m’est chre, abandonnez, monseigneur, votre hypochondrie, elle ne vous convient pas, ce n’est pas vous de se soumettre des pareilles choses. Quand je vous verrai, je ferai tout mon possible pour chasser votre hypochondrie: je suis un bon mdecin et je connais cette maladie parfaitement, il faut la draciner ou diminuer, vos sincres amis feront cela mieux que tous les mdecins avec tous leurs galimatias et les charlataneries, c’est aux potes de chasser des pareilles maladies et non par aux mdecins, quoique que les potes soient incapables de se gurir eux-mmes, comme les cloches qui invitent tout le monde dans l’glise et eux-mmes ne viennent jamais.1
Monseigneur, de votre excellence le plus humble etc.

A. S.

Le 5-me d’aout 758.
Перевод.
Милостивый государь! Поговорите с г<осподином> Кондоиди. Ваше превосходительство бесконечно обяжете меня, если поможете в деле, касающемся хирурга. Я не хочу докучать вам длинным письмом, зная, что ваше превосходительство достаточно заняты делами и недомогаете от болезней, а здоровье ваше мне драгоценно. Милостивый государь, оставьте вашу гипохондрию. Она вам не к лицу, не вам покоряться подобным обстоятельствам. Когда я вас увижу, сделаю все возможное, чтобы прогнать вашу гипохондрию: я хороший медик и знаю эту болезнь в совершенстве. Нужно вырвать ее с корнем, или хотя бы уменьшить. Ваши искренние друзья сделают это лучше, чем все лекари с их галиматьей и шарлатанством. Не лекари лечат такие болезни, а поэты, хотя они неспособны излечиться от них сами, подобно колоколам, которые созывают всех в церковь, а сами туда никогда не ходят.
Милостивый государь, вашего превосходительства нижайший и проч.

А. С.

5 августа 758.
17. Автограф — ААН, Р. II, оп. 1, No 226, л. 42. Впервые: Записки АН, с. 40.
1 Французская пословица ‘Les cloches appellent l’glise mais n’y entrent pas’.
— 18. Императрице Елизавете Петровне

Октябрь 1758

Всемилостивейшая государыня.
В. и. в. человеколюбие и милосердие отъемлет мою робость пасть к стопам в. и. в. и всенижайше просить о всемилостивейшем помиловании. Я девятый месяц по чину моему не получаю заслуженного моего жалованья от Штатс-конторы, и как я, так и жена моя почти все уже свои вещи заложили, не имея кроме жалованья никакого дохода. Ибо я деревень не имею и должен жить только тем, что я своим чином и трудами имею, трудяся сколько сил моих есть по стихотворству и театру. А в таких упражнениях не имею ни минуты подумать о своих домашних делах. Дети мои должны пребывать в невежестве от недостатков моих, а я — терять время напрасно, которое мне потребно для услуг в. и. в. в рассуждении трудов моих к увеселению двора, к чему я все силы прилагаю, и всею жизнию моею с младенчества на стихотворство и на театральные сочинения положился, хотя между тем и другие нес должности и многие лета был при делах Лейб-компании, которые правлены мною беспорочно. Свидетель тому его сиятельство граф Алексей Григорьевич,1 который точно в. и. в. о моей прилежности и беспорочности всеконечно представить может. Труды мои, всемилостивейшая государыня, сколько мне известно, по стихотворству и драмам не отставали от моего места в исполнении желания, и сочинениями своими я российскому языку никакого бесславия не принес, и покамест не совсем утухнут мысли мои, я в оных к увеселению в. и. в. и впредь упражняться всем сердцем готов. Я прошу, всенижайше припадая к стопам императорским, помилования, чтоб как жалованье мое заслуженное, так бы и издержанные по изустному в. в. повелению около четырехсот рублев, о которых я Василью Ивановичу Чулкову неоднократно подавал роспись, указать мне выдать, ибо, всемилостивейшая государыня, я много по недостаткам моим должен. Впрочем, что касается по трудам моим до особливого в. в. милосердия, о том, уповая на человеколюбие, природное в. и. в. особе, в молчании пребываю и, имея маленьких детей, которых мне воспитать должно, припадаю и с ними, поручая и себя и их в. в. всемилостивейшей государыне нашей.
В. и. в. всенижайший и всеподданнейший раб

Александр Сумароков.

18 Автограф — ЦГАДА, ф. 17, оп. 1, No 91, л. 42, без даты. Впервые: Библиогр. зап., 1861, No 17, с. 518—519.
Датируется по близости содержания с письмом к И. И. Шувалову от 27 июля 1758 г. (No 16), но двумя месяцами позднее (‘девятый месяц… не получаю заслуженного жалованья’).
1 А. Г. Разумовский (см. No 28).
— 19. И. И. Шувалову

7 ноября 1758

Милостивый государь! Я, не опасаяся ответа и отплаты от Поповского и ото всех в Московском университете труждающихся в словесных науках, стихов к опровержению подписи похвальной г. Ломоносову не предал печати. Поповский и прочие тамо обретающиеся опровергнуть честь мою по стихотворству не в силах еще, в чем, думается мне, ваше превосходительство довольно уверены, и я бы смешон был, ежели бы их отплаты боялся, довольно будучи известен и о них и о себе. Коротко сказать: они еще малы и возвысить и уменьшить честь мою. Я стихов тех не отдал печатать по вашему совету, который я приемлю всегда повеление, а чтобы я пренебрег справедливое мое честолюбие, я знаю, что ваше превосходительство того от меня не потребуете. Писатели стихов русских привязаны или к Академии, или к Университету, а я по недостоинству моему ни к чему и, будучи русским, не имею чести членом быть никакого в России ученого места. Да и нельзя, ибо г. Ломоносов меня до сообщества академического не допускает, а в Университете словесных наук собрания вам уставить еще не благоволилось.1 Итак, не позволяется мне и тогда прекословить, когда оные господа, отнимая честь мою, потомкам неправду объявляют. Я посылаю к вашему превос<ходительству> свое защищение, в котором Поповский, укрываяся именем Университета, не тронут, а Ломоносов еще, сколько истина допускает, возвышен. Против истины я не вооружаюся, а неправды нести к бесславию не хочется. Я нижайше прошу меня хотя одною строкою уведомить, могу ли я это напечатать.
Вашего превосходительства нижайший и всепокорнейший слуга

А. Сумароков.

Ноября 7 дня 758. СПб.
Обратно прошу ко мне мое сообщение приказать отослать.
19. Автограф — ААН, Р. II, оп. 1, No 226, л. 43—43 об. Впервые: Записки АН, с. 40—41.
Письмо написано по поводу стихотворной ‘надписи’ H. H. Поповского (ок. 1730—1760), ученика Ломоносова и профессора Московского университета, помещенной при гравированном Вортманом портрете Ломоносова в 1-м томе его ‘Собрания разных сочинений в стихах и прозе…’ (М., 1757). В этом апологетическом шестистишии ‘Московский здесь Парнас изобразил витию…’, написанном от лица единомышленников и поклонников Ломоносова при Московском университете, Поповский охарактеризовал своего учителя как первого и единственного реформатора русской литературы. Сам Ломоносов о портрете и подписи к нему писал Шувалову 23 ноября 1757 г.: ‘Ваше превосходительство изволили говорить, чтоб под помянутый портрет подписать какие-нибудь стихи. Но того, милостивый государь, отнюдь не желаю и стыжусь, что я наградырован’ (ПСС, т. 10, с. 530). Из этого явствует, что инициатива издания портрета и ‘Надписи’ принадлежала Шувалову.
1 Упоминание ‘словесных наук собрания’ представляет намек на неудачную попытку И. И. Мелиссино 1 ноября 1757 г., в день рождения Шувалова, открыть постоянные заседания литературного общества при университете (Шевырев С. П. История Московского университета. М., 1855, с. 52). Первым таким официальным обществом стало Вольное Российское собрание, организованное в 1771 г. Вопроса об организации независимого от Академии наук литературного общества Сумароков коснулся в третьей части своей статьи ‘Сон’: ‘О заведении ученого во словесных науках собрания, в котором бы старалися искусные писатели о чистоте российского языка и о возвращении российского красноречия, иноплеменники, наблюдая собственное свое прибыточество и вражду к Российскому Парнасу, никогда и не думывали, хотя такие собрания необходимо нужны…’ (Праздное время в пользу употребленное, 1760, ч. II, с. 318).
— 20. В Канцелярию Академии наук

14 декабря 1758

Вознамерился я издавать помесячно журнал для услуги народной. Того ради покорно прошу, чтобы повелено было в Академической типографии оный мой журнал без остановки на чистой бумаге в осьмуху печатать по двенадцати сот экземпляров, а деньги с меня по прошествии всякой трети взыскивать. Что же касается до рассмотрения изданий, нет ли в оных чего противного, сие могут просматривать, ежели благоволено будет, те люди, которые просматривают академические журнальные издания, моих изданий слогу не касаяся.
Только нижайше прошу, чтобы Канцелярия Академии благоволила меня избавить от помешательства и затруднений в печатании. А начать оные издания, ежели получу позволение, намерен я с первого дня генваря наступающего года.
Бригадир Александр Сумароков.
Декабрь 14 дня 1758 года.
20. Оригинал — ААН, ф. 3, оп. 1, No 239, л. 30, текст — рукой писца, подпись — автограф. Впервые: XVIII век, сб. 5, М.—Л., 1962, с. 399—400.
— 21. В Канцелярию Академии наук

22 апреля 1759

Приказано от Академии сочинения мои просматривать (для осторожности, чтоб от меня не вышло чего противного закону и прочего непристойного, хотя я — христианин и не бесчестный человек), и чтоб то просматривал профессор Попов.1 Пять месяцев я терпел ему, Попову, что он, против приказания, часто складу моему касался и карандашом подчеркивал. Остановки я от него имел неоднократно, ибо он всегда пьян, а часто не только просматривать мои письма, но и выговорить ничего не может. После обеда я к нему моих сочинений уже и не посылал ради того, что он после обеда всегда мертв пьян и на ногах едва держится. Я старался, избавлялся тяжбы, посылать мои письма к нему по утрам и, хотя не часто, однако иногда удавалось мне от него скорое получать решение, невзирая на то, что при всяком рассмотрении было мне от него, или паче от водки его, озлобление.
Сего месяца 21 дня послал я к нему просмотреть свои сочинения, ибо в типографию требуется оных, чтобы наборщики от остановки не были праздны, — да то мне, между прочим, и предписано. Я нарочно, чтобы застать его непьяного, послал к нему в 6 часов поутру. Однако он до свету еще не мог уже не только ясно говорить, но ниж на ногах стоять. Он подчеркивал у меня и писал всякий вздор без основания и без толку, ни малейшего о том, что он читал, не имея понятия, лишь только меня озлоблял. А я и кроме того, по театру, а особливо ныне в изготовлении оперы и прочих представлений, и сочинений театральных, и к тому приготовлений, имею много дела. Я к нему ездил и нашел своего цензора в таком состоянии, в каком на маслянице бывают подобные ему на улицах валяющиеся пьяницы. И сказал только мне, повторяя, что его мне учителем определили, чтоб он меня правил, а того в ордере к нему нет, и точно изъяснено, чтоб он до складу моего не касался. Такому малознающему человеку, хотя б он и не пьяница был, меня учить не можно, а мне такие речи едва сносны. Я больше сей обиды еще никогда не имел, и, ежели всем пьяницам дозволено будет людей ругать беззаконно, так и жить на свете неудобно. Сделает ли мне какое удовольствие в моей обиде Академия, это состоит в воле ее, не первый пьяница меня из ученых пьяниц обидит. Есть еще такой же Барков2 и другие, о которых Академия не меньше меня известна. Я прошу только нижайше всех господ присутствующих по Канцелярии, никого для подозрения не исключая, чтобы приказали мне цензором, — да и то не в складе, — определить не пьяницу, ибо от пьянства профессора Попова мне делается в издании моего журнала остановка, и чтобы Канцелярия Академии наук благоволила мне сделать милость и назначить без замедления времени другого цензора, потому что журнал по всем правам без данной от меня причины, не нарушив правосудия, остановлен быть не должен. А что он подчеркивал, то ясно доказывает о его во время просматривания состоянии.

Бригадир Александр Сумароков.

Апреля 22 дня 1759 году.
21. Оригинал — ААН, ф. 3, оп. 1, No 239, л. 53—53 об., текст — рукой писца, последняя фраза и подпись — автограф. Впервые: XVIII век, сб. 5. М.—Л., 1962, с. 402.
1 Попов Никита Иванович (1720—1782), в 1750-е гг. занимал должность профессора астрономии при Академии наук. Он был соучеником Ломоносова по Славяно-греко-латинской академии и пользовался его покровительством в Академии наук, вскоре после смерти Ломоносова Попов из Академии был уволен. Современники отмечали, что Попов неудовлетворительно знал не только иностранные, но и русский язык. В ответ на жалобу Сумарокова Попов 22 июня просил освободить его от цензурования ‘Трудолюбивой пчелы’ (ААН, ф. 3, оп. 1, No 239, л. 54) и был заменен С. К. Котельниковым, который в свою очередь уже 5 октября умолял избавить его от общения с Сумароковым (там же, л. 55).
2 Барков Иван Семенович (1732—1768), поэт и переводчик при Академии наук, был близок к Ломоносову. Известны анекдоты о насмешках Баркова над Сумароковым, предполагается также, что ряд его ‘срамных’ произведений представляет бурлескные пародии на трагедии Сумарокова, его песни и басни.
— 22. И. И. Шувалову

15 ноября 1759

Милостивый государь! Вчера исполнилося мне сорок два года, и миновался последний срок моего терпения. Того ради в последний раз приемлю дерзновение вашему превосходительству мою нижайшую принести просьбу, и последнюю докуку сделать, и изъясниться сколько можно короче, не изображая тьмы моих неудовольствий, которые мне мое во словесных науках принесло упражнение. В Кадетском корпусе, в Инженерном, в Артиллерии, в Иностранной коллегии и по другим командам произвождение есть, и многие произведены, даже до барона Чуди,1 который из ничего пожалован в полковники. Я на войне не бывал и, может быть, и не буду, и столько же тружуся и в мирное время, сколько в военное, а меня обходят. Мои упражнения ни со придворными, ни со штатскими ни малейшего сходства не имеют, и ради того я ни у кого не стою в дороге, а труды мои ничьих не меньше, и некоторую пользу приносят, ежели словесные науки на свете пользою называются. Я в службе уже двадцать восемь лет, и ежели бы я вместо театра из графского штата пошел и в отставку, чин бы мне дать надлежало, ибо при отставке всем чины даются. Что я сверх бригадирского жалованья тысячу рублев получаю за установление театра, за надзирание оного и за многие мои труды к чести нашего языка, так генерал-майоры еще и побольше меня получают. Так я от тех, которые меня обошли, и в чине и в жалованьи остался. Я России по театру больше сделал услуги, нежели французские актеры и италиянские танцовщики, и меньше их получаю. Что берет один Тордо с женою!2 А и моя жена служила. Гельфердинг3 сверх большого жалованья от двора и квартеру и экипаж имеет, не покупая ни дров, ни овса и сена, и, не имея ни детей, ни жены, с довольствием пользуется службою своею. А я не только не могу воспитати детей своих, но при нынешней несносной дороговизне и вместо домосмотрения во словесных науках и в трудах театральных упражняйся, вседневные претерпеваю нужды и никогда в надлежащее время еще и положенного своего жалованья не получаю, и вместо другой работы на оставшие вещи, закладывая их и платя великия росты лихоимцам, сыскиваю себе пищу и многими хлопотами выхаживаю определенное мне жалованье. Сочинений мне никаких больше в народ пускать невозможно, ибо Ломоносов останавливает у меня их и принуждает имети непрестанные хлопоты…4 Сих ради причин нельзя мне ничего сочинять, ибо ничего безо множества хлопот напечатать неудобно. Избраны ценсоры, не знаю для чего, чему и президент дивится, а что они подпишут, то еще Ломоносов просматривает, приказывая корректору всякий лист моих изданий к себе взносить, и что ему не покажется, то именем Канцелярии останавливает. А я печатаю не по указу и плачу деньги. Для чего, милостивый государь, и мне не быть таким же членом здешней Академии, какой он и какой г. Тауберт5 и г. Штелин?6 Мне мнится, что я это не меньше их заслужил, да из них же двое немцов, а я русский. Или русскому стихотворцу пристойняе членом быть Ученого собрания в немецкой земле,7 а в России — немцам? Мне кажется, что я не хуже аптекаря Модели,8 хотя и не шарлатанствую, не хуже Штелина, хотя и русский стихотворец, и не хуже Ломоносова, хотя и бисера не делаю.9 Я штатского чина не хочу, ибо я старший бригадир, да и мундира добровольно, который я двадцать восемь лет ношу, скинуть не намерен, а в академической Канцелярии и в Конференции мне ничто быть не препятствует.10 Я бы мог тем некоторую показать услугу и мог бы бесхлопотно издавати в народ мои труды.11 Ежели, милостивый государь, будет ваше мне в моих исканиях воспоможение и столько милости, сколько я вам докук нанес и сколько получал надежды, так я еще несколько лет писать потружуся. Ежели ж мои последние вам докуки такой же получат успех, как и прежние, а особливо ежели я по всей справедливости не буду в Академии, так я больше утруждать ваше превосходительство не стану, и, оставив бесполезные прошения, по окончании сего года во всю жизнь мою ничего издавать на свет не буду, тем только утешаяся, что я награждения и беспрепятствия был достоин, хотя и не был достоин вашего превосходительства милости и предстательства.
Вашего превосходительства нижайший и всепокорнейший слуга

Александр Сумароков.

Ноября 15 дня 1759.
22. Оригинал — ААН. Р. II, оп. 1, No 226, л. 44—45, текст — рукой писца, подпись — автограф. Впервые: Записки АН, с. 41—43.
1 Барон Федор (Теодор-Генрих) Чуди (1724—1769), писатель, издававший в Петербурге журнал ‘Camlon littraire’ (1755), в конце 1755 г. уехал во Францию, попал там в Бастилию, но благодаря вмешательству И. И. Шувалова был освобожден и возвратился в Россию. Здесь по протекции К. Е. Сиверса, желавшего реформировать Пажеский корпус, Чуди определился в корпус на должность гофмейстера и в соответствии с этим 30 сентября получил чин полковника артиллерии.
2 Сумароков имеет в виду высокие оклады жалованья ведущих актеров итальянской и французской оперной и балетной трупп. По театральному штату 1766 г. примадонна и первый певец получали 2—3,5 тыс. рублей, первые танцовщица и танцовщик — по 2 тыс. рублей в год, в отдельных случаях ставки были еще выше (Танеев С. В. Из прошлого имп. театров, вып. 1. СПб., 1885, с. 4—5). Танцовщица Тордо упоминается в дневнике Мизере в записи от 19 июня 1762 г. (Рус. архив, 1911, кн. 2, с. 19).
3 Фридрих Гильфердинг (1710—1768), известный балетмейстер, был приглашен в Петербург на придворную сцену в 1758 г., контракт с ним вступил в силу 27 января 1759 г. По сценариям Сумарокова Гильфердинг поставил балеты ‘Новые лавры’ (21 сентября 1759) и ‘Прибежище добродетели’ (5 сентября 1759).
4 Жалобы на цензурные преследования со стороны Ломоносова связаны с печатанием в академической типографии ‘Трудолюбивой пчелы’. Конкретно речь, видимо, идет об исхлопотанном Ломоносовым у самого президента Академии К. Г. Разумовского запрещении печатать в журнале ‘Оды вздорные’, представлявшие пародии на одический стиль Ломоносова. Они, как можно предполагать, предназначались для октябрьского номера, где все же появился примыкающий к ‘Одам’ и также пародийный ‘Дифирамб’ (‘Позволь, великий Бахус нынь…’). Корректору типографии А. С. Барсову Ломоносов сообщил о распоряжении Разумовского запиской: ‘Его сиятельство вздорных од вносить не приказал, что велел исполнить Барсову’ (ПСС, т. 9, с. 404).
5 Тауберт Иоганн-Каспар (1717—1771) — адъюнкт и советник Академической канцелярии, недоброжелатель Ломоносова. С 24 марта 1758 г. на него было возложено наблюдение за типографией, мастерскими и проч. В это время он получал, как и Ломоносов, 1200 рублей в год. Из собственно литературных предприятий Тауберта известно лишь предпринятое по его инициативе и подготовленное при помощи И. С. Баркова издание сочинений А. Д. Кантемира (1762). Тауберт был в числе тех членов Канцелярии, которые остановили печатание сочинений Сумарокова за неуплату им долгов типографии, и на этом основании был также против печатания ‘Трудолюбивой пчелы’ при Академии наук. В письме от 19 января 1761 г. Ломоносов сообщал И. И. Шувалову, что Сумароков ‘Тауберта и Миллера для того только бранит, что не печатают его сочинений’ (ПСС, т. 10, с. 545). Еще в июле 1762 г. Тауберт настойчиво и в оскорбительной для Сумарокова форме требовал взыскания денег за печатание оды на восшествие на престол Екатерины II (Тонкова Р. М. А. П. Сумароков и Канцелярия Академии наук в 1762 г. — В кн.: XVIII век, сб. 1. М.—Л., 1935, с. 387—393).
6 Штелин Яков Яковлевич (1709—1785) — академик по кафедре поэзии и красноречия, стихотворец (на немецком языке) и сочинитель аллегорий к иллюминациям и фейерверкам.
7 Сумароков был членом Лейпцигского литературного общества, выданный ему диплом этого общества за подписью И. Хр. Готтшеда и др. датирован 7 августа 1756 г. (Ист. вестн., 1885, No 5, с. 445—446).
8 Модель Иоган-Георг (1711—1775) — аптекарь в Главной санктпетербургской аптеке, член Медицинской коллегии, член Академии наук с 1756 г. Издал работу о популярных успокоительных бестужевских каплях.
9 Первое в России производство смальты и бисера было налажено Ломоносовым на Усть-Рудицкой фабрике.
10 Академическая конференция — общее собрание академиков и адъюнктов, Канцелярия — собрание всех членов Академии, имеющих коллежские чины. Сумароков имеет в виду, что, будучи бригадиром, он может заседать как в Канцелярии, так и (по присвоении ему ученого звания) в академической Конференции. Просьба Сумарокова осталась без последствий, возможно, потому, что по регламенту 1747 г. в Академии был ликвидирован класс гуманитарных наук. Отклики на проект назначения Сумарокова академиком можно видеть в письме Ломоносова к Шувалову от 19 января 1761 г. и в записке его относительно речи аббата Лефевра (ПСС, т. 9, с. 634, т. 10, с. 545), где язвительно подчеркнуто ‘невежество’ Сумарокова, окончившего лишь общеобразовательный Шляхетный корпус.
11 С жалобами на К. Е. Сиверса и на академических немцев, препятствующих изданиям Сумарокова, связан цикл его сатирических статей в ‘Праздном времени, в пользу употребленном’ (1760, ч. 2), в том числе и ‘Челобитная от Российской Мельпомены’ (включена в статью ‘Сон’), где он писал: ‘Российским авторам делают иноплеменники всякое препятствие, да и работы своей авторам издавати едва возможно, ибо печатание книг по предложению и по основанию недоброжелательных иноплеменников несносно дорого’ (ПСВС, изд. 2-е, т. 9. М., 1787, с. 285).
— 23. И. И. Шувалову

17 декабря 1760

Милостивый государь! Я сии дни смертно был болен и насилу пишу, хотя мне и легче. Взавтре праздник, а отчаяние мое на самом верху своей меры. Вы мне изволили предлагать об академическом месте, которое, кажется мне, и принадлежит несколько мне. При театре я больше под гофмаршалом ради десяти тысячей жалованья быть не хочу. Ежели я в какую-нибудь службу гожуся, столько хотя как ген<ерал>-майор Протасов,1 постарайтеся о мне, а я при театре у гр. фон Сиверса быть не хочу: ибо нападения его несносны мне стали, а сделать при нем театру доброго ничего нельзя. Ежели ж я никуда не гожуся, так прошу исходательствовати мне отпуск на несколько времени из государства искать хлеба, а я его сыщу. Помилуйте меня. Пускай Ломоносов обладает всеми науками. Помилуйте меня и освободите от гр. Сиверса и от команды Тауберта, Штелина, Миллера2 и Ломоносова по печатанию книг. Помилуйте меня. А сверх того и чина я не получаю.
Всепокорнейший и нижайший слуга

А. Сумароков.

17 декаб. 760.
23. Автограф — ААН, Р. II, оп. 1, No 226, л. 46. Впервые: Записки АН, с. 43.
1 Протасов Яков Яковлевич (1713—1779), получив тяжелые ранения во время Семилетней войны, в 1759 г. подал прошение об отставке. Однако главнокомандующий граф Фермор определил, что хотя из-за слабости и неизлечимых болезней Протасов не способен к несению полевой и гарнизонной службы, ‘при штатских же делах служить еще может’. 16 апреля 1759 г. Протасову был присвоен чин генерал-майора (минуя бригадирский), и он был назначен членом в Главный кригс-комиссариат.
2 Миллер Герард-Фридрих (1705—1783) — с 1730 г. профессор истории Петербургской Академии наук. С 1754 г. — конференц-секретарь Академии наук. В 1755—1765 гг. редактировал журнал ‘Ежемесячные сочинения’.
— 24. И. И. Шувалову

23 февраля 1761

Милостивый государь! Мне того письма, о котором говорено, в оправдание себе изготовить было некогда, я болен и всякую минуту <от> гофмаршала мучим.
Преизрядное воздаяние мне от него, что я завел, уставил и основал театр: это мне неожидаемые здоры, чего мне никогда и не снилося. Voil les fruits de ma Muse. Voil Melpomne, le thtre, les belles-lettres et la langue par moi pure.*
Однако теперь о том только, что точно до особы вашего превосх<одительства> касается. Двор нанят. Ежели актеры, как может быть учреждено, переедут, мне на Васильевском острову жить нельзя, и вместо малой цены должно мне платить большую. А денег негде взять, на той стороне дома меньше пятисот рублев нанять не можно. Ежели мне не будет места, где актеры жить будут, так надобно мне в воду броситься. Я о квартерных деньгах никогда вашему превосх<одительству> не докучал, а требовал от театра тысячи двухсот рублев, да квартерных же денег мне и не дают. Сжальтеся вы надо мною, и когда угодно вашему превосх<одительству> Головк<инский> дом взять,1 так подумайте, куда мне деваться. Мне сносняе терпеть от гр. Сиверса, а ваше превосх<одительство> — мой милостивец, на которого я имею надежду. В том же доме церковь, и приезжают в нее все, кто хочет. Это спокойство <нрзб>. А церковь, когда хозяина нет, надобно вывесть или, по крайней мере, запереть, ибо Бог не хочет того, чтобы именем Его люди отягощалися, а в церквах без хозяев службы и в архиерейских домах не бывает.
Ежели я достоин милости вашей при этом найме двора, так, кажется, и мне тут жить надобно, а когда недостанет комнат, так ради некоторых актеров можно нанять еще небольшой домик. А от театра я отброшен быть не заслужил, и в угодность подьячим, вымаравшим меня у г. марш<ала>, который меня марает далее, я Мельпомену покинуть не хочу, когда я за нее ото всех военных и штатских с одним Воейковым2 только, как рак на мели, остался и когда профессор картежной игры Юшков3 носит на себе знак отменной чести. Все сие меня умерщвляет, сохраните мою жизнь.
Вашего превосх<одительства> нижайший, всепокорнейший и отчаянный слуга

А. Сумароков.

Февр. 23 дня 761.
Перевод:
* Вот плоды моей Музы! Вот Мельпомена, театр, словесность и язык, много очищенный!
24. Автограф — ААН, Р. II, оп. 1, No 226, л. 47—47 об. Впервые: Записки АН, с. 43—44.
1 Головкинский дом (принадлежавший ранее опальному М. Г. Головкину) был взят из ведения Канцелярии конфискации и передан в Канцелярию от строений для устройства в нем русских спектаклей в 1752 г., с этого времени он именовался в объявлениях ‘российским комедиальным домом’. Этот каменный дом с подсобными строениями находился на углу 3-й линии Васильевского острова и набережной, рядом с Кадетским корпусом (Меншиковский дворец). 15 февраля 1761 г. Придворная контора распорядилась передать его Академии художеств, организованной по проекту И. И. Шувалова. Для актеров, живших при Головкинском доме, предполагалось снять на Адмиралтейской стороне дом графа Ефимовского (Волков, с. 140). В конце концов актеры переехали в дом подполковницы Макаровой в 1-й линии Васильевского острова.
2 Михаил Воейков одновременно с Сумароковым служил генеральс-адъютантом при А. Г. Разумовском (Панчулидзев С. История кавалергардов, т. 1. СПб., 1899, с. 260).
3 Юшков Иван Иванович 16 августа 1760 г. получил чин действительного статского советника и был назначен президентом Камер-коллегии, а 10 февраля 1761 г. пожалован орденом св. Анны, позднее, до 1773 г., занимал место Московского гражданского губернатора. Его сестра Мария Ивановна (р. 1733) была замужем за Василием Петровичем Сумароковым, братом писателя, таким образом, Сумароков находился в свойстве с Юшковым, примечательным даже для Москвы богачом и оригиналом. В 1763—1764 гг. Юшков бывал при дворе. Он упомянут в сатирическом каталоге придворных, составленном между 26 февраля и 5 августа 1765 г., Юшкову в этом каталоге приписано авторство книги: ‘Histoire des Grecs et de ceux qui corrigent leur fortune au jeu, par M. Youchkoff’. (Рус. архив, 1871 No 12, с. 2041, 2050). Grec — по-французски одновременно и грек, и шулер. По преданию, Юшков и Н. П. Архаров были единственными из известных москвичей, кто провожал гроб Сумарокова на кладбище Донского монастыря.
— 25. И. И. Шувалову

10 марта 1761

Monseigneur! Voil la lettre, ma dernire ressource pour les belles lettres et particulirement pour le thtre. Je suis au dsespoir prsent, le temps presse, je dois quitter mon quartier, un misrable secrtaire a achet la maison ou il veut acheter, on me chasse, la maison de Goloffkin est prise par votre ordre, je ne sais o je dois entrer n’ayant pas ni le temps ni l’argent. — Je vous ai pri, je n’ai point de rponse. La rivire est prte de chasser la glace: sans la glace on ne peut point vivre pendant l’t.
Faut-il, monseigneur, que Melpomne et les beaux arts m’ordonnent de souffrir et encore plus faut-il que votre Acadmie me fasse le malheur? Tout le monde avance dans l’tat de guerre et dans l’tat civile, et moi je vis sans honneur, sans argent, sans repos et dsespr.
Нижайший слуга

A. С.

10 марта 761.
Перевод:
Милостивый государь! Письмо это — моя последняя надежда ради словесности и особенно театра. Я ныне в отчаянии, а время не терпит.
Должен я съехать с квартиры. Какой-то подлый секретарь уже купил дом или хочет купить, меня выгоняют. Дом Головкина занят по вашему приказу. Не имея ни времени, ни денег, не знаю, куда мне податься. Я уже писал к вам, но ответа не получил никакого. Река вот-вот вскроется, а без лдника на лето невозможно оставаться.
Заслужил ли я, милостивый государь, чтоб Мельпомена и изящные искусства стали причиною моих страданий, и того больше, чтоб ваша Академия горе мне причиняла? И военные, и статские по службе продвигаются, и только я пребываю без почестей, без денег, без отдыха и без надежды.
25. Автограф — ААН, Р. II, оп. 1, No 226, л. 49. Впервые: Записки АН, с. 45.
— 26. И. И. Шувалову

12 марта 1761

Милостивый государь! Я писал долгое письмо к вашему превосх<одительству>, все мои мнения объявляя. Я прошу только о том, что ежели я заслужил быть отброшен от театра, так по крайней мере чтобы без продолжения это сделано было. А при театре стихотворцем остаться я не желаю и работать, когда я лишуся моей должности, истинно я по театру не буду, поверьте мне. Я клянуся в этом честию моею, хотя с моею фамилиею по миру пойду за мои по театру труды, которые, кажется мне, больше, нежели то, что Волков шишаки сделал. И у Волкова в команде быти мне нельзя,1 а просити, чтобы я отрешен был от театра, я не буду прежде, покамест не сойду с ума. Его сиятельство гневается на меня напрасно, а извиниться я не могу, ради того что его сиятельство никаких оправданий не приемлет от меня. Ежели я заслужил наказание, я подвергаюся наказанию, а отошед от гр. А<лексея> Григорьевича,2 я определен именным указом в директоры театра, а не в подлое звание театрального стихотворца, каков был Бонеки.3 Будто это возможно, чтобы я имел охоту сочинять драмы после отброшения! Не думайте никогда, чтобы я предпочтил живот мой моей чести. Я не отставлен, а против воли отставляют людей за негодство, это я понимаю. И определен я не Бонекием к театру, но директором, и от Волкова и Ильи Афанасьева4 зависеть не могу.
Что же касается до особы его сиятельства, я не подал ни малейшей причины ко гневу,5 а ежели я винен пред ним, — хотя и подлинно невинен, — я просити и прощения готов: иное дело его сият<ельство>, а иное те гадкие люди, которые для своей бестияльской пользы старалися меня с его сият<ельством> смутить, хотя его сиятельство о моей честности и уверен был много лет.
Сделайте мне милость и скончайте посредством вашим мое беспокойство, а ежели я достоин наказания, так постарайтеся, чтобы я брошен был. Я лишен будучи жалованья, лишаюся квартеры, река худа, а я о себе не знаю, где я буду. Провизии мне больше иметь едва можно, и жить должно безо льду. А того, чтобы я сочинял драмы на эдаком основании, не думайте, а ежели буду сочинять, скажите всему свету, что я как бесчестный человек преступил мою клятву. А его сият<ельство> умилостивляти мне не стыдно, и злобы в моем сердце против его особы нет, и ежели столько же и в его сердце против меня, так я не ведаю, что препятствует возвращению моего спокойства. Я готов отброшение от театра терпеть, все потомство о моей прослуге знать будет, ведая, сколько я России театром услуги сделал. Я хочу лишь того, чтобы было сделано со мною либо то, либо сьо. А театральным поэтом Бонекием из директоров театра я не буду, хотя бы мне это живота стоило.
Нижайший и покорнейший слуга

А. Сумароков.

Марта 12 дня 761.
26. Автограф — ААН, Р. II, оп. 1, No 226, л. 50—51. Впервые: Записки АН с. 45—46.
1 Волков Федор Григорьевич (1728—1763) — основатель первой русской профессиональной труппы. Известно, что в последние годы жизни он интересовался сценической режиссурой и считался возможным преемником Сумарокова в качестве директора театра. Возможно, речь идет о первых попытках придать национальный характер условному трагедийному костюму: шишаки упоминаются в перечне костюмировочных материалов за 1758 г. (Волков, с. 131).
2 Алексей Григорьевич Разумовский, в штате которого Сумароков прослужил с 1741 по 1755 г.
3 Бонеки Джузеппе (ум. 1795) прибыл в Россию в 1742 г. вместе с итальянской оперной труппой в качестве ‘композитора’ (сочинителя) опер и стихов с жалованьем 600 руб. в год. Известно несколько опер Фр. Арайя на либретто Бонеки, написанных в России. В октябре 1752 г. Бонеки возвратился на родину во Флоренцию, получив небольшую пенсию, и больше в России не был. Говоря о ‘подлом звании театрального стихотворца’, Сумароков, видимо, имеет в виду не только работу Бонеки ‘по заказу’, а не по вдохновению, но и его недворянское происхождение: он был сыном мебельного мастера.
4 Имя ‘Илья Афанасьев’ — результат явной описки, речь идет о втором после Волкова ведущем актере труппы Иване Афанасьевиче Дмитревском.
5 Гнев ‘его сиятельства’ К. Е. Сиверса был вызван целой серией сатирических нападок Сумарокова на него и возглавляемую им Придворную контору, которые он предпринял после того, как обращения к Шувалову оказались бесполезными. В статье ‘О копиистах’ в последнем, декабрьском номере ‘Трудолюбивой пчелы’ (1759) Сумароков прямо и публично указал на Сиверса как на врага русского театра: ‘Озлобленный мною род подьяческий, которым вся Россия озлоблена, изверг на меня самого безграмотного подьячего и самого скаредного крючкотворца. Претворился скаред сей в клопа и всполз на Геликон, ввернулся под одежду Мельпомены и грызет прекрасное тело ея… Страдает богиня, а клоп забавляется и говорит: ‘Высокопревосходительная, высокоблагородная и высокопочтенная госпожа, госпожа богиня! Не имелося у меня с вашим благородием никакой каришпанденции до 1759 года, генваря до 6 дня, а от того числа отправляю я при Российском театре прокурорскую должность (дата перехода труппы в ведение Придворной конторы, — В. С.)» (с. 759—760). В статье ‘Блохи’ он также писал о ‘блохе чухонской’ (т. е. лифляндской): ‘Автор беснуется от Чухонской блохи, как от нечистого духа. О чада любезного моего отечества, старайтеся освободить Российский Парнас от сея гадины! На что нам Чухонские блохи? у нас и своих довольно’ (Праздное время, в пользу употребленное, 1760, ч. 2, с. 336). Ссылки на ‘подьячих’, которые ссорили его с Сиверсом, делались для отвода глаз.
— 27. И. И. Шувалову

30 марта 1761

Милостивый государь! Препятствие моему жалованью по Придворной конторе такое. Я посылал ко секретарю Ивану Алекс<еевичу>. Он сказал: пошли к гофмарш<алу>. Я посылал к гофмарш<алу>. Он сказал: коли есть мне какое дело, так бы я послал к асессору, определенному из секр<етарей> Сунгурову. Сунгуров сказал, чтобы я послал к Ивану Алекс<еевичу>. Это по-русски так: оттолева было доселева, а отселева было дотолева. А мне между тем нечего есть. Штатс-контора по чину моему дает мне ассигнацию, однако я должен Университету по моей ассигнации триста рублев.
Прикажите до будущей трети с меня не взыскивать. А со мною сделайте резолюцию вашим предстательством какую ни есть, и не давайте меня за услуги обществу и за пользу, учиненную мною по российскому языку, графу Сиверсу мучить. Сделайте мне вашим предстательством либо то, либо сьо и удержите мою гиблющую жизнь, доколе можно. А от театра меня безо всякого основания и без указу бросить непристойно, это худое одобрение впредки таковым людям, которые служити захотят Музам. Не думайте вы, что мне очень хочется быти при театре, я об этом больше не пекуся, мне все равно, когда мои старания такое воздаяние заслужили. Помнится мне, что при отставке даются чины всем, хотя бы кто год только в чину своем был настоящем. А я шесть лет старший бригадир и несчастнейший человек, и только то мне осталося, что я называюся вашего превосходительства всепокорнейшим слугою

А. Сумароков.

Марта 30 дня 761.
27. Автограф — ААН, Р. II, оп. 1, No 226, л. 48. Впервые: Записки АН, с. 44—45.
Описка-повтор в присловье: ‘оттолева было доселева, а оттолева было доселева’ — исправлена по смыслу.
— 28. И. И. Шувалову

24 апреля 1761

Милостивый государь! Для имени Божиего помилуйте меня и не позабудьте моей просьбы. Помилуйте меня: я служил ровно тридцать лет, и двадцать лет взавтре исполнится, как я служу е. в. Чести несколько я моему Отечеству сделал, а особливо в таком роде, в котором от россиян Европа не ожидала. Мне сегодни Сиверс новое озлобление сделал противу всех на свете прав, или паче сделали по жалованью моему его подьячие, ибо его сиятельство о немногом по театру знает, а правят театром подьячие. Помилуйте меня и избавьте от Сиверса, избавьте меня и сделайте мне отставку. Я только не хочу штатского чина, ибо я, нося во весь век мой мундир и сапоги, башмаки носить не скоро выучуся, да я ж иду в отставку, а не к штатским делам, и лучше пойду в капитаны, нежели с произвождением во штатский чин. Я жду взавтре или помилования, или жесточайшей болезни. А двадцать лет е. в. во службе и тридцать лет всего службы моей без отпусков прошло. Я был при графе, правил Канц<елярией> Лейбкомпании десять лет, основал порядок тамо по Канцелярии.1 Лейбкомп<ания> была осмьнадцать тысячей должна, а я собрал с полтораста тысячей: граф свидетель. Я уставил театр. Я сочинениями своими России бесчестия не сделал, и еще сочинять буду многое, кроме драм, покамест театр зависети будет от Сиверса и от приказных служителей. Да и всего времени к сочинению осталося мне четыре года. Помилуйте меня и не лишите меня оставшего моего здоровья и оставшего моего времени. Отставьте меня предстательством своим. Помилуйте меня, а при театре я стихотворцем из директоров быть не хочу, да и никак, а особливо с моим злодеем главным Сиверсом, я никакого дела иметь не хочу. Помилуйте меня. Взавтре двадцать лет, как я служу е. в., а всей моей службы тридцать лет уже прошло.
Покорней<ший> с<луга>

А. С.

Апр. 24, 761
Притчи мои,2 когда не посланы, а достойны печати, так прошу послать.
Моя отставка,3 не бесполезная отставка будет, но полезная служба весьма Отечеству моему.
28. Автограф — AAH, P. II, оп. 1, No 226, л. 52—53. Впервые: Записки АН, с. 47.
1 А. Г. Разумовский был поставлен во главе Лейб-компании в конце 1745 г., после смерти принца Гессен-Гомбургского (12 октября 1745 г.). После этого делами Лейб-компании практически стал заведовать его первый ‘генеральс-адьютант’ Сумароков. Вместе с канцеляристом Слядневым он имел казенную квартиру при Лейб-компанской роте, писарь Лейб-компании Беляев (‘из подьяческих детей’) был кумом Сумарокова. Беляев, которому Сумароков помог оправдаться в связи с обвинением во взятках с поставщиков, явился затем причиной враждебных отношений Сумарокова с П. И. Шуваловым. По преданию, лейб-компанцы относились к Сумарокову неприязненно (Панчулидзев С. История кавалергардов, т. 1. СПб., 1899, с. 260, 391, 394).
2 Первая книга ‘притчей’ Сумарокова печаталась в типографии Академии наук между 25 июля и 13 августа 1762 г. (Семенников В. П. Материалы для истории русской литературы… СПб., 1914, с. 94). Упоминание о них здесь позволяет предположить, что из-за запрета, наложенного на печатание его книг в Академической типографии, Сумароков собирался издать ‘Притчи’ при Московском университете, куратором которого был Шувалов.
3 Указ императрицы об отставке Сумарокова — он датирован 13 июня 1761 г. — был отдан через генерал-адъютанта И. И. Шувалова: ‘Е. и. в. изволила указать: господина бригадира Сумарокова, имеющего дирекцию над российским театром, по его желанию от сей должности уволить. Жить ему где пожелает. И всемилостивейше указала за его труды в словесных науках, которыми он довольно сделал пользу, и за установление российского театра производить жалованья, каковое он ныне имеет, без задержания. Господин Сумароков, пользуясь высочайшею е. и. в. милостию, будет стараться, имея свободу от должностей, усугубить свое прилежание в сочинениях, которые сколь ему чести, столь всем любящим чтение, удовольствия приносить будут’ (Волков, с. 145—146).
— 29. В правительствующий Сенат

Июль 1762

По именному блаженныя и вечнодостойныя памяти государыни императрицы Елисавет Петровны указу, подписанному собственною е. и. в. рукою, получал я определенное мне жалованье, а по увольнении от театра, изустным е. и. в. повелением оное жалованье мне еще подтверждено, и по многим моим прошениям е. в. благоволила указать выдать мне жалованье без задержания. Штатс-конторы президент Шишкин,1 оказывая мне всегдашние грубости и злодеяния, находя о жалованье моем в именных повелениях неясности, которых не было, старался только, чтобы умедлением выдачи надлежащего мне оклада лишить меня пропитания. То ему и удалося, ибо я ни в Банковую контору процентов, ни протестованных на меня векселей заплатить не мог, а сверх того все мое имение, закладывая, просрочил. Ежели бы жена моя не получила от е. и. в. милостивого вспоможения, так бы я во все прошедшее владение был должен ходить по миру. Правительствующий Сенат изъяснил то Штатс-конторе, что в именных указах написано было, ибо президент Шишкин именные указы толковал неправильно, позабыв то, что именных указов перетолковывать не велено. За болезнью моею я в Штатс-контору не поехал. Послал я к господину прокурору Елагину с прошением копииста Российского театра, объявляя оному господину прокурору со всякою учтивостью, что я отъезжаю через восемь дней в Москву и ради того прошу о неумедленном жалованья моего исполнении. Шишкин прогневался на посланного от меня просителя и говорил: ‘Пущай он едет хотя через восемь часов: мне этого <не> жаль, здесь освященное место и зерцало, а президует сама государыня, а тебя-де я из сего священного места выкину из окошка’. Я нижайше прошу о моем жалованье подтвердить, Шишкина от исканий моих отрешить. А сам я, услышав таковые наглости, что Шишкин уграживает челобитчиков выкидывать из окон, и зная, что Штатс-контора от земли гораздо высока, просить его о моем жалованье более не дерзну, потому что разбойники из окон людей выкидывают, а не президенты, ибо мне все равно — как из освященного, так из неосвященного места выкинуту быть из окна. А естественное право для защищения жизни и Волтера против таких разбойников обороняться позволяет, которые, не спрашивая, угрожают людей метать из окон, не помня того, что таких наглостей вышнее правления и милосердие государское терпеть не могут. А в освященных местах говорить должно дело по поручению должностей, а не наглости, за которые предписана жестокая казнь, ибо освященные места устроены для народного благополучия и искоренения плутней, а не для утеснения честных людей. Мне лучше вечно отступиться от моего жалованья, нежели несносные терпеть гонения от такого человека, каков Шишкин, и ради его грубости погублять все мое время, которым я обществу всеконечно больше Шишкина услуги сделать могу, в чем он, ежели в нем хотя искра благорассуждения осталася, и сам признается. А что я стражду, о том я никогда и не усумневался: злодей никогда ни о ком жалости не имеет. Но здесь дело не о жалости, но о медленном исполнении именных и сенаторских указов, так сего больше подозрения, что он просителя по моему делу грозит выкидывать из окошка, почему мне кажется что он сошел с ума, ибо нет того ни в Уложенье, ни в указах, чтобы судьям страждущих просителей и объявляющих нужды свои метать из окон. А сколько оное противно правосудию и человеколюбию и сколь велико неистовство и сумасбродство Шишкина, оное я предаю рассуждению правительствующего Сената, ибо таковых безобразий ни в каком присутственном месте еще не делалось. А что я предлагаю истину, в том я посылаюся на господина прокурора Елагина.
Июля дня 1762 года.
29. Местонахождение оригинала неизвестно. Впервые: Осмнадцатый век, т. 3. М., 1869, с. 184—186. Л. Н. Майков напечатал данное письмо и письмо No 102 по копиям в рукописном сборнике из собрания А. Ф. Бычкова, который датирован им временем около 1800 г. Снятые Майковым копии, по которым делалась публикация, см. — ИРЛИ, ф. 166 (Л. Н. Майков), No 107.
1 В перечне служащих Штатс-конторы за 1762 г. упоминается Александр Шишкин, статский советник в должности президента Штатс-конторы (Сборник рус. ист. о-ва, 1880, т. 28, с. 47—55), в 1754 г. секретарем Штатс-конторы был также некто Яков Васильевич Шишкин (р. 1714) (ЦГАДА, ф. 248, кн. 8122, ч. II, л. 907). Возможно, с изложенным в письме эпизодом связан следующий анекдот о каламбуре Сумарокова по поводу книги ‘Честной человек и плут’ (СПб., 1762): ‘Сумароков, сидя в книжной лавке, видит человека, пришедшего покупать эту книгу и спрашивает: от кого? Тот отвечает, что его господин Афанасий Григорьевич Шишкин послал его купить оную. Сумароков говорит слуге: ‘Разорви эту книгу и отнеси ‘Честного человека’ к свату твоего брата, Якову Матвеевичу Евреинову, а ‘Плута’ — своему господину вручи» (Рус. архив, 1874, No 4, с. 01097).
— 30. Екатерине II

Август 1762

Всемилостивейшая государыня императрица!
По необходимости дерзаю вторично прибегнуть к милосердию в. и. в. По подании первого в. в. моего прошения сошли в Комиссию об обиженных по армии. А я паче всех изобижен, ибо я без малейшей моей прослуги, трудяся и по моей должности, и сверх моей должности во словесных науках, ото всех, не только от моих товарищей, но и от тех, которые чинами меня гораздо были ниже, остался. А я не отставлен, только от театра, будто по желанию моему, уволен, и имя мое по именному указу в военном списке. А сие умножает мое мучение, что я еще не облегчен, хотя и вижу мою покровительницу, покровительницу наук и защитницу истины на российском престоле. В толь худых моих обстоятельствах преселился бы я в чужие краи, ежели бы меня не остановляло, что я ужасаюся вечно отлучиться от лица в. в. и от любезного моего отечества. Ежели, всемилостивейшая государыня, в. в. не удостоверены сколько я изобижен, так я всенижайше прошу повелеть рассмотрети, справедливо ли я в. в. докучаю. Я сие мое прошение с трепетом подношу, стыдяся и жалея, что злые мои обстоятельства принуждают меня утруждать мою государыню. То извиняет меня только, что я в таком состоянии, в котором сам о себе не ведаю, что я, в какой я службе, где мне жить, куда ехать, за что я стражду, и что о себе думать. Я только всенижайше прошу у в. и. в. о решении и того единого паче всего желаю, чтобы я по крайней мере мог расположити жизнь мою.
В. и. в. всенижайший и всеподданнейший раб

Александр Сумароков.

Августа дня 762 г.
30. Автограф — ЦГАДА, ф. 5, оп. 1, No 113, л. 43. Впервые: Рус. беседа, 1860, т. 2, кн. 20, с. 230—231.
В соответствии с этим ‘прошением’ 22 сентября 1762 г., в день коронации, Сумароков получил чин действительного статского советника и подтверждение размера получаемого им жалованья, складывавшегося из 1099 руб. 21 1/2 коп. бригадирских денег и 1000 руб., которые он должен был продолжать получать из театральной суммы (Сборник рус. ист. о-ва, 1880, т. 28, с. 44, 85—86).
— 31. Г. Г. Орлову1

До мая 1763

Я нижайше вашему сиятельству об отце, который, может быть, через неделю отъедет в деревни, а е. в. поход скоро в Ростов.2 Он один во своем чине оставлен без прикрасы.
Фамилия моя может показать знаки верности Петру Великому, которого отец мой крестник. Я надеюся на е. в., что и я в рассуждении того, сколько меня обошли, а именно, человек с триста, некоторый поправки достоин. Я же и кроме поэзии, может быть, некоторые достоинства имею и мог бы пером моим кроме стихов много принести пользы, а особливо по рефлексиям на Россию.
О банковых деньгах, которые с меня поруки правят, напамятуйте.
31. Рус. архив, 1867, No 1, с. 100, по тексту, сообщенному M. M. Евреиновым. Местонахождение автографа неизвестно. M. M. Евреинов также сообщил П. И. Бартеневу анекдот о Сумарокове в записи А. М. Евреинова, сделанной в XVIII в. на книге ‘Честной человек и плут’ (см. No 29). Возможно, в связи с этим письмом находится запись в бумагах А. В. Олсуфьева (ЦГАДА, ф. 5, оп. 1, No 113, л. 1—2) о выдаче Сумарокову 2 июля 1763 г. из Кабинетских денег 500 руб. серебром в возмещение трат на проезд из Петербурга в Москву.
1 Орлов Григорий Григорьевич (1734—1783) — один из организаторов дворцового переворота 1762 г. и фаворит Екатерины II.
2 Поездка Екатерины II в Ростов состоялась 12 мая 1763 г.
— 32. В. В. Фермору1

26 марта 1764

Сиятельный граф! Милостивый государь!
Я намнясь во дворце видев ваше высокографское сиятельство просил, дабы меня свозить к ф<он> Миниху. Не имеет ли ваше сиятельство времени взавтре к обеду туда меня свезти, так бы я был перед тем временем в доме вашем и с вами бы поехал туда. А я до ф<он> Миниха никакой нужды не имею, кроме чтобы сего достойного человека увидеть и с ним говорить.
Вашего высокографского сиятельства, милостивого государя, покорнейший слуга

Александр Сумароков.

26 марта 764.
32. Автограф — ИРЛИ, Р. I, оп. 25, No 151, л. 1.
На том же листке ответ Фермора: ‘Государь мой Александр Петрович! Я не преминул о вашем благосклонном желании его сиятельству Ф<он> М. объявить, который с приятностию непременно за честь почитать будет ваше превосходительство в доме своем видеть’.
1 Фермор Виллим Виллимович (1702—1771), в 1764 г. назначенный председателем Комиссии о соляных сборах, был хорошо знаком с фельдмаршалом Б.-Х. Минихом, при котором служил с 1729 по 1739 г. Миних (1683—1767), учредитель Сухопутного шляхетного корпуса, в котором учился Сумароков, был возвращен из ссылки в 1762 г. Знакомство его с Сумароковым продолжалось и далее, известно его любезное письмо к Сумарокову от 25 апреля 1765 г. при посылке своего гравированного портрета и с приглашением к обеду (Отеч. зап., 1858, No 2, с. 583).
— 33. Екатерине II

3 мая 1764

Просил я графа Григория Григорьевича, дабы представить в. в. о моем проекте, дабы мне ехать и описать Италию, также, для театров, увидеть и Париж, — ибо такое описание, конечно, может быть к пользе России, а те описания, которые деланы чужестранцами, России никакого плода принести не могут, хотя бы они и переведены были, ибо потребно чужих земель сравнение со своим отечеством. Ежели бы я получил по семи тысяч в год к моему жалованью, так бы я оное путешествие охотно учинил, потому что мне без фамилии моей ехать нельзя, ради того что я не учиться еду, но принести пользу России, и в оставших моих летах среднего века потерять двух лет на разлуку с моими домашними, которым мое присутствие нужно, я не могу. Деньги, которые бы я получил на два года и четыре месяца, по прибытии моем возвратилися бы в казну, а книга бы ко просвещению народного любопытства осталася навсегда. А я бы сделал описание совсем на ином основании, как они делаются, а перо мое, по апробации всех ученейших в Европе, к пользе моего отечества способно. Основательно ли мое требование, это я предаю воле в. в., ибо моего интереса в том нет, и ежели на то не будет благоволения, так я оный отказ безо всякого приму огорчения, ибо не мой того интерес требовал. Я в прочем не имею никакого места и должности. Я ни при военных, ни при штатских, ни при придворных, ни при академических делах, ни в отставке. Я приемлю дерзновение в. и. в. принести мою просьбу, дабы мне было учинено что-нибудь, чтобы я знал, что я. Ежели я в отставке, так следует мне чин, ибо я от графа Разумовского, исполняя беспорочно службу мою, без обыкновенного награждения чина отбыл, а от театра также, хотя сколько я России по театру услуги сделал, и вся Европа ведает, а особливо Франция и Вольтер.1 Не примите, всемилостивейшая государыня, во гнев сего челобитья моего, ибо мне и смерть легче, нежели прогневать в. в., к особе которой я, сверх моей подданнической должности, всем сердцем привязан, о чем, может быть, и в. в. известно.
То только неизвестно, что все прожекты умершего Федора Волкова не его, но мои,2 а что он мое имя умолчал, в том он несколько согрешил, но я не для того сие представляю, чтобы и я какого воздаяния требовал, но чтобы только о том в. в. от меня донесено было. Я по генеральном произвождении, которое еще до войны было, был второй или третий бригадир,3 и обошли меня не только все бригадиры, полковники и подполковники, но многие и обер-офицеры, да и ныне все те, которые уже во время в. в. владения из полковников жалуются, берут у меня по военному чину старшинство, а я в штатских делах не бывал никогда. По театру я сделать хотел, следуя склонности своей и ища славы себе, а паче стараяся угодить в. в., ибо слава моя уже сделана и приносит не токмо честь мне, но и моему отечеству и нашему веку. Но мне в сочинении драм упражняться от Сиверса никак не можно. Довольно того, что я не знаю, когда мои драмы играют, он мне того не сообщает, а я по театру не пятое колесо. Два раза опера играна после праздника рождения,4 я не был ни разу, не зная того до третьего часа того дни, когда уже поздно ехать, а я не в таком состоянии, чтобы ехать без приготовления, имея только для себя и для всей фамилии двух лошадей. Он говорит, от него приказано мне о том сообщать, но какие то командирские приказания, которые подчиненными не исполняются. Ныне ко представлению, ко вторнику, к 4-му мая трагедия ‘Димиза’ совсем была готова, так он, всемилостивейшая государыня, бывшего моего копииста, который от меня в полиции заявлен, что он от меня съехал и покрал у меня письма, определил в суфлеры, а следственно, я пьесы своей ему суфлировать не дам. Итак, хотя я, автор их, и представлял, что оной трагедии я дать не могу, не только проб видеть, покамест оный вор-копиист от театра не отрешится, а мне мнится, что, всемилостивейшая государыня, лучше театру его, оного суфлера, лишиться, нежели меня. Начто суфлер, когда нет автора, а автор в России не только по театру, но и по всей поэзии я один, ибо я сих рифмотворцев, которые своими сочинениями давят Парнас российский, пиитами не почитаю, они пишут не ко славе нашего века и своего отечества, но себе к бесчестию и к показанию своего невежества. Итак, весьма потребно, чтобы сей мой копиист и заявленный вор от театра Сиверсом отрешен был, ежели я к услугам по театру еще годен, а кроме моих драм, ни трагедии, ни комедии во сто лет еще в России не будет, а переводные комедии наших нравов не правят, да и чести немного Российскому театру, что мы играем переводные только пьесы, да и то скаредных переводов.5
Граф Сиверс править театром не может, хотя бы он меня и жаловал и любил Российские представления. Ибо он о науках, которые правящему театр надобны, ни малейшего понятия не имеет и в науках никогда не упражнялся.6 Чего ради Российского театра быть не может, да и представления порядочного быть не может же. Который автор захочет сочинять драмы, когда такой шум и крик в ложах и в партере, что большая часть спектатеров сами агируют,7 не помня того, что им ролей не написано, и что в. и. в. высочайшее присутствие по всем правам должно сим крикунам имети яснее в глазах, ибо и на вольных театрах ни в Париже, ни в Лондоне зрители в партерах и в театральных ложах не бредят, а бредят у себя дома, что бы господам маршалам должно наблюдать, дабы к сочинению у авторов не пропадала охота, которые и тамо несколько берегутся, где их много. Но Сиверс, довольно обо мне слыша в Париже,8 каков я, должен бы был поменьше меня трогать и обижать. Кратчайшее дело с ним не иметь хлопот, чтобы ничего по театру не сочинять, что я уже давно и делаю, ибо покамест он над театром имети такое будет ведомство, так истинно, всемилостивейшая государыня, театру быть нельзя, а мне от него театр противнее стал смерти. И ежели по крайней мере он не отбросит заявленного от меня в полиции суфлера, я ничего на театр дать не могу, хотя бы и всею хотел охотою.
Во окончание всего я прошу в. и. в., чтобы, ежели угодно воле вашей, меня снабдив, как я изъяснился, уволити для описания Италии, смотрения театров, как тамошних, так и парижских, и для истинной пользы и просвещения в географии на два года и четыре месяца. Ежели же по воле вашей оной суммы мне выдано быть не может, которая бы книгами возвратилася, я и это дело оставляю, а прошу только по крайней мере о том, чтоб я знал, что я: в службе ли и в какой? Или отставьте меня надлежащим порядком, как все добрые люди отставляются, с надлежащим при отставке чином и, ежели будет воля в. в., со прибавкою еще к жалованному мне покойною государынею пансиону. А я служил тридцать два года9 беспорочно и всегда с успехом, хотя мне, быв в военном чине, на войне быть и не удалося. Помилуйте! Я подвергаюся щедроте, правосудию и в. в. милосердию. В. и. в. всеподданнейший и нижайший раб

Александр Сумароков.

764, мая 3 дни.
33. Автограф — ЦГАДА, ф. 5, оп. 1, No 113, л. 4—5. Впервые: Рус. беседа, 1860, т. 2, кн. 20, с. 232—236.
Предназначенная для императрицы и переданная через Г. Г. Орлова записка Сумарокова о заграничном путешествии напечатана Н. И. Новиковым в девятом томе ПСВС в виде статьи под заглавием ‘О путешествиях’. В ней Сумароков указывает, что собирается, посетив Италию, поехать в Париж и вернуться в Россию через Голландию, подробно описав увиденные города и государства.
1 Видимо, для Сумарокова несомненным было знакомство Вольтера со статьей о ‘Синаве и Труворе’ в ‘Journal tranger’, издававшемся А. Ф. Прево (см. No 39, 64).
2 Под ‘прожектами’ Ф. Г. Волкова Сумароков имеет в виду сценарий коронационного маскарада ‘Торжествующая Минерва’ в Москве 30 января и 1—2 февраля 1763 г. По-видимому, в связи с этими ‘умолчаниями’ находится и вопрос об авторстве ‘Хора ко превратному свету’.
3 Чин бригадира Сумароков получил 25 декабря 1755 г. (ЦГАДА, ф. 286, кн. 310, л. 404, 446).
4 День рождения Екатерины II — 24 апреля, известны представления оперы ‘Альцеста’ 23 апреля (‘в Оперном доме при новопостроенном каменном Зимнем дворце’) и 2 мая.
5 Отзыв о ‘переводных комедиях’, возможно, направлен против елагинского кружка переводчиков (В. И. Лукин, Д. И. Фонвизин, Б. Е. Ельчанинов и др.).
6 По распространенным устным преданиям, К. Е. Сиверс сначала служил наемным лакеем, а придворную карьеру начал с должности форейтора и кофешенка при цесаревне Елизавете Петровне (Записки АН, с. 50).
7 Спектатеры сами агируют (франц. les spectateurs agissent) — зрители сами играют.
8 Упоминание Сумарокова о поездке Сиверса в Париж позволяет предположить, что именно он мог быть тем лицом, через которое в Париж попала коллекция пьес русского репертуара 1750-х гг. (например, см. помету на списке пьес: J’ai les laiss aux comdiens pour leur rptitins — я оставил их актерам для репетиций). По этому вопросу см.: Резанов В. И. Парижские рукописные тексты сочинений Сумарокова (ИОРЯС, 1907, No 2, с. 135—169) и Берков П. Н. История русской комедии XVIII в. Л., 1976, с. 49—53.
9 В данном случае Сумароков исчисляет свою службу с момента зачисления в Сухопутный шляхетный корпус 30 мая 1732 г. и получения первого чина.
— 34. Екатерине II

После 1 февраля 1765

Ma terrible maladie m’empche de m’expliquer comme je voudrais. — L’Ode ne sortira pas de mes mains. Deux exemplaires sont dj sortis sans retour, mais deux exemplaires ne feront aucune impression dans le public, quoique il n’y ait rien dans toute cette composition, qui peut donner aux gens d’esprit quelque ombrage. Le terme ‘ Да укрепятся в них союзы’ ne choque aucune?ment les oreilles, n’ayant autre signification que je souhaite l’alliance entre les deux nations, qui sont toutes deux slavoniennes. Le roi est admirateur de mes ouvrages et c’tait la raison de mon Ode, sachant bien qu’il entend la langue russienne comme un Russe, et ayant le got pour les belles lettres. En parlant de lui il ne m’tait permis de ne nommer dans cette Ode ma souveraine, et voil la raison pourquoi votre majest impriale est nomme. Le bruit a parcouru trs mal propos que je vais prsenter un exemplaire de cette composition. Comment pouvais-je prsenter l’impratrice de ma patrie une pice adresse au roi tranger? En mme temps avant que de faire sortir ces vers je demandai, si j’osais la distribuer, sans montrer ma souveraine, et j’tais assur, ou plutt confirm, que je la fasse sortir selon ma bonne volont, mais je ne la montre pas, l o j’tais intentionn de la montrer. Je brlerai mon Ode et s’il y aura par l’imprimerie quelques exemplaires, cette bagatelle ne mrite pas aucune attention.
… aux ordres de mon impratrice sans aucune quoique que toute cette composition ne pouvait faire aucune impression contraire mes ides potiques. Je pse toutes les paroles dans mes ouvrages, sachant bien que notre public de la plus (grande?) partie est encore inutilement trop scrupuleux et fort peu clair, en s’attachant aux belles lettres fort peu, et en les mprisant beaucoup. Je sacrifierai mon Ode la volont de ma souveraine, qui mme je sacrifierai ma vie trs volontairement, a в. и. в. изволите точно ведати, что это не перо мое, но сердце говорит.
Припадая к стопам монаршим, извиняю себя в нечистоте литер мучащеюю меня болезнию, которая мне без мученья дыхнуть не дозволяет. Mme ces deux exemplaires ne sont pas entrs dans les mains des gens clatantes et priront dans les mains des ignorantes.
Перевод:
Тяжелая болезнь мешает мне объясниться, как я бы хотел. Ода не выйдет из моих рук. Два экземпляра безвозратно потеряны, но два экземпляра не произведут никакого впечатления в публике, впрочем, во всем этом сочинении и нет ничего, что могло бы внушить какое-то подозрение разумным людям. Выражение <'Да укрепятся в них союзы'> никоим образом не может неприятно поразить чей-либо слух, не имея иного значения, кроме того, что я желаю союза двум славянским народам. Король — ценитель моих сочинений, это и послужило поводом для моей оды. К тому же русским языком он владеет, как природный русский, и имеет вкус к словесности. Говоря о нем, не мог я не поименовать в этой оде мою государыню: вот причина по которой упомянуто имя в. в. Слух, что намерен я поднести экземпляр этого сочинения, распространился совсем некстати. Как могу я подносить законной моей государыне пиесу, обращенную к чужестранному королю? Вместе с тем, прежде чем обнародовать эти стихи, спрашивал я, вправе ли я раздавать оду, не показав ее моей государыне, и меня уверили, или, вернее, убедили, что я ее могу распространять, как мне будет угодно. Я, однако, не показывал ее и в тех случаях, когда имел намерение ее показать. Я предам мою оду огню, а если по вине типографии и разошлось несколько экземпляров, то такой пустяк не заслуживает никакого внимания… в распоряжение моей государыни без всякой… хотя все это сочинение не могло произвесть никакого впечатления, которое не совпало бы с моими пиитическими мыслями. В моих сочинениях я обдумываю все слова, ведь публика наша в большей своей части без толку придирчива и еще совсем непросвещенна, весьма слабо интересуясь словесностью и слишком сильно ее презирая. Я готов пожертвовать своей одой ради моей государыни, за которую охотно отдам и жизнь, <а в. и. в. изволите точно ведати, что это не перо мое, но сердце говорит.
Припадая к стопам монаршим, извиняю себя в нечистоте литер мучащею меня болезнию, которая мне без мученья дыхнуть не дозволяет>. Что до этих двух экземпляров, то они не попали в руки людей светских и истребятся в руках невежд.
34. Автограф — ЦГАДА, ф. 5, оп. 1, No 113, л. 38—38 об., копия — ГПБ, ф. 227, фонд Я. К. Грота, No 69. Начало двух строк в оригинале оторвано.
Письмо представляет оправдательный документ по поводу публикации Сумароковым ‘Оды королю польскому Станиславу Августу, новоизбранному Пиясту’. Существует расписка Сумарокова от сентября 1764 г. в получении тиража оды (300 экз.). 1 февраля 1765 г. Академия наук получила ‘особое повеление’ уничтожить отпечатанную оду (Семенников В. П. Материалы для истории русской литературы… СПб., 1914, с. 109). Из письма Сумарокова явствует, что в оде усмотрели намек на возможность династического брака между Екатериной II и Станиславом Понятовским, слухи о котором циркулировали в дипломатических кругах (Соловьев С. М. История России, кн. 13. М., 1965, с. 360—362). Екатерина II поддерживала избрание Станислава Августа королем Польши, интимные отношения между ними в 1750-е гг. получили скандальную огласку, из-за чего в августе 1758 г. Понятовский был выслан из России. Политический смысл оды тем более вызывал подозрение, что Сумароков не испросил высочайшего разрешения на ее публикацию и не поднес императрице печатный экземпляр. Текст оды до нас не дошел ни в рукописи, ни в печатном издании. Возможно, в связи с попытками Сумарокова оправдаться перед Екатериной находится письмо Козицкого к нему от 19 апреля 1765 г. из Царского Села, где речь идет о посредничестве Г. Г. Орлова: ‘Граф Григорий Григорьевич, взяв поданные ему мною письма вашего превосходительства, одно прочел, другое поднес е. в. Государыня, прочетши оное, изволила сказать: ‘Я знаю и буду отвечать Александру Петровичу сама» (Отеч. зап., 1858, No 2, с. 583).
— 35. С. М. Козьмину1

Январь 1767

Милостивый государь мой, Сергей Матвеевич!
Нижайше напоминаю о докладе. Ибо, не получив оных мне принадлежащих денег, которыми мне казна должна, не довольно того, что я голод со всем домом терпеть буду, но еще и магистратскому суду подвергнуся. Я честию своею клянуся, что с четыреста рублев я за взятые парики, перья и прочее заплатил из своего кармана по счету г. Мелисино, когда еще кадеты играли, о чем он знает, также и его товарищи г. Остервальд, г. Бекетов, да и Иван Перфильевич, может быть, помнит. Квартерные деньги у меня удержаны смуткою Шувалова и подьячих с обермаршалом. А как я от театра отпущен, тому, когда Сената здесь нет, я под присягою моей верности е. в. прилагаю здесь силу, в какой я отпущен. Я прошу своего, а инако бы я был недобрый человек. Доложите и сжальтеся с моим состоянием, в которое я пришел за сии мои прегрешения, что я к чести моего отечества и моего века российскому языку и российскому Парнасу сделал услугу. Я думаю, что не чернилами, но слезами писать я о сем деле должен, но слезы скоро высохнут и к белой бумаге не пристанут. Я неотступно о сем просить буду, ибо скорее можно меня уверити, что я не человек, нежели изобличить меня, что я неправильно прошу. Безо всяких справок можно мне поверить, а я все справки приобщил, а Шувалов, который меня гнал, и Сиверс, который у меня отнял квартерные деньги, сами мою справедливость утверждают. Так кажется мне, ежели я в логике не ошибаюся, а в логике ошибиться не можно, что мое требование праведно. Вашего превосходительства покорнейший слуга

Александр Сумароков.

Написано, может быть, нескладно, а на то вот мое оправдание:
Коль вечно человек веселости лишен,
Удобно ли ему быть обществу полезным?
Из ‘Синава’.2
Но за что я стражду? За то, что я все силы употребил ко славе российского красноречия. Я уповаю, что те деньги мне, конечно, возвращены будут, которые у меня отняли те мои неприятели, которые сами мою справедливость утверждают. А четыреста рублев должна мне комната покойной государыни, так сии деньги грешно было у меня удержать, не я парики и перья получал, но Мелисино, и мне до счетов дела не было. А они все меня ныне и богатяе и спокойняе. А для чего мне оные деньги не выданы? Вот ради чего: что не вышло-де решения. А для чего не вышло решения? Этого я не знаю. Астраханский губернатор это лучше знает.3 Однако мне отказано не было. Его гнал Шувалов, а сим гонением я никаким благополучием не пользуюся и последнего лишился по присловице — ‘в чужом пиру похмелье’.
Покажите это письмо е. в.
За установление Российского театра и за успехи в красноречии Сумароков от театра по его прошению уволен, а ему за его услуги оставлено все то предписанное жалованье, которое он получал. А уволен он ради того от сей должности, дабы он удобнее мог обращаться с Музами. NB. Что я от театра просился, это Шувалов, гоня меня за г. Бекетова, солгал. А когда меня освободили от театра и утвердили все мое жалованье, так за что еще во время бытия моего отняли у меня квартерные деньги?4 За то, что я Шувалова реестра приискать не мог после пожара. А когда и Шувалов, и гр. Сиверс мое требование после отыскания реестров утвердили, так самые мои соперники меня правят. Нет никакого сумнения. А что точно так сообщено Сенату повеление покойной императрицы, в том я присягаю, что в Сенате после увидится. А что Сенат не здесь, так то чему препятствует? Вы извольте это мое письмо удержать и справьтеся после, в правде ли я под присягою здесь силу Шувалова от гос<ударыниного> повеления объявляю. А ежели мне справки от Сената дожидаться, так можно тем и умереть. Да на что справка? Шувалова письма и самого гр. Сиверса утверждения довольно, справка будет пятое колесо кареты. А с которого времени я оных денег не получал, Придворная контора знает.
Вот годы те: 759, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66 — 1600 руб.
А оные деньги мне и впредь принадлежат. Да 400 рублев от комнаты.
А иных реестров мне не дано, кроме сих, которые я вашему превосходительству сообщил.
35. Автограф — ЦГАДА, ф. 5, оп. 1, No 113, л. 33—34 (письмо), л. 35—35 об. (объяснительная записка к письму), копия — ГПБ, ф. 227, фонд Я. К. Грота, оп. 1, No 69. Написано одновременно со следующим письмом.
1 С. М. Козьмин (Сумароков иногда называет его Кузьминым) (1723—1788) — один из статс-секретарей Екатерины II с 1762 по 1788 г., по случаю открытия Комиссии для составления Нового Уложения в Москву переезжал не только двор, но также Сенат, Синод и находившиеся в Петербурге коллегии. Сенат начал заседания в Москве уже в феврале 1767 г.
2 Не вполне точная цитата из действия 4, явл. 2 трагедии ‘Синав и Трувор’ (слова Ильмены):
Коль вечно человек печалью омрачен,
Удобно ли ему быть обществу полезным?
3 Никита Афанасьевич Бекетов (1729—1794) — астраханский губернатор в 1763—1780 гг., в 1750—1751 гг. был кратковременным фаворитом Елизаветы Петровны в то время, когда она уже познакомилась с И. И. Шуваловым, его удаление от двора приписывается проискам семейства Шуваловых. Бекетов-кадет играл в трагедиях Сумарокова, он также писал песни, бывшие популярными, а с конца 1750-х гг. занимался переводами с французского.
4 При увольнении из директоров театра Сумарокову было оставлено все то жалованье, которое он получал раньше (см. No 28), но в указе о назначении его на эту должность выплата квартирных денег не была оговорена (Волков, с. 119).
— 36. Екатерине II

Январь 1767

Всемилостивейшая государыня.
При установлении Российского театра положено мне получать по приложенному реестру квартерных денег двести рублев, которые я и получал. Но когда во время пожара Андреевской церкви и библиотека моя и многие рукописи распропали, так оные квартерные деньги по потерянии в то время реестра мне выдаваемы не были, о которых я неоднократно просил Ивана Ивановича Шувалова, ибо реестр дан был от него. Однако оный Шувалов до того времени мне длил утверждением правильного моего требования. Но по восшествии в. в. на всероссийский престол и при отъезде своем он справедливость моего требования письменно утвердил, ибо я реестры его отыскал, а ныне и последний мною сыскан. Обермаршал также оное утверждает. Того ради всенижайше прошу в. и. в. оные деньги мне указать выдать и впредь выдавать, ибо они мне без всякого противуречия принадлежат. Да еще же от комнаты вашего величества надлежит получити мне с четыреста рублев, заплаченных из моего кармана по воле покойной государыни, о чем я Чулкову1 с тридцать подавал записок и о которых деньгах знают г. Бекетов, г. Остервальд, г. Мелисино, а, может быть, ежели вспомнить может, и Иван Перфильич.2 А я за оные деньги и процентов заплатил уже много, чего я и не требую. Сотворите милость, всемилостивейшая государыня, и не допустите меня почти по миру ходить. Ибо я всякий год оставившей меня без рифмы и рассудка жене своей, без рифмы же и рассудка, хотя я и стихотворец, из невместного великодушия, не получая ни малейшей благодарности, плачу по семисот рублев, приняв еще и долги ее, не считая общих, на себя.3 Умилосердитеся, всемилостивейшая государыня, и прикажите о квартерных деньгах учинити мне справедливость, как и четыреста рублев моих из комнаты вашего величества выдать, услышав мои объяснения и свидетельства, и между многих важных дел определить на правосудие безвинного или паче за услуги по словесным наукам огорчаемого человека.
В. и. в. всенижайший и всеподданнейший раб

Александр Сумароков.

Сии деньги мне неоспоримо принадлежат, и что выданы будут, о том я никакого сумнения не имею. Но только о том прошу, дабы отъезд в. в. к разобранию сей моей надобности не воспрепятствовал, а я бы, не получив принадлежащия мне суммы, не был мучим от должников, а сам бы не принужден был идти просить по миру милостыни или с голоду умереть. А сия моя просьба состоит: 1) чтобы я заслуженные мои деньги получил 2) чтобы сии квартерные деньги и впредь указано было выдавать из Штатс-конторы 3) четыреста рублев из комнат дабы мне выданы были, о которых известны люди, назначенные в письме моем, ибо я заплатил их за казенные товары.
А обермаршал, которого повелением квартерные деньги удержаны, сам мое требование утверждает.
36. Оригинал — ЦГАДА, ф. 5, оп. 1, No 113, л. 32—32 об., текст — рукой писца, подпись и постскриптум — автограф. Копия — ГПБ, ф. 227, фонд Я. К. Грота, оп. 1, No 69.
В письме речь идет о личных деньгах Сумарокова, истраченных на подготовку спектаклей, игранных кадетской любительской труппой при дворе. Капралы Дмитрий Остервальд, Никита Бекетов, подпрапорщик Петр Мелиссино были в числе кадетов, направленных в его распоряжение 1 февраля 1750 г. для постановки его трагедий на придворной сцене. Траты Сумарокова относятся к спектаклям 1750—1751 гг. 25 февраля 1750 г. на театре Зимнего дворца был представлен ‘Хорев’, 21 июля в Петергофском дворце — ‘Синав и Трувор’, в октябре в Зимнем дворце — ‘Артистона’ и 21 декабря 1751 г. — ‘Семира’ (Волков, с. 80—81, 212). Известно, что в 1750 г. Сумароков требовал для постановки ‘Синава и Трувора’ материю для ‘римского платья’ и другую бутафорию (Дризен Н. В. Материалы к истории русского театра. М., 1905, с. 32).
1 Чулков Василий Иванович (1709—1775) — камергер, приближенный имп. Елизаветы Петровны. Начиная с 1740-х гг. был связан с организацией увеселений и театральных представлений при дворе.
2 Иван Перфильевич — Елагин.
3 Сумароков первым браком был женат на дочери придворного повара (мундкоха) Иоганне Христиановне Балиор, свадьба их праздновалась при дворе 10 ноября 1746 г. Между апрелем 1765 и апрелем 1766 супруги окончательно разъехались. 19 апреля 1765 г. Г. В. Козицкий еще передавал привет всему семейству Сумарокова — Иоганне Христиановне, Екатерине Александровне и Прасковье Александровне (Отеч. зап., 1858, No 2, с. 583), к 14 апреля 1766 г. относится прошение Сумарокова, чтобы Штатс-контора выдавала из его жалованья по 700 руб. в год Иоганне Балиор на собственное ее и детей содержание. Распоряжение об этом последовало 20 апреля (Берков Л. Н. Несколько справок к биографии Сумарокова. — В кн.: XVIII век, сб. 5. М.—Л., 1962, с. 369—371, ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 503, л. 638, ф. 17, оп. 1, No 326, л. 9).
— 37. Екатерине II

12 марта 1767

Петрополь

Я несумненно ведаю, что по письму моему о квартерных деньгах и о жалованьи донесено в. и. в. необстоятельно. Жалованья я получаю, теряя двести рублев, меньше прежнего. Ибо по воле покойной императрицы положено мне тогдашнее бригадирское и тысяча двести рублев за установление Российского театра: тысяча за правление оного и двести квартерных, положенных навсегда. Прибавки во время владения в. в. я не имею к жалованью, хотя и довольные имею милости, которые вечно во благородном моем сердце останутся и на которые я уповал жизнь мою от начала в. в. к нам прибытия, яко от покровительницы и защитницы наук. Что жалованье я имею прежнее, этого я солгать не могу, ибо справиться г. Кузмину1 о том легко было. А что мне дом пожалован, я ту милость помню. Но мне г. Кузмин объявил, что мне то взамен квартерных денег иметь, а дом я имею два только года.2 Так ежели, всемилостивейшая государыня, мне пожалованные деньги на дом и вычитать, так я ту сумму почти уже зажил. Мне он сказал потом: я-де не знал обстоятельно, ты-де неясно написал, и не упомянул-де о том, что ты бригадирское жалованье получаешь, так думалося мне, что ты ныне больше берешь, нежели прежде, получая по две тысячи. Я ему то отвечал: кто же ясняе пишет, ежели я неясно изображаюся. А удержаны деньги были неправильно, в чем и Шувалов, и Сиверс сами засвидетельствовали. Да и доказательства мои все г. Кузмин увез с собою, сказав мне, что он уже совсем уложился. Помилуйте меня, всемилостивейшая государыня, и прикажите мне оные деньги выдать и впредь выдавать указать! Мне и то уже прискорбно, что я подаю о себе сумнение: мне кажется, что просить не о надлежащем или украсть — это все равно.
А г. Кузмин сказал мне на конец: требование ваше правильно, только-де теперь сделать неколи, взавтре отъезд. Помилуйте меня, государыня, и прикажите мне возвратить оные мои деньги, хотя милостинею, которых я ради того только не получал, что Шувалов и Сиверс на меня напали, а доказательства мои во время пожара были потеряны. Но ныне они и отысканы, и показаны, и ими самими утвержденны, что объявляет Шувалова взятое у меня г. Кузминым письмо, а с Сиверсом он также справливался. Позвольте, государыня, окончати мне мое письмо из Священного писания: ‘Помяни мя, Господи, в царствии Своем’.3 А вы меня еще и до царствования своего жаловать изволили в рассуждении моих ради отечества небесполезных упражнений. А ‘Пчела’ моя Российской Минерве, еще не бывшей тогда на Российском престоле, приписана.4
В. и. в. всенижайший и всеподданнейший раб

Александр Сумароков.

Марта 12 дня 767.
37. Автограф — ЦГАДА, ф. 17, оп 1, No 326, л. 2—2 об.
1 Кузьмин — С. М. Козьмин, статс-секретарь, отъезд служащих Кабинета предшествовал официальному выезду в Москву императрицы и придворных 7 февраля. Просьба Сумарокова результата не имела. В 1769 г. он вновь ходатайствовал о выплате задержанных квартирных денег (см. No 51).
2 Уезжая из Петербурга в 1769 г., Сумароков поместил в ‘Санкт-Петербургских ведомостях’ от 9 февраля объявление: ‘Г. Сумароков намерен продать через аукцион дом свой, состоящий на Васильевском острову в 9 линии по большой перспективе со всеми к оному принадлежностями и садом’. По-видимому, это тот самый дом, который был ему пожалован в 1765 г. вместо ‘квартирных денег’.
3 ‘Помяни мя, Господи, в царствии Твоем’ — стих из Евангелия от Луки (23, 42).
4 Журнал ‘Трудолюбивая пчела’ (1759) был посвящен великой княгине Екатерине Алексеевне в то время, когда ее положение при дворе было крайне непрочным. В посвящении демонстративно не был упомянут наследник престола великий князь Петр Федорович:
Умом, и красотой, и милостью богиня,
О просвещенная великая княгиня!
Великий Петр отверз к наукам россам дверь,
И вводит в ону нас его премудра дщерь,
С Екатериною Петру подобясь ныне,
И образец дая с Петром Екатерине.
Возвысь сей низкий труд примерами ея
И покровительством Минерва будь моя!
— 38. Г.-Ф. Миллеру

После мая 1767

Ich bitte um Moscowitischen Historischen Journals1 und dabey von diesen Kuchen-Journals welche ich bey Ihnen vor Pahr Jahren gesehen habe, und die konnen auch mir als einem Russen in meine Kuche dienen. Die politische Tractaten sind aber denen Stats-Ministers dienlich, nicht aber einem Menchen welcher sich von der Welt absondert.

Sumar.

Перевод:
Прошу вас дать мне московские исторические журналы,1 а также еще из тех столовых книг, которые я у вас несколько лет назад видел и которые мне как русскому могут быть полезны в кухне. Политические трактаты пригодны государственным министрам, а не человеку, удалившемуся от света.

Сумар. (нем.).

38. Автограф — ЦГАДА, ф. 199, оп. 2, No 546, ч. 9, д. 14, л. 1. Впервые: XVIII век, сб. 5. М.—Л., 1962, с. 378. На записке также имеется ответная приписка Миллера: ‘Sobald Euer Excellence dieses Zurcksenden und ich Hren werde, das Sie an dergleichen Nachrichten Vergngen finden, will ich mit mehreren dienen’ (‘Как только, ваше превосходительство, вы возвратите мне настоящее и я узнаю, что вам нравятся подобные сообщения, буду рад служить вам многими другими’). Письмо датировано публикатором, П. Н. Берковым. Миллер прибыл в Москву, будучи назначен директором Московского архива иностранных дел в 1765 г., видимо, тогда же благодаря Миллеру Сумароков получил доступ к рукописям архива.
1 Исторические журналы — видимо, дворцовые записные книги или поздние ‘Летописцы’ XVII в.
— 39. Екатерине II

Октябрь 1767

Всемилостивейшая государыня!
Припадая к стопам в. и. в., прошу отделить одну минуту на выслушание моего всенижайшего прошения и терпеливо выслушать от меня о всех неизреченных гонениях, которых никакой человек без потеряния чести снести не может, оставя разорение. Помилуйте, государыня, и рассмотрите мое прошение, а сим рассмотрением изволите узнать, что есть у нас люди, о которых характерах сказали бы, что они вымышлены и что их нет и в естестве. И каково имети с ними дело, то я неоднократно, обмирая, чувствовал и ныне чувствую.
1. В прошедшем году умер отец мой, после него осталося имение, и надлежало оное делить нам, его детям.1
2. Есть у меня зять и сестра, а его свояченица и друг, оба люди праздные, прибыткожадные, непросвещенные и, кроме ‘Часовника’, сроду ничего не читавшие, и, кроме сребролюбия, ни о Боге, ни о прямой добродетели неимущие понятия.
3. Сия моя сестра по сходству душ имеет с ним дружбу, которая не к чести нашего дома, но по истинной молве, — и на Ивановской площади известна и до которой бы мне не было дела, ежели бы не она была причиною моего разорения и повреждения моей чести.
4. Сей мой зять, желая того, чтобы я не ездил никогда в Москву, а бывая в Москве не ездил бы к матери в дом, — чтобы я матери не растолковал о их неблагопристойной дружбе, — шесть лет устремляется мать мою смучать и со мною, и с братом. А сестра нам обоим злодейка и обоих день и ночь всяческими скверными и непристойными подлейшей девки словами ругает, что ежеминутно все дома нашего люди слышат.
5. Брат мой, быв с нею всегда в Москве,2 не токмо чего с нею в разделе поступил как я, а я разделился так, что почти мое великодушие до некоего безумия дошло. Но нечестивого человека ничем не удобришь.
6. Характер Чужехвата3 и зять мой и сестра берут на свой счет. Но Чужехват не изображает тех качеств нимало, какие мой зять имеет. Ибо он людям своим и дров не дает, приказывая, чтоб они дрова сами на Москве-реке добывали, следственно, приказывает он им дрова красть. Но как то ни есть, только все то, что мной о душевредниках писано, берет он на себя понаслышке, ибо он за неумением грамоты сам, кроме ‘Часовника’, ничего не читает.
7. Каков зять мой, так из того только можно заключить, что он берет по десяти рублей со ста, и ныне еще по два рубли в ящик собирает на жалованье своим людям, которых он почти и не кормит, приказывая им пищу добывать самим, чего и Чужехват не делал.
8. Жалости и человеколюбия в нем нет никакого, обыкновенное наказание людям — вечные кандалы, наименование людям — ‘вы мои злодеи’.
9. Брату моему, а своему шурину, дал он сто рублей взаймы, взяв и крепость и заклад втрое, и вычел наперед проценты, имея больше ста тысяч денег. Вот каков его характер!
10. У Шепырева4 отнял он деревню только потому, что подьячий описался, и владел ею тридцать лет, о чем меня при покойной государыне спрашивали, и о чем знает, какое это дело, несколько А. П. М.5
11. Науки он и она называют календарем, стихотворство — лихою болестью, Воспитательный дом — непристойным именем, а особливо ради того, что оный дом стена об стену с ним.6 А он в таком мнении, что лучше ребятам, вне брака рожденным, быть в Москве-реке, нежели там. Ибо-де, он думает, от того соблазн. А ежели ребенка в воду посадить, так и басни все в кузов.
12. Сестре моей дает он в год жалованья по пятидесяти рублей и по четкам, ибо он сам носит всегда четки, по которым он молится, считает деньги и бьет ими слуг, а у него только четыре наказания: четками, под бока кулаками, кошками и вечные кандалы. А жалованье малое сестре моей дается за великое, ибо и он и она пятьдесят рублей почитают пятью тысячами, единым достоинством деньги поставляя, и, следовательно, меня недостойнейшим ставят и подверженным лихой болести, то есть Поэзии.
13. Таков характер моего зятя, а сестры моей еще хуже. И сколько она хороших мало качеств имеет, толико надменна гордостию, а особливо гордится она тем, чего она страшиться должна, а именно, что дружится с таким человеком, которого ни душевных качеств, ни телесных описать нельзя. И ежели в. и. в. его где издалека видеть изволили, так изволите и знать, каков он видом, а вид его в очах философских есть верное зеркало души.7
Обиды мне от них, государыня, следующие:
14. Деревни все назначила мать наследникам, как хотела, а я взял то, что осталось, и тем доволен.
15. Денег не досталося мне ничего, ибо сделано так, что все деньги записаны на имя сестер и матери, и в прочие места. А из оставших несколько тысяч — вдобавку сестре на начеты по казенным делам, на поминки беспримерные и на богатые ризы попам — на все то употреблено из денег, надлежащих братьям, а не сестрам и матери.
16. Вещей и платья сестры имеют по доходам нашего дома довольно.
17. Людей и лошадей взяли они, которых хотели.
18. Доходы и сей год получили они почти все, а я себе в деревне на семена хлеба покупать должен.
19. Земли некоторые утвердить на меня мать моя Богом письменно обещалась, что и поныне чрез два месяца не помышляет, да того и исполнить нельзя, ибо она ни меня, ни людей моих, ни поверенного от меня не пускает. И дав Бога порукой письменно, продала было для укрепления такому человеку, который бы мне оные перепродал, а ему продавать за неплатеж по векселям запрещено, не взирая на то, что у него в полпуда желтый яхонт, который он хочет продать Великому Моголу, и таскается с ним по всем дворам, и делает везде беспокойства, ссоривая друзей своих с друзьями, и на старости своей, живучи в праздности, возмущает людей против людей.
20. Просили гр<афа> Сал<тыкова> о карауле против меня, будто я всех у них в доме хочу перерезать и сделать то явно, что и сверх естества Жуков сделал тайно.8 О чем граф Салтыков и в. и. в. докладывал. Но то, чтобы я старался ее и всех людей у ней перерезать, по следующим моим оправданиям ложь.
21. У них в доме человек семьдесят, а у меня семь человек, так все военные люди знают, что с меньшим числом людей, нежели гарнизон, и места атаковать нельзя.
22. Явным образом посреди Москвы разбойничать и не против матери нельзя.
23. На виселицу я не хочу, а особливо, что я еще второго своего издания к чести моего отечества не выпустил.9
24. Свидетелями поставляю я весь их дом, меньшую мою сестру, внуку материю, племянницу, дворецкого, их людей и взятого ради свидетельства солдата.
25. Просить на меня и облыгать монарха пристойно ли — в. и. в. сами знать изволите. Счастие мое, что в. и. в. изволите знать мою честность, что о том усумниться не изволили: а инако, так бы и то мне было наказание, что моя государыня одну минуту о мне подумала, что я злодей и законопреступник, достойный виселицы.
26. В доме надлежит мне часть больше, нежели матери и сестре, а они туда ни людей моих, ни крестьян приезжих, а, наконец, ни меня самого не пускают. И я таскаюсь по квартирам, а они денег по своей собственной оценке не выдают, и хочет еще сестра, чтобы утаил пошлину10 и заплатил бы в казну вместо трехсот пятидесяти рублей только восемьдесят рублей: ‘ежели-де ты не хочешь быть бесчестным человеком’. А мне кажется, что пошлину таить и красть монарший доход не очень честно.
27. Докончать разделу с ними никак не можно, а без докончания быть нельзя. Ибо между прочим подряжено на четыре года ставить казенное вино, так за то и я с ними как неисполнитель уставов понесу штраф и разорение без отзыва в Камор-коллегию.
28. Отца духовного моей матери я неоднократно трудил, чтоб он ей истолковал, что она оставляет Бога порукою в обещании своем. А он как человек-невежа, вымаранный латынью, не только по моей просьбе, но ниж по приказанию синодального члена архиепископа Псковского, мужа разумного,11 в наше дело не входит, говоря, что ему только до души ее дело, будто Бога порукою оставлять дело светское, и до души матери моей не принадлежит.
29. Прибили на заборе двора их гнусную пасквиль, в которой написано так: здесь живет бессовестная мать, которая сводничает домашними, ближними и посторонними. Сию пасквиль по научению сестры моей, недостойной сего имени, мать моя и она приписывают мне, а по всему городу разносят сие мне бесчестие. Сестра моя должна знать, что то пасквилянт, и что он презреннейший в подсолнечной человек, мятежник и неверный сын Отечеству. Итак, или я мерзкий человек, или она такая негоднейшая тварь, когда почтенному человеку такое присвояет имя, какое и Чужехвату едва впору. И могу ли я без наказания его читать моралию и проповеданием наполненные добродетели мои трагедии, или читать на пожалованном отличности знаке сии слова.12
30. Шествуя я по стопам Горация, Ювенала, Депрео и Молиера, имею ли я нужду в пасквилях? Сатира и комедия лучше бы мне праведное учинили отмщение к пользе публики, нежели пасквиль. Может ли человек, снабденный оружием, ухватиться во время защищения за заржавленное шило, а знатный стихотворец вместо сатиры и комедии — за пасквиль?13 Может быть, и весь их дом пасквилями обвешают по носящейся о сестре моей молве, но я должен ли отвечать за ее непорядочную жизнь и за мерзких пасквилянтов?
31. Сбиралися они на меня писать челобитную, чтоб за непочтение моей матери сделать со мною по указам и высечь меня кнутом. Но та челобитная не состоялась, ибо им растолковано, что во дни владения в. и. в. честных людей не секут и без суда людей не обвиняют. Вот каковы стремления моего зятя и его наперсницы, и до какой степени злобы мать, постом и молитвою стремящуюся в царство небесное, они довести могут.
32. Не довольно того, что я назван мятежником и пасквилянтом, но еще и конфирмацию разглашают, будто мне через графа Салтыкова учинен жестокий выговор в сих выражениях: ‘мол ты-де весь свет раздражаешь, и наконец-де восстал и противу матери’. Но мне никакого от в. в. выговора не учинено, ибо я ни в каких преступлениях не изобличен, а невиновному и честному человеку выговор от монарха был бы жесточайшим наказанием, и в честности упражняться умалил бы его силы.14
33. Жаловаться на меня был послан некто Волков, и конфирмацию взолгал он, а потому что он в чтецах при Уложении, так Александр Ильич Биб<иков>,15 зная он мою честность, по справедливости ему и выговорил публично, как детине, не имущему хорошего поступка.
34. От стороны в. в. честь моя не страждет: я знаю, что вы изволите ведать. Но праздностию изобилующие в Москве люди, большинством голосов всклепанные на меня плутни утверждают, хотя истина не большинством голосов, но важностию решиться должна: во всей подсолнечной по большинству голосов почитается, что солнце ходит, а по важности голосов не солнце, но земля ходит.
Из уст в уста перелетает ложь,
За истину пойдет, коль всякий бредит то ж.
Из моих притчей.
35. Я разделился с ними так великодушно, как, может быть, редкий сделает, и сам против себя работаю, являя учтивости, превосходящие почти человечество, что они сами по Москве по справедливости славили. И в знак благодарности лишают меня всего спокойства и вставшего времени к сочинению ради чести моего отечества, ибо никто не может оспорить того, что Расин, Лабрюер и де ла Фонтень преумножили чести Франции и чести владению Людовика, и не меньше, нежели победоносное его оружие. Сие самохвальство все в Европе ученые утверждают, все академии и университеты. Судя и по самым худым переводам некоторых малочисленных сочинений, Германия, Франция, Париж, и сам Волтер единый с Метастазием из современников моих достойный мне совместник.16
36. Защитите, милосердая государыня, честь мою, какими мерами ваша премудрость и правосудие в. и. в. предпишут.
37. Я без окончания раздела, которому и конца по их доброволью не предвижу, должен я, — и по казенным, и партикулярным обязательствам — и разориться, и обесчеститься, и потерять кредит, и наконец, небольшое мое имение должно будет конфисковано быть, а я претерпевая во всю жизнь мою бедность, на конец жизни моей пойду по миру, складывая стихи Алексею человеку Божию, и буду таскаться, как голодная собака по рынку.
38. Прикажите, государыня, Петру Спиридоновичу17 как нашему родственнику или хотя кому чужому мое требование не по крючкам, но по совести разобрать, ибо наше дело ни до Юстиц-коллегии, ни до Сената не принадлежит, а зависит единственно только от высочайшей в. и. в. апелляции и от праведного единственного в. в. рассмотрения, повеления и утверждения.
39. Литературный кабинет. Труды артистов… М., 1842, отд. 1, с. 79—96 (ценз. разр. 7 ноября 1841) с примеч. редактора (Р. А. Славина): ‘Эта статья сообщена нам Н. П. П., любителем всего старинного, в автографе. Помещаем ее здесь и потому, что она еще не была нигде, как кажется, напечатана, и потому, что она во многих случаях полна интереса’. Также: Москвитянин, 1842, No 3, с. 121—126, с примеч. М. П. Погодина: ‘Получено было в современной копии от покойного А. Ф. Малиновского’. Самостоятельный список письма (XIX в.) имеется в архиве ‘Русской старины’ (ИРЛИ, ф. 265, оп. 2, No 2763). Письмо воспроизводится по публикации в ‘Литературном кабинете’. Очевидные неверные прочтения публикаторов исправлены по тексту ‘Москвитянина’ и рукописной копии.
1 Отец Сумарокова, Петр Панкратьевич (1693—1766), служил в Канцелярии конфискации, вышел в отставку 17 июня 1762 г., умер в ночь на 16 декабря 1766 г. Он был женат на Прасковье Ивановне Приклонской. К 1767 г. из детей Сумароковых были живы Александр, Василий (ок. 1716—1767), Прасковья (ок. 1720), Александра (ок. 1722), Анна (ок. 1732), Мария (ок. 1741), Фиона. Замужем за действительным камергером Аркадием Ивановичем Бутурлиным (ум. 1775) была Елизавета Петровна Сумарокова (ок. 1731—1759), после ее смерти, как можно заключить из данного письма, Бутурлин был в связи с другой сестрой поэта, которая одновременно была и домоправительницей в его доме (Берков П. Н. Несколько справок для биографии Сумарокова. — В кн.: XVIII век, сб. 5. М.—Л., 1962, с. 365—368). Сохранилось раннее и довольно любезное письмо А. Бутурлина к Сумарокову от 20 мая 1756 г.: ‘Государь мой Александр Петрович! Доношу вам, сего месяца 11 дня жена моя родила дочь, которую зовут Варварою. А родила с великою трудностию, от чего была в смертном страхе. А ныне же с помощию Божию приходит в крепость и в свое здоровье. Прошу на меня не прогневаться, что я к вам давно не писал. Я был не очень здоров, да к тому же и печален тягостною ношею прошедшего бремя жены моей. Иного к доношению не имею, токмо по сие число остаюсь с домашнею моею фамилиею благополучно. Покорный слуга ваш государя моего Аркадий Бутурлин’ (ГИМ, ф. 445, No 228, л. 27).
2 Статский советник В. П. Сумароков был в 1767 г. членом Московской конторы Берг-коллегии.
3 Чужехват — герой комедии Сумарокова ‘Опекун’ (написана в 1764 г., опубл. в 1765 г.). Данная далее в письме характеристика Бутурлина, как справедливо указывает Сумароков, соотносится действительно не с героем ‘Опекуна’, а буквально совпадает с образом Кащея в комедии ‘Лихоимец’ (напечатана к 30 сентября 1768 г.). Здесь упоминаются ящички для сбора денег на жалованье слугам, которых он зовет ‘Хамово колено’ и ‘злодеи мои’, Кащей в пьесе велит слуге красть дрова на Москве-реке, берет с родственника немыслимые проценты, не видит разницы между пасквилем и сатирой и пр. (см. также: Косман А. Комедии Сумарокова. — Учен. зап. ЛГУ, 1939, No 33, вып. 2, с. 170—171).
4 Из фамилии дворян Шепыревых известен Евстифей Яковлевич (1683—1737), служивший в Лейб-компанской роте. Его сын Петр (р. 1725) владел имением Терково в Белозерском уезде (Сборник биографий кавалергардов 1724—1762 гг. СПб., 1901, с. 78—79).
5 А. П. М. — возможно, Алексей Петрович Мельгунов (1722—1788).
6 Воспитательный дом был заложен в 1764 г. на месте Васильевского сада на берегу Москвы-реки (нынешняя Москворецкая набережная между Москворецким и Устьинским мостами).
7 Возможно, к ссоре с А. И. Бутурлиным относится притча Сумарокова ‘Ослища и кобыла’ (Сумароков А. П. Притчи, кн. 3. СПб., 1769, с. 39), в которой кобыла так описывает своего возлюбленного:
… В нем я
Все вижу, что прельстить удобно нежны души:
Большие уши
И с фальбалою лоб,
Кабаньи зубы
И сини губы
А паче, что Кащей мой пахнет будто клоп.
8 Имеется в виду убийство в 1754 г. в Москве Алексеем Жуковым с корыстной целью собственной матери и сестры. Дело Жуковых получило широкую огласку (см: Победоносцев К. П. Убийство Жуковых. — Рус. вестн., 1860, ноябрь, кн. 1, с. 462—501), окончательное решение по нему было вынесено в 1766 г., и тогда же в Московских церквах над Жуковым и его сообщниками был публично совершен обряд церковного покаяния.
9 Под ‘вторым изданием’ Сумароков подразумевает предпринятую им переработку текста ранее написанных произведений, их переиздания появились в 1768—1769 гг.
10 Пошлина — налог с наследства.
11 В 1767 г. место архиепископа Псковского занимал Иннокентий Нечаев (1722—1799). В статье ‘О российском духовном красноречии’ Сумароков, говоря о Петербургском архиепископе Гаврииле как проповеднике, дал одновременно и отзыв об Иннокентии: ‘… будет он (Гавриил) всегда честью нашего века и в потомстве купно с другом своим, с преосвященным Иннокентием, мужем весьма отличного достоинства и всею Россией) почитаемым, достойным лица Божия и лица монарша’ (ПСВС, т. 6, с. 203). Известно также письмо Иннокентия от 15 апреля 1770 г. из Петербурга в ответ на неизвестное письмо Сумарокова от 14 марта (Отеч. зап., 1858, т. 116, кн. 2, с. 585).
12 26 января 1767 г. Сумарокову был пожалован орден св. Анны, весьма редкий в середине XVIII в. Девиз этого ордена, начертанный на орденской звезде, — ‘amantibus justitiam, pietatem et fidem’ (любящим справедливость, благочестие и веру).
13 В комедии Сумарокова ‘Тресотиниус’ педант Бобембиус отвечает на вызов Брамарбаса: ‘Шпаги не ношу, и никакого оружия при себе не имею, кроме шила…’ (явл. 7).
14 Известно письмо Екатерины II от 28 сентября 1767 г. к M. H. Волконскому в ответ на жалобу матери Сумарокова. В нем она напоминает о деле А. А. Бестужева-Рюмина, сосланного по воле отца в монастырь, и поручает передать Сумарокову, ‘что мы с ним все то сделать приказать не упустим, что мать его от нас просить будет, если он ее не умилостивити не упросит ее прощения’ (Осмнадцатый век, т. 1. СПб., 1869, с. 59), Бестужев был двоюродным братом Волконского.
15 А. И. Бибиков (1729—1774) был в 1767 г. назначен ‘маршалом’ Комиссии по составлению Нового Уложения.
16 Метастазио Пьеро Антонио (1698—1782) — итальянский поэт, известность получил в качестве оперного либреттиста. Большая часть опер Метастазио к середине XVIII в. была переведена на русский язык. Сумароков сопоставляет с ними свои оперы ‘Альцеста’ и ‘Цефал и Прокрис’. К 1767 г. из крупных сочинений Сумарокова в переводе на французский язык (прозой) были напечатаны ‘Sinave et Trouvore’ (СПб., 1751, пер. кн. А. Долгорукова), оперы ‘Alceste’ (СПб., 1764), и ‘Cphal et Procris’ (СПб., 1755), в издании ‘Smire. Tragdie. Traduite du russe’ не обозначены ни место, ни год издания, но в ГПБ имеется список с этого перевода, сделанный А. Тормасовым в 1770 г., переводчиком назван Мабдис (ГПБ, фр. QXIV.71). Каталог отдела ‘Rossica’ ГПБ указывает также немецкий перевод ‘Semira, ein Trauer-Spiel v. Schauspiele’ с датой 1762 г. Хвалебные рецензии на ‘Синава и Трувора’ появились в ‘Journal etranger’ (1755, апрель, она переведена на русский Г. В. Козицким в ‘Ежемесячных сочинениях’ 1758 г. (т. 2, с. 507) и также перепечатана в т. 10 новиковского издания сочинений Сумарокова) и в ‘Sammlung einiger ausgesuchten Stcke der Gessellschaft der freyen Knste zu Leipzig’ И.-Хр. Готтшеда (1755, том 2, см.: Гуковский Г. А. Русская литература в немецком журнале XVIII в. — В кн.: XVIII век, сб. 3. М.—Л., 1958, с. 387—388). О своей европейской известности Сумароков писал еще в статье ‘О копиистах’: ‘Видите вы, любезные мои согражданя, что ни сочинения мои, ни актеры вам стыда не приносят и до чего в Германии многими стихотворцами не достигли, до того я один, и в такое еще время, в которое у нас науки словесные только начинаются, и наш язык едва чиститься начал, одним своим пером достигнуть мог. Лейпциг и Париж, вы тому свидетели, сколько единой моей трагедии скорый перевод чести мне сделал! Лейпцигское ученое собрание удостоило меня своим членом, а в Париже вознесли мое имя в ‘Чужестранном журнале’, колико возможно…’ (Трудолюбивая пчела, 1759, дек., с. 758—759). Сумароков прежде всего имеет в виду слова Готтшеда: ‘Мы должны поставить этого русского поэта в пример нашим вечным перелагателям иностранных творений. Почему немецкие поэты не могут найти трагических героев в нашей собственной истории и вывести их на сцену, тогда как русский нашел таковых в своей истории?’ (цит. по статье Г. А. Гуковского, с. 388).
17 О Петре Спиридоновиче Сумарокове см. No 16.
— 40. Г.-Ф. Жиллеру

21 октября 1767

Прикажите мне списать Ряду, бывшую во время ложного Димитрия, а теперь пришлите мне какую-нибудь старину почитать. Ich bin nach Moscau auf eine sehr kurtze Zeit gekommen,1 und bleibe hier lnger als wie ich dachte, folglich habe ich keine Bcher.* Пришлите еще сверх того какой месяц рукописных журналов welche ich bey Ihnen gesehen habe.**

A. S.

Den 21 Oct. 1767.
Перевод:
* Я приехал в Москву на весьма короткое время и задержался здесь дольше, чем предполагал, а потому не имею при себе книг (нем.).
** которые я видел у вас (нем ).
40. Автограф — ЦГАДА, ф. 199, оп. 2, No 546, ч. 9, No 14, л. 2. Впервые: Москвитянин, 1842, т. 2, No 3, с. 121, вторично по рукописи: XVIII век, сб. 5. М.—Л., 1965, с. 379.
1 Сумароков прибыл в Москву в мае 1767 г. по делам о наследстве (Семнадцатый век, т. 1. М., 1868, с. 60, см. также No 38).
— 41. И. И. Бецкому1

Июль 1768

Милостивый мой государь Иван Иванович.
Требованы были от меня к портрету е. в. стихи, которые и напечатаны были. Ныне оный эстамп вышел вторично со стихами покойного Ломоносова. Что его стихи моим предпочтены, это мне не досадно, хотя бы, не обидя ни его памяти, ни меня, и с обеих надписьми, сочиненными нами, выпустить было можно.2
Я просил о медали, изобретенной мною ради Академии, не исчисляя моего труда в сочинении дипломов и прочего при освящении Академии.3 Так я не золотой прошу медали, хотя и такая мне как изобретателю ее по всем правам надлежит, но, чтобы копия осталася моего изобретения, просил я образчика на олове или на свинце. Мне без подписи письмо мое возвращено, и без ответа, чего я принять не могу, ибо за труды свои пииты никогда так ни от какого места не награждалися, и уповаю, что ежели сия мне обида внушится вначале вашему превосходительству, а потом хотя и е. в., что то все, конечно, апробовано быть не может. Разве то моя вина, что я вашему превосходительству был послушен, хотя к тому и должности моей не было. Секретарь Академии4 был от вас прислан, прося меня, чтобы я дипломы сделал и речь, чего я не добивался, да вы того хотели. Не чаю я, чтобы я моими трудами заслужил от Академии такое возмездие, и всяк, услыша о том, подивится. А я для того сим ваше превосходительство тружу, чтобы знать, известно ли вам такое мне членов Академии решение, а я о истине, не упуская моего к вам почтения, вам безбоязненно представлять могу, имея почтенное на свете своими трудами имя, и нимало не заслужив такого от Академии ответа, не будучи ей еще и подчинен. Я сие предаю на здравое ваше рассуждение, уповая, что ваше превосходительство меня ответом удостоите, ежели не благоволите утвердить академического мне без подписи решения, а господ живописцев и резчиков, сию мне нанесших обиду, хотя мало от такого мне награждения удержать, не помнящих, что и дипломы моего труда, и что они так худо мне то платят. А я уповаю, что ваше превосходительство меня, конечно, в обиде не оставите. Медаль я получить должен, ибо мне не оставить у себя ради памяти копию моего помышления нельзя. Я к вашему превосходительству адресуюся, и конечно, честь мою, которая мне всего дороже, сохранить намерен, принося вам и всему свету жалобы, имея жаловаться право
Вашего превосходительства, милостивого государя,

покорный слуга.

Июля дня 1768.
41. Отеч. зап., 1858, No 2, с. 591—592, — в подборке писем разных лиц к Сумарокову, которые ‘редакция ‘Отечественных записок’ получила от Н. Ф. Щербины’, а тот в свою очередь ‘от одного из потомков Сумарокова’. В распоряжении редакции имелись лишь копии, которые были ‘сняты с подлинников не совсем удовлетворительно и не могли быть вполне прочитаны’ (там же, с. 579—580). Местонахождение автографа и копии неизвестно.
1 Бецкий Иван Иванович (1704—1795) с 1762 г. возглавлял ‘Канцелярию строений’, по его проекту была реорганизована Академия художеств, президентом которой он оставался с 1764 по 1794 г.
2 Речь идет о портрете, гравированном в 1762 г. Е. Чемесовым с оригинала Ротари. Для этой гравюры было заготовлено пять ‘надписей’ к портрету: стихи Е. Р. Дашковой, Г. В. Козицкого (на латинском), Н. Н. Мотониса (на греческом), Ломоносова — и Сумарокова:
Сия избавила от уз Российску славу
И православие в империи спасла,
Дала премудрости Российскую державу
И истину на трон Российский вознесла.
(Ровинский П. А. Подробный словарь русских гравированных портретов, т. 2. СПб., 1887, с. 822—823). В ПСВС ‘надпись’ не вошла (см.: Степанов В. П. Забытые стихотворения Ломоносова и Сумарокова. — Рус. лит., 1978, No 2, с. 111—115).
3 Перечисленные Сумароковым труды связаны с официальным актом инавгурации (торжественного открытия) Академии художеств. Сохранилась рукопись ‘Описания торжества инавгурации…’, подробно описывающая церемонию (Петров П. Н. Сборник материалов для истории Академии художеств, т. 1. СПб., 1864, с. 100—111). Медаль на этот случай имеет изображение Екатерины II с надписью ‘Екатерина Вторая Покровительница наук’, на обороте ‘четвероугольно обтесанный камень’ и на нем ‘знаки трех знатных художеств’ — живописи (палитра и кисти), скульптуры (молоток скульптора и бюст) и архитектуры (колонна с капителью) с надписью: ‘тако тверды пребудете’, внизу под камнем — ‘Санкт-Петербургская императорская Академия торжественно посвящена июния 28 дня 1765 года’.
4 Конференц-секретарем Академии художеств 24 марта 1764 г. определен был Александр Михайлович Салтыков, который и произносил благодарственную ‘Речь’ Екатерине II от лица Академии на акте 1765 г. (СПб., 1765). ‘Слово на открытие имп. Санкт-Петербургской Академии художеств’ Сумарокова напечатано Н. И. Новиковым во втором томе ПСВС.
— 42. Г. В. Козицкому

14 августа 1768

Милостивый мой государь Григорий Васильевич!
Была ошибка, и нечто пропущено в копии моего перевода, так ради того замедлил я прислати к вам оную, дожидаяся Чулкова,1 чтобы с ним купно просмотреть. Графу2 я и словесно и письменно докладывался, что я непременно хочу просить на Елагина,3 что я сегодни на имя е. в. и пришлю к вам, уповая, что вы защитите меня и покажете другу своему опытом и собственным его делом, как вы, защищая истину и невинность, будете наполняти то место, которое вам от Бога и Его наместницы по вашему достоинству к пользе общества и к удовольствию ваших друзей, и к облегчению страждущих поручено. Сегодни я к вам письмо просительное запечатанное пустил, чая скорого подания и ясного истолкования.
Вашего высокородия верный друг и покорный слуга

А. С.

14 августа 1768 г.
42. Автограф — ЦГАДА, ф. 5, оп. 1, No 113, л. 36. Впервые: Библиогр. зап., 1858, т. 1, с. 421.
1 Скорее всего речь идет о Михаиле Дмитриевиче Чулкове (1742—1796), актере и писателе, Сумароков сотрудничал в первых номерах его журнала ‘И то, и сьо’. О копии с какого перевода идет речь, неясно.
2 Граф — скорее всего Г. Г. Орлов, который иногда был посредником между Сумароковым и Екатериной II.
3 В июле 1768 г. И. П. Елагин был назначен директором придворного театра, и хотя непосредственным начальником русской труппы оставался В. И. Бибиков, от Елагина зависело одобрение пьес, предлагаемых к постановке. Обострение отношений между Сумароковым и Елагиным, союзниками в литературно-общественной борьбе 1750-х гг., связано, по-видимому, с тем, что Елагин в начале 1760-х гг. возглавил кружок молодых драматургов, противостоящих Сумарокову. Под 26 апреля 1765 г. С. А. Порошин записал в дневнике рассказ о жестокой перепалке Елагина и Сумарокова за обедом у вел. кн. Павла Петровича (Порошин С. А. Записки. СПб., 1881, с. 312). Видимо, к концу 1765 г. относится и направленная против Елагина поэма Я. Б. Княжнина ‘Бой стихотворцев’ (Поэты XVIII века, т. 2. Л., 1972, с. 536).
— 43. Екатерине II

15 августа 1768

Всемилостивейшая государыня!
До владения в. и. в. многие препятствия остановили журнал мой ‘Трудолюбивую пчелу’, приписанную к вашей особе, но драмы мои никогда, при всем гонении моих неприятелей, прикосновенны не были. Но много будучи утесняем, я было закаялся больше писать, а особливо по кончине государыни, и не принимался почти за перо до самого дня всенародной радости и оживотворения Муз. Лета мои, а, следовательно, и силы, уже к сочинению и стихов и прозы начинают ослабевать. А я, желая еще принести сочинениями моими и двору и обществу некоторое удовольствие, в нынешнее лето спеша нечто заготовить ко дню коронования вашего ради театра, презирая и летние прятные дни, способные к поправке человеческого здоровья, и отягчение взора прилежным писанием, истощая все силы мои, сочинил трагедию и две комедии, зачав еще и комическую оперу и расположив уже оную с г. Раупахом. Трагедию свою я по некоторому приличию перед г. Елагиным читал у себя в доме, и в то время не нашел он ничего, чего б ради оную не можно было представить. А когда я отослал еще одну комедию к нему, прося, чтобы просмотрена его не замедлилося, так он и трагедию и комедию больше месяца безо всякого продержал решения и по многим моим присылкам возвратил оные мне, приказывая, чтобы я и в трагедии и в комедии нечто отменил, ибо ему показалися стиха с четыре в трагедии его нежному слуху противны, а в комедии — противу Священного писания.1 То, что его нежному слуху противно, то ничьему слуху противно быть не может, ибо и мои, и все французские трагедии, и еще больше комедии по необходимости наполнены. Да и рассуждать он о том не может, не имея довольного знания во французском языке, и никакого в поэзии. А в комедии противу закона и обрядов нет ничего. Г. Козицкий и г. Мотонис тому свидетели, ибо они не только оные мои драмы читали, но по желанию моему, как мои друзья, строжайше рассматривали. Но мало еще того: архиерей Тверской,2 человек искусный и в Законе и в познании Божества и подпора благочестия, ни тени малейшего Священному писанию непочтения не нашел. Елагин ли о Божестве и законе больше знает, или сей отличного достоинства, упражнявшийся во Священном писании муж? Г. Козицкий или он, г. Елагин, более знания и вкуса имеют во красноречии? Все общество знает, да и сами в. в. ведать изволите, может ли он равняться с ними. А еще чуднее то, что г. Елагин находит вещи в моих сочинениях ко поправлению, а я ему в том повиноваться никак не могу. Мне паче всего жаль того, всемилостивейшая государыня, что медлительное решение Елагина все мои труды в ничто преобратило и лишает меня сего веселия, что я надеялся при торжественном времени в. в. коронования видеть сии мои тщательные труды во представлении и заслужити себе от всевысочайшей вашей особы, и от двора, и от города, а потом от всей России и от всей Европы похвалу. А вместо того, презрев многие домашние непреобори?мые хлопоты, должен я им, Елагиным, новую себе приключить досаду, и ради того только трудиться, чтобы быть жертвоприношением его высокомерию, которому я никогда не покорюся. Я уповаю на праведное в. в. рассмотрение, довольствуяся тем одним только, что я прав и что труд мой хотя ко дню коронования уже и не поспеет на театре, однако и труды мои и усердие мое в. в. будут известны. Сим образом пропали труды мои трех же летних месяцев по Академии свободных хитростей, за которые получил я вместо возмездия жесточайшие досады. Сим образом погибли труды мои и в изобретении монумента, препорученного мне И. И. Бецким в начале вашего владения, в чем я трудяся несколько уже сочинил.3 А прочее по плану в. в. мною оставлено, ибо г. Бецкий меня тогда совсем замешал, и чего он хотел, я не допытался, пременяя ежедневно план исполнения, ничего не основая и ничего не утверждая. А хорошо ли мое изобретение, в том я не устыжуся всех искусных людей, имея о таких вещах и совершенное понятие и совершенное знание, чая похвалы ото всех упражнявшихся во свободных хитростях и от г. Фалконета, ежели бы он то увидел, да и увидит, имея ко мне взаимственное почтение. А Академии, сверх прочих трудов, я все сочинил дипломы и изобрел медали. И ежели мои труды негодны, так на что они в действие произведены, а ежели годны, так за что мне и от И. И. Бецкого, при многих мне учиненных досадах, не дано не только образца с изобретенной мною медали, ниж на олове, и требование мое какого-нибудь образца моего вымысла с крайним возвращено против меня ругательством. Ежели я хотя одну литеру неправды вашему написал величеству, так я подвергаю себя жесточайшему наказанию, то есть вашей немилости, ибо милость в. и. в. мне и самой жизни драгоценнее, и легче мне умереть, нежели малейший от в. в. имети гнев.
В. и. в. всенижайший и всеподданнейший раб

Александр Сумароков.

Августа 15-го 1768 года.
43. Автограф — ЦГАДА, ф. 5, оп. 1, No 113, л. 39—40. Текст — рукой писца, подпись — автограф. Впервые: Библиогр. зап., 1858, т. 1, с. 422—424.
1 Трагедия — ‘Вышеслав’, комедии — ‘Лихоимец’ и ‘Три брата совместники’ (или, может быть, ‘Ядовитый’). Возмущение Сумарокова было вызвано следующим письмом Елагина от 7 августа, касающимся ‘Вышеслава’ и ‘Лихоимца’: ‘Возвращая при сем по повелению вашему обе сочинения вашего превосходительства драмы, приемлю смелость, отнюдь не желая вас раздражить, представить, что не отданы они на театр для того:
1. В трагедии показалися мне следующие стихи весьма нежному слуху противны
Ах! может ли теперь мой разум быти бодр!
Зенида в храм и дом, оттоль на брачный одр.
Другому поручить на сластолюбну радость
Прелестну красоту, свою цветущу младость
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А он во пламени… не прикасайся ей!
Все легче, что ни есть злой участи моей
Сих райских сладостей я чувствовать не стану
И их вручаю сам Зенидину тирану.
(стихи из д. 5, явл. 3. Курсив Елагина, — В. С.).
2. В комедии много острых слов на счет посвященных церкви и веры вещей. Я знаю, что ваше превосходительство изволите сказать, что все сии слова говорит порок осмеиваемый. Но не все зрители будут знать, кто говорит, а будут слышать, что они на театре говорены. Если ваше превосходительство за благо рассудить изволите, как в трагедии, так и в комедии объявленное переменить, не предавая пламени сих драм, то сим в свое время, конечно, к удовольствию вашему представлены будут. Чадолюбивый отец детей своих не жжет, а пороки их благонравно исправляет. Да я и не надеюсь, чтоб ваше превосходительство толь к своим сочинениям немилосердны стали. Впрочем, предаю все на вашу волю с должным почтением’ (ЦГАДА, ф. 17, оп. 1, No 103, л. 182). После жалобы Сумарокова рукопись ‘Лихоимца’ и ‘Вышеслава’ просматривала сама Екатерина II, оставившая ‘Примечания безграмотной на подчерненные места комедии ‘Лихоимец». Среди прочих здесь были предложения убрать в ‘Лихоимце’ шутку относительно ‘туфель вселенского патриарха’ и выражение ‘до второго Христова не увижуся пришествия’. По поводу ‘Вышеслава’ императрица согласилась с Елагиным, что ‘слова, выписанные из трагедии, кажется столь много обнажены, что благопристойность дозволить не может при столь великой публике их произнесть’ (Рус. беседа, 1860, т. 2, кн. 20, с. 236—237). В печатный текст Сумароков внес соответствующие изменения. ‘Комическая опера’ Сумарокова неизвестна. Раупах Герман (1728—1778) в 1756—1762 гг. был капельмейстером придворной оперы в Петербурге, в 1750-е гг. писал музыку к текстам Сумарокова.
2 Тверским архиереем в 1768 г. был Гавриил Шапошников (Петров) (1730—1801), позднее придворный проповедник и митрополит С.-Петербургский. С 1765 г. он находился в Петербурге при Комиссии о преобразовании духовных училищ. Похвальный отзыв о нем как о проповеднике Сумароков дал в статье ‘О российском духовном красноречии’: ‘Гавриил архиепископ петербургский есть больше сочинитель разумнейших философических диссертаций, нежели публичных слов… Скажу я о нем, что красота плавного и важного его склада приносит ему пред всем просвещенным светом достойную любезного имени его похвалу’ (ПСВС, т. 6, с. 282—283).
3 В начале царствования Екатерины II обсуждалась идея двух монументов. Оживилось обсуждение проектов памятника Петру, начавшееся еще в царствование Елизаветы Петровны (Морозов А. А. К истории надписей Ломоносова ‘К статуе Петра Великого’. — Рус. лит., 1965, No 4, с. 112—114). Этьен-Морис Фальконе (1716—1791), создатель ‘Медного всадника’, работавший в России с 1766 по 1778 г., в 1768 г. уже начал работу над моделью этого памятника. Однако Сумароков скорее всего говорит о памятнике самой Екатерине, решение соорудить который Сенат вынес вскоре после убийства Петра III, 17 июля 1762 г. И. И. Бецкому было поручено разработать его план. Бецкий благодарил за оказанную ему честь, но заявил, что считает необходимым привлечь к работе над ним также других ‘искусных и знающих людей’, позднее дело было передано в Академию наук, однако еще в 1764 г. ничего определенного сделано не было (Соловьев С. М. История России, кн. 13. М., 1965, с. 115, 313—314). Вовремя подготовки Комиссии по сочинению Нового Уложения предложение о памятнике в честь императрицы содержалось в наказе Московского дворянства (1766). Тогда же начали подыскивать место для памятника, и некий Карл Леопольд Билиштейн, служащий Коммерц-коллегии, составил шесть проектов установки монумента в разных местах столицы. Напоминание Сумарокова о своих размышлениях над идеей памятника, видимо, связано с полученным Фальконе от Бецкого в январе 1767 г. предложением соорудить такой памятник (Сборник рус. ист. о-ва, 1876, т. 17, с. 261—262, 1874, т. 30, с. 283).
— 44. Г. В. Козицкому

29 августа 1768

Милостивый государь мой Григорий Васильевич!
Вся сила моего, не для меня, но для публики, прошения — о скором решении, ибо ради того я и трудился, чтоб мои драмы были выучены к 22 сентября, а коли этому быть, так решение получить уже и теперь поздновато, а коли дни два пройдет, так и совсем поздно будет, а Елагин одержит верх.1 Доложите е. в., а мое дело не челобитчиково, но дело автора, так о нем и напомнить удобнее. Я дивлюся участи моей, а еще паче, что я дохожу до такой крайности, что прошу, будто о награждении, о своих драмах. А я наконец рассудил, избавлялся докучать моими сочинениями, ради моего спокойства впредь ничего не делать на Парнасе, ибо более славно молчать и быти мне в праздности, нежели сочинять и после утруждать двор челобитными, ибо ежели б труд мой стоил чего-нибудь, так бы я и без того обошелся.
Покорнейший слуга

А. С.

29 августа 1768 г.
44. Автограф — ЦГАДА, ф. 5, оп. 1, No 113, л. 41. Впервые: Библиогр. зап., 1858, т. 1, с. 424—425.
1 Отвечая Сумарокову в связи с его требованием ускорить постановку комедии ‘Нарцисс’, Елагин 12 февраля 1769 г. указал, что предыдущие четыре месяца труппа почти полностью была занята работой над его пьесами: ‘Вашего превосходительства сочинении занимают у актеров большую часть времени, как то и в последних месяцах три пиесы выучено и представлено было, а сегодня четвертая представится’ (Библиогр. зап., 1858, т. 1, с. 427). Речь идет о пьесах ‘Вышеслав’, ‘Лихоимец’, ‘Три брата совместники’ и ‘Ядовитый’. О постановке одной из последних двух комедий говорится в недатированной записке Екатерины к Елагину: ‘Иван Перфильевич! С сегодняшним днем вас поздравляю и при сем посылаю к вам комедию, которую мне Александр Петрович Сумароков отдал, и в ней, Бог видит, ни единого сумнительного слова нету. Прикажите ее отдать на театр, дабы играна была, я сама ее прочла от начала до конца’ (Сборник рус. ист. о-ва, 1874, т. 30, с. 13, здесь датирована Я. К. Гротом 22 сентября 1768 г.).
— 45. В. Г. Орлову1

8 сентября 1768

Сиятельнейший граф! Милостивый государь!
После 22 сент<ября> будет представлена трагедия и комедия новые.2 Комедию я нижайше прошу ваше сият<ельство> приказать напечатать. А рецензии, кажется, больше никакой не надобно, ибо она была уже ради рассмотрения у высочайшей особы, и по отметкам отставлено, что было благоволено к отмене. И сия комедия чрез г. В. Козицкого е. в. паки подана от меня и отдана уже ради выучения на театр. Я уповаю на правость и милость ваш<его> сият<ельства>, что она без задержки к 22 дню напечатана и мне выдана будет. А в Кабинет может Академия послать по благоволению и рассмотрению своему о том известие, дабы оная комедия не могла быть удержана ко дню представления. О сем нижайше ваше сият<ельство> прошу и на вас уповаю, что мне никакой задержки к напрасному и незаслуженному огорчению не будет. Ожидая милост<ивого> решения есмь вашего сият<ельства> милост<ивого> госуд<аря> покорнейший слуга

А. Сумароков.

1768, сент. 8 дня.
45. Автограф — ААН, ф. 3, оп. 1, No 314, л. 98. Впервые: Семенников В.&nbsp,П. Материалы для истории русской литературы… СПб., 1914, с. 96.
1 Орлов Владимир Григорьевич (1743—1783), брат Г. Г. Орлова, с 1766 по 1771 г. — директор Академии наук.
2 Трагедия ‘Вышеслав’ была представлена 3 октября 1768 г. Комедия ‘Лихоимец’, о печатании которой просит Сумароков, была отпечатана к 30 сентября.
— 46. В. Г. Орлову

2 октября 1768

Сиятельнейший граф! Милостивый мой государь!
Прилагаемая при сем малая комедия на театр Ив. П. Елагиным принята, переписана и отдана уже ради учения актерам. Нижайше прошу ваше сият<ельство> о изв<олении> приказать напечатать. А времени осталося к тому не много уже. Первую ком<едию>, которая уже напечатана, я принял и расписался.1 В выдаче из Кабинета остановки не будет ни малой, о чем я с А<дамом> Васильевичем говорил.2 И он мне сказал, что за мои сочинения Кабинет платит всегда, как скоро туда сообщится, и тако желавшему автору скорого напечатания, дабы без замедления то исполнено было, осталося только о том представить ваш<ему> сият<ельству>. Я уповаю на скорое ваш<его> сият<ельства> повеление, что я знаком милости вашей почту, имея честь быть всегда вашего сият<ельства> покорнейшим слугою

А. Сумароков.

Окт. 2, 1768.
NB. Тысяча двести экз<емпляров> тем же форматом и литерами, и на такой же бумаге, как ‘Лихоимец’.
46. Автограф не обнаружен. Впервые: Семенников В. П. Материалы для истории русской литературы… СПб., 1914, с. 96.
1 Малая комедия ‘Три брата совместники’ была напечатана к 15 октября 1768 г., первая комедия — ‘Лихоимец’ (см. No 43).
2 Адам Васильевич Олсуфьев (1721—1748) — статс-секретарь Кабинета, за счет которого печатались произведения Сумарокова в типографии Академии наук.
— 47. В Комиссию Академии наук

10 октября 1768

Ко второму представлению новосочиненной мною трагедии ‘Вышеслава’ потребно мне напечатать оную драму по обыкновению, как водится при представлениях.1 Оная драма, когда уже на театре была и одобрение получила от монархини и от всей публики, больше никакого рассмотрения при напечатании не требует, да она же рассматривана директором театров, и потом была подана мною е. в., и на театр не от меня, но из рук монарших выдана. Экземпляр взят от театра, ибо я другого не имею, на малое время, и подан был от меня его сиятельству директору Академии, 2 который я испросил по четырех днях обратно, ибо его к театру требовали. А сегодня я опять оный экземпляр от театра выпросил, на короткое же время. Прошу Комиссии приказать оного моего сочинения напечатать двести экземпляров, с той только учтивейшею моею докукою, чтобы я не принужден был по него опять ездить и взять его для отдачи театру. А театральные экспедиции в таковых случаях медленности не терпят. Да и апробация Комиссии излишна, ибо монархиня, весь двор и вся публика сие мое сочинение апробовало, да и на театр отдано от е. в., быв прежде и у директора театра в рассмотрении. А справка, как объявлено мне от его сиятельства, не надобна, ибо апробации весь свет свидетель, и что торжественно апробовано, в том нет сумнения в печати. Я уповаю на немедленную резолюцию. Ежели же все мои предложения тщетны, а его сиятельству недостает времени сию трагедию просмотрети, так то по приказу его сиятельства всяк исполнить может: нет ли чего в оной драме в противность указам. Но я ручаюся, ссылался на весь двор и на всю публику, что в трагедии сей ничего противного указам нет.

Александр Сумароков.

Октября 10-го дня 1768.
47. Автограф не обнаружен. Впервые: Семенников В. П. Материалы для истории русской литературы… СПб., 1914, с. 98.
1 Тираж ‘Вышеслава’ был получен Сумароковым 22 октября 1768 г.
2 Директор Академии — В. Г. Орлов.
— 48. В Комиссию Академии наук

23 октября 1768

Собирался в нынешнюю зиму переселиться из Петербурга в Москву и стараясь заготовленные драмы, которые еще не в печати, во время моего здесь бытия для лучшей исправности ко представлению издать в печать, те драмы, которые у меня в рукописях, я тщуся во всей исправности издать заблаговременно. И не тратя оставшего к тому времени, определяю ради напечатания сию драму <'Ядовитый'>,1 а она главным директором театров просмотрена2 и на театр к первому представлению после новоизданной трагедии отдана, и актеры оную уже учат. Того ради покорно прошу Академии наук Комиссию сию мою комедию приказать напечатать числом и форматом как и другие ныне новонапечатанные мои драмы и всепокорно напоминаю о незамедлительном повелении.

Александр Сумароков.

23 октября 1768, СПБург.
48. Автограф — ААН, ф. 3, оп. 1, No 314, л. 332. Впервые: Семенников В. П. Материалы для истории русской литературы… СПб., 1914, с. 98—99.
1 Комедия ‘Ядовитый’ была напечатана к 5 ноября 1768 г.
2 На должность главного директора театров в июле 1768 г. был назначен И. П. Елагин, русская драматическая труппа продолжала оставаться под непосредственным наблюдением В. И. Бибикова.
— 49. В Комиссию Академии наук

11 декабря 1768

Намерен я до отъезда моего в Москву, — куда я по последнему отправлюся пути, — мои оды, элегии, эклоги и псалмы и прочие к сему принадлежащие поэзии печатать, которые по большей части в разных книгах уже напечатаны, а иные в рукописях, которые рукописи при сем прилагаю, прося, чтоб они по освидетельствовании мне отданы были обратно, дабы я их мог отдавать, располагая и нумера, в набор по порядку. А рукописи мои были бы освидетельствованы при Академии, ибо я их переносить из Комиссии ни для чего не отдам, толико оные храня, как мою жизнь, не имея копий с них, а в типографию бы по благоволению Академии о <печатании> моих сочинений был дан приказ. И чтобы сии мои новые труды отданным и впредь отдаваемым драмам не препятствовали, так бы приказано было особливым сии поданные сочинения набирать под смотрением г. Сидорова. Да к Новому году при сем прилагается ‘Слово’ ради подания при дворе.1 Прошу снисходительного повеления.

А. Сумароков.

11 дек. 768.
49. Автограф не обнаружен. Впервые: Семенников В. П. Материалы для истории русской литературы… СПб., 1914, с. 99.
1 Тираж сборника ‘Разные стихотворения’ был получен Сумароковым 25 февраля 1769 г., ‘Слово е. и. в. государыне Екатерине Алексеевне… на новый 1769 год’ — 20 декабря 1768 г. Петр Сидоров, наборщик, с 1766 г. исполнял обязанности фактора академической типографии (ААН, ф. 3, оп. 1. No 294, л. 160).
— 50. Г. Г. Орлову

25 января 1769

Сиятельнейший граф, милостивый государь!
Намерен я по силе увольнения моего от должностей отселе переселиться в Москву, яко в отечество российского дворянства, ради следующих причин: 1. Здоровье мое за пятьдесят лет века изчезает, а я, работая долго головою, лишаяся острого зрения, приближаюся ко гробу, чего я жду, не желая и не страшася, а в Москве я всегда здоровее. 2. Деревни, — хотя и самые худые и малые осталися мне, а не досталися после отца, когда лучшие деревни разобрали по своей воле другие наследники, — должно мне поправить. В одной много земли — и не родится хлеб, а в другой земля хороша, да ее и крестьянам мало на пропитание, а я хлеб покупаю не только на себя, но и на семена. Дела приказные еще у меня на шее. 3. Здесь дорого все, и моего имения недостает больше к содержанию, а из жалованья даю я почти половину на содержание оставившей меня жены. 4. Долги меня мучат, а я, не промотался, но неотлучно таскался по Петербургу, в долгое время прожился, имев случаи наживаться, но гнушаяся сею подлостию.
Прошения мои к е. в. суть следующии, а кажется мне, может быть, и по самолюбию, что я в отечестве моем был по сие время не нолем!
1. Девку дочь содержу я,1 а от матери она не получает ни полушки. А ныне, отъезжая в Москву, я ее на малое призрение матери, которая о ней не печется, оставить уже не отважуся. Так или бы за мои труды взята она была, ежели того достойна, из высочайшей милости к е. в., или была бы за мои груды приведена в такое состояние, с чем бы она замуж не за подьячего, но за дворянина выдана быть могла, а я своим имением и за подьячего или за слугу знатного господина ее выдать не могу. Е. в. нищих жалует. А я в сем случае тем только с нищим различествую, что стихи к чести моего отечества пишу. 2. Ежели бы я ради оставших лет пяти, положенных еще на некоторые по силе моей труды мог имети возле Москвы не для обогащения своего, но для выезда летом какое убежище и пожалован был деревнишкою хотя самою малою.2 NB. Сия деревушка е. в. меньше родит хлеба, будучи казенною, нежели принесет России стихов, так кажется мне, что сия милость не сделает ущерба казенному доходу. 3. По всем правам надлежат мне деньги, удержанные у меня Сиверсом по нападкам регистратора, так бы я хотел того, чтобы е. в. приказала кому рассмотреть, надлежат ли те деньги мне. А их с две тысячи, да и впредь на всякий год по двести теряю. Я подавал чрез Кузмина прошлого года, но он не о том докладывал. А дело так право, что ежели сыщется, что мое требование неосновательно и неясно, так я подписуюся лишен быть моей чести, да и сам Сиверс оное утверждает.3 А я и в один год нынешний довольно воздаяния заслужил, и столько по весь век иной на Парнасе не только ныне, но и по смерти моей, плода своему отечеству не принесет. А от того я почти зрения лишился. А работал я ради того только, чтобы показати при отселении своем из Петербурга новые государыне и отечеству услуги, не взирая на все препятствия, как по театру, так и по домашним моим хлопотам. А сколько я в нынешний один год учинил нового плода, при сем прилагаю роспись, а этого налгать на себя нельзя, ибо вся публика тому всегдашний свидетель.

Роспись

‘Хорев’ исправлен и издан со многими отменами, ‘Синав’ также. И стали они втрое лучше прежнего. ‘Семира’ также, ‘Ярополк’ также, — которые и в печати не были, и стали лучше.
Старые эклоги все переделаны, новые сочинены. Элегии все переделаны. Оды все поправлены. Духовные стихотворения иные исправлены, иные сочинены. Комедия ‘Приданое’ исправлена и издана. ‘Пустынник’ исправлен и напечатан. ‘Вышеслав’, ‘Лихоимец’, ‘Ядовитый’, ‘Три брата’, ‘Нарцисс’ — сочинены и напечатаны. Первая часть ‘Стрелецкого бунта’ сочинена и публикована. Выходит третия часть притчей, а первые две по восшествии е. в. на престол поданы и приписаны наследнику ея.4
Я надеюся на Бога, на е. в., на мои труды и на ваше покровительство.
25 января 1769 г.
Нового у меня к изданию и еще много начато, и много совершено, и будет, может быть, еще столько же, сколько издано мною на свет, или и больше.

А. Сумароков.

50. Оригинал — ЦГАДА, ф. 5, оп. 1, No 113, л. 46—47. Текст — рукой писца, приписка и подпись — автограф. Впервые: Библиогр. зап., 1858, т. 1, с. 428—430.
1 Девка дочь — Прасковья Александровна, вышедшая замуж уже после смерти отца за графа Антона Петровича Головина и умершая во второй половине 1780-х гг. (Берков П. Н. Несколько справок для биографии Сумарокова. — В кн.: XVIII век, сб. 5. М.—Л., 1962, с. 371). Судя по тому, что в 1766 г Сумароков упоминал о двух дочерях, живших с матерью, а теперь говорит только об одной, вторая его дочь Екатерина Александровна вышла замуж за драматурга Я. Б. Княжнина между 1766 и 1769 гг.
2 M. H. Лонгинов предполагал, что Сумарокову была позднее пожалована деревня в Серпуховском уезде, которым помечено несколько его позднейших писем.
3 На этот раз просьба Сумарокова возымела действие, и 11 февраля 1769 г. просимые две тысячи рублей были выданы ему из сумм Кабинета (Библиогр. зап., 1858, т. 1, с. 430, примеч.).
4 По документам ААН, опубликованным В. П. Семенниковым (Материалы для истории русской литературы… СПб., 1914, с. 110—113), Сумароков перед отъездом в Москву, кроме ‘Вышеслава’, ‘Лихоимца’, ‘Ядовитого’ и ‘Трех братьев совместников’ (см. No 42, 44, 45), напечатал следующие сочинения: ‘Хорев’ и ‘Синав’ (изд. 2-е), печатались между 15 декабря 1768 г. — 25 января 1769 г., ‘Ярополк и Димиза’ (поставлена 1758 г.) и ‘Семира’ (поставлена в 1751 г.) — между 10 ноября — 20 декабря 1768 г., ‘Приданое обманом’ (поставлена в 1756 г.), ‘Пустынник’ (поставлена в 1757 г.) и ‘Нарцисс’ — между 12 января и 25 февраля 1769 г., ‘Первый и главный стрелецкий бунт, бывший в Москве в 1682 году в месяце мае’, — между 2 ноября и 1 декабря 1768 г., третья книга ‘Притчей’ находилась в типографии с 17 декабря 1768 г. по 25 февраля 1769 т., а первые две, посвященные вел. кн. Павлу Петровичу, появились в 1762 г. Сборники ‘Оды торжественные’, ‘Эклоги’, ‘Элегии любовные’, ‘Стихотворения духовные’ были напечатаны во время приезда Сумарокова в Петербург в 1774 г.
— 51. Екатерине II

17 февраля 1769

Всемилостивейшая государыня!
Принося всенижайшее мое благодарение за пожалованные мне деньги, дерзаю напамятовать о моих нуждах, и прося о милосердом в. в. помиловании. До отъезда моего в Москву в 1767 году подавал я чрез г. Кузмина о заслуженных моих деньгах,1 о которых он представлял не то, о чем я предлагал, и после объявил то мне, что докладывать уже-де некогда за скорым отъездом двора. В Москве мои хлопоты, по которым я совсем разорился, препятствовали мне о моей просьбе подтвердить. Удержано у меня, — 10-ть лет уже продолжается, — жалованье вот каким нападением. В то время, в которое меня гнал Сиверс, а И. И. Шувалов его на меня возмущал, в то самое время был пожар. Книги мои все растащены, некоторые рукописи пропали, а некоторые засунулися, между которыми четыре года пропадали все обязательства, по которым положенные мне в число жалованья пансионные квартерные деньги брать надлежало, которые я года с четыре беспрепятственно и получал. После оные записки отысканы, Шувалову предложены и его письмом, сохраняемым у меня, и утверждены, и никакого затмения ясности моего искания в сем моем деле не осталося. В 10 лет оных денег 2000 рублев я потерял, да в моей бедности на каждый год еще по 200 р. теряю. Прикажите гофмаршалу или кому-нибудь рассмотрети оное мое дело, ибо без рассмотрения может оное основательное мое искание неправильным показаться, а я и честности и смыслу столько имею, чтоб мне мою монархиню пустыми требованиями и беззаконными просьбами не утруждать. Когда сыщется, что моя просьба не дельна, тогда я замолчу, но то требует рассмотрения. А две тысячи заслуженных денег, и еще на каждый год по двести потеряти рублев, ради меня, по моим крайним недостаткам, очень важно, и такой ущерб я почувствую ущербом жизни моей, которою я еще несколько услуги сделать могу. Я сверх того не пекся о имении, но о словесных науках, а от того бедная моя дочь должна остаться навек девкою, так я в письме ко графу и о том изъяснялся. Не будет ли она проклинати день рождения своего, что родилася она от пиита, а не от лихоимца и не от мздоимца, отчего она родилася остаться навек девкою или лишиться чести своей, лишенна надежды когда-нибудь иметь мужа. Я жил честно и случаями неправедно обогащаться никогда не пользовался, так я, припадая ко стопам монаршим, оставя все прочие изображения, вопию только: ‘Спаси меня, государыня, какими мерами можешь!’. Я к деньгам не ласков и богатства никогда не искал, но когда дочь моя от неискания достатка лишится всей надежды благоденственной жизни, а я оставшего времени к сочинению, так это и стоического философа, а не только пиита тронет, расстроит и погубит. Еще я ко графу в письме о малой деревнишке просил. Она мне только на то надобна, чтобы я в оной имел парнасское убежище, и принесла бы она больше дохода стихами и прочими сочинениями, нежели хлебом казенного доходу, но если мне в отчаянии не сочинять, так и то мне не надобно. А ежели я человеколюбием в. в. из отчаянья извлечен буду, так такое место мне необходимо. Я большой деревни не прошу, мне она не нужна, а прошу к Москве близкой и малой, ради успокоения в летнее время духа и ради свободного чувствования и умствования. Впрочем, можно ли мне сверх того всего не отчаяться, когда в. в. изволите приложенное при сем письмо Елагина прочесть, а он называет угрозами сие мое изъяснение, что я могу имети по театру и сам, будучи гоним, доступ ко престолу.2 Это не угрожения, а на Елагина бить челом можно, не преступая законов и благопристойности. Говорит он в письме сем, как сами увидеть изволите, что он моими пиесами в. в. и публике наскучить не хочет. Так ради чего и сочинять пиесы, ежели новая трагедия в другой раз ради сей причины не представляется? И ежели мои сочинения ради того только, чтобы ими двору и публике скучать, так безумное бы дело было и сочинять. Каков сей комплимент основателю, установителю театра и ищущему автору славы, это я предаю рассуждению в. в., а лучшую мою комедию ‘Нарцисса’ он до моего отъезда представлять не благоволит, так на что и сочиняти драмы? А я было хотел дати еще несколько пиес комических ради поправки нравов, но на что они, когда г. главный директор не только меня ругает, соравнивая меня с прочими вралями? Мне не до ‘Нарцисса’, но до самого себя. Прочет сие письмо, не представляйте меня, государыня, челобитчиком, но вспомните древнее ваше мне покровительство, всегдашнее мое к вам усердие, долговременную на вас мою надежду и прикажите мое о жалованьи дело гофмаршалу хотя, а лучше бы всего графу3 рассмотреть, дочь мою ради моего нищенства помиловать и тем дайте мне из престольного вашего града не со слезами, но с радостью выехать, оставив те мне только едины слезы, что я по моим обстоятельствам не так часто буду видети очи той монархини, которою и ум мой и сердце преисполнены.
В. и. в. всенижайший и всеподданнейший раб

Александр Сумароков.

Февраля 17 дня 1769 г.
51. Оригинал — ЦГАДА, ф. 5, оп. 1, No 113, л. 44—44 об. Текст — рукой писца, подпись — автограф. Впервые: Библиогр. зап., 1858, т. 1, с. 425—427. Сумароков в этом письме почти полностью повторяет просьбы, ранее обращенные им к Г. Г. Орлову, поскольку, получив деньги из Кабинета (т. е. из личных сумм императрицы), он счел нужным доказывать, что просил не ‘пожалования’, а восстановления справедливости, попранной его врагами. Екатерине II дело, видимо, не казалось столь ясным и несомненным, как Сумарокову, и она не сочла возможным давать какие-либо приказания Штатс-конторе. Тем не менее денежная помощь Сумарокову была оказана. 4 марта С. М. Козьмин сообщил ему: ‘Е. и. в., приняв вашу трагедию (‘Вышеслав’ — В. С.) и прочитав ваше письмо, приказать изволила, чтоб ваше превосходительство завтре перед полуднем приехали откланяться е. в., а на дорогу приказала из Кабинета прислать к вам тысячу рублей’ (Отеч. зап., 1858, No 2, с. 587).
1 Письмо к Козьмину см. No 35.
2 Приложенное в подлиннике письмо И. П. Елагина от 12 февраля 1769 г. представляло ответ на требование Сумарокова срочно подготовить к постановке комедию ‘Нарцисс’ и повторить представление ‘Вышеслава’. ‘Для одних ваших сочинений, — писал в нем Елагин, — с отлучением всех прочих творцов и переводчиков, я отдать театра не могу, ибо я творцов и переводчиков, дающих на театр свои труды, равно почитая, озлоблять не намерен. ‘Нарциза’ я получил печатного на прошлой неделе, и зная, что он также печатный у всех комедиантов есть, прикажу после карнавала выучить, для того что ныне учить им недосужно. ‘Вышеслав’, если приказано будет от е. в., представлен будет, а сам я приказать не хочу для того, чтоб, представляя часто одни и те же пиесы, не наскучить ни е. в., ни публике. И я, впрочем, не требую, чтоб ваше превосходительство о чем бы нибудь меня просили, ибо должность мою я без прошения исполнять привык и в том ответствую не авторам, но тому, кто на меня возложил ее. Желаю вам благополучный отъезд и счастливое прибытие туда, куда вы ехать намерены, а притом с почтением напоминаю, что я с самого еще младенчества ничьих угроз опасаться не привык, а кольми паче вашего превосходительства, с которым я и делании какого не имею и иметь не желаю, дабы вам никогда не досадовать’ (Библиогр. зап., 1858, т. 1, с. 427—428, Автограф — ЦГАДА, ф. 5, оп. 1, No 113, л. 45—45 об.).
3 Граф — Г. Г. Орлов.
— 52. Г.-Ф. Миллеру

2 апреля 1769

Высокородному Господину Коллежскому Советнику,
Высокоучрежденному Российскому историографу, Императорской
Академии Профессору Господину Миллеру,
Милостивому моему Государю.
Ich habe meine Bcher noch nicht ausgepackt und bin jetzt in dem Elemente Ruische Alterthmer zu lesen, so bitte gehorsamst mir October und November von Anno 189 zu bersenden, ich bin willens das gantze Jahr durch zu sehen Ich wuste nicht da das Jahr complett ist.

Sumarocow.

Ich bin gerade mit meinen Hausaffren sich berhuft, allein dadurch kan doch die Hitze zu denen Alterthmer meines Vaterlandes nicht gelscht werden.
Den 2-ten April 1769.
Перевод:
Я еще не распаковал своих книг и сейчас настроен читать только русские древности, поэтому почтительнейше прошу прислать мне октябрь и ноябрь 189<1682> года: я намерен прочесть весь год. Я не знал, что имеется годовой комплект.

Сумароков

Сейчас я завален домашними делами, но это не может погасить жара к древностям моего отечества.
2 апреля 1769 (нем.).
52. Автограф — ЦГАДА, ф. 199, оп. 2, No 546, ч. 9, д. 14, л. 3. Впервые: XVIII век. сб. 5. М.—Л., 1965, с. 380.
Речь в письме, по-видимому, вновь идет о чтении ‘рукописных журналов’, т. е. дворцовых записных книг, которыми Сумароков интересовался еще в 1767 г. (см. No 38, 40). ‘Журналы’ 1682 г. представляют материалы для истории ‘Первого и главного стрелецкого бунта…’, книгу о котором Сумароков только что издал (см. No 50).
— 53. Г.-Ф. Миллеру

4 апреля 1769

Sie schrieben da Sie mir belibten Octob und Novemb zu berschicken, allein es schlich sich auch Decemb mit und der ist bey mir. Bitte mir Jan, Febr, Mart u April zu bersenden um weniger und nicht so oft Sie zu incommodiren, denn ich lese es so oft ich Zeit bekomme ohne Unterla, und bin schon am Festtage S. Nicolai in Decemb 6.

Sumarocow.

Den 4-ten April 1769.
Перевод:
Вы писали, что послали мне <журналы> за октябрь и ноябрь, но среди них проскользнул и декабрь, который находится у меня. Прошу прислать мне за январь, февраль, март и апрель, чтобы мне меньше и не так часто беспокоить вас, так как я читаю все подряд, как только у меня оказывается для этого время, сейчас я уже дошел до праздника св. Николая 6 декабря.

Сумароков

4 апреля 1769 (нем.).
— 54. Г.-Ф. Миллеру

12 апреля 1769

Ich bitte un die brige vier Monathef — Man sagt da diese Journals sind gedruckt oder man druckt sie, ist es wahr? und wenn es was anders von Ihnen gedruckt wird so bitte mich zu berichten was ist solches? 1 — Mir deucht aber da solche Journals men gantz anders arrangirt seyn wenn sie die Welt sehen sollten, denn in Manuscripten sind viele unntze Sachen und sehr ofte uniformes d’Inscriptions und ennuyrte Repetitions.

A. S.

Den 12 Apr 1769.
Перевод:
Прошу прислать мне последние четыре месяца! Говорят, будто эти журналы напечатаны или печатаются, верно ли это? И если вы печатаете что-либо другое, прошу сообщить мне, что именно. Мне кажется, что такие журналы должны быть совсем по-новому подготовлены, если им предстоит увидеть свет, ведь в рукописях много бесполезного, очень часты однообразные записи и утомительные повторения.

А. С.

12 апр<еля> 1769 (нем.).
— 55. Г.-Ф. Миллеру

17 апреля 1769

Ich bitte mir noch ein Monath von Journal zu berschicken. Suchen Sie mir eins aus was merkwrdiger ist und wenn es knnte seyn von der Regirung Michael Feodorowitz. Und wenn es noch lter ist, so ist noch besser.

Sumarocow.

17-ten April.
Перевод:
Прошу прислать мне еще один месяц журнала. Найдите для меня что-либо более достойное примечания и чтобы это было из времени царствования Михаила Федоровича. А если это будет еще старее, тем лучше.

Сумароков

17 апреля (нем.).
55. Автограф — ЦГАДА, ф. 199, оп. 2, No 546, ч. 9, д. 14, л. 6. Впервые: XVIII век, сб. 5. М.—Л., 1965, с. 380.
Судя по датировке просимых материалов (воцарение Романовых), письмо связано с работой Сумарокова над сюжетом трагедии ‘Дмитрий Самозванец’.
— 56. Г. В. Козицкому

4 июня 1769

Милостивый мой государь Григорий Васильевич!
Приложенное при сем к государыне письмо, в котором писано о театре здешнем, прошу всепокорно е. в. вручить и исходательствовать решение. А я скоро поеду в деревню. В письме сем моего интереса нет, а есть публики интерес. Н<иколаю> Н<иколаевичу>1 мой нижайший поклон. Любите меня столько, сколько я вас люблю, а сколько я вас люблю, вы это знаете.
Вашего высокородия верный друг и покорнейший слуга

А. Сумароков.

4 июня 1769, Москва.
56. Автограф — ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 583, л. 308, с пометой Г. В. Козицкого: ‘получено 16 июня’. Впервые: Летописи рус. литературы и древностей, 1862, т. 4, с. 30.
1 Николай Николаевич Мотонис (ум. 1787) и Григорий Васильевич Козицкий (1724—1775) вместе учились в Киевской духовной академии, затем, устроившись в свиту графов Гудовичей, добрались до Лейпцига и стали студентами Лейпцигского университета. Там им удалось получить статус пансионеров Академии наук. Вернувшись в 1758 г. в Россию, они получили звание адъюнктов и место преподавателей латыни и греческого при Академической гимназии и университете. В дальнейшем Козицкий был статс-секретарем императрицы (1768—1774) и сотрудником в ее литературных предприятиях, Мотонис с 1764 по 1775 г. служил в Герольдмейстерской конторе Сената. Оба они занимали заметное место в литературной жизни 1760-х гг. как знатоки древних языков, переводчики античных авторов и тонкие стилисты. По-видимому, они были теоретическими единомышленниками Сумарокова по вопросам языка и стиля, так как он несколько раз апеллировал к их авторитету (притчи ‘Арап’, ‘Порча языка’, статья ‘О правописании’). Они также были активными сотрудниками ‘Трудолюбивой пчелы’ в 1759 г.
— 57. Екатерине II

4 июня 1769

Всемилостивейшая государыня!
Знаю, что в. в. исправление нравов вашего подданного народа всегда присутственно.1 Театр есть училище бродягам по жизни человеческой. Мое стремление с тридцать лет — ко театру, в чем я и неожидаемый в наши времена показал успех. Театр я давно хотел оставить ради множества препятствий. Покойный Волков тому свидетель, что в. и. в. возвратили мною Мельпомену и Талию в Россию при возвращении общенародного спокойства. Я в прошедший год много трудился в сочинениях, от чего начал очки употреблять и поныне стражду зрением. Старость ко мне приступает, бедность меня окружает, злодей мой Арк. Бутурлин душу мою тревожит и день от дня мать мою от меня отводит и делает мне беспокойства бесконечные день и ночь, не памятуя божественного монарша повеления, дабы под опасением е. и. в. гнева бесчеловечных поступков воздержаться,2 хотя я и всеми мерами уклоняюся от варварских его нападений. Но при всех беспокойствах предлагаю о театре, дабы он в Москве не разрушился, ежели не дастся антрепренерам привилегия, а им разглашено, что оная им не дастся, ибо-де театр не фабрика. Фабрика театр, но еще и самая полезнейшая, да и Немецкий театр имел привилегию. Мне чается, государыня, что ‘Семира’ и ‘Синав и Трувор’ больше привилегии достойны, нежели ‘Gesprch im Reiche der Todten’,* да мои же драмы у нас национальные.3 Сказывают то, будто от г. Елагина антрепренерам то объявлено во отомщение, что Титов не правит театром. Титов огорчил и публику и актеров худым смотрением и распорядком.4 Русским маскарадов поручати некому, а театра без сея помощи уставить не можно. Мне маскарады ничто, но без них театра содержать нельзя. А Белемонти дает народу утешения очень хорошие и не такие, как обманщик Локателли. Гр<аф> Петр Семенович так изъяснился мне, что и он и вся Москва благодарны будут, когда Белемонтию надлежащая привилегия дастся.5 А мой интерес, что я не имея над театром помощи и не желая оныя, ежели Елагин не вмешается, помощию гр<афа> Петра Семеновича приведу театр в самое лучшее состояние, а его сият<ельство> гр<аф> Салтыков моих советов опровергать не будет. Итак, я помощию его, только б Елагин не мешался, получу успех. Актеры здешние по письму Елагина безвременно высланы из дома, хотя им в оном жить велено и по именному в. в. указу. Они в отчаянии, и только я их удерживаю, чтобы они не отчаявались и надеялись на материнскую милость обладательницы. Иные поехали в Петербург, будучи подговорены, будто из чужого государства.6 А здесь театр надобнее еще, нежели в Петербурге, ибо и народа и глупостей здесь больше. Ста Молиеров требует Москва, а я при других делах по моим упражнениям один только. Времени кладу я себе еще три года на сочинения, но если сие последнее мое к театру усердие останется суетно, так я принужден буду по долгом от Мельпомены и от Талии терпении по театру замолчать вечно. Исполните, государыня, всей Москвы, гр. П<етра> Семеновича и мое, яко основателя, рачителя и автора драм, желание к пользе и чести нашего века, а сей театр ущерба коронной казне не делает. Вольтер во своем ко мне письме говорит тако: il faut absolument des souverains qui aiment les arts, qui s’y connaissent et qui les encouragent, ils changent les climats, ils font natre les roses au milieu des neiges. C’est ce que fait votre incomparable souveraine. Je croirais que les lettres dont’elle m’honore me viennent de Versailles et que la vtre est d’un de mes confrres de l’Acadmie Franaise.7** Я не ласкаю себя удостоиться, как Вольтер, поцеловать в письме ту дражайшую руку, которую он имел счастие часто целовать, хотя и никогда не видал ваших очей, но почитая себя человеком той же степени, нижайше прошу указать кому-нибудь на сие мое предложение. Удостойте меня в. в. благоволением, дабы я хотя чрез последнего вашего раба мог получить ответствие. А я в моем предложении своего прибытка не имею, а умножения себе славы не требую, будучи ею уже довольно насыщен. Желаю единый пользы моему отечеству. А быть адвокатом Мельпомены и Талии не только в одной России, но и во всей Европе пристойнее всех Вольтеру и мне, так моя дерзость простительна. А в каком состоянии актеры и чего хочет Бельмонти, я при сем прилагаю изображения, полные ясностию. Прошу в. в. о милостивом и полезном решении, не для себя и не за себя. И желал бы, чтобы восставить театр до отъезда моего в сем лете ради поправки моего ослабшего здоровья в деревню, откуда не знаю еще, возвращуся ли я жив, ибо век мой окончевается. А без меня никто театра не восставит во скорое время. Но доколе я жив, а особливо доколе не ссекла меня смерть косою Арк. Бутурлина, преодолевающего все силы мои, и на которого от Бога и от в. в. прошу праведный обороны, буду всегда с непременным моим усердием в. и. в. всенижайший и всеподданнейший раб

Александр Сумароков.

Июля 4 дня 1769
Москва.
Перевод:
* ‘Разговор в царстве мертвых’.
** Совершенно необходимы государи, которые любят искусства, понимают их и им покровительствуют. Они переменяют климат и заставляют цвести розы среди снегов. Именно так поступает ваша несравненная государыня. Можно было бы подумать, что письма, которыми она меня удостоивает, я получаю из Версаля и что ваше письмо написано одним из моих собратьев по Французской Академии.
57. Автограф — ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 583, л 309—310. Впервые: Летописи рус. литературы и древности, 1862, т. 4, с. 30—32.
1 До нас дошло афористически сформулированное мнение Екатерины II о роли театра: ‘Театр есть школа народная, она должна быть непременно под моим надзором, я старший учитель в этой школе и за нравы народа мой ответ Богу’. Подробнее о театральных и драматических воззрениях императрицы см.: Дризен Н. В. Материалы для истории русского театра. М., 1905, с. 98 и далее, 153—162.
2 Предупреждение А. И. Бутурлину не ввязываться в семейные дела Сумарокова содержалось в переписке Екатерины II по поводу жалобы матери Сумарокова. В письме M. H. Волконскому от 3 декабря 1767 г. она писала: ‘Я слышу, что главным орудием неудовольствия матери статского действительного советника Сумарокова на оного сына есть зять их Аркадий Бутурлин. Чего ради призовите его к себе и объявите моим именем, что я с великим неудовольствием то принимаю, что он в то время, как я стараюсь мать с сыном примирить, не перестает всевать между имя еще пущие раздоры и несогласия, и скажите ему, чтоб он впредь от таких богопротивных и развратных поступков воздержался под опасением нашего гнева’ (Осмнадцатый век, т. 1. М., 1869, с. 62).
— 58. Г. В. Козицкому

24 июля 1769

Милостивый мой государь!
За письмо ваше покорно благодарствую. Я болен и в деревне теперь. Письмо мое покорнейше прошу вручить, как и прежнее, за которое нижайше приношу благодарение. H. H. Мотонису мое почтение. А я едва вижу, так мои глаза испорчены, и думаю, что и я скоро буду Омиром в рассуждении глаз, как некий Вас. Петров в рассуждении высокого склада к чести нашего века.1 А я в честь себе то почитаю, что меня любит и почитает Гр. Вас. Козицкий, которого есмь покорнейший слуга и верный друг

А. Сумароков.

Из Серпуховского уезда июля 24, 769
58. Автограф — ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 583, л. 307, с пометой Козицкого: ‘Получено авг. 2 ч<исла>, обверт е. в. поднесен авг. 3 дня, ответ же по высочайшему повелению послан 4 авг.’. Впервые: Летописи рус. литературы и древности, 1862, т. 4, с. 33.
1 Замечание о В. П. Петрове (1736—1799), поэте и личном библиотекаре императрицы, связано, очевидно, с ее опровержением на книгу аббата Шаппа о России ‘Антидот’. К 1769 г. относится основная часть работы над этим сочинением, в которой техническое участие принимал также и Козицкий. Возможно, Сумароков знал о содержании ‘Антидота’ по слухам. Именно здесь появилось сравнение Петрова с Ломоносовым: ‘La force de la posie de ce jeune auteur approche dj de celle de mr. Lomonosow, et il a plus d’harmonie: son stile en prose est rempli d’loquence et d’agrment, sans parler de ses autres ouvrages, en juger par le premier chant qui a paru, sa traduction en vers de l’Enide l’immortalisera, c’est peut-tre un ouvrage unique et dont aucune langue ne saurait en montrer de pareil…’ (По силе поэзии этот молодой автор уже сравнялся с г-ном Ломоносовым, но в его стихах больше стройности, его проза исполнена красноречия и приятности, его стихотворный перевод Виргилиевой ‘Энеиды’, если судить по появившейся первой песне, обессмертит его имя, не говоря о других его произведениях, это, быть может, произведение единственное в своем роде, подобного которому ни на каком ином языке не появится. См.: Екатерина II. Соч., т. 7. СПб., 1901, с. 256).
— 59. Екатерине II

24 июля 1769

Всемилостивейшая государыня!
На всенижайшее мое в. и. в. о установлении здешнего театра предложение я некоторое ответствие чрез Г. В. Козицкого получил. Писанное рукою в. в. ко гр. П<етру> Семеновичу Салтыкову письмо я видел. Гр. П<етр> Семенович, по оному советуя со мной, сколько было можно, нечто ко приступу установления театра учредил. С оберполицеймейстером здешним1 я многое к хорошему порядку расположил, и по согласию с гр. П<етром> Семеновичем я сие дело основал бы совершенно, ежели бы только побочных препятствий тому не было, а особливо в рассуждении сих следующих вещей, которых кроме в. в. решить никто не может. 1) г. Вырубов, которого я в лицо по сие время еще не знаю, требует четвертой части дохода на Воспитательный дом,2 хотя доходы театральные поныне еще меньше, нежели расходы. Здесь же не Париж. Там и много авторов театральных и много любителей театра, между которыми много и знатоков, народа там больше, а Москва всего того лишена, и только люди еще во вкус приводятся. Да и двор обыкновенно в Петербурге, а не в Москве, а Москва от Петербурга далее, нежели Версалия от Парижа. Там Расины, Волтеры и Молиеры, а у нас писатели очень безграмотны, переводы скаредны, подлинники еще хуже, актеров надобно созидать, ибо один Сумароков и один Дмитревский к совершенству театра еще недостаточны, et le reste des acteurs est une chose trs petite, donc il faut crer et les auteurs et les acteurs.* A и Дмитревский, не имея основания от моего наставления, тщетно бы в Париже видел Лекена,3 ибо язык французский с нашим в декламации, как снег с огнем, или хотя немного и поменьше. Сбор на Воспитательный дом странно учреждается здешними оного надзирателями, ибо присланный унтер-офицер стоял во время представления ‘Вышеслава’ между кулисов, переходя с места на место, а каково это бедному автору, прилагающему все силы к театру, и каково мне это тяжко было, это можно вообразить. Театр не Парнасским местом, но некою таможнею казался и отнимал у меня охоту о драмах и помышлять, а я досадовал на те часы, которые меня к Мельпомене послали, и вместо разгорячения своей Музы я чувствовал охлаждение, и омерзение, и раскаяние, что я о Российском Парнасе толико старался, не щадя своего здоровья и глаз, которыми я от прошлого года едва вижу, будучи крайне болен ими в моей деревне, отколе я мысленно взираю ко брегам Невы и вижу и Российскую монархиню, и Российскую Палладу, к которой огорченная моя взывает Муза. Антрепренеры и актеры, гр. П<етр> Семенович, Мельпомена и Талия со мною согласны, но нет театра, о чем будет сия статья. 2) ‘Вышеслав’ и ‘Лихоимец’ представлены здесь были. Публика была довольна весьма.
Актеры мною научены были и уже не так играли пиесы, как прежде, будучи научаемы Титовым, или паче им во всем порчены, а первая актриса столько во своем поведении испорчена, сколько она ко декламации способности имеет.4 Театра без вашего указа не дают, кроме двух разов, когда пиесы мои играны, и то П<етр> Семенович ради моего прошения исполнил, а новый театр поспеет не скоро. Дивно это, что без меня театр был отдан российским актерам и Титову навсегда, а при мне и на время не отдается, а от того новое препятствие. 3) Актер Базилевич еще до моего знакомства с ними из Москвы почти сбежал, и слышно, что Елагин его или принял уже, или принять хочет, а от того здесь новых комедий быть не может, ибо некому роли слуги играть, а в Петербурге довольно и Шуйского. Ежели все сие будет решено, так я, к сентябрю возвратяся из моей деревни, потружуся о театре. А по театру собственно все исправно быть может, ибо, как я уже несколько изобразил, Музы, наместник здешний, полицеймейстер, антрепренеры и актеры со мною в крайнем согласии. Ежели и повеление в. в. тому соотвечать будет, так я уповаю, что вы, государыня, увидев здешний театр, скажете про меня: ‘Спасибо ему’. А сие слово весьма лестно моему любочестию, ибо мое любочестие единственно в том состоит — угождать вам, отечеству и себе. В прочем моего прибытка нет, хотя театр будет, хоть нет. Мое о словесных науках стремление велико. Ах! если бы мне не было препятствий, да еще сильное вспоможение! Которого желая, вручаю себя в. и. в. всевысочайшей милости и щедрому священный вашея особы покровительству в. и. в. всенижайший и всеподданнейший раб

Александр Сумароков.

Из Серпуховского уезда 1769 июля 24.
Перевод:
— а из актеров остальные ничего не значат. Стало быть, надобно созидать и авторов, и актеров.
—
59. Автограф — ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 583, л. 311—312. Впервые: Летописи рус. литературы и древности, 1862, т. 4, с. 33—35. Письмо пришло в Петербург 3 августа, и 4 августа Козицкий доложил о нем императрице. В ответном письме, тоже от 4 августа, он сообщал ее мнение о жалобах Сумарокова: ‘Изволила мне приказать всемилостивейшая государыня написать к вам: 1. Что касается до сбора четвертой части феатрального дохода, о том поговорит сама с И. И. Бецким. 2. Тамошний феатр состоит во власти гр. П<етра> С<еменовича>, он (т. е. Сумароков, — В. С.) может с оным учреждение сделать по своему рассуждению. 3. Как все актеры вольны обязательства делать с кем и где похотят, то у них сего и отнимать не должно’ (Летописи рус. литературы и древности, 1862, т. 4, с. 35).
1 Гр. Василий Иванович Толстой (ум. 1785), который был московским обер-полицмейстером до 1771 г.
2 Вырубов Петр Иванович, капитан Измайловского полка, в 1769—1770 гг. находился в числе опекунов Воспитательного дома в Москве (его портрет из собрания Воспитательного дома см.: Старые годы, 1912, No 5). 25% с суммы театральных сборов отчислялись в пользу Воспитательного дома по указу от 1 сентября 1763 г.
3 И. А. Дмитревский 31 августа 1765 г. особым распоряжением императрицы был отправлен в Париж и Лондон для усовершенствования в актерском искусстве, он вернулся в Россию в ноябре 1766 г. В Париже он познакомился с лучшими актерами театра Французской Комедии — Ипполитой Клерон, Мари Дюмениль и Лекеном, который затем сопровождал Дмитревского в Лондон, чтобы представить его Д. Гаррику. К Дмитревскому-актеру обращены две элегии Сумарокова ‘На смерть Ф. Г. Волкова’ и ‘На смерть Т. М. Троепольской’, высокая оценка таланта Дмитревского дана в стихотворении 1766 г., посвященном очередному представлению ‘Синава и Трувора’: ‘Пуская Дмитревский вздыхание и стон, Явил Петрополю красы котурна он: Проснулся и пришел на Невский брег Барон’ (известный французский актер, ученик Мольера, — В. С.). См.: Сумароков А. П. Избранные произведения. Л., 1957, с. 300. Вторично Дмитревский был за границей в 1767—1768 гг. для найма актеров во французскую придворную труппу в Петербурге.
4 ‘О ‘первой актрисе’ Е. Ивановой см. No 61.
— 60. Г. В. Козицкому

28 января 1770

Милостивый мой государь, Григорий Васильевич!
Вручите мое письмо е. в., только бы не пропуская времени, ибо в том особливая нужда. Ваше благоразумие и ко мне дружба обещают вашему другу, что мое письмо подастся тогда, когда е. в. не отягощена другими делами, дабы оно яснее рассмотрено было. И прошу об ответствии, а я всегда вашего высокородия покорный слуга и верный друг

А. Сумароков.

Января 28 дня 770 г., Москва.
Письмо это о некотором мне жесточайшем по театру нападении актер Шумский1 вам всего яснее истолковать может, а он сегодни едет и у вас явится.
60. Автограф — ЦГАДА, ф. 5, оп. 1, No 113, л. 9. Впервые: Библиогр. зап., 1858, т. 1, с. 431.
1 Шумский Яков Данилович (ум. 1806) — актер придворного театра в Петербурге, известный комик, был знаком Сумарокову еще по труппе Ф. Г. Волкова.
— 61. Екатерине II

28 января 1770

Всемилостивейшая государыня!
Я знаю, сколько важными делами в. и. в. отягощенны, и без нужды крайней я бы не осмелился высочайшую вашу особу трудить. Мой разум перемешан, и я не знаю, как зачать и что писать, ибо кажется мне, что все мое красноречие нанесенной мне обиды ясно не изобразит. Все бы мне было легко, что бы со мною ни сделалося не по Парнасу, а нынешняя моя обида точно троганием Муз, а не прочих дел моих. Я, сообразуя охоту мою к театру со всевысочайшим благоволением, что касалося до моих собственных драм, привел было уже театр в преизрядное состояние. Граф П. С. Салтыков был до сего времени ко мне благосклонен и дней 10 тому назад приезжал ко мне с сыном и приказывал, чтобы поговорить антрепренерам, чтобы актрису первую воздержали,1 которая, как я в деревни своей был, отселе сбежала, о чем от здешней полиции Н. Ив. Чичерину2 сообщено, почему она оттоле от г. полицеймейстера и выслана. А бегала она с зятем покойного А. Мих. Еропкина,3 и который при прочих ее худых поступках ее с круга споил, так что она ежедневно со своими товарищами бранилась, а Апраксин неоднократно был репримандирован от здешнего оберполицеймейстера, ибо он опасался, дабы сей Апраксин не сделал во пьянстве по знакомству с сею актрисою убийства смертного. Захотелося племяннице гр. П. И. Панина и дочери гр. П<етра> Семеновича, обеим дамам отличного достоинства,4 видети трагедию ‘Синава’, которой они не видали (а драма сия в новой эдиции отменна от прежнего),5 и одну новую комедию ‘Три брата’. Я старался актеров научить, ибо они без наставления моего болваны были, а ныне начали было уже быть изрядными актерами, чем вся публика довольна, и доход Белемонтию велик. П<етр> Семенович к удивлению всей публики начал оную актрису жаловать, чего я и не знал и не чаял, ибо отличная дружба ко пьяной и негодной девке несходна с состоянием его сиятельства. Но мне до того нет дела. Но то печально, что сие действие произвело всю его мне обиду. 1) Трагедия и комедия не выучена. 2) Есть контракт у меня с Белемонтием, чтобы без моего согласия моих сочинений не представлять.6 А то сделано точно для того, чтобы актеры были исправно научены, чтобы публике было больше удовольствия, а мне больше чести, ибо я кроме чести с драм моих ничего не получаю. 3) Когда похваляются сочинения, тогда заслуживает автор благодарность, a не ругательство. 4. Душевные силы и любочестие автора возрастают покровительством, а я его имел от покойной государыни и от в. в. имею.
Осталися одни сутки перед представлением ‘Синава’ и комедии. Актриса на репетицию ехать не может, ибо она пьяна, а на другой день с похмелья. Я представлял о том обер-полицеймейстеру, ибо назначенной пиесы и объявленной играть нельзя. Гр. Толстой, человек хороший и исправный, ее прислать хотел, но не мог, ибо гр. Салтыков и ему сказал, что актерам роли он сам раздавать будет и приказывать, что играть и как им декламировать. Гр. Толстой сказал мне, чтоб я переговорил с графом Салтыковым сам. Я приехал, его не было дома. Я пришел к его сыну сделать ему contre-visite, ибо он у меня был. Приехал и отец его. Вшед, закричал на меня с превеликим гневом и еще с большим уничтожением: ‘Для чего ты вплетаешься в представления драм?’ — ‘Ради того, — я, скрепив сердце, отвечал, — чтоб они были хорошо играны’. — ‘Для чего ты в полицию приказы посылаешь?’ — ‘Приказов посылать мне, кроме моих деревень, никуда не можно, а обер-полицеймейстер моей невинности свидетель’. А он сам тут был тогда, и сын Петра Семеновича, и зять А. П. Шувалов, и дочь его, дама разумная и почтенная,7 и все ему после говорили, что он напрасно со мною жестоко поступил. ‘Нет тебе дела до представлений и актеров, не учи их, как играть, им я приказываю. Так-то’. Не подумайте, государыня, что я безмолвствовал перед ним от робости. Нет, государыня, робости в моем сердце нет, мне и милость и гнев гр. Салтыкова не делают ни радости, ни печали, для того я только смолчал, чтоб мне удобнее было искать правосудия. Мало этого. Назавтре подошел ко мне с другою атакою: ‘Для чего сегодни комедия, а не трагедия твоя? ты это запретил?’ — ‘Нет, — я отвечал, — я актеров и не видал, да они ролей не знают, так ради того не играли’. — ‘Я, — говорил он, — назло тебе велю играть ‘Синава’ послезавтра’, — и велел это объявить, что будет трагедия ‘Синав’ и того же автора комедия. Я, не дождався объявления, чтоб мне ругательства не слыхать, уехал, ибо сии речи были в театре, а он сам вышел с этой девкой во время представления комедии из-за кулисов на театр, и все захохотали, ибо он по театру одного только почитателя имеет — надворного советника Голицына, кн. Алексея, который с женою своею всякие наглости мне делал прежде заочно, а не в глаза и который при покойной государыне лет 8 содержался в крепости. Я припадаю ко стопам вашего правосудия, а от театра совсем отступаюся. Мало ради меня этого, чтобы в. в. умягчили на меня гнев его, ибо гнев его мне не нужен, а милость его мне не надобна! То только несносно, что мне эдакое воздаяние за труды, и вместо, чтоб меня ободрять, у меня отъемлет и охоту и честь по поэзии не государь мой, но такой же подданный, как я, и самовластнее и жесточе со стихотворцем известным поступают, нежели Нерон. Но тот был римский император, однако и тот, кроме Лукана, всех стихотворцев ободрял.8 Гр. Толстой представлял то, что контракта, данного и объявленного от полиции, нарушить нельзя. Бельмонти нарушать и не думывал, ибо он под честным словом обязался моих драм без моего согласия не играть. Да ему же и доходнее, когда хорошо по моему наставлению играют. Я многим сенаторам это заявлял и в главную полицию о нарушении контракта писать буду на первой почте, а обер-полицеймейстер также ради своей очистки писать хотел. Однако граф Салтыков с криком приказал: ‘Я так хочу, играй, не смотря на автора!’ Est-ce une chose usite dans quelque endroit dans L’Europe? Est-ce seconder la protection de votre majest que vous avez pour les beaux arts? Est-ce encourager les potes?*
Я четыре дни от сей досады болен и, может быть, умру, не дождався милостивого от в. в. ответа. Voil la lettre de m-r Voltaire. Cette lettre et le souvenir, quelle estime mme au commencement avait cette tragdie, me font pleurer. La recension de Paris en touchant cette pice m’a lev jusqu’au ciel. L on dit c’est un monument de la gloire du rgne de l’impratrice Elisabeth.9** A чтобы и в ваше владение новость на российском театре произвести, так я старался сделать еще новую трагедию ‘Psewdo Demetrius’, и помешал мне в денуементе10 сей грозный гр. Салтыков: это новое мне оскорбление. А в великий пост я еще новую пиесу сделать хотел, ибо я зимою охотник работать, и хотел еще года четыре работать, получив великую охоту, а особливо делать комедии, а материи в Москве к тому много. А чтоб стали на меня сердиться, этого я не страшился, но от сего дня страх на меня напал, хотя я и не боязлив, а страх от того, что мое любочестие наглостей терпеть не может. Ежели я пишу неправду, лишите меня вечно своей милости, а ежели правда сыщется по свидетельству полиции и антрепренеров и по свидетельству его сына, дочери и зятя, так обороните меня от сего человека наглого. Он на камердинера своего так за парик гневаться может, а не на меня за мои труды, за труды такого человека, которого имя долее на свете пребудет, нежели его. Помилуйте меня, государыня, а я
Не емлю сил вельмож вокруг стоящих трона,
И от предписанна рукой твоей закона
&nbsp, Из ‘Вышеслава’. 11
Контракты не рушатся и в деньгах, а трагедии мне дороже денег. Печально мне будет, ежели сия моя обида не будет ясно изображена в. в. правосудию, а он, когда ему это с рук сойдет, меня проглотит. Я надеюся на Бога и на ваше правосудие.
В. и. в. всеподданнейший и всенижайший раб

Александр Сумароков.

Января 28 дня 1770 г., Москва.
Перевод:
* Может ли подобное где-нибудь в Европе быть? Это ли значит содействовать покровительству, какое в. в. оказываете искусствам? Это ли поощрять поэтов?
** Вот письмо г. Вольтера. Его письмо и память о том, какой успех имела эта трагедия с самого начала, заставляют меня плакать. В парижской критике, говоря об этой пьесе, превознесли меня до небес. Там сказано что она — памятник славного царствования императрицы Елизаветы.
61. Автограф — ЦГАДА, ф. 5, оп. 1, No 113, л. 10—11 об. Впервые: Библиогр. зап., 1858, т. 1, с. 431—435.
1 Первой актрисой московского театра в 1760-е гг. считалась Елизавета Иванова. В связи с постановкой ‘Синава и Трувора’ она написала Сумарокову извинительное письмо, в котором ссылалась прежде всего на принуждение со стороны Салтыкова, а свою дурную игру объясняла нездоровьем. Подобный же случай притворства известен и по ее службе в придворном петербургском театре, куда она перешла с 1 января 1773 г. В 1783 г. она получала 950, а в 1799 г. — уже 2000 руб. с одним бенефисом в год (Архив Дирекции имп. театров, т. 3. СПб., 1892, с. 29—30).
2 Чичерин Николай Иванович (ум. 1782) был генерал-полицмейстером в Петербурге с 1764 по 1777 г.
3 Зять А. М. Еропкина — граф Михаил Федорович Апраксин (1744—1806), сын известного сподвижника Петра I, женатый на одной из дочерей Еропкина (Долгорукий П. Русская родословная книга, т. 2. СПб., 1855, с. 116).
4 Племянница П. И. Панина — Екатерина Александровна Куракина (1735—1802), по мужу Лобанова-Ростовская, дочь Салтыкова — Варвара Петровна Голицына, которой Сумароков посвятил элегию ‘на преставление двоюродной ее сестры графини Марьи Владимировны Салтыковой’ (ПСВС, т. 9, с. 88).
5 Об особенностях этого издания см.: Стенник Ю. В. Две редакции трагедии А. П. Сумарокова ‘Синав и Трувор’. — В кн.: XVIII век, сб. 6. М.—Л., 1964, с. 247—257.
6 Текст этого первого соглашения с Бельмонти о постановке пьес Сумарокова не сохранился. Известно, однако, что он был послан при этом (или следующем) письме к императрице для доказательства правоты требований Сумарокова и возвращен ему Козицким при ответном письме от 15 февраля (Библиогр. зап., 1858, т. 1, с. 452). Впервые ссылка на контракт, заключенный Сумароковым, с одной стороны, и Бельмонти и Чинти, с другой, была сделана в объявлении ‘От актеров Российского театра’ о постановке ‘Семиры’ 22 декабря 1769 г., явно составленном самим Сумароковым: ‘Автор оной драмы покорнейше просит публику о благоволительном слушании, дабы мог он давати свои драмы и впредь ради удовольствия зрителей… А в противном случае ни одной трагедии и ни одной комедии сего автора без присутствия двора при жизни авторовой в Москве представлено не будет. А содержатели театра с ним письменно осязались, чтоб без его согласия его сочинений не представлять, чего они и без обязательства делать не могут’ (Майков Л. Н. Очерки по истории русской литературы XVII—XVIII столетий. СПб., 1889, с. 322).
7 Сын П. С. Салтыкова — граф Иван Петрович Салтыков (1730—1805), впоследствии генерал-фельдмаршал, зять — граф Андрей Петрович Шувалов (1743—1789), поэт, близкий к литературному кругу Вольтера, вернулся из Парижа в Россию в 1766 г., был женат на другой дочери Салтыкова — Екатерине Петровне.
8 Римский поэт-эпик Лукан (39—65) потерял расположение Нерона, как только император, сам занимавшийся стихотворством, убедился в его большом поэтическом таланте. Лукан покончил с собой во время заговора Пизона.
9 Вместе с данным письмом Сумароков отправил Екатерине II копию с письма Вольтера от 26 февраля 1769 г. (ЦГАДА, ф. 5, оп. 1, No 113, л. 12—13, первоначально напечатано при издании трагедии ‘Дмитрий Самозванец’, затем вошло в четвертый том ПСВС, см. также No 57). ‘Парижская критика’, т. е. рецензия на ‘Синава и Трувора’ в ‘Journal etranger’ (см. No 64).
10 Завершение, ‘развязка’ (франц. dnouement).
11 Приноровление цитаты из д. 2, явл. 6 трагедии ‘Вышеслав’ (монолог Вышеслава):
И знал бы, что сужу обидчика не я,
Но сам обидимый обидчику судья,
Не емля сил вельмож, вокруг стоящих трона,
Но от предписанна рукой моей закона.
— 62. Дж. Бельмонти

30 января 1770

A. M. Belmonti.
J’ai pris aujourd’hui la mdecine ordonne par le stab-chirurgien de son excellence le marchal, et il m’a ordonn de ne me fcher pas, mais vous avez envoy exprs la publication qu’on donnera mes pices malgr moi. Vous rpondrez devant la justice et vous me payerez de votre bourse, si je veux, parce que vous avez manqu, et votre honneur n’est plus honneur: vous l’avez perdu en donnant parole d’honneur que vous avez rompue. Si vous dites que c’tait par ordre du marchal: le marchal est sous les lois, mais non pas les lois sous lui en mme temps. Il est le premier seigneur dans la ville de Moscou, mais les Muses ne sont pas sous ses commandements. Mes drames sont moi et le thtre, les habits, la musique etc. sont vous. Quel pouvoir a donc le marchal de faire jouer mes pices selon sa bonne volont? Montrez-lui, si vous voulez, cette lettre. Je le respecte comme grand gouverneur de la ville capitale, mais non pas comme le gouverneur de mes Muses, et par consquence du ct de la place qu’il occupe je le respecte, et du ct de la posie, je m’estime plus que lui. Et pour sa grce, je ne la cherche pas.

Soumarocow.

Le 30 Janvier 770.
Перевод:
Г<осподину> Бельмонти.
Я сегодня принял лекарство, прописанное мне штаб-хирургом его сиятельства фельдмаршала, и он предписал мне не раздражаться, а вы нарочно прислали извещение, что пиесы мои будут играны вопреки моей воле. Вы будете за это отвечать перед правосудием и расплатитесь со мною кошельком своим, если я пожелаю, потому что вы поступили недостойно и чести лишились, вы ее потеряли, нарушив данное мне честное слово. Скажете ли вы, что причиною тому — приказ фельдмаршала? Фельдмаршал подчиняется законам, а не законы ему. Он первый вельможа на Москве, но Музы не в его власти. Вам принадлежат театр, костюмы, музыка и проч., а мои драмы — моя собственность. Какое же право имеет фельдмаршал ставить мои сочинения по своей воле? Покажите ему, если хотите, это письмо. Я уважаю его как верховного правителя столичного города, но не как правителя Музам моим, и следовательно, в рассуждении места, которое он занимает, я его уважаю, а в рассуждении поэзии я уважаю более себя, нежели его. А милости его я не ищу.

Сумароков.

30 января 1770.
62. Автограф — ЦГАДА, ф. 1271, оп. 1, No 29. Впервые: Глинка С. Н. Очерки жизни и избранные сочинения А. П. Сумарокова, ч. 1. СПб., 1841, вклейка-факсимиле, с. 101 — русский перевод. Вторично без указания источника текста: Рус. архив, 1907, No 12, с. 463—464.
— 63. Г. В. Козицкому

1 февраля 1770

Нижайше прошу вас, милостивый мой государь, Григорий Васильевич, вручить мое письмо, доколе на первое ответ не воспоследует.

Покорнейший слуга А. Сумароков.

Почта уходит, так я поспешил.
Февраля, 1 дня, 770. Москва.
Когда е. в. изволит вам отдать мои стихи, прошу оные напечатать.
Покорно прошу императорскую Академию в четверку сих моих стихов напечатать триста экземпляров, а корректура поручается Г<ригорию> Васильевичу Козицкому.

А. Сумароков.

Сие письмо я, спеша, забыл положить в обверт на всевысочайшее имя, прошу при подании письма и сие письмецо подать. За сию актрису стало все дело, а она сама меня оправляет.
Ваше превосходительство, милостивый государь, Александр Петрович!
Ета правда, что в болезни моей пачти насильно меня приневоливают играть, а господа актеры толкуют в дурную сторону, и содержатели подозревают меня, что бутто болезнь мая от вас или вам в угождения, и так я играю севодни для тово только, чтоб вас в ето не мешали, притом уверяю, что Ильмена1 столь же безчувствительна будет, сколь и без желания сочинелева представляется, что и увидите.
Остоюс ваша навсегда покорнейшая услужница

Елизавета Иванова.

63. Автограф — ЦГАДА, ф. 5, оп. 1, No 113, л. 17, 27, 28. Впервые: Рус. беседа, 1860, т. 2, кн. 20, с. 244—245. Последовательность написанных на отдельных листках записок устанавливается по соотношению их с письмом к Екатерине II. В сопроводительных записках к Козицкому имеются в виду письма к ней от 28 января и 1 февраля, вложенная во второе письмо элегия ‘Все меры превзошла теперь моя досада…’ и приложенное официальное отношение в Академию наук с просьбой напечатать стихи. Последняя приписка Сумарокова находится непосредственно на подлинном письме Ивановой, которое должно датироваться вечером 31 января. Как сообщал в ответном письме от 15 февраля Козицкий, стихи не были ему возвращены (Библиогр. зап., 1858, т. 1, с. 451), при жизни Сумарокова не печатались, но были известны в списках.
1 Ильмена — героиня трагедии ‘Синав и Трувор’.
— 64. Екатерине II

1 февраля 1770

Всемилостивейшая государыня!
На прошедшей почте отправлено от меня к в. и. в. всенижайшее мое прошение, которое изъясняя вторично, припадаю к стопам в. в. Не поставьте изъяснения мои родом дерзости, когда я, жалуяся, выговорю о характере гр. Салтыкова точно, но он такой же подданный, как я, и не государь мой. Каков его ум, вы это знаете, незнание его, упрямство и грубость несносны, а паче когда он несколько разогрет питьем, а это ежедневная его забава. В. в. известны, что я о привилегии театра, любя мою профессию, старался: актеров некоторых я несколько обучил. Назначил выучить ‘Синава’: актеры некоторые еще на трагическом и театре не бывали. Комедия в Москве никогда не была представлена. Гр. Салтыков за то одно прогневался, что я ослушную актрису на репетицию от гр. Толстого требовал и сказал ему, что он сам как, и что, и кому играти прикажет, хотя ему поручена Москва, а не Музы. Поделав мне грубостей тьму, которых я больше от него терпеть ни под каким видом не стану, сказал мне наконец: я-де, назло тебе, твои драмы все играть велю, — и когда актеры и содержатели ему представляли, что они играть исправно не могут, велел объявить, ни на что не смотря, что такие-то пиесы играны будут. А вчера ‘Синава’ действительно и играли, но так скаредно, что описать не можно. А чтоб без моего согласия моих драм не представлять, содержатели в том со мною обязалися письменно, и обязательство в Московской полиции явлено, но он ни моего прошения, ни отговорки содержателей, ни неудобности от актеров, ни святости контракта не принял, крича еще публично при обер-полицеймейстере: ‘Я контракты передеру’. А когда я представлял, и обер-полицейместер — я, что я к в. в. мою жалобу отправлю, а он, что о том в главную полицию станет писать, ибо святость контрактов и установление законов нарушается, — так он отвечал: ‘Пишите, куда хотите’, — ответ весьма непристойный. Вся Москва собралася видеть паче мне ругательство, нежели ‘Синава’, — кроме меня, ибо я не был, лежа от отчаяния в постеле, чему свидетель штаб-лекарь его, гр. Салтыкова, и ожидал он того, что у меня паралич будет, отчего я и теперь крайне болен, и ежели я от такого насилия умру, так, по крайней мере, желаю того, чтоб толико труждавшиеся во словесных науках люди смертию моею изобразили то, можно ли при таковых невежеством, упрямством, упрямством и грубостию, начальниках процветати в России свободным хитростям. Колико я правдолюбив и честен, я свидетельствуюся графом А. Г. Разумовским, от которого я и во младости моей, быв при нем долгое время, ни малейшего не получал реприманда. А от Салтыкова, которому ни до поэзии моей, ни до драм, а особливо по его в науках крайнему незнанию, за что мне безвинно терпеть? Ибо он о том, чт науки, и понятия не имеет, а победы его, одержанные по неисповедимым судьбам Божиим, во словесные науки не входят,1 ниж его здешнее начальство, parce que les ttes couronnes mmes ne forcent point les Muses et encouragent les potes, s’ils veulent que les beaux arts fleurissent dans leurs pays et portent les fruits pour la gloire de ceux qui les protgent.2 * Актриса за которую дело стало, была больна, ее он приневолил играть, почти держав, яко под караулом, при театре. Сама та, за которую дело стало, ко мне при сем приложенное письмо пишет, меня оправляет и пишет то, что играть не может.3 Ради того ли я трудился? Я от театра отступаюся, ибо трудно противу невежества прати, и за что мне, вместо благодарности, терпети гонения? А если я хотя мало в сем деле винен, прикажите меня безо всякий пощады казнить. Если ж невинен, так защитите меня. Я не о том прошу, чтобы в. в. меня ему рекомендовали: это бы так было, ежели бы просил меня мой крестьянин, чтобы я его рекомендовал моему прикащику, ибо монархи подданных подданным не рекомендуют. Мы все дети и подданные в. в., а вы всем нам мать и государыня. Я прошу, чтоб его унять, а меня защитить. Дочь моя его так напугалася, что больше в ложе своей не садится, ибо моя ложа ему в соседстве. А я его не боюся, а боюся того, чтобы мне не преступить никогда моей должности: а молчать перед ним за что, когда он, нарушая контракты, на меня кричит и меня за мои труды ругает? Я подданный ваш, а не его, хотя он и кричит: ‘Я так хочу, и я так приказываю’. Он полномочие имеет, однако полномочие его под законом, а не над законом, а что он не в силу законов приказывает и в нарушение оных, так я его приказов и почитать не должен, а контракты драть и нарушать контракты законы не позволяют.
В Париже напечатано, а Г. В. Козицким переведено и напечатано в академическом журнале так: за ‘Синава’ должна Россия г. Сумарокову приносить благодарение, сия драма есть монумент основанных наук Петром Великим и процветающих под покровительством его всеавгустейшия дщери. А мне Россия по милости П. С. Салтыкова приносит благодарение такое, что вся Москва на зло мне собрана, а начальник Москвы дует на меня геенною. Собранные деньги за ‘Синава’, ибо против воли моей контракт Белмонтием нарушен, должен получить я. Ибо кто мою продаст лошадь, так не тот, который без ведома продал, но чья лошадь, деньги получить должен, и закон, и гражданский и естественный, так изображают. А что П. С. Салтыков велел контракт нарушить, то не отговорка: пускай бы Бельмонти и прав был, но деньги за непозволенную драму удержать не должен, ибо они мои. О сем я в. в. всенижайше прошу. А стихи сочиненные всенижайше прошу, просмотрев, приказать отдать Г. В. Козицкому, а в них против особы Московского начальника ничего нет, а писано только против злодеев наук. На все сие я жду всемилостивейшего решения, ибо мне осталося только просить у Бога и у вас помощи или в отчаянии умереть. Впрочем, мне и все духовные и все знатные светские приятели.
В. и. в. всенижайший и всеподданнейший раб

Александр Сумароков.

Февраля 1 дня, 770,
Москва.
Все меры превзошла теперь моя досада,
Ступайте, фурии, ступайте вон из ада,
Грызите жадно грудь, сосите кровь мою!
В сей час, в который я, терзаясь, вопию,
В сей час среди Москвы ‘Синава’ представляют,
И вот как автора достойно прославляют:
‘Играйте, — говорят, — во мзду его уму,
Играйте пакостно за труд назло ему’.
Сбираются ругать меня враги и други,
Сие ли за мои, Россия, мне услуги!
От стран чужих во мзду имею не сие.
Слезами я кроплю, Вольтер, письмо твое.
Лишенный Муз, лишусь, лишуся я и света.
Екатерина — зри, проснись — Елисавета,
И сердце днесь мое внемлите вместо слов!
Вы мне прибежище, надежда и покров.
От гроба зрит одна, другая зрит от трона:
От них и с небеси мне будет оборона.
О Боже! видишь ты, колика скорбь моя:
Зришь ты, в коликом днесь отчаянии я:
Терпение мое преходит за границы,
Подвигни к жалости ты мысль императрицы!
Избави ею днесь от варварских мя рук,
И от гонителей художеств и наук!
Невежеством они и грубостию полны.
О вы, кропящие Петрополь, невски волны!
Сего ли для, ах, Петр храм Музам основал!
Я суетно на вас, о Музы, уповал!
За труд мой ты, Москва, меня увидишь мертва:
Стихи мои и я — наук злодеям жертва.
А. С.
Перевод:
* потому что и самые венценосцы не понуждают Муз и ободряют поэтов, ежели хотят, чтобы искусства цвели в их странах и приносили плоды во славу тех, кто им покровительствует.
64. Автограф — ЦГАДА, ф. 5, оп. 1, д. 113, л. 22—23 (письмо), 22—26 об. (стихотворение). Впервые: Рус. беседа, 1860, т. 2, кн. 20, с. 238—244.
1 В 1759 г. русские войска под командованием П. С. Салтыкова в битве при Кунерсдорфе нанесли тяжелое поражение прусской армии во главе с самим Фридрихом II. Что касается уровня образования Салтыкова, то оно было предметом распространенных насмешек. С. А. Порошин записал в дневнике разговор И. Г. Чернышева и Н. И. Панина о том, что С. Н. Мордвинов (адмирал), учившийся во Франции вместе с П. С. Салтыковым, так и не выучился французскому языку. Сравнивая же их, Панин добавил: ‘Морской-ат еще не лучше ли, потому что что-нибудь да выучил, а тот уже совсем ничего’ (Порошин С. А. Записки… СПб., 1881, с. 524).
2 Письмо актрисы Ивановой Сумароков забыл вложить в конверт и дослал при записке к Козицкому (см. No 63).
3 Сумароков пересказывает заключительную часть рецензии в ‘Journaletranger’ в переводе Козицкого: ‘Благородство характеров, истина в рассуждениях и в выражении страстей великое искусство — все сие приносит российскому автору пред всем просвещенным светом похвалу, которой он по справедливости достоин… Сия господина Сумарокова драма в отечестве его великий успех имела, а мы не сомневаемся, что и на других театрах не сделает она ни малейшего ущерба чести авторовой, по крайней мере отечеству стихотворца славу принесет, как произведшему на свет такого стихотворца, который живым примером показывает о успехах наук, введенных Петром Великим и процветающих под покровительством августейшей его дщери’ (ПСВС, т. 10, с. 188, 190). См. также No 33, 39.
— 65. Г. В. Козицкому

25 февраля 1770

Милостивый мой государь Григорий Васильевич!
Писание е. в., и ваше при том, я получил. За труды ваши я покорно благодарен. О трагедии новой многое написал бы я, да почта уйдет. Эта трагедия покажет России Шекспира,1 но я ее изодрать намерен. Однако вы ее, когда отделается, увидите.
Хлопоты лишают меня удовольствия литеральной с вами переписки, могущей публике принести пользу, но то ради пользы многих и ради умножения нашей чести будет. Н<иколаю> Николаевичу2 и супруге его поклон.
Вашего высокородия до гроба моего покорнейший слуга и вернейший друг

А. Сумароков.

25 февраля 1770 г.
Письмо е. в. прошу подать.
65. Автограф — ЦГАДА, ф. 5, оп. 1, No 113, л. 24. Впервые: Библиогр. зап., 1858, т. 1, с. 452.
1 ‘Трагедия новая’ — ‘Дмитрий Самозванец’, о дошедших до Петербурга слухах, что Сумароков над нею работает, упоминал Козицкий в письме от 15 февраля (Библиогр. зап., 1858, т. 1, с. 451).
2 Николай Николаевич — Мотонис.
— 66. Екатерине II

25 февраля 1770

Всемилостивейшая государыня!
Писание в. в. меня крайне обрадовало, ибо я удостоился во своем кабинете поцеловать руку моей государыни, но, с другой стороны, я в ту же минуту и опечалился, увидя, хотя и умягченный милосердием, гнев моей монархини. Споров, государыня, преслушания и непочтения графу Салтыкову от меня не было, сын его, дочь, обер-полицеймейстер и многие тому — а потом по слуху и вся Москва — свидетели. Да мне ж до театра, кроме моих драм, и нужды нет, а видеть мои сочинения, писанные трудом и обещающие мне славу, во представлении актерами без репетиций, из которых двое никогда трагедий не игрывали, видеть — и не терзаться невозможно. Quand on voit dchirer ses enfants chris, est-ce un temps qu’on ne crie et qu’on se tat, mais moi avec toute ma sensibilit je n’ai pas ouvert la bouche, quoique mon coeur frmissait et tout mon sang tait glac.*
Шувалов-зять сам тому свидетель. Но я на Шуваловых не ссылаюся, ибо отец его, мать, брат и он сам — мои злодеи. Те были за то особливо, что они хотели меня сделать себе противу графа Разумовского злодеем и не сделали, да и еще за многое, чего я напоминать не хочу, ибо и усердие мое к особе… Но я то оставляю. А Андрей Петрович предо всею Европою в разных местах меня ругал, написал, наконец, обо мне: un copiste insens du dfaut de Racine,** a внизу во примечаниях и имя мое включил в оде, которою он и Россию изрядно потчивал.1 Но я все терпеть должен, когда так судьбина хочет. Изволите, всемилостивейшая государыня, в писании своем так изображать: я-де советую вам во споры такие не входить. Но я, конечно, обнесен в. в., ибо я ни в чем гр. Салтыкову не спорил и ничего ему не отвечал, а ежели это неправда, так я не только какому названию, но наказанию смертному себя подвергаю. А ежели правду доношу, так я ни малейшего гнева не заслужил. А я и самую смерть меньше ставлю, нежели единый вид гнева вашего, ибо коль велико мое ко священной особе в. в. усердие, так велик и страх мой раздражить мою государыню, которая от начала единственное мое была покровительство и единственная надежда во все времена и сверх того еще покровительница Музы моей. Отныне, государыня, пускай приказывает его сиятельство генерал-фельдмаршал представлять мои драмы, как он изволит, чего я никогда не ждал, ибо я их писал ради чести моей и моего отечества, а не на ругательство себе. А чтоб они играны были, так они ради того и писаны. Но следует ли из того, чтоб их играть на досаду мне? А я ему, графу Салтыкову, кроме почтения и усердия ничего не учинил. Не будет от меня больше никакого спора, но не было и прежде. Но заслужил ли я сие, чтобы моими сочинениями делать мне досады? Это мне вместо эстампа или станца от его сиятельства среди Москвы пожаловано.
Я еще повторяю: прикажите меня лишить чести и жизни, ежели я ему хотя малейшее явил противоречие и ежели я не молчал тогда, когда он на меня, как на крестьянина своего, кричал, не ведая за что, и чрез два дни потом сказал еще, что он пиесу играть прикажет назло мне, хотя она выучена, хотя нет. Больше я актеров учить не буду, а сколько я их научил, то вся Москва видела. Единого того только жаль, что моя новосочиняемая трагедия и, может быть, лучшая, est arrte dans le dnouement, *** и что его сиятельство дней семь на то оставленных у меня отнял, и от того сия пиеса, по присловице, положена в долгий ящик. А докончать, выпустить и отдать ее на поругание и ради такого воздаяния, какое я от его сиятельства получил, совсем несходно с чаемым хорошими авторами успехом. Не только я, но Херасков, Майков и Тредьяковский такого успеха, какой я в Москве получил, не ожидали, хотя когда Хераскова трагедию играли здесь в честь ему — и вся смеялася публика.2 Я опасаюся, чтоб и сие мое письмо не подало причины подумать того, что я излишним чувствием его наполнил, всеконечно склад мой чувствительности той не изображает нимало, которою мое преисполненно сердце. Я все готов терпеть, о едином только всенижайше прошу, чтоб гнев в. в. пременен был в то милосердие, которое единственно и мою Музу и меня оживляло, а я желаю или смерти, или милостивого невинному себе ответа. Сия едина надежда меня питает. По сие время чаял я, что я в. в. раздражить ничем не могу, и хотя малый гнев ваш великою умягчен милостью во полученном от в. в. писании, но мне и малейшая крупинка вашего гнева кажется Кавказом, ибо сколь велико мое к вашей священной особе усердие, толико много опасаюся я малейшее пятнушко гнева вашего видети в милосердии вашем, мне являемом. Бог и вся Москва, видя мою невинность, свидетельствовать могут. Да и сам граф Салтыков признавается келейно, что он поступил неправедно, а контрактов нарушение есть нарушение спокойства и безопасности. Бог всевидец: мою невинность Он видит, Он меня помилует и преклонит сердце ваше к тому покровительству, кое я всегда имел, а я ласкаю себя прежде всемирного праздника пасхи поцеловать при милостивых изображениях начертание руки вашей и сказать: во истину воскрес я.3
В. и. в. всенижайший и преданнейший раб

Александр Сумароков.

25 февраля 1770 г., Москва.
P. S. Позвольте, государыня, к письмам моим сей эпилог приложить. Если бы я, имея право яко автор и сверх того имея контракт и спорив противу его сиятельства, дабы невыученную драму прежде выучить и потом представить, и тогда б я винен быть не мог. Но я и того не учинил и только тем довольствовался, что я не показал ни малейшия чувствительности не только словом, но ниже миною. Гр. Салтыкову я ни преслушания, ни неучтивства не сделал, а он не теми словами и не тем тоном тогда говорил, как в. в. донесено. Впрочем, пускай он по великости сана своего и по славе великий господин и сверх того еще великий человек. Ежели великие люди могут утеснять невинных авторов, приносящих отечеству своему честь и славу, какую приносят и полководцы, так:
Велики имена, коль нас не утешают,
Великостью своей нас только устрашают 4
Следовательно, должно от него бегать, а Музы до сего дни нигде еще страхам и принуждению подвержены не были.
Наконец, прикажите, государыня, растерзать тело мое, сколько его сиятельство ныне мой дух терзает, ежели я хотя малейшее по делу сему заслужил огорчение. Ваше писание в воскресенье здесь мною получено,5 а к вечеру в понедельник копиями вся Москва ко удивлению и к мучению моему наполнена была. А потому, что люди здесь по большей части безграмотны, так по их толку я стал всемирно репримандерованный человек, чего я никогда не ждал, не уповал. Как то ни есть, о последней милости от искреннего моего сердца припадаю со слезами ко стопам не винностию моею, но моим несчастием прогневанной государыни, перед которой я ни мыслию моею не грешен, и прошу: я не только помышлять о театре, но ниж на свете остаться уповаю, так ради спасения могущих по мне быть сносных рифмотворцев, прикажите по смерти моей исследовать по делу сему мое преступление, а потому что дочь его, гр<афа>, сын и все ясные моей невинности свидетели. Ежели я найдуся прав, не оставьте, государыня, по мне моих домашних, дабы они по миру не ходили. А я, устремився на Парнас и быв в таких обстоятельствах, где бы я и без неправды нажиться мог, оставлю по себе нищету, долги и голую славу, которой прах мой во гробе чувствовать не будет и которая в потомстве толико похвалы принесет моему имени, колико по милости его сиятельства мне огорчения нанесла. Я никакого требования, ни жалобы больше не приношу и приносить не хочу, да мне же и не отмщение на Парнасе потребно было, но защищение и оборона. А гневаться на меня и меня ругать, и словами и делом, по Парнасу его сиятельству больше не за что, ибо достоин бы я был осуждения, ежели бы я после такого грому и когда мне сказано: не вплетайся в театр, а до актеров тебе никакого дела нет, — толико мало имел любочестия и опять бы к непорученному мне театру возвратился, страдав в Петербурге от Елагина, а здесь от его сиятельства гр. Салтыкова. Не забудьте моего прошения по смерти моей, а я ни наказания, ни смерти нимало не боюся, страшуся только потерять милость моей государыни, к которой я всем сердцем и всем помышлением прилеплен, ибо я и Бога не раздражаю не из страха, но из любви. Сие есть правило честных людей.
Перевод:
* Можно ли не кричать, а безмолствовать, когда видишь, как терзают любезные детища твои! Но я при всей моей чувствительности не открыл рта, хотя сердце мое содрогалось и кровь холодела.
** бессмысленный копиист Расиновых ошибок.
*** остановлена перед самой развязкой.
66. Автограф — ЦГАДА, ф. 5, оп. 1, No 113, л. 48—49 (письмо), 31—31 об. (‘эпилог’). Впервые: Библиогр. зап., 1858, т. 1, с. 453—455.
Два предыдущих письма Сумарокова к Екатерине II (No 61, 64) поступили к Козицкому с одной и той же почтой, в его бумагах сохранилось несколько записей на отдельных листках, связанных с представлением этих писем императрице. Это пояснительная записочка самого Козицкого: ‘От Александра Петровича Сумарокова вчера по почте полученные’, на ней рукой Екатерины помета: ‘Сумароков без ума есть и будет’ (Рус. беседа, 1860, т. 2, кн. 20, с. 245—246, ЦГАДА, ф. 5, оп. 1, No 113, л. 17). 15 февраля 1770 г. императрица отправила Сумарокову следующее письмо: ‘Александр Петрович! Первое ваше письмо от 26 генваря (на самом деле от 28 января, — В. С.) мне удивило, а второе от 1 февраля еще больше, оба, понимаю, содержат жалобу на Бельмонта, который, однако, следовал приказаниям графа П. С. Салтыкова. Фельдмаршал желал видит трагедию вашу, сие вам делает честь. Пристойно было в том удовольствоват первого на Москве началника. Естли же граф Салтыков заблагорассудил приказат играт, то уже надлежало без отговорок исполнить его волю. Вы более других, чаю, знаете, сколь много почтения достойны заслуженные славою и сединой покрытые мужия и для того советую вам впред не входит в подобные споры, чрез что сохраните спокойство духа для сочинения, и мне всегда приятнее будет видит представлении страстей в ваши драммы, нежели читать их в писмах. Впрочем остаюсь к вам добросклонна’ (Чтения О-ва истории и древностей российских, 1860, кн. 2, с. 238, также: Сборник рус. ист. о-ва, 1874, т. 30, с. 17—18). Впервые письмо стало известно в 1812 г. во французском переводе по ‘Correspondance littraire de Grimm et de Diderot’. Русский перевод был сделан П. А. Вяземским по тексту этого издания с пространным комментарием (Вестн. Европы, 1818, No 49, с. 170—173). Затем С. Н. Глинка перепечатал текст из ‘Correspondance littraire’ как оригинальный текст письма Екатерины II, сопроводив его собственным переводом, это дало основание комментаторам считать первоначальным именно французский текст. Между тем в бумагах Козицкого сохранился русский вариант письма, приведенный выше (ЦГАДА, ф. 5, оп. 1, No 113, л. 15—15 об.). Почерк, характерные для орфографии Екатерины II ошибки в согласованиях и пренебрежение знаком ‘ь’ (вместо него почти всегда стоит ‘ъ’) не оставляют сомнения, что это опрятный черновой автограф. Можно, таким образом, думать, что подлинное письмо Екатерины к Сумарокову было написано по-русски.
1 Сумароков называет основных представителей разветвленного семейства Шуваловых — Мавра Егоровна Шувалова (урожд. Скавронская), графы Петр и Александр Ивановичи, их двоюродный брат Иван Иванович Шувалов, Андрей Петрович приходился ему двоюродным племянником. Сумароков вспоминал как покровительство, оказывавшееся Шуваловыми Ломоносову, в противоположность ему, Сумарокову (см. его письма к И. И. Шувалову), так и — говоря об ‘усердии своем к особе’ — их решающую роль в деле канцлера А. П. Бестужева-Рюмина, направленном против Екатерины II, тогда великой княгини. В числе подозреваемых и допрошенных в этом процессе был и Сумароков. Противопоставление Сумарокова и Ломоносова нашло отражение в его ‘Письме молодого русского вельможи к ***’ (‘Lettre d’un jeune seigneur russe M. de***’, 1760), где он писал о Сумарокове: ‘Неспособный подняться до Корнеля, он избрал в образец Расина, сухость его воображения искупается живостью мысли… Его можно упрекнуть в копировке недостатков своего образца, в подражании ему даже в слабостях…’ (XVIII век, вып. 1. М.—Л., 1935, с. 360—361). Еще более резко Шувалов выразил эту мысль в ‘Оде на смерть господина Ломоносова, члена Академии наук в Санкт-петербурге’ (‘Ode sur la mort de monseur Lomonosof de L’Acadmie des Sciences de St-Ptersbourg’, 1765), причислив Сумарокова к ‘мерзким соперникам’ великого поэта: ‘Один неразумный копиист недостатков Расина ненавидит божественную музу северного Гомера’. Примечание к слову ‘копиист’ (un copiste) прямо называло Сумарокова: ‘г. Сумароков, автор нескольких трагедий, в которых наблюдается рабское подражание Расину и мания копировать этого великого человека, даже в тех его слабостях, за которые его упрекают. Этот г. Сумароков постоянно позорил прославленного поэта исключительно из-за превосходства талантов последнего’ (там же, с. 353, пер. П. Н. Беркова). Особое негодование Сумарокова вызывало то обстоятельство, что Шувалов создавал ему дурную репутацию в кругу Вольтера, к которому он принадлежал в 1764—1766 г.
2 Отзыв Сумарокова, видимо, относится к постановкам трагедий M. M. Хераскова ‘Мартезия и Фалестра’ (26 марта 1767, Москва), В. И. Майкова ‘Агриопа’ (13 октября 1769, Петербург) и ‘Деидамии’ Тредиаковского, никогда не ставившейся из-за своей явной несценичности.
3 Пасха в 1770 г. приходилась на 4 апреля.
4 Стихи из д. 3, явл. 1 трагедии ‘Ярополк и Димиза’ (реплика Ярополка).
5 Предшествующее 25 февраля воскресенье приходилось на 21 число. Отправляя письмо Сумарокову, Екатерина II копию с него ‘для сведения’ сообщила и Салтыкову. Списки с письма Екатерины, как правило, неточно воспроизводящие приведенный выше текст, встречаются в рукописных сборниках XVIII в.
— 67. Г. В. Козицкому

4 марта 1770

Милостивый мой государь Григорий Васильевич!
Покорно прошу приложенное при сем письмо е. в. вручить и, ежели можно, выходить ответ. Николаю Николаевичу и его супруге от меня объявить не нижайшее мое почтение, как обыкновенно у нас на Руси пишут, унижая не себя, но того, к кому пишут, но высокое почтение.1 Трагедия моя, о которой вы напоминаете, от того времени, как его сиятельство гр. Салтыков и меня атаковать изволил, киснет, и Музы мой дом совсем, или вечно, или надолго оставили. Вы знаете, сколько я прежде по Академии мучился,2 но ныне мучуся я так, как я никогда еще ни по поэзии, ни по театру мучим не бывал. Скрылися нимфы Геликонские от очей моих, а я оплакиваю их отшествие, быв к ним приобщен от юности моей, и мог лет тридцать говорить: ‘От юности моея мнози борют мя страсти’.3 Ибо страсти в поэзии моей и изъяснялись, а ныне вместо того говорю я: ‘На реках Московских седохом и плакахом: како воспою в таком граде? Повесихом на вербиях оргны наши’.4 Но при всем я только потому тот же, который был прежде, что по старине есмь вашего высокородия, милостивого моего государя, покорный слуга и непременно верный друг

Александр Сумароков.

Марта 4 дня 770, Москва.
67. Автограф — ЦГАДА, ф. 5, оп. 1, No 113, л. 25. Впервые: Рус. беседа, 1860, т. 2, кн. 20, с. 244.
1 Эта этимология эпистолярного приветствия обыгрывается также в 4 явл. 1 д. комедии ‘Рогоносец по воображению’: ‘Нижайшего поклона ничего нет ниже, а что всенижайший поклон, этого я уже и не понимаю’ (ПСВС, т. 6, с. 6).
2 Речь идет о печатании сочинений Сумарокова при Академии наук в 1750-е гг. под цензурой Ломоносова и его сторонников (см. No 11, 21, 22).
3 Стих из 4 антифона заутреней службы.
4 Приноровление первых стихов 136 псалма (в переложении Сумарокова — псалом 137): ‘При реках Вавилона там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе, на вербах посреди его повесили мы наши арфы…’.
— 68. Екатерине II

4 марта 1770

Всемилостивейшая государыня!
Жадничая получить ответ от в. и. в. и опасаяся, не утратится ли посланное мое всенижайшее к вашей священной особе письмо, дерзаю прежние речи повторить, а притом и остаток моей невинности еще яснее изобразить. 1) Не только не было от меня графу Салтыкову никакого спора, как донесено ко удивлению моему, ибо это весьма необыкновенно, чтоб доносить неправду своим монархам. А я никогда никому неправды не приношу, а в винности или в каком преступлении просил бы я прощения, не принося суетного оправдания, ибо оправдание в сочиненных преступлениях усугубляет вину преступления. Я не спорил, не противоречил и ни малейшего преступления не сделал, в чем я ссылаюся на всех, кому сие известно и паче очевидно было, между которыми свидетелями сын графский, дочь его и оберполицеймейстер! А Шувалов свидетельствовать не может, он и явственно меня, отходя от правил критики, по Парнасу ругал, а я еще молчу, хотя и не должен. 2) Трагедия назначена была играть не графом Салтыковым, но мною, и точно ради того, чтоб он, дочь его и княжна Куракина ее видели, и отменена не мною, но Бельмонтием и им самим, ибо актеры ее не знали, а игравший ролю Гостомысла сроду в трагедиях ролей не игрывал, научен не был никем. Да не только не игранных, но и игранных трагедий нигде без репетиций не играют. 3) Дело стало не за преслушание мое пред графом, хотя моя Муза от его приказания и не зависит, но за актрису, что она не хотела быть на театр ради репетиции и что я о том со всякою благопристойностию представлял оберполицеймейстеру. 4) Мне то чести не делает, когда после приказано играть мою драму, не взирая на то, что она не выучена, и сказано: тебе-де это назло, — хотя я от здешнего наместника такого возмездия и не заслужил. Ни мне, ни веку нашему чести нет, когда назло мне и в ругательство мои драмы представляются. 5) По театру граф толико, как в моих драмах, никогда в Москве почитаем не был, ибо я учредил отличное и почти колико дозволяется делать ему почтение, превосходящее и сан фельдмаршала и сан наместника, которое мое почтение он, и вся его фамилия, и вся Москва видела. Да это я и охотно исполнял, имев от него всегда и сам отличное, усердное и искреннее приятие, следовательно, я никогда и причины не имел против его спорить, ища его снисхождения и имея оное, что все ведают. 6) Что он почтен славою и услугами России, отличен чином и достойнопочитаемою старостию, это я, всемилостивейшая государыня, всегда в свежей содержал памяти, но и он должен был не забыть того, что и мне уже пятьдесят два года и что и я заслужил себе в Европе к чести моего отечества также немало славы, в чем я ссылаюся на сто или более на разных языках себе прославлений, а сие прославление основано не на пустой молве, но на самой истине. Sophocle, le prince des potes tragiques qui tait en mme temps le gnral des Athniens et camarade de Pericls, est encore plus connu sous le nom de pote qu’en qualit de gnral. Rubens tait ambassadeur, mais il est plus connu sous le titre de peintre, d’tre un grand capitaine et vainqueur est un grand titre, mais d’tre Sophocle est un titre qui n’est pas moins1* — a особливо в таком веке и в таком народе, где науки едва еще посеяны. 7) Ныне Дмитревский сделал контракт с Бельмонтием2 и контракт его разрушен не будет: так неужели я меньше права в контракте о собственных моих сочинениях имею? 8) Одна ‘Меропа’ принесла Вольтеру много казны. А я, кроме голой чести, от моих драм ничего не имею, так на что меня и того лишать? Какая мне причина противиться графу Салтыкову? Я не спорил, ибо до того и не доходило. А если бы ради утешения публики, ради его собственного удовольствия, приемлющего участие во славе российского красноречия, яко против главного здесь члена, по справедливости к лучшему и поспорил, не согрешил бы я. Невкусен и самый лучший суп, когда холодный на стол поставится, так невкусны и ‘Федра’ и ‘Меропа’,3 когда не наученными актерами, не только не знающими декламации, но и не вытвердившими своих ролей, в их отечестве в первый раз по переменной эдиции увидятся, а Гостомысла играл человек не бывалый на театре. 9) Писание в. в. получено мною, а копии с оного очутилися во всей Москве, и вся публика сие мне ваше писание гневным репримандом почитает.4 А какова здешняя публика, это уходит от изображения самого Аполлона, ибо все улицы в Москве невежеством вымощены толщиною аршина на три. Писание в. в. толкуют во гнев мне, и есть уже по сей день более тысячи копий с оного, даже до купцов и подьячих, а у дворян почти у всех. Пускай это жестокий мне реприманд, как глупые люди думают, и которых здесь не мало, но я всемирного реприманда не заслужил. И ежели от двора графу Салтыкову сообщена копия, так не для публикации она к нему прислана, ибо я публикации не заслужил, и на то монаршего благоволения всеконечно не было. Я писание ваше милостью себе, а не гневом почитаю. Так напрасно граф Салтыков копии с писанного ко мне письма во утверждение моей вины всей Москве сообщил, ибо не так они толкуются. Я ради вставшего спокойствия моего духа, ради всегдашних хлопот Мельпомену и Талию принужден оставить, хотя желание мое и стремление и было работать по театру еще четыре года, а особливо потрудиться в сочинениях комедий ради исправления развращенных насеянных по Москве нравов. И теперь я здоровье мое потерял. Что ж будет тогда, когда я нравам еще здешней публики коснуся? Я знал то, что благоволение в. в. устроити здешний театр было. Сие меня ввязаться в театр и понудило, и стал было театр в лучшее приводиться состояние, что не только вся Москва, но и сам граф Салтыков видел, но когда он с гневом мне объявил, чтоб я больше не вплетался и что мне до актеров никакого дела нет, так я приказание его свято исполню. Жаль только мне единого: новая моя и, может быть, лучшая трагедия ‘Димитрий Самозванец’ отъятием охоты оную докончать у меня оставлена, дошед до пятого действия. И докончать я ее не осмелюся, дабы и она не имела той участи, какую получила трагедия ‘Синав’, быв прежде в великом почтении у самой блаженной памяти государыни. А я новой моей трагедии инако докончать не отважуся, лишився и воображений, как чувствия, так и мыслей, как получив именное повеление, чтоб ее против воли моей ни под каким видом не представлять, ибо когда контракты недействительны, так на чем утверждаться уже, кроме именных указов, а инако я сея трагедии ни выпустить, ни докончить не могу. А всего короче — четыре сочиненные трудолюбно действия предать огню, дабы страдала Муза моя, а не я, и чтобы граф Салтыков не имел ни малейшия по Парнасу ко мне привязки. Мне не осталося иного, как сию трагедию оградить безопасностию и силою повеления, когда к тому силы контрактов мало. А кроме монарша приказания, ежели бы я не потерял охоты докончать, я сего нового моего сочинения ни по чьему требованию на театр не отдам. Велико это учтивство и жертвоприношение большим боярам, дабы я видел хорошо сочиненную драму подверженну их, а не своему правлению, и посеяв ананас, снял бы репу со гряды. А я графа Салтыкова ничем больше не раздражу, ибо я всеми мерами намерен от него удаляться, а когда станет на меня кричать, как на своего холопа по-прежнему, так я то же буду делать, а именно молчать. Только о том прошу всенижайше, дабы я вновь им без вины моей обвинен не был, ибо от того уже никто упастися не может. Что я пред ним невинен, я всем клянуся и верностью моею к в. в., и честью, желая того паче всего, чтоб я всегда имел в. в., когда я прав, покровительство и защищение, и чтобы ради кривого толку о мне он писанных ко мне не только монарших писем, но и других, до публики не надлежащих, на точное мое имя, ко критике не нужных, из благопристойности рассеивать не приказывал. Письма ваши надлежат до того, к кому они писаны, а копия, может быть, до него единого надлежит. Я препоручаю себя вашему правосудию и милосердию.
В. и. в. всенижайший и всеподданнейший раб

Александр Сумароков.

Марта 4 дня, 770, Москва.
Перевод:
* Софокл, первый среди трагических поэтов, который был также военным предводителем у афинян и сотоварищем Перикла, все же больше известен как поэт, нежели военачальник. Рубенс был послом, но больше известен как художник. Быть великим полководцем и завоевателем — высокое звание, но быть Софоклом — звание не меньшее.
68. Подлинник — ЦГАДА, ф. 5, оп. 1, No 113, л. 29—30, русский текст — рукой писца, авторизован Сумароковым, фразы на французском языке и подпись — автограф. Впервые: Рус. беседа, 1860, т. 2, кн. 20, с. 246—250.
К этому письму относится записка Екатерины II для Козицкого: ‘Напишите к нему, что письмы его мною получены, что я на них ответствовать не буду для того, чтоб копии с оных писем ему не наносили внов досады. И что, впрочем, желаю ему здравствовать, а не лишится жизни, здравия и ума, как он то пишет ко мне’, на том же листке помета Козицкого: ‘Писано сие в моем к А. П. С. письме, марта 15 дня 1770 г.’ (Рус. беседа, 1860, т. 2, кн. 20, с. 246, также: Сборник рус. ист. о-ва, 1874, т. 30, с. 18).
1 Софокл дважды избирался афинянами на должность военачальника, Рубенс, фламандский художник, находясь в начале 1600-х гг. в Мантуе при дворе герцога Винченцо Гонзаго, был однажды послан с дипломатическим поручением в Испанию.
2 И. А. Дмитревский, будучи актером придворного театра, в 1770 г. выступил с гастролями в Москве. Прежде всего Бельмонти пригласил Дмитревского для того, чтобы осуществить постановку ‘Евгении’ Бомарше в переводе Н. О. Пушникова, который писал позднее в предисловии к изданию пьесы, что ‘актеры, руководствуемые нашим главным придворным актером г. Дмитревским, в то время в Москве бывшим, изображая естественно, что сочинитель требовал, сами себя превзошли’. В журнале Н. И. Новикова ‘Пустомеля’ (1770, июнь) появилось сообщение о прошедших в Москве спектаклях с его участием. Он играл в трагедиях Сумарокова ‘Семира’, ‘Вышеслав’ и ‘Хорев’, в комедии Ж.-Г. Кампистрона ‘Ревнивый, из заблуждения выведенный’ (в переводе В. И. Лукина), в уже упоминавшейся ‘Евгении’ и драме Ж.-Б. Сорена ‘Беверлей’. Две последние пьесы принадлежали к тому ‘пакостному роду слезных комедий’, против которого Сумароков неистово выступил в предисловии к ‘Дмитрию Самозванцу’ (Всеволодский-Гернгросс В. Н. Русский театр второй половины XVIII в. М., 1960, с. 93—95).
3 ‘Федра’ — трагедия Расина, ‘Меропа’ — трагедия Вольтера.
4 На московские пересуды о письме Екатерины II Сумароков откликнулся притчей ‘Кукушки’ (‘Наместо соловьев кукушки здесь кукуют И гневом милости Дианины толкуют…’). Молодой Г. Р. Державин, будучи в 1770 г. в Москве и принадлежа к антисумароковской партии, ответил на нее эпиграммой ‘На сороку в защищение кукушек’ (‘Не будучи Орлом Сорока здесь довольна, Кукушками всех птиц поносит своевольно…’) (Державин, т. 3, с. 190). С этим эпизодом литературной борьбы связан также анекдот о гневе Сумарокова на некоего Гаврилу Дружерукова, которого он принял за автора эпиграммы (Соревнователь просвещения и благотворения, 1819, No 5, с. 220—222).
— 69. Н. И. Панину

15 апреля 1770

Сиятельнейший граф, милостивый государь!
Без нужды я к вашему сиятельству не пишу, а что я в некоторой нужде дерзаю ваше сиятельство утруждать, в этом всепокорнейше прошу прощения.
Ныне есть еще нуждица, но для того человека, кому добро сделать хочу, не нуждица, но самая большая нуждища, хотя между Ц и Щ разность и мала. Молодой и здоровый, а притом добрый и проворный мужик у меня сошел с ума. С Брылкиным1 я знакомства не имею, ибо я хотя и на той улице живу, где церковь Симеона Столпника, в оную церковь не езжу по недостатку времени. А в оной церкви чудотворный образ Дмитрия Ростовского, который зачал делати чудеса в доме его превосходительства тайного действительного советника И<вана> Анофр<иевича>. Следовательно, ни молитва моя, ни прошение ни у святителя, ни у действительного и проч. приняты не будут. Я же и имя Димитрия несколько раздражил, ибо я сочинил ныне трагедию ‘Димитрия Самозванца’. Так я вместо молебна с<вятителю> Димитрию и вместо прошения Брылкину прошу его императорское высочество и ваше сиятельство: покажите милость и прикажите сего моего человека в госпиталь принять. Ежели б сей человек был не бешен, но только без ума, так бы и лечить его было не надобно. Ибо на что такому человеку ум, когда и многие судьи, не имея ума, дело свое порядочно исправляют, да еще и наживаются. А я, кажется, с ума еще и не сошел, однако от положенных на меня дел кроме бедности ничего не нажил.
Вашего высокографского сиятельства, милостивого государя, всепокорнейший слуга

Александр Сумароков.

15 апреля 1770, Москва.
Человек от горячки повредился, так он до Дольгауза2 не надлежит. А в деревнях лекарей нет, да и в городах мало. Это страмно.
69. Автограф — ГБЛ, ф. 222 (Н. И. Панин), карт. V, д. 2, л. 197.
1 Брылкин Иван Онуфриевич (1709—1788) — сенатор, директор Павловской больницы в Москве, находившейся под покровительством вел. кн. Павла Петровича, Панин Никита Иванович (1718—1783) был воспитателем великого князя.
2 Дольгауз (нем. Tollhaus), дом сумасшедших. Сохранилось письмо Панина к Брылкину от 4 мая с предложением принять в госпиталь человека Сумарокова, а также отпуск его письма к Сумарокову от того же числа: ‘Государь мой, Александр Петрович! Препровождая сим письмо к Ивану Анофриевичу под открытой печатью, имею честь ваше превосходительство уверить, что больной ваш человек, конечно, в госпитале принят будет, если только болезнь его излечима, ибо по установлению больницы не принимаются в оную те, которые подвержены неизлечимым болезням. Сохраняя навсегда взаимную нашу древнюю дружбу, пребываю с отличным почтением’. Последняя фраза написана Паниным по зачеркнутому писарскому тексту: ‘сохраняя к достоинствам вашим истинное почтение’ (ГБЛ, ф. 222, Панин, карт. I, д. 3, л. 80).
— 70. Г. В. Козицкому

23 сентября 1770

Милостивый государь мой Григорий Васильевич!
Нижайше прошу письмо мое подать е. в., а оду под вашим дружеским присмотром приказать напечатать1 и, приказав г. Школарию2 переплесть в белой объяри, вручить монархине и ея наследнику. Сто экземпляров раздать, кому вы заблагорассудите. Двести отдать г. Школарию ради публики продать по его рассмотрению, а он бы ко мне о том написал, о чем прошу ему приказать, а триста, приказав обрезать, прошу переслать через г. почт-директора3 ко мне. H. H. Мотонису и его супруге мое почтение, а вам, сверх моего поклона, препоручаю себя дружескому напоминовению. Какова моя ода вам покажется и как она от е. в. примется, прошу меня известить. А лучше этого я сделать не умею и не хочу, ибо я моею Музою, а особливо сею одою совершенно доволен. Желаю только того, чтобы она была угодна Победоносице.
Вашего высокородия, милостивого моего государя,
покорный и верный слуга

А. Сумароков.

23 сентября 1770, Москва.
NB. Письмо е. в. прошу подать по получении, а оду по напечатании.
NB. Оригинал оды прошу при печатных возвратить.
70. Автограф — ЦГАДА, ф. 5, оп. 1, No 113, л. 19. Впервые: Библиогр. зап., 1858, т. 1, с. 455—456.
1 Распоряжение о печатании ‘Оды…’ на день коронации Екатерины II датировано 4 октября 1770 г.
2 Школярий (И. Сколари) — петербургский книгопродавец, до того как заняться книготорговлей, он был актером, а также одним из содержателей немецкой труппы в Петербурге (XVIII век, сб. 4. М.—Л., 1959, с. 3.91). Судя по его письму к Сумарокову (Отеч. зап., 1858, с. 116, No 2, с. 590), последний уезжая из Петербурга, доверил Сколари продажу вышедших до 1769 г. изданий.
3 Московским почт-директором в 1770 г. был Борис Владимирович фон Пестель, петербургским — Матвей Матвеевич фон Экк.
— 71. Екатерине II

23 сентября 1770

Всемилостивейшая государыня!
При огромных в. и. в. победах, когда вся вселенная прославляет имя Великия Екатерины, мне, будучи стихотворцем, молчать неудобно, сколько развращенное мое состояние меня ни огорчает. Я посылаю к Гр. Вас. Козицкому ради напечатания и ради подания в. в. на день вашего коронования оду. Сия ода, может быть, лучшая из моих од, и кажется мне, что она весьма отлична от сочинений наших бедных рифмотворцев. И ежели она заслужит себе благоволение Победительницы, так подаст мне охоту и больше к описанию дел ваших, ибо реляции и приносимые вашей священной особе похвалы не составляют той картины, которая бы потомкам живо представить могла славу нашего века, славу России и славу бессмертного вашего имени. Царствованию Августа потребен Гораций. Без описателей истории, как бы слава чьей особы ни гремела и как бы настоящему времени дела великие ни вверялись, будущие века оные много ослабят. Известие, например, о флоте российском изображает ли то живо действие, хотя и самовидцы оное описывали? Так должно: ‘Петром Великим заведенный флот в первый раз промыслом Божиим и промыслом вашим, не только прошед Балтийское и полуночное моря, но и коснувшись западному океану, обшел Европу и, достигнув Архипелага, от вод морских бросил горящий флот Турецкий на воздух и шумом подвигнул ветры, море и твердь’. А это изображение слабо: ‘Пришли русские суда и по некоторой с турецкими судами битве зажгли неприятельские в гавани суда, которые все догорели’. Дела Великия Екатерины требуют чувствительного изъяснения.
Не смею я в. в. принести мое прошение. Но наделся на ваше благоутробие и на ту государыню, которой я никогда и сокровеннейших моих мыслей не сокрываю и которая о моем к ней усердии точно ведать изволит, дерзаю вместо прошения открыть мое желание, чая, что сие мое желание по щедроте милостивой ко мне государыни может прошением признано быть, с тою разностию, что за дерзновенное желание вы меньше прогневаться можете, нежели за дерзновенное прошение, хотя и прошение мое келейное, а не публичное в сем бы случае было.
В деревнях своих быв, я имел несчастие, что много моих мужиков заразительною горячкою померли, которую болезнь отважился я моим прибытием, чистя воздух, выгнать, но умерших оживить лекарства нет. Я прошу в. в. не как дворянин, или паче сказать желаю, но как пиит, готовящийся к описанию дел ваших. То уже причисляется к ободрению войска, когда барабанщик или трубач возбуждает на сражении воюющих.1 Моя труба ко прославлению вашей священной особы и ко прославлению войска, народа и века, может быть, заслужит мне еще и прибавку вашей монаршей милости. Не можно ли, всемилостивейшая государыня, вместо надлежащих с меня рекрут, — а особливо по приключению несчастной в деревнях моих болезни, которая вырвав несколько человек пресеклась, — ко успокоению духа стихотворца, дабы пиит вместо двух человек рекрут при наборах рекрутских платил за рекрута деньги и вместо сих сует суетился бы о сочинениях ко славе той войны, которая и с него яко с дворянина рекрут требует. А за мною и всего только душ с триста, так пиитическими рекрутами армия не наполнится, и полезнее нашему веку мои стихи, нежели мои рекруты, а особливо, когда еще за то я и деньги платить буду, ежели сносная тому цена определена будет. Мне же еще и зачет нескольких рекрут следует, но ныне зачитать не хотят, ибо-де рекруты потребны. Я готовлюсь ко описаниям вашей истории, время устремляю к тому, но если сими трудами, за которые чаял бы еще награждения, я попросрочуся выбрать и представить годного человека, так на меня же Канцелярия, как на преступника, положит штраф, хотя многие, не зная немецкого языка, штраф с наказанием и различают.2 Я больше нахожу России пользы в истории вашей, нежели в моих рекрутах, и если по моей надежде такая милость мне воспоследовать может, так желал бы я получить известие, дабы на меня в просрочке по надежде не положили штрафа, что было и сделалося. А причина тому была моя новая трагедия, ибо пииты, восшед на Парнас, забывают и о коллегиях и о канцеляриях. Но по несчастию канцелярские служители их не забывают, а особливо меня, яко неприятеля подьяческого рода, чем им меня ‘Трудолюбивая пчела’ рекомендовала, приписанная государыне великой княгине и препорученная ее покровительству. Сия моя покровительница ныне царствует, следовательно, и моя надежда умножается и толико расширяется, колико мое стремление описывать расширяющиеся великия монархини моими описаниями преславные дела, наполняющие вселенную.
В. и. в. всенижайший и всепреданнейший раб

Александр Сумароков.

23 сентября 1770 г., Москва.
Что героям потребно ради потомства
1. Славные дела. 2. Известия реляциями и газетами. 3. История. А при великих делах ласкательство портит описание, ибо сияние солнца не требует ласкательства к описанию своего сияния. 4. Похвальные слова и похвальные песни.
NB. Реляции и газеты суть слабые записки славных дел, ибо в них не ощущаются те действия, но только некоторое делают понятию уведомление.
История искусного писателя, а особливо когда дела сами собою велики, изображает ясно прошедшее.
Похвальные слова приводят читателя к существу дела.
Похвальные песни слышателя вводят в ощущение.
И лучше изобразить монаршее лицо худым начертанием и худыми красками — то неважно, — нежели изображать его дела худым пером, колико бы историк и пиит ни устремлялся в ласкательство и в витиеватые слова, когда знания, искусства и вкуса нет. А Российский Парнас сим, ко стыду нашего просвещенного века во Европе, полон.
Я намерен изготовить ради представления на театре драму с декорациями и с пением, дабы тем восторжествовать наше победоносное время и славу в. в.,3 и если какие новые и всегда наносимые мне противности не воспрепятствуют, так оная драма сочинится, выучится и представится ко плеску и восклицанию в день имени Великия Екатерины 24 ноября, хотя театр московский почти уже и разрушился и труды мои исчезли. А тому причина та, что я отторжен от театра, а без меня все пошло навыворот, что теперь гр. Петр Семенович Салтыков и сам видит. Словом, играют опять в Москве так, как играли до меня, и ездить хорошие люди на спектакли перестают, как я с Белемонтием о том ни тужил в обиде, ибо он на меня одного в оном и надеется. Да и г. Елагин, отторгая актеров, остановлял театр довольно, а теперь восставить оный театр весьма трудно. Да и я больше не отважуся в чужом пиру имети похмелье, ибо деньги доходные получал Бельмонти, так довольно того, что я безо всякою прибытка трудился, а за то претерпел только досады.
71. Автограф — ЦГАДА, ф. 5, оп. 1, No 113, л. 20—21 об. Впервые: Библиогр. зап., 1858, т. 1, с. 456—460.
1 Сравнение поэта с барабанщиком и трубачом восходит к басне Эзопа ‘Трубач’.
2 ‘Strafe’ в немецком языке означает одновременно и денежное взыскание, и наказание.
3 О похищенном у него П. С. Потемкиным замысле пьесы о русских победах над турками в Морее Сумароков пишет 30 апреля 1770 г. (No 80).
— 72. Г.-Ф. Миллеру

21 марта 1771

Я приемлю смелость послати к вам новосочиненную мою трагедию, а особливо ради того, что оныя содержание взято из московский истории. Кн. Щербатов,1 мой и ваш приятель, имел два экземпляра книжки Маржеретовой:2 один оставил, как он сказывает, у е. в. ради любопытства, а другой подарил он вашему высокородию. Так я за крайнее себе почту удовольствие, если я оную книжку дни на три от вас получу токмо прочесть. А я вас уверяю, что она вам будет всеконечно дни через три в целости возвращена, а ради вашего любопытства, коли вам угодно, могу я вам показать подлинный портрет сего Димитрия, которого мы обычайно Самозванцем называем,3 где вы прочтете похвальные ему того времени подписи, одна на греческом из премудрости Соломоновой, а другая на латинском короткая, гласящая тако: Admiratione virtutis quam Deus in luce populorum posuit*. А портрет сей в том году вырезан, когда он царствовал. Прочтите краткое примечание при его портрете при трагедии. Вы меня Маржеретом очень одолжите. А когда будет представление Димитрия на театре, так бы я желал вас видети зрителем сея драмы, как я желаю имети честь возобновиться именем вашему высокородию покорным и верным слугою

А. Сумароков.

21 марта 771.
Перевод:
* За замечательную добродетель Бог возвысил пред очами народов (латин.).
72. Автограф — ЦГАДА, ф. 199, оп. 2, No 546, ч. 9, д. 14, л. 7. Впервые: Сев. архив, 1823, ч. 6, с. 458 (факсимиле), ч. 7, с. 97 (печатный текст). Вторично: Москвитянин, 1842, No 3, с. 120, по копии в бумагах К. Ф. Калайдовича.
Письмо написано вскоре после возвращения Сумарокова из Петербурга с тиражом только что отпечатанной трагедии ‘Дмитрий Самозванец’. Он приехал в Петербург в первых числах января с рукописью ‘Дмитрия Самозванца’. 13 января 1771 г. С. М. Козьмин уже сообщал ему письмом: ‘Е. и. в., посылая к вашему превосходительству вашу трагедию, приказать мне изволила у вас спросить, угодно ли вам, чтобы она на театр отдана была, в каковом случае она сего же дня отдана будет, если оную ваше превосходительство ко мне обратно прислать изволите’ (Отеч. зап., 1858, No 2, с. 585—586). ‘Дмитрий Самозванец’ был представлен 1 февраля, 8 февраля Сумароков отдал трагедию в Академическую типографию, 28 февраля было разрешено в виде приложения к ней напечатать ‘Критическое сочинение о худых театральных стихотворцах’. (Опубликовано в виде предисловия к трагедии).
1 Князь Щербатов Михаил Михайлович (1733—1790) — историк и публицист.
2 Маржере Жак (1560—1614) — французский капитан, служивший в России при Борисе Годунове, автор сочинения ‘Estt de l’Empire de Russie, et Grand Duch de Moscovie’. Скорее всего, речь идет об одном из двух парижских изданий 1607 и 1669 гг.
3 Упоминаемый портрет Дмитрия Самозванца был воспроизведен при издании трагедии. Оригинальная гравюра, которую Сумароков предлагает вниманию Миллера, вырезанная ‘с натуры’ Лукою Киллианом в 1606 г. и напечатанная в Аугсбурге, представляет чрезвычайную редкость. В печатном примечании Сумароков сообщал, что он отыскал ее ‘в книжке портретной’, полученной от Марии Анны Калло, сотрудницы и ученицы М.-Э. Фальконе (Москвитянин, 1842, No 4, с. 486—487).
— 73. Д. И. Фонвизину

6 апреля 1771

Я в сию минуту еду в деревню. Москва n’est pas un sjour trs sr pour les habitants qui ne veulent pas encore avec tous les domestiques sortir de ce monde. Le mal s’augmente de jour en jour peu peu.* В моем дому нет еще ни кошки больной: то я все способы употреблял чистить воздух и удалять гнилость. Но в народе, где люди и не имея предестинации, более в нее впускаются, нежели магометанин, трудно жить. ‘Час воли Божией’ есть та же магометанская предестинация. А от сей предест<инации> должно нам православным подвергнуться лютой болезни. Ибо сия болезнь, иль паче смерть, ne connat pas la raillerie.** Вручите письмо его сият<ельству> Н<иките> Ивановичу1 и напоминайте ему о милост<ивом> ответе. Сие письмо ради меня есть крайне нужное. Montrez-moi de nouveau votre amiti. Adieu.***
NB. Исполните сие мое прошение
Вашего высокородия милост<ивого> моего государя покорный и верный слуга

А. Сумароков.

6 ап. 1771, Москва.
Перевод:
* Москва не слишком надежное местопребывание для жителей, которые не желают вместе с людьми своими отправиться на тот свет. Болезнь с каждым днем мало-помалу возрастает.
** К шуткам не склонна.
*** Еще раз проявите ко мне дружеское участие. Прощайте.
73. Автограф — ЦГАЛИ, ф. 1877, оп. 1, No 2, л. 1. Впервые: Вяземский П. А. Фонвизин. СПб., 1848, с. 371 (с цензурными пропусками), перепеч. без изменений в кн.: Вяземский П. А. Полн. собр. соч., т. 5. СПб., 1880, с. 371.
Сумароков был знаком с Фонвизиным по крайней мере с 1763 г. (см. письмо Фонвизина к сестре от 13 декабря 1763 г. — Собр. соч., т. 2. М.—Л., 1959, с. 327).
1 Никита Иванович — Панин.
— 74. Г. В. Козицкому

30 июня 1771

Милостивый государь мой Григорий Васильевич!
Сегодни почта. А в сию минуту получил я от кн. А. А. Вяземского при самом вечере письмо, что он болен, и о чем я к нему писал, он того по болезни своей скоро исполнить не может. Вручите мое письмо государыне и уведомьте меня и о первом письме. У меня пропадает в закладе деревня, а я прошу в сем письме о выдаче за год жалованья. Постарайтеся о том. Мое почтение супруге вашей.
Вашего высокородия покорный и верный слуга

А. Сумароков.

Июня 30 дня 1771, Москва.
74. Автограф — ЦГАДА, ф. 5, оп. 1, No 113, л. 50. Впервые: Библиогр. зап, 1858, т. 1, с. 460.
— 75. Екатерине II

30 июня 1771

Всемилостивейшая государыня!
Генерал-прокурор за прошедший год с самого начала мая на год приказал мне выдать за год жалованье по прошению моему ради крайних моих нужд, ибо я доходы имею самые малые, а всем вновь завожуся. Ныне он болен и доложить в. в. скоро не может, чтоб мне также выдано было жалованье на год по май, из которого года два месяца уже и прошло. У меня пропадает моя деревня, — ежели я не получу моего жалованья по всевысочайшей в. в. милости, — заложенная Ив. Лук. Талызину,1 а у меня и всех деревень только две. Коронная казна ничего не теряет оттого, что десять месяцев один человек получит прежде положенные ему на жалованье деньги, которых сумма невелика, и если я десяти месяцев не проживу еще на свете, так такую сумму по смерти моей взыскать можно.
Сотворите милость, государыня, и не допустите меня лишиться моей деревни, а без того я оную должен буду просрочить. А я и ныне совсем беден, ничего на свете не нажив, кроме знания стихотворства, которое не нужно, ибо у нас наши стихотворцы не только не зная наук, но и грамоте не зная, стихи пишут и от публики похвалу заслуживают. А я единственно уповаю на милость в. в. и на мою Музу: стихи пишу. — Так мое прошение извинительно, ибо я прибегаю к милости Покровительницы Муз.
В. и. в. всенижайший и всеподданнейший раб

Александр Сумароков.

Июня 30 дня 1771, Москва.
75. Автограф — ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 587, л. 382. Впервые: Библиогр. зап., 1861, No 17, с. 520.
1 Талызин Иван Лукьянович (1700—1777) — адмирал, вышел в отставку в 1765 г.
— 76. Г. В. Козицкому

26 марта 1772

Милостивый государь мой, Григорий Васильевич.
Мог бы я подумати, что вы меня забыли, если бы ваш характер мне меньше известен был. А я к вам не писал за болезнию, и чтобы из зараженного города ни к кому не писать, я себе уставил закон. Болен я осьмой месяц и неоднократно приготовлялся ко гробу, однако ныне получил уже надежду, что ежели не обновятся разные и многочисленные мои болезни, выздороветь, однако исключая 4 месяца жесточайшей моей немощи, писал я столько, сколько я никогда не писывал по размеру времени. Трагедия и две прозаические комедии будут у меня, может быть, окончены к празднику. Со старыми псалмами, которых число 20, готово у меня много псалмов, и столько я выбрать намерен был, а именно 75, то есть целая половина Псалтыри. Я уверен, что мои псалмы не по-Ломоносовски сделаны. 20 новых эклог, и лучше почти все всех старых, и еще кое-что.1 Да то беда, что переписати некому, был один из Иконоспасского монастыря студент к тому способен, да и тот в попы поставлен. Желал бы я того, чтобы государыне о моих трудах известно было. А я бы, конечно, на театр после праздника пиесы прислал, но копировать сам я не стану, а другого, кроме себя, копииста я в Москве всеконечно не сыщу. Да и пера мне очинить некому, а стихотворцу это ремесло не столько потребно, сколько грамота, хотя и в ней больше нужды нет, и похвальнее, не зная грамоте, быти стихотворцем, ибо и в древней Греции едакой диковинки не бывало. Еллины премудрости ищут, а мы стихи и без премудрости писать умеем. Письмо к государыне писано о театре. Содержатель, обокрав Москву и обезобразив мои драмы, деньги все промотав и не жалея ради прибытка и здоровья своего, в недавном времени, уморив жену, и сам за нею в Пургаторию последовал.2 Так, дабы театр лучше быть мог, о том к е. в. писано. Супруге вашей и H. H. Мотонису и его супруге мое почтение: я не говорю, нижайшее, но высочайшее. Я жду от вас дружеского и хорошего ответа и намерен быти во всю мою жизнь вашего высокородия милостив<ого> м<оего> государя покорный и верный слуга
А. Сумароков.
NB. О копиисте формально я больше и не прошу, сказываю только я к изданию мою остановку и почти невозможность, следовательно, и отказа не жду, а что с перепискою делать, не знаю.
26 марта 1772, Москва.
NB. Я милостию Божескою и моим сбережением свой дом сохранил, и хотя мой околоток вкруг почти больше всех мест пострадал, а у меня более пятидесяти в доме человек живы все. Конечно, по сие время язва до стихов была не охотница, но я желаю, чтобы эта гостья и никогда ко мне не пожаловала.
76. Автограф — ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 589, л. 245—245 об. Впервые: Летописи рус. литературы и древности, 1859—1860, кн. 6, с. 61—62.
1 Последняя трагедия Сумарокова ‘Мстислав’ (поставлена 16 мая 1774) была напечатана в 1774 г. (постановление о печатании от 6 июня). После 1770 г. Сумароковым были написаны комедии ‘Рогоносец по воображению’, ‘Мать совместница дочери’ и ‘Вздорщица’ (см. также No 105), поставлены на петербургской придворной сцене в 1774 г., напечатаны лишь посмертно в ПСВС. Сборник ‘Духовные стихотворения’ был отдан в печать 25 октября 1773 г., ‘Дополнения к Духовным стихотворениям’ — 1 мая 1774 г., ‘Эклоги’ — 7 января 1774 г.
2 Бельмонти скончался 14 марта 1772 г. Владельческие права, связанные с театральной привилегией, перешли к двум его сиротам, опекунами которым выступили свояченица Бельмонти, Тереза Адамовна Бахнерова, и его сестра ‘баронша де Мота’ (Валлен де ла Мот ). На короткое время к новым содержателям театра присоединился премьер-майор Матвей Герасимович Окулов, однако практического результата их кратковременная деятельность не имела никакого. В конце года право на театральные постановки было выкуплено у прежних владельцев князем П. В. Урусовым. Следует отметить, что Сумароков остался должным Бельмонти 50 рублей по расписке и 350 рублей по векселю (Забелин И. Из хроники общественной жизни в Москве в XVIII ст. — Сборник Моск. о-ва любителей рос. словесности на 1891 г. М., 1891, с. 579—580). Охранную опись гардероба и бутафории, сделанную сразу после смерти Бельмонти, см.: Ежегодник Ин-та истории искусств. Театр. М., 1955, с. 406—422.
— 77. Екатерине II

26 марта 1772

Всемилостивейшая государыня!
В Москве театр был на самом худом основании, как и все было худо, да и ждати доброго, видя во всем и кроме театра непорядки, было мне по театру успеха невозможно. Бельмонти, покутив во время своего содержания множество итальянских крючков и подлостей, денег собирал с народа много, думая о едином сборе и своих доходах, и все те сборы промотав, в бедности умер. Актеры для бывшия язвы ничего не представляли и пришли в крайнюю бедность и чуть было все не разошлися, однако к. М. Н. Волконский, Д. В. Волков и г. оберполицеймейстер ныне стараются им подписками ради пропитания нечто собрать, и чаю, что ими сие дело и исполнится. Ко гр. П<етру> Семеновичу все адрессы были бы тщетны, а бывший оберполицеймейстер о должности своей, что и поважняе, и в самыя нужные часы не помышлял.1 Il tait toujours spectateur sans got, juge sans rsolution, hros sans courage, homme savant sans science et absent mme dans les circonstances les plus relles.* Чего ж, кроме беспорядка, иного и ждать было. L’esprance me nourrit que les commandants de sa ville auront un autre soin prsent, et je crois que je ne me trompe pas.** Здесь многие рассуждения о театре от людей партикулярных происходят, как бы его уставить. Когда о мастерстве портных столяры рассуждают, так платья хорошего не будет никогда. А театр по крайней мере лучше, почтеннее, полезнее и лучше учрежден быть должен, нежели мастеровая изба портных. Все будет худо, если плотники будут строить палаты, а каменьщики хоромы. А всего хуже, ежели, как слышно, Мелиссино ввяжется в сие дело, ибо он давно уже с Сукиным и с двумя братьями Пушкиными театральный прожект узаконил.2 Si Poushkin et son frre ont fond les principes de thtre, votre majest peut dj faire une conclusion, quelle hontet tait la source des leurs projets. Voil les conseillers de Melissino touchant le thtre! — et je ne voudrai lier une troite amiti avec Pouchkin et mme avec Melissino pour tous les biens du monde.*** Желал бы я видети в Москве основательный и порядочный театр, а особливо, что здешние нравы великой поправки требуют. За комедии на меня многие и злиться станут, однако я никого не боюсь таких людей. А что я буду писати, то я сперва ради представления в П<етер>бург присылать буду. И теперь у меня несколько пиес разных пиитических готово, окончевается новая трагедия и две комедии, и прочее нечто довольно сделано, но то или духовное, или не театральное.3 А не печатается ради того, что некому переписывать, а писца сыскать и переписчика ученых сочинений здесь не можно. И что мне с моими сими сочиненными делать пиесами, я не ведаю, а они дней через 10 все готовы будут, ибо хотя я от августа 7 месяцев и болен, но преодолевая мои болезни исключая 3 месяца, когда я почти жизни лишался, работал я в нынешний неблагополучный минувший год больше всех лет. Если угодно в. и. в. видети в Москве театр и чтоб можно было приступить особливо к поправлению здешних развращенных нравов, а я бы удобнее мог и охотнее сочиняти драмы, так ваше рассуждение лучше всех моих представлений помощь и руководство Мельпомене и Талии подать может. А если невежи располагати будут, не спросяся знающих людей, так все перепортят, а особливо, ежели l’orgueilleux et homme le plus intress Melissino selon le projet de deux Pouchkin, de ces deux les trs fameux honntes hommes, aura la direction.**** В. в. не приметили еще, чтобы я когда пустое говорил. J’aime la vrit plus que ma vie et que tous les biens du monde, et je ne cherche d’autre chose qu’ me recommander mon Dieu, mon impratrice et la sincerit de mon me et de ma raison.*****
В. и. в. всенижайший и всеподданнейший раб

Александр Сумароков.

26 марта 1772, Москва.
Перевод:
* Он всегда был зритель без вкуса, судья без решимости, герой несмелый, ученый — ничего не знающий, и вообще человек бесполезный даже в обстоятельствах самых обычных.
** Надежда меня ободряет, что у начальствующих в столице нынче будут другие заботы, и думаю, что не ошибаюсь.
*** Если Пушкин и брат его устанавливают основания театра, в. в. уже можете заключить, какая честность была источником этих прожектов. Вот советчики Мелиссино касательно театра! За все блага мира я не стану добрым другом Пушкиных и Мелиссино.
**** гордец и корыстолюбец Мелиссино, как предположено по проекту двух Пушкиных, этих людей честностию своей слишком прославленных, управлять станет.
***** Истину я люблю больше жизни и всех благ мирских и ничего другого не ищу, как поручить себя Богу и моей государыне со всею искренностию души и разума.
77. Автограф — ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 589, л. 244—244 об. Впервые: Летописи рус. литературы и древности, 1859—1860, кн. 6, с. 59—60.
В ответ на данное письмо Козицкий 10 апреля сообщил Сумарокову отзыв императрицы: ‘Е. в. изволила мне приказать в ответе к вам написать, чтоб вы проект к учреждению феатра московского представили, от которого бы и представляющие, и зрители могли иметь пользу’ (Летописи рус. литературы и древности, 1859—1860, т. 6, с. 62).
1 Волконский Михаил Никитич (1713—1788) был соучеником Сумарокова по Сухопутному шляхетному корпусу, находясь в Москве в качестве депутата от Сената в Комиссии по сочинению Нового Уложения, он по поручению императрицы в 1767 г. улаживал отношения Сумарокова с родными в деле о наследстве. В ноябре 1771 г. был назначен главнокомандующим в Москве вместо П. С. Салтыкова. Волков Дмитрий Васильевич (1718—1785), сенатор, был откомандирован в московские департаменты Сената вскоре после чумного бунта в сентябре 1771 г. Ему принадлежит комедия ‘Воспитание’ (1774), осмеянная Сумароковым в эпиграмме ‘Окончится ль когда Парнасское роптанье…’. Московским обер-полицеймейстером после смещения в январе 1772 г. И. И. Бахметева стал Николай Петрович Архаров (1740—1814). Адрессы (франц. adresse) — обращения.
2 Мелиссино Иван Иванович (1718—1795) учился в Сухопутном шляхетном корпусе одновременно с Сумароковым, с 1757 по 1763 г. занимал должность ‘директора’ Московского университета, а с 1771 г. — его куратора, в 1768—1771 гг. он был опекуном Воспитательного дома. Таким образом, Мелиссино был хорошо осведомлен как о финансовом положении театра, так и о состоянии труппы, продолжавшей сохранять тесную связь с любительским университетским театром. С М. А. Пушкиным семья Мелиссино находилась либо в свойстве, либо в отношениях крайне дружеских: Прасковья Владимировна Мелиссино (в девичестве княжна Долгорукова) взяла на воспитание малолетнего Алексея Пушкина. Старший брат И. И. Мелиссино Петр Иванович был одним из организаторов кадетских спектаклей в 1749—1751 гг., позднее он обучал актеров ярославской труппы. Михаил Алексеевич Пушкин участвовал в перевороте 1762 г., его Преображенский мундир был на плечах Е. Р. Дашковой во время похода Екатерины II в Петергоф. Благодаря покровительству Орловых Пушкин в 1772 г. имел место советника Мануфактур-коллегии в Москве, находясь под началом вице-президента коллегии Федора Ивановича Сукина, президентом ее был Д. В. Волков, видимо, благоволивший к театральным проектам Пушкина. Его брат Сергей Пушкин в 1760 г. был отправлен И. И. Шуваловым в качестве курьера к Вольтеру с двумя тысячами червонцев в подарок и с материалами для второго тома ‘Истории Петра Великого’. Доехав до Вены, он скрылся с порученными ему деньгами, затем объявился уже в Париже, где в 1762 г. попал в долговую тюрьму. Возвратиться в Россию ему помогло только заступничество брата. М. А. Пушкин и Ф. И. Сукин были причастны к литературе: первый состоял в стихотворной переписке с Н. П. Николевым (см.: Николев Н. П. Творения, т. 4. М., 1798, с. 182), второй выступал в полемике 1752—1753 гг. против И. П. Елагина (и тем самым Сумарокова) как автора ‘Сатиры на петиметра’ (см.: Русская эпиграмма второй половины XVII—начала XX в. Л., 1975, с. 169, 678). Пушкиных погубила попытка поправить расстроенное состояние подделкой весьма примитивных ассигнационных билетов первого выпуска 1769 г. В феврале 1772 г. С. А. Пушкин был задержан в Риге с фальшивым клише. Михаил и Сергей Пушкины указом 25 октября 1772 г. за делание фальшивых ассигнаций были приговорены к лишению чинов и дворянства, и также первый — к ссылке в Сибирь, а второй — к вечному заточению. Позднее они именовались ‘бывшими Пушкиными’ (Рус. архив, 1871, No 10, с. 1690—1693).
3 О новонаписанных произведениях Сумарокова см. No 75.
— 78. Г. В. Козицкому

19 апреля 1772

Милостивый государь мой, Григорий Васильевич.
Почта уходит, так бы не замедлить ответом. Я при сем прилагаю о театре моего желания стремление и проект сочинив, пришлю в П<етербург>. Любезной вашей супруге мое должное почтение и дочери вашей, моей тезке, Александре Григорьевне,1 мой нижайший поклон. NB. — Правда ли это, что я слышал ко удивлению моему о вашей дочери, что хотя родитель ее и многие языки знает, она никаким языком говорить не умеет? Жаль этого, что она так неучена. Многие наши рифмотворцы без познания языка стихи пишут, а ваша дочь никакого языка не знает, хотел бы увидеть какое из ее сочинений. Однако, хотя вы меня и любите, не уповаю, чтобы вы мне из ее сочинений нечто гораздо скоро сообщили, но я прежде из света не хочу, доколе не увижу тезки своей автором.
Вашего высокородия покорный и верный слуга

А. Сумароков.

19 апреля 1772, Москва.
78. Автограф — ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 589, л. 290. Впервые: Летописи рус. литературы и древности, 1859—1860, кн. 6, с. 63.
1 А. Г. Козицкая, в замужестве графиня Лаваль, хозяйка известного салона пушкинского времени, родилась 18 марта 1772 г. О ее рождении Козицкий сообщил Сумарокову в письме от 10 апреля (см. No 77).
— 79. Екатерине II

19 апреля 1772

Всемилостивейшая государыня.
По письму Г. В. Козицкого я по благоволению в. и. в. о установлении и о хорошем основании Московского театра проект и план составлю, дабы театр был, как говорится, не на живую нитку положен был и чтобы основание оного было не пременно и не слабо, но твердо и вечно. А потому что я, кроме моих авторских сочинений, к оному и причастен быть не хочу, — что касается до управления, — так я и не для себя оное основание положу и не для короткого времени, но навсегда. Расположив оное учреждение и как скоро в нем буду готов, ради рассмотрения и ради утверждения пришлю в П<етер>бург и о всем ясно представлю, сколько умею.
В. и. в. всенижайший и всеподданнейший раб

Александр Сумароков.

19 апреля 1772, Москва.
79. Автограф — ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 589, л. 289. Впервые: Летописи рус. литературы и древности, 1859—1860, кн. 6, с. 62—63.
— 80. Г. В. Козицкому

30 апреля 1772

Милостивый государь мой, Григорий Васильевич.
Я спешу к кн. M. H. Волконскому, граф там будет кушать. А я и вчера обедал у кн. Волк<онского> и с графом еще о громе спорил, и сколько от спора ни отходил, однако он меня во спор втащил.1 О резолюции на мое письмо всепокорно прошу: в нем писано о жалованье годовом, как и прошлого году, я сие дело вашему дружескому попечению препоручаю. Чтобы я вам не напоминал о прошедшем московском несчастии, пишите вы ко мне. Я вам помянул кстати и, кажется, не согрешил, приятно напоминать о минувшем зле, которое толико наши души поражало, что мы и в сие благополучное время, избавленные е. в. о нас попечением, еще опамятоваться не можем. Да и вечности предать это надлежало бы, да и редкое слово публичное без напоминания сего несчастия говорится, ибо из самого сего нашего злополучия рождается благодарение, коим мы освященной особе должны к нашей пользе и безопасности и к ея славе. Комедий у меня три готовы и одна трагедия, но переписывать ее некому. А которые были пограмотнее из студентов во Спасском училище,2 те ныне все попы, ибо попы и церковники в Москве почти все вымерли. Желаю всех благ вам, любезной вашей супруге и любезной дочери, моей тезке. А я непременно есть и буду вашего высокородия милостивого государя моего верный и покорный слуга

А. Сумароков.

Апр. 30, 1772, Москва.
P. S. Г. камер-юнкер Потемкин, прислав ко мне свою драму,3 требует искреннего моего о ней мнения. En voyant une si misrable pice je suis fort embarass, et je suis au dsespoir de lui rpondre.* Титло взял он то, которое назначил было я такой же драме, но тогда Гр. а и желая имети нечто о сем происшествии, сказал наконец, что все письма братий его были у вас, а вы не были в П<етер>бурге. Итак, вместо всего сочинения я только подал причину сочинить драму на своем основании и под тем же титлом, которая ни прославителю, ни прославляемым славы не приносит, ни утешения читателям, ниж исторического рассказа, как должно, и где нет ни складу, ни ладу. Есть способность у г. Потемкина, познания нет ни малейшего.
Ежели нет его высокородия Гр<игория> Васильевича в П<етер>бурге, так я адресуюся для подания моего письма освященной особе к его прев<осходительству> Сергею Матвеевичу Кузмину и прошу покорно о том, о чем я прошу Григория Васильевича.

А. Сумароков.

Перевод:
* Видя такую жалкую пиесу, нахожусь я в большом замешательстве, и я в отчаянии, принужден будучи ему отвечать.
а Далее в рукописи пропуск.
80. Автограф — ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 589, л. 322—323. Впервые: Летописи рус. литературы и древности, 1859—1860, кн. 6, с. 65—66. Отзыв о П. С. Потемкине на отдельном листке, приписка об адресате — на конверте (там же, л. 213 об.). В тексте отзыва после слов ‘но тогда Гр.’ непонятный пропуск.
1 Граф Г. Г. Орлов, возглавлявший в конце 1771 г. борьбу с эпидемией чумы в Москве, также останавливался там в апреле 1772 г. по дороге на мирный конгресс в Фокшанах. Разговор ‘о громе’ связан с естественнонаучными интересами Орлова и спорами вокруг теории Б. Франклина о природе атмосферного электричества. Об ‘электрических опытах’ Орлова см. в ‘Записках’ С. А. Порошина (СПб., 1881, с. 282, 570).
2 ‘Спасское училище’ — бытовое наименование Московской славяно-греко-латинской академии, помещавшейся в Заиконоспасском монастыре.
3 Отзыв относится к ‘драме’ П. С. Потемкина ‘Россы в Архипелаге’ (1772), посвященной победам русского флота в Морее под командой А. Г. Орлова.
— 81. Екатерине II

30 апреля 1772

Всемилостивейшая государыня.
Изготовляя план театра, стараюся я о хорошем оного основании, зная то, что хотя мое старание о установлении театров было и велико, но чрез более двадцати лет не только в Москве, но и в Петербурге никакого твердого к тому основания нимало не положено, и если Дмитревского театр когда лишится, так и все сие здание развалится. Гр. Гр<игорий> Григорьевич приехал сюда. А я после еще продолжаемых моих болезней, как нарочно, в самый тот час получил силы выехать и сегодни еще его сият<ельство> у кн. Волконского увижу и, видя особу графскую, П<етер>бург и в. в. освященную особу еще живее себе воображаю. Мои обстоятельства и недостатки заставили меня прошлого года всенижайше просить о выдаче мне впредь на год жалованья. И хотя я едва устоял во слове, чтобы мне оное заслужить и до срока, не заслужив оного, не умереть, и многократно отчаян был, в чем я прегрешил бы в моей должности и сделал бы только тем преступок твердого в слове человека. Но другой вины пред в. в. никогда не сделаю, ни о чем так не стараяся, как о том, чтобы ничем и никогда не навлечь себе вашего гнева, ибо едина ваша милость во старости моей огревает мою музу. Так всенижайше прошу от 1 мая, как и прошлого года, повелеть выдати мне мое определенное жалованье, дабы я беспрепятственно имел дух покойный. И хотя я и восемь месяцев болен был, однако, отомщая моей болезни, я ей и довольно выместил, сочинив по совету архиеписк<опа> Платона половину Псалтыри стихами.1 Много сделал я эклог, а что паче ради двора участно, так сочинил я одну трагедию, о которой чаю я, что она благоволения в. и. в. удостоится и похвалы знатоков, да еще три комедии, в которых разнообразно пороки изъясняются. А я думаю, что и комедии мои не меньше поправки сделать могут, сколько принести увеселения и смеха, а комедии в Москве и ради прогнания невежества премудрому вашему правлению всеконечно угодны быти долженствуют, и России они всеконечно много плода принесут. А если время увядающей моей жизни и ослабевающие мои силы вашею монаршею милостию подкрепляемы будут, так я еще четыре года потрудиться уповаю и театру, а особливо комедиями, услужить уповаю, ибо мне прозаические комедии сочиняти, имея и теорию, и практику, и видя ежедневные новые в невежах глупости и заблуждения, очень легко. Комедии готовы, но переписать их некому, а я сам копировать не могу, а если бы был у меня писец, так бы три комедии на первой почте в Петербург пересланы были. А сии драмы, я знаю заподлинно, в. в. и публике понравятся. О годовом от 1 мая жалованье я всенижайше повторяю. А проценты в казну будут стихами, которые всеконечно и самой выданной суммы стоить будут. Препоручая себя всевысочайшему в. в. покровительству и осеняемой многие лета вашей меня отличной милости есмь до последнего моего издыхания с усерднейшею моею верностью
в. и. в. всенижайший и всеподданнейший раб

Александр Сумароков.

Апреля 30 дня 1772, из Москвы.
81. Автограф — ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 589, л. 321—321 об. Впервые: Летописи рус. литературы и древности, 1859—1860, кн. 4, с. 63—65.
1 С Платоном Левшиным (1737—1812), законоучителем наследника вел. кн. Павла Петровича, а с 12 октября 1770 г. архиепископом Тверским, Сумароков был знаком еще по Петербургу. Необычайно высокий отзыв о проповедях Платона он дал в статье ‘О духовном российском красноречии’: ‘Платон есть последователь Златоуста, его имеет дарования, его свойства, вкус, сей российский Бурдалу исполнен силы, пламени и быстроты, преемник Феофанов приводит в восхищение слушателей, а читателей еще больше, Платон подобен реке быстротекущей и все, что ей ни встретится, влекущей с собою’ (ПСВС, т. 6, с. 283). Архиепископам Петербургскому — Гавриилу, Псковскому — Иннокентию и Тверскому — Платону был ‘приписан’ сборник ‘Духовные стихотворения’, в этом посвящении Сумароков отметил: ‘Я особы их не по слуху и не по виду единому знаю, но имея с ними откровенное обхождение, знаю и качества их’.
— 82. Г. В. Козицкому

3 мая 1772

При покорном моем прошении вручить мое письмо монархине препоручаю себя вашему дружескому напоминовению и, объявляя мое супруге вашей и дочери почтение и Н<иколаю> Николаевичу с его супругою, есмь непременно вашего высокородия милостивого государя моего покорнейшей слуга и друг

А. Сумароков.

3 мая 1772, Москва.
82. Автограф — ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 589, л. 328. Впервые: Летописи рус. литературы и древности, 1859—1860, кн. 6, с. 66.
— 83. Екатерине II

3 мая 1772

Всемилостивейшая государыня.
Я в сочинении проекта о театре тружуся, соображая все обстоятельства, но сие мое старание пресеклося и понудило меня всенижайше прияти дерзновение и представить вашей освященной особе. В самое сие время Мелисино призывает актеров к себе, объявляя, что он имеет повеление рассмотреть и уставить театр, которому быть под его главным смотрением, а содержателем избирает вместо Сукина и Пушкина, которые прежде содержателями от него назначены были, некоего князька Долгорукова,1 свою родню, человека глупого и мота, который недавно был отдан под начал, помнится, в Соловецкий монастырь за дела, о которых и вспомнити гнусно. В сие время актеры получили от Дмитревского письмо вместо истолкования, кое я при сем его в подлиннике со всенижайшею покорностию приобщаю.2 Ежели бы Дмитревский от придворного театра был уволен, тогда бы это еще несколько уважено быть могло, но чтобы только доходы он получал, а я бы ради его трудился и тратил время — это моему рассудку непонятно. Довольно и того, что я никакого от театра дохода имети не хочу, кроме новых моих драм по обыкновению всех театров. А я по Российскому театру трудился побольше Расина и Вольтера, но еще и поныне из крайнего убожества не выбился. И не лучше ли, чтобы доход был при театре казенный, нежели кому партикулярно моими особливо трудами обогащаться, а мне, как лежит пословица, говорити: ‘Я именинник, да мне же нет калача’, или сказать из Священного писания: ‘Овии трудишася, овии во труд их внидоша’.3 Я жду в. в. повелительного ответа.
В. и. в. всенижайший и всеподданнейший раб

Александр Сумароков.

3 мая 1772, Москва.
Сам я в театр ввязываться не хочу, следовательно не ищу я своей пользы, которая должна быть казенною, к размножению театра. А правительствовать или на хорошем основании содержателем должно быти человеку неглупому и честному. А потому, что я в доходах и правлении, кроме плана и моих драм, участия не беру, так равно мне, кто бы правителем ни был, только был бы человек хороший, без того и порядка быть не может.
83. Автограф — ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 589, л. 326, ‘примечание’ вписано на свободном поле листа. Впервые: Летописи рус. литературы и древности, 1859—1860, кн. 6, с. 66—67.
1 О Мелиссино, Сукине и Пушкине см. No 77, сведений о Долгорукове обнаружить не удалось.
2 В письме из Петербурга от 22 апреля 1772 г. к некоему Григорию Васильевичу, которого он называет ‘любезным другом’, И. А. Дмитревский сообщает, что, возможно, сделается в скором времени содержателем Московской труппы и переберется в Москву, что в Москву направляется его товарищ, который поможет безработным актерам деньгами, и просит их покамест ни с кем не заключать соглашения. ‘Я ласкаю себя надеждою, что вы будете мною весьма довольны, а я обнадеживаю вас, что я все способы употреблю к удовольствию вашему’, — заверял он актеров (Летописи рус. литературы и древности, 1859—1860, ч. 6, с. 67—68).
3 Цитата из Евангелия от Матфея (4, 38).
— 84. Г. В. Козицкому

4 мая 1772

Вечер уже наступил. Почта уходит, так я, прилагая сие письмо, вас стократно за ваши представления благодарю. Супруге и дочке кланяюсь, и, почитая весь ваш дом, буду всегда ваш верный и покорный слуга

А. Сумароков.

4 мая 1772, Москва.
84. Автограф — ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 589, л. 405. Впервые: Летописи рус. литературы и древности, 1859—1860, кн. 6, с. 69.
— 85. Екатерине II

4 мая 1772

Всемилостивейшая государыня.
По благоволению в. и. в. я проект и план о театре сделал и оный сообщил, читая, Д. В. Волкову и г. оберполицеймейстеру. Они во всем со мною согласны крайне. А кн. M. H. Волконскому я оный сообщать нужды не имею, но сыскав копииста и подписав купно с Д. В. Волковым, представлю высочайшей в. в. апробации. Главная нужда в том состояла, чтобы была при театре институция, чего прежде не было и от чего были непорядки, а могли бы быть и боле, ибо всего потребнее, чтобы не было никакого мятежа и шуму, от чего беспокойства и всякие худые следствия быть могли, и потребна тишина, а особливо, чтобы не было своевольства ни от господ, а паче от таких холопей, без чего ни одно представление не проходило. Паче всего я того опасался, чтобы театр не был поручен Мелисино, qui veut remplir sa bourse.* Он твердил, обманывая людей, что каменный театр будет, и подал дерзкое доношение в Сенат, где точно видно, чего он хочет, и пишет предварительно, что он за свои труды чает казенного от в. в. награждения. Но и Д. В. Волков и г. Архаров, будучи разумны, этому посмеялись. Театр каменный быть может и после, но ожидая оного суетно, не камни, но хорошие драмы и хорошие акции потребны. А Мелисиново стремление — себя обогатить и требовать еще за то непомерного награждения. При плане я яснее опишу. Желаю только, чтобы исполнено было тако, как по нашему с г. Волковым и с г. Архаровым мнению положено.
В. и. в. всенижайший и всеподданнейший раб

Александр Сумароков.

4 мая 1772, Москва.
Перевод:
* Который хочет набить свою мошну.
85. Автограф — ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 589, л. 404. Впервые: Летописи рус. литературы и древности, 1859—1860, кн. 6, с. 68—69.
Составленный Сумароковым проект реорганизации Московского театра так же, как и ‘доношение’ И. И. Мелиссино в Сенат, неизвестны.
— 86. Г. В. Козицкому

7 мая 1772

Все сии частные мои письма к освященной особе суть о театре. Ибо он толико расстроен, что и сооружать его трудно. А между тем день от дня новыми замыслами ищущих пользы своей желателей быти начальниками ради своих доходов еще разрушается. Подайте мое письмо е. в. А если г. Дмитревский содержателем быть хочет на хорошем основании, так переговорите с ним, призвав его к себе, но чтобы то было без замедления, доколе не примутся другие содержатели. А если он свое намерение по вашему наставлению и моему совету утвердить ко пользе и актеров, и авторов хочет, так бы ко мне писал не медля. А что он писал к актерам, так какое это основание?
Супруге и дочери вашей мое почтение, а я всегда вашего высокородия милостивого государя моего покорнейший слуга

А. Сумароков.

7 мая 1772, Москва.
86. Автограф — ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 589, л. 347.
— 87. Екатерине II

7 мая 1772

Всемилостивейшая государыня!
Может показаться удивительным, что я множеством государственных дел монархиню отягченную толь часто моими представлениями обеспокоиваю: но потому, что я устремляюся всею силою к исправлению нравов здешнего города жителей, ниж многих из того числа не только знающих, но ниж никогда во сне видящих истинную мораль, сию душу всех наших правдивых понятий, и утопающих во крайнем невежестве, и должности гражданина нимало не постигавших. Ибо от того все пороки размножаются и вкореняются, так что ниж сами духовные и светские здравомыслящие, без помощи сатирического театра их из сея бездны извлечь и из уз упрямства исторгнути не в силах. Из чего следует то, что никакому месту театр толико не нужен, как Москве. Мелиссино сам хочет быть entrepreneur, mais en changeant le titre en celui de directeur des affaires, titre qui est tout nouveau, mais sa vrai source est son intrt, parce que cet homme ne fait d’autre chose que de faire les projets qui taient toujours rjets, tant trs visible quel but il se propose, et qui sont mmes mal arrangs.* Д. В. Волков постановил, со мною изъясняся, дать ему, Мелиссине, привилегию, а кн. M. H. Волконский, узнав намерение Мелиссино, также во мнении ни с Д. В. Волковым, ни со мною разногласен не будет. Mr. Wolkow, comme votre majest sait elle-mme, est un homme qui pntre bien les choses, et comprend bien les circonstances de la chose et quoique il ne soit pas encore longtemps ici, il connat bien les sottises et les extravagances de ces petits seigneurs qui se nomment князья qui ne pensent, c’est dire le plus grand fort d’eux que d’inventer toujours des nouveaux systmas pour leur conduites, et en gtant la jeunesse corrompre les moeurs et offenser la vertu ne connaissant d’autre mrite que leur orgueil.** Они-то исправления и требуют. Так можно ли какому невеже-князьку браться за сатиру? Разве ради того, чтобы затворить дорогу к истолкованию их пороков. Et Melissino en orgueil surpasse tout ce qu’on peut s’imaginer.*** Не угодно ли в. и. в. ради еще лучшего установления препоручить установления театрального проекта мне обще с Д. В. Волковым, и если я с ним обще сделаю проект, так основание будет твердо: ум хорошо, а два еще лучше. А Москву и он знает столько же ныне, как я. Всего бы это было лучше, чтоб мне с ним обще потрудиться. А в. в. от двух человеков план более вероятности принесет. А по тому, что я думаю, исправления паче всего здешнему городу, утопающему в упрямстве и невежестве, желаю. Да и мыслями комическими я полон. А ради кошелька Мелиссинова, чтобы сей человек гордился и получал прибыток, а я б, потея, работал день и ночь, мне охоту должно в сочинении драм потерять. Недолго мне уже сочинять, ибо приближилась почти моя старость, и силы грозятся музу мою оставить. Так если мое перо театру надобно, я всенижайше мое мнение прошу уважить. И если здешние начальники, а особливо Д. В. Волков, получат повеление со мною купно подумать о театре, так, конечно, театр полезнее будет России, а не кошельку Мелиссинову. Vainement on attend quelque fruit de l’Universit de Moscou: et c’est dommage, je parle comme un homme qui aime les sciences et les arts, et tous les savants et les artistes sont mes amis, comme je suis ami des sciences et des arts, mais du thtre encore plus.****
В. и. в. всенижайший и всепокорнейший раб

Александр Сумароков.

7 мая 1772, Москва.
Перевод:
* содержателем, но изменив это звание на звание директора-распорядителя театра, должность совсем невиданную. Однако истинная причина есть его корысть, потому что этот человек только и изобретает, что прожекты, которые всегда отвергались, ибо цель их весьма очевидна, да и составлены они дурно.
** Г-н Волков, как в. в. сами знаете, это человек, который хорошо разбирается в делах и хорошо понимает обстоятельства, и хотя он здесь недавно еще, но хорошо знает глупости и сумасбродства этих маленьких вельмож, которые называются <князья>, но думать не способны, иначе говоря, только и умеют, что непрестанно выдумывать новые правила собственного поведения, и, портя молодых людей, развращать нравы и повреждать добродетель, не зная других достоинств, кроме спеси.
*** А Мелиссино спесью превосходит все, что только вообразить можно.
**** Тщетно ожидать каких-либо плодов от Московского университета, а это жаль. Я говорю как человек, который любит науки и искусства, и все ученые и художники мне друзья, так же как и я друг наук и искусств, но театру я друг еще больше.
87. Автограф — ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 589, л. 346—346 об.
В ответ на это письмо Козицкий сообщил Сумарокову: ‘Е. в. изволила сказать, что вы сочиняемый вами проект о Московском театре можете сообщить Димитрию Васильевичу и с его превосходительством о том поговорить’ (отпуск — ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 589, л. 348). Сама же императрица 14 мая жаловалась в письме к M. H. Волконскому: ‘Скажите, пожалуй, г-ну Волкову, что нету почты, чтобы Сумароков меня не бомбардировал письмами, а на иной почте и по два письма ко мне пишет, а все дело в том, что он, Сумароков, мне предложил сделать план, как быть Московскому театру, на что Козицкий ему ответствовал от меня, что если он знает, как лучше учредить театр, чтоб сделал план и прислал его сюда. Ныне, знатно, находя себя короток в делании сего плана, просит, чтоб я прислала Дмитрию Васильевичу о сем с ним входить в дело. Попросите его, чтоб он выслушал бредни г-на Сумарокова и, если ему досуг, старался бы их обратить в общую пользу’ (Осмнадцатый век, т. 1. М., 1868, с. 77).
— 88. Г. В. Козицкому

5 июля 1772

Сейчас я для поправления моего здоровья свежим воздухом еду в деревни, прилагая притом е. и. в. письмо, и кланяясь вашей супруге и тезке, и препоручая себя вашему дружескому напоминовению. Вашего высокородия, милостивого государя моего, верный и покорный слуга

А. Сумароков.

5 июля 1772, Москва
P. S. Помнится мне, что вы зимою поедете чрез Москву. Так прошу меня уведомить, куда и когда.
88. Автограф — ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 589, л. 484а.
— 89. Екатерине II

5 июля 1772

Всемилостивейшая государыня!
Проект и план о содержании театра мною сочинен давно и сообщен Д. В. Волкову, а он будет о том доносить в. и. в., будучи со мною согласен. Что он, уповательно, скоро и учинит. А я все то полагаю на него, заручив и оставив план мой у него, ибо я для поправки испорченного моего здоровья сегодня еду в мою деревню, дабы, поправив себя, я мог еще Российскому Парнасу, а особливо по театру, делать услуги года два-три, если свежий воздух может меня поправить и мои многие болезни не сократят моей жизни. Я и желаю и уповаю в. в. театральному моему распределению утверждения, дабы я мог еще по театру потрудиться, а особливо в комедиях, которых у меня и теперь три драмы и одна трагедия готовы, но за неимением копииста лежат без переписки. А копиистов хороших нет и не будет, если за российское правописание никто не примется. Впрочем, вручаю себя в. и. в. всевысочайшему покровительству, в. и. в. всепокорнейший и всенижайший раб

Александр Сумароков.

5 июля 1772, Москва.
89. Автограф — ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 589, л. 484.
— 90. В Каширскую воеводскую канцелярию

Август 1772

От действительного статского советника и кавалера Александра Петрова сына Сумарокова

Доношение

1. Имею я деревню в Каширском уезде, а в соседстве со мной живут господа Соковнины. Дед из числа дворян исключен за измену и четвертован, а голова его посажена на кол на Красной площади, о чем печатными указами публикован, и предан оный их дед анафеме, и публично в соборной церкви проклят, и пета ему, как и другим подобным плутам, анафема тако: ‘Алешке Соковнину анафема!’.1
2. А ныне оные Соковнины делают мне и крестьянам моим ежедневные и несносные обиды и, имея у себя юродивую женщину, научают ее лаяться и бранить меня, объявляя, будто мать моя им такую скаредную дала комиссию, чем они и мать мою злословят, ибо никакая мать, а не только супруга действительного тайного советника, сына своего, без потеряния своей чести, грубить и безвинно тревожить не станет, чем они, Соковнины, и матери моей приносят поругание, твердя, приказывают мне, будто мать моя им со мною раздружиться приказала, чего от такой почтенной госпожи, и на старости лет ее готовящейся ежедневно пред престол Божий, никогда не станется, ибо она жила всегда добродетельно и злобы на сына, превосходящей человечество, иметь не будет.
3. Они же, Соковнины, при межевании и отца моего злословили, будто мой отец клочок земли отнял у них наглою рукою и завладел оным клочком беззаконно, за какие всегдашне ссоры и дерзновеннейшие брани Алексей Соковнин, внук Алешки Соковнина, бит среди улицы нещадно палкою, о чем от него и в Каширской канцелярии явка подана и выдерганные из головы его волосы им самим при доношении внесены в Каширскую канцелярию и во оной канцелярии еще и поныне хранятся. Хотя дворяне и офицеры, не хранящие своей чести и претерпевающие палочные побои, ни дворянского, ни офицерского <имени> не достойны, да и о том, возвращено ли им дворянство, неизвестно, и почему они паки почтенное имя ‘род Соковнин’ приняли, я не ведаю, хотя за внука Алешки Соковнина и выдана моя племянница, а сестра моя боль<ш>ая отдала за него и родовые деревни в приданое, на то не взирая, что та деревня деду моему пожалована за верность и обережение государя императора Петра Великого от изменника Соковнина и подобных ему плутов.2
4. А мне от них, Соковниных, нет ни единого дня покойного, ибо всею ссорою между меня и моих родственников руководствует господин Бутурлин, которому высочайшим указом е. и. в. мешаться в наши домашние дела и ссорить меня с матерью, к которой я имею всегдашнее почтение, запрещено и поведено указом за подписанием собственный е. и. в. руки от таких ему богопротивных дел воздержаться под опасением высочайшего гнева.
5. А ежели они, Соковнины, или их люди впредь меня будут разными образами беспокоить, а особливо бранью и лаянием живущего у них урода, которую от злобы ежедневно бьет лихая болесть, а я, избавляя себя, буду защищаться, как бы то мне не было причтено виною. А уйму у них, Соковниных, нет, и жалоб они никаких не принимают и не рассматривают, и людей моих с жалобами не допускают, о чем я ради предуведомления доношу Каширской воеводской канцелярии.
И чтоб повелено было сие мое доношение в Каширской воеводской канцелярии принять и записать в книгу впредь для ведома.
Августа дня, 1772 года.
К тому доношению действительный статский советник и кавалер Александр Петров сын Сумароков руку приложил.
90. Библиогр. зап., 1861, No 4, с. 97—99, по списку конца XVIII в. в сборнике из библиотеки гр. Уварова, No 454/Л. Оригинал и копия (источник печатного текста) не обнаружены. В бумагах статс-секретаря С. Ф. Стрекалова сохранилась выписка, датированная 7 января 1771 г., из поземельной тяжбы артиллерии поручика Алексея Петровича Соковнина с бригадиром Т. Ф. Яцимирским, в которой был замешан и А. П. Сумароков (ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 577, л. 444—453 об.). А. П. Соковнин был женат на Марии Васильевне Сумароковой, племяннице писателя. Говоря о родовых имениях, Сумароков, очевидно, имеет в виду приданое, полученное его племянницей от его старшей (‘бльшей’) сестры Прасковьи, кажется не бывшей замужем.
1 Боярин Алексей Прокофьевич Соковнин был одним из главных лиц в заговоре стрелецкого полковника Ивана Цыклера, имевшего намерение убить Петра I, вместе с другими тремя заговорщиками был казнен 4 марта 1687 г. Тема стрелецких бунтов Сумарокова интересовала специально (см. No 52).
2 Дед Сумарокова, Панкратий Богданович (1650—1730), занимал первоначально должность ‘стряпчего с ключей’ при царе Иоанне Алексеевиче. За верную службу и за ‘неотлучное бытие’ при царе Федоре Алексеевиче был пожалован Петром I в 1696 г. вотчиной в Пензенском уезде.
— 91. Г. В. Козицкому

24 января 1773

Милостивый государь мой Григорий Васильевич!
При засвидетельствовании вам, супруге вашей и моей тезке моего непременного почтения покорнейше прошу о поднесении моего письма освященной особе и об ответе.
Первую книгу ‘Превращений’1 вашего перевода я читал с крайним удовольствием. Кто не удивится из наших потомков, что вы и я в одно время жили с несмысленными авторами и переводчиками! Отпусти Боже им их согрешение!
Вашего высокородия, милостивого государя моего, верный и покорный

А. Сумароков.

Января 24, 1773 г., Москва.
91. Автограф — ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 591, л. 182. Впервые: Летописи рус. литературы и древности, 1859—1860, кн. 6, с. 71.
1 Первая часть ‘Метаморфоз’ Овидия в прозаическом переводе Козицкого (‘Публия Овидия Назона Превращения, переведенные с латинского на российский язык’) вышла в 1772 г.
— 92. Екатерине II

24 января 1773

Всемилостивейшая государыня!
Будучи боле полугода болен, я по все сие время не сочиняю и ничего не читаю: толико меня гипохондрия преодолела. А в прошедший год, не взирая на минувшее материнским о нас в. и. в. попечением несчастие, на продолжающуюся полгода жесточайшую мою болезнь, я столько много сочинил месяца в три, сколько и на три года довольно, а между тем и ради театра одну трагедию и три комедии (комедии прозою), которые давно бы были на придворном театре, но за неимением копииста они лежат и поныне без переписки, что у меня и последнюю охоту к театру отъемлет. Ныне из учеников в Спасской академии, имущий склонность и ко стихотворству, более четырех месяцев неотступно просит меня, дабы взят он был ко мне ради переписки, чтоб ему чрез то научиться чистому слогу и поэзии, а он к тому и способности много имеет.1 А потому что он из поповичей и человек свободный, могу я его взять и без указу, да и начальники его за него стоять не могут и не хотят, а сверх того мне и они, как и все знатнейшие духовные, крайние приятели. Но потребно сему человеку жалованье, ибо бедность рождает подлость, а поэзия подлости и крайних недостатков не терпит. Так я всенижайше прошу в. и. в. о указе, хотя объявлением ваших штатс-секретарей, дабы ему было определено жалованье против сенатских копиистов, а он и теперь лучше всех их грамоте знает. А я думаю, что мое наставление ученикам будет им полезно и полезнее еще публике или, лучше сказать, отечеству. Да и опыты этому есть, ибо не только точные мои ученики, но все и театральные и лейбкомпанские копиисты в хороших уже по знанию своему чинах, а бывший при мне последний по лейбкомпании копиист, и после определенный к театру, ныне полковником и, ежели сегодни пойдет в отставку, так и отличием степени меня самого превзойдет. Одному только не удалося, быв при мне, хорошему слогу научиться, хотя он и всех больше чин имеет, и который мне по сие время иметь копииста препятствовал, чая, что и данный мне копиист толико же мало от меня научится, колико мало научился у меня он.2 Все сие оставя, я жду вашего всевысочайшего повеления.
В. и. в. всенижайший и всеподданнейший раб

Александр Сумароков.

Января 24 дня, 1773, Москва.
92. Оригинал — ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 591, л. 181—181 об., текст — рукой писца, подпись — автограф. Впервые: Летописи рус. литературы и древности, 1859—1860, кн. 6, с. 70.
1 Леонтий Иванович Попов (1749—1788), который поступил в Славяно-греко-латинскую академию в 1759 г., затем из академии был взят в университет. К письму Сумароков приложил прошение Попова на свое имя, датированное 1 января 1773 г.: ‘Желаю я быть у вас, действительного штатского советника и кавалера А. П. Сумарокова, как для переписки ваших сочинений, так и для научения правописания и свободных наук, а чтоб я мог содержать себя сколько благопристойность требует, о том прошу нижайше, дабы вашим старанием исходатайствовано мне было довольное казенное жалованье’ (Летописи рус. литературы и древности, 1859—1860, ч. 6, с. 71). В связи с этим Козицкий сообщал Сумарокову 18 февраля: ‘Государыня по прочтении изволила сказать: если б вы партикулярно попросили его сиятельства князя Михаила Никитича, чтоб желающего у вас быть для переписки ваших сочинений принять в штат его сиятельства в писаря и отпустить бы оного к вам, чтоб и принятый таким образом имел свое жалованье по тому месту, и вы бы имели копииста’ (там же, с. 75, также: Отеч. зап., 1858, No 2, с. 586—587). Попов был определен в переписчики к Сумарокову, многие из позднейших писем написаны (или переписаны) его почерком. После смерти Сумарокова он служил секретарем в экспедиции Кремлевского строения. Из дела 1792 г. о ‘пасквильных’ письмах Г. И. Попова, его брата, выясняется, что он был знаком также с Н. И. Новиковым и слыл глубоко религиозным человеком. Как человек литературно образованный Л. И. Попов переписывал и выправлял сочинения брата, содержавшие полемику с ‘Деяниями Петра Великого’ И. И. Голикова и мысли об освобождении крестьян, и сам сочинил для них раздел об отмене подушной подати (ВИ, 1947, No 12, с. 82, 85—86).
2 Сумароков намекает на И. П. Елагина (см. No 2), к 1773 г. имевшего чин тайного советника.
— 93. Г. В. Козицкому

31 января 1773

Милостивый государь мой Григорий Васильевич.
Вам, супруге вашей и моей тезке приношу мое почтение и, не имея времени, сокращаю мое письмо сим. Вашего высокородия покорный и верный слуга

А. Сумароков.

31 января 1773, Москва.
93. Летописи рус. литературы и древности, 1859—1860, кн. 6, с. 75. Местонахождение автографа неизвестно.
— 94. Екатерине II

31 января 1773

Всемилостивейшая государыня!
Театр московский зачат еще с большими непорядками, нежели прежде, и которых отвратить нельзя, ибо никакие доказательства, служащие к порядку, не приемлются.1 А я кн. M. H. Волконскому прямою линиею и предложения никакого сделать не отважуся, дабы мои предложения не могли почтены быть несправедливою наглостью. Трагедии мои играются скаредно, никто актеров не учит, а я, избавлялся досады и горести, на спектакли не езжу. Да и выпускать новых драм не можно, ибо так рассуждают: когда-де пиесы играны при дворе и напечатаны, так их играть можно. В. в. известно, что во время Софокла и Еврипида, трагиков греческих, книгопечатания еще не было, однако их драм без воли их не играли, и что не только основатели театров, но и все авторы своих сочинений без прибытка себе не выпускают. С Бельмонтием сделанные контракты и до других содержателей касаются, и договоренось было за ‘Димитрия’ получити мне полторы тысячи рублев.2 А я не работник на московскую публику, а паче — на содержателей.
В. и. в. известно, что и прежде и ныне о Московском театре я докучал вашей всевысочайшей особе, так на что ж бы мне и трудиться, если бы мои труды тщетны были? Я болен, а Д. В. Волков сегодни отъезжает в П<етер>бург, так и последняя надежда к установлению театра погибнет. А расположение и устав от меня сообщен ему, а у меня и копии не оставлено. Мне делать нечего. А кн. Волконский в театральные распорядки, никогда о том не думав, войти не может, хотя мне он и от самого ребячества приятель, а ныне, по отличности чина его, благодетель. Вообразите, государыня, возможно ли при таких всегдашних хлопотах поощрять себя к театральным сочинениям, когда пиесы мои, тщательно сочиненные, всемирно безобразятся, и за которые почти при каждом представлении по 1000 рублев собирается, а со мною сбывается древняя русская пословица: ‘Я именинник, да мне и пирога нет’. Написано во Священном писании: ‘Труждающемуся делателю прежде всех от плода вкусити должно’.3 Трагедия ‘Димитрий’ и в продажу прежде отдана не была, поколь нового контракта с содержателями я не сделал, но кажется мне, что в Москве все мои о словесных науках доводы слабы. Ни покойная императрица, ни в. в. моих драм, как монарха власть ни велика, никогда без особливой милости представлять не повелевали, и всегда я отличным приятием, питающим мое любочестие, от ваших высочайших особ довольствовался. Говорят, будто философы презирают и почесть и доход. Это неправда, ибо и философы едят и пьют и презрения не любят. А я не философ, но стихотворец. Фридерик, венценосец и пиит, так изъясняется: ‘Je ne suis point ambitieux quoique roi et pote’. * Ведает он то, что престол и Парнас любочестием наполнены. Il badine quand il dit qu’il n’est pas ambitieux.** Первая статья блаженства подданных — монарше любочестие, и первая статья пиитического красноречия и проповедания добродетели — любочестие же. Не прикажите, государыня, моих пиес, игранных только пред очами двора, представляти противу всех театральных учреждений в Москве, обезображивая меня и отнимая мой авторский доход, а игранные в Москве — они играют. Я им не спорю, но не должно ли мне несмысленных актеров поучить: и в П<етер>бурге без моего показания мои драмы никогда играны не бывали. Я за старые пиесы дохода себе не требую, а требую только достойного представления. И повару досадно, когда у него подаваемое на стол кушанье напортят, а трагедия, недожареная или пережареная, много вкуса теряет, et le pote est plus ambitieux que le cuisinier.*** Пиесы театральные не ради чтения сочиняются, так много славы погибает тогда, когда они мерзко играются. Не лишите, государыня, меня оставшей охоты к театральному сочинению! Разве мне, поработав ради славы, приняться за сочинение романов, которые мне дохода довольно принести могут, ибо Москва до таких сочинений охотница. Но мне романы ли писати пристойно, а особливо во дни царствования премудрый Екатерины, у которой, я чаю, ни единого романа во всей ее библиотеке не сыщется. Когда владеет Август, тогда пишут Виргилии и Овидии, и в почтении тогда ‘Энеиды’, а не ‘Бовы королевичи’. А я и ‘Бовою’, выданным от себя, не обесчещуся, хотя и не много чести присовокуплю. А еще лучше, ежели я стану сочинять ‘Tausend und eine Nacht’ **** или, по крайней мере, писать высокопарные оды, думая:
Всхожу ко небесам
И хитрости своей не понимаю сам.
Или:
Гром на гром ударяет, ветры с ветрами спираются,
Фиссон шумит, Багдат пылает, афински стены огнь терзает,
Этна верх Кавказский давит и дух мой Пинд на Оссу ставит.4
Или:
Живу любовно,
Тому причина та, что лето не грибовно.5
Я ради того мешаю дело с бездельем, дабы вашему всегда в важных делах упражняющемуся духу мелкостию, говоря о ней важно, не принести докуки. Но издевка вселилася только в мое перо, кошелек мой наполнен бедностью, а сердце горестью. А притом должен я буду, ежели Мельпомены и Талии не оставлю, трудиться ради чужих доходов, а они, в поте лица моего, будут ясти хлеб мой,6 а сверх того, часто видети дочерей хищников и грабителей отечества, украшенных сияющею кражею, сочетавающихся с буянами и петиметерами I и молящихся о неповешенных своих родителях, дабы Бог дал им телесное здравие и душевное спасение,7 — а свою дочь вечно засадити в девках, а вместо мужа довольствовалася бы она зрением обезображенного ‘Хорева’, проклиная и Муз и честность отца своего, зная то, что честности в рядных не пишут.
В. и. в. всенижайший и всеподданнейший раб

Александр Сумароков.

31 января 1773, Москва.
I На сих днях вышла замуж бывшего и отброшенного Московского губернатора третья уже дочь с великим приданым, 8 из которого третья часть, по рядной написанная только, 1000 приданого и 1000 денег, а всего приданого, утвержденного записями, еще тысяч на 40. Деревни отца моего были все в губернии сего отброшенного губернатора, и моя доставшаяся часть в том же счете, а сколько подушных денег в губернской покрадено, о том известен генерал-прокурор,9 и который будучи толико честен, сколько такие губернаторы вредны, сие его беззаконие и знает, и им гнушается. Так я на него ссылаюся, правду ли я говорю. Подушные деньги с нас по справедливости собираются на армию, защищающую наше отечество, а не дочерям Жеребцова на приданое. Вот то, всемилостивейшая государыня, что я разумею моею сатирическою статьею. Pote, honnte homme et satirique, en voyant les dsordres peut-il se taire? Boileau dit:***** если бы-де мне не позволено было сатиризовать, видя непорядки, я бы-де ямочку в земле вырыл, и в нее бы проворчал.10 А я почитаю только Бога, государя, честных людей, истину и откровенность.
Перевод:
* Я не честолюбив, хотя я король и поэт.
** Он шутит, когда говорит, что он не честолюбив.
*** а поэт честолюбивее повара.
**** ‘Тысячу и одну ночь’ (нем.).
***** Поэт, честный человек и сатирик, видя беспорядки, может ли промолчать? Буало говорит:
94. Оригинал — ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 591, л. 188б—188г об., текст — рукой писца, французские и немецкая фразы, примечание (на особом листке), дата и подпись — автограф. Впервые: Летописи рус. литературы и древности, 1859—1860, кн. 6, с. 71—74.
1 В конце 1772 г. театральная привилегия была выкуплена у наследников Бельмонти итальянцем Гроти и московским губернским прокурором кн. Петром Васильевичем Урусовым (1733—1813). Мельхиор Гроти появился в Москве в 1772 г. Известно, что в 1774 г. он нанимал также итальянскую оперу-буфф и устраивал публичные маскарады в доме кн. Трубецкого близ Донского монастыря. К началу 1776 г. Гроти согласился уступить свою долю в деле Урусову и при этом исчез из Москвы, разбазарив театральный гардероб, не расплатившись с кредиторами, задолжав актерам и служителям. 17 марта 1776 г. Урусов выхлопотал новую привилегию, которая вступила в силу с 16 июля 1776 г., и, объединившись с М. Маддоксом, приступил к постройке каменного Петровского театра.
2 Этот второй контракт с Бельмонти, касающийся только права на постановку ‘Дмитрия Самозванца’, датирован 29 марта 1771 г. и, следовательно, был заключен непосредственно по возвращении Сумарокова из Петербурга (см. No 61). Он представляет обязательство Ивана Бельмонти перед Сумароковым, ‘чтоб мне его трагедии ‘Димитрия Самозванца’ ни под каким видом, ни для чего, и ни для какого обстоятельства без его дозволения не представлять, доколе не учиню я с ним другого обязательства. А буде она у меня на театре или где инде мною представлена и моими актерами будет, так все сборы, сколько б их ни было, должен я ему буду уступить без отговорок, рассуждая, сколько за оную трагедию получится’ (Москвитянин, 1843, т. 1, с. 272, копия, сделанная М. П. Погодиным с подлинника: ГБЛ, Погодин. 1.16.32).
3 Цитата из второго послания к Тимофею (2, 6).
4 Пастишь из собственных ‘Вздорных од’ Сумарокова, пародировавших одический стиль Ломоносова: ‘Ода вздорная I’ — ‘Там вихри с вихрями дерутся’, ‘Там громы в громы ударяют’, ‘Ода вздорная II’ — ‘Ефес горит, Дамаск пылает’, ‘И столько хитро воспеваю, Что песни не пойму и сам’, ‘Ода вздорная III’ — ‘Кавказ на Этну становится’, ‘Троянски стены огнь терзает’, ‘Вы, тучи, с тучами спирайтесь, Вы громы в громы ударяйтесь, Борей на воздухе шуми’ (см.: Русская стихотворная пародия. (XVIII—начало XX в.). Л., 1960, с. 98—103). Эти пародии при жизни Сумарокова оставались неизданными. В данном письме выпад против высокого слога относится скорее к В. П. Петрову, которого при дворе провозгласили преемником Ломоносова и певцом Екатерины II, подобно тому как Ломоносов считался певцом Елизаветы Петровны.
5 Пародийное подражание словотворчеству В. К. Тредиаковского.
6 Приноровление цитаты из Книги Бытия (3, 19).
7 Этот мотив имеется также в притче Сумарокова ‘Две дочери подьячих’.
8 Речь идет о Николае Григорьевиче Жеребцове, московском гражданском губернаторе в 1758—1760 гг., и его дочери Елизавете Николаевне, вышедшей замуж за барона Петра Ивановича Черкасова.
9 Вяземский Александр Андреевич, генерал-прокурор Сената.
10 Пересказ отрывка из IX сатиры Буало (‘A son esprit’). Сумароков обработал этот сюжет в притче ‘Мид’.
— 95. Г. В. Козицкому

20 мая 1773

Милостивый государь мой Григорий Васильевич.
При засвидетельствовании непременного моего к вам, ко супруге вашей и к дочери почтения нижайше прошу приложенное при сем письмо подать е. и. в. и при вашем предстательстве исходатайствовать мне ответ, что я почту знаком нового вашего ко мне снисхождения, и пребуду навсегда вашего высокородия верным и покорным слугою

Алекс. Сумароков.

20 мая 1773, Москва.
P. S. Ежели нет его высокородия Гр<игория> Васильевича в Петербурге, так я адресуюся для подания моего письма освященной особе к его превосх<одительству> Сергею Матвеевичу Кузмину и прошу покорно о том, о чем я прошу Г<ригория> Васильевича.

А. Сумароков.

95. Оригинал — ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 592, л. 47, текст — рукой писца, Дата, подпись и приписка — автограф. Впервые: Летописи рус. литературы и древности, 1859—1860, кн. 6, с. 78.
— 96. Екатерине II

20 мая 1773

Всемилостивейшая государыня!
Начиная писати к в. и. в., трепещу я, дабы мои прошения не показалися в. в. наглостью. И ради того неоднократно я брал перо в руки и многие дни отсрочивал себе в написании моего всенижайшего прошения. Чего ради в заглавии оного паче всего прошу не приняти моея смелости излишеством и не раздражиться, ибо то мне такой бы был удар, коего я никогда не ожидал, а я милость вашу паче всего на свете почитаю, хотя бы ею и никогда не пользовался.
Ныне было произвождение и военным, и штатским, и придворным. Я, государыня, не в отставке и не только числюся в службе, но и действительно во дни вашего владения более, нежели во всю мою жизнь, издал и изготовил моих сочинений, а науки были бы презренны, если бы они услугами отечеству не почиталися. Так извольте, государыня, матерински войти в мое прошение и покажите мне милосердие. А сколько людей обошло меня ныне и прежде, то ясно и по списку, из которого я никогда исключен не был.
Терпля реченное, терплю я еще и недостатки, ибо я, кроме жалованья, никакого дохода не имею. Так нижайше прошу, припадая ко стопам в. в., имея за собою деревни самые малые, о помиловании, дабы мне хотя в заем ради оплаты моего долга из высочайшего в. в. милосердия помиловано было тысячи четыре и еще на сей год наперед жалованье, как я уже по указу в. в. ежегодно получаю. А я бы порасплатяся, а особливо с Прокофеем Демидовым, мог успокоиться и быти способным по оставшему времени докончать мои в сочинениях труды. Демидову должен я одному две тысячи рублев уже года три, а нынешнего июня 1 дня последний срок. Помилуйте, государыня, и не допустите до крайнего разорения человека, носящего всевысочайшую вашу милость и имущего к вашей освященной особе всегда, еще и до восприятия вами скипетра, отличное усердие!
Сим окончалися мои прошения и осталися еще всенижайшие мои в. в. представления. Хотя я и не имею повеления потрудиться при закладке Кремлевского дворца, но будучи приглашен г. архитектом Баженовым, тружуся столько по единому моему усердию, как я и по именному указу больше трудиться не могу, и не только сочинил г. Баженову необходимую речь, многие к церемонии надписи и подая советы и по обрядам светским и духовным еще отчасти. И уповаю, что сия церемония, колико начальники сей комиссии ни скупы и колико ни холодны к попечению, будет согласна с моим желанием и со славою великия Екатерины. И речь, и надписи, и хари, и вся как светская, так и духовная церемония принесут изображение народу дней вашего царствования. Толь великолепны они, сколь мала положенная на то сумма и сколь велико мое и г. Баженова к тому усердие. Да и архиереи здешние к тому все силы прилагают и толико много, колико мало их прилагает Измайлов, но мне до него и дела нет, ибо не он, но Баженов дом закладывает.1
Слышу я еще, государыня, ко управлению моему и к разрушению остатков здешнего театра, что Дмитревский сделал с содержателями театра контракт ежегодно играть на нем по 4 месяца, учить актеров, которых он выучить не умеет и которые сами, наставляемы быв мною, играют его не хуже, хотя и гораздо поослабели. Я в исходе лета, в месяце августе устремляюся видети в П<етер>бурге очи в. в., но с чем я появлюся, когда Дмитревский в самое то время ради своего излишнего насыщения будет в Москву? И могу ли я пиесы новые мои, и поднесенные в. в., без представления напечатать? Я то предаю на рассмотрение в. в., а мои прошения предаю вашему милосердию и не зная никого, кто бы о мне в. в. предстательствовал, препоручаю за себя предстательство самой вашей освященной особе, на которую я всегда уповаю и вместо огорчительного мне отказа с радостию ответа ожидаю. О, дабы Всевышний вложил в сердце ваше милосердое ко мне снисхождение и оживил бы мою увядающую жизнь, подверженную жесточайшей ипохондрии! Но милосердая Екатерина милостию изобильна, коль изобилен я моим к ней усердием, с которым я пребуду до конца моей жизни.
В. и. в. всенижайший и всеподданнейший раб

Александр Сумароков.

Мая 20 дня 1773, Москва.
P. S. При закладке Аннинского дома2 церемония была смехотворна, et moi je trouve une belle diffrence entre ces deux crmonies comme entre la meilleure tragdie et la plus misrable farce. Bagenof et les evques l’ont bien imagin et moi je l’ai corrige tant comme il m’tait possible, en possdant la connaissance des thtres et en m’appliquant assez longtemps en cela. Croyez-moi votre majest que du commencement de la Russie on n’a vu jamais des pareilles et elle sera digne de votre rgne. J’emploierai tout mon possible de la rendre plus clatante et personne ne croira jamais qu’elle cotera si peu. Tout court: jamais la ville de Moscou de son commencement n’a donn des si superbes spectacles.*
Перевод:
* что до меня, то я между этими двумя церемониями нахожу такую же большую разницу, как между лучшею трагедией и самым дурным фарсом. Баженов и архиереи свою церемонию хорошо вымыслили, а я ее поправил как мог, зная театральные правила и долго по театру трудившись. Поверьте, в. в., что на Руси подобного отродясь не видали и что она будет достойна вашего царствования. Я употреблю все мои старания, дабы придать церемонии как можно более блеску, и никто не поверит, что она обошлась так дешево. Короче говоря, со времени основания Москвы никогда не было здесь столь пышных зрелищ.
96. Автограф — ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 592, л. 45—46 об. Впервые: Летописи рус. литературы и древности, 1859—1860, кн. 6, с. 75—77.
1 Речь идет о начале строительства Нового Кремлевского дворца по проекту В. И. Баженова (1737—1799). Сохранилась подробно разработанная инструкция проведения церемонии ‘положения первого камня’, состоявшейся 1 июня 1773 г. Здесь приведены описания аллегорических картин (‘хари’) с относящимися к ним стихами Сумарокова (опубликованы Н. И. Новиковым в разделе ‘Надписи’ — ПСВС, т. 1, с. 275—279, 28—35, 37—40, 42—44). Можно предполагать, что при составлении ‘Слова на заложение Кремлевского дворца’ (текст — ПСВС, т. 2, с. 323— 336) Сумароков согласовывал ее с Баженовым и пользовался его советами. В последнее время делались попытки доказать, что именно Баженов, а не Сумароков был автором речи, однако они явно несостоятельны. Неясно, кому принадлежат стихотворные ‘надписи’, использованные при церемонии ‘вынутия первой земли’ 9 августа 1772 г. (Янчук Н. Знаменитый зодчий В. И Баженов и его отношение к масонству. — ЖМНП, 1916, No 12, с. 190—201).
2 Имеется в виду закладка Екатерининского дворца на месте бывшего дворца Анны Иоанновны ‘Анненгоф’ в Лефортове.
— 97. Г. В. Козицкому

20 июня 1773

Милостивый государь мой Григорий Васильевич.
Я по несчастию моему ответа на мои посланные письма не имею и не знаю, что тому причиною причести. Писано в тех моих письмах о выдаче мне годового жалованья, как я оное и прежде от 1 мая получал. Я ж — должен, а особливо несносному человеку Прокоф<ию> Демидову, который меня мучит ежедневно, и дав мне деньги приятельски, а потом отъехав в Голландию и накопив на меня по причине бывшего в Москве мора проценты и рекамбии,1 вконец разорить меня стремится, или паче срамится, плавая в богатстве, данном ему на поругание его самого и на обиду добрым людям, так я просил е. в. о четырех тысячах, которые могу я выплатить. Меня ж, хотя я и не в отставке, обошли все при нынешнем произвождении. Неужели труды многих судей больше славы и пользы России приносят, нежели мои? Вспомните прежние мои к себе усердия и войдите в мое бедное состояние. Тот, который переписывает сие мое к вам письмо, и моего расстроенного состояния, и горести, и бедности свидетель. А я, пребывая и в отчаянии, есть вашего высокородия покорный и верный слуга

А. Сумароков.

20 июня 1773, Москва.
Зри: в половине августа устремляюся я в П<етер>бург ехать ради напечатания множества новых сочинений, но мои долги и моя бедность лишают меня сея надежды, изъясните это е. в. А мне очи ея видеть хочется.
Письмо ради скорости без куверта, да в этом и нужды нет.
97. Оригинал — ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 592, л. 113, текст — рукой писца, подпись и приписка — автограф. Впервые: Летописи рус. литературы и древности, 1859—1860, кн. 6, с. 79.
1 Рекамбио — пеня за несвоевременную уплату протестованных векселей.
— 98. Г. В. Козицкому

25 июня 1773

Я в крайнем отчаянии, а ответа нет мне на мои просьбы. Я терплю бедность, есть мне нечего, и нет столько денег, чтобы заплатить за письмо на почту. А сегодни еще обещался я к церемониалу стихи делать. Кланяюся вам и жду терпеливно смерти.
В<аш> п<окорный> с<луга>

А. Сумароков.

25 июня 1773, Москва.
98. Автограф — ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 592, л. 110. Впервые: Летописи рус. литературы и древности, 1859—1860, кн. 6, с. 80.
— 99. Екатерине II

25 июня 1773

Всемилостивейшая государыня.
Не раздражил ли я в. в., что не получил ответа на всенижайшее мое прошение?1 Я в крайнем отчаянии, терпя недостатки, что мне почти есть нечего. Однако не имея ни полушки в доме моем, моря и себя и людей моих, что всеконечно правда, а еще по написании сего письма сделаю стихи к церемониальным доскам, ибо взавтре г. Баженов отъезжает в П<етер>бург. Начальники его толико мало трудилися, колико много он и я. Мы думали о славе для торжествуемого, а Измайлов о своей подмосковне. Si le grand Dieu peut souffrir des pareilles choses, c’est tonnant.* Однако церемония была сходна с честью имени в. в., malgr les obstacles, que mr. Ismaelof 2 a fait et les fait jusqu’ prsent.** Мне до него дела нет, но жалко, что я таких сограждан имею, которые более думают о себе и о своих деревнях, нежели о общенародной славе. Я жду ответа на мои просьбы, готовяся ко смерти посреди моего усердия и посреди моего отчаяния.
В и. в. всенижайший и всеподданнейший раб

Александр Сумароков.

25 июня 1773. Из Москвы.
P. S. Я не имею столько денег, чтобы мне заплатить на почту за письмо. Et je tombe en dfaillance, il faut encore que je compose aujourd’hui les vers.***
Перевод:
* Удивительно, как только Бог терпит подобные вещи.
** несмотря на препятствия, которые г. Измайлов2 чинил и продолжает чинить поныне.
*** Я чувств лишаюсь, а надобно мне сегодня еще стихи сочинять.
99. Автограф — ЦГАДА, ф. 10, кн. 1, No 592, л. 111. Впервые: Летописи рус. литературы и древности, 1859—1860, кн. 6, с. 79—80.
1 Распоряжение M. H. Волконскому о выдаче Сумарокову тысячи рублей за счет Кабинета (т. е. сверх жалованья) было подписано Екатериной II 15 июня (Осмнадцатый век, т. 1. M, 1868, с. 94), Козицкий тогда же написал об этом Сумарокову (Летописи рус. литературы и древности, 1859—1860, кн. 6, с. 78).
2 Измайлов Михаил Михайлович (1719—1800) в 1768 г. был назначен первоприсутствующим в Комиссии по постройке Кремлевского дворца.
— 100. С. М. Козьмину

5 августа 1773

Милостивый государь мой, Сергей Матвеевич!
Приложенное при сем письмо всепокорно прошу подать и по всегдашней вашего превосх<одительства> милости выходить ответ, за которую вашу милость я толико много буду благодарен, колико коротко мое письмо и колико велико мое к вам почтение.
Ваш<его> превосх<одительства> покорнейший слуга

А. Сумароков.

5 авг. 1773, Москва.
Зри: мне ответ весьма потребен, дабы я мог расположиться, как мне отселе <выехать>. А ежели в августе ответа не получу, так уже мне в П<етер>бург не ехать, ибо настанут грязи.
100. Автограф — ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 541, л. 547.
В ответном письме от 19 августа 1773 г. С. М. Козьмин сообщил Сумарокову об отказе Екатерины оказать ему денежную помощь (черновик — ЦГАДА, там же, л. 548).
— 101. Екатерине II

5 августа 1773

Всемилостивейшая государыня!
Имея крайнее желание видеть очи в. и. в. и твердое намерение выехать отселе в П<етер>бург конечно в исходе сего месяца, дерзаю, уповая на всегдашнее себе в. в. покровительство, напомнить о моей препятствующей моему отъезду бедности и всенижайше испрошать из человеколюбия вашего, лишь взаимообразно, хотя некоторую сумму денег ради платы необходимой одного долга Прокофью Демидову, мучащему меня по его сумасбродству, известному всей Москве, с которого озлобления я при сем отваживаюся яко к матери Отечества и покровительнице — и науке, и моей во все времена. А на проезд бы мне осталось, — то я не на час, но на полгода с моими драмами и с прочими сочинениями приехать мог в П<етер>бург, а особливо в такое время, где и театральные действия новые к украшению двора нужны. Не лишите меня милости!
В. и. в. всенижайший и всеподданнейший раб

Александр Сумароков.

5 августа 1773, Москва.
Такие инструкции в силу законов даваны быть не могут, а так писано это по сумасбродству Демидова и по глупости судей, ибо ни пожитков, ни сочинений, которые мне дороже жизни, запечатывати не можно, и тайностей у меня, как у верноподданного в. в. и верного сына Отечества, таких быть не может, да и за две тысячи в десять раз стоящих домов не грабят и с публичных торгов не продают.
101. Автограф — ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 541, л. 545.
В постскриптуме письма речь идет об ‘Инструкции’ Московского магистрата от 17 июля 1773 г. подканцеляристу Григорью Озерову, отправленному описывать имущество и дом Сумарокова, копию ‘Инструкции’ Сумароков приложил к письму. В ней предписывалось: ‘Взять тебе сего магистрата солдат, да в понятые торговых людей, и с ними идти в дом его превосходительства господина действительного тайного (sic!) советника и кавалера Александр Петровича Сумарокова, обстоящий в Москве, в приходе церкви Покрова пресвятые Богородицы, что в Кудрине, и пришед <на> оный двор, и в нем пожитки за неплатеж им вексельного коллежского регистратора Ключарева по выданному ему от статского советника Прокофья Акинфиева Демидова сына векселю иску дву тысяч рублев с рекамбио и проценты, усматривая на оную сумму, описать, оценить и ту опись с оценкою за руками будущих при том и ценовщиков объявить в Московский магистрат при репорте. А описанные пожитки, собрав в удобное место, запечатать казенного Московского магистрата печатью и представить (sic!) караул. А с сею инструкциею посланному не приступая прежде ко исполнению явиться в ведомство Московской полицеймейстерской канцелярии той части, где оный двор состоит, в съезжий двор я требовать во оном у господ обер-офицеров ко вспоможению пристойной команды. Будучи при том, обид никому не чинить и о делах тайности подлежащих никуда не писать’ (ЦГАДА, там же, л. 546—546 об.).
— 102. В главную полицеймейстерскую канцелярию

24 января 1774

Сего года, генваря 20-го дня взят был безвинно мой слуга, который меня одевает и бреет, под караулом, чего ради должен просидеть был дома тот день и пропустить мои дела, ибо мне во дворец два раза выехать с моими сочинениями было должно. Сама Съезжая признала, что мой слуга невинен, однако господин капитан Баранов присланному моему сказал ругательски по-словенски: ‘Чадо, что глаголеши, абие аще…’ и прочее, что и не в складке приказном. Хотя мой посланный и человек государев, — а хотя бы и мой был, — так капитану Съезжей кощунствовать непристойно. А другой, господин капитан Лукин, прислал ко мне капрала и требовал за привод оного на Съезжую вдвое определенного числа, однако мои люди учинили с присланным договор и будто сторговались и дали капралу присланному тридцать копеек. Зная положенную за привод цену, и я дал капралу полтину в барышах, но он того не требовал, и взятками того почесть нельзя. А за безвинных людей ежели обыватели платить будут, так и слуг держать не можно! Я, ведая любление истины его высокопревосходительства генерал-полицеймейстера1 и желая, чтобы такой грабеж дошел до слуха его, о сем нижайше доношу.
Генваря 24-го дня 1774 года.
102. Осмнадцатый век, т. 3. М., 1869, с. 186, по копии в рукописном сборнике из собрания А. Ф. Бычкова (см. No 29). Местонахождение подлинника неизвестно
1 Петербургским генерал-полицмейстером в эти годы был Н. И. Чичерин.
— 103. Неизвестному

18 апреля 1774

Нужды я больше никогда не имел с вами переговорить, какую имею теперь. Взавтре уже поздно будет. Я несколько недель очень болен и выехать не могу. Покажите мне дружеское усердие и побывайте у меня теперь — я и Ив<ана> Перф<ильевича> Елагина уповаю у себя сегодни после обеда увидеть и чаю, что и он мне поможет и спасет мою честь от кривотолкования судей некоторых московских. 1 000 000 раз прошу вас — приезжайте ко мне.
Вашего высокородия покорнейший слуга

А. С.

18 апреля 1774.
103. Автограф — ЦГАЛИ, ф. 1877, оп. 1, No 2, л. 2.
— 104. Екатерине II

9 мая 1774

Всемилостивейшая государыня!
Я всякий год получаю мое жалованье по отличной в. в. милости от 1 мая на целый год. Всенижайше прошу сию милость и ныне мне повелеть учинить. В. в. много дел и без моих прошений, так я не расширяя невместного моего красноречия, о той же милости и ныне прошу.
В. и. в. всеподданнейший и всенижайший раб

Александр Сумароков.

9 дня мая 1774.
104. Автограф — ЦГАДА, ф. 10, оп. 1, No 593, л. 169. Впервые: Летописи рус. литературы и древности, 1859—1860, кн. 6, с. 80.
— 105. Екатерине II

4 ноября 1774

Всемилостивая государыня!
Я, приехав сюда, множество издал моих сочинений, между которыми трагедия и три комедии представлены.1 Я здесь прожился совсем и прихожу в отчаяние.2 Так я единыя сея милости от в. и. в. прошу. Выдается мне по воле в. в. ежегодно жалование годовое наперед. Полгода уже прошло, и осталось полгода, так я всенижайше прошу, дабы повелением в. в. выдано мне было жалованье еще на год, так с выданным уже полуторагодовое получение будет, и немного различествовать будет с прежним получением. Я прихожу, государыня, в отчаяние, что живу здесь понапрасну и выехать отселе не могу. Напомните прежнюю вашу ко мне милость и покровительство.
В. и. в. всенижайший и всеподданнейший раб

Александр Сумароков.

4 ноября 1774, Москва.
105. Рус. архив, 1907, No 12, с. 464, без указания источника текста. Поздняя копия (XIX в.) имеется в бумагах М. П. Погодина (ГПБ, ф. 588, Погодинские автографы, No 193, л. 3).
1 О пьесах, представленных на придворной сцене в 1774 г., см. No 76.
2 Сохранился вексель на сумму 802 рубля, выданный Сумароковым 10 октября 1774 г. купцу Гавриле Бахерахту (Ист. вестн., 1885, No 5, с. 447).
— 106. Г. А. Потемкину

22 ноября 1774

Милостивый государь.
Уже и отъезд е. в. приближается, а я опасаюся, чтоб мне не ввергаться в отчаяние и в неисходимое злополучие от моей бедности. Я, уповая на предстательство в<ашего> высокопр<евосходительства>, не писал в Москву, каким же образом мне помощью моего дома отселе вырваться? Помилуйте меня и, доложив, подпишите посланное.1 Мне и бездельником, живучи всегда честно, жить не хочется, ибо мне, не расплатився со многими, кои терпеть не могут, отселе и выйти нельзя. Описал бы я вам мою бедность и расстройку, mais toutes les raisons sont faibles, si v. e. ne veut pas faire ce que je vous demande.* Помилуйте меня.
Покорнейший и ищущий с стенанием вашего вспоможения

слуга А. Сумароков.

1774 г. ноября 22.
23 числа есть день Александра Невского, так утешьте душу мою. Государыня перед днем восшествия2 своего воспомнит всегдашнее мое к ее освященной особе усердие. Она изволит ведать то, что она во все времена моя надежда, и вы о моем почтении к себе давно же ведать изволите. Неужели меня кто у вас повредил? Sans votre protection et rsolution je passerai mal le jour de mon patron, c.-a.-d. de S-t Alexandre, et sans la protection de mon patron de qui le pre a port le mme nom et m’aimait beaucoup.** Сделайте мне милость: я это заслужу.
Перевод:
* Но все резоны слабы, ежели ваше высокопревосходительство не имеет желания сделать то, о чем я прошу.
** Тяжко будет мне в день моего ангела-хранителя, т. е. св. Александра Невского, без вашего зашищения и решения, без покровительства моего заступника, отец которого был мне тезка и сильно меня любил.
106. Рус. архив, 1879, No 9, с. 26. Местонахождение автографа неизвестно.
1 По-видимому, речь вновь идет о просьбе выдать жалованье за год вперед.
2 Описка Сумарокова, 24 ноября — день тезоименитства Екатерины II.
— 107. Г. А. Потемкину

13 декабря 1774

Помилуйте меня, милостивый государь, ради самого Бога и ради всего, что вы на свете любите и почитаете. Я не о новости прошу, ибо я жалование каждый год наперед от 1-го дня мая получаю. Я не прошу, чтобы мне было выдано сие жалование теперь, но чтобы только сообщено было, чтобы когда наступит май, выдано мне было жалование по-прежнему наперед. Мне купец с тем и обещает дать до мая деньги, и как скоро подписано и сообщено будет, так скоро я деньги от него и получу. Отъезд е. в. приближается и праздники.1 Все разъезжаются, а я, не имея здесь никакого дела, проживаюсь, ходя почти по миру и провождая многие дни почти без пищи. Заложил то все, что со мною привезено было. Вообразите мое состояние, ибо мне более ничего не осталося, как себя умертвить, а время к сысканию денег уже пропущено.
Ваше высокопревосходительство, со слезами вас просящий

всепокорный слуга А. Сумароков.

13 декабря 1771 г.
107. Рус. архив, 1879, No 9, с. 26—27. Местонахождение автографа неизвестно.
1 Рождество и отъезд двора в Москву на празднование заключения Кучук-Кайнарджийского мира с Турцией. Императрица и двор выехали из Петербурга 16 января 1775 г.
— 108. Екатерине II

31 декабря 1774

Всемилостивейшая государыня!
Я, приехав сюда, множество издал моих сочинений, между которыми трагедия и три комедии представлены. Я здесь прожился совсем и прихожу в отчаяние. Так я единыя сея милости от в. и. в. прошу.
Выдается мне по воле в. в. ежегодно жалованье годовое наперед, так бы повелением в. и. в. и ныне в мае мне оное выдано было, как и прежде, но чтобы всевысочайшею в. и. в. милостию было о том ныне объявлено Штатc-конторе. Ибо мне ради моего отъезда дает купец то число денег ныне, а он бы мог по моей ассигнации взять оные деньги тогда, когда срок мой в мае придет. А без того мне он не дает, да и то сделано посредством моих благодетелей. А когда Штатс-контора виду иметь ныне не будет, так я и денег от купца получить не могу. А во время моего отбытия поделано против меня много разорения. Ибо от того, что я в Москве не был, лишаюся я и деревень, и дома, который уже и в газеты внесен к продаже за 900 руб., хотя он мне в двадцать раз того более стоит, и где я спокойно окончать хотел мою оставшую жизнь, трудяся по Парнасу. Ныне я в такое состояние прихожу, что здесь быть и не могу, а приехать некуда, ибо все к моему спокойству остановлено. А я дал уже слово Г<ригорию> Александровичу представить многое к удовольствию двора и публики во время высочайшего вашего, государыня, в Москве присутствия и предварительно выговорить дерзаю, что в. и. в. всеконечно трудом моим довольны быть изволите. Не лишите меня сей охоты к услужению двора и публики и прикажите означить от мая мое годовое жалованье, как и прежде то было. А дом мой для платы того долга, за который по причине моего отбытия я лишаюся всего моего имения, и который бы я заложить мог и сам Банковой конторе, ежели бы не было запрещения мне во время здешнего моего пребывания, взять за надлежащие и указные проценты в четырех тысячах рублей. Вашего величества казне ущерба от всей сей моей просьбы быти не может, а мне спасение, которое всеконечно я удовлетворю, как я помянул уже, теми спектакелями, коими в. и. в. конечно довольны быть изволите. Но лишився всего своего спокойства и всего своего имения, я не буду потребен более ни к чему на свете. Прикажите только, государыня, Г<ригорию> Александровичу, так без малейшего вашей всевысочайшей особе утруждения исполнено будет. А он о всем моем сем искании довольно мною утруждаем и совершенно известен. Напомните, всемилостивейшая государыня, всегдашнюю мою на в. и. в. надежду и ваше еще до восшествия вашего на престол высочайшее свое мне покровительство и не дайте мне от отчаяния умереть!
В. и. в. всенижайший и всеподданнейший раб

Александр Сумароков.

Дек. 31, 1774, Пб.
108. Оригинал — ААН, Р. II, оп. 1, No 134, л. 1—1 об., текст — рукой писца, дата и подпись — автограф.
— 109. Г. А. Потемкину

8 июня 1775

Милостивый государь!
Я утруждал ваше высокопревосходительство о исходатайствовании повеления для получения годового мне жалованья, которое я получаю от 1-го мая ежегодно уже лет шесть.1 Мне оно ныне нужнее всех лет, ибо я, печатав мои сочинения в П<етер>бурге, приехав на короткое время туда, совсем прожился, а дом мой без меня совсем разорился, а в деревне все погорело, а особливо конский мой завод и хлеб без остатка погорели: а я по снисхождению графов Разумовских имел самых лучших лошадей.2 Ныне не только оставшим лошадям в Москве, но ни людям моим, ни мне самому почти ни ясть, ни пить нечего. Такое состояние зляе смерти, а сверх того долги грозят мне и последнего пропитания меня лишить. И ежели мне не поможет человеколюбие и милосердие монаршее, так я должен погибнуть. О жалованьи я прошу, а прочее теперь оставляю, до того времени, когда у меня отнимать будут мой дом и лишать меня жизни, о которой я мало бы уже и думал, ежели бы не устрашался бедности оставших моих детей. Всему сему главная причина любление мое ко стихотворству, ибо я, на него полагался и на словесные науки, не столько о чинах и об имении рачил, как о своей музе. Книг осталося у меня мало, да и те я ныне продать намерен с четыреста волумин и с полтораста участных сочинений, наприм<ер>: опер, комедий, трагедий и прочего тому по малости подобных. Желал бы я, чтобы сии книги, питавшие так долго мою музу, досталися в хорошие руки. Я их за восемьсот рублев продаю на сей неделе, не угодно ли вашему превосходительству приказать их осмотреть, и не будут ли они достойны вашей библиотеки? Покорнейше прошу меня уведомить. Да есть у меня миниятурный портрет, подаренный мне И. И. Шуваловым при его отъезде, который у него над его bureau стоял как достойный зрения лет пять. Не изволите ли его приказать посмотреть? Также оригинальный и весьма сходный государыни императрицы Елисаветы Петровны портрет, с которого в России, я думаю, несколько тысяч копий, или, лучше сказать, все почти копии с него. Жду ответа, а о жалованьи при прошении моем всепокорно напоминаю. А сам я с три месяца болен разными болезнями, а еще больше терзаем бедностью и злыми обстоятельствами.
Вашего высокопревосходительства всепокорный слуга

А. Сумароков.

Июня 8, 1775 года.
109. Автограф — ИРЛИ, Р. I, оп. 25, No 195 (из собр. П. Я. Дашкова). Впервые: Рус. вестн., 1842, No 5—6, с. 91—92, с примеч. Н. А. Полевого: ‘Точная копия с собственноручного письма Сумарокова. Кому оно писано, не можем догадаться’. Вторично: Полевой П. Н. История русской словесности, т. 1. СПб., 1900, вклейка между страницами 584—585 — факсимильное воспроизведение.
1 Сохранилось официальное прошение Сумарокова от 1 июля 1775 г.: ‘Всемилостивейшая государыня! Несколько лет получаю я от 1 дня мая годовое мое жалованье по особливому в. и. в. повелению, о чем и ныне всенижайше прошу, — ибо я претерпеваю ныне бедность, — дабы я во дни торжественные мог ободрить мой унылый дух. В. и. в. всенижайший и всеподданнейший раб Александр Сумароков’ (ЦГАДА, ф. 11, оп. 1, No 1031, л. 241).
2 Конный завод в имении Сумарокова существовал (или, по крайней мере, заводился) уже в 1769 г. Известно письмо С. В. Кочубея к Сумарокову от 29 марта 1769 г., в котором он сообщал: ‘Человек ваш Цыганов, явясь у меня, подал письмо ваше, по которому старался я всевозможные благотворения оказать, а за поворотом его с конского заводу его сиятельства графа Алексея Григорьевича в недостатке, снабдил его и деньгами’ (Ист. вестн., 1885, No 5, с. 446).
— 110. Г. А. Потемкину

10 июля 1775

Завтре отъезд двора.1 А у меня завтре дом отъемлется,2 не знаю по какому праву, ибо дом мне в нынешний год по пристройке более уже тысячи рублей стал, а оценен он в 900 р., хотя и стал мне, кроме мебелей, в шестнадцать слишком тысяч. Демидову я должен только 2000 р., а он, рассердясь на меня за плута своего поверенного, которого он и сам со двора сбил, требует ныне и процентов и рекамбий, хотя и обещался мне о том и не помышлять. Я нижайше прошу вашего сиятельства, почитающего человеколюбие, послать к г. Демидову, дабы он, помня человеколюбие, не требовал с меня кроме данной мне суммы и чтоб сия сумма была вычтена из моего жалованья, кое я получаю ежегодно в начале мая. У меня один только на сей земле дом, так мне приютиться будет некуда, и должен я буду на старости таскаться по миру. Я внес вещей в уплату в Магистрат более нежели на три тысячи, а что они дешево оценены, да и не покупаются будто, это не моя вина. Я вместо процентов и рекамбий воздам вашему сиятельству сочинением новой трагедии без рифм, как вы мне приказывать изволили.3 Я жду в решении вашем или спасения моего, или отчаяния. А к решению сему времени уже мало осталось. Вообразите себе мое состояние!

Вашего сиятельства нижайший слуга А. Сумароков.

10 июля 1775 г.
Сделайте милость и пришлите, милостивый государь, мне отраду, письмо ваше открытое или припишите хотя к г. Демидову на сей бумаге, что вашему сиятельству по снисхождению ко мне угодно будет.
110. Лит. газ., 1830, т. 1, No 28, 16 апр., с. 223—224, с указанием П. А. Вяземского: ‘Списано с подлинника, который находится у Сергея Николаевича Глинки’. Перепечатано в кн.: Вяземский П. А. Полн. собр. соч., т. 2. СПб., 1879, с. 170. Вторично, независимо от публикации Вяземского: Москвитянин, 1842, No 1, с. 144, с указанием М. П. Погодина: ‘Списано с подлинника’. Местонахождение автографа неизвестно.
1 По данным камер-фурьерских журналов, в ближайшие после 10 июля дни Екатерина II не уезжала из Москвы.
2 Дом Сумарокова в Москве находился в ‘5-й части за Земляным: городом в приходе церкви Девяти мучеников, что в Кудрине’ (место нынешнего дома 27/29 по улице Чайковского). Двор (участок площадью 726 на 149 метров) с садом (купленным в 1776 г. у сенатора А. П. Мельгунова) занимал территорию между улицей Чайковского и Большим Конюшенным переулком. Близкими соседями Сумарокова были отец П. А. Плавильщикова, купец, и отец профессора П. И. Страхова, псаломщик церкви Ивана в Кречетниках. На плане этой части Москвы за 1778 г. обозначен и каменный питейный дом, куда в последний год жизни, по воспоминаниям И. И. Дмитриева, через Кудринскую площадь часто ходил Сумароков (Театр, 1953, No. 12, с. 157—158).
3 24 сентября 1774 г. Сумароков одновременно отдал в Академическую типографию для опубликования ‘Оду Григорию Александровичу Потемкину’, написанную белыми стихами, и ‘Уведомление’, в котором рассматривал вопрос о рифме вообще и о возможности на русском языке трагедии, написанной белым стихом, ссылаясь при этом на свои беседы с Потемкиным: ‘Обещал я по требованию некоторого знатного господина и искусного в российском языке и во словесных науках человека сочинити трагедию без рифм’ (Избранные произведения. Л., 1957, с. 552—553).
— 111. Г. А. Потемкину

28 сентября 1775

Сиятельнейший граф! Милостивый государь!
Я сообщаю при сем контракт о ‘трагедии Димитрия’, а другой, о всех моих драмах, давно уже учинен, который послан был для всенижайшего объявления ко всевысочайшей особе и оттоле возвращен. Российские театры все заведены мною, привилегии также. Да и сия привилегия, дабы не было беспорядка, выхожена мною ж. И печатные, и рукописные книги, как вашему сиятельству самим известно, равной важности. Во время Гомера и Вергилия не было и печатания, а Софокловых и Еврипидовых трагедий не только без их воли, но во время их жизни нигде и без присутствия их не играли. Да и здесь, кроме моих драм, ничьих без договоров с авторами не играют. Чем я прогневал Москву, что я один отлучен от прав театра, хотя и напечатано в парижском журнале, а перевод на русском языке в академическом журнале, что мне Россия за мои трагедии должна благодарить?1 Бельмонтий давал мне тысячу шестьсот рублев за ‘трагедию Димитрия’, уповая собрати много казны. О сей трагедии, что я ее, дошед до пятого акта, не окончаю и кроме придворного театра ни по чьему требованию на театры не отдам, о чем я дерзнул писать и к е. и. в., сверх того и во предисловии сей трагедии о принужденном моих драм представлении довольно изъяснено. До сего дня в этом я спокоен был. А в сей день моя трагедия ‘Димитрий Самозванец’ при всенародном восклицании, к моей похвале, к моему озлоблению и к умерщвлению меня представлена будет. Так сие восклицание мне зляе, нежели бы я лишен был ордена, чинов и дворянства. Князь Урусов вместо должности московского прокурора не ту исправляет. А прокурорская должность, как вашему сиятельству известно, и без клопсов и театра разума и просвещения требует, и должно бы ему клопсы отставить, хотя бы он не свой разум, но ваш или мой имел. Мне ж на его театре и ложи нет.2 Он выдрав занавески и прочее из ложи моей, данной мне от Бельмонтия, отнял ее себе. Обещал мне дать один билет, не взирая на то, что я имею жену и детей.3 Итак, он соберет за мою трагедию деньги, а я за представление моей трагедии должен заплатить шесть рублев, хотя я в доме и копейки не имею. Печати и все учреждения, данные их театру, стоили мне более трехсот рублев. Пробы и к тому принадлежащее стоили мне много ж. Первую здешнюю актрису довел я до такового состояния, что она непостыдно пред очами монархини себя представить может.4 Ежели бы мои болезни и многие в моем отчаянии злые обстоятельства допустили меня под вашим покровительством пасти ко стопам е. и. в., я бы то всеконечно сделал. Трагедии мои могут представляемы быти на партикулярных театрах, а не на публичных. Они сочинены для двора, для славы моей, а не для князя Урусова и бесславия моего. Я не заслужил того, чтобы я в сей день за труды моей драмы умерщвлен был. Да с похвалою и с восклицанием людей и не умерщвляют. Представьте сие мое письмо государыне. И отвратите сие мое нещастие. А вместо публикованной сегодни трагедии могут они представить хотя мою ж трагедию из представленных прежде. Мне ж и то горестно, что я по совету и приказу вашего сиятельства планировал уже трагедию без рифмы, а при такой участи я должен буду ради приключенного мне зла ее оставить — и ни воли вашей, ни моего желания.
Вашего сиятельства, милостивого государя, всепокорнейший и вернейший слуга

А. Сумароков.

28 сентября 1775.
111. Автограф — ГПБ, ф. 588, автографы М. П. Погодина, No 194, л. 1—2.
Титулования Потемкина, начиная с 1774 г., определяются следующим образом: с 25 декабря 1774 г. — генерал-аншеф (‘высокопревосходительство’), с 10 июля 1774 г. — граф (‘сиятельство’), с 21 марта 1776 г. — князь Священной Римской империи с титулом ‘светлейшего’.
1 Рецензия в ‘Journal etranger’, см. No 33, 39, 64.
2 Об антрепризе Урусова см. No 94.
3 Вторая жена Сумарокова Вера Прохоровна (1743—1777) и дети от второго брака сын Павел (р. 1771) и дочь Анастасия (р. 1769) (XVIII век, сб. 5. М.—Л., 1962, с. 371). Прошение на имя Екатерины II о признании этих детей, рожденных до брака, законорожденными и причислении их к дворянскому сословию Сумароков подал 31 января 1774 г. (ЦГАДА, ф. 40, оп. 1, No 543, л. 731—733).
4 Имеется в виду Е. Иванова, перешедшая на придворную сцену в Петербург (см. No 61).
— 112. Г. А. Потемкину

6 октября 1775

Сие письмо послано к вашему сиятельству поутру в день представления моей трагедии, но посланному не удалося оного подать. А я наглостию князя У<русова> столько тронут был, огорчаяся, что по сие время, умножив мою гипохондрию, мучуся, ибо сверх того, что У<русов>, купив выхоженную мною привилегию, отнял у меня ложу и мне приказал объявить три раза то, что он меня безденежно и в партер пускать не будет, хотя не только авторы и основатели театров, но и актеры вход и в чужих государствах безденежный имеют.
Обороните меня от князя У<русова>. Ежели же должно подати мне формально челобитную, так я, под покровительством вашего сиятельства ища правосудия и рассмотрения, учинити готов и то.
6 октября 1775.
112. Москвитянин, 1841, No 1, с. 43, судя по замечаниям М. П. Погодина о состоянии текста записки, он пользовался автографом. Местонахождение автографа неизвестно. Имя Урусова заменено инициалом, по всей вероятности, при публикации. Записка относится к предыдущему письму.
— 113. Г. А. Потемкину

11 ноября 1775

1. Должен я Прокофью Демидову две тысячи рублев. Заплатил бы я ему оные давно, но он был в Голландии более года, потом был в Москве мор более же года, потом был я отчаянно болен полгода, потом, приехав ради нужд моих в Петербург и для напечатания новых моих сочинений, был я тамо, проживался, полтора года.
2. Я имею свидетельство, что Демидов с меня процентов и рекамбий брать не хотел, да и деньги дал мне в заем без процентов.
3. Работал я довольно, помоществуя г. Баженову при учреждении и церемонии Кремлевского дворца. А потому что в самый тот день было освящение оныя закладки, в который срок вышел отсрочки моего векселя, г. Баженов, приятель Демидову, обнадежил меня, что он, г. Демидов, меня для того общенародного Дела к заплате понуждать не будет, а о процентах и рекамбии он и не помышляет,1 и для того г. Демидов, уверив меня сам, и векселя не переписал.
4. Смутил его со мною его поверенный, которого за его непорядки он, г. Демидов, и сам сбил.
5. От Магистрата описывали мои деревни и дом во двух тысячах. Наконец жребий пал на мой дом, который в Магистрате оценили в девятьсот рублев в сорок одну копейку с полушкою.2 А я уже по оценке положил на мой дом более тысячи рублев!
6. Книги мои и рукописи приказано было подканцеляристу магистратскому осмотреть и поставить при них караул, хотя ни Магистрат, ни подканцелярист не знают различия между оды, эклоги и элегии.
7. Я вместо дома моего внес в Магистрат табакерку, пожалованную мне от его императорского высочества в знак отличной его ко мне милости. Она из лучшего лапис-лазули, из лучшей золотой работы с несколькими брилиянтами, из которых один красный,3 табакерка сия не была ношена никогда. Она стоит двух тысяч рублей по малой мере, и следовательно, всего моего Демидову долга. Другая табакерка, подаренная мне от графа Алексея Григорьевича Разумовского, пожалованная ему блаженной памяти государынею и подаренная мне для вечного о нем воспоминания, стоит по малой мере семьсот рублев.4 Часы Эликотовы серебряные, которых по апробации Петербургской часовой фабрики лучше не бывало в рассуждении машины их. А дом мой стал мне, кроме мебелей, в шестнадцать тысяч!
8. Все мое внесенное в Магистрат, и книги мои, и эстампы, оценили они в Магистрате самою малою ценою.
9. Ныне назначили в Магистрате сии мои вещи возвратить, а вместо того продать мой дом, который мне уже после их оценки стал еще в тысячу рублев.
10. Магистрат должен продавать то, что я ему назначу, а не то, что он хочет.
11. Что вещей моих не покупают, в этом моей винности нет.
12. Выбить человека из дому, хотя бы он и ни малейшия не сделал отечеству услуги, со всею фамилиею, с малолетными детьми и со всеми слугами посреди северной зимы не позволяется.
13. Происшедшему от знатных предков и имущему чин и орден, и прославившемуся к чести своего Отечества во всей Европе таскаться по миру и замерзнуть на улице не позволяется, ибо в православном государстве о православии и любви ближнего забывать Магистрату не должно.
14. И разбойники людей грабят, но не всегда умерщвляют, а Магистрат должен о человеколюбии больше стараться, нежели разбойники.
15. Сии судьи, которые меня разорить хотят, суть рабы Отечества, а я сын Отечества, и потому, что я дворянин, и потому, что я уже отличный чин и орден имею, и потому, что я трудился довольно в красноречии российского языка.
16. Драмы мои играют содержатели, продавая и покупая выхоженную мною привилегию и не только отняв у меня ложу, но и отказав мне дать билеты, нарушая сочиненные со мною прежними содержателями контракты, и довольствуются доходом моих трудов они, а не я.
17. Я несумненно уповаю, что ежели сия моя записка предстательством вашего сиятельства дойдет до слуха самодержицы, так я с моею фамилиею на улице не замерзну.
Примечание. Я нижайше прошу о том, чтобы к Демидову послать, чтобы он со мною поступил по законам честности и взял бы с меня только надлежащие деньги, а в Магистрат — дабы меня из дома не выгонять, ибо они с меня и рубашку снять могут. А по театру рассмотреть бы мое с Урусовым дело полиции справедливо. Драмы напечатаны, но они напечатаны ради чтения, а не для публичного представления, чего нигде и никогда не делалося, где театральных стихотворцев и много. Да и здесь, исключая меня, ни с кем того, — где и контрактов не было, — не делалося. А я театры основал не ради огорчения себе, но ради прославления моего времени и моего имени.

А. Сумароков.

11 ноября 1775.
113. Лит. газ., 1830, т. 1, No 28, 16 апр., с. 224—225, с указанием П. А. Вяземского: ‘Списано с подлинника, который находится у Сергея Николаевича Глинки’. Перепеч.: Вяземский П. А. Полн. собр. соч., т. 2. СПб., 1879, с. 171—173. Вторично: Москвитянин, 1842, No 1, с. 145—148, с примеч. М. П. Погодина: ‘Списано с подлинника’. Печатается по тексту ‘Москвитянина’. Местонахождение автографа неизвестно. О предъявлении П. А. Демидовым векселей к оплате см. No 110.
1 Жертвой такого же изощренного самодурства Демидова стал в 1780 г. и сам Баженов, которого заимодавец заверил, что выданный Баженовым вексель будет беспроцентным, а затем неожиданно подал его ко взысканию с процентами и рекамбио (Снегирев В. Л. Зодчий Баженов. М., 1962, с. 150—152).
2 Объявление о продаже с аукциона за долги дома Сумарокова было несколько раз повторено в ‘Московских ведомостях’ (1777, No 74—76 за 15, 19 и 28 сентября): ‘за вексельный иск и оцененный в 3 572 рубли двор в деревянном строении и с садом, а под хоромами с каменным фундаментом… Аукцион сего сентября 29 дня’. Дом приобрел сам Демидов и вскоре перепродал его генералу П. М. Олсуфьеву (Театр, 1953, No 12, с. 157). Сумароков пережил продажу дома всего на два дня, скончавшись 1 октября.
3 Лапис-лазуль (ляпис-лазурь), или лазоревый камень, синего или темно-синего цвета, привозимый в XVIII в. с Востока и ценимый довольно высоко, красные бриллианты также представляют большую редкость.
4 Разумовский скончался 6 июля 1771 г. В ‘Элегии ко Степану Федоровичу Ушакову… на преставление графа А. Г. Разумовского’ (ПСВС, т. 9, с. 86—87) Сумароков писал:
Три месяца прошло, как я с тобой расстался,
Три месяца мне ты в очах моих мечтался
В болезни, в слабости, сто в день стенящий раз,
И сей в Петрополе последний самый час,
В который у тебя был я, перед глазами,
Ты очи наполнял, прощался, слезами,
Вручая о себе ко памяти мне знак…
Сумароков навестил Разумовского в первой половине 1771 г. (см. No 72). Сведения, сообщаемые А. А. Васильчиковым о памятном подарке Сумарокову от Разумовского в ‘Семействе Разумовских’ (т. 1. СПб., 1880, с. 345—346), ошибочны.
— 114. С. Г. Домашневу1

7 ноября 1776

Милостивый государь мой Сергий Герасимович!
За скорым из Петербурга моим отъездом оставил я сочинения моего книги у лекаря Николая Торсена, живущего на Литейной улице близ немецкой кирки, которые вашего высокородия прошу от него приказать принять комиссару в книжную академическую лавку, а сколько оных числом принять, по какой цене во оной лавке продавать и ко продаже не употреблять, при сем прилагаю реестры. Ко продаже неупотребляемое число при наступлении зимнего пути прикажу перевезти сюда. Назначенные в продажу пиесы прошу приказать внести в каталог с прочими продающимися во оной книжной лавке книгами. В прочем с истинным моим почтением пребуду милостивого государя моего покорнейшим слугою

Александр Сумароков.

Ноября 7 дня 1776 года, Москва.
P. S. За труды продавцам я служить могу. Der Herr Thorson beliebe die Bcher abzulieffern. *
Перевод:
* Господин Торсон, соблаговолите книги выдать (нем.).
114. Семенников В. П. Материалы для истории русской литературы… СПб., 1914, с. 104, с указанием, что текст — рукой писца, подпись и приписка — автограф. Оригинал не обнаружен.
К письму был приложен датированный 10 ноября ‘Реестр’ с указанием, сколько и каких изданий принять в книжную лавку и по какой цене продавать, а также сколько продать и сколько сохранить для от правки в Москву, он включает 30 названий (опубликован В. П. Семенниковым там же, с. 104—105).
1 Домашнев Сергей Герасимович (1743—1795) в конце 1775 г. был назначен директором Академии наук.
— 115. С. Г. Домашневу

1 мая 1777

Милостивый государь мой Сергий Герасимович!
При отъезде моем из Петербурга сюда книги мои оставил я под сохранение лекаря Торсона, а ныне жизнь оного пресеклась. Почему вашего высокородия сим покорнейше прошу оные мои книги для сохранения приказать принять в академическую книжную лавку от сына его, бомбардирского полку сержанта Торсона, а сколько оных будет принято, прошу приказать ко мне прислать комиссару оной лавки с реестра копию. Что с оными моими книгами делать, я к вашему высокородию писать буду в других письмах. За сие вашего высокородия ко мне одолжение я во всю мою жизнь не премину быть, милостивый государь мой! вашего высокородия покорнейшим слугою

А. Сумароков.

Мая 1 дня 1777 года, Москва.
115. Семенников В. П. Материалы для истории русской литературы… СПб., 1914, с. 106. Оригинал не обнаружен.
31 июля 1777 г. начальник типографии и Академической книжной лавки Степан Васильевич Зборомирский сообщил, что принял издания Сумарокова, которых, однако, оказалось меньше, чем обозначено в реестре (см. No 112), как по числу названий, так и по количеству экземпляров, вместе с тем среди представленных книг оказались книги, вообще не упоминаемые в реестре (перечень опубликован В. П. Семенниковым, там же, с. 105—106, примеч.).
— 116. С. Г. Домашневу

31 июля 1777

Милостивый государь мой Сергий Герасимович!
От сержанта Торсона о принятии моих книг послал я подателя сего, здешних Сената департаментов копииста Николая Козмина, а от него вашего высокородия покорнейше прошу приказать мои книги в академическую книжную лавку для продажи и сохранения, а деньги за продаваемые книги прошу приказать отдавать сему копиисту с распискою.
Милостивый государь мой, вашего высокородия покорнейший слуга

Александр Сумароков.

Июля 31 дня 1777, Москва.
116. Семенников В. П. Материалы для истории русской литературы… СПб., 1914, с. 106. Оригинал не обнаружен.
— 117. С. Г. Домашневу

28 августа 1777

Милостивый государь мой Сергий Герасимович!
Покорно прошу приказать за проданные мои книги комиссару Зборомирскому деньги отдать посланному отселе сенатскому копиисту Козмину и слуге моему Ивану Шемякину. А сверх того на двести рублев моих книг взять в казенную продажу и двести рублев отдать им же, дабы они могли то искупити, что им приказано, а о прочем я буду впредь писать. Я на ваше ко мне усердие надеюся, что вы мне поверите, сколько я вас почитаю и что я достоин назваться, милостивый государь мой, вашим покорнейшим слугою

А. Сумароков.

P. S. По взятии моих книг в казенную продажу можно мою собственную продажу остановить, дабы казенные деньги прежде выбраны были. А сам я не только не могу писать, но ниж в очках читать.
Августа 28 дня 1777 года, Москва.
117. Семенников В. П. Материалы для истории русской литературы… СПб., 1914, с. 106—107. Оригинал не обнаружен.
— 118. Г. А. Потемкину

28 августа 1777

Светлейший князь! Милостивый государь!
Я посылаю к вашей светлости копию с посланного к е. и. в. формального письма, прося вашей светлости вспоможения. И дабы для лучшего уверения было известно и о дерзости непотребной моей дочери, и о моей невинности.
Светлейший князь, милостивый государь. Вашей светлости всепокорнейший слуга

А. Сумароков.

Августа 28 дня 1777 года, Москва.
118. Оригинал — ГПБ, ф. 588, Погодинские автографы, No 195, текст — рукой писца, подпись — автограф.
Упоминаемое письмо к Екатерине II неизвестно, но как и данная записка оно явно было связано с протестом родных против третьего брака Сумарокова. В июне-июле его мать подала в Московскую консисторию прошение: ‘Уведомилась я, что сумасшедший сын мой, овдовевший сего мая 1-го дня, вздумал паки жениться на рабе своей девке Катерине’, — и просила ‘о запрещении сего брака, который в пагубу сыну моему, в посрамление и огорчение мне и всей нашей фамилии, во всеконечное же разорение бедным его дочерям, от первого брака рожденным’ (XVIII век, со. 5. М.—Л., 1962, с. 373). Тем не менее Сумароков венчался и в третий раз, его третью жену звали Екатерина Гавриловна, она была племянницей его второй жены.
— 119. С. Г. Домашневу

11 сентября 1777

Милостивый государь мой Сергий Герасимович!
К вашему высокородию писал я чрез немецкую почту прошедшего августа 28 дня письмо, а оно, конечно, до вас не дошло. Покорно прошу вашего высокородия приказать за проданные мои книги комиссару Зборомирскому посланному отселе слуге моему Ивану Ефремову деньги отдать, а сверх того на двести рублев моих книг взять в казенную продажу и сии двести рублев отдать сему же слуге, дабы он мог то искупити, что ему приказано. Да прикажите комиссару Зборомирскому, чтоб он требовал от слуги моего записки, на сколько чего им куплено будет, и меня бы Зборомирский уведомил. А сенатскому копиисту Николаю Козмину денег давать не велите, ибо он поделал против меня бездельствы. Ежели очень малая продажа книгам моим будет, так я, напечатал новые мои две книги притчей, деньги Академии возврачу. Я на ваше ко мне усердие надеюся, что вы мне поверите, сколько я вас почитаю и что я достоин назваться, милостивый государь мой, вашего высокородия покорнейшим слугою

А. Сумароков.

P. S. Я к вашему высокородию пишу для того связно, что я очень болен и сам ни читать, ни писать не могу, а особливо как умерла моя жена,1 так я плакал непрестанно двенадцать недель. Пожалуйте, не позабудьте моего прошения.
Сентября 11 дня 1777 года, Москва.
119. Семенников В. П. Материалы для истории русской литературы… СПб., 1914, с. 107. Оригинал не обнаружен. Текст — рукой писца, подпись — автограф.
1 Вторая жена Сумарокова скончалась 1 мая (по другим данным — 10 или 16 мая), см. No 118.

1

Сумароков Александр Петрович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Александр Петрович Сумароков, Сумароков Александр Петрович, Год: 1769
  2. Шесть писем А. П. Сумарокова к историографу Г.-Ф. Миллеру и четыре записки последнего к Сумарокову, Сумароков Александр Петрович, Год: 1769
  3. Письма 1816-1825 г.г, Бестужев-Марлинский Александр Александрович, Год: 1825
  4. Письма, заявления, записки, Чернышевский Николай Гаврилович, Год: 1870
  5. Письмо к Л. Я. Гуревич, Бальмонт Константин Дмитриевич, Год: 1897
  6. Письмо к издателю, Жуковский Василий Андреевич, Год: 1808
  7. Письма Н. Ф. Бельчикова и В. Е. Евгеньева-Максимова, Евгеньев-Максимов Владислав Евгеньевич, Год: 1957
  8. Письма С. З. Федорченко, Федорченко Софья Захаровна, Год: 1958
Электронная библиотека