Письма о русской поэзіи
М. Кузминъ.
Письма о русской поэзии, Кузмин Михаил Алексеевич, Год: 1911
Время на прочтение: 3 минут(ы)
‘Аполлонъ’, No 2, 1911
Д. С. Мережковскій. Собраніе стиховъ (Кн-во ‘Просвщеніе’). ц. 1 р.
Гp. Алексй Н. Толстой. За синими рками (изд. ‘Грифъ’, 1911), ц. 75 к.
А. Бурнакинъ. Разлука. Псенникъ (Москва, 1911), ц. 50 к.
Новое изданіе избранныхъ (имъ самимъ) стихотвореній Мережковскаго обнаруживаетъ, для насъ же лишь подтверждаетъ, что не въ поэзіи — сила автора. Намъ кажется, что это утвержденіе никого не удивитъ и меньше всего самого автора, настолько не на поэзію направлено его устремленіе. Эстетическое вначал, затмъ религіозно-философское, наконецъ, религіозно-общественное содержаніе стихотвореній Мережковскаго не иметъ возможности развиться и достигнуть полноты, желательной для логическаго и раціональнаго воспріятія, и вмст съ тмъ, какъ то насильственно вложенное въ размры, не даетъ и поэтическому дару развиться до возможнаго совершенства. При томъ поэзія Мережковскаго нсколько старитъ этого нашего современника, принадлежа всецло по корнямъ и даже пріемамъ къ поэзіи Полонскаго, Фофанова и боле всего Надсона: тотъ же гладкій непріятной гладкостью, блдный и недостаточно выразительный стихъ, скучныя и довольно примитивныя экскурсіи въ исторію (очень далекія отъ парнассизма), всегда моральныя, или общественныя, то размышленія, то разсужденія. Эти недостатки особенно замтны въ Протопоп Аввакум, гд становится прямо обидно за острое, полное подлинной поэзіи, восторга, простоты и умиленности ‘Житіе протопопа Аввакума’, изложенное гладенькими, банальными строчками, причемъ вся поэзія отъ прикосновенія благонамреннаго поэта исчезла, какъ бсъ отъ ладана. И странно, что авторъ историческихъ романовъ какъ бы лишается совершенно чувства исторической атмосферы въ стихахъ, до того, въ своей блдности, похожи другъ на друга и Аввакумъ, и Франческа, и св. Францискъ, одинаково облитые журчащими, вялыми строчками. Можно было бы объяснить блдность автора сознательнымъ стремленіемъ къ анемичнымъ краскамъ, но дло въ томъ, что его блдность достигаетъ прелести и остроты въ очень немногихъ лирическихъ стихотвореніяхъ, овянныхъ, будто подсказанныхъ Зинаидой Гиппіусъ (‘Дти ночи’, ‘Темный ангелъ’ и др.). Прозаизмъ, разговорность и нкоторая естественная вялость совершенно не вредитъ ‘Стариннымъ октавамъ’, нсколько напоминающимъ ‘Портреть’ гр. А. Толстого. Не самая сильная сторона — поэзія и въ творчеств гр. А. Толстого, хотя составляетъ такой отдлъ въ его произведеніяхъ, которымъ никакъ нельзя пренебрегать. Занимаясь въ своихъ повстяхъ и разсказахъ преимущественно описаніями провинціальнаго и помщичьяго современнаго быта, мстами доводя это бытописаніе до шаржа, а портреты до карикатуръ, въ стихахъ графъ А. Толстой чаще всего живописуетъ миическую и историческую Русь, причемъ преувеличенность и здсь не покидаетъ автора, дйствующаго какъ бы вопреки греческому правилу ‘ничего очень’, а именно — ‘всего очень’. Какъ это ни странно, но поэтъ намъ представляется иностранцемъ съ пылкой и необузданной фантазіей, мечтающимъ о древней Руси по абрамцевскимъ издліямъ, потому что непонятно, что бы русскому русское, хотя бы и отдаленное, представлялось столь слпительно экзотичнымъ, столь декоративно пышнымъ, какъ мы это видимъ у гр. А. Толстого. Его Россія напоминаетъ Испанію В. Гюго, а хотлось бы боле простого, боле домашняго подхода къ родин, нежели душно-чувственныя, варварски экзотическія, съ грубой позолотой, картины гр. Толстого.
Кстати сказать, сознательно или нтъ, по представленіе о Россіи, какъ о стран безповоротно варварской, преслдуетъ и прозу, и стихи А. Толстого одинаково, въ первой онъ настаиваетъ на нелпости, одичалости и вырожденіи русской жизни (и особенно дворянской среды, что, кажется, уже разглядли ‘лвые’ критики, похваливающіе молодого автора совсмъ не потому и не за то, за что слдовало бы), во вторыхъ же выдвигаетъ варварскій экзотизмъ, жестоко чувственный и боле вншній (чуть-чуть не бутафорскій) русской старины. Но въ этой области, несмотря на нкоторое вліяніе А. Ремизова и большее (въ манер трактовки) М. Волошина, поэтъ сумлъ найти и свои слова и яркія краски, хотя изъ желанія мелодраматизировать ситуаціи авторъ впадаетъ въ почти комическія преувеличенія:
‘И пилъ, мутя волну съ пескомъ,
Раздулся выше горъ онъ…
И лопнулъ… Падалью влекомъ,
На камн граялъ воронъ’.
Стихотворенія античныя и чисто лирическія мене удались автору.
Что касается г. Бурнакина, то, прочтя Городецкаго и зная нсколько частушекъ, онъ счелъ возможнымъ написать ‘Псенникъ’, каждая страничка котораго размрами неизмнно напоминаетъ Городецкаго, а содержаніемъ такъ же неизмнно обнаруживаетъ всю фальшь этой книжки. Кого, хоть приблизительно имющаго чутье къ народной псн, хотя бы и фабричной, не покоробитъ отъ такихъ выраженій:
Бравый, кучерявый,
Гнется, какъ лоза.
Эхъ, пронзили душу
Черные глаза. (Стр. 11).
Не алть отъ улыбчивыхъ зорекъ.
Налетлъ погубитель бездомный,
Озорникъ, разудалый топорикъ.
Только плачетъ она тихоструйно. (Двое).
Ножка рада
Кандаламъ —
Что жъ, награда
По дламъ. (Стр. 34).
Кто товарищъ, кто мн близкій?
Псня здсь на новый ладъ.
Что-жъ, прижмуся къ стнк склизкой
Эхъ, укутаюсь въ халатъ. (Стр. 41).
Небось, со мной блондиночка,
Какого мн рожна?
Блондиночка-хмелиночка —
Законная жена. (Стр. 68).
Не знаемъ, тотъ ли это А. Бурнакинъ, что нкогда въ ‘Бломъ Камн’ разносилъ все старшее поколніе поэтовъ модернистовь, чмъ-то его обидвшихъ. Пріемъ довольно обычный: хвалить неопасныхъ стариковъ, чтобы не показаться нигилистомъ, и ласкать не боле опасную молодежь, отличить только непосредственно старшихъ. Городецкаго, кажется, тогда А. Бурнакинъ помиловалъ, и что же? Себ на вредъ, ибо Городецкій оказался настолько небезопаснымъ, что, сдлавъ сколокъ съ его ритмовъ и отчасти настроеній, авторъ наглядно сумлъ доказать негодность всякихъ буквальныхъ поддлокъ. А если это тотъ же Бурнакинъ, который за ненависть къ Брюсову, Сологубу, Блоку и др., былъ приглашенъ ‘Новымъ Временемъ’ въ дублеры Буренину, причемъ исполняетъ свою роль безконечно мене умно и зло, чмъ его устарвшій предшественникъ, — то любопытно было бы знать, что онъ думаетъ о ‘Псенник’ А. Бурнакина, — вдь отношенія къ Городецкому ‘Новаго Времени’, какъ и ко всякому модернисту, весьма извстны?..