Письма о природе и человеке, Кантемир Антиох Дмитриевич, Год: 1742

Критика и публицистика
Время на прочтение: 82 минут(ы)
Скачать в PDF

РУССКІЕ ПИСАТЕЛИ XVIII и XIX ст.

ИЗДАНІЕ И. И. ГЛАЗУНОВА.

ОБЩАЯ РЕДАКЦІЯ ВСЕГО ИЗДАНІЯ П. А. ЕФРЕМОВА.

КН. А. Д. КАНТЕМИРЪ.
ТОМЪ II.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.

ВЪ ТИПОГРАФІИ И. И. ГЛАЗУНОВА, Б. МЩАНСКАЯ, 8.
1868.

[ПИСЬМА О ПРИРОД И ЧЕЛОВК].

ПИСЬМО I. (*).

(*) Намъ извстна только одна рукопись этихъ писемъ (Спб. Имп. публичной библ.) и притомъ весьма неисправная. Нкоторыя мста въ ней такъ искажены, что невозможно добраться смысла, кром того, крайне неправильная пунктуація еще боле затрудняетъ чтеніе. Такимъ образомъ мы принуждены были мстами длать небольшіе пропуски, означенные здсь точками.
Нтъ счастія человку, когда онъ собственнаго удовольства и внутренняго спокойства не иметъ, сіе толь правильно есть и непрекословно, что всякой въ своемъ вк, надюсь, въ томъ искусился, разность есть та, что единъ больше, другой меньше. Мы видимъ людей многихъ, имущихъ великое богатство, знатные чины и изобиліе даже до роскоши надмрной въ домахъ своихъ, но рдко отъ нихъ слышимъ, чтобъ они сказали: ‘уже я живу года два или три безмятежно, духъ мой нын спокоенъ, и ничего не желаю’. Желанія наши всегда суть безконечны, покаместъ человкъ другое состояніе своему предпочитаетъ, до тхъ поръ желать перестать невозможно, итакъ иногда желаніе, иногда старательное попеченіе о содержаніи и укрпленіи того мста, на которое возведенъ и поставленъ бываетъ, препятствуетъ имть сіе безцнное спокойствіе духа, а что выше отъ земли, то больше видятъ, и хотя-бъ казалось на высот стоять можно безопасно, но зависть и лукавство наисильнйшія подпоры подрываютъ и хитростію своею крпкіе столпы и основанія разрушаютъ, отъ того, какъ стоящихъ на высот, такъ и желающихъ того низвергаютъ, и они всечасно суть безпокойны. Еслибъ всякой помнилъ, что никто властію почтенъ не бываетъ, какъ званны отъ Бога, то-бъ сего безпокойства не имли, всякой бы доволенъ былъ опредленнымъ. Когда господинъ призоветъ рабовъ своихъ, и дастъ имъ ниву, чтобъ раздли всякой взялъ часть себ на огородъ и насадилъ особливо, единому же любя дастъ отмнну, гд посянное безъ великаго труда возврасти можетъ: вс другіе возненавидятъ и роптать будутъ на врага, котораго любя господинъ награждаетъ, въ досад и ненависти оплошно пахать станутъ свою землю и отъ своей оплошности въ гнв смена побросаютъ, не имя попеченія, плодовъ лишатся, и не точію изобильно, но и самую нужду для пищи земля худо удобренная имъ не произнесетъ, а еслибъ довольствуясь даннымъ, трудились вспахать и на себя землю прилежно и безъ роптанія, съ благодареніемъ признали достойнымъ образомъ милость своего господина, то конечно бы земля плоды имъ произнесла обильно, а господинъ, видя прилежность къ трудамъ и смиренное повиновеніе своей вол, можетъ быть, на другое лто далъ бы совсмъ насянную ниву, но слабость человческаго разсудка и не искореняемыя страсти мшаютъ находить правильные пути къ истинному и совершенному спокойству. Вы, которая одарена свыше мудростію и добродтелію отъ Бога, скажите мн, не сія ли самая добродтель чинитъ вамъ спокойство и внутреннюю радость? не она ли утшаетъ васъ въ печаляхъ и напастяхъ, отъ злости на добродтель возстающихъ?— она конечно первое и твердое основаніе человческаго счастія, пускай весь міръ будетъ на тебя гнвливъ, но ты и безъ счастія довольно счастливъ, довольно счастія человку, и весьма довольно, когда совсть его ни чмъ не упрекаетъ, когда жизнь его течетъ источникомъ истинныя добродтели! Та самая добродтель научаетъ человка довольствоваться тмъ, что онъ иметъ, не допускаетъ завидовать другому состоянію, сокращаетъ желанія, и нудитъ прежде сдлаться всякаго желанія достойнымъ: оная единая можетъ навесть человку вчное и непоколебимое спокойствіе. Надобно сказать и то, что человку есть сродно лучшаго желать, но когда то лучшее не отъ его трудовъ и попеченій зависитъ, тогда можно вспомнить слова римскаго гражданина, сказанныя Титу: ‘Я длаю все, что мн сдлать должно, но есть и такихъ много, которые милосердіе твое прежде заслужили’).
Мое намреніе вамъ сказать, что внутреннее спокойство человка есть главное въ жизни сей счастіе, и дабы пріобрсти сіе спокоиство. я здсь начинаю самъ въ себ искать сего безприкладнаго счастія, когда оно меня въ мір убгало. Уже нсколько тому дней минуло, какъ я началъ разсуждать о первомъ и главномъ счастіи человка, представляя себ вс роскоши и богатства, видлъ я многихъ въ прелестномъ семъ изобиліи плачущихъ и стенающихъ, зналъ и такихъ, которые въ разныхъ страстяхъ не могли наслаждаться своимъ достаткомъ, причина тому, думаю, конечно ненасытное желаніе человка, страхъ и зависть. Рдко слышу, живучи въ людяхъ, чтобъ кто сказалъ мн: я сегодня весь день веселился, никакая мысль неспокойная на умъ мн не всходила, а больше слышно: меня тотъ обидлъ, другой бранитъ безвинно, иной готовитъ мн сти. Всякъ правъ, а другъ друга ругаютъ, учитъ всякой какъ жить въ свт — а самъ учиться не хочетъ!
Однажды случилось мн быть въ компаніи, гд никоторый человкъ бранилъ такого, который ни мало не заслуживалъ его брани, я самъ, сидя съ нимъ вмст, и терпливо слушалъ, и какъ тотъ насытилъ нравъ свой, къ злости склонной, другой подошелъ къ нему учтиво и говорилъ: знать, много онъ провинился предъ вами, государь мой? А тотъ отвчалъ: нельзя хуже быть человку въ свт, какъ онъ, я его, правда, не знаю, только слышалъ отъ такихъ, которымъ поврить можно. Смотрите на людскіе нравы, можно-ли въ обществ всмъ людямъ угождать? бранятъ, не зная человка, обижаютъ не въ отмщеніе за свою обиду, но только найти злому нраву пищу, подумайте, какія великія препятствія бываютъ во исполненіи желанія и сколь сильны суть помхи всякому предпріятію человка. Я искусился въ несчастливый вкъ мой, но счастливъ тмъ, что позналъ мое заблужденіе, и я то увидлъ, какъ праздны и тщетны суть намренія наши въ жизни и какъ безполезны вс исканія веселой и благополучной жизни, когда она зависитъ отъ единого произволенія Всевышней Власти, нын скажу, Псаломнику согласно: ‘Благо мн, яко смирилъ мя еси, да научуся заповдямъ Твоимъ’. Нын, оставя беззаконныя мысли и желанія, въ одномъ только томъ тружуся, чтобъ познать самого себя и научиться прямымъ путемъ истинныя добродтели ходити, да обрящу собственное духа моего спокоиство, въ чемъ я главное сіе великое счастіе поставляю, уже дни мои проходятъ безмятежно, зависть и нападки здсь меня не утсняютъ, жизнь моя въ пустыняхъ сихъ ни мало не прелестна, ни кто, завидуя, отнять оное мое жилище не захочетъ {Этотъ отрывокъ былъ напечатанъ въ ‘Встник Европы’ 1811 г. LXI и въ изданіи Перевлсскаго: избранныя сочиненія Кантемира.}. Не дивись, видя во мн скорую такъ перемну: ни что иное человка въ познаніе такъ скоро не приводитъ, какъ время, обо всемъ подумать и призвать разсудокъ въ помощь, я не осуждаю живущихъ въ мір и не завидую ихъ состоянію, ихъ часть жить въ свт, веселяся, а мн предлъ велитъ себ покойныхъ дней искати. Вы, знаю, захотите знать, какъ дни мои проходятъ и въ чемъ я больше упражняюсь, скажу вамъ, но скажу лишь для того, что мн есть должность вамъ сказать.
Какъ скоро солнце свтъ намъ станетъ общати, я ужъ готовъ идти въ прекрасно поле или въ луга, украшенные весною. Одинъ, ходя тамъ, разсуждаю, коль весело жить можно и въ пустын. Иногда предстанутъ мысли меня прельщать роскошною и веселой жизнью въ свт, и усилясъ надъ разсудкомъ здравымъ, принудятъ меня въ горести сказати, за что лишенъ я всего довольствія на свт, за что мн долгъ есть одному собою жити, напоминовеніе пріятныхъ часовъ въ моемъ вк, хотя они весьма рдко бывали, наведутъ мн нкоторую тягость, но какъ скоро возмутительныя т мысли преодолетъ правость и обратитъ ихъ къ Богу, тогда, позная власть его, смиренно предаюсь Вышняго опредленью, и признаваю, что онъ единъ по своей вол въ цломъ свт управляетъ, ему также было угодно, что я въ себ искалъ счастія, а не въ людяхъ, не допустилъ меня во обществ жити, можетъ быть, предвидя, что мое состояніе другимъ было вредно.
Когда солнце зноемъ своимъ станетъ безпокоить, я въ свой шалашикъ возвращаюсь и сидя съ мертвыми друзьями разсуждаю, пишу не для того, чтобъ скуку прогоняти, а только, чтобъ вамъ исполнить мое общаніе, и буду все писати, что буду слышать или видть, хотя тмъ пусть остается память въ свт, что я свой вкъ везд для всхъ трудился.
Въ прохладный вечеръ пойду къ источнику и сяду тамъ, птички меня увеселятъ, отсюда недалеко живетъ Марія Мирнонъ, котораго вы жизнь читали на русскомъ язык, есть книга такая и на Францускомъ, однако только почти сходна именами, онъ часто здсь меня посщаетъ, пред ставляя сладость уединенной жизни, я, видя сильные дружбы знаки, безспорно слдовать совтамъ его начинаю и самъ къ нему хожу, но рдко, мы часто съ нимъ о жизни тщетной и безпокойной разсуждаемъ, и тако дни мои текутъ безъ скуки. Припомните, какъ онъ живетъ, и я такъ жить здсь начинаю, но везд, гд я ни буду, вашъ съ почтеніемъ.

ПИСЬМО II.

Безъ сумннія вы, прочитай первое мое письмо, усмхнувшись, сказали: теперь онъ подобенъ аинскому мщанину, который просилъ, чтобы его въ славный ихъ ареопажъ приняли судьею, но когда отказали, то онъ, возвратясь въ свою деревню, любилъ лучше пахать землю и говорилъ, что судъ ихъ не можетъ продолжаться. Я вамъ отдаю въ томъ право, но только разность та, что онъ свою неудачу отъ несклонности судей почиталъ и народа, а я отъ единой власти всемогущаго Бога, изрядно въ свт жить — надобно прежде нравы узнавать людскіе и нужно всего больше научиться, какъ жить безмятежно. Я прежде къ вамъ писалъ, что то зависитъ отъ Бога, а нын, что больше видятъ глаза мои разныхъ видовъ, то больше власть его и силу познаваю, изъ сего письма вы довольно усмотрите сами, что все, что мы на свт видимъ и сами себя познавая, купно познаваемъ премудраго Творца и Господа.
Я не отверзаю глазъ моихъ безъ удивленія мудрости и искусства, видимаго въ натур, самый послдній видъ довольно показуетъ всесильную творца своего руку. Если бы люди привыкли доискиваться разумомъ своимъ правды и зачинали отъ первыхъ и славныхъ принципій, познавая божества собственнымъ воображеніемъ сами, то бъ вс были на истинномъ пути достигнуть корень самыя правды, и чмъ боле узка и кратка сія дорога, тмъ бол тверда и непроходима многимъ людямъ, которые отъ своего воображенія зависятъ.
Сіе доказательство такъ просто, что оно уходитъ тою самою простотою изъ ума и понятія такихъ, которые все въ состояніи умомъ своимъ дйствіе учинить, что (чмъ) боле способъ сей не труденъ познать перваго бытія совершенство, то (тмъ) меньше такихъ умовъ видалъ, которые послдовать правости сей искали. Есть способы другіе, которые суть весьма понятны посредственному человку, т, которые не упражняются въ здравомъ разсужденіи и больше къ чувствительнымъ обращаются помышленіямъ, единымъ взоромъ ясно видть могутъ Творца во всякомъ его твореніи, всемогущество его и премудрость видны намъ во всемъ, что онъ сотворилъ въ свт, везд какъ въ зеркал чисто могутъ видть такіе, которые въ мысляхъ своихъ понятія о томъ не могутъ устроить. Сія философія всякому человку откровенна и всякій безъ труда научиться можетъ, хотя великое число людей остраго и проницательнаго ума единимъ взоромъ на всю натуру и ея порядочное устроеніе не познали Бога. Нечему дивиться, страсти, господствующія ими, чинили непрестанное волненіе мыслей, или неправильныя мысли, которыя рождаютъ страсти, ослпляли глаза ихъ и не давали зрть пречудное позорище свта. Человкъ пристрастенъ какому важному длу, въ которомъ упражняться весь умъ его долженъ,— многіе дни просидитъ въ изб запершись и только трудится и помышляетъ о своей польз, не примчаетъ пространство избы той, ни картинъ, ни обоевъ, все сіе хотя его окружаетъ, но то на умъ ему не взойдетъ и не вкоренится въ мысли, такъ власно многіе живутъ люди, хотя все имъ Богъ представляетъ, но они его нигд не видятъ: онъ былъ въ свт и самъ сотворилъ свтъ, но свтъ его не позналъ.
Вс жизнь свою проживаютъ, не примтя во всякомъ вид премудрости вышнай. Столь много суетно жизнь и роскошь ослпляетъ, что сами не хотятъ растворить глаза cвои и, притворяясь, кажутся ихъ затворены, боясь, да не обрящутъ того, кого не ищутъ. Что больше можетъ служить имъ ко открытію глазъ ихъ, то больше и закрывать принуждаетъ, я разумю постоянное и порядочное движеніе, которое вышняя премудрость учредила въ свт, святый Августинъ сказалъ, что сіе премудрое толь сотвореніе людямъ приглядлося, Цицеронъ писалъ тоже: видя часто и всякій часъ все одно, умъ привыкнетъ, такъ какъ уже и глаза тому не дивятся, и не осмлится человкъ искать причины видимаго дйствія повсечасно, власно какъ только одна новизна, а не величіе вещи заставляло насъ доискиваться начала.
Однимъ словомъ, вся натура доказываетъ творца своего безконечную премудрость, премудрое собраніе способовъ, нарочно избранныхъ ко исполненію толикаго намренія Божія, видимъ: порядокъ учрежденія, прилежность и намреніе благое. Нечаянность или гораздо всему тому напротивъ есть причина слпая и нужная, которая не преуготовляетъ, не учреждаетъ ничего, не изобличаетъ ни воли, ни прилежности руки вышняго, нечаянность, то есть слпое собраніе и нужное, никакого не имя права, не можетъ все сіе, что мы видимъ, сдлать, я вамъ здсь напишу прилоги древнихъ учителей въ томъ, что сама натура творца своего кажетъ.
Первый прилогъ взятъ изъ гомеровой Иліады. Кто повритъ, что гомерова Иліада, славная и совершенная толь поэма не силою духа сотворена толь великаго стихотворца, а одна нечаянность, разбросанныя литеры алФабета собравъ, поставила въ порядокъ и прибравши одно слово къ другому, составила такіе громогласные и связные разумомъ стихи, соединя одно съ другимъ, ясно, благородно и жалостно всякій видъ описала, представляя всякаго въ своемъ характер, съ рчами простыми и пространными, пусть говорятъ и разсуждаютъ, какъ хотятъ, никогда безумнаго самаго человка не увришь, что Иліада написалась нечаянностью одною и другаго творца не иметъ. Цицеронъ тоже сказалъ о баталіяхъ Энеусовыхъ, прибавляя къ тому, что нечаянность не можетъ одного стишка сдлать, не токмо цлой поэмы, для чего жъ безумствію человка о цломъ свт то думать, который больше премудрость въ себ замыкаетъ, нежели гомерова Иліада. Когда его мысль не дозволяетъ о стихахъ врить, посмотримъ другой прилогъ, святаго Григорія Назіанзина. Второй прилогъ взятъ отъ звука мусикалическаго инструмента.
Когда мы слышимъ за занавсомъ глухой и согласной инструментъ, можемъ ли подумать, что не рука человческая, но одна нечаянность составила оной, можно ли сказать, что струны на скрипицу взошли и стали порядочно, сами простершись вдоль доски, которая изъ разныхъ частей склеилась сама собою и учинила фигуру себ инструмента, можно ли въ томъ спорить, что смычокъ самъ по воздуху летаетъ, трогаетъ струны и произноситъ тонъ согласной и пріятной? кто тому повритъ? когда же человкъ, руками своими согласно и нжно трогая, играетъ, не должно ли сказать, что человкъ весьма искусный, и такъ примнялся къ сему, можемъ ли о сотвореніи свта сумнваться?
Третій прилогъ взятъ отъ статуй.
Если кто найдетъ на пустомъ острову и незнакомомъ всмъ людямъ мраморную статую, тотъ конечно скажетъ, безъ сумннія бывали здсь люди, вижу дла рукъ искуснаго рщика, дивлюсь, какъ можно и порядочно оказать вс составы человческаго тла и показать пригожества, величіе, нжность, живость, движеніе и дйство. Что онъ будетъ отвчать, ежели другой, подступя къ нему, скажетъ: нтъ, здсь рщикъ никогда не бывалъ и статуи сей не длалъ, хотя она сдлана совершенно, и во всемъ умрность иметъ живаго человка, однако нечаянность одна ее учинила, между мраморныхъ горъ такъ часть камня устроилась собою, дожди и сильные втры отъ горы ее отторгнули и бурею бросило сюды на островъ, на самой сей подставъ, на которомъ мы видимъ. Статуя же такъ совершенна, какъ Аполлонъ бельведеровъ, какъ Венусъ медичиская и Геркулесъ Фаріосовъ, сперва надобно думать, что она ходитъ, живетъ и думаетъ и отверзая уста, говорить хочетъ, но сотворена безъ искусства, слпая одна нечаянность сдлала и поставила на томъ мст.
Четвертый прилогъ — картины.
Если случится предъ глазами хорошая картина, напримръ, взведеніе изъ Египта людей израильтейскихъ Моисеемъ и шествіе ихъ чрезъ Чермное море, когда Моисей раздлилъ жезломъ глубину морскую и провелъ людей своихъ яки по суху. Увидятъ съ одной стороны людей израильтейскихъ, въ надежд благъ грядущихъ, съ радостнымъ лицомъ воздвая на небо руки, благодарятъ избавителя Бога. Съ другой Фараонъ съ воинствомъ въ страх и смятеніи посреди волнъ, которыя спшатъ въ гордости ихъ покрыти. Кто осмлится сказать, что двка, бьючи валькомъ полотна, нечаянно увидла, что краски сами собою сбиралися и составили сію пречудную картину, изображая живо радостнымъ чувствіемъ лица израильтейскаго народа, учрежденной порядокъ и толь видъ преизрядный, однимъ славомъ, все что можетъ выдумать искусный живописецъ, Ежели только споръ былъ объ одной пн въ устахъ конскихъ, въ томъ признаюсь по нкоторому описанію и за возможность почитаю, что живописецъ, тряхнувши кисть, осердяся, могъ единожды въ цлой вкъ чрезъ то сдлать лошадиную пну, но и то живописецъ составилъ уже краску написать пну и захватилъ кистью, и только нечаянность одна, только та окончила, что начало и приготовило искусство. Совсмъ тмъ нечаянность купно съ искусствомъ одну только пнку могла совершить, какъ то далеко отъ цлей картины, которую съ нуждой самымъ хитрымъ замысломъ съ искусствомъ совершить достанетъ, Я не могу оставить сихъ прикладовъ, чтобъ не напомнить вамъ о употребленіи примчанія, какъ вс умные люди съ нуждою соглашаются въ томъ, что скотъ никакого понятія не иметъ, а дйствуетъ такъ, какъ машины. Сіе сугіротивленіе ученыхъ людей отъ того произошло, что они правильно и съ хорошимъ доказательствомъ разсуждаютъ, что машина совершенно какъ механически порядочныхъ и умренныхъ движеній безъ замысловъ собою имть не можетъ, и что одна матерія не въ состояніи собою составить того, въ чемъ великое искусство зрится, самое простое и натуральное право увряетъ насъ, что матерія или нечаянность не могутъ скота сотворить такого, которой бы только былъ машиной. Сами т философы, которые не придаютъ скоту никакого принятія, неизбжно признаютъ, что во всемъ томъ, что они безъ искусства признали, совершенное искусство и премудрость перваго создателя зрится, который строилъ первый составъ свта и сдлалъ непрестанное движеніе во всей вселенной, и тако видно, что и сами мудрецы почитаютъ, что матерія нечаянно не въ состояніи безъ искусства то произвесть, что мы въ скот видимъ.# Чрезъ сіе я вамъ хотлъ сказать, что не для неудачи моей въ свтской жизни воздвигнувъ роптаніе на родъ человческій, во уединенное житіе переселился, но признаваю во всемъ Божію власть, увидвъ, что мн опредлено несчастливу жить на свт, и вс бы дни мои въ печалхъ и непрестанномъ безпокойств не протекали, ищу здсь жизни тихой и безмятежной. Знаю, что еслибъ было то угодно Богу, чтобъ я наслаждался веселіемъ жизни и покоемъ, никакія бъ помхи сего счастія отъ меня не отвратили, онъ властенъ присовокупить языки вредны и коварну зависть истребити, онъ можетъ и свирпыя сердца умягчать, и склонять къ благодянію, надлежитъ повиноваться его вол и искать удовольствія въ самомъ себ. Нын что больше здсь о свт помышляю, тмъ боле неиспытанныя судьбы и промыслы Вышняго познавать начинаю. На будущей къ вамъ почт о всемъ писать стану, что разные и пречудные виды между тмъ вкоренятъ въ мою память, а нын остаюся для васъ непремнно покорный и врный слуга.

ПИСЬМО III.

Посл моего письма къ вамъ непрестанно о себ помышляя, пріемлю трудъ хотя не весьма легкой, но льстясь услужить вамъ, пріятнымъ и полезнымъ себ почитая, приступаю ко описанію всей натуры, не такъ, чтобы проницательнымъ окомъ всю ее испытати, да кто-жъ можетъ не употребляти физическихъ доводовъ, которые-бъ довольно изслдованныхъ доказательствъ могли представить? Представляю только одинъ простой взоръ на всю натуру и писать о томъ хочу, что цлому свту извстно, но только прошу смиренное и прилежное на то употребить примчаніе.
Сначала остановясь и обратяся къ великому удивительному виду, который прежде всего къ себ влечетъ неволей взоръ нашъ, воззримъ на сотвореніе премудрое цлаго свта, воззримъ на землю, на которой живемъ и ходимъ, воззримъ на небесные безчисленные своды, что насъ покрываютъ, воззримъ воздуха и водъ многихъ, которые насъ окружаютъ, и на звзды, освщающія землю. Человкъ, безъ разсужденія живущій, помышляетъ только о вещахъ ему ближнихъ или до которыхъ нужда доведетъ его мыслію своею коснуться, земли только знаетъ ту часть, на которой самъ себя построилъ, солнце знаетъ только потому, что въ день отъ него свтло ему такъ, какъ отъ свчи ночью, мысли его не простираются дале того мста, гд онъ живетъ и куда ходитъ, напротиву того человкъ, привыкнувшій разсуждать и обо всемъ думать, простираетъ далеко свои мысли, трудится разобрать и познать всю бездну и ужасные виды, которые его окружаютъ отвсюду, тогда покажется ему пространнйшее царство такъ, какъ малый уголокъ земли населенный и вся земля какъ яблоко вокругъ цлаго свта, дивится себ, жителей на оной видя, и восхищеннымъ умомъ ищетъ поняти, какъ онъ на свт очутился, и отгоня мракъ невднія, воскликнется, кто на водахъ повсилъ землю, и кто положилъ ея основаніе? Мн кажется, ничто такъ не гнусно, какъ земля: всякое животное и всякая гадина топчетъ ее ногами,# однако великими трудами и деньгами люди ее покупаютъ, еслибъ она была тверже, человку не можно бы было чресла ея терзати и отъ того богатиться, еслибъ она была мягче, она бы не могла людей носити, везд бы человкъ погружался такъ, какъ въ песокъ и въ болото, но нын отъ земли вс безцнныя сокровища люди получаютъ. Составъ сей гнусный и грубый пріемлетъ на себя разные виды, очистя землю, подаетъ намъ все, что мы желаемъ, болота и непроходимыя мста премняются и представляютъ прелестные виды, чрезъ короткое время, тамъ, гд была грязь и тина, видимъ древа, цвты, поля, плоды и луга украшенные цвтами, возобновляетъ всегда щедроты своя людямъ, ни чмъ источникъ ея изобилія не можно исчерпать, чмъ боле утробу ея терзаютъ, тмъ боле она подаетъ изобилія и богатства многія, … (все, что видятъ, отъ нея взято,) она не состарлась и пребываетъ нетлнна, ндра ея вс богатства полныя, все то, что изъ нея происходитъ, исчезаетъ, она только одна крпость свою не теряетъ и, всякую весну оживляясь, питаетъ живущихъ, она никогда человку не чинитъ недостатку, но человкъ, самъ лностію своею не стараясь ее удобрить своими трудами, длаетъ себ недостатки, отъ единой той лности и неприлежанія жителей, видимъ пустое быліе и терніе на толикихъ мстахъ, гд жатва и плоды могутъ рождаться, а они между собою бранятся, глохнетъ земля, сокровища ея теряютъ. Великіе и славные побдители оставили великія земли части праздно, въ запустніи, которыми прежде обладали, трудились и къ полученію оной всю жизнь свою въ непрестанномъ смятеніи и безпокойств проводили, несчетныя тысячи людей потеряли, имя подъ глазами обширность земли пустой и неудобренной, другъ друга утсняютъ и ищутъ отняти чужое. Еслибъ длатели прилежно пахали землю, земля-бъ конечно больше довольствовала жителей вдвое, неравенство земли, которое покажется неполезно, бываетъ нужно, и съ прикрасой гд есть горы, тамъ есть и долины, въ которыхъ растетъ трава свжая и здоровая скоту въ пищу. Всякое мсто, по которому солнце простираетъ лучи свои, произноситъ изобиліе, по ряду за нимъ видно поле, покрыто богатою жатвою, съ одной стороны края ея украшены цвтами и деревьями плодовитыми, съ другой стороны горы льдистыя свои верхи до облакъ простираютъ, въ горахъ разслины и каменья держатъ тягость земли, возвышенной подобно костямъ въ человк, на которыхъ основано мясо. Сія пестрота земли чинитъ красу отмнно и бываетъ полезна людямъ въ цломъ земномъ круг, нтъ ни одной нивы, которая-бъ въ себ доброты какой не имла, не точію черноземъ и долины, но и самыя песчаныя и болотныя мста земледльцу за труды чинятъ воздаяніе, болота, осушенныя каналомъ, бываютъ плодовиты, пески чрезвычайной глубины не имютъ, если человкъ захочетъ трудиться и очистить землю, лежащую подъ песками, или распахать такъ, чтобъ солнце проницало, безъ сумннія плоды получать станетъ.
Всякая нива земли, если человкъ трудами своими очиститъ ее, къ солнечнымъ лучамъ будетъ плодовита по скому роду, ежели только и взыскивать отъ нея станутъ то, что она произноситъ одна. Среди самыхъ каменныхъ горъ и разслинъ находятъ жирную паству, есть и въ нихъ такія скважины, что солнце сквозь оныя лучи свои простираетъ и производитъ, умягчая твердость, соки и травы сытныя скотин. Самыя непроходимыя и по мннію неплодныя степи иногда сладкіе плоды, а иногда полезныя и лекарственныя травы произносятъ, въ которыхъ и въ самыхъ изобильныхъ краяхъ бываетъ недостатокъ.
Надлежитъ сказать, что никакой край земли не произноситъ въ себ всего того, въ чемъ есть нужда человку, изъ чего видно Божіе произволеніе: то, чтобъ нужда привела людей къ сообществу и коммерціи, взаимству другъ отъ, друта, кому въ чемъ есть нужда. Сія нужда совокупила всс государства и сдлала сообщества и знакомства, безъ того-бъ вс люди, одинакою пищею и одеждою довольствуяясь, другъ друга не знали.
Все, что земля произноситъ, изнывая и испортясь въ нее, же возвращается и премняется въ смена, отъ которыхъ мы новые плоды сбираемъ, и тако земля все, что намъ подобаетъ, въ себя пріемлетъ для того только, чтобъ опять намъ же дать изобиліе снова, а напротиву сіи гнилые и поррченые плоды и скотъ своимъ навозомъ, который питаете ея отъ земли, землю питаютъ, и къ надленію плодовъ и изообилію подаютъ великую помочь, а она то подаетъ, то возвращаетъ, то опять съ умноженіемъ произноситъ, никогда исчерпана быть не можетъ. Все, что намъ подаетъ, въ себя пріемлетъ, для того только посй зерна, отъ единаго зерна сія плодовитая матъ произнесетъ нсколько…. Разврати чресла ея, обрящешь камни и мраморъ для пречуднаго зданія. Кто скрылъ въ ней все сіе богатство, которое мы находимъ, и къ тому множаетъ такъ, что иногда всего, что въ е себ земля скрываетъ, истощить не можно?
Кто не можетъ удивиться, видя все, что земля производитъ? Отъ нея человкъ не точію получаетъ пищу, но въ болзни себ помочь и исцленіе, роды травъ и коренья и ихъ доброты суть неисчетные, они украшаютъ землю. Сколь много разныхъ и сладкихъ плодовъ отъ земли вкушаемъ, посмотрите когда густую рощу, покажется въ старости своей ровестница свту, коренья древесъ въ глубину неизмримую пустились, втки простираются въ высоту ужасно, корень крпостію своею держитъ древа непоколебимо отъ сильныхъ втровъ и ищетъ подъ землею пристойна соку для, утвержденія и жизни своего древа, всякое же древо, чтобъ отъ зною и стужи не повредилась его средина, одто коркой, втви ихъ, раскинувшись на вс стороны, чинятъ тнь отъ солнца и укрываютъ отъ зною человка! зимою насъ огрваютъ, подтверждая жаръ въ насъ натуральный. Но не довольно, что лсъ довольствуетъ насъ дровами, матерія сія хотя тверда и здрава, однако человкъ длаетъ изъ нея форму и фигуру какую захочетъ и употребляетъ въ строеніи домовъ и нужныхъ судовъ въ мореплаваніи, деревья же плодовитыя, спустя втви свои….. сами наклоняясь, человку плоды свои подносятъ, а между тмъ повергая оныя на землю, умножаютъ родъ свой. Всякое зерно всякаго плода земля пріемлетъ, въ себ перемняетъ, хотя сама никогда не перемняется.
Воззримъ и на тотъ элементъ, который мы водою называемъ, составъ сей жидкій, зыблющійся и прозрачный, съ одной стороны течетъ и уходитъ, съ другой стороны (принимаетъ) въ себя вс т виды, которые его окружаютъ. Сама въ себ никакой Формы и никакого вида не имя, если бы всегда была жиже, она бы воздуху подобна была, вся бы земля была суха и безплодна, одн бы были птицы, прочій зврь не могъ бы плавать и рыба не имла бы себ жилища, сообщенія и коммерціи не можно было бы имть людямъ. Кто воду сдлалъ густу и раздлилъ два состава жидкіе въ свт? хотя бы мало вода была жиже, уже бо не могла сдержать великаго зданія, которое на вод плаваетъ и мы корабль называемъ, малая бы тягость на дно погружалась. Кто учредилъ порядочно составы свта и уставилъ движеніе всякому точно? кто сдлалъ воду жидку, быстру и никакой твердости неимущу, но далъ силу поднять и удержать на себ великую тягость! Подумайте, какъ вода послушна, человкъ можетъ вести ее на высокую гору такъ, какъ лошадь, раздляетъ и сверху внизъ пускаетъ съ такою силою, что оная, столько-жъ упадая, въ высоту поднимается, сколь много съ высоты пустилась. На сколь человкъ водою владетъ, столь напротиву и она владетъ человкомъ, вода всхъ движущихся составовъ сильная. Человкъ къ своему искусству и работ въ недостатк силъ своихъ отъ воды помощь получаетъ, но сія вода, хотя и жидка въ своемъ состав, великую иметъ тягость, поднимаясь, надъ нами пребываетъ. Воззримъ на облаки, которыя на крылахъ втряныхъ летаютъ: если бы они вдругъ столпами и густотою своею упали на землю, они бы весь тамъ край потопили и сильнымъ своимъ ударомъ повредили землю, а другія части земли вс бы были песчаны и сухи. Чья рука на воздух ихъ держитъ и капля за каплею на землю испускаетъ? отъ чего и то есть, что въ нкоторыхъ краяхъ есть, гд почти никогда дождей не бываетъ, роса ночью такъ сильна бываетъ, что всю землю какъ сильнымъ дождемъ орошаетъ, а въ иныхъ, яко то на брегахъ ркъ Нила и Ганжа, порядочнымъ наводненіемъ всякое время землю чинятъ плодовиту. Можетъ ли быть что удивительне сего порядочнаго учрежденія въ единомъ томъ, чтобъ везд земля не была неплодна. И тако вода не одну человческую жажду утоляетъ, но и вс сухія и песчаныя мста на земномъ круг наполетъ тучка. Творецъ всесильный свта испустилъ воду во всей вселенной, подобну учрежденнымъ всюду каналомъ, потоки съ горъ стекая, въ долин собираются и напояютъ животное, рки, протекая пространныя поля и грады, впадаютъ въ море. Для мореплаванія людямъ великій окіянъ сей, который поставленъ посреди свта, власно для того чтобъ вчно рзздлить землю, нын видимъ на противу собраніе народа и способъ къ сообществу разныхъ націй, безъ того бы человкъ отъ края земли до другаго не могъ получить нужное и самъ дойтить безъ трудовъ, продолженія времени и великихъ опасностей, симъ единымъ путемъ нашли новый свтъ, откуда получаютъ великое богатство, вода своимъ разлитіемъ въ земномъ круг подобное дйствіе иметъ крови въ человческомъ тл, а сверхъ обыкновенной и непрестанной циркуляціи элексъ и реэлексъ бываетъ огіъ моря. Но намъ почто искать удивительнаго сего дйствія причину, довольно, что море точно всякое время и часъ въ нкоторыхъ мстахъ оное производитъ, надобно дивиться премудрому смотрнію и власти, которая въ такомъ порядк оное приводитъ и отводитъ въ жидкомъ семъ состав. Немного больше или меньше движеніе было бы вредно цлому свту, излишность бы могла потопить цлыя государства. Кто учредилъ мру и порядокъ въ безчисленныхъ составахъ, кто уставилъ морю вчныя границы, которыя оно преступить не сметъ, и гд власно сказано свирпому и волнующемуся морю: ‘здсь да сокрушится грозный валъ твой’? Таже текучая вода зимою сдлается твердымъ камнемъ, а верхи горъ высокихъ во всякое время льдомъ и снгомъ покрыты, откуда истекая источники отъ луча солнечнаго зноя, паству орошаютъ и многія производятъ рки, здсь воды здоровы и прсны въ жажду человку, тамъ тверда и солона въ нашу пользу: солью мы укрпляемъ сладость нашей пищи.
Какъ скоро взоръ мой возведу на облако, съ удивленіемъ зрю плавающую воду надъ моею головою, которая сростію своею чинитъ умрнымъ воздухъ, удерживаетъ, воспламененные лучи солнца и орошаетъ землю.
Оставляя воду, обратимъ разсужденіе къ другому составу который жиже и пространне перваго. Подумаемъ о воздух. Составъ сей такъ тонокъ, чистъ и проницателенъ, что лучи пламенемъ поставленнымъ отъ насъ въ безконечномъ разстояніи безъ труда проницаютъ и въ одно мгновеніе свтъ къ намъ посылаютъ, еслибъ мало онъ былъ тон, мы бы свтъ мрачной отъ планетъ, свтящихъ землю, получали, подобно тому какъ мы видимъ и огорчеваемся, когда возмутится воздухъ и помрачаетъ ясное сіяніе свта, напротивъ, еслибъ онъ былъ гуще и сыре, то бы наше дыханье пресклось, тогда бы мы въ густот сего воздуха погрязли такъ, какъ въ тин. Кто сдлалъ пречудную сію умренность въ воздух, которымъ мы дышемъ? если бы былъ гуще, мы бы задохлись, и человкъ не могъ бы такъ имъ оживляться, какъ нын въ самыхъ верхахъ горъ превысокихъ. Но кая власть производитъ и укрочаетъ сильныя бури въ семъ жидкомъ состав? волненіе морское съ тмъ сравнять не можно, оное уже слдствіе бываетъ перваго. Отъ коего сокровища взяты т втры, которые воздухъ очищаютъ и всякое время содержатъ въ пристойномъ порядк? кто свирпость зимы умягчаетъ и кто виды небесные въ одну минуту перемняетъ? На крылахъ сихъ втровъ утвержденныя облака летаютъ отъ конца горизонта до другаго. Нкоторые втры въ извстныхъ моряхъ въ обыкновенное время владютъ и продолжаются нсколько дней, потомъ на ихъ мсто другіе поступаютъ, власно какъ бы нарочно, чтобъ мореплаваніе учинить порядочно и покойно. Если бы люди были терпливы и столько постоянны какъ втры, безъ сомннія могли боле свое мореплаваніе продолжить. Посмотрите огонь, который кажется въ звздахъ пылаетъ и подаетъ свтъ на всю вселенную, воззрите и на горы т, которыя пламенемъ дышатъ, питаясь отъ земли срой. `Огонь сей въ ндрахъ земли таится прежде и примножаетъ свою силу и бываетъ, пока другой корпусъ столкнувшись ударомъ своимъ вспыхнуть не принудитъ.
Человкъ, обладая и симъ грознымъ элементомъ, употребляетъ въ свою пользу и пожираетъ имъ самыя грубыя и твердыя части, научился чрезъ помощь онаго умягчать крпкіе металлы и, возжигая дрова, самъ обогрваться, когда солнце престанетъ обогрвать лучами. Пламя сіе съ (своею силою проницаетъ и пожираетъ всякую грубость, ино же возобновляетъ и очищаетъ. Огонь придаетъ силы слабымъ людямъ, чрезъ онаго человкъ крпкія зданія и самыя горы и каменные брега сокрушаетъ, напротиву же въ полезномъ и нужномъ употребленіи огонь человка огрваетъ и ему готовитъ пищу. Древніе удивлялись огню, почитали его за лучшее сокровище отъ Бога, которое человкъ себ во власть похитилъ.
Но надлежитъ взоръ нашъ возвести на небо и дивиться пречудному сему зданію, познавая всемогущую руку, которая надъ глазами нашими утвердила пространный и ужасный сводъ небесный. Какіе видимъ разные виды, какое уму непостижимое зданіе отъ всхъ видовъ отмнно! Цицеронъ сказалъ, что Богъ для того создалъ человка отъ прочей твари отмнно, чтобъ онъ небесамъ дивился. Человкъ, поднявъ глаза свои, видитъ свободно, что надъ его головою. Иногда видимъ мы лазурь темный, въ которомъ небеснаго огня блистаются искры, иногда небо видимъ чисто съ такими пріятными облаками, которыя изобразить никакой живописецъ не въ состояніи, иногда видимъ облака разноцвтныя, которыя непрестанно свое представленіе и фигуры перемняютъ. Порядочное наступленіе дня и ночи довольно намъ премудрости являетъ: солнце непрестанно чрезъ многія тысячи лтъ и ни однажды не забыло живущихъ, оно въ уреченный часъ восходитъ и уходитъ. Солнце, по глаголу пророка, позна западъ свой, чрезъ то оно всю вселенную освщаетъ, день въ сообщество и во обхожденіе живущимъ проводитъ, ночь, покрывъ землю своею темнотою, оканчиваетъ вс труды и работу, оной даетъ отдохновеніе, часы оной наводятъ тишину, смиреніе и сонъ людямъ, приводя въ слабость тло, ободряетъ (ночь) духъ и возобновляетъ силу, потомъ наступаетъ день, призываетъ къ трудамъ человка и оживляетъ всю натуру. Но кром порядочнаго шествія дня и ночи, солнце намъ въ своемъ хожденіи довольно къ удивленію представляетъ: чрезъ шесть мсяцевъ въ прежнее свое мсто возвращается къ полюсу другому. Сей пречудный порядокъ такъ учиняетъ, что единаго свтила довольно цлой земной кругъ освщати, ежели-бъ оно было больше въ такомъ-же разстояніи, вся бы земля могла въ пепелъ обратиться, если бы въ такомъ-же разстояніи было меньше, вся бы земля оледенла и была не населена. Свтило оно, хотя когда и отдаляется отъ которой части, но тмъ не меньше добра приключаетъ живущимъ, лучи его вс мста чинили плодовиты. Сія перемна всякое время длаетъ умрнымъ, весьма умягчая студеные втры, цвты производитъ и сладкіе плоды сулитъ живущимъ, лтомъ подаетъ богатую жатву, осенью рождаетъ плоды, общанные весною, зима подобна ночи, гд человкъ, отъ всхъ трудовъ своихъ почивая, собранное лтомъ расточаетъ, власно для того нарочно, что наступившая весна новую подаетъ надежду получить несравненно. И тако натура, разными временами испещрена, подаетъ непрестанно одинъ видъ другаго лучше, и не допускаетъ никогда человку скучить тмъ, что онъ владетъ. Но отчего кругъ солнца такъ порядоченъ быть можетъ,— кажется, что оно не что иное какъ пламенный и зыблющійся составъ? Кто дерзнетъ въ границахъ волнующееся сіе пламя и учрежденнымъ кругомъ водить? чья рука водитъ порядочно кругъ сей, не допуская никуды склоняться? Сіе свтило ни къ чему не прикрплено, ни что его держать не можетъ, оное можетъ пожрать всякій твердый составъ, который бы къ нему прилпился. Куда оный составъ идетъ, кто научилъ его пространнымъ путемъ ходити? Знаемъ, какъ вокругъ насъ обращаясь, освщаетъ, если же напротиву мы вокругъ его ходимъ, я хочу знать, кмъ оно въ средин цлой натуры поставлено и дано такъ, какъ сердцу человческому тло? Отъ чего составъ сей пламенный и жидкій неподвижимъ и стоя въ такомъ великомъ пространств, никуды склониться не можетъ, вс же жидкіе составы ему противляться не въ состояніи. Наконецъ я спрошу: для чего кругъ земной, который въ себ грубъ и твердъ есть, вертится кругомъ солнца въ такомъ пространств, гд никакой твердый составъ препятствовать ему не можетъ? Сколько бы по физик доказательствъ и ни искали, но все то къ вящему доказательству всесильнаго божества служить будетъ (что больше помощь сія, которая ворочаетъ свтъ цлый, постоянно полезна и плодовита, то больше человкъ познавать долженъ власть творца всея твари и его премудрое правленіе свта). Воззримъ еще на множество сводовъ, на которыхъ несчетныя блистаютъ звзды, если т своды тверды и непоколебимы, кто сотворилъ охъ, кто поставилъ свтлыя т планеты въ мстахъ учрежденныхъ и измрилъ разстояніе ихъ точно? кто своды т порядочно кругомъ насъ обращаетъ, когда въ противномъ чаяніи небо не что иное какъ преисполненный составъ жидкими тлами, подобными воздуху, который насъ окружаетъ? Чмъ же держатся твердыя тла въ матеріи жидкой, не погружаясь и не приближаясь другъ ко другу? Въ толикіе вки отъ самаго начала астрономическихъ примчаній еще и до нын ни малйшаго безпорядка не могли примтить. Составъ жидкій можетъ-ли порядочно вести въ себ составъ твердый, плавающій вокругъ однимъ путемъ безпрерывно въ самой его утроб? что значатъ безчисленныя звзды, которыя Богъ разсыпалъ щедрою рукою въ неб! Хотя и говорятъ, что всякая звзда подобна нашему свту и каждая населена и жителей въ себ иметъ, но я тмъ наиболе прихожу во удивленіе и ужасъ, помышляя о сил и премудрости вышней, почитаю всевышнюю руку, которая сотворила толь несчетные свты и земли и порядочно держитъ, провождая ихъ порядочно чрезъ многія лта. Если же напротиву они только одни тлеса, имущія въ себ свтъ немерцающій, и освщать устроены земной кругъ нашъ, то со удивленіемъ человкъ долженъ всемогущество и власть Божію прославляти, зря въ маломъ углу земли толикое позорище творенія его предъ глазами. Между самыми звздами мы видимъ луну, которая власно силою у солнца свтъ отнимаетъ, насъ освщаетъ, она восходитъ въ часъ пристойно съ прочими звздами, когда солнце уноситъ свтъ свой въ другую гемисферу. Самая ночь въ своей темнот свтъ намъ пріятный посылаетъ и нужной. Во всемъ на свт премудрое учрежденіе видимъ. Корпусъ ближній земл также въ себ теменъ, какъ и земля, взаимно пріемля свтъ отъ солнца, землю освщаетъ.
Движеніе планетъ…. говоритъ уставомъ неподвижнымъ, я тому не спорю, что самый уставъ мое доказательство утверждаетъ: кто далъ уставъ натур, постоянной и правой уставъ толь нужный изобильно, въ которомъ самая премудрость и искусство зрится, отъ чего она безъ всякихъ намреній и помысловъ нашихъ непрестанно въ пользу намъ трудится, кому придадимъ собраніе неисповдимыхъ промысловъ, составы видимыхъ и невидимыхъ корпусовъ, которые всмъ намъ работаютъ? маленькая-бъ часть, оторвавшись отъ цлой машины, великую бы часть земли сокрушила. Уставъ сей толь боле меня признавать Творца заставляетъ и его премудрости дивиться, и сказать слова псаломника и пророка: небеса повдаютъ славу Божію.
Уже ночь принуждаетъ меня окончить пріятную сію работу, которая тмъ наиболе веселитъ меня собою, что я о непостижной власти и сил предвчнаго божества разсудокъ свой поощряю, а при томъ вамъ льщуся сказать мою преданность. Свчь я здсь, въ жилищ моемъ, не имю, едино свтило цлаго земнаго круга меня нын освщаетъ. Какъ скоро оно лучи свои отъ меня скроетъ, я иду въ шалашикъ мой съ ^покоемъ. Ничто чрезъ цлый день духъ во мн не смущало, но еще много веселили разные натуры виды и рождали новыя мн мысли, которыя я, вечеръ сидя, собираю и длаю полезныя записки въ память, желаніе мое къ другому дню всегда умрно, не думаю, куда проснувшись хать, есть тысяча заботъ здсь непорочныхъ. Прости и врь, что я вашъ безъ лести покорный слуга и первой.

ПИСЬМО IV.

Мирмонъ сегодня цлый день сидлъ со мною на брегу у источника, и онъ утверждалъ меня въ намреніи моемъ любить жизнь уединенную, притомъ я показалъ ему мое письмо къ намъ и удивился очень, видя его не въ такомъ мнніи, какъ прежде я объ немъ думалъ. Я всегда почиталъ Мирмона въ числ такихъ, которые хотя ничего не знаютъ и никакихъ доказательствъ представить не умютъ, но чтобъ только учеными людьми прослыть въ людяхъ, нечаянность причиною всему на свт почитаютъ или сомнваютъ во всемъ пофилософски, и тмъ себя прославить ищутъ. Какъ скоро я прочелъ письмо мое, онъ, смиренно почитая премудрость вышняго, говоритъ мн: обратимъ взоръ нашъ ко всему животному въ свт, увидимъ, что не меньше прежняго вся тварь принудитъ насъ познать творца своего, я уже на свт примтилъ разные рода и подобіе всякой твари, иныя имютъ дв ноги, иныя четыре, а иныя боле, иныя ходятъ, иныя ползаютъ, а иныя летаютъ, другія плаваютъ, иныя пресмыкаются, иныя ходятъ и летаютъ, птицамъ даны крылья, а рыбамъ перья, подобно какъ къ ладь придланы весла, которыя, раздляя, пробираются сквозь воздухъ и воду. Крылья птицы имютъ густоту и пустоту въ перьяхъ, которыя надуваются, въ воздух обртаются. Въ вод напротиву перья имютъ рыбы тверды и сухи, такъ что безъ тягости раздляютъ воду и отъ мокроты отягощенны не бываютъ. Которыя-жъ птицы плаваютъ, т крылья свои не опускаютъ въ воду, боясь, чтобъ ихъ не отяготить, а иныя, какъ утки, имютъ на ногахъ кожу, которая расширяясь держитъ твердо ихъ на жидкой тин и не допускаетъ въ болотныхъ берегахъ утонуть.
Между животнаго есть лютые зври, имютъ чрезвычайную силу, челюсти большія, ногти вмсто оружія, которымъ они другихъ зврей терзаютъ, подобно-же и птицы хищныя имютъ носъ и ногти острые, которыми убиваютъ другихъ птицъ и похищаютъ себ въ добычу, составы крылъ ихъ покрыты толстой кожей, чтобъ быстре полетть и сильне быть прочихъ, и для того они хотя другихъ тяжеле, но свободнй могутъ въ высоту подняться и быстро на ловъ спуститься. Иные зври рога имютъ, всякой по разуму и защищенію своему и обороны вооруженъ, особливо иные гнздо свое, въ которомъ родились, на себ носятъ, иные на древахъ гнздо строятъ, чтобъ отъ нападковъ такой твари, которой не даны крылья, изъ густомъ мст закрываютъ такъ, чтобъ злодямъ было не видно, касторъ въ глубин воды жилище себ строитъ и закрываетъ отъ воды валомъ, чтобъ наводненіемъ не повредило, лисица приготовляетъ норы, что бъ нечаянно не могъ никто постигнуть или отъ гонителя своего сокрыться въ безопасность, пресмыкающія гады сотворены отмнно: сгибаются и разгибаются чрезъ помощь частыхъ своихъ составовъ, везд сквозь густоту травы проницаютъ. Иныхъ органы суть не совокупны, многи, разрублены на части, бываютъ еще долго живы, птицы, которыя имютъ долгія ноги, сказалъ Цицеронъ, даны имъ и длинныя шеи, чтобы свободно могли достать себ пищу, также и верблюды. Слонъ, еслибъ имлъ длинную шею, тягость по великости и толстот, она его обременяла, и для того приданъ ему хоботъ, которой онъ сгибать и разгибать можетъ по своей вол, пріемлетъ пищу и обращая приноситъ въ ротъ свой, и для того по латын хоботъ рукою называется. Нкоторые зври власно какъ особливо сотворены для человка, собака будто-бы нарочно сотворена ласкать человка и научаться по повелнію его исполнять и показать ему образъ пріятнаго обхожденія врности и дружбы, хранить все, что поручено ей, ловить разныхъ зврей съ великою яростію и охотою и потомъ уступать человку. Лошадь и другой скотъ работной опредленъ облегчать иго работы, отягощая себя бремемъ, служитъ людямъ, они сотворены возить, носить и облегчать нашу слабость, повинуяся движенію нашего тла. Быки снабдены силою и терпніемъ, трудятся въ земледліи, коровы даютъ млеко въ пищу, овцы лишнее руно носятъ, которое имъ не нужно, оно, всякій годъ выростая, принуждаетъ человка собирати на свое употребленіе. Звриныя кожи даютъ людямъ разные мха въ краяхъ отдаленныхъ отъ солнца, и тако Творецъ натуры зврей одарилъ образомъ различнымъ, чтобъ и по смерти своей служили людямъ одеждою въ земл хладной. Тварь, которая не иметъ шерсти, покрыта толстой кожей. Иныя другъ друга покрываютъ, вмст совокупляя, иныя покрыты черепами. Не только растущее на земл, но и животная тварь намъ бываетъ въ пользу и все для нашего употребленія сотворено, самые лютые зври усвояются или боятся по малой мр и покоряются человку. Если бы вся земля населена и наполнена была жителей, не было бы нигд зврей вредныхъ человку, кром какъ въ лсахъ отдаленныхъ, и то-бы разв для того, чтобъ люди, въ забаву, силу и проворство свое надъ ними оказали, подобіемъ войны играя, не имя нужды войну начинать между собою. Но надлежитъ при томъ примтить, что родъ зврей человку вредныхъ весьма не плоденъ, множится тхъ больше, которые суть нужны въ яству, несравненно больше убиваютъ быковъ и барановъ, нежели волковъ и медвдей, совсмъ тмъ, гораздо меньше послднихъ, нежели первыхъ. Цицеронъ примтить заставилъ, что самки всякаго рода столько имютъ сисекъ, сколько он рождать могутъ, чтобъ всякій особливо и вмст могъ питаться.
Какъ овцы подаютъ намъ шерсть, такъ червя, власно выдаваясь передъ ними, готовятъ шелкъ на вс богатые штофы, самимъ себ изготовляютъ могилу, скрываясь въ свою же работу, страннымъ видомъ рождаются снова, чтобъ умножить и продолжить родъ свой. Съ другой стороны, пчелы со всхъ благовонныхъ цвтовъ сокъ собираютъ и готовятъ соты въ такомъ порядк, что намъ тому послдовать не можно. Многія гады перемняются въ червячки и мушки, хотя отъ нихъ пользы нтъ человку, однако и для того нужны, что любопытнымъ и прилежнымъ людямъ подаютъ довольное позорище собою въ упражненіи мысли. Что можетъ быть дивительне, какъ разной видъ каждой твари и сотвореніе оной отмнное одного передъ другими? Все собою представляетъ, какъ премудрость Вышняго въ сотвореніе свое гнусную матерію премнила. Все меня удивляетъ, даже до послдней мухи. Если есть между ними нкоторыя безпокойныя, то надлежитъ вспомнить, что человку нужно трудъ имть, въ своемъ поко онъ слабетъ и самъ себя забыть можетъ, ежели веселіе и покой съ нимъ будутъ непрестанно. Подумаемъ о своей хитрости чрезвычайной, которую мы видимъ ровно какъ въ большихъ, такъ и въ самыхъ малйшихъ составахъ. Съ одной стороны видимъ солнце въ нсколько милліоновъ разъ земли больше вертится въ пространств толь ужасномъ, противу чего оно само малая часть блистательная и весьма отмнна, видимъ прочія звзды, можетъ быть, собою больше еще солнца и еще отъ насъ гораздо дал, въ такомъ разстояніи, что изъ мры уходятъ. Тамъ дал ходятъ зрачны звзды, коихъ ни раздлить, ни исчислить мы не въ состояніи. Земля, на которой мы живемъ, не что иное, какъ самая малая часть предъ всмъ тмъ, что мы видимъ и что не иметъ краю, но все сіе толь порядочно устроено есть и связано, что ни единыя части отнять нельзя безъ того, чтобъ вся натура не сокрушилась. Движеніе то удивительное коль непрестанно, толь премнно есть, и совершенно надобно, чтобъ единая рука Творца держала и владла натурой, по писанію: персты его играютъ свтомъ. Съ другой стороны не меньше умъ человческій во удивленіе приводятъ самыя малйшія существа и сотворенія, не меньше безконечности въ малыхъ тхъ тваряхъ и вещахъ, тако которое не постижно въ маленькой мошк, то же сыщешь, что въ слон и въ кит: голова, ноги, тло и внутреннія части, жилы, кишки, кровь, духъ, животныя части, въ которыхъ особливыя капли отъ разныхъ частей соединены такъ, что все сіе въ бездну человческую мысль уводитъ. Чрезъ помощь микроскопа находимъ мы тысячу объектовъ, которые взоръ не можетъ постигнуть, сколько въ каждомъ объект другихъ объектовъ, которыхъ микроскопъ представить не можетъ. Что бы мы еще увидли, ежели бы могли только въ самую послднюю тонкость привести инструменты т, кои помогаютъ грубому и слабому нашему взору, но въ такомъ недостатк должно воображеніе себ вмсто микроскопа представлять и награждать недостатокъ нашего взора мысленными очима, оно постигать можетъ во всякой части тысячу свтовъ невидимыхъ и новыхъ, хотя и тмъ всего постигнуть не можно. Но не столько невидимаго и сокровеннаго въ натур будетъ намъ незнакомо. Представимъ себ составъ тла животнаго, всякаго скота и гады, видимъ три вещи, которымъ нельзя довольно надивиться: первая сама въ себ иметъ чмъ отъ нападковъ обороняться, всякой по роду и своей сил, вторая есть чмъ оживляться и укрпляться отъ пищи, третья отъ чего умножаетъ и продолжаетъ родъ свой. Разсмотримъ же прилежно вс сіи свойства: всякое, животное иметъ нкоторое свойство, которое называемъ понужденіе, чрезъ оное познаваетъ нужное свое и вредное, оставимъ доискиваться, что то есть, довольно примчать дйствіе онаго, потому что видитъ малый агнецъ издалека мать свою, познаваетъ и бжитъ къ ней, овцы издалека слышатъ волка и ужасаются, гончая собака единымъ духомъ звря чувствуетъ. Во всякомъ звр есть сокровенная помощь подобно духу, который вс мхи и жилы воздуваетъ, чинитъ вс составы гибки и невроятнымъ образомъ умножаетъ силу, проворство, хитрость и рзвость, чтобъ убгать хищника или настигать ловъ себ. Здсь не касается до того, что иметъ ли скотина познаніе, я ни до какихъ вопросовъ Философическихъ доходить не намренъ, движеніе ихъ тла, о которомъ я говорю, непостижно такъ, какъ почти движеніе человческаго корпуса. Ежели человкъ, который танцуетъ по веревк, станетъ говорить и толковать резонъ тотъ, который крпко его держитъ, о томъ же самомъ резон толкованье и разговоры, принудятъ его упасть на землю. Говори кто изволитъ, что скотина разсужденіе иметъ такое, какъ люди говорятъ, то мое доказательство никому не можно отвергнуть, разсужденіе не въ состояніи намъ разъяснить составы ихъ и движеніе, которому мы дивимся. Пусть скажутъ, что он совершенно правила механики знаютъ и точно потому бгаютъ, скачутъ, плаваютъ, прячутся, скрываютъ слды свои отъ собакъ и зврей прочихъ, пусть увряютъ, что он натурально знаютъ математику такую, которая незнакома людямъ. Кто осмлится сказать, что он съ размышленіемъ и искусствомъ быстрое движеніе своего корпуса начнутъ, что вс люди безъ помыслу и намренія въ непостижимой творятъ скорости. Кто придастъ резонъ движенію тому, котораго человкъ не иметъ? что, говорятъ, побужденіе зврей наставляетъ? я самъ то же почитаю, но та самая хитрость непостижима человку, ни въ звряхъ и скот, которые не могутъ о томъ разсуждать и не имютъ время думать, но въ премудрости Творца всея твари. Сія премудрость смотритъ надо всмъ своимъ твореніемъ и управляетъ невидимою силою, надлежитъ молчать о натур и побужденіи, знаніе сіе только хорошо и красно въ устахъ тхъ, которые говорятъ о томъ часто, во всемъ томъ, что натура и побужденіе называютъ, есть прилежность и искусство вышнее, противъ котораго вымыслы человческіе подобны тни. Уже то несомннно, что въ скот есть множество движеній не учрежденныхъ и непостижныхъ, которыя чинятся по самымъ главнымъ механическимъ правиламъ, единая машина дйствуетъ по онымъ правиламъ. Дйствіе сіе уже не прекословно и не повинно всей философіи. Что будете думать о часахъ, которые кстати убгать, обороняться станутъ, когда захотятъ ихъ разбить, не придадутъ ли искусство сіе творцу ихъ? Кто будетъ уврять, что сія машина сокровенная, сама собою нечаянно учинилась, подумаючи, что уже тмъ хитрость машины сей довольно изъяснили, когда натура и побужденіе упомянутъ. Говорятъ о часахъ, которые часы своему господину кажутъ точно, и убгаютъ, когда кто вознамрится ихъ испортить, что есть лучше сей машины, которая сама собою исправляется и оживляется непрестанно? Скотъ иметъ мры въ своей сил, работа и труды приводятъ оную въ слабость, но чмъ боле работаетъ, тмъ боле алчетъ возобновити силы свои довольной пищей, пища ему всякой день потерянную силу возвращаетъ, наполняетъ утробу происхожденіемъ страннымъ, которое возвращаетъ въ естественную силу, укрпляетъ въ немъ животъ, изнывая, сокъ отбирается и уходитъ въ жилы, а грубое остается, соки т, претворясь въ кровь, въ неисчетные каналы входятъ, оживляютъ члены, оттуда отходятъ въ тло и длается мясо, изъ разныхъ травъ и разныхъ соковъ отмнныхъ цвтомъ составляется тло, пища, будучи, бездушна, животворитъ звря, и потомъ сама бываетъ звремъ, части прежнія тла его исчезли нечувствительно въ непрестанной премн, что было за четыре года лошадь, уже прахъ и гадъ одинъ остался, а что овесъ было и сно, то стало та самая сильная лошадь, со всмъ тмъ, вся она въ толикой нечувствительной перемн своего тла, отъ пищи — сокъ есть не отлученъ во всякомъ скот. Не только наружныя движенія престаютъ, но и внутреннія силы отъ излишняго употребленія ослабваютъ, одно только дыханіе и нетлніе остается. Всякое движеніе, которое отнимаетъ силу, требуетъ подкрпленія, и для того находимъ покой въ забвеніи или сн во время ночи, когда темнота мшаетъ работать и бгать. Кто опредлилъ сіе междучасіе и кто уставилъ время, котораго для покою необходимо требуютъ утомленные члены, и отъ него вс труды забвенны, вс тягости и слабость миновалось, пріемлетъ новую силу и работаетъ такъ, какъ человку безъ самовольнаго ослпленія не видть онаго не можно. Еслибы лютые т зври умножались, то бы люди со всхъ сторонъ терзались, довольно въ наказаніе наше въ человческомъ род зависти и злости. Богъ, предвидя, отвчалъ Мормонъ, наше беззаконіе и неправду, захотлъ попустить лучше человка въ наказаніе другому, а не зврю. Еслибы зври попущены были, то бы всякаго жизнь скончалась скоро, но зависть и злость людская томитъ и утсняетъ, иногда не лишая жизни, чтобъ человкъ, опомнясь, могъ на истинный путь обратиться и старался неусыпно узнать бды своей причину, отчего впредь можетъ вооружиться осторожностію бол. Но чтобъ ночь не помшала мн намреніе мое исполнить сегодня, мн говорилъ, матерію мою окончатъ. Со всмъ тмъ говорилъ: не происхожденіе удивительное всякой твари намъ не такъ кажется велико, какъ кажется должно, можетъ быть, привычка къ тому насъ отъ мыслей отлучаетъ. Что будутъ думать о мастер часовомъ, который бы сдлалъ такіе часы, чтобы они въ роды безконечные плодились, что разсуждать станутъ о строител домовъ, который бы такой домъ построилъ, чтобъ отъ него другіе созидались и возобновляли жилище людямъ, когда начнетъ прежній въ ветхость приходить? Все, что видимъ въ звряхъ и скотин, они не что иное, какъ ежели врятъ въ хожденіе машины, часамъ подобной, они умютъ въ безконечные вки простирать родъ свой, творецъ ихъ вложилъ имъ возможность сію сначала. Пусть говорятъ, что умноженіе рода ихъ происходитъ отъ смени породы, которое въ нихъ безконечно пребываетъ или пріуготовленіе нарочное производитъ въ нихъ рожденіе……. Ежели возможно, что зародыши или смена въ звряхъ и скот за четыре тысячи лтъ пріуготовлены въ безконечные вка, и одни отъ другаго производятъ родъ свой, и всегда производить будутъ сіи зародыши, которые должны имть Форму своего корпуса по роду и чрезъ основаніе возрастая, во чрев родиться, то еще наиболе сотвореніе оныхъ непонятно, и всякаго звря основаніе требуетъ непостижно премудрости и искусства. Хотя бы то и такъ, то надлежитъ первое, чтобъ основаніе онаго звря въ своей малйшей пропорціи вс внутреннія и суптильныя имло части, второе надобно, чтобъ всякій зародышъ имлъ, а т въ себ также, чтобъ въ безконечные роды плодиться было можно. Возможно-ли умомъ постигнуть безчисленное приготовленіе въ одномъ зародыш толикаго множества твари, и для того все сіе не можетъ мнніе мое опровергнуть, но больше хитрость и искусство вышняго Творца показуетъ. Уже то несомннно есть и непрекословно, отметая вс системы философовъ, что натура собою не производитъ ни въ которой части земнаго круга ни львовъ, ни медвдей, ни овецъ, ни быковъ, ни оленей, ни лошадей, ни кошекъ, все рождается отъ пары, оная пара, которая рождаетъ третьяго, не виновна искусству и хитрости въ рожденномъ ими не точію сотворить и ставить онаго части не въ состояніи, но и не знаютъ, какъ составлено то, что изъ утробы ихъ происходило, не знаютъ никакихъ внутреннихъ составовъ Отъ чего сіе удивительное искусство, которое конечно не отъ нихъ, и кая власть и всемогущество, кая премудрость въ твореніи пречудномъ происходитъ отъ такой машины, которая не знаетъ, что творитъ, и никакого понятія о томъ не иметъ? Не можно и ни по чемъ думать, чтобъ скотъ смыслилъ и имлъ знаніе, хотя и придаютъ имъ то, напрасно однако, они сотворенію рожаемаго ими не причастны. Посмотримъ дале и примчаемъ дла всякаго животнаго. Представимъ собаку, которая въ надежд крайней мчится третьимъ путемъ за звремъ, который отъ нея уходитъ, когда двумя слду его не расчухала, гнавшись. Подумаемъ о павлин, который дтей своихъ въ такомъ мст воспитать ищетъ, чтобъ духомъ не нашла собака. Подивимся пауку, который хитро сплетаетъ сти, чтобъ поймать муху. Представимъ себ цаплю, которая, сказываютъ, острый носъ свой подъ крыло скрываетъ, чтобъ нападающую на себя птицу убить нечаянно и оборониться. Подумая о всемъ томъ и положимъ, что натура преисполнена чуднаго дйствія, но что заключить должно, можемъ ли поврить, что тварь больше насъ разсужденіе иметъ, ихъ паръ чинитъ больше осторожности, нежели нашъ разумъ, они ни геометріи, ни философіи не учили и никакого искусства и наукъ не знаютъ, все, что они длаютъ, не учась, не приготовляясь, вдругъ безъ всякаго совта, а мы все часто совтуя и разсуждая, обманываемся часто, что можно чрезъ слово сіе разумть иное, какъ резонъ совершенный и разсудокъ здравый надобно познать или въ твари, или въ творц, въ машин или кто оную составилъ. Когда я вижу машину, которая мн часто часы въ суткахъ показываетъ, не имя въ себ разсужденія, тогда познаваю, что творецъ оной правильно и здраво разсуждалъ заране. Подобно тому и въ твари, когда вижу дло, которое съ лучшею осторожностію и разсудкомъ моимъ творится, заключаю въ мысляхъ, что творецъ оныхъ хитрость свою употребилъ въ сотвореніи, такъ какъ искусство въ часахъ зависло отъ хитрости мастера часоваго.
Но отвчая мн, что побужденіе скота во многомъ доводитъ до проступка, не удивительно, что скотъ во всемъ неостороженъ, но то чудно, что онъ есть въ нкоторыхъ длахъ своихъ много, если бы во всемъ такъ были, то бы надобно признавать въ нихъ разумъ и понятіе совершенное. Въ твореніи власти безконечной не можетъ быть ничто безконечно, всесовершенное существо во всякомъ естеств умренное совершенство сотворило, но т мры не доказательства въ твореніи, что оно безпорядочно и безъ резону было. Когда хоть я въ чемъ и обманулся, оттого не слдуетъ, чтобъ я былъ безъ резону и что во мн нечаянность одна дйствуетъ, а слдуетъ только то,# что мой резонъ несовершенъ и иметъ свои границы, власно и скотъ хотя во многомъ несмысленъ, въ нкоторыхъ длахъ очень, и для того не льзя почитать, чтобъ въ сей машин не было резону. Наконецъ надобно сказать, что дла ихъ удивительныя являютъ искусства хитрость и порядокъ, даже до совершенства въ нкоторой мр, но кому придать то, творцу или твари?
Если кто скажетъ, что скотъ одушевленъ по своей машин, я спрошу, какой натуры въ нихъ души много отмнны, тла ихъ не совокупны, кто совокупилъ ихъ разнымъ корпусамъ во всей твари, кто власть имлъ въ натурахъ разныхъ устроить ихъ въ порядокъ постоянной и скорое сообщеніе съ ними сдлать. Ежели напротиву вы хотите, то одна матерія, и когда думаете и когда нтъ, по разности учрежденія и претворенія, какія имъ предать можно. Я не говорю теперь, что матерія мыслить не можетъ и что не можно заключить, что части камня никогда не могутъ безъ прибавки познать себя, въ какую фигуру и движеніе оной привести изволишь, только спрошу, въ чемъ состоитъ учрежденіе и претвореніе той матеріи, о которой мы говоримъ теперь, по мннію вашему? Надобно, чтобъ была нкоторая степень движеній, въ которыхъ оная матерія не помышляетъ о томъ, другіе наступаютъ, въ которыхъ она вдругъ станетъ познавать себя и разсуждать. Кто избралъ точную степень ихъ движеній, кто нашелъ линію, по которой части въ движеніе приходятъ, кто нашелъ мры точности, величины и фигуру, которыя всякая часть пріемлетъ и имть нужно, чтобъ въ своемъ обращеніи не потерять препорціи между собою? Кто учредилъ нарочный корпусъ, въ которомъ вс человки имютъ свою мру, однимъ словомъ, кто нашелъ свойство, отчего вся матерія мыслитъ, отъ котораго малйшей части отнять не можно безъ того, чтобъ вся матерія мыслить не престала? Если вы скажете, что то нечаянностью, я отвчаю, что вы нечаянность сдлали весьма премудру даже до того, что она корень премудрости. Совершенно странное заблужденіе и нерадніе познать причину всего существа, отчего все происходитъ. И не стыдятся говорить, что самый резонъ отъ причины слпой и неразумной происходитъ и придаетъ матеріи разумъ, которая себя познавать не въ состояніи, по моему мннію, лучше все оставить, нежели сказать то, чего никакъ защищать и утвердить не можно.
Древніе философы хотя несовершенно премудростію освщены были, однако предвидя сіе возраженіе человческаго ума, хотли утвердить, что умъ божественной во всю вселенную испущенъ и премудрость вышняя дйствуетъ во всей твари и во всей натур непрестанно, особливо въ скот, какъ душа дйствуетъ въ тл. Вкорененіе, которое ныншніе мудрецы называютъ побужденіе, животворитъ всякое животное въ свт, они уврены, что сіи искры божественнаго разума первенство есть всякаго происхожденія, и что всякой скотъ въ начал при рожденіи своемъ его пріемлетъ и бываетъ въ немъ даже до смерти, тогда, отдлялся отъ праха, сія божественная сила восходитъ на небо и пребываетъ межъ звздами. Сія философія хотя и ложна, но разумна, которую Виргилій изъясняетъ въ стихахъ своихъ о пчелахъ, говоря, что вся хитрость охъ заставила многихъ признавать, что они вразумлены божественнымъ разумомъ, въ такомъ увреніи, что Богъ, наполня онымъ небо и землю и моря, въ рожденіи животной твари подаваетъ и пребываетъ, пока въ ничто обратится, потому что души основаніе жизни, не умираютъ, но восходя на небо, въ число звздъ бываютъ вмстимы. Сія безконечная премудрость, которая цлымъ свтомъ управляетъ, просвщала столько-жъ и прежде ихъ толь много, что они цлый свтъ звремъ называли, но звремъ мудрымъ, разсудительнымъ. Сія философія соединила множество богатства во едино, а сіе единое въ натуру, которую признавала совершенну всемогущу и божественну. И тако философы, удалясь отъ стихотворцевъ, неволею впали въ воображенія стихотворческія, придавали, какъ творцы притчей въ цломъ свт, разумъ, хитрость и все знаніе такимъ частямъ, которыя никакого понятія о себ не имли, но совсмъ тмъ, хотя въ натур всю премудрость почитали, однако знали, что безъ творца искусснаго ни что сотвориться не можетъ.
Мирмонъ окончилъ рчь свою, а я, благодаря его, сказалъ, что сколько упомню слова его, то и вамъ писать буду. Мирмонъ, усмхнувшись, сказалъ, что я много могу найти въ моей уединенной мысли о чемъ писать, лишь бы только силъ моихъ достало, и простясь со мной пошелъ въ домъ свой, а я писалъ къ вамъ слова его, пока еще свтило солнце, чтобы вы узнавали, какъ мое почтеніе къ вамъ одно не премнилось.

ПИСЬМО V.

Оставя зврей подвластныхъ человку, надлежитъ прилежно разобрать человка и увидть въ немъ образъ и подобіе того, по которому сотворенъ онъ. Я въ своей натур двойнаго существа не знаю: одно, которое познаваетъ, а другое то, что понятія не иметъ, человкъ одинъ оба существа сіи въ себ иметъ — тло никакого понятія не иметъ, душа себя познаваетъ и все что видимъ понимаетъ и размышляетъ. Первое существо, которое все изъ ничего сотворило, создало человка конечно себ подобнымъ, подобіе оное видимъ и совершенства двухъ разныхъ существъ, но образъ есть, образъ не можетъ (быть) не что иное, какъ то есть всесовершеннаго существа. Начнемъ человка разбирать по сотворенію его тла. Я не знаю, мать сказала дтямъ, какъ вы въ утроб моей зачалися…… и совершенно не родителя премудрое тло человческое составляютъ, они въ томъ устроеніи никакого участія не имютъ, тло взято отъ земли, но кажется, что Творецъ премудрость свою и искусство наилучшимъ образомъ показалъ изъ такой гнусной матеріи, во основаніи человческаго тла мы видимъ, какъ кости на себ держатъ тло, въ которомъ протянутыя жилы больше длаютъ утвержденіе: вс составы, въ которыхъ жилы сопрягаются и рождаются, творятъ порядочное и нужное движеніе тла, кости, сгибающіяся во учрежденномъ разстояніи всякіе члены воздерживаютъ въ своемъ мст. Цицеронъ имлъ причину пречудному зданію въ человческомъ тл дивиться. Сколь слабы вс члены въ движеніи, толь тверды напротивъ и крпки въ трудахъ и работ. По смерти когда все тло человческое въ прахъ изноетъ, нкоторые составы съ нуждой могутъ развалиться. Отъ мозгу вс жиды и духи происходятъ, которые такъ субтильны, что видть не можно ни одного, толь здравы и сильны, что человческимъ тломъ владютъ, сіи умы или духи въ непостижной доброт отъ края до края въ членахъ тла человческаго бываютъ и разные виды притворяютъ, разныя и частыя движенія онаго приключая. Сверху же человческое тло покрыто кожей, въ нкоторыхъ мстахъ нжной и тонкой для того тла. Если съ человка пріятнаго и хорошаго снять кожу, тотъ же самый объектъ покажется страшенъ и гадокъ. Въ другихъ мстахъ та-же кожа толще для того, чтобъ пристойно тмъ частямъ трудъ снести было можно, наприм. на подошвахъ кожа гораздо толще нежели на лиц, на затылк тако-жъ толще нежель на лбу. Человческая кожа вся въ скважняхъ, которыя называются поры, но он невидимы и не чувствительны людямъ, хотя потъ и мокрота сквозь оныя выступаетъ, однако кровь никогда не выходитъ…….. Еслибы она была рже и тон, лицо бы казалось въ морщинахъ и красно отъ крови. Кто поставилъ въ такихъ пріятныхъ мрахъ и придалъ цвтъ хорошій человку, которому всмъ искусствомъ своимъ живописцы въ самомъ совершенств послдовать не могутъ?
Въ человческомъ же тл втви несчетныя: иныя кровь въ края членовъ пропускаютъ и называются пульсы, другія, чрезъ которыя кровь возвращается въ свой центръ, называются жилы, чрезъ разныя т втви, течетъ кровь и сладкій сокъ, въ человк кровь орошаеть все тло подобно ркамъ, орошающимъ землю. Потомъ, вступая въ тло, возгустится и не столь быстра бываетъ, но посл возобновись, въ свои потоки по прежнему входитъ, чтобъ непрестанно продолжать циркуляцію.
Посмотримъ же на порядочное учрежденіе всхъ членовъ. Наши голени, дв главныя подпоры, утверждены жилами, на которыхъ держится все человческое тло, но сіи подпоры сгибаются, равно чашки въ колняхъ сдланы для того, чтобъ сгибаться было безъ труда можно. Всякій подпоръ свой подставъ иметъ, который изъ разныхъ составовъ собранъ, соединенъ столь изрядно, что можетъ согнуться и разогнуться такъ, какъ требуетъ нужда. Вс ноги изъ маленькихъ костей и жилъ собраны для лучшаго и скораго движенія тла. Пальцы на ногахъ, претыкаясь по земл, понуждаютъ всмъ тломъ, сгибаются и разгибаются какъ угодно. Какъ скоро тло на которую сторону наклонится, валится уже, то ноги поддерживать его готовы, хотя ноги въ половину человческаго тла началися, однако сами въ себ особые составы имютъ, чтобъ человкъ покойно могъ садиться.
Корпусъ тла, умренъ противъ подпоровъ, содержитъ въ себ нужныя части къ человческой жизни, которымъ нужно есть быть въ средин и въ лучшемъ сокрытіи, и для того ребра отъ спины, какъ втви отъ корня произрастаютъ, вокругъ соединяются и скрываютъ нижнія и важныя человческой жизни части. Но надлежитъ знать, что ребрами всея утробы человческой покрыть не можно безъ того, чтобъ желудокъ и кишки дйствія своего не потеряли, того для оставлено порожнее мсто къ пупу чтобъ животъ отъ пищи раздаваться могъ безъ нужды. Спинная кость еслибы пряма была и тверда, то бы человку нельзя было согнуться, и для того творецъ премудро сотворилъ оную изъ составовъ, которые одинъ о другой укрпилъ, сгибаются и разгибаются безъ затрудненія, вс т составы въ средин имютъ скважины, чтобъ изъ мозгу духъ свободно проходить могъ. Но какъ не дивиться натур костей самыхъ, он такъ въ себ тверды, что по сокрушеніи тла кажутся еще не вредны, однако он вс въ несчетныхъ скважинахъ, отчего он легки суть, а внутри наполнены мозгу: для ихъ пищи всякая кость точно пронзена въ томъ мст, гд она сокъ отъ другой получаетъ, концы костей обыкновенно толще нежели средина, чтобъ скоре одна отъ другой могла повернуться и не препятствовать въ порядочномъ движеніи тла.
На бокахъ подъ ребрами утверждены вс органы, отъ которыхъ человкъ дыханіе получаетъ и отъ которыхъ тлетъ его пища и кровь новая поступаетъ. Дыханіе нужно человку для утишенія внутренняго жару, происходящаго отъ волненія крови и непрестаннаго хожденія внутреннихъ духовъ, воздухъ насъ питаетъ и возобновляетъ всеминутно жизнь нашу, нетлніе также нужно того для, чтобъ премнять всякую пищу въ кровь человку. Кровь есть такой сокъ, который во вс члены входитъ и наконецъ въ тло премняется, награждая всякаго члена недостатки, возвращаетъ потерянную силу, пузырь непрестанно получаетъ, испуская, воздухъ, подобно мху завсегда въ движеніи, желудокъ, опустя, приключаетъ голодъ и принуждаетъ человка опять себя наполнить. Всякая пища въ желудк тотчасъ сварится и претворится въ молоко, оттуда идетъ въ сердце и тамъ пріемлетъ силу и форму и цвтъ крови, а между тмъ пока сокъ тотъ въ молоко и кровь обратится въ тхъ каналахъ, чрезъ которые проходитъ, грубое и прочее остается такъ, какъ отруби отъ муки сквозь сито, и облегчая человка, выходитъ далеко отъ тхъ органовъ, которыми человкъ дышетъ. Но сказать словомъ, въ единомъ сотвореніи человческомъ толикихъ удивленій множество зрится, что человческому уму постигнуть не можно. Правда, что внутреннія человческія сти не такъ пріятны, какъ наружныя, но надлежитъ знать, что он не сдланы для того, чтобъ ихъ каждый видлъ, но по намренію творца видно, что он безъ крайняго ужаса и видимыми быть не надлежитъ и что человкъ раскрыть утробу другаго безъ крайней нужды и принужденія не можетъ. Ужасно и жалостно раненаго видть, но по мннію святаго Августина, надлежитъ сказать, что во внутреннихъ частяхъ человческаго тла больше удивленія и примчанія достойныхъ вещей любопытному человку, нежели въ наружныхъ, внутреннія части мочны, толь сильны, чтобъ показать собою премудрое сотвореніе изъ самой гнусной матеріи, тамъ видно искусство творца и слабость твари.
Сверху сея удивительной машины выросли дв руки, равныя и умренныя въ своей форм и утвержденныя въ плечахъ и снабденныя составами и жилами, такъ что безъ всякой нужды движеніе имть могутъ, мра же рукъ оныхъ такая, что свободно вс части достать можно, жилы въ нихъ часты и сильны для того, чтобъ всего тла больше труда руки снести въ состояніи были, руки снабдены составами такими, что всякую вещь по вол безъ нужды могутъ схватить, отринуть, притянуть, связать, развязать, держать и ворочать, пальцы сдланы для того, чтобъ всякую вещь въ лучшее состояніе привести руками, руки же еще и все тло удерживаютъ въ случа нужды.
На верху самаго тла выросла шея тверда или гибка, какъ изволишь. Ежели нужно на голов нести какую тягость, тогда шея сдлается такъ тверда, какъ изъ одной кости. Ежели наклонить голову или насторону обращати, шея ворочается по вол, та самая шея держитъ на себ голову, которая всмъ тломъ обладаетъ. Ежели бы она была меньше, ни какой бы препорціи не имла съ тломъ, еслибъ больше, то кром того что не складна и не пригожа, тягость бы ея склонила на одну сторону. Глава та со всхъ сторонъ воздерживается крпкими костями, чтобъ не вредно содержать въ себ сокровище, которое она скрываетъ. Мозгъ въ голов мягокъ, сыръ и хлибокъ, основанъ на самыхъ тонкихъ жилахъ и прескновенныхъ. Здсь вся хитрость и искусство непостижнаго ума, о чемъ я посл упоминать стану. Черепъ иметъ порядочныя скважины ушамъ, глазамъ, рту и носу, и везд есть жилы которыя и сами во многомъ употребляемы бываютъ. Въ носу есть хрящъ, чрезъ который обоняніе въ мозгъ проходитъ, вс т жилы есть вдвое, чтобъ когда съ одной сторону повредится, то съ другой бы дйствіе такое же было. Вс сіи органы такъ устроены, что человкъ обращаетъ ихъ къ той сторон, когда захочетъ, къ тому жъ составы шеи помогаютъ вдругъ обращать ихъ. Вс части на затылк тверже и покрыты волосами. Лицо, передняя часть въ голов, вся краса человку, гд вс чувства, также иные члены собраны и поставлены въ порядк. Глаза поставлены въ средин въ ровномъ разстояніи, чтобъ издалека всякій видъ могли постигнуть и въ безопасности всего человка стерегутъ. Тотъ, кто ихъ сотворилъ, вложилъ въ нихъ огня небеснаго искры, которымъ ничто во всей натур уподобиться не можетъ. Глаза сіи подобны зеркаламъ, въ которыхъ вс виды цлой натуры воображаетъ умъ человческій, и хотя мы всякій видъ двойнымъ органомъ постигаемъ, но ни какой видъ не кажется намъ вдвое, за тмъ что жилки т, которыя взоръ нашъ направляютъ, подобны двумъ втвямъ, которыя въ единъ стержень срослися. Надъ глазами брови, чтобъ покрыть и сомкнуть, лобъ придаетъ величіе и красу лицу. Ежели бы носъ не былъ въ средин, все бы лицо было плоско и дурно. Онъ поставленъ точно между взоромъ и устами, чтобъ понять обоняніемъ все то, что на пищу годно. Ноздри служатъ дышать и нюхать. Посмотрите губы: ихъ живость, румянецъ и пропорція все лицо украшаютъ, уста по сообществу съ глазами возбуждаютъ, веселятъ, печалятъ, услаждаютъ, возмущаютъ и словомъ всякую страсть и чувствіе на лиц показуютъ. Сверхъ того, что уста пріемлютъ пищу, они разнымъ и скорымъ своимъ движеніемъ длаютъ премну, то изъ словъ пресченіе. Откроются уста, тамъ видны порядочные ряды зубовъ чистыхъ, которые утверждены въ деснахъ и тайную имютъ силу смыкаться и отворяться. Они пріуготовятъ прежде ко нетлнію пищу, оная пища въ желудокъ идетъ другимъ каналомъ, а не тмъ, коимъ дышатъ. Сіи два канала хотя и очень близки между собою, но никакого сообщества не имютъ.
Языкъ составленъ изъ маленькихъ мусклей и жилокъ тонкихъ, которые сгибаются въ скорости непостижной. Онъ дйствуетъ такъ въ устахъ, какъ пальцы искуснаго музыканта на инструмент. Онъ ударяется иногда въ небо, иногда въ зубы, а отъ него идетъ каналецъ сквозь горло до самой груди, которой изъ маленькихъ колечекъ составленъ и въ средин прочищенъ, чтобъ пускающійся духъ изъ пузырей прескать и лучшій тонъ произносить. Въ исход сей каналецъ на сторон въ неб иметъ такую скважину, какъ Флейту, и сжимаясь и распускаясь, длаетъ голосъ тон или больше, а чтобъ пища нечаянно не вскочила въ тотъ каналецъ, которымъ дышимъ, есть текта (?) отъ канала гласнаго, по которой въ надобное мсто кровлею катится съ языка пища. Сія кровелька такъ мягка и тонка, что она, дрожа въ гортани, красу длаетъ голосу. Мн кажется, (изъ) сего довольно уже, не вступая въ дальнія анатомическія описанія, показалось удивительное и премудрое сотвореніе нутреннихъ частей въ человк. Сей органъ человческаго гласа вс музыкалическіе инструменты превосходитъ, они только послдовать ему тщатся.
Но кто можетъ изъяснить о деликатностяхъ органовъ, которыми человкъ ласковость и пріятное благоволеніе и противность раздляетъ? Какимъ образомъ толь множество разныхъ голосовъ меня во уши ударяютъ и оставляя тонъ, когда уже замолкнутъ, такимъ, что я точно и порядочно всякое слово раздляю. Съ какимъ намреніемъ Творецъ премудрый далъ намъ въ глазахъ сырой и тонкій завсъ? Покрывая ихъ, уши оставилъ отверсты для того, сказалъ Цицеронъ, что глазамъ надобно быть покрытыми, когда спать станутъ, и ушамъ открытыми стеречь и отъ шуму въ опасномъ случа разбудить человка. Кто вкоренилъ въ наше око небо, землю и море, поставленныя отъ насъ въ такомъ довольномъ разстояніи? Какъ можетъ всякій видъ порядочно въ такомъ маленькомъ орган предстать мн въ мозгу, который сохраняетъ воображеніе отъ того время, какъ память наша на свт постигаетъ. Мы удивляемся книгамъ, въ которыхъ сохраняютъ вс знатныя приключенія, но какъ уже много несравненна память, изъ мозгу умнаго человка такъ она исходитъ: всякой образъ, въ которомъ бываетъ нужда, и всякое прошедшее приключеніе, какъ скоро призоветъ, такъ скоро придетъ, какъ скоро отошлетъ, такъ скоро уходитъ и скрывается въ незнаемомъ мст, уступая мсто другому. Воображеніемъ своимъ человкъ раскрываетъ и закрываетъ какъ захочетъ все листы, превращая быстро отъ края до другаго. Смотрите, есть еще въ памяти такія записки, которыя самыя дальнія дла и приключенія представляютъ, все сіи слова, которыя умомъ читаютъ, памяти не оставляютъ въ мозгу ни малаго слда, сія удивительная книга составлена изъ матеріи тонкой и нжной, никакой грубости въ себ иметъ, и тако должно дивиться премудрой и сильной рук той. которая изъ земли порядочные и субтильныя такія устроила части.
Однимъ словомъ, не вступая въ дальнія анатомическія описанія о тл человческомъ, я только былъ показать намренъ, чтобъ единымъ взоромъ всю хитрость и искусство Творца понять человку безъ всякой науки. Человческое тло могло-бъ безъ сумннія быть меньше или больше. И ежели-бъ оно было меньше, то бы многіе зври и скоты человка утруждали и топтали вовсе ногами. Ежелибъ чрезвычайно человкъ великъ былъ, то бы малое число людей могло много пищи вдругъ поглотити, ни лошади и ни какой бы скотъ не могъ его носити, не могли-бъ довольныхъ найтить матерьяловъ къ строенію домовъ себ покойныхъ. Но учрежденіе роста человческаго и препорція тла такъ умрна, что одинъ видъ его величества отъ всея твари отмняетъ. Человкъ хотя отъ натуры не иметъ такаго оружія, какъ лютые зври, но онъ хитростію и искусствомъ своимъ усмиряетъ и отнимаетъ силу и многихъ, присвояя (?), въ забавы и игры свои употребляетъ, заставитъ себя ласкать льва и тигра и на слонахъ здитъ. И тако самъ о себ помышляя, человкъ узнаетъ власть и премудрость Творца по единому сотворенію своего тла, что же касается до силы и дйствія души его, о томъ посл писать къ вамъ буду, а нын остался тотъ же.

ПИСЬМО VI.

Хотя человческій корпусъ кажется лучшее и искуснйшее твореніе въ свт, но предъ мыслію человческою почти за ничто признать можно. Тло есть, которое не можетъ смыслить, никакого знанія не придаютъ камню, дереву и металлу, однако они тла суть. И такъ сродно врить, что матерія не можетъ думать. Что есть, ежели человкъ безъ предупрежденія услышитъ, что скотъ единыя суть машины? Конечно будетъ смяться, потому что онъ не можетъ разсудить, какъ простая машина знаніе имть можетъ, которое онъ часто въ скот примтилъ? И оттого и древніе ничего невещественнаго не знали, называли души пятымъ элементомъ ила нчто не видимое, божественное и небесное, чего земнымъ именовать не можно, не могли разсудить, чтобъ сославъ земной изъ четырехъ элементовъ думать и самъ себя познавать могъ.
Станемъ прикладъ брать, что изволишь. Никакой Философической секты не опровергая, но сіе уже всякому философу неизбжно: или матерія сама въ себ можетъ думать, или конечно не можетъ, а то, что думаетъ въ насъ, есть существо отмнное, но только къ ней превращенное на время. Если матерія и можетъ думать, то надлежитъ сказать, что не вся, и что думаетъ сегодня, не думала за пятьдесятъ лтъ, наприм., матерія тла молодаго человка не думала конечно за десять лтъ своего рожденія. Надобно будетъ уврить, что матерія получаетъ мысль отъ нкотораго учрежденія и движенія своихъ частей. Возьмемъ камень или комъ песку, сія матерія не иметъ мыслей и чтобъ заставить ее думать, то надобно сдлать фигуру, учредить и двигать въ нкоторомъ разум и особливымъ манеромъ вс части, изъ которыхъ составленъ будетъ корпусъ. Кто навелъ такую точность препорціи и учрежденіе, начать движеніе въ такомъ разум, ино въ другомъ движеніи въ такой степени, что снизу и сверху, она, матерія бы никогда не могла думать? Кто положилъ въ такой гнусной матеріи основаніе тла младенческаго, который, родясь, мало по малу въ разумъ и понятіе происходитъ? Ежели же на противу матерія не можетъ собою думать, а надлежитъ, чтобъ въ ней было другое существо, которое въ человк мыслитъ во время движенія той матеріи, въ которой оно пребываетъ, сіи об натуры между собой не сходны, мы одну знаемъ чрезъ фигуру и движеніе превчныя и пристойныя въ такой части, другую признаваемъ мыслію, и разсужденія одна о другой не дастъ, и дйствія ихъ ничего обыкновеннаго не имютъ, и тако надлежитъ знать, почему толикой разности два существа соединены въ человк, отчего движеніе тла въ скорости непостижной рождаетъ мысли, отчего мысли въ своей простот несказанной приводятъ въ движеніе тло, отчего такое сообщество лтъ восемьдесятъ и бол безперерывно можетъ продолжаться, отчего совокупленіе сихъ существъ и двухъ разныхъ дйствій составляютъ точность въ длахъ такую, что понять и разобрать не можемъ? Кто соединилъ сіи два существа? они сами собою не совокупились, матерія не могла умъ къ себ призвать, потому что она ни думать, ни понять объ чемъ не можетъ, съ другой стороны умъ никогда не вспоминаетъ, что онъ тлу подъ власть себя отдалъ. Если онъ самовольно матеріи предался, онъ подвластенъ бы былъ тогда, когда вспомнитъ и когда еще ему угодно, но со всмъ тмъ не спорно, что онъ противъ воли зависитъ отъ тла и не можетъ отъ него отлучиться, пока смерть не разрушитъ органы тла. Къ тому-жъ хотя бы умъ своевольно къ матеріи присовокупился, оттого не слдуетъ, чтобы матерія была уму подвластна, умъ можетъ имть нкоторыя мысли, когда корпусъ имть будетъ движеніе, а то не можетъ тло имть движенія, когда будутъ другія мысли. И тако ясно, что единъ отъ другаго равно зависятъ, власть ума надъ тломъ всего боле, умъ затялъ: тотчасъ вс члены и составы въ движеніе вступятъ, власно какъ бы натянуты были, словно машиной. Съ другой стороны не меньше видна власть корпуса надъ духомъ. Корпусъ двигнется, тотчасъ умъ принужденъ думать съ радостію и скорбію, на тому какъ приходитъ. Чья рука толико всемогуща, чтобъ принудить два существа въ взаимномъ обязательств другъ другу работать, кто можетъ нечаянность сказати, и ежели скажетъ, будетъ-ли разумть самъ, что сказалъ, и можетъ-ли другимъ дать разумъ? Молчатъ. Нечаянность совокупитъ умъ съ тломъ, ежели такъ, то уму надлежитъ вещественну быти, но когда умъ вещественный и безтлесенъ, то надлежитъ, что нечаянность ничего въ себ не иметъ, чмъ бы съ тломъ его обязать и совокупить было должно.
Если же на вопросъ мой кто скажетъ, что матерія пумъ не что есть иное, какъ составъ соединенный: отчего же та матерія, которая вчера не думала, сегодня станетъ думать? кто ей то далъ, что она прежде не имла и что несравненно ее самое превосходитъ? кто далъ ей мысли, тотъ самъ имть долженъ, безъ того какъ и дать? Возможно положить и то, что мысли отъ нкотораго превращенія движеній рождаются въ нкоторомъ разум сами, кто же изъ такихъ составовъ сотворилъ мыслящую машину? ежели же умъ и тло разныя существа суть, какая та власть и премудрость сихъ совокупила такъ, что умъ не знаетъ, какъ и кто соединилъ его съ тломъ? кто властно повелваетъ тлу и духу другъ другу помогать и быть неразлучнымъ? Надобно примтить, что умъ иметъ великую власть господствовать надъ тломъ, въ нкоторомъ пространств умрномъ, потому что наша простая воля безъ всякаго пріуготовленія вс члены тла въ движеніе приводитъ, подобно, какъ писаніе святое власть Божію изъясняетъ: тогда сотворилъ Богъ небо и землю и рече: да будетъ свтъ, и бысть, тако единое слово моей мысли безъ труда и работы ворочаетъ всмъ тломъ, какъ изволитъ, когда я внутренно скажу то инымъ скорымъ и простымъ словомъ ступай’, все тло мое уже двигнулось такъ скоро, и вс члены учнутъ работати, уже вс жилы напряглись, и сокрушенныя помочи готовы дйствіемъ своимъ помогати, вс машины послушны, власно какъ бы вс органы власть вышнюю разумли. Чрезъ сіе мы должны познавать неисповдимую тайность и премудрость вышняго. Во всхъ существахъ, которыя намъ знакомы, подобнаго не видимъ, по всякій человкъ, познающій рождество, единому всемогуществу придастъ сію хитрость.
Могу-ли я придать все то слабому моему уму, или власть его надъ моимъ тломъ, знать ихъ разность, могу-ли врить, что моя воля сію власть на собственномъ своемъ основаніи иметъ, будучи сама слаба и несовершенна? Для чего же она изо многихъ корпусовъ надъ единымъ только власть иметъ? никакое тло другое по ея желанію не тронется. Кто же далъ силу такую надъ однимъ тломъ и кто изобразилъ ей корпусъ подвластной? Сія власть надъ тломъ не точію господственна, и слпа есть, мужикъ простой и безсмысленный уметъ ворочать своимъ тломъ, также и философъ во анатоміи искусной, умъ того простака повелваетъ жиламъ, состава которыхъ онъ не знаетъ и никогда не слыхалъ, какъ не уметъ раздлить и не знаетъ, гд он….. Тотъ, который танцуетъ по веревк, только захотлъ, а ужъ умъ его быстротою несказанной вс жилы напрягаетъ и каждый составъ приводитъ въ нужное состояніе. Спроси его, съ которыхъ членовъ онъ движеніе свое началъ, не будетъ разумть, вамъ не только въ состояніи отвтъ дать, онъ совершенно внутреннихъ… не знаетъ, которыя помогаютъ раздвигаться и сдвигаться всей машин. Искусный игрокъ на лютн, играя совершенно вс струны, видитъ ихъ глазами и когда отводитъ пальцемъ, но умъ, владычествующій человческимъ тломъ, ворочаетъ всякій членъ кстати, не видя ихъ, не раздляя, не зная ихъ Фигуры, состоянія и силы, никогда не ошибается. Кое знаменіе повелваетъ тломъ, чего не знаетъ и не можетъ видть тнь, что не знаетъ и знать ничего не можетъ, повелвать и видть послушаніе? Кое ослпленіе и кая власть, ослпленіе, говорю, человческое, но власть чья хочу спросити, кому придать ее кром того, кто видитъ все, что человкъ не видитъ, и кто дйствіемъ въ немъ толикимъ дйствуетъ, которое самого человка превосходитъ? Духъ мой желалъ бы очень ворочать другими тлами, которыя его окружаютъ и которыя онъ раздляя знаетъ, но ни которое по вол его не ворохнется, самой такой прахъ по вол своей развять не можетъ, ниже тонкую былинку тряхнути едину, только мое тло ему подвластно, которымъ такъ ворочаетъ какъ хочетъ. Святый Августинъ, примтя, совершенно изъяснилъ тако: внутреннія, говоритъ, части нашего тла не могутъ жить, какъ только нашимъ духомъ, но духъ нашъ свободне оживляетъ, нежели познавать можетъ душа, не знаемъ корпуса ея подвластныхъ, и не знаемъ и того, для чего вс члены двигаются только тогда, какъ ей угодно, и для чего, напротиву, дйствіе жилъ непрестанно, хотя-бъ когда и она не хотла, не знаемъ, которая первая самая часть въ цломъ корпус двигнется по ея вол, чтобъ прочія вс привесть въ движенія, не знаемъ, для чего чувствуетъ противъ воли и ворочаетъ члены когда хочетъ, отъ нея то зависитъ, но она не знаетъ, что и какъ дйствуетъ. Т, которые во анатоміи искусны, отъ другихъ научились, что въ нихъ происходитъ и что сами длаютъ (и) для чего, (другіе) говорятъ, нужды мн нтъ ни у кого учиться, знатно, что въ превеликомъ разстояніи отъ меня есть небо и звзды, солнце единымъ взоромъ постигаю, а напротиву для чего надобно учиться и знать, откуда движеніе тла моего начнется, когда я трону палецъ, не знаю, какъ самъ трогаю и что въ себ самъ творю……… не можемъ еще сами себя познати.
Конечно мы можемъ довольно дивиться власти души нашей надъ тломъ и надъ всми тлесными органами, которыхъ она не знаетъ, и дйствію непрестанному безъ всякаго раздленія, сія власть является въ начал воображеніемъ въ мозгу, я знаю вс составы свта, которые умъ мой постигъ уже за нсколько лтъ, образъ всякій и видъ раздленъ въ моей мысли такъ, что я его мысленными очами зрю тогда, когда уже его нтъ, моя память такъ, какъ кабинетъ живописный, гд вс картины становятся въ порядокъ по вол господина. Живописцы никогда совершенно вообразить не могутъ, портреты-жъ въ голов моей такъ врны, что я, представляя ихъ себ и находя въ картинахъ погршность, самъ себ поправляю. Сіи воображенія-совершеніе какого искусства — сами собою вкореняются въ голову человку, или то книга, въ которой сами собою литеры собралися. Если въ томъ есть хитрость и искусство, то конечно не отъ меня происходило, потому что я въ себ собраніе многихъ видовъ нахожу, никогда не думаю сбирать, вкоренять и учреждать ихъ въ порядокъ. Къ тому же вс сіи виды представляются и уходятъ, какъ мн угодно. Призову — придутъ, отошлю — скроются, куды, не знаю, завсегда безъ помшательства ихъ порядокъ, не знаю, гд они пребываютъ, ни что они суть, но всегда нахожу готовыя движенія разныхъ воображеній и многихъ старыхъ, новыхъ, которыя возстаютъ, присовокупляются, не отлучаются, не помшаютъ всмъ имъ быть въ порядк. Которыя хотя и не предстанутъ по первой вол, по малой мр я увренъ, что они не далеко, надобно искать, въ матеріи отдаленной я не такъ (не) знаю, какъ не знаю тхъ вещей, которыхъ никогда не зналъ, но знаю обстоятельно, чего я ищу, если вмсто того другой образъ мн себя представитъ, я не размышляя, отсылаю, сказавъ: нтъ, мн не надобно и не тебя ищу я, но гд т забвенные объекты во мн? конечно (они есть), потому что я ищу и нахожу ихъ, не для чего я такъ долго искалъ ихъ, гд они были, ужели я не тотъ, что былъ? сказалъ святой Августинъ: не знаю, отъ чего я такъ возмущенъ о лишенъ себя сталъ и такъ потомъ возвращенъ и отданъ себ бываю, я такъ какъ человкъ иной, въ то время или въ другое состояніе премненной бываю, когда ищу и нахожу то, что я памяти моей вперилъ, тогда мы себя не можемъ достигнуть и бываемъ сами себ чудны, возвращаемся тогда, когда обрящемъ то, что искали. Но гд же мы ищемъ, какъ не въ себ самихъ, и что мы иное какъ не самихъ себя ищемъ, я дйствительно помню, что зналъ то, что теперь не знаю, и то, что забвеніе мое знаю я, представляю себя лицемъ знакомаго человка во время разныхъ лтъ его такъ, какъ въ длъ прежде, одинъ человкъ разныхъ видовъ въ памяти моей представляется: сначала его вижу младенцемъ, потомъ молодымъ, и старымъ человкомъ, въ томъ же лиц воображаю морщину, на которомъ съ другой стороны пріятность и румянецъ зрится, присовокупляю то, чего уже нтъ, къ тому, что есть, и разбираю об сіи крайности, измщая сохраняю нчто особливое и незнаемое самому мн, такое, что одно за однимъ представляетъ мн все то, что я видлъ въ моей жизни, отъ сего, не зная, много сокровища происходитъ, вс благословенія, вс согласія, вкусы и степени свта, вс цвты и вс Фигуры въ ум моемъ и въ глав бывали и поручены памяти на сохраненіе. Возобновляю, когда захочу, ту радость, которую я чувствовалъ лтъ за пять, она придетъ, хотя не такъ совершенна, и уже меня не веселитъ бол. Иногда пріятно я бывалъ въ одно время очень веселъ, нын вспоминаю прежнюю радость, веселъ не бываю. Съ другой стороны представляю прошедшія свои скорби, и печали тотчасъ вс соберутся, ни что отъ горести и чувствъ прискорбныхъ не утаится, но они уже не они бываютъ, уже не могутъ духъ мой возмущати, всю свирпость, не чувствуя, вижу, а хотя и чувствую, то только отъ единаго воображенія. Сіе мучительное воображеніе нын мн въ игрушку, горесть минувшая веселитъ меня и услаждаетъ, равно-жъ и въ веселіи добродтельное сердце напоминовеніе минувшихъ веселій и печалей не для того, что они боле прелестнаго въ себ представляютъ въ напоминовеніи……. Я дв диковинки непостижимыя признаваю: первая, что моя память подобна книг, въ которой множество разныхъ видовъ вкоренены и учреждены въ такомъ порядк, что я не учреждалъ и нечаянность сдлать не можетъ, я никогда не думалъ вкоренять все то или учреждать въ моей памяти т разные виды и характеры, которые суть вкоренены, я только примчалъ всякій видъ, который постигалъ умъ мой, нечаянность не могла конечно учредить въ памяти моей такую книгу, всякое искусство человческое не въ состояніи толикаго достигнуть совершенства. Чья рука то сотворила и учредила? Другое удивленіе, которое я нахожу въ моей памяти, видя, что умъ свободно и безъ затрудненія въ книг сей читаетъ все, что захочетъ читать, незнакомые характеры никогда слдовъ въ ней не оставляютъ, и само состояніе памяти моей мн точно незнакомо, вс сіи несчетные характеры приносятся и становятся въ порядокъ, вол моей повинуясь, я имю власть почти божественную надъ сотвореніемъ незнакомыхъ, и что само въ себ никакого званія не иметъ, то, что неразуметъ, разуметъ мысль мою и въ одинъ моментъ исполняетъ мое повелніе. Мысль человческая надъ прочими тлами не владетъ, я, всю натуру обзирая, нахожу только, что моя простая воля владетъ однимъ моимъ тломъ и ворочаетъ тайными составами, ихъ не зная. Кто пріобщилъ ее къ тлу и далъ полную власть господствовать имъ отмнно передъ всмъ, что вижу?
Окончаемъ сіи примчанія краткимъ разсужденіемъ основаній ума нашего: я нахожу въ немъ совокупленіе неисповдимое величества и слабости, величіе его здраво собираетъ безъ смятенія прошедшее и соединяетъ съ настоящимъ, проницая разсужденіемъ своимъ даже до будущаго, идею иметъ о себ и о тл на самой безконечности чрезъ познаніе того, что ему пристойно, отметая все, что ему непристойно, скажите ему, что безконечность есть тріангуль, тотчасъ и безъ размышленія отвчать станетъ, что безконечность конца и границъ не иметъ и потому никакой фигуры имть не можетъ. Спроси, чтобъ сказалъ какую нибудь часть, изъ которыхъ составлена безконечность, скажетъ, что она начала, конца и числа не иметъ и имть не можетъ, потому что ежели-бъ одну часть найтить безконечности удалось, то бы къ ней прибавя другую и къ тому число приложили, когда же счетъ есть, тогда не можетъ быть и число безконечно, и тогда опредлены будутъ границы, которымъ приращеніе придать можно.
Въ той самой безконечности умъ мой конечность познаваетъ. Кто назоветъ человка больнымъ, скажетъ чрезъ то, что человкъ тотъ лишенъ здоровья, кто назоветъ человка слабымъ, скажетъ про него, что не иметъ силы, болзнь познавается отъ утраты здоровья, представляю, что самое здоровье, котораго человкъ лишился. Слабость познавается чрезъ представленіе силы и ея пользы, которой слабый человкъ не иметъ, темнота познавается сокрытіемъ свта. Подобно и конечное познается, учреждая всякой вещи мру, отнимая пространность большую, не мшая безконечность, такъ какъ не можно познать болзни, не представляя себ здоровья, котораго лишился, такъ и конечное, не отлучая безконечность, не льзя назначить. Человческій умъ великъ и пространенъ, онъ въ себ иметъ въ чемъ удивиться и самому себя превзойтить, безконечныя его дйствія всесвтны, вчны и непремнны, всесвтны потому, что я когда скажу: невозможно быть чему нибудь и не быть вмст — все больше нежели части, линея циркулярная совершенно прямой части не иметъ, между данныхъ дву пунктовъ прямая линія короче, центръ совершеннаго круга равно отдаленъ отъ окруженія, вс сіи правильныя доказательства не могутъ терпть никакого опроверженія. Не можетъ быть существо, линея, циркуль, тріангуль безъ особливыхъ своихъ правилъ, которыя отъ начала время и всегда будутъ непремнны, пускай весь свтъ сокрушится и обратится въ ничто, такъ что никого не останется разсуждать что о существахъ, линіяхъ, циркуляхъ и тріангуляхъ, однако они сами въ себ свою правду сохранять будутъ. Одна вещь не можетъ быть и не быть въ одно время и что циркуль совершенно прямой линіи не иметъ и центръ циркульной не можетъ быть отъ окруженія въ одномъ мст ближе, въ другомъ дал, пускай дал………. будетъ о правд сей думать, однако она сама собою не вредна будетъ, хотя никто знать не станетъ, власно, какъ лучи солнца всегда свтлы будутъ, хотя бы вс люди ослпли, никто не будетъ глазъ имть, но освщеніе (будетъ). Уврясь, что дважды два четыре, святый Августинъ сказалъ, что не только въ томъ увренъ, что сказалъ правду, но не можетъ сумнваться, что то искони была правда и во вки вковъ будетъ сія………….. Идеи не могутъ потрястись, ни премняться, ни искореняться вчно, он что основанія нашего разсужденія, невозможно какъ ни старайся принудить въ правду умъ свой усомниться о числ, линіяхъ, циркуляхъ, частяхъ и о всемъ, премнить ихъ стало уничтожить резонъ и разсудокъ. Подумаемъ о величіи нашемъ чрезъ безконечность непремнную, которая въ насъ пребываетъ, и никогда не искоренится, но боясь, чтобъ толикое величіе насъ не ослпило и не обольстило, опасно поспшимъ обратить къ слабостямъ глаза наши, посмотримъ, коль мало въ состояніи толь здравой и полезной умъ бываетъ страстяамъ противляться. Но уже ночь стала мн писать мшати, но чтобъ симъ толь нужная матерія не пресклась, я писать къ вамъ на первой почт буду. Не погнвайтесь, когда хотя не часто станете мои письма получать отъ моего жилища темнаго и уединеннаго въ роскошные и веселые предлы ваши Мирмонъ вс письма мои нын къ вамъ читаетъ и не прежде посылаетъ до васъ отъ себя, какъ знаетъ. Довольно, что я въ томъ увренъ очень, что вы ихъ врно получите. Я здсь день отъ дня нахожу покой и новую пріятность Жилпще мое рождаетъ само во мн полезныя мысли, изъ которыхъ я главныя пишу къ вамъ, льстясь показать мою преданность, которая будетъ вчно, утверждая меня ко услугамъ вашимъ.

ПИСЬМО VII.

Въ послднемъ моемъ письм я упомянулъ, что человкъ, величіе и силу ума своего познавая, можетъ возгордиться и хвастать хвальнымъ такимъ дяніемъ предъ всею тваріею на свт, и для того къ слабости онаго надлежитъ обратить свои мысли. Тако же самый умъ, который непрестанно зритъ безконечность, постигаетъ вс вещи, предлъ и конецъ имущія, также безконечно не видитъ вс т объекты, которые его окружаютъ, и самъ себя не знаетъ, бжитъ слпо въ темность и пропасть, не знаетъ о себ, что онъ есть или какъ присовокупленъ къ тлу, ни отъ чего иметъ владть и приводить въ движеніе вс составы своего тла, которыхъ онъ не знаетъ, собственной своей воли и мыслей обстоятельно не разуметъ, чему вритъ и чего желаетъ, часто воображаетъ себ вру и желаніе такое, которыхъ никогда въ немъ не бывало, обманывается новою. Удивительне, что ошибку свою познавая, къ заблужденнымъ мыслямъ присовокупляетъ безпорядочныя воли, принужденъ воздыхать поврежденіе свое. Увидимъ, напротивъ, какъ человческій умъ слабъ, непостояненъ, сокрушенъ и смятенія исполненъ. Кто вложилъ безконечности идею, т. е. совершенство въ сокращенное существо и преисполненное совершенства? самъ ли онъ себ присовокупилъ высокую и чистую сію идею правую, которая сама въ своемъ представленіи есть сущая безконечность, какое существо конечное отмнно могло ему дать то, что несравненно есть, а тмъ сокращенно въ нкоторыхъ предлахъ. Положимъ, что умъ человческій есть зеркало, въ которое сами вс ближніе виды приходятъ и представляются. Какое существо вложило въ насъ образъ безконечности, еслибы никогда не была безконечность, кто можетъ въ зеркало показать затянный образъ, какого никогда не бывало и нтъ предъ зеркаломъ? Сей образъ безконечности не собранъ и составленъ изъ разныхъ образовъ конечныхъ, который умъ нашъ безразсудной пріемлетъ за оную истинную безконечность, но самая сущая есть безконечность, о которой мы помышляемъ. Мы уже такъ ее знаемъ, что безъ труда раздляемъ съ тмъ, что не есть въ правду, и никакая тонкость не можетъ намъ другой объектъ въ ея мсто представить, всякое свойство отметаемъ, которое хотяб чуть къ концу умъ нашъ доводило, однимъ словомъ, мы уже такъ обстоятельно ее знаемъ, что по одной только ей вс прочія познаваемъ, такъ какъ зная ночь по дню, а болзнь по здоровью. Еще спрошу: отчего происходитъ величіе великаго образа, могутъ-ли его взять и изъ него сокращенное существо, могутъ-ли выдумать безконечность, когда бы ея не было, то что нашъ умъ слабый и краткій не можетъ самъ собою вообразить себ того, что никакого защитителя не иметъ. Вс наружные виды не могутъ вкоренить въ насъ сей образъ, потому что они не могутъ больше вкоренить, какъ что есть сами, а сами они въ себ суть несовершенны и сокращенны. Откуда мы взяли сей отмнный образъ, который отъ всего того что есть былъ отмненъ и со всмъ тмъ несходенъ, что мы вн себя знаемъ? откуда онъ приходитъ, гд сія безконечность, которую мы постигнуть не можемъ, для того, что она сама есть безконечность, но мы однако вовсе не можемъ объ ней не имть понятія, для того, что мы ее отъ всхъ тхъ отмняемъ, что ея подля, еслибы ея не было, могла бы она въ глубину сердецъ нашихъ вкорениться? Сверхъ же сей идеи безконечности человкъ иметъ еще непрестанныя и не избжныя понятія, т. е. правило всякаго разсужденія: я не могу ни о какой вещи разсуждать, прежде объ ней не размышляя, или не властенъ разсудить противъ того, что они мн представляютъ, мысли мои не точію понятіе сіе поправить въ состояніи, но еще сами отъ его суть направляемы и подвержены его опредленія. Какъ бы я ни старался, не могу утвердить свое сомнніе въ томъ, что дважды два четыре, что все больше нежели часть и что центръ циркуля совершенно не ровенъ въ разстояніи отъ всего окруженія, не имю власти оспорить, правильныя ли сіи или тому подобныя доказательства, и хотя упрямствомъ внутреннимъ стану силясь обращати, чувствую нкоторую силу обладающую моею мыслію, упрямо влекущую меня силой къ показанію и повиновенію сея правды непрекословно. Сія внутренняя, которую я покушаюсь признать, собою меня превосходитъ, потому что меня уличаетъ и поправляетъ, заставляетъ самому себ не врить и напоминаетъ мн мою немощь, сіе же не знаю что такое меня всечасно вразумляетъ, лишь бы я только слышалъ, и только я тогда обманываюсь, когда его не стану слышать. Все то, что оно мн во умъ влагаетъ, непрестанно бы меня отъ заблужденія поступокъ защищало, еслибы я послушенъ былъ и скоръ въ своихъ мысляхъ, сіе внутреннее вразумленіе научило бы меня здраво разсуждать о всхъ вещахъ постиженыхъ, о которыхъ есть нужно разсуждать, о другихъ же оно бы меня вразумляло не разсуждати. Сіе наученіе не меньше полезно, какъ и первое, сіе внутреннее понятіе то, что мы резонъ называемъ, но и говоря|о резон, не знаю, что слово сіе въ себ содержитъ, такъ какъ говорю о натур и побужденіи, не разумя, что званіе сіе значитъ. Мой резонъ во мн, и надобно, чтобъ я непрестанно въ себ находилъ его, но резонъ превосходящій меня поправляетъ и у котораго я спрашиваю во многомъ, не отъ меня зависитъ и не можетъ частію моего существа назваться. Сіе правило постоянно и совершенно, а я премненъ и несовершенъ есть, когда я обманусь, оно никогда права своего тмъ не потеряетъ, когда я отъ своего заблужденія возвращаюсь и къ познанію истинному пріиду, то не отъ того, чтобы оно все преодолй взошло наверхъ и показалось, но изъ того, что оно неподвижно пребывая, силою своею меня къ себ притянуло. Оно внутренній господинъ мои, заставляетъ меня молчать, говорить, врить, сомнваться, признаваться и утверждать вс мои рассужденія. Слушая его научаюсь, слушая себя, въ проступки впадаю, господинъ сей везд, глазъ его носится отъ конца вселенныя до другаго, всмъ людямъ, ровно какъ одному мн, научая меня здсь, потомъ же научаетъ на Вологд, на Кашир и въ Кита людей также.
Два человка, которые никогда другъ друга не видали и не слыхали одинъ о другомъ, вкъ свой никакого сообщенія и благодтельства не имли, никого такого не знали, кто бы имъ обыкновенное понятіе дать могъ, говорятъ въ дальнемъ разстояніи другъ отъ друга о нкоторыхъ правилахъ такъ, какъ нарочно сговорились. Несомннно знать можно заране въ здшней гемисфер, что въ конц другой на т вопросы отвчать станутъ, люди во всхъ краяхъ земли, какое бы воспитаніе ни имли, чувствуютъ невольное принужденіе говорить и думать согласно, господинъ, вразумляющій насъ непрестанно, заставляетъ думать единомысленно о многомъ. Какъ скоро поспшимъ нашимъ разсудкомъ, не слушая его гласа, на себя надясь, говоримъ такъ, какъ во сн безпутные сумасбродцы бы. И то, что Кажется больше всего наше и основаніемъ самихъ насъ, я разумю резонъ нашъ, всего меньше намъ принадлежитъ и всеминутно, кажется, заемлемъ мы и непрестанно получаема резонъ вышній такъ, какъ воздухъ къ намъ дышетъ, подобно такъ, какъ видимъ разные виды отъ солнечнаго свта, котораго лучи суть намъ чудны. Сей вышній резонъ властію полной управляетъ въ нкоторомъ разум моемъ, мн весьма повинуется въ свт и принуждаетъ всхъ неволею согласиться, онъ заставляетъ дикаго американца о многихъ вещахъ думать такъ, какъ думали прежде славные въ Греціи и римскіе философы, онъ же научилъ китайцевъ сыскать въ геометріи такую же правду, какъ и европейцы, хотя напредъ сіи другъ другу и незнакомы были, онъ заставилъ разсуждать и въ Японіи такъ же, какъ и здсь: два и два четыре, и никакой народъ въ томъ мннія своего не перемнитъ, но отъ него и нын люди о нкоторыхъ вещахъ также разсуждаютъ какъ и прежде за четыре тысячи лтъ разсуждали. Онъ заставляетъ согласно думать ревнивыхъ и завистливыхъ людей между собою, въ него люди чрезъ вс вки и во всхъ краяхъ, власно, какъ прицплены къ нкоторому неподвижному центру, который держитъ ихъ при самыхъ неподвижныхъ правахъ, которые называютъ первой принципій, со всми превратными мнніями, которыя въ людяхъ рождаютъ страсти, упрямства и смятенія. Въ прочихъ разсужденіяхъ онъ не допущаетъ людей въ заблужденіе, и злости, грхи и пакость добродтелью называть, а равно и принуждаетъ всякаго казаться по крайней мр правосуднымъ, справедливымъ, умрнымъ и благотворительнымъ, чтобъ одному отъ другаго почтеніе получати. Люди не могутъ присилить себя почитать то, что не хотятъ почтить, не видть то, что хотли-бъ ненавидть, не можно разрушить крпость правосудія и правды внутренней. Господинъ, которой резонъ называемъ, непрестанно намъ въ нашей несправедливости упрекаетъ, онъ терпть неправости не можетъ и всякую дерзость человческую украчаетъ, и хотя чрезъ многіе уже вки въ народ господствуютъ злость и пакость, однако еще не было добродтельнаго человка, который совершенно для другихъ опасенъ былъ, но злой никогда не можетъ искоренить въ немъ почтительнйшую идею истинной добродтели. Еще не было человка въ свт, которой бы другаго или самъ себя могъ уврить, что лучше быть обманщикомъ, нежели человкомъ справедливымъ, быть свирпымъ злодемъ, нежели умреннымъ и добродтельнымъ. Внутренній господинъ нашъ въ цломъ свт всегдашней правд людей научаетъ, мы собою господствовать не умемъ, хотя часто говоримъ безъ него и его громчае, но мы тогда обманываемся и только болтаемъ, сами себя не разумя, боимся примтить, какъ обманываемъ себя сами, затыкаемъ уши, чтобъ не слышать его поученій и не быть принужденнымъ на истинный путь обратиться. Безумный человкъ, который отбгаетъ наставленія отъ сего праведнаго и безпристрастнаго резону, но есть резонъ непремнно, который его сверхъ воли исправляетъ во всхъ вещахъ. Мы въ себ находимъ дв принципіи: первая дающая, другая пріемлющая, одна ошибается, другая награждаетъ, одна обманывается, другая воздерживаетъ, одна идетъ безрасудно, другая воздерживаетъ. Всякой чувствуетъ въ себ резонъ сокращенной и подвластной, который разбуждаетъ, какъ скоро отъ истиннаго пты отстанетъ, и прежде не исправится, какъ пріидетъ подъ власть вышнюю и непремннаго резона во всей вселенной. И тако все значитъ въ насъ резонъ, по власти сокращенной, быстрой и заимной, отъ которой всечасно нужду иметъ самъ получать наставленье. Вс люди резонабельные отъ одного резона, такъ какъ мудрые — вс изъ единаго источника черпаютъ премудрость.
Что есть сія премудрость и резонъ вышній, превосходящій вс сокращенные въ род человческомъ резоны гд знаменіе сіе, которое никогда не умолкаетъ и напротиву котораго ничего не могутъ праздныя мннія людскія? гд резонъ сей, который всякій часъ нужно есть вопрошати и который предупреждаетъ насъ желаніемъ слушать его гласъ? гд свтъ сей, гд ясной и пріятной свтъ сей, не точію освщающій глаза Отверстыя, но отверзающій сокрытые и издляющій глаза болящіе и дающій глазамъ зрть себя тмъ, которые не имли свту, который видть себя заставляетъ, взирать на себя и тхъ кои видть и знать его боятся, всякое око его видитъ, и ежели не видитъ свта сего, такой ничего не видитъ, потому что мы вс вещи на свт единымъ симъ свтомъ видимъ, какъ солнце своими лучами освщаетъ землю, такъ солнце — сіе понятіе — освщаетъ умы наши супендаціею глазъ человческихъ, какъ земля свта не иметъ, но всечасно свтъ отъ солнца пріемлетъ, власно, такъ и умъ мой точнаго резону не иметъ, но только органъ есть, чрезъ который проходитъ сей свтъ правый и освщаетъ разсудокъ, солнце разума освщаетъ умы наши больше, нежели солнце свта освщаетъ дла, солнце сіе даетъ намъ свтъ и купно охоту искать свта, сіе солнце правды никакой намъ не чинитъ тни, свтитъ об гемисферы и равно день и ночь блистаетъ надъ нами, не снаружи лучи свои на насъ простираетъ, но въ насъ обитаетъ. Человкъ застнять лучей его другому не можетъ, везд и во всякомъ углу его равно видитъ, нужды нтъ человку говорить другому: ‘посторонись и не засть мн видть солнца, лучи отъ меня скрываешь и отнимаешь надлежащую часть свта’. Солнце сіе никогда западу не знаетъ и не скрывается въ туч страстей нашихъ. День сей тни не иметъ, освщаетъ дикихъ въ разслинахъ и пустыняхъ. Одни только болящіе глаза не видятъ сего свта, но и такъ надюсь, нтъ ни одного человка такою болзнію зараженнаго, чтобъ хотя мрачно и издалека свтъ сей ему не казался. Сей свтъ собираетъ и представляетъ глазамъ нашимъ вс объекты, мы кром его ни о чемъ разсудить порядочно не можемъ, власно такъ, какъ не можемъ видть никакой вещи безъ солнца. Люди не могутъ намъ говорить, что хотятъ, намъ имъ не можно врить, какъ только, сколько найдемъ сходствія въ правд въ томъ, что они сказали и что внутренній господинъ нашъ вразумляетъ. По окончаніи словъ ихъ всегда надлежитъ ожидать, что утвердитъ резонъ и отправитъ резонъ. Мн кто скажетъ, что часть моего перстня ровна* со всмъ имъ, я разсмюсь и буду всегда презирать. Мы всякую правду, о которой насъ увряютъ, внутренно вопрошая резонъ свой, познать должны, но сказать словомъ, одинъ господинъ насъ вразумляетъ, безъ него ни чему не льзя учиться, вс другіе учителя только насъ приводятъ въ ту школу, гд онъ единъ научаетъ. Тамъ мы получаемъ чего не имли, тамъ научаемся, чего не знали, тамъ находимъ все то, что прежде забвеніемъ потеряли, тамъ изъ самаго нашего основанія нкоторыя сокровенные знаки открываются, тамъ мы отметаемъ ложь, вкорененную прежде и которую мы за правду признавали и не точію учителя о семъ разсуждали, сами отъ него во всхъ вещахъ судимы. Судія сей вышній надъ нами и безпристрастный, мы можемъ заупрямиться и его не слушать, (но) не можемъ, слушая его доказательства, опровергнуть, сей господинъ отъ человка весьма отмненъ, онъ строго судитъ и въ совершенств, и самый нашъ резонъ слабъ, предступленъ и неисправленъ, не что иное какъ слабое и маловременное принятіе вышняго и не преодолваемаго резона, который сообщается съ мрою ко всякому существу, награжденному разумомъ и понятіемъ. Въ краткой нашей жизни не льзя сказать, чтобъ человкъ сдлалъ себ такія мысли, какихъ онъ не имлъ прежде, а то еще и меньше, чтобъ онъ получалъ ихъ отъ другаго, потому что человкъ мысли своей не удаляетъ, а всякій принужденъ искать внутреннія въ себ, что не противны ли резоны его тому, что ему сказали, и тако есть внутренняя въ человк школа, гд человкъ находитъ то, что онъ самъ себ дать и отъ другаго получить не можетъ, который также какъ онъ управляется заимнымъ. Два резона въ себ вижу, одинъ самъ я, а другой меня превосходитъ всегда готовъ во всякомъ мст слабому существу пріобщиться и направить всякій умъ, который подверженъ обману и развратителенъ во вся вки, хотя всмъ тмъ себя отдаетъ, которые его ищутъ. Но гд сей резонъ совершенный, который близко меня, но разностію далекъ очень? гд онъ? надобно, чтобъ онъ былъ здравъ и совершенъ въ существ своемъ, потому что ни что не можетъ быть несовершенно и привесть въ совершенство несовершенную натуру. Но что ищу я резонъ совершенной? Или то не видно, что самъ Богъ не мудростію ли своею намъ явился, я нахожу еще другіе въ себ слды божества изъ слдующаго, напримръ я, зная ужасное число счетовъ со всмъ сходствіемъ, которое они между собою имютъ, и отчего я все то познаваю? они такъ отмнны, что вовсе сомнваться не можно и не размышляясь поправлю ошибку, ежели кто мн сказалъ, что семнадцать и три сдлаетъ двадцать два, я тотчасъ, не задумавшись, скажу ему, что семнадцать и три сдлаютъ двадцать, тогда собственнымъ своимъ познаніемъ изобличенъ будетъ, тотъ же учитель, который меня внутренне поправилъ, принудилъ и его сознаться, но такъ, какъ бы два учителя вразумили насъ согласиться: конечно власное и невидимое заставляетъ познавать правду. Отчего мн приходитъ точное понятіе счету? всякій счетъ не что иное, какъ сложеніе единства и повтореніе именъ числа разнаго, число двухъ не что иное, какъ два единства, счетъ четырехъ, повторяя по одному, въ единство премнится. Не можно понять никакого счету, не понявши прежде единства, которое есть основаніе всякаго возможнаго счету. Но отчего познаваю я точное единство? я никогда его не видалъ, не воображалъ въ ум своемъ: когда представляю себ самую маленькую порошинку, надобно представить, что въ ней есть фигура, длина, ширина, глубина, верхъ, низъ, что одна, то ни есть другая. Сіе зернышко не можетъ быть единство, потому что оно разныя части и званія въ себ содержитъ, а все, что составлено, есть счетъ прямой или множество существъ, а не единство истинное. Въ семъ собраніи существъ одно не можетъ быть, а другаго я не позналъ еще на свт глазами, ушаши, ни руками моими, ни самымъ воображеніемъ мыслей прямаго единства: все составлено, все множественно и все число имущее. Истинное единство уходитъ отъ постижности ума моего, а когда я во всякомъ существ ищу его, то надлежитъ имть мн особливую объ немъ идею.
Чрезъ ту самую простую идею длаю себ счетъ числа большаго, но она во всякомъ раздленіи составовъ уходитъ, слдовательно я никогда умомъ своимъ и воображеніемъ не знавалъ. И тако сія идея не есть счетовъ моихъ, не отъ воображенія и не отъ мыслей во мн родилась.
Къ тому-жъ хотя бы я не хотлъ признать идею истиннаго единства, которое основаніе есть всякаго числа и счету, для того что оные не что иное, какъ совокупленіе или повтореніе единства, надлежитъ признаться, что я знаю великое число съ ихъ свойствомъ и сходствіемъ, напримръ я знаю, сколько сдлаетъ 900,000,000, прибавя въ прибавокъ 800,000,000 другой суммы, и не только самъ не обмануся, но могу поправить другаго, который въ томъ ошибется, однако ни мой разумъ, ни воображеніе никогда не могли мн представить вс сіи милліоны соединенные, правость мннія тхъ милліоновъ также какъ и малаго числа представляетъ мн вдругъ цлую сумму. Откуда мн приходитъ ясная толь идея о всякомъ счет? Сіи идеи, отлученныя вещества, не могутъ быть вещественны, но сообщены вещественной причин, он мн открываютъ существо души моей, которая пріемлетъ невещественное и ихъ въ себ содержитъ образомъ невещественнымъ. Откуда приходитъ мн невещественная идея самаго существа? я не могу собственно самъ въ себ вкоренить ихъ, потому что все то, что знаетъ во мн существо, есть невещественно, и знаетъ такъ, что сіе знаніе не приходитъ ему каналомъ органовъ тлесныхъ разума и воображенія. Какъ могу познать я существо, которое никогда сходствія не иметъ съ моимъ мысленнымъ существомъ? Надлежитъ конечно почитать, что всевышнее существо об разныя натуры иметъ и въ своей безконечности обихъ скрываетъ, но едино въ душ моей ихъ совокупило и дало мн отмнную идею отъ той, которая во мн вымышляетъ. Сіе разсужденіе принудило меня окончить письмо мое и сказать, что я вамъ нелицемрной

ПИСЬМО VIII.

Въ намреніи будучи писать къ вамъ все то, что помышляю и познаю чрезъ мое слабое разсужденіе о сил и божественномъ промысл, вс мои письма подобны одной рчи и только что ночь или какія размышленія принуждаютъ ее прескати. Въ послднемъ письм я писалъ къ вамъ о единств, о которомъ и здсь принужденъ зачать. Иной можетъ быть скажетъ, что я единства вещественно не знаю, а знаю только умомъ моимъ, а умъ есть единство и мн знакомъ очень, такъ я по немъ имю идею о единств, а не по веществу. На то вамъ отвтъ мой.
По малой мр отъ того слдуетъ первое, что субстанціи, которыя ни пространства, ни раздленія въ себ не имютъ, всегда присносущны, и тако вс сіи суть невещественныя, въ числ которыхъ есть душа моя, она не есть существо безконечное, не отъ вка сущее, но мнитъ въ своихъ предлахъ. Кто сотворилъ ее? кто научилъ ее познавать сумннныя вещи? кто далъ ей власть надъ многимъ и въ томъ многомъ сдлалъ ее подвластну? Но еще боле, почемъ я знаю, что душа сія, которая помышляетъ, есть прямое единство, или иметъ, или не иметъ въ себ части? я ее не вижу, разв потому что она невидима и непостижна, я за то вижу, что она единство?
1. Что есть содержаніе невещественное?
2. Что есть существо совершенное едино, то есть Богъ единъ?
Но не точію я чрезъ умъ или душу мою познаваю, что то есть единство, еще напротивъ, имя ясную идею о истинномъ единств, домышляюсь: единственна ли душа моя или раздлительна.
Прибавлю къ тому, что я въ себ чистую и ясную идею имю о единств совершенномъ, которое свыше души моей, она чиста, въ двухъ разныхъ мнніяхъ бываетъ раздлена между двухъ склонностей и между двухъ противныхъ привычекъ. Сіе внутреннее мое раздленіе не ясно-ли значитъ нкоторое множество или составленіе частей, потому что душа по малой мр совокупленіе перемнно иметъ мыслей, изъ которыхъ одна другой бываетъ отмнна. Я, познавая единство безконечно, едино познаваю существо, которое никогда мннія не перемняетъ и которое вдругъ всегда о всемъ помышляетъ, никакого совокупленія премннаго не иметъ. Безъ сумннія, та самая есть идея о вышнемъ и всесовершенномъ единств, которая меня непрестанно понуждала искать во всхъ вещахъ во ум единства. Сія идея всегда со мною присносущна, и дйствительно со мною родилась: она образъ совершенный, по которому я ищу истинное единое единство, сія идея, оттого что проста, есть едина нераздльна, не что иное какъ самая истинная идея. Обаче я Бога толь знаю, что сіе единое знаніе принуждаетъ имя его во всякой твари искати и въ себ самомъ образъ, подобіе и какое хотя малое сходствіе примчать его единства, вс корпусы, такъ сказать, имютъ нкоторый слдъ единства, который въ раздленіи частей его проповдуетъ. Умъ иметъ больше подобія, хотя и есть совокупленіе премненныхъ мыслей.
Но есмь во мн другая хитрость, которая меня самого себ длаетъ непонятнымъ, то есть, что я съ одной стороны воленъ, съ другой подвластенъ, посмотримъ, можно ли сіи вещи согласить хоть мало.
Я есмь существо подвластное, самовластіе есть главное совершенство зависть самому существу (отъ себя), ничего взаимно не пріемля отъ существа отмннаго. Положимъ,что существо иметъ въ себ вс т совершенства, которые можно вздумать, но будетъ существо заимствующее и подвластное, меньше будетъ совершенно, нежели то, въ которомъ только простое есть самовластіе, потому что никакого сравненія положить не льзя между такимъ, которое отъ себя зависитъ, и такимъ, которое въ заимствіи пребываетъ. Сіе меня понуждаетъ познавать несовершенство того, что я имю, душою называю, если-бы она сама отъ себя зависила, она-бъ ничего отъ другихъ не занимала,- не было бы нужды ни учиться въ своемъ несмысліи, ни исправляться въ своемъ заблужденіи, ни что бы не могло ее ни исправите, ни вложить добродтель, ни очистить волю ея и премнять первыя желанія, она бы всегда имла только то, что имть ей довелось и что она имть въ состояніи, ничего отъ наружи къ себ не присовокупляя, въ такомъ случа уже бы конечно ничего и не теряла, потому, что есть, всегда есть и будетъ, и тако душа моя не могла бы впасть въ несмысліе, въ грха и заблужденіе, ни въ какое умаленіе доброй воли и полезнаго желанія, напротиву, также не могла бы не научаться и исправиться, наилучше того быти, какъ уже есть и была сначала. Нын я во всемъ тому противно искушаюсь, я забываю, обманываюсь, заблуждаюсь и теряю слды правды, любви, добродтели, умаляюсь и самъ себ вредъ приключаю, съ другой стороны возрастаю, присовокупляя мудрость и добрую волю, чего никогда не имлъ прежде. Сіе искушеніе увряетъ меня, что моя душа не отъ себя зависитъ и не самовластна, то есть непремнна и ну ясна во всемъ томъ, что иметъ, отчего мн приходитъ сіе прекращеніе самаго себя и то мое существо приводитъ въ совершенство меня, исправляя и слдовательно учиня меня больше, нежели я былъ прежде.
Воля, желаніе или возможность желать есть безъ сумннія степень существа или совершенства вышняго, можно волю свою употреблять въ худое, пожелать обмануть и обидть, обнести и злословить вмст, то что добрая воля, прямое и правильное употребленіе воли, которое не можетъ быть, и тако какъ добро, добрая воля лучшее есть сокровище въ человк, оно всмъ прочимъ цну возвышаетъ, то есть, такъ сказать, все въ человк, но теперь видно, что моя воля не есть сама собою, потому что она можетъ присовокуплять и терять вс добра и совершенства. Мы видимъ, что она подля доброй воли, потому что безприкладно имть лучше добрую волю, нежели просто волю, подверженную добру и худу. Какъ могу я врить, что я, существо слабое, заимствующее и подвластное, могу присовокупить себ степень совершенства, уже то видно и непрекословно, что я слабость и подлость въ первенств существа моего получая, могу ли я подумать, что Богъ далъ мн малое добро моего бытія, а лучшее совершенство я безъ него самъ себ присовокупляю? Гд взять вышнюю степень совершенства? неужели изъ ничего, что есть мое основаніе, иди подобіе уму моему то придать мн въ состояніи? Которые будучи подвластны и сокращенны, сами себ ничего придать не въ состояніи, не только другихъ снабдить, не будучи сами отъ себя, они никакой прямой власти не имютъ надо мною, ни надъ всмъ моимъ совершенствомъ, ни сами надъ собой. Надлежитъ, не останавливаясь, возвести умъ свой выше и найтить первенство причины, которая по своему всемогуществу даетъ душ моей добрую волю, которую она иметъ. Сіе первое существо есть причина учрежденію всякой твари, отъ первыя слдуетъ существо, по глаголу философовъ, существо, которое зависитъ отъ своего основанія, во всхъ своихъ операціяхъ не можетъ быть самовластно, даяніе, первое слдствіе, въ начал творецъ основанія во всякомъ существ, творецъ и учрежденіе всякой твари. И тако Богъ единъ прямая истинная причина всей наружности, совокупности и движенія всхъ составовъ въ цломъ свт, лучшее въ движеніи одного состава длаетъ движеніе другому. Онъ все сотворилъ, онъ всмъ твореніемъ своимъ управляетъ, и тако желаніе есть происхожденіе воли, такъ какъ движеніе происхожденіе отъ состава. Неужели его единаго происхожденія Богъ не произвелъ во всемъ своемъ твореніи, а твореніе себ придало самовластво? Кто можетъ то подумать? я доброй воли не имлъ вчерась, а имю, сегодня, слдовательно самъ себ не могу дать, она приходитъ ко мн отъ того, который далъ волю бытія.
Имть волю гораздо лучше, нежели быть просто, и имть волю добрую больше совершенства, нежели волю простую, происхожденіе власти въ дло доброе самое лучшее совершенство въ человк, сила, подверженная добру и худу, все еще доказываетъ и сказываетъ сказанное слово апостоломъ, что человкъ власть пріемлетъ отъ Бога, и тако довольно сказано, какъ человкъ подвластенъ. Представимъ себ теперь его вольность, я воленъ и не могу въ томъ сомнваться, имю въ себ доказательство неопровергаемое, что я могу желать и не желать сего произволенія, выборъ есть во мн самовластенъ не точію въ томъ, что хотятъ и не хотятъ, но еще въ разныхъ воляхъ и разные виды, которые мн себя представляютъ, чувствуя, по описанію, что я въ рук моего совта, кажется сего довольно доказать, что моя душа не вещественна, все, что вещественно и тлесно, не можетъ ничего въ самомъ себ заключать, но дйствуема закономъ, что мы называемъ физическимъ, который нуженъ, неповиненъ и противенъ тому, что я вольностію называю. Отъ сего я заключаю, что натура души моей совсмъ отмнна отъ тла. Кто такія разныя существа совокупилъ вмст и во всхъ операціяхъ держитъ въ согласіи? сіе соединеніе не можетъ быть такъ, какъ отъ существа всевышняго, которое два рода совершенства соединило въ свое безконечное совершенство.
Дйствіе души моей не такъ есть, какъ дйствія не иметъ, но дйствуемо бываетъ, одно собою не движется, а движимо властію, и тако Богъ единъ причина всякаго разнаго дйствія. Дйствіе ума моего иметъ волю, которая сама въ себ заключаетъ, и заключить волю есть прямое дйствіе. Итакъ (либо) воля дйствуетъ сама собою, либо Богъ можетъ предварить мою душу, но онъ ей не даетъ воли и не дйствуетъ такъ ею, какъ тломъ. Если Богъ дйствуетъ ею, такъ я дйствую самъ съ нимъ купно и самъ прямая причина съ нимъ моей воли, моя воля такъ отъ меня зависитъ, что въ томъ ни на комъ взыскивать кром меня не можно, если я не захочу того, что надобно хотти, когда я къ чему имю волю, я воленъ не имть, когда-же не имю я воленъ имть, я въ моей вол свободенъ и безъ принужденія и не могу принужденъ быть, я не могу желать, чего не хочу, воля, которую я разумю, исключаетъ ясно всякое принужденіе и еще кром исключенія сего принужденія нахожу исключеніе всякой нужды. Я чувствую волю размышляющую, которая къ согласному или противному еще обратиться можетъ, къ тому или другому объекту, а иной причины той моей воли не знаю, какъ та-же самая воля: я хочу хотть, всего бол то въ моей власти, что хотятъ и что не хотятъ, хотя бы моя воля не была принуждена или позывалась нужда также склониться хотть, какъ тло вступитъ въ движеніе непреодолимое, нужда столь въ моемъ дух сдлаетъ воли, сколь сильно движеніе въ тл, тогда столько зависть будетъ отъ воли хотть то, что она хочетъ, но тло движется такъ, какъ движутъ движенія, и когда воли хотятъ — такихъ хотній, которыя хотятъ сами, а буде воля есть необходимость такъ, какъ движеніе тлу, то она ровно ни хвал, ни поруганію не достойна. Нужное хотніе и прямое безъ принужденія такое есть хотніе, котораго не хотть не можно и котораго взыскивать нельзя на томъ и кто иметъ знаніе прежнее напредъ желаетъ вольности правдивой. Хотніе можетъ быть предупреждено знаніемъ разныхъ объектовъ и не знать прямаго избранія совтъ и разсужденіе игр подобные, ежели я между двухъ частей размышляю, будучи въ безсиліи взять одну, а имя крайнюю нужду взять другую, въ такомъ случа нтъ избранія прямаго между сими двумя объектами, если они не въ такомъ состояніи оба, чтобъ я взять могъ который угоденъ. Сказавшись вольнымъ, я сказалъ: воля моя въ совершенной моей власти и что самъ Богъ далъ мн ее съ такой силой, что я могу куда хощу обращати, что я не такъ учрежденъ, какъ существа другія, и чтобы я самъ учредилъ себя, я понимаю, что ежели первое существо, предупреждая меня, влагаетъ добрую волю, я остаюсь властенъ откинуть оное вкорененіе, какъ бы оно сильно ни было, не допустить до дйствія и указать мое согласіе, и понимаю и то, что когда его я отвращаю и оно мн полезно, то состоитъ въ моей власти и не отвращати, власно какъ я совершенную власть имю встать, когда сижу и затворить глаза, когда гляжу, или всякій видъ, прельщая меня, можетъ и заставляетъ себя хотть, резоны хотнія тако представятъ себя въ своей пущей сил. Первое существо можетъ также меня привлекати, но всему тому противляяся, я хотть и не хотть власть еще имю.
Сіе исключеніе не точію принужденіе моей воли, но и самой нужды, и сія власть въ длахъ моихъ чинитъ меня виннымъ и недостойнымъ прощенія, когда я хочу худаго, а напротиву хвалою внчаетъ, когда я добрую имю волю. Сіе есть самое основаніе достоинства и недостоинства, сіе учиняетъ правильнымъ наказаніе или награжденіе, отъ сего побуждаютъ, постигаютъ, грозятъ и общаютъ, сіе есть истинное основаніе прямаго порядка и наставленія во нравахъ и нашей жизни. Все исчезаетъ въ жизни человческой и ничто такъ во власти нашей не бываетъ, какъ наша собственная воля, вольное сіе произволеніе отъ насъ зависитъ, отъ котораго злость и добродтель мы властны произносить. Оттого земледльцы и пастухи въ поляхъ и по горамъ поютъ псни, сія власть купца и художника наставляетъ въ своемъ промысл упражняться, тмъ судіи всмъ врятъ въ совтахъ, учители въ школахъ научаютъ, въ чемъ ни кто не можетъ воистину сумнваться. Сія правда, вкорененная въ сердцахъ нашихъ, утверждена самыми тмы философами, которые чрезъ свои пустыя спекуляціи потрясти хотли ясность. Сія правда не требуетъ никакихъ доказательствъ такъ, какъ первыя прынципіи, которыя служатъ въ доказательство прочимъ правдамъ не такъ яснымъ. Всевышнее существо сотворило креатуру, которая сама причиною длъ своихъ. Совокупимъ нын об сіи правды равно совершенныя: подвластенъ я первому существу и въ самой моей вол, но всмъ тломъ воленъ, какъ разумть хотніе, которое есть вольно и дано отъ перваго существа. Я въ моемъ хотніи воленъ и тмъ подобенъ Богу. Въ томъ сами мы разумемъ писаніе: ‘сотвори человка по образу и подобію своему’, сія есть власть божественная, которую я имю надъ моимъ хотніемъ, но я только едино подобіе и тлнной образъ нетлннаго и всемогущаго существа.
Образъ божественнаго самовластія не прямое то существо, которое онъ представляетъ, моя воля подобна тни перваго существа, отъ котораго я есмь, и кто во мн дйствуетъ, съ другой стороны власть, хотть худаго, не что иное какъ слабость и преступленіе моей воли. Какъ таже власть заимная не можетъ произвесть волю самовластную, толико и существо несовершенное и заимное не можетъ быть самовластно, но какъ отъ воли-бы коликаго таинства. Вольность сія, о которой я не могу сомнваться, являетъ совершенство, напротиву подвластіе напоминаетъ то, что изъ ничего взятъ есмь.
И тако мы довольно видли слды божественные или, такъ сказать, печать живаго Бога во всемъ томъ, что называютъ твореніе натуры, когда-же вс тонкости лишнія оставить, то первымъ взоромъ увидимъ руку, которая держитъ вс части свта, небо и землю, звзды, растущее, живущее, наше тло, нашъ умъ, все являетъ порядокъ, точную мру, премудрость, искусство, духъ вышній и владычествующій надъ нами, который такъ какъ душа цлаго свта и который все ведетъ къ своему концу отъ начала своего тихо, нечувствительно, но притомъ всемогущій. Мы видли, такъ сказать, свта точную мру во всхъ частяхъ, его единаго взору намъ довольно все пространство сіе неизмримое постигнуть, въ муравь находимъ больше премудрости, искусства, нежели въ солнц, сія премудрость недовдомая — во всякой твари есть, то себя являетъ всякому несмысленному человку, себя показуетъ и безъ труда познавать подаетъ способъ, но что еще бы было ко удивленію нашему, ежели бы мы вступили во вс изобртенія и доказательства физики, сбирая самыя сокровенныя части во всякомъ существ и во всякомъ звр разсматривая крайнее искусство механики совершенной, но и сего кажется довольно уврить насъ, что Богъ единъ, всемогущъ и властенъ надъ нами и отъ него единаго человческое зависитъ счастіе, и для того мн съ моей стороны повиноваться вол его должно и почитать божественное его опредленіе въ моей жизни. Ежели и по человчеству, живущимъ въ роскоши и слав не ревнуя, доволенъ тмъ, что есть мн время здсь себя познати и сказать, что неотмнно я всегда вамъ буду слуга врный.

ПИСЬМО IX.

Вс мои прежнія письма доказывали вамъ божественную премудрость во всемъ видимомъ и невидимомъ свт, но надлежитъ еще донесть вамъ, что прежде были философы, и нын можетъ быть есть ихъ подражатели, которые мн на сіе мое доказательство скажутъ, что вс сіи разговоры о искусств и премудрости видимой въ натур не что иное какъ софизмъ, неправильное заключеніе разума или ложное понятіе, въ роды родовъ грядущее, вся натура, они мн скажутъ, въ пользу человку, но ты худо заключилъ, что она сдлана съ нарочнымъ искусствомъ ради человка, разв хощешь, самъ себя обманывая, искать и находить то, чего не бывало, правда, домолвятъ иные, что прилежность человка уметъ употреблять въ свою пользу многое въ натур, что ему пристойно и покойно, и она не сотворила ему для того нарочно, напримръ (говорю словами), мужики тропинкою всякій день на высокую гору лазятъ, но изъ того не слдуетъ, что натура тутъ искусно подлала лстницы и ступени, чтобъ людямъ покойно было лазить, также когда случится человкъ въ пол въ часъ бури и дождя съ грозой сильной, и убжитъ въ разслину горы и въ пещеру входитъ какъ въ свтлицу и укрывается отъ бури, однако нельзя сказать, что та разслина нарочно для того сдлана, чтобъ укрыться человку отъ бури, слово въ слово также и цлый свтъ, онъ нечаянно сотворился безъ всякаго намренія, люди его нашли такъ, какъ оный есть, выдумали себ присвоить и употребить все въ свою пользу. И тако все то искусство, которому ты дивился, видимо въ натур происходитъ отъ прилежности и попеченія людскаго, потому какъ люди приложатъ трудъ свой, искусство къ тому, что уже готово. Вотъ самое сильное представленіе тхъ философовъ, въ которомъ они всуе трудятся истинную и неподвижную потрясти правду, но мы видимъ, какъ оно тщетно и слабо, когда изслдуемъ прилежно, а мн кажется, одного того уже довольно опровергнуть оное вовсе, что я писалъ къ вамъ прежде.
Что скажутъ о такомъ человк, который самую субтильную философію знать чаетъ и хочетъ слыть философомъ, но войдя въ домъ, врить и спорить станетъ, что онъ единою нечаянностію построена и что искусство и прилежность ничего не прибавили для покою и пространства жителямъ, подобно той разслин, которая похожа весьма мало на свтлицу, что почти только тмъ, что случилось человку отъ бури въ ней укрыться, которую никто подлинно не строилъ, тогда покажутъ ему вс части дому: посмотри, скажутъ, большіе ворота, они для того другихъ больше, чтобъ кареты безъ нужды прозжали, дворъ для того пространенъ, чтобъ лошади и кареты ворочались свободно, лстница для того построена полога, чтобъ безъ труда сойти было можно, окна порядочно прорублены въ ровномъ разстояніи одно отъ другаго и отъ нихъ свтло въ покояхъ, въ нихъ утверждены стекла для того, чтобъ втръ не входилъ со свтомъ купно, ихъ можно отворить, когда изволишь, чтобъ въ прохладные часы умрнаго и прохладнаго воздуха наслаждаться, кровля для того, чтобъ суровость воздуха и погоды строеніе не вредила, наверху по сторонамъ жолобы для того, чтобъ мокрота отъ дождя и снгу внизъ катилась, внутри перегородки раздляютъ покои, умножаютъ ихъ свободность жителямъ и прізжимъ, печи и камины подланы для того, чтобы зимою въ дом огонь обогрвалъ живущихъ и притомъ бы цло и невредно было строенье, вс камеры такъ учреждены, что цлая фамилія живетъ покойно, одинъ чрезъ другаго спальню не ходятъ, кухня, погребы, конюшни и сарай построены нарочно, постели поставлены на чемъ спать, стулья на чемъ ссть, столы на чемъ писать и обдать. Конечно, скажутъ ему напослдокъ, искусный архитекторъ домъ сей строилъ, все въ немъ порядочно, пріятно, умрно и покойно. Отнюдь нтъ, закричитъ онъ, ты себя обманулъ тмъ, хотя домъ порядоченъ и покоенъ, но онъ самъ себя въ такой хорошей пропорціи построилъ, нечаянность собрала каменья, возвысила стны, раздлила покои, сдлала окна и лстницу покойну, не говори того, что рука человческая тутъ пріобщалась, люди только присвоили себ, когда уже нашли готово и вздумали, что онъ для ихъ сдланъ, потому что примтили въ немъ нчто пріятное и покойное для своего жилища. Домъ сей порядочный и пространный построился такъ, какъ разслина въ пустын, гд человкъ увидлъ ее, скрылся отъ погоды, такъ здсь преселился жить и присвоилъ. Что будутъ думать о семъ сумасбродномъ философ, которой въ истинну съ нами споритъ, что въ дом семъ не видно никакого искусства? Когда читаемъ Фабулу АмФІона, который согласіемъ своей музыки въ одинъ рядъ каменья клалъ, и порядочно возвышая одинъ на одинъ, построилъ Тебейскія стны, зат сей стихотворческой смемся и ставимъ себ въ забаву, но сея затя еще не такъ невроятна, какъ то, что представлено здсь, на прикладъ философъ осмлится защищати. Возможно ли вздумать, что согласіе инструмента можетъ невидимое число подвигнуть каменья и взять его отъ мста въ каданц, возноситъ и порядочно ставитъ пречудное зданіе, не точію противно разуму, но и огорчеваетъ умъ и слухъ…. Со всмъ тмъ не такъ съ умомъ сходны, какъ доказательства сего философа: возможно ли, чтобы камни сами отесались, сами ровно клались, порозжева не оставляя, и сами собою несли сементъ и глину, сами стали въ порядокъ и раздлили покои, тесъ бы изготовясь кровлю покрылъ. Несмысленные младенцы, ежели услышатъ сію сказку, будутъ смяться. Для чего же меньше того за смхъ ставить, когда услышишь, что свтъ сотворенъ такъ, какъ домъ сей? свтъ не можно сравнять не точію съ разслиною тою, гд человкъ укрылся, ни съ лучшимъ и самаго искусства совершеннаго домомъ, гд бы первая и славная архитектура блистала, маленькая муха во всемъ сотвореніи больше хитрости и искусства являетъ, нежели лучшій домъ на свт.
Путешествующій въдетъ гд былъ древній Тебесъ городъ, въ которомъ сто воротъ построены были, уже нын мсто пустое, и увидитъ столбы, пирамиды, обелиски и надпись словъ незнакомыхъ, можетъ ли сказать, люди здсь никогда не живали, человческая рука никогда здсь не работала, едина нечаянность поставила здсь столбы и пирамиды, нечаянность вс части, изъ которыхъ сіе зданіе составлено, совокупила, нечаянность изъ одного камня избрала обелиски и вырзала надпись, не скажетъ ли скоряе съ хорошимъ понятіемъ и разсужденіемъ ума человческаго, какое онъ имть въ состояніи, сіе зданіе раззоренное есть безцнные остатки славной архитектуры во Египт, самый резонъ, возводя первый взоръ, то сказать принудитъ. Подобно тому и видъ пространнаго и великаго свта, въ первый разъ представши глазамъ нашимъ, собой заставитъ премудраго творца познати. Такое сотвореніе какъ свтъ не можетъ собою сотвориться: кости, жилы, составы человческаго тла больше являютъ въ себ искусства, нежели вся славная греческая и египетская архитектура, глазъ малой твари все искусство механики превосходитъ, ежели кто найдетъ часы въ степяхъ африканскихъ, не скажетъ, что нечаянность въ пескахъ ихъ сотворила, а видя сотвореніе премудрой твари, съ которымъ никакіе часы не могутъ быть сравнены, сказать не стыдится, что нечаянность — причина.
Знаю еще разсужденія епикуровъ всхъ, что мы самая малая и тонкая пыль въ воздух, говорятъ они, вчное и непрестанное движеніе имющая. Уже бы давно имъ отъ того движенія исчезнуть надлежало въ такой вчности совокупностей безконечныхъ, кто скажетъ безконечно разумть все въ томъ, не выключая между совокупностей безконечныхъ силъ, и тому надобно необходимо находить т, кои отмнить возможно. Если есть или было хотя одно возможное сверхъ тхъ, которые въ безконечности замкнулись, тогда безконечность быть не можетъ, для того что къ ней нчто прибавить можно……. Утвердя сіи принципіи, чему дивиться, что свтъ такъ есть, какъ видимъ, ему должно было рано или поздно взять сію форму, ему надлежало достигнуть чрезъ сіи перемны безконечныя до совокупности, которая его нын такъ порядочнымъ учиняетъ, ему должно имть свое основаніе чрезъ порядочное сцпленіе всхъ составовъ въ натур, изъ которыхъ нтъ ни единаго, чтобъ дйствіе непрестанное атому не составило рано или поздно, въ такомъ непрестанномъ движеніи и премн новой натуры видовъ оный создался въ свое время и обрлъ свое мсто, въ которомъ пребываетъ соборище, а къ тому-жъ удерживаетъ другіе, чтобъ въ безконечность продолжать составы свта. Сія система должна имть свое мсто, потому что всякая иметъ. Напрасно вымышляя ищутъ представить искусство въ томъ, что нечаянность должна была такъ сдлать. Одинъ прикладъ все сіе изъяснить можетъ. Положимъ въ безконечное число совокупныхъ литеровъ, которые единъ по единому нечаянностію собрались и можно сказать, что Иліада твореніе нечаянности единой, всякой, кто въ ней искусство находить будетъ и придавать Гомеру, ошибется. Сія совокупность литеръ рано или поздно должна была придти въ свой порядокъ и составить Иліаду, дйствительно пришла и составила такъ, что человкъ никакого не употреблялъ искусства, сіе доказательство толь смшно и слабо что всякой смяться долженъ.
Что можетъ быть больше сумасбродно, какъ сіе разсужденіе о совокупленіи атомовъ, которое одно слдуетъ другому и въ числ своемъ безконечно: безконечность не можетъ быть раздлительна, ни наслдна, дайте мн число, которое вы называть хотите безконечнымъ, я на два манера докажу вамъ, что та не прямая безконечность, я могу отлучить единство (единицу), тогда она будетъ меньше и конечна, потому что все то, что меньше безконечности, иметъ границы, чрезъ которыя можетъ идти дал постижность. И такъ тотъ счетъ, который сдлался понятнымъ, когда отлучили единство, никогда не бывалъ безчисленъ, единство собою есть конечно, и для того одну конечность въ другую совокупляя, не можно сдлать безконечность, ежели единство присовокупляя къ числу конечному, можно сдлать безконечность, то уже надобно думать, что всякая конечность почти равна безконечности быть можетъ, чему врить не помыслитъ никто.
Я могу къ тому числу прибавить единство и слдовательно его умножить, и тако все, что можно умножать, не есть безконечность, безконечность никакого конца не иметъ, все то, что пріумноженіе пріемлетъ, иметъ конецъ, гд человкъ умомъ своимъ и понятіемъ остановится, и слдовательно есть возможность идти дале и прибавить единство, и потому ясно видть, что всякая раздлительная совокупность не можетъ быть безконечна. Утвердя сіе основаніе, вся пустая философія эпикуровой секты исчезнетъ: не можетъ быть никакой составъ раздлительной въ пространств безконеченъ, ни счетъ, ни послднія части: безконечность прямая.отъ того слдуетъ, что никогда не можетъ быть наслдное число совокупностей атомовъ въ безконечности.
Пустая сія безконечность была въ правду, вс совокупности возможны встрчалися и вс сіи атомы, сами между собою совокупляясь, составы разные длали въ натур, тогда я согласуюсь, что вс составы, въ которыхъ видна премудрость искусства, сами совокуплялись, когда бы можно всхъ хитростей нечаянность почитать причиною, и видя въ пустыхъ мстахъ палаты, часы, пирамиды и другія машины, должно бы почесть было, что люди не работали и все то пречудное зданіе нечаянность построила чрезъ наслдную совокупность атомовъ, которые, сами собравшись, все, что видимъ, сотворили. Сіе мнніе на дйствительномъ основаніи эпикуровой оринципіи утвержденное-бы было, но тожъ самое мнніе не точію отвергаетъ, но ясно доказываетъ пустоту безосновательныхъ принципій. Тогда люди натурально умомъ своимъ понимаютъ, что такое зданіе, въ которомъ ясно искусство и прилежность зрится, не можетъ быть сотворимо нечаянностію простою, представляютъ себ, хотя и не весьма ясно, что атомы не могутъ быть вчный и въ своемъ прибываніи и съ изъятіемъ имть наслдную совокупность, еслибы сіи принципіи уврили, то нельзя бы было въ твари отмнять искусство отъ сея совокупности составовъ, которая-бъ повсюду составы произносила. Вс т люди, которые натурально поступаютъ, чувствительное и ясное раздленіе во всякомъ твореніи искусства и натуры постигаютъ, не размышляя и не изслдуя, что совокупность составовъ не можетъ быть безконечна………. и сокращенное не можетъ быть безконечно, оттого видно, что они безчисленны быть не могутъ, наслдіе разныхъ ихъ движеній совокупностей не можетъ быть безконечно. Свтъ не можетъ быть отъ вка, надлежитъ быть началу, отчего взяты сіи совокупности наслдныя другъ другу, надобно найти начало простаго происхожденія, надобно и самую познать форму, какую всякая часть, изъ которыхъ свтъ составленъ, сначала имла, когда же наслдная премна матеріи должна имть число умренно, то въ число такихъ совокупностей надлежитъ только включать одни т, которыя совершенно въ натур и нечаянно происходятъ, кром тхъ, кои ясно премудрость и совершенное искусство намъ въ своемъ сотвореніи представляютъ, въ такомъ порядк, какого нечаянность учредить не въ состояніи.
Вс философы эпикуровой секты такъ слабы въ своихъ смятеніяхъ, что они ни съ которой (стороны) яснымъ доказательствомъ утвердить не могутъ, признаютъ атомы вчные, отчего не знаютъ, какое доказательство имютъ въ томъ, что они всегда были и сами отъ себя взялися? все-ль то, что есть само собою, есть главное совершенство? почему признаютъ безъ всякихъ доказательствъ, что они совершенны и въ своемъ основаніи неподвижны, или они находятъ сіе познаніе въ собственной иде о всякой особливо? всякая изъ нихъ единственна и отъ другой раздлена, должна вчность въ себ имть сама, и быть прочему существу неподвластна, къ тому-жъ надлежитъ знать, отчего движенія ихъ начались, всякой суставъ, вступи въ движеніе, другой подвигнулъ и всему далъ движеніе, мы знаемъ, что движеніе всякаго тла не естественно, но приключеніе и причину имущее, но эпикуры сами своими принципіями себя въ неправости изобличаютъ.
Мы ясно видимъ, что все на свт божественную власть и премудрость намъ являетъ, небо, земля, вс скоты, а всего больше человкъ въ себ представляетъ высокое намреніе, сцпленіе причины и порядокъ промысла вышняго. Почто намъ примчать недостатки, которые отъ единаго самоволія и безпорядочныхъ длъ человческихъ происходятъ и попущены отъ Бога. Онъ по своему правосудію попускаетъ все то въ наказаніе за грхи людямъ, и злыми добрыхъ хочетъ исправить, часто то, что мы недостаткомъ признаваемъ, во общемъ намреніи красно и добро служитъ. Мы не въ состояніи въ толикомъ пространств познать всего совершенства, не часто ли то бываетъ, что дла человческія, которыя суть уму нашему не постижимы, ругаютъ премного, намренія его не знаютъ (зная). Если бы написали на доск литеры такъ велики, чтобъ взявъ къ своимъ глазамъ въ руки, человкъ не могъ вдругъ больше одной увидть, можно ли бы было ему сказать, что написано въ строк цлой, властно такъ и составы большіе свта не допускаютъ насъ вдругъ все единымъ взоромъ постигнуть. Если бы мы съ высоты могли видть премудрое и пространное изданіе свта и все обращеніе рода человческаго, мы бы закричали: Господи, ты единъ премудръ и правосуденъ! Всякое твореніе человкъ смотритъ все совсмъ, а не частьми, не каждая часть должна быть совершенна и безпорочна, но вс части, въ состав человческаго тла не всмъ членамъ быть глазами надобно, такъ и въ свт — солнце надобно въ день, а луна ради ночи, и тако надлежитъ о всякой части разсуждать особливо, познавать общее совершенство. Человку должно дивиться тому, что онъ разуметъ, а молчать въ томъ, что не знаетъ, а хотя бы и прямые были въ свт недостатки, то и оттого видно, что Богъ нарочно доказательства намъ оставилъ, какъ онъ единъ изъ ничего сотворилъ свтъ сей, съ одной стороны показалъ великое, съ другой подлость, чтобъ напомнить, какъ въ ничто можетъ обратиться все что иметъ сокращенное совершенство, тварь ровна бы была творцу, а не подобна, если бъ все было совершенство, а то еще можно сказать: вотъ чего недостаетъ ему и чего онъ не иметъ.
Но въ заключеніи всего самая истина человку является собою. Когда много премудрости, сказалъ Минутіусъ Феликсъ, и проницаніе имть надобно, чтобъ только познать порядокъ и оное учрежденіе свта, то сколь уже имть должно на томъ, кто сотворилъ оный, когда дивимся философамъ и похваляемъ ихъ за единое объясненіе самой малой части премудрости той, которая все сотворила, то разв кто слпъ и безуменъ, что не подивится самой той премудрости совершенной. И тако въ самомъ свт Богъ намъ себя являетъ. Но иные философы, разсуждая въ точности крайней о всякой вещи, самую потеряли правду такую, которую человкъ чрезъ самого себя безъ всякой философіи познаваетъ.
Инымъ препятствуютъ познавать силу и власть божества жизни ихъ безпорядки: упиваясь страстьми своими, живутъ помраченные и не могутъ въ твореніи премудраго творца познати, къ чему надобно употребить прилежность, и страсти такъ людей ослпляютъ, что не могутъ видть свта, который ясно ихъ освщаетъ, они ни о чемъ иномъ не помышляютъ, какъ только о томъ, что льститъ и питаетъ вредныя и пагубныя ихъ страсти, умы ихъ отягощенные не могутъ къ невещественному простираться, все, что они не видятъ, не чувствуютъ, не осязаютъ, кажется имъ не право. Сія слабость, превращаясь въ неврствіе и сомнніе ложное, веселитъ ихъ лестію и роскоши гибельной отверзаетъ путь пространный. Многіе, ради заблужденій шхъ, льстятъ ихъ избавиться праведнаго наказанія и хвалятся тмъ, чмъ уродъ можетъ похвалиться, что онъ не такъ родился какъ прочіе люди, или слпой тмъ, что онъ не вритъ тому, что свтъ есть, которой вс люди видятъ, такой человкъ, думая умъ свой показать, являетъ цлому свту свою глупость и несмысліе, которое простирается до того ослпленія, что онъ ясно премудрости не видитъ, являющей инымъ во всякомъ твореніи. Къ тому жъ внутри онъ совстію бываетъ мучимъ, непрестанно боясь наказанія и гнву. Я сомнваюсь, чтобъ прямой былъ въ сердц богоотступникъ, но только, какъ по глаголу пророка Давида: рече безумецъ въ сердц своемъ нсть Бога, статься можетъ, что чрезъ непрестанныя мннія пустыя и порочныя человкъ въ сердц своемъ вру искоренить можетъ, но въ наказаніе довольно ему останется въ совсти угрызенія.
Я съ своей стороны, повинуясь божественной власти, доволенъ моимъ, ни о чемъ живучи здсь не стараюсь, какъ о познаніи промысла божія, моего слабаго состоянія, а притомъ доказать вамъ, что я безпрестанно вамъ врный и покорный.

ПИСЬМО X.

Я исцленію моему отъ болзни, которая принудила меня такъ долго молчать, для того радъ боле, что могу снова писать къ вамъ письма. Надлежитъ признаться, что болзнь въ уединеніи столько много чинитъ жизнь безпокойну и тягостну, сколь здравое состояніе пріятну и покойну. Слабость лишила меня всей забавы, ноги мои не въ сил были ходить къ источнику любезному, гд сидя помышляю о своемъ бытіи тлнномъ, руки мои не могли пера держать, ни книги, которая не часто у меня изъ рукъ выходитъ, болзнь немилосердно лишила меня оружія, чмъ я завсегда отъ скуки здсь обороняюсь. Скука, давно на меня сердита будучи, видя путь себ невозбранный, уже не только до меня добралась, но злобствуя и пользуясь слабостію моею, отягощать начала, не могъ послднія обороны найтить въ моихъ мысляхъ, когда хотя я ихъ сбиралъ чрезъ силу на постели, немощь духъ мой возмущала, въ моей ли было власти стонать ей мн запретить, самая горесть и скорбь во всей плоти вопіяла, стражда, нельзя было сказать ей: молчи, мой духъ, отъ тяжкой скорби, плоти былъ подвластенъ, и уже близъ дверей былъ гроба, такъ, думалъ, скончается бытіе мое и несчастье, такъ, чаялъ, отъ сего свта укроется мой видъ противный людямъ, но Божіи суды никто не можетъ испытати……… или для того, чтобъ я исправилъ духъ мой покаяніемъ, или чтобъ терпніемъ въ жизни труда и безпокойства, за вс грхи мои наказаніе усугубляя, возвратилъ мн прежнее мое здоровье. Сей другъ не лицемрный, нечаянно пришедъ, нашелъ меня больнаго и пребывалъ въ моемъ жилищ, пока я собралъ свои силы, Мирмонъ оборонялъ меня отъ скуки и возвратилъ прежнюю сладость моей уединенной жизни, онъ часто читывалъ мои къ вамъ письма, утверждая меня въ намреніи продолжать ихъ.
Въ одинъ день, когда уже я могъ сидть въ постели, Мирмонъ, меня увеселяя, похвалялъ мою работу и говорилъ, что я тмъ наиболе сдлалъ хвалы достойно, что къ вамъ писалъ о такой матеріи, которая требуетъ не моего состоянія. Себ изъяснить я самъ дерзость свою знаю, но тмъ себя простительна ставлю, что вамъ служить желаній причина.
Мы нын въ счастливомъ нашемъ вк, Мирмонъ говорилъ мн, видимъ въ женскомъ у насъ род красавицъ, совершенныхъ красавицъ, разумю, тломъ и душею, и еслибъ хотли примчать прилежно достоинства ихъ и красоты, конечно бы нашли у насъ съ такими талантами и остротою, какихъ мы въ исторіяхъ находимъ и дивимся, я знаю, говорилъ, женщинъ такихъ, что еслибъ он хотли употребить свои таланты въ нашу пользу, мы бы видли скоро подобныхъ славной безуміемъ г-ж Делазюзъ и прочихъ. Когда я жилъ еще во Франціи и писалъ жизнь мою, которую ты знаешь, тогда мн молодость моя мшала и страсти прилежно примчать таланты въ людяхъ, но отъ того время, какъ сюда пріхалъ, въ томъ одномъ всегда тружуся, въ людяхъ или въ уединеніи, чтобъ представляя себ склонность другихъ и нравы, познать дяніе ихъ и таланты, къ тому мы изъ сего единаго познать должны, что острота женскаго разума быстре и проницательне нашей, воображеніе ихъ живе и ясне. Когда Богъ сотворилъ небо и землю, отъ земли создалъ человка, жену его сотворилъ изъ его кости, т. е. изъ той матеріи, которая прежде божественною его рукою очищена и совершена и во очищеніи томъ первую свою подлость теряла, нкоторые творцы еврейскіе доказывали преимущество женское, первыми именами изъясняя, что Адамъ значитъ ‘землю’, а Евва ‘жизнь’, подтверждая, что Богъ означилъ именами разность свойства и доброты, и тако по сему всякой знаетъ, сколь много жизнь земл предпочитается.
Самая истина доказываетъ намъ почтительное свойство рода женскаго тмъ, что Богъ, въ заключеніи всего своего премудраго, сотворилъ въ послдній день жену Адаму и тмъ окончилъ божественное свое намреніе, власно какъ бы безъ того свту быть несовершеннымъ.
Первенство есть неспорно, говоритъ философъ, что конецъ всегда въ намреніи первый и во исполненіи послдній бываетъ. Евва послднее сотвореніе Божіе, и тако надлежитъ врить, что она въ намреніи была первая: сотворивъ свтъ и преисполнивъ оный изобилія, отъ земли взялъ человка и поставилъ его надъ длы руку своею, отъ ребра его создалъ жену ему и не покорилъ подъ власть его, но да обладаетъ и наполняетъ землю, сотворилъ Адама на мст -незнакомомъ, но Евву въ раю и въ мст злачномъ. Возьмемъ ещё и то въ доказательство, когда человкъ съ высоты внизъ или въ глубину разслины смотрть станетъ, обыкновенно въ голов кружится и бываетъ затменіе, напротивъ же, дйствительно, всякая женщина, съ какой бы высоты внизъ ни смотрла, то нкоторую радость больше ощущаетъ, власно какъ бы чувствовала тогда, что она ближе къ своему элементу къ высот и мсту своего происхожденія.
Подумаемъ о красот и пріятности женской: возможно ли не дивиться, видя видъ ихъ величавый, смиреніе и пріятную лпоту безприкладную, возможно ли не чувствительно глазами встртить взоръ ихъ, видя Фигуру, голосъ, станъ хорошей женщины? Увряютъ, что въ единомъ состав тла ея все то собрано, что лучшаго и прелестнаго цлый свтъ въ себ иметъ.
Прибавляя къ толикимъ авантажамъ красоту разума, возможно ли намъ ихъ добротамъ не дивиться, и чмъ можетъ человкъ извиниться, если должное почтеніе имъ не будетъ въ вкъ казати? Но страсти и слабости наши суть причиной тому, что мы добродтели лишать ихъ трудимся, не служить слав ихъ ищемъ, но ограбить ее вчно и покрыть стыдомъ и безчестіемъ, когда хотя и есть со стороны ихъ нкоторыя нжныя слабости, то надлежитъ вздумать, что и нжна есть матерія, отъ которой он взяты. Родъ ихъ не сотворенъ къ трудамъ тяжкимъ, въ которыхъ надлежитъ имть большое терпніе, для того добраго человка есть должность не раззорять крпость нжную, но укрплять всячески, когда увидитъ, что она начинаетъ сокрушаться.
Мирмонъ окончилъ рчь свою, а я съ молчаніемъ благодарилъ его, что онъ мое мнніе подтверждалъ такъ сходно. Потомъ, какъ скоро я выздоровлъ, онъ меня къ себ взялъ, и нын у него, въ прежнихъ забавахъ упражняясь, живу веселе, непрестанно помня, что я долженъ быть вамъ покорнымъ слугою.

ПИСЬМО XI.

Мирмонъ не могъ меня удержать у себя боле трехъ дней. Какъ я привыкъ уже сидть одинъ съ книгой, думайте, что я уединеніе полюбилъ, свтъ возненавидя или несносны мн стали вс дла людскія. Кто родился слпъ, тотъ цвтовъ не знаетъ, я коль мало въ состояніи исправить нравы, толь меньше еще желаю людямъ упрекати, безъ меня всякій способъ найтить можетъ на путь истинный выйдтить изъ заблужденія, когда захочетъ. Довольно для меня счастья и конечно больше не желаю, если пріятное сіе жилище вооружитъ духъ мой страстямъ противляться, къ тому-жъ уединеніе люблю, памятуя разсужденіе графа Оксенштерна, онъ писалъ въ самомъ заглавіи въ своей книг сими словами: ‘Счастливъ тотъ, кто удаленъ отъ смятенія безпокойнаго въ свт, наслаждается пріятностью покойнаго уединенія, гд главное его сообщеніе въ смиренныхъ разговорахъ самого съ собою, свидтельство доброй его совсти заставляетъ съ презрніемъ взирать на всю суету и тщеславіе людское, честолюбія инаго не иметъ, какъ только для одного спокойства своего духа, непостоянства Фортуны не боится, рокъ свирпостію его не устрашаетъ, презираетъ богатство и роскошь тлнну, доволенъ собою, бол никому не скучаетъ, никогда несчастнаго принужденъ не видть, противъ совсти своей говорить и длать ни чего, упрямства и жажды спорить не терпитъ, отдаленъ отъ всхъ такихъ, кто подлаго повиновенія требовать можетъ, никому не льститъ и не потакаетъ, видитъ себя въ безсиліи и въ невозможности счастливаго ближняго обидть, минувшее представляя, разсуждаетъ о настоящемъ, все попеченіе и труды о себ самомъ только иметъ, не смотря на дла другаго, гордости не знаетъ, скупость глупостію почитаетъ, роскошь — тщеславіе пустое, зависть — подлость, а лность за грхъ признаваетъ, блажитъ Творца своего непрестанно, языкъ его не затупетъ отъ пустыхъ и подлыхъ разговоровъ, безъ причины досадной или ко гнву противнаго себ не видитъ, совтуетъ съ древними учителями сидя, избавленъ отъ нападенія скучныхъ людей и глупыхъ, трезвъ и воздерженъ въ пищ, здоровья своего не теряетъ питіемъ и брашномъ, все можетъ, что хощетъ, потому что онъ ничего того не хочетъ, чего не можетъ, ложится съ покоемъ, спитъ во объятіяхъ покоя, съ радостію встаетъ съ постели, время праздно не теряетъ, мысли свои непрестанно простираетъ къ небу, ни къ какимъ вещамъ на свт желанія не иметъ, зная ихъ тлнность, воздыхаетъ только о спасеніи, смерть ожидаетъ безъ желанія и страха.’ Подумайте, ежели-бы въ моей уединенной жизни описанное здсь имлъ сокровище, сколь много бы я былъ счастливъ, жизнь моя достойна бы была зависти многихъ. Что лучше человкъ можетъ желать въ своемъ краткомъ вк, когда пріобртаетъ спокойство своего духа, искоренитъ вс страсти? Я съ моей стороны доволенъ и тмъ очень, сія покойная жизнь доводитъ меня до познанія перваго существа, отъ него-жъ все бысть на свт, и что въ короткое время начинаю чувствовать разность ныншняго моего состоянія съ прежнимъ, я ничего въ свт не оставилъ, чтобъ покой мой здсь смущало. Живучи вкъ мой, я не веселился, но всегда и всякій часъ былъ безпокоенъ, счастливъ не бывалъ и быть надежды не имлъ ни малой, искать его я почитаю трудъ напрасный, лучше въ поко дни прожити и познавать житіе свое краткое на свт, о будущей и вчной жизни помышляя.
Я уже въ моей жизни сдлалъ себ…. обелискъ съ сими словами: правость моя мя защищаетъ, оставляя свтъ, я ничего въ немъ не оставилъ, а объ счастіи помышляю согласно съ мнніемъ яснаго творца разныхъ мнній.
Счастливъ тотъ, кто никогда не бывалъ счастливъ и кто никогда не наслаждался прибыткомъ Фортуны, горестной превраты не знаетъ. Слпой, не зная свту, не тужитъ, что ночь. Когда на свт чего не знаешь, того и желать не можешь. Несчастіе тому тяжко, кто привыкъ къ лести и нг, непостоянной Фортуны презрніе тому не обидно, кто никогда себ не видалъ почтенія, цитронъ кисель во устахъ такихъ, которые привыкли вкушать сладость? человкъ жирный и здоровый больше чувствуетъ скорби въ болзни, нежели худощавый, который почти и здоровья не знаетъ. Консулъ Северіусъ, когда въ полонъ взятъ къ царю Аларику готскому, сказалъ Фортун упрямой, что она ему при конц дней его измнила: ‘о Фортуна! какъ ты члива въ твоихъ общаніяхъ, но упряма въ дйствіи, вижу, что тотъ всхъ больше несчастливе, кому ты прежде служила, и что бды и напасть тому больше тягостны, кто привыкъ жить въ счастьи, и тако обыкновенно на свт дйствіе Фортуны’. Я, не хотя задлить переводомъ оныхъ стиховъ Французскихъ, такъ ихъ здсь прилагаю, которые наилучшимъ образомъ непостоянство изъясняютъ.
А я себ написалъ стишки простые, какъ ныншнее состояніе духа моего вразумило, и при семъ къ вамъ прилагаю:
Почитаю здсь законъ, повинуясь правамъ,
Впрочемъ воленъ я живу по своимъ уставамъ:
Духъ спокоенъ, нын жизнь идетъ безъ напасти,
Всякой день искоренять учась мои страсти
И взирая на предлъ, такъ жизнь учреждаю,
Безмятежно свои дни къ концу направляю.
Не скучаю ни кому, нужды нтъ взысканій,
Счастливъ тмъ, что сократилъ дней моихъ желаній.
Тлнность вка моего нын познаваю,
Не желаю, не боюсь, смерти ожидаю.
Когда вы милость свою ко мн неотмнно
(Явите), то я счастливъ буду совершенно.
А съ моей стороны, гд-бы я ни былъ, завсегда съ почтеніемъ буду.
Кантемир Антиох Дмитриевич
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Заметки кн. Кантемира в его календаре 1728 г., Кантемир Антиох Дмитриевич, Год: 1728
  2. Программа университетских лекций по истории средних веков, Гоголь Николай Васильевич, Год: 1834
  3. Афоризмы и мысли об истории, Ключевский Василий Осипович, Год: 1891
  4. Право естественное, Куницын Александр Петрович, Год: 1820
  5. Записная книжка, 1841-1844, Гоголь Николай Васильевич, Год: 1844
  6. Материалы для ‘Обзора жизни и сочинений русских писателей и писательниц’, Языков Дмитрий Дмитриевич, Год: 1895
  7. Владимир Соловьев, Величко Василий Львович, Год: 1904
  8. Записная книжка, 1846-1851, Гоголь Николай Васильевич, Год: 1851
Электронная библиотека