Письма Наташе, Куприн Александр Иванович, Год: 1920 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 8 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Куприн А. И. Пёстрая книга. Несобранное и забытое.

Пенза, 2015.

ПИСЬМА НАТАШЕ
(Роман в письмах)

Письмо первое.

Востроглазая Наташа

Съела сердце Куприна,

Очевидцы: дядя Яша

И его жена.

Письмо второе.

Очаровательный Ashatan уехал, а на другое же утро — солнце, весеннее небо, сухие тротуары, аэропланы над городом — и уже теперь по-настоящему весенний аромат. Но… призываю в свидетели автора неба, солнца и прочих чудес — мне милее были последние дни с дождем, туманами, снегом и даже с лужами, из которых брызги летели на удивительнейшие в мире сапожки из желтой кожи, на 64-х парной шнуровке, работы единственного в мире сапожника Вилькуляйнена (покупайте только там!!!) на Alexanderinkatu в Гельсингфорсе.

Что я не мог проводить прелестного Ashatan’a на вокзал, в этом он пусть простит своего верного и неизменного слугу, преданного ему по гроб жизни. В извинение я мог бы рассказать длинную, скучную, кислую историю о добровольном заточении свободного духа в аптекарский пузырек. Но всегда были мне противны жалкие интеллигенты, плачущие на коленях перед женщиной или в дружеский жилет.

Признаюсь, тоскливо мне без милого, строгого Ashatan’a. Кажется, надолго останется мне единственной отрадой одинокое изучение этнографии — снизу — от орудий каменного века — и до-верха — до древней китайской культуры. В здешнем музее есть предметы, подолгу приковывающие мое внимание: военные формы и ордена, собрания глиняной утвари и рыболовных снарядов, витрины с крестьянскими костюмами, старинные часы, с подбоченившимися фигурами в виде футляра, особенно же последний церковный отдел, где есть старинные католические облачения и образа 14 столетия. В музее тихо, пахнет скипидаром, я стою, смотрю подолгу и думаю о прошедших временах, и голова у меня тихо-тихо кружится.

Вот почти все. Сердитесь ли на меня? Крепко жму Ваши обе добрые, спокойные, чудесные руки. A propos, на большом пальце правой руки Вы слишком много обнажаете маникюром ноготь: получается белое пятно, слегка бросающееся в глаза. Прошу прекратить.

Истинно и искренно Ваш
Александр

PS.

Раньше я замечал, что в других городах в такие весенние дни на улицах появлялась пропасть хорошеньких женщин, точно они падали с неба вместе с теплом и светом. Вообразите: теперь ни одной! Что это? Климат? Раса? Или просто то, что здесь нет Вас?

Увидимся ли?

Письмо третье

Ура, Наташа! Браво, Наташа! Наташа — прелесть! Наташа — красота! Добрая Наташа! Милая Наташа! Любимая Наташа! Чудесная, необыкновенная, волшебная Наташа! Наташа — Божество! Наташа! Наташа! Наташа! Наташа! Наташа! Небо, земля, деревья, облака, камни, звери, я вам говорю — Наташа! И еще миллион раз — Наташа!

Как Вы сумели меня сделать самым восторженным счастливцем на свете и всего лишь одной строчкой в письме: ‘Когда Ashatan, то — это будто не ко мне’. Очаровательная На-та-ша! (Слышите ли, с каким наслаждением я произношу каждый слог Вашего имени?). Вот Вам первый признак того гипноза на расстоянии, той телепатии, т. е. переноса мысли, о которых я Вам говорил. Я сам, когда писал Ваше имя навыворот, то думал: ах, неприятно, точно не к ней…

Наташа! Ваше имя напоминает мне черные спелые южные черешни. В них запах миндаля.

А письмо Ваше пахло розой. Я его, от нетерпения, одновременно читал и вдыхал в почтамте у окна. Какой-то финн издали глядел на меня косо, подозрительно и завистливо. Бедный! Он думал, что мне пишут о съестном.

Наташа! Вот мои стихи о музее. Кажется плоховато?

На дворе и шум и блеск весенний,

Но в музее, важности полна,

Сон веков, племен и поколений

Гулкая покоит тишина

Длинных зал пустынны анфилады.

Никого. Лишь мы с тобой вдвоем —

Праздные влюбленные номады —

Меж колонн торжественных идем.

‘От орудий каменного века

До прелестных севрских bagatelles

Всё придумал гений человека

Лишь для Вас, для Вас, Mademoiselle’.

Шутке рассмеясь, ты оглянулась,

И к устам моим совсем слегка

Быстро и случайно прикоснулась

Пламенная девичья щека.

Не красней так ало, моя радость,

Трепетных ресниц не опускай,

Поцелуя глубину и сладость

Дай испить мне дорогая, дай!

Рот твой рдеет, как цветок граната,

И прекрасен взор.

Остальное в мире…

Остальное не вытанцовалось. Пришли чужие. Я думаю, что в общем не следует продолжать это стихотворение, в печать и вовсе нельзя. Как Вы думаете, Наташа?

Кроме того: не обижайтесь. Со стороны можно подумать, что мы с Вами — и в самом деле — целовались в Музее. Не правда ли? Конечно, мы были погружены в давно ушедшие века. Но меня соблазнила на эти стихи вся обстановка. Музей. Тишина. Незримые тени… Двое. Вот и создался мечтаемый образ. К Вам, несравненная Наташа, этих стихов даже в мыслях я обращать не дерзаю.

Но все-таки Ваш
А. К.

Письмо четвертое.

Милая Наташа, да будет благословенно Ваше имя и всегда будет легок каждый Ваш шаг на земле!

У нас говорят, что Вы скоро уезжаете в Берлин. Утверждают, что на днях. Я хотел бы услышать об этом несчастии из первоисточника, из Ваших блаженных уст. Говорят также, что Вы в Гельсинки пробудете всего лишь до поезда.

Не удивляйтесь, если в эти немногие минуты Вы найдете меня веселым. От одной мысли не видеть Вас душа моя раздирается на части. Жизнь теперь так швыряет людей, что, может случиться, мы никогда больше не встретимся. Конечно, я не захочу при Вашем триумфальном отъезде играть роль похоронного пугала. Но если б Вы знали, как много Вы увезете с собою того, что составляет мою единственную радость!

Нет, я не умею писать! Теперь воскресенье. Я нарочно пришел в редакцию, зная, что там никого нет, с целью сказать Вам что-то очень большое и красивое. И, правда, никого нет… Но за стеною маленькая рыженькая поповна играет на рояле и поет. (В первой половине этой фразы она закончила ‘Мой уголок’, а теперь катает ‘Стеньку Разина’). Бог с ней, у нее крошечный перочинный голосишко. Но пошлый мотив и пошлые слова парализуют мою мысль.

Разбираете ли Вы мои каракули? Что я так плохо пишу, виноваты формат и цвет бумаги, а также писание ежедневных статей. Но кроме того — как бледно и немощно человеческое слово! И еще кроме: Вы сами, разрешив мне писать, ограничили меня пределами ‘Толкового письмовника для благородных девиц’. Но у меня кружится голова от тех слов, которых я не смею ни вымолвить, ни написать…

Какое на Вас было прелестное платье с короткими рукавами! И отчего я не могу украсть из музея черепахового гребня времен Александра I? Отчего, Наташа, мы так мало были вдвоем? Отчего, моя радость, красота и наслаждение, не захотел бог скрестить наши пути иначе, вопреки ужасным законам времени?

Становлюсь на колени. Благоговейно целую край Вашего черного платья. Но тотчас же, зная свои обязанности, покорно сажусь на задние лапы и — какая умница! — гордо держу в зубах Вашу перчатку.

Каждое мгновение
Ваш А.

PS. Натан мудрый! Если Вы захотите меня порадовать немного-немного, совсем немного ласковым письмом, то знайте твердо, что Ваши серьезные письма я, прочитав и понюхав, немедленно уничтожаю, закрепив сначала в памяти. Несерьезные уничтожаю мгновенно.

Письмо пятое.

24 — III

Вы, конечно, знаете, кроткая Наташа, что такое циклон, или тайфун? Это такой ужасный ураган, который проносится над материками и морями и исчезает в пространстве, оставив за собою разбитые корабли, разрушенные дома, истребленные леса и т.д.

Этим циклоном были Вы, нежная Наташа. О, сколько опустошений произвело Ваше краткое пребывание в Гельсинки! M. Bekot ударяет себя левой рукой в грудь, правую простирает вперед и декламирует:

Oh! Vous souvenez vous ce soir…

И тянет мелодичное а-а-а, и мечтательно зажмуривает глаза. Милый старик! Он уехал. Я его проводил. Вам сердечный привет-с!

Маэстро Леви уныл и томен. Вздыхает. Спросите : ‘Что с вами?’. Отвечает меланхолическим писком: ‘Пи-и!’.

Вспоминает о Вас. ‘Что же Наташа, — рассуждает он, — Наташа еще слишком молода. У нее нет глубокого взгляда на вещи и явления’.

Я сочувственно поддакиваю. Ни за что ему не признаюсь, что мне-то именно больше всего и нравится, что Наташа так молода, так свежа, так мило эгоистична и так — несмотря на врожденное благоразумие — далека от bas bleu.

Р-у супруга сделала две-три сцены. Он блеял, как барашек. Он — хороший. Я… но о себе ничего не буду говорить. Я пишу письма и опускаю их в ящик. И даже не смею надеяться получить на них ответ. А вдруг получу?

Вы мой Идол с позлащенными коленями, с бриллиантом во лбу! Я пишу на бумажках мои молитвы, нанизываю бумажки на стержни молитвенной машины, привожу эту машину в кругообразное движение, а сам раболепно распростираюсь ниц на персидском ковре, произнося тысячекратно Ваше имя — прямо и наоборот.

Ваш Александр.

Редакция. Солнце. Кругом что-то говорят. Все убеждены, что я пишу умную статью.

К черту статьи, к черту ум! Милостью бога на дворе весна, а у меня в сердце любовь. Любовь — изумительно глупое и святое слово.

А.

* * *

Вы думаете, Наташа, что мне хоть сколько-нибудь интересно писать мои статьи? Меня занимает только одна мысль: пусть Вы, прочитав одно из моих бестолковых писем, улыбнетесь. А больше меня ничто на свете не интересует. Весна, солнце, отворенное окно и в нем — Ваше милое смеющееся лицо.

Р. показали мне Ваше письмо. Если в нем одна фраза относится косвенно и умышленно ко мне — бесконечно благодарю. Хотя что Вам стоит сказать, что в этом месте письма Вы менее всего думаете о Вашем рабе и пленнике?

Едете ли в Германию? Остановитесь ли на минуту в Гельсингфорсе? Мы еще не видели музея на о. Ф… (название острова неразборчиво — примем К.Т.). (Туда будут ходить пароходики, но можно и на трамвае). Мы еще не были в зверинце. Мы еще не были в Brusparke. И хорошо было бы нам сесть в двухместный аэроплан и полететь на высоте 1200 метров: единственная позиция, в которой я сумел бы найти настоящие, живые слова и пламенные образы.

Воображаете ли Вы, Наташа, как объясняются в любви конторщик и конторщица фирмы ‘Фишман и Сын, торговля голландскими селедками’: она за Ремингтоном, он за Гроссбухом?

Поиграйте, Наташа, что-нибудь на рояле и спойте немножко. Я издали Вас мысленно послушаю.

Будьте, очаровательница, здоровы и благоразумны. Не шалите. Не позволяйте за собой ухаживать (это так неприлично!). Слушайтесь моих советов. Я никогда дурному не научу. Одевайтесь теплее. Март и апрель — самые предательские, провокационные месяцы.

Не могу писать. Сейчас помчусь на почту. А вдруг мне есть письмо?

Целую Ваши руки. Можно?

А.

Письмо шестое.

Вечное.

‘Ты смешон с седыми волосами…’

Что на это я могу сказать?

Что любовь и смерть владеют нами?

Что велений их не избежать?

Нет, я скрою под учтивой маской

Запоздалую любовь мою…

Развлеку тебя забавной сказкой,

Песенку веселую спою.

Локтем опершись на подоконник,

Смотришь ты в душистый темный сад.

Да. Я знаю. Молод твой поклонник.

Строен он, и ловок, и богат.

Все твердят, что вы друг другу пара,

Между вами ровно восемь лет.

Я тебе для праздничного дара

Присмотрел рубиновый браслет.

Жизнью новой, легкой и пригожей

Заживешь в довольстве и любви…

Дочь родится на тебя похожей —

Не забудь же: в кумовья зови.

Твой двойник! Мечтаю я заране:

Будет ласкова ко мне она.

В широте любовь не знает граней,

Сказано — ‘как смерть она сильна’.

И никто на свете не узнает,

Что годами, каждый час и миг,

От любви томится и сгорает

Вежливый, почтительный старик.

Но когда потоком жгучей лавы

Путь твой перережет гневный рок,

Я с улыбкой, точно для забавы,

Благодарно лягу поперек.

Ал. К.

1920 г.

ПРИМЕЧАНИЯ

Послания написаны в Гельсингфорсе (ныне Хельсинки, столица Финляндии) в период пребывания Куприна в эмиграции, на что в них есть прямое указание. Время написания — весна 1920 г. Адресатка по имени Наташа неизвестна. Письма носят отпечаток некоторой шутливости. Опубликованы в газете ‘Литературная Россия’ (1970, 1 января) Е.С. Хохловым, входившим в круг знакомых Куприна. По сообщению публикатора, письма были напечатаны в парижском ежемесячнике, но сам Хохлов пользовался приобретенной у букиниста в Париже рукописной книжечкой, в которой почерком Куприна были сделаны эти записи под криптонимом ‘А.К.’ По мнению Хохлова, ‘пламенные письма к Наташе — сплошная беллетристика, но по-купрински прекрасная и сочная’. Составитель настоящего сборника также считает, что на эти письма с вкрапленными в них стихами следует смотреть не как на эпистолярное наследие писателя, а как на некое беллетристическое произведение в форме ‘романа в письмах’.

1-е послание представляло собой шуточную записочку в форме четверостишия. Эпистола под No 6 не является письмом в обычном значении этого слова. Это написанное рукой Куприна стихотворение.

— Ashatan — имя Наташа, написанное наоборот.

— Alexanderinkatu — улица Александровская в Гельсингфорсе.

— A propos, на большом пальце правой руки Вы слишком много обнажаете маникюром ноготь — (франц.) — кстати.

— Вот мои стихи о музее &lt,…&gt, На дворе и шум, и блеск весенний — стихотворение ‘В этнографическом музее’ создано в период эмиграции в Финляндии, опубликовано в газете ‘Новая русская жизнь’ (Гельсингфорс). — 1921. — 30 июля. — No 171.

— номады — кочевники.

— до прелестных севрских bagatelles — безделушки. Куприн имеет в виду фарфоровую мелкую пластику, которую производили в г. Севре.

— Mademoiselle — (франц.) — барышня, девушка.

— Oh! Vous souvenez vous ce soir… — О, вы помните этот вечер…

— далека от bas bleu — синий чулок.

— Мы еще не видели музея на о. Ф… — название острова в рукописи неразборчиво.

— она за Ремингтоном — первая печатная (пишущая) машинка (1873, изобретатель Шоулз) производилась американской оружейной фирмой Ремингтона.

— ‘Вечное’ (‘Ты смешон с седыми волосами…‘) — стихотворение ‘Навсегда’. Перевод из Д. Кардуччи. Под названием ‘Вечное’ опубликовано в газете ‘Новая русская жизнь’ (Гельсингфорс). — 1920. — 16 марта. — No 62, под названием ‘Навсегда’ — в журнале ‘Отечество’ (Париж). — 1921. — No 3, под названием ‘Вечно’ — в газете ‘Общее дело’. — 1922. — No 531.— 1 января, под названием ‘Навеки’ — в казачьем журнале ‘Станица’ (Париж). — 1932. — No7.

— Сказано — ‘как смерть она сильна’ — цитата из книги ‘Песнь Песней’.

Печатается по: Литературная Россия. — 1970. — 1 января.

ПИСЬМА НАТАШЕ(Роман в письмах)