Письма Михаила Разумного, Евреинов Николай Николаевич, Год: 1949 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 26 минут(ы)

Мнемозина. Документы и факты из истории отечественного театра XX века. Выпуск

М.: ‘Индрик’, 2019.

Письма Михаила Разумного Николаю Евреинову (1926-1949)

29 июля 1926 г.
Berlin

Дорогой и многоуважаемый Николай Николаевич!

Посмотрев на подпись в конце этого письма, Вы можете подумать, что оно пришло к Вам с того света. На самом деле я нахожусь гораздо ближе к Вам, а именно в Берлине. Был в Китае, Индии, Египте, Суматре и дополз, наконец, до Европы.

Для того чтобы не задерживать Вас, дорогой Николай Николаевич, чтением моего письма, я сразу приступлю к сути. Я обращаюсь к Вам с просьбой о содействии. Дело в том, что, приехав в Берлин, я увидел, что ни здесь, ни где бы то ни было в Европе я не смогу применить свои силы для работы в театре, ибо таковых здесь не имеется. Узнав о том, что Вы в Америке, читал в газетах о Вашем заслуженном успехе²⁸, я решил просить Вас помочь мне устроиться в один из еврейских театров²⁹. Еврейским языком я владею. Обо мне как об актере Вы знаете больше, чем кто бы то ни было, и если есть нужда в таком актере, как я, я очень прошу Вас, Николай Николаевич, уделить из своего занятого времени несколько минут, чтобы замолвить словечко за меня.

Мне не приходится говорить о себе как об актере, но я большой работник и думаю, что быстро сумею ассимилироваться в новой для меня обстановке. Во всяком случае, я приложу все усилия для того, чтобы на деле заслужить Вашу рекомендацию и оправдать ее. Кроме множества всяческих игранных ролей, у меня большой классический репертуар (в частности, Чацкий и Хлестаков. Последний лучше, крепче), а также большой опыт в исполнении еврейских ролей. ‘Самое главное’ у меня тоже играно³⁰.

Милый Николай Николаевич! Я Вам должен признаться, что я совсем не мастер писать письма, особенно такие, в которых приходится излагать какую-либо просьбу.

При всем разнообразии ролей, которые мне приходилось играть и на сцене, и в жизни, до сильно драматической расстреливаемого каторжника, я никак не могу усвоить себе правильный тон для роли просителя.

Вы большой человек, чуткий, и Вы прекрасно учтете это обстоятельство в случае, если пожелаете оказать мне эту услугу.

Когда-то я имел счастье оказать Вам небольшую услугу с визой, и это особенно придает мне смелость рассчитывать, дорогой Николай Николаевич, на то внимание с Вашей стороны, на которое я сейчас очень рассчитываю. Еще раз повторяю, Николай Николаевич, что в работе я сумею оправдать Вашу рекомендацию.

Если результаты от этого будут благоприятные, я прошу Вас известить меня телеграфно, хотя бы от имени руководителя театра, ибо меня очень интересует работа с Вами в ‘Самом Главном’. Визу в Америку я имею, так что я мог бы быстро смотаться и, договорившись об условиях, выехать немедленно. Посылаю Вам на всякий случай мои фото.

Шлю Вам, дорогой Николай Николаевич, мой сердечный искренний привет и прошу Вас поверить моей глубокой преданности Вам, даже если бы это предприятие не удалось. Привет Вам от моей жены А.П. Чаадаевой.

Михаил Разумный

Berlin W. Lutherstrasse 2 bei Bernstein

M. Razumny

Автограф.

1 сентября 1926 г.
Berlin

Приношу Вам свою сердечную благодарность, дорогой Николай Николаевич, за то, что так скоро ответили на мое письмо.

Спешу ответить Вам на поставленные мне вопросы:

1) Независимо от того, могу я ждать долго или нет благоприятного от Вас ответа, я буду ждать, ибо еврейский театр это то, что меня в настоящее время особенно привлекает. Вы знаете, как за последние годы зачах и одряхлел русский театр. Не знаю, как другие артисты отнеслись к этому, но меня это ‘безтеатрие’ совершенно оторвало от русской сцены.

В еврейском театре, молодом, ищущем, я убежден, вновь сумею загореться, вновь сумею найти себя и проявить максимум своего творчества. Вот причина, почему я так стремлюсь к еврейскому театру.

2) Английский язык знаком мне немного, хотя бы потому, что, прожив год в Китае, я успел немного в этой области.

Правда, теперь, нажимая на немецкий, я отошел от английского, но уже сейчас после получения от Вас письма я взялся за работу и потому думаю, что через два или три месяца по приезде в Америку смогу и в этом отношении удовлетворить тем требованиям, которые будут мне предъявлены.

3) Ни с кем в Америке я в переписку не входил, ибо, насколько мне известно, у меня близких знакомых или друзей, кроме Вас, там нет.

4) Что касается Вашего последнего вопроса — о деньгах — признаюсь, он меня немного смутил. Я полагал, что в случае, если удастся устроиться и получить контракт, то автоматически будет выслан соответствующий аванс, как это делается обычно. Впрочем, я не совсем хорошо знаком с этим вопросом в местных условиях. Во всяком случае, я полагаю, что это не будет причиной наших разногласий.

Вот, дорогой Николай Николаевич, ответы на все заданные Вами вопросы. Теперь буду ждать с нетерпением весточки от Вас. Я буду счастлив, если Ваши хлопоты увенчаются успехом и если по приезде в Америку я своими посильными трудами и знаниями сумею внести и дополнить Вашу работу, работу большого художника, тогда я думаю, что нам удастся организовать большое самостоятельное и настоящее дело.

Во всяком случае, я считаю себя Вашим должником, дорогой Николай Николаевич, и думаю, что в дальнейшем я сумею привести Вам искренние доказательства моей признательности за память обо мне.

Моя жена Анастасия Петровна [Чаадаева] присоединяется к моему искреннему привету и лучшим пожеланиям, которые я Вам посылаю.

Ваш М. Разумный

Berlin W. Lutherstr. 2 bei Bernstein Germany

Автограф.

А.А. Кашина-Евреинова:

Увы, несмотря на хлопоты мужа, а главное, наш довольно скорый отъезд из Нью-Йорка, выписать Разумного не удалось, как и достать для него нужный контракт: в Америке он был совершенно неизвестен.

Переписка сама собой прекратилась.

1933 год, мы твердо осели в Париже, завели свою квартиру (пьесы мужа шли по всей Европе), но понемногу кризис американский перекинулся и в Париж, и театры стали делать плохие сборы, а фильмовые антрепризы лопались одна за другой. В воздухе чувствовалась тревога. Экономический кризис маячил на горизонте. Из Германии бежали толпы евреев во Францию.

В один прекрасный день звонок по телефону. Мужа тоже не было дома.

Отвечаю: у телефона его жена.

— Здравствуйте, Анна Александровна! Звонит Михаил Разумный.

— Ах, как я рада.

— Только я звоню вам не из Европейской гостиницы, а из паршивенького отельчика с бульвара дю Тампль! (Бедный еврейский квартал Парижа)³¹.

— Тем не менее, очень рада вас слышать.

— И к себе вас пригласить уж никак не могу!

— Тогда я вас приглашаю обедать к нам!

— Буду бесконечно рад встретиться снова с вами!

Мы стали часто видеться. Разумный был очень несчастен и беден, так, как умеют быть бедными евреи. Но ни шарма своего, ни присущего ему юмора он не потерял: в Германии он женился на очень милой немке-арийке, научил ее еврейскому языку, и она покорно последовала за ним в тяжелый путь эмиграции. Разумный все время подзуживал Евреинова устроить спектакли вроде ‘Кривого зеркала’ для парижской эмиграции (французским языком он совсем не владел). Ему хотелось и поиграть по-русски, а главное — заработать. Уж точно не помню, как произошла встреча Разумного с Ек. Рощиной-Инсаровой³², замечательной актрисой, когда-то звездой Императорских театров. Она в это время давала уроки и ставила спектакли с некой Костровой³³, ‘актрисой в кавычках’. Кострова воспламенилась идеей поработать с Евреиновым и вскоре достала некоего мосье Жакоба, дохлого французика, но с деньжонками. Театр назвали ‘Бродячие комедианты’. Первый спектакль оказался восхитительным, незабываемым. Для начала шла маленькая пьеска Мюргит (сестры Тэффи)³⁴, потом переводная немецкая пьеска ‘Конец в начале’ (это все для Костровой), затем с Рощиной и Разумным евреиновский шедевр в 1 акте ‘Муж, жена и любовник’ и под конец ‘Гастроль Рычалова’ с премьершей Музыкальной драмы М.С. Давыдовой³⁵ и премьером Мариинского театра Г. Поземковским³⁶. Успех был потрясающий. ‘Да и не удивительно, — повторял муж, — при такой труппе можно завоевать весь мир!’

Но увы! Это не удалось. Кострова зверски завидовала успеху пьес, в которых она не играла, и с трудом согласилась достать деньги на следующий спектакль, где потребовала себе больших ролей.

Поставили ‘Эволюцию драмы’ Гейера³⁷ и Евреинова, который написал заново последнюю часть — пародию на советскую драматургию. (Конечно, Костровой было невозможно состязаться с Рощиной, игравшей как пародии на Чехова, так и в советской драматургии с совершенно исключительным юмором.) А под конец дали евреиновскую ‘Школу этуалей’, где Разумный — директор и Рощина — учительница-холера были неотразимы по комизму. Программа имела почти тот же успех, что и первый спектакль, но Кострова не захотела снимать на дальнейший сезон³⁸, и антреприза ‘повисла в воздухе’. <...>

Евреинов делал все возможное, чтоб помочь ему, вплоть до того, что Миша получал авторские за ‘Гастроль Рычалова’ (русский автор пьесы³⁹ все равно не мог бы получить). Как сосьетер французского Союза драматургов Евреинов ‘протащил’ туда и Мишу.

3
[Расписка]

14 июня 1934 г.
Paris

Получено от Н.Н. Евреинова, согласно данным бюллетеня от 14 июня 1934 года,

Общества драматических писателей во Франции, авторские тантьемы⁴⁰ за ‘Гастроль

Рычалова’, пьесу, сыгранную в театре ‘Бродячие комедианты’, в сумме 73 фр. 23 сант.

М. Разумный

Автограф.

А.А. Кашина-Евреинова:

Наступало лето, и Миша решил, собрав несколько актеров, поехать с репертуаром ‘Бродячих комедиантов’ в лимитрофные государства⁴¹. Рощина и Евреинов наотрез отказались от этой рискованной (в артистическом смысле) поездки.

22 июня 1934 г.

Дорогой Николай Николаевич!

От [нрзб.] вечера 28-го.

Я вчера говорил с Анной Александровной о том, что я и сам не знаю, на каком я небе. Выехать мы должны 26-го, если не достану денег, тогда все пропало и должен остаться. Узнаю об этом в последний момент, так что и не знаю, что Вам сказать. Во всяком случае, дня через два будет все известно. Целую и привет.

Ваш М. Разумный

Автограф.

[Почтовая открытка]

9 июля 1934 г.
[дата по штемпелю]
Каунас

Дорогой Николай Николаевич!

Очень жалею, что не успел с Вами проститься перед отъездом. До самого последнего дня не знал, едем мы или нет. Когда выехали, думал, что кончились наши муки.

Въехали в Ковно в траур по Бялику⁴². Не успели [приехать] и сразу мордой об стол. Прекратили спектакли на неделю⁴³. Можете себе представить, какой ужас. В воскресенье кончаем здесь, а затем в провинцию. Оттуда обратно. Черкните мне сюда, буду рад получить весточку от Вас.

Горячо обнимаю Вас и Анну Александровну.

Ваш М. Разумный

Автограф.

5 августа 1934 г.
[дата по штемпелю]
Hotel ‘Rambynaz’
Kaunas

[Почтовая открытка]

Дорогой Николай Николаевич!

Вашу открытку получил только что, приехав из провинции. Спасибо, что не забыли. Пока наши дела плохи. Из-за траура по Бялику сорвали Ковно. В Польшу виз не дали. Ждем у моря погоды — виз на Румынию. Словом, паршиво. Как у Вас? С дрожью вспоминаю Париж⁴⁴. Там было еще хуже. Пожалуйста, дорогой Николай Николаевич, сообщите мне адрес Костровой. Я ей писал, но думаю, что неправильно написал адрес. Напишите мне подробно, как Вы живете, и есть ли у Вас шансы улучшить как-нибудь жизнь. Сердечно приветствую Вас и милую Анну Александровну.

Ваш М. Разумный

Автограф.

10 августа 1934 г.
Hotel ‘Rambynas’
Kaunas

Дорогой Николай Николаевич!

Очень рад получить Ваше письмо. Спасибо большое за милые сердечные строчки. Пишу Вам подробно о наших злоключениях. В Польшу и Литву нас не пустили. Румыния начинается 17-го сентября, а пока скулим и грызем локти. Часть труппы естественно разбежалась, потому что нужно дело начинать и организовывать сначала. Так-то пока живем ‘по-парижски’.

Ваша мысль о театре правильна. Совершенно ясно, что расчеты только на русскую публику делать нельзя. А такой театр, понятный и иностранцам, — здоровое и выгодное дело.

Для этого, на мой взгляд, нужны большие деньги и настоящий импресарио. Таким образом можно дорваться до Америки и вообще иметь театр на всю жизнь. Я не понял, почему Вы не сговорились с Греаниным⁴⁵. Вы считаете, что 60 000 фр. мало?

Что касается меня, дорогой Николай Николаевич, то если можно будет предположить, что с этим делом можно будет прилично существовать, то я, пожалуй, брошу свои еврейские эксперименты⁴⁶ и снова брошусь в Ваши объятия. Я устал от этого экзотического окружения. Какие-то [странные], непонятные и чужие люди. Еще раз благодарю Вас, дорогой Николай Николаевич. Я тоже Вас очень, очень люблю. Я всегда с удовольствием вспоминаю часы работы и досуга, проведенные с Вами.

Мы с женой горячо обнимаем Вас и милую Анну Александровну и ждем от Вас весточки.

Пишите, как получится дело. Так или иначе, меня очень интересует дело. Еще раз целую Вас обоих.

Ваш друг М. Разумный

Автограф.

А.А. Кашина-Евреинова:

Как видно из писем, поездка провалилась, и Миша вернулся в Париж угнетенный и совершенно обескураженный⁴⁷. Часто приходил к нам обедать (пешком за 6-7 километров!), и я украдкой совала несколько франков в карман его пальто (наши дела тоже были не из блестящих в этот момент). При следующей встрече он лукаво улыбался, говоря: странное дело: выходя от вас, всегда нахожу что-то приятное в кармане. <...>

Наконец, ранней весной 1936 года Мише удалось пристроиться к поездке Пражской группы Художественного театра в Нью-Йорк⁴⁸. Антреприза Леонидова⁴⁹. (Играл какие-то совсем малюсенькие роли, но его давняя мечта — попасть в Америку — наконец осуществилась.) После коротких гастролей театра (не очень успешных!) труппа распалась — часть вернулась в Париж, а остальные остались в Нью-Йорке. Вот отрывок из письма помрежа труппы Очередина⁵⁰ к Евреинову, где он рассказывает, как Разумный ‘ставил’ в Нью-Йорке спектакль ‘Бродячих комедиантов’ (полный унизительный провал): ‘Думается мне, что ‘Рычалов’ даже на русском языке мог бы здесь идти да идти. Но из всего ‘Рычалова’ остался Разумный (который тоже был не в ударе, да и мудрено: ему было, думаю, больше чем неприятно) да, пожалуй директор — Зелицкий⁵¹. Остальные же все — не стоит о них и говорить. Старался Хмара⁵², но у него не было ни голоса Океанского⁵³, ни достаточно репетиций. Вообще никакой слаженности, никто не знал что делать. <...> Мне искренне жаль Разумного, хотя к жалости примешивается и некоторая доля злости: совсем не делать или делать как можно лучше. Но мне казалось, что и сам он был в сквернейшем настроении из-за этого жалкого ‘Рычалова’ — пародии на пародию’.

5 марта 1935 г.
Нью-Йорк
‘Анзония’

Дорогой Николай Николаевич!

Наконец собрался Вам написать. Я очень жалею, что так и не удалось с Вами повидаться перед отъездом⁵⁴. Были неприятности и как раз в тот день, когда я должен был к Вам прийти. Все оказалось собачей ерундой.

От New York’а я в восторге. Здесь все же лучше, чем где-либо в Европе, так что если мне удастся устроиться с правом жительства, то я не против вообще здесь остаться. Желание так велико, что я даже начал изучать английский язык. Пока еще не предпринимаю ничего насчет ‘Бродячих комедиантов’, ибо работы по горло, но все же понемногу щупаю почву⁵⁵. Здесь есть актеры: Бакланова⁵⁶, Сусанин⁵⁷, Далматов⁵⁸ и всякие другие. Полагаю, что нужно связаться с ними и через них найти предпринимателя, так что, если приедете Вы и Екатерина Николаевна [Рощина-Инсарова], можно будет с тремя программами продержаться пару месяцев, а там провинция. И вообще у меня такое впечатление, что даже обыкновенная труппа, драматическая, имеет шанс здесь постоянно играть.

Думаю в течение лета хорошенько нажать и надеюсь, что дело выйдет. Нашел здесь массу родственников. Дяди все очень милые, но совсем не ‘американские’. Миллионов нет.

Как у Вас? Какие планы? Как Вы насчет организации летом кабаре? Напишите, дорогой Николай Николаевич.

Горячо обнимаю Вас, дорогой друг, и милую Анну Александровну, помню Вас и люблю. Мой сердечный привет Екатерине Николаевне. Я написал ей, но не получил ответа.

Ваш М. Разумный

Автограф.

22 апреля 1935 г.
Бостон

Мой дорогой друг Николай Николаевич!

Получил Вашу открытку с упреками по моему адресу и загрустил. Жалко мне и обидно стало, что у нас с Вами, старых испытанных друзей, могут случаться такие досадные недоразумения, ибо то, что нам не удалось как следует проститься, случилось не по моей вине. Вы уже знаете, что перед самым отъездом из Парижа были получены телеграммы о том, что мы должны ехать в Америку, и узнал я об этом за час до того, как должен был побывать у Вас. Это перевернуло все мои планы и не дало мне возможности как следует проститься с Вами. И поверьте мне, дорогой друг, что я не меньше пострадал от этого, ибо я Вас очень люблю, ценю Вашу дружбу и очень привязан к Вам. Это я Вам доказывал неоднократно в течение нашей долголетней дружбы.

И потому мне было бы очень больно, если бы между нами пробежала черная кошка.

Поверьте, мой дорогой друг, что я Вас искренно и всегда люблю и я уверен, что мы с Вами еще встретимся и будем всегда друзьями. Теперь напишу Вам о себе. Америка мне очень понравилась. Приняли меня очень радушно. Здесь у меня оказалась целая бездна родственников, и потому уезжать отсюда не хочу. Ношусь с мыслью об организации здесь своего еврейского театра. Начинаю нащупывать почву. На днях появилась в ‘Vorwrts’e’ обо мне огромная статья⁵⁹, и это первый пробный камень.

Страшно хотелось бы перетащить Вас сюда. Буду пытаться. Здесь все-таки лучше, чем в Европе.

Моя работа в нашем театре протекает нормально, за исключением того, что и с Павловым⁶⁰, и с Греч⁶¹ отношения вконец испорчены. Это тупая и наглая бездарь, не обладающая никакими качествами, кроме нахальства и гонора. С удовольствием вспоминаю работу с Вами. С Чеховым⁶² я в прекрасных отношениях — мы очень подружились, и я очень полюбил его за талант и человечность.

29-го возвращаемся в New York, играем там одну неделю, а потом пролонгация (не наверное), от которой я отказался, ибо жалованье скостили, и я хочу, пока не жарко, сделать свой спектакль, который, я рассчитываю, даст мне возможность просуществовать лето до открытия своего театра.

Так вот жду от Вас весточки и хочу быть уверенным, что Вы на меня не сердитесь и что мы по-старому друзья.

Горячо обнимаю Вас и милую Анну Александровну и Екатерину Николаевну. Получил от нее сухонькое письмецо.

Все же передайте ей, что я ее очень люблю и часто, часто вспоминаю ее дружбу на фоне этой парижской пошлости и бездарности.

Ваш М. Разумный

Автограф.

3 августа 1935 г.
Нью-Йорк

Мой дорогой друг, Николай Николаевич!

Давно уже мы с Вами не беседовали. Слышал и читал о Вашей поездке в Прагу⁶³. Ну, как сошло? Надеюсь, хорошо. И заработали ли?

Здесь выглядит немного хуже, чем в начале.

Знаете, когда получаешь еженедельно жалованье, пусть даже и пустяковое, кажется каждый город привлекательным. Теперь же, когда денег нет, выглядит здесь как-то по-парижски.

Шансов на то, чтобы открыть здесь еврейский театр, как я его себе представляю, на этот сезон нет почти никаких.

Нужны деньги, и большие, а где их взять, пока не знаю.

Думаю попробовать поставить спектакль из репертуара наших ‘Бродячих комедиантов’. Очень прошу Вас, дорогой друг, прислать мне несколько пьес из нашего репертуара. Хочу пощупать, и если дело пойдет, то Вы не сомневайтесь, что я постараюсь и Вас перетащить. Я хотел бы поставить:

‘Судьба мужчины’

‘В кулисах души’

‘То, чего не было’

‘Начало в конце’

‘Эволюция драмы’

Я надеюсь, мой дорогой друг, что Вы мне по старой испытанной дружбе не откажете в моей просьбе, и обещаю Вам, что, если дело сдвинется, сейчас же печать Вам пересылаю и авторские.

Горячо обнимаю Вас и милую Анну Александровну.

Ваш всегда преданный друг

М. Разумный

Мой адрес M. Rasumny 583 Riverside Drive apt. 62 New York City USA

Автограф.

12 декабря 1935 г.
Нью-Йорк

Дорогой друг Николай Николаевич!

Только теперь получил Вашу открытку от сентября. Три месяца нужно было, чтобы почта меня нашла. Поистине американский темп! А я уже и не знал, что и думать. Как Вы живете, дорогие мои? Часто о Вас вспоминаю и болею за Вас душой, ибо чувствую по себе, как тяжело биться на чужбине. Сделал несколько попыток сыграть наших ‘Бродячих комедиантов’⁶⁴, но пока кроме чести ничего не видать. Не хватает людей, которые могли бы заинтересоваться и двинуть дело вперед. Приходится все делать кустарно, и потому никакого толку не выходит. Но я не теряю надежду и собираюсь перекинуться на английский язык. Умудрился сыграть ‘Хаима Клотца’ по-английски. Вышло хорошо и здорово смешно.

О Балиеве: никогда он меня не приглашал: некуда. Театра у него нет и не будет⁶⁵. Человек конченый. И никогда я не собирался выступать у него. Он несколько раз предлагал соединиться с ним, но меня это не устраивает. Так что я все-таки Вас очень прошу прислать мне те вещички, о которых я Вас просил. Кстати, у меня нет немецкого экземпляра ‘Начало в конце’. Не затерялся ли он у Вас? В крайнем случае русский. Буду Вам очень благодарен, дорогой Н.Н., если пришлете, и во зло не употреблю. Часто жалею о том, что Вы уехали отсюда. Думаю, что здесь Вы могли бы много сделать. В английском театре полное безрежиссерье, но я все-таки думаю, что, если мне повезет, я Вас перетащу сюда. Горячо обнимаю Вас и милую Анну Александровну и жду от Вас весточки.

Ваш друг

М. Разумный

Автограф.

12-13 апреля 1936 г.

Милый друг Николай Николаевич!

Б.И. Очередин передал мне о том, что Вы написали ему, что

1) Я не возвращаю Вам пьесы, а посему Вы просите вернуть Вашу пьесу и ‘Конец в начале’

2) Что я воспользовался Вашим именем в своих предприятиях. Отвечаю Вам заодно на это, а также на последнее Ваше письмо ко мне.

Вы писали мне, что посылаете мне пьесу ‘Конец в начале’ с разрешения г. Каганского⁶⁶. Вы ошиблись, Н.Н. Я просил Вас вернуть мне пьесу, которую я Вам дал (в немецком оригинале: ‘Anfang am Endnote’) и без всякого разрешения.

Теперь о ‘Бродячих комедиантах’. Вы пишете о том, что Кострова возмущена тем, что я использовал нашу общую фирму, и Вы к ней присоединяетесь.

Если у Вас сохранился текст нашего договора с Костровой, то Вы можете легко установить срок его действия. Об этом я Вам теперь напоминаю.

Вы же мне об этом самом давно напомнили, когда шла речь о том, чтобы возобновить деятельность ‘Бродячих комедиантов’ без Костровой.

Значит, дело идет о Вас.

Я не открыл театра ‘Бродячие комедианты’, а только поставил два спектакля. Нас разделяет океан, значит, я, ясно, не мог этого сделать с Вами вместе. Кроме того, Вы в Париже поставили в свою пользу спектакль ‘Бродячие комедианты’ в бытность мою в Париже, и я даже имел удовольствие принять в нем участие совершенно безвозмездно, о чем я нисколько не жалею. Значит, прецедент имеется. — Вы начали.

Вы еще глубоко неправы и в том, что Вы через Очередина посылаете мне упрек в том, что я использовал Ваше имя.

Я в заметках писал о том, что я играю репертуар ‘Бродячих комедиантов’, организованных в Париже Евреиновым и Разумным. Разве это неправда? И разве не было бы с моей стороны бестактно, если бы я не упомянул Вашего имени? Вот тогда Вы могли бы меня упрекнуть в том, что я узурпировал ваши права. Я Вам писал о том, что я хочу наладить здесь театр ‘Бродячие комедианты’ и это моя конечная цель в случае, если это дело разовьется, перетащить и Вас сюда и сообща работать. К сожалению, из этого ничего не вышло и спектакли дали листок убытку 96 долларов. Так что и с материальной стороны Вы на этом деле ничего не потеряли.

Николай Николаевич! Мои искренние дружеские чувства я Вам неоднократно в течение многих лет доказывал фактами, не только на словах. И эту мою линию в отношении Вас я вел за все время нашего долголетнего знакомства. Ваше желание со мной поссориться Вы мне теперь доказали Вашим совершенно необъяснимым отношением ко мне. Это Ваша фраза: ‘Поссориться — это самое легкое, а потому этого нужно избегать’, но я поднимаю Вашу перчатку и ссорюсь с Вами, и поверьте, что не на мне лежит вина за это.

С пожеланием всего лучшего

М. Разумный

Автограф.

А.А. Кашина-Евреинова:

Этим заканчивается предвоенный период нашей дружбы. Как заключение скажу: у Миши был огромный нюх на театральные дела, он был прекрасным актером при умном режиссере, но сам он не был ни режиссером, ни художественным руководителем в настоящем театральном деле: не было у него ни вкуса, ни культуры театральной, ни просто умения вести художественное дело. Оттого, вероятно, он так и льнул к Евреинову, обладавшему этими качествами.

Следующий и последний эпизод дружбы относится уже к послевоенному времени. Думаю, что это было весной 1948 года.

Звонок по телефону из ‘Клариджа’, одного из наиболее дорогих отелей на Елисейских полях.

Отвечаю:

— Мосье Евреинова нет дома. У телефона его жена!

— Здравствуйте, дорогая. У телефона Разумный.

— Миша?!

— В Париже я проездом всего на два дня. Приходите обедать.

— Как это вы успели так разбогатеть, что останавливаетесь в ‘Кларидже’?

— Увы, я еще не разбогател, но собираюсь. Жду вас и все расскажу. Поговорим ‘взасос’. Действительно, эти два дня мы столько говорили, что можно было бы написать целую книгу. Правда, и время разлуки — с 1936 по 1948 — было очень знаменательным: война, оккупация, болезни мужа…

Вот приблизительный рассказ Миши об этом периоде:

Когда уже в 1936 году все мои театральные проекты разлетелись, как дым, я оказался совсем нищ и гол. Поступил на пуговичную фабрику, чтоб не умереть с голоду. Однако через несколько месяцев увидел, что неизбежно сойду с ума, крутя целый день какую-то дурацкую машину. Стал искать более выгодное занятие и нашел: по ночам развозить на кладбище бедных покойников из госпиталей. Прельстила меня плата — куда выше пуговичной фабрики. Проработал с год, скопил немного долларов, но вполне убедился, что и на этом посту сумасшествие как конечный результат отнюдь неизбежно. В этом ‘ночном предприятии’ столкнулся с двумя молодчиками вроде меня, которым терять на этом свете было уже нечего. Думали, гадали и решили ехать в Голливуд — искать счастья. Нашли выброшенный автомобиль, не слишком еще безнадежный. Починили его вскладчину и отправились в путь-дорогу. Спешить нам было ни к чему — никто и нигде нас не ждал. Ехали мы почти три недели (частые починки, спали под открытым небом, питались больше ворованными курицами и прочей снедью, добытой тем же способом).

Наконец, пересекли Америку, доползли и до Голливуда. Сразу же записались статистами в бюро фильмов. И надо же было случиться так, что на второй же месяц голливудского житья схватил я тяжкое воспаление легких и несколько месяцев пролежал в больнице. Вышел полупокойником, конечно, совсем без денег. В это время в Америке уже явно начали готовиться к войне, и в Голливуде кинулись ставить дешевенькие ‘патриотические’ фильмы.

Лежу я как-то в своей берлоге-отельчике, считаю, на сколько дней у меня в кармане земной жизни (а потом уже неизбежное самоубийство). Вдруг слышу, кто-то спрашивает:

— Здесь ли Майкель Рэзумни?

— Тут! кричу в ответ. — Какого вам черта нужно?

— Вы говорите по-русски?

— Говорю, а что?

— Для фильма ищут актеров, говорящих по-русски. Изображать русских солдат.

— Самого черта изображу, лишь бы дали доллары!

— Приходите завтра утром в студию!

Как я доплелся до этой студии, Богу одному известно: ноги трясутся, голова кружится, а знаю, что без этих возможных долларов — смерть. Задание фильма — русские солдаты героически отбиваются от немцев. Тут я так разъярился на злодейку-судьбу, с отчаяния кричал благим матом, ругался матерщиной, благо режиссер по-русски не понимал (ну, настоящий герой). Ведь голодный желудок и неоплаченный счет в отеле — верные вдохновители! Режиссер в восторге. На завтра меня повысили рангом: из статистов перевели на маленькие роли⁶⁷. А в Голливуде это уже достижение (в смысле долларов). Дальше все пошло лучше, но, конечно, разжиться на таких ролях нельзя, а разжиться необходимо: старость на носу. Давайте-ка, Николай Николаевич, соорудим ‘Кривое зеркало’ на американский лад. Я подыщу капиталиста, а вы заготовьте две программы на американский вкус. Ведь вы Америку знаете!

Муж, пообещав подумать о предложении, скоро убежал по какому-то срочному делу, а я осталась с Мишей еще на несколько часов. Мы так много с ним переговорили, перевспоминали длинное прошлое, поделились радостями и горестями…

На мой ‘пронзительный’ вопрос: а какой момент в Вашей жизни, Миша, вы считаете наиболее патетическим: — спросила я с присущим мне любопытством (бывшей психоаналитички)⁶⁸.

Он как-то сразу изменился в лице, постарел в одну секунду и каким-то ‘чужим’ голосом ответил:

— Несмотря на все мои злоключения в Москве, в Сибири и в самой Америке, все же самое страшное в моей жизни случилось в Прибалтике. Как-то летом попал я туда из Берлина на недельку с моим приехавшим из России сынишкой. Шли мы вдоль моря, играя мячом. И вдруг мне захотелось еще больше позабавиться, и я забросил мяч довольно далеко в море. Сын побежал за ним, и вдруг какая-то неожиданная волна захлестнула его, и он утонул на моих глазах!⁶⁹ — Лицо Миши почернело, и он страдальчески закрыл глаза рукой.

Я молчала. Слов не было, чтобы высказать то, что почувствовала. После длинной паузы наконец он сказал:

— Никогда и никому об этом не говорил. Только вам вдруг захотелось сказать. Но никогда меня больше об этом не спрашивайте!

— А как же это вам удалось выписать в Берлин Вашего сына? — наконец спросила я, прерывая долго молчание.

— Это Ольга Давыдовна выпросила… — тихо ответил он. — Никогда ничего плохого о ней не скажу, хотя была она самой неаппетитной бабой в моем донжуанском списке.

И он опять замолчал. Я поняла, что о Каменевой он мне ничего не расскажет, как меня это ни интересовало.

Весь второй день нашей недолгой встречи в Париже прошел под знаком подготовки возможного репертуара. И Разумный, и Евреинов загорелись этим проектом, а я, зная и плохое здоровье мужа и учитывая их возраст, мало верила в осуществление этого проекта. Через день Миша уехал в Италию, где играл какую-то маленькую роль⁷⁰, и больше мы его не видали.

14 августа 1949 г.
[дата по штемпелю]
79376 Woodrow Wilson Dr.
Hollywood, Calif. USA

Дорогой Николай Николаевич, получил Вашу открытку, но письма, о котором Вы пишете, не получил. Вероятно, где-нибудь по дороге затерялось.

В New York’e я беседовал с несколькими продицентами {от producents (англ., устар.) — ‘те, кто приносят результаты’. Это могут быть и те, кто дают деньги, и те, кто управляют всеми делами.} по поводу театра, о котором мы с Вами толковали, и вынес неважное впечатление. Все это публика, которой надо все показать черным по белому. Если это просто пьесы, так он ее читает, и ему либо нравится, либо нет. То, о чем мы говорили, т. е. тип ‘Кривого зеркала’, в сущности, больше надо объяснять или рассказывать, ибо главное в постановке и в режиссуре, а не в тексте. А это до них не доходит. Воображения не хватает — жила тонка.

Я думаю, Николай Николаевич, если бы Вы на досуге, не очень затрудняясь, потому что как-никак это только наша спекуляция, набросали на бумаге полный план спектакля с приложением материалов, может быть, можно было бы попытаться еще раз продать им эту идею.

Я, вероятно, осенью буду в New York’e, и при наличии материалов, может быть, удастся это провести.

Дела в Голливуде по-прежнему слабые — город наполовину мертвый. Хотя мне подвезло — по приезде сюда я уже работал в картине, а что дальше, неизвестно.

Пожалуйста, дорогой Н.Н. поддерживайте со мной переписку — Бог знает, может быть, из наших планов что-нибудь и выкроится.

Моя жена и я шлем сердечный привет Вам и супруге.

Ваш М. Разумный

Автограф.

9 октября 1949 г.
[дата по штемпелю]
Лос-Анджелес

Дорогой Николай Николаевич, получил оба: Ваше письмо и пакет — обращение к воображаемому продиценту

Во время моего пребывания в New York’e я нажал на все педали, говорил, дискутировал с публикой, имеющей отношение к театру, и уехал из New York’a с разбитыми надеждами.

Практическое дело на Бродвее происходит приблизительно так: если у Вас есть пьеса, которую вы хотите поставить, Вы размножаете ее и отправляете к минимум двумстам продюсерским организациям и лицам. Это только начало ‘хождения по мукам’. И вот это как раз то, чего мы с Вами не можем сделать. Нельзя же каждому из них начать объяснять, в чем дело, не давая им написанной пьесы. Причем в огромном своем большинстве вся эта публика — кретины, которые все равно ничего не поймут — слишком умно для них. Единственная моя надежда — найти одного денежного человека, а не группу, как это обычно водится в New York’е. И если у этого одного достаточно мозгов и денег, чтобы понять, в чем дело, тогда можно рассчитывать на успех. На будущей неделе я собираюсь в New York и попробую опять начать сначала. Вы же знаете, дорогой Н.Н., либо у человека много мозгов и мало денег, либо наоборот. И я знаю, как трудно найти денежного человека, который оказался бы настолько чутким, чтобы понять идею ‘Кривого зеркала’. Я пишу Вам все это не для того, чтобы обескуражить Вас, я просто хочу, чтобы Вы знали обстановку. И если это не отнимет у Вас дорогого времени, которое можно использовать для чего-нибудь более реального, пожалуйста, продолжайте думать о нашем будущем театре. Потому что кто знает, чем черт не шутит. Может быть, все же удастся найти подходящую публику.

Пожалуйста, дорогой Николай Николаевич, держите меня в курсе всех Ваших идей, а я, как только удастся подвинуть вперед, дам Вам знать.

Мой и моей жены сердечный привет Вам и супруге. Обнимаю Вас.

Ваш М. Разумный

Автограф.

30 …Чацкий и Хлестаков <...>, а также большой опыт в исполнении еврейских ролей. ‘Самое главное’ у меня тоже играно. — Установить, когда и где М.А. Разумный играл Чацкого и Хлестакова, ‘еврейские роли’, а также участвовал в ‘Самом Главном’, не удалось. Возможно, некоторые из них были сыграны в Харбине (1925-1926), где кипела разнообразная театральная жизнь. Давали спектакли драматические, оперные и опереточные труппы, работали частные антрепризы.

А.А. Кашина-Евреинова

31 …бульвара дю Тампль! (Бедный еврейский квартал Парижа). — Еврейский квартал на улице Розье назывался Маре и примыкал к бульвару дю Тампль, некогда средоточию бульварных театров.

32 Рощина-Инсарова (Пашенная) Екатерина Николаевна (1883-1970) — актриса. Дочь актера Н.П. Рощина-Инсарова, сестра актрисы В.Н. Пашенной. Впервые вышла на сцену в 1897 г. Играла в театрах Киева (Театр Синельникова), Астрахани, Пензы, Москвы (Театр Корша). С 1905 по 1909 г. — в Театре Литературно-художественного общества (СПб.), с 1909 по 1911 г. — в Театре Незлобина, откуда перешла в Малый театр. С 1913 г. — в Александрийском театре. В 1919 г. эмигрировала. Руководила Камерным театром в Риге (1924-1925). С 1925 г. — в Париже. Участвовала в благотворительных концертах и вечерах, в том числе Тургеневского артистического общества, Союза деятелей русского искусства и др. Выступала в спектаклях ‘Бродячих комедиантов’ (1934-1935). Занимала ведущее положение в парижском Русском драматическом театре (1936-1938), Театре русской драмы (1943). Выступала до 1949 г. С 1957 г. — в доме для престарелых.

33 Кострова Варвара Андреевна (1892-1985) — драматическая артистка. В 1920-е гастролировала в Берлине, Вене, Праге. В 1929 г. приехала в Париж. Играла в спектаклях Русского интимного театра Д.Н. Кировой (1930), Русского зарубежного камерного театра (1931, 1932), театра ‘Бродячие комедианты’ (1934) и др. В 1951 г. была выслана французскими властями из Франции за просоветскую деятельность. Жила в Берлине. Заведовала несколькими предприятиями легкой промышленности: мастерской абажуров, ателье модной одежды, пошивочной мастерской для детей и др. В 1953 г. приехала в СССР. Жила в Дербенте, потом в поселке Раменское (под Москвой). Вела драматический кружок в Доме пионеров.

34 Мюргит — псевдоним Поповой (Лохвицкой) Варвары Александровны (1866-?), автора пьес и театральных миниатюр. Сотрудничала в ‘Новом времени’ (1909-1916), ‘Лукоморье’ (1915-1917), ‘Вечерних огнях’ (1918), ‘Будильнике’, ‘Илл. прилож. к ‘Новому времени», ‘Голосе земли’, ‘Вечернем времени’ и др. Сестра писательницы Надежды Тэффи (урожд. Лохвицкая, по мужу Бучинская, 1872-1952) и поэтессы Мирры Лохвицкой (в замуж. Жибер, 1869-1905).

35 Давыдова Мария Самойловна (1889-1987) — оперная певица (меццо-сопрано). Дебютировала в 1912 г. на сцене Народного дома (Петербург). В 1913-1914 гг. выступала’ в оперных спектаклях ‘Русских сезонов’ СП. Дягилева в Париже. В 1925 г. исполнила партию Кармен в Большом театре. Уехала из России в 1926 г. Гастролировала с русскими труппами в Барселоне, Берлине, Буэнос-Айресе. В послевоенные годы выступала также в качестве режиссера. Преподавала в Париже.

36 Поземковский (Подземковский) Георгий Михайлович (1890-1958) — артист оперы (лирич. тенор), оперетты и концертный певец. С 1916 по 1919 г. выступал в петроградском Мариинском театре, а также в оперетте (петроградский театр ‘Пассаж’). С 1920 и до конца 1930-х гг. солист ‘Русской оперы’ в Париже. Гастролировал в Милане (‘Ла Скала’), Ницце (1921 и 1930-е гг.), Монте-Карло (1925), Барселоне (1924-1925, 1927 и 1929), Берлине и Лейпциге (1928), Лондоне (‘Лисеум’).

37 Поставили ‘Эволюцию драмы’ Гейера. — Пародия ‘Эволюция драмы’ Б.Ф. Гейера, поставленная Н.Н. Евреиновым в ‘Кривом зеркале’ (январь 1910), представляла четыре сценки на один сюжет — как муж поступает при измене жены — в стиле Гоголя, Островского, Чехова, Андреева.

38 …Кострова не захотела снимать на дальнейший сезон… — Мемуары В.А. Костровой сохранили иной взгляд на ситуацию: ‘В театре участвовали самые лучшие артисты. Пел когда-то прекрасный тенор Поземковский (увы! к этому времени почти безголосый), выступала Рощина-Инсарова в довольно низкопробной импровизации. Разумный и я играли в забавной пьесе ‘То, чего не было’ и в гротеске ‘Собачья ерунда’. Первая программа имела большой успех, но вторая оказалась действительно ‘собачьей ерундой’. Писательский и режиссерский талант Евреинова за годы эмиграции потускнел, новые написанные им скетчи были тяжеловесны, скучны, устарели. Сборы упали. Импресарио отказался авансировать, театр закрылся’ (Кострова В. Лица сквозь годы: События. Встречи. Думы. СПб.: Росток, 2006. С. 90).

39 …русский автор пьесы… — Автором пародийной пьесы ‘Гастроль Рычалова’ (1910) был князь Михаил Николаевич Волконский (псевд. Анчар Манценилов, 1860-1917), автор исторических романов и пародий, прославившийся пародийной оперой ‘Вампука, принцесса Африканская’ (1909). Едкое чувство юмора не помешало ему стать одним из руководителей Союза русского народа.

40 Тантьемы — отчисления, выплачиваемые драматургу при постановке на сцене его драматических произведений. Во Франции такая система вознаграждения в театральном деле существовала с 1791 г.

А.А. Кашина-Евреинова

41 Лимитроф (от лат. limitrophus — пограничный) — по окончании Первой мировой войны термин использовался для обозначения государств, образовавшихся из окраин бывшей царской России, главным образом западных губерний (Эстония, Латвия, Литва, отчасти Польша и Финляндия).

42 Бялик Хаим Нахман (1873-1934) — еврейский поэт и прозаик, классик современной поэзии на иврите и автор поэзии на идише. Сочиненная после кишиневского погрома 1903 г. поэма ‘Сказание о погроме’ (‘В городе резни’) сделала его одним из наиболее известных еврейских поэтов своего времени. Участвовал в Сионистских конгрессах 1907 и 1913 гг. В 1934 г. поехал на лечение в Вену, но после неудачной операции скончался 4 июля 1934 г. В еврейской диаспоре был объявлен продолжительный траур.

43 Уже 16 июля в рижской газете ‘Сегодня’ появилось сообщение, датированное 14 июля: ‘В Каунасе с большим успехом проходят спектакли парижского еврейского театра ‘Кун-дес’, во главе которого стоят М. Разумный и В. Хенкин. Изящные постановки собирают много публики, а В. Хенкин в своем старом и новом репертуаре пользуется особенно большим успехом’ ([Б. п.]. Успех еврейского театра ‘Кундес’ // Сегодня. Рига. 1934. No 194. 16 июля. С. 6).

44 С дрожью вспоминаю Париж. — Возможно, М.А. Разумный имеет в виду свои ‘еврейские эксперименты’. См. коммент. 46.

45 Греанин (Греани) Лев Григорьевич (?-1948) — администратор ‘Пражской группы’, позже импресарио. Жил во Франции, продюсировал гастроли знаменитых певцов, балетных трупп. В 1947 г. переехал в Палестину.

46 …брошу свои еврейские эксперименты… — В марте 1932 г. Разумный анонсировал ‘гастроли немецко-еврейского театра’ в Берлине, о которых неизвестно даже, состоялись ли они. Затем уже в Париже 23 декабря 1933 г. он открыл Еврейский театр-ревю ‘Дер Кундес’ (‘Озорник’). В программе скетчи: ‘Конференция по разоружению’, ‘Живой покойник’, ‘Нудник’, хасидские песни, пляски, инсценировки, шаржи и т. п. Спектакли шли, судя по всему, ни шатко, ни валко, и Разумный срочно объявил гастроли в своем ревю эстрадной звезды русско-еврейского зарубежья Виктора Хенкина. Тогда дела пошли на лад. Газеты уже сообщали о полных сборах. Но Хенкин отправился на гастроли в США, а без него вторая программа, показанная 17 января 1934 г., успеха не имела. Одновременно с концом испускающего дух ‘Дер Кундеса’ появились многообещающие сообщения о создании нового еврейского театра ‘Паризер Азазель’, который открылся 28 января 1934 г. (директор Жак Бок) с аналогичной ориентацией на ревю. Разумный примкнул к конкурентам в качестве актера и режиссера. Но эта антреприза оказалась еще менее долговечной. Летом 1934 г. Разумному удалось ненадолго реанимировать ‘Дер Кундес’ для гастролей в Прибалтике. См. коммент. 43.

А.А. Кашина-Евреинова

47 Вероятно, положение М.А. Разумного было плачевно, и Евреинов оказал ему поддержку. ‘Последние новости’ от 25 декабря 1934 г. сообщали о том, что в этот день будут даны ‘два представления в честь Мих. Разумного во время его краткосрочного пребывания в Париже’. В программе ‘Бродячих комедиантов’ — ‘Муж, жена и любовник’, ‘Гастроль Рычалова’ и ‘Школа этуалей’.

48 …ранней весной 1936 года Мише удалось пристроиться к поездке Пражской группы Художественного театра в Нью-Йорк. — В тексте Кашиной-Евреиновой ошибка. Пражская группа отправилась на американские гастроли 6 февраля 1935 г.

49 Леонидов (Берман) Леонид Давидович (1885-1983) — театральный деятель, импресарио, юрист. Окончил юридический факультет Петербургского университета. В студенческие годы выступал на сцене Нового драматического театра в Петербурге. Организатор гастролей Московского Художественного театра (МХТ) по городам России. В начале 1920-х гг. обосновался в Париже. Организатор гастролей в США МХТ (1922,1923-1924), Музыкального театра Вл.И. Немировича-Данченко (1925). С 1927 г. устраивал гастроли Ф.И. Шаляпина в Берлине, труппы Анны Павловой в Бельгии, Германии, Югославии и других странах, театра ‘Габима’ в Европе и многих других. В 1935 г. был директором Пражской группы. Участвовал в организации ее выступлений в Париже и гастролей в Америке.

50 Очередин Борис Иннокентьевич (? — после 1942) — поэт, прозаик, артист-любитель. В эмиграции во Франции. Член парижского Союза молодых писателей и поэтов с 1927 г. В 1934 г. сотрудничал с Кружком русских артистов-певцов, участвовал в оформлении оперы П.И. Чайковского ‘Иоланта’. Играл в труппе ‘Бродячие комедианты’, а также выполнял функции помощника режиссера и декоратора.

51 Зелицкий Владимир Леонардович (?-1956) — полковник, артист, режиссер. Участник Первой мировой и Гражданской войн. Награжден Георгиевским оружием. В эмиграции жил в Берлине, затем в Париже. Участвовал в литературно-художественных вечерах Пражской группы (1926-1935) и Тургеневского артистического общества (1931). Член правления Пражской группы МХТ (1927). Выступал в Театре драмы и комедии О.В. Барановской (1930), Русском зарубежном камерном театре (1930-1932) и др. Перебрался в США. В Нью-Йорке руководил Театром русской драмы, с 1955 г. — Русским драматическим театром. Часто работал в театре после тяжелого физического труда на фабрике.

52 Хмара Григорий Михайлович (1882-1970) — актер, театральный деятель. С 1910 г. — в МХТ на эпизодических ролях. С созданием Первой студии стал одним из заметных ее участников. Покинул Россию в 1923 г. Сделал карьеру в немом кино. С появлением звукового кино вернулся в театр. Играл и ставил в русских труппах Риги, Парижа и др. Был женат на актрисе Асте Нильсен.

53 Океанский Александр Алексеевич — оперный певец (бас), артист. С 1921 г. в эмиграции в Югославии. Солист Русской частной оперы М.Н. Кузнецовой-Массне (1929-1935), пел также в Русской опере князя А.А. Церетели. В 1930-1935 гг. пел в гастрольных спектаклях с Ф.И. Шаляпиным, участвовал в ‘Русских сезонах’ в театре Шатле в Париже в составе Русской оперы под управлением М.Э. Кашука, в спектаклях театра ‘Бродячие комедианты’.

54 …не удалось с Вами повидаться перед отъездом. — б февраля 1935 г. М.А. Разумный в составе Пражской группы, возглавляемой М.А. Чеховым, отплыл в США на гастроли.

55 Примечательно, что в письмах из Америки 1935 года нет ни слова об успехе или неуспехе гастролей Пражской группы.

56 Бакланова Ольга Владимировна (1893-1974) — актриса, певица. В МХТ с 1912 по 1925 г., участвовала в работе Первой и Музыкальной студий, после заграничного турне Музыкальной студии в 1926 г. осталась в США. Много снималась в кино. После начала эры звукового кино играла только русских или иностранок, а вскоре завершила кинокарьеру, сосредоточившись на театре. Выступала на Бродвее. В 1947 г. оставила сцену.

57 Сусанин (Симков) Николай И. (1889-1975) — актер, сценарист. В 1917 г. был принят в Театр бывш. Незлобина на амплуа фата-любовника. С 1925 г. снимался в Голливуде. В 1929 г. стал мужем и сценическим партнером О.В. Баклановой.

58 Далматов Михаил Д. (1884-1964) — артист музыкальной драмы и кино. Выступал в Москве, Петрограде, Харькове, Одессе. За границу выехал с труппой ‘Летучей мыши’. Жил в Париже. Затем переехал в США. Выступал на Бродвее, с 1953 г. снимался в Голливуде.

59 …появилась в ‘Vorwrts’e’ обо мне огромная статья… — ‘Vorwrts’ (‘Forwarts’, ‘Фор-вертс’) — американская газета социалистической ориентации, выходившая на идише. Основана в 1897 г. Статью о Разумном в газете выявить не удалось. Издание отсутствует в отечественных газетохранилищах.

60 Павлов Поликарп Арсеньевич (1885-1974) — актер, театральный деятель. В МХТ с 1908 г. После смерти А.Р. Артема к нему перешли чеховские роли. Входил в ‘Качаловскую группу’. В 1922 г. принял решение не возвращаться в Россию. Вместе с женой В.М. Греч стоял во главе Пражской группы после того, как ее покинула М.Н. Германова, а также других русских зарубежных трупп.

61 Греч (Кокинаки) Вера Мильтиадовна (1893-1974) — актриса, театральный деятель. В МХТ с 1916 г. Была в составе ‘Качаловской группы’. Осталась за границей в 1922 г. и вошла в Пражскую группу. Вместе со своим мужем П.А. Павловым возглавляла несколько русских зарубежных трупп. Как и Павлов, умерла в Париже в доме престарелых.

62 Для М.А. Чехова, в России признанного ‘нежным и странным гением’ (П.А. Марков), американские гастроли Пражской группы стали прощанием и с русским театром, и с собственной карьерой театрального актера. Осенью 1935 г. он подписывает контракт с Беатрис Стрейт и ее родителями, английскими магнатами Элмхерстами, на организацию театральной студии в Дартингтон-холле (Англия). Отныне он посвящает себя по преимуществу педагогике, а также снимается в нескольких голливудских фильмах.

63 Имеется в виду евреиновская постановка оперы Н.А. Римского-Корсакова ‘Сказка о царе Салтане’ (премьера — 16 июня 1935 г.) в Пражском национальном театре. Чуть позже Евреинов поставил там же ‘Горе от ума’ (премьера — 28 ноября 1935 г.).

64 Первая программа была показана в начале ноября 1935 г. и состояла из ‘Свадьбы’ М.М. Зощенко, ‘Небоскреба’, ‘Мужа, жены и любовника’ Н.Н. Евреинова и М.А. Разумного. Вторая программа была показана 1 декабря 1935 г. В ней номера прежней программы — ‘Небоскреб’, ‘маловероятное происшествие’ и ‘Муж, жена и любовник’, ‘импровизация на избитую тему’ — были дополнены ‘гротеском’ А.Т. Аверченко и М.А. Разумного ‘Хаим Клотц’. А главным номером анонсировалось: ‘В первый раз в Нью-Йорке пародия на оперу ‘Гастроль Рычалова». Конферансье Б.А. Алекин. В составе труппы: Л. Кедрова, В.Н. Валентинова, Б.А. Алекин, В.Л. Зелицкий, Д. Криона, М.А. Разумный и Г.М. Хмара. См.: Новое русское слово. Нью-Йорк, 1935. No 8339. 29 нояб. С. 3.

65 Балиев (Балян) Никита Федорович (1876-1936) — актер, режиссер. С 1906 по 1912 г. актер и пайщик Московского Художественного театра. С 1908 г. — директор и художественный руководитель театра-кабаре ‘Летучая мышь’, выросшего из традиционных мхатовских ‘капустников’. С 1920 г. в эмиграции. В Париже возродил ‘Летучую мышь’. Гастролировал по Европе и США. Заработав в США состояние, частично потерял его в биржевом кризисе (1929), частично проиграл в карты. ‘Летучая мышь’ перестала существовать в начале 1930-х гг.

66 Каганский Захар Леонтьевич (1884 — после 1944) — издатель. Издавал в Москве журнал ‘Россия’ (1925), где публиковался роман М.А. Булгакова ‘Белая гвардия’. В ‘Театральном романе’ М.А. Булгакова был выведен под именем Макар Рвацкий. В 1930 г. организовал в Берлине издательство ‘Книга и Сцена’. Выпустил на русском языке около пятнадцати книг советских авторов, в том числе И. Ильфа и Е. Петрова, В.П. Катаева, Л.М. Леонова, Ю.К. Олеши, А.Н. Толстого. В издательстве ‘Стрела’, принадлежавшем Каганскому в 1930-1932 гг., были изданы книги советских невозвращенцев: Г.С. Агабекова, СВ. Дмитриевского, М.Я. Ларсонса (Лазерсона). С 1944 по 1949 г. в Касабланке действовало издательство ‘Z. Kaganski’, выпускавшее книги на французском языке.

67 Первой ролью Разумного в Голливуде стал русский офицер в фильме ‘Товарищ Икс’ режиссера Кинга Видора с Кларком Гейблом, где также снимался и Владимир Соколов, бывший актер Камерного театра. Премьера — 13 декабря 1940 г.

68 …с присущим мне любопытством (бывшей психоаналитички). — Еще в России Евреинова-Кашина увлекалась концепциями З. Фрейда и даже выпустила книгу ‘Подполье гения: (Сексуальные источники творчества Достоевского)’ (Пг.: Третья стража, 1923).

69 Установить дату смерти сына М.А. Разумного и А.П. Чаадаевой не удалось. Можно предположить, что несчастье случилось летом 1927 г. и стало причиной развода. В конце августа 1927 г. в рижской газете ‘Сегодня’ появилось сообщение о том, что Чаадаева принята в труппу Театра русской драмы.

70 Возможно, имеются в виду сьемки фильма ‘Целующийся бандит’ (1948) режиссера Ласло Бенедека с Фрэнком Синатрой в главной роли или посвященного Чайковскому биографического фильма ‘Песня моего сердца’ Бенжамина Глейзера.

Письма Михаила Разумного Николаю Евреинову (1926-1949)

КОММЕНТАРИИ

Читайте также: