II.
Два слова объ Академіи Наукъ.
Я. Гротъ.
‘Русскій Вѣ,стникъ’, No 4, 1961
Письма Карамзина к Алексею Федоровичу Малиновскому и письма Грибоедова к Степану Никитичу Бегичеву, Грот Яков Карлович, Год: 1861
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Письма Карамзина къ Алексю едоровичу Малиновскому и письма Грибодова къ Степану Никитичу Бгичеву. Изданіе Общества Любителей Россійской Словесности при Императорскомъ Московскомъ университет. Подъ редакціей дйствительнаго члена и секретаря Общества М. Н. Лонгинова. Москва 1860 г.
Съ большимъ интересомъ прочли мы въ этой книг 73 письма Карамзина, изъ которыхъ первое отъ 17 февраля 1813 г., а послднее отъ 22 апрля 1826 г., то-есть писано ровно за мсяцъ до кончины исторіографа. Слдовательно они объемлютъ послднія 13 лтъ его жизни. Хотя они и не содержатъ особенно важныхъ и новыхъ біографическихъ свдній о немъ, однакожь любопытны тмъ, что проводятъ передъ нами всю вторую половину его исторической дятельности. Сами по себ подробности, заключающіяся въ этихъ письмахъ, повидимому незначительны, но вс они вмст служатъ къ составленію довольно полной характеристики даровитаго автора и изъ совокупности ихъ нельзя не вынести отраднаго впечатлнія. Мы здсь видимъ Карамзина безпрестанно за великимъ трудомъ его, несмотря на упадокъ силъ, на слабющее зрніе, на хворость свою, онъ неизмнно вренъ задач своей жизни. Ни семейныя радости и заботы, ни наслажденіе природою, ни близость ко двору не могутъ отвлечь его отъ предпринятаго подвига. Онъ живетъ для своей идеи, не на словахъ, а на дл, онъ осуществляетъ ее въ пот лица, принося ей въ жертву не только здоровье, но и цлые годы жизни: нтъ никакого сомннія, что еслибы силы Карамзина не были истощены неумренною умственною работой, то онъ при своемъ сложеніи могъ бы прожить гораздо доле. Мы узнаемъ изъ этихъ писемъ радости и печали Карамзина: какъ нжный семьянинъ, онъ боле всего тревожится опасностями, которыя угрожаютъ его домашнему счастью: болзнью дтей, страданіями жены. Но у него есть и другія огорченія: это неизбжныя препятствія въ работ — то отсутствіе необходимыхъ пособій, то утомительное и убійственное для глазъ чтеніе корректуръ, которое вмст съ тмъ лишаетъ его и отрады умственнаго труда, то житейскія тревоги и дрязги. Иногда Карамзинъ огорчается толками нкоторыхъ изъ тогдашнихъ критиковъ объ его Исторіи. Кто не знаетъ, что у него были враги и завистники, которые пытались затмить его славу? Онъ бы долженъ былъ предвидть, что вс эти толки нисколько не. повредятъ ему и забудутся въ самое короткое время, но при мягкой натур своей онъ не имлъ довольно твердости, чтобы равнодушно сносить усилія бездарности унизить его, а раздлялъ въ этомъ отношеніи слабость многихъ даровитыхъ людей. Извстно, что и на Пушкина сильно дйствовала всякая журнальная брань, изъ чего видно, что талантъ не исключаетъ малодушія. Наконецъ Карамзина, въ послдніе годы его жизни, иногда сокрушали европейскія событія. О политическихъ его убжденіяхъ здсь разсуждать не мсто, можно не вполн раздлять ихъ, но нельзя не уважать его за то, что они были искренни и тверды. Впрочемъ, Карамзинъ въ самыхъ убжденіяхъ своихъ сохранялъ сознаніе человческой ограниченности, и, говоря о политическихъ длахъ 1821 г., прибавлялъ: ‘Умъ не велитъ мн ничего желать, а сердце желаетъ того, что кажется ему добрымъ, хотя вс мы слпцы въ семъ мір‘ (No 49). Карамзина радовала милость государя, но, что весьма рдко, онъ въ счастьи не измнилъ своему призванію, не утратилъ простоты сердца, не заразился ни спсью, ни ненасытною алчностью къ наградамъ и почестямъ, и не лицемрно былъ преданъ тмъ, которые ему благодтельствовали. При своемъ благородномъ образ мыслей и чистот души, Карамзинъ не могъ не чувствовать глубокой благодарности къ императору Александру I, которому былъ обязанъ и возможностью посвятить себя исключительно русской исторіи, и всмъ своимъ благосостояніемъ. Не забудемъ также, что Карамзинъ могъ бы сдлаться жертвою вражды и клеветы, если бы государь мене понималъ его и поврилъ доносамъ. Но дорожа царскою милостью, Карамзинъ тяготился наружными обязанностями, которыя дворская суета влечетъ за собою и въ исполненіи которыхъ многіе полагаютъ всю свою гордость и все свое счастіе, заглушая въ себ вс высшія потребности души: напротивъ того, Карамзинъ умлъ освободиться отъ этихъ узъ. Такъ, онъ писалъ еще въ 1816 году изъ Царскаго Села: ‘Не могу изобразить вамъ, какъ мн бываетъ тяжко и грустно. Чувствую, что я не созданъ для здшней (то-есть царско-сельской) жизни, и что мн нравилось бы доживать вкъ свой въ уединеніи, съ вами, моими немногими друзьями московскими. Можетъ-быть я сдлалъ ошибку…’ (No 9) ‘Не ищу никакихъ связей, говоритъ онъ въ другой разъ: даи кажусь неучтивцемъ. Но, воля ихъ, не могу соблюдать всхъ пристойностей свтскихъ’ (No 13). Въ день бракосочетанія великаго князя Николая Павловича, Карамзинъ остался въ Царскомъ и писалъ: ‘Я не могъ оставить жены, да и не мое дло быть ш’ толп блестящей’ (No 18).
Любя по характеру и занятіямъ уединеніе, онъ въ послдніе годы становился все лниве на вызды, а вслдствіе сидячей жизни и умственнаго напряженія впадалъ нердко даже въ хандру. Но ничто не могло охладить и измнить его пылкаго отъ природы сердца, что онъ и самъ сознавалъ. Какою теплотою дышатъ вс эти письма къ А. . Малиновскому, которому онъ однажды говорилъ:’ Вы одинъ изъ немногихъ старинныхъ искреннихъ друзей моихъ. Сердце сердцу всть подаетъ: я знаю, что вы меня любите, и это служитъ мн утшеніемъ въ самыхъ чувствительныхъ горестяхъ моей жизни’ (No 4). Безъ сомннія, намъ не могутъ особенно нравиться въ этихъ письмахъ безпрестанно повторяющіяся изъявленія дружбы, заочныя привтствія и поклоны, но Карамзинъ и писалъ все это не для насъ. Въ сущности письма, гд пишущій вовсе не думаетъ о постороннихъ читателяхъ, ни современныхъ, ни будущихъ, гд онъ совершенно на распашку, такія письма и представляютъ самый большой интересъ, потому что въ нихъ жизнь отражается безъ всякой прикрасы, а къ жизни такого человка, какъ Карамзинъ, Русскіе не могутъ быть равнодушны. Посреди всхъ ея впечатлній и отрывочныхъ слдовъ, оставшихся въ этихъ письмахъ, везд не-отлучно присутствуетъ одна идея, наполнявшая всю эту благородную жизнь: это Исторія Государства Россійскаго. По письмамъ къ Малиновскому, мы можемъ прослдить почти всю внутреннюю сторону работы надъ этою книгой: мы видимъ, какими эпохами Карамзинъ занимался съ особенною любовью (наприм: ‘Я теперь весь въ Годунов, вотъ характеръ исторически-трагическій!’ (No 51), какъ смотрлъ онъ на многіе памятники, съ какимъ жаромъ и прилежаніемъ пользовался ими, какъ радовался, когда получалъ ихъ иногда посл долгаго ожиданія, наконецъ какое значеніе въ исторіи этого труда пріобрлъ Малиновскій, который, какъ начальникъ московскаго архива иностранныхъ длъ, снабжалъ Карамзина многими важными актами: ‘Ваше дружеское содйствіе оживляетъ мою добрую волю въ исторической работ,’ писалъ онъ въ конц 1822 г. (No 61). Любопытно также, какъ исторіографъ чрезъ него часто получалъ разныя пособія отъ Калайдовича.
Заимствовавъ здсь нсколько данныхъ для характеристики Карамзина изъ писемъ его къ Малиновскому, мы еще далеко не исчерпали предмета, притомъ мы не останавливались на частностяхъ и не упомянули вовсе о многихъ чертахъ домашней жизни Карамзина, которыя можно узнать изъ этихъ писемъ, также о нкоторыхъ подробностяхъ вншней исторіи его труда, относящихся напр. къ печатанію его, изданію и сбыту, а между тмъ и это все не лишено своего рода занимательности въ вопрос о такомъ важномъ дл.
Недавно кто-то, разбирая эти письма въ Современник (No 3), отозвался съ большимъ презрніемъ и о нихъ, и о самомъ Карамзин, и о московскомъ Обществ Любителей Россійской Словесности, которое ихъ издало. Явленіе это не ново: въ нкоторой части нашего литературнаго міра принято за правило показывать презрніе ко всему, что не подходитъ подъ мрку извстныхъ воззрній и требованій. Сами по себ эти воззрнія и требованія насъ не удивляютъ, какъ естественный плодъ ближайшаго къ намъ прошедшаго, но изумительна близорукая исключительность, которая вн ихъ ничего не видитъ и не признаетъ. Неужели Карамзинъ и вся еі о дятельность теряютъ всякое значеніе и всякую цну въ литератур только отъ того, что онъ жилъ ране насъ и не могъ принимать участія въ тхъ интересахъ, которые пробудились недавно? Ужели дйствительно одна настоящая минута и въ ней только извстныя одностороннія начала и стремленія имютъ право на вниманіе и сочувствіе человчества? Память Карамзина дорога всему, что есть въ Россіи образованнаго, и говорить о немъ съ грубымъ презрніемъ и насмшкою, не значитъ ли показывать большое неуваженіе къ публик, давать разумть, что мы считаемъ ее невжественною и ничего несмыслящею?
Насъ удивило также, что рецензентъ, приводя разные отрывки изъ писемъ Карамзина, выбралъ самые незначительные, могущіе служить къ оправданію любимой точки зрнія, и забылъ т, которые представляютъ исторіографа въ другомъ свт, каковы нкоторые изъ выписанныхъ нами.
Мы совершенно согласны съ Современникомъ, уто письма Грибодова, напечатанныя вмст съ Карамзинскими, гораздо занимательне послднихъ. Но рецензентъ не далъ себ труда подумать о причинахъ разности между тми и другими. Карамзинъ переписывался въ старости, Грибодовъ, когда Писалъ свои письма, былъ молодымъ человкомъ, мечталъ, задумывался надъ задачами жизни, старался опредлить самого себя, составлялъ планы для будущаго. Карамзинъ велъ однообразную, кабинетную жизнь, весь жилъ въ своемъ труд, Грибодовъ былъ то тутъ, то тамъ, путешествовалъ, писалъ подъ вліяніемъ самыхъ разнообразныхъ впечатлній. Карамзинъ былъ скупъ на время, дорожилъ каждою минутой для своего громаднаго ума, у Грибодова было много досуга, и потому его письма вообще длинне писемъ Карамзина, которыя, по справедливому замчанію Современника, часто могутъ быть скорй названы записками. Но кром того, и оборотъ ума, и свойства таланта Грибодова, и отношенія его къ Бгичеву должны были особенно благопріятствовать занимательности его писемъ. Изъ нихъ мы въ первый разъ знакомимся коротко съ интересною и высокою личностью Грибодова. Рецензентъ Современника выписалъ изъ писемъ его нсколько дйствительно очень любопытныхъ мстъ, но замтилъ ли онъ слдующее? ‘На этомъ пепелищ (т.-е. остаткахъ прежней Кэфы) господствовали нкогда готическіе нравы Генуэзцевъ, ихъ смнили пастырскіе обычаи Мунгаловъ съ примсью турецкаго великолпія, за ними явились мы, всеобщіе наслдники, и съ нами — духъ разршенія, ни одного зданія не уцлло, ни одного участка древняго города невзрыгаго, неперекопаннаго. Что жь? Сами указываемъ будущимъ народамъ, которые посл насъ придутъ, когда исчезнетъ русское племя, какъ имъ поступать съ бренными остатками нашего бытія’ (No 17).
Не тмъ ли самымъ духомъ разрушенія мы отличаемся и въ отношеніи къ своимъ невещественнымъ богатствамъ? Не такъ ли же разрушаемъ не только чужое, но и свое, какъ скоро оно изъ сегодняшняго сдлалось вчерашнимъ? Послднія изъ приведенныхъ строкъ будутъ еще знаменательне съ измненіемъ въ нихъ только двухъ словъ: ‘Сами указываемъ будущимъ поколніямъ, которыя посл насъ придутъ, когда исчезнетъ настоящее племя, какъ имъ поступать съ бренными остатками нашею бытія.’
Этотъ самый духъ обнаруживается и въ нкоторыхъ изъ современныхъ критиковъ такъ сильно, что снисхожденіе, оказанное на этотъ разъ Грибодову, насъ поразило. Мы объясняемъ себ это только тмъ, что до него еще не дошла очередь: его пощадили сегодня, не значитъ, что онъ простоитъ завтра, сегодня X плюнулъ въ Карамзина, а завтра U броситъ грязью въ Грибодова. Вдь добрались же ужь и до Пушкина.
Безыменный рецензентъ писемъ Карамзина глумится и надъ Обществомъ Любителей Россійской Словесности. Съ нкоторыхъ поръ у насъ вообще вошло въ моду бранить публично разныя ученыя общества, особенно же Академію Наукъ. Источникъ этого осужденія добрый: хотятъ, чтобъ и ученые дйствовали къ благу народа, или, какъ нын принято говорить, меньшихъ братій Прекрасно! Однако нельзя же всмъ вдругъ перейдти къ одному роду дятельности. Та же конечная цль достигается множествомъ разнообразныхъ путей. Трудиться вообще для образованія, для науки, для умственной пользы людей, не значитъ ли трудиться въ то же время, и для народа? Вдь благо народа зависитъ отъ множества очень сложныхъ средствъ и причинъ! Воскресныя школы — превосходное учрежденіе, но что было бы, еслибы вдругъ вс учебныя заведенія, отъ приходскаго училища до университета, обратились въ воскресныя школы? Народу нужны азбуки и дешевыя книжки особеннаго содержанія, но не значитъ, чтобъ изъ-за нихъ должны были остановиться вс изслдованія науки. Народу нужны также лапти, срмяга и пестрядь: слдуетъ ли, что вся промышленная производительность должна обратиться на одни эти предметы и прекратить, напримръ, изготовленіе опойковыхъ сапоговъ, тонкихъ суконъ и полотенъ. Нація состоитъ не изъ одного такъ-называемаго простаго народа, а также изъ другихъ сословій. Иначе зачмъ бы издавать и журналы? Въ тотъ день, когда закроются ученыя общества, и журналамъ придется запереть свои конторы, тогда авось гг. журналисты, въ общей бд, великодушно подадутъ руку безполезнымъ академикамъ. Теперь Академія Наукъ подвергается безотчетнымъ нападеніямъ со стороны журналовъ, тогда какъ она честно, по крайнему разумнію и сколько позволяютъ обстоятельства, исполняетъ свое дло. Вмсто бездоказательнаго осужденія, не лучше ли было бы удостоивать серіознаго разбора труды и изданія Академіи? Члены ея искренно желаютъ быть полезными обществу, и конечно, приняли бы къ соображенію всякое дльное мнніе. У Академіи есть два повременныя изданія, изъ которыхъ одно на русскомъ язык. Отчего же журнальная критика никогда не остановится хотя на послднемъ? Мы уврены, что какъ редакторъ его, такъ и все отдленіе русскаго языка, были бы благодарны за всякое разумное слово объ Извстіяхъ 2-го отдленія. Обыкновенно упрекаютъ Академію за то, что въ ней преобладаютъ Нмцы, однакожь, не берутъ въ соображеніе, что это обстоятельство, вытекающее изъ самой исторіи происхожденія Академіи, все боле и боле устраняется. Пусть сравнятъ число собственно русскихъ академиковъ въ настоящее и въ прежнее время. Ныншній непремнный секретарь — также русскій, и въ годичномъ засданіи отчеты по всмъ отдленіямъ читаются уже по-русски, а не по-французски, какъ читались еще недавно отчеты по l-му и 3-му отдленіямъ. Могутъ возразить, что это еще не такая важная побда, однакожь нельзя не согласиться, что все-таки и это шагъ впередъ. Постепенное уменьшеніе числа иностранныхъ ученыхъ въ Академіи будетъ въ связи съ успхами самаго нашего общества: стоитъ только Русскимъ усилить свою ученую дятельность, и всякій разъ, когда будутъ налицо замчательные представители науки съ громкимъ русскимъ именемъ, едва ли Академія позволитъ себ, наперекоръ общественному мннію, предпочтительно избирать сочленовъ между иностранцами. Если до сихъ поръ русскій элементъ не получилъ еще здсь всей подобающей ему силы, то въ этомъ виноваты, между прочимъ, и разныя обстоятельства въ организаціи Академіи, отъ членовъ ея независящія. Извстно ли, напримръ, публик, что 2-е отдленіе, занимающееся русскимъ языкомъ и литературой, существуетъ на совершенно другихъ основаніяхъ, нежели 1-е Физико-математическое и 3-е историко-филологическое? Въ послднихъ двухъ члены состоятъ на жаловань и многіе изъ нихъ получаютъ въ зданіяхъ Академіи казенныя квартиры. Члены отдленія русскаго языка не имютъ ни жалованья, ни квартиръ, и посвящаютъ себя академическимъ трудамъ изъ чести. Они получаютъ умренную плату только за самую несущественную часть своей академической дятельности то-есть за присутствіе въ засданіяхъ {Члены Россійской академіи съ самаго учрежденія ея по плану княгини Дашковой, получали за участіе въ каждомъ засданіи по жетону, при разчет же въ извстные сроки выдавались деньги по числу предъявленныхъ жетоновъ, теперь просто производится плата за засданія. Подобный способъ вознагражденія академиковъ унизителенъ, потому что даетъ мсто предположенію, что безъ этой приманки они не стали бы и посщать засданіи. Сообразно ли такое состояніе Россійской академіи съ характеромъ нашего времени и съ достоинствомъ высшаго ученаго учрежденія — объ этомъ, кажется, можетъ быть одно только мнніе.}, да въ случа печатанія трудовъ своихъ въ изданіяхъ отдленія — имютъ право на скудный гонорарій. Изъ такого страннаго порядка вещей можно бы вывести только одно изъ слдующихъ двухъ заключеній: что въ члены этого отдленія избираются только Крезы, или что изъ отраслей знанія, входящихъ въ кругъ занятій Академіи, разработка русскаго языка для Россіи всего мене нужна.
При такой организаціи отдленія, члены его должны искать себ обезпеченія вн Академіи и, разумется, могутъ посвящать ей только часть своей дятельности. Между тмъ публика требуетъ отъ нихъ изданія словаря и другихъ обширныхъ трудовъ. Понятно, что исполненіе этихъ требованій возможно только въ границахъ объясненныхъ обстоятельствъ.
Такимъ образомъ русскій элементъ въ Академіи находится въ весьма невыгодномъ положеніи не только по отношенію къ преобладающему ея составу, но и потому, что главный представитель этого элемента — русскій языкъ, униженъ предъ другими отраслями вднія, даже, напримръ, передъ языкомъ татарскимъ.
Что касается до другаго упрека Академіи, будто въ ней все длается закрыто, то напомнимъ только, что какъ въ Извѣ,стіяхъ, такъ и въ Bulletin, постоянно печатаются извлеченія изъ протоколовъ засданій, а въ конц года издаются отчеты по всмъ 3-мъ отдленіямъ. Если же подъ закрытостью Академіи разумютъ, что обыкновенныя засданія ея непубличны, то замтимъ, что такой порядокъ соблюдается и въ другихъ государствахъ, которыя далеко опередили насъ успхами гласности, и что, напримръ, въ Берлин и въ Париж публика также только при особыхъ торжествахъ допускается въ засданія тамошнихъ академій.
Изъ всего сказаннаго легко сдлать тотъ выводъ, что при сужденіяхъ объ Академіи Наукъ необходимо брать въ соображеніе не только собственныя ея дйствія, но и условія, при которыхъ она дйствуетъ. Вообще, въ интересахъ истины, надо желать, чтобы въ такія сужденія входило боле объективнаго спокойствія, нежели субъективной желчи, чтобы судьи становились, гд нужно, на историческую точку зрнія и не смшивали безотчетно настоящаго съ прошедшимъ. Понятно, что крайность, представляемая ныншними нападеніями на.Академію, вызвана другою крайностію — исключительнымъ господствомъ въ прежнее время иностраннаго элемента въ Академіи. Но такое незаконное преобладаніе и сопряженныя съ нимъ злоутребленія принадлежатъ уже исторіи: Блументросты и Шумахеры ни въ настоящемъ, ни въ будущемъ не возможны, и напрасно вдохновляться ихъ тнями для краснорчивыхъ діатрибъ противъ ныншней Академіи.