Письма к М. А. Волошину, Анненский Иннокентий Федорович, Год: 1909 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

И. Ф. Анненский

Письма к М. А. Волошину

Публикация А. В. Лаврова и В. П. Купченко

Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома, 1976

Л., ‘Наука’, 1978

OCR Бычков М. Н.

Знакомство Иннокентия Федоровича Анненского с Максимилианом Александровичем Волошиным (1877—1932) состоялось в первых числах марта 1909 г. Сын поэта В. И. Анненский-Кривич вспоминал о первом визите Волошина и С. К. Маковского, будущего редактора журнала ‘Аполлон’, 4 марта в Царское Село: ‘И Маковский, и приехавший вместе с ним Макс. Волошин имели до того времени об И. Ф. Анненском довольно поверхностное представление, и поэтому, конечно, встреча с таким Иннок. Анненским явилась для них полным сюрпризом. А отец, как нарочно, в этот вечер был необыкновенно интересен и блестящ. Он так и рассыпал драгоценные блестки и самоцветные камни своего ума, исключительной эрудиции и высокого остроумия. Оба писателя были буквально ошеломлены тем, что они встретили в этом ‘переводчике Еврипида’, — да нисколько и не скрывали того огромного впечатления, кот&lt,орое&gt, он на них произвел. Помню я те откровенно-восхищенные взгляды, кот&lt,орыми&gt, они беспрестанно обменивались’.¹

В свою очередь и Анненского — по его признанию, ‘слишком удрученного прошлым’ (см. письмо 1), — не могло не обогатить знакомство с Волошиным — поэтом широкой эрудиции, глубоко искренним, взыскательно относящимся к слову, бывшим к тому же и обаятельным собеседником. С Анненским его особенно сближали любовь к античной культуре и живой интерес к творчеству новейших французских поэтов, которых они оба увлеченно переводили и наследниками которых в деле обновления поэтического слова себя считали.

Тогда же, 4 марта, Анненский подарил Волошину, в ознаменование знакомства, отдельный оттиск своей статьи ‘Античный миф в современной французской поэзии’. ‘Имена мне милые, слова мне дорогие и идеи мне близкие, потому что я в свое время ‘пошел к французам в школу’, — писал на следующий день Волошин Анненскому. — Мне радостно, что теперь, после десятилетия в Париже, возвращаясь окончательно в Россию, я встретил Вас, потому что увидел в Вас (а это так редко!) человека, с которым можно не только говорить, а у которого можно учиться’.²В следующем письме к Анненскому Волошин говорит, что он открылся ему как цельная, многогранная индивидуальность, неожиданно объединившая в себе несколько ранее знакомых его ликов: ‘Вы существовали для меня до самого последнего времени не как один, а как много писателей. Я знал переводчика Эврипида, но вовсе не соединял его с тем, кто писал о ритмах Бальмонта и Брюсова &lt,…&gt, И, конечно, этого И. Ф. Ан&lt,ненского&gt, я не мог соединить с И. Анненским, ‘молодым’ поэтом, которого Гриф со ‘строгим выбором’ печатал в ‘Перевале’.

И только теперь &lt,…&gt, все эти отрывочные впечатления начали соединяться, и, наконец, три дня тому назад они слились окончательно в конкретную личность и в цельный характер, к которому я не мог не почувствовать глубочайшего уважения и удивления’.³ Волошин просил Анненского дать на время все его книги, чтобы еще отчетливее представить себе его писательский облик.

В первые дни знакомства Анненский подарил Волошину свою книгу ‘Тихие песни’ (СПб., 1904), выпущенную под псевдонимом ‘Ник. Т—о’, с надписью: ‘Максимилиану Александровичу Волошину на память ‘Аполлоновских’ дней разоблаченный Ник. Т—о. 10 III 1909. И. Анненский’.⁴В середине апреля 1909 г. вышла в свет ‘Вторая книга отражений’ Анненского, экземпляр которой был отправлен Волошину в Коктебель с надписью: ‘Максимилиану Александровичу Волошину в воспоминание и в залог часов лучшего художественного настроения. И. Анненский. 5 V 1909. Ц&lt,арское&gt, С&lt,ело&gt,. Захаржевская, д&lt,ом&gt, Панпушко’.⁵ Волошин откликнулся на это благодарственным письмом, в котором по достоинству оценил оригинальность критических очерков Анненского, кажущихся по резкой обнаженности и прозорливости писательского взгляда ‘сжатым клубком мучений’: ‘Она верная и справедливая, Ваша книга. И ее жестокость — не жестокость приговора, но жестокость судебного отчета о процессе. Но зато какая утонченная гибкость образов &lt,…&gt, Я думаю, что никто так не понимал Достоевского, как Вы &lt,…&gt, Ваша книга почти не книга, настолько в ней трепетность письма или дневника. Вы осуществляете слова Р. де Гурмона о том, что критика — самый интимный род исповеди. Но Вы еще заставляете исповедоваться и писателей, и их героев…’.⁶

Впрочем, во ‘Второй книге отражений’ были выражены и те особенности, которые отчетливо показывали различия в системах ценностей Анненского и Волошина. В критической прозе наиболее явно прослеживается принципиальный адогматизм творческого сознания Анненского, предрасположенность к ‘будничности’, недосказанности и одновременно обнаженной исповедальности, которая, вероятно, была едва ли не единственным положительным кредо поэта. ‘Я не могу, да вовсе и не хотел бы уйти от безнадежной разоренности моего пошлого мира, — признавался Анненский. — Я видел совсем, совсем близко такие соблазнительные бездны &lt,…&gt, что звезды и волны, как оне ни сверкай и ни мерцай, а не всегда-то меня успокоют’.⁷ Но именно эти ‘звезды и волны’ были всегда спасительным алтарем для Волошина. Его напряженный духовный поиск всегда находил опору в осознании торжественной гармонии мирового единства, всегда осуществлялся во всеоружии символов, воспринятых от самых различных культур. Показательно, что Анненский остался равнодушным к статье Волошина ‘Horomedon’, в которой все эти качества были максимально выражены (см. письмо 2). Вряд ли могли найти у Анненского глубокий сочувственный отклик и оптимистические ‘вселенские’ начала в поэзии и мироощущении Волошина, и его увлеченность проблемами теософии.

В статье ‘О современном лиризме’ Анненский иронически характеризовал ‘философичность’ новейшей поэзии (‘в ней носятся частицы и теософического кокса, этого буржуазнейшего из Антисмертинов’⁸), может быть, подразумевая и соответствующие произведения Волошина. Несходство мироощущений обнаруживается и тогда, когда критик касается непосредственно поэтического облика Волошина — ‘нашего молодого и восторженного эстетика’ — в общей галерее поэтов, изображенных в статье ‘О современном лиризме’. Приведя стихотворение Волошина ‘Лиловые лучи’ (из цикла ‘Руанский собор’), Анненский заключает: ‘Право, кажется, что нельзя ни искусней, ни полней исчерпать седьмой полосы спектра, ласковее изназвать ее, чем Волошин, воркуя, изназвал своих голубок-сестриц в лиловых туниках’.⁹ Анненский подмечает склонность Волошина к ‘метафорической молитве’, к благоговейному любованию готикой, гаммой ‘цветовых переливов’, неназойливо противопоставляя этому свою отзывчивость к другой красоте — ‘мученической’, свободной от всевозможных напластований.¹⁰

5 сентября 1909 г. Волошин приехал из Коктебеля в Петербург.¹¹С этого времени и до конца ноября поэты часто встречались: в Царском Селе у Анненского, в редакции ‘Аполлона’ — при обсуждении конкретных вопросов, связанных с организацией журнала, на вернисажах выставок и театральных премьерах. Общение было прервано скоропостижной кончиной Анненского 30 ноября.

Свои размышления о творчестве покойного поэта Волошин изложил в статье ‘И. Ф. Анненский — лирик’, которая была предназначена для подборки статей памяти Анненского, задуманной редакцией ‘Аполлона’.¹²Статья примыкала к циклу волошинских статей ‘Лики творчества’, печатавшихся в газете ‘Русь’ в 1906—1908 гг., некоторые ее мысли были сформулированы еще в письмах к Анненскому. Цитирование отрывков из писем Анненского усиливало интимно-доверительный характер этой статьи-воспоминания о поэте, чья преждевременная утрата горько переживалась. Волошин создает сложный психологический портрет Анненского: ‘Его торжественность скрывала детское легкомыслие, за гибкой подвижностью его идей таилась окоченелость души, которая не решалась переступить известные грани познания и страшилась известных понятий, за его литературною скромностью пряталось громадное самолюбие, его скептицизмом прикрывалась открытая доверчивость и тайная склонность к мистике, свойственная умам, мыслящим образами и ассоциациями, то, что он называл своим ‘цинизмом’, было одной из форм нежности его души, его убежденный модернизм застыл и остановился на определенной точке начала девяностых годов. Он был филолог, потому что любил произрастания человеческого слова: нового настолько же, как старого. Ои наслаждался построением фразы современного поэта, как старым вином классиков, он взвешивал ее, пробовал на вкус, прислушивался к перезвону звуков и к интонациям ударений, точно это был тысячелетний текст, тайну которого надо было разгадать’.¹³

Касаясь стихов, составивших еще не вышедший тогда в свет сборник ‘Кипарисовый ларец’, Волошин демонстрирует своеобразие поэтического облика Анненского, он подмечает у него ‘острый взгляд импрессиониста’, тяготение к теме смерти и знание ‘тысячи интимных примет ее’, он подчеркивает его умение — подобно К. К. Случевскому — изобразить кошмар обыденности. Многие наблюдения, сделанные Волошиным,¹⁴ оказались основополагающими в истолковании поэтического творчества Анненского и были развиты и всесторонне разработаны последующими критиками и исследователями автора ‘Кипарисового ларца’.

Волошин на всю жизнь сохранил благодарную память о своем старшем друге. Получив от В. Кривича оттиск посмертно появившейся статьи Анненского ‘Леконт де Лиль и его ‘Эриннии», он писал ему 27 марта 1910 г.: ‘Статья о Лек&lt,онт&gt, де Лиле снова заставила звучать в ушах голос Ин&lt,нокентия&gt, Феод&lt,оровича&gt, и сжаться сердце’.¹⁵ В 1912 г., задумав пьесу из жизни литературного Петербурга, он среди ‘необходимых персонажей’ намечал вывести ‘филолога-литературоведа типа Анненского’. В программу своей лекции ‘Возрождение русской лирики в первые десятилетия XX века’ Волошин ввел тезис: ‘Эллино-латинские корни и славянские плоды. Иннокентий Анненский и Вячеслав Иванов’.¹⁶ Перечитывая в январе 1931 г. статью Анненского ‘Достоевский до катастрофы’, Волошин делился впечатлениями с филологом М. С. Альтманом: ‘Это очень хорошо, глубоко и соответствует моим чувствам’.¹⁷ В июне 1932 г., отвечая на вопросы литературной анкеты критика и библиографа Е. Я. Архиппова о любимых поэтах (‘которых Вы &lt,…&gt, любите исключительно и неотступно’), Волошин вслед за Пушкиным, Тютчевым и Некрасовым назвал имя Анненского.¹⁸

Письма И. Ф. Анненского печатаются по автографам, хранящимся в Рукописном отделе Пушкинского Дома, в архиве М. А. Волошина (ф. 562).

¹ Кривич В. Иннокентий Анненский. (Страницы и строки воспоминаний сына). — ЦГАЛИ, ф. 5, он. 1, No 50, л. 25 об.—26. Рассказывая о первой поездке к Анненскому для разговора о будущем журнале, Волошин признавался: ‘Ни я, ни С. К. Маковский не имели об Анненском ясного представления. О нем тогда часто говорили Н. С. Гумилев и А. А. Кондратьев — его ученики по царскосельской гимназии’ (рассказ Волошина об Анненском 27 марта 1924 г., записанный Л. В. Горнунгом и Д. С. Усовым, хранящийся в собрании А. В. Федорова, в Ленинграде).

² ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, No 307. В экземпляре статьи, хранящемся в Доме поэта в Коктебеле (No 617), Волошин, в частности, подчеркнул фразу: ‘…на чем, если не на античном же мифе, держится поэтический стиль французов, т. е. того единственного народа, который еще сохранил, и, может быть, именно благодаря этому животворному началу, высокое искусство слова?’.

³ Письмо от 7 или 8 марта 1909 г., см.: ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, No 307. ‘Гриф’ — С. А. Соколов (Кречетов) — поэт, владелец издательства ‘Гриф’, редактор журнала ‘Перевал’. Сводку своих первоначальных разрозненных представлений об Анненском Волошин дает и в статье ‘И. Ф. Анненский — лирик’ (Аполлон, 1910, No 4, январь, отд. II, с. 11—12).

⁴Библиотека Дома поэта в Коктебеле, No 725.

⁵ Там же, No 724.

⁶ Письмо к И. Ф. Анненскому от июня 1909 г., см.: ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, No 307.

⁷Анненский И. Ф. Вторая книга отражение, СПб., 1909, с. 26.

⁸ Аполлон, 1909, No 1, октябрь, отд. I, с. 32.

⁹ Там же, No 2, ноябрь, отд. I, с. 9—10.

¹⁰ В черновой рукописи статьи ‘О современном лиризме’ зачеркнуты строки, в которых более отчетливо, чем в окончательном тексте, прослеживаются элементы ‘метафоричности’ и ‘стилизованности’ устремлений Волошина в ‘лиловые тени Руанского собора’: ‘У нас понес туда молодое, чистое, свежее сердце Максимилиан Волошин &lt,…&gt, Но не жалко ли вам этого большого ребенка, который так хотел бы, так до смерти, хоть на минуту хотел бы там молиться, а из его слов завтра же, пожалуй, оперу стилизованную сделают и поставят ее в кабаре — в лиловых тонах’ (ЦГАЛИ, ф. 6, он. 1, No 135, л. 131, 133).

¹¹ В этот день он дал телеграмму Анненскому, извещая его о приезде (ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, No 307).

¹² В декабре 1909 г. Волошин писал В. Кривичу, запрашивая у него рукопись подготовленной к печати книги стихотворений Анненского: ‘Я очень прошу Вас дать мне на несколько дней ‘Кипарис&lt,овый&gt, Ларец’, т&lt,ак&gt, к&lt,ак&gt, иначе я не смогу написать той статьи, что обещал, для январского No Аполлона. Что касается ‘трагедий’, то в этой статье я ное думаю касаться, т&lt,ак&gt, к&lt,ак&gt, думаю написать отдельно. Они мне необходимы — но на срок более продолжительный. Мне точно так же был бы необходим ‘Эврипид’. Но это не спешно, хотя бы очень хотелось иметь все вместе, но с возможностью держать долго. Стихи же мне надо на 2—3 дня’ (ЦГАЛИ, ф. 5, оп. 1, No 66). В последних числах декабря Волошин сообщал о работе над статьей секретарю ‘Аполлона’ Е. А. Зноско-Боровскому: ‘Статья об Иннокентии Федоровиче сегодня начинает писаться &lt,…&gt,, т&lt,о&gt, е&lt,сть&gt, совершается последняя часть работы (предварительные все покончены). Это займет один или два дня. Ко 2-му янв&lt,аря&gt, Вы будете иметь ее наверно’ (ГПБ, ф. 124, No 973).

¹³ Волошин М. Лики творчества. И. Ф. Анненский — лирик. — Аполлон, 1910, No 4, январь, отд. II, с. 12.

¹⁴ М. Л. Моравская писала Волошину 19 февраля 1910 г.: ‘Мы читали Ваши статьи в Аполлоне. Как хорошо Вы разгадали Анненского!’ (ИРЛИ,

¹⁵ ЦГАЛИ, ф. 5, оп. 1, No 66.

¹⁸ См. письмо Волошина к Ю. А. Галабутскому от 10 октября 1918 г.: ИРЛИ, ф. 562. В наброске Волошина ‘Метрический стих есть строгая форма…’ (относящемся, по-видимому, к статье ‘Голоса поэтов’) говорится: ‘Академически торжественный, угловатый, накрахмаленный баритон Анненского, который вдруг совершенно иррационально переходит в мастерское звукоподражание клоуна-иллюзиониста, кончает усталым, захватывающим своей обнаженной человеческой искренностью, простым и жутким ‘вполголоса» (там же).

¹⁷ Сообщено М. С. Альтманом.

¹⁸ ЦГАЛИ, ф. 1458, оп. 1, No 46, л. 4 об.-5.

1

6 III 1909.

Дорогой Максимилиан Александрович,

Да, Вы будете один. Приучайтесь гореть свечой, которую воры забыли, спускаясь в подвал, — и которая пышет, и мигает, и оплывает на каменном приступке, и на одне зигзаги только и светит — мыши, да и то, может быть, Аполлоновски-призрачной,¹ Вам суждена, может быть, по крайней мере на ближайшие годы, роль мало благодарная. Ведь у Вас школа… у Вас не только светила, но всякое бурое пятно не проснувшихся еще трав. Ночью скосмаченных… знает, что они — слово и что ничем, кроме слова, им, светилам, не быть, что отсюда и их красота, и алмазность, и тревога, и уныние. А разве многие понимают, что такое слово — у нас? Да почти никто. Нас трое, да и обчелся.² Впрочем, я, может быть, ошибаюсь. Сергей Констант&lt,инович&gt, и Вы видите дальше вперед, чем я, слишком удрученный прошлым. Но знаете, за последнее время и у нас — ух! — как много этих, которые нянчатся со словом и, пожалуй, готовы говорить об его культе. Но они не понимают, что самое страшное и властное слово, т. е. самое загадочное, — может быть именно слово будничное. Что сделал с русской публикой один Вячеслав Иванович?.. На смерть напугал все Замоскворечье… Пуще Артюра Рембо.³ Мы-то его понимаем, нам-то хорошо и не боязно, даже занятно… славно так. А сырой-то женщине каково?..⁴ Любите Вы Шарля Кро?.. Вот поэт — Do-re-mi-fa-sol-la-si-do… Помните?⁵ Вот что нам — т. е. в широком смысле слова нам — читателям русским — надо. Может быть, тут именно тот мост, который миражно хоть, но перебросится — ну пускай на полчаса, разве этого мало? — от тысячелетней Иронической Лютеции к нам в Устьсысольские Палестины.⁶

Ваш И. Анненский.

Анненский отвечает на недатированное письмо Волошина, написанное после встречи с ним в Царском Селе 4 марта: ‘Сейчас около пяти часов утра и для меня еще не кончилось бодрствование дня нашей встречи’ (ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, No 307).

¹ Намек на лекцию М. А. Волошина ‘Аполлон и мышь’, прочитанную 3 марта 1909 г. в петербургском ‘Салоне’. ‘Был на лекции Макса о мыши (!)’, — сообщал 4 марта В. Я. Брюсов И. М. Брюсовой (ГБЛ, ф. 386, картон 69, No 6). Весьма вероятно, что там впервые и встретились Анненский и Волошин. В своей лекции Волошин прослеживал древнюю мифологическую связь менаду ‘солнечным богом’ Аполлоном, олицетворяющим ‘прекрасный сон жизни’, и мышью, понимаемой как ‘подобие вещего, ускользающего и неуловимого мгновения, тонкой трещины, всегда грозящей нарушить аполлиническое сновидение’, а также отголоски этой символики в позднейшем искусстве (Волошин М. Аполлон и мышь.— В кн.: Северные цветы, альманах V. М., ‘Скорпион’, 1911, с. 85—115).

² Имеются в виду Волошин, С. К. Маковский и Анненский. Вопрос о значимости ‘слова’, которое ‘так долго было в кабале и помыкании’, Анненский поднимает и в статье ‘О современном лиризме’ (Аполлон, 1909, No 1). На письмо Анненского Волошин ответил: ‘То, что говорите Вы о слове, отвечает самым глубинным моим мыслям &lt,…&gt, Слово — изначальная сущность всех вещей. ‘В начале бе слово’ — я понимаю это буквально’ (ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, No 307). О смысле ‘слова’, осознаваемого как ‘живое существо’, как ‘цель, а не средство’, Волошин писал также в программной для него статье ‘Horomedon’ (Золотое руно, 1909, No 11—12, с. 58—59). В статье ‘И. Ф. Анненский — лирик’ Волошин подчеркивал, что Анненский ‘сам сознавал, что для него внешний мир ничего, кроме слова, не представляет, сам трепетал красотой и алмазностью, тревогой и унынием страшных, властных, загадочных — будничных слов’ (Аполлон, 1910, No 4, январь, отд. II, с. 13).

³ Анненский иронически сопоставляет архаизированную ‘эзотерическую’ поэтику Вяч. Иванова с эпатировавшими публику экспериментально-новаторскими литературными опытами Артюра Рембо (1854—1891) — одного из поэтов, заложивших основания символистской поэзии во Франции. В данном случае Анненский, видимо, имеет в виду знаменитый сонет Рембо ‘Гласные’ (см. его статью ‘О современном лиризме’: Аполлон, 1909, No 1, отд. I, с. 20). Анненский перевел несколько стихотворений Рембо, см.: Анненский И. Стихотворения и трагедии. Л., 1959 (Б-ка поэта. Большая серия), с. 285—286.

⁴ Подразумеваются слова ‘вдовы небогатого чиновника’ Анны Петровны Незабудкиной, героини пьесы А. Н. Островского ‘Бедная невеста’ (1852), неоднократно ею повторяемые: ‘Женщина я слабая, сырая, позабывчивая’, ‘Я женщина слабая, сырая, уж и теперь насилу ноги таскаю’ и т. д. (Островский А. Н. Полн. собр. соч. в 12-ти т., т. I. M., 1973, с. 203, 238, 240). О сложности восприятия поэзии Вяч. Иванова Анненский писал в статье ‘О современном лиризме’, сравнивая отдельные стихотворения Иванова с ‘криптограммами’. В ином ключе писал Анненский о личности Иванова в черновых набросках ‘Поэтические формы современной чувствительности’ (1909): ‘Вяч&lt,еслав&gt, Ив&lt,анов&gt, очарователен. Высокомерен и голубоглаз. Он прозрачен и прост, почти элементарен среди пугающей громоздкости своих славянизмов. Он улыбается простодушно и даже чуть-чуть растерянно среди метафорических бездн или ставя свои трофеи. В нем что-то — глубоко наше, русское’ (ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, No 168, лл. 9 об.-10).

⁵ Анненский напоминает повторяющуюся строку из стихотворения ‘Interieur’ французского поэта Шарля Кро (Charles Cros, 1842—1888). Выполненный Анненским перевод этого стихотворения (‘Do, re, mi, fa, sol, la, si, do…’) впервые опубликован А. В. Федоровым в кн.: Анненский И. Стихотворения и трагедии, с. 291—292. Анненский опубликовал переводы двух других стихотворений Кро (Ник. Т—о. Тихие песни. СПб., 1904, с. 112—113, 117—118). Волошин считал, что избранное Анненским заглавие для книги своих стихов ‘Кипарисовый ларец’ (подразумевалась шкатулка, в которой поэт хранил рукописи) ‘могло зависеть еще и от названия книги Шарля Кроса ‘Le cofiret de santal’ (1873) (‘Сандаловый ларец’, — Ред.). Иннокентий Федорович очень ценил этого поэта и даже считал себя его учеником, но он смешивал его с его сыном Гюи-Шарлем Кросом, цикл эротических стихотворений которого как раз был помещен в начальных номерах ‘Mercure de France’ sa 1909 г. Стихи эти были действительно очень хороши, и особенно И. Ф. Анненский восторгался местом, где говорится о ‘теле, которое горячее, чем под крылом у птицы» (рассказ Волошина об Анненском, записанный Л. В. Горнунгом и Д. С. Усовым, Ги-Шарль Кро (1879—1956) — французский поэт и переводчик). Подтверждением предположения Волошина о смешении этих двух поэтов служит замечание о ‘будничном’ словоупотреблении у Кро в черновых набросках Анненского ‘Поэтические формы современной чувствительности’: ‘Стихи. Примеры русской опростелости. Ги-Шарль Кро’ (ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, No 168, л. 11 об.). Волошин писал в ответ: ‘Шарля Кро я люблю и ценю. Но знаю его, к сожалению, лишь отрывками и того, на что Вы намекаете (‘Do-re-mi-fa-sol…’), я, к стыду моему, не знаю’ (ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, No 307). В статье ‘Париж и война. Жертвы’ Волошин, упоминая ‘самого оригинального и определившегося поэта молодого поколения Шарля Кро’, отмечает, что Анненский ставил его ‘так высоко, что называл его в числе своих учителей стиха’ (Биржевые ведомости, 1915, No 14927, 26 июня).

⁶ Анненский полагал, что своеобразные стихи Кро, с элементами гротеска и буффонады и тенденцией к экспрессивно-ироническому изображению окружающего мира, могут послужить ‘мостом’ между современной французской (‘Лютеция’) поэзией и новейшими исканиями русских поэтов. Сходные образы использованы им в статье ‘О современном лиризме’ (Аполлон, 1909, No 2, отд. I, с. 4).

2

13 авг&lt,уста&gt, 1909.

Дорогой Максимилиан Александрович,

Очень давно уже я должен был писать Вам, — но время раздергано, нервы также, — и на письме вышло бы, пожалуй, совсем не то, что я хотел бы там увидеть. Ясности духа, веселой приподнятости, — вот чего вправе ждать от меня друзья и в личных сношениях, и в письмах. Но это лето сложилось для меня во многих, если не во всех, смыслах крайне неудачно. Для разговоров я еще мог себя монтировать, но на письма не хватало завода.

Ну, да это в сторону. Стихи Ваши мне понравились, конечно, очень,¹ да и не может не понравиться то, что ‘осуществляет мысль’.

…плюет на алтарь,

Где твой огонь горит…²

Боже, как мы далеко ушли от этой бутафории. Право, кажется, что Пушкин иногда не видел того, что хотели покрыть его слова… А это Надсоновское:

Пусть жертвенник разбит — огонь еще пылает…³

Мысль… мысль?.. Вздор все это. Мысль не есть плохо понятое слово, в поэзии у мысли страшная ответственность… И согбенные, часто недоумевающие, очарованные, а иногда — и нередко — и одураченные словом, мы-то понимаем, какая это сила, святыня и красота.

Присылайте еще алтарей. Из моего ларца кое-что уже выудилось, но хотелось бы и из Ваших ненапечатанных пьес сделать подбор для первого нумера. Ведь мы почти что ‘маленькие причастницы’ будем 15 октября.⁴

Маковский показывал мне Клоделевских ‘Муз’ в Вашем переводе, и я просидел за ними часа четыре…⁵ Ну, уж и работа была. Но отчего, скажите, Вы послали брульён?⁶ Нет ли тут просто недоразумения? Я сверил половину с текстом… Нет, Вы должны переработать это. Этого требуют музы прежде всего. А потом и имена: и Ваше, и Клоделевское. Чертовски трудно, конечно, но если не Вы, то кто же будет русским переводчиком Поля Клодель?⁷

‘Горомедон’ меня тоже не вполне удовлетворил,⁸ и прежде всего откуда Вы взяли это слово — его нет ни в одной специальной энциклопедии, ни в одном словаре, ни в глоссарии, ни в регистрах…⁹ Ну, до свидания, дорогой Максимилиан Александрович, кланяйтесь Толстым.¹⁰

Ваш И. Анненский.

¹ Речь идет о ‘новых стихах об Аполлоне’, которые Волошин выслал Анненскому из Коктебеля в июне 1909 г.: ‘Я хочу сделать из них целый цикл под именем ‘Алтари в пустыне’, куда войдут и некоторые из старых, напр&lt,имер&gt, ‘Созвездья» (ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, No 307). Цикл ‘Алтари в пустыне’, посвященный А. В. Гольштейн (по первому мужу Вебер, 1849—1937), вошел в книгу Волошина ‘Стихотворения. 1900—1910’ (М., ‘Гриф’, 1910, с. 99—112).

² Цитата из сонета А. С. Пушкина ‘Поэту’ (‘Поэт! не дорожи любовию народной…’) (1830).

³ Цитата из стихотворения С. Я. Надсона ‘Не говорите мне ‘он умер’. Он живет!..’ (1886) (Надсон С. Я. Полн. собр. стихотворений. М.—Л., 1962 (Б-ка поэта. Большая серия), с. 310).

⁴ Подразумевается день предполагаемого выхода в свет первого но мера ‘Аполлона’ (вышел 25 октября). Ср. строки стихотворения Волошина ‘Воскресенье’ (1907) из цикла ‘Руанский собор’ (рассматриваемого Анненским в статье ‘О современном лиризме’): ‘И стоит собор — перво-причастница’ (Волошин М. Стихотворения. Л., 1977, с. 114). В ‘Литературном альманахе’ первого номера журнала были опубликованы ‘Ледяной трилистник’ Анненского и стихотворения Волошина ‘Дэлос’, ‘Созвездья’ и ‘Полдень’, входящие в книге ‘Стихотворения. 1900—1910’ в цикл ‘Алтари в пустыне’. Видимо, эти стихи Анненского и Волошина обсуждались в ‘Аполлоне’ 17 августа 1909 г., согласно дневниковой записи Иванова: ‘Гумилев по просьбе Маковского читал мне и Кузмину стихи Анненского и Волошина, чтобы выбрать интереснейшие. Мы по обыкновению совпадали в приговоре’ (Иванов Вяч. Собр. соч., т. II. Брюссель, 1974, с. 791). Судя по одному из писем к С.₍ К. Маковскому (лето 1909 г.), Волошин рассчитывал поместить в первом номере ‘Аполлона’ цикл ‘Алтари в пустыне’ в полном объеме.

⁵ Стихотворный перевод оды ‘Музы’ Поля Клоделя (1868—1954) — французского поэта и драматурга католического направления — Волошин выслал С. К. Маковскому 20 мая 1909 г., отметив в отправленном одновременно письме: ‘Это великолепная, но дьявольски трудная вещь, которую я с трудом одолел, но горжусь переводом’. В начале августа Волошин послал ‘Предисловие к ‘Музам’ Клоделя’. ‘Это отдельная небольшая статья — поясняющая, ясная и в то же время представля&lt,ющая&gt, самостоятельный от ‘Муз’ интерес’, — писал он С. К. Маковскому 2 августа 1909 г. (ГПБ, ф. 124, No 975). В письме Анненского к Маковскому от 30 июля 1909 г. были указаны допущенные Волошиным небрежности и неточности в переводе. 6 августа Маковский ответил: ‘Ох, этот Макс! Пожалуйста, все-таки напишите ему от себя два слова’ (ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, No 347).

⁶ От французского brouillon — черновик.

⁷ Отвечая Маковскому на его критические замечания, Волошин писал 15 августа: ‘Что же касается перевода ‘Муз’, то я могу за него постоять. Я работал над ним почти два месяца и для каждого слова могу привести его мотивы. Неточности (бессознательные) могут быть лишь в 3—4 местах, где и для меня текст Клоделя оставался темен. Что же касается тяжести, то я думаю, что тут лишь какое-нибудь недоразумение в ритме чтения.

Его надо читать громко, декламируя, и я старался в нем передать именно музыкальную меру подлинника’ (ГПБ, ф. 124, No 975). Анненскому же, по получении его отзыва, Волошин ответил 18 августа менее уверенно: ‘Я работал очень много над этим переводом, но работал в полном уединении, т&lt,ак&gt, к&lt,ак&gt, вокруг меня не было никого, кто увлекся бы мощной риторикой именно этой вещи, хотя бы в моем переводе &lt,…&gt, И я буду Вам благодарен, Иннокентий Федорович, за Вашу критику и за все указания недочетов и вновь переработаю весь этот перевод целиком, т&lt,ак&gt, к&lt,ак&gt, хочу, чтобы он был совершенным &lt,…&gt, Кроме того, я постараюсь оправдаться во многих сознательных отступлениях, сделанных иа основании всего моего понимания творчества Клоделя’ (ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, No 307). Волошин внес отдельные предложенные Анненским исправления в свой перевод (см. с._, 236 настоящего издания), но появление его в ‘Аполлоне’ откладывалось из-за большого объема текста оды и предисловия. Они появились в ‘Аполлоне’ в 1910 г. (No 9). Касаясь творчества Клоделя в статье ‘Античный миф в современной французской поэзии’, Анненский писал: ‘Клодель это сноб и вместе с тем экзотист — это оптик самого страстного воображения’ (Гермес, 1908, No 8, с. 210).

⁸ О статье ‘Horomedon’, представлявшей своеобразный философско-поэтический этюд, Волошин писал Маковскому летом 1909 г.: ‘Это классификация искусств согласно идее времени: музыка владеет стихией прошлого, вся ‘пластика’ — стихией настоящего и поэзия (слово) — стихией будущего’. В письме к нему же от 2 августа: ‘Эта статья очень важна для моего сознания. Я в ней скристаллизировал свою эстетику, она мое ‘profession de foi’. Все обобщения и построения, которые рождались в уме за последние годы, я в ней синтезировал с этой аполлонической точки зрения, не совсем обычной, но на которую я имею филологические права: Аполлон — бог времени’ (ГПБ, ф. 124, No 975). ‘Horomedon’ вызвал критические суждения Маковского, Анненского и других ‘аполлоновцев’. 15 августа Волошин писал Маковскому: ‘Очень меня огорчает судьба ‘Horomedon’a’. С Вашим замечанием относительно трудности стиля я согласен вполне, но не могу согласиться с Ан&lt,ненским&gt, и Вол&lt,ынским&gt, &lt,…&gt, Я видел свою (и нашу) задачу не в том, чтобы исследовать древние культы Аполлона, а в том, чтобы создать новый — наш культ Аполлона, взявши семенами все символы, которые мы можем найти в древности. И для нас они, конечно, получат новое содержание. Соединение идей Аполлона Мойрагета с идеей Апол&lt,лона&gt, — вождя времени я, конечно, не считаю античным. Но для современной мысли, полагаю, это сопоставление может сказать много’ (ГПБ, ф. 124, No 975). Ср. обращение к Аполлону в стихотворении Волошина ‘Дэлос’ (лето 1909 г.): ‘Гневный Лучник! Вождь мгновений! Предводитель мойр и муз!’ (Аполлон, 1909, No 1, отд. III, с. 8). ‘Horomedon’, не принятый редакцией ‘Аполлона’, был опубликован в ‘Золотом руне’ (1909, No 11-12, с. 55-60).

⁹ Волошин, обосновывая название своей статьи (Горомедон — вождь времени), ссылался в ответном письме к Анненскому на ‘La Grande Eucyclopedie’ (vol. III, p. 357) и дополнительно разъяснял свой замысел: ‘Статья моя была задумана гораздо раньше, как опыт классификации искусства, согласно иллюзиям настоящего, прошлого и будущего. Но когда я начал обрабатывать ее, мне пришла в голову эта связь одного из наименее определимых ликов Аполлона — вождя времени с парками, которые тоже так странно повторяют идею прошлого, настоящего и будущего. И мне захотелось связать эти (безусловно не научные) анал&lt,огии&gt,’ (ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, No 307). Маковскому же Волошин писал 15 августа: ‘…вопрос о верности филологических построений относится только к основному имени Horomedon. Такой эпитет Аполлона существует, он был ему присвоен в Тэносе. А кроме того, у Аполлона были эпитеты (бог часов) и (обновитель месяцев)’ (ГПБ, ф. 124, No 975).

¹⁰ Летом 1909 г. близкие друзья Волошина А. Н. Толстой и его жена Софья Исааковна Дымшиц-Толстая (1889—1963) жили у него в Коктебеле.

3

Многоуважаемый Максимилиан Александрович,

У меня возврат инфлуэнцы и потому я должен, как лежащий в постели, прибегнуть к состраданию посторонних рук.¹

Не могу Вам сказать, как я огорчен невозможностью присутствовать сегодня при обсуждении Вашего ‘Венка’.²

Благодарю Вас за Ваши любезные хлопоты о ‘Кипарисовом ларце’.³ Так как я раз уже предлагал Грифу свою книгу, то, мне кажется, было бы целесообразнее предложить ее вторично лишь в крайнем случае, т. е. если бы Соколов не захотел сделать первого шага. И потому Вы бы меня очень обязали, написав ему еще раз, чтобы шаг был сделан с его стороны.⁴

Если же он затруднится это сделать, то я сделаю это, конечно, сам, напишу, что слышал от Вас, что Гриф непрочь издать мою книгу.

Не оставьте меня, пожалуйста, вестью о дальнейшем.

Искренне Вам преданный И. Анненский.

4-го ноября 1909 г.

¹ Письмо продиктовано Анненским, подпись — автограф.

² Венок сонетов Волошина ‘Corona astralis’, написанный в Коктебеле в августе 1909 г. и посвященный Е. И. Дмитриевой (Волошин М. Стихотворения. 1900—1910, с. 113—124), должен был обсуждаться 4 ноября на заседании редакции ‘Аполлона’ (см. пригласительную повестку Анненскому: ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, No 393, л. 5). ‘Ввиду Вашего отсутствия я настоял, чтобы обсуждение было отложено до следующего раза’, — сообщил Волошин Анненскому (там же, No 307). Вероятно, именно этот эпизод подразумевается в характеристике Волошина, данной Хлебниковым в его ‘сатире’ ‘Карамора No 2-й’ (‘Петербургский ‘Аполлон») (ноябрь 1909 г.): ‘Из теста помещичьего изваянный Зевес Не хочет свой ‘венок’ вытаскивать из-за молчания завес’ (Хлебников Велимир. Собр. произв., т. II. Изд-во писателей в Ленинграде, [1930], с. 80). Печатание ‘Corona astralis’ было отложено Маковским из-за данного Вяч. Иванову обещания напечатать ранее его ‘Венок сонетов’, законченный к весне 1909 г. 6 сентября 1909 г. Иванов записал в дневнике: ‘Был у больного Маковского. Он &lt,…&gt, рассказывал о том, что явился Макс с ‘Венком Сонетов’. Иронически я сказал, что рассчитываю на деликатность Макса и счел бы опубликование ‘Венка’ раньше моего не вполне корректным’ (Иванов Вяч. Собр. соч., т. II, с. 802—803). ‘Венок сонетов’ Иванова появился в ‘Аполлоне’ (1910, No 5), а затем вошел в книгу поэта ‘Cor Ardens’ (ч. 2. М., 1911).

³ Волошин, печатавший в издательстве ‘Гриф’ свою книгу ‘Стихотворения. 1900—1910’, взял на себя хлопоты по выпуску в свет книги стихов Анненского ‘Кипарисовый ларец’. В своем письме к Анненскому Волошин процитировал отрывок из письма владельца ‘Грифа’ С. А. Соколова: ‘Буду рад, если устроите, чтобы Анненский обратился ко мне. Напишите об этом’ (ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, No 307).

⁴ Это предложение Анненский делал Q. А. Соколову в пору сотрудничества в его журнале ‘Перевал’. 12 января 1907 г. Соколов писал Анненскому: ‘Книгу Ваших стихов издал бы с большим удовольствием, но мешает одно обстоятельство: на этот раз у меня есть на очереди несколько книг и бюджет ‘Грифа’ с большой точностью рассчитан на них &lt,…&gt, только эта причина заставляет меня упускать возможность издать Вашу книгу’ (ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, No 364). В 1909 г. Соколов, после предварительной переписки с Волошиным, обратился к Анненскому с письмом от 5 ноября, предлагая издать его книгу.

1

2

3

Читайте также: