Письма к И. Ф. Анненскому, Волошин Максимилиан Александрович, Год: 1906 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 7 минут(ы)

Анненский И. Ф. Письма: В 2-х т. Т. II: 1906-1909.

СПб.: Издательский дом ‘Галина скрипсит’, Издательство им. И. И. Новикова, 2009. (Русский эпистолярный архив.

Публикуемое письмо представляет собой ответ на послание Волошина, написанное под впечатлением от встречи с Анненским в Царском Селе 4 марта (печатается в полном объеме впервые по тексту автографа, сохранившегося в архиве Анненского: РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. No 307. Л. 5):

Глазовская 15 кв. 18
СПб.

Глубокоуважаемый Иннокентий Феодорович!

Сейчас около пяти часов утра<,> и для меня еще не кончилось бодрствование дня нашей встречи: вернувшись домой<,> мне не захотелось так оборвать беседу с Вами<,> и я сел читать ‘Античный миф в современной французской поэзии’ — имена мне милы, слова мне дороги и идеи близки, потому что я в свое время ‘пошел к французам в школу’.

Мне радостно, что теперь, после десятилетия в Париже, возвращаясь окончательно в Россию<,> я встретил Вас, потому что увидел в Вас (а это так редко!) человека, с которым можно не только говорить, а у которого можно учиться. Мне хочется теперь же, не давая другим мыслям заслонить глубину первого впечатления, засвидетельствовать перед Вами все уважение и удивление мое пред тою моральной и умственной силой, которые помогли так надолго затаить выражение Вашего творчества, и проявлениям его этим дала такую терпкую и настоявшуюся полноту.

С глубоким уважением

Максимилиан Волошин

Получив ответное письмо, Волошин откликнулся следующим недатированным письмом (печатается в полном объеме впервые по тексту автографа, сохранившегося в архиве Анненского: РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. No 307. Л. 6-6об.):

Дорогой Иннокентий Федорович!

Благодарю Вас за письмо. То, что говорите Вы о слове, отвечает самым глубинным моим мыслям.

Тайна поэзии раскрылась мне, когда я прочел впервые слова Гераклита:

‘Путь познания мира лежит через имена’.

Тогда я понял, что<,> назвав все вещи мира сего их собственными именами, поэзия расколдует мир вещества.

Вещи тусклые, темные, будничные больше всех других ждут своих имен, своих настоящих имен<,> и как вспыхивают они от каждого прикосновения слова!

Растворить весь материальный мир в слове! Так вижу я назначение поэзии.

Слово <--> изначальная сущность всех вещей — ‘В начале бе Слово’ — я понимаю это буквально.

Шарля Кро я люблю и ценю. Но знаю его, к сожалению, лишь отрывками<,> и того, на что Вы намекаете (‘Do-re-mi-fa-sol…’)<,> я к стыду моему не знаю.

Эта разность тысячелетий, которую русские люди носят в душе, эти отдаленные века, в которые нежданно проваливаешься<,> выходя на площади, необходимость говорить языком отошедших времен — это тяжелое бремя.

Но радуюсь ему и принимаю. Вижу в нем великий возбудитель сознания.

——

Иннокентий Федорович! Могу ли я попросить Вас на время одолжить мне все Ваши книги. Я должен сказать Вам, что я только отрывочно знаком с Вашими трудами. Это<,> б<ыть> м<ожет,> простительно, имея в виду, что десять лет я жил в Париже и бывал в России лишь наездами.

Вы существовали для меня до самого последнего времени не как один, а как много писателей.

Я знал переводчика Эврипида, но вовсе не соединял его с тем<,> кто писал о ритмах Бальмонта и Брюсова. Я помнил<:> Алекс<андра> Вас<ильевна> Голыптейн (Вебер)<,> говоря о Михайловском, прибавила: ‘Михайловский <--> образованный человек? Все<,> что он знал о литературе<,> он знал из разговоров И. Ф. Анненского’. И<,> конечно<,> этого И. Ф. Ан<ненского> я не мог соединить с И. Анненским, ‘молодым’ поэтом, которого Гриф со ‘строгим выбором’ печатал в ‘Перевале’.

И только теперь<,> в мой последний приезд из Парижа, все эти отрывочные впечатления начали соединяться и<,> наконец<,> три дня тому назад они слились окончательно в конкретную личность и в цельный характер, к которому я не могу не почувствовать глубочайшее уважение и удивление.

Максимилиан Волошин

P. S. Позвольте мне послать два моих фельетона, которые<,> б<ыть> м<ожет,> будут интересны для Вас.

…послание Волошина (печатается по тексту автографа, сохранившегося в архиве Анненского: РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. No 307. Л. 10-11об.):

Дорогой Иннокентий Федорович,

простите, что не сейчас же пишу Вам, получив Вашу ‘Книгу Отражений’.

Очень, очень благодарю за нее. Но сюда она пришла такая чужая и непримиренная. На этой почве<,> проникнутой горьким запахом сожженных трав<,> и среди этих холмов<,> хранящих успокоенную сухость греческих линий<,> она кажется таким сжатым клубком мучений. Я не мог читать ее днем, не мог читать, когда были звезды в окне. Только притворив ставни, поставив рядом с постелью лампу<,> я нашел возможность прочесть ее. Ее надо прятать от неба и от солнца. Она верная и справедливая<,> Ваша книга. И ее жестокость не жестокость приговора, но жестокость судебного отчета о процессе. Но зато какая утонченная гибкость образов (‘Волчья шея’ Бранда, ‘Белый долмен’ родэновского Бальзака, мысли Л. Андреева ‘выпуклые<,> как больные сны’).

Я думаю, что никто не понимает Достоевского<,> как Вы. Розанов и Мережковский сами как бы написаны Достоевским и многое прозревают изнутри. Но Вы прозреваете снаружи самый механизм его творчества, вплоть до геометрического чертежа.

Этот геометрический чертеж спасает от последнего отчаяния, с ним ‘Город Страшной Ночи’ — Петербург<,> может<,> и страшнее, но выносимее. Вы дали его почти ‘теософически’, сначала он кажется рисунком из книги Лидбитера и Анны Безант, но постигаешь в нем глубоко сокрытую эллинскую геометрию идеи. Ваше эллинство<,> так глубоко сокрытое в этой петербургской книге, так

неотвратно обличает себя словами о том, что оживленная статуя — приговор искусству.

Я люблю у Вас ‘равнодушную к людям красоту’ Пушкина, разбойничество Лермонтова, исстрадавшуюся любовь у Гоголя, ‘наглость властной красоты’ у Тургенева. Но говорить ли о том, что умирающий Гейне мне ближе всего?

Но Ваша книга <--> почти не книга, настолько в ней трепетности письма или дневника. Вы осуществляете слова Р. де Гурмона о том, что критика <--> самый интимный род исповеди. Но Вы еще заставляете исповедоваться и писателей и их героев…

…Я эти два месяца провел в тишине среди книг и моря. Теперь в Коктебеле стало шумнее: приехали Гумилев, Толстой и еще кое-кто. Стало литературнее.

Посылаю Вам, Иннокентий Феодорович, мои новые стихи об Аполлоне. Я хочу сделать из них целый цикл под именем: ‘Алтари в пустыне’, куда войдут и некоторые из старых<,> напр<имер,> ‘Созвездия’ и др<угие,> что я передал Серг<ею> Конст<антиновичу> для No 1.

Жалею, что не могу сейчас послать последнее стихотворение ‘Дельфы’, в котор<ом> недописаны последние строки.

Жму крепко Вашу руку.

Привет Кривичу.

Максимилиан Волошин

Волошин, первоначально узнавший о претензиях Анненского к его переводу ‘Муз’ из письма Маковского и не без доли самоуверенности возражавший адресату, а заочно — Анненскому (см.: Волошин. С. 250-251), совершенно в ином духе отвечал самому Анненскому на публикуемое письмо (письмо Волошина печатается по дефектному (без окончания) тексту автографа, сохранившегося в архиве Анненского: РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. No 307. Л. 1-2об.):

Коктебель 18 августа 1909

Дорогой Иннокентий Феодорович!

Не могу передать, как меня порадовало Ваше письмо. Когда Сергей Константинович несколько дней назад мне написал, что Вам не понравился ни мой перевод<,> ни моя статья<,> это меня страшно огорчило и расстроило. Но всякое мнение, когда его слышишь из уст того, кто его высказывает (а не слышишь через третье лицо), имеет силу крепительную и бодрящую.

Относительно ‘Муз’. Я работал очень много над переводом, но работал в полном уединении, т<ак> к<ак> вокруг меня не было никого, кто бы не только интересовался Клоделем, как поэтом, но даже никого, кто увлекся бы мощной риторикой именно этой вещи, хотя бы в моем переводе. Увы! Молодые поэты — (Толстой и Гумилев) так чужды поэзии идей и пафоса мысли. При такой уединенности моей работы<,> не находившей опоры ни в чьем понимании, ни критики, я<,> разумеется<,> мог внести и большие ошибки. И я буду Вам благодарен, Иннокентий Федорович, за Вашу критику и за все указания недочетов и вновь переработаю весь этот перевод целиком, т<ак> к<ак> хочу, чтобы он был совершенным. Я выеду в Петербург 1 сентяб<ря> (следов<ательно,> буду 5 с<ентября>). И время до октября еще будет. Кроме того, я постараюсь оправдаться во многих сознательных отступлениях, сделанных на основании всего моего понимания творчества Клоделя.

Что же касается ‘Horomedon’, то такой эпитет Аполлона существует, Иннокентий Феодорович. Мне помнится<,> что я видел его у Рошера. Но сейчас у меня Рошера нет под руками. Но вот ‘La Grande Encyclopdie’ в огромной статье ‘Apollon’, подписанной инициалами ‘А.-М. В.’, в списках эпитетов Аполлона, разделенным по его функциям, в числе эпитетов А<поллона> как божества ‘солнечного’ есть эпитеты и и рядом и Enauros — Horomdon (на Тэносе) (Vol. III<,> р. 357).

Там же при перечислении эпитетов Аполлона как божества морального я нахожу ».

Статья моя была задумана гораздо раньше, как опыт классификации искусства, согласно иллюзиям настоящего, прошлого и будущего. Но когда я начал обрабатывать ее, мне пришла в голову эта связь одного из наименее определимых ликов Аполлона — вождя времени с парками, которые тоже так странно повторяют идею прошлого, настоящего и будущего. И мне захотелось связать эти (безусловно не научные) анал<огии.>

То, что заявления Волошина не были пустым реверансом в сторону мэтра, с мнением которого во многих вопросах нельзя было не считаться, подтверждается содержанием телеграммы Волошина, посланной Анненскому сразу по возвращении из Коктебеля 5 сентября 1909 г. и содержащей констатацию необходимости встретиться на следующий же день (РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. No 307. Л. 3):

Сегодня приехал<.> <В> воскресенье буду у Вас в два<.>

Волошин

…послание Волошина, которое по содержанию можно датировать 2 или 3 ноября (РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. No 307. Л. 7-8):

Ординарная 18, кв. 2

Многоуважаемый Иннокентий Феодорович!

Только что получил от ‘Грифа’ письмо: ‘Буду рад, если устроите, чтобы Анненский обратился ко мне. Напишите об этом’.

Потом еще спрашивает: ‘Она не очень огромна<,> его книга? Огромная не пойдет. Убедился на опыте’.

Как Вы теперь предпочитаете, Иннокентий Феодорович: хотите<,> чтобы я написал ему еще<,> или сами напишете? Было бы более удобно намекнуть ему, чтобы он Вам сам написал…

Что касается величины книги, то я думаю, что можно сделать ее убористее и меньшим форматом. Так я делаю со своей книгой. Она ведь велика тоже. Она будет в размере ‘Урны’ <поэтический сборник Андрея Белого.-- А. Ч.>.

Условимся в среду.

Адрес Грифа: Москва. Тверская. Благовещенский пер.<,> д. Синицына, кв. 22.

Максимилиан Волошин

…ответном недатированном письме Волошина, написанном, вероятно, 6 ноября (в день редакционного заседания, посвященного обсуждению первого номера ‘Аполлона’) или уже на следующий день, так как начинались такие заседания обычно в 8 часов вечера (РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. No 307. Л. 9):

Многоуважаемый Иннокентий Феодорович!

Как раз сегодня за несколько часов до получения Вашего письма я получил письмо от Грифа по поводу моей книги (она выйдет к Рождеству) с припиской ‘Анненскому завтра напишу’. Так что<,> вероятно<,> Вы получите его письмо одновременно с этим. Но<,> пожалуйста<,> известите меня об этом<,> т<ак> к<ак> если он почему-либо заленится писать (это так часто бывает у русских издателей), то я ему еще раз напомню. Я только что вернулся с великой при в редакции Аполлона, о которой Вы<,> верно<,> знаете даже подробнее меня от Валентина Иннокентьевича, т<ак> к<ак> <я> опоздал к началу. Статья Ваша многих заставила сердиться. Это безусловный успех. ‘Венок’ прошлый раз не обсуждался. В виду Вашего отсутствия я настоял, чтобы обсуждение было отложено до следующего раза. Боюсь только, что и в следующую среду Вы еще не начнете выходить. А откладывать в третий раз невозможно. До свиданья. Если позволите, я бы навестил Вас в течение наступающей недели, известив предварительно о дне.

Максимилиан Волошин

…писал (отправил же, судя по почтовому штемпелю, уже 21 ноября, в день, предшествующий дуэли с Гумилевым) в почтовой карточке (печатается по тексту автографа: РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. No 307. Л. 4-4об.):

Многоуважаемый Иннокентий Феодорович!

Простите, что не могу быть у Вас, как было условлено, в субботу. Сговоримтесь в другой раз, если Вы захотите меня видеть.

Максимилиан Волошин
Четв<ерг>.

Читайте также: