Письма З.Н.Гиппиус А.С.Элиасбергу
Вступление, подготовка текстов и комментарии В.Н.Терехиной
Париж
Ваша Гиппиус.
——
Париж
Гиппиус.
——
Париж
Крепко жму Вашу руку и жду скорого
ответа. Ваша З. Гиппиус.
——
Париж
С приветом.
Ваша Гиппиус.
Письма к А. С. Элиасбергу, Гиппиус Зинаида Николаевна, Год: 1922
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Среди важнейших аспектов изучения литературы русского зарубежья — история ее включения в иноязычную среду, обретение подлинно мирового контекста и признания. Письма З.Н.Гиппиус к переводчику и пропагандисту прозы и поэзии крупнейших русских писателей Александру Самойловичу Элиасбергу (1878-1924) являются важным документом для характеристики этого малоизученного процесса.
А.С.Элиасберг родился в Минске, но с 1907 года постоянно жил в Мюнхене. Тогда же им была составлена первая антология русской поэзии в переводе на немецкий язык ‘Russische Lyrik der Gegenwart’. В книгу вошли произведения Бальмонта, Брюсова, Бунина, Гиппиус, Минского, Сологуба. Для того, чтобы отобрать стихи, авторизовать переводы, составить биографические справки, Элиасберг начал переписку со своими современниками. Так состоялось его заочное знакомство с З.Н.Гиппиус и Д.С.Мережковским, переросшее в дальнейшем в доверительные, дружеские отношения.
Переводы Элиасберга в предвоенной, а особенно, в веймарской Германии получили признание как образцовые по своей точности и безупречности стиля. За 18 лет пребывания на чужбине, — сообщалось в ‘Летописи Дома литераторов’ (1922, No 8-9), — Элиасберг перевел около 70 томов русских авторов, составил антологии ‘Русская литература в портретах’ (Мюнхен, 1922, 2-е изд. — 1923), ‘Галерея русской литературы’ (Мюнхен, 1922), которые воспринимались как род энциклопедий, попасть на их страницы означало получить известность и признание не только в Германии. О сложности этого труда писал Дм.Мережковский в предисловии к ‘Russische Literaturgeschichte’: ‘Русская литература для нас, русских, — Священное Писание, книга Пророков. Как понять ее чужим, немцам — немым?’
Среди тех, кто подцерживал русских писателей в эмиграции, был Томас Манн, с которым Элиасберг был хорошо знаком.
Томас Манн прислушивался к суждениям знатока русской литературы, ‘превосходного посредника’, который знакомил его с новинками, например, произведениями Мережковского. Элиасберг перевел десять книг Мережковского, в том числе трилогию ‘Христос и Антихрист’, романы ‘Александр I’ и ’14 декабря’.
Известно, какую большую роль играл Томас Манн в присуждении Нобелевской премии. В письмах Бунина к Элиасбергу отразились подробности первой попытки войти в ‘нобелевскую историю’. Именно в 1922 г. в русской эмиграции возникла надежда на присуждение Нобелевской премии представителям русской литературы, выдающейся по своим достижениям и привлекавшей сочувственное внимание драматизмом судьбы в изгнании.
Тогда же по ‘делу о присуждении Нобелевской премии’ 1922 г. к Элиасбергу обращалась и Зинаида Гиппиус. ‘Одним из возможных кандидатов,— утверждала она, — мог бы быть Д<митрий> С<ергеевич> (Из здешних русских, конечно, единственный). И здешние русские писатели очень бы этого хотели, т. к. это всех нас могло бы спасти’. Ее так же беспокоила кандидатура Максима Горького, от которого ‘гроша бы никто не взял’. Опираясь на многолетнее сотрудничество с Элиасбергом, Гиппиус писала: ‘Голос Германии в этом случае очень важен. Если б, например, Томас Манн сказал слово за Дм<итрия> С<ергеевича>, это имело бы большое влияние. В случае, если Вы думаете, что надо Д<митрию> С<ергеевичу> написать об этом г. М<анн>у лично, — пришлите проект письма, Д<митрий> С<ергеевич> его напишет…’
По-видимому, Элиасберг был достаточно осведомлен о преждевременности подобных действий и, судя по ответным письмам, осторожно предупреждал об этом. Лишь спустя десять лет, когда литература русской эмиграции более глубоко вошла в европейский контекст, Нобелевская премия 1933 г. была вручена Ивану Бунину ‘за правдивый артистичный талант, с которым он продолжил традиции русской прозы’. Хотя Александр Элиасберг не дожил до этого события, он своими трудами содействовал его осуществлению.
Одним из значительных трудов Элиасберга стала антология ‘Русский Парнас’ (1920), наиболее интересный, а по мнению Гиппиус, лучший сборник русской поэзии. В письме к составителю и автору послесловия поэтесса признавалась: ‘В нем столько достоинств, что не хочется упоминать о крошечных недостатках. Лично мои стихи Вы избрали очень удачно. Приношу Вам мою благодарность. А какая это была работа! Легко могу вообразить… Влад<имир> Ан<аньевич> Злобин уверяет меня, что мой ‘Петербург’ гениально переведен’. Не все были согласны с отбором произведений, которые должны представлять ‘лицо Русской Поэзии’. И тем не менее по общему настрою рецензий ощущалось, насколько важное значение обретали книги Элиасберга: в первые годы раскола русской литературы на их страницах продолжали жить целостность, внутреннее единство двух потоков, эмигрантского и советского, а немецкий читатель воспринимал ее богатства в достаточной полноте. Недаром Шмелев обращался к Элиасбергу: ‘Для всякого писателя дорого найти чуткого истолкователя-проводника в круг писателей, говорящих, думающих на другом языке. Важно, чтобы переводчик — пусть даже артист своего дела — принимал душевно писателя, которого переводит, любил бы его… во мне остается горячее желание именно Вас видеть истолкователем-художником моей книги’.
Элиасберг переводил стихи, рассказы, статьи З.Н.Гиппиус, переписка не только фиксирует подробности их сотрудничества, но освещает более общие вопросы, творческие, мировоззренческие. Элиасберг сохранил эти автографы, как и автографы и документы других писателей. В так называемом ‘Альбоме А.С.Элиасберга’, хранящемся в фонде Н.В.Зарецкого в Бахметевском архиве Колумбийского университета, есть письма Бальмонта, Бунина, рукописи автобиографий Вл. Ходасевича, Б.Пильняка, С.Есенина, полученные переводчиком, вероятно, от редактора ‘Новой русской книги’ А.Ященко для работы над книгой литературных портретов (см.: ‘Первая автобиография С.Есенина. Публ. А.А.Козловского и В.Н.Терехиной // Знамя, 1996, No 8). Однако альбом Элиасберга, переданный его вдовой художнику и коллекционеру Н.В.Зарецкому, одному из организаторов Пражского архива русской эмиграции и музея при нем, оказался разрознен. Настоящая публикация является попыткой восстановить возможную на данном этапе полноту, объединяя два письма Гиппиус от 23.01.1921 и 16.02.1921, хранящиеся в Бахметевском архиве, и два письма из пражской коллекции. Первые публикуются с разрешения заведующего Бахметевским архивом (1994). Последние публикуются с любезного разрешения проф. МПГУ В.А.Лазарева, включившего их в сб. ‘В поисках истины’. М., 1993. С. 125-128).
23.01.1921
Глубокоуважаемый Александр Самойлович, Я давно хотела писать вам — о многих вещах. Не знаю, уместно ли сейчас сказать обо всем. Но постараюсь.
Во-первых — насчет стихов. ‘Плоды полей и гроздья…’ Шиллера, в переводе Жуковского. Остальные — мои, причем ‘мешается, сливается’ — старые, из 1 книги, остальные — самые новейшие, почти все вошедшие в Сб[орник] [19)18 г. ‘Последние стихи’1. Я издала сборник сама уже при большевиках (14-18 гг.) в последние дни ‘свободы’ печати. Я сразу продала все издание и не знаю, успели ли его распродать или спрятали (стихи были сплошь самые резкие). У меня 3 стихотворения ‘Декабристам’, и четверостишие:
…Ночная стая свищет, рыщет,
Лед по Неве кровав и пьян…
О, петля Николая чище,
Чем пальцы серых обезьян! —
как раз из одного из ‘большевицких’ 14 декабря 17 года2.
Вот, между прочим, одно из доказательств, что Гржебин3 скупал у нас всех, умирающих литераторов, наши произведения ‘из-под полы’ и ‘впрок’, — т.е. ‘когда падут большевики’. Он эту книжку тоже ‘купил’. Он купил все (3 тома) мои стихи (даже будущие) за 20 тысяч в начале [19] 19 года, когда 1 фунт хлеба стоил, на эти же деньги, 300 рублей (черного). Условие это еще не было написано на старой гербовой бумаге {Впоследствии он полюбил делать именно ‘гербовые’ условия.}. Мы согласились 1) что он не может издавать за границей, 2) до падения б[ольшевико]в, 3) и по большевицкой орфографии. Рукопись я ему сдала, но через несколько месяцев он прислал ее обратно, чтобы я прибавила новые стихи и расположила их. Уже не доверяя словам Г[ржеби]на, я, прежде чем вернуть рукопись, написала ему с просьбой письменно подтвердить наше соглашение (насчет заграницы, орфографии и т.д.). Этого он не сделал до нашего отъезда и поэтому рукопись я ему обратно не отослала, как я его и предупреждала.
Александр Самойлович. Хотя вы и прочитали мой дневник, но перед действительностью слова столь слабы, что меня почти не удивляют ваши предложения: раскрыть имя J.J. и замаскировать Гржебина. Ни на первое, ни на второе я согласиться не могу. Первое — это значило бы принять участие в избиении оставшихся честных людей в России. Второе — признать власть мерзавцев над собой. Будет еще время, когда они станут господами в Европе. Или они уже господа в Германии? Тогда другое дело. Тогда я просто не буду издавать свой дневник в Германии. Еще есть Франция, Англия и Америка, которые, если и на пути к капитуляции, этого еще пока не осознают4.
Гржебин даже не большевик, — он крупный мошенник, играющий на большевицкой карте, т.е. если угодно, большевик в кубе. Во всяком случае он — представитель правительства (или верноподданный), не признанного в Европе. Пусть он привлекает к какому может суду — меня! Я обязуюсь ему доказать на свободном русском суде со свободными рус[скими] свидетелями, что я не говорю ни слова неправды.
А если из черной запертой дыры — бывшей России, — нельзя получить ни одного свидетельства и даже по имени никого нельзя назвать здесь, чтобы его не схватили там, — то пока не все люди еще сошли с ума — абсурд Гржебинской апелляции к ‘бурж[уазным]’ законам для покарания недобитых, убежавших, буржуев — не пройдет. Это мне напоминает вчерашнюю ноту Чичерина к английскому правительству с требованием запретить Черчиллю писать статьи против ‘сов[етской]’ власти. Если германское правительство уже охраняет честь ‘сов[етских]’ подданных, вроде Гржебина — другое дело.
Чем сейчас Г[ржебин] занимается в Берлине — я не касаюсь. Но что он делал в России — я знаю, и обо всем, что знаю — буду говорить открыто везде, где еще есть тень свободы.
Повторяю: я не знаю положения в Германии, но думаю, что Питеру нечего бояться: слишком абсурдно положение Гржебина, взывающего к ‘закону’ чужой страны. Его инсинуаций тоже бояться нечего. Мало ли в Европе наших ‘беззаконников’, они не стесняются, но им цену знают, на них клеймо.
Дм[итрий] С[ергеевич] уехал, оставил Г[ржебину] письмо, где он предлагает ему какой угодно гласный суд — в первый же момент существования гласного суда в России. Но в этот момент, конечно, Гржебина нельзя будет найти.
Довольно, однако, о нем. Перейдем к делам человеческим. И даже отрадным, — какова ваша антология5. Это прекрасная книга, прекрасный сборник. Быть может, лучший сборник русской поэзии из доселе существовавших. Я с большим удовольствием напишу о нем заметочку в здешней газете. В нем столько достоинств, что не хочется упоминать о крошечных недостатках. Лично мои стихи вы избрали очень удачно. Приношу вам мою благодарность. А какая это была работа! Легко могу вообразить…
Спасибо за присылку ‘Зеленого кольца’6. Я искала его по всей Европе, т.к. книгу, отдельное издание с моим длинным предисловием (о Савиной, о постановке пьесы в Алекс[андринском] театре в СПб.), изданную в [19] 16 году, я не могла захватить с собою. Несколько дней тому назад я вдруг узнаю, к моему ужасу, что она вышла по-английски. Я достала перевод — и что вы думаете? Там написано, что он — autorise!! И переведено явно с книги, ибо с предисловием. А я никогда в жизни никого не авторизировала, да и человека этого не знаю. А уж если издавать было, то следовало еще кое-что прибавить. Ибо ‘Зеленое кольцо’, с тех пор, шло в Студии Худ[ожественного] театра в Москве в продолжение трех лет почти ежедневно, и до сих пор идет! Бедный Стахович повесился, знаменитая (по Зел[еному] Кольцу) Тарасова исчезла, а оно все идет. Нет москвича, который бы не видел этой пьесы. Говорят, они сделали из нее что-то поразительное. Говорят… Ибо, вообразите! я сама этой постановки не видала.
‘Историю Зеленого Кольца’, громадный портфель с рукописями, письмами, фотографиями (даже запиской Керенского!) я в минуту голода продала в Публичную библиотеку. Текст рукописи, бывшей у вас, не совсем сходится с окончательным текстом на сцене и в книге. Но я все-таки хотела вас спросить, а нельзя ли издать пьесу и по-немецки? Ведь вы, кажется, ее переводили. Если б можно было достать русскую книгу с моим первым ‘послесловием’, я бы дала вам и дополнение, и ‘гимн’, который исполнялся в Москве.
Еще одно: наша книга, собственно, составлялась вчетвером, как мы и бежали7. Там была и статья нашего спутника, молодого поэта Злобина — ‘Тайна большевиков’, вся построенная на Достоевском (Бесы и Вел[икий] Инквизитор). Для книги же предназначалась наша группа, довольно хорошая фотография. Мы ее вам пришлем (у нас единственный экземпляр) когда переснимем. Я думаю, будет интересно ее приложить. Мы там совсем свеженькие от побега. Что касается статьи Злобина — то может быть и ее прислать вам?
Такое длинное письмо, спешу кончить. Еще кое-что хотелось сказать вам — но до следующего раза. Видаете ли вы парижское ‘Общее дело’8? Мы оба там пишем. У меня целый ряд статей (‘Там, в России’) — взгляды, довольно противоположные здешней эмигрантской колонии.
Кланяйтесь, пожалуйста, моей тезке, Зинаиде Николаевне. Помнит ли она меня9?
Крепко жму вашу руку и жду ответа, — вы так исключительно и так приятно аккуратны!
Хотя я родилась не в [18]67, а в [18]69 году, но эту ошибку повторяют давно все, ибо я никому, кроме Венгерова (лит[ература] XX века) никогда не давала своей биографии и точных дат10.
1.02.1921
Дорогой Александр Самойлович.
Спешу ответить на ваши вопросы:
1) ‘Зеленая армия’ — так до сих пор, в отличие от ‘белых’, называются повстанцы. Название пошло от того факта, что красные дезертиры, скрываясь в лесах, соединялись кучками, вели (и до сих пор ведут) партизанскую борьбу против красных.
2) ‘Таньки’ — так называют русские мужики-красноармейцы ‘танки’, которых боятся.
3) Петерc11 — любопытная фигура: молодой латыш, глава главных Чрезвычаек, абсолютно беспощадный, кажется, автор знаменитого изречения: ‘лучше казнить тысячу невинных, чем помиловать одного виновного’. Вместе с поляком Дзержинским носит имя главного ‘палача’.
4) Луначарский — комиссар ‘Нарпросвета’, т.е. ‘Народного просвещения’, со всеми отделами и подотделами, т.е. он же комиссар искусств.
Быть может, придется кое-что выпустить из дневника. Я еще не знаю что, но меня напугали, что я могу и в таком виде повредить JJ. (хотя это не его буквы). Постараюсь, чтобы поменьше выпускать.
Дм[итрий] Сергеевич], немножко успокоившись вашими достижениями, — тревожится насчет Bonnier. Отчего вы не написали смысла его письма? Будет ли он ‘накладывать арест’ на русское издание? Ведь это же абсурд!
Влад[имир] Ан[аньевич] Злобин уверяет меня, что мой ‘Петербург’ гениально переведен. У меня есть еще два (не считая 2-х стихотворений]) ‘Декабристы’ [19] 17-го и [19] 18-го годов (после 1909). Третий ‘Петербург’ — прямое продолжение вами переведенного, и я вам его посылаю12.
У меня еще много есть чего сказать вам, но не хочу задерживать этого письма и пока прощаюсь, посылая привет сердечный З[инаиде] Н[иколаевне]. Как она поживает?
28.05.1921
Дорогой Александр Самойлович. Пишу Вам, вместо Д[митрия] С[ергееви]ча, я, на сей раз. Д[митрий] С[ергеевич] все в тревоге, в заботах и денежных томлениях. Да и правда, дела наши сузились уже благодаря Общ[ему] делу (объявило 3 месяца тому назад, что писать в нем можно только даром), ну и другим разным падениям и обманам. Особенно я оказываюсь ни к чему… но в сторону. Добавлю только, что эти обстоятельства заставляют нас принять предложение какого-то учено-литературного о[бщест]ва в Югославии: это поклонники Д[митрия] С[ергееви]ча и обещают его там, на лето, устроить чуть ли не даром, — около Загреба. Правда, путешествие мучительно и стоит очень дорого. И все-таки заставляет нас также и о Висбадене еще подумывать. Нам пишут, что там пансион, в лучшем отеле, — всего 40 марок! С другой стороны, в Загребе, быть может, найдется какой-нибудь заработок11
Теперь отвечаю последовательно.
Предисловие написано и послано Вам 14 дек[абря]14. Дмитрий] С[ергеевич] Вас благодарит и — ни на что пока не надеется (такое у него настроение).
Фотография. Нам нужен оригинал группы для того, чтобы успеть поместить его во франц[узское] издание. Но мы бы хотели сохранить оригинал у себя. Может быть у Вас есть снимок или клише15? Мы были бы Вам ужасно благодарны. Я знаю Ваше артистическое фотографирование. Конечно, конечно, используйте среднюю часть группы в Вашей книге! А не можете ли Вы, кроме того, как-нибудь выделить для меня одну меня и прислать мне несколько снимков? У меня просят вечно фотографий, а у меня ничего нет!
Статья о Бунине. Вам тоже послана. Бунин очень интересен. Для Вашей книги я Вам могу добавить библиографические и фактические о нем сведения16.
Декаденты. Начало 90-х годов. Северный вестник17, где печатались тогда я, Сологуб, Бальмонт. Д[митрий] С[ергеевич] лишь боком участвовал в этом движении тогда. Вряд ли можно его трилогию ввести в это движение. ‘Юлиан’ был начат до всякого декадентства. ‘Декадентами’ считали в то время меня, Брюсова (чуть-чуть позже), Сологуба, отчасти Бальмонта, Алекс[андра] Добролюбова, Коневского и еще кого-то, хотя я сразу стала открещиваться от ‘декадентства’, утверждая символизм. Теперь смешно сказать, но меня главным образом знали за ‘свободный стих’, который я стала вводить в [18]93-м году. Влияние французов было очень слабо у всех (кроме Брюсова, может быть). Свободным стихом, однако, кроме меня, долго никто не пользовался. ‘Весы’ — сравнительно поздний период18. О декадентах у меня много в книге статей ‘Литературный дневник’. Это старая книга, вероятно, она у Вас была…
Вот и все. На этих днях думаю закончить заметку о Вашей книге — русских поэтов: напечатаю в ‘Общ[ем] деле’ (больше негде). Пришлю Вам19. Если Вы дадите мне какие-нибудь еще дополнительные сведения о том, как книга составлялась, о Вашем брате и т.д. — буду очень благодарна. Во всяком случае ответьте поскорее…
P.S. Статья о Бунине — ‘высочайше одобренная’, т[о] е[сть] он сам (я ему читала в рукописи) был потрясен моим подходом и смущенно сказал, что это ‘первое человеческое слово’ о нем.
1.12.1922
Дорогой Александр Самойлович,
Д[митрий] С[ергеевич] очень просит извинения, что сам не отвечает, он ужасно устал с писанием франц[узских] статей, чтением фр[анцузских] докладов и, наконец, устройством вечера Сахаровых (где он тоже читал) в профит наш с Буниным20. Вечер, слава Богу, прошел, профита, кажется, серьезного не будет, но возни с великосветскими дамами и разъездами по городу было сверх головы. На несчастье Влад[имир] Ан[аньевич] Злобин нас покинул как раз в это время: уехал встречать свою мать, вырвавшуюся из Совдепии. Теперь он с ней в санатории. Если это недалеко, пишу ему, чтобы он съездил в Мюнхен, повидал Вас и поговорил о разных делах. Кое-что, о трех, я Вам здесь вкратце скажу.
1. Тот текст ‘Египта’, кот[орый] у Вас в руках, полный, вторую часть — ‘Вавилон’ Д[митрий] С[ергеевич] пришлет Вам очень скоро, она кончена, только еще не переписана. Будет, кроме того, громадное ‘Введение’ или предисловие, статья большой важности, она кончена и тоже не переписана21. Что касается указания Вам книг, — это, к сожалению, невозможно, ибо масса книг у Д[митрия] С[ергеевича] осталась в Совдепии. Он просит Вас в этих случаях просто уничтожать лучше кавычки. Однако Д[митрий] С[ергеевич] намерен потом составить возможно полную библиографию для напечатания в конце книги.
2. Это дело о присуждении Нобелевской премии будущего года22. Одним из возможных кандидатов мог бы быть Д[митрий] С[ергеевич]. (Из здешних русских, конечно, единственный). И здешние русские писатели очень бы этого хотели, т[ак] к[ак] это всех нас могло бы спасти. С другой стороны, мы недавно узнали, что свою кандидатуру поставил Горький. Если бы он и вздумал ‘делиться’, то никто из нас, конечно, гроша бы от него не взял (впрочем, он это слишком хорошо знает сам). И не только из здешних писателей, но и из Берлинских тоже, кроме подлых, вроде Ал[ексея] Толстого23, но те и так процветают. В России же совсем никого не осталось.
Голос Германии в этом случае очень важен. Если б, например, Томас Манн сказал слово за Дм[итрия] С[ергеевича], это имело бы большое влияние24. В случае, если Вы думаете, что надо Д[митрию] С[ергееви]чу написать об этом г[осподину] М[анн]у лично, — пришлите проект письма, Д[митрий] С[ергеевич] его напишет. Вл[адимир] Ан[аньевич] Злобин, если приедет, даст Вам разные подробности, но думаю. Вам все понятно и так.
3. Это уже касается меня. Я теперь пишу книгу рассказов ‘о настоящих’ людях25. О моих ‘встречах’ с людьми замечательными (известными и неизвестными). К сожалению, письма и документы у меня остались в Совдепии! Только ‘встречи’, т[о] е[сть] люди по свидетельству моих собственных глаз. У меня уже был (кратко) Есенин, Лундберг и еп[ископ] Антоний. Будет ‘советский батюшка’ Введенский (элемент нового распутинства), будет ‘Хромая Аня’ (Вырубова) в связи с письмами императрицы. Будет, надеюсь, Розанов и мн[огие] другие. Но сейчас у меня есть совершенно готовая и отделанная история моей дружбы с Блоком (в нее эпизодически входит и А. Белый). Этот рассказ под названием ‘Мой лунный друг’ я сама перевела, сократив и приспособив, по-французски. Не прислать ли Вам русский подлинник, рукопись, не хотите ли перевести ее по-немецки? Может быть, какой-ниб[удь] немецкий журнал напечатает. Размер — немного более печ[атного] листа, м[ожет] б[ыть], полтора. Жду Ваших соображений. Но только печатать раньше февраля нельзя, ибо франц[узская] адаптация должна выйти на 8 дней раньше.
Спешу кончить, сердечно кланяюсь Зинаиде Николаевне, надеюсь, что она и ваш наследник здоровы и благополучны.
1 Возможно, речь идет о сб. ‘Немецкие поэты в русских переводах’, составленном Александром Элиасбергом и Артуром Лютером (Лейпциг, 1921), в который вошли переводы Гиппиус из Шиллера, а также об отборе стихов З.Гиппиус для одной из антологий, составляемых Элиасбергом в 1921 г. ‘Мешается, сливается’ — строка из стихотворения Гиппиус ‘Снежные хлопья’, 1894 г., вошедшего в первую книгу (Сборник стихов. 1889-1903. М., 1904). Последняя изданная в России книга — Последние стихи. 1914-1918. Пб., 1918.
2 Гиппиус написала стихи к годовщине восстания декабристов на Сенатской площади в 1909 году под заглавием ’14 декабря’, затем — ’14 декабря 17 года’ и ’14 декабря 18 г.’.
3 Зиновий Исаевич Гржебин (1877-1929) был известным издателем, в частности, альманаха ‘Шиповник’. Весной 1919 года им было создано ‘Издательство З.И.Гржебина’, одним из редакторов которого стал A.M.Горький. В 1921 году Гржебин и Горький вместе уехали в Германию. Более 200 книг, которые предназначались для распространения не только в зарубежье, но и в России, вышло под маркой Гржебина в Берлине. Но в связи с запретом на ввоз в РСФСР этих тиражей, издательство потерпело в 1923 году крах. Финансовые споры были у Гржебина не только с Гиппиус и Мережковским, но и с Горьким. О том, что, приехав в Берлин, все права издания передал Гржебину, сообщал в автобиографии Борис Пильняк (Бахметевский архив, фонд Н.В.Зарецкого). С другой стороны, Борис Зайцев, шесть томов собрания сочинений которого напечатал Гржебин в 1922 году, рассказывал, что гонорары выплачивались аккуратно и были столь существенны, что их хватало на жизнь в Германии (Евреи в культуре русского зарубежья. Иерусалим, 1996. Т. 5. С. 501).
4 Две части ‘Петербургского дневника’ (‘Черная книжка’ и ‘Серый блокнот’) с записями за июнь 1919 — январь 1920 вошли в книгу: Дм. Мережковский, З.Гиппиус, Д.Философов, В.Злобин. Царство Антихриста. Мюнхен, 1922. В переводе А.Элиасберга на немецком языке — Mnchen, 1921, на французском в изд-ве Roche — Bossard, Paris 1922. J.J. — по-видимому, Иван Иванович Манухин, хотя Гиппиус и уточняет, что J.J — не его инициалы (см. с. 148).
5 Имеется в виду книга ‘Русский Парнас’ (Сост. А. и Д.Элиасберг, послесл. А.Элиасберга. — Лейпциг, 1920, 332 с. В нее вошли стихотворения Гиппиус ‘Песня’, ‘Она’, ‘Электричество’, ‘Нелюбовь’, ‘Тварь’, ‘Протяжная песня’, ‘Любовь — одна’ и ‘Петербург’. В отличие от Гиппиус Бальмонт высказал в письме Элиасбергу несколько критических суждений по поводу антологии: ‘Русский Парнас’, на мой взгляд, составлен совершенно произвольно. Давать Лохвицкой одну страницу (взяв лишь два пустячка, на Мирру непохожие), блистательному Вячеславу Иванову дать 7 страниц, а полупоэту Валерию Брюсову, компилятивному ритору, 14, — это такое личное пристрастие, которое неизвинительно в поэтической энциклопедии… Давать поразительному Некрасову 10 страниц, и столько же ничтожному Алексею Толстому, это значит не видеть лица Русской Поэзии…’ (Бахметевский архив, фонд Н.В.Зарецкого, см. также: G.Cheron. Letters of K.Balmont and V.Bijusov to A.Eliasberg // Wiener Slawistischer almanach 28 (1991)).
6 Пьеса Гиппиус ‘Зеленое кольцо’ выходила дважды (СПб., 1916 и М., 1922). Премьера в Александрийском театре в постановке В.Э.Мейерхольда состоялась в 1915 году. Во Второй студии Московского Художественного театра спектакль держался в основном репертуаре и после отъезда Гиппиус из России. Так, ‘Вестник театра’ за 13-19 января 1920 года сообщал: вторник — ‘Младость’, среда — ‘Зеленое кольцо’, четверг — ‘Младость’, пятница — ‘Зеленое кольцо’. Алексей Александрович Стахович (1856-1919) был исполнителем роли Дяди Мики. В очерке ‘Смерть Стаховича’ М.Цветаева писала о похоронах артиста: ‘…за ним идет одна молодежь — студийцы II Студии — его ‘Зеленое кольцо’ (М.Цветаева. Собр. соч.: В 7 т. Т. 4. М., 1994. С. 498).
7 Дм.Мережковский, З.Гиппиус, Д.Философов и В.Злобин уехали из России 29 декабря 1919 года из Петрограда в Варшаву, затем в октябре 1920 года они, за исключением Философова, отправились в Париж. Их фотография открывала книгу ‘Царство Антихриста’ (перепеч. в кн.: З.Гиппиус ‘Живые лица’. Тбилиси, 1991. Кн. I. С. 17).
‘Общее дело’ — газета, выходившая в Париже в 1918-1934 гг.
Зинаида Николаевна Васильева-Элиасберг была талантливой художницей, принимала участие в выставках Берлина и Парижа, экспонировала графику, фарфоровые статуэтки. Ей принадлежит оформление антологии русской поэзии в переводе Элиасберга (Мюнхен, 1907). Тогда Бальмонт писал Элиасбергу: ‘Проклятые Немцы, умеют издавать книги, а мы, Русские, все будем у иностранцев учиться? Впрочем, Ваша жена Русская. Ее рисунок для обложки поэтичен, изящен. Сколько настроения в этих ветвях, и в двух этих птицах!..’ З.В.Элиасберг была знакома со многими художниками и писателями зарубежья. Так, Михаил Ларионов в 1926 году давал уроки сыну Элиасбсргов Павлу. В письмах Н.В.Зарецкому Зинаида Николаевна рассказывала: ‘Была у Ремизовых… А Ремизов, закутанный в плащ и стоя у столика с толстопузым тоже закутанным в шарф чайником, как будто проповедник за кафедрой, журчал…’ (28.10.1926). В письме от 29.02.1928 года она сообщала о самоубийстве Нины Петровской, которая ранее неделю жила в ее комнате (Бахметевский архив, фонд Н.В.Зарецкого).
10 См.: З.Н.Гиппиус. Автобиографическая заметка // С.А.Венгеров. Русская литература 20 в. М., 1914. Т. I. С. 176.
11 Петерс Яков Христофорович (1886-1938), в 1918-23 гг. заместитель председателя Всероссийской Чрезвычайной комиссии (ВЧК), председатель Ревтрибунала.
12 Третье стихотворение Гиппиус о Петербурге — ‘В минуты вещих одиночеств…’, апрель 1919 г.
13 Благодаря поддержке проф. А.А.Белича Дм.Мережковский и З.Гиппиус получили стипендию от Белградской Академии наук.
14 Речь идет о предисловии Дм.Мережковского к антологии Элиасберга ‘Russische Literaturgeschichte in Einzelportrts’, Mnchen, 1922.
15 Гиппиус просит групповое фото для французского издания кн. ‘Царство Антихриста’ (1922).
16 По-видимому, З.Гиппиус имеет в виду одну из своих статей ‘Тайна зеркала. Иван Бунин’ или ‘Русский народ и Иван Бунин’, которые позже были напечатаны в газете ‘Общее дело’ (1921, 16 мая, No 304 и 23 октября, No 463).
17 Первые стихи Гиппиус появились в ‘Северном вестнике’ в 1888 г., а публикация в 1895 (No 3, 12) сделала ее известной поэтессой. Роман Дм.Мережковского ‘Отверженный’ (в дальнейшем — под заглавием ‘Смерть богов (Юлиан Отступник) из трилогии ‘Христос и Антихрист’ впервые публиковался в ‘Северном вестнике’ (1895, кн. 1-6).
18 ‘Весы’ — главный печатный орган символистов, где статьи Гиппиус выходили в 1906-1908 гг. Книга избранных работ Гиппиус ‘Литературный дневник’ вышла в 1908 г. под псевдонимом Антон Крайний.
19 Речь идет о книге ‘Русский Парнас’. Брат А.С.Элиасберга, Давид Самойлович, был указан как второй составитель.
20 Союз русских литераторов и журналистов в Париже, в который входили Мережковский и Гиппиус, устраивал благотворительные вечера в пользу нуждавшихся литераторов, в том числе в доме балетных артистов А. и К. Сахаровых. Об одном из них Бунин записал в дневнике 7(20) января 1922 года: ‘Вечер Мережковск[ого] и Гиппиус у Цетлиной. Девять десятых, взявших билеты, не пришли. Чуть не все бесплатные, да и то почти все женщины, еврейки. И опять он им о Египте, о религии! И все сплошь цитаты — плоско и элементарно до нельзя’ (Устами Буниных. Под ред. М.Грин: В 3 т. Т. 2. Франкфурт-на-Майне, 1981. С. 74).
21 ‘Тайна трех: Египет и Вавилон’ вышла в Праге (1925) и в переводе Элиасберга под названием ‘Die Geheimnisse der Ostens’. Berlin, 1924.
22 В 1922 году в эмиграции началось движение за присуждение Нобелевской премии представителям русской литературы. В качестве претендентов называли А.М.Горького, отметившего 30-летие литературной деятельности, и, как иронически сообщал журнал левой ориентации ‘Удар’, ‘истекающих желчью И.Бунина и Ал.Куприна’ или ‘литературного сандвича: Мережковского, Гиппиус, Философова’ (‘Удар’. Париж, 1922, No 3). Бунин в письме Элиасбергу подчеркивал: ‘Такого ‘популярного’ одного (кроме Горького), я боюсь, среди нас нет (не исключая и Мережковского, хотя он-то думает почему-то иначе и вообще считает себя ‘единственным’ достойным премии) …А на днях мне стало документально известно, что кое-кто из самой высокой европейской литературной знати думает так: ‘Самое лучшее — а в политическом смысле самое тактичное — это разделить премию между Горьким и N’. (Называют одного из нас)’ (Бахметевский архив, фонд Н.В.Зарецкого).
23 А.Н.Толстой был исключен в мае 1922 года из Союза русских литераторов и журналистов в Париже после его открытого письма Н.В.Чайковскому в газ. ‘Накануне’: ‘Я отрезаю себя от эмиграции…’
24 Томас Манн был хорошо знаком с Элиасбергом, ценил его переводческий талант и знание русской литературы. В Пражском литературном музее хранятся 29 писем Т.Манна к Элиасбергу. В предисловии к альманаху ‘Sddeutsche Monatshefte’ (1921), посвященному шедеврам русской прозы, Т.Манн рассказывал: ‘Однако после войны я услыхал вот что. Я услыхал от Александра Элиасберга, что Мережковский, с которым я однажды через него, Элиасберга, сказочным образом обменялся приветами, что Мережковский, бежавший из Советской России, находится в Варшаве, собирается приехать в Германию, в Мюнхен и меня посетит’ (Т.Манн Художник и общество. Статьи и письма. М., 1986. С. 37). Встреча не состоялась. По поводу ‘Грядущего Хама’ Т.Манн писал Элиасбергу 25 февраля 1919 года: ‘Не могу сказать, чтобы книга Мережковского подействовала на меня благотворно. Это, на новый лад, такой же дурной продукт войны, как и другие в подобном роде…’ С конца 1921 по июнь 1924 года есть два письма Т.Манна, но в них не упоминается Мережковский.
25 Гиппиус работала над книгой ‘Живые лица’ (в 2-х томах, Прага, 1925). Очерк о Блоке впервые напечатан в журн. ‘Окно’, Париж, 1923, No 1, с. 103—153. В переводе на франц. яз.— ‘Mon ami lunaire, Alexandre Blk’ — ‘Mercure de France’, 1923, CLXI, p. 289-326.