Письма к А. Н. Островскому, Писемский Алексей Феофилактович, Год: 1880 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 40 минут(ы)

Памятники литературного и общественного быта

Неизданные письма к А. Н. Островскому

М.—Л., ‘ACADEMIA’, 1932

Писемский, Алексей Феофилактович

Достопочтенный наш автор Банкрута! ²³¹

Если Вы хоть немного помните вашего старого знакомца Писемского, которому доставили столько удовольствия чтением еще в рукописи вашей комедии, то можете себе представить, с каким истинным наслаждением прочитал я ваше произведение, вполне законченное. Впечатление, произведенное вашим Банкрутом на меня, столь сильно, что я тотчас же решил писать к Вам и высказать нелицеприятно все то, что чувствовал и думал при чтении вашей комедии: основная идея ее развита вполне, необразованность, и вследствие ее совершенное отсутствие всех нравственных правил и самый грубый эгоизм резко обнаруживается в каждом лице, и все события пиэсы условливаются тем же бесчестным эгоизмом, т. е. замыслом и исполнением ложного банкрутства. Ваш глубокий юмор, столь знакомый мне, проглядывает в каждом монологе. Драматическая сцена посаженного в Яму банкрута в доме его детей, которые грубо отказываются платить за него, превосходна по идее и по выполнению. Искусный актер и в этом месте может заставить плакать и смеяться. Самое окончание, где подьячий, обманутый тем же Подхалюзиным, инстинктивно сознавая свое бессилие перед официально-утвердившимся тем же подлецом Подхалюзиным, старается хоть перед театральной публикой оконфузить его, продумано весьма удачно. Вот Вам то, что я чувствовал и мыслил при первом чтении вашей пиэсы, но потом я стал вглядываться внимательнее в каждую сцену и в каждой характер: Липочка в 1-м своем монологе слишком верно и резко знакомит с самой собою, сцена ее с матерью ведена весьма искусно бестолково, как и должны быть сцены подобных полудур, одно только: зачем Вы мать заставили бегать за танцующей дочкой? Мне кажется это несовсем верно: старуха могла дивиться, жалеть на дочь, бранить ее, но не бегать. Вы, конечно, имели в виду театральную сцену и зрящий на нее партер. Бестолково-многоречивая и вероятно хлебнувшая достаточно пива Фоминишна очень верна. Про Устинью Наумовну и говорить нечего,— я очень хорошо помню этот глубоко-сознанный Вами тип из Ваших рассказов.— Ее поговорки: серебряный, жемчужный, брильянтовой, как нельзя лучше обрисовывают эту подлянку. Рисположенский — и этот тип я помню в лице безместных Титулярных Советников, стоящих обыкновенно у Иверских ворот, и столь любезных сердцу купеческому, адвокатов, великолепно описывающих в каждом прошении все доблестные качества своего клиента и неимоверное количество детей. В том месте, где Рисположенский отказывается пить вино, а просит заменить его водкою, он обрисовывает всю его многопутную, грязную жизнь, приучившую его, на перекор чувству вкуса, исключительно к одной только водке. Главное лицо пиэсы — Большов и за ним Подхалюзин, оба они похожи друг на друга. Один подлец старый, а другой подлец молодой. Старость одурила Большова, затемнила его плутовские очи, и он дался в обман одному, думая обмануть и удачно обманывая прежде 100 людей.— Сколько припомню,— у вас был монолог Большова, в котором высказывал он свой план, но в печати его нет, а жаль, мне кажется он еще яснее мог бы обозначить личность Банкрута, высказав его задушевные мысли и кроме того, уяснил бы самые события пиэсы. Но как бы то не было,— кладя на сердце руку, говорю я: Ваш Банкрут — купеческое Горе от Ума, или точнее сказать: купеческие Мертвые души.

Пишу к Вам это письмо, не помня хорошенько адреса вашего, на русское авось: дойдет, и вместе с тем присоединяю к Вам мою покорнейшую просьбу, напишите мне, бедному служебному труженику, хоть несколько строк, скажите мне, так ли я понял ваше произведение, довольны ли Вы сами им вполне. Письмо Ваше доставит слишком много удовольствия человеку, делившемуся прежде с Вами своими убеждениями, а ныне обреченному волею судеб на убийственную жизнь провинциального чиновника, человеку, который по несчастью до сих пор не может убить в себе бесполезную в настоящем положении энергию духа. О собственных моих творениях я забыл, хоть они и лежат вполне оконченные. Адрес мой: Алексею Феофилактовичу Писемскому в г. Кострому, чиновнику Особых Поручений при Военном Губернаторе.— Каждую почту буду ожидать вашего ответа, в каковой надежде и пребываю.

Любящий и уважающий Вас
А. Писемский.

1850. 7 Апр.

Если вы будете писать ко мне, то припишите Ваш адрес пополнее и поточнее.

Посылаю Вам, почтенный мой А. Н. произведение мое на полное Ваше распоряжение. Делайте с ним, что хотите. Я его назвал: Семейные Драмы, но если это заглавие или, лучше сказать, что бы то не было в моем творении будет несообразно с требованиями цензуры, или с духом журнала,— ²³² перемените, как хотите и что хотите. Роман мой назовите: просто Бешметов, Тюфяк, или каким Вам будет угодно, окрестите названием. ²³³ Главная моя мысль была та, чтобы в обыденной и весьма обыкновенной жизни обыкновенных людей раскрыть драмы, которые каждое лицо переживает по своему. Ничего общественного я не касался и ограничивался только одними семейными отношениями. Я посылаю только первую часть моего романа, но Вы поручитесь редакции, что я вышлю при первом Вашем требовании и вторую, т. е. последнюю часть, которая уже в черне написана, но не отделана окончательно, а оканчивать ее совершенно во мне не достает силы воли, так как я на этом поприще уже много трудился бесполезно. Но если редакция не доверит и будет требовать второй части, напишите, и я не замедлю ее выслать. Характеры моих героев я понимал так: главное лицо Бешметов.— Это личность по натуре полная и вместе с тем лишенная юношеской энергии, видимо не сообщительная и получившая притом весьма одностороннее, исключительно школьное образование. В первый раз он встречается с жизнию по выходе из университета и по приезде домой. Но жизнь эта его начинает не развивать, а терзать, и затем он не имея никого и ничего руководителем — начинает делать на житейском пути страшные глупости, оканчивающиеся в первой части безумной женитьбой. Прочие характеры, как я думаю, достаточно объясняют сами себя.

В произведении моем, опять повторяю, Вы можете изменить, выпустить, прибавить все, что найдете нужным по требованию цензуры. В практическом отношении, я прошу Вас, если возможно, продать его и тоже за сколько возможно. Это может меня убедить в достоинстве моего творения. Жду от Вас ответа, и в настоящее время думаю исключительно об вас, моих Московских, незаменимых собеседниках и жду ваших писем, как некогда ждал чувствительных посланий от прекрасного пола.

Любящий и уважающий Вас
Алексей Писемский.

1850 г.

Апреля 21-го.

Кострома.

[Текст писан чужой рукой. Подпись (Любящий и т. д.) и дата писаны рукою Писемского.]

Почтеннейший Александр Николаевич!

Приношу мою искреннюю благодарность за ваш авторский подарок, ²³⁴ который я не премину приняться тотчас же перечитывать. На счет моего романа,— то он совершенно в вашей власти, назначьте ему цену сами, по крайней мере, не менее того, что дается за переводы, которым, кажется, цена семь рубл. серебром за печатный лист. Вы пишете, что в половине июля будете в нашей Костроме,— с несказанным нетерпением буду ждать удовольствия увидеться с вами. Найти меня в Костроме не трудно: я живу в Ивановской улице, в доме Третьякова. Вторую часть я не успею выслать до Вашего отъезда из Москвы, но Вы заверьте редакцию, что я не замедлю выслать и вторую,— пусть она мой роман принимаем, цензурует и печатает.

Надеюсь, что по приезде в Кострому, вы не замедлите мне доставить удовольствие Вас видеть, и если б даже меня не было дома, то сказать вашу фамилию — и меня сейчас отыщут. Затем желаю Вам доброго здоровья. Имею честь пребыть

Покорнейшим слугою
Алексей Писемский.

Еще утруждаю вас моей покорнейшею просьбою — переговорить до вашего отъезда с Погодиным в отношении условий, а также и о том, когда я должен буду представить вторую часть.

1850.

Июня 27.

[Все письмо и приписка писаны чужой рукой, подпись (Покорнейшим слугой Алексей Писемский) и дата рукою Писемского.]

Милостивый Государь,
Александр Николаевич!

Роман мой, наконец, весь вышел в свет, ²³⁶ — приношу Вам мою искренную благодарность за принятое Вами в этом деле участие и вместе с тем обращаюсь к Вам с покорнейшею просьбою докончить его и попросить редакцию рассчитаться со мною, так как для меня это один из важнейших вопросов, тем более, что я нуждаюсь и в деньгах, то о сем предмете и крепко беспокоюсь, бога ради, добрейший А. Николаевич уведомьте меня, когда и каким образом я получу гонорарию по 20 р. сер. за лист и будет ли роман печататься отдельно. ²³⁷

Еще раз повторяю мою покорнейшую просьбу обязать меня вашим ответом и успокоить волнующееся корыстное сердце.— Затем с истинным моим почтением пребываю

Покорный слуга
А. Писемский.

1850.

Ноября 16.

На святках буду сам в Москве и принесу Вам за ваши хлопоты личную благодарность.

Любезный друг,
Александр Николаевич.

Первое мое слово будет то, что я на Вас посердился немного, а главное огорчился вашим молчанием, которое некоторым образом отнимало у меня руки на литературную деятельность. Принять участие я искренно желаю в вашем альманахе, ²³⁸ но не знаю, успею ли что-нибудь изготовить для него. Есть у меня в начатке рассказ Комик, ²³⁹ но я его ранее половины или конца февраля не могу окончить. Уведомьте меня и уведомьте, когда именно думаете издать альманах, чтобы я, соображаясь со временем, мог распорядиться. И вот еще к вам одна моя просьба: вы, может быть, помните мою повесть: Виновата ли она? ²⁴⁰ Ее непропустила Петербургская цензура, но я отчасти переделаю ее, т. е. переменю заглавие, уничтожу резкие сцены. Не пропустят ли ее в Москве. Я готов ее напечатать, где вам угодно,— в вашем Альманахе, в Москвитянине, но только бы она не валялась, мне ее жаль, хоть я немного из нее и вырос.

Обо всем этом прошу вас меня уведомить с первою же почтою, потому что, на основании вашего ответа, я буду располагать мои труды — и вместе с тем прошу вас сказать при свидании Немчинову, что и на его крепко посерживаюсь за молчание. Затем желаю всего лучшего вам, остаюсь

ваш слуга
А. Писемский.

1850.

Декабря 26.

В Москву я вряд ли попаду этим путем,— этому противоречит многое и потому прошу вас не забывать меня письмами.

Христос воскресе!

Любезные и милейшие друзья,

Александр Николаевич, Тертий Иванович и Евгений Николаевич!

После разного рода хлопот семейных, служебных и авторских, я, наконец, собрался к вам написать — в дни покаяния и поста я очень много нагрешил литературно: во 1-х написал уже полтора действия Ипохондрика, ²⁴¹ во 2-х более половины Комика и, наконец, в 3-х целый роман: Москвич в Гарольдовом плаще. {Первоначальное заглавие романа ‘Богатый жених’, напечатанного в ‘Современнике’ 1851, тт. XXIX — XXXIII. Ред.} О содержании его вы, конечно, догадываетесь по заглавию, но все-таки я хочу вам сказать несколько слов о нем — а это может быть послужит для соображения Евгения Николаевича, который захочет м. б. сказать о нем несколько слов (я его помещу в Отеч. Записках). В декабрьской книжке 1850 г. этот журнал, разбирая моего Тюфяка, между прочим заметил, что Бахтиаров—разоблаченная претензия на Печорина, это совсем неверно: Бахтиаров не претендует на разочарование, но он, в самом деле, пресыщен—это стареющийся эпикуреец и эпикуреец с небольшими деньгами, женщины его только раздражают, как больного обжору новинка, но другое дело—сам Герой нашего времени и его претенденты — это народ еще очень молодой, немного даже поэты в душе, они очень любят женщин, общество и славу, но не показывают этого, потому что все это или не совсем им доступно, а если и есть что в руках, то в таких микроскопических размерах, что даже совестно признаться, что подобные мелочи их занимают и волнуют. Некой Г-н. А—в {Авдеев, автор повести ‘Записки Тамарина’ в ‘Современнике’ 1850, No 2. Ред.} начал уже осмеивать этот тип в своих письмах, но выведенное им лицо психологически ложно: всякая претензия в человеке уславливается некоторыми приврожденными наклонностями: никак нельзя представить себе, чтобы Собакевич, какое бы не было воспитание, объявил претензию на стих в духе Гейне, но Манилов, пожалуй бы, хватил на подражание. У Г-на А—ва из махонького бесхарактерного мальчика выходит разочарованный юноша. Если это и действительно случилось в жизни, в которой, конечно, бывает очень много необъяснимых странностей, то по крайней мере, это лицо ни как не могло быть взято за тип. Родственная черта героев нашего времени есть, я полагаю, гордость, выражающаяся отрицанием от всего того, что хоть немного раздражает чувство самолюбия, большею наклонностью властвовать, неуважением ко многому, скрытностию всех нравственных движений, которые обнаруживают в них присущую смертным слабость и мягкость, и, наконец, жизненным образом они очень хорошо высказываются грубостью, в том значении этого слова, как оно понимается в школах. Байрон, так много выразивший себя в Шалд-Гарольде, грубил в пансионе, Печорин грубит своему Штабс-капитану⁷ и, вероятно, за грубость был отправлен на Кавказ и грубит

P. S. Александр Николаевич, потрудитесь сказать Щепкину, чтобы он выслал мне свой сборник, я тотчас же заплачу ему.

[Февраль? 1851.]

[Письмо без конца и подписи.]

Любезнейший и милейший
Александр Николаевич,

Не знаю, как и благодарить Вас за все ваши хлопоты по моим делам, а главное: касательно моей службы, которой я желаю, как бог знает чего, особенно в настоящее время. Губернатор от нас переходит, место мое, говорят, упразднится, и меня в таком случае дернут в Питер и причислют к Министерству без жалования, я по необходимости должен буду оставить место. Что вы поделываете, и что неприехали из Москвы, [я] все хвораю и хандрю.— Опасения мои на щет Волги сбылися: мы переходили ее с женою пешком с большою опасностью, а экипаж провалился, едва вытащили и перепорчено руб. на 150 сер. Константин чуть не утонул. Уведомьте бога ради поскорее о месте. Я вместе с этим письмом пишу к Шевыреву и Погодину. Сегодня мы получили от отца Павла перчатки, за которые жена вас несказанно благодарит и просит вас приехать в Кострому — играть в преферанс, а какие у меня стали мальчики молодцы —²⁴² так мое вам почтение. Нашим и всем поклон.

Весь ваш
Алексей Писемский.

Декабрь 7-е [1851?].

Повестку и квитанцию от Вашей маменьки я не получил, вышлите до почте.

Милейший друг
Александр Николаевич!

Я, жена и все дети мои на вас сердиты, отчего вы не пришлете никакой нам весточки нащет места в театральной дирекции, если ничего нет окончательно положительного, то нет ли, по крайней мере, каких-нибудь частных слухов. Напишите, бога ради. Москвича поспешим выслать.

Ваш
А. Писемский.

Жена да перчатки делает вам кникен.

Нашим и всем любящим русское слово — поклон!

14 Декабрь [1851]

Любезнейший Александр Николаевич!

Давно я не получал от вас весточки, давно и сам не писал к Вам. Комедию вашу я прочитал с неистовым удовольствием и нахожу, что она не только не уступает Свои люди сочтемся! но даже выше, потому что комизм ее тонше задушевнее — выведенные лица до того живы, что мне снятся во сне. ²⁴³ Ох как бы я сыграл ²⁴⁴ каждого, все мне по душе. Последнее действие написано Шекспировскою кистью. Будет ли она поставлена на сцене, и не слыхали ли чего об Ипохондрике? ²⁴⁵ Я все это время хвораю и хандрю. Сил моих не достает жить в Костроме. Так все огадило. Еще года два такой жизни, я откажусь и от литературы, потому что ни что не поддается перу. Надежды мои перейти в Москву, кажется, несбыточны.— Узнайте, бога ради, повернее — Назимов только по губам мажет. Погодин денег то же не высылает, обещался еще в феврале, а теперь конец марта. Попросите его, чтобы он послал, мне очень нужно. Задумываю еще большую комедию:²⁴⁶ сюжет или анекдот готов, а это для

меня самое трудное дело, в характерах не затруднюся. Богатым Женихом ²⁴⁷ я сам недоволен, но впрочем, 2-я часть идет гораздо лучше, чем конец 1-й. Последняя книжка Москвитянина до отвратительности пуста, но Погодинское известие о смерти Гоголя прекрасно — я его беспрестанно перечитываю и потихоньку плачу… ²⁴⁸ Чорт знает что такое творится в божьем мире: Галаховы цветут здоровьем, а Гоголи умирают, добро бы хмелем занимался, а то и того не было — нашему брату, например, не диво умереть рано, за тем, что с малолетства имели к вину пристрастие. Прощайте, милейший Александр Николаевич, поклонитесь нашим, поблагодарите Едельсона, что он за меня заступился. Напишите, бога ради, мне, если нет ничего верного, так пустяки какие-нибудь, но только напишите.

Ваш Писемский.

P. S. Купите, бога ради, мне портрет Гоголя, если есть хороший — то самый лучший, а если нет, то какой есть, но, пожалуйста.

1852

Марта 20-го.

Жена моя вам кланяется, но очень сердита на вас за то, что ничего не пишете и не исполняете ее поручений.

Любезный и милейший
Александр Николаевич!

Когда вы пришлете моего Москвича, я до сих пор еще не получал его. Неужели он пропал на почте. Отчего вы так ленитесь писать ко мне, ничего не знаю ни о комедии {‘Ипохондрия’.}, ни о должности, видно мне сидеть в Костроме. Шевырев хотел писать ко мне, но ничего не пишет. Бога ради, уведомьте меня, а также пришлите и Москвича.

Ваш верный
А. Писемский.

[1852].

Любезный друг,
Александр Николаевич!

Жена моя, возвратившись из Москвы, передала мне твою претензию за мое молчание, но ты сам знаешь, сколько моих писем к тебе осталось без ответа (каковая участь, вероятно, постигнет и настоящее послание), а кроме того, и писать мне было почти нечего: живу я больше полугода в деревне, почитываю, пописываю, играю с своими детками, теперь езжу верхом, ловлю рыбу, шляюсь по полям и с нетерпением жду, чтобы начали грибы рост и, а их — на досаду — ни одной благушки нет, вот тебе и все мои Занятия, что касается собственно до писания, то пишется много: пишу длинный роман, написал два небольшие очерка, ²⁴⁹ одну небольшую драматическую пиеску, ²⁵⁰ которую уже и отправил в Петербург для постановки, не знаю, какая постигнет ее судьба. За подарок жене твоей пиесы Бедность не порок ²⁵¹ благодарю. Я прочел ее с большим нетерпением и с большим удовольствием, и вот тебе мое замечание, если не побрезгуешь им: надобно бы было больше развить левую сторону — для этого стоило прибавить хоть одну задушевную сцену между Г. Кар. Торцевым и Коршуновым, и в Г. Карпыче выразить поярче тиранию в семействе, это бы осветило много и правую сторону, которую, пожалуй, можно было бы, пожжать. Журнальные укоры в случайности развязки — вздор — в ней прекрасно выразился самодурный характер Торцова. Очень бы желалось знать, какой успех был на сцене драмы Потехина, ²⁵² из журнальных заметок ничего не видно, да я им, признаюсь, и не верю. И так будь здоров, дай бог тебе писать больше и больше.

Алексей Писемский.

1854

Июня 17.

Р. S. Эдельсону и кто еще из знакомых вспомнит меня, поклонись.

Христос воскресе!

Любезнейший друг, Александр Николаевич!

Прибегаю к тебе с моей покорнейшей просьбой: по ополчению мне приходится ставить одного человека, приличный для этого человек у меня проживает в Москве, именно тот самый, которому ты писал паспорт, то, бога ради, вышли его в деревню и сделай это таким манером, пошли за другим моим мужиком Гарасимом, который живет против Тверской части, в гостинице Европе, и им[я]нуется Маляром. Накажи ему накрепко, чтобы он сейчас же приискал подводчика и отправил этого Абрама в деревню и мне бы написал об этом, и кстати, и оброк бы с себя Гарасим выслал, давно уж пора, ты призови его к себе, скажи ему построже и погромче, он очень глух и любит, чтобы на его прикрикнули. Бога ради, схлопочи это дело, а то я, пожалуй, попаду в беду, в деревне решительно некого ставить.

Что тебе сказать о моем житье-бытье в Петербурге, оно было бы недурно, если бы здоровье не хлибило. Милейший Тургенев едет скоро в Москву и, вероятно, увидится с тобой и расскажет тебе, как я подвизаюсь в чтении у разных сильных мира сего моего нового романа Тысяча душ и очерка Плотничья Артель. В мае месяце, вероятно, буду и я сам в Москве, если только получу командировку. Из литературных новостей — возвратился из кругосветного путешествия Гончаров и привез е собой кипу записок, не глупы, да не очень умны и порядочно скучноваты, впрочем, несмотря на это, он, как человек, хороший человек, и я не знаю почему, но очень много вижу в нем, как бы родного мне — (чистой русак, наш брат-помещик). {Слова в скобках у Писемского были зачеркнуты. Ред.} Все его убеждения, даже капризные, я понимаю и — больше того — сочувствую им.

Прощай, писать больше некогда, кучи писем надо писать еще в Кострому.— Поклонись от меня Всем вашим и Ивану Федоровичу, скажи что мы часто об нем говорим. Мне очень досадно, что его рассказы здесь рассказывает Бурдин и подлейшим образом. Приехал бы он в Петербург, может быть мы как-нибудь пристроили бы его к театру.

Твой Писемский.

30 Марта 1855 г.

Любезный друг,
Александр Николаевич!

Спешу отвечать на твое письмо. По просьбе твоей о деньгах я на этой же неделе отправлюсь к Федорову на дачу, стану его просить и стыдить. Об Ипохондрике ²⁵³ моем Иван Фед. немножко соврал, он пропускается, но еще непропущен. Теперь он, смягченный и сокращенный, у Дупельта — впрочем, Федоров говорит, что непременно пропустится, и я с большим, большим удовольствием предоставлю его Васильеву на бенефис и как только, что пропустится, сей час же вышлю ему письмо, по твоей копии. Я без ужасу не могу вообразить угрожающей ему слепоты — только дело в том, темная ли у него вода, которая поражает гораздо быстрей и не другая какая-нибудь болезнь глазная, более излечимая. Тебе, кажется, писал Горбунов, что мы с ним были у великого князя Константина Николаевича: я читал мою артель, ²⁵⁴ а он рассказывал. С цензурой Фрейганга по случаю артели воюю, и не уступлю ему, не знаю, чья выдерет, а буду биться до последней капли крови.

Вчера вечером слушал я новый очерк Толстого Июльская ночь в Севастополе (т. е. Штурм). ²⁶⁰ Ужас овладевает, волосы становятся дыбом от одного только воображения того, что делается там. Статья написана до такой степени безжалостно-честно, что тяжело становится читать. Прочти ее непременно! Об твоих Свои люди сочтемся я полагаю, что непременно надобно хлопотать об поставке ее на сцену и, кажется, можно это сделать, только дело в том, мой милый, что тебе надобно самому приехать в Петербург, потому что здесь без личного ходатайства ничего не сделаешь. Приезжай и будем таскаться всюду вместе по всехМ сильным мира сего, оно бы хорошо, если бы привез с собой что-нибудь новенькое, понатужься, милый, отдыхаешь уж целый год. Конечно, искусство требует вдохновения, да ведь и вдохновение может родиться вследствие некоторого принуждения самого себя. Горбунова я серьезно упрекаю: готовится человек к дебюту и хоть бы одну ролю готовил. Я очень опасаюсь, что бы это его маленькое личное творчество ²⁵⁷ не помешало ему в выполнении ролей. Он все будет, пожалуй, сбиваться на свой тон или переходить в карикатуру. Что тебе сказать об себе: в длиннейшем моем романе ²⁵⁸ перевалился уж в третию часть. Мечтаю кончить к 1 январю 56-го года, кончить совсем, но вряд лис это хватит. Прощай: поклонись и поцалуй за меня Агафью Ивановну.

Твой Писемский.

1855 г.

26 Июля

Евгению Николаевичу передай от меня искреннее сожаление о смерти брата. Жаль, крепко жаль юноши. Скажи еще Евгению Николаевичу, что Панаев, а паче того Краевский, объявили мне за его большие претензии, что я не привез его к ним.

Р. Б. С Мих. Николаевичем видаемся довольно часто, я ему передал твое поручение, только вряд ли он [нрзбрч.] Что за умный юноша, залюбовался.

Напиши мне хоть коротенькое письмецо, не забыл ли адрес, вот он: На Итальянской в д. Износкова, No 18.

Любезный друг,
Александр Николаевич!

Спешу тебя уведомить: 1-е) на щет денег твоих я обращался к Федорову, он сказал, что это независит от его, а от Борщева, а сей объяснил, что у них состоялось милое постановление, не выдавать никому поспектакльной платы до начала спектакля, т. е. до 30 августа. 2-е) Иван Федорович рассказывал и читал Свои лю[ди] Соч[темся] у Великой Княгини Елены Павловны и говорит, что всем понравилось. Это может служить хорошим путем для цензуры. Во всяком случае, в августе или в сентябре приезжай сам. Брось эту леность и распущенность, я бы тебе даже советывал приехать и прожить всю зиму в Петербурге. Это тебя освежит и поддаст пару к деятельности: писателю необходимо менять среды, чтобы прожитое им ярче выступало в уме. Гоголь неглупо делал, что писал Мерт[вые] души в Италии. 3-е) об Ипохондрике сей час опять получил известие от Ивана Федоровича, что он будто бы пропущен, и будто бы жена Федорова показывала ему рукопись. Как получу окончательно положительные сведения, сей час уведомлю Васильева.

Был ли, проезжая Москву, Анненков у Эдельсона и виделся ли ты с ним? Он малый хороший и желал с тобой познакомиться.

Теперь моя просьба: пошли ты своего Ивана к моему кр[естьянину] Герасиму, живущему в Гостиннице Европе, напротив Тверской части и скажи им, что он каналья и другие не высылают оброк, который должны были прислать на петров день по нижеследующему реестру: с Герасима — 5 руб. с Лаврентия Маркова — 20 руб. в числе которых 15 р. новых и 5 р. старых, Григорья Васильева — 15 руб. а иначе скажи им, что, приехавши в Москву, я с ними разделаюсь.

Когда будут ставить Ипохондрика, похлопочи, чтоб это было потщательнее сделано. Что здесь он шлепнется, в этом я наперед уверен. Жду с нетерпением и некоторым опасением дебюта Ивана Федоровича и беспрестанно ему долблю, чтобы он готовился: мальчик умный и с огромными дарованиями, но только ужасно привык веселиться, а дела делать не любит. Прощай, поклонись Эдельсону, матери Агафии и всем, мя знающим, кроме впрочем Филиппова.

Твой Писемский.

1855 г.

Августа 1-го.

Напиши что-нибудь новое, без того и не езди, в Петербурге непременно нужна новинка.

Ты пишешь о моих успехах литературных — это, может быть, до вас так доходит, успехов особенных нет, какие они были, такие и есть.

Ты пишешь, чтоб я поклонился всем, кто не совсем тебя ругает в Петербурге, тебя никто неругает — и все видят в тебе художника, но говорят, что ты, родившись сатириком, вздумал проливать слезы чувствительности, и сбился на тон Романа в Двумужнице ²⁵⁹ в последней твоей пиэсе — это правда!

[1855] 6 Августа.

Любезный друг,
Александр Николаевич.

Вот, как я бомбардирую тебя письмами. Ипохондрик мой пропущен, наконец. ²⁶⁰ Прилагаю при сем письмо к Васильеву. В нем есть маленькие прибавления, которые велел мне сделать Федоров. Он мне растолковал, что, отдавая пиэсу в дирекцию, я на ее теряю официальные права. Я хотел было отдать ее и здесь на бенефис, но Федоров не допустил, говоря, что Дирекция хочет поставить для себя. При открытии театра он будет единственная новинка, поставить ее хотят недели в три и, конечно, свернут, жду великолепнейшего шлепка. Васильев, конечно, отнесется сюда, и я попрошу, чтоб ему разрешили, только уведомьте меня. Одолевши одну цензуру, бьюсь теперь с другой.— Вчера целую почти ночь толковал с Фрейгантом об моей Плотничьей артели и дело, вероятно, дойдет до Главного Управления Цензуры, где пропустят. Когда пойдет Ипохондрик, уведомь меня. На последние репетиции я м. б. сам приеду. Деньги тебе открывается возможность выслать. В понедельник иду об этом толковать с Борщовым.

Твой Писемский.

6 Августа [1855].

Любезный друг,
Александр Николаевич.

Пиэса моя, наконец, переправлена. Бога ради, не откажи и прими участие в постановке ее: ты в этом в толк знаешь, и тебе все знакомы артисты. Вместе с этим письмом я пишу к Алексею Николаевичу Верстовскому, где написал и желание мое касательно раздачи роли, а именно: Ипохондрик — Садовский, Ваничка — Васильев, Прохор Прохорыч — Щепкин, Михайло Иванович — Степанов. На щет женских ролей — Надежда Ивановна — Рыкалова, Настасья Кириловна — Акимова, Соломанида Платоновна — решительно не знаю кто, Никиту я желал бы, что б играл Живокини. Роль эту я переделал и Василий Игнатьевич, вероятно, не откажется сыграть ее. Еще просьба моя большая в том, пожалуйста, уведомь меня поточнее, когда предположится ставить пиэсу и когда начнутся репетиции,! (вероятно), я сам приеду в Москву. Вместе с этим письмом я пишу к Садовскому. Дело о конце пиэсы, прочитай это письмо и подумайте вместе.

Твой Писемский.

1855 г.

12 Ноября.

Прилагаемое при этом письмо к Прову Михайловичу — передай.

Любезный друг,
Александр Николаевич.

Вот уж я другую неделю в Астрахани,²⁰¹пропутешествовал на почтовых около двух тысяч верст, переехал в другую природу, климат, узнал степи, видел и вижу калмыков, их кибитки, верблюдов, армян, татар, киргиз-кайсаков, словом, почти в Азии и знаешь ли какое впечатление. Все это, милый мой, г..но против нашей полосы, г..но, люди и даже климат теперь мне понятно, почему Московское царство одолело все прочее. Что состоялась ли твоя поездка на Дон, и если состоялась, то наперед советую тебе запастись терпением. По России не так еще приятно и удобно путешествовать, но во всяком случае будет любопытно, потому что через каждые сто верст ты будешь встречать и новый народ, новые нравы, обычаи, даже религию, точно переезжаешь из государства в государство. Не знаю, что может встретиться на Дону, но Астрахань это непочатое дно для описаний: не говоря уж о губернии, самый город точно явившийся после столпотворения Вавилонского и неслитно до сих пор оставшийся. Калмык со своим языком, кочевой кибиткой, идолами, армянин более православный, армянин более католик, татарин со своим языком и магометанским толком, персиянин со своим языком и другим магометанским толком, русский мужик, немец, казак — все это покуда наглядно еще режет мой глаз, но сколько откроется, когда еще внимательнее во все это вглядишься.

Пиши мне, бога ради, при всем разнообразии впечатлений мне тоска смертная, и каждая весточка от вас будет истинная отрада. Прощай.

Твой Писемский.

Кланяйся всем. Адрес мой: на мое имя

Астрахань.

28 Февраля,

1856 г.

Любезный друг,
Александр Николаевич!

У Оболенского я еще не был, потому что никуда не выхожу, но как буду у него спрошу и объясню ему касательно тебя все, что нужно. Иван Федорович был у меня и рассказывал, что в бенефис Марковецкого, действительно, давали какую-то ерунду, в которой у актера Горького автор захватил и выдал за свое несколько комедий, ну и потом они съезжаются вместе в одном купеческом доме. Всю эту чепуху публика ошикала. Ты этот вздор не принимай близко к сердцу, но мне тут очень досадил Федоров, как ему не стыдно, допускать ставить на сцену подобные пасквили. Если его я увижу, то отделаю его так, что смола из рыла его потечет еще не такая.— На квартире я понемногу устраиваюсь, болезнь моя все в том же положении: доктора здешние все в один голос говорят, что это невралгия, однако от этой бессмысленной фразы мне мало утешительного и я почти не могу выезжать, но да будет воля божья: я решился терпеть и теперь э моем затворничестве начинаю понемногу работать, чего и тебе желаю.

Твой Писемский.

Поклонись всем от меня.

[На 4-й стр. адрес А. Н. Островского.] На письме почтовый штемпель: С Л.Б, 1 июня, 1856 г.

Любезный друг,
Александр Николаевич.

Я доехал до Питера благополучно, остановился в гостинице Семенова, на углу, напротив Знаменья в 4 номере, о чем и заяви барыне, как она приедет.

Твой Писемский.

Эта гостинница в том самом доме, где живет Мартынов.

[На последней странице адрес:]

В Москву.
Его Высокоблагородию
Александру Николаевичу
Островскому

у Никола в Воробине, близь Серебряных бань, в собственном доме.

Почтовый штемпель 1856, октября 19.

Любезный друг,
Александр Николаевич.

Я остановился, т. е. нанял квартиру и уже переезжаю на Лиговку, в доме Раменской, в одном доме с Дудышкиным, если ты бывал, квартира для меня удобная и главное очень теплая, что я знаю, бывая у Дудышкина и всегда, завидуя его теплой и сухой квартире.— Докторов здешных приглашал: Заблопкий [не разборчиво] уверял меня, что у меня ничего не видать, кроме нервных страданий и предписал мне втирание хлороформа и хождение часто в бани ради принятия ванн. Кому хочешь, тому и верь, видно лучше всего возложить упование на бога и ждать, что будет, то будет.

Прощай твой Писемский.

12 Октября [1856].

Агафье Ивановне поклонись от меня, а также и всем другим.

Александр Николаевич!

У меня к тебе большая просьба, которую, наперед уговор, прошу исполнить: 1-е спросить Васильева, просил ли он об разрешении поставить в свой бенефис Ипохондрика, если просил, то разрешили ли ему. Вероятно, что не разрешили и не разрешат, так как у них здесь положено правилом, чтобы не давать актерам на бенефис пиэс, которые взяты дирекцией за поспектакльную плату. 2) Если Васильев уже просил и ему отказано, то уведомь меня. В таком случае я буду писать к Верстовскому и просить его о постановке пиэсы. 3) Если Васильев не просил еще, то попроси его поскорее решить этот вопрос, и когда он пришлет сюда об этом, то уведомил бы меня. Я похлопочу в его пользу. Пожалуйста, уведомь меня обо всем этом, кап можно поскорее.

Твой Писемский.

20 Октября [1856].

Александр Николаевич!

Любезный друг,

По делу твоему я сейчас же поехал к Печаткину, но вот тут какого рода обстоятельства открылись: он предполагает большие издержки для Биб[лиотеки] для чтения, а именно — покупку романа Гончарова Сон Обломова, за который будет платить по 200 руб. сереб. а всех их будет до 35, значит 7.000, да мазу к тому еще 500 руб. за то, что этот господин соизволяет печатать в Биб. для чтения, а не в Русском Вестнике. Задерживать таким образом деньги на другие издания, он говорит, что не имеет возможности. Впрочем, при усиленных моих настояниях, он сказал, что не знает, какую ты цену желаешь взять, я объявил ему ту, которую взял с него за свои очерки — 600 руб., но он за это не согласен и назначил безобразно мало — 300 руб. сереб., на что, вероятно, ты не согласишься. Вчера я виделся с братом твоим Мишей и решительно с ним положили, что тебе надобно приехать в Питер, где все эти денежные дела гораздо удобнее могут обделаться в присутствии твоем. Давыдов, например, дал, говорят, Печерскому 2500 руб. за его рассказы и, пожалуйста, пораздумывай и приезжай. В Москве ничего не высидишь.

Твой Писемский.

11 Марта [1857].

Любезный друг,
Александр Николаевич.

Очень рад, что получил весточку от тебя и узнал о состоянии твоей ноги, раны которой меня напугали, по слухам. О твоей комедии я слышал от некоторых господ, тебе известных, и слухи весьма холодные, что меня первоначально огорчило, а потом рассердило, так что я этим господам загнул по матушке, и они, вероятно, возненавидели меня окончательно своей маленькой душонкой. О себе скажу, что яйца мои продолжает ломить, но я на все сие ужь плюнул, хотя и впадаю в истерику в неделю раза по три великолепным манером, а в остальные дни выпиваю приличное количество водки и вина.— В Мор[ском] сб[орнике] статьи свои изготовил почти окончательно. ‘Старую барыню’ отдал в Биб[лиотеку] для Чтения за 400 р. сер. (Она появится в феврале), что и тебе советую принять в расчет, при назначении денежной цифры за твои сочинения. Не забудь: два листа с половиной за 400 р. Об литер, мирке ничего нельзя сказать, кроме разве того, что у Панаева на губе что-то в роде рака и сыпь на всем теле, от чего Боткин лечит его голодом и водой, и этот простодушный баран в восторге от своего собственного здоровья. Друг наш Ив. Ал. Гончаров окончательно стал походить на дядю в его ‘Обыкновенной истории’ и производит на меня такой страх, что мне и встречаться с ним тяжело. Бесценному нашему Ив. Сергеевичу [Тургеневу] возвратилась невралгия яйца, от которой, чтоб вылечить, Парижские врачи, напрактиковавшиеся во время кампании на счет ножей и других хирургических инструментов, входят к нему в пузырь зонтом, делают там насечки, прижигают ляписом, и он, с глупым, но милым взором умирающей газели, даже не молит о пощаде, потому что верит в науку. Анненков хлопает себя по ляжке и поощряет человечество к развитию искусств, правды и мысли. Краевский мрачен и для получения от нее наследства, приобренные От[ечственные] Зап[иски], как рассказывает Григорович, употребляет свою старую тещу, в видах получения от нее наследства, приобретенного ею собственной своей особой, посредством м…ы, которую она денно и нощно подставляла, с некоторым личным удовольствием, танцмейстеру Дидло. У Федорова губа почти совсем отвалилась и слюнотечение сделалось постоянное, за тем был смотр Стрелкового полка, у Старчевского родился сын, и в Синоде ждут прибытия Филиппова.

Письмо это пишет под мою диктовку Иван Федорович, так как мне, по случаю дрожания десной руки, трудно изображать буквы.

Прося принять уверение в совершенном моем почтении и преданности, с коими имею честь пребыть

Вашего Высокоолимпийства покорнейшим слугою

Алексей Писемский.

1857 г., Февраля 4-го.

Мы сейчас с Ал. Феоф. воротились из бани, он распарился телесно и душевно, что меня очень обрадовало, потому что я его давно не видал в таком веселом расположении духа, в каком он находится в настоящую минуту. Недели полторы тому назад, я послал к Вам письмо, но не получил до сих пор ответа, думаю, что оно не дошло до Вас. Леонидов женился, вчера мы пировали на его свадьбе.

Всей душой преданный Вам

И. Горбунов,

Агафье Ивановне мой поклон.

9 часов вечера.

Любезный друг,
Александр Николаевич.

Посылаю два экз. моей ‘Ст[арой] Бар[ыни]’, из которых один тебе, а другой передай от меня Садовскому. Твои сценки в Современнике я прочитал и прочитал с удовольствием, и когда я читал их другим — все хохотали, но мнение большинства таково, что в них ты повторяешься, хотя в тоже время все очень хорошо убеждены, что виноват в этом случае не ты, а среда, и душевно желание всех людей, тебя любящих и понимающих, чтоб ты переходил в другие сферы: на одной среде ни один из больших европейских и русских писателей не останавливался, потому что это сверх творческих средств. Если мы и мастера первого разряда, то все таки в нас есть на столько душевных сил, чтобы переходить из одной среды в другую. Если же ты этого не можешь сделать, то знакомься больше и больше с купеческим бытом более высшим, или, наконец, отчего ты не займешься мужиком, которого ты, я знаю,— знаешь? Говорят, твоя новая комедия из чинов, быта. Я радуюсь заранее. Знаю, что у тебя сюжет созрел, но выполнил ли ты, как большой маэстро по драматической части, со всей подробностью и объективностью характер? Читал ли ты критич. разборы Дружинина, где он говорит, что ты, Толстой и я—представители направления независимого от критик. В какой мере это справедливо, я не могу судить, но уже и то хорошо, что нас определили независимыми от критик. Григорович, приехавши в Петербург, первым долгом обнародовал везде, что А. А. Григорьев пропал без вести и что его ищут чрез полицию. Не знавши этого, я встретился с Григоровичем в магазине Печаткина и, по известной тебе моей к нему симпатии, обругал его за весь его литературный блуд, и он теперь скрылся у И. А. Гончарова и ругает меня, как свинью, которая не умеет себя держать в обществе, а при встрече со мной — побаивается меня. Если ты можешь приехать в Пет.,— приезжай, мы с тобой может быть что-нибудь и сделаем тут, тем более, что на плечах Современник. Боткин здесь пакостит, на сколько он может пакостить. Все это до такой степени возмутило меня — чего при нашем бесценном Иване Сергеевиче не бывало,— возмутило так, что я, кроме ругани, ничего этим господам не говорю.

Болезнь моя в том же положении, но я не лечусь и напиваюсь постоянно и в гостях и дома, при всяком удобном случае и прошу только одного общественного мнения, чтоб быть мне Ермилом Костровым. Я убежден, что у Е. Кострова также ломило яицы, как у меня ломит.

Затем прощай и не повторяйся так, как ты повторился в твоем последнем произведении.

Подписал: Алексей Писемский.
Литературный секретарь И. Горбунов.

Александр Николаевич.

P. S. Будьте здоровы. Приезжайте в Петербург. Вслед за этим письмом Вы получите письмо от меня.

И. Горбунов.

15 Февр. утро. [1857].

Любезный друг,
Александр Николаевич!

Последнее время я не только, что пил, но был почти в запое: скверная моя болезнь, продолжающаяся до сих пор, приводит меня в отчаяние, которое желал заглушить,— я пью, а в ртом виде делаю еще горшие глупости. Старший ребенок мой Павел болен: у него холодная опухоль локтя на правой руке, болезнь, которая часто кончается отнятием руки. Бедная жена моя убита всем этим, но еще бодрится, тогда как я падаю духом окончательно. Обе комедии здесь твои пользуются полным успехом. Личное мое мнение об них вот тебе самое откровенное: в Сне в Праздничный день лицо Бальзаминова не дотанцовано в представлении автора. В сцене первой — прижигание уха совершенно водевильный прием, а прочие лица все превосходны, особенно две девки, я так и чувствую от них здоровый женский запах. Во второй комедии: {‘Доходное место’. Ред.} самая картина исполнена и жизни и тонких типов, и, наконец, нравственной глубины, но все это вставлено в рамку, т. е. в 1-е и 5-е действия, совершенно мозговую, сделанную, а не созданную и потому именно, что в них играют роли пара Вишневских — оба эти лица по грамматичности их изложения совершенные гробы, но это бы еще ничего: не создашь всех лиц, другие можно и попридумать, но дело в том, что они очень много говорят, их надобно сократить, пусть они только самой необходимой стороной касаются комедии, с концом пиэсы я тоже не согласен: Жданов {Вместо: Жадов. Ред.} недолжен был бы выйти победителем, а должен был бы пасть. Смысл комедии был бы, по моему, многозначительнее и глубже, я нарочно пишу тебе самые отрицательные стороны твоих пиес, чтобы ты принял это в расчет при вторичном их издании или при постановке на сцену: личных курителей и печатных ругателей найдется много у тебя и без меня. Денежная необходимость заставила меня вспомнить мой первый роман Виновата ли она, Я прочитал его совершенно, как чужое произведение,— и он мне понравился: мне ужь теперь с таким запалом не написать — много конечно в нем совершенно драло мои уши. как например, вся похабщина, которую я где совсем вырвал,. где смягчил, неверя впрочем себе, стал читать редакторству и критикам — все хвалят, и Биб. для чтения, если только Фрейганг пропустит, дает мне за него 3 000 руб. серебр.— сумма, которая меня обеспечит более чем на год, и даст мне хоть некоторое время не думать о проклятых деньгах.

Теперь о твоих делах — Уваров, говорят, назначил 3 000 руб. сереб. пожизненной пенсии тому, кто напишет лучшую комедию или драму: пиши-ка брат! а я впрочем распространяю мысль, что нельзя ли тебе отдать премии без писания, так как по этой части тобой много написано и без того, а то, чего доброго, нажарит Потехин драму или Соллогуб комедию — да и возьмут. Прощай — поклонись всем, кому знаешь.

Твой Писемский.

1857 года,

Марта 30-го.

Степан Дмитричь Яновский и Александра Ивановна просили меня передать тебе, чтобы ты и Пров Михайлович выбрали денек и приехали к ним обедать, а они соберут для тебя, Александр Николаевич, Самойлова, Зуброва, Федорову,— словом, кого ты пожелаешь, чтобы ты им почитал — это сделается как бы ради удовольствия, а им послужит в науку, только ты заранее уведоми хоть меня, или саму Александру Ивановну в театре, какой вы именно избираете день. Живут же они тоже на Безбородке, недалеко от меня, на даче Ланздорфа бывший Ванде. До свидания.

Твой Писемский.

20 Мая [1857].

[На 4-й странице рукой А. Ф. Писемского адрес:]

Его Высокоблагородию
Александр Николаевич!
Островскому.

В Гостинице, на углу Садовой и Театрального переулка.

Любезный друг
Александр Николаевич!

Давно уже от тебя не было никакой весточки, и только последнее время возвратившийся из Москвы Майков сказал мне, что ты возвратился из своего вояжа и собираешься побывать в Питере. На этих днях со мной совершился важный казус: я вместе с Дружининым делаюсь редактором Библиотеки для чтения. Знаю, что многого у меня не достает для сего, начиная с образования, до поведения, которое впрочем с самой весны до сего времени в возможной исправности. Заведывать я буду по преимуществу изящною литературою и может быть в этом отделе успею сделать некоторые улучшения, потому что в этом случае чутья и знанья, конечно, более, чем у всех остальных редакторов. Получив это письмо, будь так добр, собери всю вашу Московскую братию: Григорьева, Эдельсона, Алмазова, Шаповалова и еще, кого знаешь, участвовавших в молодой Редакции покойного Москвитянина и попроси у них от меня покорнейше помочь мне, я открою им свободнейший орган для выражения их убеждений, в которых, вероятно, мы не будем разниться и которые в Библиотеке будут состоять в том, что бы востановить и хоть сколько-нибудь раскрыть не достоинства уж, а свойства человеческие, русского человека, которые Русский Вестник окончательно у него отнял, и что в самых пороках и преступлениях наших есть нравственное Магбетовское величие, а не мелкое мошенничество, которым онные хотят запачкать. Второе: привести в ясность, напомнить те эстетические требования, без которых литература все таки не может назваться литературой,— и Мельниковской донос (в Медвежьем Угле) на инженера все таки — не повесть и вовсе не имеет той прелести, которою она благоухает для некоторых. Все это нашей братии ты изъяви, подумайте и напишите мне, а главное попроси, чтобы они не оставили меня беспо[мо]щным, впрочем я и сам через неделю думаю быть в Москве, послучаю постановки (?) Ипохондрика, а вы все таки, хоть сообща, напишите мне, как вы смотрите на это дело.

Комедия твоя Доходное место пропущена театральной цензурой, но, пожалуйста, нельзя ли, чтоб ее давали прежде в Москве, а не на этой разбитой гитаре — Александрынке, где наверняк ее ухлопают без Мартынова. Выискалась здесь презадушевная, говорят, актриса Федорова, которая в твоей Бедной невесте превосходна и мне до сих пор не удалось ее видеть, потому что дали всего два раза и больше не дают по малому сбору. Не стоит ли после того этого каналью Федорова съездить в рожу наконец. Числа около 11-го или 12-го лично всех вас обниму.

Твой Писемский.

Октября 6, 1857.

Р. S. По литер. моим делам я сначала сходился-было с Современником, которой сам сначала предложил мне, а потом сам же и отказался и для меня это вышло лучше, потому что вместо жулика Некрасова буду иметь дело с честнейшим Печаткиным.

Любезный Друг,
Александр Николаевич!

Получил ли ты свою комедию. ²⁰² Она уже недели две, как пропущена комитетом. Здесь теперь имеет страшный успех комедия Львова Свет не бед добрых людей, но я еще не видал — а потому не могу судить, что такое? Что ты теперь поделываешь и когда приедешь в Питер? Бесценный наш Мартынов играет, но увы! совсем, говорят, человек пораженной болезнию. В литературном и журнальном мире ничего нет нового, кроме того, что Соврем. и Отечест. Зап. в один раз объявили об издании в переводе Исторических Сочинений и теперь грызутся, как собаки за кость, ездят к Щербатову жаловаться друг на друга, и я советую употреблять для разбора сего дела турецкое правосудие — отколотить обоих мерзавцев по пятам палками. Прощай! обнимаю всех.

Твой Писемский.

24 Октября [1857].

Любезный Друг,
Александр Николаевич!

Посылаю тебе вышедшие мои очерки из Крестьянского быта, ²⁶³ кажется, издано недурно. У Оболенского я еще не был, потому что последнее время попростудился и лежу в постеле.

5 Ноября [1857].

Твой Писемский.

Любезный Друг,
Александр Николаевич!

Во-первых, спасибо за радушный прием, теперь о пизсе твоей Доходное место. По приезде моем в Петербург я узнал, что я тоже назначен членом Комитета и, разумеется, воспользовался сим. Поехал к Председателю, который теперь Никитенко и настоял на том, чтобы в следующую субботу открылось заседание и пиэса твоя, как читанная всеми, сейчас же будет пропущена. Поклонись от меня всем и всех от глубины души моей целую я заочно и благодарю за ласковой и радушный прием. Алмазову, вероятно, я сегодня же буду писать. Прощай, Агафьи Ивановне делаю ручкой.

Твой Писемский.

Пятница, 8 Ноября [1857].

Любезный Друг,
Александр Николаевич!

Что этот дуралей Дрианский делает. За паршивый роман его мы уже заплатили ему деньги, набрали уже всю первую часть, и вдруг он теперь пишет, чтобы передали его повесть полоумному Григорьеву, которой будто бы ему дает за все его произведение по сту руб. Я написал Дрианскому письмо довольно легонькое, но ты обругай его и скажи, что так даже берейторы, облик которых он носит, так берейторы не делают, да и Григорьеву скажи, что это и глупо и подло, а Кушелеву я сам объясню в приличных выражениях. Что ты с твоим изданием? Я свою Тысячу душ продал Кожанчикову за 3000 руб. сереб. и уже начали набирать.

Гончарову было замечание за 4-ю часть, но он ее вторично пропустил с очень маленькими помарками. Пожалуйста, Дрианского выпиши к себе или съезди к нему и растолкуй ему, что так поступать в литературе нельзя.

Прощай твой Писемский.

Агафьи Ивановне поклон.

Р. S. Комедию незамедли выслать. Мы очень оскудели материалами,

[1857].

Любезный Друг,
Александр Николаевич!

Извини, что я долго не отвечал на два твои письма, но весь декабрь я страшно был занят по случаю печатания двух моих романов за один раз, а на праздниках, грешным делом, позагулял, так что едва теперь и поправляюсь. Известие о запрещении пиэсы ²⁶⁵ твоей меня приводит в бешенство, но как я ни прошу, как я ни ручаюсь, что это совершенно не одно и тоже с пиэсой Львова, ²⁶⁶ что тут и мысль и выполнение другое,— все ничего: глас вопиющего в пустынях. Поручения твоего к известным господам я даже не передавал, наперед зная, что это будет бесполезно, и это скверное, с оскаленным ртом, как например, у М..ва, {[Майкова?]} холодное и даже несколько радующееся участие для меня гадко: я готов в эту минуту плюнуть в рожу. Но я придумал вот что: Некрасов подружился в Париже с Орловым (сыном Орлова) — который и выхлопотал ему вторичное издание стихотворений. Возьмись ты за этот канат и напиши Некрасову, чтобы государь уж разрешил поставку этой пиэсы да кстати и Банкрута, а я тоже буду пилить Некрасова. Алмазову скажи, чтоб он высылал летопись, хоть для февральской книжки, да скажи ему, что его уже два стихотворения напечатаны в Библиотеке и, вероятно, будет напечатано третье, но он написал бы Печаткину прямо от себя, сколько он желает за них получить. Печаткина зовут Владислав Петрович. Агафье Ивановне кланяйся и скажи, что супруга моя, за сохранение моей особы в бытность мою в Москве, душевно желает ей сделать презент, что и разрешил я ей и что будет исполнено на сих днях. Прощай.

Твой Писемский.

6 Января, 1858 г.

P. S. Якушкин теперь у меня и тебе кланяется.

Мой любезный друг,
Александр Николаевич!

Климовский твой был у меня. Он добивается дебюта, но как это сделается, сказать трудно, по милости их скверно-пакостного начальства. В последнем письме твоем ты пишешь, что в Питер не думаешь приехать. Пожалуста, отмени такое свое намерение. Я нынче нанял дачу тоже на Безбородке ²⁶⁷ и довольно большую, имея между прочим предположение, что ты приедешь и погостишь у меня. Приехать ты можешь на сколько хочешь, на месяц, на две недели, на неделю. Мы с тобой занялись бы рыбной ловлей, потаскались бы по окрестностям Петербурга — и вообще это было бы для тебя развлечением, а для меня истинным удовольствием. Право, соберись и уведомь меня. Садовский, вероятно, тоже приедет в Петербург. Здесь до такой степени ужь скверно идет театр, что каждой день не смеют играть, а только по 3 раза в неделю. На дачу я думаю переехать в 2-х числах мая и ни как ре позже 15-го числа. Занят я теперь по горло окончанием моего романа, ²⁶⁸ которого три части сбыл, наконец, но как пройдет 4-я цензуру — не известно.

Прощай твой Писемский.

Агафье Ивановне поклонись.

19 Апреля, 1858 г.

Дружинин хотел к тебе писать.

Любезный Друг,
Александр Николаевич!

Что твоя пиэса, ²⁰⁹ которой мы ожидаем с нетерпением? — Якушин, явившийся на днях в Питер, говорил мне, что ты ее оканчиваешь: уведомь нас, бога ради, об этом. В октябрьской книжке, самой важной почти, у нас решительно нечего печатать. Я сам написал драму, ²⁷⁰ но ей предстоит большая возня с цензурой,— и когда она пройдет, богу ведому. Торопить тебя, конечно, мы не хотим, во всяком случае уведомь: пожалуйста, можно ли нам расчитывать на октябрьскую книжку, т. е. получить от тебя пиэсу в 1-х числах сентября даже до половины. Я на днях только возвратился от Дружинина, где мы с ним ели и спали адски, за то у себя на даче все лето я мерз. Думаешь ли ты нынче побывать в Петербурге? Письмо к мне адресуй в Контору Библиотеки для чтения, на Невский Проспект, в книжной магазин Печаткина. До свидания! Поклонись от меня Агафье Ивановне.

Твой Писемский.

7 Августа, 1859 г.

Любезный друг,
Александр Николаевич.

Посылаю тебе письмо Гончарова ко мне, из него ты увидишь, что до тебя тут касается и исполни по нем, о чем тебя просит Делаво. Прощай: поздравляю тебя с прошедшими именинами. Деньги ты, вероятно, уже получил. Агафье Ивановне поклонись от меня.

Твой Писемский.

6 Сентября [1859].

Любезный друг,
Александр Николаевич!

Спаси ‘Библиотеку для чтения’ вышли твою комедию для Ноябрьской книжки. Драма моя была уже пропущена, но вчера ее потребовали к Министру вследствие какого-то доноса ему. Еще раз прошу тебя выслать, остаюсь

Любящий тебя
А. Писемский.

19 Ноября [1859].

Я расстроен, взбешен и больнехонек.

Любезный Друг,
Александр Николаевич!

Не знаю, не рассердишься ли ты на случившуюся перемену. В ноябрьской книжке вместо твоей драмы должна была пойти моя. ²⁷¹ Произошло это вследствие таких обстоятельств. Министр, как ты знаешь, взявший на себя пропуск моей драмы, дал мне знать, что я печатал бы ее сейчас же, в противном же случае, очень может статься, что власть его будет не действительна, потому что в самом непродолжительном времени, цензура отойдет от Министерства Народного Просвещения и образуется новое Управление совершенно отдельное, под верховным начальством Барона Корфа (автора восшествия на престол Николая I-го). В это же управление, говорят, войдут Иностранный Цензурный Комитет и Театральная цензура. Во всем сим в конце письма тебя удостоверит и Иван Александрович. Что касается до твоей пиэсы, то это никаким образом, кажется не повредит ей: чем долее ее не напечатают, тем выгоднее для ее сценической обстановки, и ты очень бы нас обязал, если бы позволил оставить ее до Генваря, ибо хотя мы и будем иметь Щедрина, то тебя печатать в декабре, т. е. для старых подписчиков, а Салтыкова в Генваре для новых подписчиков,— безумно нерасчетливо. Если ты согласен на это, то уведомь меня и еще раз повторяю эту просьбу от себя и от Александра Василь[ев]ича, остаюсь душевно тебе преданный

А. Писемский.

P. S. Кроме того, от Салтыкова еще не получена повесть и только рассчитывая на его аккуратность я пишу, что мы будем иметь его повесть. Пиши ко мне прямо на квартиру: на Садовой, в доме Куканова, против Юсупова саду.

Драма твоя совсем уже начисто отделана, пропущена цензором, и первые листы даже отпечатаны.

Если почему-либо тебе непременно нужно, то мы драму поместим в декабрьской книжке, но нам бы гораздо лучше сохранить ее до Генваря.

[На 4-й странице приписка рукою И. А. Гончарова:]

И я свидетельствую, почтеннейший Александр Николаевич, о крайней необходимости, по которой нужно было дать место драме Писемского в нынешнем месяце. Я в большом горе, что никак нельзя мне было послушать Вас самих: со всех сторон слышу восторженные отзывы, а когда теперь придется прочесть драму? через месяц, да еще прочтешь сам, а не услышишь автора?

Усердно кланяюсь Вам. Искренно преданный

И. Гончаров.

[Ноябрь, 1859 г.].

Бога ради, любезный Друг, высылать пьесу смерть пора и во всяком случае уведомь меня, когда ты именно вышлешь. Без тебя мне, откровенно сказать, решительно не с чем выйти. Пожалуйста, высылай. Отвечай с первой же почтой, успокой мое беспокойное сердце.

А. Писемский.

[1859].

Любезный Друг,
Александр Николаевич!

У меня к тебе маленькая просьба: Опекунский Совет у тебя под боком, зайди, бога ради, в него и похлопочи, чтоб там разрешили жене моей, т. е. титулярной советнице Екатерине Павловне Писемской продажу имения ее, состоящего (в) Костромской губернии, Макарьевского Уезда, по Усадьбе Михайловскому и деревне Высонову, о чем и послана от нас в совет просьба недели полторы тому назад. Пожалуйста, похлопочи и меня не замедли уведомить. Это крайне нужное для меня дело! Когда ты приедешь в Питер, мы все ждем тебя с нетерпением. Кланяйся всем.

Твой Писемский.

16 Марта [1860?].

Любезный Друг,
Александр Николаевич!

Оттиски и No Биб. для чтения был сдан к Базунову на другой же день выхода книжки и, вероятно, теперь ужь давно должен находится у Московского Базунова. ²⁷²

Когда ты приедешь к нам опять в Питер?

Поклонись всем от меня

Твой Писемский.

[1860].

Мне, может быть, не удастся побывать в Москву, но бога ради, любезный друг, поддержи меня — и дай свою комедию, ²⁷³ а главное с первой же почтой уведоми меня, когда же ты к нам ее пришлешь и нельзя ли начало прислать для набора теперь же. Пожалуйста уведомь.

Твой Писемский.

[1860?].

Любезный Друг,
Александр Николаевич!

Стелловский уже написал, чтобы тебе там из магазина музыкального доставили деньги.

С пиэсой Востокова не знаю, что делать. Стелловский не берет, и говорят, что он печатает только пиесы, бывшие на сцене. Попробую отдать к Достоевским в журнал.

К февральской книжке я на твою пиэсу ²⁷⁴рассчитываю. Когда ты приедешь в Питер? Твои Свои люди сочтемся, говорят пропустили. Поздравляю. Но кто у тебя здесь ее будет играть? Употреби, по крайней мере, твое влияние, чтобы Бурдина в ней не было.

Твой Писемский.

[1860 г., конец года].

42-а

Любезный друг,
Александр Николаевичь.

Посылаю тебе письмо ко мне от Стелловского на[щ]ет некоторых твоих пиэс, которые он желает поместить в сборнике. Как ты решишь, так и уведомь меня. На[щ]ет комедии Востокова, в Библиотеку для чтения я не могу ее принять: ибо по сюжету избито да и по выполнению слабо: это и не сцены, а скорее какое-то упражнение в разговорах на заданный анекдот, но не пожелает ли он, чтобы я отдал в другие редакции, например: в Век, в Русский Мир. Там может быть ее примут, и она сойдет: больше писать некогда.

Твой Писемский.

1860

Любезный друг.

Пришли, бога ради, заглавие твоей комедии, {‘Свои собаки грызутся, чужая не приставай’ в ‘Библиотеке для чтения’ 1861 No 3.} которую ты готовишь для ‘Библиотеки для чтения’. Нам крайне нужно дать объявление. Об высылке к тебе ‘Искусства’, 2 NoNo я распорядился.

Каковы у нас в Библиотеке Гаваньские Чиновники. Пожалуйста пришли Заглавие и поскорей, нам в этом крайняя надобность.

Твой Писемский.

[1860].

Любезный Друг,
Александр Николаевич!

Соблаговолишь ли ты дать нам что нибудь в Библиотеку для чтения. Пожалуйста, не откажи и невозможности уведоми меня, к какому времени можно надеяться получить от тебя, чтобы я мог расчитать материал. Что ты именно поделываешь теперь? ²⁷⁵

Поздравляю тебя с получением премии Уваровской. ²⁷⁵ Да вот еще у меня к тебе просьба. Я участвую еще в новом журнальце ‘Искусство’. Не напишешь ли для этого изданья ты о последних днях Мартынова ²⁷⁶ и его смерти. Неполенись ответить мне поскорей на все сии вопросы.

Твой Писемский.

[1861].

Посылаю теперь разбор Плетнева по Уваровским премиям. ²⁷⁷ Говоря по правде, по милости его мы и получили премии. Напиши ему письмецо благодарственное. Ему будет очень это приятно. Адресе его: Его Превосходительству, Петру Александровичу Плетневу в Петербурге в Университет. Да пришли ему и экземплярчик драмы с надписью.

Твой Писемский.

[1861].

Как ты не подрезал меня, друг сердечный, но во всяком случае, бога ради, не насилуй себя и не торопись и только по крайней мере — к мартовской-то книжке изготовь, а то в противном случае публика, пожалуй, подумает, что мы ее надуваем объявлениями. Пожалуйста, изготовь к мартовской.

Твой Писемский.

[1861].

Любезный Друг,
Александр Николаевич!

Я сегодня никак не могу обедать с Вами — во 1-х у меня страшнейший понос, а во 2-х, уже в 5 часов должен итти к цензору

твой Писемский.

[1862?]

Любезный Друг,
Александр Николаевич!

Сейчас был твой брат и сказывал, что ты вопервых, здрав, а во-вторых, что через месяц докончишь своего Минина. ²⁷⁸ Последнее меня несказанно обрадовало, авось, с твоей легкой руки у нас и появится настоящая историческая драма. Если ты не заготовил ее ни в какой журнал, то давай нам ее в Библиотеку для Чтения. Ты этим крайне меня обяжешь, и я только прошу написать тебя мне определительно цену, дабы я мог ее заявить издателю, которой начинает разные штучки делать с авторами, при неопределенном уговоре в цене, но во всяком случае тебе, разумеется, будет заплачено самым аккуратным образом. На письмо это отвечай мне, пожалуйста. Что собственно касается до меня, то я все вожусь с болезнями: летом в деревне жена была больна, а по приезде сюда сам заболел ревматизмом (жена тоже была больна ревматизмом, это какой-то наш семейный бич).

Да хранит тебя бог, прощай.

твой
А. Писемский.

[Приписка Островского: пол. 6 нояб.].

[1862]

Любезный Друг,
Александр Николаевич!

Здесь составляется или уже составлен адрес против поступка ‘Искры’ со мной ²⁷⁹ в том тоне, что если они кинули грязью в меня, так кинут и во всякого, что им подвернется, а потому литераторы протестуют против этого: хочешь ли ты подписаться или нет — уведомь меня сейчас же,— протест на днях будет печататься. Отвечай сейчас же.

Твой Писемский.

[На 2-й стр. (на обороте) приписка рукою М. Н. Островского:]

Проект адреса я читал: он написан не очень резко и уже подписан Кушелевым, Краевским, Майковым, Потехиным, Благосветловым и другими.

Любящий тебя брат
М. Островский.

7 Февраля [1862].

Любезнейший друг, Александр Николаевич,

Будь так добр,— найми и свою и мою тройку для катания, я не знаю где нанять, только ехать не в Бирюлево, а в Мытищи, потому что в Пятницу в Бирюлеве [неразборчиво] огромный пикник другою компаниею и все комнаты заняты. О тройках распорядись пораньше: в четверг приезжай ко мне. Я сегодня был у тебя.

Твой Писемский.

[1863]

Любезный Друг,
Александр Николаевичь!

В следующую субботу я предполагаю прочесть мою новую драму Садовскому и некоторым другим знакомым.— Если ты свободен, то приезжай, а также скажи о том и Полтавцеву. Я бы сам ему написал, но не знаю ни имени его, ни адреса,— а между тем желаю, чтобы он был моим слушателем.

твой
Писемский.

[1864, ноябрь 19]

Любезный Друг,
Александр Николаевич.

Ко мне, как и к тебе, вероятно, обратился некто г. Хан — редактор нового Питерского Журнала, и между прочим, через Н. Д. Дмитрова, просит меня, чтобы я попросил тебя, чтобы ты, по примеру моему, сам сообщил Хану свои условия. Заезжай в середу вечерком, мы по прежнему в этот вечер дома.

Преданный тебе
А. Писемский.

[1866]

Любезный Друг,
Александр Николаевич!

П. А. Валуев, у которого я был сейчас, поручил мне сказать тебе, что вчера он был у Толстого на твоем чтении ²⁸⁰ и прослушал только первый акт, но это он сделал потому, что решительно не имел времени, так как он целый день пробыл в Царском, и дома его ожидала припасть бумаг, но и из того что он слышал — он вполне остался доволен совершенно русской речью, полнейшим отсутствием какого-либо иностранного оборота,— словом все очень ему понравилось. Это подлинные его слова, которые он и просил меня передать тебе.

Преданный тебе
Писемский.

18 Ноября, 1867 г.

Любезный Друг,
Александр Николаевич!

Приезжай, пожалуста, ко мне завтра, т. е. в среду вечерком и вместе с супругой. Жене моей гораздо лучше, и она только не выходит еще из своей комнаты. Алмазов тоже будет у меня, и он обещал прочесть свое стихотворение. До свидания

Твой Писемский.

Вторник 19/ХI 1874.

[На 4-й странице рукою А. Ф. Писемского адрес:]

Его В—ю
Александру Николаичу
Островскому,

У Николы в Воробине, близь Серебряных бань, в собственном доме.

Любезный Друг, Александр Николаич!

Спасибо тебе за письмо. Но только вот еще я тебя попрошу о чем. Некрасов, вероятно, прочтет мою пиэсу ²⁸¹ в том виде, как она послана в Главном Управлении, но пиэса уже после того переделана, кроме мелких поправок, изменен конец, а именно: теперь героиня застреливается, а прежде этого не было. Предуведомь его завтра же об этом,— и измененный конец он может найти у актера Нильского, которому я послал его. В Петербург я еще не знаю, когда поеду, потому что, по случаю отъезда Каткова, мне не говорят оттуда — ни да, ни нет.

Поклонись от меня и от жены моей супруге

Твой Писемский.

4 Декабря, 1874 г.

Напиши, мой добрый Друг, в Питер касательно моей пиэсы. Пиэсу я уже отдал Вильде, Из Дирекции здешней она отправлена 30-го декабря 1875-го года за No 2663 и называется Финансовой Гений.

Пишу рукой жены, чтобы разборчивее было

Твой Писемский.

[1876 3 Янв.]

Любезный Друг, Александр Николаич!

Я вчера виделся с Гатцуком. Он непрочь от твоего предприятия и желает только обстоятельно с тобою переговорить, ради чего и просит тебя приехать ко мне в будущую середу, и он ко мне придет непременно.

Душевно преданный тебе Писемский.

Четверг, 29 Января, 1876 г.

Любезный Друг,
Александр Николаич!

Посылаю тебе в подлиннике письмо Леонтьева, сообразно которому ты сам увидишь, что он желает.

Твой Писемский.

P. S. Живет Леонтьев теперь уже не в Гостинице Ленх, а в Мамонтовской Гостинице, в Лоскутном.

[На 3-й стр.:]

26 Февраля, 1876 г.
Москва.

Милостивый Государь,
Алексей Феофилактовичь,

Позвольте представить Вам вышедшую на днях брошюрку мою… {Вероятно, речь идет о брошюре К. Леонтьева ‘Византизм и славянство’. Ред.}

Я вчера хотел непременно быть на Вашей середе, но, к сожалению, у меня заболела голова.

Не знаю, что мне делать с Г. Островским? Вот уже месяц, я думаю, он в Артистический Кружок никакого ответа о 2-х Комедиях Соловьева, которые я ему доставил, [не дает] {‘Разладица’ и ‘Кто виноват?’, комедия Н. Я. Соловьева.}. Живет он далеко, адреса мне своего не сказал, не желая повидимому, чтобы я к нему на дом ехал… А между тем мне очень жаль молодого и способного автора, который мучается.

— Не научите ли Вы меня, что мне делать?

Остаюсь с истинным почтением.

готовый к услугам К. Леонтьев.

P. S. Прошу не прогневаться, что в книжке много опечатков, [?] это не моя вина.

Любезный Друг, Александр Николаич!

Вчера я передал Гатцуку твое желание, на это он мне сказал, что получил ваше условие и оное уже изменив отправил к тебе, и все что в этом условии начертано, он изменить не может и в оффициальное соредакторство вступить с кем бы то не было, кроме тебя, не желает по крайней мере в продолжении первого года издания.

Твой Писемский.

[Писано рукою жены Писемского (кроме подписи)].

[1876]

Любезный Друг,
Александр Николаич!

Я у тебя не был вчера по случаю сильного дождя, кроме того, и самому очень нездоровилось, сегодня всю ночь напролет не спал и теперь лежу распростертым на диване. Как только поправлюсь немного, сейчас же приеду к тебе. Если ты не писал еще Микешину, то и не пиши: роман они ужь начали печатать. ²⁸²

Дружески пожимая твою руку остаюсь

Писемский.

9 мая, 1877 г.

Любезный Друг, Александр Николаич!

Адрес Бларамберг (Елены Ивановны) — Милютинский пер., дом Херодинова. Если ты едешь в Петербург, то схлопочи, бога ради, там, чтобы мне выслали из Театральной Конторы деньги, причитающиеся мне за представление моей пиэсы Горькая Судьбина, совершенное еще в прошлом году в декабре, кажется, и научи меня, что я лично должен для этого сделать.

Любящий тебя Писемский.

7 Декабря, 1877 г.

Любезный Друг,
Александр Николаич!

Тургенев здесь, что и ты, вероятно, знаешь, но он заболел в своей подагре и со вчерашнего дни лежит без ноги. В среду, впрочем, он, если только позволит ему его подагра, хотел приехать ко мне вечером. Приезжай и ты: вчера Тургенев хотел быть у тебя, но не исполнил этого по независящим от него обстоятельствам. До свидания.

Любящий тебя
Писемский.

18 20/II 79.

Любезный Друг,
Александр Николаич!

Возвращаю тебе 6-ю часть твоих сочинений и вместе с тем прошу тебя наделить меня 2-ю частию, каковой у меня не оказалось и, если можно, то прислать ее с сею подательницею. Лопатин не может с нами обедать, так как будет участвовать в их судейском обеде, но Павел хотел привести некоторых своих товарищей, человек двух, с коими мы отобедаем. Досвидания

твой Писемский.

1 Января

1880

Любезный Друг,
Александр Николаич!

Слышал ли ты печальную новость: с Владимиром Иванычем Родиславским сделался удар: у него отнялась левая рука и левая нога, а также и язык, он лежит с закрытыми глазами. Я сейчас заезжал к нему, но меня не приняли. У тебя я буду с Павлом 30 марта.

Затем дружески пожимая твою руку

остаюсь любящий тебя Писемский.

23 Марта

1880

[На 4-й странице рукою А. Ф. Писемского адрес:]

Здесь.
у Пречистенских Ворот в доме Князя Голицына
Его В—ю
Александру Николаевичу
Островскому.

Любезный Друг, Александр Николаич!

Вчера у меня был Ковалевский (один из распорядителей празднования открытия памятника Пушкину), и он мне сказал, что 26 мая будет обед, на которой, вместе с другими литераторами, тебя и меня пригласят, как почетных гостей,— значит, подписываться тебе не нужно. 27 назначено утреннее заседание Общества любителей Русской Словесности, того же 27 — вечернее заседание, а равно 28 числа утреннее и вечернее заседание Общества. Читать может каждый по выбору или за обедом или в какое пожелает заседание,— вот пока все, что я узнал и о чем спешу тебя уведомлять.

За тем дружески пожимая твою руку

остаюсь преданный тебе Писемский.

10 Мая,

1880

Посылаю тебе объявление от Общ. люб. Рус. С[ловесности].

23 Мая, 1880 г.

Любезный Друг,
Александр Николаич!

Спешу тебя известить, что я сейчас прочел телеграмму о смерти императрицы, а также к распоряжение здешнего Генерал Губернатора, которое я прилагаю тебе в подлиннике. {К письму приклеена газетная вырезка.}

Любящий тебя
Писемский.

ОТ МОСКОВСКОГО ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРА

По случаю последовавшей 22 сего мая кончины государыни императрицы и наложения глубокого траура, его императорскому величеству благоугодно было повелеть, чтобы торжество открытия памятника Пушкину было на некоторое время отложено.

ПРИМЕЧАНИЯ

²³¹ ‘Банкрут’ (Письмо датируется, примерно, 7 апреля (см. П. Морозов ‘Минувший век’, стр. 427—428, где это письмо напечатано).

²³² ‘Москвитянин’, где А. Ф. Писемский поместил повесть ‘Тюфяк’ (1850 г., кн. 19—21), комедия в 4 действ. ‘Ипохондрик’ (1852 г., ч. 1-я) и др.

²³³ Речь идет о повести ‘Тюфяк’. Работать в ‘Москвитянине’ Писемскому дал возможность Островский. 4 сентября 1850 г. Островский передал повесть ‘Тюфяк’ М. П. Погодину (Воспоминания С. Максимова, ‘Русская мысль’ 1898 г., кн. 1).

²³⁴ Авторский подарок — отдельное издание комедии ‘Свои люди сочтемся’. М. 1850 г.

²³⁵ ‘Тюфяк’ (см. выше).

²³³ ‘Тюфяк’ (см. выше).

²³⁷ Повесть ‘Тюфяк’ отдельным изданием вышла лишь в 1861 г. в изд. Стелловского.

²³⁸ Альманах-сборник ‘Комета’, издание М. Н. Щепкина. М. 1850 г.

²³⁹ ‘Комик’, рассказ. Напечатан в ‘Москвитянине’ 1851 г., ноябрь, кн. 11. Отдельным изданием вышел в 1861 г. Спб.

²⁴⁰ ‘Виновата ли она?’, рассказ напечатан в ‘Современнике’ 1855 г., т. XLVIII.

²⁴¹ ‘Ипохондрик’, комедия в 4 действ., в ‘Москвитянине’ 1852 г., ч. I.

²⁴² Сыновья А. Ф. Писемского — Николай и Павел.

²⁴³ ‘Бедная невеста’, комедия в 5 действ., напечатана в ‘Москвитянине’ за 1852 г., кн. 4, и отд. М. 1852 г. 21 декабри 1851 г. Писемский писал из Костромы, ‘Погодин восторгался этой комедией, Ура! выдирай наши’.

²⁴⁴ Во время службы своей в Костроме А. Ф. Писемский принимал горячее участие в любительских спектаклях, прекрасно играя характерные роли. См. С. А. Венгеров, Собрание сочинений, том V, Спб. 1911 г.

²⁴⁵ ‘Ипохондрик’, комедия в 4 действ., была написана в 1850 г., в феврале (11—12) 1851 г. Писемский читал ее у Погодина.

²⁴⁶ Видимо, ‘Раздел’, комедия. Напечатана в ‘Современнике’ 1853 г., т. XXVII.

²⁴⁷ ‘Богатый жених’, роман в 3 частях. Печатался в ‘Современнике’ 1851 г., кн. 19—12, 1852 г., кн. 1—5. Отдельное изд. Стелловского. СПБ. 1861 г.

²⁴⁸ Некролог Н. В. Гоголя, написанный М. П. Погодиным в ‘Москвитянине’ 1852 г., кн. 3.

²⁴⁹ Роман ‘Тысяча душ’. ‘Отечественные Записки’ 1858 г., CXVI—CXVIII, кн. 1—6, ‘Фанфарон’, рассказ, напеч. в ‘Современнике’ 1854 г., кн. 8 и ‘Плотничья артель’ в ‘Отеч. записках’ 1855 г., кн. 9.

²⁵⁰ Драматическая пьеска ‘Ветеран и новобранец’. Драматический случай из войны 1854 г. Напеч. в ‘Отеч. записках’ 1854 г., т. XCVI, отд. изд. в 1861 г. Спб., поставлено на сцене Александрийского театра в сезон 1854—55 гг. (Вольф, т. II, стр. 175).

²⁵¹ ‘Бедность не порок’, комедия в 3 д. А. Н. Островского. Напечатана в ‘Москвитянине’ 1854 г., кн. 1, отд. изд. М. 1854 г.

²⁵² Драма А. А. Потехина — ‘Суд людской — не божий’ была представлена на сцене Александринского театра в сезон 1854—55 гг. (Вольф, т. II, стр. 175).

²⁵³ ‘Ипохондрик’, комедия в 4 действ., был представлен в Петербурге на сцене Александринского театра в сезон 1855—57 гг. (см. Вольф, ‘Хроника петербургских театров’, часть III, Спб. 1884 г., стр. 9). В письме идет речь о постановке пьесы в Москве с участием С. В. Васильева.

А. Ф. Писемский в это время жил уже в Петербурге, куда переехал в 1853 г.

²⁵⁴ ‘Плотничья артель’, рассказ из народного быта был напечатан в 9 кн. ‘Отеч. записок’ 1855 г., отд. изд. Стелловским, Спб. 1861 г.

²⁵⁵ ‘Ночь весною 1855 г. в Севастополе’, напеч. в ‘Современнике’ 1855 г., LIII.

²⁵⁶ ‘Свои люди сочтемся’, комедия в 4 действ. (см. выше).

²⁵⁷ ‘Маленькое личное творчество’ — импровизации известных рассказов и сцен И. Ф. Горбунова.

²⁵⁸ ‘Тысяча душ’ (см. выше).

²⁵⁹ ‘Двумужница или зачем пойдешь, то и найдешь’, романт. драма в 2 частях А. А. Шаховского. Изд. Спб. 1836 г.

²⁵⁹ ‘Ипохондрик’ (см. выше).

²⁶¹ Поездка А. Ф. Писемского на основании рескрипта вел. кн Константина Николаевича от 11 августа 1855 г. о приглашении молодых литераторов для описания быта жителей России, занимающихся морским делом и рыболовством, см. Максимов С. Б., Литературная экспедиция (‘Русская мысль’ 1890 г., II, стр. 17—30).

²⁶² Видимо, ‘Доходное место’.

²⁶³ ‘Очерки из крестьянского быта’, Спб. 1857 г.

²⁶⁴ ‘Тысяча душ’, роман в 4 частях, изд. Д. Е. Кожанчикова. Спб. 1858 г. и ‘Боярщина’ в ‘Библиотеке для чтения’ 1858 г., кн. 1 и 2.

²⁶⁵ ‘Доходное место’.

²⁶⁶ Видимо, ‘Свет не без добрых людей’, оригинальная комедия.

²⁶⁷ Под Петербургом, имение графа Кушелева-Безбородко.

²⁶⁸ ‘Тысяча душ’ (см. выше).

²⁶⁹ ‘Гроза’, драма в 5 действ. Напечатана в ‘Библиотеке для чтения’ за 1860 г., кн. 1.

²⁷⁰ ‘Горькая судьбина’, драма в 4 действ., напечатала в ‘Библиотеке для чтения’ 1859 г., 11 книжка.

²⁷⁴ ‘Горькая судьбина’ (см. выше).

²⁷² Оттиск из 1 No ‘Библиотеки для чтения за 1860 г. драмы ‘Гроза’.

²⁷⁸ ‘Свои собаки грызутся, чужая не приставай’ (в ‘Библиотеке для чтения’ 1861 г., No 3).

²⁷⁴ Видимо, ‘Не в сбои сани не садись’.

²⁷⁵ Уваровская премия за драму ‘Гроза’ была присуждена Островскому 29 декабря 1860 г.

²⁷⁸ Мартынов А. А. умер 16 августа 1860 г. в Харькове, на руках Островского.

²⁷⁷ За драму ‘Горькая судьбина’ А. Ф. Писемский получил уваровскую премию 29 декабря 1860 г.

²⁷⁸ ‘Козьма Захарыч Минин-Сухорук’, драматическая хроника в 5 действ, с эпилогом в стихах, напеч. в ‘Современнике’ 1862 г., кн. 1.

²⁷⁹ Полемика А. Ф. Писемского с ‘Искрой’ в ‘Библиотеке для чтения’ 1862 г., кн. 1 и 2.

²⁸⁰ 17 ноября 1867 г. А. Н. Островский на вечере у гр. Толстого читал ‘Василису Мелентьевну’.

²⁸¹ ‘Просвещенное время’, драма в 4 действ. Напеч. в ‘Русском вестнике’ за 1875 г., кн. 1.

²⁸² ‘Мещане’, роман в 3 частях, в ‘Пчеле’ 1877 г. NoNo 18—49, отд. изд. Микешина. Спб. 1878 г.

Писемский, Алексей Феофилактович

ПРИМЕЧАНИЯ

Читайте также: