Изданіе Русскаго Хирургическаго Общества Пирогова.
Cевастопольскіе письма
Н. И. ПИРОГОВА
1854-1855.
Подъ редакціей и съ примчаніями Ю. Г. МАЛИСА.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія М. Меркушева, Невскій просп., No 8
1907.
ПИСЬМА КЪ А. А. ПИРОГОВОЙ.
ПЕРВАЯ ПОЗДКА.
(Октябрь 1854—Май 1855.)
54. Октябрь 29. Пятница. (Москва).
Милая Саша 1), пишу теб отъ Лизы 2), которая сбирается въ С.-Петербургъ, но которой я отсовтываю, не знаю, послушается ли. Н. П. Волковъ 3), спасибо ему, распорядился прекрасно, такъ что тарантасъ уже нанятъ и я сегодня же часовъ въ 7—8 вечера отправляюсь дале съ Сохраничевымъ 4). Поблагодари отъ меня г. Волкова. Отъзжаю отъ Иноземцева 5), отобдавъ у Павла Петровича 6). Дорогу, слава Богу, сдлали порядочно и чрезвычайно спокойно въ семейномъ отдленіи. Одинъ болтунъ только, который, не смотря на свои 50 лтъ, толковалъ только о двкахъ и пакостяхъ, надодалъ мн по милости Витгенштейна 7), который его затащилъ къ намъ.
Прощай, береги себя, будь здорова, цлую дтей. Благословляю и цлую васъ всхъ.
Среда. 2 ноября. Харьковъ. 11 часовъ вечера.
Только что сейчасъ пріхали и чрезъ два часа узжаемъ. Дорога отъ Курска, 200 верстъ, ужаснйшая: слякоть, грязь по колна, но вчера сдлался вдругъ вечеромъ морозъ при сильнйшемъ втр, такъ, что эти не было видно, и мы принуждены были остановиться на 5 или 6 часовъ на станціи въ одной прегадчайшей комнат.
Я еще не брился, не мылся и не перемнялъ блья съ Петербурга. Вс, слава Богу, здоровы и веселы, у Обермиллера 8) была нога стерта, такъ что чуть рожа не прикинулась, у Калашникова 9) мальчики въ глазахъ прыгали, но все это миновалось. Прощай, душа, цлую тебя, теперь напишу уже изъ Севастополя.
Господь съ тобой.
Твой навсегда
Екатеринославъ. Пятница, 6 ноября. 12 часовъ утра.
Наконецъ дотащились до Екатеринослава. Дорога отъ Курска, гд шоссе прекратилось, невыразимо мерзка. Грязь по колни, мы хали не боле 3 и даже 2 версть въ часъ, шагомъ, въ темнот не было возможности хать, не подвергаясь опасности сломить шею, и потому мы принуждены были оставаться по 6 часовъ на станціи, покуда темнота проходила. Насъ засталъ на дорог около Блгорода жесточайшій ураганъ 10), который былъ также, какъ я слышу, и въ Севастопол. Не знаю, когда-то додемъ, грязь и здсь ужаснйшая. Мы демъ трое въ тарантас. Калашниковъ съ вещами въ телг слдуетъ позади, ось у телги переломилась, ее подлецъ ямщикъ навелъ, я думаю, нарочно на сугробъ и свалилъ въ канаву. Мы до сихъ поръ вс, слава Богу, здоровы. Здсь надобно купить кой-что и именно большіе мужицкіе или охотничьи сапоги, говорятъ, что въ Крыму несосвтимая грязь.— Что ты длаешь, моя душка, здорова ли, здоровы ли дти. Цлую васъ всхъ всякій день заочно и молюсь. Прощай, кланяйся Маш 11) и всмъ нашимъ. Теперь напишу уже изъ Севастополя. Погода перемнчива, вчера было такъ тепло, что я уже хотлъ вынуть шинель, а сегодня опять холодно. Надобно сказать Антонскому 12), что почты между Харьковымъ и Екатеринославомъ въ самомъ жалкомъ состояніи. Вчера мы на одной станціи взяли курьерскихъ лошадей, не нашли ни смотрителя, ни помощника, ни ямщика, подорожную не вписали въ книгу, прогоновъ не заплатили, потому что некому было платить, и ухали (эта станція называется Константиноградъ), содержатели почти везд жиды.
Прощай еще разъ. Цлую тебя и дтей.
14. Севастополь. Воскресеніе.
Пріхалъ въ Севастополь 12 числа и спшу тебя увдомить, милая Саша, что, слава Богу, живъ и невредимъ. Подробное письмо началъ было писать вчера, но не усплъ окончить, завтра детъ фельдъегерь, а мн некогда, съ 8 часовъ утра до 6 часовъ вечера остаюсь въ госпитал, гд кровь течетъ рками, слишкомъ 4,000 раненыхъ. Скоро поду въ Симферополь на встрчу сестрамъ милосердія, усталъ, лежу и пью чай, погода сегодня, какъ въ август или въ конц іюля у насъ, но зато вчера цлый день шелъ дождь. Чрезъ нсколько дней ты получишь первый отчетъ, который и сообщишь Здекауеру!13) для прочтенія моимъ однокорытникамъ. Слышится трескъ бомбъ и Ядеръ, къ вечеру, но не слишкомъ часто. Дла столько, что некогда и подумать о семейныхъ письмахъ. Чу, еще залпъ, но мы въ безопасности: остановились въ бастіон No 4 Сверной стороны.
Не сердись, душка, что пишу мало, но скоро получишь цлую кучу любопытныхъ извстій и о дорог и о нашемъ пребываніи. Я вызжаю утромъ въ.8 часовъ на казацкой лошади въ госпиталь и возвращаюсь весь въ крови, въ поту и въ нечистот въ 4, 5 и 6 часовъ вечера. Цлую тебя, прижимаю къ сердцу. Поцлуй дтей, скажи себ и имъ, что мужъ и отецъ думаетъ объ васъ и за 2,000 верстъ.
12 ноября. Пятница. 1854. Севастополь.
Слава Богу, здоровый, слдовательно, живой прибылъ сегодня въ 12 часовъ утра въ Севастополь. Какъ былъ, такъ и есть, такой же точно, какъ выхалъ изъ Петербурга, нисколько не перемнился, тебя люблю по прежнему, какъ?— ты это сама знаешь. Ты, я знаю, милая Саша, была бы довольна и этимъ однимъ извстіемъ, но ость люди, которые мшаются въ чужія дла и хотятъ непремнно знать, какъ и что и почему и тьму подробностей, для тебя вовсе незанимательныхъ. Я думалъ-думалъ, какъ бы угодить этимъ господамъ, а не угодить нельзя добрымъ людямъ. Тмъ предисловіе кончается, я дремлю посл реброкрушительной прогулки по Бахчисарайскому шоссе и засыпаю.
13 ноября. День моего рожденія о чемъ я вспомнилъ только сегодня, т. е. 14 ноября.
14 ноября. Пишу, милая Саша, не для тебя одной, а и для другихъ добрыхъ людей, а, главное, и для себя, можетъ быть.
Дорога отъ Курска до Севастополя есть рядъ мученій для того, кто находится въ пріятномъ заблужденіи, что дороги назначены для уменьшенія пространства и времени въ житейскомъ сообщеніи. Я разсматриваю ихъ, какъ особенный родъ сотрясенія, полезнаго для моихъ кишекъ, и потому отношу поздку въ Севастополь осенью и преимущественно въ военное время къ превосходной гимнастик брюшныхъ внутренностей. Толчки, перегибы, перекаты и тьма другихъ тлодвиженій, конечно, не вовсе безъизвстныхъ жителямъ Гороховой и Вознесенской 14), встрчаются здсь въ такомъ мифологическомъ объем, что, наконецъ, понятіе о ровномъ мст начинаетъ длаться чмъ-то врод мифа. Тарантасъ нашъ оказался образцомъ прочности, однако же и онъ, благодаря усиліямъ ямщиковъ насъ опрокинуть, не устоялъ и, свалившись въ одну прекрасную ночь на бокъ въ канаву, треснулъ. Трещина, которая могла бы надлать намъ множество хлопотъ, къ счастью, обнаружилась въ Екатеринослав,— мст, судя по тремъ вещамъ, достигшемъ уже значительной степени образованности. Эти три несомннныя свидтельства, хотя и не совсмъ лестныя для нашего національнаго самолюбія, суть: во-первыхъ, аптекарскій счетъ за медикаменты, купленные мною для раненыхъ, во-вторыхъ, булки и хлбы изъ крупитчатой муки, блой какъ снгъ, въ числ 17, на полтину серебра, въ третьихъ, исправленіе треснувшей подушки и шкворня въ тарантас каретникомъ. Если говорится объ аптекар, булочник и каретник, то ты, разумется, уже догадываешься, что дло идетъ о нмцахъ, но все равно я подражаю жиденку изъ фельдшерской школы 2-го военно-сухопутнаго госпиталя, который, на вопросъ мой, какъ сказать по-еврейски: здравствуй, отвчалъ: ‘gut Morgen’. Харьковъ въ отношеніи образованности, несмотря на то, что университетскій городъ, стоитъ, по моему мннію, гораздо ниже Екатеринослава. Харьковскій аптекарь, хотя, разумется, тоже нмецъ, несмотря на мое письменное приглашеніе и выгодную перспективу сбыть съ рукъ свой матеріалъ, не явился, отговариваясь тмъ, что онъ не хочетъ, это уже, очевидно, переходъ къ восточной беззаботности. Смотритель Харьковской станціи сдлался вжливымъ только посл многихъ увреній, что я знакомъ и даже нсколько сродни Антонскому. Тарантасъ, исправленный совстливо въ Екатеринослав, обязанъ своею трещиною именно харьковскому ямщику, а телга, нагруженная нашими чемоданами и фельдшерами, едва совершенно не развалилась отъ быстраго переката съ сугроба въ ровъ, едва ли учиненнаго не съ умысломъ также харьковскимъ ямщикомъ. Съ тхъ поръ участь этого экипажа сдлалась и продолжаетъ быть для насъ предметомъ постоянныхъ заботъ и тревогъ. Такъ какъ содержимое и содержащее этого замчательнаго продукта Рогожской улицы играетъ не маловажную роль въ нашей экспедиціи, то нужно на немъ остановиться нсколько времени. Ник. Петр. Волковъ, оказавшій столько практическаго ума и опытности въ выбор нашего тарантаса, слишкомъ доврилъ льстивымъ общаніямъ Рогожскаго телжника, вроятно, тронутый его престарлыми лтами, клятвенными увреніями и хроническимъ удушьемъ, заставлявшимъ думать, что маститый негоціантъ телгъ долженъ вскор предстать предъ судъ Божій. Справедливость требуетъ, впрочемъ, упомянуть, что выборъ былъ сдланъ не безъ строгаго, хотя и односторонняго изслдованія. Ник. Петр. самъ убдился посредствомъ осязанія указательнымъ перстомъ, что передняя ось телги изготовлена была по всмъ правиламъ искусства, т. е. снабжена снизу желзной полосою, но задняя ось, именно та, которая не устояла, осталась не изслдованною и оказалась впослдствіи чисто-березовою, безъ всякой металлической примси. Слдствія излишней доврчивости г. Волкова были пагубны. Посл телгокрушенія за Харьковомъ мы должны были разстаться съ Калашниковымъ. Этотъ ревностный чиновникъ ршился принести жертву наук и человчеству и, подвергнувъ себя разлук съ нами и всмъ опасностямъ одиночнаго странствія въ краю неизвстномъ и безпутномъ, принялъ начальство надъ разломанной телгой и ея содержимымъ съ твердымъ намреніемъ или умереть или доставить все въ настоящемъ вид въ Севастополь. Сказано — сдлано. Къ вящей похвал этого неутомимаго офицера здравія 15) должно прибавить, что здоровье его въ Орл возбудило въ насъ большія опасенія. Онъ вдругъ, посл одного сытнаго обда, началъ видть мальчиковъ. Не мало было наше изумленіе, когда на станціи, ночью, сидя вмст съ ямщикомъ, онъ началъ громко разговаривать самъ съ собой, говорить о какомъ-то мальчик, о генеральш Пироговой и т. п. Мы усадили его въ тарантасъ и успокаивали по возможности, но каковъ былъ нашъ ужасъ, когда онъ вдругъ заговорилъ о катеръ-клозет, а тамъ, гд онъ сидлъ, лежали икра и колбасы. Наконецъ, ужасъ нашъ перешелъ въ истинное отчаяніе, когда на вс увщанія и увренія съ нашей стороны, что онъ сидитъ въ тарантас и что здсь ршительно никакого нтъ катеръ-клозета, нашъ паціентъ отвчалъ прехладнокровно, все равно. Къ нашему счастію пароксизмъ бреда продолжался не долго и на слдующей станціи благополучно окончился обильнымъ испражненіемъ. Разставшись съ телгой, мы думали долетть мигомъ до Севастополя, но не тутъ-то было. Если станціи и дороги между Курскомъ и Харьковомъ были плохи и мало способствовали къ продолженію пути, то между Курскомъ и Екатеринославомъ он сдлались чисто непреодолимымъ препятствіемъ къ достиженію этой цли. Трудно ршить, въ комъ боле должно искать причины: въ чернозем ли, расплывшемся отъ дождей въ какую-то клейкую жижу, или въ станціонныхъ смотрителяхъ и въ жидахъ-содержателяхъ станцій. Одно скажу только положительно, что если Антонскій почитаетъ почтовое управленіе въ Новороссіи достигшимъ подъ его надзоромъ хотя нкоторой степени не то что совершенства, а просто только одной сносности, то онъ жестоко ошибается. Доходило до того, что мы, видя безполезность всхъ мръ кротости, вытащили изъ глубины тарантаса трость, пріобрвшую, по мсту ея происхожденія, названіе швейцарки, и начали ею валять встрчнаго и поперечнаго на станціи. Это травматическое пособіе оказало блестящій успхъ, такъ что на одной станціи Константиноград мы своеручно вывели курьерскихъ лошадей изъ конюшни и отправились, не заплативъ прогоновъ и не записавъ въ книгу подорожной по весьма естественной причин, что не кому было ни записывать, ни получать деньги. На одной изъ этихъ станцій жидъ-хозяинъ тмъ только спасся отъ крушительнаго дйствія швейцарки, что залегъ посредин дороги въ грязь и оттуда велъ перепалку съ нами словесно, пока наконецъ я употребилъ ршительныя мры, пустивъ фельдшера Никитина 16) за нимъ въ атаку галопомъ. Никитинъ, хотя и воспріявшій, по его словамъ, при самомъ рожденіи святое крещеніе, преслдовалъ, однако же, непріятеля только до тхъ поръ, пока услыхалъ жалобный вопль сбжавшихся на помощь бгущему евреекъ, и бросился опрометью назадъ, а между тмъ швейцарка побывала на спин писаря, старавшагося коварно исполнить волю хозяина-жида.
24 ноября 1854 г.
ду сегодня въ Симферополь, дня на 4, посмотрть на госпиталь и узнать о сестрахъ милосердія, которыя должны на дняхъ явиться.
Не знаю, отчего ты еще не получила моихъ двухъ писемъ съ дороги: изъ Харькова и Екатеринослава. Въ Харьков я отдалъ съ рукъ на руки станціонному смотрители, въ Екатеринослав — отослалъ на почту, оба письма въ казенныхъ конвертахъ.
Вс твои письма до шестого, отъ 13 ноября, получилъ, вижу, что ты, моя душка, несовсмъ благоразумно переносишь разлуку. Господь съ тобой, утшься, вдь ты знаешь хорошо, что съ тобой ли, безъ тебя ли, я все-таки тебя люблю больше всего на свт, такъ о чемъ же грустить, положись на волю Божію и будь спокойна. Вмсто меня ограничься покуда дтьми, а тамъ посмотримъ. Богъ не оставитъ.
Когда я ворочусь, неизвстно, но разумется, что не буду медлить ни минуты, чтобы утшить тебя. Говорятъ, что они скоро будутъ бомбардировать, другіе говорятъ, что будутъ зимовать, короче здсь также мало знаютъ, какъ и въ Петербург.
Я началъ писать журналъ моей экспедиціи и посылаю теб первые 2 листка, кто интересуется, какъ, напримръ, Здекауеръ, Глазенапъ 17), можешь имъ дать прочесть. Для тебя же должно знать, что я едва управляюсь съ дломъ и возвращаюсь вечеромъ усталый и потому журналъ мой пишу отрывками. Покуда здсь спокойно, отъ времени до времени слышится канонада, особливо ночью, когда мшаютъ работамъ, ядра до насъ еще не долетаютъ, а много, много если падаютъ въ бухту.
Матросы и солдаты убждены, что Севастополь не будетъ взятъ, но все. покрыто мракомъ неизвстности, но только извстно и очевидно, что раненые валяются, какъ собаки, и долго, долго нужно хлопотать, пока ихъ сколько нибудь приведутъ въ положеніе, мало-мальски сносное.
Я въ Симферопол оставлю мой чемоданъ и все тяжелое, останусь тамъ дней пять и боле.
Поцлуй и благослови дтей, прощай, моя душка, не грусти, ради Бога, а то ты и на меня грусть наведешь, а покуда я доволенъ хотя тмъ, что моя поздка не безъ пользы. Вс четыре врача прибыли и мы восемь человкъ живемъ, покуда вмст въ двухъ комнатахъ.
Цлую, обнимаю, прижимаю къ сердцу тебя и дтей.
(Начало журнала экспедиціи).
Жестокій ураганъ 2 ноября, надлавшій много бдъ нашимъ непріятелямъ, не пощадилъ и насъ, онъ насъ засталъ на дорог въ темную ночь, и мы думали, что конецъ приходитъ нашему тарантасу. Представь себ клейкую вязкую грязь по мыщелки, темную ночь и вихорь такой, что на ногахъ не устоишь. Мы рады, рады были, что добрались шагомъ, длая по 4 версты въ часъ, наконецъ, до какой-то лачуги, названной почтовымъ департаментомъ станціоннымъ домомъ, съ разбитыми окнами, съ одной грязной конурой и пьянымъ смотрителемъ. Здсь мы должны были, сидя, провести почти цлую ночь. Но все это еще было золото въ сравненіи съ тмъ, что насъ ожидало въ самомъ Крыму, здсь, перехавъ въ Перекоп черезъ Днпръ, наше путешествіе началось съ того, что мы засли съ шестеркою лошадей въ грязь и просидли бы въ ней безъ сомннія цлую ночь (выхавъ со станціи около 4 часовъ), если бы одинъ благодтельный хохолъ, хавшій порожнемъ, не взмиловался надъ нами и не впрягъ пару воловъ, круторогіе дернули и вытянули разомъ и тарантасъ и голодную шестерку. Въ Перекопъ мы пріхали уже ночью и, чтобы отдохнуть отъ грязи и побоевъ, причиненныхъ лошадямъ, ямщикамъ и жидамъ, отправились въ гостинницу. При вход въ нее, едва не утонувъ въ огромной луж, мы нашли дверь запертою на замокъ. Когда дверь посл различныхъ и долговременныхъ усилій съ нашей стороны наконецъ отворилась, мы вступили въ огромный запачканный сарай, посредин котораго стоялъ не мене запачканный билліардъ: на стнахъ смлая кисть какого-то иностраннаго артиста изобразила Минина и Пожарскаго. Содержатель гостинницы, грекъ, уврялъ, что онъ можетъ насъ угостить прекраснымъ ужиномъ, это общаніе такъ одушевило моего сопутника г. Сохраничева, что онъ заказалъ бифштексъ изъ говяжьяго филе, желая, чтобы онъ непремнно былъ взятъ изъ края и приготовленъ по всмъ правиламъ искусства. Грекъ не только общалъ удовлетворить этому смлому гастрономическому порыву чувствъ, но еще предлагалъ пирожки, борщъ и вино-выморозки такого чудеснаго качества, что во всемъ Крыму ему не было подобнаго. Мы услись въ пріятномъ ожиданіи у окна, открывавшагося въ буфетъ, и вскор мужикъ изъ Владиміра въ изорванномъ архалук съ всклокоченной бородой и съ плутоватой усмшкой, называвшій себя маркеромъ, подалъ намъ черезъ это окно нсколько кусковъ говядины, принадлежавшей нкогда какой-то, только ужъ никакъ не филейной, части быка, пару пирожковъ, весьма сходныхъ съ резиновыми калошами, и бутылку знаменитыхъ выморозковъ. Къ нашему счастію, слдствіемъ этого ужина было только урчаніе въ живот и изжога.— По мр того, какъ мы приближались къ мсту, обратившему на себя вниманіе всей Европы, исчезало всякое различіе между обыкновенными и курьерскими лошадьми и, наконецъ, за Симферополемъ кончалось обидное неравенство дущаго по своей надобности и фельдъегеремъ. Все дущее впередъ и назадъ, наконецъ, остановилось на станціи въ Бахчисара и почтовая дорога сдлалась непреодолимымъ препятствіемъ къ достиженію Севастополя, такъ что 60 верстъ между двумя этими городами нужно было хать цлые 2 сутокъ.— Въ Бахчисара я встртилъ на дорог Шеншина, которому Главнокомандующій далъ порученіе осмотрть и организовать временные госпитали въ Бахчисара и въ Симферопол, объявивъ ему, что онъ отдалъ приказаніе Херсонской коммиссіи заготовить все нужное для ихъ обзаведенія, и прибавивъ между прочимъ въ своей инструкціи, что о слдствіяхъ этого порученія Шеншинъ долженъ дать отчетъ не ему, а Министру, его же просто только увдомить. Шеншинъ, встртившись со мною, воротился въ Бахчисарай, и мы пошли вмст осматривать временный госпиталь. Описать, что мы нашли въ этомъ госпитал, нельзя. Горькая нужда, славянская беззаботность, медицинское невжество и татарская нечисть соединились вмст въ баснословныхъ размрахъ въ двухъ казарменныхъ домишкахъ, заключавшихъ въ себ 360 больныхъ, положенныхъ на нарахъ одинъ возл другого, безъ промежутковъ, безъ порядка, безъ разницы, съ нечистыми вонючими ранами возл чистыхъ, въ пространств по благоусмотрительному человколюбію врача и смотрителя, герметически запертыхъ при. температур слишкомъ 18 Р., не перевязанныхъ боле сутокъ, вроятно, также изъ человколюбія. Врачъ и его помощникъ, одинъ ординаторъ, оба безотвтныя пшки торчали тутъ и служили живымъ укоромъ сословію и администраціи. Шеншинъ, очевидно, доброжелающій и ревностный, но еще молодой и незнакомый съ дломъ человкъ, убдившись нашими доказательствами, что онъ завелъ насъ не въ госпиталь, а въ нужникъ, разразился надъ комисаромъ, зашедъ въ сарай, гд нашлись спрятанными кухонные котлы, существованіе которыхъ онъ признавалъ недоказаннымъ. Крикливыя угрозы быть разжалованнымъ въ солдаты и ‘подлеца’ опытный въ своемъ дл комисаръ сълъ, не поморщившись, приложивъ два пальца къ козырьку и сказавъ про себя: ‘видали мы этакихъ’.— Только въ Бахчисара я началъ предвидть, въ какомъ состояніи найду раненыхъ защитниковъ Севастополя, но все-таки то, что посл нашелъ, превзошло всю мру моихъ опасеній. Отправившись изъ этого татарскаго вертограда часа въ 4 пополудни, мы дохали кое-какъ шагомъ, купаясь въ грязи, до Дувановъ,— послдней станціи предъ Севастополемъ, нисколько не замчая, что мы приближаемся къ театру войны и, если бы отдаленный грохотъ залповъ, отъ времени до времени доносившійся до насъ, не напоминалъ намъ, что вскор сами должны сдлаться дятельными участниками въ кровопролитіи, то я бы, пожалуй, счелъ эту прогулку по грязи довольно забавною. Наконецъ, въ Дуванахъ оказались первые слды лагерной администраціи. Намъ отвели ночлегъ въ дом волостного правленія, тяготвшаго надъ разбжавшимися теперь татарами. Хозяиномъ этого дома былъ въ настоящее время комисаръ, занимавшійся продовольствіемъ войскъ и устроившійся на своей бивуачной квартир не безъ комфорта. У него оказались походныя кресла, въ которыхъ я очень порядочно заснулъ и спалъ бы даже еще лучше, если бы меня не разбудили желудочные припадки Сохраничева, еще сохранившаго воспоминанія о знаменитомъ Перекопскомъ бифштекс. Комисаръ былъ человкъ, очевидно, опытный и любящій порядокъ и этикетъ. Онъ устроилъ изъ бочки форменный столъ, покрывъ ее доскою, а доску — краснымъ сукномъ, воспользовался и расщелиною между досками пола въ конурк, стоявшей во двор, приспособивъ ее къ удовлетворенію самыхъ необходимыхъ нуждъ человка. По утру мы проснулись съ мыслью, что находимся въ 16 верстахъ отъ Севастополя и что наступилъ послдній день нашихъ ожиданій.увидть и услышать собственными глазами и ушами то, о чемъ мы такъ много говорили и слышали.
По дорог отъ Дувановъ до Севастополя можно было уже догадаться, что подъзжаешь, или, правильне, ползешь къ мсту военныхъ дйствій. Въ вязкой грязи, толкаясь по рытвинамъ, спускаясь съ горъ и поднимаясь на горы, тянулись ряды телгъ и арбъ, нагруженныхъ сномъ, сухарями и ранеными, по 2 и по 4 человка на телгу скучены были раненые защитники Севастополя, отправлявшіеся въ Бахчисарай и оттуда въ Симферополь, гд ихъ ожидала та же самая участь, т. е., быть сваленными на нары и валяться въ грязи и нечистот подъ наблюденіемъ врачей. Хотя я и положилъ себ правиломъ врученныя мн деньги Великою Княгинею, Комитетомъ 18) и другими не давать въ руки больнымъ, но безпріютное положеніе транспортирующихся поневол меня вынудило раздать имъ по 1 рублю серебромъ на телгу для мелочныхъ расходовъ. Около 12 часовъ утра мы поднялись на гору и намъ представился, наконецъ, Севастополь во всей крас. Мстоположеніе великолпное. Море и горы. Особливо часть города, извстная подъ именемъ Корабельной слободы, расположена живописно амфитеатромъ на гор. Нтъ сомннія, что нтъ въ цломъ свт лучше Севастопольской бухты. Широкая (въ 1 1/4 версты), глубокая, извилистая, съ крутыми берегами, съ изумрудной водой и окруженная со всхъ сторонъ горами.
24—28 ноября. Продолженіе {Продолженіе журнала экспедиціи. Отправлено съ письмомъ отъ 13/XII. Въ виду хронологическаго порядка и для цльности картины приводится здсь. Ред.}.
Не смотря на грязь и тряску, я не могъ достаточно налюбоваться Севастополемъ, подъзжая къ нему 12 ноября утромъ. Наконецъ, нашъ тарантасъ остановился невдалек отъ квартиры Главнокомандующаго и Великихъ Князей,19). Мы думали сначала отыскивать Начальника Штаба, чтобъ ему представиться и, чуть было ужъ не поворотили на Сухую балку, гд онъ живетъ, или, лучше, гнздится съ своимъ штабомъ, какъ къ счастью намъ вышелъ на встрчу докторъ Боссе и еще одинъ морской врачъ, высокій, дородный, съ важной физіономіей, хотя и не безъ улыбки, я его принялъ сначала за офицера и не обратилъ на него достаточнаго вниманія, которое долженъ бы былъ оказать собрату. Первою мыслью былъ притонъ. На одной станціи передъ Екатеринославомъ встртившійся намъ фельдъегерь сообщилъ, между многими нелпостями (какъ, напримръ, что наши штуцерные такъ хорошо стрляютъ, что удивляютъ, даже англичанъ), дв вещи, заставившія насъ призадуматься: во-первыхъ, что весь Штабъ Главнокомандующаго кочуетъ на открытомъ воздух, безъ палатокъ, кто какъ можетъ, иной въ тарантас, другой просто въ грязи, а самъ Главнокомандующій на пароход, во-вторыхъ, что другого средства въ Севастопол нтъ передвигать ноги, какъ напяливши на нихъ охотничьи сапоги. Основываясь на этомъ, мы твердо ршились не разставаться, во чтобы то ни стало, съ нашимъ тарантасомъ, снабдить его снутри войлокомъ и клеенкою, а для защиты нижнихъ конечностей купить въ Екатеринослав за недостаткомъ охотничьихъ простые мужицкіе сапоги и длинные шерстяные чулки. Такъ и сдлали. Можно вообразить наше удовольствіе, когда Боссе вызвался съ необыкновенною любезностью намъ отыскать квартиру въ батаре чрезъ доктора Генриха, знакомаго съ мстностью, и дйствительно чрезъ полчаса намъ были отведены дв комнаты со сводами въ нижнемъ этаж сверной батареи No 4, въ этихъ комнатахъ лежалъ раненый генералъ Соймоновъ 23), умершій отъ раны въ брюхо при дл 24 октября, въ этой же батаре помщались больные и раненые офицеры и — самое важное для насъ — возл нашей квартиры была госпитальная кухня, слдовательно и столъ нашъ былъ обезпеченъ.
Я тотчасъ же отправился къ начальнику штаба, и высокій, дородный, съ важной физіономіей, но не безъ улыбки врачъ вызвался меня провожать. По дорог, берегомъ бухты, я увидалъ съ десятокъ огромныхъ пушекъ, заклепанныхъ и лежавшихъ на берегу. На вопросъ мой, что это такое, врачъ отвчалъ, что это слдствія недоразумнія, когда непріятель шелъ отъ сверныхъ фортификацій на югъ, то приказаніе Меньшикова не было понято якобы и пушки эти заклепали и сбросили съ батареи въ море, думая, что непріятель непремнно овладетъ батареею и будетъ ими стрлять по городу. Теперь же. когда это предчувствіе не сбылось, то наши ловятъ свои же пушки въ мор, вытаскиваютъ и расклепываютъ. Изъ этого одного обстоятельства мн стало ясно, что хотя приказаній главнокомандующаго и не поняли, но все таки хорошо поняли, что Севастополю несдобровать, когда бы непріятель занялъ сверныя укрпленія. И дйствительно, вс свидтельства очевидцевъ, и знающихъ и незнающихъ дла, въ томъ согласны, что, остановись непріятель на сверной сторон города, и онъ бы просто церемоніальнымъ маршемъ могъ взойти въ него безъ малйшаго препятствія. Все было въ страх и трепет, а о защит никто не думалъ. Стоитъ только посмотрть на Севастополь съ сверныхъ возвышеній и видишь предъ собой почти всю бухту съ флотомъ и весь городъ, какъ на ладони. Дурачье не поняли этого, а посл хвастались въ газет описаніемъ глупаго и труднаго марша съ свера на югъ, который спасъ городъ. Глупому крику гусей былъ одолженъ Римъ спасеніемъ, глупому маршу англо-французовъ — Севастополь. Такъ ужъ врно угодно Богу, что случай и безсмысліе въ великихъ происшествіяхъ назначены играть боле важную роль, чмъ человческая прозорливость и остроуміе. Зачерпнувъ раза три полныя колоши грязи, я прибылъ, наконецъ, къ начальнику штаба, генералу Семякину. Онъ сидлъ въ нагольномъ тулуп и бесдовалъ съ своимъ врачемъ, бывшимъ моимъ ученикомъ, Геонрици 20). У негоже встртился съ Баумгартеномъ. Оказалось, что и этого героя я знаю, онъ меня помнитъ, по крайней мр, по одной операціи, которую я сдлалъ ему за нсколько лтъ. Поговоривъ нсколько о томъ, нему нельзя помочь, я хотлъ было отдлиться этимъ однимъ визитомъ и передать мой конвертъ на имя главнокомандующаго начальнику штаба, но онъ не взялся за это и посовтовалъ мн самому отправиться. Возвратившись къ моему тарантасу, я увидлъ Обермиллера, объясняющагося съ Великимъ Княземъ Михаиломъ Николаевичемъ. Я долженъ былъ также остановиться и отвчать на нкоторые вопросы о дорог, раненыхъ, сестрахъ милосердія и т. п.— Въ 6 ч. вечера нужно было отправиться къ главнокомандующему. Свойства окружающихъ его лицъ не безъизвстны. Открылось, что и лейбъ-медикъ его пришелся по масти. Высокая, дородная, съ важной физіономіей, но не безъ улыбки, особа, провожавшая меня къ начальнику штаба, былъ никто другой, какъ докторъ Таубе 21), мой старинный паціентъ и извстный мн и цлому Дерпту по оригинальному производству экзамена. Онъ былъ казеннокоштный студентъ Дерптскаго университета и имлъ необыкновенное отвращеніе къ экзамену на степень лекаря. Отвращеніе это дошло до! болзненнаго состоянія, обнаружившагося подъ видомъ истерики. Когда деканъ факультета Вальтеръ 22), не смотря на вс отговорки, приказалъ педелямъ доставить Таубе живого или мертваго къ себ на домъ для экзамена, то его, дйствительно, привели подъ руки и, какъ онъ объявилъ, что, сидя, не можетъ экзаменоваться, то его положили на диванъ, окружили со всхъ сторонъ и начали экзаменовать, стараясь отъ времени до времени освжать упавшія его силы холодною водою. Я никакъ не могъ догадаться, что блдный, какъ полотно, и изможденный экзаминандъ Дерптскаго университета есть одно и то же лицо съ дороднымъ, важнымъ, хотя и не безъ улыбки, лейбъ-медикомъ главнокомандующаго сухопутными и морскими силами въ Крыму. Въ 6 часовъ вечера я дотащился кой-какъ до маленькаго домишка съ грязнымъ дворомъ, гд засдалъ главнокомандующій. Едва обо мн доложили, какъ дверь отворилась, и я сталъ передъ нимъ, что называется, носъ къ носу. Въ конурк, аршина въ три въ длину и столько же въ ширину, стояла, сгорбившись, въ какомъ-то засаленомъ архалук судьба Севастополя. У одной стны стояла походная кровать съ круглымъ кожаннымъ валикомъ вмсто подушки, у окна стоялъ столъ, освщенный двумя стеариновыми огарками, а у стола въ большихъ креслахъ сидлъ писарь, который тотчасъ же ушелъ. ‘Вотъ, какъ видите-съ, въ лачужк-съ, принимаю васъ’ были первыя слова главнокомандующаго, произнесенныя тихимъ голосомъ, за этимъ слдовало ‘хи, хи, хи’ съ какимъ-то спазмодически принужденнымъ акцентомъ. ‘Пожалуйте,, присядьте-съ’, продолжалъ онъ, подавая мн кресла, еще согртыя сдалищнымъ мясомъ писаря, а самъ садясь на край кровати, ‘были вы у меня-съ, когда я ребро переломилъ-съ, я никакъ не могу этого вспомнить-съ’.— ‘Вылъ, Ваша Свтлость, но ушелъ, когда вы только что начали приходить въ себя’.— Потомъ онъ распечаталъ поданный мною конвертъ, пробжалъ его, надвъ очки, и спросилъ тмъ же тихимъ, беззвучнымъ тономъ, видлъ ли я госпитали на моемъ пути. ‘Къ сожалнію, я видлъ одинъ, отвчалъ я, но въ такомъ состояніи, что желалъ бы лучше не видать его’. ‘Да-съ, было еще хуже-съ, 24-го 23), мы не знали, что и начать-съ, лежали-съ на голой земл и подъ ливнями-съ’.— Есть два рода оправданій: одинъ — просто врать, а другой — говорить правду, описывая собственную вину, какъ нельзя хуже, выслушавъ такого правдолюба, поневол призадумаешься, духа не достанетъ сказать: да кто же, чортъ возьми, виноватъ, какъ не ты самъ? Это именно я и подумалъ, слушая какъ старикъ сухо и безстрастно оправдывался, обвиняя самого себя.— Да, 24-го октября дло не было нежданное, его предвидли, предназначили и не позаботились. 10 и даже 11000 было выбытыхъ изъ строя, 6000 слишкомъ раненыхъ и для этихъ раненыхъ не приготовили ровно ничего, какъ собакъ, бросили ихъ на земл, на нарахъ, цлыя недли они не были перевязаны и даже не накормлены. Укоряли англичанъ посл Альмы, что они ничего не сдлали въ пользу раненаго непріятеля, мы сами 24 октября ничего не сдлали. Пріхавъ въ Севастополь 12 ноября, слдовательно, 18 дней посл дла, я нашелъ слишкомъ 2000 раненыхъ, скученныхъ вмст, лежащихъ на грязныхъ матрацахъ, перемшанныхъ, и цлые 10 дней почти съ утра до вечера долженъ былъ оперировать такихъ, которымъ операціи должно было сдлать. тотчасъ посл сраженія.— Только посл 24-го явился начальникъ штаба и генералъ-штабъ-докторъ, до того, какъ будто и войны не было, не заготовили ни блья для раненыхъ, ни транспортныхъ! средствъ и, когда вдругъ къ прежнимъ раненымъ прихлынуло 6000 новыхъ, то не знали, что и начать. За кого же считаютъ солдата? Кто будетъ хорошо драться, когда онъ убжденъ, что раненаго его бросятъ, какъ собаку. Навдавшись о здоровь Сузы, главнокомандующій спросилъ и о сестрахъ милосердія: ‘Будетъ ли-съ толкъ отъ нихъ? Чтобы не сдлать-съ посл еще 3-го сифилитическаго отдленія въ госпитал-съ’. ‘Не знаю, Ваша Свтлость, отвчалъ я, все будетъ зависть отъ личности женщинъ, которыя будутъ выбраны. Мысль учрежденія, очевидно, хороша и уже практически примнена, остается знать, какъ удастся примненіе у насъ’.
‘Да-съ, правда, и у насъ теперь какая-то Дарья 24), говорятъ, очень много-съ помогала-съ и даже сама перевязывала-съ раненыхъ подъ Альмой… А что? вы уже пріютились?’ — ‘Мн уже отвели квартиру, Ваша Свтлость, лучше вашей’. ‘Хи, хи, хи, хи,— судорожно произнесенное, но съ нкоторымъ удовольствіемъ. Посл этого онъ началъ разбирать кучу писемъ отъ плнныхъ и я, спросивъ его изъ учтивости, признаюсь, не изъ участія,— о состояніи его здоровья, счелъ за нужное убраться поскоре изъ жарко, нажарко натопленной лачужки, всталъ и откланялся. ‘Прощайте-съ, мы близко здсь живемъ другъ возл друга-съ, и опять принужденно судорожное хи, хи, хи… Такъ окончилось свиданіе съ Провидніемъ Севастополя. Что же это такое? Пуфъ или правда? Что значитъ это уединеніе, это притворное спартанство? Къ чему жить въ лачужк и хвастаться еще этимъ, когда можно бы жить и въ город и въ батаре, гд мы теперь живемъ. Что значитъ это смиреніе, эта тихая, прерывистая рчь? По дорог въ Севастополь я познакомился съ двумя партіями: одна укоряетъ главнокомандующаго, что онъ не обращаетъ ни малйшаго вниманія на административную часть, имя въ виду только одну стратегическую, къ другой принадлежалъ именно Апраксинъ, который называлъ себя дуракомъ за то, что онъ, оставивъ жену и дтей, вступилъ опять въ службу, и оконтуженный возвращался во свояси. Апраксинъ, какъ кажется, добрый и честный парень, утверждалъ, что геній Меньшикова въ тайн приготовляетъ огромные планы, что это — величайшій полководецъ, знающій вс глубины человческаго сердца, что онъ одинъ только можетъ спасти Севастополь и что безъ него все потеряно. Пріхавъ въ Севастополь, я, за исключеніемъ доктора Таубе, который nolens volens долженъ все хвалить въ своемъ паціент, кром его привязанности къ Радемахеру 25), Распайлю26) и атомистик 27), узналъ только одну партію: ненавистниковъ, къ которой незамтно перешелъ я и самъ, постивъ Бахчисарайскій и Севастопольскій военновременные госпитали. Главная квартира, тихая и безмолвная, какъ могила,— это уже, что ни говори, не по-русски, да и къ чему? Людямъ, у которыхъ жизнь на волоск, скучать вредно. Беззаботность объ участи солдатъ (которыхъ онъ, говорятъ, ругаетъ на пропалую) и явственное пренебреженіе ко всему, что гретъ и живитъ, не можетъ при влечь сердца. Возможно-ли, чтобы главнокомандующій ни разу не пришелъ въ госпиталь къ солдатамъ, ни разу не сказалъ радушнаго слова тмъ, которые лзли на смерть. Я видлъ на Кавказ, что Воронцовъ при ходилъ самъ къ раненымъ, раздавалъ имъ деньги, награды, а Меньшиковъ прізжалъ только однажды въ госпиталь къ генералу Вильбоа и не пришелъ взглянуть, какъ лежали на нарахъ скученные, замаранные, полусгнившіе легіоны, высланные на смерть.— Время покажетъ, что такое Меньшиковъ, какъ полководецъ, но, если даже онъ и защититъ Севастополь, то я не припишу ему никогда этой заслуги. Онъ не можетъ или не хочетъ сочувствовать солдатамъ,— онъ плохой Цезарь. Онъ хочетъ свои недостатки прикрыть мистическимъ молчаніемъ и притворнымъ спартанствомъ, но наврядъ ли многихъ надуетъ. Дай Богъ, чтобы все это было неправда, чтобы Меньшиковъ сдлался, дйствительно, великимъ мужемъ въ исторіи, я этого ему отъ души желаю, потому что желаю видть Севастополь въ нашихъ рукахъ, но то врно, что солдаты не знаютъ своего полководца, полководецъ не заботится о солдатахъ.— Въ 2-хъ комнатахъ, отведенныхъ намъ въ батаре, насъ помстилось четверо, а потомъ, черезъ 9 дней, когда пріхало еще четверо врачей, и они вс помстились тутъ же, отъ этого наша квартира сдлалась похожею на Нижегородскую ярмарку. По утру мы вс вызжаемъ гуртомъ на казацкихъ лошадяхъ, прикомандированныхъ къ намъ начальникомъ штаба, вечеромъ собираемся вмст. 12 дней въ Севастопол прошли одинъ, какъ другой, только 3 раза удалось побывать мн въ самомъ город, перехавъ на ялик Нахимова, два раза я былъ въ Дворянскомъ Собраніи, въ которомъ теперь устроенъ перевязочный пунктъ, въ танцовальной зал лежатъ на полу человкъ двадцать раненыхъ, въ билліардной длаются операціи, на билліард расположены перевязочныя вещи, до этого дома до сихъ поръ еще не долетали непріятельскія ядра, но, когда мы посщали другой перевязочный пунктъ, находящійся вмст съ временнымъ госпиталемъ въ казармахъ около морского госпиталя, то въ бухт показался нашъ пароходъ и въ то же самое мгновеніе пролетло мимо насъ въ почтительномъ разстояніи ядро съ {(Продолженіе у меня осталось впредь) (въ письм отъ 25/Х).} англійской батареи и упало въ воду саженяхъ въ 10 отъ парохода. Изъ этихъ казармъ видны непріятельскія батареи, разсянныя по возвышеніямъ южной стороны города. Он {т. е. казармы.} выстроены на крутой гор, на которую надо подниматься пшкомъ и не безъ труда по склизкой слякоти. Морской госпиталь, выстроенный на этой же самой гор, очищенъ отъ больныхъ, въ него во время бомбардировки, не смотря на выкинутый красный флагъ, летали бомбы, изъ которыхъ одна упала между двумя кроватями, лопнула, но не сдлала вреда, расказываютъ, какъ любопытный фактъ, что во время переноски больныхъ падавшія на дворъ бомбы не повредили ни одного больного, ни одного служителя, за то въ перевязочномъ пункт, который устроили было насупротивъ госпиталя, въ дом Уптона, одна бомба влетла чрезъ крышу въ комнату, гд длали операціи, и оторвала у оперированнаго больного об руки.
У меня готово продолженіе, но я его не посылаю теб теперь, потому что, прочитавъ написанное, я самъ испугался, что уже слишкомъ много сказалъ правды. Посл при удобномъ случа ты получишь его.
Вотъ теб описаніе 12-дневной жизни въ Севастопол отъ прибытія до поздки въ Симферополь.
Симферополь. 29 ноября.
По утру въ 7. часовъ замчается въ нашей квартир необыкновенное движеніе. Все суетится. Представь себ, 5 молодыхъ людей, встающихъ въ одно время съ полу, въ комнат, въ которой отъ чемодановъ и ящиковъ и повернуться негд. Всякій ищетъ тамъ и то, гд онъ никогда и ничего не клалъ. Фельдшера бгаютъ изъ одной комнаты въ другую, принося кому платье, кому сапоги. Я умываюсь морской водой, напяливаю сверхъ панталонъ большіе мужицкіе сапоги, купленные въ Екатеринослав и ежедневно питаемые саломъ, надваю мой дипломатическій сюртукъ, уже порядочно пропитанный различными животными началами, и сажусь пить кофе, иногда съ молокомъ, а иногда и безъ молока, закусывая хлбомъ, не имющимъ никакого притязанія называться мягкимъ. Въ 9-мъ часу крымскій казакъ приводитъ четверку верховыхъ клячъ, я надваю солдатскую шинель, купленную здсь у одного солдата и перешитую придворнымъ портнымъ, мундирную фуражку, взятую на прокатъ у Обермиллера, и сажусь на лошадь.— Эта шинель иметъ неоспоримыя выгоды въ Севастопол уже потому, что она какъ-то подъ цвтъ съ грязью. Цлая кавалькада отправляется въ госпиталь, расположенный за полверсты отъ насъ въ такъ называемыхъ баракахъ, бывшихъ морскихъ казармахъ. На кроватяхъ лежатъ немногіе раненые, большая часть — на нарахъ. Матрацы, пропитанные гноемъ и кровью, остаются дня по четыре и пять подъ больными по недостатку блья и соломы. Обыкновенно слышишь утшеніе, что посл 24-го октября было еще хуже. Въ 10-мъ часу начинается перевязка и продолжается до 2 и 3 часовъ. Въ 3 часа сносятся т раненые, которымъ необходимы операціи, въ одну длинную комнату, похожую на корридоръ, и тамъ на трехъ столахъ разомъ начинаются операціи по 10 по 12 въ день и продолжаются, пока стемнетъ, слдовательно, почти до 6 часовъ.— При перевязк можно видть ежедневно трехъ или четырехъ женщинъ, изъ нихъ одна, знаменитая Дарья, одна дочь какого-то чиновника, лтъ 17 двочка, и одна жена солдата. Кром этого, я встрчаю? иногда еще одну даму среднихъ лтъ въ пукляхъ и съ папиросою въ зубахъ. Это — жена какого-то моряка, кажется, приходитъ раздавать свой или другими пожертвованный чай. Дарья является теперь съ медалью на груди, полученною отъ Государя, который веллъ ее поцловать Великимъ Князьямъ, подарилъ ей 500 рублей и еще 1,000, когда выйдетъ замужъ. Она — молодая женщина, не дурна собой и, какъ кажется, легкаго десятка. Подъ Альмою она приносила блье, отданное ей для стирки, и здсь въ первый разъ обнаружилась ея благородная наклонность помогать раненымъ. Она ассистируетъ и при операціяхъ. На дняхъ я роздалъ по рукамъ по осьмушк чаю и по фунту сахару на каждаго больного изъ пожертвованныхъ суммъ, купилъ чайниковъ и вина. Женщины при насъ. во время перевязки поятъ больныхъ чаемъ и раздаютъ имъ по стакану вина. Отдлавшись въ госпитал, мы тмъ же порядкомъ отправляемся въ нашъ казематъ и садимся обдать. Обдъ приготовляетъ солдатъ, госпитальный поваръ. Два кушанья, борщъ или супъ и бифштексъ, составляютъ спеціальность этого повара, за другое онъ не берется, но эти блюда онъ изготовляетъ не безъ шика. Кайэнъ и пикули, отпущенные тобою, оказались весьма кстати. Крымское вино по 30 коп. сер. за бутылку не худо. Иногда посл обда засыпаю, иногда играю въ шахматы, привезенные докторомъ Каде 28) въ вид сюрприза. Около 8 часовъ кто-нибудь обыкновенно является для компаніи. Передъ сномъ я снимаю красную фуфайку и вытираюсь спиртомъ и потомъ засыпаю, пробуждаемый неоднократно кусаніемъ блохъ. Такъ проходитъ регулярно одинъ день за другимъ. Такъ прошли 10 дней. Въ это время я былъ и въ самомъ город три раза. Не пугайся, нтъ тутъ ничего страшнаго. Когда я былъ на другой сторон бухты въ госпитал, то одно ядро прожужжало по бухт и упало въ саженяхъ 30-ти отъ парохода, который показался на одномъ ея конц. Вотъ все, что до сихъ поръ я видлъ, или лучше, слышалъ изъ ядеръ. Правда, всякій день, особливо къ вечеру, слышна нсколько времени канонада, наши препятствуютъ ихъ работамъ, они — нашимъ, но ничего не выходитъ очень серьезнаго. Длаютъ также ночью вылазки небольшія въ ихъ траншеи. Жизнь, которую я веду, не позволяетъ скучать и потому мн не скучно, хотя я не вижу ни тебя, ни дтей. Мыслей другихъ нтъ и быть не Можетъ, какъ объ раненыхъ, засыпаешь, видя все раны во сн, пробуждаешься съ тмъ же. Читать и писать времени нтъ. Усталый, вечеромъ думаешь только, какъ бы отдохнуть. Обермиллеръ завдуетъ письменной частью, онъ ведетъ замтки и составляетъ списки раненыхъ, которые подверглись операціямъ или почему нибудь замчательны.
Встрчу съ главнокомандующимъ я описалъ, но пришлю посл. Пробывъ 12 дней въ Севастопол, я усплъ въ 3to время распредлить больныхъ по отдленіямъ, отдлить нечистыя раны отъ чистыхъ и оперировать почти всхъ запущенныхъ съ 24-го октября. Кончивъ это, отправился 25-го ноября въ Симферополь, не предвидя покуда никакого важнаго событія, хотя вранья было довольно, но все основаннаго на однихъ слухахъ и показаніяхъ плнныхъ и бглецовъ. Эти бглецы большею частію нмцы и испанцы изъ иностраннаго легіона французской арміи, они увряли, что будетъ штурмъ въ день Синопской, битвы 29), кстати, скажи Ник. Ив. Пущину 30), что я въ этотъ день былъ у Нахимова, это такой же оригиналъ, разговоръ съ нимъ сообщу посл, описывая мое посщеніе Главнокомандующаго, увряли также, что будетъ (штурмъ) въ день избранія Наполеона 31), но до сихъ поръ ничего не подтвердилось, батареи непріятеля подвигаются къ нашимъ, думаютъ, что будутъ обстрливать нашъ флотъ, но до сихъ поръ съ 24-го октября можно вс дйствія почти что назвать бездйствіемъ, судя по количеству и сил выстрловъ. Что будетъ впередъ, Богъ знаетъ: останутся ли зимовать, уйдутъ ли, будутъ ли штурмовать и бомбардировать,— никто ничего не знаетъ положительно.— 26 ноября я прибылъ въ Симферополь, употребивъ на проздъ 60-ти верстъ изъ Севастополя цлые два дня, и останавливаясь ночевать, потому что ночью нтъ средствъ хать въ тарантас, нашъ тарантасъ, какъ корабль во время сильной морской бури, долженъ былъ то подниматься на камни и буераки, раскинутые по дорог и прикрытые толстымъ слоемъ грязи, то опускаться въ рытвины, то склоняться, на бокъ почти до упаду въ глубокія колеи. Отъ Севастополя до первой станціи — Дувановъ на пространств 16-ти верстъ лежатъ цлые десятки падшихъ лошадей и гніютъ въ грязи, орлы или родъ коршуновъ-ягнятниковъ цлыми стаями слетаются на падаль и гордо сидятъ, расправивши крылья, какъ Имперскіе гербы, на полусгнившихъ остовахъ. Остановившись на нсколько часовъ въ Бахчисара, постивъ госпиталь, вынувъ нсколько пуль, сдлавъ три ампутаціи, раздавъ чай и сахаръ раненымъ, мы отправились дале и по утру часовъ въ 8 прибыли въ Симферополь. Здсь раненые, числомъ слишкомъ 1000, вс почти тяжело-раненые, разсяны въ 30-ти домахъ, вс дома публичныхъ заведеній и нкоторые обывательскіе заняты, нужно разъзжать съ утра до вечера, поэтому, занявъ одинъ только оставшійся порожнимъ нумеръ въ гостинниц ‘Золотого Якоря’, я веду точно такую же жизнь, какъ и въ Севастопол, съ тою только разницею, что не надваю мужицкихъ сапоговъ и мъ по карт, три кушанья вмсто двухъ. Сейчасъ получилъ бумагу отъ Статсъ-Секретаря Гофмана объ отправившихся изъ С.-Петербурга сюда сердобольныхъ 60-ти вдовахъ 32), распредленіе которыхъ поручается также мн. Но ни эти вдовы, ни сестры-общины Елены Павловны еще не прибыли, а он здсь, дйствительно, будутъ нужны, имъ можно будетъ поручить, раздачу чая и вина раненымъ, на другую прислугу нельзя положиться.
Симферополь 6-го декабря.
Пишу по почт. Изъ Севастополя я теб отправилъ 2 письма, изъ Симферополя—одно, вс съ фельдъегеремъ, одно письмо лежитъ у меня въ портфел: его опасаюсь послать, потому что въ немъ много правды. Сегодня узжаю въ Карасу-Базаръ, Оттуда, можетъ быть, проду въ еодосію и потомъ обратно чрезъ Симферополь въ Севастополь. Ради Бога, моя душка, не скучай и не стуй, это отнимаетъ у меня охоту работать. Терпи, начатое нужно кончить, нельзя же, предпринявъ дло, ухать, ничего не окончивъ, предстоитъ еще многое, подумай только, что мы живемъ на земл не для себя только, вспомни, что предъ нами разыгрывается великая драма, которой слдствія отзовутся, можетъ быть, чрезъ цлыя столтія, гршно, сложивъ руки, быть однимъ только празднымъ зрителемъ, кому Богъ далъ хоть какую-нибудь возможность участвовать въ ней. Я знаю, что для тхъ, кого Онъ, какъ насъ, благословилъ счастіемъ въ семейномъ круг, тяжело, оставивъ тихій, пріятный бытъ, подвергать себя всмъ безпокойствамъ и тягостямъ разлуки съ милыми сердцу и лишеніямъ, но тому, у кого не остыло еще сердце для высокаго и святого, нельзя смотрть на все, что длается вокругъ насъ, смотрть одностороннимъ эгоистическимъ взглядомъ,— и ты, которую я привыкъ уважать за твои чувства, врно утшишься, подумавъ, что мужъ твой оставилъ тебя и дтей не понапрасну, а съ глубокимъ убжденіемъ, что онъ не безъ пользы подвергается лишеніямъ и разлук. Больше ничего не могу сказать въ утшеніе тебя и себя. Богъ дастъ, настанетъ день радости для насъ. Вооружись же терпніемъ и врою въ святое Провидніе. Святое и высокое теб не чуждо, ты во многомъ еще можешь сама мн служить примромъ.— Я пробылъ въ Симферопол цлую недлю и осмотрлъ всхъ раненыхъ, разсянныхъ въ 20-ти разныхъ мстахъ. Здсь заняты ими вс публичныя мста: губернское правленіе, дворянское собраніе, благородный пансіонъ и много частныхъ домовъ, и здсь также, какъ въ Севастопол, отъ 9 пасовъ утра до 4 часовъ я былъ всякій день занятъ въ госпиталяхъ осматриваніемъ больныхъ, перевязкою и операціями. Жилъ въ скверномъ нумер ‘Золотого Якоря’, по вечерамъ ловилъ блохъ и вшей, здилъ по грязнымъ улицамъ и лъ чудныя груши. Дней 5 тому назадъ пріхала сюда Крестовоздвиженская Община сестеръ Елены Павловны, числомъ до 30-ти, и принялась ревностно за дло, если он такъ будутъ заниматься, какъ теперь, то принесутъ, нтъ сомннія, много пользы. Он день и ночь поперемнно бываютъ въ госпиталяхъ, помогаютъ при перевязк, бываютъ и при операціяхъ, раздаютъ больнымъ чай и вино и наблюдаютъ за служителями и за смотрителями и даже за врачами. Присутствіе женщины, опрятно одтой и съ участіемъ помогающей, оживляетъ плачевную юдоль страданій и бдствій. Но еще должны пріхать сердобольныя Императрицы, и я недавно получилъ письмо отъ статсъ-секретаря Гофмана, въ которомъ распоряженіе этихъ вдовъ поручается также мн. Чтобы избжать столкновенія между женщинами, принадлежащими различнымъ вдомствамъ, хотя и назначенными для одной цли, я долженъ размстить первую общину отдльно отъ второй и потому посылаю сестеръ Елены Павловны въ Севастополь, въ Бахчисарай и Карасубазаръ, а вдовъ оставляю покуда въ Симферопол. Не знаю, каково-то имъ будетъ въ Севастопол, здсь, въ Симферопол, у нихъ есть, хорошая квартира и имъ даютъ экипажъ, а въ Севастопол имъ придется жить между самыми больными, въ баракахъ, и ходить пшкомъ въ сапогахъ по грязи, нкоторымъ изъ нихъ это не покажется (пріятнымъ), но тутъ-то и видно будетъ, кто изъ нихъ взялся за дло по призванію, а не изъ другихъ видовъ. Сама директриса, женщина еще не старая, въ очкахъ, управляется до сихъ поръ съ ними довольно хорошо, поступаетъ энергически и, разъзжая по госпиталямъ, наблюдаетъ за ними. Между ними есть и хорошо образованныя: одна монахиня или послушница, одна вдова какого-то офицера, наша Лоде, говорящая на пяти различныхъ нарчіяхъ и выбирающая преимущественно раненыхъ плнныхъ, восторженная и удивляющаяся нердко красот мужчинъ. На этихъ дняхъ пріхали двое врачей изъ Дунайской арміи: одинъ мой ученикъ, а другой — Джульяни, племянникъ Вандрамини, знакомый Шульца 33), съ неисчислимымъ запасомъ разсказовъ, заставляющихъ хохотать отъ души, и успвшій уже сдлаться любимцемъ госпожи Лоде, которому она открыла, что она готова переносить въ ея новомъ призваніи все, исключая des choses indcentes, вслдствіе чего учтивый Джульяни при ней прикрываетъ раненыхъ простынями и одялами.) Самая ужасная вещь — это недостатокъ транспортныхъ средствъ, отчего больные постоянно накопляются въ различныхъ мстахъ, должны поневол оставаться иногда цлые дни и ночи на полу безъ матрацовъ и безъ блья и терпть отъ перевозки въ тряскихъ телгахъ и по сквернйшей дорог въ свт, отъ этого самыя простыя раны портятся и больные еще боле заболваютъ. Смотря на этихъ несчастныхъ, благодаришь Бога и миришься со всми лишеніями, видя, что есть люди, которые безъ ропота переносятъ то, что казалось бы невыносимымъ для человка. Весь свой багажъ, исключая мшка и погребца, тарантасъ и пр. я оставилъ въ Симферопол и отправляюсь теперь налегк, это одно средство выиграть время въ перездахъ, иначе, страшно сказать, дешь 60 верстъ цлые 2 сутокъ. Погода здсь безпрестанно перемняется: то вдругъ тепло, какъ у насъ въ іюл мсяц, то вдругъ ливень, морозовъ однако же до сихъ поръ еще не. было, и шуба моя уже давно лежитъ припрятана въ чемодан, солдатская шинель и иногда бекешъ замняютъ ее вполн. По крайней мр еще недли 2 не предвидится никакого серьезнаго дла въ Севастопол, наши длаютъ ночью небольшія вылазки: въ одной изъ нихъ наши унесли на рукахъ три мортиры съ непріятельской батареи, одинъ казакъ схватилъ спящаго французскаго офицера, тотъ ему откусилъ носъ, а казакъ, руки котораго обхватили крпко француза, укусилъ его въ щеку и такъ доставилъ его плннымъ. Непріятель подвигается, однако же, все ближе, ждутъ еще новаго десанта, но ничего врнаго. Великіе князья прохали отсюда ночью въ Петербургъ,— говорятъ, что Императрица нездорова,— и хотли опять возвратиться, но наврядъ-ли: имъ, я думаю, жизнь въ Севастопол порядочно надола. Изъ новыхъ знакомствъ, которыя я долженъ былъ сдлать въ Симферопол, можно назвать только три замчательныя: Княжевичъ 34), предсдатель казенной палаты, которому поручены также сердобольныя, докторъ Арендтъ35), братъ нашего Арендта, человкъ также живой и разсянный, какъ и нашъ, отличающійся однакожъ отъ него двумя трубочками, которыя онъ постоянно носитъ въ носу, вдыхая изъ нихъ креозотъ отъ одышки, и еще мой старый товарищъ Московскаго университета, котораго я посл 27 лтъ вчера въ первый разъ увидлъ мертвецки пьянаго. Ты мн писала нсколько разъ о Сартори, Шульц и проч., но я заочно ничего не могу сдлать, нужно уже обождать, пока, Богъ дастъ, ворочусь. Скажи только Шульцу, чтобы онъ, по обыкновенію своему, не лнился и исполнилъ бы совстливо ту работу, которую я ему поручилъ. Мюнцловъ, если онъ не жидъ, можетъ подождать, ему дла не много досталось отъ меня, чтобъ такъ хлопотать о деньгахъ. Въ Симферопол новый, генералъ — губернаторъ, Адлербергъ, не знаю, какъ-то онъ справится, но положеніе не завидное, къ весн, я думаю, если будетъ все такъ продолжаться, какъ теперь, что разовьется тифъ или что-нибудь хуже отъ этого стеченія раненыхъ и безпорядка въ транспорт, если подумаешь, что въ Севастопол англичане хоронятъ ихъ мертвыхъ, зарывая только на аршинъ, что кругомъ на воздух гніютъ внутренности убитыхъ животныхъ, везд вокругъ лежитъ падаль, да если еще къ этому начнутся весною жары, то весь край будетъ въ опасности заразиться. Я это толковалъ Адлербергу и подалъ ему докладную записку, но онъ жалуется на недостатокъ транспортныхъ средствъ и самъ не знаетъ, что начать. Въ Севастопол теперь тысячи 3 слишкомъ больныхъ и раненыхъ, въ Симферопол 4, въ Карасубазар 700, въ Бахчисара 500, въ еодосіи 1,500, вывозу нтъ, а другихъ мстъ въ цломъ Крыму до Перекопа также нтъ, да еще если къ этому пришлютъ новое число раненыхъ, то тогда уже Богъ знаетъ, какъ справиться. Но великъ русскій Богъ, надо надяться и молиться. Если увидишь Софію Андреевну Суза, то скажи ей, что я въ Симферопол всякій день видлся съ молодымъ Меньшиковымъ, онъ, контуженный въ голову, проживаетъ здсь и, кажется, скоро опять отправится въ Севастополь.
Сегодня день имянинъ Коли, здоровъ ли онъ, здоровы ли вы вс, Господь съ вами, сегодня я буду пить его и мое здоровье Крымскимъ мускатомъ, похожимъ на Chateau d’Yquem, другого теперь здсь и найти нельзя, хересу уже давно нтъ и найти нельзя. Скажи, пожалуйста, жен Никитина, чтобы она ему переслала письма вмст съ твоими. Кланяйся всмъ нашимъ.. Что-то длаетъ Маша, здорова ли она, кланяйся и поцлуй ее. Береги себя и дтей. Если бы я зналъ, что вы вс здоровы, то все прочее мн нипочемъ. Цлую тебя, моя милая душка, а ты поцлуй и благослови дтей, скажи, чтобы они берегли себя, слушались бы и хорошо учились. Твой на вки.
Письма дтскія и коробку отъ Лоде я получилъ.
13 декабря. Бахчисарай.
Вчера получилъ твое письмо отъ 30 ноября, ты все жалуешься и стуешь. Утшься, мой милый душенокъ, я пишу, .сколько могу, и могъ бы чаще къ теб отправлять письма, но не всегда попадаю на фельдъегерей, особливо въ послднія 2 недли, когда я былъ въ разъздахъ, такъ что послднее письмо — изъ Симферополя съ почтою (отъ 6 декабря) и не знаю, когда ты его получишь.
Будь спокойна, мой ангелъ, и надйся на Бога, я до сихъ поръ, слава Всевышнему, живъ и здоровъ. Итакъ, если не получишь доле обыкновеннаго извстія, то это значитъ, что я въ отсутствіи, а если бы что случилось, то, какъ бы мн это горько не было, я бы все-таки тебя извстилъ. Не грусти же, душенокъ, повторяю теб, береги себя для меня и для дтей, а то и я беречь себя не буду. Я сегодня же отправляюсь въ Севастополь, мы дорогу изъ Симферополя въ Севастополь длаемъ верхомъ, 70 верстъ, иначе нтъ возможности, такъ скверна дорога. Письмо, которое ты при этомъ получишь, не показывай покуда никому, тутъ я говорю кой-что про Меньшикова, чтобы это не разошлось. Чтобы не потерять счету: я къ теб отправилъ 3 письма съ дороги (изъ Москвы, Харькова, Екатеринослава), 2 изъ Севастополя (чрезъ Медиц. Департаментъ), 1 изъ Симферополя, по почт, и 1 изъ Бахчисарая теперь, тоже съ фельдъегеремъ. Будь уврена, что я не лнюсь и помню о теб, а главное, повторяю, береги себя. Сегодня, здсь въ первый разъ морозитъ, а то до сихъ поръ стояла или чудеснйшая лтняя погода, или дождь лилъ безъ милосердія, вчера еще въ саду Бахчисарайскаго дворца я видлъ дв дикія розы въ цвту, мое путешествіе и самый Бахчисарай я теб опишу посл. Не видалъ Севастополя уже 2 недли почти, знаю только по слухамъ, что тамъ длается. Сюда прибылъ Сакенъ, и теперь вс надются, что пойдетъ лучше, но, когда и какъ все кончится, еще никто и ничего не знаетъ, и я не знаю, когда мн нужно будетъ ухать отсюда съ тріумфомъ побды или улепетывать, впрочемъ, вс надются. ‘Будетъ-ли взятъ Севастополь’, я спрашивалъ у матросовъ. ‘Не надемся-съ, отвчали они,— прежде могли-бы взять, а теперь такъ нтъ-съ’. Про сестеръ милосердія я теб писалъ въ письм изъ Симферополя, если Великая Княгиня пришлетъ еще къ теб узнать, то скажи, что сестры до сихъ поръ принялись съ ревностью ухаживать за больными, такъ что 2 занемогли, но, надюсь, выздоровятъ, до сихъ поръ ничего не слышно о любовныхъ интригахъ съ офицерами, но, какъ объ этомъ начали было поговаривать, то я запретилъ посылать сестеръ къ юнкерамъ, тмъ боле, что между ними мало опасно раненыхъ, 5 изъ нихъ будутъ жить въ Бахчисара, а остальныя вс передутъ въ Севастополь, сердобольныя Императрицы, адресованныя Гофманомъ ко мн, еще не пріхали и останутся, пріхавъ, въ Симферопол, черезъ это надюсь избжать различныхъ столкновеній между ними. Больнымъ здсь все еще худо, перевозъ ихъ изъ одного мста въ другое ужасенъ: въ некрытыхъ телгахъ, безъ шубъ, ночлеги на открытомъ воздух или въ холодныхъ избахъ, потомъ перездъ въ лодкахъ черезъ Днпръ верстъ 17, но и объ этомъ напишу теб подробно посл. Прощай, мой душенокъ, будь спокойна, по крайней мр, если не можешь быть веселою, береги дтей, цлуй ихъ, благослови ихъ. Смотри же о Меньшиков въ моемъ письм не говори никому. Цлую и обнимаю тебя.
18 декабря. Севастополь. Суббота.
Получилъ твое письмо отъ 8 декабря сегодня и съ флигель-адъютантомъ Шеншинымъ посылаю теб 2 письма: одно, писанное изъ Бахчисарая, во время моего прозда, другое — сегодня за часъ до отъзда Шеншина и поэтому я спшу, теб нужно только знать, каковъ я, живъ ли, здоровъ ли, люблю ли тебя по-прежнему. Я живъ, здоровъ покуда и люблю тебя, какъ всегда, ты сама знаешь, какъ. Письмо, которое я хотлъ отправить изъ Бахчисарая, не отправлено, потому что не нашли фельдъегеря, и потому его взялъ Шеншинъ вмст съ этимъ, оно по адресу конторы Ея Имп. Выс. Ея. Павл. и потому ты получишь оба письма, одно отъ Шеншина, другое же должна получить изъ конторы Ея. Павл. Если она пришлетъ спросить, то скажи, что ея сестры до сихъ лоръ оказались такъ ревностными, какъ только можно требовать, день и ночь въ госпитал. Двое занемогли, он поставили госпитали вверхъ дномъ, заботятся о пищ, пить, просто чудо, раздаютъ чай, вино, которое я имъ далъ. Если этакъ пойдетъ, если ихъ ревность не остынетъ, то наши госпитали будутъ похожи на дло. Не смотря на все это, худое начало не исправляется легко. Въ Симферопол лежатъ еще больные въ конюшн, соломы для тюфяковъ нтъ и старая полусгнившая солома съ мочею и гноемъ высушивается и снова употребляется для тюфяковъ, соломы здсь уже совсмъ нтъ (въ Севастопол), пудъ сна стоитъ 1 руб. 75 к. серебр. Въ открытыхъ телгахъ, безъ тулуповъ, везутъ больныхъ въ теченіи 7 дней изъ Симферополя въ Перекопъ, они остаются безъ ночлега, на чистомъ пол, или въ нетопленныхъ татарскихъ избахъ, остаются иногда дня по 3 безъ ды и проч. и проч., а если будетъ еще новое дло, то Богъ знаетъ, что сдлаютъ съ ранеными. Вотъ слдствія безпечности и непредусмотрительности, когда ничего не заготовляли, шутили, не врили, не приготовлялись. Одно письмо изъ Симферополя, посланное по почт, ты получишь врно посл этого письма, я два послалъ изъ Симферополя — одно отдалъ сыну Меньшикова съ курьеромъ, а другое — по почт. Пожалуйста, не пили меня, что я пишу для другихъ, ты вдь очень хорошо знаешь сама, что это глупость. Сартори, Мюнцлову и другимъ скажи, что я отсюда ничего не могу сдлать, нужно ждать моего возвращенія, если Богъ поможетъ возвратиться по добру и по здорову. На Gaz. Med. покуда подпишись. Сестра Доде осталась съ 5 другими въ Бахчисара, тамъ ея братъ. Слава Богу, что ты успокоилась. Врь мн, душенокъ, если ты покойна и здорова, если дтки веселы и здоровы, то это мн даетъ силу и спокойствіе переносить вс труды и лишенія. Цлую милліонъ разъ тебя и дтей и благословляю васъ.
Корпіи и перевязочныхъ средствъ никогда не будетъ довольно для раненыхъ. Винты едва моются и мокрые накладываются, и такъ, чмъ больше, тмъ лучше.
25 декабря. Севастополь.
Сегодня получилъ твое письмо отъ 12 декабря и спшу мое отослать съ фельдъегеремъ, который отходитъ сегодня. По возвращеніи моемъ изъ Симферополя я нашелъ здсь все по старому, за исключеніемъ потери одного товарища, котораго ты видла у насъ и имя котораго ты не могла еще хорошо выговорить — Сохраничева. Пріхавъ изъ Симферополя, я засталъ его въ бреду, онъ узналъ и не узналъ меня и былъ уже 6 дней боленъ, еще 6 дней продолжалась болзнь, бредъ и молчаніе перемежались, агонія продолжалась 3 дня, больной, совершенный трупъ, безъ пульса, съ холодными руками, дышалъ и двигался судорожно. Я долженъ былъ перейти въ одну комнату вмст съ Обермиллеромъ и Каде, отъ этого наша квартира была похожа на что-то среднее между казармой и госпиталемъ, возл насъ лежалъ умирающій и мы должны были и обдать, и смяться, и въ шахъ играть, безпрестанно слушая стоны умирающаго и видя его агонію,— ко всему привыкаешь,— я люблю перемнять часто блье, теперь не перемняю его по 6 и по 7 дней, любилъ окачиваться холодною водою,— теперь не умываюсь иногда по цлымъ днямъ. Бдный Сохраничевъ, здоровый, крпкій, когда пріхалъ сюда, онъ имлъ какое-то предчувствіе. ‘Знаете ли, сказалъ онъ мн, взойдя въ первый разъ въ комнату, что здсь умеръ ген. Соймоновъ’.— ‘Ну, такъ что же, отвчалъ я, я жилъ не разъ въ квартирахъ, гд люди умирали’.— ‘Нтъ, это все худо’ сказалъ онъ.— И что же, Сохраничевъ, атеистъ, какъ это я узналъ отъ него изъ разговоровъ по дорог, запретилъ себя вскрывать по смерти.
О путешествіи моемъ верхомъ изъ Симферополя чрезъ Бахчисарай я, кажется, уже писалъ къ теб. Другого средства нтъ теперь. Вотъ уже 3-й день, какъ погода перемнилась, настала зима, 8—10 холода, снгъ, и у насъ въ комнатахъ, въ батаре, порядочно холодно, такъ что мы сидимъ въ солдатскихъ шинеляхъ. Въ Симферопол, въ Бахчисара и въ Карасубазар мы встртили оригиналовъ, которыхъ въ Петербург не встртишь, и потому нужно кой-что сказать о нихъ. Въ Симферопол: Федоръ Алексевичъ и Фекла Кузминишна Цвтковы 36), главный докторъ госпиталя, мы у него жили три дня, возвратившись изъ Карасубазара. Фекла Кузминишна живетъ угощеніемъ, что только она мн въ эти 3 дня давала сть, за то Богъ ей судья, я отъ роду ничего подобнаго не лъ: варенуха, соленый гусь, пирожки, аладьи съ яблоками и безъ яблокъ и проч. и проч., мало этого, она еще и со мной въ Севастополь отпустила икры, колбасъ, ветчины, гуся соленаго и проч. и проч. Сама Фекла Кузминишна — дама презентабельная: высокая, толстая и говоритъ малороссійскимъ діалектомъ, какъ пишетъ. У Феклы Кузминишны человкъ 10 дтей, они вс гуляютъ по двору, бгаютъ по комнатамъ и длаютъ, что имъ угодно. едоръ Алексевичъ, человкъ чрезвычайно добрый и смирный, имлъ обыкновеніе приговаривать къ каждому слову: сдлайте одолженіе. Фекла Кузминишна называетъ его едюшей. Особливо непріятенъ ей директоръ госпиталей, посаженный Меньшиковымъ, барон фонъ-Кистеръ, котораго она называетъ клистеромъ. Безъ нея едора Алексевича давно бы зали, но, какъ только онъ начинаетъ ослабвать и подаваться, Фекла Кузминишна крикнетъ: ‘едюша’, и едоръ Алексевичъ пріосанится и сейчасъ же скажетъ (басомъ) ‘сдлайте одолженіе’.— Въ Карасубазар между татарами нашелся одинъ русскій, городничій князь Звенигородскій съ фамиліей, состоящей изъ жены и двухъ дочерей. Об, воспитанныя въ Полтавскомъ институт, говорятъ тоже малороссійскимъ діалектомъ и съ нкоторыми претензіями на сантиментальность, такъ что Обермиллеръ былъ опутанъ розовыми стями, отъ которыхъ едва освободился на другой день, вкусивъ осетрины за завтракомъ. Городничій Карасубазара до сихъ поръ хорошо распоряжался, дай Богъ ему здоровья, но положеніе его не завидное, онъ окруженъ татарами, которыхъ собирается въ базарные дни тысячъ до 15, а у него всего на всего 30 казаковъ и 40 старыхъ инвалидовъ, но за то онъ безпрестанно разъзжаетъ со своими казаками по городу и разгоняетъ вс скопища въ публичныхъ мстахъ. Въ Бахчисара мы оставались 2 дня и городъ, когда въ него възжать верхомъ, кажется совсмъ другимъ, чмъ смотря на него изъ тарантаса. Ханскій дворецъ дйствительно живописенъ и я понимаю теперь, что Пушкинъ, бывши здсь лтомъ, предался поэтическимъ мечтамъ. Мы видли и фонтанъ слезъ и гробницу Маріи съ луною надъ крестомъ и бывшій гаремъ. Гирея, на двор около фонтана зеленлись мирты и цвли дикія розы, вокругъ тянется цпь горъ. Поутру отсюда здили въ Успенскій монастырь, вырубленный въ скал, и къ удивленію намъ отслужилъ молебенъ нмецъ, отецъ Ефремъ, принявшій грекороссійскую вру и родня Обермиллеру.
Здсь въ Севастопол дла впередъ не подвигаются, все то же и то же, всякій день раненыхъ и убитыхъ понемногу, ночью вылазки съ нашей стороны, приходятъ въ лагерь англичане и французы и передаются, говорятъ о томъ, что хотятъ сильно бомбардировать, говорятъ и о томъ, что ждутъ десанта, говорятъ и о зимовк, но все одни слухи также, какъ и въ Петербург. Въ послдніе 2 дня мало стрляли, непріятель ведетъ мины у одной батареи, чтобы взорвать ровъ, наши ведутъ контръ-мину, недавно они выступили, чтобы взять изъ Байдарской долины овецъ, и имъ удалось отнять до 1000, а впрочемъ, все спокойно, какъ будто бы и ничего не бывало и, если бы не пушечные выстрлы отъ времени до времени съ батарей, то и забылъ бы, что находишься въ Севастопол. Не знаю, долго ли продолжится такая зима, но если долго, то это, можетъ быть, окажетъ какое-нибудь вліяніе. Штурмовать они покуда не сунутся, десантъ теперь тоже труденъ, и такъ вроятне, что они останутся зимовать, хорошо укрпившись въ Балаклав, имъ нечего бояться. Когда я уду изъ Севастополя, ничего не знаю, но, начавъ разныя наблюденія, распорядивъ различныя отдленія, не хотлось узжать безъ результата. Впрочемъ, будущее въ рукахъ Бога и, ты знаешь, я не люблю толковать о томъ, что нужно будетъ сдлать. Ты хочешь мн присылать разныя вещи, пришли сигаръ и кофейникъ, мой начинаетъ распаиваться, боле мн ничего не нужно, мой тарантасъ, чемоданъ и все тяжелое я оставилъ въ Симферопол и здсь живу налегк. Сестры еще сюда не прізжали и теперь не скоро будутъ, потому что дорогу въ Бахчисарай занесло снгомъ и другой почты нтъ, какъ верховой, но я ожидаю ихъ сюда съ нетерпніемъ, он здсь необходимы: больные, хотя и получаютъ чай, который имъ раздаютъ нсколько женщинъ, но не аккуратно, сестры это длаютъ гораздо аккуратне, скажи, что Великая Княгиня этимъ дйствительно оказала услугу истинную человчеству и сдлала переворотъ въ госпиталяхъ военныхъ, жаль только, что 8 сестеръ, какъ я слышу, заболли въ Симферопол. Прощай, моя душка, кланяйся Маш и скажи ей, чтобы она перестала дурачиться. Цлуй и благослови дтей. Обнимаю и цлую тебя.
3 января 1856 г. Севастополь. Покуда сверныя укрпленія, я на этихъ дняхъ, вроятно, переду въ городъ, который покуда совершенно безопасенъ, потому что об стороны находятся почти въ совершенномъ бездйствіи, за исключеніемъ ночныхъ вылазокъ съ нашей стороны, пуканье отъ которыхъ нердко насъ будитъ ночью, а днемъ доставляетъ человкъ по десяти свжихъ раненыхъ. Съ Новымъ годомъ, моя душка. Хочешь ли знать, какъ я встртилъ 1855-й г.? Вотъ теб описаніе. Наканун натопили печку жарко на жарко проклятымъ антрацитомъ, а Калашниковъ вздумалъ сдлать сюрпризъ намъ и за недостаткомъ шампанскаго напоилъ чмъ-то въ род Донского, которое по его предположенію должно было произвести значительный эффектъ при откупориваніи бутылки. Сверхъ этого, собралось человкъ шесть вооруженныхъ папиросами и сигарами врачей для провожанія стараго года. Слдствіемъ всего этого былъ жестокій угаръ, который не въ состояніи была разогнать и жестокая ночная перепалка на батареяхъ. Я проснулся съ сильной головной болью и думалъ уже было остаться цлый день дома, но, къ счастію, не сдлалъ этой глупости: пошелъ въ госпиталь и немного разгулялся, не надясь, однако же, весело встртить Новый годъ. Провидніе устроило иначе. Лишь только я пришелъ домой, какъ явился одинъ полковой штабъ-лекарь съ позиціи, бывшій мой ученикъ, съ приглашеніемъ отъ своего полкового командира встртить у нихъ Новый годъ. Я сначала отнкивался, но потомъ, подумалъ и, куда ни шло, согласился. Двое изъ насъ похали въ коляск, я и штабъ-лекарь верхами и а позицію. Что это за штука такая, позиція? А вотъ что. Верстахъ въ 5 отъ Севастополя, между горами, невдалек отъ горной рчки, мы нашли множество разсянныхъ кучекъ снга,— вотъ уже 5 дней какъ у насъ лежитъ здсь снгъ,— подъ этими кучками скрывались землянки, сооруженныя изобртательностію солдатскаго ума. Спустившись ступеней на 5 или аршина на 2 1/2 въ глубину, мы очутились въ довольно просторной комнат съ накрытымъ столомъ для гостей полковаго командира Одесскаго полка полк. Скюдери. Стны были обиты затрапезными халатами, одно окно, вдланное въ землю, освщало комнату, топилась изъ камней сложенная печка, нисколько не дымясь, несмотря на вьюгу на двор,— труба изъ нее выходила наружу тоже чрезъ землю. Столъ былъ человкъ на 20, гости были: бригадный генералъ, полковой попъ, дивизіонный квартирмейстеръ, дивизіонный провіантмейстеръ, два штабъ-лекаря, мы втроемъ и нсколько штабъ и оберъ-офицеровъ. Начался обдъ, да еще какой! Было и заливное, и кулебяка, и дичь съ трюфелями, и желе, и паштеты, и шампанское. Знай нашихъ, а еще жалуемся на продовольствіе, говоримъ, что у насъ сухари заплеснвли. Кабы французы и англичане посмотрли на такой обдъ, такъ уже бы врно ушли, потерявъ надежду овладть Севастополемъ. Попъ игралъ за обдомъ совершенно пассивную роль, за то дивизіонный квартимейстеръ, питухъ и острякъ, морилъ всхъ со смху, бригадный, толстякъ и добрякъ, двигалъ съ задумчивостію челюстями, вс прочіе были совершенно въ своей тарелк. Хозяинъ, красавецъ собою, герой съ прострленной рукой, угощалъ насъ на убой. Пили за здоровье государя, заиграла музыка, грянулъ хоръ пвчихъ ‘Боже Царя храни’. Къ концу стола на двор послышался шумъ и гамъ, это было офицерство, натянувшееся въ другой солдатской палатк и провозглавшее громкіе тосты.
Мы вышли вс наружу. Снгъ падалъ крупными хлопьями. Насъ окружали поблвшія горы, вдали на горахъ виднлся непріятельскій лагерь, образовали крутъ изъ музыкантовъ, пвчихъ и офицеровъ, и въ средин этого крута, въ грязи по лодыжки, поднялась пляска. Полковой штабъ-лекарь, мой ученикъ, виртуозъ на гримасы, въ солдатской шинели, въ сапогахъ по колно, въ бараньей шапк, отдувалъ канканъ съ прапорщикомъ, представлявшимъ петербургскаго бального dandy, не утерпли и другіе гости: составилась мазурка, хозяинъ, полковникъ съ подвязанной рукой, и баталіонный командиръ стали также въ ряды танцующихъ. Завязался ттипъ горой, я помиралъ со смху, нельзя было не быть веселымъ, видя, какъ весело и беззаботно живетъ русскій человкъ, тамъ за горой, слышались пушечные выстрлы, въ траншеяхъ рылись и стрлялись, здсь отваливали трепака, пускались въ присядку, а одинъ солдатъ, выворотивъ наизнанку нагольный тулупъ, даже ходилъ въ грязи вверхъ ногами и такъ пятками пощелкивалъ, что любо-дорого смотрть было.
Кончилось, наконецъ, тмъ, что начали гостей поднимать на руки и качать на воздух, запивая вс эти движенія шампанскимъ, меня также раза три приподняли такъ, что я боялся, чтобы въ грязь не шлепнуться, головную боль какъ рукой сняло, и я былъ отъ души веселъ. Уже поздно ночью мы воротились домой. Что же длалось у насъ, въ главной квартир? Съ утра Меньшиковъ заперъ ворота на замокъ и, подобно мн, не принималъ и не отдавалъ визитовъ, это, по моему мннію, не худо, но худо то, что онъ никого не угостилъ обдомъ, скучной и мрачной оставалась главная квартира въ Новый годъ, какъ и прежде, это — не по-русски.
И мы и союзники, у моря сидя, погоды ждемъ. Днемъ теперь почти что не стрляютъ, но всякую ночь ходятъ на вылазки, раненые солдаты, возвратившись съ вылазокъ, разсказываютъ, что у непріятеля около траншей снга нанесло съ горы, работы, кажется, впередъ не подвигаются, съ ноября мсяца начали переходить къ намъ французскіе и англійскіе дезертиры, начали однако же нмцы изъ иностраннаго легіона, изъ нихъ двухъ, бывшихъ трубочистовъ, я нашелъ въ госпитал, они разсказывали, что французы ихъ надули, общая свезти въ Алжиръ, а привезли въ Севастополь. Но теперь являются къ намъ и настоящіе англичане и французы, жалуясь на холодъ и плохую обувь, есть, однакожъ, у англичанъ, по разсказамъ, человкъ 500 мастерски одтыхъ: сапоги по поясъ, на плечахъ макинтоши и полушубки, на голов медвжьи шапки съ заушниками. Землянокъ они, сколько извстно, не длаютъ, а живутъ въ парусинныхъ палаткахъ. Если зима удержится, по крайней мр, какъ теперь, съ морозомъ градусовъ въ 8, съ втромъ и снгомъ по лодыжки, то, можетъ быть, прокъ будетъ.
У насъ между тмъ съ каждымъ днемъ транспорты длаются все хуже и хуже, 60 верстъ между Симферополемъ и Севастополемъ нужно хать въ повозк недли дв, не преувеличивая, отъ этого все вздорожало: пудъ сна стоитъ 1 р. 75 к. сер., да и того нтъ, фунтъ сахару поднялся на 75 коп. сер., вино крымское, стоившее обыкновенно много, много 1 р. сер., стоитъ теперь 9 р. сер., но мясо еще довольно дешево, сухарей у солдатъ дней 10 нтъ, полушубки, которые должны были прибыть къ 15 декабря, и теперь еще не пришли, водка также по цлымъ недлямъ не бываетъ. Можно себ представить, что такое транспортъ больныхъ при этихъ средствахъ. Я видлъ, какъ отправилось 700 больныхъ изъ Симферополя въ Перекопъ, ихъ положили по три и по четыре на татарскія арбы, безъ подстилокъ, безъ покрышекъ, въ однхъ солдатскихъ шинеляхъ, надтыхъ у иныхъ только на рубашки, и такъ повезли въ путь, продолжающійся цлую недлю, а ночлеговъ нигд нтъ, слдовательно, ночуй подъ открытымъ небомъ. На этихъ дняхъ, однако же, привезли провизію, но не для людей, а для войны: бомбы и ядра изъ Екатеринослава и порохъ, котораго нсколько сотъ пудовъ свалили въ углу батареи, возл нашей квартиры, это пріятное сосдство не мшаетъ намъ, однако же, нисколько разводить самовары и курить преспокойно табакъ. Пронеслись было слухи, что союзники хотятъ сдлать новый десантъ и обойти насъ со стороны сверныхъ укрпленій. Разомъ построили новую земляную батарею на четверть версты отъ нашей квартиры, говорили также о высадк около Перекопа и поэтому, вроятно, остановили около Перекопа шедшую къ намъ дивизію. Къ намъ прибыли, однако же, резервы для укомплектованія полковъ, но также, кажется, чтобы только выждать. Война наша идетъ ршительно на выдержку: кто оттерпится, тотъ и правъ. О будущемъ, какъ всегда и везд, никто ничего не знаетъ. Объ Остенъ-Сакен, прибытіе котораго надлало было шума, теперь замолчали, онъ живетъ въ город и, кажется, притворяется больнымъ. Ждутъ великихъ князей, до нихъ онъ, можетъ быть, нарочно прячется, большая часть непріятельскаго флота ушла: одни говорятъ — на зимовку въ Константинополь, другіе — за свжимъ войскомъ. Никто ничего не знаетъ, разв только одинъ молчаливый князь Меньшиковъ. Не знаютъ и того, въ какой мр нуждаются союзники и даже вообще нуждаются ли они. Только одинъ лекарь, также бывшій мой ученикъ, Бликовъ, служившій въ Балаклавскомъ баталіон и попавшій вмст съ нимъ въ плнъ къ англичанамъ, сказывалъ мн, что до 12 ноября,— въ этотъ день они его отправили обратно въ Ялту,— у него вмсто свжаго мяса давали солонину, а что теперь даютъ — неизвстно. Не помню, писалъ ли я къ теб, что они моего достойнаго ученика ограбили и продержали на гауптвахт 2 недли вмст съ преступниками за одно недоразумніе: онъ хотлъ отправиться вмст съ одною греческой фамиліей въ Ялту. Лордъ Рагланъ позволилъ этому семейству отправиться, имя Бликова было уже внесено въ списокъ отъзжавшихъ и передано капитану, парохода, онъ собралъ свои пожитки, состоявшія въ шинели, калошахъ и шапк, и шелъ уже на пароходъ, какъ его вдругъ остановили на дорог, потребовали именное приказаніе отъ Раглана, и когда онъ сказалъ, что у него нтъ такого, то его посадили на гауптвахту, кормили галетами и потомъ отпустили только по ходатайству Уптона. Этотъ молодецъ, вмст съ Петли, бывшимъ консуломъ въ Керчи, также у нихъ въ Балаклав, измнники ли они или принужденные — неизвстно, первое, однако-жъ, вроятне. Уптонъ женатъ на дочери хана Гирея и далъ Бликову, при его отъзд, письмо къ своей тещ, ханш, родовъ англичанк, разумется, это письмо было передано губернатору. Сначала Уптонъ и др. утшали несчастнаго врача, что черезъ нсколько дней со взятіемъ Севастополя возвратятъ ему вс расхищенныя солдатами вещи, разсказывали ему также, что изъ Севастополя прилетаютъ къ нимъ бомбы съ письмами о сдач города, но потомъ, все рже и рже стали объ этомъ поговаривать и, наконецъ, 12 ноября отпустили его съ миромъ во свояси. Отъ него я узналъ, что англичане такъ же, какъ и мы, валяютъ своихъ солдатъ розгами, раздвши и привязавъ сначала къ столбу, особливо достается туркамъ, онъ, содержавшись на гаупт-вахт, былъ не разъ очевидцемъ экзекуцій. Грабить они также мастера, но въ этомъ искусств, кажется, уступаютъ нашимъ, по крайней мр, на Бельбек, между Симферополемъ и Севастополемъ, почти вс дачи, сады и т. п. разграблены нашими во время ихъ ретирады посл сраженія подъ Альмой.— Ник. Ив. Пущинъ мн писалъ о какихъ-то злоязычныхъ слухахъ про Нахимова, скажи ему, что это враки, Нахимовъ теперь сидитъ также дома, въ город, нездоровъ, но здсь вс, и именно морскіе, говорятъ о немъ, какъ онъ этого заслуживаетъ,— съ уваженіемъ.
Я написалъ къ теб, по моему разсчету, изъ Севастополя: 1) одно, короткое, письмо вскор по прізд, 2) одно, длинное, за которое ты меня пилила, якобы (какъ) за писанное для другихъ, 3) изъ Симферополя — одно съ почтой, 4) тоже изъ Симферополя — одно съ курьеромъ, которое я послалъ черезъ фельдъегеря отъ сына Меньшикова, про это письмо ты мн въ письм отъ 25 декабря ничего не пишешь, если не получила, то справься черезъ Сузу, Меньшиковъ-молодой посылалъ его вмст съ своими письмами и хотлъ кому-то въ Петербург дать порученіе отправить его къ теб, 5) одно — черезъ контору Елены Павловны, 6) одно черезъ флигель-адъютанта Шеншина, 7) черезъ Пеликана 37), 
настоящее.
Будь здорова, моя душка, храни тебя Господь для меня и дтей. Твоя елка была такъ же мила, какъ ты сама. Цлуй и благослови дтей, скажи, что подарокъ мой долженъ быть для нихъ дорогъ.— Если Поль Пети или Сартори нужны деньги, то пусть пришлютъ счеты сюда, а я здсь подпишу. Я съ этою же почтой пишу великой княгин о сестрахъ, изъ которыхъ 14 захворали, а 2 умерли отъ непривычныхъ трудовъ, но Богъ ихъ, врно, не оставитъ за добрыя дла, я описываю великой княгин дятельность посланныхъ ею сестеръ и врачей, которые, по правд, достойны похвалы. Живемъ мы теперь вчетверомъ или впятеромъ вмст, въ 2 комнатахъ: я, Каде, Обермиллеръ, Калашниковъ и Никитинъ.
Письмо Никитина жен передай, а Калашниковъ отъ жены еще не получалъ ни одного письма, а послалъ уже три. Обермиллеръ также еще ни одного не получилъ, а послалъ пять. Справься черезъ кого-нибудь, отчего это.
Твой навсегда, моя душка.
(4 января).
13 января 1855. Севастополь.
Два дня тому назадъ мы перехали въ городъ, не думай, однакожъ, душка, что въ город опасне, чмъ въ батаре, гд мы жили, и здсь и тамъ одинаково покуда, безопасно, что будетъ дальше, Богъ знаетъ. Стрляютъ все такъ же, какъ и прежде, вообще мало, пускаютъ отъ времени до времени нсколько бомбъ отъ насъ и отъ него,— ты знаешь, что онъ,— это значитъ — непріятель,— не знаю, какъ наши бомбы, но непріятельскія вообще мало длаютъ вреда, недавно, однакожъ, одна влетла въ матросскій домикъ въ Корабельной слободк, убила одного мальчика и, разорвавшись, обожгла 2 маленькихъ дтей и мать. Но вообще это рдко, большая часть ихъ бомбъ такъ же, какъ и нашихъ, направлены на батареи южной стороны города, здсь случается, что иная, лопнувъ, разорветъ такъ человка, что его и по кускамъ не соберешь, всего чаще, однакоже, встрчаются раны штуцерными пулями. Что непріятель теперь думаетъ длать, трудно ршить, работы его медленны, недавно онъ велъ мину противъ 4-ой южной батареи, мы вели контръ-мину, онъ узналъ это и бросилъ. Прежде все говорили, что онъ скоро откроетъ батарею противъ сверной бухты, гд стоитъ большая часть флота, но теперь и объ этомъ стало не слышно, батарея эта видна, но безъ пушекъ, противъ нея и наши сдлали 2 батареи на возвышеніяхъ, говорили, что онъ хочетъ устремиться на сверную сторону, что будетъ новая высадка, теперь и объ этомъ ничего не слышно. Къ намъ подходятъ понемногу резервы, но транспортъ все еще труденъ, какъ и прежде. Посл того, какъ около шестого января были морозы градусовъ въ 7—8, и стоялъ дней 5 санный путь, все опять растаяло, сдлалось тепло, какъ въ апрл, а теперь вотъ уже 3 дня тихо, градуса 2 мороза, а на солнц градусовъ 10 тепла. Непріятель, врно, много терпитъ, вчера еще перешли къ намъ человкъ 16 англичанъ и египтянъ, жалуются на холодъ и удручающія работы, отъ насъ также иногда перебгаютъ то какой-нибудь полякъ, то рядовой, пропившій аммуницію. Вылазки ночныя дня 4 не длаются, можетъ быть, приготавливаются къ чему-нибудь подльне, на этихъ вылазкахъ англичанъ застаютъ въ траншеяхъ почти всегда спящихъ и потому наши вылазки въ англійскія траншеи почти всегда удачны: и бьютъ ихъ, и вяжутъ, и живьемъ берутъ, во французскихъ траншеяхъ рто не такъ легко удается, французы бдительне. Наши покуда переносятъ труды и перемну погоды еще довольно порядочно, хотя больныхъ поносами и лихорадками и у насъ довольно, но резервы на пути, около Перекопа, потеряли отъ усталости по топкой грязи, холода и изнуренія разомъ 300 человкъ, которыхъ поутру нашли въ грязи замерзшими. Мясо и хлбъ покуда есть, вино также есть, хотя и не всегда, сахаръ вздорожалъ: пудъ — 17 руб. и боле, а дня 2 его почти совсмъ и достать нельзя было, но покуда все еще нельзя жаловаться на сильные недостатки, прибываютъ постепенно и полушубки для арміи. Итакъ, что будетъ изъ этого всего, никто ничего не знаетъ. Князь Меньшиковъ живетъ такъ же, какъ и прежде — какъ будто бы его и не существовало, Сакенъ, о которомъ прежде много говорили, также стихъ, его также мало слышно. Корабли на бухт стоятъ спокойно, одни — въ половину или меньше вооружены, а другіе, какъ наприм., корабль ‘Двнадцать Апостоловъ’, и совсмъ безъ пушекъ,— стоятъ и зваютъ, пароходы, штуки 4, иногда снуютъ по бухт, да вечеромъ держатъ караулъ, мачты затопленныхъ кораблей выглядываютъ изъ моря, одинъ изъ нихъ подмыло и приподняло изъ воды, по этому-то случаю, говорятъ, и ‘Двнадцать Апостоловъ’ обезоружили, приготовивъ для затопленія. Шесть непріятельскихъ винтовыхъ стоятъ въ виду верстахъ въ 7 отъ входа въ бухту, вс другіе отосланы ими въ Стамбулъ на зимовку. Что длается въ Балаклав, мало извстно, словамъ плнныхъ и перебжчиковъ нельзя врить, а другихъ лазутчиковъ, кажется, у насъ нтъ, въ какой мр англичане и французы терпятъ, мы знаемъ только изъ газетъ и отъ дезертировъ. Конца еще не скоро предвидится, но, кажется, наступленіе весны въ феврал должно же что-нибудь ршить, кто сильне и настойчиве! Въ город все тихо, мы занимаемъ домъ на Екатерининской улиц, которая идетъ прямо отъ пристани (Графской) въ гору и оканчивается бульваромъ, къ которому примыкаетъ возвышеніе съ батареей No 3. Квартира наша теперь огромная, комнатъ 7, вс меблированы, только холодны и, какъ дровъ здсь нтъ въ излишеств, то мы и заняли только 3 комнаты. Екатерининская улица мало пострадала отъ бомбардированія, только нижній ея конецъ, примыкающій къ батаре, усыпанъ черепками бомбъ, окна домовъ перебиты, и есть мстами пробоины въ стнахъ, но нтъ ни одного совершенно разрушеннаго дома. Въ этой улиц сдланы 4 баррикады изъ камней, въ каждой по 2 и по 4 пушки. Къ нашему жилью нужно такъ же пробираться черезъ 1 баррикаду. Мы однажды, въ прекрасную лунную ночь, гуляли вдоль нашей улицы и, заговорившись, дошли до подошвы батареи. Мы замтили это, когда уже увидали вблизи бомбы, которыя летали вблизи насъ. Обермиллеръ началъ жаловаться, что у него подошвы отъ страха вспотли, Калашниковъ уврялъ, что, подвергаясь во время прогулки опасностямъ, мы не можемъ надяться ни на какую награду, вслдствіе этихъ причинъ, мы воротились по отломкамъ бомбъ домой, положивъ за правило впередъ не подвергать жизнь опасности, гуляя. Впрочемъ, все это страшно и жутко издали, вблизи опасность принимаетъ совсмъ другой характеръ. Занятій все еще гибель, устраиваются новые госпитали, по причин труднаго транспорта раненыхъ, въ самомъ город, въ Дворянскомъ собраніи устроенъ уже ‘давно перевязочный пунктъ, въ танцовальной зал и на хорахъ лежатъ боль ные, на бильярд лежатъ корпія и бинты, въ буфет лежатъ фельдшера. Только что сейчасъ прибыло 2-е Отдленіе сестеръ, начальница ихъ, Меркулова, принесла мн твой и дтей дагерротипы, Коля — не похожъ, серьезенъ, ты прекрасно удалась, и я цловалъ тебя и дтей нсколько разъ, спасибо, душка, за прекрасный подарокъ, сегодня же получилъ и письмо отъ 30 декабря. Сестры 1-го отдленія отъ занятій, непривычныхъ для нихъ, отъ климата и отъ усердія къ исполненію обязанностей почти вс переболли, сама ихъ начальница лежитъ при смерти, три уже умерли. Я радъ, что наконецъ хоть одно отдленіе сюда прибыло, оно здсь необходимо, некому поручить раздавать вино и чай больнымъ: вс здшнія женщины, не исключая и знаменитой Дарьи, украшенной золотой медалью, неблагонадежны и длаютъ, кажется, все, чая будущія награды.
Жизнь моя здсь такова: я встаю въ 7, въ 8 1/2 меня ждутъ прикомандированныя ко мн распорядительнымъ начальникомъ штаба Сакена (кн. Васильчиковымъ) дрожки, и ду въ госпиталь, гд и остаюсь до 2 и боле, а потомъ ду въ лодк на другую сторону (Сверную) въ прежніе госпиталя и остаюсь тамъ до 4, обдаю 2 кушанья: борщъ и котлеты съ пикулями и кайеномъ, которые я вмст съ сигарами и шеколадомъ отъ Маши получилъ 9 января 1855 г., изъ 3 или 4 стклянокъ пикулей только одна уцлла, а другія разбились, но и одной совершенно достаточно. Поцлуй Машу, скажи ей отъ меня, чтобы она бодрилась и не ослабвала духомъ, надялась на Бога и имла бы полное довріе къ своему врачу, а моему пріятелю. Кланяйся Богд. Алекс. и Эмиліи Ам. 38). Скажи, что Богд. Алекс. долженъ теперь перемнить взгляды на войну и флотъ нашъ. Кланяйся Шульцу, скажи, чтобъ онъ мн что-нибудь писнулъ, и я соберусь скоро ему написать. Кланяйся Здекауеру и Сольбригу. Цлуй и благослови дтей. Благословитъ васъ Богъ, моихъ милыхъ душекъ.
Севастополь 26 января 1855 г.
Твое послднее письмо отъ 14 января лежитъ передо мною. Вижу, что ты опять начинаешь терять терпніе. Это не должно быть, однажды говорю навсегда. Какъ я могу теб опредлить наврное, когда возвращусь, разв оно зависитъ теперь отъ меня, и я не понимаю, какъ ты, зная меня, спрашиваешь о 22 марта, разв я когда опредляю день или срокъ. Напрасно ты упрекаешь меня, что я тебя надулъ. Я говорилъ и теб и всмъ, что я хать или исправлять какую-либо должность никогда не буду напрашиваться, какъ я бы ни былъ убжденъ, что эта должность будетъ по-мн, а если мн дадутъ ее, то считаю за низость и малодушіе отказываться. Чмъ же я виноватъ и передъ кмъ, что у меня въ сердц еще не заглохли вс порывы къ высокому и святому, что я не потерялъ еще силу воли жертвовать, а то, для чего я жертвую счастьемъ быть съ тобой и дтьми, должно быть также дорого для тебя и для нихъ. Сюда пріхалъ на-дняхъ старикъ Волковъ изъ Москвы, служившій въ 12 году въ ополченіи, онъ ухалъ отъ дтей и внучатъ, чтобы помогать раненымъ, и говоритъ: ‘Какъ же можно, батюшка, такую крпость отдать, а я сюда пріхалъ потому, что маракую и Четь-Минеи, сумю помочь, сумю и ублажить больному’. Также и я думаю.— Впрочемъ, я знаю, что и ты такъ же думаешь, а написала это въ минуту горести. Отгони грусть,— врь, люби и уповай. Я, слава Богу, покуда не унываю, да и скучать здсь времени нтъ, хотя бы иногда и хотлось поскучать о васъ, моихъ милыхъ, но день, несмотря1 на однообразіе осады, летитъ въ заботахъ. Я перемнилъ квартиру, мн отвели почти цлый домъ на Николаевской улиц, дали дрожки съ одной лошадью въ мое распоряженіе, и я разъзжаю по 4 госпиталямъ и перевязоч1нымъ пунктамъ, всякій день новые раненые, у меня мой отдльный дворъ, состоящій изъ 10 врачей и 20 сестеръ, все вокругъ меня въ дятельности. До 2 и до 3 продолжается перевязка раненыхъ и операціи, потомъ я схожу обыкновенно на баркасъ и перезжаю черезъ бухту на Сверную сторону, тамъ также госпиталь, оттуда возвращаюсь къ обду домой, навшись борща и котлетъ или котлетъ и борща, пью чашку кофе и засыпаю, въ 6 ч. вечерняя визитація, вечеромъ — поврки и корреспонденціи или иногда и шахматы, такъ проходитъ день за день, грохота пушекъ, лопанья бомбъ и не замчаешь, недавно однако же французы вздумали пустить нсколько ракетъ, состоящихъ изъ чугунныхъ цилиндровъ съ какимъ-то зондикомъ на конц, изъ которыхъ 2 упали саженяхъ въ 10 отъ нашего перевязочнаго пункта, и одна сдлала глубокую яму аршина въ 2 1/2 на улиц, но никому и ничему вреда не причинила, ночью слышится пальба при вылазкахъ, недавно (третьяго дня) наши у 4-й батареи Южной стороны засыпали 9 пуд. пороха въ контръ-мину и взорвали непріятельскую мину, какъ слышно, весьма удачно. За полъ-часа до взрыва перебжалъ къ непріятелю одинъ изъ солдатъ, полякъ, а съ 12 января перебжало поляковъ и подсудныхъ солдатъ человкъ до 15, за то и отъ нихъ, то и дло, къ намъ перебгаютъ по 3 и по 4, разсказывая разныя нелпости. На этихъ дняхъ, однако же, къ чему-то приготовляются,— это секретъ покуда, но когда это письмо придетъ къ теб, то уже не будетъ боле секретомъ, отъ меня потребовали также сестеръ и двухъ хирурговъ, дло будетъ, какъ кажется, между Евпаторіей и Севастополемъ, да можетъ быть и у самаго Севастополя, потому что мн велно готовить кровати для больныхъ. Мсто-то еще можно какъ-нибудь найти, но матрацовъ и блья не хватаетъ, больные лежатъ недли по 3 на одномъ и томъ же грязномъ матрац и въ одной и той же одежд, все-таки, однакоже, теперь меньше грязи и нечистоты, сестры помогаютъ намъ усердно, жаль только, что между ними, точно такъ же, какъ и между военными въ главной квартир, есть множество интригъ. Сегодня былъ въ первый разъ у Остенъ-Сакена — человка чрезвычайно вжливаго и любезнаго. Онъ объ одномъ человк говоритъ напрямикъ правду и — подломъ. Я радъ, что перебрался сюда въ городъ, въ Главномъ штаб главнокомандующаго сухопутныхъ и морскихъ силъ въ Крыму, не въ упрекъ будь ему сказано, зло скучновато, хоть бы онъ острилъ побольше, а то теперь и остротъ даже отъ него не слышно. Въ город хоть есть чего посмотрть, дома мало пострадали отъ бомбардировки, только что народу мало, за то солдатъ много, виднются иногда и женщины, остались нкоторыя, даже и жены моряковъ, такъ, одна — жена капитана Протопопова (парох. ‘Крымъ’) поитъ больныхъ въ баракахъ на Сверной сторон чаемъ, а сама живетъ съ мужемъ на пароход, куритъ папироски и весьма уважаетъ Калашникова, съ которымъ она познакомилась при постели больныхъ.— Ты меня пожалуйста, моя душка, не торопи, не забудь, что я уже теперь вольный казакъ и заслуженный профессоръ, отслужилъ мои 25 лтъ по новой царской милости 39) и отслуживаю уже еще пятилтіе, а служить здсь мн во сто кратъ пріятне, чмъ въ Академіи: я здсь, по крайней мр, не вижу удручающихъ жизнь, умъ и сердце чиновническихъ лицъ, съ которыми по вол и невол встрчаюсь ежедневно въ Петербург. Въ войн много зла, но есть и поэзія: человкъ, смотря смерти прямо въ рыло, какъ выражался начальникъ штаба Семякинъ, когда шелъ на приступъ съ азовцами, смотритъ и на жизнь другими глазами, много грусти, много и надежды, много заботъ, много и разливной беззаботности. Мелочность, весь хламъ приличій, вся однообразность формъ исчезаетъ, здсь не видишь ни киверовъ съ лошадиными хвостами, ни эполетъ, ни чиновническихъ фраковъ и даже ордена видишь только изрдка,— просто все закутано въ солдатскую сермягу, въ длинные грязные сапоги, какъ дома, такъ и на двор, я этотъ костюмъ довелъ до совершенства и сплю даже въ солдатской шинели. Посмотришь въ госпитал, и тутъ вся наша формальность исчезаетъ: кто лежитъ на кровати, кто на нар, кто на полу, кто кричитъ такъ, что уши затыкай, кто умираетъ не охнувъ, кто махорку куритъ, кто сбитень пьетъ. Теперь въ госпитал на перевязочномъ пункт лежитъ матросъ Кошка, по прозванію, онъ сдлался знаменитымъ человкомъ, его посщали и великіе князья. Кошка этотъ участвовалъ во всхъ вылазкахъ, да не только ночью, а и днемъ чудеса длалъ подъ выстрлами. Англичане нашли у себя въ траншеяхъ двоихъ нашихъ убитыхъ и привязали ихъ, чтобы обмануть нашихъ, думая, что ихъ будутъ считать за часовыхъ. Кошка днемъ подкрался ползкомъ до траншей, нашелъ англійскія носилки, положилъ трупъ на эти носилки изъ полотна, прорзалъ въ нихъ дырья и пропустивъ черезъ дырья руки по плечо, надлъ носилки вмст съ трупомъ себ на спину и потомъ опять ползкомъ съ трупомъ на спин отправился назадъ во-свояси, градъ пуль былъ въ него пущенъ, шесть пуль попали въ трупъ, а онъ приползъ здоровехонекъ, теперь онъ лежитъ въ госпитал, его хватили на вылазк штыкомъ въ брюхо, но, къ счастью, штыкъ прошелъ только подъ кожей и не задлъ кишки. Онъ теперь уже оправился, погуливаетъ, покуриваетъ папироску и содралъ еще недавно съ попа и съ Калашникова по двугривенному на водку, съ великими князьями пріхалъ, говорятъ, сюда Тиммъ, и портретъ Кошки будетъ напечатанъ въ Листк. Погода здсь опять измнилась. Посл морозовъ въ начал января настала весенняя погода, дня 3 тому назадъ подмерзло опять, а теперь 2 дня опять оттепель и дуетъ южный втеръ, мы отворяемъ балконъ, погода какъ въ С.-Петербург въ апрл мсяц. О длахъ въ Европ я знаю только по слухамъ и по нкоторымъ запоздалымъ вдомостямъ, не врю, чтобы миръ состоялся,— слишкомъ далеко зашли, разв какое чудо случится и будетъ какая-нибудь блистательная неудача съ той или съ другой стороны. Во французскихъ газетахъ я читалъ все-таки о ‘coup dcisif’, плнные и дезертиры толкуютъ также о бомбардировк въ феврал мсяц, но все это пустое,— un coup dcisif теперь покуда ни съ той ни съ другой стороны невозможенъ, непріятелю, очевидно, нельзя взять Севастополь, не обошедши насъ и съ Сверной стороны, на штурмъ они не сунутся, чтобы обойти насъ съ Сверной стороны, имъ нужно сдлать еще сильный десантъ, а чтобы сдлать сильный десантъ, нужно другое время года. Что будетъ съ нашей стороны, если состоится это движеніе одного отряда, вроятно, къ Евпаторіи, которое теперь предполагается (и содержится въ тайн), одинъ Богъ знаетъ, а ужъ врно, не Меньшиковъ, который недавно, встртивъ одного изъ врачей, спрашивалъ его: ‘Много ли раненыхъ?’ — ‘Всякій день прибываютъ’, отвчалъ тотъ.— ‘Долго ли же это будетъ продолжаться, скажите мн?’, сказалъ Меньшиковъ.— ‘Это вашей свтлости лучше знать’.— ‘Поговариваютъ что-то о мир’, отвтилъ главнокомандующій.— Сколько можно судить, по разсказамъ дезертировъ, войско у англичанъ довольно деморализовано, вс наши вылазки противъ англичанъ гораздо лучше удаются, чмъ противъ французовъ, англичанъ застаютъ обыкновенно спящими въ траншеяхъ, недавно одинъ дезертиръ разсказывалъ, что лордъ Рагланъ исчезъ, вроятно, что его хотятъ смнить, говорятъ, что если бы не удерживалъ строгій караулъ, то перешли бы къ намъ цлыя роты изъ legion tranger и отъ англичанъ. Дай Богъ, чтобъ эта была правда. Кораблей ихъ теперь немного видно, изъ моихъ оконъ можно насчитать только до 6, въ разстояніи 6—7 верстъ.
Скажи Шульцу, чтобы онъ во время пиленія посматривалъ за вещами, сложенными въ той комнат, гд стоитъ пила, вообще, мн не нравится, что ты ему отдала ключъ отъ этой комнаты: въ ней сложенъ и спиртъ, и инструменты, а я знаю, каковъ надсмотрщикъ Шульцъ, и я боюсь, что половина вещей растеряется. Скажи ему, чтобы онъ пилилъ вдоль (Lngsschnitte des weiblichen Beckens), какъ можно боле женскихъ тазовъ и длалъ бы больше, чмъ говорилъ. Кланяйся нашей Маш, цлуй ее, кланяйся Эм. Ам., Богд. Алекс. Ради Бога, моя душка, вооружись терпніемъ. Не грусти, крпись, мужайся, надйся, ты у меня молодецъ, за энергіей теб не въ карманъ лзть, помни, что чмъ бодре ты, тмъ бодре я.- Портретъ у меня всегда въ боковомъ карман у сердца. Цлуй и прощай, моя неоцненная Саша.
Прилагаемыя 2 письма отправь по адресу.
Спшу написать теб, моя милая Саша, нсколько строкъ, сегодня детъ фельдъ-егерь. Много поэтому писать некогда. Впрочемъ, все то же, по-старому. Одна только новость о себ: я на этихъ дняхъ любопытствовалъ посмотрть наши батареи и къ этому открылся удобный случай. Адъютантъ Сакена здилъ парламентромъ къ французскому лагерю, въ это время стрльба съ нашей и съ непріятельской стороны прекращается и можно смотрть съ батарей на непріятельскій лагерь такъ же удобно, какъ смотрли мы въ Ораніенбаум на англійскій флотъ. Я похалъ на дрожкахъ на 6-й бастіонъ, отстоящій отъ моей квартиры версты 1 1/2. Улица, ведущая къ нему, Большая Милліонная, потерпла много отъ бомбъ, вс дома въ ней почти разрушены, бомбы пробили крыши и отчасти стны, а остальное докончили наши солдатики, которымъ позволено выбирать изъ разбитыхъ домовъ стропилы, полы, двери, словомъ, все, что въ нихъ есть деревяннаго, для топки и для постройки себ землянокъ. Когда мы подъхали къ 6-му бастіону, то подняли у насъ блый, парламентерный флагъ. Выстрлы съ батарей умолкли. Я подошелъ сначала къ стн, находившейся уже прежде, до непріятеля, въ этой части города и со оружейной боле противъ татаръ, чмъ противъ европейскихъ непріятелей. Поэтому, за ней сдланъ огромный валъ и снабженъ огромными корабельными пушками. Опустили щиты, заслоняющіе нашихъ отъ выстрловъ, чтобы лучше можно было все видть, вооружились подзорными трубами и начали смотрть въ оба. Вдали, саженъ за 400, виднлась на возвышеніи непріятельская батарея, а саженяхъ въ 200 отъ насъ видны были и траншеи, изъ нихъ выстроилось также множество головъ французскихъ, любопытствующихъ подобно намъ. Нашъ парламентеръ, съ блымъ знаменемъ въ рукахъ, верхомъ, сопровождаемый 3 или 4 всадниками, спускался медленно внизъ съ нашей горы въ долину, впереди халъ трубачъ и трубилъ. На углу кладбища, въ разстояніи отъ насъ саженъ 150, онъ остановился, изъ непріятельскихъ траншей выступило человкъ 6 пшихъ, изъ которыхъ одинъ также несъ блое знамя, между ними былъ парламентеръ полковникъ. Все дло состояло въ томъ, чтобы передать отъ находящихся у насъ плнныхъ письма и отвтить на вопросъ Канробера, который справлялся, нтъ ли у насъ въ плну такихъ-то. Вся конференція продолжалась съ четверть часа. Парламентеры возвратились потомъ во-свояси, щиты спустили, я слъ опять на дрожки и убрался, когда я халъ уже по дорог, то опять начали пускать бомбы и еще сильне прежняго, чтобы вознаградить себя за напрасно потраченное время въ переговорахъ. Въ эти 2 дня были ночью сильныя канонады, чтобы препятствовать работамъ, но раненыхъ мало. Несмотря на то, у насъ дла вдоволь, основываемъ новые перевязочные пункты въ обывательскихъ домахъ, отдляемъ гангренозныхъ, которые развелись довольно отъ нечистоты и времени года. Надобно отдать справедливость Калашникову, который утромъ и вечеромъ, часовъ по б-ти, работаетъ въ гангренозномъ отдленіи, только человкъ такой, какъ онъ, привыкшій къ нечистымъ работамъ въ анатоміи, можетъ выносить столько, сколько онъ выноситъ, возясь съ гнилью и живыми трупами. Два дома заняты подъ это благоуханное отдленіе, хозяевамъ посл, если Севастополь не будетъ разрушенъ, придется все передлать: стны, полы и все пропиталось гнилью. Погода безпрестанно мняется. Сегодня чудеснйшій день, почти весенній, вчера былъ сильнйшій южный втеръ, продолжался, однако, недолго, съ дождемъ, и опять испортилъ дорогу. Слякоть по колно. Я очень доволенъ своею новою квартирой, у меня есть каминъ, и мы живемъ втроемъ: я, Обермиллеръ и Калашниковъ. Никитинъ въ отдльной комнат. За мной ухаживаютъ эти господа, какъ дти за отцомъ. Калашниковъ — геній хозяйства. Кто его знаетъ, откуда онъ все достаетъ,— и капустки кислой для салата, и икры, и шнапса, такъ что на недостатокъ нельзя жаловаться, нашелъ даже и баранковъ къ чаю.
Д-ръ Каде, который также жилъ съ нами и такъ часто со мною игралъ въ шахматы, отправленъ мною въ отрядъ вмст съ Беккерсомъ 40) къ Евпаторіи, тамъ предвидится какое-то дло. 8-я дивизія пришла также туда изъ Перекопа, но до сихъ поръ ничего еще не слышно, хотя прошло уже нсколько дней, какъ онъ ухалъ. Великіе князья тоже часто бываютъ въ город, но Меньшикова не видать, онъ сидитъ въ своей берлог, между тмъ какъ Сакенъ безпрестанно разъзжаетъ, высматривая все своими сжатыми въ булавочную головку зрачками (что придаетъ его взгляду что-то особенное, именно, что называется по-русски моргослпствомъ). Я писалъ теб уже, что главнокомандующій морскими и сухопутными силами больше не остритъ, послдняя его острота осталась, кажется, съ октября на счетъ здшняго коменданта Кизлера, толстяка такого, что въ дверь не пролзетъ, и сдого, какъ лунь. Этотъ дородный господинъ, увидавъ телеграфическій знакъ SO, принялъ зюдъ-остъ за число 50 и прибжалъ къ Меньшикову, запыхавшись, объявить, что 50 непріятельскихъ пароходовъ приближаются. Меньшиковъ, понявъ въ чемъ дло, назвалъ его ‘втренной блондинкой’. Это была послдняя острота. Видаюсь нердко и съ Нахимовымъ, который, какъ и вс благомыслящіе, называетъ Меньшикова скупердяемъ. Я теб писалъ уже, что наши взорвали непріятельскую мину съ успхомъ. Недавно (третьяго дня) повторили еще взрывъ, а на-дняхъ французы ошибочно взорвали собственную мину, думая, что мы въ этомъ мст ведемъ контръ-мину. Не забудь, что это все длается на 6 саженъ въ глубину, подъ землей. Говорятъ (плнники), что у французовъ сдлано слишкомъ двадцать галлерей, и все около 4-го бастіона, къ которому они всего ближе (на 60 саженъ) подошли. Но покуда они новымъ десантомъ не отржутъ намъ дороги отъ Перекопа, бояться нечего, говорятъ, что англичане наняли сардинцевъ и хотятъ сдлать, кром Евпаторіи, еще десантъ въ Алушт на южномъ берегу и отсюда двинуться къ Симферополю, чтобы окружить насъ, тогда какъ Омеръи а ш а, который также въ Евпаторіи, на пароходахъ пойдетъ изъ Евпаторіи, чтобы окружить такимъ образомъ Севастополь со всхъ сторонъ. Qui vivra, verra. Вотъ теб почти вс наши новости. Теб же, мой ангелъ, надо вооружиться терпніемъ, нсколько прежнихъ твоихъ, писемъ, въ которыхъ выражалась такъ чудесно твоя чистая вра въ промыселъ Всемогущаго, успокоили было меня совершенно, а послднее письмо отъ 13 января опять меня встревожило, опять житейскія заботы и грусть начинаютъ одолвать тебя. Брось ихъ, обращайся почаще къ Тому, Кто руководитъ нами, и возложи на него все твое упованіе. Начатое нужно кончить. Покуда я чувствую, что здсь полезенъ, покуда Господь даетъ мн силу и здоровье и покуда меня не прогнали отсюда, я долженъ начатое уладить и не возвращаться домой безъ результата, я халъ въ Севастополь не для того, чтобы только сказать, что былъ здсь. Успокойся же, моя душка, помни, безпрестанно помни, что твоя твердость, твое спокойствіе — это моя сила. Портретъ твой и дтей я ношу, какъ талисманъ, всегда при себ возл самаго сердца. Цлуй и благослови дтей. Шульцу дай прочесть написанное {Написано по нмецки. Ред.}: Нельзя ли приготовить разрзъ глаза въ различныхъ направленіяхъ. Попытайтесь-ка.— Сдлайте разрзы (продольные) носового канала съ помткой, принадлежалъ ли черепъ недлимымъ съ короткимъ носомъ (калмыкамъ) или же съ длиннымъ носомъ.
Не забудьте сдлать, сколько только возможно продольныхъ разрзовъ женскаго таза.
Прощай, моя несравненная. Цлуй дтей, молю Бога, чтобы вс вы были живы и здоровы. Кланяйся Маш и цлуй ее, кланяйся Глазенапамъ. Спшу отправить письмо, фельдъегерь детъ.
Не писалъ къ теб уже полторы недли, это оттого, что, во-первыхъ, было множество дла: ночью было нападеніе на редутъ, и французы отбиты съ урономъ, а во-вторыхъ, я въ это время нсколько прихворнулъ своимъ обычнымъ недугомъ и теперь заслъ дня на 4 дома. Отрыжка и втры скопились, я веллъ себ сварить сенеги по твоему способу, но аптекарь сдлалъ мн такую штуку, что меня разъ 8 жестоко пронесло. Скажи Сартори, чтобы онъ обратился, какъ можно скоре, въ конференцію, я писалъ Пеликану съ этимъ же письмомъ, а росписку пусть онъ потомъ подпишетъ у тебя, и ты ее спрячь. Я не знаю, получила ли ты вс мои письма, нужно бы было счесть. Не помнишь ли ты, сколько я денегъ пожертвованныхъ имлъ при себ, 4000 ровно или съ чмъ-то, письма должны лежать у меня въ стол, справься. Посланныхъ вещей по почт еще не получилъ. Прислали за письмомъ, фельдъегерь детъ. Прощай, моя несравненная, дорогая душка, Господь съ тобою и съ дтками. Цлуй и благослови ихъ.
На письмо твое, касающееся длъ. Березина 41), спшу отвчать слдующее. Держись всхъ этихъ длъ дальше. Я въ молодомъ Березин не имю ни малйшаго доврія, я зналъ его, когда мальчишкой онъ еще долги длалъ, выросши игралъ, проигрывалъ все, что отецъ давалъ, бралъ у всхъ, никому не отдавалъ, у меня еще въ 41 году взялъ 300 руб. асс., такъ они и лопнули. Н. И. Пущинъ добръ и благороденъ, но сужденія его о людяхъ не всегда справедливы. Вся эта наслдственность частей для дтей состоитъ въ 6000 р. срб. или 64 душ., Березинъ проситъ 7000, которые посл передастъ моимъ дтямъ. Нтъ, этому человку я ни на волосъ не врю. И такъ, чтобъ и помину не было объ этомъ. Только письма моего не показывай, скажи, что ты отъ меня писемъ не получала еще, и томи, тяни доле срока, впрочемъ, имъ ждать нельзя будетъ и тогда они увидятъ, что я не согласился на спекуляцію.
Я сижу все еще дома, мой желудокъ все не въ порядк. Ослизненіе такое, что все — языкъ, звъ — какъ будто покрыты слоемъ этой поганой тягучей слизи, и я думаю просидть еще недли 3 дома, мн кажется, это необходимо. Между тмъ, здсь дла обстоятъ по старому. Недавно, однако же, придумали построить такой редутъ подъ носомъ у непріятеля, который, если окончится благополучно, то, по увренію нашихъ, будетъ обстрливать вс англійскіе редуты: этого мало, заложивъ его, принялись еще и за другой выше и тотъ стокарили. Въ первую ночь посл заложенія редута французы сдлали нападеніе и ворвались въ него, но съ одной стороны наши пароходы, а съ другой штыки такъ ихъ отжарили, что, по словамъ плнныхъ раненыхъ, les russes se sont battus comme des lions. У Евпаторіи тамъ наши были отбиты безъ результата. Эта евпаторійская экспедиція, которая въ Петербург представлена, какъ рекогносцировка, очевидно, была самая глупая штука. Интриги! Какому-нибудь генералу непремнно захочется что-нибудь схватить, вотъ онъ ищетъ и домогается, пока ему дадутъ чмъ-нибудь поковырять, а на поврку выйдетъ плохо.
Я во время моего затворничества буду писать къ теб чаще, но понемногу, не о чемъ много. Между сестрами множество больныхъ и здсь, врачи также прихварываютъ. Главнокомандующій также боленъ. Нахимовъ прислалъ мн изъ библіотеки много разныхъ книгъ, и я, оставаясь дома, если не сплю, наклонность.ко сну есть, то читаю, главное, лишь бы Господь Богъ мн вкусъ поправилъ, котораго почти совсмъ нтъ, и я, кром чаю, почти ничего не мъ, но такъ ничего не могу сказать, чтобы гд бы болло или что безпокоило, короче, ты знаешь мою исторію,— когда ослизненіе у меня разгуляется, то считай на нсколько недль. Надобно имть терпніе.
Прощай, мой милый ангелъ, другъ мой неоцненный, моя ненаглядная Саша. Цлую тебя и прижимаю крпко, крпко къ груди. Благослови и расцлуй за меня дтей. Господь съ вами. Прощай и даже добраго утра.
Хожу по комнатамъ съ сигарой и. съ стаканомъ воды. Вотъ ужъ выпилъ 2 стакана на тощакъ прекраснйшей воды, авось, послабитъ. Вчера въ первый разъ лъ супъ съ курицей, вкусъ чая еще не могу провкусить, но слизи начинаетъ, слава Богу, мене отдляться. Вчера я принялъ 3-ю морскую ванну, и дйствіе ихъ, очевидно, благодтельно: какъ сядешь въ ванну, такъ какъ-будто въ раю. Сижу минутъ 15, потомъ обливаю себя ведромъ холодной морской воды и снова сажусь минутъ на 5. Кофе еще не пробовалъ, но сегодня или завтра попробую и думаю, что также теперь пойдетъ на вкусъ. Впрочемъ, сонъ довольно спокойный. Мн прислали изъ библіотеки множество книгъ, и я обыкновенно читаю, но. уставъ читать, засыпаю. На низъ безъ клистира еще не дйствуетъ, но завтра попробую опять сигарку съ водой.
Вотъ теб, моя милая душка, бюллетень моего здоровья, изъ котораго ты видишь, что, слава Богу, идетъ лучше. Погода стоитъ здсь прекрасная, покуда сухая, солнечная и теплая. Во время моей болзни заболло еще 4 медика, и Обермиллеръ отличается истинно своей дятельностью: онъ и на перевязочномъ пункт, онъ посщаетъ этихъ врачей и (і сестеръ, занемогшихъ тифомъ.
Вчера навстилъ меня Сакенъ, но засталъ меня въ ванн. Меньшиковъ отправился отсюда въ Симферополь и сдалъ команду Сакену, на долго ли — неизвстно, у него разболлся пузырь: прежняя, давнишняя его болзнь, онъ мочился кровью и съ жестокими болями. Вс этому очень рады, и онъ хорошо бы сдлалъ, если бы совсмъ не возвращался изъ Симферополя.
Вотъ намъ бы твой желтый чай по почт поскоре пріхалъ, не худо бы было.
Посылаю письмо Даля 42), его взглядъ на наше положеніе, къ чему онъ приплелъ Сведенборга 43), ужъ Богъ его знаетъ, но ‘наши кишки и тонкія, да долгія, хоть жилимся, да тянемся’, по моему, содержитъ истинную правду.
Лишь бы насъ не покинули наши душевныя силы и наша вра, а то, какъ-то предчувствуешь, отстоимъ.
Я получилъ вчера послднее твое письмо отъ 9 февраля и плакалъ отъ радости, читая твои благородныя чувства, но молиться, молиться съ врою и упованіемъ — это самое утшительное дло. Какъ помолишься поусердне, такъ и чувствуешь себя надолго подкрпленнымъ.
Итакъ, крпись и молись, моя несравненная Саша, иногда ты меня упрекаешь, говоришь, Богъ теб судья, иногда же говоришь, какъ нужно, я понимаю, что разлука не можетъ тебя не разстраивать и выводитъ иногда изъ терпнія. Поэтому и не гоняюсь за всякимъ выраженіемъ. Не всякое лыко въ строку.— Вотъ только для чего ты мн не напишешь подробне о твоемъ здоровь: твои зубы, твоя спина, твоя сыпь на рукахъ, ты мн еще ни разу не написала, въ какомъ все это положеніи, а вдь ты знаешь, что это для меня не все равно, особенно теперь, когда приближается весна и когда ты обыкновенно страдала, напиши, ради Бога, подробне, а то и я теб не буду посылать подробныхъ бюллетеней моего здоровья.
Прощай, мой несравненный ангелъ, моя душа, моя жизнь. Благослови и поцлуй дтей за меня. Богъ васъ да благословитъ всхъ.
Слава Богу, всякій день идетъ лучше. Вчера я лъ съ аппетитомъ тарелку супа куринаго и жаренаго голубя. Продолжаю еще брать морскія ванны. Вотъ 2 дня уже, какъ меня слабитъ жидко, раза 3—4 въ день, чему я очень радъ и не останавливаю. Хожу по комнатамъ, сижу предъ каминомъ, вчера въ прекрасное утро выходилъ на балконъ. Сонъ хорошъ. Вотъ теб, моя душка, мой бюллетень. Если такъ пойдетъ, то скоро выйду, но спшить не буду.
Великіе князья отсюда внезапно ухали ночью дня 3 или 4 тому назадъ. Говорятъ, будто императрица опять занемогла опасно.
Впрочемъ, все идетъ по-прежнему. Та же стрльба днемъ и ночью, на которую по привычк уже не обращаешь вниманія. Съ недавняго времени непріятель пробуетъ бросать къ намъ, говорятъ, изъ-за Малахова кургана, слдовательно верстъ изъ-за 6, ракеты. Одна изъ нихъ упала вблизи дома, гд жили великіе князья (въ Сухой Балк), одна недалеко отъ Меньшикова, у 4-ой батареи, нсколько въ город, одна въ дом, гд живетъ Сакенъ, который было загорлся, но его вскор потушили, одна въ дом, рядомъ съ домомъ, гд лежатъ гангренозные больные, пробила потолокъ и углубилась въ полъ, въ другихъ мстахъ врылись въ землю на сажень, но поврежденій значительныхъ нигд не сдлали. Калашниковъ выкопалъ часть этой ракеты, и она стоитъ теперь у насъ. Цлая должна быть длиною слишкомъ въ сажень. Наши на этихъ дняхъ опять имъ подвели и взорвали контръ-мину, такъ что ихъ галлерею взорвали на 16 сажень. Про англичанъ уже ничего не слышно, только про однихъ французовъ, которые дйствуютъ и работаютъ. Но 14 февраля наши заложили новый редутъ, который долженъ обстрливать почти вс англійскіе редуты, а выше его еще другой, французы ночью сдлали нападеніе, но я теб, кажется, писалъ уже, какъ ихъ отпотчивали.
Прощай, мой ангелъ. Господь съ тобой, съ 3-го дня я начинаю пить кофе. Цлую тебя милліонъ разъ, прижимаю къ сердцу. Цлуй и обними дтей. Благослови васъ Господь.
Врный моему слову пишу и сегодня мой бюллетень. Врь мн, моя душка, что когда могу, когда усталость, занятія не отвлекаютъ меня, то мн наслажденіе писать къ теб и теб разсказывать все, что у меня на ум. Ты еще, я знаю, думаешь, что я отъ тебя скрытничаю, тебя надуваю, но врь, это пустяки. Клянусь Богомъ, у меня съ тобою нтъ ничего скрытаго и только то теб не сообщаю, что, я знаю, ты не поймешь и потому теб будетъ совсмъ неинтересно знать.
Письмо о Меньшиков можешь дать прочесть теперь всмъ. Я дождался, наконецъ, что этого филина смнили, можетъ быть, и мы къ этому кое-что содйствовали, пора, пора, на мсто его детъ Горчаковъ изъ южной арміи, покуда командуетъ Сакенъ.
Я себя чувствую уже довольно крпкимъ. Хожу по комнатамъ. Всякій день беру морскую ванну, съдаю 2 тарелки куринаго супу и одного жаренаго голубя, одну чашку кофе. Вкусъ во рту сталъ гораздо лучше, такъ же и ослизненіе, но еще не совсмъ исправились.
Это письмо отправляю съ флигель-адъютантомъ Шеншинымъ, который, кажется, въ двадцатый разъ уже катается изъ С.-Петербурга въ Севастополь.
Изъ того письма, гд я теб описывалъ Меньшикова, видно, что я правду говорилъ: онъ не годится въ полководцы, скупердяй,— врно, весь родъ такой, доказательство Суза,— сухой саркастъ, отъявленный эгоистъ,— это ли полководецъ. Какъ онъ запустилъ всю администрацію, вс сообщенія, всю медицинскую часть. Это ужасъ! И взамнъ, что же сдлалъ въ стратегическомъ отношеніи? Ровно ничего. Длалъ планы, да не умлъ смотрть за исполненіемъ ихъ, потому что ему не доставало умнья на это, онъ не зналъ ни солдатъ, ни военачальниковъ, окружилъ себя ничтожными людьми, ни съ кмъ не совтовался,— ничего и не вышло. Онъ хотлъ было сыграть комедію и подъ видомъ мистицизма, что онъ молчитъ, но знаетъ и скрываетъ многое, хотлъ бросить пыль въ глаза: ему и удалось надуть нкоторыхъ дураковъ (съ однимъ изъ такихъ, Апраксинымъ, я встртился на дорог), которые кричали, что безъ Меньшикова Севастополь погибъ. Но теперь вс мы знаемъ, что Севастополь стоитъ совсмъ не черезъ него, а malgr lui. Слава Богу, я радъ, что этого стараго скупердяя прогнали. Онъ только что мшалъ.
Раненыхъ здсь всякій день человкъ по 10 бываетъ. Двое изъ моихъ врачей вчера возвратились изъ экспедиціи въ Козловъ, куда я ихъ посылалъ, и они двое только и были тамъ операторами на 600 раненыхъ (это — Каде и Беккерсъ). Прощай, мой несравненный ангелъ, Господь съ тобой и дтьми. Цлую и благословляю Васъ.
1 марта. 1855. Севастополь.
Сегодня приводили войска и чиновниковъ присягать императору Александру П. Итакъ, имя Николая I принадлежитъ уже исторіи. Я слышалъ подробности, но не врится. Здсь все по-прежнему, о новомъ десант еще. не слышно. Въ март или апрл должно что-нибудь разыграться. Апрль — мой послдній терминъ, если Богъ продлитъ живота да вку. Здоровье мое, слава Богу, съ каждымъ днемъ поправляется. Я цлый часъ прохаживаюсь по комнатамъ, мъ 1 1/2 тарелки куринаго Супа, куриную котлетку и беру морскія, едва тепловатыя, ванны: но на воздухъ еще не ршаюсь выходить, зная, что если выйду, то тотчасъ же попаду опять на старую свою колею, а это еще рано.
Сегодня детъ курьеръ, и я не хотлъ оставить тебя безъ извстій, хотя, впрочемъ, писать не о чемъ, у васъ теперь, я думаю, слуховъ и разговоровъ не оберешься, здсь все тихо, все осталось безъ перемны, по прежнему выстрлы, лопанье бомбъ и ракетъ, раненые, — все то же. Посмотримъ, что будетъ впередъ. Это уже здсь совершенно ршенный вопросъ, что Севастополя нельзя взять, не окруживши его и съ сверной стороны и не прекративши вс сообщенія, но вдь это не мутовку облизать, сюда, мы слышали, идутъ еще 2 дивизіи, и тогда посмотримъ, что сдлаютъ сардинцы и турки. Нехорошо только то, что отъ насъ часто передаются подлецы-поляки, и именно офицеры, недавно ушли 2 и 15 офицеровъ, вс поляки хотли еще перебжать, къ нимъ навстрчу. былъ даже посланъ изъ непріятельскаго лагеря цлый взводъ, но попытка не удалась, и они захвачены. Замчательно также и то, что французскій парламентеръ сказалъ нашему (а я слышалъ лично отъ нашего) 16 числа еще, что Государь скончался и что будетъ миръ. Меня уврялъ самъ парламентеръ, передаю, что слышалъ. Если правда, то необъяснимо. Погода здсь стоитъ вообще уже недли 2 очень порядочная, солнце гретъ сильно, но втеръ холоденъ, и мы топимъ еще и печки и каминъ.
Если Богъ дастъ здоровья, то на послдней недл буду говть. Сестры, за исключеніемъ послдняго отдленія, которое еще въ дорог, теперь вс здсь и трудятся истинно по-христіански. Изъ нихъ 6 однакожъ больныхъ, а 2 умерли отъ тифа, который господствуетъ здсь и между больными и между врачами. Многіе, однакоже, слава Богу, поправляются.
А главное дло, ты, моя милая, несравненная душка, не тоскуй, въ конц апрля — это мой послдній терминъ, лишь бы Богъ далъ силъ и здоровья. Не забудь, что уже теперь я отслужилъ мои годы и свободенъ. Итакъ, теперь уже не долго, Богъ милостивъ и, врно, ускоритъ наше свиданіе, зная нашу теплую вру въ Него и любовь.
Пожалуйста не забудь написать, сколько пожертвованныхъ денегъ я взялъ съ собой, я теперь свожу счеты, мн кажется, что 4000, но ты справься съ письмами отъ Безбородко, сколько онъ прислалъ, я забылъ.
Прощай, мой ангелъ, будь спокойна, Господь храни насъ всхъ, поцлуй и благослови за меня дтей, береги ихъ, береги себя, и скуку и грусть выбрось вонъ изъ сердца. Надйся, врь и молись. Прощай, моя несравненная.
Кланяйся Маш, поцлуй ее за меня. Кланяйся Глазенапу и Здекауеру. Шульцу скажи, чтобы онъ пилилъ женскіе тазы, сколько можетъ боле.
Слава Богу, здоровье мое поправилось. На этой недл, завтра или послзавтра, выду, если будетъ хорошая погода. Обливаюсь уже холодной морской водой. Но отъ тебя съ 14 февраля ни слова, что это значитъ? Задерживаютъ письма, что-ли? Впрочемъ, Паскевичъ былъ послдній курьеръ, привезшій извстіе о смерти Государя. Посл него еще никто не прізжалъ. Я теб писалъ уже, что въ послднихъ числахъ апрля, если живъ и здоровъ буду, уду отсюда, разв только будетъ предстоять, очевидно, какое-либо важное военное дло, которое, разумется, тогда меня задержитъ до мая. Но весьма вроятно, что если что-либо будетъ ршительное, то въ эти 2 мсяца, именно, въ апрл, если же не будетъ, то исторія эта можетъ протянуться, пожалуй, еще годъ. Человкъ предполагаетъ, Богъ располагаетъ, насколько человку позволено загадывать впередъ, то въ послднихъ числахъ апрля я выду отсюда. Здсь все по-прежнему — вылазки, ночныя нападенія на редуты, канонада, но все безъ толку. Кажется, пора бы убдиться, что, такъ дйствуя, непріятель ничего не достигнетъ, объ англичанахъ уже даже не слышно, они удалились съ выстроенныхъ ими редутовъ и мсто ихъ заняли французы. Вновь выстроенный нами редутъ около Малахова кургана имъ очень не нравится, и они уже не разъ пытались отнять его, но всегда ихъ отбивали, онъ очень близко къ ихъ редутамъ, такъ что наши ночью украли у нихъ 150 турокъ и перенесли на нашу сторону, это ихъ ужасно раззадорило, короче, другого средства имъ не осталось взять Севастополь, какъ окруживъ его съ сверной стороны, безъ этого имъ на штурмъ лзть невозможно, а чтобы окружить, то надобно знать, у кого будетъ боле войскъ. Ожидаютъ со дня на день сюда Горчакова съ его штабомъ и съ войскомъ. Про Меньшикова носятся слухи, что онъ умеръ въ Перекоп, и слава Богу! Мы теперь здсь ничего не знаемъ объ европейскихъ длахъ: ні’ъ ни писемъ, ни газетъ. Надобно думать, что дороги, транспорты, провіантировка и госпитали, наконецъ, существенно улучшатся посл того, какъ Анненкову дана власть распоряжаться и въ сосднихъ губерніяхъ: Воронежской, Екатеринославской и Курской. Давно бы такъ, я, какъ пріхалъ, то написалъ докладную записку, что отъ здшней губерніи ничего нельзя надяться получить для транспорта больныхъ и проч. и что нужно для этого, чтобы сосднія губерніи приняли участіе. Я имъ говорилъ также, что если не предпримутъ мръ, то разовьется тифъ — онъ и развился, врачи и сестры то и дло что хвораютъ, и нкоторые, разумется, умираютъ. Когда я занемогъ, я тоже думалъ, что у меня онъ разовьется, но, слава Всевышнему, ‘наказуя наказалъ мя сего, смертію же не предаде мя’. Эта болзнь показала мн еще боле, что значитъ теплая вра въ нашего Искупителя, на котораго одного возложилъ я все мое упованіе. Это придало мн бодрости духа и воли. Безъ вры — жизнь не жизнь. Тверди это, моя душка, дтямъ, пусть они идутъ этой стезей и не сбиваются съ нея, какъ это сдлалъ въ молодости (я) и именно потому, что сердце не было проникнуто благодатью. Да сохранитъ васъ всхъ Господь, мои несравненные. Благослови и цлуй дтей. Прощай, мой несравненный ангелъ.
18—19 марта. Отошлется еще на этихъ дняхъ.
Севастополь.
Теперь точно не писалъ недли 2. За то предъ этимъ, когда былъ боленъ и сидлъ дома, писалъ каждые 4 дня, писалъ къ теб и о дл Березина, писалъ и мои бюллетени о здоровь, Богъ знаетъ, куда все это двается. Отъ тебя же — вотъ 12 дней ни строчки, да еще и посл одного ужаснаго письма, гд ты описываешь свою болзнь, свою грусть и свои заботы о дтяхъ. Господь съ тобой, моя душка, потерпи еще хоть немножко. Если я только буду живъ, если насъ не запрутъ со всхъ сторонъ, а оставятъ хоть маленькую прорху, я въ ма, рано ли поздно ли — не знаю къ какому числу,— но пріду, баста,— это ршено и подписано у меня. Я бы ршился и прежде пріхать, но 2 вещи меня удерживаютъ, во-первыхъ, узжая, я потяну за собой почти 10 врачей, которые были здсь, можно по совсти сказать, весьма полезны втеченіе 5 мсяцевъ, они ни за что на свт не хотятъ безъ меня здсь оставаться, сколько я ихъ ни уговаривалъ, и скоре хотятъ ухать до меня, но не посл меня, во-вторыхъ, въ ма мсяц окончится 5 лтъ службы, и теперь уже меня никто ни лаской и ничмъ не принудитъ служить доле,— посл же 25 можно быть выбраннымъ еще на 5-лтіе, и кто знаетъ, можетъ быть, меня бы лукавый попуталъ еще остаться, а посл же 30-лтія не велно указомъ доле оставаться, для этого и пенсія прибавляется. Пробывъ здсь уже 4 1/2 мсяца, я подумалъ, что лучше прибавить еще 1 1/2 и уже grndlich ршить. Въ ма же мсяц можетъ Севастополь длать, что ему угодно, но меня не удержитъ, пора и на Балтійское, тамъ, можетъ быть, такъ же не останемся безъ дла. Если въ эти 2 мсяца ничего не ршится, то, пожалуй, будетъ продолжаться, какъ осада Трои, и тогда посмотримъ, какой бифштексъ сдлается Улиссомъ. Все, что я въ состояніи былъ длать, я сдлалъ для Севастополя, принесъ мою лепту отъ души, пусть теперь другіе постараются. Врачи также одинъ за другимъ хвораютъ, изъ моихъ еще, слава Богу, никто не умеръ, но другіе умираютъ таки частенько отъ тифа. Лтомъ, если все это будетъ продолжаться по-прежнему, какъ теперь, будетъ здсь что-нибудь и похуже тифа. Я написалъ Горчакову докладную записку объ этомъ, предложилъ, что считаю необходимымъ для отвращенія заразы, посмотримъ, что онъ сдлаетъ. Онъ при первомъ свиданіи со мною въ госпитал (у него я еще не усплъ быть, былъ то еще не совсмъ здоровъ, то мшали занятія) узналъ меня, со мной расцловался на об щеки и тотчасъ же началъ разспрашивать обо всемъ, а потомъ потребовалъ, чтобы я ему между оперированными указалъ какого-нибудь изъ солдатъ, кто, по моему мннію, заслуживаетъ георгіевскій крестъ. Я ему показалъ молодца унтеръ-офицера съ отнятой рукой, которому наканун была сдлана операція, и онъ тотчасъ же своеручно далъ ему крестъ и поздравилъ кавалеромъ. Вотъ за это люблю! Онъ гд-нибудь да слышалъ, что я говорилъ о Меньшиков, упрекая его, что онъ не посщаетъ раненыхъ, не даетъ имъ награды и ставилъ ему въ примръ Воронцова, который на Кавказ самъ раздавалъ кресты въ госпиталяхъ.
Какъ бы то ни было, но Горчаковъ, изъ этого видно, человкъ, а Меньшиковъ просто мумія. На этихъ дняхъ я буду у него, встрчу тамъ и стараго знакомаго Коцебу. Здсь новое только то, что стали драться сильне, посл того, какъ наши построили или почти построили новый редутъ впереди Малахова кургана, всякую ночь нападенія. Въ одну ночь, назадъ тому съ недлю, было 1,200 раненыхъ, и намъ работы было на цлыхъ 2 сутокъ, когда я только что въ первый разъ выхалъ посл болзни. Теперь почти вс батареи молчатъ, исключая этого новаго редута. Онъ непріятелю, какъ спица въ глазу. Ожидаютъ новаго войска, которое ускоренными маршами подвигается къ намъ изъ Одессы и изъ Бессарабіи. Пороху мало, но провіантъ есть на 2 мсяца. Я на случай и для себя заготовилъ сухарей на 6 недль, да 5 или 6 окороковъ, кофе вдоволь. Можно жить, хоть и осадятъ со всхъ сторонъ, но о новомъ десант еще ничего не слышно, а о мир и помину у насъ нтъ. Какой миръ, когда они принялись 10 марта насъ въ ночь бомбардировать, чтобы отвлечь отъ редута, пустили къ намъ въ городъ тысячи три бомбъ, а мы стояли да посматривали, какъ он свтясь летали прямо на насъ, да только мимо, въ бухту или лопались на воздух. Никитинъ, однакоже, увряетъ, что ему песокъ въ глаза попалъ отъ одного лопнувшаго черепка бомбы. Вблизи насъ загорлся домъ, и на этотъ пожаръ они прямо начали пускать въ нашу сторону, я собрался разомъ, у меня здсь только одинъ мшокъ, да погребецъ и шинель, а въ батаре (Николаевской) для насъ стоитъ готовымъ отведенный казематъ, тамъ можно быть безопасными отъ бомбъ, я не перезжаю, однакоже, потому что у насъ славная и веселая квартира, съ балкономъ прямо на море.
Сигары и желтый чай, наконецъ, получилъ на этихъ дняхъ, 12 или 13 числа, и получилъ еще отъ кого-то ящикъ съ сигарами, кажется, отъ Зубкова. Про сестеръ милосердія долженъ писать еще великой княгин Елен Павловн. Не знаю, что мн съ ними длать, когда поду, он также объ этомъ безпокоятся. Приложенное огромное письмо, которое я сочинялъ цлую недлю, во время болзни, да нсколько дней посл болзни все отрывками да урывками, адресовано къ Зейдлицу 44) въ отвтъ на его 2 письма, но назначено мною и для нашего маленькаго общества врачей, покажи Шульцу, который, коли хочетъ, можетъ исправить грамматическія ошибки {Письмо къ Зейдлицу было написано по-нмецки. Ред.}, а потомъ отдай Здекауеру, пусть онъ его читаетъ себ и другимъ пріятелямъ, а посл перешлетъ Зейдлицу. Два письма Зейдлица такъ же дай имъ прочесть, чтобы лучше поняли мой отвтъ. Счетъ пожертвованнымъ деньгамъ твой, не знаю, правиленъ-ли, мн кажется, Екатерина Михайловна пожертвовала не 400, а 500, справься лучше съ письмами въ стол. Квитанціи Сартори я позабылъ передать. Для департамента внутреннихъ длъ закажи Полю Пети 16 экземпляровъ картинъ моихъ всхъ выпусковъ съ перваго до послдняго. Департаментъ присылалъ сюда ко мн бумагу. Если нужны Пети деньги, пусть пришлетъ счетъ, я подпишу, но, врне, пусть уже подождетъ. Квартиру въ Ораніенбаум найми заране, я думаю, ту же. Сюда мн ничего теперь не присылай, а то, пожалуй, не успетъ и притти, судя по чаю и сигарамъ. Себя поздравь съ рожденіемъ, кажется, уже теб за 26 перевалило — что еще юноша въ сравненіи съ нашимъ братомъ старикомъ, поздравь себя и съ Свтлымъ Христовымъ праздникомъ, не унывай, не грусти, если хоть и занеможешь, отгоняй эти грустныя мысли, дтей сберегай весною (беладоны не забывай), сама хининомъ запасись, три поясницу холодной губкой, когда болитъ. Писемъ теперь не ожидай скоро, каждыя 2 недли — разъ, ршившись разъ отправиться въ ма и имя теперь дла по уши, писать не могу скоро, но въ 2 недли разъ буду: хоть рдко да мтко. Прощай, моя душка, ангелъ мой, моя ненаглядная, цлуй и благослови дтей.
Кланяйся Маш, поцлуй ее въ праздникъ за меня. Кланяйся Глазен., Пущину, Здекауеру и всмъ близкимъ.
25 марта. Севастополь.
Христосъ Воскресе и съ прошедшимъ 27-лтіемъ!
Это письмо ты получишь, врно, прежде, чмъ написанное отъ 21 марта, точно такъ же, какъ и я получилъ твое отъ 13 прежде, чмъ отъ 8. Это письмо идетъ съ курьеромъ, а другое съ однимъ генераломъ, который довольно уже докучалъ мн въ С.-Петербург и пріхалъ и сюда также надодать. Я въ томъ письм написалъ различныя распоряженія, а въ этомъ прибавлю только, чтобы ты ждала меня уже непремнно на дач, въ Ораніенбаум, куда, надюсь, если будешь жива и здорова, то передешь съ дтьми, какъ всегда, около 20 мая. Въ дом оставь кого-нибудь, чтобъ принялъ вещи, а я, пріхавъ въ Петербургъ, тотчасъ же поду на дачу, оставь росписаніе часовъ на квартир, когда пароходъ будетъ отходить въ Ораніенбаумъ. Изъ Севастополя я уду около 15 мая, останусь въ Симферопол, можетъ быть въ Херсон и пр., а потомъ уже не останавливаясь въ С.-Петербургъ. Въ Москв я думаю остаться только нсколько часовъ и хочу захать къ сестрамъ, пришли ихъ адресъ, не знаю вмст, или розно теперь он живутъ. Дтей поцлуй за ихъ письма, скажи имъ, чтобы они теперь держали уши остро и слушались бы и вели бы себя хорошенько, я пріду, потребую отчета и буду ослушниковъ судить уже теперь военнымъ судомъ, для этого съ собой привезу и шинель съ мундирнымъ воротникомъ.
На дняхъ здсь узнали, что два первыхъ условія мира приняты въ Вн, остается теперь самый главный — третій: свобода плаванія по Черному морю. Между тмъ здсь всякій день, или лучше всякій вечеръ и всякую ночь, на новомъ редут валяютъ напропалую, и число раненыхъ съ каждымъ днемъ прибываетъ, но за то на всхъ другихъ батареяхъ почти совсмъ утихъ огонь, только и слышно и видно перестрлку у Малахова кургана. Новыя войска, 2У2 дивизіи южной арміи, начнутъ вступать въ Севастополь 27 апрля, какъ это мн вчера сказывалъ Анненковъ, который теперь сюда пріхалъ на нсколько дней, но ничего, кажется, не въ состояніи сдлать, чтобы усилить транспортъ больныхъ и опорожнить отъ нихъ городъ, въ которомъ теперь скопилось до 7000 больныхъ, въ Симферопол 6000, и, если не будутъ вывозить, а осада продолжится, то въ лтнія жары и при существующихъ недостаткахъ непремнно разовьется какая-нибудь зараза, я объ этомъ толкую всмъ и каждому, писалъ докладную записку Горчакову, самъ толковалъ съ нимъ и съ начальникомъ штаба Коцебу, съ Анненковымъ, съ Нахимовымъ,— короче, со всми, прошу ихъ и убждаю, чтобы они вывозили больныхъ изъ города на Сверную сторону, раскинули бы тамъ палатки, которыя можно лучше провтривать, чмъ казармы и госпитали, чтобы отсюда, возили безпрестанными и постоянными транспортами дале, чтобы запасали мста для вновь прибывающихъ,— все это принимается, но ничего не длается, средствъ нтъ, палатокъ нтъ, лошадей и фуръ мало, куда везти больныхъ, также еще хорошо не знаютъ, вс ближайшіе госпитали уже переполнены, и везд воруютъ и везд безпорядокъ по-прежнему. Генералъ-штабъ-докторъ — пшка и только уметъ поддакивать да хвалить то, что худо. Въ госпиталяхъ, нтъ ни одного лишняго матраца, нтъ хорошаго вина и хинной корки, ни кислотъ даже на случай, когда тифъ разовьется. Врачей почти цлая половина лежитъ,— больны, и еще что изъ всего этого хаоса точно хорошо, такъ это сестры милосердія. Дай Богъ здоровья великой княгин: она одна сдлала истинное благодяніе для края. Еслибы не он, такъ больные лакали бы вмсто сытнаго супа помои и лежали бы въ грязи. Он и хозяйничаютъ въ госпиталяхъ, и кушанье даже готовятъ, и лекарство раздаютъ,— за то также и болютъ, опять двое заболли и одна, Бакунина 45), тифомъ. Если будешь кого видть отъ великой княгини, то скажи, что я приготовляю 2-й подробный отчетъ о дйствіяхъ сестеръ, и прочтетъ ли его она или нтъ, а я ей пришлю, потому что я горжусь самъ ихъ дйствіями, я защищалъ мысль введенія сестеръ въ военныхъ госпиталяхъ противъ дурацкихъ нападеній старыхъ колпаковъ, и моя правда осуществилась на дл. Князь Горчаковъ весь въ рукахъ Коцебу, и если Богъ самъ не поможетъ нашей матушк родной Россіи, то не далеко на немъ удемъ, но онъ, по крайней мр, человкъ съ душой, не такая копченая мумія, какъ Меньшиковъ, и желаетъ добра — это уже много, хоть и недалеко хватаетъ. Въ военномъ дл, разумется, я не судья, и самъ лукавый ихъ не разберетъ, что они длаютъ и что думаютъ длать,— да еще и думаютъ ли — вопросъ. Одинъ другому завидуетъ и другъ другу ногу подставляетъ, какъ бы свалить, но если можно было бы, пожертвовавъ тысячъ 20, сдлать съ нашей стороны что-нибудь ршительное, какъ это увряютъ нкоторые изъ военныхъ (разумется, больше молодые), такъ я бы совтовалъ не медля это сдлать. Что значитъ и 20000, выбывшихъ изъ строя, въ сравненіи съ тми жертвами, которыя падутъ отъ заразы, если она успетъ развиться, тогда и 50000 не досчитаются. Впрочемъ, Богъ имъ судья. Я что сумлъ, исполнилъ по совсти, а на нтъ — суда нтъ. Поэтому, я считаю мою миссію оконченной или почти оконченной здсь.
Узжая отсюда, правда, я отнимаю отъ Севастополя около десятка дльныхъ врачей, но кто думаетъ, что я похалъ въ Севастополь только для того, чтобы рзать руки и ноги, тотъ жестоко ошибается, этого добра я уже довольно передлалъ, я предоставилъ это другимъ, а самъ смотрлъ больше и что увидлъ, то было то же самое, что уже прежде видлъ и зналъ. Я зналъ уже прежде, какова участь нашихъ раненыхъ (впрочемъ, не однихъ нашихъ), думалъ содйствовать къ улучшенію, теперь убдился, что при нашей распорядительности это дло — несбыточное, безпорядокъ, беззаботность славянская и непредусмотрительность — неискоренимы,— хоть колъ на голов теши. Теперь, напримръ, я всмъ уши прожужжалъ, что при. новомъ дл, если будетъ хоть 1000 раненыхъ, то они, будутъ валяться, какъ свиньи, но никто ни съ мста,— авось-ка вывезетъ какъ-нибудь. Посл все будетъ гладко и песочкомъ посыпано. Вмсто разныхъ прихотей — сигарокъ и папиросъ, и даже вмсто чаю и сахару, которые благотворители наши посылаютъ сюда для раненыхъ, лучше бы было имъ выслать на чемъ бы и гд бы можно было лежать, но это, разумется, не такъ легко. Анненковъ вмсто подводъ и палатокъ привезъ также пожертвованіе, не знаю, свое ли или чужое,— сткляночку съ хлороформомъ. Заботы начальства о смертности — какъ и всегда — большія, переписокъ о числ больныхъ и выбывающихъ изъ строя — какъ и всегда — тьма,— бумага все терпитъ,— врачамъ нтъ покою ни днемъ ни ночью,— а что толку? До смертности ли тутъ, до успха ли въ леченіи,— когда больныхъ скучатъ, какъ селедокъ въ боченк, и въ начал болзней и раненій не хотятъ или и въ самомъ дл, можетъ быть, не могутъ позаботиться объ ихъ пріют, о логовищ и о чистот тла.— Да, вотъ еще геройскій поступокъ сестеръ, о которомъ я сейчасъ услышалъ и который уже, врно, извстенъ великой княгин,— он въ Херсон аптекаря, говорятъ, застрлили. Истинныя сестры милосердія! Такъ и нужно, однимъ мошенникомъ меньше. Не худо, если бы и съ здшнимъ едоромъ Ивановичемъ сдлали то же. Правда, аптекарь самъ застрлился или зарзался,— до оружія дла нтъ, но это все равно. Сестры подняли дло, довели до слдствія, и дла херсонскаго госпиталя, врно, были хороши, коли уже аптекарь ршился себя на тотъ свтъ отправить. Но за то он должны теперь ухо остро держать: съ коммисаріатскимъ вдомствомъ шутки плохи. Здсь, покуда я здсь, ихъ на рукахъ носятъ, что будетъ посл, не знаю, но подъ эгидою великой княгини можетъ быть и хорошо отдлаются, лишь бы она не слушала навтовъ, и лишь бы они, какъ бабы или какъ военноначальники, между собой не ссорились и другъ другу не лакостили. Я уже объ этомъ почти со слезами умолялъ и ихъ іеромонаха, который, между нами будь сказано, очень глупъ, и начальницъ самихъ.
Однакожъ, я заговорился, пора въ госпиталь, ночью прибыли раненые. Прощай, моя душка. Будь, ради Бога, здорова и храни дтей. Я часто думаю, что-то он длаютъ одни, когда теб нездоровится, впрочемъ, когда я и въ Петербург, то они все-таки остаются одни, если ты нездорова, хотя я знаю, что ты и больная за ними смотришь.
Да, еще о Березин, я не понялъ, получила ли ты объ немъ мое письмо. Но это яблочко не далеко упало отъ яблони. И я ему не врю, хотя Ник. Ив. и Марья Никол. 46) за него и горой стоятъ, и потому не хочу съ нимъ вступать въ переговоры. Я злопамятенъ, и кто меня однажды надулъ, хоть и бездлицей, тотъ не скоро у меня получитъ кредитъ. Впрочемъ, Богъ съ нимъ, какъ и съ его отцомъ, царство ему небесное.
Сигары и желтый чай, наконецъ, на прошлой недл получилъ, также и твою корпію, теперь пью всякій день утромъ Машинъ шеколадъ, который цлую зиму лежалъ въ бездйствіи. Пожелай Маш благополучнаго разршенія.
Прощай, моя душка, цлую и обнимаю тебя. Писать теперь не буду такъ часто,— некогда, долженъ сводить разные счеты, переисправить бумаги, а сверхъ того новые раненые всякій день прибываютъ. Прощай, до свиданія на дач, если Богу будетъ угодно продлить живота и вку.
Пишу теб съ перевязочнаго пункта, куда я на время, а можетъ быть, и до окончанія моего срока пребыванія въ Севастопол, перехалъ на другой день Свтлаго Воскресенія. Настало замчательное время, на Страстной я хотлъ говть, но боялся испортить постнымъ только что оправившійся отъ болзни желудокъ. Въ Свтлое Воскресеніе былъ у заутрени въ собор, и во время служенія уже раздавались издали сильные выстрлы, бомбы летали въ городъ, потомъ опять все замолкло. Но въ понедльникъ на Святой, 29 марта, въ 5 час. утра мы были разбужены сильной канонадой, окна комнаты дрожали, по стнамъ дома какъ будто сотни кузнецовъ стучали молотами, мы вскочили, наскоро одлись и узнали, что непріятель открылъ сильную бомбардировку со всхъ бастіоновъ, наши отвчали, завязалась сильная канонада изъ 1500 осадныхъ орудій, полетли бомбы и ракеты, мы побжали стремглавъ на перевязочный пунктъ, и вскор вся огромная зала начала наполняться ранеными съ ужасными ранами: оторванныя руки, ноги по колна и по поясъ приносились вмст съ ранеными на носилкахъ, слишкомъ 400 раненыхъ нанесли намъ въ сутки, слишкомъ 30 ампутацій. Съ этого дня бомбардированіе продолжалось днемъ и ночью до 6 апрля и даже сегодня еще не совсмъ окончилось, хотя сдлалось несравненно тише. Въ первый день непріятель выпустилъ слишкомъ 30000 снарядовъ, считаютъ, что по сей день выпущено до 400000. Бомбы падаютъ гд ни попало, но вообще вреда изломамъ бастіоновъ сдлали немного. На бастіонахъ считаютъ до 100 подбитыхъ пушекъ изъ тысячи, разрушенныя амбразуры исправляются ночью, но это стоитъ людей, и у насъ считаютъ втеченіе этого времени (отъ 28 марта до 7 апрля) до 6000 выбывшихъ изъ строя.
На нашъ перевязочный (главный) пунктъ, куда являются раненые съ самыхъ главныхъ бастіоновъ (4, 5 и 6), является до 200—400 въ день. Два нашихъ небольшихъ пороховыхъ погреба и одинъ англійскій взлетли на воздухъ. Непріятель взорвалъ мину передъ 4-мъ бастіономъ и образовалъ воронку, которую и занялъ, но сегодня ночью наши 2 роты подползли тишкомъ, разрушили поставленные уже около воронки туры, закидали засвшихъ тамъ французовъ камнями, выгнали ихъ вонъ, взяли человкъ 5 въ плнъ и ушли. Бомбардированіе очевидно, уже утихло. Чего хотлъ непріятель? Богъ знаетъ. Кажется, однако, надялся боле причинить намъ вреда и готовился на штурмъ. Третьяго дня ночью сильныя его колонны, какъ говорили, до 20.000, хотли во время взрыва мины пробраться между 4 и 5 бастіономъ, но были встрчены перекрестнымъ картечнымъ огнемъ и удрали назадъ. Между тмъ, къ 10 или 12 апрля придутъ новыя войска къ намъ, 2 1/2 дивизіи, и мы подкрпимся. Съ моря онъ (непріятель) выставилъ тоже въ нашемъ виду 15 кораблей, которые, однако, только стоятъ и ничего не длаютъ. Только съ 3-яго дня одна канонерская лодка, пользуясь туманомъ, подъзжаетъ близко къ бухт, даетъ нсколько выстрловъ изъ большихъ ланкастерскихъ орудій и тотчасъ же поворачиваетъ назадъ, бомбы и ядра изъ нихъ падаютъ возл насъ въ бухту. Говорили, что Наполеонъ сюда пріхалъ и по этому случаю открыто бомбардированіе, но эти слухи не подтвердились. Полагаютъ, что бомбардировка теперь прекращается, потому что у непріятеля уже нтъ зарядовъ, которыхъ у насъ также мало, такъ что каждый бастіонъ долженъ длать въ сутки только положенное число выстрловъ. Богъ знаетъ, чмъ все это кончится. Будетъ ли штурмъ или нтъ, но пора бы положить одинъ конецъ этой глупой осад. На перевязочный пунктъ, кром солдатъ, приносятъ и женщинъ и дтей съ оторванными членами отъ бомбъ, которыя падаютъ въ корабельную слободку, часть города, гд еще, несмотря на видимую опасность, продолжаютъ жить матросскія жены и дти. Мы заняты и ночь и день, и ночью, какъ нарочно, еще боле, чмъ днемъ, потому что вс работы, вылазки, нападенія на ложементы и т. п. производятся ночью. Странно будетъ, если посл этой усиленной бомбардировки непріятель опять смолкнетъ, и дла пойдутъ по прежнему, но вс его усилія теперь обращены, очевидно, на 4-ый бастіонъ, черезъ этотъ пунктъ онъ хочетъ проникнуть въ Севастополь. Наши вс желаютъ штурма и говорятъ, что это было бы для нихъ самое лучшее. Сверная сторона остается, какъ и прежде, для насъ совершенно открыта, и цны на състные припасы и проч., нисколько не поднялись.
Письмо твое отъ 21 марта получилъ сейчасъ. Ты, моя душка, та же и въ 26 лтъ, какъ была прежде. Я тебя увряю, что ты точно родная (мать) дтей, и ты безъ всякаго угрызенія совсти можешь себ присвоить это титло, которое ты вполн заслужила и которое и дти заслужили своей любовью къ теб.— Погода здсь хороша, но еще не слишкомъ. Стоятъ туманы, передъ нашими окнами расцвла акація, но деревья распускаются несравненно медленне, чмъ въ С.-Петербург, я замчаю это, смотря на ихъ свжіе листки всякій день. Вино, про которое ты пишешь, я не получилъ, и теперь не высылай уже ничего — не стоитъ. Еще 5 недль, и я, если это угодно будетъ Всевышнему, выду изъ Севастополя. Надюсь, что къ тому времени даже что-нибудь да будетъ сдлано либо съ нашей, либо съ непріятельской стороны. Теперь я живу въ 3 разныхъ мстахъ. Вещи мои лежатъ въ сохранности въ Николаевской батаре, гд для меня приготовленъ также и одинъ казематъ, если на перевязочномъ пункт будетъ слишкомъ опасно доле оставаться, на прежнюю мою квартиру зжу обливаться холодной морской водой и обдать, а сплю и провожу цлый день и ночь на перевязочномъ пункт — въ Дворянскомъ Собраніи, паркетъ котораго покрытъ корой засохшей крови, въ танцовальной зал лежатъ сотни ампутированныхъ, а на хорахъ и билліард помщены корпія и бинты. Десять врачей при мн и 8 сестеръ трудятся неусыпно, поперемнно, день и ночь, оперируя и перевязывая раненыхъ. Вмсто танцовальной музыки раздаются въ огромной зал Собранія стоны раненыхъ.
Н. И. Пущину скажи, что у его племянника Завалишина оторвало ядро во второй день бомбардированія всю руку, и я ее вырзалъ изъ плечевого сустава. Теперь ему идетъ довольно порядочно, сверхъ ожиданія, потому что рана была чрезвычайно тяжелая, съ большимъ разрывомъ кожи, и онъ былъ принесенъ на перевязку изнеможенный отъ сильной потери крови.
Здекауера попроси, чтобы онъ извстилъ черезъ Рауха 47) Зейдлица, что офицеръ Зейдлицъ, о которомъ онъ меня спрашивалъ въ своемъ письм, убитъ подъ Альмою.
Прощай, мой несравненный другъ и ангелъ, Господь съ тобой, благослови и поцлуй дтей, кланяйся Маш и всмъ нашимъ. Цлую и благословляю тебя.
Посл бомбардированія {Второе бомбардированіе Севастополя. Ред.}, о которомъ я теб писалъ и которое продолжалось безпрерывно отъ 28 марта до 8 апрля и во время котораго выпущено было до полъмилліона снарядовъ, теперь еще буря не утихла: всякую ночь почти что-нибудь да встрчается, ложементы предъ 5-мъ бастіономъ уже въ третій разъ переходятъ изъ рукъ въ руки и теперь остались въ рукахъ непріятеля, посл того, какъ онъ напалъ врасплохъ на нашихъ, и Угличскій полкъ, опозорившись, далъ тягу изъ траншей, отъ этого у насъ вдругъ привалило до 600 раненыхъ въ одну ночь, и мы сдлали въ теченіе 12 часовъ слишкомъ 70 ампутацій. Эти исторіи повторяются безпрестанно въ различныхъ размрахъ. Сегодня пронесся слухъ, что непріятель сдлалъ опять десантъ или хочетъ длать около Одессы, а другіе говорятъ — опять на Альм, но, слава Богу, у насъ войска довольно, боле, чмъ было 24 октября.
Ты пишешь, что не можешь рано перехать на дачу, ради Бога, и не перезжай рано, я тронусь посл половины мая только изъ Севастополя, если Богъ велитъ, о чемъ я уже написалъ Пеликану и великой княгин, слдовательно, прежде послднихъ чиселъ (мая) или начала іюня не могу пріхать въ С.-Петербургъ. Вели сначала прежде, чмъ передешь, вытопить домъ хорошенько. Я не понимаю, какъ ты получаешь мои письма и я твои. Въ одинъ день я получилъ 3: отъ 5, 7, 9 апрля, такъ, вроятно, и ты мои получишь. Если с…..а генералъ Геццевичъ, Свиты Его Императорскаго Величества, не доставилъ теб письмо, которое самъ вызвался доставить и въ которомъ я помстилъ еще письмо къ Зейдлицу, то надобно непремнно объ немъ справиться въ С.-Петербург и у него достать во что бы то ни стало. Его знаетъ Карелль 48)и великая княгиня. Онъ выхалъ отсюда 2.6 марта и хотлъ на Святой быть уже въ С.-Петербург. Два письма, посланныя посл него, ты уже, врно, получила. Теперь здсь уже настоящее лто: жара, все въ цвту, хотя, правда, зелени здсь и немного видишь, весь Севастополь набитъ теперь войсками. Для чего ихъ держатъ здсь, выставляя и подвергая бомбамъ, не знаю, но, вроятно, что-нибудь или приготовляютъ или сами готовятся. Все, что при бомбардированіи было разрушено, теперь опять совершенно поправили. Теперь опять бастіоны, какъ были прежде, правда, у насъ выбыло въ 9 дней тысячъ 9 изъ строя, однхъ ампутацій мы сдлали съ 27 марта по 21 апрля — до 500, но и непріятелю досталось порядочно. Безполезная рзня эта уже, я думаю, не мн одному надола, бьютъ другъ друга, ничего ровно не выигрывая,— все остается, какъ было, они не ршаются на штурмъ, мы не можемъ ихъ прогнать. И такъ все идетъ безъ конца, трудно ршить, чмъ все окончится, теперь мы стоимъ ровно.
Будь же здорова и ради Бога не длай ничего, что теб можетъ повредить. Теперь у васъ самое скверное время въ Петербург,— ледъ Ладожскій идетъ. Береги дтей также. Прощай, моя несравненная душка, не грусти и не думай. Господь съ тобой. Благослови тебя Господь и дтей.
Письмо, можетъ быть, сегодня еще и не отправится, но я спшу его отправить на Сверную сторону.
Севастополь. 29 апрля.
Все тихо и спокойно. Вотъ уже 3-ій день, какъ выстрлы слышатся изрдка, и число раненыхъ, вмсто сотенъ въ сутки, ограничивается десятками. Только на Сверную сторону стрляютъ изъ непріятельскаго лагеря раскаленными ядрами изъ ланкастеровскихъ пушекъ. Что значитъ эта тишина? Богъ знаетъ, врно, передъ грозой. Непріятель строитъ одну батарею за другой и посл послдней бомбардировки значительно приблизился. Одна новая батарея сооружается противъ 4-го, одна противъ 3-го бастіона. По Театральной площади (на конц Екатерининской улицы) уже нельзя ходить, летаютъ ядра, и потомъ тамъ проводятъ траншею, и войска отправляются къ 4-му бастіону уже не по прежней дорог. Говорятъ о предстоящей намъ снова усиленной бомбардировк. Между тмъ городъ наполненъ нашими войсками, полки бивакируютъ на улицахъ, и слава еще Богу, что имъ мало вредятъ бомбы, куда ихъ днутъ во время бомбардированія, не знаю, а если они останутся, какъ теперь, на открытыхъ улицахъ, то безъ вреда не обойдется. Худые слухи носятся въ город, говорятъ, что Севастополь будетъ взятъ. Но что всего хуже — это раздоры и интриги, господствующіе между нашими военноначальниками,— это я заключаю изъ разговоровъ съ адъютантами. Сакенскіе ненавидятъ горчаковскихъ, другъ друга упрекаютъ въ пристрастіи. Видна такъ же и нершительность. Когда 20 или 21 числа наши ложементы передъ 5-мъ бастіономъ были взяты, посл того, какъ подлецы Угличскаго полка струсили и бжали изъ ложементовъ, оставивъ ихъ занять непріятелю, то непріятель, занявъ ихъ, мигомъ выстроилъ батарею, воспользовавшись нашими же работами, передъ носомъ 4-го бастіона. Хотли его выбить, но потомъ опять отдумали. Мы отстояли бомбардировку — правда,— но потерявъ выбывшими изъ строя тысячъ до 10 и допустивъ непріятеля ближе. Отъ раненыхъ безпрестанно слышишь жалобы на безпорядокъ. Когда солдатъ нашъ это говоритъ, такъ ужъ, врно, плохо. Время ли тутъ интриговать, спорить и разсуждать о томъ, за что тотъ или другой получилъ награду, возставать другъ противъ друга, когда нужно единодушіе,— а его нтъ, я это вижу ясно. Это ли любовь къ родин, это ли настоящая воинская честь? Сердце замираетъ, когда видишь передъ глазами, въ какихъ рукахъ судьба войны, когда покороче ознакомишься съ лицами, стоящими въ чел. Они, не стыдясь, не скрывая передъ подчиненными, ругаютъ другъ друга дураками. Неужели Богъ прогнвался такъ на нашу матушку родную Русь. Хорошо говорить самому себ: ‘молчи, это — не твое дло’, да нельзя, не молчится, особливо, когда говоришь съ женою, такъ и во всемъ. Такъ и съ бдными ранеными, когда за мсяцъ почти до бомбардировки я просилъ, кричалъ, писалъ докладныя записки главнокомандующему (князю Горчакову), что нужно вывезти раненыхъ изъ города, нужно устроить палатки вн города, перевезти ихъ туда,— такъ все было ни да, ни нтъ., То средствъ къ транспорту нтъ, то палатокъ нтъ, а какъ приспичило, пришла бомбардировка, показался антоновъ огонь отъ скученія въ казармахъ, такъ давай спшить и длать, какъ ни попало, что же, вчера перевезли разомъ 400, свалили въ солдатскія палатки, гд едва сидть можно, свалили людей безъ рукъ, безъ ногъ, съ свжими ранами на землю, на одни скверные тюфячишки. Сегодня дождь цлый день, что съ ними стало? Богъ знаетъ. Завтра поду на ту сторону, такъ увижу, когда полковой командиръ обдъ даетъ, такъ онъ уметъ изъ этихъ же палатокъ залу устраивать, а для раненыхъ этого не нужно, лежи по 4 человка безногихъ въ солдатской палатк. А когда начнутъ умирать, такъ врачи виноваты, почему смертность большая, — ну, такъ лги, не робй. Не хочу видть моими глазами безславія моей родины, не хочу видть Севастополь взятымъ, не хочу слышать, что его можно взять, когда вокругъ его и въ немъ стоитъ слишкомъ 100,000 войска,— уду, хоть и досадно. Доложи великой княгин, что я не привыкъ длать что бы то ни было только для вида, а при такихъ обстоятельствахъ существеннаго ничего не сдлаешь. Ея высочество общаетъ врачамъ содержаніе, какое они пожелаютъ, лишь бы остались, но пріхавшіе со мною говорятъ, что они пріхали не для денегъ, и предвидятъ, что безъ меня ихъ скрутятъ по ногамъ и рукамъ, здсь недостаточно имть только добрую волю или ревность, нужно еще плясать по одной дудк. Богъ съ ними и съ наградами, если бы я добивался до Станислава, то могъ бы его получить и сидя дома, какъ другіе, меня здсь представилъ Сакенъ и къ Анн,— когда мн собственныя убжденія о достоинств и спокойствіе духа дороже. Я люблю Россію, люблю честь родины, а не чины, это врожденное, его изъ сердца не вырвешь и не передлаешь, а когда видишь передъ глазами, какъ мало длается для отчизны и собственно изъ одной любви къ ней и ея чести, такъ поневол хочешь лучше уйти отъ зла, чтобы не быть, по крайней мр, бездйственнымъ его свидтелемъ. Я знаю, что все это можно назвать одной непрактической фантазіей, что такъ боле прилично разсуждать въ молодости только, но я не виноватъ, что душа еще не состарилась. Ты знаешь, я никогда не былъ оптимистомъ и потому, можетъ быть, и теперь вижу вещи хуже, нежели какъ он въ самомъ дл, но нельзя не врить тому, что видишь и встрчаешь на каждомъ шагу, когда видишь предъ собою не русскихъ людей, единодушно согласившихся умереть или- отстоять, а какой-то хаосъ мнній и взглядовъ, изъ которыхъ только одно явствуетъ, что никто ничего не понимаетъ, и всякій подставляетъ ногу другому, моряки ненавидятъ сухопутныхъ, пшіе — конныхъ, эстляндцы — курляндцевъ, одинъ упрекаетъ другого въ ошибкахъ и въ глупости, и все оставляютъ на произволъ случая. Можетъ быть, то же длается и у нашихъ непріятелей,— дай-то Богъ! Они то же колеблются: то сдлаютъ демонстрацію на Чургунъ, то высылаютъ корабли на нсколько дней куда-то, чтобы опять воротиться, но все-таки они идутъ впередъ и приближаются, это-то и скверно. Настоящая тишина не предъ добромъ, и если посл слдующаго бомбардированія они еще подвинутся, то Богъ знаетъ, что будетъ. Впрочемъ, ненужно терять надежды. Русскій Богъ великъ,— да, но и русскіе подлецы — велики. Право, если взглянуть на эту смсь нашей посредственности, безталантства, односторонности и низости, то поневол, какъ ни велика надежда на Бога, начинаешь опасаться за участь Севастополя, и, слдовательно, цлаго Крыма. Одного только нужно молить, чтобы такая же безтолочь существовала и у непріятеля.
Къ подобнымъ же экземплярамъ принадлежитъ и Геццевичъ, котораго ты должна во что бы то ни стало преслдовать письменно. Этотъ п……ъ-полякъ самъ вызвался отвезти мое письмо и отдать его даже лично теб,я запечаталъ въ немъ письма Зейдлица и къ Зейдлицу, полагаясь, что онъ врне доставитъ, чмъ фельдъегерь, а этотъ с….ъ до сихъ поръ и глазъ не кажетъ. Узнай въ Петербург непремнно, гд онъ находится, напиши ему самое грубое письмо отъ моего имени, я его въ дверь не пущу. Узнать же о немъ можно у Карелля и при двор великой княгини. Онъ свитскій генералъ и, какъ говорятъ, я узналъ это посл, взяточникъ немилосердный. Но письмо мое не взятка, его нужно вытащить непремнно и сдлать то, что я тамъ написалъ,.— дать прочесть въ Обществ врачей Здекауеру.
Я теперь только одного молю: если не удастся быть свидтелемъ нашего торжества, то дай только Богъ убраться, не бывши свидтелемъ нашего позора, и ухать изъ Севастополя прежде его совершенной гибели.
Вино, блье, кофейникъ и сигары я, наконецъ, получилъ третьяго дня, т. е. 25 апрля.
Погода до сихъ поръ, цлыя дв недли, стояла превосходная, какъ у насъ въ самые лучшіе лтніе дни, со вчерашняго дня пошелъ дождь, и мои больные, которые третьяго дня отправились на Сверную-сторону, врно, лежатъ теперь, или лучше — плаваютъ въ грязи на своихъ матрацахъ. Я сейчасъ ду смотрть ихъ.
Пріхалъ и видлъ, что они лежатъ въ грязи, какъ свиньи, съ отрзанными ногами. Я, разумется, объ этомъ сейчасъ же доношу главнокомандующему,— а тамъ злись на меня, кто какъ хочетъ, я плюю на все. О, какъ, будутъ рады многія начальства здсь,— которыхъ я также бомбардирую, какъ бомбардируютъ Севастополь,— когда я уду. Я знаю, что многіе этого только и желаютъ. Это знаютъ и прикомандированные ко мн врачи, знаютъ, что ихъ задятъ безъ меня, и поэтому, несмотря на вс увщанія и общанія, хотятъ за мною бжать безъ оглядки. Достанется и сестрамъ, уже и теперь главные доктора и комиссары распускаютъ слухи, что прежде безъ сестеръ, съ одними фельдшерами, шло лучше. Я думаю, дйствительно для нихъ шло лучше, я учредилъ хозяекъ изъ сестеръ, у которыхъ теперь въ рукахъ водка, вино, чай и вс пожертвованныя вещи,— это комиссарамъ не по зубамъ, и потому прежде шло лучше. Когда ампутированныхъ, перевезли и свалили на землю въ солдатскія простыя палатки, я сказалъ, что они при первой непогод будутъ валяться въ грязи. Общали, что этого не будетъ, сегодня я пріхалъ самъ и таскался по колно въ грязи, нашелъ всхъ промокнувшими, пишу сейчасъ же объ этомъ начальнику штаба, и вотъ опять это будетъ не по зубамъ. Нужно, чтобы было непремнно все въ отличномъ порядк — на бумаг, а если нтъ, такъ нужно молчать. А мн для чего молчать,— я вольный казакъ. Хотятъ на меня скалить зубы и за спиной ругаться, пусть ихъ длаютъ, а я все-таки худого хорошимъ не назову. Но все иметъ свои предлы, если ужъ и одинъ главнокомандующій не вытерплъ, а смнился, если полки смняются, то нужно и насъ смнить. Врачи, пріхавшіе со мной, поработали довольно. Они вс переболли, многіе на моихъ глазахъ перемерли, нельзя отъ нихъ и требовать, чтобы они не желали перемны. Сохраничевъ умеръ, Джюльяни умеръ, Каде — умиралъ, но какимъ-то уже чудомъ ожилъ, Петровъ лишился ногъ, Дмитріевъ отъ тифа сдлался меланхоликомъ, у всхъ былъ тифъ въ большей или меньшей степени, я самъ прохворалъ 4 недли. Будетъ. Да хоть шло бы все это впрокъ, можно бы уже было жертвовать, а то, хоть изъ кожи лзь, все тоже, пока громъ не грянетъ, мужикъ не перекрестится, и русскій все остается уменъ заднимъ умомъ. Хоть охрипни крича, никто не слушаетъ, а какъ придетъ въ гузно узломъ, такъ тогда опомнимся, да ужъ поздно. Прощай, моя душка, благодари Бога, что ты женщина. Поцлуй и благослови дтей. Господь съ тобой, будь здорова, на дачу перезжай только поправившись, не прежде.
30 апрля, утро.
Дла покуда все немного еще. На двор 3-й день дождь. Севастопольская глина превратилась по обыкновенію въ клейкую тягучую грязь, которая липнетъ къ сапогамъ и длаетъ ихъ тяжелыми, какъ пудовыя гири. Можно себ представить, что длается въ траншеяхъ, вырытыхъ также на глинистой почв, и въ больничномъ лагер, гд раненые лежатъ теперь въ простыхъ солдатскихъ палаткахъ, по-четверо въ каждой, безъ ногъ, безъ рукъ, на матрацахъ холстинныхъ, набитыхъ лыкомъ, и лекаря перевязываютъ, стоя по колна въ грязи. Вотъ улучшеніе, на которое мы надялись отъ прибытія южной арміи Горчакова. Госпитальныхъ палатокъ, суконныхъ, крытыхъ парусиной, въ которыхъ уставляется по 30—40 коекъ, какъ это сдлали морскіе (заботящіеся боле о своихъ) для своихъ, вовсе нтъ, есть десятокъ какихъ-то изорванныхъ,— взяли солдатскіе для раненыхъ, не обкопали ихъ канавами, не устроили въ нихъ нары. Я, раздосадованный, вчера, встртясь съ Коцебу, жаловался. Но этотъ маленькій человчекъ, напоминающій русскую пословицу — ‘у всякаго Ермишки есть свои интрижки’ — раззадорился, какъ можно найти въ его управленіи что-либо недостаточное, но я ему сказалъ наотрзъ чистымъ россійскимъ нарчіемъ: ‘Вы де, Павелъ Астафьевичъ, мене моего въ этомъ дл смыслите, и я вамъ говорю по-просту, что въ палаткахъ чистое свинство’. Онъ потомъ притворился, что будто меня не понялъ, что я говорю о солдатскихъ палаткахъ, а не о госпитальныхъ навсахъ,— въ ‘которыхъ больнымъ всегда лучше лтомъ лежать, нежели въ лазаретахъ, и въ которыя я самъ же предлагалъ и настаивалъ перенести больныхъ,— притворясь, онъ напустился на генерала Гевальдигера — польскую или малороссійскую шельму, генералъ Гевальдигеръ всю вину спустилъ на генералъ-штабъ-доктора, короче, какъ всегда, самъ чертъ не разберетъ, кто правъ, кто виноватъ. Такого рода увеселительныя исторійки повторяются здсь частенько и, разумется, весьма способствуютъ къ поддержанію ревностной службы для блага ближнихъ. Когда же посл всхъ этихъ продлокъ, посл вопіющихъ недостатковъ и пошлости администраціи, неминуемо откроется большая смертность между больными, то остаются виноватыми врачи, для чего они плохо лечили, изволь лечить людей, лежащихъ въ грязи, въ нужникахъ, безъ блья и безъ прислуги, но врачи дйствительно виноваты, что они, какъ пшки, не смютъ пикнуть, гнутся, подличаютъ и, предвидя грозу отъ разъясненія правды, молчатъ, скрываютъ и разыгрываютъ столба. Вчера же я получилъ и письмо отъ ея высочества, гд она предлагаетъ остаться мн или врачамъ для блага Общины и раненыхъ. Нтъ, если было трудно справляться, когда здсь была одна главная квартира, то. еще трудне стало теперь съ прибытіемъ южной арміи, съ ея главной квартирой, со всми интригами, интриганами и другими необходимыми принадлежностями, врачи это видятъ всякій день, и всякій изъ нихъ боле ни о чемъ не -думаетъ, какъ дать тягу вслдъ за мной. Страшитъ не работа, не труды,— рады стараться,— а эти укоренившіяся преграды что-либо сдлать полезное, преграды, которыя растутъ, какъ головы гидры: одну отрубишь, другая выставится. Поблагодари ея императорское высочество за ея хорошее обо мн мнніе, но быть мертвой буквой Я не могу, у меня и такъ много недруговъ, наживать еще больше хотя и не страшусь, но безъ всякой пользы для другихъ и себя не желаю. Хотя и носятся различные слухи о возможности пасть или устоять Севастополю, одни твердо уврены, что онъ не можетъ пасть, когда есть у него подъ бокомъ 120-тысячная армія, другіе говорятъ, что онъ въ большой опасности и не устоитъ, но то врно, что скоро дло не ршится. Нашла коса на камень, пошлостей и подлостей, врно, поровну на обихъ сторонахъ,— у кого больше, тотъ и проиграетъ или, можетъ быть, тотъ и выиграетъ, но намъ не дождаться. Да и около Петербурга не совсмъ спокойно, это меня тоже заставляетъ ухать. Поблагодари еще разъ и выскажи всю правду ея высочеству такъ же, какъ и я скажу ее всякому, кому о томъ вдать надлежитъ.
Прощай еще разъ, моя несравненная душка, а у Геццевича — п…..а вытащи письмо хоть зубами.
3 мая. Севастополь.
Все еще тихо. Погода великолпнйшая. Наши длали вчера 2 вылазки, но незначительныя, больше для того, чтобы узнать, что длается у непріятеля въ ложементахъ. Опять слухи стали надежне, опять говорятъ боле, что Севастополь не будетъ взятъ. Сверная сторона сильно укрплена. Да, если подумаешь, то, право, стыдно и сомнваться въ успх, имя здсь подъ руками 120-тысячную армію, еще, говорятъ, идетъ сюда милиція изъ сосднихъ губерній, но я теб уже писалъ, какъ здсь слухи неврны отъ господствующихъ интригъ и партій, не узнаешь, наврное, и того, что подъ носомъ длается, а еще мене того, что длается подъ землей, гд безпрестанно лопаются и непріятельскія и наши мины. Теперь проходятъ иногда цлыя недли безъ выстрла, и если стрляютъ, то все на Сверную сторону больше и то калеными ядрами, вроятно, направляя ихъ на корабли, куда, однако же, они не попадаютъ. Дло съ ранеными въ палаткахъ, о которомъ я теб писалъ, кончилось тмъ, что туда пріхалъ, по моей жалоб, самъ главнокомандующій и распекъ генералъ-штабъ-доктора и генерала Гевальдигера такъ, что генералъ-штабъ-докторъ чуть не упустилъ въ штаны и на вопросъ главнокомандующаго, сколько больныхъ въ Симферопол, растерялся, отвтивъ на удачу: ‘Теперь очень уменьшилось, ваше сіятельство, было 800, а въ настоящее время 400’.— ‘Какъ, 400 въ сутки?’ — спросилъ гнвно князь.— ‘Нтъ-съ, ваше сіятельство, въ недлю.’ — ‘Въ недлю!.. Однакожъ, это порядочно много.’ — Извините, ваше сіятельство, въ мсяцъ’.— ‘А, хорошо!’ — сказалъ удовольствованный-князь, садясь на лошадь. Я посмотрлъ и пожалъ плечами. Низкая ложь, безъ стыда, чтобы загладить гнвъ начальника, уменьшаетъ разомъ на цлыя сотни, въ глазахъ всхъ знающихъ и незнающихъ дло.
Какъ у насъ не хотятъ этого понять, что, покуда врачи будутъ находиться въ такой зависимости отъ военноначальниковъ, что трясутся отъ одной мысли прогнвать ихъ, до тхъ поръ ничего нельзя путнаго ждать, и если я принесъ пользу хоть какую-нибудь, то именно потому, что нахожусь въ независимомъ положеніи, но всякій разъ нахрапомъ, производя шумъ и брань, приносить эту пользу — не очень весело. Тутъ никто и не подумаетъ, что это длается для общей пользы, безъ всякихъ другихъ видовъ, думаютъ сейчасъ, что это личности. Потому что у насъ нигд другихъ причинъ нтъ, другихъ мотивовъ, кром личныхъ, не существуетъ. Это я зналъ и прежде, но теперь знаю это еще тверже.
Я понемногу собираюсь въ дорогу, съ пріятнымъ убжденіемъ, что Севастополь не будетъ взятъ, а если падетъ, то не отъ недостатка мужества, а отъ интригъ и личностей. Посмотримъ, что будетъ длаться на Балтійскомъ. Я не знаю, какъ можно отъ меня ожидать, чтобы я, пробывъ 6 мсяцевъ въ осажденномъ город, еще бы вздумалъ безъ нужды оставаться въ немъ тогда, какъ война, можетъ быть, такая же, будетъ свирпствовать около мстъ, гд находится мое семейство и гд я столько же могу быть полезнымъ, но съ большей пріятностью для себя, что буду находиться съ моими или вблизи моихъ. Какъ можно требовать отъ молодыхъ людей, которые были ежедневно свидтелями различныхъ козней, сплетней и прижимокъ, чтобы они произвольно подверглись всмъ слдствіямъ такого быта безъ защитника тогда, какъ на нихъ смотрятъ, какъ на пришлецовъ, и тогда, какъ они со мной до сихъ поръ пользовались полной независимостью отъ чиновническихъ притсненій властей. Ихъ можно принудить остаться, но что же изъ этого выйдетъ: ревность ихъ будетъ парализирована и ихъ забьютъ.
Когда я выду, я напишу теб и, чтобы избавиться (отъ) всхъ оффиціальныхъ и неоффиціальныхъ посщеній, лучше будетъ, если переду прямо на дачу. Только ты не спши, еще успешь и, ради Бога, перезжай здоровая.
Машу поздравь съ сыномъ. У Геццевича отыми письмо. Кланяйся всмъ знакомымъ. Цлуй и благослови дтей. Прощай, моя милая душка. Будь здорова.
Севастополь. 14 мая.
Я дожидаюсь только письма отъ великой княгини и отъ Пеликана, чтобы ухать, а то совсмъ уже собрался. Пеликанъ мн писалъ, что долженъ о моемъ отъзд (довести) до свднія министра и выше и просилъ дождаться отвта, отвтъ же отъ великой княгини нуженъ, чтобы ршить участь врачей, которые не хотятъ оставаться безъ меня. En attendent было здсь опять огромное побоище, и наша работа продолжалась 2 дня и 2 ночи. Было 2,000 раненыхъ и до 800 убитыхъ, французовъ, говорятъ, вдвое было ранеными и убитыми. Наши вздумали провести новую траншею отъ 5-го къ 6-му бастіону и задумали построить новыя батареи, французы сопротивлялись этому, было въ бою до 10,000 съ нашей и столько же съ ихъ стороны. Французская гвардія побжала, дрались штыками въ траншеяхъ и нсколько разъ выбивали изъ нихъ другъ друга въ ночь съ 10 на 11.
Въ первую ночь наши удержали траншею за собой, а на другой день оставили опять. Что теперь изъ этого будетъ, не знаю, и, вроятно, не дождусь конца. Я не спалъ 2 ночи и 2 дня и только сегодня выспавшись принялся за письмо. Письмо Пеликана отъ 26 апрля я получилъ третьяго дня и ожидаю на-дняхъ общаннаго имъ отвта. Коль скоро получу ршеніе, такъ тотчасъ же и поду. Грустно смотрть на Черное море, водой котораго я всякій день обливаюсь 2 раза, на немъ только и видишь, что французскіе и англійскіе корабли, наши лежатъ подъ водой и только 6 стоятъ еще на лицо съ 3 или 4 пароходами. Теперь здсь несосвтимая жара. Показывается опять холера, и есть до 100 больныхъ, она есть и въ непріятельскомъ лагер. Посл третьягодняшняго жаркаго дла опять все затихло и сегодня не слышно ни одного выстрла. Французы не позволяли убирать нашихъ убитыхъ въ траншеяхъ и своихъ не убирали, повидимому, цлыхъ 2 дня, несмотря на то, что съ нашей стороны выкидывали 3 раза парламентерскій флагъ, они свой не поднимали, и потому съ убитыми лежали цлые 2 дня нкоторые изъ нашихъ раненыхъ безъ воды и неперевязанные. Это длали, вроятно, для того, чтобы убрать втихомолку своихъ убитыхъ и тмъ показать, что у нихъ меньше убыли, чмъ у насъ. Раненые, лежавшіе цлые 2 дня, разсказываютъ, что непріятель возился цлую ночь, сбирая своихъ. Одинъ солдатъ, нашъ раненый, разсказывалъ, что онъ просилъ у одного француза напиться, показывая ему рукою на небо, но онъ въ отвтъ ему плюнулъ. Какой-то другой раненый, англичанинъ, лежавшій возл него, сжалился надъ нимъ, давъ ему воды изъ манерки и галету. Наши дрались въ этотъ разъ славно, забгали и на непріятельскую батарею. Горчаковъ благодарилъ ихъ на другой день, сказавъ: ‘Вотъ видите, ребята, у васъ не могли отнять французы и г….ую траншею, что же говорить о город.’ Ты не повришь, какъ мн здсь надоло смотрть и слушать вс военныя интриги, не нужно быть большимъ стратегикомъ, чтобы понимать, какія длаются здсь глупости и пошлости, и видть, изъ какихъ ничтожныхъ людей состоятъ штабы, самые дльные изъ военныхъ не скрываютъ грубыя ошибки, нершительность и безсмыслицу, господствующую здсь въ военныхъ дйствіяхъ. Многіе даже желаютъ уже Меньшикова назадъ. Если намъ Богъ не поможетъ, то намъ не на кого надяться и надобно по-добру да по-здорову убираться. Въ Петербург, врно, не имютъ настоящаго понятія о положеніи длъ здсь и, какъ обыкновенно, не знаютъ хорошо личностей. Куда-нибудь ухать въ глушь, не слышать и не видть ничего, кром окружающаго, теперь самое лучшее. Если прислушаешься, то голова идетъ кругомъ отъ всхъ глупостей и безразсудностей, которыя узнаешь. Сего же дня подаю записку Горчакову объ отправленіи меня и другихъ врачей, пріхавшихъ со мной, въ С.-Петербургъ. Итакъ, если ты не получишь другого письма посл этого, то это будетъ значить, что я въ дорог. Если же встртится какое-нибудь неожиданное препятствіе, то я тотчасъ же тебя увдомлю.
Прощай, моя милая душка, до свиданья. Цлуй и благослови дтей нашихъ. Прощай еще разъ.
17 мая.
Я собираюсь въ дорогу, но еще пробуду съ недлю здсь. Керчь занятъ французами. Главная квартира выступаетъ завтра изъ Севастополя, куда — Богъ знаетъ. Спшу окончить. Прощай.
(Августъ — Декабрь 1855.)
31 августа. Симферополь.
Я сюда пріхалъ три дня тому назадъ и остаюсь еще, вроятно, до завтра. Одинъ актъ трагедіи кончился, начинается другой, который будетъ, врно, не такъ продолжителенъ, а тамъ — третій. Вроятно, еще до зимы будетъ оконченъ и второй актъ. Объ себ ничего не говорю, можно ли при такихъ событіяхъ говорить о себ. Гд я буду, не знаю, останусь ли на Сверной сторон при главной квартир, или буду сидть въ Симферопол, или на Бельбек,— ничего не знаю, все ршится по прізд въ главную квартиру. Сегодня я не расположенъ боле писать. Посл, Богъ дастъ, если буду живъ и здоровъ, все напишу, что увижу, и по свидтельству очевидцевъ. Прощай, мой неоцненный другъ, благослови васъ Богъ, благослови и поцлуй дтей и Машу. Сегодня обдалъ у Сухарева. Сестра Красильникова не такъ здорова и не переноситъ климата хорошо.
8 сентября. Бельбекская долина.
Около недли я поселился въ татарской сакл, около 1 версты отъ госпитальныхъ палатокъ, раскинутыхъ въ долин между Бельбекскими возвышеніями, на берегу рки Бельбека, въ 6 верстахъ отъ Севастополя. Мы окружены со всхъ сторонъ горами, виноградниками безъ винограда (истребленнаго уже давно солдатами) и пирамидальными тополями. Сыро и, по временамъ, порядочно холодно, клейкая и склизкая грязь едва позволяетъ передвигать ноги, вода въ рченк Бельбекъ также сущая грязь, но когда проглядываетъ солнце, то все поправляется. Больные, большею частью раненые посл послдняго штурма, лежатъ въ солдатскихъ палаткахъ и госпитальныхъ навсахъ, большей частью безъ коекъ, на матрацахъ, постланныхъ на земл, по вечерамъ и въ сырую погоду въ солдатскихъ простыхъ палаткахъ лежащимъ на земл было невыносимо холодно, одялъ недоставало, полушубки еще не розданы, я не зналъ, какъ поправить дло, и пошелъ боле по инстинкту, нежели съ намреніемъ, заглянуть въ цейхгаузъ, къ моему удивленію я нашелъ тамъ еще нсколько сложенныхъ палатокъ и неразвязанныхъ тюковъ, оказалось, что было еще 4о0 одялъ, которыя добродтельное комиссаріатство госпиталя не распаковало, остерегаясь излишней отчетности. Теперь почти вс больные прикрыты двойными палатками и всмъ розданы одяла. Блье еще у многихъ грязно, и я сдлалъ замчаніе г-ж Стаховичъ, что она плохо смотрла и не настаивала, чтобы сестры, перевязывавшія больныхъ, боле заботились о бль, у нихъ есть еще 2000 рубахъ, да въ госпитал 1600, а больныхъ было до 2000. Оказывается, и аптека, находящаяся въ рукахъ сестеръ, не въ порядк. Сестеръ теперь много относительно къ числу больныхъ, а порядку меньше. Стаховичъ оправдывается тмъ, что она нсколько разъ требовала отъ госпитальнаго начальства, чтобы оно выдало блье и пр., но ея не слушали, я ей говорилъ на это, что ея долгъ тотчасъ же донести по команд и требовать до тхъ поръ, пока удовлетворятъ. Какое ей дло, что на нее за это озлятся, разв она за тмъ здсь, чтобы снискивать популярность между комиссаріатскими и штабными чиновниками? Но не долго можно будетъ здсь оставаться, боле мсяца госпиталь не можетъ простоять, и въ сакляхъ, гд размщены раненые офицеры (генералъ Хрулевъ, Ренненкампфъ) и гд мы помщаемся, печей нтъ, нтъ потолковъ, нтъ и пола, и оконъ настоящихъ нтъ, такъ что, если саклю можно назвать еще домомъ, то потому только, что есть стны и кровля. Вообще, наступаетъ самое плохое время. Распоряженій еще ршительно, какъ и всегда, никакихъ нтъ. Главная квартира перезжаетъ въ Бахчисарай, а госпитальные шатры остаются еще въ двухъ мстахъ: въ 4 и 6 верстахъ отъ Сверной стороны Севастополя, больныхъ, однако же, перевозятъ ежедневно, и въ Симферопол, когда я былъ тамъ, накопилось уже до 13000, съ транспортомъ теперь начнутся прежнія бдствія. Хорошо еще, если успютъ до октября мсяца всхъ вывезти, пользуясь (тмъ, что) теперь тишина и спокойствіе господствуютъ около Севастополя. Нужно бы было сдлать воззваніе, чтобы вся Россія присылала войлоки, рогожи, одяла, блье и полушубки для транспортирующихся раненыхъ, сна здсь и теперь уже почти нтъ, соломы и подавно, придется ихъ класть такъ же, какъ прошлаго года, на голыя телги, которыя теперь прикрываются рогожами, Віельгорскій употребилъ уже боле 6000 р. сер. на покупку этихъ рогожъ, которыхъ здсь трудно найти, но это служило боле къ защит отъ солнечнаго зноя, нежели отъ осенняго холода. Нужны войлоки, не худо бы было имть и суконныя шапки съ ушами въ запас, для головы: солдатскія фуражки не грютъ и легко сваливаются. На этихъ дняхъ я видлъ дв знаменитыя развалины: Севастополь и Горчакова. Бухта раздляетъ одну отъ другой. Долго смотрлъ я съ Свернаго укрпленія и съ верху батареи 4 No и простыми глазами и въ трубу на Малаховъ курганъ, на Корабельную, на Николаевскія казармы, на Павловскій мысокъ, на Дворянское собраніе и на мое пепелище. На курган замтилъ только редуты безъ людей и безъ движенія, на Корабельной видлъ пустыя улицы между обгорвшими домами, Николаевскія казармы внутри обгорли, но снаружи цлы и не взорваны, на Николаевской площади стоятъ уже непріятельскія мортиры, изъ которыхъ пускаются иногда на Сверную сторону бомбы, около казармъ и на Графской площади разъзжаютъ и прохаживаются безбоязненно красные штаны, на Павловскомъ мыск вмсто укрпленія виднются 2 огромныя кучи камня и песку, оставшихся посл нашего взрыва. Отъ Дворянскаго собранія, гд я столько времени жилъ и дйствовалъ, остались только стны и нсколько колоннъ. Въ домикъ, напротивъ артиллерійской бухты, гд я квартировалъ, вскор посл моего отъзда, влетла бомба и отбила весь уголъ, гд стояла моя кровать, пронизавъ его насквозь сверху до низу. Исключая Графскую площадь и Николаевскія казармы, въ город между обгорвшими домами не замтно никакого движенія. И съ нашей стороны и съ непріятельской возводятся новыя батареи, изъ бухты торчатъ мачты вновь затопленныхъ кораблей. Матросы еще иногда шныряютъ на шлюпкахъ вдоль нашего берега около затопленныхъ пароходовъ. Но почти вс убждены, что Сверная сторона не будетъ долго держаться, и бухта будетъ въ рукахъ непріятеля, Сверная сторона будетъ подъ перекрестнымъ огнемъ батарей и флота, почти вс войска выведены, оставлены только нсколько для работъ и матросы въ батареяхъ.
Посмотрвъ на Севастополь, я отправился посмотрть и на Горчакова и нашелъ его къ моему удивленію одного, безъ Коцебу, но вскор это необыкновенное явленіе объяснилось: Коцебу въ этотъ день ухалъ къ своей жен, которая недавно прибыла на Бельбекъ. Вмст съ разрушеніемъ Севастополя произошли измненія и въ наружномъ вид генія отступленія. Шапка, которая прежде надвалась имъ на затылокъ, теперь надвается почти на самый носъ, такъ что можно различить только одну нижнюю часть лица, очки и усы покоятся подъ тнью безконечно длиннаго козырька. ‘Un quart d’heure de conversation’ продолжался около часа, состоялъ изъ отрывковъ и кончился дежурнымъ генераломъ. Отобдавъ у Горчакова, я долженъ былъ обратиться къ землянк этого представителя врачебной науки при штаб, который встртилъ меня твердо выученнымъ наизусть отчетомъ о состояніи госпитальной части. Я безъ обиняковъ показалъ, что ничему не врю, и хотлъ уже уйти, какъ вдругъ дверцы землянки распахнулись, и блая фуражка съ огромнымъ козырькомъ, надвинутая на носъ, быстро влетла, бормоча съ непостижимой скоростью: ‘Какой дуракъ писалъ у васъ эту бумагу? Гд 2-й баталіонъ 10-й дивизіи? А?’ — ‘Это ошибка, ваше сіятельство’, сказалъ дежурный генералъ, вскочивъ со стула и вытянувъ руки по швамъ. ‘То-то — ошибка, тутъ все ошибки. Дайте переписать’.— ‘Извините, ваше сіятельство, кром этой ошибки другихъ нтъ’.— ‘Да почемъ же вы знаете, что нтъ?’ — Трудно было отвчать на это положительно, и блая фуражка съ длиннымъ козырькомъ такъ же поспшно выскочила изъ дверей, какъ и вскочила. Не добившись толку, гд будутъ госпитали въ позднюю осень, будутъ ли и когда будутъ готовы бараки, заказанные въ Николаев, я отправился уже поздно вечеромъ домой съ общаніемъ, что получу списокъ всхъ врачей, употребляемыхъ въ госпиталяхъ, при транспортахъ и т. п. по приказанію Горчакова, но до сихъ поръ его еще не получилъ. Что будетъ — увидимъ, покуда ничего боле не остается, какъ довольствоваться плохимъ настоящимъ и удивляться прошедшему.
Третьяго дня пріхала сюда г-жа Хитрово изъ Одессы, и мн кажется, что она благодтельно подйствуетъ на будущую судьбу Общины. Я ей изложилъ мои взгляды, просилъ ее смотрть на Общину не просто, какъ на одно собраніе сидлокъ, но видть въ ней будущую нравственную контроль нашей хромой госпитальной администраціи и съ этой цлью вникнуть въ внутреннія дла Общины и въ характеръ лицъ, ее составляющихъ. Мн понравилось, что она при мн же остановила одну сестру, которая, привыкши называть свою начальницу превосходительствомъ, обратилась и къ ней съ этимъ же титуломъ. ‘Я не превосходительство, а такая же сестра, какъ и вы’, отвчала Хитрово. Ожидаю съ нетерпніемъ отъ нея, что она хорошо разузнаетъ, и надюсь, что съ ней можно будетъ положить прочную основу Общин.
Что теб сказать про мое житье? Я ршился здсь жить не раздваясь, не снимаю платье ни днемъ, ни ночью,— это гораздо спокойне, и удивляюсь, какъ могли наши защитники Малахова кургана попасться раздтые, въ однхъ рубашкахъ и босикомъ въ руки непріятеля. Со мной этого не можетъ случиться, если непріятель насъ обойдетъ на Бельбек. Сегодня покупаю лошадь, по здшней грязи нтъ возможности ходить пшкомъ. Прощай, моя душка, Господь храни тебя и дтей. Будь здорова и терплива, не унывай, молись, цлуй и благослови дтей. Еще разъ прощай, моя неоцненная.
Бахчисарай. 17 сентября.
Я теб опять ничего не нишу положительнаго, моя душка, гд я буду и долго ли на одномъ мст. Вчера на Бельбек, сегодня въ Бахчисара, завтра въ Симферопол, куда писать и адресовать письма, сказать не могу. Пиши въ Главный штабъ. Живу то въ сакл, то въ палатк, то въ комнат. зжу верхомъ и для того купилъ себ лошаденку, именуемую Чертенкомъ, которая мастерски виляетъ иноходью, такъ что не устанешь. Отъ тебя получилъ два письма и оба вмст. Погода здсь стоитъ чудная, на двор лучше, чмъ въ комнат. Здсь покуда все тихо. Сверную сторону бомбардируютъ, но пока не сильно, раненыхъ не боле 4 — 5 въ день: безпрестанныя передвиженія войскъ и главная квартира теперь въ Бахчисара.
О квартир контрактъ должна заключить контора госпиталя. Но о комиссаріатскихъ прогонахъ поручи кому-нибудь подльне и поважне сдлать справку: дйствительно ли прошлаго 1854 г. 25—26 октября отпущено изъ комиссаріата въ Военно-Медицинскій департаментъ для выдачи мн двойныхъ прогоновъ до Севастополя только 600 руб. серебромъ. Если такъ, то почему же въ ныншнемъ году 1318 руб.? Сначала нужно узнать положительно, комиссаріатъ ли у меня оттянулъ или военно-медицинскій департаментъ? Я посылаю къ теб 2 бланкета за моею подписью, одинъ для написанія рапорта генералу кригсъ-комиссару, или отношенія въ самый Комиссаріатъ, или же въ департаментъ о выдач мн недоданныхъ двойныхъ прогоновъ въ 1854 г., для этого попроси распорядиться или Вас. Мих. 19) или же Михельсона. Бумагу написать просто, лишь бы узнали, гд сдлано воровство, сдлавъ сначала справку въ Комиссаріат. Второй бланкетъ для Сарторіи. Напиши хоть сама: Въ Конф. Имп. Мед. Хир. Акад. отъ академика Пирогова. Прошу выдать столько г. Сарторіи изъ суммы, назначенной для изданія анатомическихъ таблицъ.
Вино я получилъ. Обермиллеръ въ Николаев и писалъ мн недавно. Великіе князья остаются тамъ, можетъ быть весь октябрь, и займутся укрпленіемъ. Пора бы! Государь въ Николаев.
Прощай, моя душка, Господь благослови тебя и дтей. Будь здорова и спокойна.
22 сентября. Симферополь.
Я пріхалъ сюда уже около недли и еще здсь останусь, вроятно, нсколько недль, потому что теперь сюда направлены вс больные и раненые, вс госпитали, исключая Бахчисарая и Бельбека, уничтожены, и въ Симферопол, въ городк, гд 12,000 жителей, теперь 13,000 больныхъ и изъ нихъ 7,000 раненыхъ. Ты, моя душка, а думаю, можешь одно письмо написать сюда въ Симферополь, впрочемъ, Богъ знаетъ, теперь съ часъ на часъ ждутъ вс, что мы оставимъ Крымъ и не будемъ въ немъ держаться, непріятель ведетъ новую дорогу изъ Байдарской долины къ Бахчисараю. Горчаковъ сидитъ въ 8 верстахъ отъ Бахчисарая, въ Ортокаралес, а Сакенъ стоитъ на Мекензіевой гор. Сверную сторону продолжаютъ бомбардировать и довольно сильно, когда я былъ тамъ, то едва прошелъ нсколько шаговъ отъ Свернаго укрпленія къ Константиновской батаре, какъ упало съ десятокъ бомбъ, но вреда он вообще причиняютъ мало, загорлся одинъ магазинъ съ мукой и горлъ цлую недлю. Убиваютъ или ранятъ бомбами ежедневно человка 4, не боле, да и весь гарнизонъ нашъ на Сверной сторон состоитъ изъ 2,000 моряковъ да милиціи, непріятель не налегаетъ крпко, да и мы тамъ держаться въ случа сильнаго напора не будемъ, безпрестанныя неудачи: недавно французы, высадившись снова въ Евпаторіи, заняли Саки, прогнали наши кавалерійскіе аванпосты и захватили 6 пушекъ, по разсказамъ раненыхъ, они преслдовали нашихъ 10 и боле верстъ, теперь непріятель со стороны Евпаторіи въ 40, а со стороны южной такъ же не боле, какъ въ 40 верстахъ, отъ Симферополя: а въ Симферопол вс наши провіантскіе склады, заготовленные на всю зиму, отъ Евпаторіи до Симферополя — гладкое мсто, степь, а съ южной стороны — гористо, потомъ они ведутъ новую дорогу и, говорятъ, быстро подвигаются впередъ. Горчаковъ, какъ кажется, окончательно растерялся и двигаетъ войска безпрестанно съ мста на мсто, какъ шашки, то сюда то туда, утомляетъ и поселяетъ недовріе. Духъ въ арміи упалъ, никто не вритъ, посл столькихъ ошибокъ и неудачъ довріе исчезло. Въ теченіи 6 недль, врно, будетъ что-нибудь ршительное, непріятель хочетъ, какъ кажется, ударить съ двухъ сторонъ (съ Евпаторіи и съ Байдарской долины) на Бахчисарай и Симферополь и такимъ образомъ овладть не только Сверной стороной Севастополя (о которой теперь уже и мало заботятся), но и Крымомъ. Я бы совтовалъ Горчакову поскоре отступить,— онъ на это мастеръ,— за Перекопъ и оттуда уже вести войну. Въ Крыму онъ запутается и его окружатъ или отржутъ непремнно. Погода здсь стоитъ превосходная, на двор жарко. Я, живши въ палатк и въ сакл, здсь перехалъ въ комнату, и каждый день приходится осмотрть до 800 и до 1000 раненыхъ, разсянныхъ по городу въ 50 различныхъ домахъ. Ея высочеству великой княгин я по послдней почт послалъ подробное донесеніе объ Общин, дла которой разбиралъ съ Кат. Ал. Хитрово, пріхавшей сюда по порученію великой княгини изъ Одессы, оказалось яснымъ то, о чемъ я прежде только догадывался, вс несогласія и интриги въ Общин происходятъ не отъ кого боле, какъ отъ начальницы, она, видя теперь грозу, подниметъ небо и землю и будетъ черезъ своихъ клевретовъ дйствовать на великую княгиню, но я ей все высказалъ, что узналъ, и твердо увренъ, что для блага Общины нужна другая начальница.
Кром госпиталей и Общины, меня занимаютъ теперь особливо транспорты, которые отходятъ отсюда почти ежедневно, если бы ты знала, что тутъ длается, если бы ты услышала вс разсказы о злоупотребленіяхъ и грабежахъ, производимыхъ транспортными начальниками, такъ у тебя волосы бы встали дыбомъ. Государь встртилъ одинъ такой транспортъ около Кременчуга и нашелъ, что недостаточно одного полушубка на 3-хъ больныхъ, а если бы онъ зналъ, что въ другихъ транспортахъ, кром изорванной и истертой шинели, ничего не дается для прикрытія даже трудныхъ больныхъ, чтобы онъ сказалъ тогда? Цлые милліоны стоитъ эта перевозка больныхъ и, несмотря на то, она въ самомъ жалкомъ первобытномъ состояніи, уже не говоря объ удобствахъ, больные не снабжены даже порядочной водой на дорогу, они мучаются отъ жажды и потомъ на какой-нибудь станціи бросаются съ жадностью на колодцы, наполненные соленой водой,— другихъ нтъ между Перекопомъ и Симферополемъ, дрожатъ отъ холода, останавливаясь ночевать въ холодныя ночи подъ открытымъ небомъ, въ телгахъ. Я послалъ въ первый разъ 4-хъ сестеръ съ транспортомъ и поручилъ одной изъ нихъ, къ которой я боле имю довріе,— Бакуниной,— осмотрть все на этапахъ и передать мн свои замчанія.
Очень кстати было сдлано, что со мной отправилось нсколько врачей, имъ хотя и не предстоятъ такіе труды, какіе были при осад, но множество другихъ въ другомъ род, здсь приходится на одного врача по 180 и по 200 больныхъ перевязочныхъ, если бы положить самое меньшее 5 минутъ на перевязку каждаго (когда у Маши палецъ боллъ, то перевязка продолжалась боле четверти часа, а я кладу 5 минутъ на перевязку отрзанной ноги или руки), то нтъ физической возможности, чтобы онъ осмотрлъ всхъ, между тмъ въ Крыму теперь слишкомъ 400 военныхъ и гражданскихъ врачей, а больныхъ всего около 20,000, слдовательно, приходилось бы только по 50 больныхъ на каждаго врача, если бы дятельность ихъ была распредлена равномрно,— вотъ образчикъ нашей распорядительности,— вотъ чего я добивался у правительства, чтобы оно обратило вниманіе на такіе вопіющіе недостатки, а про меня разгласили, что я хочу быть главнокомандующимъ!
Отъ тебя я получилъ послднее письмо отъ 29 августа и вмст съ другимъ отъ 25 августа, такъ что я ничего не знаю, что у васъ длается, но уповаю на Божью милость. Молю Бога, чтобы ты, моя душка, и дти были здоровы, это все, что я у Бога прошу. Я самъ,— слава Богу, покуда. Спшу на почту, посылаю отсюда съ курьерской. Кланяйся всмъ нашимъ, поцлуй Машу, благослови дтей. Прощай, моя несравненная. Храни тебя и дтей Господь.
29 сентября. Симферополь.
Послднее твое письмо, моя душка, я получилъ отъ 9 сентября, иначе и быть не можетъ, оно ходитъ изъ одного мста въ другое, пока дойдетъ до меня. Я покуда все еще въ Симферопол, гд число больныхъ — 12000 — все еще не убавляется. Мой штабъ разсялся по всему городу, пятеро, однако же, живутъ въ одной квартир со мной. Время здсь стоитъ превосходное: тепло и жарко, какъ въ Петербург въ іюл. Ты не повришь, какое я всякій день съдаю количество винограда, фунтовъ по 5, и, несмотря на то, не замчаю дйствія невской воды, обливаюсь всякій день холодной водой въ татарской бан, живу въ маленькой комнат окнами въ садъ, цлое утро до 4 часовъ занятъ, а вечеромъ постоянно въ дамскомъ обществ: всякій день ко мн является Екатерина Алекс. Хитрово, посланная сюда великой княгиней изъ Одессы по дламъ Общины, съ нею я изучилъ въ это время такъ вс характеры Общины по собраннымъ ею свдніямъ, что знаю всхъ сестеръ наизусть, вс сплетки, взгляды и интриги, не худо, если бы великая княгиня поскоре разршила отправить сестеръ въ транспорты съ больными, тогда бы Стаховичъ ухала вмст со своею партіей, и можно бы было дйствовать безъ шума. Покуда въ вид опыта я поручаю начальство въ Симферопол вновь прибывшей Карцевой. Я совершенно съ тобой [согласенъ, чтобы ты письма не разглашала, хотя нужно нкоторыя сообщить M-lle Раденъ, по твоему усмотрнію. Долго ли будетъ продолжаться военное бездйствіе Богъ знаетъ, непріятель (я, кажется, уже теб писалъ) ведетъ дорогу изъ Байдарской долины чрезъ ущелье, куда — еще неизвстно, кажется, и главнокомандующій сидитъ и караулитъ, что будетъ, Сверную сторону бомбардируютъ еще, запасы изъ нея вс вывезены, и потому, вроятно, ее скоро оставятъ. Государя ждали, было, сюда, но, говорятъ, Горчаковъ отсовтовалъ. Въ Одесс на рейд явились третьяго дня 80 кораблей. Въ теченіи мсяца должно ршиться, останется ли Крымъ за нами или нтъ, но, судя по видимому, наши дла плохи. Коль протянутся, такъ авось поправятся.
Получилъ отъ тебя 2 ящика изъ Москвы съ разбитою банкой пикулей и съ истертыми сигарами, но и за то спасибо. Вино уже я давно получилъ.
Теперь я занимаюсь транспортами больныхъ особливо, которые отсюда идутъ всякій день и скоро сдлаются отъ холода и дорогъ почти такъ же худыми, какъ и прошлаго года. Надобно бы заблаговременно распорядиться, о чемъ я уже Горчакову и писалъ, но отъ него покуда, какъ отъ козла: ни шерсти ни молока. У насъ стоитъ 4 лошади собственныхъ наготов, хотимъ купить еще пару верблюдовъ на случай бгства.
Что-то ты длаешь, моя душка, я только надюсь на Бога, на почту нечего надяться, и разсуждаю такъ: если хорошее, то рано или поздно узнаю, а если дурное, то чмъ поздне узнаешь, тмъ лучше, но Богъ дастъ, все будетъ только хорошее. Я не знаю, отчего это теб такъ, какъ ты пишешь, городъ опротивлъ, что ты лучше хочешь остаться въ Ораніенбаум. Намъ, кажется, если я, Богъ дастъ, ворочусь, придется, дйствительно, купить (имніе) въ Рязани, покуда, но теперь, кром моей возни съ госпиталями, съ сестрами и съ транспортами, я ни о чемъ боле не думаю, не слышу и не вижу. Въ свободное время думаю о моей душк и дтяхъ, но стараюсь, подумавъ, скоре перейти на что нибудь другое. Сохрани васъ Господь, пошли вамъ всмъ здоровье, крпость и миръ. Кланяйся всмъ, цлуй Машу. Прощай. Поцлуй и благослови за меня дтей.
6 октября. Симферополь.
Письмо отъ 14 сентября получилъ сегодня. Оно скиталось долго, покуда до меня дошло. Теперь пиши лучше въ Симферополь, я здсь еще пробуду недли 2, а если и уду, то все таки скоре найду письмо здсь, чмъ гд-нибудь.
Табакерку 50) отдай аптекарю, котораго знаетъ Шульцъ и Фробенъ 51) (аптекарь въ Горномъ Институт, 19 линія Вас. Остр.), если нужно письмо къ Перовскому, то пусть онъ сдлаетъ, какъ тогда съ первой табакеркой. Денегъ Березину не давай. Жалованье возьми черезъ Здекауера и чрезъ Шульца справься о писар, который писалъ контрактъ, или же сама напиши къ Пеликану (Венцеславъ Венцеславичъ), чтобы онъ теб высылалъ жалованье и дрова.
Здсь погода все еще стоитъ прекрасная, какая рдко и въ іюл въ Петербург. Виноградъ продолжаю сть по цлымъ фунтамъ.— Отъ великой княгини еще никакого не получилъ отвта, и это останавливаетъ ходъ длъ. Я принялся съ энергіей за Общину и очистилъ бы ее такъ, чтобы великая княгиня осталась довольна, если она желаетъ, чтобы заведеніе имло будущее, а не настоящее. Всякій вечеръ до 1-го часа я провожу съ Хитрово, Бакуниной и Карцевой — три столба Общины. Я не понимаю, какъ великая княгиня съ ея умомъ и желаніемъ добра могла послушать навтовъ на Бакунину,— это удивительная женщина: она съ ея образованіемъ работаетъ, какъ сидлка, здитъ съ больными въ транспорты и не слушаетъ никакихъ навтовъ, держитъ себя, какъ нужно дам ея лтъ и ея образованія. Хитрово — опытная женщина по дламъ Общины мн много помогаетъ и сообщаетъ многое, чего я не зналъ, не занимаясь Общиной, т. е. внутреннимъ бытомъ, такъ, какъ теперь. Карцева принялась совстливо за дло, и мы въ 7 дней такъ поставили запущенный госпиталь на ногу, что теперь не узнаешь. Отдали вмст съ нею смотрителя подъ слдствіе, завели контрольныя дежурства изъ сестеръ, и обо всемъ всякій день она приходитъ мн сообщать отчетъ. Стаховичъ съ ея отдленіемъ сестеръ, состоящемъ изъ малообразованныхъ бабокъ, желающихъ возвратиться въ Петербургъ, я устранилъ, или лучше, она сама устранилась отъ дла, она умла только интриговать и кричать про себя, une poissarde въ полномъ смысл, безъ взгляда, безъ чувства, держалась только своей кажущейся распорядительностью и все, что было выше и лучше ея, старалась подавить. Не даромъ я всегда не имлъ къ Ней доврія, но устранялся отъ непріятностей съ нею, думая, что она хоть со временемъ пойметъ настоящее высокое назначеніе Общины, не тутъ-то было, она смотрла на все съ своей стороны и хотла только блистать и важничать.— Ея удаленіе вмст съ 1-мъ отдленіемъ необходимо, и я жду съ часу на часъ разршенія отъ великой княгини. Если великая княгиня, несмотря на вс доказательства съ моей стороны и со стороны Хитрово, не захочетъ разстаться со Стаховичъ, то я оставлю Общину, я дорожу слишкомъ будущимъ Общины и моимъ именемъ. Вникнувъ теперь во вс подробности, я вижу, что только тамъ исполнялось совстливо все, что вело къ достижет нію настоящей цли Общины, гд дла сестеръ производились при мн, или гд были дльныя старшія сестры, а не тамъ, гд дйствовала сама Стаховичъ, которая смотрла на сестеръ, какъ на сидлокъ, требовала только отъ нихъ, чтобъ лизали ея ручки, и тхъ и отличала, которыя обращались къ ней съ подобострастіемъ, къ этой же категоріи принадлежала и старая два Лоде, которая съ своими ахами и сладкой сентиментальностью оставляла больныхъ только что не на одинъ произволъ Божій, я ее порядочно отдлалъ, когда былъ въ Бахчисара, сказавъ, что мн не разговоры ея нужны, а дло.
Крымскія дла идутъ по-прежнему: ничего новаго, почти вс больные свезены теперь въ Симферополь и отсюда постепенно транспортируются, покуда кое-какъ прикрытые рогожками, купленными комитетомъ уже на 12,000 руб. сер., а потомъ, къ осени, и еще хуже. Главная квартира въ Ортокаралес, я ее бомбардирую докладными записками, а дла остаются все по-прежнему. Только еще Община, въ которой я вижу возможность сдлаться лучше, идетъ, а то все стоитъ или лежитъ. Раненыхъ свжихъ мало, потому что бомбардировка на Сверной не слишкомъ сильная, войска еще передвигаются съ мста на мсто, какъ шашки. Будущее, какъ и всегда, неизвстно. День я занятъ въ госпиталяхъ и читаю лекціи собравшимся здсь врачамъ, а вечеромъ занимаюсь длами Общины.— О политик ничего не слышу и не читаю,— чортъ съ ней.
Зачмъ ты такъ худо думаешь о Кол,— ты знаешь, что это моя слабая сторона,— будто бы онъ отъ тебя съ возрастомъ удаляется, къ чему это? Къ чему, дйствовавъ такъ совстливо и такъ горячо, какъ ты, пугаться и сомнваться? Вырастая, онъ, напротивъ, долженъ все боле и боле къ теб привязываться, убждаясь не однимъ сердцемъ, но и разсудкомъ, что ты для него была и что сдлала для него. Разв у него худое сердце, разв онъ мн не сынъ, разв онъ не чувствуетъ, если и не видитъ ясно, какъ ты думаешь, сколько я дорожу его привязанностью и любовью къ теб и твоей къ нему. Это злая мысль въ теб, зависящая отъ истерики, а не отъ сердца.
Прощай, моя милая душка, Господь съ тобой, выбрось все худое, надйся на Бога, не умничай, не сомнвайся, люби, какъ прежде, молись и ожидай съ твердой надеждой. Дтей цлуй и благослови. Твой.
Письмо къ M-lle Раденъ запечатай и сейчасъ же отошли.
Симферополь. 14 октября.
Послднее письмо отъ 14 сентября, кажется, милая Саша. Я пишу регулярно каждую недлю, писалъ бы и чаще, но Община беретъ у меня много времени. Скажи фр. Раденъ, что Стаховичъ съ ума сходитъ и если ее отсюда не возьмутъ, то я оставлю Общину на произволъ Божій, это такая poissarde, какую только свтъ производилъ. Съ ней хотятъ сдлать все мирно и ладно, а она способна только кричать на рынкахъ. Если бы не Карцева, не Бакунина, не Хитрово, то я бы счелъ низкимъ для себя имть съ ней дло.
Здсь все по-прежнему, но въ октябр, врно, ршится, удержимъ ли Крымъ на зиму за собой или нтъ, непріятель длаетъ безпрестанныя диверсіи, показывается то тамъ то здсь, такъ что, я думаю, у Горчакова безпрестанный поносъ.
Мы живемъ здсь, слава Богу, не худо, занимаемся дльно, въ госпиталяхъ, гд теперь сестры, идетъ прекрасно. Бакунина, очерненная у великой княгини Стаховичъ, здитъ съ транспортами до Перекопа: труды дороги, ночи въ аулахъ, постоянное наблюденіе за больными ей нипочемъ,— рдкій характеръ, нельзя не уважать. Тоже и Карцева, которая, не помню, при теб или безъ тебя, была у насъ въ Ораніенбаум,— несмотря на то, что мала ростомъ, такъ славно работаетъ въ госпиталяхъ, что любо смотрть. Теперь только я узналъ вс интриги и сплетни Общины,— нечего сказать, уживчивы женщины! Но утшительно то, что есть еще нравственная власть, которая выше интригъ и сплетенъ, надобно только ею умть распорядиться.
Богъ благословитъ тебя, моя душка, не завидуй, я написалъ объ Общин къ Раденъ 3 листа, а теб одинъ, не разсчелъ времени и теперь спшу.
17 октября. Симферополь.
Прочитавъ твое письмо, я удивился, что ты не получаешь жалованья, я далъ теб довренность и отдалъ тому же и у писарю въ Контор 2 Воен. сухоп. госпиталя Свинцову для засвидтельствованія моей руки въ Контор. Это — довренность на полученіе жалованья изъ Академіи и Госпиталя, узнай объ этомъ. Я думалъ для тебя сдлать спокойне, чтобы теб приносили изъ Академіи на домъ, предполагая, что засвидтельствованная довренность тамъ и останется. Скажи Здекаусру, чтобы онъ узналъ, а не (то) я напишу прямо министру о томъ, чтобы онъ разршилъ, во всякомъ случа, это — мошенничество или подлость. Я посылаю теб свидтельство на имя Здекауера. Про Сельбрига ты мн также ничего не пишешь, отказала ты ему или нтъ. Кол я письмо напишу.
Погода здсь стоитъ еще чудесная. Ночи холодны и морозитъ, но днемъ жарко и сухо. Ничего еще новаго здсь, войска безпрестанно мняютъ позиціи. Продолжаю заниматься по-прежнему, обливаться водою въ татарской бан и сть виноградъ. Столъ у насъ роскошный по милости д-ра Тарасова 52), который живетъ съ нами и иметъ своего повара. Вино, сигары и проч., посланное отъ тебя, получилъ все сполна. Кол посылаю письмо, которое оттянуло у меня время и отъ твоего письма, да ты за это не разсердишься.
Обермиллеръ пишетъ изъ Николаева — тоже ничего новаго. Корабли стоятъ около, но еще покуда посл взятія Кинбуриской косы ничего не предпринимаютъ. Сверную сторону бомбардируютъ слегка, такъ что мало раненыхъ, но мы еще здсь и со старыми ранеными не умемъ справляться, все еще 2000 слишкомъ.
Наконецъ, Стаховичъ узжаетъ и Хитрово длается старйшею, это — не Стаховичъ, каждый вечеръ она и Карцева приходятъ ко мн и мы вводимъ всевозможные крючки, чтобы ловить госпитальныхъ воровъ, Карцева просто неутомима, день и ночь въ госпитал, и варитъ для больныхъ, и перевязываетъ, и сама длаетъ все, и всякій день отъ меня выходитъ съ новыми распоряженіями. Несмотря на то, еще мы не успли поймать, отчего куриный супъ, въ который на 360 человкъ кладется 90 куръ, такимъ выходитъ, что на вкусъ не курицей, а крупой одной дйствуетъ, тогда какъ сестры варятъ меньшее количество и меньше куръ кладутъ, а вкусъ лучше, уже мы и котлы запечатывали, все не помогаетъ, а надобно подкараулить, право, жалко смотрть: даютъ такое количество, что можно бы было чудесно кормить, а больные почти не дятъ супъ.
Прощай, моя душка. Господь съ тобой и съ дтьми. Если живы вс и здоровы будете, отдай мое письмо Кол.
Отошлю 21 октября.
20 октября.
Наконецъ, Стаховичъ съ 1 Отдленіемъ сестеръ узжаетъ сегодня. Теперь я еще боле, чмъ прежде, убжденъ, что женщины между собой ужиться не могутъ, нельзя себ представить эту сть интригъ и смутъ, которыя господствовали до сихъ поръ въ Общин, когда я теперь разобралъ все въ подробности, то я ужаснулся. Не знаю, что впередъ будетъ, но я вижу теперь, по крайней мр, что есть сестры, которыя дйствительно одушевлены желаніемъ исполнять свои обязанности и достаточно просвщенны, чтобы понять ихъ святое назначеніе. Не знаю, довольна ли великая княгиня или нтъ, но я ей чрезъ Раденъ высказалъ всю правду и написалъ, какъ, я смотрю на Общину. Шутить такими вещами я не намренъ, для виду длать только, такъ же не гожусь, итакъ, если выборъ великой княгини палъ на меня, то она должна была знать, съ кмъ иметъ дло. Теперь покуда такъ идетъ въ Общин, что любо смотрть. Карцева день и ночь въ госпитал. Хитрово — не Стаховичъ, сама ходитъ на дежурство, не стыдится скатывать бинты и перевязывать больныхъ и не величаетъ себя превосходительствомъ, какъ Стаховичъ, за то и не будетъ называться, и не хочетъ быть главной начальницей Общины, а просто старйшей сестрою. Поговори объ этомъ съ Раденъ и узнай, какъ она думаетъ. Мн бы не хотлось, чтобы мои заботы объ Общин, въ которой я вижу прекрасное будущее, остались втуне. Если хотятъ не б и тъ, а только казаться, то пусть ищутъ другого, а я не перерожусь.
Посылаю Кол посланіе, дай Богъ, чтобы онъ его понялъ и, сколько позволяетъ это длать 12-лтній возрастъ, такъ бы поступилъ, какъ мн бы этого хотлось. Богъ видитъ мое желаніе и, врно, поможетъ.
Получилъ сейчасъ твое письмо (20 окт.) отъ 11 окт. На двор такая жара, какъ въ іюл мсяц.
Симферополь. 28 октября.
Сегодня сюда ожидаютъ Государя, и все въ ужасномъ движеніи, по улицамъ скачутъ и бгаютъ, фонари зажигаются, караульные разставляются, неизвстно, сколько времени онъ здсь пробудетъ, куда отсюда подетъ. Горчаковъ уже здсь. Вс мои представленія о госпиталяхъ и т. п., которыя до сихъ поръ не были исполнены и лежали въ главной квартир, вдругъ явились сюда на сцену, по крайней мр, на бумаг. Чутокъ русскій человкъ, посмотримъ, что дальше будетъ. Община, слава Богу, пошла на ладъ, какъ нельзя лучше, посл отъзда этой ш…и, которая такъ долго величалась главной начальницей. Посл молебна прошлое воскресенье я представилъ сестрамъ ихъ старйшую сестру (я предложилъ великой княгин уничтожить чиновническое имя — главной начальницы, а называть просто старйшею сестрой Хитрово и просилъ ихъ жить въ мир и согласіи, увряя, что отнын дла Общины будутъ ршаться безъ лицепріятія и по полной справедливости старйшею вмст съ духовнымъ пастыремъ и съ другими старшими сестрами и мною, разумется, покуда я здсь,— коллегіально.
Погода здсь до сегодня стояла превосходная, вчера начался втеръ и ночью легкій морозъ, но днемъ на солнц все еще тепло и жарко. Виноградъ начинаетъ исчезать. Окачиваться продолжаю по-прежнему, но не въ татарской, а въ русской бан. О непріятел ничего не слыхать, какъ будто бы здсь его и не было, и онъ и мы въ полномъ бездйствіи, раненыхъ, исключая старыхъ, почти нтъ, но больныхъ много: все поносы и лихорадки.
О кіевскомъ имніи напиши поскорй въ подробности все, что знаешь, и особливо адресъ, куда я долженъ прибыть, въ самый ли Кіевъ, или въ другое мсто, и гд могу встртиться съ Витгенштейномъ. Если Богъ дастъ, буду живъ и здоровъ, то черезъ мсяцъ выду отсюда, а покуда, посл отъзда Государя, поду въ Перекопъ, возвращусь назадъ, отправлюсь въ Бахчисарай, заду на Сверную сторону Севастополя и потомъ пріду опять въ Симферополь, а отсюда уже отправлюсь дале въ Россію осматривать по дорог госпитали. Ты же письма твои вс адресуй до того, т. е. до конца ноября, все въ Симферополь.
О политическихъ длахъ, о томъ, что длается вн Симферополя, мы ничего не слышимъ и ничего не читаемъ, да и нечего читать, потому что, врно, ничего хорошаго не начитаешь. Только то слышно, что Николаевъ порядочно укрпили, а непріятельскія суда посл занятія Кинбурна удалились, оставивъ Херсонъ въ поко, въ Николаевъ канонерскія лодки пробовали было ворваться, но имъ не удалось. По бумагамъ, у Горчакова въ Крыму 260.000 да вн Крыма слишкомъ 400.000, такъ что на бумаг и на жаловань до 700.000, а много ли на дл, одному Богу извстно. 700.000 счесть — не бездлица, и 200 человкъ начнешь считать, такъ какъ разъ ошибешься. Зимой здсь, вроятно, ничего особеннаго не будетъ, разв гд нибудь на Азовскомъ мор, которое замерзаетъ. Сегодня за мной прислалъ Горчаковъ и совтовался со мной о своихъ глазахъ, увряя, что онъ уже старъ и плохо видитъ, не хочетъ ли махнуть отсюда въ отставку,— не худо бы было, будетъ съ него, погостилъ довольно.
Братъ Шульца на позиціи и вчера писалъ ко мн о какомъ-то вшивомъ порошк.
Здсь все еще до 11000 больныхъ и тысячи 2 раненыхъ, которые со дня на день уменьшаются, такъ что скоро мн здсь мало останется дла. По вечерамъ у меня ежедневно конгрессъ старшихъ сестеръ, которыя приходятъ ко мн съ различными донесеніями о госпиталяхъ.
Бумагъ моихъ и книгъ безъ меня не выдавай никому.
Сдлай милость, будь тверда въ разлук, не унывай, молись, занимайся, будь, Господь съ тобой, здорова и надйся на нашего Отца.
Дтей благослови и поцлуй, поцлуй Машу и Колю. Кланяйся всмъ и напиши, чмъ кончилось съ Березинымъ, кто здилъ, кто подписалъ, напиши подробне.
Симферополь. 4 ноября.
До моего отъзда, если Богъ поможетъ, я успю написать къ теб письма два, не боле, потому что недли, черезъ 2 я начну уже объзжать крымскіе госпитали прежде, чмъ выду отсюда.
Поду ли черезъ Кіевъ, будетъ зависть оттого, какое увдомленіе получу отъ тебя объ имніи, т. е. введенъ ли Витгенштейнъ уже во владніе, и пришлешь ли мн врный адресъ, иначе длать крюкъ для нершеннаго дла невесело, тмъ боле, что недавно еще въ Кіевской или Подольской губерніи, какъ мн сказывали, былъ бунтъ крестьянъ противъ помщиковъ.— Государь былъ здсь нсколько часовъ, осмотрлъ нкоторые госпитали, но я его не видалъ, потому что оставался въ той части госпиталей [ихъ здсь 52], гд обходилъ Мих. Николаевичъ, а мн въ моемъ пальто казалось неприличнымъ тсниться между мундирными, да и сестры Общины помщены только въ томъ отдленіи, гд я встртилъ великаго князя. Государь хотлъ остаться всмъ довольнымъ и остался, хотя многое не такъ хорошо, какъ кажется. Погода стоитъ уже съ недлю сухая, ясная, но втряная и очень холодная, и больные зябнутъ жестоко въ баракахъ и госпитальныхъ шатрахъ, раненыхъ новыхъ совсмъ нтъ, потому что почти совсмъ не дерутся, но больныхъ очень много, сюда прибываетъ по 500 въ сутки. Перекопъ весь запруженъ больными изъ Гренадерскаго корпуса, и вывозъ длается съ каждымъ днемъ трудне, я безпрестанно отписываюсь съ главнокомандующимъ, и на бумаг все идетъ, какъ нельзя лучше, но не на дл.
Изъ послдняго твоего письма я вижу, что ты совершенно неисправимая особа, спокойствіе духа и полная довренность къ себ и ко мн у тебя еще не существуетъ. Упованіе на помощь Божію у тебя еще чаще нарушается, чмъ у меня, это нехорошо и гршно, теб бы надобно было въ этомъ отношеніи и меня исправлять, а ты сама чуть-ли не боле моего гршишь, возмущаясь и ослабвая упованіемъ.— Могу ли я въ теб хоть сколько-нибудь продолжительно сомнваться,— ты это знаешь и должна знать лучше меня, я не такъ золъ, чтобы думать, что и ты зла. Если я въ чемъ-нибудь на свт твердо убжденъ, то посл Бога это въ томъ, что у меня нтъ ничего лучшаго тебя и дтей. Теб бы объ этомъ и сомнваться бы не надлежало.
Здсь все тихо, новостей никакихъ нтъ, посл отъзда государя осталось все, какъ было. Жители Симферополя успокоились и надются провести зиму здсь, а то, было, они уже были наготов дать тягу.
Богъ дастъ, къ Рождеству Христову, а можетъ быть и прежде, мы увидимся, все зависть будетъ оттого, каковы будутъ дороги и по какому направленію я поду, больные теперь раскиданы по разнымъ направленіямъ, и я еще не ршился, куда хать и по какому маршруту.
Кланяйся всмъ нашимъ. Поцлуй Машу и Колю. Благослови и расцлуй дтей. Храни васъ всхъ Господь, напиши мн адресъ Анны Ивановны 53). Прощай, моя милая душка, Господь съ вами всми.
P. S. Изъ Академіи мн пишутъ, что мн слдуютъ квартирныя но чину, а не квартира въ натур, что это значитъ? Вроятно то же, но на другой ладъ, чмъ прежде. Справься.
11 ноября. Симферополь.
Сегодня возвратился изъ Перекопа, гд оставался 2 дня и смотрлъ госпитали, заваленные больными изъ Гренадерскаго корпуса. Съ этой же почтой посылаю письмо министру о томъ, что вызжаю отсюда 1 декабря и поду на Херсонъ, Николаевъ, а можетъ быть, и Кіевъ, если до того получу отъ тебя что-нибудь боле положительнаго объ имніи Витгенштейна, какъ-то: адресъ, къ кому и гд отнестись по прізд въ Кіевъ и т. п.
Объ уплат Сартори писалъ тоже къ Пеликану.
Здсь начались холода, сегодня вода на 1 вершокъ подмерзла, по дорог въ Перекопъ было порядочно холодно, такъ что я заказалъ себ крымскій тулупъ изъ смушекъ, хорошо, что, по крайней мр, хотя грязи нтъ. Мн случайно въ эту минуту попалось твое письмо отъ 25 сентября, гд ты пишешь про кіевское имніе и говоришь, что ‘напиши твое ршеніе, и тогда будетъ дло въ шляп’. Не знаю, тхъ ли ты мыслей 11 ноября, какъ 25 сентября. Витгенштейнъ уже не разъ надувался и тебя надувалъ.
Сейчасъ получилъ твое письмо отъ 30 октября. Господь тебя храни, моя милая душка, но изъ письма твоего я вижу, что объ имніи князя и думать не должно, съ нимъ, извстно, каши не сваришь, подумай, поговори и справься получше о рязанскомъ, авось, изъ этого что-нибудь выйдетъ.
Скажи Сартори, чтобы онъ самъ пошелъ къ Пеликану и сказалъ ему, что я и камни и оттиски его видлъ и потому въ выдач денегъ затрудняться не слдуетъ.
О прізд государя сюда я уже, кажется, писалъ, я не усплъ его видть: онъ не былъ въ томъ отдленіи госпиталя, гд находились сестры, а я хотлъ именно тамъ оставаться на случай.
Кланяйся всмъ нашимъ. Поцлуй Машу, дтей благослови и поцлуй ихъ. Дай вамъ Господь всмъ здоровыми (быть), ты, ради Бога, береги себя и не таскайся по втру безъ предосторожности и безъ башмаковъ по голому полу, если бокъ продолжаетъ болть, положи-ка себ лучше мушку, да прими хинину, не запускай. Прощай, моя милая душка, будь здорова.
Здсь новаго ничего нтъ. Все, какъ было, по прежнему. Слухи разнеслись въ Перекоп, что непріятель изъ Евпаторіи слъ на суда, а на Сверной сторон 4 недли, какъ не слышно ни одного выстрла.
18 ноября. Симферополь.
Кажется, уже предпослднее письмо, моя несравненная Саша, но отвта на него уже не получу, кончаю здсь свои дла, длалъ, что могъ, много ли сдлалъ, пусть Богъ судитъ. Поду на Херсонъ, Николаевъ и Кременчугъ, на Кіевъ поду ли, не знаю, потому что ничего врнаго отъ тебя не получилъ. Тулупъ изъ смушекъ готовъ, дла Общины приведены, сколько можно, въ порядокъ, транспортное отдленіе устроено кое-какъ, раненыхъ осталось уже очень немного, донесенія, требованія, отчеты въ штабъ и главнокомандующему почти вс переписаны, грязь уже по колна, пора въ дорогу. Сегодня сильный морозъ. Мы и непріятель въ полномъ бездйствіи, на будущей недл, написавъ къ теб послднее письмо, отправляюсь въ Бахчисарай для послдняго свиданія и послднихъ переговоровъ. Дай только Богъ, чтобы ты и дти были у меня живы, здоровы и веселы, тогда и я и живъ и веселъ.— Новаго ршительно ничего нтъ, и я пишу только потому, что далъ теб слово писать, напиши Анн Ивановн, чтобы она оставила въ Москв въ гостинниц Торлецкаго на желзной дорог ея адресъ, чтобы я могъ ее найти.— Поцлуй и благослови дтей. Цлуй Машу и Колю. Если хочешь, то адресуй письма тоже въ Москву, въ эту гостинницу, написавъ на адрес: оставить въ гостинниц до прибытія.
Прощай, мой ангелъ. Будь здорова и покойна.
Симферополь. 25 ноября.
Меня устрашило твое послднее письмо, ты что-то захирла, моя душка, ради Бога, если Шмидтъ 54) предлагалъ, дай себя изслдовать, въ этихъ вещахъ чмъ скоре, тмъ лучше. Шмидтъ понапрасну не предложилъ бы, что ты называешь бокомъ, что за опухоль, про которую ты прежде совсмъ не писала, и почему ты не попросила Шмидта мн написать 2 строчки о твоей болзни, все это меня тревожитъ, напиши, по крайней мр, въ Москву, въ гостинницу Торлецкаго у Красныхъ воротъ, чтобы я хоть тамъ узналъ еще. Я выду отсюда 1-го декабря и потащусь черезъ Херсонъ и Николаевъ въ Екатеринославъ.
Новаго здсь ничего нтъ. На этихъ дняхъ опять нсколько дней бомбардировали Сверную сторону, полки уходятъ изъ Крыма въ Россію формироваться, французы выстроили себ бараки деревянные на зиму, драки нигд нтъ, но что-то будетъ весною, гд-то опять загорится война, ужъ не вблизи ли Петербурга, Canrobert, пишутъ, въ Швеціи. Я поду предъ моимъ отъздомъ на нсколько дней въ Бахчисарай и заду на Сверную сторону Севастополя, больше писать не буду, а разв уже напишу изъ Москвы.
Будь здорова, моя душка, заботься о своемъ здоровь. Ты — моя жизнь, вдь ты это знаешь. Дтей обними, поцлуй и благослови.
Симферополь. 2 декабря.
Завтра я вызжаю. Былъ на прощанье на этихъ дняхъ въ Бахчисара, на Бельбек и на Сверной сторон Севастополя. Смотрлъ на грустный, полуразрушенный и закопченый городъ. Вся Сверная изрыта бомбами, которыя непріятель бросалъ сюда, безъ всякаго, впрочемъ, вреда, цлый мсяцъ. Нтъ аршина земли, гд не было бы огромныхъ ямъ и не лежало огромныхъ отломковъ бомбъ, теперь почти совсмъ не стрляютъ, движеніе въ город мало замтно, мы пострливаемъ, но, кажется, также безъ толку.
Фуражъ здсь опять жестоко вздорожалъ, еще боле сахаръ, фунтъ стоитъ уже 50 коп. сер. и то не продаютъ боле 3 фунтовъ, пудъ сна стоитъ 1 рубль сер., да и то трудно достать, больныхъ солдатъ множество, а полушубковъ еще мало, дороги опять испортились, и лошади начинаютъ падать, тоже и тоже.
Я ожидаю отъ тебя письма въ Москву по адресу, который я уже написалъ, въ гостинницу Торлецкаго, напиши въ немъ, какъ ты себя чувствуешь, здорова ли ты, мой душенокъ. Ради Бога, береги себя и дтей. Я пробуду дня по 2 или по одному дню въ Херсон, Николаев, Харьков, Екатеринослав и Москв. Изъ Москвы, Богъ дастъ, еще напишу, чтобы тебя приготовить къ прізду.
Прощай, мой ангелъ, Господь съ тобой, будь здорова, благослови и цлуй дтей.
1) Н. И. Пироговъ былъ женатъ дважды. Первая его жена, рожденная Березина, Екатерина Дмитріевна, однолтка и подруга дтства дочери проф. Мойера, Екатерины. Живя въ Дерпт, Н. И. часто встрчался у Мойеровъ съ семьей Березиныхъ, состоявшей изъ матери, дочери и сына. Поздне, уже въ Петербург, Пироговъ встртилъ Екатерину Николаевну, мать, съ дочерью, жившихъ уединенно на Васильевскомъ Остров. Затмъ онъ потерялъ эту семью изъ виду. Въ 1842 году Пироговъ разузналъ, гд жило семейство Березиныхъ, сдлалъ письменно предложеніе Екатерин Дмитріевн и получилъ согласіе какъ Екатерины Дмитріевны съ матерью, такъ и ея отца, жившаго отдльно. Въ конц 1842 года состоялась свадьба Пирогова. Отъ этого брака родилось 2 сына: Николай, родившійся 11 ноября 1843 года, и Владиміръ, родившійся 12 января 1846 года. Николай, математикъ, скончался въ 1891 г. Въ 1846 г. скончалась жена Пирогова, посл родовъ у нея развился психозъ и она спустя нсколько дней совершенно неожиданно скончалась. Еще въ день ея смерти Зейдлицъ сказалъ О. И’ Сенковскому, что теперь идетъ хорошо, нечего опасаться за жизнь больной, дай Богъ, чтобы то же самое можно было сказать объ ея разсудк, кажется, она останется помшанной, по крайней мр надолго. На Н. И. внезапная смерть жены произвела потрясающее впечатлніе. Вотъ какъ описываетъ Екатерину Дмитріевну Е. Н. Ахматова {Осипъ Ивановичъ Сенковскій (баронъ Брамбеусъ). Воспоминанія Е. Н. Ахматовой. ‘Русская Старина’, 1890 г., августъ, стр. 343, 340.}. ‘Она была цвтущаго здоровья, что называется, кровь съ молокомъ, настоящая жена для хирурга, которому пріятно посл страдальческихъ лицъ своихъ больныхъ найти у себя дома свжее, румяное личико, дышавшее здоровою красотою. Она была олицетвореніемъ кротости и очень хороша собою’. Дале Ахматова характеризуетъ ее, какъ ‘милую и прелестную женщину’ и передаетъ нкоторыя черты семейной жизни Пироговыхъ. Н. И., пишетъ она, впослдствіи перемнилъ свой взглядъ на женщинъ, но въ то время (въ 1845 г.) взгляды его на обязанности жены были нсколько оригинальны. Онъ желалъ, чтобы жена его не бывала на балахъ и даже въ театр, чтеніе романовъ и короткое знакомство съ кмъ бы то ни было онъ тоже запрещалъ. У Екатерины Дмитріевны характеръ былъ очень уступчивый и кроткій, она не тяготилась такой жизнью, но очень была рада, когда получила разршеніе читать Ахматовой вслухъ французскіе и русскіе романы (Ахматова страдала глазами и лечилась у Н. И.). Въ теченіи всей зимы 1845 года Ахматова проводила цлые дни съ Ек. Дм. и никогда никого изъ постороннихъ не видала у нея. Ек. Дм. читала, Ахматова слушала, но въ т дни, когда Ахматовой не было, Ек. Дм. оставалась совсмъ одна. Н. И., конечно, по цлымъ днямъ не бывалъ дома, а его родныхъ, которые хотя жили въ одномъ дом, но были совсмъ другого склада и воспитанія, Ахматова у Ек. Дм. никогда, не видала.
Вторично Пироговъ женился (въ 1851 г.) на дочери генералъ-лейтенанта Бистрома, Александр Антоновн. Отъ второго брака у Пирогова дтей не было.
У А. А. Пироговой были дв сестры: старшая Елизавета Антоновна, отъ первой жены генерала Бистрома, и младшая, Марья Антоновна. Елизавета Антоновна, по мужу Арцыбушева (мужъ ея былъ жандармскій генералъ), провела послдніе годы своей жизни у А. А. въ Вишн, гд и похоронена.
Младшая сестра, Марья Антоновна, была въ эпоху ‘Севастопольскихъ писемъ’ замужемъ вторымъ бракомъ за сенаторомъ Вас. Мих. Быковымъ, а впослдствіи вышла въ третій разъ замужъ за сенатора члена Государственнаго Совта Любощинскаго.
2) Елизавета Антоновна Арцыбушева (см. прим. 1).
3) Кто это лицо — неизвстно.
