Письма к А. А. Ивановскому, Бочков Алексей Поликарпович, Год: 1827

Время на прочтение: 7 минут(ы)

А. П. Бочковъ.

1826 г. октября 30-го.

Письма Бестужева, мой любезнйшій другъ, я читалъ почти со слезами. Мысль, что онъ погибъ навсегда для насъ и что эта потеря не скоро вознаградится, убивала меня. Его заслуги важны для нашей словесности. До него наши молодые поэты были въ какомъ-то раздленіи, возникающій отъ любви къ отечественному [взглядъ] хотя изрдка и начиналъ уже пробиваться, но они дйствовали безъ всякихъ видовъ и только тшились сами собою. Бестужевъ первый привелъ ихъ къ одному алтарю, показалъ имъ благороднйшую цль: славу Росеіи,— и средство: пламенную любовь къ родин и знаніе старины. Но ‘Полярная Звзда’ скоро закатилась. Бестужевы, Рылевъ, Корниловичъ, Кюхельбекеръ, — сколько надеждъ погибло! Безразсудные! зачмъ вы поставили свой жертвенникъ подъ дерево вольности?
Бдный Жуковскій, бдные наши писатели! Какъ немилосердо клюетъ васъ цензура! Святая наша инквизиція! Не могу удержаться, чтобъ не сказать теб похвальное слово въ семинарскомъ вкус, украшенное безпрерывною метафорою, сирчь аллегоріею.
‘Когда перунъ изъ когтей двуглаваго орла грянулъ и раздробилъ древо вольности, тогда и кумиру Паллады, поставленному подъ снію онаго, нанесенъ мимолетомъ страшный ударъ. Со шлема богини отломленъ огневласый, лучезарный гребень, разливавшій около главы ея благотворное сіяніе. Осталась одна сова (вамъ извстенъ этотъ атрибутъ Минервы). Нетерпящая свту, зловщая птица, видя себя на свобод и во мрак, распустила свои мохнатыя крылья и гукнула такъ ужасно, что сама Минерва содрогнулась. Эгидъ выпалъ изъ ея рукъ и она осталась безъ защиты. Еще ударъ и……. {Такъ въ подлинник.} горе намъ!!!… пророчество кн. Вяземскаго сбудется: наша словесность учинится какимъ-то отдленіемъ министерства просвщенія {См. выше письмо кн. П. А. Вяземскаго къ А. А. Бестужеву, I, No XXII. Изъ словъ письма А. П. Бочкова мы видимъ, что интересное письмо кн. П. А. Вяземскаго было извстно въ литературныхъ кругахъ. В. Я.}. Эта грозная сова — наша … не хочу осквернять устъ повтореніемъ ея ненавистнаго имени. Ахъ! даруй, небо, чтобы это похвальное слово сдлалось погребальнымъ. Аминь! И вы, врно, то-же скажете?
Кстати о, о, о, о цензур! Слышали ли вы анекдотъ презабавный? Его разсказывалъ Булгаринъ гг. Гусеву и овскому. Вы, я думаю, припомните, что недавно въ ‘Сверной Пчел’ напечатана была статья о Сверной Америк. Между прочимъ, сказано было (это переводъ), что свиньи въ Филадельфіи очищаютъ улицы, подбирая выброшенную картофельную кожу и всякій соръ {‘Сверная Пчела’ 1826 года, No 92. ‘Американскіе нравы’. Чистота, скотъ, лошади, собаки.— Съ Фр—имъ.— Посл цензурныхъ измненій,— если только весь разсказъ не выдуманъ Булгаринымъ, — остается лишь фраза: ‘на улицу не выкидываютъ ничего, кром картофельной кожуры, ею питается большая часть бродящихъ животныхъ’.}. Сихъ животныхъ тамъ такое множество и они такъ невжливы, что одна изъ нихъ толкнула типографскаго наборщика, тотъ упалъ и разсыпалъ литеры цлой страницы журнала (кажется, что такъ). На другой день, когда журналъ появился съ ненапечатанною страницею, издатели сложили всю бду на свинью, извинились тмъ передъ своими читателями. Цензоры наши, прочитавши это, совтъ сотворили и, разсмотрвъ, нашли, что эта свинья на нихъ похожа, какъ дв капли воды. Шишкову сдлали донесеніе о поруганіи, учиненному въ лиц ихъ всему министерству народнаго просвщенія. Но вотъ что удивительно: имъ воспослдовалъ отказъ и съ выговоромъ, что этого, чему я очень удивляюсь, имъ къ себ примнить нельзя и будто бы она на нихъ не похожа. Какая несправедливость! Письмо мое я началъ слезами, а теперь не могу кончить отъ смха. Ха, ха, ха! Ай да цензоры!
Назначьте свободную минуту, когда я могу побезпокоить васъ и вашихъ любезныхъ гостей, пріхать къ вамъ съ вашими письмами и съ моею благодарностію. ‘Не засижусь, войду, всего минуты дв’. Нельзя ли вамъ самимъ ко мн пожаловать? Вашъ А. Бочковъ {Свднія объ Алекс Поликарпович Бочков см. въ ‘Русской Старин’ изд. 1874 г., No 2, стр. 395—6 (замтка А. А. Ивановскаго) и No 3, стр. 566, а также изд. 1889 г., книга февраль — замтки А. А. Чумикова. В. Я.}.
Если письма вамъ надобны, тотчасъ пришлю.

А. П. Бочковъ.

Ноября 1826 г.

Вы успокоились, пишете вы, услышавъ, что здоровье моей бдной жены оправляется. Ахъ, мой любезнйшій другъ, это, врно, спекуляціонныя сказочки нашего лейбъ-медика. Какъ мн непріятно разуврять васъ. Болзнь часъ отъ часу становится хуже и я пріду къ вамъ сегодня на совтъ съ извстіями самыми печальными, самыми досадными. Поврите ли, что я ршаюсь даже съ нимъ распроститься.
Очень радъ, что мои замчанія заслужили одобреніе ваше. Я знаю, что вы любите критику, и если моя вамъ нравится, то я сообщу еще нсколько на лету схваченныхъ мыслей о Грибодов, Пушкин и Алекс. Бестужев. Можетъ быть, лтъ чрезъ 50, когда, съ очками на глазахъ, вы будете перешаривать нашу корреспонденцію, скажете вы: ‘въ свое время мы не мимоходомъ наслаждались поэзіею, не краямъ только сосуда съ усладительнымъ питьемъ касались мы, нтъ, выпивши его до капли, посл, какъ записныя лакомки, облизывали еще губы’.
Я думаю, мудрено сыскать такихъ страстныхъ, какъ мы съ вами, любителей литературныхъ конфектъ, только у васъ всегда свжія — изъ тхъ, которыя иногда отъ времени длаются черствыми, я самыя лучшія (т. е. самыя врныя, напр., ‘Войнаровскій’) — изъ тхъ, которыя никогда не мокнутъ и не сохнутъ, и еще не бывавшія въ тискахъ у цензуры, этой таможни, съ позволенія сказать. У васъ больше средствъ роскошничать, но вы не любите наслаждаться одни и помните французскую поговорку: ‘всякое удовольствіе иметъ двойную цну, когда мы можемъ его раздлить’. Какъ я вамъ благодаренъ за это, мой любезнйшій Андрей Андреевичъ!
Французскія письма я переведу еще не такъ скоро и вотъ причина: мою и глажу теперь свое старое блье, именно повсть, которую выпросилъ у меня изъ ревельской котомки бднякъ Измайловъ для помщенія въ своемъ глупомъ Альманах. Никогда бы я ее не ршился напечатать (страхъ, какъ глупа!), но не могъ не сжалиться на его христарадничество. Пускай и моя черствая корка лежитъ въ его нищенской сум.
Знаю, что вамъ не время писать и отвчать, напрасно вы извиняетесь, я же люблю до смерти писать, потому что на бумаг могу изъясниться врне и съ меньшимъ легкомысліемъ, нежели на словахъ. Простите до вечера. Вашъ А. Бочковъ.

А. П. Бочковъ.

[1826 г.].

Повсти Бестужева — удивленье и загляднье. Хочу представить въ иносказаніи его заслуги нашей словесности. Куча сравненій въ моей голов, выбираю на удачу, и мн думается, что оно врно.
Карамзинъ ввелъ насъ, нашу поэзію и нашу прозу, изъ густаго лса, который въ его время начинали уже подстригать по французски, въ садъ, имъ самимъ воздланный и обработанный. Гладки, ровны были его дорожки, деревца обстрижены и цвтки въ куртинахъ, не зная, что его окружаетъ высокая стна, мы за нимъ вслдъ. Какъ понравилось намъ гулять и отдыхать въ этомъ чистенькомъ парк, мало по малу, забывши о своей отчизн, мы въ немъ совсмъ обжились, а выбрести изъ него и не думали. Такъ прошло много лтъ. Старички и выходъ позабыли, а подростающей молодежи скучно становилось жить хоть въ довольств, да не на приволь. Стна были закрыта мохомъ давно принятыхъ мнній и сорокалтнею древностію. Глядь, поглядь повсюду, молодежь догадалась по сказкамъ и по преданіямъ, что есть какая-то благословенная страна, хоть не такъ гладка и ровна, да за то обширная и великолпная и куда съ давнихъ временъ и тропы не пролегало. Старичекъ хозяинъ (Карамзинъ) также объ этомъ зналъ и самъ хоть иногда за ограду и хаживалъ и двери за собой не затворялъ, только за нимъ худо смотрли, съ мста не трогались и нкоторые даже такъ приросли къ чужой земл, что ихъ теперь не выдернешь, разв съ корнемъ. Особливо подъ конецъ Карамзинъ ходилъ въ этотъ обтованный край для своей исторіи, тамъ былъ для него и воздухъ чище, и вншній втерокъ такъ и грлъ грудь старика. Молодцы подростали и начинали въ даль заглядывать, нкоторые и [проложили] слдъ, Жуковскій, вышедши изъ французскаго сада, попалъ въ англійскій паркъ и на нмецкую аренду и за собой многихъ сманилъ. И Пушкинъ выпрыгнулъ, зашелъ было въ свою родимую землю, сталъ, ею любоваться, да побоялся совсмъ потерять дорогу домой, бродилъ то около своей стны, то около сосднихъ: нмецкой и англійской. Наконецъ, и Бестужевъ соскочилъ молодцомъ со стны и попалъ не на окольную, а на прямую дорогу къ нашей милой отчизн, удивился ея красот, хотя еще не обработанной, но могущественно прекрасной. Долго онъ стоялъ въ онмніи, посмотрлъ на звздочки, чтобы и ночью прямо на сверъ дороги не потерять. Друзья! товарищи! возопилъ онъ, я нашелъ выходъ, оставьте стариковъ сидть на лавочкахъ и ходить по желтенькому песку, ступайте за мною, дальше и дальше, — а самъ пошелъ напереди. Нужно ли говорить объ открытіяхъ, ими сдланныхъ…. Вотъ только бда: теперь, какъ вожатый пропалъ, чтобы, грхомъ, опять назадъ не воротились. Помилуй Богъ, какъ это будетъ худо.
Во^ъ моя аллегорія. Прошу васъ, ради самого неба, любезнйшій Андрей Андреевичъ, для славы родины сохранить все, что осталось отъ нашего молодца вожатаго, если бы мы и вздумали своротить опять назадъ, тогда покажите намъ этотъ маякъ, и мы кое-какъ авось опять слдъ найдемъ. Клянусь вамъ, имя ваше для насъ не погибнетъ. Вы такъ любите нашу словесность, ради Бога, не тушите этотъ свточъ, пламенющій въ душ вашей. Хотя бы вы ничего не писали, но васъ другіе, благодарные и признательные на плечахъ вынесутъ въ потомство.
Желая не въ шутку перевдаться съ Грибодовымъ, я хочу на всякій случай (въ удач и неудач Богъ воленъ) исповдаться и васъ выбираю отцомъ духовнымъ. Вчера я сотворилъ хотя нечаянный, но смертный грхъ: похулилъ 4 прекраснйшихъ стиха изъ Ермака Дмитріева. Каюсь, въ т самыя секунды, когда мой языкъ ихъ произносилъ и когда, слово за словомъ вылетая, представило моему воображенію картину прекрасную, я было и хотлъ спятиться, да было поздно. Теперь вижу ясно (утро вечера мудрене), что это не такъ, что тутъ истинная поэзія, слова: крутятся, стопами землю роютъ — удивительны.
Виноватъ, простите, Христа ради, гршнаго А. Бочкова.
P. S. Возьмите предосторожность. Надняхъ я думаю отказать своему магу, такъ приготовьте ему увщаніе, чтобы онъ то во во но, такъ оно не взялся бы съ горя за стаканчикъ. Скажите ему, что въ случа дескать, если ты имъ опять понадобишься, то ужъ сдерешь же съ нихъ тысячъ сотни съ три, а теперь, молъ, пускай ихъ харахорятся.
Боюсь, чтобъ за это у меня грхъ на душ не лежалъ.

——

Повсть моя, грхъ моихъ ради, выпрошенная Измайловымъ, теперь показалась мн противу Бестужевскихъ какъ сморчокъ противу высокаго подсолнечника. И вотъ бда! русскія прибаутки и поговорки и у меня есть въ моемъ марань, вижу теперь, что, не хотя (потому что не смога) и не думая, столкнулся съ Бестужевымъ, только отъ этого толка далеко я втюрился въ грязь.
Постараюсь перекроить ее la Karamsine. Тмъ хороша, что коротенька! {Въ ‘Календар Музъ’ 1827 г., изданномъ А. Измайловымъ, находимъ: ‘Красный яхонтъ, повсть XVI столтія’, подпись: Л. С., смотри дальше письмо No XII. В. Я.}.

А. П. Бочковъ.

(1827 г.).

Отвтъ моему обольстителю.

Прочь! прочь, языкъ людей, безчувственный и хладный!
Я прибгать къ теб ужъ больше не хочу.
Я слышу голосъ!… слухъ мой жадный
Къ нему стремятся…. я лечу!
[И т. д., всего 27 строкъ въ отвтъ на призывъ друга писать стихи, затмъ]:
Буду поэтомъ, если вы того желаете. Пусть вырвутся изъ груди досел ее задушившія чувства. Вашъ А. Бочковъ.
Не печатайте моего Демона, т. е. піесу, подъ названіемъ: ‘Таковъ нашъ Геній’, нужно его поправить. Завтра или посл завтра я пришлю къ вамъ замчанія. Теперь у меня въ голов ‘Моя правда’ я окончилъ ее ужъ начерно.
Все таки Л. С.
(Адресъ: Андрею Андреевичу г. Ивановскому).

‘Русская Старина’, No 7, 1889

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека