Письма из Читы к Е. П. Оболенскому и И. И. Пущину, Завалишин Дмитрий Иринархович, Год: 1849 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 30 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ПАМЯТИ ДЕКАБРИСТОВ

СБОРНИК МАТЕРИАЛОВ

III

ЛЕНИНГРАДЪ
1926

ЛЕНИНГРАД
ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР 1926

Письма Д. И. Завалишина из Читы к Е. П. Оболенскому и И. И. Пущину.

Ни один из декабристов не вызывал такой разноречивой оценки его личности и деятельности, как Дмитрий Иринархович Завалишин.

Товарищи по восстанию: Свистунов, Фролов, Беляев, Волконский, равно как и делопроизводитель Следственной Комиссии А. Д. Боровков, {Свистуновъ, Нсколько замчаній по поводу новйшихъ книгъ и статей о событіи 14 декабря и о декабристахъ (‘Рус. Арх.’ 1870, стлб. 1645—1650) и три заметки (там-же 1871, стлб. 0180—192 и 321—380), Фроловъ, Воспоминанія. По поводу статей Завалишина (‘Рус. Стар.’ 1882, май, стр. 465—482, и июнь, стр. 701—714), Бляевъ, Воспоминанія о быломъ и перечувствованномъ, его-же заметка по поводу статьи З. (‘Рус. Стар.’ 1881, март, стр. 491—493 и 1882, июнь, стр. 217—219), и отдельно ‘Воспоминанія’, изд. А. Суворина, СПБ.1882), С. Волконскій, Записки, СПБ. 1901 (Выноска издателя-сына на стр. 472), А. Д. Боровковъ и его автобіогр. записки (‘Рус. Стар.’ 1898, ноябрь, стр. 341), см. также С. Черепановъ, Отрывки изъ воспоминаніи Сибирскаго казака (‘Др. и Нов. Россія’ 1876, No 7—9).} а вслед за ними некоторые позднейшие историки и вообще лица, писавшие об этой эпохе (Богучарский, Щеголев, М. Семевский, М. Попов, Головачев, С. Чернов и др.), справедливо подчеркивали отрицательные черты его характера и, в частности, болезненное самомнение и проистекающее отсюда слишком субъективное освещение им событий. {Богучарскій, Рецензия о Мюнхенскомъ изданіи ‘Записокъ Завалишина’ (‘Былое’, 1906, янв., стр. 311—317), рецензия о том-же Н. Кашина (‘Встн. Воспитанія’, 1906, IV, 18—23), отзыв о Завалишине П. Щеголева (‘Мин. Годы’, 1908, No 5—6, стр. 523), В. В. Тимощукъ, М. И. Семевскій, біограф. очеркъ, СПБ.1895, стр. 121—125, М. М. Поповъ, Завалишинъ самъ о себ (‘Рус. Стар.’ 1901, март, стр. 639—643), Головачевъ, Декабристы, 86 портретовъ (изд. Зензннова), М. 1906, стр. 98—103, С. Черновъ, Нсколько справокъ о Союз Благоденствія передъ Моск. създомъ 1821 г. (‘Ученые записки гос. Саратовского у-та’, 1924, т. II, вып. 4, стр. 5), см. также ‘Современникъ’ 1913 г., февр., стр. 222.} Однако, наряду с этим, другие декабристы, и в особенности И. И. Горбачевский и А. Е. Розен, а также известный бытописатель Сибири С. Максимов, {Письма И. И. Горбачевского к Е. П. Оболенскому (‘Рус. Стар.’ 1903, сент., стр. 706—716, и окт., стр. 221—239). См. также ‘Записки и письма И. И. Горбачевского’, М. 1925 (изд. 2-е, кн-ва ‘Совр. Проблемы’). В письме от 18 янв.1862 г., между прочим, говорится: ‘Онъ (Завалишин) много нажилъ себ враговъ чрезъ свои статьи объ Амур, чиновный людъ на него разсердился, но что замечательно: кому не дадутъ награды, тотъ говоритъ, что Завалишинъ говоритъ правду…’ Из писем Горбачевского также видно, что Завалишин до самого насильственного переезда из Читы в Европ. Россию заботился, согласно данному покойной его жене слову, о престарелой своей теще и двух ее дочерях, бар. А. Е. Розе н, Записки декабриста, СПБ. 1907, стр. 156, С. Максимовъ, Госуд. преступники (‘Отеч. Записки’ 1869, окт., стр. 551—632), его-же ‘Сибирь и каторга’, ч. 3, СПБ.1871, и ‘Сочиненія’, т. 4, СПБ. 1908. С Завалишиным поддерживал дружественные отношения и И. И. Пущин, см. его письма в книжке С. Я. Штрайха, Декабрист И. И. Пущин, М. 1925, стр. 213, 224, 284.} отмечали его выдающиеся способности и заслуги, проявившиеся главным образом во время проживания его на поселении в Чите.

О Завалишине нет еще ни одной объективной и исчерпывающей биографии. Писавшие о нем не задавались целью полного критического отбора материала, касающегося этой интересной личности, а основывались или на собственных его свидетельствах о своей жизни, не всегда надежных, или-же на суждениях лиц, явно ему враждебных, между тем многообразие его общественной деятельности, начавшейся еще до 14 декабря (особенно в Калифорнии), а затем продолжавшейся в подготовительный к восстанию период и уже после ликвидации восстания — в Сибири, где ему пришлось стать в соприкосновение с Муравьевым-Амурским и другими государственными деятелями этой отдаленной окраины, представляет несомненный исторический интерес.

Если засим фактические данные, сообщаемые самим Завалишиным, освещены им не всегда правильно, с приданием к тому же собственной личности гиперболического рельефа, то, с другой стороны, его мучительный подчас самоанализ, тоска по нравственному идеалу, его стремление к утверждению правды на земле, его отношения к браку, как средству нравственного самоусовершенствования, в связи с его простотою и скромностью в жизни, воздержанием от мяса, вина и табака,— все эти личные его свойства и черты человеческих переживаний справедливо останавливали на себе внимание такого сердцеведа, как Л. Н. Толстой, который, со своей,— разумеется, более психологической, нежели исторической,— точки зрения признавал записки Завалишина самыми важными из всех записок его товарищей. {‘1905—1906 г. в Ясной Поляне, из записок Д. П. Маковицкого’ (‘Голос Минувш.’, 1923, No 3, стр. 5).}

В литературе о декабристах недавно замечено вскользь (Ю. Г. Оксманом), {‘Декабристы’, изд. Пушк. Дома, М. 1925, стр. 195 (вын.).} что рассуждения Завалишина иногда совпадали с постулатами самого Толстого,— и это совершенно справедливо. {Свое обращение ‘к политическим деятелям’ Толстой заключал следующими словами: ‘Все, что я сказалъ здсь, сводится къ той самой простои, всмъ понятной и неопровержимой истин, что для того, чтобы была добрая жизнь между людьми, нужно, чтобы люди были добрые. Средство же воздйствія на добрую жизнь людей есть только одно: своя добрая жизнь. А потому и дятельность людей, желающихъ содйствовать установленію доброй жизни людей, можетъ и должна быть только во внутреннемъ совершенствованіи…’ (Сочиненія, ч. 19, М. 1911, стр. 242). Придерживаясь однородных взглядов, Завалишин указывал на ‘непреложный нравственный законъ’, что ‘перемну къ лучшему могутъ производить лишь т, кто сами стоятъ нравственно выше, если же берущіеся за перемну выходятъ изъ той же дряблой среды, лишенной нравственныхъ условіи, изъ которой выходятъ и злоупотребители, то никакія перемны не приведутъ къ лучшему’. (‘Рус. Встн.’ 1884, февраль, ст. Завалишина, Декабристы, стр. 861).} Разница только в том, что Толстой и в личной жизни наиболее близко подходил к своим постулатам, а Завалишин рвался к ним, болел, быть может, по ним, но не всегда мог справляться с порочными сторонами своего характера.

Из внешних обстоятельств жизни Завалишина заслуживает упоминания, навеянное, очевидно, масонскими тенденциями того времени, учреждение им, 19-летним еще лейтенантом, ‘Ордена Восстановления’ (совершенно не получившего, к слову сказать, распространения).

Названный Орден, ставивший, по уставу, своею целью насаждение просвещения и правды в мире, защиту угнетенных, покровительство бедным, целомудрие, воздержание от житейских пристрастий и нравственное самоусовершенствование своих членов, вместе с тем преследовал и политическую задачу — ограничение самодержавия. Позднее устав этот, по собственному признанию Завалишина, был переделан в республиканском духе. Следуя при этом изречению, что ‘нтъ пророка въ своемъ отечеств’ (как он сам выражался), и придавая Ордену значение интернациональное, Завалишин, в первую очередь, стремился обосновать этот Орден в Калифорнии, куда забросила его судьба во время кругосветного плавания с адмиралом Лазаревым, с тем чтобы впоследствии сделать упомянутую страну базою для распространения Ордена и его идей во всем мире.

В неопубликованных еще материалах следственного дела о Завалишине, хранящихся (в копиях) в Рукописном Отделении Библиотеки Академии Наук среди других бумаг академика Н. Ф. Дубровина, имеются весьма интересные подробности пребывания Завалишина в Калифорнии. Здесь, наряду со сведениями о его попытках побудить местные органы управления к провозглашению независимости этой области от Мексики, с целью присоединения ее затем к России, имеются данные, рисующие Завалишина в странном освещении и наглядно обнаруживающие, что его теоретические рассуждения о нравственном самоусовершенствовании наталкивались на какие-то скрытые дефекты его собственной психической организации. {Свои обращения к приору влиятельной францисканской миссии и к некоторым другим туземцам он начинает словами: ‘Донъ Димитрій Завалишинъ, Великій Возстановитель’, или-же — ‘Я, по свободному избранію небесъ, Великій Магистръ военнаго Ордена Возстановленія’. Родственнице губернатора (президента) Калифорнии Марии Меркадо, при посредстве которой он имел намерение поближе сойтись с самим губернатором, Завалишин, с прописанием своего орденского титула, в сантиментальных, по обычаю того времени, тонах, объясняется в любви, причем, готовый на всякое самопожертвование, примиряется с выходом ее замуж за другого. В одном и том-же послании (сохранившемся в переводе с испанского), он открывает свою любовь к Марии, ее матери, и тут-же пишет ей буквально следующее: ‘Боясь, чтобы вы, какъ ослица моя, не умерли отъ стужи, считаю обязанностью принять вс предосторожности къ предупрежденію такого несчастія, для чего посылаю вамъ лекарства, кои вы должны употребить’. Повндимому, он склонен был и к мистификации, так как в том-же письме имеется приписка как-бы от имени другого лица, извещающая о мнимом самоубийстве Завалишина. Можно, впрочем, предполагать, что это письмо не было отправлено по назначению. Во время переезда своего, по требованию правительства, на родину (вследствие посылки Александру I экстравагантной записки о допущенных, будто бы, в практике Веронского конгресса отступлениях от начал Священного Союза), Завалишин обнаруживает признаки необъяснимой ненормальности: на корабле он носит странный костюм — треугольную испанскую шляпу, зеленую вуаль и красный шарф, требует от штурмана, чтобы в определенный день и час он, лез всякой причины, произвел пушечные салюты, просит, чтобы, во избежание какого-то грозящего ему несчастия, все держались только левого борта корабля, а ему предоставили возможность прохаживаться, в указанном костюме, по правому борту и т. п. Все эти странности дали повод тогдашнему правителю дел российско-американских колоний, капитану 2-го ранга Матвею Ивановичу Муравьеву, отозваться черезчур резко, что ‘Завалишинъ, прежде нежели сдлался злодемъ, былъ шарлатаномъ’. Надо заметить, что Завалишин вообще не чужд был театральности. Это сказывалось, между прочим, и в изобретенных им причудливых одеяниях и знаках Ордена Восстановления. (Тут, впрочем, если вспомнить внешние масонские обрядности, Завалишин не представлял исключения). Затем, уже по высылке в Читу, он обращал на себя внимание своею внешностью, а в Петровский Завод шествовал впереди других, по описанию Басаргина — ‘въ круглой шляп съ величайшими полями и въ какомъ-то плать чернаго цвта своего собственнаго изобртенія, похожемъ на квакерскій кафтанъ, будучи маленькаго роста [и при этом с большою, отпущенною в остроге, бородою], онъ держалъ въ одной рук палку гораздо выше себя, а въ другой — книгу, которую читалъ’ (Записки Басаргина, стр. 130).}

С Рылеевым Завалишин познакомился при посредстве адмирала Н. С. Мордвинова, но он долго с ним не сходился и был как бы в оппозиции к тайному обществу, возлагая надежды в деле политического переустройства России более на свой Орден, нежели на это общество. В целях устранения конкуренции, он даже имел намерение донести на заговорщиков. В следственном деле сохранилась копия такого обращения его к Александру I от 20 июля 1825 г.: ‘Если не ошибаюсь, великая опасность грозитъ теб, Россіи, Европ, но боле сказать не могу, пока не увижу тебя лично’. По показаниям Завалишина, у него были и еще попытки донести на декабристов, пока, наконец, вследствие своего тщеславия и желания играть историческую роль, он сам не был втянут в заговор. {Декабристы, в свою очередь, относились с предубеждением к Завалишину и его Ордену: по показанию А. Бестужева, ‘молодость З[авалишина] и достоинство командора не клеились вмст’, предъявленный Завалишиным какой-то фиктивный ‘похвальный листъ’ возбуждал невольные сомнения, поступки его казались ‘сумасбродными’. В уставе говорилось о ‘возстановленіи законныхъ властей’, как одной из целей Ордена. Завалишин толковал это место декабристам в том смысле, что под законною следует понимать связанную законом, т. е. конституционную власть, а самодержавное правительство могло относить эти слова к себе, как законной власти. Таким образом, составитель устава мог изворачиваться, придерживаясь ad libitum и того и другого толкования (Бумаги Дубровинск. архива: см. также Довнаръ-Запольскій, Тайное общество декабристовъ, М. 1906, стр. 287— 288). О намерении Завалишина ‘вскрыть заговоръ со всми его тайнами’ — показание от 17 мая 1826 г. (Госуд. Арх. I. д. No 26 — по копии Дубровина). В опубликованных материалах Центрархива (Восстание декабристов’, т. I, М. 1925) также имеются указания на недоверчивое отношение декабристов к Завалишину, см., напр., показания Рылеева (стр. 195), Торсона (стр. 213), Оболенского (стр. 268) и А. Бестужева істр. 456).} Впрочем из некоторых заявлений Завалишина видно, что он, подобно Ростовцеву, никого не хотел называть по имени.

Приговором Верховного Уголовного Суда он был признан виновным в том, что ‘умышлялъ на цареубійство и истребленіе императорской фамиліи, возбуждая къ тому словами и сочиненіями, и принадлежалъ къ тайному обществу, съ знаніемъ сокровенной цли’. Высланный на каторгу в Читу, в числе государственных преступников 1-го разряда, {Предвидя тяжкое наказание, Завалишин, в письме на имя Николая I от 29 мая 1826 г., в уничижительных выражениях ссылаясь на ‘временное помраченіе разсудка’, доведшее его до преступления, умолял о высылке его в один из Сибирских монастырей, где он современем мог бы ‘воспріять санъ иноческій’ (‘Современникъ’ 1913, февр., стр. 222—223).} он здесь занимался изучением иностранных языков и даже древне-еврейского, с которого переводил священное писание, с товарищами он не очень ладил, хотя с некоторыми (Оболенский, Пущин) сошелся на ‘ты’, как это видно из печатаемых ниже его писем.

По окончании срока каторги в Петровском Заводе, Завалишин в 1839 году снова вернулся в Читу, здесь женился и остался на жительстве, несмотря на амнистию 1856 года. Он принял близкое участие в делах по устроению Восточной Сибири, так как с его знанием краевой жизни представители власти безусловно считались, пока он не стал в явный конфликт с Муравьевым-Амурским, особенно обострившийся вследствие разоблачения им в печати темных сторон деятельности местных администраторов. Это обстоятельство послужило основанием к насильственной высылке его в 1863 году в Европейскую Россию. Он поселился в Москве, где, в 60-летнем возрасте, в 1864 г. женился вторым браком на дочери тит. сов. Зинаиде Павловне Сергеевой. От этого брака он имел двух сыновей и 4 дочерей, из коих в настоящее время жива лишь одна дочь — Зинаида Дмитриевна (по второму мужу Еропкина), с четырьмя своими сыновьями. Завалишин умер в 1892 году, 88 — летним старцем, скромно проживая в меблированных комнатах в Москве, похоронен он на кладбище Данилова монастыря. {Сведения о втором браке и потомстве Завалишина собраны непосредственно у Еропкиных. Головачев в своем сборнике о 86 декабристах делает ошибку, утверждая, что Завалишин был женат три раза. Первым браком Зинаида Дмитриевна была за Панковым и от него также имела сына.}

В настоящем сборнике печатаются два письма Завалишина к декабристу Е. П. Оболенскому: одно — по поводу кончины первой жены Завалишина, где он излагает свои интимные мысли о значении для него этого брака и анализирует свои душевные переживания, вызванные смертью жены, другое — о Чите и ее судьбах. Эти письма до некоторой степени пополняют материал по тем же вопросам, заключающийся в ‘Записках’ Завалишина, так же, как и третье помещаемое здесь его письмо на имя М. И. Пущина о Калифорнии, с которою, как мы видели, его связывали и первая любовь, и первая политическая мысль.

Оба адресата приводимых писем — декабристы перваго разряда: Оболенский, бывший блестящий офицер, старший адъютант при начальнике всей пехоты гвардейского корпуса, Пущин, лицейский товарищ А. С. Пушкина, променявший, по идейным соображениям, мундир гвардейской конной артиллерии на службу в Московском Надворном Суде. Они вместе отбывали каторгу в Чите, куда Пущин прибыл с некоторым опозданием, будучи переведен сюда из Шлиссельбургской крепости, вместе же были переведены в Петровский Завод, а затем в 1839 году на поселение, первоначально в Туринск (сюда Оболенский переехал несколько позднее, а именно в 1842 г.), {С 1839 по 1842 г. Оболенский жил на поселении в дер. Турутаеве, Иркутской губернии.} потом в Ялуторовск, Тобольской губернии. В Ялуторовске они жили на одной квартире, пока Е. П. Оболенский не женился на няне внебрачного сына Пущина Варваре Самсоновне Барановой. Еще в Чите и Петровском Заводе Оболенский и Пущин старались сблизить державшегося особняком Завалишина с колонией декабристов, которая, повидимому, также несколько его чуждалась, особенно по приезде к ним в Сибирь брата его Ипполита, известного своею провокаторскою деятельностью. Позднее два благородных друга приглашали Завалишина переселиться к ним в Ялуторовск, но он, как видно из письма от 9 октября 1848 г., отклонил это предложение.

По амнистии 1856 года Оболенский и Пущин выехали в Европейскую Россию, причем Пущин, женившись на вдове декабриста Фон-Визина, Наталье Дмитриевне, урожденной Апухтиной, поселился в имении ее Марьине, Бронницкого уезда Московской губернии, а Оболенский обосновался в Калуге, в доме сестры своей Натальи Петровны. Вскоре (в 1859 г.) Пущин, прибывший из Сибири уже с расшатанным здоровьем, сошел в могилу, а через 6 лет за ним последовал и Оболенский.

Печатаемые три письма Завалишина хранятся в Рукописном Отделении Библиотеки Академии Наук, среди бумаг академика Н. Ф. Дубровина, за No 311. {Завалишиным оставлена довольно обширная печатная литература, так как, по возвращении из Сибири он, потерявши свое имущество, жил по преимуществу журнальным трудом. Главнейшие его сочинения, не считая многочисленных заметок в ‘Моск. Ведомостях’, суть следующие: ‘Воспоминанія о Калифорніи’ (‘Рус. Встн.’ 1856, кн. 11), статьи об Амуре (‘Морской Сборн.’ 1858, кн. 11, 1859, кн. 5—7, ‘Встн. Промышленности’ 1859, кн. 12), ‘Калифорнія въ 1824 г.’ (‘Рус. Встн.’ 1865, ноябрь), ‘Дло о колоніи Россъ’ (там-же, 1866, март), ‘По поводу Записокъ И. Д. Якушкина и статьи о нихъ П. Н. Свистунова’ (‘Р. Арх.’ 1871, стр. 333—380), ‘Воспом. о Морскомъ Кадетскомъ Корпусъ съ 1816—1822 гг.’ (‘Р. Встн.’ 1873, іюнь), ‘Походъ гардемариновъ въ Швецію и Данію’ (там-же, 1874, іюль), ‘Замтка относит. степени доврія, какое можно имть къ воспоминаніямъ, запискамъ и т. д., для дополненія, разъясненія и исправленія свдній нашихъ о прошедшемъ’ (‘Др. и Нов. Россія’ 1876, No 10), ‘Пребываніе рус. войска на Нормандскихъ островахъ’ (там-же, No 12, стр. 409—411), заметка на статью ‘Отрывки из воспом. сибирскаго казака’ и ответ на оправдания С. Черепанова (там-же, No 9, стр. 103, No 12, стр. 411, и 1877, No 10, стр. 191), ‘Кругосвтное плаваніе фрегата ‘Крейсеръ’ въ 1822—1825 гг.’ (там-же 1877, NoNo 5—7, 10—11), ‘По поводу статьи ‘Знакомство съ декабристами’, помщенной вь No 2 1877 г. ‘Др. и Нов. Рос.’ (там-же, No 9), ‘Адмиралъ С. П. Хрущовъ’, ‘В. В. Кюхельбекеръ и С. П. Шиповъ’ (там-же, 1878, No 1, 2 и 4), ‘Сухоруковъ и Корниловичъ’ (там-же, No 6), ‘Воспоминаніе о Грибодов’ (там-же, 1879, No 4): ‘Петербугскія легенды и событія 1825 г.’ (1879, No 11): ‘Замтка о рукописной литератур 20-хъ гг.’ (Ист. В.’, 1880, I, стр. 218), ‘Архим. Фотій и граф. Орловъ’, ‘Анекдотъ объ Александр I’, ‘Къ характеристикъ министра внутр. длъ С. С. Ланского’, там-же, стр. 833, 877, 879, 883): ‘Воспоминанія об А. И. Остерман-Толстомъ’ (там-же, II, стр. 929), ‘Отношенія Китая къ Россіи’ (там же, III, стр. 110), ‘Декабристъ М. Лунинъ’ (там-же, янв.), ‘Амурское дло и вліяніе его на Вост. Сибирь’ (Рус. Ст. 1881, сент. и окт.), ‘Пребываніе декабристовъ въ Чит и Петровскомъ Завод’ (там-же, окт.), ‘Вселенскій Орденъ Возстановленія и отношенія мои къ Тайному Обществу’ и заметка к этой статье (там-же, 1882, янв., стр. 11—66, и май, стр. 563), ‘Декабристы’ (‘Рус. Встн.’ 1881, февр.), ‘Записки декабриста Д. И. Завалишина’, Mnchen, 1904, и русское издание 1906 г. Кроме того, в сборнике Пушкинского Дома ‘Декабристы’ (М. 1925) Ю. Г. Оксман напечатал обращение Завалишина к министру внутр. дел, гр. Н. П. Игнатьеву, от 6 апреля 1882 г. по поводу запрещения цензурою печатания в ‘Русской Старин’ его статьи ‘Вселенскій Орденъ Возстановленія’ (стр. 191—196).}

А. В. Петров.

Д. И. Завалишин — Е. П. Оболенскому.

1.

Чита. 9 Октября 1848-го года.¹

Письмо твое, любезнйшій Евгеній Петровичъ! я получилъ, только не знаю отъ чего, какъ то поздно. Множество причинъ— къ чему исчислять ихъ?—постоянно лишающихъ меня нужнаго спокойствія духа, не дозволили мн въ скорости отвчать теб. Благодарю тебя за твое дружеское отношеніе, ты все сказалъ, что можно было сказать, хотя конечно и знаешь, что одинъ только Богъ можетъ дать снова истинную жизнь сердцу, какъ даетъ жизнь и плоти. Я и не отчаиваюсь, но только и не обольщаю себя надеждою, потому что не знаю: почтетъ ли это онъ нужнымъ, и будетъ ли на то его воля, чтобъ, по надежд твоей, для меня могла быть еще будущность боле свтлая и отрадная. Если разумть ее, какъ обыкновенно, въ мірскомъ смысл, то сомнваюсь, и вотъ почему: еслибы дло шло только о мірскихъ утратахъ, то это было бы конечно возможно, даже вроятно, потому что тогда, и въ собственныхъ усиліяхъ, и въ измненіи вншнихъ обстоятельствъ, человку представляются довлющія средства постепенно къ забвенію, утшенію, возрожденію новыхъ желаній и цлей, п съ тмъ вмст — къ новымъ радостямъ земнымъ и счастію.

Но тутъ совсмъ другое дло. Вотъ видишь ли! Долго нужно было бы бседовать далее изустно, чтобы объяснить теб особенность моего положенія. То, что со мною случилось, чрезвычайно важно для исторіи внутренняго человка, это случай не каждодневный. Не прими это за языкъ самолюбія.

Чтобъ покончить разомъ со всякимъ подозрніемъ на этотъ щетъ, я скажу теб, что по строгому испытанію себя я не тотъ, какимъ хотлъ и стремился быть, и далее не тотъ, какимъ бывалъ иногда. Но это также однаколеъ безусловно справедливо, что внутреннее развитіе и совершенствованіе были не только главнымъ, но даже исключительнымъ началомъ меня руководившимъ— безъ сознанія успха въ этомъ не было для меня возможности счастья, и все остальное имло всегда важность только какъ содйствіе или противодйствіе этому, отъ того и казалось можетъ быть, что не только вещественныя обстоятельства, но даже вещи, къ которымъ въ дйствительности я был ь всегда очень чувствителенъ, пріязнь или вражда: одобреніе или недоразумніе, лесть или клевета, были недйствительны противъ меня.

Я даже часто и самъ себя спрашивалъ: не есть ли это недостатокъ любви? Но по строгомъ испытаніи находилъ сердце свое вполн любящимъ, вполн чувствительнымъ къ пріязни или непріязни, къ хвал или неодобренію. Но тугъ же неодолимая сила заставляла меня веетакн подчинять все главному началу, такъ что даже и тогда, когда немного труда стоило бы мн, чтобы пріобрсти хвалу или пріязнь, избжать въ чемъ вражды или хулы, я долженъ былъ подавлять самое сильное желаніе, постоянно напоминая себ одно, что человкъ есть только то, что онъ есть передъ Богомъ, а не то, что во мнніи людей.

Хотя съ другой стороны, однакоже, умышленно никогда не подавалъ повода къ недоумнію — если же поводы и случались, то это выходило само собою, не непосредственно отъ моей воли — причина моихъ дйствій, чувствительности къ одному повидимому неважному, равнодушіе къ другому, что казалось другимъ важнымъ, истекало логически изъ начала меня руководившаго — не отрекшись отъ него, я не могъ бы поступать иначе.

Еслибы чему нибудь, или кому нибудь, что не могло и не должно было имть вліянія на внутреннее развитіе мое и усовершенствованіе, я допустилъ бы имть это вліяніе, то, само собою разумется, что подобное развитіе не могло бы имть мста — а это было бы неизбжно, еслибы я допустилъ себ, даже подъ увлеченіемъ любви назидающей, объясняться на каждомъ шаг, не только длать это, но забот о прілтныхъ для себя отношеніяхъ. Еще мене еслибы длалъ что либо только для лучшаго устройства себ вншнихъ обстоятельствъ или для наслажденія вншними вещами. Какъ вещественныя, такъ и душевныя удовольствія, радость, спокойствіе могли существовать для меня только при сознаніи достиженія внутренней цли, а вовсе не отъ такого или другого мннія, отъ обладанія тмъ или другимъ, отъ такихъ то или другихъ обстоятельствъ.

Такъ и женидьбу, ие мною возбужденную, возникшую не по преднамренному желанію, я принялъ только относительно этой цли, безъ страсти и самообольщенія, но смиренію, потому только, что она явилась и предложена была мн въ такихъ обстоятельствахъ и съ такими проявленіями, что я имлъ право принять ее, какъ Богомъ посланную опору человческой слабости, какъ средство ко взаимному совершенствованію, какъ содйствіе къ взаимному спасенію — говорю истину — отсюда и поясненіе тхъ неимоврныхъ трудовъ, полнаго самоотверженія, какія я понесъ для женидьбы, лишенный до такой степени всякихъ мірскихъ приманокъ: напротивъ съ перспективою еще такихъ вещей, которые были бы способны отвратить самую слпую плотскую страсть, какъ наир, человку въ моемъ положеніи, безъ средствъ, ршиться принять на свое попеченіе еще цлое, и притомъ большое семейство моей жены.

Потому то теперь, когда даже все это самоотреченіе не только, не имло тхъ послдствій, какія я вправ былъ-ожидать и для себя (а ее счастье и спасеніе я ставилъ еще выше своего), — но когда я чувствую, что даже очутился въ худшемъ состояніи нежели былъ до того, — ты можешь понять безнадежность моего горя и невозможность, безъ особенной, непосредственной воли Божіей, его исцленія.

Земныя утраты можно вс замнить и ожить для новыхъ радостей. Если же бы какіе нибудь и были незамнимыми, то по сознанію, что всетаки и мы имли свою долю счастія и ею воспользовались, чувство справедливости и благодарности и за это должно успокоить наше сердце. Но сознаніе, что этотъ союзъ не привелъ къ достиженію той высшей цли, для которой одной онъ и былъ заключенъ — это одинъ только Богъ можетъ изгладить изъ памяти, оправдавъ человка предъ собою, — а докол Это будетъ въ памяти, я чувствую, что не только счастіе, но даже спокойствіе для меня невозмояшо.

Отъ того отъятіе жены не есть главное. Этотъ ударъ потому только былъ для меня такъ силенъ, такъ страшенъ, что лишилъ надежды на исправленіе всего, именно въ т минуты, когда это показалось возможнымъ, когда причины зла раскрылись изъ ея исповди, — потому что пока живъ человкъ, все кажется еще возможнымъ. Но будь у насъ увренность въ невозможности уже той цли, для которой было совершено все, тогда самая смерть была и для нее и для меня случаемъ желаннымъ. Жизнь для насъ была — лишь тою жизнію, какую предполагали и для которой соединялись — для другаго она не могла имть нужныхъ условій, и слдовательно была не нужна.

Итакъ мое горе не во вншнемъ, что можетъ быть побждаемо и внутреннею силою, и съ измненіемъ условій вншнихъ, — но именно въ лишеніи внутренней силы, руководившей меня къ высшей цли бытія человка — а эту силу можетъ дать только самъ Богъ — отъ сознанія этого я и не обольщаюсь надеждою на успхъ, ни отъ собственныхъ усилій, ни отъ измненія вншнихъ обстоятельствъ, потому что предвижу тщету всего этого для того одного, что мн было бы нужно, хотя и думаю, что далекъ отъ отчаянія или унынія, потому что по вншней и умственной деятельности длаю все, что здоровье позволяетъ, не попуская себ умышленно упитываться горемъ.

И если я и обращаюсь постоянно мыслію къ разсмотрнію и поврк прошедшаго, къ испытанію своего состоянія, то отнюдь не съ намреніемъ возбуждать себя къ огорченію, а потому что считаю обязанностью разршить самый важный для меня вопросъ: была ли тутъ и моя вина и въ чемъ она могла быть? Я испытываю себя безъ всякаго пристрастія, но и безъ предубжденія, не поставляя преднамренною цлью ни самооправданіе, ни самообвиненіе.

Я вовсе не то разумю, чтобъ возможно было сомнваться, чтобъ я не былъ виноватъ въ такихъ вещахъ, какія свойственны обыкновенно слабости человческой, — а говорю о той или такой вин, которая допустила или не отвратила того, что въ развитіи своемъ неизбжно должно было отклонить отъ цли. Все, что я знаю за собою, было только слдствіемъ, а не причиною, истекало изъ невозможности мн знать истину въ этомъ дл, такъ что даже полное небытіе всего этого способно было произвести по большей мр дйствіе только отрицательное. Одно, что меня безпокоитъ и вводитъ въ сомнніе, не было ли какой ошибки гд-нибудь или въ чемъ нибудь съ моей стороны, положимъ даже, что отрицательно — что я, какъ сказалъ выше, допустилъ что либо, или чего не предупредилъ. Это то именно, что я чувствую себя, какъ внутренній человкъ, въ худшемъ состояніи, нежели былъ нкогда, когда самыя ошибки мои не тяготили сознанія, потому что по слову Апостольскому: забывая прошлое, простирался всегда впередъ, и когда раскрывалъ самъ ошибку, или пока другіе толковали о ней, я имлъ полное сознаніе, что уже отршился отъ нее, какъ отъ минувшей болзни, и — стоялъ уже на высшей степени.

Теперь же полагая себя въ худшемъ состояніи въ слдствіе всего бывшаго, а полагая въ то же время, что это внутреннее состояніе не должно зависть ни отъ чего вншняго или чуждаго, я и сомнваюсь, не было ли моей ошибки въ чемъ, и стараюсь ее открыть въ первоначальныхъ своихъ дйствіяхъ, какъ бы чисты и безукоризненны ни являлись они мн въ намреніи и исполненіи. Но до сихъ поръ я напрасно напрягаю свой умъ, все что оказалось гибельнымъ невозможно было предовратить, потому что никакая человческая мудрость не только не могла, но и не должна была того предусматривать — иначе дйствія лишены были бы основанія, были бы слдовательно неправильны, и тогда въ самыхъ условіяхъ является противорчіе, если предположить возможность предвднія того, что открылось, потому что первымъ условіемъ было бы: чтобъ я не былъ тмъ, чмъ былъ и не имлъ бы той цли, какую имлъ. Потому что безъ этого, само собою разумется, что я не только бы не чувствовалъ такого горя, но что и самаго повода къ нему не было бы, потому что не было бы причины къ союзу.

А до какой степени безусловно я употреблялъ такія усилія, чтобы устранить безчисленныя препятствія, невдомо откуда возникавшія противъ нашего союза, я въ то же самое время — говорю — непрерывно молился Богу со всм^гь усердіемъ и искренностью, къ какимъ былъ только способенъ, не допускать этого союза, если онъ не долженъ служить къ моему спасенію, а паче того еще, ко счастію и спасенію Аполинаріи!

Благодарю тебя также за свденія, которыя ты мн сообщаешь — до какой степени он могутъ быть полезны — ршить трудно, я не могу пока длать предположеній даже для слдующаго дня. Изъ сказаннаго выше теб легко понять, что я лично для себя не могу имть другихъ желаній кром такъ сказать отрицательныхъ — отсутствіе болзни, непріятностей, нужды, хлопотъ, дло для меня только въ сравненіи: отъ чего я больше подвергнусь тому или другому, оставаясь ли здсь, или переселяясь?

Положительнаго же чего либо, что бы заставляло надяться и для чего можно было бы рисковать, пока ничего нтъ. Подобное могло бы быть только одно: возвращеніе къ роднымъ. Итакъ единственная цль переселенія была бы исполнить желаніе родныхъ, которые не перестаютъ меня упрашивать переселиться хотя бы въ Иркутскъ, разумется въ такомъ случа лучше же уже было бы поближе. Но до сихъ норъ въ этомъ отношеніи я нахожусь въ безвыходномъ круг: первое условіе для переселенія, особенно съ перспективою новый’ хлопотъ но устройству и существованію, есть безъ сомннія здоровье, — а чтобы укрпить здоровье, нужны совсмъ другія условія, нежели т, въ которыхъ я нахожусь. Вотъ и теперь, я только что оправился отъ опасной болзни, которая по жестокости первыхъ приступовъ, могла имть дурной конецъ: тмъ боле что некому было ни лечить, ни хлопотать, кром самого себя.

Кланяюсь Ивану Ивановичу² — письмо его я получилъ еще позже твоего — въ скоромъ времени постараюсь написать и къ нему. По слухамъ у васъ давно уже холера — какъ то Богъ васъ помиловалъ. У насъ здсь обстоятельства тоже не совсмъ благопріятны — много больныхъ — родъ повальной горячки. Урожай собственно въ нашемъ мст также плохой — была сильная засуха. Пшеница у меня не возвратила и семена. Хотя въ другихъ мстахъ урожай и лучше, но цны на хлбъ вроятно будутъ всетаки высоки, но большимъ закупамъ въ казну и на золотые пріиски.

Эта промышленность, кром возвышенія цнъ, имла еще то вредное здсь вліяніе на рабочихъ, что чрезвычайно поощрила и безъ того очень сильное здсь расположеніе къ непостоянству и отвращенію отъ осдлой жизни и занятій. Теперь въ ожиданіи найма къ лту на пріиски, никто не хочетъ идти въ годовые работники по формальному обязательству, — такъ что нельзя быть обезпечену въ постоянныхъ работникахъ, и хотя опытъ каждаго года и доказываетъ имъ, что въ сложности они имютъ мене выгоды, нежели живущіе при домахъ или по годовымъ условіямъ, но они предпочитаютъ, поработавъ нсколько времени на пріискахъ, остальное время проводить въ праздности и пьянств, забираясь въ счетъ слдующаго года. Вотъ почему здсь хозяйство длается годъ отъ году не только боле безвыгоднымъ, но даже невозможнымъ человку съ нашими правилами и въ нашемъ положеніи.

Только тмъ, кто иметъ свои рабочія силы, или, потворствуя дурнымъ склонностямъ рабочихъ, держатъ ихъ въ постоянномъ забор, и тмъ удерживаютъ ихъ на какихъ хотятъ условіяхъ, хозяйство можетъ еще приносить выгоду — особенно хлбопашество.

Прощай, любезный Евгеній Петровичъ! Желаю теб милости Божіей п мира душевнаго. Искренно расположен[ный] и предан[ный] теб.

Д. Завалишинъ.

P. S. Состоишь ли ты въ переписк съ П. С. Пушкинымъ?³увдомь меня о немъ.

¹ Сверху, над текстом, в левом углу, написано рукою кн. Е. П. Оболенского: ‘Получено Ноября 12-го, отвчено — 20’. Настоящее письмо написано Завалишиным под впечатлением смерти его первой жены, дочери начальника Нерчниских горных заводов, Аполлинарии Семеновны Смольяниновой. Отец ее, Семен Иванович, в виду отсутствия коменданта, принял Завалишина, по прибытии его на каторгу в Читу. Завалишин не употреблял мясной нищи и получал обед из овощей от Смольянинова, жена которого Фелицата Осиповна, женщина религиозная, обратила внимание на узника, гулявшего во дворе острога с отпущенною бородою, в шляпе с широкими полями и с библией в руках. При посредстве жены декабриста Прасковьи Егоровны Анненковой, в 1829 году произошло сватовство, причем Завалишину была предложена в невесты упомянутая Аполлинария Семеновна. Свадьба, однако, состоялась только в 1839 г., когда Завалишин, по его просьбе, был переведен на поселение в Читу. Из печатаемого письма видно, что в отношениях Завалишина к жене были какие-то тягостные осложнения, была какая-то тайна, которая была открыта ему женою лишь перед смертью. Судя по запискам Завалишина, дело заключалось, будто бы, в том, что мать невесты не пожелала отпустить ее в Петровский Завод, куда были переведены из Читы политические каторжане, а домогалась прибытия Завалишина в Читу (что в то время было совершенно невозможно). Завалишин, устроивший уже в Петровском помещение для жительства с молодою женою, получил от ее матери ложное известие, что невеста его больна и приехать не может. Эго-то обстоятельство, тяготившее, якобы, всю жизнь Аполлинарию Семеновну и ускорившее ее кончину, и было открыто ею на духу священнику, а потом и мужу. См. Записки Завалишина (Мюнхенское издание 1904 г.), т. II, стр. 77, 132—142 и 294—307, также воспоминания А. Ф. Фролова (‘Рус. Старина’ 1882 г. май, стр. 702 — 703 и 708) и письмо И. И. Горбачевского И. И. Пущину 23 авг.1849 г. в ‘Голосе Минувшего’ 1923, No 2, стр. 152.

² Пущину.

³ Павел Сергеевич Бобрищев-Пушкин, декабрист, отбывал каторгу в Чите, вместе с Завалишиным. Здесь, интересуясь религиозно-философскими вопросами, перевел совместно с И. И. Пущиным ‘Penses’ Паскаля (см. ‘Красный Архив’ 1924, кн. 6, стр. 239). В 1848 г. (дата письма) П. С. Бобрищев-Пушклн вместе с душевнобольным братом, также декабристом, Николаем Сергеевичем, проживал на поселеніи в Тобольске, а затем, после амнистии, в Тульской губернии, в имении сестры Марии Сергеевны, умер в Москве и похоронен на Ваганьковском кладбище (Головачевъ, Декабристы, стр. 175).

2.

Чита 1850.— Октября 14-го.¹

Любезный Евгеній Петровичъ!

Дружеское письмо твое отъ 7-го Іюля я получилъ довольно уже давно, хотя и поздне, нежели какъ должно бы ожидать по разстоянію — кажется немножко поздне извстій отъ того же времени изъ Америки — но что длать! Конечно для меня пріятно было бы получать и чаще ваши письма, но я нисколько не въ претензіи за замедленіе отвтами. Кто по опыту знаетъ, какъ и мелочныя и важныя заботы домашней жизни и нездоровье, распложая недосуги и нерасположеніе, уводятъ время часы за часами, дни за днями, тотъ не станетъ обвинять другаго въ томъ, что и съ нимъ легко можетъ случиться.

Очень порадовался твоей радости и поздравляю тебя съ новорожденнымъ сыном.² Дай Богъ теб какъ говорятъ возрастить его Богу во славу, людямъ на пользу и себ на утшеніе. Справедливо говоришь, что будущность отъ насъ закрыта, и слдовательно не знаемъ, что готовитъ она намъ впередъ и въ дтяхъ, какъ и во всемъ житейскомъ, радость или горе. По крайней мр, имя дтей, имемъ возможность къ радости, только то, что не существуетъ, если не угрожаетъ горемъ, зато лишено и возможности къ утшенію. Потому то мн всегда казалось, да и теперь такъ кажется, что для меня было бы большимъ облегченіемъ, еслибы у меня были дти, хотя слышалъ многихъ и такихъ, которымъ это кажется иначе.

Ныншній годъ былъ у насъ очень неблагопріятенъ. Здшній климатъ и безъ того не славится постоянствомъ, но ныншній годъ составлялъ притомъ исключеніе къ худшему. Ни жаръ, ни холодъ, ни ясная погода, ни дождь, ничто не было ни въ пору, ни въ мру — и результатомъ всего этого вышелъ плохой урожай, который посл подобнаго же урожая прошлаго года поднялъ цну хлба теперь съ осени, слдовательно самое дешевое время до 2 р. 50 к. пудъ. Между тмъ Чита наша оживилась прибытіемъ войскъ и здлалась важнымъ пунктомъ.

Можетъ быть для васъ не безъ интереса будетъ прослдить судьбу ея со времени нашего отбытія. Вы помните, какъ были благопріятны для нея обстоятельства во время нашего пребыванія.³ Урожай на все, на хлбъ и овощи, изобиліе денегъ быстро подняли ее, но за то воспоминаніе о томъ времени живетъ въ народ, облеченное совершенно въ поэтическій колоритъ, какъ преданіе о золотомъ вк — что для иныхъ впрочемъ было, какъ вы знаете, и не иносказательно, а сущею дйствительностію.

Посл нашего отбытія Чита совершенно упала — конечно виноваты и жители, истративъ легкомысленно безъ труда добытыя деньги, но справедливость требуетъ сказать, что и обстоятельства были крайне неблагопріятны. Девять лтъ сряду плохой урожай — къ тому же и общее оскудніе края вслдствіе худаго управленія не могло не отразиться на селеніи. Когда я пріхалъ сюда въ 1839 году, я нашелъ Читу буквально въ развалинахъ и жителей отъ постояннаго неурожая совершенно, какъ говорятъ, обезкураженныхъ. Могу сказать, что только мои убжденія и примръ заставили многихъ ршиться на посвъ въ 1840 г.— и странное дло — въ этомъ дйствовала не сила доводовъ, а какая-то темная надежда, что можетъ Сыть съ возвращеніемъ секретнаго воротятся т времена, о которыхъ сохранилась поговорка: при секретныхъ всмъ были богаты, а посл нихъ ничего не стало. Какъ бы то ни было какъ нарочно надежды оправдались, и паче чаянія — 1840 годъ былъ необыкновенно урожайный и далъ, какъ говорятъ, вздохнуть народу.

Со всмъ тмъ нкоторыя неблагопріятныя обстоятельства продолжали еще дйствовать. Такъ, папр., въ глазахъ заводскаго вдомства, не умвшаго оцнить положеніе Читы, она потеряла совершенно ваяшость, и оно, уничтожая въ неіі различныя отрасли своего управленія, дошло до того, что въ 1844 году уничтожило здсь комиссіонерство, полицію и волость, именно въ такое время, когда въ нихъ начала сказываться самая настоящая нужда. Потому что важность Читы заключается не въ одномъ только центральномъ положеніи, содержащемъ узелъ всхъ возможныхъ сообщеній, но п в^гь измненіи характера пути.

Лтомъ сухопутное сообщеніе измняется здсь въ водяное сплавомъ по рк, зимою колесный провозъ (между В[ерхне-]Удинскомъ и Читой нтъ постояннаго снга, а обозы и лтомъ и зимою идутъ на телегахъ) — на санный. Такимъ образомъ во всякое время здсь необходимо производится перекладка и передача — и Чита неизбжное мсто складки. Двойное слдствіе этого — стеченіе со всхъ сторонъ народа и торговыя сдлки длали именно боле нежели гд ннбудь необходимымъ пребываніе полиціи и управленія.

Легко можно было предвидть, что ни на одно мсто въ кра развитіе дятельности торговой такъ не подйствуетъ, какъ на Читу, это и случилось — переломъ совершился около 1842 года. Усиленный вывозъ кожъ въ слдствіе развитія чайной торговли въ Кяхт: увеличеніе требованія на мясо, лошадей, овесъ, которые шли преимущественно изъ здшняго края на золотые пріиски, возвышеніе вдвое рабочей платы — все это необыкновенно возвысило дятельность въ Чит, и если возвысило дороговизну, то она была чувствительна только для тхъ, кто, какъ я, стсненный въ дятельности, лишенъ былъ средствъ къ извлеченію изъ этого пользы, — но на мсто подйствовало выгодно.

Мало по малу развалины исправились, пустые дома были заняты, новые построились — и это случилось очень кстати: потому что еслибы баталіонъ былъ переведенъ сюда прежде, то ршительно негд было бы помстить штаба. Въ то же время усилился необыкновенно и привозъ товаровъ съ ярмарки въ Нерчинскій край. Все это проходитъ черезъ Читу и ставить всхъ въ необходимость имть здсь коммиссіонеровъ или прикащиковъ. Теперь здсь постоянныхъ уже нсколько лавокъ, кром прізжающихъ временно торговать. При этомъ какъ всегда роскошь шагнула далеко дале средствъ, и если бы кто постилъ здшнюю церковь (единственное общее сборное мсто), то по нарядамъ, особенно женщинъ, принялъ бы Читу уже за цвтущій городъ.

Впрочемъ ея будущность въ этомъ отношеніи несомннна — и лучшее доказательство, что она иметъ собственные силы для развитія, это то, что она начала развиваться вопреки ошибочныхъ распоряженій заводскаго вдомства. Вотъ вамъ если не исторія, то вступленіе въ исторію Читы, въ которой мы играемъ ролю баснословныхъ временъ.

Прощай, любезный Ев[геній] Петр[овичъ]. Кланяйся Пущину — не знаю, дошло [ли] мое послднее къ нему письмо, или не застало его на мст. Во всякомъ случа прошу увдомить, получилъ ли онъ его. Прошу кланяться и прочимъ товарищамъ, и что о комъ знаешь, здлай одолженіе, сообщай — очень буду благодаренъ. Будь здоровъ и со всмъ твоимъ семействомъ. Дружески преданный теб

Д. Завалишинъ.

¹ Над текстом помета Е. П. Оболенского: ‘Пол[учено] нояб[ря] — 28, отвечено] Дек[абря] 15’.

² В 1850 г. у Е. П. Оболенского, от брака его с Варварой Самсоновной Барановой, родился в Ялуторовске, где он в это время проживал на поселении, сын Иван, впоследствии — земский врач.

³ О влиянии пребывания декабристов на развитие благосостояния Читы и об обеднении ее после их выезда говорится, между прочим, и в записках Мих. Ал. Бестужева (‘Рус. Стар.’ 1881, ноябрь, стр. 593—595, ‘Воспоминания бр. Бестужевых’, изд. ‘Огни’, Пгд. 1917, стр. 210—214), об этом же упоминает в своих записках и И. Д. Якушкин (‘Записки И. Д. Якушкина’, изд. 7-е, М. 1926, стр. 143). В Записках Завалишина (т. II, Мюнхен, 1901, стр. 83) указывается, что некоторые декабристы получали десятки тысяч от родных, и, кроме того, каждую неделю приходил из Иркутска целый обоз с платьями, книгами и провизией, в общем, но исчислению Завалишина, каземат получал в год около 400 тысяч ассигнациями, не считая посылок, в результате открылось в Чите 12 лавок, в которых ‘можно было достать все, что только продавалось в России’. См. еще статью Завалишига, Пребываніе декабристовъ въ тюремномъ заключеніи въ Чит и въ Петровскомъ Завод (‘Рус. Старина’ 1881, октябрь, стр. 419—434).

3.
Д. И. Завалишин — И. И. Пущину.

Чита. Апрля 23-го 1849 г.¹

Письмо твое, любезный Пущинъ, я получилъ въ то самое время, когда писалъ къ Оболенскому, вотъ почему тогда и не отвчалъ. Я расчелъ, что лучше писать къ вамъ не въ одно время, чтобы такимъ образомъ, не обременяя васъ излишнею перепискою, имть чаще о васъ извстія.

Что касается до меня, то все находится въ прежнемъ положеніи. Здоровье мое не укрпляется, и покамсть не дозволяетъ даже длать какія либо предположенія, по крайней мр, на ближайшее время.

Посл того изобилія въ чтеніи и вообще въ средствахъ къ умственнымъ занятіямъ, какое мы имли, когда были вс вмст, ты можешь себ представить, какому я подвергся здсь лишенію въ этомъ отношеніи. Средства мои не позволяютъ мн выписывать журналовъ, но я достаю иногда газеты и журналы изъ другихъ мстъ, разумется извстія тогда уже не свжія, интересъ, который они возбуждаютъ, есть чисто историческій и составляетъ уже предметъ науки.

Но между извстіями, волнующими міръ, есть одно, которое необходимо должно было привлечь особенно мое вниманіе. Важное само по себ во всхъ отношеніяхъ, оно касается непосредственно до меня, потому что дло идетъ о стран, бывшей нкогда поприщемъ и цлію моей самой напряженной дятельности, я говорю о томъ, что совершается нын въ Калифорніи.²

Дватцать пять лтъ тому назадъ, въ числ предложеній, съ которыми я прибылъ тогда изъ Америки къ правительству, одно изъ главныхъ, сдланное мною съ полнымъ предвидніемъ того, что совершилось нын, было занятіе Калифорніи. И это была не просто идея, но я имлъ право сказать, что это была уже возможность практическая, приготовленная мною, и еслибы мои предложенія были приняты въ томъ вид, какъ я ихъ представилъ, я надялся привести къ тому, что Калифорнія добровольно подчинилась бы Россіи, или сдлалась бы русскою, прежде нежели кто либо имлъ бы возможность тому воспрепятствовать.

Предложеніе мое съ начала принятое благосклонно и одобренное тми, кому непосредственно было поручено разсмотрніе дла, вдругъ встртило неожиданныя препятствія, причину которыхъ съ достоврностію я не могъ узнать. Врно только то, что она проистекала не отъ невозможности, но отъ обстоятельствъ вполн чуждыхъ длу.

Когда правительство отказало мн въ непосредственномъ исполненіи, я надялся достигнуть предположенной цли, или, по крайней мр, положить прочное тому основаніе чрезъ посредство Росс[ійско-] Амер[иканской] Компаніи, такъ какъ для нее преимущественно были выгодны непосредственныя и ближайшія слдствія моего предпріятія.

Пораженная, несомннностію ожидаемой ею пользы отъ приведенія плановъ моихъ въ исполненіе Р[оссійско-]Ам[ериканская] Комп[анія] не только чрезъ главное свое управленіе, но и въ общемъ неоднократномъ собраніи акціонеровъ, приняла разныя мои предложенія, въ томъ, въ чемъ она могла содйствовать успху, и просила правительство отпустить меня въ Америку. Три мсяца возилъ морской министръ о томъ докладъ — но напрасно было ея стараніе, напрасно было ходатайство адмирала Мордвинова, разсматривавшаго, по порученію правительства, мое предложеніе, относящееся до Калифорніи и другія съ нимъ однородныя, напрасно было завреніе и поручительство министра просвщенія Шишкова,⁴ разсматривавшаго другую часть моихъ предложеній, правительство окончательно отказало мн и компаніи въ назначеніи меня въ Америку.

Съ этимъ вмст рушилось и все предпріятіе, хотя компанія и искала было осуществить pro чрезъ кого либо другаго. Но основаніе всего основано было исключительно на моей личности, на моихъ связяхъ и сношеніяхъ въ стран, на свдніяхъ, которыя ни для кого другого не были доступны. Она не могла найти исполнителя, не только въ томъ размр какъ я предполагалъ, но далее и въ томъ ограниченномъ вид, какой ей былъ нуженъ исключительно для ея только выгоды.

Многіе изъ принимавшихъ тогда непосредственное участіе въ этомъ дл, какъ партизаны, такъ и противники, сошли уже въ могилу, и я не знаю, гд документы по этому длу, но если кто-либо остался въ живыхъ, если документы сохранились, то я имю свидтельство, съ какою точностью указано было мною все случившееся, и это даетъ мн право думать, что и остальное, на что я тогда указывалъ и что искалъ отклонить, сбудется также.

По странному случаю, въ числ возвращенныхъ мн обломковъ моей библіотеки, растраченной большею частію въ крепости, многое относится именно къ этой же стран или говоря вообще къ этому вопросу, бывшему предметомъ самаго тщательнаго изученія и изслдованія съ моей стороны.

Для Россіи было также важно пріобрсть эту провинцію, какъ и для Соединенныхъ Штатовъ (послдствія докажутъ это, какъ оправдали и первыя мои предположенія), — но тогда для Россіи было гораздо боле шансовъ— особенно еслибы приступили къ тому такъ, какъ я предлагалъ, — основываясь на мнніяхъ и желаніяхъ тогдашняго населенія провинціи этой.

И тогда убжденія мои не основывались на чужихъ мнніяхъ, но, по молодости лтъ моихъ, иные люди могли не безъ основанія думать, что предложеніямъ моимъ легко можетъ недоставать практической удобоисполнимости. Вотъ почему для меня важно было, что съ одной стороны люди опытные и государственные, а съ другой люди чисто практическіе, равно были убждены въ пользу моихъ предложеній, мало того, нкоторые бывши противниками, пока слышали о дл поверхностно, длались полными одобрителями, коль скоро могли узнать все въ подробности.

Недавне извстіе о смерти Полетики, бывшаго нкогда по — слашшкомъ нашимъ въ Соединен[ныхъ] Шт[атахъ], напомнило мн одинъ изъ примровъ подобнаго рода.

Въ общемъ разсмотрніи вопроса я неизбжно долженъ былъ коснуться нкоторыхъ статей трактата съ Соединен[ными] Шт[атами], въ заключеніи котораго Полетика, ⁵ въ качеств посланника нашего въ Вашингтонъ, принималъ дятельное участіе. Онъ слышалъ о моихъ замчаніяхъ, и не мудрено, что былъ расположенъ ко мн неблагосклонно, хотя и не зналъ меня лично.

Когда въ слдствіе усиленнаго ходатайства, Америк[анская] компанія надялась съ часу на часъ получить дозволеніе правительства на мое отправленіе, Директоръ комп[аніи] Северинъ далъ въ честь мн обдъ, на который приглашены были вс принимавшіе участіе въ дл — и по нкоторымъ причинамъ долженъ былъ быть приглашенъ и Полетика. Положено было переговорить о всемъ окончательно, и я желалъ еще разъ выслушать возраженія всхъ противниковъ.

Когда за столомъ покойный Сперанскій предложилъ выпить за мое здоровье, за счастливое путешествіе и полный успхъ въ предпріятіи, Полетика, не знавшій цли обда, спросилъ, кто я? и о чемъ идетъ дло? Узнавъ обо мн, онъ посл обда тотчасъ подошелъ ко мн и началъ разговоръ не безъ раздражительности о моихъ замчаніяхъ и о предположеніяхъ, о которыхъ онъ слышалъ только вскользь.

Я пригласилъ его къ формальному разсужденію, и притомъ въ присутствій людей, имвшихъ случай изслдовать досто — врность моихъ доказательствъ, чтобы они не могли быть почтены имъ голословными. Бесда длилась у насъ непрерывно до ночи. Съ начала онъ опровергалъ, длалъ всевозможныя возраженія, потомъ требовалъ только поясненій — и когда я здлалъ наконецъ окончательный выводъ, онъ погрузился въ молчаніе.

Прошло нсколько времени — наконецъ, Головнинъ,⁶ кажется, и Прокофьевъ (Главный Директоръ) спросили его, не иметъ ли чего онъ еще возразить? — Онъ всталъ и крпко пожалъ мн руку. ‘Надюсь — сказалъ онъ — что вы не откажете мн въ удовольствіи быть съ вами знакомымъ. Сознаюсь, что я зтаго ничего не зналъ!’

На другой день поутру адмиралъ Мордвиновъ пригласилъ меня къ себ.— Вы не только побдили Полетику, сказалъ онъ мн, но и вполн пріобрли его уваженіе и расположеніе. Онъ пишетъ, что лично просилъ васъ быть знакомымъ, однако проситъ и моего посредничества, а вмст съ тмъ проситъ нкоторые документы по этому длу. Если вы свободны, возмнте вотъ это и сами отвезите къ нему.

Въ два часа пополудни я возвратился отъ Полетики, но въ то самое время, когда я пріобрлъ такимъ образомъ новаго партизана, превратившагося изъ противника, меня ожидалъ уже дома курьеръ морскаго министра съ приказаніемъ явится немедленно въ кабинетъ министра. Министръ сообщилъ мн отказъ правительства отпустить меня въ Америку. Такъ рушилось это предпріятіе, которое не только моей судьб дало бы иное направленіе, но и въ общемъ ход вещей имло бы неисчислимыя послдствія.

Открытіе невроятнаго богатства не придало впрочемъ нисколько важности этой стран, въ томъ что я считалъ тогда и теперь считаю единственно важнымъ для будущаго, оно только ускоритъ, хотя зато здлаетъ можетъ быть мне правильнымъ развитіе. Независимо отъ золота, эта страна была такъ важна для Соед[иненныхъ] Шт[атовъ] (а потому именно, по причинамъ противоположнымъ, и для насъ), что для нее единственно они вели войну — и бывши побдителями, всетаки за нее заплатили миліоны.

Когда Полетнка убдился моими доказательствами, онъ сказалъ однакоже: Все это совершенно справедливо, впрочем то, чмъ ваша предусмотрительность угрожаетъ, не сбудется еще и чрезъ сто лтъ. Адмиралъ Мордвиновъ замтилъ, что въ жизни народа, для предусмотрительности и сто лтъ не огромный терминъ. Онъ привелъ въ примръ между прочимъ, что заключавшіе Нерчинскій договоръ можетъ быть точно также разсуждали и объ Амур, и вотъ для Амура этотъ терминъ давно уже прошелъ.

Когда спросили, что я думаю, я сказалъ, что какъ и во всемъ, многія событія могутъ нсколько ускорить или замедлить, но что переломъ послдуетъ неминуемо въ непродолжительномъ времени, такъ что и дватцать лтъ по моему терминъ слишкомъ достаточный. Разговоръ этотъ былъ въ 1825 году.

Въ 1846 г. Соед[иненные] Шт[аты] заняли окончательно Калифорнію. Итакъ мы оба ошиблись — я однимъ годом, онъ цлымъ почти вкомъ!

Впрочемъ цль моихъ предложеній была не одна только отрицательная. Эта часть необходима только была для осуществленія другой прямой, положительной.

Странно только, какъ мало справедливаго во всемъ томъ, что пишутъ о этой стран. Отъ того и сужденія такъ противорчащи. Можетъ быть для васъ не будетъ неинтересно знать о ней что нибудь поосновательне, а потому въ другой разъ поговорю подробне. Едвали кто соединялъ столько условій для изученія ея, какъ я, и столько разъ рисковалъ для того даже жизнію.

Прощай — преданный теб
Дм. Завалишинъ.

Кланяйся Оболенскому.

¹ Под датой и Апрля 23-го 1840 г.’ написано: ‘ГІол[учено] 3 Іюня. Тобольскъ’.

² В 1822 г. Завалишин, по приглашению адмирала Лазарева, совершил кругосветное плавание на фрегате ‘Крейсер’ и посетил, между прочим, Калифорнию, в пределах которой Россия имела торговую колонию Росс. Войдя в частные связи с местными правящими лицами и католическими миссионерами, Завалишин начал пропагандировать идею присоединения Калифорнии к России. План его заключался в том, что Калифорния провозгласит свою независимость от Мексики (в составе которой она в то время числилась), а затем подчинится протекторату России. Предположения и образ действий Завалишина не встретили одобрения министра иностранных дел Нессельроде, который побед основания опасался конфликта не только с Сев. Америкой, но и с Англией, также имевшей свои интересы в Америке. Отклонена была и другая попытка Завалишина повести это дело полуофициальным образом, при посредстве Российско-Американской торговой компании: ему было воспрещено выехать в Калифорнию и в качестве уполномоченного этой компании: международное положение русско-американских владений было урегулировано конвенциями с Соед. Штатами (в 1821 г.) и Англией (в 1823 г. ), впоследствии, по государственным и экономическим соображениям, была ликвидирована упомянутая выше колония Россіи 1836—1841 гг., а в 1867 г. все американские владения России были проданы С.-А. Соединенным Штатам. Завалишин много раз касался в журнальных статьях наболевшего у него вопроса о Калифорнии. События в Калифорнии, о которых упоминает и настоящем письме Завалишин, это — подготовлявшееся включенію названной области в число союзных Штатов после победоносной войны их с Мексикой (окончательное включение состоялось в 1830 г.— и нахождение в Калифорнии богатых золотых россыпей. Об этом же подробнее в ‘Записках’ (Мюнхенское издание 1904 г., т. I. стр. 129—137). Сведения о русско-американской компании и в частности, о деятельности ее в Калифорнии заключаются главным образом в сочинении П. Тихменева, Исторія образованія Россійско-Американской компаніи и дйствій ея до настоящаго времени. СПБ. 1861—1863, 2 тома. См. также бумаги Росс.-Америк. компании в VI томе ‘Архива гр. Мордвиновыхъ’, СПБ. 1902, стр. 597—690.

³ Николай Семенович Мордвинов — известный деятель Александровского времени, адмирал, член Государственного Совета, Комитета Министров и Финансового Комитета, с 1834 г.— граф Мордвинов и Сперанский, как известно, вошли в соприкосновение с Рылеевым через посредство Российско-Американской Компании, в делах которой они принимали близкое участие и в которой правителем был Рылеев. Последний высоко ценил Мордвинова, посвятил ему свои ‘Думы’ и написал в честь его оду ‘Гражданское мужество’. Кроме того, в сочиненной Рылеевым вместе с А. Бестужевым песне ‘Ахъ, гд т острова’ имеются строфы, посвященные Мордвинову и Сперанскому. Мордвинов вообще стоял близко к некоторым будущим декабристам, которые выдвигали его в члены временного правительства, но, очевидно, без предварительного его согласия, а единственно основываясь на его образе мыслей. О прикосновенности Мордвинова к заговору декабристов было произведено (как и о Сперанском) секретное расследование, не давшее никаких результатов. См. монографию Иконникова, Графъ Н. С. Мордвиновъ, СПБ. 1873, Воспоминанія объ адмирал Мордвинов его дочери H. Н. Мордвиновой, СПБ. 1873, В. И. Семевскій, Политич. и обществ. идеи декабристовъ, стр. 48—49 и 495, Архивъ Мордвиновыхъ, т. IV, стр. III—IV, и т. VIII, стр. 697—698. О подозрениях Николая I — см. его письма к Константину Павловичу у Шильдера (Николай Первый, т. I, стр. 320 и 520).

⁴ О сочувственном отношении как Мордвинова, так равно Шишкова и упоминаемого Завалишиным в этом же письме Сперанского к его проектам относительно Калифорнии не сохранилось исторических указаний. Завалишин в ‘Записках’ своих утверждает, что главный директор Российско-Американской Компании Прокофьев, напуганный декабрьскими событиями, сжег все бумаги, в которых упоминалось его имя (т. I, стр. 156—157).

⁵ Петр Иванович Полетика (род. в 1778 г., ум. в 1849 г.), по окончании Сухопутного Шляхетного Корпуса некоторое время состоял на военной службе, а затем служил по дипломатической части, в 1809 г. он был определен советником посольства в Филадельфии, а в 1817 г. назначен здесь же чрезвычайным Посланником и полномочным министром. В 1824 г. Полетика принимал участие в конференции об устройстве дел Российско-Американской компании, а в 1825 г. состоял полномочным министром при заключении конвенции с Великобританией и Северо-Американскими Содиненными Штатами о торговле и мореплавании в Тихом океане. В 1832 г. он назначен был сенатором. В бытность свою в Филадельфии Полетика написал сочинение: ‘Aperu de la situation intrieure des Etats-Unis d’Amrique et de leurs rapports politiques avec l’Europe. Par un Russe’. Сочинение это, изданное (без имени автора) в 1826 г. в Лондоне, было переведено на английский язык в Америке и встретило одобрение английской прессы, на русском языке оно появилось (в извлечениях) лишь в 1830 г. в ‘Литературной Газет’ (NoNo 45 и 46). Воспоминания Полетики (до 1805 г.) помещены в ‘Рус. Архив’ 1885 г., т. Ш, стр. 305 — 336. См. статью о нем Б. Л. Модзалевского в ‘Русск. Біографич. Словар’ (СПБ. 1905).

⁶ Василий Михайлович Головнин — известный мореплаватель, автор военных сигналов во флоте, описавший плавание на шлюпе ‘Диана’ и плен у японцев (1811—1813 г. г.), а затем — кругосветное путешествие на шлюпе ‘Камчатка’ (1817—1819 г. г.). В 1821 г. он был помощником директора Морского Корпуса в то время, когда Завалишин был в нем преподавателем. ‘Насъ сблизило — говорит Завалишин в ‘Записках’ (I, стр. 82) — общее негодованіе противъ вопіющихъ злоупотребленій и общее стремленіе къ отысканію мръ противъ нихъ, к для правильнаго развитія общественнаго и государственнаго быта’. По утверждению Завалишина, основанному, якобы, на показаниях Лунина, Головнин, будучи одним из нераскрытых участников заговора декабристов, предлагал взорвать какой-либо военный корабль во время посещения его Николаем I (II, стр. 51).

Письма Д. И. Завалишина из Читы к Е. П. Оболенскому и И. И. Пущину.

Д. И. Завалишин — Е. П. Оболенскому.

1.

2.

3.Д. И. Завалишин — И. И. Пущину.

Читайте также:

3.
Д. И. Завалишин — И. И. Пущину.