Письма, Голицын Дмитрий Алексеевич, Год: 1770 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 13 минут(ы)

Дмитрий Алексеевич Голицын

Письма

Избранные произведения русских мыслителей второй половины XVIII века. Том II

Государственное издательство политической литературы, 1952

Фонтенебло, 30-го октября 1765.

…Я счастлив, князь, что мои мысли ‘о собственности’ встречают ваше одобрение. Их следует считать лишь наброском, но вы придали ему окончательную отделку справедливым замечанием, что ‘собственность должна считаться средством для вдохновления любви к отечеству и что воин, сражающийся и за самого себя, с удвоенною ревностью станет защищать границы государства, с которым он получит органическую связь’ и пр. Я совершенно разделяю мнение ваше, что ‘общее и повсеместное введение подобного устройства в государстве столь обширном, как Россия, могло бы встретить неудобства и что постепенная перемена была бы, может быть, приличнее’. Однакоже полагаю следующее: несомненно, что все истинно полезное укореняется прочнее, когда его принимает сам народ, а не тогда, когда его вводят путем приказания. И чем это принятие добровольнее, тем более можно рассчитывать на прочность установившегося обычая.

Добровольное принятие совершается лишь исподволь, но, чтобы вызвать его, нужен пример {Еще сомнительно, чтобы пример вразумил наших соотечественников и увлек их за собою, это даже маловероятно. К тому же подобное распоряжение может нарушить безопасность помещиков и пр.¹}. Кто же может подать лучший, как не сама ее величество государыня? Земли ее находится в ее распоряжении наравне со всем остальным государством. Если в них она дарует своим крестьянам собственность, не упоминая даже о землях нам, господам, принадлежащих, то таковой опыт ее милосердия не может не произвести, по моему мнению, чудесного действия, и мне уже заранее видятся три разряда подражателей ее величеству:

1) Люди, хорошо понимающие свои выгоды и обладающие патриотическим сердцем {Мало найдется охотников большими выгодами жертвовать прекрасным чувствованиям патриотического сердца.}.

2) Те, которые в делах ничего не смыслят, но пожелают угодить ее величеству.

А как подобное нововведение не замедлит сделаться предметом общих толков, то люди, слепо подражающие модам, составят последний, 3-й разряд.

Не говоря о чужих землях, которые вам, князь, известны лучше, чем мне, сама Россия дает нам множество примеров тому, что одного призрака этой собственности достаточно для благосостояния крестьянина.

Разве наши оброчные деревни не богаче барщинных? И разве имения, где нет приказчиков, не во сто раз счастливее тех, которые управляются ими? Самое существенное, по-моему, это отменить сборы припасами и, главное, обозы². Посторонний не поверит всей бездне зла, причиняемого обозами бедным крестьянам: потеря времени, гибель лошадей и все, что из того проистекает. Ошибаются наши русские бары в своих понятиях об экономии, полагая, что привозные припасы сберегают их средства. Ежедневный опыт указывает противное. Там, куда привозятся запасы, их всегда расходуется вдвое. Не гораздо ли лучше все получать деньгами? Бесконечная польза вытекла бы отсюда и для самого помещика, хотя бы уж уменьшение громадного числа дворовых, переполняющих наши дома {Великая истина.} и которые ведь все оторваны от земледелия, источника и основы довольства и процветания государства.

Чтоб обеспечить пользование этою собственностию, кажется, было бы необходимо ежегодно посылать в каждую область двух или трех объездных судей {Такие объездные суды доселе в обычае у англичан, их называют ассизами.}, наподобие учреждения Вильгельма Завоевателя, выбирая их из офицеров гвардии и даже из придворных. Они разбирали бы и решали споры и тяжбы между крестьянами, между ними и помещиками, примиряли бы их и пр. В то же время они собирали бы точные сведения о состоянии области, куда посланы, и представляли бы о ней письменный доклад сенату, — доклад, который послужил бы основанием для всяческих улучшений, признанных впоследствии необходимыми.

Конечно, при отсутствии власти, которая защищала бы крестьянина от тирании русского помещика, собственность первого оставалась бы призрачною {Это несомненно.}, и невозможно было бы осуществление малейшей меры относительно земледелия, искусств, ремесл и денежного обращении или внутренней торговли. С этою целию, думаю, хорошо было бы учредить в каждом ил областных городов присутствие, подобное существовавшему в Риме под именем quindecimviri³. Обязанности этих пятнадцати было: отводить земли ветеранам, размежевывать и облагать участки, судить и миротворить во всех пререканиях, возникающих из землевладения и земледелия, из договоров и запрещений, обеспечивать каждому свободное пользование поземельною собственностью. Словом, власть их простиралась на все, что называется сельским хозяйством.

Выгоды, которых можно ожидать от собственности, существенны. Независимо от любви к отечеству, которую она внушает, я полагаю, что в ней заключается единственное средство заселить Россию и насадить в ней науки и искусства. Всегда при этом обращаюсь к выводу Юма, в его Опыте о происхождении искусств и науки: ‘Из законов государств, хорошо управляемых, происходит обеспечение частной собственности, собственность рождает уверенность и спокойствие духа, из этого спокойствия развивается любопытство, а любопытством порождается всякого рода знание в искусствах, торговле и науках’. Но самое существенное — это привязанность народа к государю, который ввел бы подобный устав: любовь, основанная на признательности к виновнику благосостояния. Кто, князь, более нашей августейшей государыни уже заслужил эту привязанность? Она уже привязала к себе наши сердца, а этим она довершила бы свое дело.

Таковы, князь, мои мысли о поземельной собственности. Я должен вам признаться, что они явились во мне плодом частых бесед по сему предмету с г. Санше⁴. Почтенный старец обладает по этому предмету такими верными сведениями, что удивляешься, встретив их в человеке, столь удаленном в течение всей жизни от управления делами {Искренней любви к человечеству, усердия и благой воли недостаточно для осуществления великих предположений. Голицыну и ему подобным легко и дешево стоит великодушничать. Им ничего не стоит даровать своим крестьянам право собственности на земли, но богатые землесобственники, у которых крестьян многие тысячи, будут мыслить и заговорят иное.}. В разговорах с ним мы исчерпали этот предмет до дна. О нем он составил подробную записку, единственный недостаток которой — темнота слога, почти недоступного, в особенности для людей, непривычных к способу его выражений…

Князь, Ваш покорнейший и послушнейший слуга

ДИМИТРИЙ, КНЯЗЬ ГОЛИЦЫН

* * *

Париж, 26-го мая 1766.

Князь, письма ваши возбуждают меня к труду, и возражения в них плодят новые мысли. Принимаюсь отвечать на ваши [письма] от 4-го и 7-го апреля.

Правда, что земледелие идет в России лучше, чем о нем думают иностранцы, однакоже если некогда маленькая Сицилия служила житницей для Римской империи, то от нашего отечества, с его безмерными пространствами и плодородием его почвы, можно было бы ожидать подобной услуги для всей Европы.

Мне кажется, что ее величество избрала наилучшие меры относительно развития у нас наук и художеств, ничто, конечно, не представляет лучших залогов для их преуспеяния, как основание академий и правильное устройство сих учреждений. Но, опираясь на пример истории, боюсь, что средства эти окажутся слабы, если одновременно не будет у нас поднята внутренняя торговля. А она в свою очередь не может процвести, если не будет мало-помалу введено у нас право собственности крестьян на их движимое имущество. Среднее сословие⁵ также необходимо для процветания наук и художеств.

Образование среднего сословия не встретит, по-моему, затруднений: ее императорскому величеству стоит только пожелать оного. Но устроить его богатство, довольство, поставить его в возможность пользоваться плодами своего труда — вот что, может быть, у нас невозможно. Не кажется ли и вам, князь, как мне, что препятствием в этом случае непреодолимым послужит множество ремесленников, наполняющих дома русских бояр? Исключив из общего числа жителей Москвы и даже Петербурга бояр наших, скажите, велико ли останется население, на которое придется работать свободным ремесленникам?

Какова цель бояр, когда они отдают крепостных юношей в учение любому ремеслу? Каждый вам ответит: та, чтобы не нуждаться в чужом ремесленнике и чтобы делать сбережения на различных поделках, в коих мы нуждаемся. Такой обычай служит правилом и основой нашему хозяйству. Что такое хозяин, что такое благоустроенное господское хозяйство в России? Это тот или то, которые содержат наибольшее число людей (дворовых), из коих большинство — ремесленники. Везде в чужих землях дворовые ремесленники запрещены, там существуют цехи и потому цветут ремесла и искусства, помогая процветанию наук и свободных художеств. Юм подтверждает мое мнение: ‘Если государь, — говорит он, — не воспитает у себя фабриканта, способного выткать сукно столь тонкое, чтоб оно достигло цены две гинеи за аршин, то тем менее воспитается в его государстве астроном’. Не принимая этих выражений в буквальном смысле, должно, однакоже, согласиться, что все предметы производства имеют между собою до того тесную связь и зависимость, что, желая утвердить в стране науки и искусства не на основании предварительно созданных внутренней торговли и ремесл, непременно встретишься на пути к этой цели с величайшими препятствиями.

Относительно ‘объездных судей’ я должен заметить, князь, что их учреждение должно служить к ускорению правосудия суда, а отнюдь не к замедлению. Вероятно, я неверно выразился, если дело представляется вам в обратном смысле. Позвольте мне напомнить вам образцы, которые родили во мне мысль о них.

Во Франции ‘несправедливость графов, господ и других низших отправителей правосудия была тем более страшным бичом для народа, что тирания их действовала в тени при помощи законов. Отказ в правосудии или неправосудие были одинаково тяжелы для судящихся: добиться отмены решения или права отзыва пред королевским судом представляло затруднении непреодолимые. В случае обжалования и на высшей степени суда обиженный встречал царедворцев подкупных, равно готовых продать свою помощь или отказать и оной, но по всяком случае расположенных для собственной выгоды обвинить слабейшего. Учреждение королевских послов (или объездных судей) облегчило большую часть этих зол непременными объездами вверяемой им области. В темноту закрытого суда внесен был свет, и судьи увидели необходимость следовать законам. Этот высший королевский суд, дотоле недоступный, явился одновременно во всех областях, и беспомощный народ немедленно обрел защиту от притеснений сильных’ (Observations sur l’histoire de Franco par l’abb Mably). [Аббат Мабли, Замечания по поводу истории Франции.]

В Англии в период саксонский, кроме случаев отказа или отсрочки правосудия в нижних судах, никакой отзыв не принимался на королевском суде. И такой обычай был общим для большинства феодальных государств. Вильгельм Завоеватель разрешил своей палате принимать отзывы на решения баронских и графских судов… Но чтоб от обращений к высшему суду не отвратили тяжущихся издержки и затруднения путевые, при которых они невольно должны были бы соглашаться на решения низших судов, он учредил объездных судей, обязанных объезжать все королевство и лично, на местах, разбирать все тяжбы {Юм, История Англии и Плантагенетов).

Правило, общее при правлении: зло всегда стоит рядом с добром, и добро идет бок о бок со злом. За величайшими бедствиями следует полное благосостояние. Крестовые походы, бич, изобретенный честолюбием и видами политическими, поддержанный изуверством и суевериями, послужили основанием к учреждению здесь превосходного управления, ныне существующего. Нетерпимость поддерживает и заставляет процветать торговлю.

Как бы ни были мудры учреждения, распущенность в их действиях не преминет породить злоупотребления, и ваше замечание, князь, совершенно верно, что посольство объездных судей обременит народ новыми повинностями, а отправление ими суда затормозит вообще суд, если им вменится в обязанность поверять действия их предшественников.

В настоящем случае особую важность имеет первое замечание. Здесь требуется действовать с особою строгостию, и строгость — единственное, по-моему, средство, чтоб отвратить злоупотребления. Для предупреждения их необходимо установить награду за действия беспристрастные и кару за неправосудие.

Вторая часть вашего замечания легко удовлетворяется. Поверка действий предшественников никогда не должна быть поставлена в обязанность новым судьям, пусть они будто стороной о них наведываются. Их первою обязанностию должно быть осведомиться о тяжбах, ссорах и т. п. и их покончить. Второю — ознакомиться с состоянием области, с ее торговлей, со средствами и промыслами жителей и пр. Только исполнив эти две обязанности, они могут обратить внимание на образ действий своих предшественников и донести о них императрице или сенату.

Наконец, стоит найти неудобным поручение им взаимного соглядатайства, чтоб их от него освободить, ибо оно есть далеко не важнейшая цель их поручения.

Шестнадцати судей, конечно, недостаточно для всей России, но я имел в виду лишь удельные имения государыни и потому полагал такое число судей удовлетворительным. Самые поездки их не могут значительно обременить крестьян, ибо им придется в год проехать только два раза, на место и обратно. А с течением времени поездки судей еще более для них облегчатся, ибо с развитием земледелия, внутренней торговли и умножением населения устроятся большие дороги и по всей России установятся почты, подобно как во Франции {Вся Франция представляет едва половину Новгородской губернии.}, так как они сами по себе составляют важную отрасль промышленности и нажины для местных жителей.

Окончу ответом на заметку вашу, которая касается искусства у французов. Вы полагаете, князь, что лучшие из художников у них — иностранцы. В деле живописи, ваянии, резьбы и зодчества, уверяю вас, самые искусные — из французов. Есть и иноземцы, но они представляют посредственность. Быть может, из иностранцев есть первостепенные ремесленники, остальные все — французы.

Имею честь быть и проч.
ДИМИТРИЙ, КНЯЗЬ ГОЛИЦЫН

* * *

Париж, 10-го декабря 1767.

Что бы ни говорили, собственность на имущества, дарованная крестьянам, может только принести пользу и существенные выгоды государству. Чтобы подтвердить эту мысль, я не стану повторять доводы, представленные уже мною прежде. Привожу ее на этот раз, чтобы поговорить с вами об успехах ее на севере, за повод к беседе моей принимаю свежее известие из Копенгагена от 24 ноября, помещенное во многих газетах. Вот оно. Комиссии, недавно назначенной датским королем, поставлено главною задачею: упразднить рабство, в котором еще состоят крестьяне в большей части областей сего королевства, и дать крестьянам в собственность их личный труд и их земли. От нескольких веков они лишены этих двух благ, и рабство их, хотя гораздо более легкое, чем у крестьян польских, не осталось без присущих ему последствий, — при унижении этого полезного сословия, представляющего большую часть народа, упадка его бодрости, истощения промышленности, обленения и, наконец, чувствительного уменьшения его в численности. Освобождение крестьян в Дании, к которому уже неоднократно подходили и которого, искренно желали друзья отечества и человечества, равно как и просвещенные государственные люди, встречало доселе -препятствия, казавшиеся неодолимыми. Казалось, было суждено нынешнему государю, в котором соединяются все эти благородные черты, взяться за сие спасительное предприятие и довести его до осуществления.

Конечно, подобное предприятие должно встречать затруднения, но я далеко считаю их не неодолимыми, и Дания дает нам в том доказательство. Но я горячо желал бы, чтоб ее и. в. повелела представить ей точное исследование о положении датских земледельцев до их освобождения, о способах приуготовительных к осуществлению его, о встреченных при том препятствиях, о том, как таковые были устранены, об ожидаемых последствиях и проч.

Может быть, современное положение России еще неблагоприятно такому нововведению. Знаю, что разумный и просвещенный законодатель должен наблюдать и выжидать время и обстоятельства, чтобы дать своему предприятию почву твердую и наименее сомнительную. Знаю, что истинная мудрость состоит не в изобретении, а в предвидении опасностей как от неумеренной поспешности, так и от излишней медлительности, одним словом, в предчувствии своевременности, в умении подготовить и вести дело. Но уже великий шаг сделает государыня и тем, если решит невозвратно о необходимости такой перемены для блага государства и установит ряд мер для осуществления оной в будущем. Я ни в чем, князь, не упорствую, и тем менее в предмете, по которому чувствую себя неопытным. Если мои возражения слабы, мои доводы не довольно сильны, и послушаюсь вас тем охотнее, что ничто сравниться не может с искреннею преданностию и почтительною привязанностью, с которыми … и проч.

* * *

Гаага, 30-го сентября 1770.

В письме от 1-го марта вы выражаете сомнение (а я так совершенно убежден) в невозможности завести в России цветущую торговлю без упразднения крепостного состоянии крестьян. К тому же им предлагаете мне освободить моих собственных, ибо, говорите вы, это разрешено всем русским дворянам, однако досюда никто еще к тому приступить не пожелал.

Уверяю вас, князь, что со всевозможным усердием ищу благоприятного случая и невыразимо буду вам обязан, если вы благоволите исходатайствовать мне на то соизволение ее императорского величества.

Примите, впрочем, во внимание, что освобождение крестьян не должно быть единичным действием частного человека, разве бы государыня соизволила для меня на три статьи, столь существенные, что без них вместо устройства благосостояния того помещика, который дарует свободу своим крестьянам, последует для него совершенное разорение. Вам это станет ясно из рассмотрения требуемых мною трех условий:

1) изъять меня от взыскания за беглых,

2) изъять меня от поставки рекрут,

3) разрешить мне свободу торговли произведениями моей земли.

Вы, князь, заметите с первого взгляда, что первое условие совершенно необходимо. Даруя свободу моим крестьянам, я сразу улучшаю их положение и привлекаю тем к себе крестьян из других имений. Очевидно владельцы этих крестьян начнут против меня иски и тем разорят меня. Но напрасно эти господа будут подозревать меня и желании переманивать их подданных. Мне они не нужны. Я переношу всю ценность моего состояния на земли⁶. Значит, все старание, все заботы мои будут устремлены на то, чтобы вся моя земля была обработана, чтобы вся она была снята, все прочее до меня не касается, излишек крестьянского населения меня не обогатит, существенным в моем хозяйстве будет то, чтобы каждый крестьянин имел участок земли, достаточный не только для его пропитания, но и для обогащения его, ибо, чем состоятельнее он будет, тем за высшую цену он станет снимать мою землю. Значит, население в моих деревнях должно точно относиться к пространству владеемой мною земли, и, заселив в таком отношении всю мою землю, в большем числе крестьян я нуждаться не буду, ибо мне не останется, чем их наделять.

Может быть, на второе из моих условий вам будет труднее испросить согласие, но вы понимаете, что это условие представляет естественное и необходимое последствие вводимого мною порядка. Освобождая крестьян, я уже не вправе назначать такого-то или другого в военную службу, причем дарованная им свобода обратилась бы в призрак. Но вот средство, чтобы согласить непримиримое. Вам, князь, известен способ наших наборов. Всегда берется человек со стольких-то душ. Если бы такую личную повинность государыня милостиво разрешить мне изволила обратить в денежную по ценам, справочным ко времени набора, еще встретилось бы некоторое затруднение: именно, в разновременном исчислении крестьян, подлежащих набору. Чтобы устранить затруднение, я не нахожу иного средства, как с сего же времени принять наличный в моем имении состав крестьян за постоянную единицу, подлежащую обложению. Причем повторяю, мне нет никакой необходимости во множестве крестьян, мне одно необходимо — это, чтобы моя земля вся и хорошо была обработана, значит, население много увеличиться никогда не может.

Третье условие вряд ли даже нуждается в пояснении. Стой поры, как я принимаю исключительно землю за источник дохода, свободная торговля произведениями этой земли должна стать основою ее доходности, а этою-то свободою русские дворяне и не обладают. Трудность сообщения между внутренними областями России и вытекающее затруднение вывозить за границу хлеб должны бы, естественно, направить нас к курению вина, варению пива и проч. Но вам известно, князь, что эта отрасль производства не только нам почти запрещена, но что тем, которые к ней обращаются, она служит в явный ущерб. Чтобы иметь право курить и варить, мы должны заключать договор с казною, которая платит нам по 60 коп. за ведро, а сама его продает за два рубля. Договор на поставку заключается не менее как на три года с определением ежегодного количества ведер. Но в это время, положим, случится неурожай: хлеб вздорожает, не достанешь его даже издалека. И вот расчет, основанный на одном урожае, обращается к невыгоде предпринимателя, в потерю, для него невознаградимую. — Я сообщаю вам одну истину, в которой мог сам убедиться в недавнее пребывание мое в Петербурге, и такой пример совершился над одним из моих дядей, о чем всегда можете осведомиться. — Следовательно, мне необходима полная свобода в распоряжении произведениями моей земли, и я убедительно вас прошу мне таковую исходатайствовать.

Уверяю вас, князь, что никогда не писал я письма с большею радостью и удовольствием и что я почту себя счастливейшим из людей, если получу возможность подать первый пример к освобождению крестьян.

Я должен войти в небольшое объяснение. Кажется, меня неверно поняли, осудив за настоятельное требование дарования собственности крестьянам. Из моих слов, должно быть, поняли, что я желал уступки им тех земель, которые они ныне обрабатывают, подобная нелепость никогда не приходила мне в голову. Земли принадлежат нам. Было бы вопиющею несправедливостию их у нас отнять. Под дарованием крестьянам собственности я разумел:

1) их освобождение, то-есть собственность их на свою личность, без каковой немыслимы все другие виды собственности,

2) собственность движимую, то-есть их пожитки и проч., наконец,

3) позволение тем, кто в силах покупать землю на свое собственное имя и владеть ею подобно нам, господам, что со временем и образовало бы их поземельную собственность.

Вообще, чтобы доказать вам, князь, насколько я в предложении моем искренен, скажу, что мы с братом собирались продать небольшое имение, в 7 верстах от Москвы, и я должен был с настоящею почтою выслать зятю Головину на этот предмет с моей стороны доверенность. Приостанавливаюсь в надежде, что ее величество, наша всемилостивейшая государыня, благоволит разрешить мне то, о чем ныне имею честь просить, и если это последует, то земля в таком близком расстоянии от большого города делается для меня дорогим достоянием. Вместо того, чтобы ее продать, я, напротив, скуплю все части моих братьев, разве они пожелали бы вместе со мною освободить крестьян, к чему склонить их я приму все зависящие от меня меры.

Имею честь быть и проч.
ДМИТРИЙ, КНЯЗЬ ГОЛИЦЫН

ПРИМЕЧАНИЯ

Д. А. ГОЛИЦЫН

Голицын Дмитрий Алексеевич (1734—1803) — видный ученый и политический деятель XVIII века. Его служебная деятельность протекала главным образом на дипломатическом поприще. С 1762 г. он был русским послом во Франции, а с 1768 г. на протяжении 30 лет — послом в Нидерландах. Голицын является автором ряда естественно-научных трудов в области электричества, минералогии, биологии, географии и пр., напечатанных на французском языке. Между прочим, им приобретена и издана в 1773 г. в двух томах рукопись сочинения французского философа-материалиста Гельвеция ‘О человеке, его умственных способностях и его воспитании’ (‘De l’homme, de ses facults intellectuelles et de son ducation’).

Голицын глубоко интересовался политическими и экономическими вопросами и в особенности проблемами реорганизации крепостнической системы хозяйства и освобождения крестьян от крепостной зависимости.

Свои мысли и планы в этой области он изложил в письмах (на французском языке) к вице-канцлеру А. М. Голицыну, крупному вельможе, близкому к императрице Екатерине II.

Публикуемые в настоящем издании некоторые письма Д. А. Голицына были впервые напечатаны в ‘Сборнике Московского главного архива Министерства иностранных дел’ (М. 1881, вып. 2), откуда и воспроизводятся.

ПИСЬМА

¹ Подстрочные примечания к письмам Д. А. Голицына сделаны Екатериной II, которую А. М. Голицын знакомил со своей перепиской. Да и сами-то письма, собственно, писались со специальным расчетом, чтобы их читала императрица.

² Имеются в виду принудительные сборы помещиками (помимо оброка и барщинных работ) со своих крепостных крестьян различных продуктов — живности, холста, ягод, грибов и пр., а также особенно тяжелая и разорительная для крепостных своеобразная ‘гужевая’ повинность, и силу которой крестьяне вынуждены были на своих лошадях доставлять на дальние расстояния продукты и другие грузы помещиков.

³ Quindecim-viri — существовавшая в древнем Риме ‘Комиссия пятнадцати’ по землеустройству.

⁴ Санше — вероятно, Санше Антуан, португальский врач и социолог.

⁵ Под средним сословием Д. А. Голицын подразумевает свободных производителей, ремесленников и торговцев.

⁶ Голицын исходил из физиократических теорий.

Читайте также: