ВОСЕМЬ ВОЕННЫХ ЛЕТ
(Письма Аркадия Гайдара к отцу)
— — —
1
Полковник Аркадий Голиков
Христос воскресе.
2
Любящий Аркадий Голиков
3
Москва. 21 фев. 1921 г.
А. Голиков
4
А. Голиков
Письма Аркадия Гайдара к отцу, Гайдар Аркадий Петрович, Год: 1921
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Публикация А. Н. Важенковой
В автобиографии 1941 года Аркадий Петрович Гайдар писал: ‘Родился в 1904 году, гор. Льгов Курской области. Отец — сельский учитель, после Октябрьской революции комиссар штаба 35-й дивизии, член партии…’ (Жизнь и творчество А. П. Гайдара. М., 1964, с. 8). Во Льгове, где Гайдар провел первые пять лет жизни, отец его Петр Исидорович Голиков преподавал в начальной народной школе. В 1909 году он бросает учительствовать и перебирается с семьей в Нижний Новгород, а потом в Арзамас, где поступает на службу в акцизное ведомство контролером. С самого начала первой мировой войны Петр Исидорович на фронте. Сначала — солдатом, а после Февральской революции его выбирают командиром полка, председателем полкового комитета. В 1918 году П. И. Голиков в Красной Армии, в Пензе, в 1921 году он в составе 5-й армии, разгромившей Колчака в Сибири. В 1923 году Петр Исидорович демобилизуется и возвращается в Арзамас. Его выбирают членом Арзамасского исполкома и председателем потребсоюза. Умер он в 1927 году.
Гайдар очень любил отца, всегда нуждался в его поддержке, совете и сочувствии, скучал без него. Эта тесная дружба отца с сыном чувствуется в каждом из одиннадцати сохранившихся писем Гайдара к отцу за 1917—1923 годы. Вероятно, это не все написанные Гайдаром письма к отцу, часть из них не дошла на фронт к Петру Исидоровичу, потерявшись в дороге (об этом свидетельствуют и первое публикуемое письмо, и дневник Гайдара за 1917—1918 годы). П. И. Голиков получал письма сына и в период Февральской и Октябрьской революций, и в годы гражданской войны. Несомненно, письма эти были очень дороги отцу, и, несмотря на тяжелые военные годы и частые переезды, он сумел сохранить их.
В ЦГАЛИ письма поступили в 1969 году от Л. Н. Полякова — сына сестры Аркадия Петровича Гайдара Натальи Петровны.
Семь писем были опубликованы в 1970 году в No 10 журнала ‘Смена’ А. М. Гольдиным, который учился с Гайдаром в Арзамасском реальном училище. Некоторые отрывки из трех других писем были использованы тем же А. М. Гольдиным в его книге ‘Невыдуманная жизнь’ (М., 1972).
Все письма представляют большой интерес для исследователей творчества Гайдара и его читателей, так как отражают самый ранний, наименее изученный период его жизни, время становления характера будущего писателя.
Самые ранние письма относятся к 1917 году и адресованы в действующую армию. В них Гайдар описывает отцу приметы Февральской революции в маленьком провинциальном городке, проявляя при этом живейший интерес к событиям, происходящим в стране. Тринадцатилетний мальчик, ученик 4-го класса реального училища, ищет свою дорогу в жизни. Он просит отца ответить серьезно: ‘…пиши мне на все ответы, как взрослому, а не как малютке’ (Смена, 1970, No 10). Вопросы действительно взрослые: ‘1. Что думают солдаты о войне? 2. Не подорвана ли у вас дисциплина? 3. Какое у вас, у солдат, отношение к большевикам и Ленину? Меня ужасно интересуют эти вопросы, так как всюду о них говорят. 4. Что солдаты, не хотят ли они сепаратного мира? 5. Среди состава ваших офицеров какая партия преобладает? И как вообще, как они смотрят на текущие события? Какой у большинства лозунг? Неужели: ‘Война до победного конца’, как кричат буржуи, или: ‘Мир без аннексий и контрибуций…’ (там же). Ответы на них должны помочь будущему писателю выбрать правильный путь.
Но наряду с такими взрослыми вопросами, требующими серьезного и обстоятельного ответа, письма отражают детское, наивное восприятие жизни — воспоминания о довоенных прогулках с отцом по берегам Оки, в Нижнем Новгороде, о весне и цветах и тут же настойчивая просьба прислать в подарок винтовку, потому что многим их уже прислали. Таково публикуемое письмо, по-видимому, от апреля 1917 года.
Интересно и значительно второе публикуемое письмо, уже относящееся к весне 1918 года, о свидании с отцом в 1918 году в Покровке около Пензы, об отъезде отца на фронт.
Письма Гайдар пишет подробные и обстоятельные. ‘Это отрывок из дневника моей души’,— говорит о них Гайдар. Он описывает занятия в реальном училище и свою работу в созданном в училище комитете учащихся. ‘Мы, ученики, отвоевали себе право устраивать комитеты и передавать на суд его большинство классных недоразумений, жалоб учителей и на учителей. Я выбран в комитет и получил большинство голосов… Наш комитет состоит из пяти членов. Комитет у нас работает довольно много. Много вынесено резолюций, которые исполняются классом довольно охотно. Наш комитет без председателя, но самую высшую должность, а именно делегата в различные учреждения, занимаю я…’ (там же).
Октябрь 1917 года. Произошла Великая Октябрьская социалистическая революция.
Гайдар с первых дней революции включается в работу и уже выполняет отдельные поручения местных большевиков, но работа эта кажется ему недостаточно активной. Он рвется из города, тоскует об отце и ждет от него помощи и поддержки. ‘…Арзамас представляет из себя не что иное, как яму. И в самом деле, чтобы здесь люди жили общественной жизнью, чтобы их захватили текущие события — да никогда… Я бы с удовольствием уехал отсюда. Стосковался я по тебе. Вот когда ты был бы мне нужен…’ (там же).
Случай уехать из города представился скоро. В ноябре 1918 года в Арзамас прибывает штаб Восточного фронта. Аркадий Гайдар вступает в Красную Армию в декабре 1918 года и уезжает адъютантом командира особого отряда на фронт. Теперь Гайдар пишет отцу иногда подробные, а иногда короткие, в несколько строк, письма с разных фронтов, на которые бросала его военная судьба. Это письма из Арзамаса, где он был на побывке после ранения, с Кубани, из Москвы и Моршанска, из Воронежа и Красноярска.
В письме из Арзамаса Гайдар приводит подробный перечень перемещений по службе за 1919 год. Ни в одной автобиографии писателя нет таких исчерпывающих сведений о его службе. Они даются по месяцам и дням, с 28 декабря 1918 года по 1 декабря 1919 года. За это время он был красным курсантом, комиссаром партизанского отряда и ротным командиром. Но и это еще не все — ‘…здесь не помечено, что я был на григорьевском, ангеловском, соколовском фронтах, с тов. Подвойским при взятии Жмеринки, на петлюровском, деникинском и польском фронтах, изучил довольно хорошо Украину, ее строительство, армию и белопартизанщину…’ (там же). Говоря о ‘григорьевском, ангеловском, соколовском фронтах’, Гайдар имеет в виду свое участие в ликвидации отрядов различных бандитских атаманов на Украине.
Но превратности военного времени никогда не застигали Гайдара врасплох, он всегда был готов в путь по первому приказу. ‘Я не люблю никогда много с собой таскать всего в армию…— пишет он в одном из публикуемых ниже писем 1921 года,— …и потому я уже вполне готов в поход’. В этом же письме он выражает сожаление, что ему не удалось заехать в Арзамас, ‘побывать дома у детишек’, то есть у своих сестер.
Гайдар, начав свою сознательную жизнь красноармейцем, мечтал, что останется военным. Он гордился армией, вставшей на защиту интересов народа, был уверен в ее непобедимости и только с ней связывал свое будущее. ‘Растут события, все сильнее и сильнее проявляет себя мирное пролетарское творчество, зорко охраняемое классовой армией… крепкою и мощною стала наша армия, и зорко смотрим мы, парализуя попытки ‘Южного орла’ снова свить свое гнездо на нашей территории’ (там же). ‘Южным орлом’ Гайдар называет Врангеля. Проходят годы, а Гайдар все еще на фронте — он участвует в ликвидации банд в Башкирии и в Сибири. В письме из Красноярска от 28 января 1923 года Гайдар пишет: ‘…Восемь лет времени, промелькнувшего в период с 1914 по 1923 гг., теперь иногда образно представляются мне яркой, захватывающей, но промелькнувшей в один сеанс кинолентой’ (там же).
Впечатления восьми военных лет, нашедшие свое отражение в письмах, остались в душе писателя на всю жизнь и легли в основу многих литературных произведений. Это автобиографическая повесть ‘В дни поражений и побед’, рассказ ‘РВС’ и повесть ‘Школа’, где описаны события гражданской войны. Публикуются четыре письма Гайдара (ф. 1672, оп. 2, ед. хр. 7, лл..1—3 об., 13—15 об.).
Здравствуй, дорогой папочка! Ты пишешь, что от меня ты не получил писем, жаль, я тебе два послал. А я смотрю, что ты мне не отвечаешь в своем письме на мои вопросы. Видно, письма задерживаются. Так досадно мне, я тебя спрашивал, какая у вас погода, видал ли ты аэропланы и вообще про войну. Папочка, я знаю, что некоторые присылают винтовки с фронта в подарок кому-нибудь. Как это делается? Может, можно как-нибудь и мне прислать, уж очень хочется, чтобы что-нибудь на память о войне осталось.
Крепко целую.
Милый папочка!
Как хорошо сейчас у нас. Светит солнышко, все зелено, весело. Цветет черемуха. Так хорошо, хорошо. И мне невольно вспоминаются наши прогулки летом, весною. Помнишь, вместе с Якимовыми на мызу к берегу Оки? И узенькая тропочка, и лес, и самовары. Все так хорошо приютились в моих воспоминаниях. Передо мною букет черемухи, мне так жаль, что у тебя, должно быть, ее нет.
Мне сейчас ужасно хочется куда-нибудь ехать далеко-далеко, чтобы поезд меня уносил подальше, туда, за тобой, по той же линии, где ехал ты, с того же вокзала, где я так горько плакал. Бедный папочка, как у меня сжимается сердце и как мне тяжело при каждом воспоминании этого мимолетного сна. Когда я был у тебя, все разобрано мною до мельчайших подробностей — выстрел, Покровка, и дальше и глубже, а особенно последнее, так и встают картины одна за другой. Эти тихие теплые вечера, когда мы брали извозчика и ехали в город, и встают они одна за другой, заставляя снова переживать моменты. Помню, когда рота остановилась, я залез на гору, я смотрел на тебя и сдерживал слезы, ‘неужели’ — пронеслось в голове, ‘неужели’ — подумал я, ‘неужели его могут убить?’ — точно сдавленный, рыдающий стон, вырвалось у меня… А поезд уходил все дальше и дальше, мерно стукал он по рельсам, и отрывалось от души что-то и уносилось вдаль за поездом к нему, милому и дорогому.
Это один отрывок из дневника моей души.
Пиши, дорогой, цветет черемуха, цветут цветы, расцветает великий красивый цветок свободы России, все, кажется, должно бы цвести, а не умирать, как умирают там, на войне.
Прощай, пиши, крепко целую, и напиши мне, хотя вкратце, содержание письма пропавшего.
Дорогой друг! Не все выходит так, как предполагаешь, я писал в одном из писем к тебе, что пробуду здесь до июня. Но этому сбыться не суждено, ибо я уже окончил Высшую стр[елковую] школу и завтра уезжаю с поездом нового командующего Орловским военным округом — т. Александрова на один из внутренних фронтов Республики. Все это вышло так быстро и неожиданно: по какому-то приказу РВСР произвели экзамены и лучшую одну пятую часть выпустили для замены старого комсостава, по большей части бывшего деникинского офицерства, действующего не всегда на руку идее укрепления Советской власти…
К сожалению, я не получил даже возможности побывать дома у детишек, хотя мне очень хотелось этого. Между прочим, когда я проходил через штаб округа, в это время у меня было сильное искушение попасть в числе четырехсот лиц комсостава в 5-ю армию, но я этого не сделал ибо был определенно назначен на фронт и проситься было неудобно, хотя и возможно. Жаль, право, что у вас там все спокойно и нет банд и шаек, а то бы я наверняка увидел тебя.
Я не люблю никогда много с собой таскать всего в армию, так как три раза у меня уже все пропадало — на петлюровском, польском и крымском фронтах, хотя на последнем я был не больше семнадцати дней, и потому я уже вполне готов в поход.
Еду, как и всегда, охотно, с твердой уверенностью в конечной победе нашей армии, но жаль немного Москву — никак не удается мне получить оседлость в ее черте.
Да еще, морозы того… довольно крепко зацепились за февраль, в этом отношении они никак не признают новый стиль.
Буду писать тебе с фронта, делиться впечатлениями и переживаниями, которых всегда бывает много в сфере боевой опасности.
Знаешь, я до некоторой степени люблю войну — она приучает нас любить и ценить свою жизнь, а также и не быть слишком требовательным к окружающей обстановке. Пока прощай, мой друг, пожелай мне счастья и удачи, как от всей души искренно желаю я тебе, закопанному в глубоких недрах Сибири, но я убежден, что даже и там можно отыскать их, стоит только поставить себе цель и неуклонно преследовать ее — а целей слишком много, только бы хватило снарядов да не износилось орудие — будем бить верно и метко всегда до последнего выстрела — и мы победим. Спаянные крепкой товарищеской дисциплиной, вооруженные винтовками и знанием, мы должны победить, и только тогда будет веять чистой и свежей правдой от оперативной сводки, говорящей, что ‘на всех фронтах РСФСР спокойно’.
Крепко жму руку, и пока прощай.
Дорогой папа! Пишу тебе из Воронежа с Юго-Восточного вокзала, на запасном пути которого стоит наш вагон.
Я недолго здесь пробыл, но у меня произошло уже довольно много перемен по службе. Был командиром батальона 10-й дивизии, чуть-чуть не попал в Щигры в гарнизон 6-й, а сейчас сижу и размышляю над той работой, какая предстоит с завтрашнего дня мне — вступающему в командование 23-м запасным полком, насчитывающим около четырех тысяч штыков. Работа большая и трудная, тем более что многие из высшего комсостава арестованы за связь с бандами, оперирующими в нашем районе, во всяком случае при первой же возможности постараюсь взять немного ниже — или помкомполка, или полк полевой стрелковой дивизии не такого количества и организации, да и не люблю я, по правде сказать, оставаться в запасе. Крепко жму твою руку и кончаю, желаю скорейшей ликвидации всей сволочи, которая снова заводится в Сибири — я думаю, что вы сумеете это сделать. Письма пиши по адресу: Воронеж, 2-я бригада, 23-й запасный полк, командиру — мне.
Прощай и будь бодр.
11/III — 1921.