Письма (1831-1849), Тургенев Иван Сергеевич, Год: 1849

Guten Morgen, Liebste, Theuerste, Einzige! Bonjour, Madame. Me voila enfin parvenu au but de mes peregrinations! Je suis arrive ici hier apres un sejour de deux jours a Toulon, ou j’avais ete retenu par une legere indisposition, parfaitement dissipee maintenant, et qui, du reste, n’avait absolument rien de commun avec feue ma nevralgie — car j’ai lieu l’esperer qu’elle est bien morte cette fois.— J’occupe une jolie petite chambre a l’Hotel d’Europe, donnant sur une terrasse d’ou j’ai une vue magnifique: une large plaine toute verdoyante, toute couverte d’orangers, d’oliviers, de figuiers et de muriers (je suis vraiment bien fache de toutes ces terminaisons en iers), parmi lesquels s’elevent de temps en temps les eventails, ou plutot les plumeaux etranges des palmiers. Cette plaine, que bordent a droite et a gauche d’assez hautes collines, se termine par un bras de mer au dela duquel s’etendent et bleuissent a la facon de Capri les iles d’Hyeres. Une rangee de pins a parasol court le long du rivage. Tout cela serait charmant, n’etait la pluie qui ne cesse de tomber depuis quatre jours, et qui dans ce moment meme enveloppe toute cette belle plaine d’un brouillard uniforme, terne et gris. Je compte rester ici une dizaine de jours. J’espere que cette pluie ne durera pas eternellement — ou si elle dure, ma foi, je travaillerai a faire trembler. Je vous ai envoye ma derniere lettre de Marseille¹, le jour de mon depart pour Toulon — il faut que je vous raconte ce que j’ai fait depuis. Pasgrand’chose… Voyons, cependant. Je suis arrive a Toulon de grand malin, apres un voyage de nuits assez desagreable, par de mauvais chemins.— Toulon est une assez jolie ville, pas trop sale, ce qui veut beaucoup dire en France.— Il faisait un temps assez extravagant, de grosses nuees chargees de pluie passaient lourdement sur la ville, en laissant echapper de veritables torrents d’eau, qui, vu l’absence de vent, tombait presque perpendiculairement, puis une fois la bourrasque passee, un vigoureux soleil, radieux et gai, venait frapper les maisons et les rues ruisselantes. Toulon est entoure de hautes montagnes d’un gris jaunatre, rien n’etait charmant comme de les voir sortir peu a peu a la lumiere, a travers les derniers brouillards de l’ondee qui s’en allait. Je m’embarquai dans un petit bateau a voile et je fis une tournee dans la rade qui est fort belle et spacieuse. Nous passames devant la fregate ‘Le Muiron’, qui ramena Napoleon d’Egypte et qu’on garde soigneusement dans le port², il y avait une vingtaine de vaisseaux de guerre dans la rade.— Pendant les cinq quarts d’heure que dura mon excursion, il survint deux ou trois ondees, toujours sans vent, le jeu de couleurs qui se faisait avant, pendant et apres, sur la mer, etait quelque chose de magique. Elle prenait tantot une teinte d’encre de Chine nacree avec des reflets bleuatres, puis elle devenait d’un beau vert sombre ou bleu clair avec de petites paillettes d’or, a droite, elle etait d’un blanc laiteux, a gauche, pres des rochers, d’un gris noir, avec des franges d’ecume… et tout cela changeait, se deplacait a chaque instant, selon qu’on tournait la tete ou que les nuages passaient. Je rentrai enfin et je m’acheminai vers l’Arsenal, avec l’intention de voir les forcats³, mais aussitot que je declinai ma qualite d’etranger, et surtout de Russe, on me refusa rigoureusement l’entree.— Il etait venu, a ce qu’il parait de nouveaux ordres, tres severes la-dessus. Je m’en fus a mon hotel et m’appretai deja a partir pour Hyeres, quand je fus pris d’une espece d’attaque nerveuse a l’estomac, qui me forca de rester.— J’envoyai chercher un medecin qui m’administra des calmants, m’ordonna le repos, et, vingt-quatre heures plus tard, c’est-a-dire hier a quatre heures, je partais, parfaitement retabli, frais et dispos, pour Hyeres, ou j’arrivai juste a temps pour me mettre a table avec un Anglais roux, horriblement gene dans ses mouvements par une cravate en crinoline de deux pieds de hauteur, un vieux monsieur phtisique a la figure repoussante — un bouc avec des yeux de perroquet — et un vieux capitaine de chasseurs d’Afrique, un bon diable, que ne demanderait cependant pas mieux que de manger les socialistes tout crus, vu la grande habitude qu’il en a contractee avec les Bedouins. Quelle degoutante et ignoble institution que l’armee — das stehende Heer, comme disent les Allemands. Ces chasseurs d’Afrique p. е., d’apres les paroles de leur propre capitaine, ne donnent jamais de quartier, tuent les gens desarmes, violent et pillent, et cependant ce sont d’excellents soldats, bien obeissants, aimant par-dessus tout l’Ordre, bons et joyeux garcons. Que la foudre les ecrase tous! Ce vieux capitaine avec sa figure bonasse et son sourire jovial me faisait l’effet d’un ogre. Comme il regrettait qu’on n’avait pas fusille tous les emeutiers de Paris! Comme ii etait bete, comme il n’avait plus la moindre idee humaine dans sa stupide cervelle de soldat! Et la plus grande partie de l’armee est ainsi. Et pendant des siecles encore on ne pourra pas s’en passer. Fi! fi!

Madame Pauline Viardot-Garcia

au chateau de Courtavenel, pres Rozoy-en-Brie

(Seine-et-Marne)

(par Paris).

91. ПОЛИНЕ ВИАРДО

8 (20) октября 1848. Иер

Hyeres.

Vendredi 20 octobre 48.

Je vous avouerai que la premiere chose que j’ai faite aujourd’hui en me levant a ete d’aller a la poste. Je n’avais que fort peu d’espoir d’y trouver une lettre… et en effet il n’y en avait pas, helas! Mais je compte etre plus heureux demain ou apres-demain. C’est que Hyeres est un peu au bout du monde, il parait que les lettres de Marseille n’y parviennent qu’en 24 heures. Je suis sur qu’a l’heure qu’il est vous n’etes plus a Courtavenel, mes deux dernieres lettres ont ete adressees rue de Douai, les avez-vous recues?

Comment allez-vous? Que faites-vous? Comment vous portez-vous? Bien, n’est-ce pas? Vous occupez-vous de l’arrangement de votre maison? Je dine chez vous dimanche, le 5, voulez-vous accepter cette invitation! — C’est convenu, le 5, dans votre petit salon chinois, vous aurez un convive de plus a table. Je demande pour ce jour-la une charlotte russe.

La pluie semble vouloir cesser, mais le ciel est encore tout gris d’un bout a l’autre, sans la moindre petite echappee de lumiere. Aujourd’hui, apres mon excursion a la poste, je suis entre a l’eglise, qui est tres ancienne et tres bien conservee. L’interieur en est triste et sombre, la lumiere y penetre a peine a travers les vitraux colories — il n’y en a pas un qui soit blanc. Au moment ou j’entrais, tous les pretres (il y en avait plusieurs) en grand costume de deuil s’appretaient a chanter le ‘Requiem’ devant un cercueil recouvert d’un drap noir et entoure de cierges jaunes, une centaine de personnes se tenaient immobiles sur les chaises. Les pretres et les enfants de choeur se mirent a psalmodier d’une voix criarde et fausse… Decidement, je prefere le grand air, le bucher et les jeux des anciens. A propos d’anciens, je me propose d’aller l’un de ces jours sur une des iles avec l»Odyssee’ et y rester la un temps indefini…

Voyons — que vous dirai-je encore? Car il ne faut pas que je vous envoye de papier blanc — il ne le faut pas et je ne le veux pas. Как Ваше здоровье? Вы не забыли меня? Voyons, devinez que cela veut dire. Cela n’est pas deja si difficile. Ah! bravo! voici le soleil qui vient percer les nuages de son regard… comment? de feu ou de flammes? Bon — le voila parti.

J’ai encore une comedie sur le tapis⁴, que je veux finir avant de quitter Hyeres. I] faut cependant que je vous en traduise une dans le courant de l’hiver.— C’est que j’ai un peu peur de vous, savez-vous? N’importe, il le faudra.

Eh bien? et ‘Jeanne la Folle’⁵, la donne-t-on enfin? Je ne vois pas la moindre petite annonce dans les journaux. Aurez-vous deja eu quelques ‘glimpses’ de la musique du ‘Prophete’⁶ a l’epoque de mon retour? C’est ce que nous verrons. Et maintenant donnez-moi votre main, que je la serre bien fort, bien fort, que Dieu vous benisse un million de fois. Mille amities a tous les votres. Que fait Viardot? Se porte-t-il bien? A revoir donc — a table — le 5. Gott segne Sie. Ihr treue Freund J. T.

Je vous ecrirai apres-demain — et ainsi de deux joure l’autre, jusqu’a mon depart d’Hyeres.

92. ЭММЕ ГЕРВЕГ

25 октября (6 ноября) 1848. Париж

Guten Morgen, beste Frau Herwegh!

Ich bin heute friih angekommen — und seit heute fruh sitz’ ich schon wieder, nach meiner loblichen Gewohnheit, sehr unwohl auf meinem Zimmer. Wie geht es Ihnen? Wohl, hoff ich. Es wiirde mich freuen, Ihren Mann zu sehen, wenn er sonst nichts zu thun hat. Ich bitte, geben Sie dem porteur die neue Adresse Herzen’s¹ — Grussen Sie den kriege-rischen Horaz². Auf Wiedersehen — ich hoffe — bald.

Ergebenst Ihr

Turgeneff.

Boulevard des Capucines, 13. Montag.

Завтра отправляется в Россию наш соотечественник, г-н Селиванов¹, любезный и почтенный Михайло Семеныч, он Вам доставит первый акт моей комедии ‘Нахлебники’, порой я не успел окончить переписыванием — по как только кончу, немедленно отправлю по почте, так что, может быть, Вы получите его в одно время с первым. Прошу у Вас извинение за долгое отлагательство, желаю, чтобы мой труд Вам понравился. Если Вы найдете достойным Вашего таланта приняться за него — я другой награды не требую². Приятели, которым я здесь прочел мою комедию — наговорили мне много любезностей по ее поводу³, я, может быть, им оттого могу несколько верить — что вообще эти приятели довольно строго отзывались об моих трудах. Но как бы то ни было — лишь бы мой ‘Нахлебник’ Вам понравился и вызвал бы Вашу творческую деятельность!

Madame

Madame Herwegh.

Rue neuve S-t Augustin. Hotel d’Orient.

93. M. С. ЩЕПКИНУ

27 октября (8 ноября) 1848. Париж

Париж, 27-го октября с. с. 48.

8-го ноября н. с.

Боюсь я — не опоздал ли я немного. Сверх того, прошу Вас — если Вы возьмете мою комедию для своего бенефиса⁴ — не говорить заранее, кто ее написал, на меня дирекция, я знаю, втайне гневается за критику гедеоновского ‘Ляпунова’ в ‘Отечественных) записках’ — и с большим удовольствием готова нагадить мне⁵. Впрочем — я отдаю Вам свое произведение в полное распоряжение: делайте из него что хотите. Как бы я был рад, если б я мог присутствовать при первом представлении! Но об этом, кажется, нечего думать.

Желаю Вам всего хорошего — здоровья и счастья. Крепко жму Вам руку и остаюсь с искренней преданностью и глубоким уважением.

Душевно любящий Вас

Иван Тургенев.

94. ЭММЕ ГЕРВЕГ

1 (13) ноября 1848 г. Париж

Liebe Frau Herwegh, es geht mir viel besser — man liat mir erlaubt heute auszufahren — aber nur ein Bischen — wie geht es Ihnen? Lassen Sie mir, ich bitte, durch Ihre Bonne sagen, wil viel Sie Rayer geben, wenn er zu Ihnen kommt? — Er ist vier mabbei mir gewesen. Auf baldiges Wiedersehen. Griissen Sierlhren Mann.

Gruss und Bruderschaftlichkeit!¹

Ihr Turgenew. Montag.

Я Вам бог знает как давно не писал, любезный Краевский, но надобно наконец честь знать¹. Я не забыл, что я Ваш должник, и поверьте — я того мненья, что порядочный человек свои долги платить должен.

Madame Emma Herwegh.

95. A. A. КРАЕВСКОМУ

14 (26) ноября 1848. Париж

Париж.

26/14 ноября 48.

Если Вам мои литературные труды могут еще годиться — напишите мне, у меня есть теперь вещи две готовых, я бы одну из них тотчас к Вам выслал, но я подумал, что лучше сперва справиться, в каких отношеньях мы находимся. Я надеюсь — в отличных, но уверен в этом я буду только по получении от Вас письма².

Итак: чем прикажете Вам заплатить? Жду Вашего решенья.

А до тех пор остаюсь с искренним уваженьем

преданный Вам

Ив. Тургенев.

Мой адресе: Rue Tronchet, No 1.

96. M. С. ЩЕПКИНУ

3 (15) декабря 1848. Париж

Париж.

15-го/3-го декабря 1848.

Вы уже, должно быть, неделю тому назад получили второй акт моей комедии¹, любезный и почтенный Ми-хайла Семеныч,— и, вероятно, уже мне ответили, но я пишу к Вам сегодня на всякий случай: если Вы до сих пор не получили этого второго акта (первый Вам должен был доставить г-н Селиванов) — значит — мое письмо затерялось — и мне надобно будет поскорей его переписать вторично. Но я надеюсь, что оно дошло в целости, во всяком случае — если Вы до сих пор мне еще не ответили, то, пожалуйста, сделайте это теперь. Кроме желания узнать — дошло ли мое письмо — во мне есть другое, весьма понятное: мне хочется знать, как Вам понравился мой ‘Нахлебник’ и возьмете ли Вы его в свой бенефис².— Приятель наш Г.³, которому я читал мою комедию, сделал два небольших замечания, которые просил меня сообщить Вам (и с которыми я совершенно согласен). Во-первых, он находит, что Кузовкину не след носить дворянский сюртук — а частный, а во-вторых, он в сцене, где Елецкий выходит от жены, уже всё узнавши, и видит, что Тропачев забавляется над Кузовкиным — в словах: ‘Да-с, Флегонт Александрыч, я признаюсь, удивляюсь, что Вам за охота с Вашим воспитаньем, с Вашим образованьем — заниматься такими, смею сказать, пустыми шутками’ — предлагает: ‘смею сказать’ — заменить фразой — ‘извините за выраженье’ — потому что, по его мнению, смею сказать — не идет в устах петербургского чиновника. Я с ним вполне согласен — притом же это такая мелочь, что я бы устыдился писать Вам о ней, если б ой этого не потребовал ⁴. Буду ожидать Вашего ответа — и от всей души желаю Вам всего лучшего на свете. Будьте здоровы, веселы и счастливы.

От души преданный Вам

Ив. Тургенев.

97. ПОЛИНЕ ВИАРДО

29 декабря 1848 (10 января 1849). Версаль

Versailles.

10 janvier 49.

Mercredi.

Bonjour, Madame, comment vous portez-vous? Bien, n’est-ce pas? Eh bien! je ne vais pas mal non plus. Le bon Miiller, avec lequel j’ai passe presque toute la journee d’hier, a du vous le dire.

Il y doit y avoir dans l’air de Paris quelque chose de desagreable a mes nerfs. Ce scelerat de Paris! Je l’aime, cependant. Je vous avoue que je m’ennuie un peu a Versailles — mais j’y tiendrai bon. Je traduis¹, je lis Saint-Simon², je me promene, je vais au cafe lire les journaux — et deja les habitues, vieux bourgeois caducs, qui le premier jour me regardaient en-dessous et de cote, comme le font d’habitude les sangliers accules dans les tableaux de chasse — commencent a me soulever leurs chapeaux. Je les vois faire leurs interminables parties de domino entrecoupees aux memes endroits par les memes plaisanteries — a un sou le cent! — et je me demande ce que c’est que la vie, dirait M. Victor Hugo³. Non, je ne me demande rien, je regarde ces ‘plantes bulbeuses’, et leur air de tranquillite inalterable et simplement bete m’inspire une espece d’ennui resigne — c’est aussi du chloroforme, cela… qu’on vienne m’extraire une molaire!

Vous attendez-vous a ce que je vous dise quelque chose de Versailles?, oui? En bien, vous serez attrapee. Vous connaissez mon culte de l’imprevu, et ici je ne saurais dire que des choses usees jusqu’a la corde et que tout le monde a entendu et repete mille fois. Du reste, avec les mots suivants, que je vais vous ecrire: ‘grandeur, solitude, silence, statues blanches, arbres nus, fontaines glacees, grands souvenirs, longues avenues desertes’ — avec ces mots que vous remuerez comme les pierres d’un kaleidoscope — avec votre imagination et votre esprit (oh, oh!) vous serez parfaitement en etat de vous dire a vous-mem-e tout ce que j’aurais pu vous ecrire, et mille millions de fois mieux encore (j’ai hate d’ajouter ces dernieres paroles, car sans cela ma phrase devenait d’une fatuite a faire trembler), si vous ne preferez pas vous occuper d’autre chose, ce que je ne puis m’empecher de vous conseiller.

J’ai cependant ete chez H. Vernet, son tableau est faible et froid⁴.

J’ai fait la connaissance de deux chiens, l’un commu-nicatif, gai, etourdi, peu ou point d’education, spirituel, railleur et qeulque peu mauvais sujet, au mieux avec tout le monde et, pour dire le vrai, sans veritable dignite, l’autre doux, reveur, paresseux et gourmand, nourri des lectures de Lamartine, insinuant et dedaigneux en meme temps ⁵. ils frequentent le meme cafe que moi. Le premier appartient (si un chien peut appartenir!!!) a un petit chirurgien d’armee tres maigre, tres laid et tres reveche, le second a pour maitresse la dame du comptoir, vieille petite femme, eden-tee a force d’etre bonne.— Il y en a qui vous font cet effet-la.— J’ai invite le premier a venir me voir, mais il pretend que son maitre lui donnerait le fouet, je n’ai pu lui opposer de bonnes raisons et me suis contente de lui donner un morceau de sucre qu’il a croque a l’instant meme en remuant sa queue avec politesse et vivacite.

Sur ce, je baise vos belles mains et reste a tout jamais

Votre

J. Tourgueneff.

P. S. A revoir vendredi soir ou samedi matin.

1840

98. ГЕОРГУ И ЭММЕ ГЕРВЕГ

Конец 1848 или начало 1849 (?). Париж

Was haben Sie mit dem unschuldigen Abel zu schaf-fen *? Er wohnt — fiue de la tour d’Auvergne, No 36.— Ich werde das Vergnugen haben, Sie heute in Ihrem Hause oder bei Herzen zu sehen —

Ihr ergebener

I. Turgeneff.

99. A. A. КРАЕВСКОМУ

7 (19) января 1849. Париж

Париж.

7/19 января 49.

Через неделю или две вышлется к Вам моя статья¹, любезный Краевский, но, желая Вам доказать теперь же мою готовность участвовать в Вашем журнале, предлагаю Вам следующее: 31-го числа января (т. е. через 24 дня) будет дана в Москве для бенефиса Щепкина моя комедия в 2-х актах под названьем ‘Нахлебник’². Хотите Вы ее напечатать в ‘О<течественных> з<аписках>‘? — если она но шлепнется, разумеется³. Я сегодня же пишу об этом Щепкину, который тотчас, по получении от Вас письма — Вам, ее вышлет⁴. Только, ради бога, чтобы не было опечаток!!! Если Вы на это согласны, я с своей стороны буду очень рад — а статью все-таки Вам вышлю.

Будьте здоровы и веселы — жму Вам руку.

Ваш

И. Тургенев.

Если Вы напечатаете ‘Н<ахлебник>а’, то велите поставить: ‘Посвящена М<ихайл>е С<еменович>у Щепкину’⁵. Если можно, напечатайте 10 отдельных экземпляров: 8 доставьте брату⁶ (на углу Хлебного пер<еулка> и Колокольной ул<ицы>, в доме Адамса) — а 2 перешлите мне.

100. A. A. КРАЕВСКОМУ

1 (13) марта 1849. Париж

Париж. 1/13 марта 49.

Вчера получил я Ваше письмо со вложенным векселем, любезный Краевский — и очень Вам благодарен¹.

Я, ей-же-ей, не понимаю, что могла найти цензура в ‘Нахлебнике’ — и с нетерпеньем ожидаю результата Вашей попытки его напечатать². Вся комедия, как Вы увидите, написана более для одной роли (Щепкина), и Вы можете себе представить, как мне было неприятно неисполнение ‘Н<ахлебник>а’ в его бенефис. Ну, однако, дело сделано — и я желаю только, чтобы в Вашем журнале ее бы не исказили.

‘Вечеринка’ Вам не выслана до сих пор по весьма простой причине: надо бы ее переписать³ — а меня черт дернул написать другую комедию в 3-х актах, опять для Щепкина, которую я ему на днях высылаю⁴. Это должно остаться между нами. Но тотчас после отправки этого нового произведения моей Музы — я примусь за ‘Вечеринку’ с жаром и чувством долга — и отправлю ее Вам.

Сверх того я Вам еще приготовил вещицу — Вы увидите.

Теперь же, что касается до высылки ‘От<ечественных> зап<исок>‘, которых я очень и очень желаю — то вот что можно сделать: прошлые два года (47 и 48) Вы вышлите с пароходом в Гавр. Это будет стоить безделицу. Нумера же за нынешний год Вы можете высылать на мое имя и на мой счет, т. е. я здесь буду платить за них — а Вам это ничего не будет стоить⁵. Высланная под кувертом, книга {Далее зачеркнуто: здесь} доходит до Парижа за 6 фр<анков>. Я охотно буду это платить — и надеюсь на Вашу всей нашей планете известную аккуратность.

Вышлите тоже, пожалуйста, 10 отдельных экземпляров ‘Нахлебника’.

С ‘Вечеринкой’ я Вам напишу письмо побольше, а теперь я очень тороплюсь. Будьте здоровы — и процветайте всячески. Когда мы увидимся — еще пока неизвестно, но, может быть, даже скоро. Во всяком случае жму Вам крепко руку и остаюсь

преданный Вам

И. Тургенев.

101. A. A. КРАЕВСКОМУ

2 (14) апреля 1849. Париж

Париж, 14-го/2-го апреля 49.

С неделю тому назад, любезный Краевский, получил я Ваше письмо с известием об окончательном кораблекрушении злополучного ‘Нахлебника’¹.— Мир его праху! Трудно, говорит Священное писание, переть против рожна². Хоть за то спасибо, что изъявляете сожаленье.

Теперь я Вам вот что должен сказать: вчера мною отправлена в двух толстейших пакетах к Щепкину другая комедия в 3-х актах, под названьем ‘Холостяк’. В этом произведенье цензуре не только нечего вычеркивать — но, напротив, она должна меня наградить за мою примерную нравственность³. Разумеется — я очень буду рад видеть эту комедию в ‘Оте<чественных> записках’⁴. Но так как она назначена для бенефиса Щепкина — а оный бенефис не будет ранее генваря будущего года — то Вам придется ждать еще долго⁵. Во всяком случае — однако — Вы можете написать об этом Щепкину и сказать ему, что ‘Холостяк’ назначен Вам. Я, впрочем, уже сам об этом ему писал⁶.

По это Вы по справедливости можете назвать журавлем в небе — и потребовать синиц в руку. И синицы есть, и одна уже совсем оперилась и через две недели, не позже, к Вам полетит. Этот ‘Холостяк’ у меня много времени отнял — притом же я не ожидал поражения на голову ‘Нахлебника’… Вот Вам мои синицы:

во-1-х). Род повести — под названием: ‘Дневник лишнего человека’. (Я думаю, что это хорошая вещь. Она уже совершенно кончена. Остается переписать.)

во-2-х). ‘Вечеринка’ — комедия в 1-м действии (тоже кончена).

в-3-х). ‘Студент’ — комедия в 5-ти действиях (первое действие кончено. Над этой вещью я намерен трудиться весь этот год)⁷.

‘Дневник’ Вы получите непременно через две недели. За обещанные ‘Отечественные) запуски)’ — искренно благодарю — и жду на днях No-а за нынешний год.

Завтра дают ‘Пророка’ Мейербеера. Я Вам пошлю отчет для ‘Отеч<ественных> зап<исок>‘⁸.

А засим будьте здоровы. Жму Вам руку и остаюсь

преданный Вам

И. Тургенев.

102. ПОЛИНЕ ВИАРДО

24 мая (5 июня) 1849. Париж

Mardi.

La lutte continue encore, mais j’espere que nous finirons par remporter la victoire. Depuis 4 jours je m’inonde de laudanum par devant et par derriere. Du reste, je suis aussi bien soigne ici que si j’etais tombe malade a Courtavenel¹. Mais c’est qu’on ne peut pas tomber malade a Courtavenel! Il doit etre charmant, n’est-ce pas? Depuis trois jours on meurt a Paris comme des mouches, c’est le coup d’etrier du cholera — il faut du moins l’esperer. Je vous envoie un petit fragment qui vous concerne de l’article de Janin sur le benefice de Mlle Georges, vous verrez qu’on ne saurait etre plus poli. Il vous rend justice en satisfaisant une rancune — voila ce qui l’a rendu si eloquent².

C’est donc demain que vous revenez, je crains bien de n’etre pas encore en etat d’aller vous voir, mais j’espere pouvoir le faire apres-demain. Mille amities a Viardot, a Mlle Berthe, a Mr Sitches et a Madame. On vous remettra probablement ce billet demain matin a Rozay, vous pourrez l’envoyer a Viardot avec le fragment de Janin. A revoir donc, et que le bon Dieu vous benisse mille fois.

Votre

J. Tourgueneff.

P. S. Le mot qu’on ne peut pas lire est enjouement.

103. ПОЛИНЕ ВИАРДО

25 мая (6 июня) 1849 (?). Париж

Mercredi.

Je vous souhaite la bienvenue par ecrit, puisqu’il ne m’est pas donne de la faire autrement. L’homme propose et Dieu dispose! Je ne pourrai pas non plus vous voir demain — je ne saurais meme dire quand je le pourrai — car ma maladie ne fait que croitre et embellir. Patience! mais vous conviendrez que j’ai du guignon. Pourvu que vous vous portiez bien! Donnez-moi de vos nouvelles et que Dieu vous benisse mille fois. Je vous serre bien fortement les mains. Adieu.

Votre

J. Tourgueneff.

На обороте:

Madame

Madame Pauline Viardot,

rue de Douai, 16.

104. ПОЛИНЕ ВИАРДО

28, 29 мая (9, 10 июня) 1849. Париж

Samedi soir.

Eh bien! cela ne va pas mal, l’appetit revient a vue d’oeil. Voyons ce que dira le docteur demain. Vous voila donc a Courtavenel. Il est 8 h. Vous etes peut-etre sur le perron de la cour a ecouter le rossignol. Les rossignols n’ont jamais le cholera, n’est-ce pas? A propos de cholera, si j’osais… Ali bah! je me risque. Or donc, vous saurez que quand on est attaque de cette maladie-la, on prend beaucoup de lavements. Dans ce riant pays de France, ce sont des vieilles femmes qui les administrent. Ma garde-malade s’appretait en consequence de remplir sa mission et je lui avais deja ‘ouvert mon sein’, quand, a mon grand etonnement, au lieu du bec roide et pointu de l’oiseau en question, je sens s’introduire un doigt… Surpris, presque effraye, je rentre en moi-meme avec precipitation. Que faites-vous la, Madame?.. ‘Ah! Monsieur — je commence toujours par la — je n’y vois pas assez bien’. Je finis par lui tenir la lumiere… c’etait tres difficile… je dus lui passer le bras autour de la tete… Quel groupe!

Dimanche matin.

Rayer vient de sortir, mais il ne veut absolument pas que je sorte, moi. Du reste, il me le permet pour demain et encore rien qu’une petite course en voiture. Bugeaud est mort cette nuit¹. Je suis tout bouleverse par la lecture des journaux — ce n’est qu’un cri d’indignation: tous — ‘La Presse’, ‘Le National’, ‘Le Siecle’, tous appellent les Francais aux armes² — et ils ont raison. Tant de maladresse, d’outrecuidance, tant de perfidie et de cynisme! On s’attend a une explosion pour demain ou apres-demain. La reponse de Lesseps a Oudinot est ecrasante³.

Je tiens de source certaine deux nouvelles dont l’une est bonne et l’autre mauvaise: Haynau a ete ecrase par les Hongrois sous les murs de Presbourg, bien plus que ne le disent les journaux⁴ — mais les Russes ont battu Dembinski⁵. Au diable tout sentiment de nationalite! Il n’y a qu’une seule patrie pour un homme de coeur — la democratie — et si les Russes triomphent, elle est frappee a mort.

Je vous ecrirai demain. Je ne pourrai pas venir a Courtavenel avant mercredi ou jeudi. Jusque-la, portez-vous bien et que Dieu vous benisse mille fois. Mes amities a tous les habitants de votre domaine. Je vous serre bien fortement la main. Auf Wiedersehen.

Votre J. Tourgueneff.

105. A. A. КРАЕВСКОМУ

29 мая (10 июня) 1849. Париж

Париж.

10-го июня/30 {Так в подлиннике.} мая 49.

Любезный Краевский,

Пишу к Вам, едва оправившись от холеры, которая чуть-чуть не утащила меня ‘в место злачно и прохладно’¹. Ее, должно быть, какая-нибудь бешеная собака укусила на днях — потому что она неслыханно вдруг здесь начала свирепствовать.— Но бог с ней! Дело в том, что я недели три тому назад, перед самой моей болезнью, получил от Щепкина письмо, в котором он, извещая меня о получении моей новой комедии, между прочим объявляет мне, что он нисколько не противится напечатанию комедии до бенефиса, что оно, напротив, выгоднее, если комедия хороша, и пр.² Вследствие сего, если Вы хотите ее напечатать, то спишитесь с ним — а что до цензурных затруднений, то на этот раз ручаюсь всем на свете, что буквы невозможно выкинуть.

Что же касается до прочих статей, то возьмите в соображение мою болезнь. Но теперь я еду оправиться на берег моря³ и все обещанья сдержу.

Комедия ‘Холостяк’ — большая, в трех действиях.

Скоро Вы получите от меня статью — Вы увидите⁴.

А до тех пор будьте здоровы, благоденствуйте и не забывайте

преданного Вам

И. Тургенева.

P. S. A что ж высылка ‘От<ечественных> зап<исок>‘? — Ни слуха, ни духа — а навигация открыта. Эх!

Адресс мой теперь: rue de Douai, No 16/28. Я там не живу — но там всегда знают, где я⁵.

106. ПОЛИНЕ ВИАРДО

29, 30 мая (10, 11 июня) 1849. Париж

Dimanche soir.

Bonsoir, Madame — comment vous portez-vous a Courtavenel? Je vous donne en mille de deviner ce a quoi… Mais jo suis bon de vous lo donner en mille — car vous l’avez deja devine a la vue de ce morceau de papier de musique, Oui, Madame, c’est moi qui ai compose ce que vous voyez — musique et paroles — ma parole! Ce que cela m’a coute de peine, de sueur au front, d’agonie mentale, se refuse a la description. J’ai trouve l’air assez vite — vous comprenez — l’inspiration! mais ensuite le trouver sur le piano — et puis l’ecrire! J’en ai dechire 4 ou 5 brouillons et meme maintenant je ne suis pas sur de ne pas avoir ecrit quelque chose de monstrueusement impossible. En quel ton est-ce, s’il vous plait? J’ai du rassembler a grand-peine tout ce qui a surnage de bribes musicales dans ma memoire. Je vous assure — la tete m’en fait mal. Quel travail! Enfin, cela vous fera rire peut-etre pendant 2 minutes¹. Du reste, je me porte bien mieux que je ne le chante — je vais sortir demain pour la premiere fois.— Voyons, arrangez a cela une basse comme pour les notes que j’ecrivais au hasard. Si Manuel m’avait vu a l’ouvrage — cela l’aurait fait penser aux vers qu’il composait sur le pont de Courtavenel en faisant des ronds de jambe convulsifs et en agitant ses bras d’une maniere gracieuse et arrondie. Saperlotte! — c’est aussi difficile que ca de composer de la musique? Meyer-beer est un grand hommeu²

Lundi.

A mon reveil j’ai trouve votre lettre et ne suis plus en train de plaisanter. Quel malheur! Quand on pense ce qu’il y a de mauvaises choses inutiles dans le monde — le cholera, la grele, les rois, les soldats etc., etc. … Dieu serait-il un misanthrope? A propos de cholera il poursuit ses ravages avec fureur, tantot c’etait le chaud qui le favorisait, maintenant, c’est le froid qui le developpe.— Il s’accommode de tous les regimes, ce gaillard-la.— Pour moi,jesens sa griffe se retirer — mais lentement, on m’avait permis de sortir aujourd’ hui — ne voila-t-il pas qu’il me survient une espece de fluxion a la joue.— De par tous les diables — ou ai-je pu prendre froid? — moi qui ne sors pas de ma chambre. Je me vois oblige de la garder encore aujourd’hui. Le desastre survenu a Courtavenel me rappelle une scene penible dont j’ai ete temoin en Russie.— Toute une famille de paysans etait sortie en chariot pour aller faire la recolte d’un champ a eux situe a quelques verstes de leur village — et ne voila-t-il pas qu’une grele epouvantable vient detruire do fond en comble tous les epis, — ce champ si beau n’etait qu’une mare de boue. Je viens a passer par la: ils etaient tous silencieusement assis autour de leur telega, les femmes pleuraient, le pere, tete nue et la poitrine decouverte, ne disait rien. Je m’approchai d’eux — je tachai de les consoler — mais a mon premier mot, le paysan se laissa lentement tomber la face sur la terre et de ses deux mains ramena sa chemise de grosse toile grise sur sa tete.— C’a ete le dernier geste de Socrate mourant,— derniere et muette protestation de l’homme contre la cruaute de ses semblables ou la brutale indifference de la nature. C’est qu’elle l’est,— elle est indifferente, il n’y a de l’ame qu’en nous et peut-etre un peu autour de nous… c’est un faible rayonnement que la vieille nuit cherche eternellement a engloutir.— Cela n’empeche pas cette scelerate de nature d’etre admirablement belle — et le rossignol peut nous causer de charmantes extases, pendant qu’un malheureux insecte a demi broye se meurt douloureusement dans son gesier.

Sacregorgon — que c’est noir — je crois que j’ai ete trop eloquent — mais ca ne fait rien. Voyons que faut-il vous dire encore avant de finir.— Ah! que je suis fort reconnaissant a Mme Sitches de l’interet qu’elle m’a temoigne — et que je ne suis pas un ingrat, que je serai fort content de la revoir jeudi, si faire se peut. Car partir avant ce jour la — il ne faut pas y penser. Du reste, je vous prie de dire de ma part mille amities a tout le monde et a Mr Maurice Sand entr’autres, s’il le veut bien et s’il ne m’a pas oublie. Portez-vous bien, amusez-vous et que Dieu vous benisse. A propos, j’ai trouve trois sujets, il est vrai qu’ils sont tous tres mauvais, mais en perseverant, je trouverai quelque chose peut-etre.

A revoir apres demain. En attendant je vous serre les mains bien amicalement… Seien Sie tausend mal gesegnet.

Votre

J. Tourgueneff.

107. ПОЛИНЕ ВИАРДО

24 или 31 мая (5 или 12 июня) 1849 (?). Париж

Mardi,

11 h. 1/2 du matin.

Puisque vous avez eu la bonte de vouloir savoir de mes nouvelles, je vais vous en donner. Cela ne va pas tout a fait bien — mais cela va mieux, la die fuit comme les Parthes en me lancant des traits, mes forces commencent a se relever petit a petit du choc qu’elles ont subi. J’espero que Dieu et mon bon docteur aidant, je serai tout a fait bien portant vers la fin de cette semaine. Il fait un temps superbe — trop beau peut-etre, car cette chaleur n’est pas bonne aux pauvres diables malades, mais la campagne doit etre charmante. Saluez Courtavenel de ma part, en commencant par Mr et Mme Sitches et en finissant par mon beau marronnier. Portez-vous bien, promenez-vous beaucoup et revenez nous halee et forte… Mille amities a Viardot. Je vous serre bien fortement les deux mains. Au revoir.

Votre J. Tourgueneff.

108. ПОЛИНЕ ВИАРДО

31 мая (12 июня) 1849. Париж

J’ai probablement oublie de cracher trois fois quand je vous ecrivais hier, que je sentais la griffe du cholera se retirer, il s’est venge en m’envoyant une nouvelle attaque. Grace a Dieu, assez legere, qui m’a remis sur le flanc. Aujourd’hui, cela va un petit peu mieux, mais je vois avec regret qu’il m’est impossible de penser au voyage de Courtavenel. Je n’ai pas de chance — quoi. Et si j’avais commis la moindre imprudence! Mais rien. Je ne vous verrai demain que si vous voulez avoir la bonte de venir me voir.— A revoir donc, je vous salue assez tristement — mais je vous serre la main aussi fortement que je le puis.— Mille choses a tout le monde.

Votre

J. Tourgueneff.

C’est aujourd’hui le 12-me jour,— mes forces sont bien peu de chose dans ce moment. N’avoir mange que — des lavements tout ce temps-ci… L’amidon est-il nourrissant?

На обороте:

Madame

Madame Pauline Viardot,

au chateau de Courtavenel pres de Rozoy-en-Brie

(Seine-et-Marne).

109. ПОЛИНЕ ВИАРДО

7 (19) июня 1849. Куртавнель

Courtavenel,

19 juin 49.

Bonjour, Madame, comment vous portez-vous? — Tous les habitants de Courtavenel se portent bien et vous saluent. Ils m’ont charge de vous rendre compte de la journee d’hier. Le voici, ce compte¹:

Apres votre depart, tout le monde est alle se coucher, et on a dormi jusqu’a dix heures, puis on s’est leve, on a assez silencieusement dejeune, on a joue au billard sans se depecher, puis on s’est mis a l’ouvrage: Mlle Berthe avec Louise, M. Sitches avec le journal, Mme Sitches je ne sais ou, et moi dans le petit cabinet, ou je me suis mis a reflechir sur le sujet en question. J’ai reflechi une heure, puis j’ai lu de l’espagnol, puis j’ai ecrit une demi-page du sujet, puis je suis alle dans le grand salon, ou j’ai vu avec eton-nement qu’il n’etait que deux heures. Alors, j’ai travaille trois quarts d’heure avec Louise, qui commence a oublier un peu son allemand, mais qui a fait tres peu de fautes d’orthographe dans la dictee, ensuite, je suis alle me promener seul, et, a mon retour, toute la compagnie (et moi avec) est allee se promener jusqu’au diner, qui a eu lieu a cinq heures. Apres le diner, le temps, qui jusque-la semblait trainer la patte comme une perdrix blessee, m’a paru moins long, il est vrai que j’ai dormi jusqu’a 9 heures, grace a la fatigue que mes deux promenades m’avaient causee. A 9 heures, on nous a apporte du the — ou plutot du vulneraire suisse de Rozay, que nous avons bu en assaisonnant cette frugale collation par une petite conversation honnete et moderee sur des sujets parfaitement connus et fort peu interessants. Berquin ou Marmontel, ou tout autre auteur de livres moraux et instructifs, aurait ete edifie, j’en suis sur, en voyant notre maintien modeste et plein de bon gout, notre deference l’un pour l’autre, qu’un leger assoupissement ne rendait que plus agreable. Enfin, apres avoir joui pendant pres d’une heure de la societe de nos semblables, plaisir pour lequel on pretend que l’homme est ne, nous nous levames, nous nous acheminames vers la salle a manger, nous primes nos luminaires, nous nous souhaitames une bonne nuit et nous nous couchames dans nos lits, ou nous dormimes sur-le-champ.

Со malin, il fait un temps tres bon et tres doux, j’ai fait une assez grande promenade avant le dejeuner, et je vous ecris maintenant entre le dejeuner et le billard, de crainte que le facteur ne vienne plus tot qu’a l’ordinaire. Mous l’attendrons demain avec plus d’impatience. Pendant ma promenade, j’ai travaille mon sujet et j’ai pense a beaucoup de choses. Es ist so voll Erinnerungen — ailes… Et, maintenant il ne me reste plus qu’a vous conjurer de bien soigner votre chere sante et a vous souhaiter tout ce que le ciel a de plus exquis sous sa callotte. Que le bon Dieu vous benisse mille fois! Nous vous saluons tous et je vous serre les mains bien fort, bien fort. Mille amities a Viardot et aux autres amis. Priez, s’il vous plait, Muller de me donner par votre entremise des nouvelles de notre ami Herzen. N’est-il pas venu de lettre ou d’envoi pour moi? N’oubliez pas le bateau ni le the.

1 heure.— Le facteur n’est pas venu encore, j’ajoute quelques paroles. II fait un temps charmant, et Courta-venel est bien joli et bien aimable aujourd’hui. J’ai passe toute la matinee dans le parc. Que faites-vous dans cet instant? С est une question que nous nous faisons tous les quarts d’heure. Sic mussen jetzt an mich denken demi Ich bin diese ganze Zeit ganz in Ihr Angedenken versunken werden… Licbc, theuere! Enfin! Du reste, tout le monde se porte aujourd’hui encore mieux qu’hier. Encore une fois bonjour, portez-vous bien, et a revoir.

Votre

J. Tourgueneff.

110. ПОЛИНЕ ВИАРДО

8 (20) июня 1849. Куртавнель

Courtavcnel,

mercredi.

Voici, Madame, votre second bulletin.

Tout le monde se porte parfaitement, l’air de la Brie est decidement fort sain. Il est 11 h. et demie du matin, nous attendons avec impatience le facteur, qui va, je l’espere, nous donner de bonnes nouvelles. La journee d’hier a ete moins uniforme que celle d’avant-hier. Nous avons fait une grande promenade, et puis le soir, pendant que nous jouions au whist, il est survenu un grand evenement. Voicj ce que c’etait: un gros rat s’etait introduit dans la cuisine et Veronique, dont il avait devore la veille le chausson (quel animal vorace! passe encore si c’etait celui de Muller), avait eu l’adressa, de bouclier le trou qui lui servait de retraite avec deux grosses pierres et un torchon. Elle accourt, elle nous annonce la grande nouvelle. Nous nous levons tous, nous nous armons de batons et nous entrons dans la cuisine. Le malheureux s’etait refugie sous l’armoire du coin, on l’en chasse,— il sort. Veronique lui lance un coup sans l’atteindre, il rentre sous l’armoire et disparait. On cherche, on cherche dans tous les coins,— pas de rat. On se donne inutilement au diable — enfin, Veronique s’avise d’ouvrir un tout petit tiroir… une grande queue grise s’agite rapidement dans l’air — le ruse coquin s’etait fourre la! — Il descend comme l’eclair,— on veut le frapper,— il disparait do nouveau. Cette fois-ci, on le cherche pendant une demi-heure,— rien! Et remarquez qu’il n’y a que tres peu de meubles dans la cuisine. Deguerre lasse, nous nous retirons, — nous nous remettons au whist.— Voila que Veronique entre en portant le cadavre de son ennemi avec des pincettes.— Imaginez-vous ou il s’etait cache! Il y avait sur une table dans la cuisine une chaise et sur cette chaise une robe de Veronique,— il s’etait glisse dans une des manches.— Notez que j’ai remue cette robe quatre ou cinq fois pendant nos recherches. N’admirez-vous pas la presence d’esprit, le rapide coup d’oeil, l’energie du caractere de cette petite bete? Un homme, dans un pareil peril, aurait cent fois perdu la tete. Veronique allait sortir et abandonner la partie quand, par malheur, une des manches de sa robe remua imperceptiblement… le pauvre rat avait merite de sauver sa viande.

Ce dernier mot me rappelle que je viens de lire dans ‘Le National’ une facheuse nouvelle: il parait qu’on a arrete plusieurs democrates allemands,— Millier serait-il du nombre? — J’ai peur auesi pour Herzen. Donnez-m’en des nouvelles, je vous en prie.— La reaction est tout enivree de sa victoire et va maintenant se montrer dans tout son cynisme¹.

Le temps est tres doux aujourd’hui, mais en juin on desirerait autre chose qu’un ciel laiteux et un petit vent dont on ne sait pas s’il n’est pas trop frais. Vous nous ramenerez les beaux jours.— Nous ne vous attendons pas avant samedi. Nous y sommes resignes… Une petite note de la direction dans le journal ne nous laisse pas d’illusions la-i dessus.— Patience! mais que nous serons heureux de vous j revoir! Et le bateau — en avez-vous parle? J’aurais ete bien content de voir les fosses propres pour le jour de votre arrivee. Tout, jusqu’aux arbres, devrait avoir ce jour-la un air de fete.

Je vais laisser un peu de place pour Louise, ainsi que pour les autres². Mme Sitches ne se ressent plus du tout de ses douleurs. Et vous, au nom du ciel, vous, comment allez-vous?

P. S. Nous venons de recevoir enfin la lettre (a 3 1/2). Dieu merci, tout allait bien mardi.— Au nom du ciel, soignez-vous. Ce n’est pas votre sante a vous seul que vous soignerez. Mille amities a V et aux autres.

Tausend Grusse.

Ihr J. Tourgueneff.

111. ПОЛИНЕ ВИАРДО

27, 28 июня (9, 10 июля) 1849. Париж

Lundi, 8 juillet 49.

Bonjour, Madame. Guten Morgen, theuerstes Wesen.

Je vous ecris cette lettre dans le salon de Mr et Mme Sitches — rue Laffitte, 11.— Il est 4 heures — il y en a six que vous etes a Londres¹. Vous avez du faire un bon et heureux voyage.— Je me suis plusieurs fois reveille cette nuit et j’ai pense a vous: je vous ai vue penchee sur la roue du bateau, regardant l’ecume blanche sur la mer verte.— Que Dieu veille sur vous et vous benisse!— Je ne sais pas encore quand nous allons a Courtavenel, probablement demain.— Mr et Mme Sitches sont sortis pour faire des emplettes, moi, j’ai ete occupe toute la matinee a faire mes paquets et a les transporter.— Cependant, j’ai eu le temps de lire les feuilletons de tous les journaux, plusieurs d’entre eux parlent des dernieres representations du ‘Prophete’ — et de vous avec les plus grands eloges, ‘Le Courrier francais’ vous invite de revenir au plus vite pour reprendre le ‘sceptre de l’art’, Mr Jules Janin dans un long article ou il parle de son voyage en Belgique vous nomme deux fois de la facon suivante: ‘Imaginez-vous un paradis entre deux enfers, Rose Cheri entre deux duegnes, la Viardot entre deux tenors de province’². Que dites-vous de ce la, signe de la celebrite pour la femme comme l’absence du Mr l’est pour l’homme? Sentez-vous que le danger, dont parlait si elegamment l’ingenieux Mr Nisard, commence pour vous? A propos — n’oubliez pas que vous m’avez promis de faire taire la modestie dans vos lettres. J’y compte. Ce que c’est que de nous pourtant! L’article de Mr J J est horriblement reactionnaire) — et cependant je sens que s’il continue comme cela, je finirai presque par l’estimer!

Vraiment — vous etes a Londres — et je vous ecris… Je n’y puis croire. Et cependant, c’est tres vrai.— Vous avez deja vu ce bon Manuel, que j’aime de tout mon coeur et que j’embrasse idem³.— Je le vois d’ici — toujours aussi bondissant — n’est-ce pas? — Il parait que Mme Grisi a choisi ‘Les Huguenots’ pour son benefice — vous irez la voir et vous nous en direz deux mots, ainsi que de Mme Sonntag? — Et ‘Le Prophete’, ‘Le Prophete’, ‘Le Prophete’?!!?

Tout ce que j’ecris est bien decousu… c’est qu’il n’y a pas a dire — suffit, je m’entends — et vous m’entendez aussi. La nature a horreur du vide, dit-on, le vide est en effet une vilaine chose.—

J’irai voir ce soir ‘D Sebastien’⁴ — et je vous ecrirai la-dessus demain.— A demain donc, et que le bon Dieu veille sur vous. Je l’ai deja dit une fois — mais je puis bien le repeter, puisque je ne cesse de le penser. A demain…

Mardi, midi et demi.

Nous partons dans une demi-heure pour Courtavenel, ou nous esperons trouver une lettre de vous (si vous en avez ecrit une hier).— Le temps est magnifique, ce qui n’ gate jamais rien. J’ai assiste hier a la premiere representation de ‘D Sebastien’ et j’en suis sorti parfaitement abur-rido.— Ah! c’est quand on entend de la musique de ce genre qu’on rend justice au ‘Prophete’.— C’est vieux — c’est vide — c’est essouffle. On sent que l’auteur etait enerve et fatigue au moment de la creation.— Et puis, il n’y a rien de plus atroce que de la musique italienne de second hand, qui, par-dessus le marche, n’est pas meme franchement italienne.— Ces cavatines qui s’annoncent si ambitieuseme t et dont l’elan est si vulgaire — vous font mal aux nerfs. Le fameux septuor n’est pas grand-chose non plus et ne vaut pas le final de la ‘Lucie’⁵. La salle etait a moitie vide: j’ai eu une stalle d’orchestre pour 4f.50.— Les acteurs n’ont pas brille.— Masset etait froid comme un ours blanc gele, Marie se demenait lourdement et consciencieusement — (s’il y a eu des Allemands dans la salle, il y du leur plaire). Portheaut etait insipide et pretentieux (il a cependant un joli air, le seul potable de la partition).— Mlle Masson — vous me permettrez de n’en pas parler.— Un mauvais gros fruit cru et acide — quoi! — On se compose un maintien tragique — comme on se met du rouge — et puis — va! salga que saliere.— Il n’y a pas eu de rappels.— Hors les c’aqueurs, personne ne bougeait. Masset a cependant une belle voix, mais qui ne dit absolument rien. Sa voix est :uiu’de-mtiutto de naissance.

Je vous demande pardon de vous envoyer une lettre de trois pages.— Mais nous allons partir. De Courtavenel je vous ecrirai des lettres d’une longueur stupefiante — aujourd’hui, je me borne a vous serrer les mains bien fort, bien fort, a vous souhaiter tout ce qu’il y a de bon, d’heureux et de beau au monde.— A revoir, et que Dieu vous benisse encore une fois.

Mille amities a Viardot, Manuel et a Mr Chorley.

Tout a vous

J. Tourgueneff.

Gott segne Sie tausend ma! — Sie einzige Theuerste.— Aujourd’hui soir je coi.iinencerai ma veritable premiere lellre. Celle-ci n’est qu’un bonjour. Leben Sie wohl.

112. ПОЛИНЕ ВИАРДО

29 июня (11 июля) 1849. Париж

Paris. Mercredi. 11 juillet 49.

Oui, nous sommes encore a Paris, malgre notre depart d’hier.— Par suite d’un malentendu on avait mis mercredi sut notre bulletin au lieu de mardi — et nous ne l’avons decouvert que dans la cour du Petit St-Martin¹,— Nous avons du replier bagages et nous en retourner rue Laffitte. — Mais aujourd’hui j’espere que rien ne nous arretera.

Nous n’avons pas encore recu do vos lettres (j’espere que nous en trouverons une a Rozay) — mais j’ai deja lu dans les journaux anglais l’annonce de votre arrivee.— Vous avez fait un bon voyage — n’est-ce pas — et vous vous portez tout a fait bien a l’heure qu’il est.— Um Gottes Willen pflegen Sie Ihre liebe, theuere Gesundheit.— J’ai vu Muller un instant dans la journee d’hier et puis j’ai fait une grande visite — je veux dire une longue visite a Mlles Viardot², avec lesquelles j’ai eu un entretien, a la suite duquel elles m’ont declare que j’etais mephistophelique — ce qui ne m’a pas mediocrement flatte, comme vous pouvez le croire. Et puis le soir je suis alle voir Henri Monnier dans ‘La Famille improvisee’.— Eh bien! ce n’est pas un acteur, ni meme un artiste.— Ce qu’il fait est fin, spirituel, legerement dedaigneux, meme distinguo — precisement trop distingue. Cela s’adresse aux dilettanti, aux gens de gout — et cela vous l’ait presque desirer de ne pas en etre — (si vous croyez l’etre.). La nature vraie est bien autrement chaude, elle est plus opaque, plus vulgaire, si vous voulez — mais il n’y a que les spectres que la lumiere traverse.— Et puis, il n’y a pas cette verve scenique, cette hardiesse du laisser-aller, qui caracterise l’artiste³.— Sous ce dernier point de vue, vous avez immensement gagne dans votre dernier role de Fides⁴. — Vous y avez maintenant, outre toutes les qualites de l’artiste que vous etes,— l’aplomb du bon ouvrier, sur de lui-meme et de son ouvrage, — ca n’en a pas l’air — mais c’est un compliment tres grand que je vous fais la.— Du moins — j’en ai l’intention.— J’ai bien assez epargne votre modestie pendant que vous etiez a Paris — je veux me rattraper maintenant et je vous rappelle de nouveau que vous me l’avez promis de votre cote.

Vous pouvez dire a Viardot une nouvelle qui ne lui causera qu’une mediocre satisfaction: tous les candidats de l’Union electorale ont passe, le dernier d’entre eux, Mr Boinvillier, a encore 4.000 voix de plus que Goudchaux, le premier de la liste socialiste⁵. Enfin! comme il a l’habitude de dire.

Ceci n’est pas une lettre non plus, c’est a peine un billet — aussi je le recuse d’avance. Si vous me le montrez jamais pour me prouver que j’ecris peu.— C’est un bonjour, entendez-vous, un simple bonjour.

Ce soir, a Courtavenel, je commencerai la veritable sur une grande feuille de papier. Et maintenant que le bon Dieu vous benisse mille fois, je vous serre les mains avec affection.— Liebes, theuerstes Wesen. Jede Minute denke ich an Sie, an das Vergnugen, an die Zukunft. Schreiben Sie mir, ob auf kleinen Stiicken Papier in den Briefen. Sie wissen was.— Tausend Crusse dem lieben Besten… Mes amities a tout le monde et a cet original de Vivier si vous le voyez. Sie sind das Beste, was es auf der Erde gibt. A ce soir. Jo suis deja tout rejoui a l’idee de recevoir une lettre… Viele 2 Monate sind eine lange Zeit…

Votre

J. Tourgueneff.

113. ПОЛИНЕ ВИАРДО

30 июня, 1 июля (12, 13 июля) 1849. Куртавнель

Courtavenel.

Jeudi matin, 12 juillet 49.

Mo voila donc a Courtavenel, sous votre toit! Nous sommes arrives ici hier soir, par un temps superbe. Le ciel etait d’une serenite admirable.

Les ‘feuilles des arbres avaient un eclat a la fois metallique et huileux, la luzerne paraissait frisee sous les rayons obliques et rouges du soliel. Il y avait une foule d’hirondelles au-dessus de l’eglise de Rozay, elles se posaient a chaque instant sur les ferrures de la croix, en ayant soin de tourner leur poitrine blanche du cote de la lumiere.

J’esperais une lettre et je regardais le long de la rue si le l’acteur ne m’en apportait pas une. Mais il n’y avait que le journal d’arrive.

Courtavenel me parut assez endormi, l’herbe avait pousse sur les petits chemins de la cour, l’air dans les chambres etait 1res enroue (je vous assure) et de mauvaise humeur, nous le reveillames. J’ouvris les fenetres, je frappai les murailles comme je vous vis le faire une fois, j’apaisai Cuirassier, qui, selon son habitude, s’elancait sur nous avec la ferocite d’une hyene, et, quand nous nous mimes a table, la maison avait deja repris son bon air bienveillant et hospitalier. Ce matin, le parc est aussi riant que jamais, et les joncs dans le fosse se balancent aussi agreablement que toujours, sans se douter que dans peu de temps, ils vont etre impitoyablement arraches et leur cendre livree au vent. N. B. Le messager a deja recu les ordres concernant le bateau. Ainsi me voila donc de nouveau a Courtavenel et des apres-demain j’y vais rester tout seul avec Veronique. Si j’allais l’epouser, pour la recompenser de ses services, vu que toute au Ire monnaie n’est pour moi qu’une chimere a l’heure qu’il est!

Je veux travailler, je vous assure que je veux travailler. Aujourd’hui nous allons, avec M. Sitches, pecher des tanches a Maisonfleurs. Nous nous asseyerons a l’ombre du chene que vous savez et naturellement nous penserons beaucoup a vous. Que faites-vous dans cet instant? Probablement vous vous preparez a chanter. J’attends, nous attendons une lettre aujourd’hui, nous sommes tous bien impatients de savoir quelque chose de definitif sur ‘Le Prophete’. A propos, que le bon Dieu vous benisse mille fois de suite. Mais, voyons, n’admirez-vous pas la belle et grande feuillo de papier que je prends pour vous ecrire? Hein? M’avoz-vous jamais ecrit sur du papier pareil? Je ne sais pas ce qui m’arrive, je me sens un exterieur de rodornont…¹ et, au fond, je suis un bien petit garcon, j’ai la queue entre lesjan: bes et je suis assis tres mesquinement et tres pietrement sur le derriere, comme un chien qui sent qu’on se moque de lui et qui regarde vaguement de cote en clignant des yeux comme s’il y avait du soleil. Ou plutot je suis un peu triste et un peu melancolique, mais cela ne fait rien. Je suis tout de meme bien content d’etre a Courtavenel, le papier vert saule de ma chambre me rejouit la vue, et je suis certainement bien content. Mais je reprendrai ma lettre plus tard.

5 heures.

Nous revenons de la peche avec 50 tanches. Nous avons recu votre petit billet. Cette fatigue se dissipera bientot… Mais comment? serait-il possible qu’on ne donnat pas ‘Le Prophete’? Je vous avoue que cela me chagrinerait, non pas pour l’argent que vous perdriez, mais parce que cela aurait l’air d’une reculade devant le succes de Mlle Sonntag…²Enfin, nous verrons. Portez-vous bien, voici le principal. Je ne suis pas en train d’ecrire. Nous allons diner, il fait un temps tres charmant. A demain.

Vendredi, 9 heures du matin.

Voila ce que c’est que de remettre. Le facteur est venu si tot aujourd’hui qu’il m’a surpris dans mon lit. Je vous ecris ces mots a la hate. Les nouvelles que vous donnez sont loin d’etre bonnes. Enfin, tous mes voeux vous accompagnent—je prierai Dieu pour vous — qu’il vous benisse mille fois! Le bateau sera ici apres-demain. J’envoie ci-joint un papier pour Viardot. Je me remettrai a ecrire ce soir, a l’instant meme, une lettre immense, aussi pourquoi le facteur est-il venu si tot? Au nom du ciel, soignez votre chere sante! Courtavenel est charmant, nous allons le tenir dans l’etat le plus coquet du monde. Je vais travailler comme un negre, vous aurez la traduction³. Tausend Dank fur den lieben Brief und das Blattchen — aber um Gottes willen seien Sie gesund — meine Lippen trennen sich keinen Augenblick von Ihren Fiissen. Ich bin ganz hin, wie nie…

A revoir, je salue tout le monde et je reste a jamais

Votre tout devoue

J. T.

114. ПОЛИНЕ ВИАРДО

2, 4, 5, 6, (14, 16, 17, 18) июля 1849. Куртавнель

Courtavenel.

Samedi, 14 juillet 49.

Bonjour, Madame und liebe Freundin.— Il fait toujours mi temps splendide — nous nous portons tous tres bien et nous pensons beaucoup a vous — voici tout ce qu’il y a de nouveau a Courtavenel.— Ce que vous nous dites du ‘Prophete’ nous a fait beaucoup reflechir¹, nous nous sommes entretenus la-dessus avec beaucoup de gravite.— Pour ma part, je suis persuade qu’on vous le fera chanter une douzaine de fois — et que vous ne reviendrez pas si tot que vous le dites.— Je vous jure que je le desire de tout mon coeur — voiss etes capable de n’y pas y croire — mais je vous assure. Il faut que vous fassiez courir les Anglais, il faut qu’ils vous applaudissent a tout rompre — qu’ils disent de leur voix de gorge — She is wonderful — quite extraordinary. — Oh yes — Oh yes — etc.— Tout cela est necessaire. Et quand vous reviendrez a Courtavenel apres tous vos triomphes — vous jouirez doublement et du beau temps et de la proprete de vos fosses — et du bateau — et de la fameuse traduction que vous savez².— Voila ce qui s’appelle parler le langage de la raison. J’ai fait part a Mme Sitches de vos informations sur Leonard — ce mariage l’agite beaucoup — et elle n’y croira definitivement que quand elle sera de retour a Paris³. Merci pour votre charmante derscription de la ‘Linda’. Dank auch fur ailes Liebe, was im Briefe steht.— Il faut, voyez-vous, que vous enfonciez aussi cette etoile retrospective, cette renommee de conserve… Je ne l’ai jamais entendue, cependant⁴. Hier, apres souper, il y a eu une discussion politique dos plus fougueuses entre D Pablo et sa femme, elle attaquait Espartero, lui, le defendait assez mal, il faut l’avouer, plutot par des — que sabes tu — et Calla, maja-dera — que par des raisons solides.— Mais la petite femme etait terrible.— Savez-vous que c’est un grand enfant gate que votre oncle? — Ils ont l’intention de partir apres-demain — et je vais rester seul. C’est drole — seul a Courtavenel dans cette grande maison.— Nous attendons Jean demain.

Tous ces jours-ci le temps a ete tres beau — mais il y a fait un grand vent, qui de temps a autre devenait tres fort et tres persistant,— L’agitation qu’il produisait dans les feuilles allait tres bien aux peupliers, ils etincelaient tres fierement au soleil. Il faut vous dire que j’ai rem an) ne une chose: c’est que le peuplier immobile a l’air tres ecolier et tres bete, a moins que ce ne soit le soir, sur le fond rose du ciel, quand les feuilles paraissent presque noires, mais dans ce cas-la — tout doit se tenir coi — il n’y a que les feuilles au sommet des arbres qui ont la permission de se remuer un peu. A propos, je me suis amuse a decouvrir dans les environs des arbres ayant de la physionomie, de l’individualite — et je leur ai donne des noms, a votre retour je pourrai vous les montrer, si vous le desirez.— Primo il y a le marronnier de la cour que j’ai surnomme llcrmann, je lui cherche sa Dorothee. Il y a un bouleau a Maison fleurs — qui ressemble beaucoup a Grelchen, un chene a ete baptise Homere — un orme — Vaimable vaurien, un autre orme — la vertu effarouchee — un saule — Mme Vanderborghl⁵.

Lundi, 16.

Nous nous attendions a recevoir des lettres aujourd’hui — mais non.— Cela nous fait croire que les repetitions ont probablement commence et que vous ne voulez pas nous ecrire avant qu’il y ait quelque chose de definitif.— Votre sante est parfaitement et entierement retablie, n’est-ce pas? — Mr et Mme Sitches ne partent que demain. Jean est arrive hier soir avec Comorn⁶.— Le matin nous nous sommes leves tous a 3 1/2 h. pour aller pecher. Nous avons pris a nous deux 118 poissons, M. Sitches 80, moi 38.— Nous avons vu le soleil se lever derriere Je bois.— On peut ne pas etre vertueux et trouver du plaisir a voir un lever de soleil.— Il y eut un moment charmant: nous etions places pres du chene a gauche — je leve les yeux — il etait eclaire paien-dessous — le soleil etait encore bien bas.— C’etait tres joli et tres original — cela n’a dure qu’un instant.— En general, je trouve que les arbres eclaires par en-bas ont quelque chose de fantastique et de mysterieux qui parle a l’imagination — c’est pourquoi j’aime beaucoup les illuminations dans un jardin. Mais assez parle d’arbres comme cela…

Le bateau est arrive! — Il est moins elegant que je ne l’avais cru — mais il n’est pas mal.— Je viens de m’exercer a ramer pendant deux heures.— Je commence a m’y faire.— Il faut, comme pour nager, des mouvements reguliers et peu violents.— J’ai fait faire a Mr et Mme Sitches cinq fois le tour des fosses.— Puis j’ai promene Sultan qui n’a pas paru prendre grand plaisir a ce genre d’amusement.— Du reste il se porte tres bien — il est gros et gras.— Veronique ne peut le voir sans lui dire qu’il est un voleur, un grand voleur — mais il ne fait pas semblant de la comprendre.— J’aime beaucoup a la mettre sur ce chapitre pendant qu’il est la, on voit tres bien a sa figure, a sa maniere modeste de s’asseoir, de detourner a demi la tete et d’agiter imperceptiblement la queue, sans qu’on l’appelle — qu’il sait parfaitement de quoi il s’agit.— Voyez-vous, Monsieur, me dit alors Veronique en s’animant beaucoup — voyez-vous l’air de Sainte N’y touche qu’il se donne, eh bien! ce chien est un voleur — un tres grand voleur, et on a beau le lui dire — il n’en rougit meme pas (textuel).— Il est ruse, ce chien — ah! je crois bien! — Alors je m’adresse a Sultan et je lui repete les propos de Veronique — mais c’est a peine s’il secoue les oreilles.— Vous perdez votre peine, Monsieur, continue Veronique, ce chien n’a pas de conscience. Pendant mes promenades, je le fais entrer dans les luzernes, avant hier il a pris une perdrix sur son nid — sans lui faire de mal, je la lui ai reprise et l’ai lachee.— Toutes les autres betes de la maison, les singes, les oiseaux, le chat se portent a merveille.—

Et demain la grande extermination des joncs! — Demain je reste seul avec Veronique et Jean.— Jean m’aidera dans la grande oeuvre de destruction.— A demain!

Mardi, 17.

Mr et Mme Sitches sont partis ce matin pour Paris.— Mais la croisade contre les joncs est remise a demain, d’apres la demande de Jean, qui avait beaucoup a faire aujourd’hui.— Je m’attendais a ne pas recevoir de lettres, vu que c’etait avant-hier dimanche et que les Anglais sont a stupide peopie.— Me voici donc seul — eh bien! je ne vais pas m’en-nuyer — j’en suis sur. Je vais beaucoup travailler, ah! mais beaucoup.— Par exemple — aujourd’hui je n’ai rien fait, j’ai flane tout le jour… mais demain! — Heute war ich den ganzen Tag wie in einen Zaubertraum versunken — hier — allein. Ailes, ailes, die ganze Vergangenheit. Ailes was geschehen ist kam mir so unwiderstehlich, so leicht vor die Seele. Ich bin ganz hin. Ich gehore ganz und gar meiner lieben Herrin. Gott segne Sie tausendmal… J’espere bien recevoir une lettre demain.

Mercredi, 18.

Eh bien non! il n’y a pas de lettre… Pourquoi? Et je ne recois pas de journaux anglais — (j’ai ete trop gueux a mon depart de Paris pour pouvoir m’abonner… Patience! Il faut esperer que tout va bien… Ah c’est cruel d’etre si loin…

Le facteur attend, il est encore 4 heures trop tot… je dois terminer cette lettre. N’est-ce que vous vous portez bien? Oui, je vous en prie. Mille amities a Viardot, a Manuel, a tout le monde. Je vous serre les mains avec beaucoup d’affection et prie le Ciel de veiller sur vous. Schreiben Sie mir… Soyez heureuse et portez vous bien. {Далее следует зачеркнутая и не поддающаяся прочтению фраза по-немецки.} Adieu.

Votre

J. Tourguenoff.

На обороте:

Madame Pauline Viardot-Garcia

a Londres.

Clifton Villas, Maida-Vale nR27.

115. ПОЛИНЕ ВИАРДО

7, 8, 9, (19, 20, 21) июля 1849. Куртавнель

Courtavenel.

Jeudi, 19 juin {Так в подлиннике.} 49.

8 1/2 h. du soir. Madame,

Les joncs ont vecu! — Vos fosses sont propres et l’Humanite respire. Mais ca n’a pas ete sans peine. Nous avons travaille comme des negres pendant deux jours — et j’ai le droit de dire ‘— nous — car j’en sais aussi quelque chose. Si vous m’aviez vu — hier surtout — crotte, mouille — mais radieux! — Les joncs etaient tres longs et tres difficiles a arracher — d’autant plus difficiles qu’ils etaient plus cassants. Enfin — la chose est faite.— Depuis trois jours je suis seul a Courtavenel — eh bien je vous jure que je ne m’y ennuie pas. Le matin je travaille — beaucoup, je vous prie de le croire et je vous en fournirai la preuve — je me promene — je dejeune a 9 h., je dine a 6 — le soir je lis — je ne me couche jamais avant dix heures.— Maintenant que j’ai nettoye vos fosses — je pense a d’autres perfectionnements: mais ceux-la seraient bien plus couteux.— Savez-vous, par exemple ce que je ferais a votre place?— On dit que la ferme de la Vicomte est en mauvais etat, vous ne tirez aucun parti de celle qui avoisine La maison. Voici donc mon plan.—

J’aurais abattu la moitie de la ferme pres de la maison ainsi que suit: tout l’espace designe ainsi //// ABCD, avec les materiaux j’aurais fait reparer la Vicomte, remis en etat l’autre moitie de la ferme — (on y aurait fait des remises,. une ecurie, une bonne habitation pour le jardinier) — de A a В j’aurais fait construire un mur ~~~~~~~~ et les magnifiques tilleuls, l’emplacement de la moitie detruite, tout cela serait entre dans le parc — on {Далее зачеркнуто: pourrait} aurait pu en faire un superbe verger jusqu’a la serre et sous les tilleuls un salon de verdure qui, j’en suis sur, serait devenu l’endroit favori du jardin,— Qu’en dites-vous et qu’en dit Viardot? — A propos, entre nous soit dit, votre nouveau jardinier est un peu paresseux, il avait presque laisse perir les lauriers roses faute de les arroser — et les plates-bandes etaient dans un mauvais elat, je ne lui ai rien dit — mais je me suis mis a {Далее зачеркнуто: gratter} arroser les fleurs moi-meme et a arracher les mauvaises herbes. Cet appel muet mais eloquent a ete compris et depuis quelques jours tout est rentre dans l’ordre.— Il parle avec trop de volubilite et il sourit trop, mais sa femme est une bonne petite femme qui ne fait pas la paresseuse. Ne trouvez-vous pas cette derniere phrase d’une outrecuidance inouie dans la bouche d’un grandissime paresseux comme moi? — Vous n’avez pas oublie le petit coq blanc? Eh bien, c’est un demon que ce coq. Il se bat avec tout le monde, avec moi surtout, je lui presente un gant, il s’elance, s’y accroche et se laisse porter comme un bouledogue.— Mais j’ai remarque que chaque fois, apres ie combat, il s’approche de la porte de la salle a manger et crie comme un forcene jusqu’a со qu’on lui ait donne a manger… Ce que je prenais pour du courage en lui — ne serait-ce que l’impertinence d’un farceur qui sait bien qu’on plaisante et qui se fait payer sa peine?.. Oh, illusions! voila comme on vous perd… Mr de Lamartine — venez me chanter ca¹.

Ces details de basse-cour et do campagne doivent vous faire sourire, vous qui vous trouvez a la veille de chanter ‘Le Prophete’ a Londres… Cela doit vous sembler bien idyllique, bien jatte de lait… Et cependant je m’imagine que vous aurez assez de plaisir a lire ces details. — Voyez quel aplomb! —

Ainsi decidement vous allez chanter ‘Le Prophete’ — et c’est vous qui faites tout, qui dirigez tout… N’allez pas vous fatiguer outre mesure.— Au nom du ciel, que je sache d’avance le jour de la premiere representation…² Ce soir-la — on ne se couchera pas avant minuit a Courlavenel.— Die besten, heiszesten, gliihendsten Wiinsche fur das theuerste liebste Wesen… Je vous l’avoue, je m’attends a un tres, tres, tres grand succes.— Que Dieu vous protege, vous benisse et vous conserve une excellente sante.— Voila tout ce que je lui demande — le reste est votre affaire.— Mme Grisi est donc mauvaise dans ‘Les Huguenots’. Ah j’en suis bien aise — cela me rajuste mes idees, que l’article de Chorley — (que je salue bien affectueusement) avait etrangement disloquees. — Non cette grosse dondon ne saurait etre une Valentine³.— Non, mille fois non! — Non — il n’est pas donne a la premiere venue d’evoquer cette gracieuse figure si poetique — j’epargne votre modestie.—

Comme, apres tout, j’ai beaucoup de temps disponible a Courtavenel — j’en profite pour faire des betises parfaitement ineptes. Je vous assure — de temps en temps — cela m’est necessaire… Sans cette soupape de surete — je risquerais un beau jour de devenir tres bete pour tout de bon.— Par exemple, j’ai compose hier soir de la musique sur les paroles suivantes:

Un jour une chaste bergere

Vit dans un fertile verger

Assis sur la verte fougere

‘Un jeune et pudique etranger.

Timide ainsi qu’une gazelle,

Elle allait fuir, quand tout a coup

Aux yeux effrayes de la belle

S’offre un epouvantable loup.

A l’aspect de sa dent qui grince,

La bergere se trouva mal —

Alors, pour la sauver, le prince —

Se fit manger par l’animal⁴.—

Proposez au celebre auteur de ‘L’offrande tombe et fume’⁵ — de composer de son cote de la musique la-dessus.— J’enverrai la mienne et nous verrons qui l’emportera.— Vous serez juge.

A propos — je vous demande pardon de vous ecrire de pareilles stupidites.—

Vendredi, 20.—10 h. du soir.

Bonsoir, Madame — que faites-vous a cette heure? — Je suis assis devant la table ronde du grand salon… Le plus profond silence regne dans la maison, on n’entend que le chuchotement de la lampe. J’ai vraiment tres bien travaille aujourd’hui, j’ai ete surpris par une pluie d’orage pendant ma promenade.— Dites a Viardot qu’il y a beaucoup de cailles cette annee. Aujourd’hui j’ai eu une conversation avec Jean sur ‘Le Prophete’… Il m’a dit des choses tres {Далее зачеркнуто: spirituelles} judicieuses — entr’autres — que — ‘la theorie est la meilleure des pratiques’.— Si l’on disait cela a Miiller, c’est pour le coup qu’il rejetterait sa tete de cote et en arriere, en ouvrant la bouche et levant les sourcils.— Le jour de mon depart de Paris ce pauvre diable n’avait que 2 fr. 50 с.— Je ne pouvais rien lui donner — malheureusement! —

Ecoutez — j’ai beau ne pas avoir ‘den politischen Pathos’ — mais il y a une chose qui me revolte: c’est l’ambassade du general Lamoriciere au quartier-general de l’Empereur Nicolas.— C’est trop — c’est trop — je vous assure! — Pauvres Hongrois!…⁶ Un honnete homme finira par ne plus savoir ou vivre: les nations jeunes sont encore barbares, comme mes chers compatriotes — ou bien, si elles se levent et veulent marcher on les ecrase, comme les Hongrois — et les nations vieilles se meurent et empestent, pourries et gangrenees qu’elles sont.— Ce serait le cas de chanter avec Roger — ‘Et Dieu ne tonne pas sur ces tetes impies!’⁷ — Mais bath! — Et puis qui est-ce qui a dit que l’homme est destine a etre libre? — L’histoire nous prouve le contraire.— Ce n’est pas par esprit de conrtisanerie que Gothe a ecrit son fameux vers:

Der Mensch ist nicht geboren frei zu sein⁸—

— c’est tout bonnement un fait, une verite qu’il enoncait en observateur exact de la nature qu’il etait… A demain.

— Ce qui n’empeche pas que vous ne soyez quelque chose de bien excellent… Voyez-vous s’il n’y avait encore par ci par la des etres comme vous sur la terre — on se vomirait soi-meme. Ich liege zu Ihren Fiissen.— A demain.

Samedi, 21.

Bonjour Madame et adieu. Il fait un vilain temps. Voila tout ce qu’il y a de nouveau.— Je vous serre les mains fort, mille amities a Vjardot et a tout le monde. Sind die Nagel gewachsen?..

Votre J. Tourgueneff.

116. ПОЛИНЕ ВИАРДО

11, 12 (23, 24) июля 1849. Куртавнель

Courtavenel.

Lundi, 23 juillet 49.

Bonjour, Madame — Guten Morgen, liebstes, theuerstes, bestes Wesen! Gott segne Sie tausend Mal. Je suis alle hier a la grande fete de Pecy. Savez-vous que c’est un tres agreable village que Pecy, malgre son affreuse mare verte pres de l’eglise? C’etait pour la premiere fois que j’assistais a une fete de village en France, j’avoue qu’elles sont loin d’etre aussi jolies et aussi pittoresques qu’en Allemagne. La on entend presque toujours de la musique passable, les Allemands jouent rarement faux, tandis que les quatre gaillards avines (1 trompette, 1 clarinette — oh! l’affreuse clarinette! et deux violons) qui composaient l’orchestre d’hier vous ecorchaient les oreilles de maniere a vous faire venir de grosses larmes froides aux yeux, comme si l’on vous sciait une dent. En Allemagne on a la valse, le galop, tandis qu’ici (il parait que ce n’est pas partout de meme) on se tremousse lourdement et gauchement avec des mouvements d’epaules et de genoux parfaitement niais ou bien l’on tache d’imiter le cancan. En Allemagne les paysans ont presque partout conserve le costume national: ici, on ne voil que des redingotes — et quelles redingotes! Quelles tailles montant jusqu’aux cous et quels collets surplombant la tete! Quels chapeaux! quels gilets et surtout quels faux-cols! Les robes des femmes (les femmes aussi ont des robes comme a la ville) ont un air tout a fait morne: vieux et neuf en meme temps, neuf, car on ne les met qu’une fois l’an, vieux, car il y a longtemps qu’elles sont faites — et puis rester des annees enfermees dans un gros coffre — cela ne rajeunit pas. J’ai remarque hier deux demoiselles un peu moins halees et beaucoup plus effrontees que les autres qui s’etaient habillees en grisettes — mais ce costume leur allait encore plus mal. Les hommes etaient tous vetus en bourgeois, et cependant on distinguait facilement les vrais bourgeois a leur air dedaigneux et condescendant, a leur bonhomie affectee et reveche. Cependant, tous ces gens si mal fagotes dansaient de si bon coeur, il y avait tant de gaite sur les visages, la soiree etait si belle, les enfants si emerveilles et si heureux que ma foi! j’ai fini par trouver tout charmant. Et puis, il y avait tant de types a etudier: les bons veux tout casses, auxquels on disait en riant: ‘Eh bien, vous viola, pere un tel’, et qui ne repondaient que par un clignotement d’yeux et un sourire beat, les importants de village avec des voix de gorge, des petits ventres, de gros sourcils et la main sur le menton, les tapageurs, les niais, les loustics, les grandes filles avec leur air sereiux et contraint, mome pendant la danse, tout en ruisselant de sueur, les garcons de ferme ahuris, les messieurs qui avaient ete a Paris, vu qu’ils se permettaient de pincer le cancan, qu’ils avaient le visage desagreablement pale et les cheveux coiffes, etc., etc. Trente figures au moins se sont casees dans ma tete — une petite fille entr’autres de 5 a 6 ans — une veritable petite Mignon en herbe, bien plus Mignon que celle de Scheffer¹, avec un regard melancolique et brusque, un marchand forain (il avait une espece de boite avec un Abd-el-Kader dedans — on tirait dessus — et quand on frappait au coeur, on entendait une detonation et Abd-el-Rader s’agenouillait) — cet homme avait bien l’air d’un don Juan ruine,use et avili par le besoin, il traitait ses pratiques avec un supreme dedain, toute sa figure etait abrutie, mais il avait des yeux magnifiques, des cheveux superbes, et quand il se prenait a sourire, son visage devenait seduisant. Il y a de pareils visages, c’est comme une lueur qui les illumine tout a coup, ils changent d’expression d’une maniere etonnante — ce n’est jamais un bon signe — je veux dire ce passage si brusque, surtout quand il se repele frequemment et de la meme maniere. Enfin, je rentrai a Courtavenel vers les 9 h. et demie, fort content de ma journee. J’etais deja dans l’avenue en face du chateau qu’on entendait encore le Drinn-drinn de l’infernal orchestre. La soiree etait extremement calme et douce, l’air semblait avoir pris un bain de lait (Sacregorgon, quelle image hardie!) et les sons s’en allaient a travers champs, comme s’ils ne devaient jamais finir. J’allais ouvrir la grille, quand je vis un etre vivant s’approcher de moi, c’etait la petite Manon qu’on avait laissee paitre en liberte, elle se laissa caresser et nous rentrames ensemble.

Wie oft ich den ganzen Tag an Sie gedacht habe, kann ich Ihnen nicht sagen, als ich zuriickging, rief ich Ihren Namen so entziickt, ich streckte die Arme mit so viel Sehnsucht nach Ihnen aus! Sie haben es gewisshoren und sehen miissen.

Voila 6 jours que je suis tout seul a Courtavenel, eh bien! je vous assure que je ne m’ennuie pas, je travaille beaucoup, je me promene, je pense a mille choses — la vie est une chose bien plus simple qu’on ne se la fait. Mais cela m’ennuie apres tout de ne pas recevoir de lettres (et pas d’argent) de Russie².

2 heures.

Le facteur vient de m’apporter votre lettre. C’est donc pour mardi, pour demain… Je crains que vous ne vous soyez un peu trop fatiguee… Enfin! quand cette lettre vous parviendra, tout sera deja decide — je persiste a croire que le triomphe sera eclatant³. Vous n’oublierez pas de m’envoyer les journaux? Je vous en prie. Que c’est bete — je sais bien que c’est inutile maintenant et cependant, je ne puis m’em-pscher de vous crier: ne vous fatiguez pas trop aux repetitions] Je sens deja le commencement de l’agitation qui s’en ira crescendo jusqu’a demain minuit — car je ne me coucherai pas avant. Morgen um Mitternacht wird Ihr Bild im Saal (das leider nicht ahnlich ist) einen Strauss bekommen. Vous dites donc que les choeurs sont bons et que Mario… Mais c’est stupide, puisque la lettre arrivera deux jours apres la 1-re representation, animal! Mais rien ne m’empeche de vous dire que je forme a l’heure qu’il est des voeux et des souhaits pour vous d’une force prodigieuse, a deraciner des chenes… Liebe, theuere! Gott sei mit Dir und segne Dich. Donnez-moi, je vous en conjure, tous les details imaginables sur cette 1-re representation (merci pour les reverences). C’est bete qu’on ne puisse rien faire comprendre a une maison: sans cela j’aurais communique la nouvelle a Courtavenel. Il aurait du faire exception, lui (je parle de Courtavenel). Enfin, je l’ai dit a Jean, a Veronique et aux petits singes.

Si Ledru-Rollin vient vous voir, dites-moi donc quelle impression il vous fera. Certes, ce n’est pas un aigle, cependant, je crois qu’il est bon et vraiment devoue au peuple⁴. Et Louis Blanc, est-il abattu? J’avoue que je ne l’aime pas beaucoup. Je n’ai pas encore lu son nouveau journal⁵.

Ainsi donc, voila le pape restaure⁶… Mais ne parlons pas politique. Il ne reste plus qu’a s’envelopper la tete et {Далее одно слово зачеркнуто.} ou bien la detourner tout a fait.

Triumph! Es siegt das Schlechte,

Und vor dem Bausch der Knechte

Schweigt die Begeisterung⁷.

A propos, envoyez-moi aussi, s’il vous plait, le livret-affiche du ‘Prophete’ — vous savez, cette espece de feuille de papier qu’on trouve toute pliee sur les stalles du theatre.

A demain. Et que le ciel vous benisse mille fois! Was fehlt V? Ist ihm vielleicht unangenehm, dass ich hier wohne?

Mardi.

Il fait aujourd’hui un bien vilain temps. La pluie tombe fine, serree, froidement obstinee comme une vieille fille. Le barometre baisse… enfin, patienbe. C’est donc aujourd’hui — dans 9 heures (il est 11 h. maintenant). Vous etes deja levee — vous avez fini de dejeuner — vous etes tranquille… etes-vous tranquille? Oui, soyons tranquilles. Cette pluie nie derange, je comptais passer la plus grande partie de la journee dehors. Avec quelle impatience je vais attendre le facteur vendredi! Car on ne pourra rien savoir ici avant vendredi. Ces jours derniers, j’ai parcouru ‘Consuelo’. II y a une foule de choses charmantes, mais Mr Albert est insupportable, ainsi que toute la fantasmagorie malsaine qui l’entoure⁸. Mme Sand gate souvent ses plus adorables figures de femme en les faisant devenir bavardes, raisonnables et pedantes, la petite Fariotte cntr’autres⁹. Et cependant, a moins de devenir parfaitement insensible ou d’etre ne parfaitement insouciant, le mysticisme, la foi immense et vague, est encore peut-etre le seul refuge qui reste aux hommes (quand le temps de l’action est passe ou n’est pas encore venu) — maintenant que les droits les plus sacres sont foules aux pieds, que le sang coule par torrents, que l’iniquite, la force brutale ou l’hypocrisie triomphent…

Il parait que Gorgey est mort¹⁰. Vous n’avez rien entendu sur le compte de Bakounine¹¹?

Decidement, Ich bin zu aufgeregt, um Ihnen weiter zu schreiben. Je vais faire des voeux pour vous. Que Dieu vous benisse! Recevez la poignee de main la plus cordiale qu’on puisse donner… Mille amities a Viardot, a Manuel, a tutti quanti.

Ce soir, je vais beaucoup penser a vous. Adieu.

Votre J. T.

117. ПОЛИНЕ ВИАРДО

12, 13 (24, 25) июля 1849. Куртавнель

Courtavenel.

Mardi soir.

Il est onze heures… Le quatrieme acte vient de finir et l’on vous rappelle — j’applaudis aussi. Bravo — bravo et courage!

Minuit.

J’applaudis de toutes mes forces et je jette un bouquet de fleurs… N’est-ce pas — cela a ete bien beau? Oh! quand viendra vendredi!

Que Dieu vous benisse et maintenant vous pouvez aller vous coucher. Moi aussi je vais me coucher. Bonsoir. Dormez bien sur vos lauriers…

Mercredi, 25 juillet.

Je n’ai rien ecrit mercredi — et aujourd’hui samedi je ne vous ecrirai que deux mots, car le facteur attend. Savez-vous ce que j’ai fait? Je suis alle a Paris jeudi et je n’en suis revenu que hier soir, vendredi. Et savez-vous pourquoi je suis alle? Premierement pour… non, je ne veux pas mentir. Uniquement pour pouvoir lire les journaux anglais. Vous vous imaginez facilement combien j’ai ete content de ma lecture. Bravo! Bravo! Je suis heureux, je vous felicite mille fois, je vous serre les mains de toute ma force, je recrie: Bravo! et je lance mon chapeau dans le vague des airs. En revenant a Rozay, j’ai trouve votre lettre et le fragment du ‘Times’, qui m’a fait beaucoup de plaisir. Je pourrai le rouie do temps en temps. Ainsi, le malheureux opera a ete massacre, je le craignais un peu. Vous etes certainement le ‘principal feature’ dans ‘Le Prophete’, mais vous l’etiez trop dans les comptes rendus des journaux: je voyais bien qie les autres avaient furieusement cloche. Enfin, il faut esperer qu’aux representations suivantes, cela s’arrangera.

Je ne vous ecris pas autre chose aujourd’hui — sur ce papier — car immediatement je vais commencer une lettre veritable, que j’enverrai demain. Ce diable de facteur revient a la charge. Golt segne Sic: tausend Mal… Und ein Blumen-blair? Mille amities a tout le monde. A demain. Votre tout devoue

J. T.

P. S. Brrrrrrrrravissimo!

P. S. Au lieu des autres journaux, envoyez-moi sous bande l»Illustrated News’. J’ai lu le ‘Times’, ‘M Chronicle’, ‘M Herald’, ‘Daily News’, ‘Sun’, ‘Standard’ et ‘Globe’. S’il y a un bon article dans un autre journal, es ist willkommen. Envoyez-le.

На первом листе:

Madame

Madame Pauline Viardot-Garcia,

a Londres.

Clifton Villas, Maida-Vale, 27.

118. ПОЛИНЕ ВИАРДО

16, 17, 18, 19 (28, 29, 30, 31) июля 1849. Куртавнель

Coutravenel,

samedi, 28 juillet 49.

Bonsoir, Madame, guten Abend, theuerste, liebste Freundin.

10 h. 1/2 du soir.— J’inscris ces mots avec une certaine fierte. Vous voyez qu’on ne se couche pas avec les poules. Je viens de faire un tour de parc. Il fait une belle nuit, une quantite incroyable d’etoiles. Les grandes, celles dont la lumiere est bleue, et qui ont l’air de cligner des yeux, font bien autour de la cime des peupliers tandis que la lune regarde a travers les branches noires. A l’heure qu’il est vous chantez, car j’imagine qu’on va donner ‘Le Prophete’ trois fois par semaine. Vous verrez que votre succes ne fera que croitre et embellir comme a Paris. J’espere que vos collaborateurs se tiennent mieux maintenant¹. Pour en revenir a mes etoiles, vous savez qu’il n’y a rien de plus commun que de les voir inspirer des sentiments religieux, du moins c’est ce qu’on trouve dans tous les livres d’education. Eh bien! je vous assure que ce n’est pas la l’effet qu’elles produisent sur quelqu’un qui les regarde simplement et sans parti pris. Les milliers de mondes, jetes a profusion dans les profondeurs les plus reculees de l’espace, ne sont autre chose que l’expansion infinie de la vie, de cette vie qui occupe tout, penetre partout, fait germer sans but et sans necessite tout un monde de plantes et d’insectes dans une goutte d’eau. C’est le produit d’un mouvement irresistible, involontaire, instinctif, qui ne peut pas faire autrement, ce n’est pas une oeuvre reflechie. Mais qu’est-ce que c’est que cette vie? Ah! je n’en sais rien, mais je sais que, pour le moment, elle est tout, elle est en pleine floraison, en vigueur, je ne sais si cela durera longtemps, mais enfin pour le moment cela est, cela fait couler mon sang dans mes veines sans que j’y sois pour quelque chose, et cela fait surgir les etoiles comme des boutons sur la peau, sans qu’il lui en coute davantage, ou sans qu’elle en ait un plus grand merite. Cette chose indifferente, imperieuse, vorace, egoiste, envahissante, c’est la vie, la nature, c’est Dieu, nommez-la comme vous voulez, mais ne l’adorez pas. Entendons-nous, quand elle est belle, quand elle est bonne (ce qui ne lui arrive pas toujours) — adorez-la pour sa beaute, pour sa bonte, mais ne l’adorez pas, ni pour sa grandeur, ni pour sa gloire! (Voyez les livres d’education, dont je parlais ci-dessus). Car, 1R il n’y a rien de grand ni de petit pour elle, 2R il n’y a plus de gloire dans la creation qu’il n’y a de gloire dans une pierre qui tombe, dans l’eau qui coule, dans un estomac qui digere, tout cela ne peut pas faire autrement que de suivre la Loi de son existence qui est la Vie².

Ouf! voila de la philosophie speculative! Je ne veux pas relire mon griffonage. Secouons-nous et passons a autre chose. Mais j’y pense, je continuerai demain. En attendant que Dieu vous benisse, ou que la Vie vous soit propice, mais dans tous les cas, que vous soyez heureuse et bien portante! Moge der Beste Engel iiber das liebste, beste, edel-ste, geliebteste Wesen wachen. A demain.

Dimanche soir.

Il a fait aujourd’hui un temps superbe. J’ai passe presque toute la journee dehors, j’ai navigue sur les fosses. A propos! vous vous serez peut-etre etonnee que j’aie pu faire un voyage a Paris, vu l’etat de ma bourse, mais c’est que Mme Sitches, en partant, m’avait laisse 30 fr, dont 26 ont file. Du reste, je vis ici comme dans un chateau enchante, on me nourrit, on me blanchit, que faut-il de plus pour un homme seul? J’espere que cette disette d’argent va bientot cesser et qu’on finira par se dire la-bas: Ah ca! mais avec quoi vit-il donc? J’ai vraiment beaucoup travaille ces jours-ci. Je vous montrerai les feuilles a votre retour. Je m’ennuie pas un seul instant, decidement je mene une vie tres agreable.

Lundi.

Aujourd’hui, par exemple, elle l’est un peu moins… Figurez-vous qu’il n’a pas cesse de pleuvoir un seul instant pendant tout le jour. Hein! qu’en dites-vous? Cela descendait, cela descendait, dru et droit, serre, et meme maintenant (il est 11 h. du soir. Oui, Madame, onze heures!) j’entends Ja gouttiere vomir des torrents dans le fosse. Mais, par compensation, j’ai recu aujourd’hui de Paris ‘The Musical World’ et le ‘Britannia’, ou j’ai trouve des articles sur ‘Le Prophete’, que j’ai degustes avec beaucoup de plaisir. Si vous m’envoyez ‘The Illustrated’ sous bande, envoyez-moi donc aussi le nR de l»Athenaeum’. (A propos, mille choses aimables a Chorley)³.

On annonce dans le ‘Musical W‘ les 4-me, 5-me et 6-me representations du ‘Prophete’. Bravo, cela va grand train. Ne vous fatiguez pas trop. Je vous disais bien que ce serait un grand triomphe! J’espere que vous allez vous rattraper aussi quant a l’argent, quoique, a vrai dire, 60 guinees me semblent роса roba. Enfin! Est-ce que vous etes engagee pour le Festival de Liverpool? Bonne nuit, je vais me coucher. Der liebe Gott moge viel lieber uber Sie wachen. Die gltihendsten kusse Ihren Handen und Fussen, gliihend und studenlang. Gute Nacht.

Mardi, 31 juillet.

Voila ce maudit facteur qui s’avise de nouveau de venir a 8 1/2 h. du matin! Que le diable l’emporte! Je voudrais cependant achever vite cette page. Voyons! que vous dire? Qu’il ne pleut pas, que je pense bien souvent a vous, que Courtavenel a maintenant l’air bien gracieux et bien propre, que Jean frotte, nettoie, lave et balaie partout, que toutes les betes de la maison se portent bien, y compris votre tres humble serviteur, que je m’attends a une lettre demain, que je vous souhaite bonheur, sante et gaite, que je prie le bon Dieu de vous benir mille fois et vous de me pardonner une lettre aussi incoherente, que je salue bien amicalement Viardot et les amis, et que je reste a tout jamais

Votre

T…….

119. A. И. ГЕРЦЕНУ

19 (31) июля 1849. Париж

Париж.

31-го июля 49.

Виноват я перед тобой, милый Герцен, давно к тебе не писал, хотя часто вспоминал о тебе, но я всё это время провел в деревне, в совершенном уединении — а уединение производит во мне всякий раз невыразимую лень, которую на поэтическом языке называют тишиной, погружением в тишину и т. д. Однако изредка доходили до меня слухи о тебе и твоем семействе — и теперь вот я, приехав на два дня в Париж, не хочу пропустить случая полгать тебе заочно руку и пожелать тебе и всем твоим всякого блага и добра. Где-то мы увидимся¹? Дела такой приняли оборот, что никакого решительного ответа на этот вопрос дать нельзя.— Слышал я об одном твоем намереньи — и не хвалю тебя за то, за что тебя многие хвалить будут: потому что сделать это было для тебя так же естественно, как выпить бутылку шампанского². Ты славный малый — и я тебя очень люблю.— Я опять на четыре недели уезжаю в деревню охотиться — а что после будет — это знает один всевышний.— Я не думаю, чтобы ты остался в Швейцарии. Поклонись от меня твоей жене, Гервегу и пр. Я слышал, ты на днях сделал путешествие по глетчерам. Напиши что-нибудь об этом³. Жму тебе крепко руку и остаюсь навсегда

преданный тебе

И. Тургенев.

120. ПОЛИНЕ ВИАРДО

23, 25, 26, 27, 28 июля (4, 6, 7, 8, 9 августа) 1849. Куртавнель

Courtavenel.

Semedi, 4 juillet {Так в подлиннике.} 49.

Bonjour, Madame. Je n’ai recu qu’aujourd’hui la lettre que vous m’avez ecrite mardi, je ne sais a quoi attribuer ce retard… Vous ne me dites pas si ‘Le Prophete’-marche maintenant avec plus d’ensemble — mais je crois que cela s’entend de soi-meme. Vous verrez que vous irez a quinze representations¹. Les offres — (ou plutot c’est mieux que des offres) de Liverpool sont tres belles, ces Anglais ne se refusent rien².— Je continue a ne pas recevoir signe de vie de chez moi, du reste je me porte bien et suis fort content de mon sort. Le temps a ete assez beau tous ces jours-ci.

J’ai recu avant-hier la visite du docteur Fougeux. Nous avons fait une partie de billard, je l’ai promene en bateau.— Je rame mieux que lui, qui cependant se vante d’avoir ete dans son temps le meilleur canotier de Bercy.— Il a du l’oublier depuis ce temps-la — car je suis loin d’etre fort. A propos de bateau, il faut que je vous dise que malheureusement l’eau decroit beaucoup dans les fosses, elle fuit plus que jamais du cote de la fontaine, malgre la terre glaise dont on avait cru boucher le conduit.— Il faudrait refaire la bonde — ce qui ne serait deja pas si difficile, en l’entourant de pierres, en forme de digue.— Il faut aussi que je vous dise que les fosses n’ont pas ete cures du tout, il y a enormement de vase au fond.— Le pere Negros me disait l’autre jour, en montrant le poing a un etre imaginaire — ‘Ah si l’on me volait comme on vole Mr Viardot!’ — Il doit en savoir quelojlje chose.— Du reste les riches sont la pour etre voles — niais c’est que vous n’etes pas encore riche pour pouvoir l’etre en conscience. Je crains bien qu’a votre retour il ne soit plus possible de faire le tour des fosses, deja maintenant il est assez difficile de passer par-dessous le pont du diable — c’est ainsi que j’ai surnomme le pont qui conduit a la ferme.— Dans tous les cas — le Grand Ocean nous restera — le cote -des fosses qui longe la route a partir de la tourelle.— J’ai ieconduit Mr, Fougeux jusqu’a Blandureau.— Il m’a appris que Mlle Laure ne pouvait pas me souffrir.— Il parait que l’on se fait des ennemis sans savoir pourquoi.— Le docteur m’a invite de venir demain dejeuner chez lui.

Lundi.

J’ai dejeune hier chez Mr Fougeux. Il y avait Mr Magi, que vous connaissez, qui m’a semble un bon diable bien tranquille, un docteur de Paris, dans le genre de Mr Behrs de Petersbourg et le frere de Fougeux,— il m’a l’ait penser a un autre frere³, auquel il ressemble beaucoup.— Fougeux nous a fait boire de vingt vins differents, vers la fin du dejeuner tout le monde parlait a la fois avec beaucoup do chaleur et avec cette espece de fievre de dire et de repeter des choses parfaitement insignifiantes, qui s’empare d’une reunion de personnes se connaissant peu et se convenant encore moins, dont le vin a echauffe la tete.— Chacun secoue son sac a lieux communs, ce qui produit beaucoup de poussiere. Puis nous allames faire le tour des boulevards de Rozay, eh eh! Rozay n’est pas deja si laid.— Le gros Fougeux est decidement un bon garcon — et puis il ne se prend pas au serieux, ce qui est toujours fort agreable.— Les gens qui se prennent au serieux peuvent devenir de grands politiques — de grands hommes, si vous voulez — mais leur societe est assez lourde a supporter. Goethe l’a dit: Wer sich selbst nicht zum Besten haben kann, gebort gewiss nicht zu den Besten⁴.— Il y a une riviere a Bozay — cela m’a fort surpris.— Je croyais qu’en Brie il n’y avait que des mares avec des joncs, mais sans eau.

Voici ce que j’ai lu depuis que je suis a Courtavenel: 1. Les deux volumes du ‘Manuel d’histoire’ de Mr Ott.— Ce Mr Ott est un democrate de l’ecole de Mr Buchez — un democrate catholique.— Cette alliance hors nature ne peut produire que des monstres⁵.

2. Une histoire russe de Mr Oustrialoff. Comment diable cette histoire-la se trouve-t-elle a Courtavenel? — C’est detestable, mais cela m’a rafraichi la memoire sur beaucoup de dates et de faits’.

3. ‘L’Histoire du Moyen Age’ de fiotteck,— Indicible-ment mauvais. Liberalisme evente, nauseabond et faux.— Style emphatique et plat.— Les gens de cette espece finissent par devenir des membres de la droite d’un parlement de Francfort.— Je ne dis pas cela pour fiotteck — il est mort — heureusement! mais une foule de gens ejusdem farinae lui ont malheureusement survecu⁷.

4. Les ‘Lettres de Lady Montague’ — (ecrites en 1717). Livre charmant, plein de grace, d’esprit et de franchise et qui fait aimer celle qui l’a ecrit, malgre son extraction⁸! —

5. ‘Dona Isabel de Solis, novela historica’ de D. Marti-nez de la Rosa.— J’ai lu ceci pour m’exercer dans la langue espagnole—mais j’en demande pardon a vos compatriotes — si toute leur litterature contemporaine est de cette force-la… C’est enfantin.— Il n’y a que les extraits des chroniques qui soient interessants⁹.

6. ‘Histoire de la Guerre en Espagne depuis 1807’ par le general Sarrazin. C’est ecrit avec clarte, mais la haine que ce Francais porte aux Francais est un peu trop violente pour etre naturelle. Le general S. me fait tout l’effet d’un gredin¹⁰.

7. Memoires de Bausset sur Napoleon.— C’est l’ouvrage d’un valet de chambre distingue — si un valet de chambre peut l’etre.— Des faits interessants¹¹.

8. Traduction des ‘Georgiques’ de Virgile par Delille.— Je ne sais plus si c’etait Mr Martin ou Mr Nisard qui l’avait louee en ma presence¹².— Je n’ai pu l’achever, c’est vraiment trop fade et puis ces alexandrins coulent avec une facilite degoutante, c’est fluide et insipide comme de l’eau.— L’original n’est pas une merveille non plus, toute cette litterature latine est factice et froide, une vraie litterature de litterateurs.—

9. ‘La Pucelle’ de Voltaire! — Eh bien, savez-vous qu’en general c’est tres ennuyeux, surtout la partie qui est censee ne pas devoir l’etre.— Mais de charmants mots, des allusions hardies et spirituelles, des railleries sanglantes revelent le maitre¹³.

10. Un gros ouvrage de Mr Damas-Hinard sur Napoleon — une compilation de tous ses jugements sur les evenements, les personnes, les choses¹⁴.— Quelle grande et ferle organisation que ce Napoleon — quelle force de caractere, quelle suite et quelle unite dans la volonte! — Et en meme temps jamais homme n’appartint plus au passe! — Il le resume completement, mais il tourne le dos a l’avenir, a cet avenir qui se debat encore et qui se debattra longtemps sous les chaines qu’il lui a forgees.— La monarchie se mourait eu Europe: il a organise l’autorite, le gouvernement, ce hideux fantome {Далее три слова зачеркнуты.}, qui impuissant a produire, vide et bete, avec le mot Ordre a la bouche, une epee dans une main et de l’or dans l’autre, nous ecrase tous sous ses pieds de fer — Saperlotte! quelle image orientale! — Excellente transition pour arriver au

11. Coran.— Je viens de le commencer¹⁵. Il y a de la grandeur et du bon sens dans ce livre, mais je prevois que la boursouflure orientale et le vague de la langue prophetique m’en degouteront bientot.—

Vous voyez qu’apres tout je n’ai pas perdu mon temps, car tous ces livres sus-nommes je les ai — non pas parcourus — mais lus, ce qui s’appelle lus.— A propos de livres — il faut que Viardot sache que je lui ai arrange sa bibliotheque — que es un primor. De son cote Jean ne fait que frotter, laver, nettoyer, huiler, epousseter, balayer et cirer du matin au soir. Ah si le jardinier lui ressemblait!

Mardi.

Vous ignorez probablement, mais vous le saurez quand je vous le dirai que je ne me couche jamais avant minuit. Eh bien — hier — j’allais quitter le salon, quand j’ai tout a coup entendu deux profonds soupirs bien distincts, qui ont retenti — ou plutot passe comme un souffle a deux pas de moi.— Sultan etait couche depuis longtemps — j’etais parfaitement seul. Cela m’a donne une legere horri-pilation.— En traversant le corridor, je me suis demande ce que j’aurais fait, si j’avais senti une main tout a coup saisir la mienne: et j’ai du m’avouer que j’aurais pousse un cri d’aigle.— On est decidement m’oins brave la nuit que le jour.— Je voudrais savoir si les aveugles ont peur des revenants? — Avant de me coucher je fais chaque soir une petite promenade dans la cour.— Hier je me suis place sur le pont et j’ai ecoute: voila les differents sons que j’ai entendus:

Le bruit du sang dans les oreilles et la respiration.

Le frolement, le chuchotement continuel des feuilles.

Le cri des cigales, il y en avait quatre dans les arbres de la cour.

Des poissons venaient faire a la surface de l’eau un petit bruit, qui ressemblait a un baiser.

De temps en temps une goutte tombait avec un petit son argentin.

Une branche se cassait — qui l’avait cassee?

Ce bruit sourd — sont-ce des pas sur la route? Est-ce le murmure d’une voix?

Et puis tout a coup le soprano suraigu d’un cousin, quivient vous tinter a l’oreille…

A propos de cousins, les rougets me devorent cette annee. Depuis quelques jours j’en suis plein et je me gratte a haute voix.

A propos — ou non au contraire — cela ne fait rien. Il faut que je vous dise qu’ayant trouve sous le tapis vert du piano votre gros livre de musique, je me suis permis de l’ouvrir et de le parcourir.— Malheureusement ma main droite ne joue pas assez bien du piano pour pouvoir me donner ne fut-ce qu’une idee de la melodie, cependant j’ai tache do dechiffrer certains morceaux que vous ne nous avez jamais chantes.— Autant que je puis en juger, vous avez ete distinguee de tout temps, mais ce que vous faisiez auparavant etait bien moins franc. — P e: je trouve la premiere phrase de ‘L’Hirondelle et le prisonnier’ charmante: ‘Hirondelle gentille, qui voltige a la grille du cachot noir — Vole, vole sans crainte, Autour de cette enceinte’ — c’est tres bien jusqu’ici, mais ‘j’aime a te voir’ — ca me reste dans le gosier comme un os, j’ai beau le chanter en voix de poitrine, en voix de fausset, en fermant les yeux et en inclinant un peu la tete sur l’epaule, comme on fait quand on veut juger avec impartialite — impossible! — Il y a surtout cet ut qui me desole. J’ai mfme essaye de le remplacer: impossible, toujours aussi impossible! — Et ecommer-cernent de la phrase est si joli! — C’est egal — je prefere la ‘Luciole’ ou ‘Marie et Julie’ ou ‘La Nuit et le Jour’.— Be qui sont les paroles intitulees ‘Songes’¹⁶? Il y a la trois vers qui me plaisent bien:

Ou languissante et blessee

On voit dans l’onde glacee

Tomber la biche aux abois.

Je ne sais pourquoi — mais il me semble voir les grands arbres bruns {Далее зачеркнуто: depouilles}, la terre couverte de givre, les feuilles mortes jonchant l’allee et la surface du petit etang immobile, la biche qui tombe sur le bord et les chiens qui arrivent de loin et dont les aboiements retentissent joyeusement dans l’air clair et sec.— Allez-vous composer cette annee-ci? — J’ai essaye deux ou trois fois de faire des paroles — mais helas — mon Pegase n’est plus qu’un vieux cheval couronne qui ne peut faire un pas.— L’autre jour je vois un corbeau gris dans les champs: l’aspect de ce compatriote m’emeut, je lui ote.mon chapeau et lui demande des nouvelles de mon pays.— Eu -verite j’etais presque touche. Tiens, me dis-je, faisons une jolie petite piece de vers la-dessus. Quelque chose de simple, de gracieux — enfin faisons du Be-ranger¹⁷ —?quoi!— Je nie suis battu les flancs pendant deux heures sans pouvoir seulement rimer deux vers.— Enfin le desespoir m’a pris et voici ce dont je suis accouche:

Corbeau, corbeau

Tu n’es pas beau,

Mais tu viens de mon pays:

Eh bien! retoume-z-y.

Je doute fort que vous mettiez cela en musique.

En fouillant dans les cahiers de musique, j’ai trouve deux cahiers ou il n’y en avait point: c’etaient des poesies russes, copiees par vous et le commencement d’une grammaire.— Ca m’a semble bien drole tout de meme. Seriez-vo, s encore en etat de lire ce que vous y avez ecrit? — Ces!: a Vienne n’est-ce pas, avec Mr Sollogoub, que vous vous etes occupee de cela? —

Вы понимаете по-русски? Или уже позабыли? Voyons: qu’est-ce que c’est que cela?

Je bavarde aujourd’hui comme une pie restee vieille fille… A propos, savez-vous que j’ai lu dans les lettres de L Montague qu’en Turquie une jeune fille morte fille — est censee se trouver dans un etat de reprobation, la femme etant sur terre pour faire des petits¹⁸?— Voyez-vous — le bon et le mauvais — c’est comme l’Orient et l’Occident: ce qui est a l’Orient ici est a l’Occident plus loin: c’est selon le point ou l’on se trouve.

Ainsi donc Mlle Antonia est devenue depuis hier Mme Leonard¹⁹. Ah! vous ne pourrez plus la faire manger a table plus qu’elle ne l’aurait voulu! Je ne pouvais m’empecher de rire sous cape quand je vous voyais un air grave pour lui faire avaler le reste d’une cotelette: — Mme Pauline Viardot: ‘Antonita, vamos…’ Mme Garcia (avec beaucoup de precipitation et d’energie): ‘Come, come, tu no cornes nada’ — Mr Sitehes (en secouant un peu la tete): ‘Es me-nester corner, hija’. Mlle Antonia (avec vivacite): ‘Sea, por el amor de Dios, padre’.— Mais je babille trop. A demain.

Mercredi soir.

Imaginez-vous ce qui m’arrive! J’avais l’intention ce matin d’achever cette quatrieme page et de vous envoyer la lettre — (d’autant plus qu’il y a une semaine que je vous ai ecrit pour la derniere fois) — voila tout a coup qu’on annonce le frere de Mr Fougeux, qui vient s’installer ici jusqu’a 5 heures! Et moi, stupide, au lieu d’envoyer tout bonnement cette lettre inachevee — (elle n’est deja pas mal longue) — je n’en fais rien — je remets a demain.— Cette quatrieme page m’a retenu — pourquoi? Je ne le saurais dire.— Enfin — je vous en demande pardon — et pour vous prouver la sincerite de mon repentir, je m’engage a ecrire une feuille de plus! — Mais grand maladroit que je suis! Je deviens stupide, ma parole d’honneur! Comme si c’etait une tache pour moi que de vous ecrire… Allons, allons, je patauge, je m’embrouille — qu’on me jette a la porte et qu’il n’en soit plus question.

Mais je rentre par la fenetre et je continue.

Je commence par vous remercier mille fois pour votre charmante lettre, je l’ai lue et relue.— Je vous avoue que je n’aurais pas ete fache de vous voir faire Fides en italien²⁰, mais quand on est gueux comme Job, on ne peut pas penser a des excursions en Angleterre! Ah, Mr Louis Blanc… — mais c’est un charmant homme et je vais relire ses livres.— Fides est donc alle aux nues… tant mieux, tant mieux.— J’en suis bien content, parole d’honneur. Attendez, je vais me lever et faire une cabriole en signe de rejouissance.— Voila qui est fait.— Vous avez la bonte de demander des nouvelles de ma sante — je me porte a merveille et je prie Dieu de veiller sur vous! — Oh oui.— Soyez bien portante, soyez heureuse, gaie, contente, admiree, aimee, celebre: je sais bien que vous etes tout cela — mais cela ne m’empeche pas de me donner le plaisir de vous le souhaiter…

Attendez: je vous ai enumere tous les ouvrages que j’ai lus, mais vous me demanderez peut-etre si je n’ai fait que lire. Madame, j’ai fait une comedie en un acte, Madame, je vous jure par les manes de mes ancetres, qui etaient probablement des Tatars, laids comme des boucs et puants comme des singes — que j’ai ecrit, copie et expedie une comedie en un acte, une comedie de 50 pages²¹! Et la traduction? direz-vous? — Ah, voila. Imaginez vous qu’en partant pour Courtavenel — au lieu du cahier qui renferme ma premiere comedie²², j’en emporte un autre! — Ca a ete meme, je vous l’avoue, la seconde raison de mon voyage a Paris: je voulais rapporter le bon cahier. Mais a mon grand etonnement j’appris rue Laffitte nR И que Mme Sitches avait emporte les clefs de son appartement a Bruxelles²³ — a telles enseignes que je dus me promener tout le jour, mon chapeau gris sur la tete, ce qui faisait sourire les passants qui me prenaient pour un rapin vieux et gras. N’ayant pas de cahier je ne puis faire de traduction, mais dans 5 ou 6 jours — apres le retour de Mme Sitches j’irai a Paris pour 24 heures et je rapporterai le cahier.— Je serais alle a Paris rien que pour cela — mais j’ai encore autre chose a y faire.

Et mon argent qu’on s’obstine a ne pas m’envoyer!! Pour en revenir a Mr Fougeux frere, il faut avouer que jamais personne ne m’a scie le dos comme lui, il a fini par me reciter par coeur des fragments de Rousseau et de La Bruyere. ‘Monsieur — me disait-il — remarquez cette phrase: ‘Un trone’etait indigne d’elle’²⁴‘, et il la repetait quarante fois: ‘Voila une idee, on sait a quoi s’en tenir. Voila une idee enfin. Voila une idee’. Je finissais par lui achever ses phrases, mais il les reprenait. Pourquoi se donne-t-on tant de peine d’etre bete? — C’est vrai: je crois que personrie n’est bete naturellement — mais a force d’art on parvient a tout.— J’ai vu le moment ou il allait rester diner. — C’est que je dine savez-vous?.. Comment? je n’en sais rien — mais je dine et tres bien. J’espere bien le savoir un jour, quand j’aurai de l’argent. Dites-moi — votre costume de Fides — (je ne parle pas du premier) est le meme qu’a Paris — n ‘est-cepas?

Vous avez raison dans ce que vous me dites a propos de votre buste, cependant un sculpteur de talent pourrait en faire une belle chose. Si l’on fait des lithographies ou des gravures de Fides a Londres, rapportez-les.— Je serais bien content de recevoir une lettre de Chorley. Et vous etes bien bonne de me dire ce que vous me dites. Jeudi.

Il a fait un orage cette nuit avec de grands coups de tonnerre, le feuillage des arbres est encore tout trouble pour parler a la Chenier, l’air est rafraichi et extremement doux.— Je m’attends a recevoir aujourd’hui une lettre de Mr et Mme Sitches, qui m’annonce leur arrivee.— Cour-tavenel n’a jamais ete aussi propre, grace aux soins paternels de Jean.— Il parait que Mlle Berthe va venir aussi.— Un levreau d’une assez jolie taille s’est noye avant-hier dans les fosses.— Comment et pourquoi? C’est ce qu’on ne saurait dire. Se serait-il suicide? — Cependant, a son age on croit encore au bonheur. Du reste il parait qu’on a vu des exemples d’animaux se suicidant. Il parait qu’un chien s’est noye expres en Angleterre — mais en Angleterre cela se concoit.— Je ne devrais pas medire de ce pays-la — apres tout, je crois qu’on vous y aime.— Le nom de Mrs Jameson — ne m’est pas inconnu, je crois qu’elle fait des romans historiques. Ne trouvez-vous pas que la remarque suivante faite par Lady Montague en 1717 a Paris — est encore juste maintenant: ‘Very commonly the entrance of a gentleman or a lady into a room is accompanied with a grin, which is designed to express complacence and social pleasure, but really shows nothing more than a certain contortion of muscles that must make a stranger laugh. The French grin is equally remote from the chearfull serenity of a smile and the cordial mirth of an honest English horse-laugh’²⁵. On peut remarquer la meme chose quand deux personnes se quittent ou s’abordent dans la rue, le changement subit de la contenance me frappe toujours. Du reste tout le monde le fait — (les Anglais exceptes) moi tout le premier.— Or, voyez ce que peut l’influence de l’homme!— Le chien, qui est l’animal qu’il a le plus corrompu, a fini par imiter ces contorsions affectees et ridicules, je suis persuade que la maniere dont ces animaux s’abordent n’est pas dans leur nature, c’est le fruit de la civilisation. Mais les imitateurs ayant la rage d’outrer toujours, au lieu de sourire en montrant les dents et clignant les yeux,— eux… Je n’ai pas besoin d’achever: rappelez vous le dessin hardi de votre frere.

A propos de votre frere, dites-lui que je lui serre la main bien fortement.— Dites-lui surtout qu’il faut etre de bonne humeur, ne fut-ce que pour la sante — quitte a briser quelque meuble de temps en temps. Sait-il deja speak English? — Et l’allemand? — Il l’a probablement abandonne.— Sans cela je lui dirais que ce n’est pas pour rien qu’on dit Geld verdienen, car verdienen vient de dienen.

Je fais tous les jours une grande promenade avant diner, accompagne de Sultan.— Je crains bien que cette annee il n’y ait moins de gibier que les annees precedentes… Les grandes pluies du mois de juin ont fait beaucoup de tort aux couvees.— Je trouve souvent des couples de perdrix sans petits.— Savez-vous que les perdrix jouent tres bien la comedie? — Elles savent tres bien feindre d’etre blessees, de pouvoir voler a peine, elles crient, elles piaillent — le tout pour attirer le chien apres elles et le detourner de l’endroit ou se trouvent les petits.— L’amour maternel a failli couter bien cher avant-hier a l’une d’elles: elle a si bien joue son role que Sultan l’a happee.— Mais comme c’est un perfect gentleman, il n’a fait que l’humecter de sa salive et lui oter quelques plumes, j’ai rendu la liberte a cette mere courageuse et trop bonne actrice²⁶.— Ce que s’est cependant que le theatre! — Voila un acteur qui m’emeut, qui me fait verser des larmes, il se met a pleurer lui-meme — et me fait rire peut-etre.— Et cependant s’il ne fait que jouer, que feindre, je ne crois pas qu’il puisse m’emouvoir completement: il faut a ce qu’il parait, un certain melange de nature et d’art… Vous devez le savoir.— Eh bien! non, vous ne le savez pas — ou du moins, vous ne sauriez l’expliquer — malgre que vous soyez the subtlest tragedian of the world.— Decidement on ne fait tres bien que ce dont on ne peut se rendre entierement compte — c’est pour cela qu’il vous arrive de courir apres vous-meme.— En poussant cette maxime jusqu’au paradoxe on peut dire que pour bien faire quelque chose, il faut ne pas le savoir. Le facteur est venu — et pas de lettre de Paris.— Ce sera alors pour demain.—Sur ce je vous salue tous tant que vous etes a commencer par Viardot.— Que Dieu vous benisse et veille sur vous. Je vous serre bien cordialement la main.— A revoir.

Votre tout devoue J. T.

121. ПОЛИНЕ ВИАРДО

30, 31 июля 1, 2 августа (11, 12, 13, 14 августа) 1849. Куртавнель

Courtavenel.

Samedi, 11 aout 49.

Bonjour, Madame. Guten Tag, liebstes, bestes, theuer-stes Wesen.— Eh bien! je continue a rester seul a Courtavenel et je viens de recevoir une lettre de Mlle Berthe, dane laquelle elle me dit qu’elle attend de jour en jour l’arrivee de Mr et Mme Sitches. J’espere que Mme Garcia va venir aussi, que ferait-elle toute seule a Bruxelles? —

Dimanche.

Depuis hier je suis mere, je connais les joies de la maternite, j’ai une famille! Trois charmants petits jumeaux, doux, caressants, gentils, que je nourris moi-meme et que je soigne avec un veritable plaisir.— Ce sont trois petits levreaux que j’ai achetes a un paysan. Pour les avoir j’ai donne mon dernier franc! — Vous,ne sauriez croire combien ils sont jolis et familiers.— Ils commencent deja a grignoter les feuilles de laitue que je leur presente, mais leur nourriture principale est du lait.— Us ont l’air si innocent et si drole quand ils relevent leurs petites oreilles. Je les tiens dans la cage, ou nous avions mis le herisson. Ils viennent a moi des que je leur tends les mains, ils grimpent sur moi, ils me farfouillent dans la barbe avec leurs petits museaux, ornes de longues moustaches.— Et puis ils sont si propres, tous leurs mouvements sont si gentils. Il y en a un surtout, le plus gros qui a un air grave a mourir de rire.— Il parait que je suis devenu non seulement mere, mais vieille femme — car je rabache.— Malheureusement ils seront deja assez grands le jour de votre arrivee, ils perdront de leur grace.— Enfin, je tacherai qu’ils fassent honneur a mon education.

J’ai dine hier chez Fougeux.— Eh bien! son frere n’est pas si ennuyeux que je l’avais cru: il le devient moins quand on le connait davantage — ce qui est consolant.— Fougeux est un tres bon diable, il est ne grand-pere. Et il n’est pas marie! — Je suis alle et revenu sur le dos de Gomorn, qui a encore le pied assez sur pour son age. Il faisait noir dans la foret de Blandureau. (Je suis revenu a 9 heures.)

Lundi.

J’ai fait cette nuit un reve assez drole — comme j’en fais quelquefois, je vais vous le raconter.— Il me semblait que je marchais le long d’une route bordee de peupliers. Il faisait sombre, j’etais tres fatigue et pour arriver au gite il fallait chanter cinq cents fois de suite: ‘A la voix de ta mere…’ Je me hatais d’en finir avec ma tache et j’en perdais le compte: vous savez comme l’on s’obstine en reve.— Tout a coup je vois venir a moi une grande figure blanche qui me fait signe de la suivre, je me dis: Tiens! c’est mon frere Anatole (je n’en ai jamais eu de ce nom-la), je trouve cela tout naturel et je le suis.— Quelques instants plus tard il me semble que nous sommes exposes a un grand vent: je jette un regard autour de moi, et malgre l’obscurite je puis distinguer que nous nous trouvons sur la cime d’un rocher extremement eleve et donnant sur la mer.— Mais ou allons nous? demande-je a mon conducteur.— Nous sommes des oiseaux, repond-il — partons.— Comment? des oiseaux, repliquaisje.— Mouchez-vous — me dit-il. En effet, je veux me moucher et je trouve un long bec au beau milieu de mon visage avec une poche au-dessou: comme chez un pelican. Mais dans ce moment-meme le vent m’enleve. Je ne saurais vous decrire le fremissement de bonheur que j’eprouvai en deployant l’envergure de mes grandes ailes, je montai contre le vent en jetant un grand cri de triomphe — et puis je me lancais en bas vers la mer — en frappant l’air par saccades, comme le font les mouettes. J’etais oiseau dans ce moment-la, je vous assure — et maintenant, a l’heure que je vous ecris, je n’ai pas un souvenir plus distinct de mon diner d’hier que de mes sensations d’oiseau: c’est parfaitement clair et net, non seulement dans la memoire de ma cervelle si l’on peut s’exprimer ainsi — mais dans celle de tout mon corps — ce qui prouve que la vida es sue-no — y el sueno es la vida¹. Mais ce que je ne saurais vous peindre, c’est le spectacle qui se deroulait autour de moi, pendant que je planais ainsi dans l’air: c’etait la mer, immense, agitee, sombre, avec des points lumineux ca et la — des vaisseaux a peine visibles glissant sur les vagues, des hautes falaises, parfois un grand bruit montait jusqu’a moi, — je me laissais tomber.—Le mugissement devenait plus distinct et me faisait peur — je remontais dans les nuages qui me semblaient rouler avec fracas, chasses par le vent.— De temps en temps une immense gerbe d’eau toute blanche s’elancait du sein de la mer et je sentais l’ecume rejaillir sur mon visage — puis tout a coup de grandes lueurs s’etendaient au loin au-dessous de moi… Ah! me disais-je — ce sont les eclairs marins (!) decouverts par Galilee… Ils ne vont pas si vite que les eclairs de l’air, parce que l’eau est plus lourde et plus difficile a deplacer.— A la lueur de ces eclairs — je voyais la mer illuminee jusqu’au fond, je voyais de gros poissons noirs avec de grosses tetes monter lentement jusqu’a la surface… Je me disais qu’il fallait que je tombasse dessus parce que c’etait ma nourriture — mais je sentais une secrete horreur qui m’en empechait… Et puis ils etaient trop gros.— Tout a coup je vois la mer blanchir et sautiller comme de l’eau qui bout — une teinte rose se repand autour de moi.. C’est le soleil qui se leve, me dis-je — fuyons — il va tout bruler,— Mais j’avais beau me jeter de cote et d’autre — tout devenait eclatant, lumineux, insupportable aux yeux — de grosses bulles brillantes montaient dans l’air — je sentais une chaleur etouffante — mes plumes commencaient a roussir — j’apercois le haut du disque du soleil qui occupait tout l’horizon et flamboyait comme une fournaise — une angoisse insupportable me saisit — et je m’eveille.— Il faisait deja jour, je voyais devant moi le papier vert-saule de ma chambre et je ne comprenais pas encore ou j’etais².— Mais est-ce permis de decrire un reve aussi longuement que cela? — Vous allez vous moquer de moi et vous aurez raison. Il est vrai qu’il n’y a pas abondance de matiere a Courtavenel.

Lundi soir.

Le frere de Fougeux est encore venu diner aujourd’hui a Courtavenel. Decidement — il n’est pas bete et n’est pas non plus tres ennuyeux, cependant je trouve que je le vois trop souvent.— Du reste je crois qu’il va quitter bientot cas beaux lieux, comme dirait le pauvre Mr Guy. Il ne fait rien, n’a pas de profession — et malgre cela il est tout encroute de prejuges nationaux, bonapartistes, litteraires et judiciaires. Si du moins il avait profite de son independance pour se delivrer de tout ce fatras! Mais non. Un Allemand l’aurait plutot fait.— Beranger a dit avec raison:

Philosophe

De mince etoffe

Ton oeil ne peut se detacher

Du vieux coq de ton vieux clocher³.

——

Mardi.

Je ne recois qu’aujourd’hui votre billet avec la lettre de Mr Chorley, a laquelle je m’empresserai de repondre demain⁴. Verzeihung, Theuerste. Ich liege zu Ihren Fussen, und bitte mir auf den Nacken zu treten. Dites a Viardot (je lui ecrirai aussi l’un de ces jours) que la chasse va etre ouverte le 25.— Faut-il que je fasse des demarches pour son permis de chasse? — Du reste tout va bien — et je prie le bon Dieu de vous benir mille fois et de vous ramener saine et sauve en France.

Toujours point de nouvelles de Mr et Mme Sitches.— Bonjour. Portez vous bien et soyez heureuse…

Votre

J. Tourgueneff.

122. ПОЛИНЕ ВИАРДО

4, 5, 6, 7 (16, 17, 18, 19) августа 1849. Куртавнель

Courtavenel,

jeudi, 16 aout 49.

Bonjour, Madame: guten Morgen, Liebe, Theure!

Et en effet, ils sont arrives hier soir tous les deux. Je parle de M. et Mme Sitches. J’ai ete bien content de les voir. Et puis ils avaient l’air si heureux, ils me contaient une foule de choses, les moindres details de leur voyage, et surtout du mariage¹ avec une volubilite si joyeuse! Ils m’ont montre le portrait de Leonard qui m’a l’air d’un bon diable. Je me suis fait raconter par eux comment ils ont revu Mlle Antonia, ce qu’ils lui ont dit, ce qu’elle leur a repondu, comment ils ont vu pour la premiere fois M. Leonard, ce qu’il leur a dit, ce qu’ils lui ont repondu, l’habit qu’il portait, le chapeau qu’il tenait a la main et leurs habits a eux, et puis ensuite, en s’elevant a des details plus importants, les preparatifs du jour de noce, etc., etc. ils ont du tout me decrire, et ils le faisaient, ils se repetaient avec delices, ils imitaient la maniere de regarder, le son de voix de Leonard, et je les ecoutais avec un veritable interet, car le bonheur est contagieux. Enfin j’espere que tout ceci continuera aussi bien que cela a commence. Aujourd’hui le torrent est devenu ruisseau, nous parlons encore, mais la veine s’epuise.

Mlle Berthe arrive demain avec Louise. Courtavenel commence a se remplir. Je ne dinerai plus en tete a tete avec moi-meme.

Vendredi.

Madame! permettez-moi de prendre un ton solennel a la hauteur des circonstances. Madame! un fleau terrible, semblable a ces plaies d’Egypte dont parle L’Ecriture sainte², est venu s’abattre sur les ‘beaux lieux’ que vous habitez, ou plutot que vous n’habitez pas. Il ne nous a pas frappes a l’improviste, il nous avait deja souvent menaces de ses fureurs… que dis-je? nous avions plus d’une fois eprouve l’effet de ses coups… (c’est du Racine, cela). Mais cette fois-ci le cruel a depasse les previsions les plus sinistres, ebranle les coeurs les plus fermes et repandu au loin la stupeur du desespoir. Madame! ce fleau, c’est les rougets, ou ce sont les rougets, comme vous voulez³. Votre coeur sensible a du le deviner. Madame! dans l’espace d’une heure, Madame votre tante, qui, remarquez-le bien, n’etait pas sortie de toute la journee, en a pris cinquante, cincuenta, funfzig, fifty! sur son visage et sur son cou! Elle nous les a montres, nous les avons comptes. Elle en prenait avec son mouchoir par deux, par trois, par cinq! Tous nos corps ne sont plus qu’une plaie comme celui d’Hippolyte…⁴ Je me gratte avec les dix doigts jusqu’a faire ruisseler le sang! J’espere que cela ne durera pas. Ce serait trop epouvantable! Nous attendons Mlle Berthe avec impatience,— para dar a corner a los hambrientos, comme dit le seigneur D Pablo,— peut-etre qu’elle fera une diversion utile. Jamais cela n’a ete aussi fort. Pourvu que la rage de ces animaux infernaux soit assouvie avant votre arrivee!

Le frere de M. Fougeux est decidement a bore (vous savez ce que cela veut dire en anglais) de la premiere classe. Il est venu me rougetter le jour de l’arrivee de votre tante. Jamais rien d’aussi lourdement suffisant, d’aussi pretentieusement vide, d’aussi solennellement niais ne s’est etale sous la calotte des cieux. Connaissez-vous cet atroce petit sourire qui voudrait etre malicieux et qui n’est que contraint, ce sourire tout sature d’amour-propre, qui voltige si constamment sur les levres des sots contents d’eux-memes? Eh bien, ce sourire-la ne quitte pas la face bleme de ce monsieur. Ce qui m’etonne dans tout cela, c’est ma bonhomie. Je fais sa conversation pendant des heures a cet etre-la, je l’ai ctm meme moins ennuyeux que je ne l’avais senti… Et il y a des personnes qui pretendent que j’ai l’esprit tourne a la satire. Imaginez-vous qu’il a la manie de repeter de la prose par coeur. Nous parlions de descriptions… ‘Monsieur, me dit-il avec son air magistral, toute description est superflue a moins qu’elle ne soit comme celle de Fenelon dans ‘Telemaque’ qui dit: ‘La nature n’etait qu’un vaste jardin’ ⁵. Vaste jardin! Monsieur, vaste jardin! Voila une idee neuve, belle, touchante qui parle a mon ame’. Et pendant une demi-heure le monstre n’a cesse de repeter cette phrase divine, adorable, etc. Quel etre insupportable! Il a du etre ne dans une vieille cave humide des amours d’une vieille araignee et d’un crapaud paralytique. Je me figure le dieu de l’Ennui sous la figure d’une araignee toute poudreuse. En un mot, que les rougets le mangent! Je ne puis faire de voeu plus cruel. Mais il parait qu’ils sont inconnus, a Rozay. Courtavenel en serait-il la patrie exclusive?

Samedi soir.

Mlle Berthe est arrivee hier avec Louison. Louise a tres bonne mine, et Mlle Bertlie n’a pas non plus l’air tres maladif. La petite nous a montre ses prix et son ruban vert. Je lui trouve les manieres un peu ‘je m’en fiche pas mal’, mais cela se fera, car c’est une bonne et douce nature au fond, malgre son petit rire de casse-noisette. Le jardinier, voyant tout ce monde arriver, s’est mis a travailler un peu, Jean frotte plus que jamais, enfin, Courtavenel est tout pimpant, a l’heure qu’il est. Mais si l’on n’y met pas ordre, dans quinze jours les fosses seront remplaces par une belle ceinture de vase bien noire. Je ne sais si le jardinier est un rouge, mais il a bien les trois defauts principaux de ce parti auquel, du reste, je me fais honneur d’appartenir, c’est-a-dire qu’il est bavard, paresseux et propre a rien. Quel mauvais jardinier je ferais!.. En y reflechissant, je ne sais pas qui je ferais bon. Est-ce du francais? Ma foi, je m’en bats l’oeil. Il y a longtemps que je n’ai recu de lettre de vous! C’est un peu ma faute, mais a tout peche misericorde. Bitte, bitte…

Dimanche.

Bien de nouveau depuis hier. Cependant les rougets paraissent ralentir leur fureur. Il etait temps. Je devenais, comme dit Annibal, dans ‘L’Aventuriere’ ⁶, si laid a nu que je n’osais m’y mettre. J’ai promene Ces dames en bateau,, j’ai compose des chansons pour Louise. Ainsi, vous nous revenez dans quinze jours!

Le facteur vient, et il faut que je lui donne ma lettre… Vous tenez plus que votre parole, car voici deux lettres que’vous avez deja recues depuis… Enfin! J’attendrai. Que Dieu vous benisse mille fois et conserve votre sante. Tout ‘a vous.

J. T.

P. S.— J’ecrirai a Viardot demain. Les lievres sont morts!

123. ЛУИ И ПОЛИНЕ ВИАРДО

8(20) августа 1849. Куртавнель

Courtavenel,

ce 20 aout 49.

Il faut cependant que je vous ecrive, mon cher Viardot, avant votre retour a Courtavenel, qui, je l’espere, ne saurait tarder. On vous y attend avec beaucoup d’impatience. Votre permis de chasse est tout pret, a ce que m’a dit le facteur, il y a assez de gibier (surtout beaucoup de cailles) et Sultan se porte bien. Courtavenel (la maison) est dans un excellent etat, je regrette de ne pouvoir en dire autant du parc. Le jardinier est vraiment d’une negligence impardonnable et Mlle Berthe a fremi d’horreur en voyant l’etat sauvage, inculte et malpropre du petit jardin devant la maison. Il n’y a pas de fruits d’aucune espece, toutes les groseilles ont subitement disparu, ce qui me chagrine pour vous, qui les aimez tant, enfin je vous avoue que vous ne feriez pas mal d’aviser a remplacer ce confrere republicain. Mr Jullien vous fait dire que la petite maison (vous savez — la malfamee) est a vendre pour peu de chose, il parle aussi de bois a acheter dans une lettre qu’il a envoyee a Mlle Berthe, et qui, je crois, va nous arriver ici aujourd’hui (la lettre), du reste, vous allez arranger tout cela vous-meme. Il y a aussi la fuite d’eau qui est desagreable en ce qu’elle peut laisser bientot les fosses a sec, et si vous vouliez donner vos ordres, on pourrait commencer a y travailler de suite, je ne comprends pas que pendant le curage on n’ait pas change la bonde, qui est vieille et branlante comme la plus vieille dent de la plus vieille sorciere. Du reste, l’air ici est tout aussi pur et bon a respirer, l’eau aussi bonne que par le passe — et si vous desirez engraisser, venez. Experto crede Roberto¹. Je vais faire l’un de ces quatre matins un petit voyage a Paris pour en rapporter mon fusil et autres choses indispensables, ainsi que le Gogol, pour nos heures de loisir. Nous traduirons ‘Le Manteau’, si vous voulez². J’ai recu une lettre de chez moi, qui m’a replonge dans l’incertitude la plus complete sur le moment ou l’on m’enverra de l’argent de la maison³, mais comme je ne suis pas tout a fait a bout de mes ressources (j’ai gagne au moins 1 000 F. depuis que je vis ici), je puis en conscience m’ad-resser a vous pour vous demander si vous pouvez me preter 400 francs, dont j’ai besoin pour payer quelques dettes que j’ai. Je vous en serai reconnaissant et je tacherai de ne pas trop tarder a vous les restituer. A propos, depuis le 15, on ne nous envoie plus ‘Le National’⁴.

Et vous, comment vont vos affaires a Londres? Pas trop mal, je l’espere. J’allais vous demander toutes sortes de nouvelles sur votre sejour la-bas, mais je pense que je pourrai faire tout cela bientot de vive voix.

Sur ce, je vous serre bien cordialement la main et reste

Votre tout devoue

J. Tourgueneff.

Mlle Berthe ne vous ecrit pas par la raison qu’elle va a Rozay faire arranger le tilbury. Mille amities a tout le monde.

Madame!

Je vous remercie d’avance pour l’aimable accueil

Que vous ferez a mon bouvreuil

Il en sera tout bouffi d’orgueil

Ce qu’il mange, ce n’est pas du cerfeuil

Comme un chevreuil

Cette nourriture le conduirait au cercueil

De mon voyage, je suis sur le seuil

Demain, a 8 h. du matin, assis comme dans un fauteuil

Je vais quitter Paris en deuil

De mon absence, et aussitot arrive je vous enverrai un recueil

Les impressions de mon oeil

Cette derniere rime est defectueuse,

mais je defie votre mari lui-meme

d’en trouver une autre en euil

Sans avoir recours aux noms propres comme Auteuil.

A revoir dans quinze jours et que le bon Dieu vous benisse un million de fois!

Votre

J. Tourgueneff.

124. ЛУИ ВИАРДО

11(23) августа 1849. Куртавнель

Courtavenel.

Jeudi, 23 aout 49.

Vous devez deja savoir par les journaux, mon cher Viardot, que ce n’est pas le 25 que s’ouvre la chasse, je puis vous informer de la date precise, puisee par moi a la source officielle, chez Mr Black, maire a Vaudoyi c’est le 2 septembre. Cependant, venez aussitot que vous le pourrez, car il fait tres beau a Courtavenel. Mme Garcia est arrivee hier de Bruxelles en parfaite sante. Mlle Berthe et Louison sont ici depuis vendredi. J’ai deja commence mes lecons d’allemand avec la petite, qu’il faut aussi faire travailler a 1 espagnol, qu’elle commence a oublier un peu, du reste, elle est vraiment tres gentille de toutes les facons et se porte a merveille. J’aurais bien une priere a vous adresser, mais je suis bien bete de le faire si tard, du reste, c’est un caprice qui me passe par la tete et qui, je le crains bien, n’a pas le sens commun. Je voudrais bien avoir une chienne anglaise pour la chasse… et, s’il vous en tombait une toute dressee dans la poche, vous me feriez plaisir en l’amenant. Mais, je le repete, c’est une folie, et vous aurez bien autre chose a faire pendant les derniers jours que vous passerez a Londres. Il n’y a pas immensement de perdrix cette annee a C et beaucoup de cailles.

Le ‘Musical World’ que nous recevons regulierement nous annonce tout ce que fait et ce que fera Madame, dans le dernier nR, il y a le programme des concerts de Liverpool¹. Elle nous ferait a tous le plus grand plaisir, si elle nous disait un mot de la representation de ‘D Juan’ de demain². Tout le monde ici pense beaucoup a elle et la salue de son mieux.

A revoir et a bientot, mon cher ami, a revoir sur le champ de bataille entre le Jarriel et Vaudoy³.

Tout a vous

J. Tourgueneff.

125. ЭММЕ ГЕРВЕГ

Конец (не позднее 30) октября н. ст. 1849. Париж

Da haben Sie ein Billet fur Chopin’s Beisetzung¹. Es wird Mozart’s ‘Requiem’ aufgefuhrt². Ich habe zu llinen nicht kommen konnen diese Tage.— Wie geht es Ihnen? — Mir immer sehr schlecht. Ich griisse Sie herzlich.

Ihr

I. Turgeneff.

Man mussan 1/2 12 in der Kirche sein.

126. A. A. КРАЕВСКОМУ

22 октября (3 ноября) 1849. Париж

Париж.

3 ноября / 22 октября 49.

Темные слухи дошли до меня, любезнейший Краевский, что Вы напечатали в ‘О<течественных> з<аписках>‘ моего ‘Холостяка’¹.— Желаю, чтобы он понравился русской публике. Но дело не в том — а вот в чем: я получил от моего брата письмо, в котором, после красноречивого описания расстройства наших дел, благодаря болезни моей маменьки и прочим обстоятельствам — он сообщает мне печальное известие, а именно: я не только не получу от нее должные мне за нынешний год 6000 р., но и вообще не должен надеяться на подмогу из родительского дома², Это известие меня крайне сконфузило — и потому прибегаю к Вам с следующей убедительной просьбой: сколько я Вам должен за вычетом ‘Холостяка’? Положим: х, прибавьте к этому 300 р. сер., и я Вам буду должен 300 р. сер. + х. Я Вас могу уверить, что я всё это в скорости заработаю (не я же виноват в том, что ‘Нахлебнику’ отсекли голову³).— Я с Вами заочно согласен в том, что мне бы следовало Вам выслать с сим письмом какую-нибудь вещь по части литературства — но Вы вникните тоже в то обстоятельство, что у меня теперь гроша нет наличного — и вместо ожиданных, как манна небесная, 6000 р.— пшик! — И потому чем Вы мне скорее вышлете эти деньги, тем более я буду Вас уважать и тем ревностнее буду действовать насчет пополнения ‘От<ечественных> зап<исок>‘ — оригинальными статьями, как Вы, г-да журналисты, говорите в Ваших программах a l’adresse des иногородних. Насчет ‘От<ечественных> зап<исок>‘: я уже совершенно потерял надежду увидеть их очами своими — хоть Вы бы выслали один экземп<ляр> ‘Холостяка’! — Мой адресе: Rue et Hotel du Port-Mahqn, No 9.— Я буду с жадностью ожидать Вашего ответа — дай бог, чтобы не с голодом⁴. Впрочем, желаю Вам всяких благ, жму Вам руку и остаюсь

преданный Вам

И. Тургенев.

Вот Вам перечень статей, назначенных для ‘О<течественных> з<аписок>‘:

1). ‘Дневник лишнего человека’, род повести.

2). ‘Вечеринка’, комедия в 1-м действии.

3). ‘Гувернантка’, комедия в 5-ти действиях⁵.

Да напишите Вы мне между прочим несколько слов о состоянии нашей литературы, сделавшейся для меня чем-то необыкновенно загадочным и крайне неизвестным.

127. ГЕНРИ ЧОРЛИ

25 октября (6 ноября) 1849. Париж

Paris, ce 6 novembre 49.

J’avais eu l’intention de vous ecrire le lendemain de la premiere representation du ‘Prophete’¹, mon cher Monsieur Chorley, mais je n’ai fait qu’ajouter un pave au chemin de l’enfer — vous savez qu’on dit qu’il est pave de bonnes intentions. Cependant je n’en ai pas voulu avoir le dementi et je vous ecris aujourd’hui. Je commencerai donc par vous dire de notre amie qu’elle a ete rallier nervous a la premiere representation, grace au bruit, qui s’etait propage, qu’on voulait lui faire une mauvaise reception pour la punir d’avoir assiste a un banquet republicain a Londres². Ce banquet est, comme vous le savez bien, une fable absurde — mais ces messieurs honnetes et moderes n’y regardent pas de si pres, quand il s’agit de calomnier et d’insulter les gens, qui ne peuvent pas se defendre.— La reception de Mme Viardot a ete superbe — et ces braves messieurs n’ont pas donne signe de vie: cependant l’apprehension qu’elle avait ressentie — avait suffi pour lui oter une partie de ses moyens — et elle n’a ete vraiment elle-meme que dans le 5-me acte. Mais des la seconde soiree elle a reparu plus triomphante que jamais. Vous avez du lire dans les journaux qu’elle a aussi chante le ‘Requiem’ de Mozart aux obseques de ce pauvre Chopin. L’eglise de la Madeleine est malheureusement fort peu sonore ou plutot elle l’est beaucoup trop — les sons s’y confondent et s’y perdent. Cependant elle a chante sa partie avec une voix magnifique et ce style d’eglise simple et grandiose, dont elle possede le secret. La ceremonie funebre a du reste ete tres belle et tres touchante, — ce n’etait pas une ceremonie — c’etaient de veritables adieux adresses a un etre cheri. Il y avait beaucoup rie femmes dans l’eglise et beaucoup d’entr’elles pleuraient sous leur voile. L'{Далее зачеркнуто: orguo} orchestre a joue une Marche de Chopin, triste et gemissante, on a aussi execute un petit prelude de lui sur l’orgue qui aurait ete encore plus touchant, si l’organiste n’avait pas abuse du registre surnomme ‘de la voix humaine’, qui n’est apres tout qu’une jonglerie indigne d’un instrument aussi imposant que l’orgue — et qui avec ses tremblottements chevrotants et nasillards — en fait de voix humaine, imite tout au plus celle d’une vieille femme³. A propos — votre article sur Chopin dans l»Athenaeum’ m’a fait beaucoup de plaisir, je crois qu’il est difficile d’etre a la fois plus sympathique et plus juste: c’est ainsi qu’il faut parler des morts⁴.

Vous savez probablement qu’on s’occupe maintenant de monter ‘Les Huguenots’ avec Roger⁵.— Il faut l’avouer — entre nous — Roger baisse a vue d’oeil, sa voix devient presque penible a entendre, elle est lourde, fatiguee, il ne peut plus chanter piano, les transitions d’une note a l’autre sont heurtees — sa voix est endolorie en un mot — comme les jambes d’un cheval qu’on a force — et qui ne peut plus marcher au pas {Далее зачеркнуто: Cependant il}. Il fera bien dans ‘Les Huguenots’ — comparativement aux autres, et cependant — ce n’est certainement pas un grand acteur — malgre tout son aplomb et ses petits details de gestes et de jeu de physionomie—quelqu’un a compare sa maniere de jouer avec l’etalage d’un magazin de modes.

Pour en revenir a Mme Viardot — je vous dirai que sa sante est tres bonne et qu’elle est in high spirits — d’une gaite active et reflechie — comme vous la connaissez.— Elle est en deuil maintenant, une des soeurs de Viardot est morte⁶.— Vous savez que Mme V va a Berlin chanter ‘Le Prophete’ pendant les mois d’avril et de mai⁷.— Nous avons lu avec elle a la campagne une grande partie de ‘Vanity Fair’. C’est un bon ouvrage, vigoureux et sage, tres fin et tres original, mais pourquoi faut-il qu’a chaque instant l’auteur intervienne entre le lecteur et ses personnages — et se met a debiter avec une self-complacen-cy tout-a-fait senile des reflexions, qui pour la plupart sont aussi pauvres et plates, que {Далее зачеркнуто: le recit et} les caracteres sont traces de main de maitre.— Mr Thackeray est un esprit remarquable qui a vu beaucoup et loin — et qui a de belles qualites d’ecrivain, mais si son talent est grand — les habitudes de son talent sont petites et quelquefois maladives, il faut qu’il s’en defasse pour compter au rang, ou il est appele par les dons tres rares et tres harmonieux, qu’il a recu de la Nature.

‘Le Prophete’ fait rage, — hier lundi — (je vous ecris un mardi.) — il m’a ete impossible de trouver la moindre place.— La vogue est decidement revenue a l’Opera.

J’espere que nous aurons le plaisir de vous voir ici pendant l’hiver, nous comptons tous la-dessus.— Je vous remercie beaucoup de votre souvenir dans {Далее зачеркнуто: les} vos lettres a Mme Viardot, croyez que j’attache un grand prix a votre amitie — si vous me permettez d’employer ce mot.— Portez-vous bien et n’ayez pas trop de troubles, acceptez ce desir cordial et une bonne poignee de main de la part de

Votre tout devoue

J. Tourgueneff.

Rue et Hotel de Port-Mahon, No 9.

128. A. A. КРАЕВСКОМУ

1(13) декабря 1849. Париж

Париж. 13-го/1-го декабря 49.

Шесть недель тому назад, любезный Краевский, послал я к Вам письмо, в котором излагал мое печальное положение и просил выслать мне 1000 руб.¹ — Ответа я от Вас до сих пор не получил никакого: вероятно, Вы сперва хотели обождать мою присылку. К сожаленью, я до сих пор еще ничего не успел кончить, но вот что я могу Вам предложить. На днях я прочел в одном письме гр<афа> Виельгорского (Матвея) весьма большие похвалы моему ‘Нахлебнику’, которого в одном обществе прочел Щепкин². Граф прибавляет: ‘Cette piece n’a pas encore ete jouee’. Стало быть, есть надежда, что ее дадут — и в таком случае позволят печатать.— Вот Вам и пожива. Но я наперед прошу, чтобы никаких важных изменений в этой комедии не было, лучше ее вовсе не печатать, чем напечатать изуродованную. Если Вы в надежде на эту возможность, а также вообще на мою литературную деятельность, решитесь мне выслать 1000 руб., я очень буду доволен, особенно если Вы не замешкаетесь. Я нахожусь в совершенной крайности. Вместе с высылкою (если Вы решитесь мне выслать деньги) напишите мне аккуратно — сколько я Вам остаюсь должен. Только повторяю — не мешкайте и решитесь тотчас: да или нет.

Из того же письма я вижу, что моего ‘Холостяк?’ дали на театре и что он заслужил un succes d’estime³.— Я другого не ожидал — и рад даже этому.— 2-й акт для сцены холоден. Мои петербургские приятели словно забыли о моем существованьи, хоть бы один мне строку написал.— Без писем, без журналов я совершенно отрезан от России: это очень мне тяжело — но горю помочь, видно, нечем. Никогда горох не отскакивал от стены так, как мои неотступные моленья от покрытых панцирями грудей моих приятелей. Дай бог им здоровья и надворного советиичества!

Я оканчиваю ‘Дневник лишнего человека’ и, как только кончу, вышлю Вам⁴.

Убедительно прошу Вас дать мне ответ — какой хотите, положительный или отрицательный — только ответ, и в скором времени. Впрочем, желаю Вам всех возможных благ и остаюсь

преданный Вам

Ив. Тургенев.

Мой адресе — Rue et Hotel du Port-Mahon, No 9.

P. S. Я Вас просил о высылке одного экземпляра ‘Холостяка’ — но, видно, это такая же невозможность, как обещанная Вами высылка ‘Отечественных) записок’. Повторяю эту просьбу — хотя не надеюсь на исполнение! Меня мои знакомые не избаловали — нечего сказать!

129. А. А. КРАЕВСКОМУ

13(25) декабря 1849. Париж

Париж.

25/13 декабря 49.

Сию минуту получил я Ваше письмо, любезный Краевский, с приложенными 300 р. сер.¹ — и немедленно отвечаю. Эти деньги решительно спасли меня от голодной смерти — и я намерен доказать Вам мою благодарность.— Во-первых, посылаю Вам переписанную треть ‘Дневника’, вещи давно оконченной, но по непростительной моей лени и неряшеству до сих пор не переписанной вполне², я Вам посылаю это для того, чтобы доказать Вам, что этот ‘Дневник’ — не миф, над остальным я буду трудиться денно и нощно — и будь я Булгарин, если через две недели Вы не получите окончания, вместе с отчетом о ‘Пророке’³.— Что же касается до ‘Гувернантки’ — то эта комедия совершенно отдельная от ‘Студента’ — и на этот счет мне нужно попросить у вас извиненья.— Я позабыл, что обещал Вам ‘Студента’ — и обещал его ‘Современнику’, но Вы через это ничего не потеряете,— потому что я Вам даю честное слово — не послать ‘Современнику’ ‘Студента’ ранее, чем Вам — ‘Гувернантку’⁴. ‘Студент’ доведен до 4-го акта, ‘Гувернантка’ до 3-го (обе комедии в пяти).— Вторично прошу у Вас извиненья — если по этому поводу возникнут недоразуменья. ‘Вечеринка’ — точно окончена, но я не знаю, переписывать ли мне ее — потому что цензура наверное ее изуродует.— Вот точное и верное ‘положение дел’. Порукой в моей деятельности может Вам послужить то обстоятельство, что мой разрыв с маменькой окончательно состоялся — и мне приходится зарабатывать свой насущный хлеб⁵. Вследствие этого Вы не будете пенять на меня — если я Вам скажу, что цена моему печатному листу — 200 р. асс. Я с ‘Современника’ беру 50 р. сер.— а Вы сами знаете разницу между Вашим листом и листом ‘Современника’. Стало быть я Вам должен не 610 р. 85 к. сер.— а вычтя 28 р. 577₂ к. (100 р.— по 25 за лист) — останется 582 р. 27 1/2 к. сереб. Сумма порядочная — но Вы увидите, как я ее скоро заработаю.— Ваши советы насчет моего возвращенья чрезвычайно дельны — и я очень Вам благодарен за ваше участие, впрочем, я и без того имел твердое намеренье вернуться весной. Пора — как Вы говорите⁶. В начале мая — я у Вас в кабинете⁷.

За Ваше обещание насчет ‘О<течественных> з<аписок>‘ благодарю Вас. Надеюсь, что Вы здоровы и в духе — желаю Вам всех возможных благ. Я бы желал, чтобы ‘Дневник’ Вам понравился: я его писал con amore.

Крепко жму Вам руку и остаюсь

преданный Вам

Ив. Тургенев.

P. S. Пожалуйста, сохраните мои рукописи к моему приезду. Через две недели окончание ‘Дневника!’.

130. А. А. КРАЕВСКОМУ

28 декабря 1849 (9 января 1850). Париж

Вот Вам, любезный Краевский, половина моего обещания: письмо о ‘Пророке’. На этот раз не я виноват, если не все исполнено, я только что оправился от довольно сильной простуды, которая заставила меня проваландаться целые 10 дней. Но я могу обещать Вам, что через неделю Вы получите окончание ‘Дневника’, к февральской книжке он поспеет¹. Не выставляйте даже начальной буквы моего имени под письмом о ‘Пророке’: на то есть у меня особенные причины².

Я буду работать — Вы увидите. Будьте здоровы — и вышлите мне ‘О<течественные> з<аписки>‘, если это не совсем невозможно.

Ваш Ив. Тургенев.

ОФИЦИАЛЬНЫЕ ПИСЬМА И ДЕЛОВЫЕ БУМАГИ

1. В ПРАВЛЕНИЕ МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

4 (16) августа 1833. Москва

В Правление императорского Московского университета.

От Ивана Сергеева сына Тургенева

Прошение.

Родом я из дворян, от роду мне шестнадцатый год¹. Обучался в доме моих родителей: закону божию, языкам: российскому, латинскому, немецкому, французскому, английскому, арифметике, алгебре и геометрии, физике, истории и географии. Ныне, желая усовершенствоваться в высших науках, покорнейше прошу сие Правление, подвергнув меня надлежащему испытанию, включить в число своекошных студентов по Словесному отделению².

При сем прилагаю свидетельство о моем рождении и крещении и копию с протокола Тульского дворянского депутатского собрания о дворянском происхождении. К сему прошению из дворян Иван Сергеев сын Тургенев руку приложил.

1833 года.

Августа 4 дня.

2. В ПРАВЛЕНИЕ МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

14(26) июня 1834. Москва

В Правление императорского Московского университета

От своекошного студента Словесного отделения

Ивана Тургенева

Прошение.

Поступив в сей университет в число своекошных студентов по экзамену в октябре месяце 1833-го года¹, а как ныне имею желание поступить для слушания профессорских лекций в Санкт-Петербургский университет², то прошу оное Правление, уволив меня из университета, снабдить надлежащим о учении моем свидетельством, с возвращением представленных мною при вступлении документов. К сему прошению Иван Сергеев сын Тургенев руку приложил.

Июня 14 дня 1834-го года.

3. РЕКТОРУ ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

18 (30) июля 1834. Петербург

Его превосходительству

господину ректору императорского Ст-Петербургского университета, действительному статскому советнику и кавалеру Антону Антоновичу Дегурову

Студента Московского университета Тургенева

Прошение.

Поступив в 1833-м году в число своекошных студентов Московского университета для продолжения наук по Словесному факультету и быв в нынешнем году, после экзаменов, переведен из числа первогодичных студентов во второй курс¹, ныне имею желание поступить в число своекошных студентов Ст-Петербургского университета по Историко-филологическому факультету и покорнейше прошу Ваше превосходительство сделать о сем надлежащее распоряжение².

При сем имею честь приложить свидетельство из депутатского дворянского собрания, свидетельство о рождении и крещении и аттестат, полученный мною от Правления Московского университета.

Иван Тургенев.

1834-го года.

Июля 18-го дня.

Жительство имею на Шестилавочной, в доме Родионова.

Приписка:

Означенные в сем прошении документы обратно получены 2-го декабря 1837-го года.

Иван Тургенев.

4. РЕКТОРУ ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

17 (29) сентября 1834. Петербург

Его превосходительству

господину ректору Санкт-Петербургского университета, действительному статскому советнику и кавалеру Антону Антоновичу Дегурову

От студента Ивана Тургенева

Прошение.

Пробыв год в Московском университете и выдержав надлежащий экзамен для перехода из первого курса во второй, в доказательство чего подан мною в правление Ст-Петербургского университета аттестат и надлежащие бумаги, прошу Ваше превосходительство позволить мне держать экзамен для вступления во второй курс Историко-филологического факультета.

Студент Иван Тургенев.

17 сентября 1834-го года.

Жительство имею на Шестилавочной, в доме Родионова.

5. РЕКТОРУ ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

11 (23) мая 1837. Петербург

Его высокородию господину ректору Санкт-Петербургского университета, статскому советнику и кавалеру, Ивану Петровичу Шульгину.

Действительного студента С. Петербургского университета

Ивана Тургенева

Прошение.

Окончивши в прошлом 1836-м году курс университетского учения и желая более усовершенствоваться в науках посещением университетских лекций, на что я и получил от Вас изустное разрешение, прошу Ваше высокородие дозволить мне подвергнуться испытанию с студентами нынешнего курса для получения следующего мне аттестата¹.

6. В ТУЛЬСКОЕ ДВОРЯНСКОЕ ДЕПУТАТСКОЕ СОБРАНИЕ

30 октября (11 ноября) 1839. Спасское

30 октября 1839

Всепресветлейший державнейший великий государь император Николай Павлович самодержец всероссийский государь всемилостивейший

Просит Санктпетербургского университета¹ кандидат Иван Сергеев сын Тургенев, а о чем мое прошение, тому следуют пункты.

В истекшем 1838-м году, отправляясь я в чужие края из С.-Петербурга морем на пароходе под именем ‘Николай I’, командуемом капитаном Шталем, в ночи 31-го (19) майя около одной мили от Травемюндского рейда близь Гроца Клюца неизвестно от чего тот пароход несчастным образом загорелся¹, и все пассажирские пожитки, сколько на оном было, сделались добычею огненного пламени, в том числе и мое имущество — выключая протчего из числа документов, выданная из Тульского дворянского депутатского собрания о происхождении моих предков господ Тургеневых и меня с протокола дворянской грамоты копия², а как без оной обойтиться мне невозможно, почему, объясня сие, Всеподданнейше прошу к сему, дабы Высочайшим Вашего императорского Величества Указом поведено было сие мое прошение в Тульском дворянском депутатском собрании принять и по вышеизъясненным мною обстоятельствам, о дворянском нашем происхождении учиня надлежащую справку, с сказанного протокола дворянской грамоты за должною того присутственного места скрепою благоволено бы было выдать копию, по всем оном сделать законное постановление мною сочиненному прошению.

Всемилостивейший государь, прошу Вашего императорского Величества о сем моем прошении решение учинить. Октября ³ дня 1839-го года к поданию надлежит в Тульском дворянском депутатском собрании, прошение писал полковницы Варвары Петровны Тургеневой служитель Егор Дмитриев Хрусталев.

Санктпетербургского Университета Кандидат Иван Сергеев сын Тургенев руку приложил, вышеупомянутую же копию для доставления верю получить отставному Гвардии штабс-ротмистру Николаю Николаевичу Тургеневу⁴. Жительство я имею в столичном городе С.-Петербурге.

7. РЕКТОРУ ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

31 марта (12 апреля) 1842. Петербург

Его превосходительству господину действительному статскому советнику, ректору С. Петербургского университета Петру Александровичу Плетневу.

Кандидата Тургенева

Прошение.

Желая получить степень магистра философии, покорнейше прошу Ваше превосходительство допустить меня к испытанию¹. При сем прилагаю копию с аттестата, выданного мне 10-го июля 1837-го года под No 1468-м Санкт-Петербургским университетом на степень кандидата².

Иван Тургенев.

31-го марта 1842-го года.

8. МИНИСТРУ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ

7 (19) января 1843. Петербург

Его высокопревосходительству, господину министру внутренних дел, члену Государственного совета, гофмейстеру и кавалеру

Льву Алексеевичу Перовскому

Кандидата философии

Ивана Тургенева

Прошение.

Желая поступить в Министерство внутренних дел и не имея в наличности диплома на звание кандидата философии, выданного мне здешним университетом, копию с которого я обязываюсь в скором времени представить¹, покорнейше прошу Ваше высокопревосходительство по случаю моего прошения приказать учинить следующее распоряжение².

Кандидат философии Иван Тургенев.

7-го января 1842-го {Так в подлиннике.} года.

Жительство имею в С.-Петербурге,

на Стремянной, в доме Гусева.

9. В КОНТОРУ ШТИГЛИЦА

21 июля (2 августа) 1843. Петербург

Je prie le comptoir de Mr le Baron Stiegliz¹ d’adresser la moitie des deux mille roubles, que je lui fais parvenir, c’est a dire mille roubles assignats) a l’ordre de Mr Arnold Ruge a Dresde, les autres mille roubles devront etre envoyes a l’ordre de Mr Michel de Bacounine a Zurich². Je prie de meme le comptoir de remettre au porteur de ceci des secondes lettres de change, c’est a dire des copies des deux lettres de change, qu’on aura la bonte d’envoyer. En meme temps je crois de mon devoir de faire savoir au comptoir que je compte payer dans un tres court espace de temps 150 ecus avec les pour-cents que je dois a Mr Schickler de Berlin et 350 ecus que je dois a Mr l’Ambassadeur de Russie a Berlin³. Je n’ai pas donne de lettre de change a Mr l’Ambassadeur — mais j’en ai donne une a Mr Schickler, et je crois qu’elle se trouve au comptoir de Mr le Baron. Si c’est la le cas, je prie le comptoir de reteniu cette lettre de change pendant le peu de jours qui vont s’ecouler jusqu’au payement definitif.

Ce 21 juillet v. s. 1843.

J. de Tourgueneff.

10. МИНИСТРУ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ

12(24) февраля 1844. Петербург

Его высокопревосходительству господину министру внутренних дел, действительному тайному советнику и кавалеру Льву Алексеевичу Перовскому

Состоящего при Министерстве внутренних дел коллежского секретаря Ивана Тургенева

Прошение.

Имея надобность, по внезапно усилившейся болезни моей матери, немедленно отправиться в Москву, честь имею просить Ваше высокопревосходительство разрешить выдачу мне отпуска на 28-и дневный срок¹.

Санкт-Петербург, 12-го февраля 1844-го года.

Коллежский секретарь Иван Тургенев.

11. В ДЕПАРТАМЕНТ ОБЩИХ ДЕЛ МИНИСТЕРСТВА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ

15 (27) февраля 1844. Петербург

Вследствие полученного мною предписания, спешу уведомить 2-ое отделение департамента общих дел Министерства внутренних дел, что я немедленно отвечал его превосходительству тайному советнику барону Мейендорфу по поводу известного дела — излагая в моем письме твердое намерение в самоскорейшем времени удовлетворить всем требованиям¹.

Коллежский секретарь Иван Тургенев.

Санкт-Петербург.

15-го февраля 1844-го года.

12. ДИРЕКТОРУ ДЕПАРТАМЕНТА ОБЩИХ ДЕЛ МИНИСТЕРСТВА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ

17 (29) мая 1844. Петербург

Его превосходительству господину директору департамента общих дел, управляющему особенною канцеляриею

Карлу Карловичу фон Полю

Коллежского секретаря Ивана Тургенева

Рапорт.

Возвратившись из дарованного мне отпуска, честь имею представить выданный мне вид, причина же моей просрочки заключается в продолжительной болезни, препятствовавшей мне выехать из Москвы, в удостоверение чего прилагаю при сем свидетельство, выданное по просьбе моей г-м обер-полициймейстером московским¹. — Санкт-Петербург, мая 17-го дня 1844-го года.

Коллежский секретарь Иван Тургенев.

13. ДИРЕКТОРУ ДЕПАРТАМЕНТА ОБЩИХ ДЕЛ МИНИСТЕРСТВА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ

5 (17) февраля 1845. Петербург

Его превосходительству господину директору департамента общих дел Министерства действительному статскому советнику и кавалеру Карлу Карловичу

фон Полю

Состоящего при Министерстве

внутренних дел коллежского

секретаря Ивана Тургенева

Прошение.

Получив на днях известие о внезапной болезни моей матери — а также и для устроения моих домашних дел, покорно прошу Ваше превосходительство уволить меня в отпуск в Москву на два месяца¹.

Санкт-Петербург. 5-го февраля 1845-го года.

Коллежский секретарь Иван Тургенев.

14. НИКОЛАЮ I

3 (15) апреля 1845. Петербург

Всепресветлейший, державнейший

великий государь император

Николай Павлович,

самодержец всероссийский, государь всемилостивейший!

Просит коллежский секретарь

Иван Сергеев сын Тургенев,

а о чем, тому следуют пункты:

Состоя в службе Вашего императорского величества при Министерстве внутренних дел, по слабости зрения не могу далее продолжать (своей) службы, по каковой причине всеподданнейше прошу.

К сему

Дабы повелено было об увольнении меня в отставку сделать надлежащее распоряжение¹, снабдив меня о службе аттестатом и паспортом для прожития в России, для получения коих я имею — возвратиться в Санктпетербург по истечении срока дозволенному мне начальством отпуску в столичный город Москву. Апреля 3-ю дня 1845 года. К поданию надлежит в департамент общих дел Министерства внутренних дел. Прощение сие со слов просителя писал канцелярский служитель Василий Иванов сын Русов.

прошению коллежский секретарь Иван Сергеев сын Тургенев руку приложил. Жительство имею в Москве, в Пречистенской части, в приходе Успения, что на Остоженке.

13. К. К. ФОН ПОЛЮ

4 (16) апреля 1845. Москва

Ваше превосходительство,

милостивый государь!

Пять дней тому назад послано, по просьбе моей, от исправляющего должность Московского обер-полициймейстера в Департамент общих дел Министерства — отношение о том, что, по болезни, я не в состоянии выехать из Москвы¹, вчера же послана мною в тот же Департамент просьба об увольнении меня из службы, посему решаюсь прибегнуть к Вашему превосходительству с покорнейшею просьбою исходатайствовать мне отставку — и формулярный список о службе моей, а равно и вид на прожитие приказать оставить при Департаменте общих дел до возвращения моего в Санкт-Петербург, куда я прибуду тотчас по выздоровлении²,

С совершенным уважением и таковою же преданностью, честь имею пребыть навсегда

Вашего превосходительства

покорнейший слуга

Иван Тургенев.

Москва. 4-го апреля 1845-го года.

ПЕРЕВОДЫ ИНОЯЗЫЧНЫХ ПИСЕМ

6. H. С. Тургеневу

Я не виноват, что долго молчал, я был болен, и мне на шею приставили двенадцать пьявок. Я прочел твое письмо к папеньке и пожалел тебя, что начало службы кажется тебе столь тяжелым¹. Будь здоров и бодр, всё будет хорошо. Пожалуй, маменька не поедет на этой неделе, так как погода отвратительна². До свидания. Остаюсь твой друг и брат

Дорогой Николай!

И. Тургенев.

P. S. Купи и пришли мне (деньги я вышлю) ‘Литературу’ Вольфа в 1 томе³.

34. Беттине Арним

Когда Вы вчера рассказали мне о той удивительной ассоциации, которая возникла у Вас при созерцании мерцающего огня, когда Вы затем говорили о природе как о чем-то одушевленном, живом и под конец задали мне вопрос, понял ли я Вас,— я ответил на это утвердительно: но мне очень важно знать — действительно ли я понимаю это.— Эта тесная связь человеческого духа с природой — не случайно самое приятное, самое прекрасное, самое глубокое явление нашей жизни: только с духовным началом, с идеями может так глубоко сочетаться наш дух, наше мышление. Однако для того чтобы иметь возможность вступить в этот союз, надо быть таким же правдивым, как сама природа, чтобы каждый замысел природы, каждое ее движение претворились в человеческой душе непосредственно в сознательные мысли, в духовные образы.— Но и тот человек, который еще чужд истине, чувствует это, томление вечера, тихая самоуглубленность ночи, полная мысли радость утра сменяются в его груди: он создан из плоти и крови, он дышит, он видит, он не может избегнуть влияния природы, он не может всецело жить во лжи. Чем сильнее человек стремится к простоте истины, тем богаче и содержательнее будет его общение с природой — и как же может быть иначе, раз истина есть не что иное, как природа человека? Если стоять на этой точке зрения (а на этой точке зрении стоят многие люди) — как бесконечно сладостна — и горька — и радостна и в то же время тяжела жизнь! Пребываешь в постоянной борьбе — и никогда не можешь спастись при помощи отступления: надо довести всю борьбу до конца. Глубокий, прекрасный смысл природы вдруг откроется на мгновение кому-нибудь — и исчезнет: это предчувствия, которые, едва встрепенувшись в душе, тотчас же снова улетают, порою кажется: природа (а под природой я разумею весь живой дух, ставший плотью) хочет говорить — и вдруг она немеет и лежит перед нами мертва и молчалива, глубочайшая ночь окутывает всё кругом. То, что мы не живем в истине, так легко видеть! Стоит только выйти в открытое поле, в лес — и если, несмотря на всё радостное состояние души, чувствуешь всё же в сокровенной ее глубине какую-то сдавленность, внутреннюю скованность, которая появляется как раз в тот миг, когда природа овладевает человеком,— тогда узнаешь свои пределы, ту темь, которая не хочет исчезнуть в ярком свете самозабвенья, тогда скажешь себе: ‘Ты всё еще эгоист!’. Но то, что можно, как Вы сказали вчера, освободиться от собственной личности и обрести ее вновь именно в духе, которому отдался (‘чем всесторонее, тем индивидуальнее’, — говорите Вы в ‘Гюндероде’¹),— это Вы нам доказали — или нет — Вы это осуществили — а мы созерцаем.— То, что Вы, наблюдая, как ветер относит пепел прочь от огня, думали о Гёте, и то, как Вы об этом думали,— не было, я в этом твердо убежден, сравнением: между Вашим созерцанием и Вашей мыслью не было разрыва, движение природы претворилось непосредственно в эту мысль: ибо как вся природа, вплоть до ее самых сокровенных колебаний, открыта для Вас, так и Ваш дух весь открыт для природы, как растения из земной почвы, вырастают Ваши мысли — это то же самораскрытие духа, который там как органический образ, здесь как мысль этого образа, как поросль души, заявляет о себе свету.— Таким должен был бы быть каждый человек: вместо того чтобы, как многие это делают, например при пении соловья, отдаваться безотчетному томлению, у людей должен быть в груди неиссякаемый родник мыслей, исполненных чувства любви — и так же многочисленны и бесконечны, как образы природы, должны быть образы мыслей, в ничтожнейшем и величайшем божественны, просты, как слово природы, которое есть ‘бог’,— то спокойны и сдержанны, как глубокая долина при восходе солнца,— то безудержны и дики, как буря,— то богаты и многообразны, как звук. Быть единым и бесконечно различным в себе — разве это не чудо? Природа — единое чудо и целый мир чудес: таким же должен быть каждый человек — таков он и есть, и что он именно таков, открыли нам великие люди всех времен. Разве напрасно мы люди? Разве напрасно всё духовное в природе соединилось в одну светлую точку, которая называется ‘Я’?² Чем была бы природа без нас, — чем были бы мы без природы? И то и другое немыслимо! Что Вы счастливы и будете счастливы, что Вы простосердечны и свободны — порукой тому является для нас Ваша любовь, да — Ваше сочувствие природе, которая скорбит, покинутая людьми: поэтому-то она была с Вами откровенна, говорила с Вами, раскрыла Вам всю свою жизнь — и свою скорбь,— как тот ручей, которому Вы однажды крикнули: ‘Дитя! почему ты плачешь? чего тебе недостает?’ — когда он так робко бормотал в камышах³. Поэтому Вы никогда не описывали природу: я сказал бы — природа под Вашим пером претворялась в слова, что означает это слово, что содержится в нем божественного, что называется искусством, формой — этому Вы нас первая научили.— Поверите ли Вы — я хочу отдать себе отчет в том счастье, которое испытываю, когда читаю Вас: мне отпущено небом так много способности самозабвения, что я могу совсем позабыть себя, не знаю сам, справедливо ли это, что я только что написал, да и не хочу этого знать, счастье говорит моими устами — и я даю волю ему говорить.— Когда мне по хватает слова, когда мне в нем отказано, то для меня не существует и приводы, потому что слово — природа духа, мысли. Но внутренне я ощущаю полноту жизни: у меня предчувствие счастья, на которое я имею право,— счастья истины. Я нашел подходящее слово: между Вами и природой нет границы, в обоих живет один и тот же бог, который в Вас сознает себя как мысль, как откровение, велик ли он? Как Вы можете это знать, выразить? Мыслит ли сам бог себя великим? Как Вы сказали вчера: разве мысль — владение, собственность? Каждый из нас — не орудие ли, а слово изреченное — не речь ли бога, смысл которой раскрывается Вам при посредстве радостного чуда? Поверьте только — Вы всегда правы, что бы ни говорили люди: через простое соприкосновение с истиной открывается в каждом отношении, в каждом деянии — истинное, идея. То, чего не хотят признать, что пугает черствых сердцем,— всё же мы вынуждены признать: ‘Кто простосердечен — тот хорош, и свободен, и блажен — и мудр’ — и всё это не заслужи но самое простое — и должно было бы быть самым обыкновенным, повседневным.

Милостивая государыня,

39. Б. А. Карлгоф

Нет ли у вас намерения отправиться завтра на Воробьевы горы¹? Разрешите ли вы мне сопровождать вас? Каким образом и в котором часу вы поедете туда? Я бы устно задал вам эти вопросы нынче вечером, но боюсь, как бы святые Екатерины не похитили вас у нас грешных².

24 ноября.

Примите уверение в моем почтении.

Тургенев.

Если увидите м-ль Екатерину Васильчикову, которая <...> {Далее угол листа с текстом оборван.}³

Милостивой государыне

госпоже Карлгоф

{*} в доме Мюллера

в Хлебн<ом> переулке {*}.

{* Эти слова написаны в подлиннике по-русски.}

54. Луи Виардо

Я только что от Зиновьева. Вот что он сообщил мне по поводу этой охоты: к четырем часам надо быть готовым и уже отобедать, косули будут несомненно, лоси тоже, но не в таком количестве. Хотите, приезжайте ко мне в охотничьем снаряжении к половине третьего? Вы бы пообедали у меня, а потом отправились. За нами будут присланы сани. Должен вас предупредить, что эта охота обойдется нам не дороже 40 руб. асс. с человека и что мы вернемся завтра к семи часам вечера. Не забудьте захватить с собой подушку, потому что мы едем не в усадьбу Зиновьева, а в одно из его поместий. И, пожалуйста, не стесняйтесь. Бели вы не можете или не хотите ехать, так и не делайте этого. Мне нет нужды говорить, что все мы будем очень рады поохотиться вместе с вами¹.

Дорогой господин Виардо,

Итак, приветствую вас и до свидания. ‘Che quereis Panchito’²неотступно преследует меня со вчерашнего вечера. Это — прелестная вещь, а ваша жена было бы неверно сказать — величайшая, она, по моему мнению, единственная певица в дольнем мире³.

Весь ваш

И. Тургенев.

Суббота.

Господину Луи Виардо

от Тургенева.

56. Полине Виардо

Всего четыре дня как я вернулся из Москвы, моя добрая и дорогая госпожа Виардо, и, пользуясь тем, что Евгений уделил мне немного места в своем письме, напоминаю вам о себе. Мое пребывание в Москве было не из самых приятных, воспаление легких заперло меня в комнате на целых два месяца и т. д., но вот, наконец, я возвратился.

С.-Петербург, 9 марта {Так в подлиннике.} ст. ст. 1844.

С большим удовольствием узнал я из ‘Allgemeine Theater-Zcitung’¹, что вы приехали в Вену в добром здравии, и надеюсь, что после отдыха во Франции вы вернетесь к нам в таком же состоянии. Вы вернетесь к нам, не правда ли? Верный вам город Петербург с нетерпением ждет вас², судите же сами, что должны чувствовать ваши близкие, преданные вам люди, ваша старая гвардия³. Я всех их вновь повидал, мы беседовали, или, как выражается Пиццо, ‘злословили на ваш счет’. Не скажу, что мы вспоминали о множестве вещей, поскольку мы ничего не забыли, но мы доставили себе удовольствие повторить их друг другу. Особенно много я болтал с Пиццо, он благородный, честный малый, искренне привязанный к вам. Я заставил его петь до полной потери голоса всё: и последнюю сцену ‘Ромео’⁴, и ‘Stadt’ {‘Город’ (нем.).}⁵, и ‘Ya se ha muerto’ {‘Она уже мертва’ (исп.).}⁶. Кстати, известно ли вам, что я на вас в обиде: вы ведь так ничего и не спели мне из вашего ‘Альбома’⁷. А известно ли вам, что в этом альбоме есть замечательные вещи? Например, ‘Часовня’ или же ‘Мрак и свет’, но особенно ‘Прощайте, ясные дни’, всё это проникнуто страстной печалью, мрачной и нежной, заставляющей вас трепетать и плакать, и при этом — какая правдивость выражения! Я имел возможность судить об этом. Пиццо уезжает в Вену 27-го этого месяца, а я остаюсь здесь… Что до моих планов отправиться в путешествие… об этом нечего больше и думать. Через полтора месяца вы будете во Франции, я заранее радуюсь той радости, которую вы испытаете при свидании с вашей матушкой, с вашим ребенком⁸, со всеми вашими добрыми знакомыми, но, если когда-нибудь мысль ваша перенесется на Север, не правда ли, вы не станете опасаться, как это могло быть перед вашей первой поездкой, что не найдете здесь искренних и верных друзей? Должен вам сказать, что вы оставили здесь о себе глубокую память, о вас говорят, вас любят, за исключением м-ль Волковой, вашего заклятого врага, но в утешение спешу сообщить, что ее брат, г-н Каламбур, изволит относиться к вам благосклонно… В Большом театре не осталось ни одного свободного места.

Лето я проведу в окрестностях Петербурга⁹: буду охотиться с утра до вечера. Так хорошо целый день быть среди полей: там можно мечтать в свое удовольствие, а ведь вы знаете, что от природы я немного мечтатель. Кстати об охоте — я надеюсь, что Виардо в этом сильно преуспел. Если мое письмо застанет его в Вене, передайте ему от меня тысячу добрых пожеланий и попросите его черкнуть мне пару слов, которые можно адресовать просто в Министерство внутренних дел на мое имя¹⁰. Я попросил Пиццолато сообщить мне, когда он будет в Вене, что у вас нового. Я хотел заглянуть в наши милые комнатки, но теперь там кто-то живет. Извините, что я говорю вам обо всем этом. Но что поделаешь? Наш брат голодающий питается воспоминаниями.

Итак, прощайте или, лучше, до свиданья. Будьте счастливы. Право же, когда я обращаю к вам это слово, мне нечего к нему прибавить, ибо я говорю его от всего сердца и говорю его часто, потому что мне кажется, что такие пожелания должны исполняться. Прощайте же еще раз и позвольте пожать вам руку, как в былое время.

Ваш преданнейший друг

И. Тургенев.

61. Полине Виардо

Я только что написал, милостивая государыня, деловое письмо вашей матушке, в котором точно передаю ей всё, что здесь говорится и делается относительно будущего сезона¹. Вы сможете просмотреть его и судить сами. Я убежден наперед, что всё вами сделанное будет хорошо, но должен вам сказать, что ваше отсутствие этой зимой (если оно произойдёт, чего я пока еще не хочу допустить) опечалит многих. Бесконечно благодарен за вашу записку и за подробности об устройстве вашей комнаты, они помогут мне живее представить себе то, о чем я так часто размышляю… Надеюсь, что вы будете настолько добры, чтобы сообщить мне свое окончательное решение, оно очень важно для многих и во многих отношениях. Желаю вам от всего сердца самого лучшего настроения и вдохновения в связи с задуманным вами трудом, особенно желаю вам доброго здоровья, спокойствия и энергии. Что касается меня, то я со времени вашего отъезда² веду очень спокойную жизнь, работал много и с достаточным успехом, небольшое сочинение³, посылаемое вам с Соловым, было написано для того, чтобы послужить темой разговоров, которые должны были происходить этой зимой… вы увидите, как всё это нескладно. Надеюсь, что вы осуществите этим летом свой план занятий и вообще все ваши планы (поезжайте непременно на морские купанья, если врачи посоветуют). Если вы не приедете зимой в Россию, я надеюсь, что буду иметь удовольствие встретить вас где-нибудь в Европе в будущем году, так как собираюсь туда отправиться.

Соловой сказал мне, что ваш муж купил вам лошадь, радуюсь за вас. Вспоминайте иногда обо мне во время прогулок близ Куртавнеля⁴ или когда вы будете входить в оранжерею. Через несколько дней я еду в деревню, может быть, поеду в Одессу⁵, но, прежде чем отправиться в путь, я окончательно устрою свои дела, как я это решил рапсе. Ich bin immer der selbe und werde es ewig bleiben {Я всё тот же и вечно останусь тем же самым (нем.).}. У меня голова полна всяких планов (литературных), не знаю, что из них выйдет. Если позволите, я пошлю вам одно или два письма из деревни и из Одессы, в них я пущусь в описания. То, что я сообщаю вашей матушке по поводу вашего ангажемента и пр.,— точный отголосок того, что говорится здесь. Можете рассчитывать на это и устроить свои дела соответственно. Приезжайте… Во всяком случае будьте добры сообщить мне свое решение. До свиданья, будьте здоровы и счастливы… приезжайте опять, вы здесь найдете всё таким же, каким оставили. Прощайте еще раз, расскажите вашей доброй матушке, как я ей предан. Целую еще раз руки матери и дочери и остаюсь

Yours for ever {Ваш навсегда (англ.).}

И. Тургенев.

62. Полине Виардо

Посылаю вам это сочинение¹, дорогая и добрая госпожа Виардо, только потому, что вы, быть может, огорчились бы, не получив его. Но, перечитывая его, я почувствовал, насколько оно неполно, наспех написано и несовершенно. Я поставил себе слишком обширную задачу. Должен добавить в свое оправдание, что я не предполагал, что вы будете читать его без меня, я опустил множество необходимых подробностей, рассчитывая на устные дополнения (не теряю еще надежды сделать это как-нибудь в Петербурге или в другом месте). Но я надеюсь на вашу снисходительность. Мое авторское самолюбие покорно склоняется перед вами, но осмеливается всё же просить вас не отдавать его на чей-либо суд, кроме собственного.

Пишу вам накануне отъезда в деревню². Уезжаю, не зная вашего решения, которого буду ждать с нетерпением³. Собираюсь провести четыре месяца в полнейшем уединении, среди степей, которые я так люблю. Беру с собой несколько хороших книг, надеюсь, что воспоминания, планы на будущее, труд и охота помогут мне довольно приятно провести время. Смею думать, что вы не забудете сообщать мне время от времени, что у вас делается. Будьте здоровы и счастливы, насколько возможно. Работайте много и думайте немножко о тех, кто вас любит. Соловой передаст вам этот пакет, он славный малый, искренне преданный вам, его советы могут быть вам только полезны.

Я столько мог бы сказать вам, что предпочитаю молчать, впрочем, очень многое вы легко можете угадать. Я просил Солового написать мне из Куртавнеля, не будете ли вы так добры добавить несколько слов к его письму? Мне кажется, что я вижу вас в вашем маленьком кабинете. Что касается меня, то я сейчас затеял довольно большую работу, не знаю еще, что из нее выйдет⁴. Всё это время я был очень сосредоточен, иногда немного печален, надеюсь, однако, что всё устроится. Вам покажется вполне естественным, что я верен прежним привязанностям, но я чувствую тайную радость оттого, что могу это высказать. Повторяю еще: будьте счастливы, это пожелание я шлю вам часто. Попросите, пожалуйста, вашу матушку сохранить доброе ко мне отношение. Если вы встретите Мориса Санда и если он еще помнит меня, передайте ему мой поклон⁵. Да, еще вашему брату, он ведь одна из моих слабостей⁶.

Вот уже скоро три месяца, как вы уехали… сколько же остается еще до вашего возвращения?.. И вернетесь ли вы?

Прощайте, милостивая государыня. Возвращайтесь к нам такой же, какой уехали (за исключением здоровья, которое должно быть в тысячу раз лучше). Здесь вы найдете всё таким же, каким оставили. Итак, до свидания, рано или поздно.

Совершенно вам преданный

И. Тургенев.

P. S. Привет вашему мужу и всем вашим. Небольшое сочинение, которое я посылаю вам, должно остаться в тайне еще по другой причине: как оно ни невинно, всё же оно могло бы навлечь на меня крупные неприятности⁷. Между прочим, в статье вашего мужа (в ‘L’Illustration’) опущено несколько мест⁸. До свидания, целую руки у вас и вашей матушки. Вы не забудете о 1-м октября⁹?

63. Полине Виардо

Вот уже три дня, милостивая государыня, как я приехал в Петербург из деревни, где провел более пяти месяцев, и, зная, что вы в Берлине¹, я не мог воспротивиться желанию написать вам. После того, как я сблизился с вами и вашим мужем, я не могу примириться с мыслью, что опять стану для вас чужим, и я пишу вам в надежде, что вы не совсем забыли меня и что вы не без некоторого удовольствия получите весточку из города, где вас так любили и любят до сих пор… Благодаря любезности м-ль Лоры, которая соблаговолила сама ответить на мое письмо, я перестал быть в полном неведении относительно того, что вы делали в этом году, Соловой написал мне всего лишь одно письмецо. По-видимому, два письма, посланные мною после отъезда из Петербурга (одно на ваше имя, другое — на имя Виардо), не дошли до вас². Я не знаю, чем объяснить это, или, вернее, могу лишь догадываться. Лица, видевшие вас две недели тому назад в Берлине, говорили мне, что, как им показалось, здоровье ваше превосходно, вам нетрудно представить себе, что я был счастлив узнать об этом. Что касается Виардо, то я уверен, что родной воздух и охота его совершенно исцелили. Кстати, об охоте: можете сообщить ему, что в деревне я только этим и занимался и что его ружье получило там некоторую известность, во всяком случае, гораздо большую, чем сам пишущий эти строки охотник. Чтобы покончить с моей особой, сообщаю, что чувствую я себя очень хорошо, что все это время я провел как настоящий сельский житель и что в остальном я все тот же, ибо, к моему счастью или несчастью, я не умею меняться.

С.-Петербург,

21 окт. ст. ст. 1846.

На другой день по приезде в Петербург я пошел в Итальянскую оперу. Давали (в первый раз этой зимой) ‘Норму’ с г-жой Джули (Норма), Гуаско (П<оллион>) и некоей м-ль Виолой (Ад<альджиза>)³. Когда я вошел в театр, у меня болезненно сжалось сердце — вы легко можете себе представить почему — и я поймал себя на том, что не без удовольствия рассматривал знакомые лица хористов. Не стану пересказывать вам все подробности спектакля, но вот какое впечатление произвели на меня исполнители. У г-жи Джули голос весьма высокий, не очень сильный (вопреки тому, что здесь говорят), но резкий и не знающий устали. Тембр не особенно приятный — по первому впечатлению, но к нему скоро привыкаешь, нижние поты глухие и вибрируют. У нее мало вкуса, теплоты, манера исполнения драматическая или, вернее, мелодраматическая (в ‘Casta diva’ она поет так, словно влюблена в луну), ей недостает благородства, как певица она слишком усердствует, как актриса это почти манекен… и всё-таки она производит впечатление, даже волнует. Она злоупотребляет тягучими нотами, внезапными переходами, ее мастерство далеко от совершенства, но не лишено блеска. В общем она нравится и должна нравиться, потому что это всё же замечательная певица. Гуаско, несомненно, тоже хороший певец, но он потерял голос. То, что от него осталось, звучит громко, но пусто и вяло, высокие ноты стоят ему большого труда. Вообще он поет тяжело, не знаю, вызвано ли это его привычкой к canto spianato {плавному пению (итал.).}. У него много души, благородства и вкуса, но удовлетворяет он только наполовину, его ослабевший голос скользит, а не проникает. Что же касается м-ль Виолы, то она школьница в полном смысле слова: голос — меццо-сопрано, почти контральто, сносный, по даже м-ль Мольтини!!! могла бы давать ей уроки. Роль верховного жреца исполнил некто г-н Шпех, неповоротливый немец с гнусавым и фальшивым голосом, который не стоит Версинга. Зрители, вероятно, по привычке, заставили повторить аллегро из дуэта Нормы и Адальджизы, ибо по вине м-ль Виолы этот дуэт был испорчен. Г-жа Джули была принята публикой превосходно.

Я еще не слышал других певцов, Росси и, в особенности, Коллини (баритон) очень понравились. Г-жа Марра потерпела полное фиаско в ‘Любовном напитке’⁴. М-ль Аделаида Мольтини (кузина вышеназванной) дебютирует завтра в ‘Храмовнике’⁵. До настоящего времени давали ‘Эрнани’⁶, ‘Лючию’⁷, ‘Лукрецию’⁸, ‘Любовный напиток’ и ‘Норму’. ‘Эрнани’ и ‘Любовный напиток’ из репертуара исчезли.

О вас, милостивая государыня, здесь очень сожалеют. Вопреки очевидности, не хотят верить, что вы этой зимой не приедете в Петербург. По городу ходят всевозможные слухи. То говорят, что государь дал категорическое приказание пригласить вас во что бы то ни стало, то рассказывают, будто Кавоса посылают к вам с предложением 80 000 рублей. Я не был удивлен и, конечно, очень доволен вашим успехом в Берлине. Проведете ли вы зиму там? Или отправитесь во Франкфурт? Если вы желаете быть в курсе петербургских театральных новостей, необходимо, чтобы вы сообщили мне о ваших планах и дали свой адрес. Вот мой: г-ну И. Т. Большая Подьяческая, дом Зиновьева.

У меня до сих пор почти не нашлось времени, чтобы повидаться с нашими друзьями. Я встретил г-на Гулевича в Москве, он должен на днях сюда приехать. С. Гедеонов пишет новую драму⁹, Соловой не вернулся. Не думаю, чтобы мне удалось покинуть Петербург нынешней зимой, а мой план совершить путешествие в Париж улетучился, как дым¹⁰. Впрочем, ничего еще не решено… Я колеблюсь… сейчас мне ничего другого не остается.

А знаете, милостивая государыня, что с вашей стороны было большой жестокостью не написать мне ни слова из Куртавнеля… Милый Куртавнель… Я часто думал о нем этим летом. Достроена ли оранжерея? Видели ли вы г-жу Санд? Музицировали ли по вечерам? Сочиняли ли?. Если пожелаете, сообщите мне об этом хоть что-нибудь — nachtraglich {дополнительно (нем.).} — как говорят немцы. Вы слишком хорошо знаете, как все это меня интересует.

Вот какое длинное получилось письмо, милостивая государыня. Если Виардо в Берлине, скажите ему, что я жму его руку и прошу написать мне несколько слов. Переписка, слава богу, возобновилась, и лишь от вас будет зависеть ее продолжение. Ваше молчание и без того уже достаточно печалило меня, поверьте. Позвольте же мне, прежде чем кончить письмо, выразить самые искренние пожелания вам счастья, и верьте, что, раз узнав вас, так же трудно вас забыть, как трудно не привязаться к вам. Прошу вас передать от меня поклон вашей матушке. Как поживает маленькая Луиза? Выросла? Прощайте, будьте счастливы и соблаговолите вспоминать иногда о вашем преданнейшем друге.

И. Тургенев.

64. Луи и Полине Виардо

Спешу ответить, мои дорогие друзья, на любезное письмо, написанное вами обоими¹. Оно доставило мне истинное удовольствие! доказав, что вы ко мне не изменились. Вместе с тем благодарю вас Sa все сведения, которые вы мне сообщаете о вашей жизни в прошлом и будущем. Если судьба не будет мне совсем уж враждебна, я надеюсь совершить маленькое путешествие по Европе в будущем году, начиная с января, так что не будет ничего невозможного в том, что вы, милостивая государыня, получите одного лишнего зрителя в Opern-Haus². Я читаю все статьи прусских газет, которые вас касаются, прошу вас этому верить, и я был очень счастлив, очень доволен нашим триумфом в ‘Норме’³. Это мне доказывает, что вы сделали успехи, то есть те успехи, которые делают и никогда не перестают делать подлинные артисты. Вы достигли того, что усвоили себе элемент трагический, единственный, которым вы еще не вполне владели (так как что касается элемента патетического, то видевшие вас в ‘Сомнамбуле’⁴ имеют о нем уже определенное мнение), и я вас поздравляю от всего сердца. Когда обладаешь воодушевляющим вас благородным честолюбием и столь богато одаренною, как ваша, натурой, нет того венца, на который, с божией помощью, нельзя было бы притязать.

С.-Петербург.

8/20 ноября 1846.

Выбор опер, исполняемых вами в Opern-Haus, мне кажется прекрасным (разумеется, я предпочел бы ‘Гугенотов’ ‘Лагерю в Силезии’⁵). Что же до ‘Ифигении’, то осмелюсь вам посоветовать внимательно перечитать трагедию Гёте того же названия⁶, тем более, что вы будете иметь дело с немцами, которые почти все знают ее наизусть, вследствие чего их представления об Ифигении уже бесповоротно определились. Впрочем, трагедия Гёте, без сомнения, прекрасна и величественна, а начертанный им образ отличается античной простотою, чистой и спокойной — может быть чересчур спокойной, особенно для вас, которая (слава богу) явилась к нам с Юга. Однако так как и в вашем характере много спокойствия, я думаю, что роль эта превосходно подходит вам, тем более что вам не надо будет делать никаких усилий, чтобы подняться до всего того, что благородно, велико и правдиво в создании Гёте,— всё это дано вам от природы. Сама Ифигения не была ‘бледной дочерью Севера’, для рыбы нет заслуги в том, что она остается спокойною… Вы хорошо произносите по-немецки, не на французский лад, напротив, вы несколько преувеличиваете ударения,— но я уверен, что, с обычным вашим старанием, вы уже избавились от этого легкого недостатка. Простите, тысячу раз простите за эти советы педанта, вы знаете, что они проистекают из того живого интереса, с которым я отношусь ко всем малейшим вашим поступкам и действиям, притом только одно совершенство может идти вам, а нас удовлетворять, когда мы вас слушаем. Пеняйте на себя… зачем вы избаловали нас?

Боже мой, как я был бы счастлив послушать вас этой зимой!.. Надо этого достичь тем или иным способом.

В письме, которое я писал вашей матушке, я сообщил ей некоторые подробности о здешнем театре, что избавляет меня от возвращения к этому предмету. Я предпочитаю поздравить вас с вашим времяпрепровождением в деревне… Да, разумеется, мне очень любопытно увидеть ваши произведения…⁷ Терпение! Я еще не получил книжки Виардо (которого от души благодарю за добрую память), но уже прочел ее⁸ и обнаружил в ней тот трезвый и тонкий ум, тот простой и вместе с тем изящный слог, традиция которого, по-видимому, исчезает во Франции. Кстати о литературе: князь Кароль в последнем романе г-жи Санд (‘Лукреция Флориани’), по-видимому, Шопен⁹? Скажу вам (если это может вас интересовать), что нам удалось основать свой журнал¹⁰, который появится с Нового года и начинается в добрый час. Я участвую в нем лишь в качестве сотрудника. В настоящее время я много работаю и почти никого не вижу. Здоровье мое хорошо, и глазам моим не хуже, что уже большое счастье. У меня три довольно хорошие комнатки, где я живу настоящим отшельником с моими книгами, которые мне наконец удалось собрать отовсюду,— моими надеждами и моими воспоминаниями. Я очень бы желал иметь здесь ту прекрасную верховую лошадь, на которой ездил в деревне, но жизнь так дорога в Петербурге. Это была светло-гнедая английская кобыла, с превосходным ходом, кроткая, сильная, выносливая. Я хорошо знаю одну особу, которой бы хотел послать ее этим летом… догадываетесь ли вы, о ком я говорю? Точно так же мне посчастливилось приобрести превосходнейшую охотничью собаку. Ее зовут Лиф (забавное имя, не правда ли, для суки?), кобыле же моей, напротив, дала Имя живущая у моей матери старая англичанка¹¹, она назвала ее Queen Victoria {Королева Виктория (англ.).}. У меня была еще другая собака, грифон, чудовищно уродливая, никчемная, но очень ко мне привязанная. Она отзывалась на кличку Paradise Lost {Потерянный рай (англ.).}… Но довольно болтовни и ребячества. Я краснею и прошу вас меня за них извинить.

Вы должны обещать написать мне на следующий же день после вашего первого немецкого представления, а если у вас явится желание написать еще и до того, тем лучше. Со своей стороны теперь, когда плотина прорвана, я вас затоплю письмами. На этот раз пишу на ваше имя, так как не знаю, находится ли еще Виардо в Берлине. Странно, однако, что письма наши затерялись! Тысяча — нет,— миллион приветствий всем вашим. Я полагаю, вы не нуждаетесь в моих уверениях в дружбе и преданности, чтобы верить в них, мы уже старые друзья, трехлетние друзья¹². Я все тот же и таким всегда останусь, я не хочу, не могу измениться. Позвольте мне очень дружески пожать ваши руки, искренне желаю вам счастья. До свидания в один прекрасный день, ах, уж конечно, он будет прекрасен, этот день!

Луиза еще не настолько взрослая, чтобы обидеться на меня за то, что я крепко целую ее в пухленькую щечку. Еще раз пропадите.

Совершенно вам преданный

И. Тургенев.

Вот мой настоящий адрес:

Кирпичный переулок, дом Брунста.

65. Полине Виардо

Вот уже скоро три недели, как я вам писал¹, милостивая государыня, я полагаю, что вы желаете иметь известия о театре и о Петербурге, и вновь берусь за перо. Но если предполагаемое мною, может быть, и лишено смысла, я все же надеюсь, что вы не отнимете у меня такого прекрасного повода, чтобы написать вам. Для начала скажу вам, что, по всей вероятности, я буду иметь счастье увидеть вас около середины января будущего года, я кое-как устроил разные свои дела и рассчитываю освободиться с наступлением нового года. Итак, вы предупреждены… Будьте же в голосе к этому времени! Я явлюсь к вам страшно изголодавшимся по хорошей музыке, ибо, по правде сказать, здешняя опера — ist auf dem Hund {ни к чёрту не годна (нем.).} как говорят студенты. После моего письма к г-же Гарсиа (целую ее ручки) из новинок я видел ‘Сороку-воровку’², ‘Эрнани’³ и ‘Дочь полка’⁴. Вы представить себе не можете, с какой жестокостью была уничтожена эта несчастная Сорока. Вы помните, что г-же Мольтини (прошлогодней) хоть иногда немного аплодировали, этой же — ничего, буквально ничего! правда, нужно признаться, никогда еще не выходила на подмостки какого-либо большого театра такая неслыханная дура (извините за выражение). В онере сделаны огромнейшие купюры, второй акт начинается дуэтом Нинетты и Пиппо, затем прямо следует сцена суда — так что ничего нельзя понять. Публика осталась совершенно холодна, актеры — также. Это, однако, не помешало мне заметить, что ‘Сорока-воровка’ — настоящий шедевр, исполненный очарования и изящества, который достигает порою самого потрясающего драматизма. Тем больнее для меня было это втаптывание кружев в грязь. Представьте себе, что, ко всему остальному, г-жа Мольтини подражает вам!! Можете вообразить! Она, вероятно, слышала вас где-нибудь. Росси исполнял роль Подесты. Она ему совсем не подходит, так что я но смог оценить его талант. Но он мне понравился. (С тех пор, как я здесь, не дают ни ‘Любовного напитка’, ни ‘Линды’⁵.) Тамбурини (бедняга!) лез из кожи вон в роли Фернандо и с трудом добился кое-каких аплодисментов. Перейдем к ‘Эрнани’.

С.-Петербург,

28 ноября / 10 декабря 1846.

3/15 декабря.

Письмо мое осталось неоконченным. Спешу дописать его сегодня. ‘Эрнани’ идет более слаженно. Видно, что певцы (г-жа Джули, Гуаско, Коллини) легче справляются с Верди, чем с Россини. Сама же опера понравилась мне весьма умеренно. Впрочем, финальное трио второго акта производит впечатление, несмотря на пошлость мелодии. Его заставили повторить. Нельзя отрицать, что Верди подчас умеет внушить возвышенное чувство. И все же я далеко не вердист и не думаю, что сделаюсь им когда-нибудь. Вы ведь знаете ‘Дочь полка’: это почти не опера. Благодаря игре Тамбурини, двум-трем хорошеньким мотивам и оригинальности сюжета публика осталась довольна и заставила м-ль Марру⁶ повторить барабанную дробь, что едва ли было особенно лестно для певицы. ‘Дочь полка’ все-таки собрала в театре 800 человек, это — nec plus ultra {крайний предел (лат.).}в нынешнем году. Вот и все наши театральные новости.

Добрейший генерал Гулевич наконец вернулся в Петербург. Он поручил мне передать вам тысячу любезностей. (К слову, я не знаю, что со мной делается: я пишу противоположное тому, что хочу сказать: извините за все эти помарки.) Он надеется, что вы напишете ему. Я виделся с графом Матвеем В<иельгорским>, который сказал мне, что получил от вас длинное и хорошее письмо, именно так он выразился⁷. Это меня немного успокоило: в ‘Allgemeine Pr Staats-Zeitung’ (в отчете об итальянской опере) говорилось о ‘merkliche Indisposition’ {‘заметном недомогании’ (нем.).}⁸, что меня порядочно мучило. Вы ведь в добром здравии, не правда ли? Берегите себя, заклинаю нас. Письмо мое вы получите за несколько дней до вашего дебюта в Немецкой опоре⁹… Нужно ли говорить, что вас провожают туда мои самые искренние пожелания? Вы в этом не сомневаетесь, и это доставляет мне большое удовольствие. Отрадна думать, что те, кого любишь, знают об этом и на это рассчитывают.

На днях я слушал Гензельта (с которым познакомился лично). Это очень талантливый человек, весьма добрый и любезный, превосходный немецкий характер. Знаете ли вы, что Пиццолато снова уехал в Венецию? Воспоминание о Пиццолато связано с первой зимой, которую вы провели здесь… Тогда он но был еще том жалким безумцем, каким стал теперь. Viva la Santa Chiesa Romana! {Да здравствует святая римская церковь! (итал.).}

Я был очень занят все это время, занят и до сих пор благода, я нашему новому журналу¹⁰. Но я постараюсь устроиться так, чтобы можно было выехать из Петербурга после Нового года. Потому и работаю изо всех сил. Я взял на себя некоторые обязательства, хочу их выполнить и выполню. А за этими двумя месяцами упорной работы мне видится масса очаровательных вещей, ожидающих меня и придающих мне бодрость. Ведь какая превосходная вещь — уже одна возможность сказать вам: до свидания! До свидания же, вы, все мои добрые друзья, сердечно жму вам руку (надеюсь, ваш муж уже вернулся из Парижа). Будьте счастливы н доброго вам здоровья.

Совершенно вам преданный

И. Тургенев.

{*} В Пруссию, в Берлин. {*}

{* Написано по-русски.}

Милостивой государыне

госпоже Полине Виардо-Гарсиа

в Берлин.

Беренштрассе, No 7а.

72. Полине и Луи Виардо

Я только что вернулся из театра, мои дорогие друзья, и самое спешное для меня дело — взять перо, чтобы вам написать. Итак, откройте уши и слушайте…

Четверг, 22 июля 47.

11 ч. вечера.

Начну с сообщения о том, что г-да Разбойники очень мило провалились, и это меня меньше всего огорчило.¹. Зала, была переполнена, присутствовала королева со своим верным супругом, которого я имел честь видеть впервые, и он показался мне егерем посланницы. При появлении Верди в оркестре раздались аплодисменты. Он обернулся, чтобы раскланяться, и я увидел его лицо, которое показалось мне и выразительным, и, в то же время, обыкновенным. Понимайте это как хотите, но такое впечатление он произвел я’ вашего покорного слугу. ‘Разбойники’ — это исковерканные и изуродованные шиллеровские ‘Разбойники’, но что за нелепая мысль использовать для либретто драму, столь скверно построенную, интересную только как поэтическое, но смутное предчувствие того, что было осуществлено революцией. По этому поводу, как вы хорошо понимаете, легко можно было бы наговорить уйму того, что условно принято именовать глубоким, о разнице в национальном характере французов и немцев, но я, подобно кролику, предпочитаю выждать. Итак, представьте себе ‘Разбойников’ Шиллера в четырех действиях², перемешанных с некоторым из современных нелепостей. Лаблаш играл отца, я никогда еще не видел такого великолепного старческого лица, Гардони — доброго Моора, Колетти {Кстати, Колетти теперь не так уж и замечателен, у него громкий, но тяжелый и вялый голос. (Примечание Тургенева.)} — злого… м-ль Линд — Амалию. Что касается музыки, то представьте себе всё, что у Верди есть самого обыкновенного, избитого, шум, грохот (со знакомыми вам хорами), кабалетта, вроде последней из ‘Ломбардцев’⁸ (но менее удачная) была единственным местом, которой заставили повторить, дуэты unisono {в унисон (итал.).}, ускоренные аллегро, хоры, обрывки вальса, словом, Верди, но самый скверный. Находившиеся в зале вердисты (то есть итальянцы) выходили из себя, но все их усилия разбивались о ледяной и унылый прием публики, пришедшей, однако, в театр с наилучшими намерениями. М-ль Линд была простужена, пела плохо, и потом подобная музыка создана не для нее, для того, чтоб ее прорычать, нужны г-жи Джули. По-настоящему аплодировали только двум или трем пассажам sotto voce {вполголоса (итал.).}, которые она туда ввела, чтобы дать голосу немного отдохнуть. Верди вызывали дважды, один раз после 2-го, один раз после 4-го действия, да и то con muy mala gana {очень нехотя (исп.).}. Но ведь, по правде говоря, ‘Разбойники’ в самом деле отвратительны, и кроме финального трио, где есть немного живости и блеска, в них нет даже тех пошлых эффектов, которые поражают если и не метко, то сильно. Словом, плохо, плохо, архиплохо! Вот итог моих наблюдений.

Раз уж мы заговорили о плохом, то немного побеседуем и о ‘Роберте-Дьяволе’, которого давали третьего дня. Истинно говорю вам: берлинские представления были в сто тысяч раз выше лондонских⁴. Фраскини в роли Роберта чудовищен, мерзок, ужасен, его крикливый и сдавленный голос действует на нервы, и потом он был похож на зайца, в полной растерянности отдающегося дьяволу. Штаудигль потерял голос, г-жа Кастеллан совершенно испортила спой, желая придать ему грудные ноты (за это вы еще ответите, милостивая государыня, перед… кем? допустим — перед Провидением), хор — хуже, нежели обычно, м-ль Линд — прелестна, но… но не столь хороша, как я ожидал. В общем, я вижу, что (в отношении м-ль Линд) я — по моей похвальной привычке, начал с того, что взял слишком вправо, потом бросился чересчур влево, мне кажется, что сейчас я на верном пути. Она не столь слаба, как я говорил в своем первом письме, не столь восхитительна, как заявлял во втором, она прелестная певица, многое исполняющая лучше, чем кто-либо другой, но… но… Я не обязан говорить, что это за но, однако попробую: но она не трагическая актриса, но у нее весьма утомленный голос, но она играет немного на немецкий лад, но я знаю одну особу, с которой я ее слегка необдуманно сравнил, и т. д., и т. д. Тем не менее, мне всё же очень бы хотелось, чтобы вы, милостивая государыня, увидели ее в ‘Сомнамбуле’ или в ‘Роберте’… У нее были прекрасные моменты в дуэте с Бертрамом, когда он хватает ее за руку, она испускает приглушенный крик или своего рода выраженное словами содрогание (бог знает, поймете ли вы меня или нет), как будто ей стало и холодно и в то же время страшно,— слоном, что-то очень правдивое и впечатляющее. В целом роль Алисы ой отлично подходит. Алиса, как вы знаете, это нечто вроде ангела. В ‘Quando lasciai la Normandia’ {‘Когда Нормандию я покидала’ (итал.).} y нее есть восхитительный момент, если она сама его придумала, то я ее с этим поздравляю. Как жаль, что я не музыкант, чтобы обозначить его для вас при помощи нот! Но и так, то есть такому, каков я есть, мне пришлось бы объяснять его вам путем всевозможных и не всегда ясных сравнений, которыми я, кажется, уже злоупотребил в этом письме.

Всё это я написал одним духом. Однако уже поздно, завтра я уезжаю в Булонь⁶. Через десять дней я буду в Париже и надеюсь иметь удовольствие видеть вас. Прощай, Англия! Поверь мне, что я покидаю тебя без сожаления, точно так же, как ты, вероятно, взираешь на мой отъезд. Ах! дорогой Виардо, какую я здесь видел собаку! Как я ее купил бы, если б она не стоила 300 франков! И как уворовал бы, если б не был человеком более или менее добродетельным, или, вернее, если б мог это сделать! Но память о ней я увожу с собой и сохраню до конца моих дней.

Прощайте, будьте здоровы, всё семейство. С нежностью пожимаю всем руки.

Ваш

И. Тургенев.

Господину Луи Виардо.

Париж.

Улица Виктуар, No 11.

75. Полине Виардо

Известно ли вам, милостивая государыня, что ваши прелестные письма¹ задают весьма трудную работу тем, кто осмеливается претендовать на честь переписываться с вами? Я нахожусь в особом затруднении еще и потому, что по причине легкого нездоровья (которое теперь уже совсем прошло), лишавшего меня все эти дни возможности выходить, не могу, как намеревался, отправить вам небольшое обозрение всего происходящего теперь в Париже. И вот мне, как корнелевской Медее², приходится ограничиваться собственными средствами. Это меня весьма смущает. Но все равно! Я рассчитываю на вашу снисходительность… Ах! но — кроме шуток! — какая ужасная вещь злоупотребление словом! Вот фраза, которая, вследствие постоянного повторения, потеряла всякий смысл, и хотя употребляешь ее вполне серьезно, рискуешь, что тебе не поверят. Но в конце-то концов, как говорит ваш муж.

Париж, 19 октября {Так в подлиннике.} 47.

Начну с начала. Начну с того, что скажу вам, что все мы в большом восторге от удачного начала ваших странствований и что мы с нетерпением ожидаем известий о вашем дебюте. Мы видим отсюда, как летят цветы, и слышим возгласы ‘браво’! Увы… вам известно, что должно означать это ‘увы’³!

Итак, вы в самой глубине Германии!.. Надо надеяться, что эти добрые бюргеры сумеют заслужить свое счастье. Вы теперь в Дрездене… Не вчера ли еще были мы в Куртавнеле? Время всегда быстро проходит, будь оно наполнено или пусто, но приходит оно медленно… как звон колокольчика русской тройки.

Вы, вероятно, просматривали Дидро. Надо прочитать его парадоксы⁴, чтобы позабавиться ими, опровергнуть их и позабыть. Он укрепляет — себе в ущерб — в читателе чувство правды и красоты! Ваш ум, столь прямой, столь простой и столь серьезный в своей тонкости и изяществе, не мог особенно наслаждаться капризной, блестящей и дилетантской болтовней французского Платона. (Никогда не было дано человеку более неудачного прозвища!) Тим не менее у него то там, то сям находишь новые и смелые мысли, или, вернее, кое-какие зародыши плодотворных мыслей, его преданность свободе разума, его ‘Энциклопедия’ — вот что увековечит его. Сердце у шлю превосходное, но, когда он заставляет его говорить, то добавляет в него остроумия и тем портит ого. Несомненно, фейерверки парадокса никогда не затмят ясного солнца истины. А между тем, что может быть обыденнее солнца? (не в Париже, однако). Итак, да здравствует солнце! Да здравствует всё, что хорошо для всех!

Итак, Мендельсон умер. То, что вы о нем говорили в письме к вашей матушке, нам всем кажется очень справедливым⁵. Я почти не знаю его, судя но тому, что я из него слышал, я вполне готов глубоко его уважать,— любить же… это дело другое. Прекрасные вещи создаются только талантом в соединении с инстинктом, головою и сердцем… Смею думать, что у Мендельсона голова преобладает. Я могу ошибаться… но, впрочем, вы знаете, что я совсем не упорствую в своих заблуждениях, когда меня ткнут в них носом — что ничуть не трудно, принимая во внимание размеры этого органа. Я поддаюсь воспитанию…

Кстати, как идет ‘die deutsche Sprache’ {немецкий язык (нем.).}? Полагаю, что превосходно. Я уже взял учителя испанского языка: el senor Castelar {сеньора Кастелара (исп.).}⁶. Все это время я много работал, я только что отправил толстый пакет в наш журнал⁷. Это означает, что я стараюсь держать свои обещания. Сейчас я кончаю читать книгу Даумера о тайнах христианства⁸. Этот Даумер какой-то безумец, который во что бы то ни стало хочет доказать, что первоначальное, иудейское, христианство, на которое смотрят как на секту, не что иное, как возобновленный культ Молоха, что первобытные христиане приносили в жертву и ели людей и что Иуда только потому предал своего Учителя, что но мог побороть отвращение, вызываемое в нем такою пищей. Даумер тратит много эрудиции, чтоб доказать, что этот ужасный обычай существовал в церкви до четырнадцатого столетия! Всё это только бредни, но что есть истинного в его мысли — так это кровавая, мрачная, бесчеловечная сторона этой религии, которая должна была бы вся состоять из Любви и милосердия. Вы не можете себе представить, какое тягостное впечатление производят все эти предания о мучениках, которые он вам рассказывает одни за другими, все эти бичевания, процессии, поклонения человеческим костям, эти аутодафе, ожесточенное презрение к жизни, отвращение к женщинам, все эти язвы и вся эта кровь!.. Это так тягостно, что я не хочу вам более об этом говорить. Слава богу, для вас — это даже не китайская грамота.

В моем следующем письме я расскажу вам о Национальной опере⁹, о ‘Клеопатре’ г-жи де Жирарден (которая, к великому моему сожалению, имела успех)¹⁰ и т. д. и т. д. Тем не менее ужо и сегодня могу сообщить вам, что я присутствовал вчера в театре ‘Варьете’ на первом представлении новой пьесы Скриба ‘Дидье, честный человек’¹¹. Тема пьесы не нова, но ловко обработана… Фервиль вызывал восхищение правдивостью, благородством и силой чувства. Между прочим, говорят, что совершенно тождественная пьеса давалась вчера вечером в театре ‘Жимназ’ под названием ‘Жером-каменщик’¹². Роль Фервиля в ней исполнял Буффе. Уж не знаю, как случилось это совпадение, но факт тот, что театр ‘Жимназ’ отменил позавчера представление и день и ночь репетировал, чтобы поспеть к тому же самому дню. Я пойду посмотреть этого ‘Жерома’ и поделюсь с вами моими впечатлениями. Буффе, без сомнения, более Мендельсон, чем Фервиль,— но Фервиль, может быть, более Россини, чем он¹³. Впрочем, посмотрим, и если я сказал глупость, то первый закричу mea culpa {моя вина (лат.).}.

Все ваши чувствуют себя хорошо. Вашу матушку вижу по два раза в день. Позавчера мы всей семьей (осмелюсь так выразиться) видели ‘Златовласую красавицу’¹⁴. Это очень забавно и очень роскошно.

Надеюсь, вы уже побывали у Каскелей¹⁵ и там хорошо… развлеклись. К несчастью, найти здесь ‘Dresdner Tagblatt’ невозможно, мы не узнаем, как теперь критика Sie construirez, wird {вас представит (нем.).}, но у нас есть опыт прошлого.

‘Le ‘Moniteur’ официально объявил, что м-ль Альбони принята в Итальянский театр и будет дебютировать в роли Арзаче¹⁶ 2-го декабря.

А засим, милостивая государыня, молю бога, да примет он вас под свое святое и надежное покровительство. Главное, будьте здоровы и не забывайте ваших друзей, которые вам совершенно преданы, что нисколько не удивительно, потому что… на что, право, годилась бы разлука, если б нельзя было ею воспользоваться даже для того, чтобы сказать людям то, что о них думаешь?.. Но я останавливаюсь при мысли, что у вас сейчас должен стоять сплошной шум в ушах от восхвалений, и ограничиваюсь тем, что говорю вам… словом, как вам будет угодно.

Надеюсь, что муж ваш здоров, что он будет охотиться до изнеможения и затем напишет нам об этом хорошенькую статейку¹⁷. Довольно часто вижу девиц Виардо¹⁸. Жму его руку, равно как и вашу, и от всего сердца целую маленькую Луизу… Если г-жа Шуман помнит толстого русского господина, которого она видела в Берлине¹⁹, то скажите ей, что этот толстый господин ей кланяется. A что касается ее мужа, скажите ему, чтобы он раз и навсегда загасил свою свечу и отправился спать. Однако, надо кончать письмо! Я отнесу его к вашей матушке, чтоб она приписала несколько слов.

Прощайте, будьте здоровы во всех отношениях, вот и всё.

Совершенно вам преданный

Ив. Тургенев.

Р.S. Я не франкирую письма, так они никогда не теряются. Я вручил вашей матушке расписку в получении тысячи франков и говорю вам об этом теперь только для того, чтобы иметь удовольствие лишний раз вас поблагодарить²⁰.

77. Полине Виардо

Я но хочу, чтобы вы уехали из Дрездена, милостивая государыня, не получив от меня еще один привет, хотя на этот раз не могу сообщить вам много новостей. Ваша матушка до сих пор была так добра, что показывала мне ваши письма¹… Вы можете себе представить, сколько удовольствия они доставили нам. Положительно ничего нет лучше, как получать письма! Мы можем вас только благодарить за прелестные подробности, которые вы нам сообщаете о вашей дрезденской жизни: м-ль Каменская завоевала и нас. Хорошо бы вам найти такой же дом в Берлине! Мы будем просить вашу звезду, чтобы она продолжала быть к вам благосклонной — пусть постарается быть достойной чести руководить вашей судьбой! Шутки в сторону, все идет очень хорошо, да, очень хорошо, muy {весьма (исп.).}хорошо до сих пор, дай бог, чтобы так шло до конца.

Париж,

26-го ноября 47.

О себе можем сказать², что и у нас всё идет хорошо. Чувствуем себя прекрасно, работаем, часто видимся, много думаем об отсутствующих. Мы каждый вечер собираемся у испанского brasero {очага (исп.).} и говорим по-испански. Месяца через четыре я буду говорить только на этом языке, я услышал от моего учителя много комплиментов насчет моей понятливости… Ведь он не знает, что у меня есть шишка восприимчивости. Я живу в маленькой, очень чистой квартирке³, хорошо обставленной. Она мне очень нравится (это, знаете, очень важно, когда хочешь работать). В ней уютно, тепло, и я живу в ней, как ‘муха’… муха самой крупной породы… Кстати, непременно спойте в Германии некоторые из ваших песен. Например, ‘Светлячка’ или ‘Песню Лоика’⁴.

Суббота, 27-го

Перейдем к моему маленькому парижскому обозрению. Вчера в первый раз поставили ‘Ломбардцев’ г-на Верди, под заглавием ‘Иерусалим’, в Гранд-Опера. Либретто переделано, вставили сцену лишения рыцарского достоинства — для Дюпре. Г-н Верди, со своей стороны, сочинил несколько новых совершенно ужасных отрывков. Не буду говорить вам о музыке, вы знаете ее,— это из рук вон плохо⁵. Но что совсем невообразимо,— это исполнение. Нет такого театра в мире, исключая разве Королевскую музыкальную академию⁶, где все певцы, если бы они оказались так же плохи, как г-да Дюпре, Ализар е tutti quanti {и все остальные (итал.).}, не были бы погребены под Чимборасо⁷ гнилых яблок! Новая дебютантка, г-жа Юлиан, может взять лишь две-три верхние ноты, которые она оглушительно выкрикивает, остальные — тяжеловесные, неразборчивые, горловые. К тому же, хотя я и провел долгое время в Германии, мне никогда еще не доводилось слышать, чтобы так скверно произносили. Успех оперы был не так велик, как должно было ожидать, судя по количеству выведенных на сцену лошадей и танцовщиц, ведь известно, что по части музыки французы больше всего любят лошадей и икры танцовщиц. И потом это нескончаемое ‘degueulando’⁸, как выразился ваш брат⁸ (которого я встретил при выходе из театра рассвирепевшим и готовым кусаться). Этот якобы широкий стиль, очень удобный для не умеющих петь, эти напыщенные речитативы, эти хоры unisono {в унисон (итал.).} на мотив галопа или польки! Нет, сударыня, не пойте в Париже, здесь вам не место. Положительно, кажется, время сильных и здоровых гениев прошло: посредственностям, таким резвым и плодовитым, как Верди, дана могучая и грубая сила, и, наоборот, те, кому дарован божественный огонь, пропадают в праздности, слабости или мечтаниях. Боги завистливы, они никому не дают всего сразу. И однако — почему же наши отцы были счастливее нас? Почему им дано было присутствовать на первых представлениях таких опер, как ‘Цирюльник’ или даже ‘Норма’¹⁰, — а мы обречены на ‘Иерусалимы’? Почему наши молодые таланты, наши надежды вместо того, чтобы давать нам произведения пусть чересчур пышные, сделанные не по правилам, но полные мощи и силы, — почему вместо этого они разрешаются от бремени (самое большее) маленькими сочинениями, старательно построенными, старательно отделанными, старательно вылизанными (Понсар со своей ‘Лукрецией’¹¹, Ожье со своей ‘Цикутой’¹², Давид со своими ‘Одами-Симфониями’¹³)? Что означает эта преждевременная старость? Почему они сами себя повторяют уже во втором своем произведении? Почему они так скоро произносят свое последнее слово? Вот, например, Этьен Араго, только что одаривший нас комедией этого рода, бесспорно остроумной (‘Аристократии’), по старомодной, надуманной, слишком гладкой, искусственной¹⁴. Почему все это так? Почему нет больше ничего естественного, непосредственного, одним словом, сильного? Чем объяснить это отсутствие крови и сил?

Все эти ‘почему’, сказал бог, да кончатся ли они когда-нибудь?¹⁵Я видел Буффе в пьесе-близнеце г. Байара, о которой я вам рассказывал в своем письме. Ну что ж! Я остаюсь при своем мнении. Я предпочитаю Фервиля. (Впрочем, это всеобщее мнение.) Буффе — ist auch ein Сombinationstalent {тоже поверхностный талант (нем.).}, как говорят немцы. Прошу прощения за вольность.

Мне еще не пришлось посмотреть ‘Клеопатру’. М-ль Рашель нездорова ¹⁰. Сейчас просматриваю второй том Мишле, где много прекрасных вещей ¹⁷. Г-жа Санд напечатала в ‘Le Siecle’ чрезвычайно хвалебную статью о Луи Блане. Это досадное преувеличение¹⁸… Теперь она загорелась страстью к Луи Блану…Мы знаем, чем это у нее обычно кончается.

Завтра у меня ‘вечер’! Будет все семейство¹⁹! Ведь комната моя может вместить десять персон,— уверяю вас. Мой испанский язык идет отлично. Повторяю: всё идет хорошо, даже очень, очень хорошо, как говорит г-н Фампу. Ваша матушка несколько удивлена, не получив сегодня от вас письма, правда, с почтой в этой стране очень плохо. Письма из Дрездена приходят в Париж на пятый день, зато когда они приходят, вы можете себе представить, как они willkommen {желанны (нем.).}!

Тысяча приветствий вашему мужу, крепкий поцелуй малышке ²⁰. Дружески жму вашу руку и прошу не забывать меня.

Вы едете в Гамбург — доброго пути! Будьте все здоровы.

Совершенно нам преданный

И. Тургенев.

78. Полине Виардо

Когда вы получите это письмо, милостивая государыня, ваш дебют в Гамбурге уже пройдет, надеюсь, с триумфом, и если я пишу вам теперь, то потому, что не хочу опоздать с моими поздравлениями. Итак, вы счастливо окончили вашу первую кампанию.

Париж, 1-го декабря 47.

Среда.

Только что сел за это письмо, как ваша матушка соблаговолила передать мне письмо, которое вы написали ей на другой день после вашего выступления в ‘Роберте’. Вы можете себе представить, сколько удовольствия доставило мне содержание этого письма! Я прыгал от радости по комнате. Ах! очень хорошо, милостивая государыня, очень хорошо, очень хорошо. Среди ваших триумфов вы не забываете ваших парижских друзей, вы сообщаете им о себе, и это потому, что, как вам известно, никто в мире не принимает такого большого участия, как они, во всем, что с вами происходит. Нам остается только благодарить вас, оттого-то, поверьте, мы и делаем это очень часто и от всего сердца. Теперь мы ждем вестей о ‘Норме’ и ‘Сомнамбуле’ и заранее радуемся вашему успеху¹. Ах, как хорошо получать хорошие вести! Danke, danke {Благодарю, благодарю (нем.).}…

Что могу я сообщить вам со своей стороны? Все здоровы,— это для начала. Я скоро возобновлю мои уроки у г-на Лаборда, которыми до сего дня пренебрегал. Я много работаю. Один из моих друзей, но это между нами, показал мне письмо Гоголя, в котором этот человек, вообще такой высокомерный и придирчивый, говорит с большой похвалой о вашем покорном слуге². Одобрительный отзыв такого мастера доставил мне большое удовольствие. В ‘Illustrated London News’ помещена небольшая заметка о вашем дебюте в Дрездене, в которой употреблены выражения: ‘quite astonishing’, ‘tremendous applause’, ‘an unprecedented furor’ {‘совершенно изумительно’, ‘громовые аплодисменты’, ‘небывалый успех’ (англ.).} и т. д. Должно быть, Тихачек оказался достойным партнером. Не обрывал ли он время от времени звук? Кто будет петь с вами в Гамбурге? Через неделю у ‘Hamburger Correspondent’ не будет другого столь же внимательного читателя, как я. Не могу удержаться, чтобы по сообщить вам еще раз, что всё идет очень хорошо, очень, очень хорошо (плюньте, пожалуйста, три раза). Я в невиданно хорошем расположении духа. Представьте, я пою!!

‘Каприз’ удался как. нельзя лучше. Г-жа Аллан была в нем очаровательна, чуть педантична… или, лучше сказать… ее игра немного слишком сочная³. Если вы не поняли меня (а это, заметим в скобках, доказало бы только, что я сам себя не понимаю), считайте, что я ничего не сказал. N. В. Сейчас я пою по-фински⁴.

Вчера я смотрел ‘Клеопатру’. Я перестаю понимать парижан. На мой взгляд, эта пьеса невыносимая, претенциозная, утомительная, лживая, крикливая, вся пропитанная неким запахом чего-то, что было вам так противно в ‘Записках дьявола’⁵, а между тем она имеет успех. Она написана хорошими стихами, то там, то сям какие-то остроты, какие-то, якобы тонкие, замечания, какие-то вольности, какие-то любезности, — и это называется трагедией! Начинает Клеопатра с того, что приказывает отравить своего раба, который просил у нее смерти за один час счастья,— а затем воркует с Антонием в течение трех больших актов, совсем как нервозная парижанка… и притом весьма непристойная. Слова любовь, я люблю, ты любишь, меня любят, нет, меня не любят повторяются беспрестанно и утомляют ужасно, потому что всё это фальшиво, претенциозно, холодно, как лед. Всё это идет не от сердца и даже не от головы: перед вами всё время неуклюже вертится сорокалетний синий чулок. Уверяю вас, это противно. Костюмы у Рашель великолепные, она находит восхитительные позы, но она определенно сдает. В стихах нельзя было уловить ни слова. Правда, я сидел в глубине зала. Успех ‘Клеопатры’ не особенно большой, несмотря на то, что пишут о ней газеты, по-моему, ей осталось жить не больше месяца. Но посмотрите, каких героинь выбирает г-жа де Жирарден: Юдифь⁶ и Клеопатра. Вы ощущаете, сколько в этом непристойного? Конечно, внимание ее к этим сюжетам привлекли, слава богу, не библейская сторона легенды о Юдифи, не поразительное зрелище падения римской республики. (Можно ли сказать: привлекли? ‘Я не знаю’, как говорит граф Виельгорский.) Впрочем, поскольку письма мои но предназначены для печати… и т. д. и т. д. Финская песня.

Вы, может быть, найдете, что я пишу довольно глупо и весьма бессвязно? Но я всегда таков, когда я в хорошем настроении. Я был бы еще в лучшем настроении, ручаюсь вам, если бы вчера вечером я мог быть не в Париже, а в Дрездене! Ведь вчера вы пели в ‘Сомнамбуле’, не так ли? Я очень часто вспоминал об этом во время этой нескончаемой ‘Клеопатры’, и если я кому-то и аплодировал, — то, конечно, не Рашели. Но — pazienza {терпение (итал.).}.

Итак, вы в Гамбурге. Как вам нравиться этот город? Где вы живете? Вероятно, на улице Jungi’ernstieg?

Однако, право же, я болтаю, как сорока. Пора закрыть мой клюв. (М-ль Альбони завтра дебютирует в ‘Семирамиде’⁷.) Обещаю вам, милостивая государыня, через месяц написать письмо по-испански, и притом хорошим слогом — ручаюсь. Тысяча приветов вашему мужу. Луиза, обнимаю тебя от всего сердца. А вам сударыня, очень дружески жму руку, благодарю вас most ferventlу {горячо (англ.).} за добрую память и остаюсь навсегда

совершенно вам преданный

И. Тургенев.

P. S. Получили ли вы мое письмо, адресованное в Дрезден, где между прочим я говорил об опере Верди⁸? Прощайте еще раз, до свиданья.

79. Полине Виардо

Для начала благодарю вас, милостивая государыня, за милое и прелестное письмо, переданное мне по вашему поручению вашей матушкой. Вы хорошо делаете, что не забываете старых друзей, они вам так за это признательны! Danke, danke {благодарю, благодарю (нем.).}.

Париж,

8 декабря 47.

Все подробности, которые вы сообщаете о вашей жизни в Дрездене, тысячу раз читаны и перечитаны, положительно дрезденцы — славный народ. Признаюсь, однако, что мелочные придирки этого г-на Банка меня немного раздражали… и еще этот г-н Трун, поистине, мне стыдно говорить об этом, но неужели невозможно, фи! не заканчиваю фразы и прошу прощения за то, что произнес это имя. Перейдем к другому.

Прежде всего я должен вам сообщить, что ‘мама’ совершенно здорова, и м-ль Антопия тоже, и г-жа Сичес также, папаша Сичес немного кашляет, но в этом нет ничего удивительного. Из 900 000 жителей Парижа 899 999 человек болеют гриппом, и единственный человек, у которого его нет, это — Луи Филипп, потому что этому господину везет во всем¹. Впрочем, виноват! Я позабыл себя, у меня также нет гриппа, но дело в том, что и мне также на свою судьбу жаловаться нечего. Su hermano de Vd {Ваш брат (исп.).} тоже вполне благополучен, он великолепно переплел один экземпляр своей методы и предназначает его королеве Христине, дабы она обучила свою дочь искусству делать фиоритуры и транспозиции². Кстати о музыке. Я слышал м-ль Альбони в ‘Семирамиде’. Она имела очень большой успех. Ее голос совершенно изменил свой характер со времен Петербурга, из грубого, каким он был, он сделался мягким, слишком мягким, теперь она ноет в манере Розы Шери, она хорошо выполняет рулады, тембр ее голоса чрезвычайно нежен и вкрадчив, но в нем нот энергии, нет яркости. Как актриса она ничто, ее безмятежное, полное лицо противится всякому драматическому выражению, она ограничивается тем, что время от времени с усилием морщит брови. Лучше всего она спела ‘In si barbara sciagura’{‘В столь ужасном несчастье’ (итал.).}. Парижане от нее в восторге. Г-жа Гризи, подстегнутая соревнованием, превзошла самое себя, она доставила мне истинное удовольствие³. Колетти также был недурен, хотя в общем я нахожу, что он поет как добрый отец семейства. Вчера я отправился с молодым Леруа д’Этиолем в Комическую оперу, там давали ‘Даму в белом’⁴. Что за прелестная, изящная, остроумная, благородная музыка! Это нечто менее блестящее, но, быть может, еще более французское, чем музыка Обера, Буальдье иногда бледен, но никогда но бывает вульгарен (что случается, и даже слишком часто, с папашей ‘Немой’⁵). Роже пел с поразительным самодовольством и претензией. Верно доставил мне большое наслаждение в старой пьесе ‘Отец дебютантки’. Все французские актеры в существе своем реалисты, но лет ни одного, кто был бы так тонко, так, как сказал бы немец, ‘клупоко’ реален, как Берне. Он одновременно удовлетворяет и чувство и ум зрителя: он восхищает знатока, он заставляет и смеяться, и улыбаться. Как жаль, что он стареет! Вот человек, умеющий творить⁶. Есть артисты, которым удается отрешиться от своей индивидуальности, но сквозь представляемый ими образ все-таки проглядывает актер, который следит за тем, чтобы эту индивидуальность скрыть… и подобная связанность отзывается на зрителе. Такою были вы еще в Петербурге, но уже тогда ваш талант разбивал свои последние оковы (мне вспоминаются теперь первые представления ‘Сомнамбулы)), а с тех пор?..⁷ Вы были так добры, заметив в вашем письме, что предпочли бы похвалам, которыми вас осыпают, дружеское рукопожатие… конечно же, я хотел бы пожать вашу руку после представления ‘Гугенотов’, как тогда в Берлине, в присутствии Мюллера. Se acuerda Vd? {устраивает ли это вас? (исп.).} (Кстати, знаете ли, что мой учитель испанского языка мною очень доволен? Я говорю только на этом языке в доме No 8 по улице Мишодьер.)

Неужели дамы Каменские (которым мы, между прочим, немного здесь завидуем) не приедут в Берлин, когда вы там будете? Держу пари, что эта идея уже пришла им в голову. Это было бы не так уж удивительно.

Вы говорите, что принялись читать ‘Уриэля Акосту’ Гуцкова⁸. Не правда ли, это призрачное, вымученное произведение умного, но бесталанного человека, все начиненное различными намеками и размышлениями — политическими, религиозными и философскими — вам не понравилось? А притом, все эти крикливые, чисто театральные эффекты, — может ли быть что-нибудь отвратительнее грубости, лишенной простодушия? Тень Шекспира тяготеет над всеми этими драматическими авторами, они не могут отделаться от воспоминаний, слишком много эти несчастные читали и слишком мало жили! Только в Германии было возможно, чтобы уже пользующийся известностью писатель (г-н Мундт, муж сестры Мюллера) был вынужден поместить в газете объявление о том, что он желает найти себе супругу (это факт совершенно достоверный). Ничего нельзя читать в нынешние времена. Глюк говорил об одной опере, что от нее разит музыкой (puzza musica). От всех создаваемых ныне произведений разит литературой, ремеслом, условностью. Чтоб отыскать еще живой и чистый источник, нужно подняться далеко вверх по течению. Литературный зуд, болтовня эгоизма, изучающего самого себя и восхищающегося самим собою,— вот язва нашего времени. Мы точно псы, возвращающиеся к своей блевотине. Так говорит Писание, на этот раз вполне простодушно. Нет более ни Бога, ни Дьявола, а до пришествия Человека еще далеко. Мне очень жаль, что у нас в Париже не нашлось времени прочитать ‘Прометея’… Смею ли я вас просить не читать его без меня? С кем бы я хотел еще познакомиться, так это с Фейербахом. Среди всех, кто пописывает теперь в Германии,— это единственный человек, единственный характер и единственный талант⁹.

Вот еще хороший, отличный труд и, слава богу, не литературный: второй том ‘Французской революции’ Мишле. Это идет от сердца, тут есть и кровь, и внутренний жар, тут человек из народа обращается к народу,— это прекрасный ум и благородное сердце. Второй том несравненно выше первого. Совершенно обратное явление с книгой Луи Блана¹⁰.

Боюсь, однако, что мое письмо становится уже слишком длинным, и, несмотря на всё удовольствие болтать перед вами, я не хотел бы злоупотреблять вашею снисходительностью. Прибавлю всего лишь несколько слов. Я веду здесь жизнь, которая мне чрезвычайно нравится: все утро я работаю, в два часа я выхожу и иду к матушке, у которой сижу с полчаса, затем читаю газеты, гуляю, после обеда отправляюсь в театр или возвращаюсь к матушке, по вечерам иногда видаюсь с друзьями, особенно с г-ном Анненковым¹¹, прелестным малым, который столь же тонок умом, сколь толст телом, а затем я ложусь спать, вот и всё. Знаете ли вы, что сегодня ровно месяц с тех пор, как вы уехали? Прощайте, милостивая государыня… желаю вам всего самого лучшего. Передайте от меня, пожалуйста, поклон вашему мужу, на днях буду писать ему, надеюсь, что он чувствует себя превосходно. Мы с нетерпением ждем от вас вестей. Поцелуйте от меня Луизу. Дружески жму вашу руку и остаюсь навсегда

преданный вам

Ив. Тургенев.

P. S. Я… Но нет, решительно нет, слишком много я мог бы вам еще сказать, предпочитаю умолкнуть. Воспользуюсь, однако, случаем, чтобы еще раз пожелать вам всего самого лучшего на свете.

80. Полине Виардо

Браво, милостивая государыня, браво, evviva {ура (итал.).}! Я не могу начать моего письма иначе. Еще одна великая победа! Вы совершили в Дрездене и Гамбурге то, что сейм только что совершил в отношении Sonderbund’a, разбив оба крыла, вы готовы нанести полное поражение центру (Берлину)¹. А затем вы, подобно Цезарю, отправитесь на завоевание Великобритании². (Чёрт возьми — что за эпический тон!) — Вы доставили нам также большое удовольствие, рассказав о вашем путешествии из Берлина в Гамбург. Вообще, что особенно прелестно в письмах, которые вы пишете вашей матушке, так это содержащиеся в них подробности… Подробности — да ведь это же колорит, освещение картины, не посылайте нам простых рисунков или гризайлей. Каждое ваше письмо перечитывается раз по десяти — и всегда два раза подряд вслух. (Обыкновенно я исполняю должность чтеца.) А затем, проглотивши его целиком, мы начинаем к нему прикладываться то там, то сям, аппетит приходит во время еды — и мы начинаем сызнова. Не могу скрыть от вас, что в испанском вы делаете орфографические ошибки! Но это придает вашим письмам дополнительную прелесть… (Корпус наклонен вперед, любезная улыбка, правая нога отставлена назад… финская песня³.)

Париж,

14 декабря 47.

Кстати, в ваших письмах есть и нечто другое, доставляющее нам удовольствие: из них мы узнаем, что вы здоровы. (Плюю три раза!) Но и мы — хотя бы соревнования ради — все без исключения мы чувствуем себя превосходно. — Вот что значит соревнование!

К сожалению, я принужден заявить, милостивая государыня, что на сей раз не могу сообщить вам решительно ничего интересного. Всю эту неделю я почти не выходил из дома, я работал усиленно, никогда еще мысли не приходили ко мне в таком изобилии, они являлись целыми дюжинами. Мне представлялось, что я бедняга-трактирщик в маленьком городке, которого застигает врасплох целая лавина гостей: он в конце концов теряет голову и уж не знает, куда поместить своих постояльцев. Третьего дня я прочел одну из только оконченных мною вещей двум моим русским приятелям. Они хохотали до упаду… Это произвело на меня весьма странное и вместе с тем очень приятное впечатление… Решительно, я не подозревал в себе такой способности смешить. Но ведь недостаточно окончить вещь, надо еще ее переписать (ну и мука-то!) и отправить по назначению… Вот уж будут удивляться издатели моего журнала, получая один за другим объемистые пакеты! Надеюсь, что они будут этим довольны⁴. Я смиренно молю моего ангела-хранителя (говорят, у каждого есть свой ангел) быть и впредь ко мне благосклонным, а сам со своей стороны буду продолжать усердно трудиться. Что за прекрасная вещь — работа.

Послушайте, милостивая государыня. Если после получении этого письма вам еще придется петь в ‘Цирюльнике’, то вставьте в него арию Бальфа… Пусть меня повесят, если публика не переломает стульев⁵. Я знаю гамбуржцев (Ich kenne meine Pappenheimer {Я знаю моих паппенгеймцев (нем.).} ⁶) — им нужно что-нибудь пикантное.

(N. В. Вот уже несколько дней, работая, я непрестанно напеваю ‘Песню Лоика’⁷. Господи! А моя пастушка! Вы получите ее, милостивая государыня, вы получите ее в Берлине⁸. Даю вам честное слово.)

Вот уже дня два или три у нас здесь стоит чудесная погода. Перед обедом я совершаю длительные прогулки по Тюильри. Я смотрю на играющих там во множестве детей, прелестных, как амуры, и так кокетливо одетых! Их детски-важная приветливость, их розовые щечки, которые пощипывает первый зимний холод, спокойствие и благодушие нянек, чудесное красное солнце из-за высоких каштанов, статуи, дремлющие воды, величественный вид темно-серого здания Тюильри — всё это мне бесконечно нравится, успокаивает и освежает меня после утренней работы. Я размышляю там — но не на немецкий лад — ни о чем — я размышляю о том, что сделал, что намерен делать, я вспоминаю… Я никогда не пропускаю случая (то есть за те три или четыре раза, что я там был) пойти проведать Бариевского льва, который находится у самого входа в Тюильри со стороны реки, — это моя любимая группа⁹. Вечером я отправляюсь к ‘доброй мамочке’. На днях мы провели там пять-шесть часов с Мануэлем, проделывая тысячу всяких глупостей. Это напомнило нам Куртавнель, Маскариля, Жодле и т. д., и т. д,, и т. д., и т. д.¹⁰ Не одна вы вспоминаете об этом, милостивая государыня… Помните, как мы смотрели сквозь золотистую листву осин на небо, такое чистое в тот день?.. Вы помните… Ах! но я никогда не кончу, если начну говорить обо всем этом.

Боже мой, как прекрасна осень… Не тогда, когда грязно и мокро (ваши ‘пфля, пфля’ в совершенстве передают истину), но когда небо совсем прозрачно и спокойно… В погожем осеннем дне есть нечто, напоминающее Людовика XIV в старости… Вы станете смеяться над моим сравнением. Ну что же, тем лучше! Даже хохочите, хохочите так, чтобы были видны все ваши зубки,— вы же знаете, что вам говорил ваш старый господин из Мекленбурга по пути из Берлина в Гамбург¹¹.

Я обещал отнести мое письмо вашей матушке — надо ей оставить место. Мне следовало бы об этом подумать раньше и писать убористее. Вот уж когда вы имеете право назвать меня болтуном.

На днях собираюсь написать вашему мужу. Второй том Мишле — настоящий шедевр¹². Луи Блан делает себя посмешищем своею ссорой с Эженом Пеллетаном¹³.

Дружески кланяюсь великому охотнику¹⁴. Во время прогулок по Тюильри я часто думаю о Луизе — и крепко, крепко ее обнимаю. Да хранит бог вас всех! Желаю вам всевозможного счастья, крепко жму вам руку, снова поздравляю вас и остаюсь

ваш преданный друг

И. Тургенев.

P. S. Не застав вашу матушку дома, я запечатываю письмо из опасения, чтоб оно не опоздало. Я пишу это в лавке бакалейщика и запечатаю письмо его сургучом и его гербового печатью.

81. Полине Виардо

Милостивая государыня, несколько дней тому назад я начал весьма грустное (бог знает почему!) письмо, которое не окончил и хорошо сделал. Говорю вам об этом лишь для памяти… Не очень-то я и сам понимаю, для чего вам об этом говорю. Сегодня я бодр и в хорошем настроении. Я рад, что могу наговориться в свое удовольствие, и наморен этим заниматься до конца четвертой страницы.

19 декабря 47.

Париж.

Ваша матушка (которая чувствует себя вполне хорошо, так же как и мы все) показала мне ваше последнее письмо из Гамбурга. Ах, сударыня, сударыня — но доверяйтесь погожему декабрьскому дню, он очень коварен, ‘вдоль по реке’¹ очень сыро. Надеюсь, что заболевание горла прошло у вас очень быстро и что ‘Гугеноты’²имели такой же успех, как и ‘Цирюльник’. Впрочем, не думаю, чтобы вы особенно веселились в Гамбурге. Там только и видишь что ‘деловых людей’, которые постоянно говорят о железных дорогах, акциях, займах и других весьма доходных и весьма глупых вещах. Я убежден, что в глубине души вы испытываете тайную досаду оттого, что должны забавлять подобных людей, ибо вы ведь только забавляете их. Они неспособны чувствовать что-либо иное, слушая вас, всю свою серьезность они приберегают для повышения и понижения.³ Тем не менее они вам рукоплещут, кричат, бьют в ладоши… они исполняют свой долг — и за это их не стоит благодарить.

Газетные статьи переведены и отосланы по назначению. Кстати, пришлите же мне ‘слова’ (знаете, как для ‘Пастушки’) — уверяю вас, что охотно примусь за это, muy buena gana {весьма охотно (исп.).}, если я до сего времени еще не создал нечто похожее на ‘Пастушку’, то лишь потому, что, как мне казалось, вы в данный момент об этом не думаете… Но я от своего намерения не отказываюсь⁴… То, что вы нам сообщаете о впечатлении, произведенном на вас ‘Иосифом’ Мегюля, заставляет меня глубоко сожалеть, что его нельзя послушать здесь, в этом чертовски большом Париже дают только чертовски большие оперы вроде ‘Иерусалима’…⁵ В ту минуту, как я пишу вам эти строки, кучка странствующих музыкантов принимается петь во дворе ‘Умереть за родину’ Госсека⁶… Боже, как это прекрасно… У меня навернулись слезы на глаза… Да, положительно, старые музыканты были лучше теперешних. Какая мощь, какая убежденность, какая величественная Простота… Когда в 93 году сотни голосов пели этот гимн, он, наверно, заставлял биться множество сердец. Вообще с некоторых пор я всё более и более отвращаюсь от современности, в ней и в самом деле мало привлекательного, я, очертя голову, бросаюсь в прошлое. Сейчас я с увлечением читаю Кальдерона (само собой разумеется, по-испански), это величайший драматический поэт-католик, какой когда-либо существовал, подобно тому, как Шекспир самый человечный, самый антихристианский поэт… Его ‘Поклонение кресту’ — шедевр⁷. Эта неколебимая, торжествующая вера, без тени какого-либо сомнения или даже размышления, подавляет вас своею мощью и величием, невзирая на все, что есть отталкивающего и жестокого в этом учении. Это полное истребление в себе всего, что составляет достоинство человека, перед божественною волей, глубокое безразличие, вместо с которым благодать снисходит на своего избранника, ко всему, что мы называем добродетелью или пороком, — ведь это еще одно проявление торжества человеческого разума, потому что существо, столь смело провозглашающее свое собственное ничтожество, тем самым становится наравне с этим фантастическим божеством, игрушкой которого человек признает себя. А это божество — оно само создание его рук. Тем не менее я предпочитаю Прометея, предпочитаю Сатану, образец возмущения и индивидуализма. Как бы мал я ни был, я сам себе владыка, я хочу истины, а не спасения, я чаю его от своего ума, а не от благодати.

N. В. Извините все эти фиоратуры ⁸.

Тем не менее Кальдерон — гений исключительный и, главное, мощный. Мы, слабые потомки могучих предков, достигаем, в лучшем случае, умения быть изящными в своей слабости… Я думаю о ‘Капризе’ Мюссе (который продолжает пользоваться здесь огромным успехом)⁹… Но думаю также и о том, что я по-прежнему не сообщаю вам ничего нового, а между тем произошли события довольно интересные. Г-н Мишле начал свой курс¹⁰, м-ль Альбоии спела вчера ‘Золушку’¹¹ (я буду слушать ее сегодня, в воскресенье), много говорят об электрической или магнетической девушке, которая во сне, слушая музыку, делает жесты, ей (музыке) соответствующие, и т. д.

Но что делать, я превращаюсь в медведя: я почти не выхожу из своей комнаты — работаю с невероятным рвением… Надеюсь, что ото не будет потерянным временем. Все же я намерен немножко встряхнуться и побегать по Парижу. Надо же составить себе о нем какое-нибудь понятие.— Я получил письма от моих издателей, которые расточают мне всяческие похвалы по поводу моей деятельности¹², они прислали мне также последний номер нашего журнала, где я нашел восхитительный рассказ некоего г-на Григоровича¹³… человека, которого я превосходно знаю и который всегда мне казался ничтожным и пустым. Быть может, прав Кальдерой? Разве талант, который тоже есть нечто вроде божией благодати, не может водвориться в первой попавшейся голове? Испытывает ли он неприязнь к уму за его достижения? Правда, в последнее время он себя неоднократно выдавал за талант! Но подлинно избранные натуры обладают и тем и другим.— Не так ли, милостивая государыня? Вы должны в этом кое-что понимать.

Завтра собираюсь написать вашему мужу, которому прошу ваг передать мой дружеский привет. Я еще не исполнил поручения Луизы — и не без причины, что не мешает мне расцеловать ее в обе щечки. Что же касается вас, милостивая государыня, то вы знаете мой обычный припев: желаю вам всего самого доброго, прекрасного, возвышенного и благородного… впрочем, это значит желать вам того, чем вы уже обладаете. Берегите себя хорошенько, будьте счастливы, веселы и довольны, вы и все ваши. Вы ведь пробудете в Гамбурге не больше четырех-пяти дней — не правда ли? Может быть, следующее мое письмо еще вас там застанет? Que Dios bendiga a Vd.— Leben Sie recht, recht wohl {Да благословит вас бог (исп.).— Будьте совершенно, совершенно здоровы (нем.).}! Будьте здоровы и помните нас {Фраза написана по-русски.}.

Ваш

И. Тургенев.

82. Полине Виардо

Мы все, признаюсь вам, милостивая государыня, немного уже тревожились, не получая от вас известий (правда, вы нас избаловали), когда ваше письмо от 21-го, со всеми его милыми подробностями, преисполнило нас радостью. Я исполнял, по обыкновению, должность чтеца и могу вас уверить, что никогда мои глаза не чувствуют себя так хорошо, как в то время, когда им приходится разбирать ваши письма, тем более что для знаменитости вы пишете вполне хорошо. Впрочем, ваш почерк разнообразен до бесконечности, порою это почерк красивый, тонкий, бисерный — настоящая мышка, бегущая рысцой, порою он идет смело, свободно, широко шагая, а часто бывает, что он стремится вперед с чрезвычайной быстротой, с крайним нетерпением, ну и уж тогда, по честя, буквам приходится устраиваться как знают. Вы очень хорошо делаете, что описываете нам ваши костюмы, мы, реалисты, дорожим колоритом. А затем… затем, всё, что вы делаете, сделано хорошо. Ваши успехи в Гамбурге доставляют нам бесконечную радость, браво, браво¹! Не правда ли, мы очень добры, когда вас ободряем?

Париж,

25 декабря 47.

Благодарю вас от всего сердца за добрые и сердечные советы, которые вы мне даете в вашем письме к г-же Гарсиа. То, что вы говорите о ‘quebradura’ {‘трещине’ (исп.).}, которая всегда замечается в прерванном произведении, вполне справедливо… ‘das sind goldene Worte’ {‘это — золотые слова’ (нем.)..} Между прочим, с тех пор как я нахожусь в Париже, я всегда работал только над одною вещью и многие довел до благополучного конца, но крайней мере надеюсь на это. Не проходило ни одной недели без того, чтобы я не отсылал толстого пакета моим издателям².

Со времени моего последнего письма к вам я прочел еще одну драму Кальдерона, ‘Жизнь есть сон’. Это один из самых грандиозных драматических замыслов, какие я знаю. В этой драме царит какая-то первобытная мощь, мрачное и глубокое презрение к жизни, удивительная смелость мысли рядом с самым непреклонным католическим фатализмом. Сехизмундо Кальдерона (главное действующее лицо) — это испанский Гамлет со всем различием, какое существует между Севером и Югом. Гамлет более рассудителен, более тонок, более философичен, характер Сехизмундо прост, обнажен и отточен, как шпага, один бездействует вследствие нерешительности, сомнения и размышления, другой же действует — потому что к этому его побуждает его южная кровь,— но, действуя, он вполне сознает, что жизнь не более, нежели сон³. Теперь я приступил к чтению испанского ‘Фауста’, ‘Чудесного мага’⁴: я совсем окальдеронизован. Читая эти прекрасные произведения, чувствуешь, что они выросли естественно на плодоносной и могучей почве, их вкус, их аромат здоров и прост, привкус литературы здесь не дает себя чувствовать. Драма в Испании была последним и прекраснейшим выражением наивного католицизма и того общества, которое он создал по своему подобию⁶. Между тем в критическое и переходное время, которое мы переживаем, все художественные или литературные произведения представляют, самое большее, лишь индивидуальные мнения и чувства, лишь смутные и противоречивые размышления, лишь эклектизм их авторов, жизнь распылилась, теперь уже не существует мощного всеохватывающего движения, за исключением, может быть, промышленности, которая, если ее рассматривать с точки зрения нарастающего подчинения сил природы человеческому гению, может быть, сделается освободительницей, обновительницей человеческого рода. А потому, на мой взгляд, величайшие современные поэты — американцы, которые собираются прорыть Панамский перешеек и поговаривают о проведении электрического телеграфа через океан. Как только социальная революция совершится — да здравствует новая литература! До тех пор у нас будут лишь понсары и гюго или, самое большее, могучие, но мятущиеся и больные пророки, как Жорж Санд.

Большая часть этих размышлений пришла мне в голову как-то вечером, когда я присутствовал на представлении обозрения 1847 года ‘Устричная отмель’ в Пале-Рояле⁶. Было забавно, и я смеялся… Но, боже мой! как это было худосочно, бледно, робко и мелко рядом с тем, что из того же самого мог бы сделать — не говорю Аристофан, но хоть кто-нибудь из его школы! Комедию фантастическую, необычную, насмешливую и трогательную, безжалостную ко всему, что есть слабого и дурного в обществе и в самом человеке, которая оканчивается смехом над собственным убожеством, подымается до возвышенного, чтоб и над ним посмеяться, снисходит до глупости, чтоб и ее прославить и бросить в лицо нашей спеси… Дорого бы мы дали, чтобы такое увидеть! Но нет, наш удел — Скриб до конца наших дней⁷. Буржуазия, коммандитное общество… возложи венок из капустных листьев на чело самого выдающегося твоего представителя!

Я не теряю надежды прочитать вам ‘Птиц’ или ‘Лягушек’ Аристофана, отбросив все, что там уж чересчур цинично⁸.

Итак, вы в Берлине⁹, ваши две первые кампании окончены, и теперь вы находитесь среди уже завоеванного народа. Славный Мюллер передаст вам это письмо. Вот кто еще будет рад увидеть вас! Вы нам дадите ваш адрес: Берлин я знаю наизусть и потому смогу легко отыскать ваш дом в своей памяти. Дебют ваш состоится через неделю. Я знаю кого-то, кто примется за изучение берлинских газет. Во франкфуртских ‘Didaskalia’ есть восторженная о нас статья, помеченная Гамбургом. Кстати, ‘L’Illustration’ объявляет о вашем приглашении в Гранд-опера на будущую зиму. Из Петербурга пишут, что Итальянский театр там пребывает в агонии. В письме к вашему мужу я уже говорил о ‘Золушке’ и о м-ль Альбони¹⁰.

Надеюсь, что вы будете все, муж, жена и ребенок, чувствовать себя как ангелы или как мы, потому что мы чувствуем себя очень хорошо, право же, очень хорошо.

Прощайте, сударыня. Рискуя надоесть вам повторением одного и того же, желаю вам всего самого лучшего, самого великого и самого прекрасного, вы знаете, как искренни мои пожелания… Будьте здоровы и счастливы.

Совершенно вам преданный

И. Тургенев.

P. S. — Que Dios beudiga a Vd. {Да благословит вас бог (исп.).}

83. Полине Виардо

Ах! милостивая государыня, сколь хороши длинные письма! (как, например, то, что вы только что написали вашей матушке). С каким удовольствием начинаешь их читать! Словно входишь среди лета в длинную, очень зеленую и прохладную аллею. Ах! говоришь себе, как здесь хорошо, и идешь небольшими шагами, слушаешь птичье щебетанье. Вы щебечете гораздо лучше их, милостивая государыня. Продолжайте, пожалуйста, в том же духе, знайте, что вы никогда не найдете более внимательных и более благодарных читателей. Представляете ли вы себе вашу матушку у камина в то время, как я по ее просьбе читаю ей вслух ваше письмо, которое она имела уже возможность почти выучить наизусть? Вот когда ее лицо надо, было бы написать! Кстати, я не видел еще се портрета, ей хочется показать мне его только тогда, когда он будет окончен, что не замедлит случиться. Я тоже собираюсь попросить г-на Леона сделать мой карандашный портрет¹.

Париж,

4 января 48.

Also, willkommen in Berlin {Итак, добро пожаловать в Берлин {нем.).}²? Я знаю, где вы живете, это недалеко от Brandenburger Thor {Бранденбургских ворот (нем.).}. Простите мне смелость, с которой я позволю себе говорить о вашей квартире, но почему некоторые места, именуемые только по-английски, вероятно потому, что англичане — народ, на словах самый пристойный, почему же эти места предоставлены безжалостности времен года и суровости открытого воздуха? Прошу вас, будьте осторожны и устройте их лучше: в пору гриппов и ревматизмов это опаснее, чем кажется с первого взгляда. Вы порядком посмеетесь надо мной и над тем, чем я заполняю свое письмо, но, уверяю вас, что это сильно меня встревожило. Я отсюда вижу, как вы улыбаетесь, приподнимая правое плечо и наклоняя голову в ту же сторону (свойственное вам движение, от которого я не советую отказываться, потому что оно очень мило, особенно, когда его сопровождает некая гримаска…), вижу, как расцветает большая рыжая борода друга Мюллера…

Итак, вы дебютировали в ‘Жидовке’³. Уже одно это название ‘Жидовка’ вызывает во мне уйму лиц и воспоминаний: г-на Крауса, с его зубами, налезающими друг на друга, зубоскальством и пальцами свинцового цвета, г-на Ланге, такого медоточивого, такого выдержанного, такого растроганного собственными заслугами, супругов Пиль-о-Ни⁴, толстого г-на де Далмаги, и т. д., и т. д. Знаете ли вы, милостивая государыня, что в этом году вам надо бы расширить ‘круг ваших знакомств’? И, кстати, приходила ли г-жа Изабелла вам lamer los zapatos {вылизывать ботинки (исп.).}? (Ax, послушайте, не вздумайте позволить это г-ну Труну, да вам это и самой известно! Я так н думал, что он изменит свое мнение, и поэтому не был удивлен его статьей в ‘Zeitungs-Halle’ на следующий день после вашего приезда в Берлин. Самое большое, что могут сделать подобные ему люди, так это набросать немного грязи на вашем пути, но если вы дорожите чистотой ваших подметок, то не мешайте ему, тем более, что достаточно подать ему, словно милостыню, немного презрительного забвения.) Еще раз willkommen in Berlin. Будьте здоровы, сочиняйте, развлекайтесь и будьте счастливы. Если б только вам удалось найти там новую гр. Каменскую⁵ или же убедить ее на некоторое время расстаться с Дрезденом!

Надо все-таки рассказать вам немного о Париже и о том, что там делается. Для меня, во всяком случае, время течет не слишком быстро. Между тем у нас не было недостатка в событиях: смерть г-жи Аделаиды⁶, пленение Абд-эль-Кадера⁷ (вот тоже человек, не сумевший вовремя умереть), Новый год, открытие Палат⁸, прекращение лекционного курса Мишле⁹, и т. д., и т. д. Обо всем этом ваш муж, вероятно, уже говорил вам.

В день Нового года мы по-семейному пообедали у вашей матушки. Вечером там играли в невинные игры, и г-н Ги все время предлагал фанты, самые хм. хм. В конце концов он учтиво обнял м-ль Антонию за талию и крепко поцеловал ее в щеку… я ошибаюсь, не так уж крепко: при отсутствии зубов это невозможно. Словом, мы весьма позабавились. Третьего дня г-н Леруа д’Этиоль повел меня к некой г-же де Нуарфонтен. Там я очень скучал. Я даже с удивлением обнаружил там какой-то душок, присущий петербургскому обществу, что меня совсем не восхитило. Правда, муж ее — чиновник, а все на свете чиновники друг на друга похожи. Я слышал ‘Любовный напиток’¹⁰ в Итальянской опере. Лаблаш меня насмешил. Г-жа Персиани, что касается голоса, плавает в своей роли, как рыба в воде, так вот, уверяю вас ganz objektiv geschprochen {говоря совершенно беспристрастно (нем.).}, как говорят наши друзья немцы, вы в этой роли гораздо, право же, гораздо лучше. Г-жа Персиани, должно быть, злая женщина, когда Неморино, в конце первого действия, приходит ее умолять, она сделала жест, напомнивший мне одну из горничных моей матери, самое холодное и злобное существо, какое я знаю. Видно было, как она задыхалась от острого наслаждения, которое испытывала потому, что может отомстить, причинить боль — это было отвратительно, фи! Я помню, что вы тоже казались очень довольной возможностью отомстить, видеть, что г-н Неморино вынужден вас умолять, но то были небольшие черные узоры на светлом фоне… Когда человек в глубине души добр, то можно позволить себе такие маленькие удовольствия. Да здравствует черт, ежели он оседлан.

Вчера я видел новую оперу Обера ‘Гаиде’¹¹. У этой так называемой комической оперы все внешние признаки оперы большой. Большие дуэты, протяженные музыкальные фразы, громкие слова и ни одной мелодии. Тем, может быть, и объясняется ее успех, оперные завсегдатаи к таким пошлостям не привыкли.

Самое содержание либретто уныло и фальшиво, это история человека, совершившего в своей жизни бесчестный поступок, некоего Гюдена, сплутовавшего в карточной игре, его противник покончил с собой, а убийцу преследуют угрызения совести. Он выдает себя во сне, его враг хочет этим воспользоваться, и т. д., и т. д. Наконец, добродетель, — нет, на сей раз не добродетель, а раскаявшийся порок торжествует, и зло терпит поражение. В этой истории замешаны две женщины. Развязка поразительно неправдоподобна. Это Скриб, доведенный до абсурда. Роже, которого я вчера слушал с удвоенным вниманием,— вы знаете, почему, — отлично справился со своей ролью, ничего не скажешь, это талантливый человек и очень хороший актер. Впрочем, заметно было, что он в восторге от этой шумной музыки, рассчитанной на эффект. Однако тут и там в ней попадаются и приятные места. Но кончится ли когда-нибудь царствование старикашек? Мы устали от этого изысканного шамканья, от этого остроумия двадцатилетней давности. Что делают молодые, сильные? Вчера вечером я непрестанно думал о Вивье. С теми, кто есть в Комической опере, он мог бы создать шедевр. У м-ль Гримм голос небольшой, но свежий и очень звучный. М-ль Лавуа — так себе¹²: я нашел, что она похожа на Каратыгину (лицом)¹³. Обе они поджимают нижнюю губу, поднимают брови и запрокидывают голову назад, когда собираются исполнить быстрый пассаж на высоких нотах, от чего выражение их лиц становится невообразимо смешным, они тогда похожи на гусынь, схваченных за клюв. Я сидел совсем рядом с оркестром, передо мной оказалась книга по истории Парижа, и в антрактах я читал отрывки современных свидетельств о Варфоломеевской ночи, резне Арманьяков и прочих милых событиях¹⁴. Жестокие страсти, потоки крови, неслыханные злодеяния, а потом поднимался занавес, и я видел разодетую и разукрашенную м-ль Лавуа, с руками, которые она постоянно держит вот так: {Далее в подлиннике — рисунок (см. с. 251).} пятый пальчик далеко отставлен… что за смешной контраст! (N. В. Ведь я показываю вам ладонь… учитесь рисовать руки, милостивая государыня!..) Ах! до чего же странное создание человек.

Высказав эту, столь новую, мысль, я вас покидаю. Благодарю вас очень — sehr — mueho — очень — much {очень (нем.) — очень (исп.)… — очень (англ.).} за несколько слов обо мне в вашем письме к г-же Гарсиа¹⁵. Буду весьма рад получить письмо от г-на Луи. Очень дружески приветствую всех вас. Благодарю Луизиту¹⁶ за добрую память обо мне и отвечаю ей тем же. Прощайте, милостивая государыня, желаю вам всего самого лучшего. A los pies de Vmd {Припадаю к вашим стопам (исп.).}.

Преданный вам

И. Тургенев.

84. Полине Виардо

Только что я получил письмо, которое вы мне послали в конверте на имя г-жи Гарсиа. Благодарю вашего мужа за добрую память, что же касается его суждений о положении Франции, то я был бы рад ошибиться и как можно скорее убедиться в своей неправоте¹. Мои рассказы (которые, между прочим, написаны в жанре, диаметрально противоположном повестям Флориана)² не достойны чести быть переведенными, но предложение, которое мне делает el senor {сеньор (исп.).} Луи³, слишком лестно, чтоб я не согласился на него теперь же, дабы воспользоваться им позднее, когда, наконец, напишу что-нибудь хорошее, если Аполлону будет угодно меня осчастливить. В то же время я желаю великому охотнику… ни слова больше! я ничего ему не желаю. Если он, человек в высшей степени рассудительный, не заразился суевериями моей милой родины, то я, даром что я русский, не желаю портить ему удовольствия.

Париж,

11 января 1848.

Статьи о ‘Норме’ заставили меня испытать то, что немцы называют Wehmuth {уныние (нем.).}. Сравнивая вас с вами же, какой вы были год тому назад, господа критики, кажется, заметили некую перемену, некое развитие в вашей манере исполнения этой роли. А мне — ау de mi {горе мне (исп.).} — мне не дано знать, что они имеют в виду: ведь я не видел вас в ‘Норме’ с Петербурга. Diese Entwicklungsstufe ist mir entgangon {Я миновал эту ступень развития (нем.).}. Я готов кричать: ‘Держи вора!’, как Маскариль⁴. В сущности (говорю вам это по секрету и только вам одной), я немного огорчен. Рельштаб и Коссак оба говорят ‘von einer milderen Darstellung’ {‘о более мягком исполнении’ (нем.).}, я хорошо знаю, что это не то же самое, что Milde {мягкость (нем.).}у Линд, напротив, я убежден, что это должно быть очень красиво, очень правдиво, очень сильно. Да, великие страдания не могут сломить великие души, они делают их спокойными, более простыми, они смягчают их, нисколько не заставляя терять в своем достоинстве. ‘Так тяжкий млат, — говорит в одном месте Пушкин, — дробя стекло, кует булат’⁵, булат более острый, более гибкий и более крепкий, чем железо. Те, кто прошел через это, кто умел страдать (я чуть было не сказал: те, кто имел это счастье, потому что страдание — это счастье, которое, например, эгоисту или человеку низкому неведомо), несет на себе отпечаток страдания, облагораживающий его, если он страданию не поддался. Боги! как я был бы рад присутствовать на представлении ‘Нормы’! Эта женщина с таким возвышенным и таким простодушным, прямым, правдивым сердцем в борьбе со своею любовью и своей судьбой, эти великие и простые движения страстей в нетронутой душе, это жестокое и сладостное соединение всего самого дорогого в жизни — и смерти, этот исступленный взрыв в заключительной сцене, этот столь сильный и столь гордый дух, который в минуту смерти, наконец, всецело предается самой горячей нежности, восторгу самопожертвования,— не будем больше об этом говорить. Я буду стараться воссоздать вас в ‘Норме’ согласно моему представлению о вашем таланте, согласно моим воспоминаниям… Правда, теперь я уже не так искусен, как прежде, в этом по преимуществу немецком упражнении… все же попробую.

Вы говорите мне также о ‘Ромео’, о третьем акте, слова которого похвалил Мюллер… Это напоминает мне о комнатке в Куртавнеле, где мы над ними трудились… Вы настолько добры, что хотите знать мои замечания относительно Ромео⁶… Что мог бы я вам сказать, чего бы вы не знали и не чувствовали заранее! Чем больше я размышляю о сцене третьего акта, тем больше мне кажется, что есть только один способ ее исполнения — это ваш. Нельзя вообразить себе ничего более ужасного, чем находиться перед трупом того, кто был для тебя всем, что любишь, но охватившее вас тогда отчаяние должно быть столь ужасно, что, если оно не сдержано или не охлаждено твердою решимостью покончить с собой или каким-либо иным большим чувством — искусство уже не в состоянии передать его. Прерывистые крики, рыдания, обмороки — это природа, это не искусство. Сам зритель не будет этим взволнован — тем глубоким и захватывающим волнением, которое заставляет вас с наслаждением проливать слезы, порою весьма горькие. Между тем, вашим изображением Ромео (каким вы его хотите сделать, судя по тому, что вы мне пишете) вы произведете на ваших слушателей неизгладимое впечатление. Я помню тонкое и справедливое замечание, которое вы сделали однажды о мелких тревожных движениях, которые непрестанно делает Рашель, продолжая сохранять спокойный и величественный вид, быть может, у нее это было только мастерство, но обычно это — спокойствие, проистекающее из глубокого убеждения или из сильного чувства, спокойствие, так сказать, со всех сторон окутывающее отчаянные порывы страсти, сообщающее им ту чистоту очертаний, ту идеальную и подлинную красоту, которая и является истинной, единственной красотой в искусстве. А что доказывает справедливость этого замечания, так это то, что сама жизнь,— в редкие мгновения, правда, в те мгновения, когда она освобождается от всего случайного и обыденного,— возвышается до подобной же красоты. Высшая скорбь, говорите вы в вашем письме, выражается всего сдержаннее, а самая сдержанная и есть самая прекрасная, можно было бы прибавить. Но следует уметь сочетать обе крайности, иначе покажешься холодным. Легче не посягать на совершенство, легче остановиться на полдороге, тем более что зрители в большинстве своем ничего другого и не требуют, или, вернее, ни к чему другому не приучены, но вы стали тем, чем вы являетесь, только через это благородное стремление к самому высокому, и, верьте мне — ist dor Punkt getroffen {цель достигнута (нем.).} — все сердца, даже самые заурядные, трепещут и устремляются к вам в едином порыве. В Петербурге надо было быть самому немного артистом, чтобы почувствовать всё, что было прекрасного в ваших намерениях, с тех пор вы выросли, вы сделались понятною для всех, неизменно многое предназначая и для избранных.

Я пишу вам всё это разгоряченный, по свежим следам. Прошу вас исправить — со свойственною вам тонкою прозорливостью — все неполное и неточное в моих выражениях. У меня нет времени заниматься стилем, даже нет к тому и желания. Я хочу только сказать вам то, что думаю.

Я должен кончать письмо, а еще ничего но сказал вам о том, что делается в Париже. Сделаю это в другом, ближайшем письме, если вам это угодно. Вы хорошо сделали, послав нам статью Коссака, с Нового года здесь больше не существует ‘Zeitungs-Hallo’ или ‘Cabinet de Lecture’⁷.

Все здоровы. Я был вчера у итальянцев. Давали ‘Деву озера’ ⁸. Что за прелестная музыка (невзирая на некоторые длинноты и некоторую устарелость)! Но и какое же либретто! Г-жа Альбони была хороша в анданте и очень вялой в аллегро. Она и г-жа Гризи восхитительно исполнили маленький дуэт во втором акте. Марию хорошо спел свою арию. Хоры были отвратительны. (Как жаль! Хор бардов великолепен, насколько можно было о нем судить.)

Вы видите, милостивая государыня, что на этот раз я пишу без полей. Пожалуйста, поклонитесь Паулгос. И будьте здоровы вы все, кого я очень люблю. Благодарю вас за память, желаю вам всего самого лучшего. Крепко жму вашу руку и остаюсь

совершенно вам преданный

И. Тургенев.

P. S. Кстати, должен вам сказать, что позавчера, в воскресенье, у вашего брата⁹ был музыкальный вечер. Присутствовали только его ученики: Барбо, Батай и др. … Там весьма отличилась м-ль Антония. Она великолепно спела партию Семирамиды в квартете ‘Клятва’. Был Бальф. О вашем ангажементе все говорят здесь как о свершившемся факте¹⁰. Прощайте. Seien Sie auf ewig gesegnet, Sie edles, liebes, herrliches Weson {Будьте благословенны навеки, благородное, дорогое и прекрасное существо (нем.).}.

85. Полине Виардо

Баша матушка только что показала мне письмо, которое вы послали ей назавтра после представления ‘Ифигении’¹, письмо, полное одновременно утонченности и величия — привилегия, которой обладаете вы — и почти никто больше — слово почти я прибавляю, чтобы но возникло впечатления, будто я намерен сделать нам комплимент. Итак, на сей раз публика по крайней мере отведала этой прекрасной музыки, и его величество там присутствовал. Несколько раздражает меня лишь то, что в наше время вкус к прекрасному очень часто сочетается с нарочитой слабостью, с мелочным и чувственным дилетантизмом, даже с испорченностью (пример тому — высокопоставленная особа, которую я только что назвал, и баварский король). Разве невозможно обладать одновременно сплою и вкусом? Неужели эти две вещи исключают друг друга? Почему молодежь такая… такая ‘plump‘ {неуклюжая (нем.).}? Почему даже ее восторженность так откровенно фальшива? У стариков было всегда больше ума, чем у нее,— и это естественно — разве у них должно быть больше и чутья? Я заранее раздражен против статьи Рельштаба², несмотря на вес. похвалы, которыми он вас осыпет, это тоже старый скряга, старый блюдолиз, а г-н Ланге³ — его молодой заместитель. Чего бы я только не отдал за то, чтобы прочитать о вашей Ифигении статью поистине молодую, горячую и тонкую. Но если вам, по вашему же выражению, удалось вдохновить художника, вы должны быть довольны, это несравненно ценнее слов. Впрочем, сегодня я слишком grunon {брюзга (исп.).}, окончу письмо завтра.

Париж,

17/5 января 48.

Вторник 18.

Я прочел статью Релльштаба, а также статью Коссака⁴, которая не так плоха. У Коссака без сомнения есть ум и вкус, почему только у него такой неприятный взгляд? В то же время я нашел и ‘Zcitungs-Halle’ статью того самого г-на Труна о ‘Севильском цирюльнике’, в ней он адресует кисло-сладкие слова м-ль Фодор, он, еще недавно так грубо ей льстивший. Фи! Я зол на этого прохвоста за то, что он говорит о вас…⁵

Говорил ли я вам в моем прошлом письме, что я присутствовал на концерте в Консерватории? Исполняли там одного Мендельсона⁶. Симфония в la мне очень понравилась. Это изящно, сильно, возвышенно. Ее исполнение было чудовищно совершенно, невозможно представить себе что-либо изумительнее.

В минувшее воскресенье ваш брат опять собрал кое-кого из своих учеников. Исполняли между прочим секстет из ‘Золушки’, трио масок из ‘Дон-Жуана’, дуэт из ‘Любовного напитка’ (‘Ouant’-amore…’) {сколько любви (итал.).}, его спели Батай и м-ль Антония, которая сносно с этим справилась, временами довольно удачно подражая вам. Там я слышал некую м-ль Ценер, контральто, это славная девушка, сильная и свежая, и голос у нее такой же. И поет она неплохо. У нее вид доброго малого (нечто вроде Георга из ‘Гётца фон Берлихингена⁷‘), и, как мне кажется, она умеет весьма усердно заниматься. Это мне напомнило о прозвище, которое я дал вам самой, а также всей вашей семье в Куртавнеле⁸ — errinern Sie sich? Da ich einmal Doutsch gesprochen habe, so bonutze Ich die Gelegenheit um Ihnen zu sagen, dass cs gar nichts edleres, lieberes, theueres aui’ der Erde giebt als Sie {помните? Так как я когда-то говорил по-немецки, воспользуюсь случаем сказать вам, что нет на земле ничего благородное, любимее и дороже вас (нем.).}. Расстались мы очень поздно — в половине первого ночи. В следующее воскресенье мы соберемся вновь. N. В. Барбо поет превосходно — но что за голос, увы! или, вернее, довольно!

Сегодня, во вторник, вы, по всей вероятности, будете петь Ромео, а в ту минуту, когда я пишу (теперь половина двенадцатого), вы должны быть в приятном легком волнении. Самым искренним образом желаю вам успеха. Мне кажется, он будет полным. Почему не могу я быть сегодня в Берлине? Ах, почему? почему?

Нет! положительно с некоторых пор я не сообщаю вам никаких новостей о Париже. Правда, я смирно сижу в своей норе. И все-таки попытаюсь. На днях я был в Зимнем саду, который в самом деле восхитителен⁹. Вообразите себе огромное пространство, наполненное цветами, деревьями, статуями, под чрезвычайно высоким и огромным стеклянным куполом, который опирается на множество тонких и стройных чугунных колонн, в глубине — великолепный фонтан. Единственным drawback {недостатком (англ.).} или единственным испытанным мною неудовольствием был запах мокрых каменных плит, теплый и слегка тошнотворный. Говорят также, будто дождь проникает сюда слишком легко. Но я представляю себе, что блестящий бал в Зимнем саду должен быть ослепительным зрелищем. Ваш муж, конечно, говорил вам о новом романе г-жи Санд, который ‘Journal des Debats’ печатает в фельетоне — ‘Франсуа-Найденыш’¹⁰. Он написан в ее лучшей манере: просто, правдиво, захватывающе. Может быть, она вставляет в него слишком много крестьянских выражений, ото порой придает ее рассказу некоторую нарочитость. Ведь искусство не дагерротип, и такой большой мастер, как г-жа Санд, мог бы обойтись без этих капризов художника с несколько пресыщенным вкусом. Но ясно видно, что ей по горло надоели социалисты, коммунисты, пьеры лору и другие философы, что она ими измучена и с наслаждением погружается в этот источник молодости — искусство простодушное и совершенно земное¹¹. Между прочим, в самом начале предисловия есть описание осеннего дня всего в несколько строк…¹² Это чудесно. У этой женщины — дар передавать самые тонкие, самые мимолетные впечатления уверенно, ясно и понятно, она умеет рисовать даже благоухания, даже мельчайшие звуки… Я плохо выражаюсь, но вы меня понимаете. Описание, о котором я говорю, воскресило в моей памяти обсаженную тополями дорогу вдоль парка, которая ведет в Жарриель¹³, я вновь видел золотистую листву на фоне светло-голубого неба, и пунцовые плоды шиповника в изгороди, стадо овец, пастуха с его собаками и множество других вещей… Вспоминаете ли вы это?

Париж в течение нескольких дней был взволнован фанатической и контрреволюционной речью г-на де Монталамбера¹⁴, старая пария с неистовством рукоплескала выпадам оратора против Конвента. Еще симптом — и один из важнейших — состояния умов. Мир находится в родовых схватках. Существует немало людей, заинтересованных в том, чтобы вызвать у него выкидыш. Ну что ж, посмотрим. Кстати о родовых схватках: собачка м-ль Женни умерла в родах, бедное маленькое животное! оно, должно быть, очень страдало. Эта кончина заставила отменить одну пятницу.

Итак, у вас снег и сани, у нас только грязь и дождь. Я отсюда нижу, как к вам входит милый Герман Мюллер-Штрюбинг с веткой сирени в руках. Опишите же вашей матушке в нескольких словах вашу квартиру, это очень поможет воображению ваших друзей, которое, уверяю вас, часто устремляется в сторону Берлина. Ну, а г-жа Ланге все еще продолжает вам нравиться? Напишите нам о пей. А дамы Каменские?

Я работаю много и довольно плодотворно.

Я уже почти прочел всего ‘Жиль Бласа’ по-испански¹⁵, перевожу ‘Манон Леско’¹⁶ и вступил в переписку с другим учеником моего учителя¹⁷, переписку анонимную, но имеющую иной цели, кроме нашего усовершенствования в изучении ‘magnifica lengua castellana’ {‘великолепного кастильского языка’ (исп.).}. Но, представьте, какая удача! В моем первом письме я немного позабавился (уж не помню по какому поводу) насчет австрийского правительства, а мой корреспондент оказался весьма патриотически настроенным венским евреем. Впрочем, мой учитель уверяет меня, что он малый добрый и не принял этого в дурную сторону. Между тем я работаю над комедией, предназначенной для одного московского актера¹⁸. Вы видите, я времени не теряю. (N. B. Вы видите также, что я использую поля письма.)

А затем дружески вам всем кланяюсь, на этих днях я отвечу на любезное письмо, которое прислал мне Sr. don Luis {сеньор дон Луис (исп.).}.

Будьте здоровы, у que Dios bendiga Vd. Auf ewig ibr alter gelrevier {и благослови вас бог (исп.). Навечно вам преданный старый (нем.).}.

И. Тургенев.

Передайте, пожалуйста, Мюллеру, что я прошу у него прощения за столь краткое письмо и что на днях я пошлю ому более подробное! Я часто думаю о его добром и открытом лице, обрамленном великолепной трехцветной бородой. А вам, милостивая государыня, я скоро напишу письмо по-испански. Um. vera (кстати, echar пишется без h). Leben Sie wohl. Ich kiisse Ilmen die Hande. Sie sind das edelste Geschopf auf Erden {Вот увидите (исп.). Прощайте. Целую ваши руки. Вы — благороднейшее создание на земле (нем.).}.

И. T.

86. Георгу и Эмме Гервег

Только что пришел ко мне человек, причастный к правительственным кругам¹, и сказал, что получено известие, будто Берлин во власти народа², а король бежал в Шпандау.³ Я не могу подняться к вам⁴. Я кашляю, как больная овца.

Т.

87. Полине Виардо

Guten Morgen und tausend Dank, beste, theuerste, geliebteste Frau!.. {Доброе утро и тысяча благодарностей, самая лучшая, дорогая, любимая женщина!.. (нем.). приветствия (лат.).}

Париж, суббота 29 апреля 1848.

После такого ‘Ave’ — о чем же побеседовать с вами сегодня? Мое последнее… или, вернее, первое письмо было таким безумным, что надо постараться на этот раз быть особенно рассудительным и заполнить эти 4 страницы без полей. Последнюю часть моего ‘предложения’, как сказал бы знаток риторики, исполнить очень легко, тем более, что мое письмо будет отправлено только послезавтра, что касается первой части, то, право, как получится, так получится. Сделаем, что сможем. Итак, я вам скажу, милостивая Государыня, что все эти дни погода стоит туманная, угрюмая, froidiuscule {холодноватая (франц.-лат., шутливо).}, чтобы не сказать холодная, плаксивая и нездоровая, словом — very gentlemanlike {вполне джентльменская (англ.).}, то есть ужасная! Я подожду солнечной погоды, более благоприятной для поездки в Фонтенбло, до сих пор у нас было лишь genuine English sun, warranlod lo produce a gentle and comfortable beat {подлинно английское солнце, способное создать приятную и уютную теплоту (англ.).}. Однако мне это не помешало вчера пойти на Выставку. Поверите ли, что на этой чертовски большой Выставке мне по-настоящему понравился лишь маленький эскиз Делакруа? — ‘Лев, пожирающий овцу в лесу’. Рыжий, ощетинившийся лев великолепен, он весьма удобно улегся, ест с аппетитом, со сладострастием, с полною безмятежностью, и какая сила в этом грязном и теплом колорите, где темные пятна перемежаются с ярким спетом, колорите, который вообще присущ Делакруа!— Там же выставлены две другие его картины: ‘Смерть Валентина’ (из ‘Фауста’) и ‘Смерть Христа’, обе — ужасная мазня — осмелюсь так выразиться! И больше ничего. Какой унылой выставкой начинается республика¹!

Вечером я смотрел балет ‘Пять чувств’. Это невообразимый вздор. Между прочим, там есть сцена магнетизма (Гризи магнетизирует г-на Петипа, чтобы пробудить у него чувство вкуса),— по своей глупости нечто выдающееся. Народу было много, и много аплодировали. Гризи действительно очень хорошо танцевала. Но балет — скучная вещь — ноги, ноги и опять ноги… это однообразно². Перед балетом давали второй акт ‘Лючии’³ с Пультье!!, Порто!!! и какою-то девицей Раби, или Риба, или Риби, или Раба — словом, вовсе неизвестное имя. Эта неизвестная девица испытывала ужасный страх, да и голос у нее очень плохой, она, но правде сказать, безобразна лицом и к тому же стара. Я могу предложить вам рисунок или, как говорят инженеры, чертеж, ‘разрез’ ее голоса и ее манеры им пользоваться. Воскресенье, 30 апреля.

Добрый день, милостивая государыня. Когда утром выглянешь в окошко… позвольте, да ведь это стих. Ну, что ж, поскольку он явился в единственном числе, надо быть учтивым и найти ему спутника… ‘Может быть, не видно ничего — а, быть может, немного!’ Это чистейший Гюго⁴. Но я хотел сказать нечто иное. Я хотел сказать, что, когда (о, проклятое перо!) утром выглядываешь в окно и вдыхаешь весенний воздух, не можешь подавить в себе желания быть счастливым. Жизнь — эта искорка, мерцающая в мрачном и немом океане Вечности!!! — это единственное мгновение, которое нам принадлежит — и т. д., и т. д., и т. д., всё это избито, а между тем верно. (Завтра куплю себе других перьев, эти отвратительны и портят мне удовольствие писать вам.) Итак, продолжим. (Ах, слава богу, вот нашлось одно сносное!) Я обещал быть благоразумным. Что я делал вчера, в субботу? Читал книгу, о которой, каюсь, часто отзывался с большой похвалой, не зная ее, — ‘Провинциальные письма’ Паскаля. Это восхитительно со всех отношениях. Здравый смысл, красноречие, своего рода комизм — всё здесь ость. А между тем это произведение раба, раба католицизма,— ‘херувимы, эти блаженные существа, состоящие из головы и перьев’, ‘прославленные парящие лики’, всегда ‘багряньте и пламенеющие’, иезуита Лемуана рассмешили меня до слез⁵.

Лотом я отправился посмотреть выставку статуй, олицетворяющих Республику, или, вернее, 700 различных эскизов этой статуи, и возвратился оттуда в таком же негодовании, как и все. Это невообразимая мерзость! Вот так конкурс!! Где ты, жюри⁶? Затем я провел вечер у г-на Тучкова⁷, о котором я вам уже говорил. Мы там пели разговор более или менее интересный, но очень утомительный. Знакомы ли вам такие дома, где невозможно разговаривать без умственного напряжения, где беседа превращается в ряд задач, которые приходится решать в поте ума своего, где хозяин дома и ко подозревает, что часто высшее проявление внимания к {Далее зачеркнуто: посетителю} гостю — не обращать на него внимания, где каждое слово произносится с натугой? Какая пытка! Такой разговор — это езда на перекладных, причем вы являетесь лошадью. Затем, на сон грядущий, я прочел ‘Путешествие вокруг моей комнаты’ графа де Местра,— еще одну вещь, которой не знал. Но это путешествие мне очень мало понравилось, это подражание Стерну, написанное очень умным человеком,— а я заметил, что из подражаний всего отвратительнее бывают самые умные, когда они предпринимаются всерьез. Глупый человек подражает рабски, человек умный, но бесталанный подражает претенциозно, и с усилием, с самым худшим изо всех усилий,— быть оригинальным. Бьющаяся в плену мысль — печальное зрелище! Особенное отвращение внушают мне подражатели Стерна,— эгоисты, полные чувствительности, которые нежатся, облизываются, любуются собой, стараясь в то же время казаться простыми и добродушными. (Тёпфер немного в этом роде)⁸. Экспедиция моего друга Гервега потерпела полное фиаско, эти бедняги — немецкие рабочие подверглись ужасному избиению. Помощник его, Борнштедт, был убит, что касается Гервега, то он, говорят, вернулся в Страсбург со своей женой. Если он приедет сюда, я посоветую ему перечитать ‘Короля Лира’, особенно сцену с королем, Эдгаром и шутом в лесу. Бедняга! Ему следовало или не начинать дела, или дать убить себя, как это сделал тот, другой⁹…

Последний бюллетень г-жи Санд заставил смеяться весь Париж, в нем она цитирует Жан-Поля Рихтера и заставляет министра внутренних дол говорить о клеветах, о зрелых плодах, об угрызениях совести и мушиных яйцах, отложенных в плодах. Какого дьявола она ввязалась в это дело¹⁰? Но не стану говорить вам о политике.

Возвращается ли ваш муж в Париж? Г-н Бастид находится в списке избранных¹¹.

Г-жа Сичес писала мне о вас. Я надеюсь, милостивая государыня, что вы будете так добры вскоре мне написать. Tausend, tausend Danke fur… Sie wissen wofur, Sie besle, thcursle Frau… Wie gliicldich hat es mich gemacht! {Большое, большое спасибо за… Вы знаете за что, самая лучшая, дорогая из женщин. Каким счастьем это было для меня! (нем.).} До завтра.

Понедельник, 1 мая. 11 ч. вечера.

Я воспользовался наступившей сегодня хорошею погодой, чтобы съездить в Виль д’Авре — деревушку за Сен-Клу. Я думаю, что сниму там комнату. Я провел более четырех часов в лесу,— печальный, растроганный, внимательный, поглощающий и поглощенный. Странное впечатление природа производит на человека, когда он один… В этом впечатлении есть осадок горечи, свежей, как в благоухании полей, немного меланхолии, светлой, как в пении птиц. Вы понимаете, что я хочу сказать, вы понимаете меня гораздо лучше, чем я сам себя понимаю. Я без волнения не могу видеть, как ветка, покрытая молодыми зеленеющими листьями, отчетливо вырисовывается на фоне голубого неба — но почему? Да, почему? Не из-за контраста ли между этой маленькой живой веточкой, колеблющейся от малейшего дуновения, которую я могу сломать, которая должна погибнуть, но которую какая-то великодушная сила оживляет и окрашивает, и этой вечной и пустой беспредельностью, этим небом, которое только благодаря земле такое синее и лучезарное? (Ведь за пределами нашей атмосферы холод достигает 70 градусом и света очень мало. Свет стократно увеличивается при соприкосновении с землей). Ах, я не выношу неба,— но жизнь, действительность, ее капризы, ее случайности, ее привычки, ее скоротечную красоту,— всё это я обожаю. Что до меня — я прикован к земле. Я предпочту созерцать торопливые движения утки, которая блестящею и влажною лапкой чешет себе затылок на краю лужи, или длинные сверкающие капли воды, которые медленно падают с морды неподвижно стоящей коровы, только что напившейся в пруду, куда она вошла по колено,— предпочту всему тому, что херувимы, ‘эти прославленные парящие лики’, могут увидеть в небесах…

Вторник, 2 мая, 9 1/2 ч. утра.

Вчера вечером я находился в философско-пантеистическом настроении духа. Сегодня речь пойдет о другом. Я хочу поговорить о вас, а это доказывает… что сегодня я гораздо умнее. Вы дебютируете в ‘Гугенотах’, это очень хорошо, но не следует допускать, чтобы вам поручали только драматические роли¹². Если бы вам спеть ‘Сомнамбулу’… это лучшая роль м-ль Линд, она в ней дебютирует — ну, что же из этого? Мне кажется, что я могу ручаться за большой успех. Вы пойдете ее слушать послезавтра, не правда ли, вы сообщите мне, какое она на вас произвела впечатление? Во всяком случае, не позволяйте ограничивать себя исполнением драматических ролей.— Газеты сообщают, что вы дебютируете 6-го, в субботу, так ли это? В этот вечер в Париже один человек будет… я не говорю беспокоиться, но по крайней мере… он будет не совсем в своей тарелке, ручаюсь вам за это. Какое странное выражение — быть в своей тарелке, будто кушанье¹³! А кто нас ест? боги? Если о ком-то, кто волнуется, говорят, что он находится не в своей тарелке, это волнение происходит, вероятно, от возможности быть съеденным каким-нибудь другим, не своим богом. Я говорю глупости. Люди нас обгладывают, а боги нас поедают!!

Третьего дня вечером я ходил смотреть Фредерика Леметра в ‘Робере Макере’. Эта пьеса написана плохо и вообще отвратительна, но Фредерик — самый сильный актер, какого я знаю. Он в роли Робера Макера страшен. Это еще один Прометей, но самый чудовищный из всех. Какая дерзость, какая бесстыдная наглость, какая циническая самоуверенность, какой вызов всему и какое прозрение ко всему¹⁴! Публика держит себя превосходно: спокойно, холодно и с достоинством. Честное слово, последний уличный мальчишка, словно художник, наслаждается талантом Фредерика, а роль его находит отвратительной. Но какая гнетущая правда, какое вдохновение! Я умолкаю, ибо знаю, что вы не любите Фредерика. Но, видите ли, нравственное чувство и чувство прекрасного — это две шишки, которые не имеют ничего общего между собой. Счастлив тот, кто наделен ими обеими¹⁵.

Сегодня великолепная погода. Я выйду через час и вернусь к вечеру, очень поздно. Мне надо найти для себя маленькую комнатку вне Парижа. Поселиться в Виль д’Авре мне помешала необходимость переправляться через Сену (чтобы попасть туда) по понтонному мосту, и притом пешком,— так как судовщики воспользовались февральской революцией и разрушили железнодорожный мост.— А это требует много времени.

Я постараюсь пробраться на трибуны Национального собрания в день открытия¹⁶. Если это мне удастся, я обещаю вам прислать самое точное описание. С вашей стороны, милостивая государыня когда вы совсем устроитесь, вы нам опишете ваш дом и вашу гостиную. Сделайте это, пожалуйста {Это слово в оригинале написано по-русски.}.

Nun aber geben Sie mir Ihre lieben und theuren Hande, damit Ich sie recht lange drucken und kiissen kann. — Die rechte Hand besonders — Sie schreiben ja mit der rechten Hand? Was man nur liebor denken, sagen undfiihlen kann, denke, sage und fiihle ich jetzt.— Nicht wahr — davon sind Sie uberzeugt? Lebon Sie recht wohl, bestes, geliebtestes Wesen {Теперь же протяните мне ваши милые и дорогие руки, чтобы я мог сжимать их и долго-долго целовать. В особенности — правую, ведь ею вы пишете? Всё, что думают, говорят и ощущают хорошего, думаю, говорю и ощущаю ныне я.— Не так ли, вы убедились в этом? Будьте же счастливы, самое лучшее, любимое существо (нем. ).}. А теперь, милостивая государыня, позвольте мне пожать вам руку. Тысяча приветов г-же Гарсиа, вашему мужу, м-ль Антонии и Луизе. Мой поклон м-ль Мине.— Noch einmal, leben Sie recht, recht wohl und bleiben Sie gewogen Ihrem alten, unwandelbar treuen und ergebenen Frouad {Еще раз будьте счастливы, очень счастливы и оставайтесь благосклонной к вашему старому, неизменно верному и преданному другу (нем.).}.

И. T…….

88. Полине Виардо

Я вышел из дома в полдень. Вид бульваров не представлял ничего необычайного, однако на площади Мадлен уже находилось от двухсот до трехсот рабочих со знаменами. Стояла удушливая жара. В каждой из групп оживленно разговаривали. Вскоре я увидел, как в левом углу площади какой-то старик лет шестидесяти взобрался на стул и стал произносить речь в защиту Польши. Я приблизился, то, что он говорил, было очень резко и очень плоско, тем не менее ему много рукоплескали. Я услыхал, как возле меня говорили, что ото аббат Шатель. Несколько мгновений спустя я увидел, как со стороны площади Согласия приближался генерал Курте — верхом на белом коне (наподобие Лафайета²), он направлялся к бульварам, приветствуя толпу, и вдруг начал говорить с горячностью и усиленно жестикулируя, я но мог слышать того, что он говорил. Затем он удалился тою же дорогой, какой приехал. Вскоре показалось шествие, оно двигалось по шестнадцати человек в ряд, со знаменами впереди, человек тридцать офицеров национальной гвардии всяких чинов сопровождали петицию: человек с длинной бородой (это, как я потом узнал, был Юбер) ехал в кабриолете. Я видел, как процессия медленно развертывалась предо мной (я поместился на ступенях церкви Мадлен) и затем направилась к зданию Национального собрания… Я не переставал следить за нею глазами, Голова колонны на мгновение остановилась у моста Согласия, затем проследовала да решетки. Время от времени раздавался громкий возглас: ‘Да здравствует Польша!’ — возглас, для слуха несравненно более мрачный, чем: ‘Да здравствует Республика!’, потому что звук о заменяет звук и³. Вскоре можно было видеть, как люди в блузах поспешно поднялись по ступеням дворца Собрания, вокруг меня говорили, что это делегаты, которых пришлось впустить. Между тем мне вспомнилось, что несколько дней тому назад Собрание вынесло постановление не пригашать подателей петиций в зале заседаний, как это делалось в Конвенте, и хотя я был совершенно осведомлен о слабости и нерешительности наших новых законодателей, я нашел это несколько странным. Я спустился со своего насеста и пошел вдоль процессии, которая остановилась у самой решетки здания Палаты. Вся площадь Согласия была запружена народом. Я слышал, как вокруг меня говорили, что Собрание в эту минуту принимает делегатов и что перед ним пройдет вся процессия. На ступенях перистиля стояло человек сто мобильной гвардии⁴ с ружьями без штыков.

Точный отчет о том, что я видел в понедельник 15 мая (1S48) ¹.

Изнывая от жары, я зашел на минутку в Елисейские поля, затем вернулся домой с намерением захватить с собою Гервега. Не застав его, я возвратился на площадь Согласия, могло быть около трех часов. На площади все еще была масса парода, но процессия уже исчезла, по ту сторону моста виднелся только ее хвост и последние знамена. Едва успел я миновать обелиск, как увидел человека без шляпы, в черном фраке, который бежал с выражением отчаяния на лицо и кричал встречным: ‘Друзья мои, друзья мои, Собрание захвачено, идите к нам на помощь, я — представитель народа!’ Я направился как только мог скорее к мосту, но увидел, что он загражден отрядом мобильной гвардии. В толпе внезапно распространилось невероятное смятение. Многие уходили, одни утверждали, что Собрание распущено, другие это отрицали, в общем — невообразимая суматоха. А между тем Собрание снаружи не представляло! ничего необычайного, стража его сторожила, как будто ничего не произошло. Одно мгновение мы услыхали, как барабаны забили сбор, затем все смолкло. (Впоследствии мы узнали, что председатель сам приказал прекратить бить сбор, ил осторожности или же из трусости.) Так прошло долгих два часа! Никто не знал ничего определенного, но можно было предположить, что восстание окончилось успешно.

Мне удалось пробиться сквозь строй гвардейцев у моста, и я взобрался на парапет. Я увидел массу народа, но без знамен, которая бежала вдоль набережной по ту сторону Сены… ‘Они направляются в Ратушу!— воскликнул кто-то возле меня,— это опять так же, как было 24 февраля’. Я спустился с намерением идти к Ратуше… Но в это мгновение мы вдруг услыхали продолжительную барабанную дробь, со стороны Мадлен появился батальон мобильной гвардии и двинулся в атаку на нас. Но так как за исключением какой-нибудь горсти людей, из которых лишь один был вооружен пистолетом, никто но оказал им сопротивления, они остановились перед мостом, а мятежников отвели в полицию. Тем не менее даже и тогда, казалось, ничего не было решено, скажу больше: поведение мобильной гвардии было довольно нерешительно. В течение по крайней мере часа до ее появления и четверти часа по ее прибытии все верили в успех восстания, только и слышались слова: ‘Дело копчено!’, произносимые то радостно, то печально, соответственно образу мыслей говорившего. Командир батальона, человек с истинно французским лицом, веселым и решительным, обратился к своим солдатам с краткою речью, кончавшейся словами: ‘Французы всегда будут французами. Да здравствует Республика!’ Это его ни к чему не обязывало. Я забыл вам сказать, что во время тех двух часов тревоги и ожидания, о которых я вам говорил, мы видели, как легион национальной гвардии медленно углубился в авеню Елисейских полей и перешел Сену по мосту, находящемуся против Дома Инвалидов. Вот этот-то легион и напал на мятежников с тыла и вытеснил их из Собрания. Между тем батальон мобильной гвардии, подошедший от Мадлен, был встречен взрывами восторга буржуа… Возгласы ‘Да здравствует Национальное собрание!’ начались с новою силой. Вдруг распространился слух, что представители снова вернулись в зал заседаний. Всё на глазах переменилось. Со всех сторон зазвучал сбор, солдаты мобильной гвардии (уж действительно мобильной!) надели свои шапки на штыки, (что, говоря в скобках, произвело чрезвычайный эффект) и закричали: ‘Да здравствует Национальное собрание!’ Какой-то подполковник национальной гвардии прибежал запыхавшись, собрал вокруг себя с сотню людей и рассказал нам, что произошло: ‘Собрание сильнее, чем когда-либо!— воскликнул он.— Мы раздавили негодяев… О господа! я видел ужасы… видел, как депутатов оскорбляли, били!..’ Десять минут спустя все подступы к Собранию были запружены войсками, лошади крупной рысью с грохотом подвозили пушки, линейные войска, уланы… Буржуазный порядок восторжествовал, по справедливости на сей раз. Я оставался еще на площади до шести часов… Я только что узнал, что и в Ратуше победа осталась за правительством… В этот день я пообедал только в семь часов. Из множества поразивших меня вещей я упомяну только о трех: прежде всего это — внешний порядок, который не переставал царить вокруг Палаты, эти картонные игрушки, именуемые солдатами, охраняли восстание так тщательно, как только это было возможно: дав ему пройти, они сомкнулись за ним. Справедливо будет сказать, что Собрание, со своей стороны, показало себя ниже всего, чего можно было от него ожидать, оно, не протестуя, слушало в течение получаса разглагольствования Бланки. Председатель не надел шляпы⁵! В продолжение двух часов представители не покидали своих скамей и ушли лишь тогда, когда их прогнали. Если б это была неподвижность римских сенаторов перед галлами, это было бы великолепно⁶, но нет, их безмолвие было безмолвием страха, они заседали, председатель председательствовал… Никто, за исключением некоего г-на Адельсвара, не протестовал… и даже сам Клеман Тома прервал Бланки лишь для того, чтобы с важностью попросить слова! Поразило меня также, с каким видом разносчики лимонада и сигар расхаживали в толпе: алчные, довольные и равнодушные, они имели вид рыболовов, которые тащат хорошо наполненный невод! В-третьих, что очень удивило меня самого, это било сознание невозможности дать себе отчет в чувствах народа в подобную минуту, честное слово, я был не в состоянии угадать, чего они хотели, чего боялись, были ли они революционерами, или реакционерами, или же просто друзьями порядка. Они как будто ожидали окончания бури. А между тем я часто обращался к рабочим в блузах… Они-то ожидали… они-то ожидали!.. Что же такое история?.. Провидение, случай, ирония или рок?..

89. Луи Виардо

Я давно уже должен был бы написать вам, мой дорогой Виардо, и прошу у вас прощения за то, что этого не сделал¹. Но в первые дни мы все надеялись увидеть вас снова здесь, а потом, позднее, все эти события², которые следовали одно за другим… словом, приношу вам мое mea culpa {покаяние (лат.).} — вот так.

Париж,

24 мая 48.

Праздник 21 мая, несмотря на то, что говорится о нем в газетах и прокламациях, прошел ужасно холодно. Мало рабочих, много провинциалов, любопытных, мало, или никакого энтузиазма, еще меньше веселья, что же это за празднество Братства, Согласия³! В момент, когда, в ответ на выстрелы с Марсова ноля, грянули пушки Дома Инвалидов, дрались в Лионе, в Лилле⁴… а если но дрались и где-нибудь еще, то вовсе не от нежелания. Вечерняя иллюминация была великолепна: особенно сияли Елисейские ноля. Но лампионы не всегда означают настоящее ликование… об этом свидетельствуют те, которые вы могли видеть в некой, довольно отдаленной отсюда, стране⁵. Ах! мой друг, как быстро и легко мельчают великие дела! Кто бы сказал это три месяца тому назад? Кто бы в это поверил тогда, когда гг. О. Барро и Дюфор устанавливали во Франции республику?

Статуя Свободы Клезенже⁶, воздвигнутая в самой середине Марсова поля, это нечто чудовищное… Если о дереве надо судить но ого плодам, то что же можно подумать об этой революции, которая до сих пор но сумела породить ни одного произведения искусства, ни одного таланта, ни даже хотя бы одного вдохновенного стиха. Но мы, слава богу, стоим еще только на ее пороге, раз так много говорилось о людях ее кануна, то надо видеть их в деле, дать им действовать, а когда они истощат свои силы (что не замедлит случиться), то мы, надо надеяться, увидим, наконец, как поднимется поколение сегодняшнего дня.

Четверг, 25.

Не знаю, на празднике ли Согласия или еще где-нибудь, я подхватил довольно сильную простуду, но факт тот, что она принадлежит мне и ужасно меня тяготит. Во вторник мне захотелось пробраться на заседание, чтобы послушать г-на де Ламартина, но и напрасно был там первым в 5 ч. утра, кончилось тем, что нам заявили, что все места заранее оставлены для делегатов из департаментов. Итак! вы ее прочли, эту прекрасную речь, что вы о ней скажете? Меня она весьма мало вразумила. Все, что он говорит о Польше, —подло. Говорят о восстановлении Польши — Собрание голосует за это — и никто ни словом не заикнется о России, и первый г-н Ламартин. Однако оная держава в этом чертовски заинтересована⁷. Я думал, что при Республике больше не будет всего этого вранья. И потом, как можно говорить о намерении Пруссии восстановить польскую национальность в тот момент, когда, воспользовавшись волнениями во всей Европе для того, чтоб оторвать от нее последний лоскут, е<го> в<еличество> Фредерикус IV только что разжег искусственно гражданскую войну в свое оправдание⁸? Я, слава богу, не претендую выступать в защиту Польши… но заниматься дипломатией даже теперь! кончить высокопарным восхвалением мира во что бы то ни стало… Это грустно, это очень грустно.

Вчера один извозчик, смеясь, говорил мне, что Республика беременна маленьким королем, и, добавил он, надо надеяться, что она разрешится до срока, а он не почувствует себя от этого хуже.

И никого, никого в новом Собрании! Пустота, совершенная пустыня! Ни одного выдающегося человека, ну ни одного! Если б они, по крайней мере, умели действовать. Но не уметь ни действовать, ни говорить!

Ну, право, довольно об этом. Поговорим о чем-нибудь другом. Что вы поделываете в вашем уединении на Maida-Vale? Теперь ведь не время охоты. Над чем вы сейчас трудитесь? Дела вашего театра, кажется, идут не так хорошо, как можно было бы надеяться. ‘Гугеноты’ до сих пор даже не объявлены⁹. Не приедете ли вы в Париж на пару дней?

Не забудьте привезти из Лондона хорошую английскую собаку, так как, несмотря на всё мое уважение к заслугам Султана, я, однако, думаю, что хороший English pointer {английский пойнтер (англ.).} дал бы ему чертовски много очков вперед.

Уж очень давно я не имею известий из России. Нас здесь забывают, тем лучше. Но, кажется, там снова начинают давать заграничные паспорта. Опять появилась холера. Она только притворилась убитой, чтобы дать время пошуметь Февральской революции.

На сем я сердечно пожимаю вам руку и желаю здоровья, благополучия и т. д. Тысяча приветов г-же В<иардо>, м-ль Берте, г-же Гарсиа и всему семейству. Надеюсь, что все вы чувствуете себя прекрасно.

Преданный вам

И. Тургенев.

90. Полине Виардо

Guten Tag, liebste, beste, theuerste Frau, guten Tag — einziges Wesen! {Добрый день, самая любимая, лучшая, дорогая женщина, добрый день — единственное существо! (нем.).} Вот я и в Лионе после 36-часового сидения на скамейке дилижанса¹. Эта скамейка — прескверная вещь, особенно ночью, а особенно место No 3 — совсем без спинки, да еще с несчастной охотничьей собакой, дрожащей от холода сзади вас, под кожухом! Но путешествие окончено, и завтра я возвращаюсь в Авиньон (в 8 1/2 ч. утра). Дорога не представляла большого интереса: положительно — Франция некрасива. Еще Бурбонне — ничего себе с его горами и оврагами, немного напоминающими Альпы, но зато плоская и сухая Бос, скучная Солонь, меланхолическая Берри,— видеть эти места — небольшое удовольствие. Я ехал в общество бакалейщика из Парижа, подлинного буржуа старой закваски, завсегдатая Комической оперы, толстого, важного, чувственного и консервативною, и капитана китоловного судна, довольно забавного чудака, в большой степени наделенного тем, что у немцев называется trockener Humor {суховатый юмор (нем.).}. В конце концов он опротивел мне своим рассказом о том, что видел, как на улице Кюльтюр Сент-Катрин после сражения хладнокровно расстреливали семнадцать повстанцев². ‘О! представьте себе,— говорил он,— это длилось недолго! Им кричали: ‘На колени, негодяи!’, они вырывались, но — бац!— удар прикладом но затылку, бац — пуля в упор между бровей и — дрыг, дрыг, дрыг — они уже корчились на мостовой’. В остальном путешествие мое не сопровождалось сколько-нибудь примечательными событиями, разве только встреча с двадцатилетним красивым парнем, растянувшимся в своей тележке, которого мы обогнали, медленно поднимаясь в гору, он изумил меня сильными и красивыми модуляциями, которые могли бы сделать честь самому Виьье. И голос у него недурен — немножко грубый и хриплый, но звучащий трогательно и естественно. Я пробовал также сочинять для вас стихи — но всё понемногу рассыпалось. Я мог только смотреть, мечтать, вспоминать. Я изнемогаю от усталости, иду спать, письмо кончу завтра. Покойной ночи. Да благословит вас бог, liebster Engel {милый ангел (нем.).}!

Лион, 13 октября 48.

Постоите,— я вижу, что могу прибавить еще два слова. Вдруг меня завтра поздно разбудят! Положительно, я слишком устал для такого листа бумаги. Представьте, я не смыкал глаз от самого Парижа, а сейчас — полночь. Спокойной ночи — окончательно — до завтра. Да хранят вас бог и все ангелы.

14 октября, суббота, 7 ч.

Опять здравствуйте, Liebste, Theuerste, Einzige {Любимая, Дорогая, Единственная {нем.).}. Я прекрасно провел ночь и чувствую себя совсем бодрым. Вы посмеетесь про себя или не поверите мне, если я скажу вам, что во мне почти не осталось и следа болезни, так меня мучившей, а между тем это правда — и ваше предсказание сбылось. Честное слово, я говорю сущую правду (какое ужасное перо!). Вы увидите, что я вернусь сильный и здоровый, как бык! Через час я отправляюсь отсюда (вниз по Роне) до Баланс. Из Баланс — на лошадях до Авиньона, куда приеду завтра, в 4 ч. утра, отдохну, схожу посмотреть папский дворец. Потом поеду по железной дороге в Ним, оттуда (послезавтра) — в Арль и Марсель, во вторник еду дальше, в Иер. Вот план моего путешествия. Если у вас есть карта Франции, загляните и нее. Поскольку пароход отходит не раньше десяти часов, я успею немного осмотреть Лион, который вчера в ночной темноте показался мне весьма примечательным. Двойная дуга огней на мосту, отражаясь в воде, всегда производит на меня какое-то странное впечатление, особенно когда рока широкая, а небо ясное. (Я вспоминаю о вашем ‘Между небом и водой’³.) А вы что поделываете? Сочиняете? Читаете? Когда вы уезжаете из Куртавнеля? Напишите мне до востребования в Марсель, я не уеду дальше его окрестностей, и в случае необходимости на почте будут знать, куда пересылать письма, пришедшие на мое имя,— а ведь они придут, не так ли?

Только что вошел гарсон и сказал мне, что пароход действительно отходит лишь в десять часов, но так как я оплатил свое место в конторе по найму дилижансов, мне следует ехать в нем (в дилижансе) сейчас же на пристань. Поэтому считайте это письмо лишь маленькой записочкой, написанной наскоро, и не судите по нему о следующих! Итак, до свидания, будьте здоровы, счастливы и веселы, жму ваши ручки крепко, крепко. Тысячу дружеских приветов всем. Настоящая моя переписка начнется завтра в Ниже. Завтра я напишу вам в Париж на улицу Дуэ. Сегодня же пишу еще в Куртавнель. Милый Куртавнель! До свиданья, die einzige, liebste!— Gott segne Sie tausend Mal! Die heissesten Griisse Ihrem ganzen Lieben Wesen. Auf Wiedersehen. — Morgen erst einen wahren Brief.

Ihr aller liebend trouer Freund

J. T. {*}

{* единственная, любимая! Бог да благословит вас тысячу раз! Самые горячие приветы всему вашему милому существу. До свидания. Лишь завтра — настоящее письмо. Ваш старый любящий, верный друг И. Т. (нем.).}

Госпоже Полине Виардо.

Куртавнель, близ Розе-ан-Бри

(Сена-и-Марна)

(через Париж).

91. Полине Виардо

Guten Morgen, Liebste, Theuerste, Einzige! {Доброе утро, самая Любимая, Дорогая, Единственная! (нем.).}

Иер,

пятница 20 октября 48.

Добрый день, милостивая государыня! Вот наконец я и добрался до цели моих странствований! Я приехал сюда вчера, после двухдневного пребывания в Тулоне, где меня задержало легкое недомогание, теперь совершенно прошедшее, которое, впрочем, но имело решительно ничего общего с моей покойной невралгией,— потому что я имею основание надеяться, что на сей раз она действительно скончалась.— Я занимаю хорошенькую комнатку в Европейской гостинице, выходящую на террасу, с которой открывается великолепный вид: обширная, сплошь зеленая равнина, вся покрытая апельсинными, оливковыми, фиговыми и тутовыми деревьями (я, право, очень недоволен всеми этими окончаниями на ыми), среди которых там и сям поднимаются веера, или, вернее, своеобразные султаны пальм. Эта равнина, окаймленная справа и слева довольно высокими холмами, оканчивается проливом, по ту сторону которого расстилаются и синеют, наподобие Капри, Иерские острова. Вдоль берега идет ряд приморских сосен. Все это было бы прелестно, если бы не дождь, который не перестает уже четыре дня и в настоящую минуту окутывает всю эту прекрасную равнину сплошным тускло-серым туманом. Я рассчитываю пробыть здесь дней десять. Надеюсь, что дождь не будет продолжаться вечно, если же будет, тогда, честное слово, примусь за работу — всем на страх. Последнее письмо я отправил вам из Марселя¹ в день моего отъезда в Тулон. Следует рассказать вам, что я делал с тех пор. Но так уж много… и все же. Я приехал в Тулон ранним утром после ночного, довольно неприятного путешествия но плохим дорогам. Тулон довольно красивый город, не слишком грязный, что во Франции много значит. Погода была довольно-таки нелепая: большие и тяжелые дождевые тучи проходили над городом, извергая настоящие потоки воды, которая из-за безветрия падала почти отвесно, затем, как только ливень проходил, яркое солнце, сияющее и веселое, ударяло в дома и в струящиеся водой улицы. Тулон окружен высокими серо-желтыми горами, ничего не могло быть прелестнее, чем видеть, как они мало-помалу выступали на свет сквозь последнюю дымку уходившего ливня. Я сел в небольшую парусную лодку и прокатился по рейду, который очень красив и обширен. Мы прошли мимо фрегата ‘Мюирон’, на котором Наполеон вернулся из Египта, он заботливо сохраняется в гавани², на рейде находилось около двадцати военных кораблей. В течение часа с четвертью, пока продолжалась моя прогулка, прошло два или три ливня, всё без ветра, игра красок — до, во время и после дождя — на море представляла собой нечто волшебное. Оно принимало иногда цвет перламутровой китайской туши с синеватыми отливами, потом становилось темно-зеленым благородного тона или светло-синим с золотыми искорками, направо оно было молочно-белым, налево, у скал, темно-серым с пенистой каймой… и всё это изменялось, ежеминутно перемещалось, в зависимости от того, куда я поворачивал голову или как проходили облака. Наконец я вернулся и направился пешком к Арсеналу, с намерением поглядеть на каторжников³, но как только заявил, что я иностранец, и притом русский, меня решительно отказались впустить. Здесь, видимо, на этот счет получены новые и очень строгие распоряжения. Я возвратился к себе в гостиницу и уже приготовился было охать в Иер, как вдруг у меня сделался какой-то нервный желудочный приступ, принудивший меня остаться. Я послал за доктором, который дал мне успокоительных средств, предписал покой, и двадцать четыре часа спустя, то есть вчера в четыре часа, я уехал, совершенно поправившись, свежий и бодрый, в Иер, куда прибыл как раз вовремя, чтобы сесть за стол с каким-то рыжим англичанином, страшно стесненным во всех своих движениях галстуком наподобие кринолина в два фута вышины, со старым чахоточным господином отталкивающей наружности — какой-то козел с глазами попугая — и со старым капитаном африканских стрелков, добрым малым, который, впрочем, только и мечтает, как съесть живьем социалистов, поскольку выработал подобную привычку, общаясь с бедуинами…

До чего же мерзкое и отвратительное учреждение армия — das slehende Heer {действующая армия (нем.).}, как говорят немцы. Эти африканские стрелки, например, со слов их собственного капитана, никому не дают пощады, убивают безоружных людей, насилуют и грабят, и тем не менее ото превосходные солдаты, очень послушные, любящие прежде всего Порядок, славные и веселые парни. Чтоб их всех разорвало! Этот старый капитан с его простодушным лицом и веселой улыбкой произвел на меня впечатление людоеда. Как он сожалел, что не расстреляли всех парижских бунтовщиков! Как он был глуп, ни единой человеческой мысли не было в его тупой солдатской голове! И такова большая часть армии. И том не менее еще многие века без них но смогут обходиться. Фи! фи!

Признаюсь, что, поднявшись сегодня с постели, я первым делом отправился на почту. У меня было очень мало надежды найти там письмо… и, действительно, его там но было, увы! Но я надеюсь быть более счастливым завтра или послезавтра. Все потому, что Иер находится на краю света, кажется, письма из Марселя приходят туда только через сутки. Я уверен, что сейчас вас уже нот в Куртавнеле, последние мои два письма были адресованы на улицу Дуэ, получили ли вы их?

Как вы поживаете? Что поделываете? Как ваше здоровье? Хорошо, не так ли? Занимаетесь ли вы устройством вашего дома? Я обедаю у вас в воскресенье, 5-го, угодно ли вам принять это приглашение?— Так решено, 5-го, в вашей маленькой китайской гостиной, у вас будет за столом один лишний гость. Я прошу на этот день русскую шарлотку.

Дождь, кажется, намерен перестать, но небо все еще серое от края и до края, без малейшего просвета. Сегодня, после похода на почту, я вошел в церковь, очень старинную и очень хорошо сохранившуюся. Внутренность ее мрачна и темна, свет едва в нее проникает сквозь цветные стекла — белого нет ни одного. В ту минуту, как я вошел, все священники (их было несколько) в торжественном траурном облачении готовились петь ‘Реквием’ перед гробом, покрытым черным сукном и окруженным желтыми восковыми свечами, на стульях неподвижно сидело около сотни людей. Священники и мальчики-певчие принялись петь резкими и фальшивыми голосами… Положительно, я предпочитаю открытый воздух, костер и игрища древних.

Кстати о древних: я собираюсь как-нибудь на днях отправиться на один из островов с ‘Одиссеей’ и пробыть там неопределенное время…

Ну, что же вам еще сказать? Потому что нельзя же посылать вам чистый лист — нельзя, да я и не хочу этого. {*} Как ваше здоровье? Вы не забыли меня? {* Написано по-русски.} Вот, догадайтесь, что это значит. Это не так уж трудно. А! браво! вот солнце пронзило тучи своим взором… каким? огненным или пламенным? ну, вот и ушло.

У меня в работе — еще одна комедия⁴, которую я хочу окон -чить до отъезда из Иера. Придется одну из них перевести для вас в течение зимы. Дело в том, что я вас немножко побаиваюсь, знаете ли вы это? Все равно, это надо будет сделать.

Ну, что же? дают ли, наконец,⁵ ‘Иоанну Безумную’⁵? Я но вижу об этом даже самого скромного оповещения в газетах. Будут ли у вас хоть какие-нибудь ‘glimpses’ {‘проблески’ (англ.).} музыки ‘Пророка’⁶ к моему возвращению? Это мы увидим. А теперь дайте мне вашу руку, чтобы я пожал ее крепко, очень крепко, да благословит вас бог миллион раз. Тысячу дружеских приветствий всем вашим. Что делает Виардо? Здоров ли он? Итак, до свидания — за столом — 5-го. Golt Eegno Sie. Ihr troue Freund {Да благословит вас бог. Ваш верный друг (нем.).} И. T.

Я напишу вам послезавтра — а также через два дня еще, до моего отъезда из Иера.

92. Эмме Гервег

Я приехал сегодня утром — и уже с утра, по моей похвальной привычке, сижу опять больной в своей комнате. Как Вы поживаете? Надеюсь, хорошо. Я был бы очень рад увидеть Вашего мужа, если он ничем не занят. Дайте, пожалуйста, подателю записки новый адрес Герцена¹. Привет воинственному Горацию². До свидания — надеюсь — скорого.

Доброе утро, милая госпожа Гервег!

Совершенно Вам преданный

Тургенев.

Boulevard des Capucines {Бульвар Капуцинок (франц.).}, 13.

На обороте:

Madame

Madame Herwegh.

Rue neuve St-Auguslin. Hotel d’Orient {*}.

{* Милостивой государыне госпоже Гервег, Новая улица Сент-Огюстен. Гостиница ‘Ориент’ (франц.).}

94. Эмме Гервег

Дорогая госпожа Гервег, мне гораздо лучше — мне разрешили сегодня выезжать — но понемногу, как Вы поживаете? Пожалуйста, сообщите через Вашу служанку, сколько Вы даете Рейе, когда он приходит? Он был у меня четыре раза. До скорого свидания. Привет Вашему мужу.

Привет и братство!¹

Ваш Тургенев.

Madame Emma Herwegh {Госпоже Эмме Гервег (франц.).}.

97. Полине Виардо

Добрый день, милостивая государыня, как вы поживаете? Хорошо, не правда ли? Ну, что ж! я тоже чувствую себя неплохо. Добрый Мюллер, с которым я провел почти весь вчерашний день, должен был вам об этом сообщить.

Версаль.

10 января 49

Среда.

В парижском воздухе, должно быть, заключается что-то неприятное для моих нервов. Этот коварный Париж! А все-таки я его люблю. Признаюсь вам, что я немножко скучаю в Версале,— но буду тверд. Я перевожу¹, читаю Сен-Симона², гуляю, хожу в кафе читать газеты — и при моем появлении его завсегдатаи, старые, дряхлые буржуа, которые в первый день смотрели на меня исподлобья и искоса, как обыкновенно смотрят загнанные собаками кабаны на картинах, представляющих охоту, уже начинают приподнимать свои шляпы. Я смотрю на их нескончаемые партии в домино, прерываемые в одних и тех же местах одними и теми же шутками — по одному су за сотню! — и спрашиваю себя: что же такое жизнь, как сказал бы г-н, Виктор Гюго³. Нет, я ни о чем не спрашиваю себя, я смотрю на эти ‘луковичные растения’, и вид их неизменного и попросту глупого спокойствия внушает мне нечто вроде унылого смирения,— это тот же хлороформ… пусть мне вырывают коренной зуб!

Вы надеетесь, что я сообщу вам что-нибудь о Версале? да? Ну, так вы ошибаетесь. Вы знаете мою любовь к неожиданному, а здесь я мог бы повторить лишь все те истертые донельзя суждения, которые слышал и повторял тысячу раз. Впрочем, если я напишу вам следующие слова: ‘величие, уединение, безмолвие, белые статуи, голые деревья, обледенелые фонтаны, великие воспоминания, длинные пустынные аллеи’ — при помощи этих слов, которые вы можете пересыпать, как камушки калейдоскопа,— с вашим воображением и вашим умом (о! о!) вы сами будете вполне в состоянии сказать себе всё, что я мог бы вам написать, и еще в тысячу миллионов раз лучше (спешу прибавить эти последние слова, иначе моя фраза стала бы фатовской до ужаса), если вы не предпочтете заняться чем-нибудь другим, чего не могу вам не посоветовать.

Между тем я был у О. Берне, картина его слаба и холодна⁴.

Я познакомился с двумя собаками: одна общительна, весела, ветрена, мало или вовсе не воспитанна, умна, насмешлива и плутовата, в наилучших отношениях со всеми и, по правде говоря, без настоящего чувства собственного достоинства, другая кротка, мечтательна, ленива и лакомка, вскормленная на сочинениях Ламартина, вкрадчива и заносчива одновременно⁵. Собаки эти посещают то же кафе, что и я. Первая принадлежит (если собака может принадлежать!!!) маленькому военному хирургу, очень худому, очень безобразному и очень угрюмому, хозяйка же второй собаки — кассирша, маленькая старушка, до того добрая, что стала беззубой.— Есть люди, которые на вас производят подобное впечатление.— Первую собаку я приглашал к себе в гости, но она полагает, что хозяин накажет ее за это плеткой, я не мог противопоставить ей разумных доводов и удовольствовался тем, что дал кусочек сахара, который она в то же мгновенье сгрызла, учтиво и быстро виляя хвостом.

А засим целую ваши прекрасные руки и остаюсь навсегда

ваш

И. Тургенев.

P. S. До встречи в пятницу вечером или в субботу утром.

98. Георгу и Эмме Гервег

На что Вам невинный Авель¹? Он живет — по улице Латур д’Овернь, 36. Я буду иметь удовольствие сегодня Вас увидеть либо в Вашем доме, либо у Герцена.

Преданный Вам

И. Тургенев.

102. Полине Виардо

Борьба всё еще продолжается, но я надеюсь, что мы в конце концов одержим победу. Вот уже четыре дня я наполняю себя опием спереди и сзади. Впрочем, за мной здесь такой хороший уход, словно захворал я в Куртавнеле¹. Но ведь в Куртавнеле захворать невозможно! Он, должно быть, теперь очарователен, не так ли? В течение последних трех дней люди в Париже мрут, как мухи, ото посошок холеры, по крайней мере, надо на это надеяться. Посылаю вам маленькую, касающуюся вас вырезку из статьи Жанена о бенефисе м-ль Жорж, как вы увидите, любезнее быть нельзя. Он отдает вам должное, стараясь загладить свою вину,— вот почему он так красноречив².

Вторник.

Итак, вы возвращаетесь завтра, боюсь, что еще буду не в состоянии навестить вас, но надеюсь, что смогу это сделать послезавтра. Тысяча дружеских приветов Виардо, м-ль Берте, г-ну и г-же Сичес. Эту записку вам, вероятно, передадут завтра утром в Розе, вы сможете послать ее Виардо вместе с вырезкой из Жанена. Итак, до свиданья и тысячу раз да благословит вас бог.

Ваш

И. Тургенев.

P. S. Слово, которое невозможно прочитать,— игривость.

103. Полине Виардо

Приветствую вас письмом, потому что мне не суждено сделать это иначе. Человек предполагает, а бог располагает! И завтра я не смогу увидеть вас, и даже не знаю, когда смогу это сделать, потому что болезнь моя всё растет и процветает. Терпение! по вы согласитесь, что мне не везет. Только бы вы были здоровы! Сообщите о себе, и тысячу раз да благословит вас бог. Крепко жму вам руки. Прощайте.

Среда.

Ваш

И. Тургенев.

Милостивой государыне

госпоже Полине Виардо,

улица Дуэ, 16.

104. Полине Виардо

Ну что ж, дела идут недурно, аппетит явно восстанавливается. Посмотрим, что завтра скажет доктор. Итак, вы — в Куртавнеле. 8 ч. утра. Вы, может быть, на крыльце со стороны двора, слушаете пение соловья. Ведь у соловьев никогда не бывает холеры, не так ли? Что касается холеры, если бы я осмелился… Ну да что уж там, отважусь. Итак, да будет вам известно, что при этой болезни многократно делают промывание кишечника. В этой веселой стране Франции делают их обычно пожилые женщины. И вот, когда моя сиделка готова была выполнить свою миссию и я уже ей ‘открыл свое лоно’, к моему великому изумлению, вместо жесткого остроконечного клюва известной птицы я почувствовал, что она вводит палец… Удивленный, почти испуганный стремительно прихожу в себя. ‘Что вы там делаете, милостивая государыня?’ — ‘Ах, милостивый государь, я всегда начинаю с этого: я недостаточно хороню вижу’. В конце концов мне пришлось ей посветить… Это было очень трудно… я был вынужден обвести свою руку вокруг ее головы… Ну и картина!

Суббота вечером.

Воскресенье утром.

Рейе только что вышел, но мне он ни за что но хочет позволить выйти раньше завтрашнего дня, да и то разрешает только небольшую прогулку в экипаже. Сегодня ночью умер Бюжо¹. Я очень взволнован чтением газет: это сплошной крик негодования! Все — и ‘La Presse’, и ‘Le National’, и ‘Le Siecle’ — все призывают французов к оружию² — и они правы. Сколько обнаружилось неумелости, самонадеянности, сколько коварства и цинизма! Завтра или послезавтра ожидают взрыва. Ответ Лессепа Удино поразителен³.

Из верного источника я узнал две новости, одна из них хорошая, а другая плохая: Гайнау был раздавлен венграми под стенами Пресбурга, и дело было гораздо хуже, чем об этом сообщают газеты⁴ — но зато русские разбили Дембинского⁵. К черту всякое национальное чувство! Для честного человека есть только одно отечество — демократия, а если русские победят, ей будет нанесен смертельный удар.

Я напишу вам завтра. В Куртавнель не могу приехать раньше среды или четверга. А до тех пор будьте здоровы и тысячу раз да благословит вас бог. Привет всем обитателям вашего поместья. Крепко жму вашу руку. Auf Wiedersehen {До свидания (нем.).}!

Ваш И. Тургенев.

106. Полине Виардо

Добрый вечер, милостивая государыня. Как вы поживаете в Куртавнеле? Держу тысячу против одного, что вы не угадаете, чем… По хорош же я, предлагая тысячу против одного — ведь вы уже всё угадали при виде этого лоскута нотной бумаги. Да, милостивая государыня, это я сочинил то, что вы видите — музыку и слова, даю вам слово! Сколько это мне стоило труда, пота, умственных мучений, не поддается описанию. Мотив я нашел довольно скоро — вы понимаете: вдохновение! — но затем подобрать его на фортепьяно и еще записать… Я разорвал четыре или пять черновиков и все-таки даже теперь не уверен в том, что не написал чего-нибудь до невозможности чудовищного. В каком это тоне, скажите пожалуйста? Мне пришлось с величайшим трудом по крохам собирать всё, что всплывало в моей музыкальной памяти. У меня голова от этого болит, уверяю вас. Что за труд! Как бы то ни было, это заставит нас, быть может, минуты две посмеяться¹. Впрочем, чувствую я себя несравненно лучше, чем пою,— завтра я в первый раз выйду. Пожалуйста, подберите к этому бас, как для тех нот, которые я писал наудачу. Если бы Мануэль увидел меня за работой,— это напомнило бы ему о стихах, которые он сочинял на куртавнельском мосту, описывая судорожные круги ногой и делая грациозные округленные движения руками. Чёрт возьми! неужели так трудно сочинять музыку? Мейербер великий человек²!!

Воскресенье вечером.

Проснувшись, я нашел ваше письмо и уже вовсе не расположен шутить. Какое несчастье! Как подумаешь, сколько дурных и бесполезных вещей существует на свете — холера, град, короли, солдаты и т. д., и т. д. … Неужели бог — такой человеконенавистник? Кстати о холере, она с неистовством продолжает свою опустошительную деятельность: то ей благоприятствовала жара, теперь ее развитию способствует холод. Она умеет приспособляться ко всякому режиму, эта пройдоха. Что до меня, то я чувствую, как ее когти отпускают меня, но происходит это медленно, мне было разрешено выйти сегодня — и вдруг у меня делается на щеке что-то вроде флюса! Где, чёрт возьми, мог я простудиться, не выходя из своей комнаты? И вот я вынужден не покидать ее и сегодня. Бедствие, случившееся в Куртавнеле, напоминает мне тягостную сцену, свидетелем которой я был в России. Целая крестьянская семья выехала г, телеге, чтобы заняться уборкой своего поля, находившегося в нескольких верстах от их села, и вдруг ужаснейший град дочиста уничтожает весь урожай, — прекрасное поле превратилось и грязную лужу. Мне случилось проходить мимо, все они безмолвно сидели вокруг своей телеги, женщины плакали, отец, с непокрытой головой и обнаженной грудью, ничего не говорил. Я подошел к ним, хотел было их утешить, но при первом моем слове мужик медленно повалился ничком и обеими руками натянул свою рубаху из грубого холста на голову. Это было последним движением умирающего Сократа, последний и безмолвный протест человека против бездушия себе подобных или жестокого равнодушия природы. Да, она такова: она равнодушна, — душа существует только в нас и, может быть, немного вокруг нас… это слабое сияние, которое печная ночь неизменно стремится поглотить. Но это но мотает злодейке-природе быть восхитительно-прекрасной, и соловей может очаровывать нас и восхищать, а тем временем какое-нибудь несчастное, полураздавленное насекомое мучительно умирает у него в зобу.

Проклятие, как это мрачно! — мне кажется, что я чересчур красноречив,— но это ничего. Что же еще сказать мне вам, прежде чем окончить письмо? Что я весьма признателен г-же Сичес за участие, которое она во мне принимает, и что я не лишен чувства благодарности и буду очень рад повидать ее в четверг, если это будет возможно. Потому что выехать до этого дня — и думать нечего. Впрочем, прошу вас передать от меня тысячу дружеских приветив всем и г-ну Морису Сайду в частности, если он не возражает и если не позабыл меня. Будьте здоровы, веселитесь хорошенько, и да благословит вас бог. Кстати, я нашел три сюжета, правда, псе они очень плохи, но, проявив настойчивость, может быть, я что-нибудь и сочиню.

До свиданья послезавтра. А пока очень дружески жму вам руки… Seien Sie tauseadmal gesegnet {Будьте тысячу раз благословенны (нем.).}.

Ваш

И. Тургенев.

107. Полине Виардо

Коль скоро вы были так добры, пожелав получить обо мне известия, сообщаю их вам. Я еще не совсем здоров, но мне лучше, ди<арея>, обращаясь в бегство, подобно парфянам, пускает в меня стрелы, силы мои начинают понемногу восстанавливаться после перенесенного потрясения. Надеюсь, что, с помощью божией и моего доброго доктора, я буду совсем здоров к концу недели. Погода великолепная, даже слишком хорошая, потому что эта жара не полезна для нас, бедных больных, зато в деревне должно быть прелестно. Поклон от меня Куртавнелю, начиная с г-на и г-жи Сичес и кончая моим прекрасным каштаном. Будьте здоровы, гуляйте много и возвращайтесь к нам загорелой и сильной… Тысяча Приветов Виардо. Очень крепко жму вам обе руки. До свидания.

Вторник,

11 1/2 ч. утра.

Ваш И. Тургенев.

108. Полине Виардо

Должно быть, я забыл три раза плюнуть, когда писал вам вчера, что холера выпустила меня из своих когтей, она отомстила мне, послав новый приступ. Слава богу, довольно легкий, который, однако, уложил меня опять в постель. Сегодня мне чуть-чуть лучше, но я с огорчением вижу, что нечего и думать о поездке в Куртавнель. Вот уж не везет мне. И хоть бы я позволил себе малейшую неосторожность! Нет, ничего подобного! Я увижу вас завтра, если только вы будете добры сами меня навестить. Итак, до свиданья. Приветствую вас довольно печальным образов, но жму вашу руку так крепко, как только могу. Всем — тысячу добрых пожеланий.

Ваш

И. Тургенев.

Сегодня уже 12-й день, я очень ослабел сейчас. Всё это время я ничего не ел, кроме слабительных… А что, крахмал — питателен?

Милостивой государыне

госпоже Полине Виардо,

в усадьбе Куртавнель, близ Розе-ан-Бри

(Сена-и-Марна).

109. Полине Виардо

Добрый день, милостивая государыня, как вы поживаете? Все обитатели Куртавнеля чувствуют себя хорошо и кланяются вам. Они поручили мне дать вам отчет о вчерашнем дне. Вот этот отчет¹.

Куртавнель,

19 июня 49.

После вашего отъезда все отправились спать и спали до десяти часов, затем встали, довольно молчаливо позавтракали, поиграли но спеша на бильярде, затем принялись за дело: м-ль Берта с Луизой, г-н Сичес с газетой, г-жа Сичес не знаю где, а я в маленьком кабинете стал обдумывать известный вам сюжет. Я размышлял в точение часа, затем читал по-испански, затем написал полстраницы на этот сюжет, затем отправился в большую гостиную, где с удивлением увидел, что еще только два часа. Тогда я в продолжение трех четвертой часа занимался с Луизой, которая начинает немного забывать немецкий язык, но сделала очень немного орфографических ошибок в диктанте, потом я отправился гулять один, а после моего возвращения всё общество (вместе со мною) отправилось гулять до обеда, который был в пять часов. После обеда время, которое до тех пор тянулось, как тянет лапку раненая куропатка, показалось мне не таким долгим, правда, я проспал до 9 часов, вследствие усталости, вызванной моими двумя прогулками. В 9 часов нам принесли чай — или, скорее, швейцарскую микстуру из Розе, которую мы пили, приправляя этот простой ужин легкой беседой, учтивой и сдержанной, о предметах вполне знакомых и очень мало интересных. Боркен или Мармонтель, как и всякий другой автор нравственных и поучительных книг, был бы удовлетворен, я уверен, видя наше скромное и благопристойное поведение, нашу взаимную уступчивость, которую легкая сонливость делала еще более приятной. Наконец, насладившись в течение часа обществом себе подобных (удовольствие, для которого, как утверждают, создан человек), мы встали со своих мест, направились в столовую, взяли светильники, пожелали друг другу доброй ночи и, легли в постели, где тотчас заснули.

Нынче утром погода очень хорошая и очень мягкая, я совершил довольно большую прогулку перед завтраком и пишу вам теперь между завтраком и бильярдом, из страха, как бы почтальон не пришел раньте обыкновенного. Мы будем ожидать его завтра с еще большим нетерпением. В течение прогулки я разрабатывал мой сюжет и думал о многом. Es ist so voll Erinnerungen — allos {Здесь всё исполнено воспоминаний — всё… (нем.).}… Теперь мне остается только умолять вас беречь ваше драгоценное здоровье и пожелать вам всего, что только есть самого чудесного под небесами. Да благословит вас бог тысячу раз! Мы все вас приветствуем, и я жму вам руки очень, очень крепко. Тысяча дружеских приветов Виардо и прочим друзьям. Попросите, пожалуйста, Мюллера передать мне через вас новости о нашем друге Герцене. Не пришло ли на мое имя посылки или письма? Не забудьте ни о лодке, ни о чае.

Час дня.— Почтальон еще не пришел, я прибавлю несколько слов. Погода прелестная, и Куртавнель сегодня очень красив и мил. Я провел всё утро в парке. Что вы делаете в эту минуту? Вот вопрос, который мы задаем себе каждую четверть часа. Sic mussen jetzt an mich denken denn Ich bin diese ganze Zeit ganz in Ihr Angodcnken versunken werden… Liebe, theuere {Вы должны теперь думать обо мне, потому что я всё это время целиком погружен в воспоминания о вас — любимая, дорогая! (нем.).}. Ну, что ж! Впрочем, все чувствуют себя сегодня еще лучше, чем вчера. Еще раз прощайте, будьте здоровы и до свиданья.

Ваш

И. Тургенев.

110. Полине Виардо

Вот вам, милостивая государыня, второй бюллетень.

Куртавнель,

среда.

Все чувствуют себя прекрасно: воздух Бри положительно очень здоров. Теперь половина двенадцатого утра, мы с нетерпением ожидаем почтальона, который, надеюсь, доставит нам хорошие вести. Вчерашний день был менее однообразен, чем позавчерашний. Мы совершили большую прогулку, а затем вечером, в то время как мы играли в вист, произошло большое событие. Вот что случилось: громадная крыса забралась на кухню, а Вероника, у которой она накануне сгрызла туфлю (какое прожорливое животное! пусть бы еще это была туфля Мюллера), изловчилась заткнуть тряпкой и двумя большими камнями дыру, служившую крысе убежищем. Она прибегает, она сообщает нам эту великую новость. Мы все встаем, все вооружаемся палками и входим в кухню. Несчастная крыса укрылась под шкафом в углу, ее оттуда выгоняют,— она выходит, Вероника бьет по ней, но промахивается, крыса возвращается под шкаф и исчезает. Ищут, ищут во всех углах,— крысы нет. Напрасны все старания — наконец, Вероника догадывается выдвинуть совсем маленький ящичек… в воздухе быстро мелькает длинный серый хвост,— хитрая бестия забилась туда! Она соскакивает с быстротой молнии,— ее хотят пристукнуть — она снова исчезает. На этот раз ее ищут полчаса,— ничего! И заметьте, что в кухне очень мало мебели. Выбившись из сил, мы удаляемся, мы снова садимся за вист. Но вот входит Вороника, неся щипцами труп своего врага. Вообразите себе, куда спряталась крыса! В кухне на столе стоял стул, а на этом стуле лежало платье Вероники, и крыса забралась в один из его рукавов. Заметьте, что я перебирал это платье четыре или пять раз во время наших поисков. Не восхищаетесь ли ни присутствием духа, быстротой и догадливостью, силой характера этого маленького зверька? Человек, в такой опасности, сто раз потерял бы голову. Вероника хотела уже уйти и отказаться от поисков, когда, к несчастью, один из рукавов ее платья чуть приметно шевельнулся… бедная крыса заслуживала того, чтоб спасти свою шкуру.

Это последнее выражение напомнило мне, что в ‘Le National’ я прочел прискорбное известие: кажется, арестовали нескольких немецких демократов. Нет ли в числе их Мюллера? Боюсь также за Герцена. Известите меня о них, прошу вас. Реакция совсем опьянена победой и теперь явится во всем своем цинизме¹.

Погода сегодня очень мягкая, но в июне хотелось бы чего-нибудь иного, а не молочного неба и легкого ветерка, который, возможно, всё же слишком свеж. Вы привезете нам снова ясные дни. Мы не ждем вас раньше субботы. Мы покорились этому… Маленькая заметка от дирекции в газете не оставляет нам на этот счет никаких иллюзий. Терпение! но как мы будем счастливы снова вас увидеть! Что насчет лодки — говорили ли вы об этом? Я был бы очень рад увидеть рвы вычищенными ко дню вашего приезда. Всё, вплоть до деревьев, должно выглядеть праздничным в этот день.

Оставляю немножко места для Луизы, а также для других. Г-жа Сичес совсем оправилась от болезни. А вы, ради неба, вы как себя чувствуете?

P. S. Мы наконец получили письмо (половина четвертого). Слава богу, всё шло хорошо во вторник. Во имя неба, берегите себя. Вы ведь не только для себя бережете свое здоровье. Тысяча приветов В<иардо> и остальным.

Tnnsend Grusse.

Ihr {Тысяча приветов. Ваш (нем.).} И. Тургенев.

111. Полине Виардо

Добрый день, милостивая государыня. Guten Morgen, theuerstes Wesen {Доброе утро, дорогое существо (нем.).}.

Понедельник, 8 июля 49.

Я пишу вам это письмо в гостиной г-на и г-жи Сичес, на улице Лафит, 11. Сейчас 4 часа — следовательно, вы уже шесть часов в Лондоне¹. Должно быть, вы доехали приятно и благополучно. Этой ночью я несколько раз просыпался и всё думал о вас: я видел, как вы стоите, наклонившись над колесом парохода, и смотрите на белую пену зеленого моря. Господь да хранит и благословит вас! И еще не знаю, когда мы поедем в Куртавнель, вероятно, завтра. Г-н и г-жа Сичес отправились за покупками, а я всё утро был занят укладкой и перевозкой моих вещей. Однако я всё же успел просмотреть фельетоны всех газет. Многие из них отзываются о последних представлениях ‘Пророка’ и о вас с величайшей похвалой. ‘Le Courrier Francais’ приглашает вас вернуться возможно скорее, чтобы снова завладеть ‘скипетром искусства’. Г-н Жюль Жанен в большой статье, описывающей его поездку в Бельгию, два раза говорит о вас, следующим образом: ‘Представьте себе рай между двумя адами, Розу Шери между двумя дуэньями, самое Виардо между двумя провинциальными тенорами’². Что вы скажете об этом самое — ведь ото такой же признак знаменитости для женщины, как отсутствие ‘г-н’ для мужчины? Ощущаете ли вы, что на вас надвигается та опасность, о которой так изящно говорил остроумный г-н Низар? Кстати, не забудьте, что вы обещали мне заставить молчать скромность в ваших письмах… Я рассчитываю на это. Вот каковы мы! Статья г-на Ж<юля> Ж<анена> ужасно реак<ционна>, и всё же я чувствую, что если он будет продолжать в том же духе, я в конце концов начну почти уважать его!

Итак, вы действительно в Лондоне, и я вам пишу… Мне всё еще не верится. А между тем это — сущая правда. Вы повидали уже милого Мануэля, которого я сердечно люблю и которого также обнимаю³. Я словно вижу его отсюда — всё такого же непоседливого — не правда ли? Кажется, г-жа Гризи выбрала для своего бенефиса ‘Гугенотов’? Вы ведь пойдете послушать ее и расскажете нам о ней, равно как и о г-же Зонтаг? Но ‘Пророк’, ‘Пророк’, ‘Пророк’?!!?

Всё, что я пишу — довольно бессвязно… Ну, что же — достаточно того, что я себя понимаю и вы тоже понимаете меня. Говорят, природа боится пустоты, и в самом деле, пустота — скверная вещь.

Вечером я иду смотреть ‘Д<он> Себастиана’⁴ и завтра напишу вам о нем. Итак, до завтра, и да хранит вас бог. Я уже сказал это раньше, но позволительно повторять то, о чем непрестанно думаешь. До завтра…

Вторник, половина первого.

Через полчаса мы едем в Куртавнель, где надеемся найти письмо от вас (если вы написали его вчера). Погода великолепная, а ведь ‘то никогда ничего не портит. Я был вчера на первом представлении ‘Д<он> Себастиана’ и вышел после спектакля aburrido {в унынии (исп.).}. Да, слушая подобную музыку, отдаешь должное ‘Пророку’. Это так старо, так пусто, так бессильно. Чувствуется, что автор был утомлен, и раздражен, когда писал свое произведение. Вообще нет ничего ужаснее итальянской музыки second hand {второго сорта (англ.).}, к тому же еще и не совсем, итальянской. Эти каватины, задуманные с таким размахом и звучащие столь пошло, бьют по нервам. Пресловутый септет — тоже не бог весть что и не стоит финала ‘Лючии’⁵. Зрительный зал был наполовину пуст, я получил кресло в партере за 4 1/2 франка,— Актеры не блистали. Массе был холоден, как заперший белый медведь. Марие неуклюже и добросовестно старался (если в театре были немцы, он должен был им понравиться). Порто был безвкусен и претенциозен (но у него есть одна милая ария, единственно приемлемая во всей партитуре). М-ль Массон — позвольте о ней не говорить.— Большой скверный фрукт, незрелый и кислый. Придумала себе трагические манеры — всё равно что нарумянилась,— и ладно! saiga que saliere {что будет, то будет (нем.).}. Вызовов не было. Если не считать клакеров — никто не шевельнулся. У Массе хороший голос, только он ровно ничего не выражает. Его голос — глухонемой от рождения.

Простите, что посылаю вам письмо только на трех страницах, но мы должны ехать. Из Куртавнеля я вам буду писать письма ошеломляющей длины, сегодня же ограничиваюсь тем, что очень крепко, очень крепко жму вам руки и желаю вам всего, что только есть самого доброго, счастливого и прекрасного. До свиданья, и да благословит вас бог еще раз.

Тысяча приветов Виардо, Мануэлю и г-ну Чорли.

Весь ваш

И. Тургенев.

Gott scgne Sie tausendmal — Sie einzige Theuerste {Тысячу раз да благословит вас господь, вас, единственную, самую дорогую (нем.).}. Сегодня вечером я сяду за мое первое настоящее письмо. А посылаемое теперь — это всего лишь приветствие. Leben Sie wohl {Будьте здоровы (нем.).}.

112. Полине Виардо

Да, мы всё еще в Париже, несмотря на наш вчерашний отъезд. По недоразумению наши билеты оказались помеченными средой вместо вторника, и мы обнаружили это, лишь находясь уже во дворе Пти-Сен-Мартен¹. Ничего не оставалось, как вернуться на улицу Лафит. Но сегодня, надеюсь, нас ничто не задержит.

Париж. Среда, 11 июля 49.

Мы еще но получили от вас писем (надеюсь найти хоть одно в Розе). Но в английских газетах я уже прочитал известие о вашем прибытии.— Но правда ли, вы хорошо доехали и теперь совсем здоровы? Um Gottcs Willen pflegen Sie Ihre liebe, theuero Gesundlicit {Ради бога, берегите ваше милое, дорогое здоровье (нем.).}. Вчера я мельком видел Мюллера, а затем нанес большой визит, я хочу сказать — продолжительный визит, барышням Виардо², с которыми долго беседовал. Они объявили мне, что во мне есть что-то мефистофельское, чем я был немало польщен, можете мне поверить. А вечером я смотрел Анри Моннье в ‘Импровизированном семействе’. Ну так вот, он — не актер и даже не художник. То, что он делает,— тонко, остроумно, слегка высокомерно, изящно, вернее слишком изящно. Он играет для любителей, для людей со вкусом — и это едва ли вызывает у нас желание принадлежать к их числу (если вы вообще себя к ним относите). Ведь подлинной природе свойственна несравненно большая теплота, она плотнее, зауряднее, если хотите,— ведь только призраки пропускают свет. К тому же ему недостает сценического вдохновения и полной непринужденности, по которым узнается настоящий артист³. В этом отношении вы сделали огромный шаг вперед в вашей последней роли Фидес⁴. Теперь, помимо всех других качеств настоящей артистки, каковой вы являетесь, у вас есть еще и уверенность мастера, который не сомневается в себе и в своем труде. Хотя это и не похоже на комплимент, но я делаю вам именно комплимент, таково по крайней мере мое намерение. Я достаточно уже щадил вашу скромность, когда вы были в Париже. Теперь я хочу наверстать упущенное и вновь напоминаю вам, что вы сами обещали мне так поступать.

Можете сообщить Виардо новость, которая не доставит ему большого удовольствия: все кандидаты Избирательного союза прошли, у последнего по количеству голосов — г-на Буенвилье — их оказалось на 4000 больше, чем у Гудшо, первого кандидата социалистического списка⁵. Ну и что же! — как любит выражаться Виардо.

Это — тоже еще не письмо, а самое большее — записка, заранее сознаюсь в этом на тот случай, если вы мне когда-нибудь предъявите его как доказательство, что я мало пишу. Это — приветствие, слышите, просто маленькое приветствие.

Сегодня вечером в Куртавнеле я примусь за настоящее письмо, на большом листе бумаги. А теперь — тысячу раз да благословит вас бог, нежно жму ваши руки.— Liebes, theuerstes Wesen. Jede Minute denke ich an Sie, an das Vergniigen, an die Zukunft. Schreiben Sie mir ob auf kleinen Stucken Papier in den Briefen.— Sie wissen was. Tausend Griisse dem lieben Besten… {Милое, самое дорогое существо. Каждое мгновение думаю о вас, о наслаждении, о будущем. Пишите мне хотя бы на маленьких клочках бумаги.— Вы знаете что. Тысяча приветов дорогому… (нем.).} Привет всем и этому оригиналу Вивье, если вы его видите. Sie sind das Beste, was es auf der Erde gibt {Вы — лучшее, что есть на земле (нем.).}. Я радуюсь уже сейчас, что получу письмо… Viele 2 Monate sind eine lange Zeit… {Целых 2 месяца — это очень долгий срок… (нем.).}

Ваш И. Тургенев.

113. Полине Виардо

Итак, я в Куртавнеле, под вашим кровом! Мы прибыли сюда вчера вечером, при чудной погоде. Небо было удивительно ясно.

Куртавнель.

Четверг утром, 12 июля 49.

Листья на деревьях отливали одновременно металлическим и маслянистым блеском, люцерна казалась завитой под косыми красными лучами солнца. Стая ласточек кружила над розейскою церковью, они поминутно садились на перекладины креста, старательно повертываясь белою грудкой к свету.

Я ждал письма и посматривал вдоль улицы, не несет ли его мне почтальон. Но прибыли одни газеты.

Куртавнель показался мне довольно сонным, дорожки во дворе поросли травой, воздух в комнатах сильно охрип (уверяю вас) и в дурном настроении, мы его разбудили. Я распахнул окна, постучал по стенам, как, я видел, однажды делали вы, я успокоил Кирасира, который по привычке бросался на нас с яростью гиены, и, когда мы сели за стол, дом уже снова принял свой благожелательный и радушный вид. Сегодня утром парк весел, как обычно, и тростник в овраге колышется столь же приятно, как всегда, не подозревая, что скоро он будет безжалостно вырван и пепел его развеян по ветру.

N. В. Посыльный уже получил распоряжения относительно лодки. Итак, я снопа в Куртавнеле и уже послезавтра останусь здесь совсем один с Вероникой. Уж не жениться ли мне на ней, в вознаграждение за ее услуги, принимая во внимание, что всякая иная монета в настоящее время для меня только химера!

Я хочу работать, уверяю вас, что хочу работать. Сегодня мы отправляемся с г-ном Сичесом удить линей в Мезонфлер. Мы сядем в тени знакомого вам дуба и, само собою разумеется, будем много думать о вас. Что вы делаете в эту минуту? По всей вероятности, готовитесь к тому, чтобы петь. Я ожидаю, мы ожидаем письма сегодня, мы все жаждем узнать что-нибудь определенное о ‘Пророке’. Кстати, да благословит вас бог тысячу раз. Но скажите, не восхищаетесь ли вы прекрасным большим листом бумаги, который я взял, чтобы вам писать? А? Писали ли вы когда-нибудь мне на подобной бумаге? Не знаю, что со мной, я выгляжу хвастуном¹… а в сущности я маленький мальчик, поджал хвост и сижу себе смирнехонько, как собачонка, которая чувствует, что над ней смеются, и глядит куда-то в сторону, прищурив глаза как бы от солнца. Или, вернее, я немного грустен и немного задумчив, но это пустяки. Я все-таки очень доволен тем, что нахожусь в Куртавнеле, обои цвета зеленой ивы в моей комнате радуют мой взор, и я конечно очень доволен. Но за письмо снова примусь позднее.

5 часов.

Мы возвращаемся с рыбной ловли с 50 линями. Мы получили вашу записочку. Это утомление скоро пройдет… Но как? Неужели ‘Пророка’ не будут ставить? Признаюсь, это огорчило бы меня, не из-за денег, которые бы вы потеряли, но из-за того, что это могло бы выглядеть отступлением перед успехом м-ль Зонтаг²… Однако посмотрим. Будьте здоровы, вот главное. Я не расположен писать. Мы собираемся обедать, погода прелестная. До завтра.

Пятница, 9 часов утра.

Вот что значит откладывать. Почтальон пришел сегодня так рано, что застал меня в постели. Пишу вам несколько слов наскоро. Сообщенные вами сведения далеко не хороши, как бы то ни было, вам сопутствуют мои наилучшие пожелания.— Я буду молить за вас бога — да благословит он вас тысячу раз! Лодка будет здесь послезавтра. Прилагаю при сем бумагу для Виардо. Снова засяду за письмо сегодня вечером, нет, сию же минуту, за огромное письмо, и с какой стати почтальон пришел так рано? Ради бога, берегите ваше драгоценное здоровье! Куртавнель очарователен, мы будем содержать его в самом нарядном виде. Я буду работать, как негр, перевод вы получите³. iausend Dank fur den lieben Brief und das Blattcheii — aber um Gottes willen seien Sie gesnnd — meine Lippen tiermen sich keinen Augenblick von Ihren Fiissen. Ich bin ganz hm, wio nie… {Тысяча благодарностей за ваше милое письмо и за лепестки — но бога ради — будьте здоровы — мои губы ни на мгновение не отрываются от ваших ног. Я весь там, как никогда… (нем.)}

До свидания, кланяюсь всем и остаюсь навсегда

совершенно вам преданный И. Т.

114. Полине Виардо

Добрый день, милостивая государыня und liebe Freundin {и дорогой друг (нем.).}. Погода у нас по-прежнему великолепная, мы все вполне здоровы и много думаем о вас — вот и всё, что есть нового в Куртавнеле. То, что вы нам говорите о ‘Пророке’, заставило нас сильно призадуматься¹… Мы обсуждали это между собою с большою серьезностью. Со своей стороны, я уверен, что вас заставят петь его раз двенадцать и что вы не вернетесь так скоро, как говорите: клянусь вам, я желаю этого от всего сердца, вы можете усомниться в этом, но уж поверьте мне. Надо, чтобы вы расшевелили англичан, чтобы они оглушительно аплодировали вам, чтобы они восклицали своим гортанным голосом: She is wonderful, qulte extraordinary.— Oh yes, oh yes! {Она изумительна, совершенно необыкновенна. О да, о да! (англ.).} и т. д. Всё это необходимо, и когда вы вернетесь в Куртавнель после всех ваших триумфов, вы будете вдвойне наслаждаться и чудесной погодой, и чистотой ваших рвов, и лодкой, и пресловутым переводом²… Вот что я называю говорить языком разума.

Куртавнель.

Суббота, 14 июля 49.

Я сообщил г-же Сичес о ваших сведениях относительно Леонара. Эта женитьба ее очень волнует, и она окончательно поверит этому лишь когда возвратится в Париж³.

Спасибо за ваше прелестное описание ‘Линды’. Dank auch fur ailes Liebe, was im Briefe steht {Благодарю также за все добрые слова, которые содержатся в письмо (нем.).}. Надо, знаете ли, чтобы вы затмили эту угасающую звезду, эту искусственно поддерживаемую славу, впрочем, я никогда ее не слыхал⁴.

Вчера, после ужина, произошел весьма бурный политический спор между доном Пабло и его супругой, она нападала на Эспартеро, он же, надо признать, довольно плохо защищал его, всё больше восклицаниями вроде: Que sabes lu и Calla, majadera {Что ты знаешь — Молчи, глупая (исп.).}, чем какими-либо основательными доводами. Но крошка была в ярости. Известно ли вам, что ваш дядюшка — большой балованный ребенок? Они намерены уехать послезавтра, и я останусь один. Как странно, один в Куртавнеле, в этом большом доме. Завтра мы ожидаем Жана.

Все эти дни погода стояла прекрасная, но дул сильный ветер, который временами становился особенно сильным и очень упорным. Волнение, которое он вызывал в листве, весьма шло тополям, они очень гордо сверкали на солнце. Надо вам сказать, что я заметил одну вещь, а именно, что у неподвижного тополя вид весьма школярский и весьма глупый, по-иному бывает лишь вечером, когда на розовом фоне неба листья кажутся почти черными… но в таком случае всё должно быть тихо, только листьям на верхушках деревьев дозволено чуть-чуть шевелиться. Кстати, я забавлялся тем, что разыскивал в окрестностях деревья, которые имели бы собственную физиономию, индивидуальность, и давал им имена, по вашем возвращении я могу их вам показать, если вы этого пожелаете. Primo {Во-первых (лат.).}, каштановое дерево, что во дворе, я прозвал Германом и подыскиваю ему Доротею. В Мезонфлере есть береза, которая очень похожа на Гретхен, один дуб окрещен Гомером, один вяз — милым негодником, другой — испуганной добродетелью, одна ива названа г-жой Вандерборгт⁵.

Понедельник, 16.

Мы ждали, что получим письма сегодня, но их нет. Это заставляет нас предполагать, что, вероятно, начались репетиции и что вы по желаете нам писать, пока не будет чего-нибудь определенного. Здоровье ваше полностью восстановилось, не так ли? Г-н и г-жа Си-чес уезжают лишь завтра. Жан прибыл вчера вместе с Коморном⁶. Сегодня утром мы все поднялись в половине четвертого, чтобы идти удить. Мы вдвоем поймали 118 рыб, г-н Сичес — 80, я — 38. Мы видели, как солнце вставало из-за леса. Можно не быть добродетельным и находить удовольствие в созерцании восходящего солнца. Было одно прелестное мгновение: мы находились у дуба слева, я поднял глаза, он был освещен снизу, так как солнце было еще очень низко. Это было очень красиво и очень своеобразно и продолжалось всего одно мгновение… Вообще я нахожу, что в освещенных снизу деревьях есть нечто фантастическое и таинственное, что действует на воображение. Вот почему я очень люблю иллюминации в садах. Но довольно, однако, говорить о деревьях.

Лодку привезли! Она но так красива, как я думал, но очень недурна. Только что я два часа упражнялся в гребле! Привыкаю понемногу. Как и при плавании, нужны движения равномерные и не слишком резкие… Мы с г-ном и г-жей Сичес пять раз объехали рвы, потом и катал Султана, которому, по-видимому, не очень понравилось это развлечение. Впрочем, чувствует он себя хорошо, он толст и жирен. Вероника не может его видеть, чтобы не сказать ему, что он вор, ужасный вор, но он делает вид, что не понимает. Я очень люблю наводить ее на эту тему, когда он тут же рядом. По его морде, по той скромной манере, с какой он садится, как он слегка отворачивает голову, как он незаметно повиливает хвостом, хотя к нему и не обращаются, видно, что он отлично знает, о чем идет речь… ‘вот, милостивый государь,— говорит мне тогда, сильно волнуясь, Вероника, — вот, на вид он — сама невинность, а пес этот вор, ужасный вор, и сколько бы ему это ни говорили, он даже не краснеет (подлинное ее выражение), да уж и хитер же этот пес! куда как хитер!’ Тогда я обращаюсь к Султану и повторяю ему речь Вероники, но он и ухом не ведет. ‘Вы напрасно стараетесь, милостивый государь,— продолжает Вероника, — у этого пса совести нет’. Во время моих прогулок я его пускаю в люцерну, третьего дня он схватил куропатку в гнезде — не причинив ей вреда, я отнял ее у него и выпустил на свободу. Здоровье всех прочих животных в доме, — обезьян, птиц, кошки, — превосходно.

А завтра великое истребление камышей! Завтра я остаюсь в одиночестве с Вероникой и Жаном. Жан будет мне помогать в великом деле разрушения. До завтра!

Вторник, 17.

Г-н и г-жа Сичсс уехали сегодня утром в Париж. Но крестовый поход против камышей отложен до завтра по просьбе Жана, у которого сегодня много дел. Я не ожидал писем, поскольку позавчера было воскресенье, а англичане — a stupide people {глупый народ (англ.).}. И вот я один, но скучать не буду, я в этом уверен. Буду много работать, да! очень много. Сегодня, впрочем, я ничего не делал, весь день слонялся… но завтра! — Heute war ich den ganzen Tag wie in einen Zaubertraum versunken — hier — allein. Ailes, ailes, die ganze Vergangenheit. Ailes was geschehen ist kam mir so urrwiderstehlich, so leicht vor die Seele. Ich bin ganz hin. Ich gehore ganz und gar meiner lieben Herrin. Gott segne Sie tausendmal… {Сегодня в течение всего дня я был словно погружен в волшебный сон. Я. был здесь один. Всё, всё, всё прошедшее, всё, что случилось, представилось моей душе столь неодолимым… Я весь… я весь принадлежу, я полностью принадлежу моей дорогой властительнице. Тысячу раз да благословит вас бог (нем.).} Я очень надеюсь получить завтра письмо..

Среда, 18.

Нет, писем нет… Почему? И английских газет я также не получаю. Я был слишком нищ, уезжая из Парижа, чтобы подписаться на них… Терпение! Следует надеяться, что всё обстоит благополучно. Ах, ужасно быть так далеко…

Почтальон ждет, он опять пришел часом раньше, придется кончить это письмо. Не правда ли, вы хорошо себя чувствуете! Да, я прошу вас об этом. Тысячу приветов Виардо, Мануэлю, всем. С большою нежностью жму вам руки, и да хранит вас небо. Schreiben Sie mir {Пишите мне (нем.).}. Будьте счастливы и здоровы {Далее следует зачеркнутая и не поддающаяся прочтению фраза по-немецки.}. Прощайте.

Ваш И. Тургенев.

Госпоже Виардо-Гарсиа

в Лондон.

Клифтон Виллаз, Мейде-Вейл, No 27.

115. Полине Виардо

Нет более тростников! Ваши рвы вычищены, и Человечество вздохнуло свободно. Но это далось но без труда. Мы работали, как негры, в течение двух дней — я имею право говорить мы, потому что и мне тоже досталось. Если бы вы меня видели, особенно вчера, выпачканного, вымокшего, но сияющего! Тростник был очень высокий, и его очень трудно было вырывать, тем труднее, чем более он был ломок. Как бы там ни было, но дело сделано! Уже три дня, как я один в Куртавиеле, и что же! клянусь вам, что я не скучаю. По утрам я работаю, и работаю много, прошу вас верить этому, и я представлю вам доказательство. Я гуляю, завтракаю в 9 ч., обедаю в 6, вечером читаю, никогда не ложусь ранее десяти часов. Теперь, когда я вычистил ваши рвы, я думаю о других усовершенствованиях, но они бы обошлись гораздо дороже. Известно ли вам, что, например, я бы сделал на вашем месте? Говорят, что ферма Виконте в плохом состоянии, не получаете вы никакого дохода и от фермы, находящейся по соседству. Итак, вот мой план — я бы снес половину фермы, находящейся возле дома, как здесь показано (на рисунке,— см. с. 302.— Ред.): всё пространство, обозначенное так IIII ABCD, с помощью этих материалов я бы отремонтировал Виконте и привел в порядок другую половину фермы (там устроили бы каретные сараи, конюшню, хорошее жилище для садовника), от А до В я возвел бы стену, а великолепные липы и место, где стояла разрушенная половина фермы, всё это отойдет к парку. Можно было бы устроить чудесный фруктовый сад вплоть до оранжереи, а среди лип — золеную беседку, которая, я в этом уверен, станет лучшим местом в саду… Что вы мне на это скажете и что скажет Виардо? Кстати, между нами будь сказано, ваш новый садовник немного ленив, он едва не дал погибнуть олеандрам, так как не поливал их, да и цветник находился в плохом состоянии, я ему ничего не сказал, но принялся сам поливать цветы и полоть сорную траву. Этот немой, но красноречивый призыв был понят, и вот уже несколько дней, как всё приведено в порядок. Он слишком болтлив и слишком много улыбается, но жена его хорошая бабенка и не лентяйка. Не находите ли вы эту последнюю фразу неслыханною дерзостью в устах такого величайшего лентяя, как я? Вы но забыли белого петушка? Так этот петух — настоящий чёрт. Он дерется со всеми, со мною и особенности, я ому подставляю перчатку, он бросается, вцепляется в нее и дает нести себя, как бульдог. Но я заметил, что каждый раз после битвы он подходит к дверям столовой и кричит как оглашенный, пока ему не дадут есть. То, что я принимал в нем за храбрость, это, может быть, всего только наглость шута, который хорошо знает, что с ним забавляются, и заставляет платить за свой труд. О, иллюзии! вот как вас утрачивают… Г-н де Ламартин, воспойте мне это¹.

Куртавнель.

Четверг, 19 июня {Так в подлиннике.} 49.

8 1/2 ч. вечера.

Милостивая государыня,

Эти подробности о птичьем дворе и о деревне вызовут у вас, вероятно, улыбку, у вас, которая готовится петь ‘Пророка’ в Лондоне… Это должно вам показаться очень идиллическим, очень патриархальным… А между тем я воображаю себе, что чтение этих подробностей доставит вам некоторое удовольствие. Какое самомнение!

Итак, вы определенно поете ‘Пророка’, и сами всё делаете, всем управляете… Не утомляйтесь чрезмерно. Во имя неба, я должен знать заранее день первого представления²… В этот вечер в Куртавиеле лягут спать не раньше полуночи. Die besten, heis-zcston, gluhendsten Wurischfe fur das theuerste liebste Wesen… {Мои самые лучшие, теплые, горячие пожелания самому дорогому и любимому существу… (нем.).} Сознаюсь вам, я ожидаю очень, очень, очень большого успеха. — Да хранит вас бог, да благословит он вас и сохранит вам превосходное здоровье. Вот всё, что я у него прошу, остальное — зависит от вас. Итак, г-жа Гризи плоха в ‘Гугенотах’. Ах, я этому очень рад — это сообразуется с моим мнением, которое странным образом поколебала статья Чорли (я его весьма сердечно приветствую). Нет, эта толстуха не в силах превратиться в Валентину³. Нет, тысячу раз — нет! Нет, не дано первой встречной воплотить этот изящный и столь поэтичный образ — но я щажу вашу скромность.

Так как, в конце концов, у меня в Куртавнеле много свободного времени, я пользуюсь им, чтобы делать совершенно невероятные глупости. Уверяю вас, что время от времени это мне необходимо… Без этого предохранительного клапана я рискую в один прекрасный день в самом деле окончательно поглупеть. Например, я сочинил вчера вечером музыку на следующие слова:

Однажды невинная пастушка

Увидела в плодовом саду

Сидящего на зеленом папоротнике

Молодого и стыдливого незнакомца.

Робкая, подобно газели,

Она хотела бежать, когда внезапно

Испуганным взорам красавицы

Явился ужаснейший волк.

При виде его скрежещущих зубов

Пастушка лишилась чувств.

Тогда, чтобы спасти ее, принц

Дал сожрать себя зверю⁴.

Предложите знаменитому автору романса ‘Жертва падает и дымится’⁵, в свою очередь, сочинить на эти слова музыку. Я пришлю свою, и посмотрим, кто одержит верх. Вы будете судьей.

Кстати, прошу у вас прощения за то, что пишу вам подобные нелепости.

Пятница, 20. — 10 ч. вечера.

Добрый вечер, милостивая государыня, что вы сейчас делаете? Я сижу перед круглым столом в большой гостиной… Глубочайшая тишина царит в доме, слышится только шёпот лампы. Я, право, очень хорошо работал сегодня, во время прогулки я был застигнут грозовым дождем. Скажите Виардо, что в этом году много перепелов. Сегодня я разговаривал с Жаном о ‘Пророке’. Он мне говорил очень разумные вещи, между прочим, что ‘теория есть лучшая практика’. Если б это сказать Мюллеру, то он, наверно, откинул бы голову набок и назад, открыв рот и подняв брови. В день моего отъезда из Парижа у этого бедного малого было только два с половиной франка, я ничего не мог ему дать — к несчастью!

Послушайте, хотя мне и не свойствен den politischea Pathos {политический пафос (нем.).}, но меня возмущает одна вещь: это посольство генерала Ламорисьера в главную квартиру императора Николая. Это уж слишком, это слишком, уверяю вас. Бедные венгры!..⁶ Порядочный человек в конце концов не будет знать, где ему жить: молодые нации еще пребывают в варварском состоянии, как мои дорогие соотечественники, или же, если они встают на ноги и хотят двигаться вперед, их подавляют, как венгров, а старые нации умирают и смердят, так как они прогнили и разлагаются. По этому поводу можно было бы спеть вместе с Роже: ‘И бог не поразит этих нечестивцев!’⁷ Но довольно! А потом, кто сказал, что человеку предначертано быть свободным? История нам доказывает обратное. Не из желания быть придворным льстецом Гёте написал свой знаменитый стих:

Der Mensch ist niclit geboren i’rei zu sein {*} ⁸

{* Человек не рожден быть свободным (нем.).}

— это просто-напросто факт, истина, которую он высказывал в качество точного наблюдателя природы… До завтра.— Это не мешает вам быть восхитительной. Видите ли, если бы там и сям на земле не появлялось таких созданий, как вы,— нас бы тошнило от самих себя. Ich liege zu Ihren Fussen {Я у ваших ног (нем.).}. До завтра.

Суббота, 21.

Здравствуйте, милостивая государыня, и прощайте. Погода скверная. Вот и все новости. Жму очень крепко вам руки, тысяча приветов Виардо и всем остальным. Sind die Nagel gewachsen?.. {Отросли ли ногти? Далее зачеркнуто несколько слов, не поддающихся прочтению.}

Ваш И. Тургенев

110. Полине Виардо

Добрый день, милостивая государыня — Guten Morgen, liebstes, theuorstes, bestes Wesen! Gott segne Sie tausend Mal {Доброе утро, самое милое, дорогое, лучшее существо! Тысячу раз да благословит вас бог (нем.).}. Вчера я был на большом празднике в Неси. Это, знаете ли, премилая деревушка, несмотря на ужасающую зеленую лужу возле церкви. Я впервые увидел французский сельский праздник, признаться, это далеко не так красиво и живописно, как в Германии. Там почти всегда можно услышать сносную музыку, немцы почти никогда но фальшивят, а те четыре упившихся молодца (одна труба, один кларнет, о, этот ужасный кларнет! и две скрипки), которые составляли вчера оркестр, так резали ухо, что у вас на глазах выступали крупные холодные слезы, словно вам перепиливали зуб. В Германии танцуют вальс, галоп, а здесь (кажется, это не везде так) тяжело и неуклюже прыгают, нелепо двигая плечами и коленями, или же пытаются подражать канкану. В Германии крестьяне почти всюду еще сохранили национальный костюм, а здесь видишь только сюртуки — да какие! Что за талии до самой шеи! Что за воротники выше головы! Что за шляпы! Что за жилеты и особенно что за пристежные воротнички! Женские платья (женщины тоже одеваются по-городскому) выглядят очень уныло и производят впечатление одновременно старых и новых, новых, потому что их надевают только раз в год, старых, потому что сшиты они давным-давно, да к тому же быть запертым многие годы в большом сундуке — от этого не помолодеешь! Я заметил вчера двух девиц, несколько менее загорелых н гораздо более развязных, чем другие, они нарядились гризетками, но этот костюм был им еще больше не к лицу. Все мужчины были одеты, как горожане, и всё же среди них легко можно было отличить настоящих горожан по брезгливому и снисходительному виду, по деланному добродушию, от которого веяло холодом. Однако эти столь скверно одетые люди танцевали с таким увлечением, лица их были столь оживлены, вечер был так хорош, а дети так восторгались и радовались, что в общем мне всё это показалось прелестным. А кроме того, сколько там было типов, достойных изучения: милые, совсем уже дряхлые старички, которым говорили со смехом: ‘Ах это вы, папаша такой-то!’, а они отвечали только морганьем и блаженной улыбкой, местные тузы — гортанный голос, небольшое брюшко, густые брови и рука на подбородке, буяны, дурачки, шутники, взрослые девушки с серьезным и принужденным видом, даже когда они танцуют, обливаясь потом, растерянно глазеющие батраки, господа, которые побывали в Париже: это было видно и по тому, что они позволяли себе поканканировать, и по неприятной бледности их лиц, по прическе и т. д., и т. д. Не менее тридцати фигур запечатлелось у меня в голове, между прочим одна девочка лет пяти-шести, настоящая маленькая Миньона с печальным и быстрым взглядом, гораздо более Миньона, чем у Шефера¹, ярмарочный торговец (у него было что-то вроде ящика с Абд-эль-Кадером внутри, в ящик стреляли, и, когда попадали Абд-эль-Кадеру в сердце, слышался взрыв и он опускался на колени) — этот человек был похож на Дон-Жуана, но разоренного, потрепанного и униженного нищетой, со своей публикой он обращался в высшей степени презрительно, черты его огрубели, но глаза были прекрасны, волосы великолепны, и, когда он начинал улыбаться, лицо его делалось привлекательным. Бывают такие лица, их словно внезапно освещает какое-то сияние, выражение их меняется удивительным образом, ничего хорошего это не означает — эта внезапная перемена, особенно когда она повторяется часто и одним и тем же образом.

Куртавнель.

Понедельник, 23 июля 49.

В результате вернулся я в Куртавнель около половины десятого, очень довольный тем, как провел день. Я уже был в аллее напротив дома, а до меня еще доносились трам-там-там этого адского оркестра. Вечер был необыкновенно тих и мягок, воздух словно принял молочную ванну (что за смелый образ!), и звуки неслись над полями, как будто им никогда не суждено было замолкнуть. Я хотел уже открыть калитку, как вдруг заметил, что ко мне приближается какое-то живое существо, это была маленькая Манон, которую пустили пастись на свободе. Она позволила мне приласкать себя, и мы вместе вернулись домой.

Wie oft ich den ganzen tag an Sie gedacht habe, kann ich Ihnen nicht sagen, als ich zuriickging, rief ich Ihren Namenso entziickt, ich streckte die Arme mit so viel Selmsucht nach Ihnen ans! Sie haben es gewiss horen und sefaen mussen {Не могу сказать, как часто в течение дня я о вас думал, возвращаясь, я так восторженно выкрикнул ваше имя, с такой тоской протянул к вам руки! Вы, конечно, должны были слышать и видеть это (нем.).}.

Вот уже шесть дней, как я один в Куртавнеле, и что же, признаюсь вам, я не скучаю, много работаю, гуляю, думаю о тысяче разных вещей, жизнь гораздо проще, чем ее устраивают себе люди. Досаждает мне лишь то, что я не получаю писем (и денег) из России².

Два часа.

Почтальон только что принес мне ваше письмо. Итак, это будет во вторник, завтра… Я боюсь, что вы чересчур утомлены… Впрочем, когда вы получите это письмо, всё ведь решится — твердо верю, что успех будет блестящий³. Ведь вы не забудете прислать мне газеты? Прошу вас. Как глупо,— я же знаю, что теперь это бесполезно, и всё же не могу удержаться, чтобы не крикнуть вам: не переутомляйтесь на репетициях! Я чувствую уже, что начинаю волноваться, и это будет завтра идти всё crescendo {возрастая (итал.).} до полуночи, потому что раньше не лягу. Morgen uni Mitternacht wirdlhr Bild im Saal (das leider nicht ahnlich ist) einen Strauss bekommen {Завтра в полночь вашему портрету в зале (который, к сожалению, непохож) будет поднесен букет (нем.).}. Вы говорите, что хор недурен и что Марио… Но это нелепо, ведь письмо мое придет через два дня после первого представления, ну и дурак vue я! Но ничто не мешает мне сказать вам, что сейчас я молюсь за вас и шлю вам самые лучшие пожелания, и сила их столь огромна, что может вырывать с корнем дубы. Liebe, theuere! Gott sei mit Dir und segne Dich {Милая, дорогая! Бог да будет с тобою и да благословит тебя! (нем.).}. Умоляю вас, лишите мне это первое представление до мельчайших, подробностей (благодарю за реверансы). Как глупо, что стены ничего не могут понять, а то я сообщил бы эту новость всему Куртавнелю. Он должен был бы являться исключением (я говорю о Куртавнеле). Во всяком случае, я поведал се Жану, Веронике и обезьянкам.

Если вас навестит Ледрю-Роллен, напишите мне, какое он на вас произвел впечатление. Он, конечно, не орел, но, думаю, действительно добрый и преданный народу человек⁴. А Луи Блан,— что он, подавлен? Должен сознаться, я его недолюбливаю. Я еще не читал его новой газеты⁵.

Итак, вот папа и восстановлен⁶… Но не будем говорить о политике. Остается только укрыться с головой или… совсем отвернуться.

Triumph! Es liegt das Schlechte,

Und vor dem Rausch der Knechte

Schweigt die Begeisterung {*} ⁷.

{* Триумф! Зло повержено,

И вдохновение молчит,

Когда ликуют рабы (нем.).}

Кстати, пришлите мне еще, пожалуйста, афишу-либретто ‘Пророка’, знаете, такой в несколько раз сложенный листок бумаги, который находят на креслах в театре.

До завтра. И тысячу раз да благословит вас небо. Was fehll V(.iardot}? Ist ihm vielleiehl unangenehm, dass ich hier wokne? {Что с В<иардо>? Быть может, ему неприятно, что я здесь живу? (нем.).}

Вторник.

Сегодня прескверная погода. Мелкий, частый дождь льет с холодным упрямством старой девы. Барометр падает… по, терпение. Итак, это — сегодня, через девять часов (теперь одиннадцать). Вы уже встали, позавтракали, вы спокойны. Спокойны ли вы? Да, будем спокойны. Этот дождь мешает мне, я рассчитывал провести большую часть дня вне дома. С каким нетерпением я буду ждать почтальона в пятницу! Потому что до пятницы здесь ничего нельзя будет узнать. На этих днях я просмотрел ‘Консуэло’. Очень много прелестных мест, но г-н Альбер несносен так же, как вся нездоровая фантасмагория, которая его окружает⁸. Г-жа Санд часто портит самых обаятельных своих героинь, делая их болтливыми, рассудительными и педантичными, в том числе и маленькую Фадетту⁹. Между тем в наше время, когда попирают ногами самые священные права, когда кровь льется потоками, когда несправедливость, грубая сила или лицемерие торжествуют, для людей, не окончательно еще утративших способность чувствовать или не совершенно беспечных от природы, единственным, быть может, прибежищем (если для деятельности время прошло или еще не наступило) остается мистицизм, безмерная и беспредельная вера…

Кажется, Гёргей умер¹⁰. Не слышали ли вы чего-нибудь насчет Бакунина¹¹?

Положительно, ich bin zu auigeregt, um Ihnen weiter zu schreiben {я слишком взволнован, чтобы продолжать писать вам (нем.).}. Я буду молиться за вас. Благослови вас господь. Жму вам, руку так сердечно, как только можно… Тысяча приветов Виардо, Мануэлю и tutti quanti {всем остальным (итал.).}.

Сегодня вечером я буду много думать о вас. Прощайте.

Ваш И. Т.

117. Полине Виардо

Одиннадцать часов… Только что кончился четвертый акт, и вас вызывают, я тоже аплодирую. Браво, браво, и смелее!

Куртавнель.

Вторник вечером.

Полночь.

Я аплодирую изо всех сил и бросаю букет цветов… Но правда ли, всё было прекрасно? О, когда же настанет пятница!

Да благословит вас бог! Л теперь вы можете отправляться спать. Я тоже пойду спать. Покойной ночи, крепко почивайте на ваших лаврах…

Среда, 25 июля.

Я ничего не написал вам в среду, и сегодня, в субботу, напишу всего два слова, потому что почтальон ждет. Знаете, что я сделал? Я в четверг поехал в Париж и вернулся только вчера, в пятницу вечером. И знаете, зачем я ездил? Во-первых, чтобы… нет, не хочу врать. Единственно для того, чтобы получить возможность прочесть английские газеты. Вам нетрудно себе представить, сколь я был доволен этим чтением. Браво! Браво! Я счастлив, я тысячу раз поздравляю вас, жму вам руки изо всей силы, вновь кричу: браво! — и бросаю шляпу в воздух. По возвращении в Розе я нашел ваше письмо и вырезку из ‘Times’, доставившую мне большое удовольствие. Время от времени я буду ее перечитывать. Итак, злосчастную оперу погубили, я этого немного опасался. Конечно, в ‘Пророке’ вы являетесь ‘principal feature’ {‘главным лицом’ (англ.).} — в газетных рецензиях это было даже слишком подчеркнуто: для меня ясно, что другие были отчаянно плохи. Впрочем, надо надеяться, что в последующих спектаклях всё обойдется.

Больше ничего я вам сегодня но напишу — на этом листе бумаги, потому что я сейчас же принимаюсь за настоящее письмо, которое отправлю вам завтра. Проклятый почтальон ужо идет обратно. Gott segne Sie tausend Mal… Und ein Blumenblatt? {Тысячу раз да благословит вас бог… А где же лепесток цветка? (нем. Три последних слова зачеркнуты.— Примечание в публикации).} Тысяча приветов всем. До завтра. Совершенно вам преданный

И. Т.

P.S. Брррррррррависсимо!

P.S. Вместо других газет пришлите мне бандеролью ‘Illustrated News’. Я прочел ‘Times’, ‘M Chronicle’, ‘M Post’, ‘M Herald’, ‘Daily News’, ‘Sun’, ‘Standard’ и ‘Globe’. Если есть хорошая статья в какой-нибудь другой газете, es ist willkommen {буду рад (нем.).}. Пришлите ее мне.

На первом листе:

Милостивой государыне

госпоже Полине Виардо-Гарсиа,

в Лондон.

Клифтон Виллаз, Мейде-Вейл, 27.

118. Полине Виардо

Добрый вечер, милостивая государыня, guten Abend, theuerste, liebsto Freundin {добрый вечер, самый дорогой, любимый друг (нем.).}.

Куртавнель,

суббота, 28 июля 49.

Половина одиннадцатого вечера.— Я пишу эти слова с некоторой гордостью. Как видите, мы не с курами ложимся спать. Я только что прогулялся по парку. Ночь прекрасная, звезд невероятное количество. Крупные звезды, которые светятся голубым светом и как будто мигают, красиво окаймляют вершины тополей, между тем как, луна просвечивает сквозь черные ветви. Сейчас вы поете, ибо я полагаю, что ‘Пророка’ будут давать три раза в неделю. Вы увидите, что ваш успех будет только расти и становиться всё более блестящим, как в Париже. Надеюсь, что ваши сотоварищи по сцене теперь держатся лучше¹. Возвращаюсь к моим звездам, вы знаете, что нет ничего зауряднее представления, будто они внушают религиозные чувства, по крайней мере, так говорится во всех назидательных книжках. Но уверяю вас, что вовсе не такое действие производят они на того, кто смотрит на них просто, без предвзятой мысли. Тысячи миров, в изобилии разбросанных по самым отдаленным глубинам пространства, суть не что иное, как бесконечное распространение жизни, той жизни, которая находится везде, проникает всюду, заставляет целый мир растений и насекомых без цели и без надобности зарождаться в каждой капле воды. Это произведение непреодолимого, невольного, бессознательного движения, которое не может поступать иначе, это не обдуманное творчество. Но что же такое эта жизнь? Ах! Я ничего об этом не знаю, но знаю, что в данную минуту она всё, она в самом расцвете, в полной силе, не знаю, долго ли это будет продолжаться, но, во всяком случае, в данную минуту это так: она заставляет кровь обращаться в моих жилах без всякого моего участия, и она же заставляет звезды появляться на небе, как прыщи на коже, и это ей стоит не больше, и заслуга ее в этом не более велика. Эта штука — равнодушная, властная, прожорливая, себялюбивая, подавляющая — это жизнь, природа, это бог, называйте ее как хотите, но не поклоняйтесь ей. Прошу понять меня: когда она прекрасна или когда она добра (а это но всегда с нею случается) — поклоняйтесь ей за ее красоту, за доброту, но не поклоняйтесь ей ни за ее величие, ни за ее славу! (Посмотрите об этом в назидательных книжках, о которых я говорил выше.) Ибо, во-1-х, для нее не существует ничего великого или малого, во-2-х, в акте творения заключается не больше славы, чем в падающем камне, в текущей воде, в переваривающем желудке, всё это только и может следовать Закону своего существования, а это и есть Жизнь².

Уф! да это нечто вроде спекулятивной философии! Не хочу перечитывать моего маранья. Встряхнемся и перейдем к чему-нибудь другому. Однако, думаю, не продолжить ли мне завтра! А пока, да благословит вас бог или да будет к вам Жизнь благосклонна, но во всяком случае будьте счастливы и здоровы! Moge der Beste Engel uber das liebste, beste, edelste, geliebteste Wesen wachen {Пусть лучший из ангелов охраняет самое дорогое, лучшее, благородное, любимое существо (нем.).}.

До завтра.

Воскресенье вечером.

Сегодня была великолепная погода. Я провел почти весь день на воздухе, я катался в лодке по рвам. Кстати! Вы, может быть, удивитесь тому, что я мог съездить в Париж, ввиду состояния моего кошелька, но дело в том, что г-жа Сичес, уезжая, оставила мне 30 фр<анков>, из которых 26 уже ушло. Впрочем, я живу здесь, как в волшебном замке, меня кормят, меня обстирывают, чего еще нужно одинокому человеку? Надеюсь, что этот денежный голод скоро прекратится и что в конце концов там скажут себе: однако! да на что же он существует? Я, право, много работал в эти дня. Я покажу вам листки по вашем возвращении. Я ни минуты не скучаю, положительно я веду весьма приятную жизнь.

Понедельник.

Сегодня, однако, моя жизнь несколько менее приятна… Представьте себе, что целый день шел дождь, ни на мгновенье не переставая. Что вы на это скажете? Дождь всё падал, всё падал, прямой и частый, густой, и даже сейчас (теперь 11 часов вечера. Да, сударыня, одиннадцать часов!) я слышу, как желоб изрыгает целые потоки в ров. Но, в вознаграждение, я получил сегодня из Парижа ‘The Musical World’ и ‘Britannia’, где нашел статьи о ‘Пророке’, которыми лакомился с большим наслаждением. Если вы будете посылать мне ‘The Illustrated’ бандеролью, то пришлите также и номер ‘Athenaeum’. (Кстати, тысяча добрых пожеланий Чорли³.)

В ‘Musical W‘ сообщают о 4-ом, 5-ом и 6-ом представлениях ‘Пророка’. Браво, всё идет хорошо. Не слишком утомляйтесь. Я же вам говорил, что это будет настоящий триумф! Надеюсь, что вы поправите и денежные дела, хотя 60 гиней, по правде говоря, как мне кажется, роса roba {небольшие деньги (итал.).}. Что поделаешь! Ангажированы ли Вы на ливерпульский фестиваль? Покойной ночи, иду спать, Der liebe Gott moge viel lieber uber Sie wachen. Die gluhendsten kusse Ihren Handen und Fussen, gluhend und studenlang. Gute Nacht {Да хранит вас господь. Страстно целую ваши руки и ноги, страстно и бесконечно. Доброй ночи (нем.).}.

Вторник, 31 июля.

Опять этот проклятый почтальон вздумал являться в половине девятого утра! Чтоб чёрт его побрал! Тем но менее мне бы хотелось быстро закончить эту страничку. Итак, что же вам сказать? Что дождя нет, что я очень часто думаю о вас, что Куртавнель сейчас выглядит весьма нарядно и весьма чисто, что Жан всюду трет, чистит, моет и метет, что все животные в доме здоровы, в том числе и ваш покорнейший слуга, что я жду завтра письма, что я вам желаю счастья, здоровья и радости, что я молю, бога тысячу раз благословить вас, а вас молю простить мне такое бестолковое письмо, что я дружески кланяюсь Виардо и друзьям и остаюсь навеки

ваш

Т…….

120. Полине Виардо

Добрый день, милостивая государыня. Я только сегодня получил письмо, которое вы мне отправили во вторник, не знаю, чем объяснить это опоздание. Вы не сообщаете, идет ли теперь ‘Пророк’ более слаженно, но я полагаю, что это разумеется само собою. Увидите, вы дойдете до пятнадцати представлений¹. Ливерпульские предложения (или, вернее, это даже лучше, нежели предложения) превосходны, эти англичане ни в чем себе не отказывают². Я по-прежнему не получаю ничего из дому, впрочем, я совершенно здоров и очень доволен своею судьбой. Погода все эти дни стояла довольно хорошая.

Куртавнель.

Суббота, 4 июля {Так в подлиннике.} 49.

Третьего дня меня посетил доктор Фуже. Мы сыграли партию на бильярде, я его катал на лодке. Я гребу лучше его, а он хвастается, что был в свое время лучшим гребцом в Берси. Должно быть, он с тех пор разучился, так как ведь и я вовсе но силен. Кстати о лодке, я должен вам сказать, что, к несчастью, вода во рвах сильно убывает, она более чем когда-либо уходит около источника, невзирая на глину, которой думали остановить течь. Следовало бы переделать шлюз, что было бы не так уже трудно, обложив его камнями в виде плотины. Должен вам также сказать, что рвы вовсе не очищались, на дне их огромное количество тины. Дядюшка Ногро говорил мне на днях, показывая кулак какому-то воображаемому существу: ‘А! если б меня обкрадывали так, как обкрадывают г-на Виардо!’ Должно быть, он кое-что об этом знает. Впрочем, богатые на то и существуют, чтоб их обкрадывали, но дело в том, что вы еще не настолько богаты, чтобы со спокойной совестью давать себя обкрадывать. Я очень опасаюсь, что, когда вы вернетесь, уже нельзя будет проехаться по рвам на лодке, и теперь уже трудно проходить под Чёртовым мостом — так я прозвал мост, который ведет на ферму. Во всяком случае, нам останется Великий океан — та часть рвов, которая идет вдоль дороги, начиная от башенки. Я проводил г-на Фуже до Бландгоро. Он сообщил мне, что м-ль Лора терпеть меня не может. По-видимому, наживаешь себе врагов, сам не зная почему. Доктор пригласил меня на другой день прийти к нему завтракать.

Я завтракал вчера у г-на Фуже. Были там г-н Мажи, которого вы знаете и который показался мне добрым малым, к тому же весьма спокойным, он — доктор из Парижа, вроде петербургского г-на Берса, и брат Фуже, он напомнил мне другого брата³, на которою он очень похож. Фуже напоил нас двадцатью различными винами, к концу завтрака все говорили сразу с большим жаром и в каком-то лихорадочном возбуждении повторяли совершенно незначительные вещи, как это обыкновенно бывает, когда соберутся люди мало знакомые между собою и еще менее друг другу подходящие, которым вино разгорячило головы. Каждый вытряхивает свой мешок общих мест, отчего летит много пыли. Затем мы прошлись по розейским бульварам, э, э! Розе вовсе уж не так безобразен! Толстяк Фуже положительно добрый малый, и притом он не принимает себя всерьез, а это всегда очень приятно. Люди, которые принимают себя всерьез, могут сделаться великими, политиками — великими людьми, если хотите,— но переносить их общество довольно тяжко. Гёте сказал: Wer sich selbst nicht zum Besten haben kann, gehort gewiss nicht zu den Besten {Кто не умеет подтрунивать над самим собой, тот, конечно, не принадлежит к числу лучших (нем.).}⁴. В Розе есть речка, это меня очень удивило. Я думал, что в Бри встречаются только лужи с тростником, но без воды.

Вот что я прочел с тех пор, как живу в Куртавнеле:

1. Оба тома ‘Руководства по истории’ г-на Отта.— Этот г-н Отт — демократ школы г-на Бюшеза, демократ-католик. Этот противоестественный союз в состоянии производить лишь уродов⁵.

2. ‘Русскую историю’ г-на Устрялова. Чёрт возьми, как попала эта история в Куртавнель? Она отвратительна, но освежила в моей памяти много дат и событий⁶.

3. ‘Историю средних веков’ Роттека.— Невыразимо скверно. Либерализм легковесный, тошнотворный и фальшивый. Слог высокопарный и пошлый. Люди этого сорта в конце концов становятся членами правой какого-нибудь франкфуртского парламента. Я но говорю этого о Роттеке — он умер, к счастью! Но множество людей ejusdem farinae {из того же теста (лат.).}, к несчастью, пережили его⁷.

4. ‘Письма леди Монтегью’ (писанные в 1717 г.). Прелестная книжка, исполненная изящества, ума и искренности и заставляющая любить ту, которая ее писала, невзирая на ее происхождение⁸!

5. ‘Dona Isabel de Solis, novela historica’ {‘Донья Исабель де Солис, исторический роман’ (исп.).} Д<она> Мартинеса де ла Роса.— Я прочел это для упражнения в испанском языке. Но пусть извинят меня ваши соотечественники, если вся их современная литература такого же качества… Это по-детски наивно. Интересны лишь выдержки из хроник⁹.

6. ‘Историю войны в Испании с 1807 года’ генерала Сарразена. Это написано ясно, но ненависть, которую этот француз питает к французам, уж чересчур сильна, чтобы быть естественною. Генерал С. кажется мне совершенным негодяем¹⁰.

7. Воспоминания Боссе о Наполеоне.— Это произведение благородного лакея, если только лакей может быть благородным. Есть интересные факты¹¹.

8. Перевод Вергилиевых ‘Георгин’ Делиля.— Уж не знаю кто, г-н Мартен или г-н Низар, хвалил его в моем присутствии¹². Я не мог его докончить, право, это слишком пресно, и к тому же, эти александрийские стихи текут с отвратительной легкостью, это жидко и безвкусно, как вода. Подлинник тоже не бог знает какое чудо, вся эта латинская литература искусственна и холодна, настоящая литература для литераторов.

9. ‘Девственницу’ Вольтера! — А знаете ли вы, что в общем это очень скучно, в особенности же та часть, которая не считается таковой. Но прелестные остроты, смелые, умные и тонкие намеки, язвительные насмешки обнаруживают великого мастера¹³.

10. Толстый труд г-на Дама-Инара о Наполеоне — компиляция всех его суждений о событиях, людях и вещах¹⁴. — Что за великая и сильная личность этот Наполеон, что за сила характера, какая последовательность и какое единство воли! И вместе с тем никогда не было человека, более принадлежавшего прошлому. Он полностью это прошлое воплощает, но поворачивается спиной к будущему, к тому будущему, которое бьется еще и долго будет биться в цепях, им выкованных. Монархия в Европе умирала: он организовал власть, правительство, этот отвратительный призрак {Далее три слова зачеркнуты.}, который бессилен что-либо произвести, пустой и глупей, со словом Порядок на устах, с саблей в одной руке и с золотом: в другой, всех нас попирающий своими коваными сапогами. Чёрт возьми! что за восточный образ! Отличный переход к

11. Коран.— Я только что начал его читать¹⁵. В этой книге есть величие и здравый смысл, но я предвижу, что восточная напыщенность и неясность пророческого языка мне скоро наскучат.

Как видите, в общем я не терял времени, так как все вышеназванные книги не перелистал, а прочел, в точном смысле слова ‘прочел’. Кстати о книгах, пусть Виардо знает, что я привел в до-рядок его библиотеку, que es un primor {так что просто чудо (исп.).}. Жан, со своей стороны, только и делает, что с утра до ночи трет, моет, чистит, смазывает маслом, стирает пыль, метет и натирает полы. Ах! если бы садовник походил на него!

Вторник.

Вам, вероятно, неизвестно, но вы это узнаете, когда я вам скажу, что я никогда не ложусь спать раньше полуночи. И вот вчера, только я собирался уйти из гостиной, как вдруг услышал два глубоких, вполне отчетливых вздоха, которые раздались, или, вернее, пронеслись, словно дуновение, в двух шагах от меня. Султан давно спал, я был совершенно один. Это вызвало во мне легкую дрожь. Проходя по коридору, я подумал о том, что бы я сделал, если б почувствовал, как чья-то рука внезапно схватила меня за руку: и я должен был себе признаться, что испустил бы пронзительный крик. Положительно, ночью бываешь! менее храбрым, чем днем. Я желал бы знать, боятся ли слепые привидений. Прежде чем лечь спать, я каждый вечер совершаю маленькую прогулку по двору. Вчера я остановился на мосту и стал прислушиваться. Вот различные звуки, которые я слышал:

Шум крови в ушах и свое дыхание.

Шорох, неустанный шёпот листьев.

Стрекот кузнечиков, их было четыре в деревьях на дворе.

Рыбы производили на поверхности воды легкий шум, который походил на звук поцелуя.

Время от времени с тихим серебристым звуком падала капля.

Ломалась какая-то ветка, кто сломал ее?

Вот глухой звук… что это? шаги на дороге? или звук человеческого голоса?

И вдруг тончайшее сопрано комара, которое раздается над вашим ухом…

Кстати о комарах. В этом году меня съедают красношейки. Вот уже несколько дней, как я весь покрыт ими и шумно чешусь.

Кстати, или нет, наоборот… впрочем, это всё равно. Я должен вам сказать, что, найдя под зеленым чехлом рояля ваш толстый музыкальный альбом, я позволил себе раскрыть и пробежать его. К несчастью, моя правая рука не играет на рояле достаточно хорошо, чтобы дать мне хотя бы некоторое понятие о мелодии, тем не менее я попытался разобрать некоторые вещицы, которых вы нам никогда не пели! Насколько я могу судить, у вас во все времена был превосходный вкус, но то, что вы делали раньше, было несравненно менее искрение. Так, например, я нахожу прелестной первую фразу из ‘Ласточки и узника’: ‘Милая ласточка, порхающая перед решеткой мрачной тюрьмы, летай, летай без боязни вокруг этих стен’. До сих пор это очень хорошо, но ‘Я люблю смотреть на тебя’ застревает у меня в горле словно кость, сколько бы я ни пел это грудным голосом, фальцетом, закрыв глаза и наклонив голову немножко набок, как делаешь, когда желаешь судить беспристрастно: невозможно! В особенности это до приводит меня в отчаяние. Я даже пробовал заменить его: невозможно, всё так же невозможно! А начало фразы так мило! Всё равно, я предпочитаю ‘Светлячка’, или ‘Марию и Юлию’, или ‘Ночь и день’. Чей это текст, озаглавленный ‘Мечты’¹⁶? Там есть три стиха, которые мне очень нравятся:

Где видишь, как изнемогающая и раненая,

Падает в ледяную воду

Затравленная лань.

Не знаю почему, по мне так и кажется, что я вижу большие темные деревья, покрытую инеем землю, сухие листья, застилающие аллею н поверхность маленького недвижного пруда, лань, падающую на самом берегу, и подбегающих издали собак, лай которых весело раздается в ясном и сухом воздухе.— Собираетесь ли вы писать музыку в этом году? Два или три раза я пытался сочинять слова, но, увы! мой Пегас теперь всего лишь старая, хоть и заслуженная лошадь, которая не в состоянии ступить и шагу. Как-то на днях я увидал в поле серого ворона, вид этого соотечественника волнует меня, я снимаю перед ним шляпу и спрашиваю у него, что нового на родине. Право, я был почти растроган. Ну, вот, сказал я самому себе, сложим об этом хорошенькие стишки. Что-нибудь простое, изящное, словом, что-нибудь вроде Беранже¹⁷! В течение двух часов я ломал себе голову, не в силах срифмовать хотя бы двух строк. Наконец, меня взяло отчаяние, и вот чем я разрешился:

Ворон, ворон,

Ты не красив,

Но ты явился из моей страны:

Так возвращайся же туда!

Я сильно сомневаюсь, чтобы вы положили это на музыку.

Роясь в музыкальных тетрадях, я нашел две, в которых никакой музыки не было: это были списанные вами, русские стихотворения и начало грамматики. Это мне всё же показалось очень забавным. Могли бы вы теперь прочитать то, что вы там написали? Не правда ли, вы ведь занимались этим в Вене, с г-ном Соллогубом?

Вы понимаете по-русски? или уже позабыли? {Эти две фразы в оригинале написаны по-русски, см. с. 319.}

А ну-ка: что это значит?

Я болтаю сегодня, как сорока, оставшаяся старой девой… Кстати, знаете ли, я прочел в письмах л<еди> Монтегью, что в Турции молодая девушка, умершая девицей, подлежит осуждению, поскольку женщина существует на земле, чтобы производить потомство¹⁸? Видите ли, хорошее и дурное — это как Восток и Запад: то, что Восток здесь, далее оказывается Западом, это зависит от того, в какой точке находишься.

Итак, м-ль Антония сделалась со вчерашнего дня г-жой Леонар¹⁹. Да! вам теперь не придется заставлять ее есть больше, чем ей того хочется! Бывало, я но мог удержаться от смеха украдкой, когда да. принимали строгий вид, чтобы заставить ее проглотить остаток котлетки. Г-жа, Полина Виардо: ‘Antonita, vamos…’ Г-жа Гарсия (с большой торопливостью и энергией): ‘Come, come, tu no cornes nada’. Г-н Сичес (покачивая головой): ‘Es menester corner, hija’. М-ль Антония (с живостью): ‘Sea por el amor de Dios padre’ {‘Антонита, ну же…’ — ‘Ешь, ешь, ты ничего не ешь’.— ‘Надо есть, дочка’.— ‘Пусть так, ради бога, отец!’ (исп.).}. Но я слишком разболтался. До завтра.

Среда вечером.

Вообразите, что со мною случилось! Сегодня утром я намеревался докончить эту четвертую страницу и отправить вам письмо (тем более, что прошла уже неделя с тех пор, как я писал вам последний раз) — как вдруг мне докладывают о приезде брата г-на Фуже, который и располагается здесь до пяти часов! А я-то, глупый, вместо того чтобы просто отослать вам это письмо недоконченным (оно и так уже довольно длинно), я этого не делаю и откладываю до завтра… Эта четвертая страница меня задержала — почему? Трудно сказать. Как бы то ни было, прошу у вас прощения, а чтоб доказать искренность моего раскаяния, обязуюсь написать вам один лишний листок! Но что я за неловкий такой! Честное слово, я выживаю из ума! Как будто писать вам — для меня труд… Ну, вот, я путаюсь, сбиваюсь, пусть меня выгонят за дверь и чтоб об этом речи больше но было.

Но я возвращаюсь через окно и продолжаю.

Прежде всего, тысячу раз благодарю вас за ваше прелестное письмо, я его читал и перечитывал. Признаюсь, я не прочь был бы видеть, как вы исполняете Фидес по-итальянски²⁰, но когда человек нищ, как Иов, нечего и думать о поездках в Англию. А! г-н Луи Блан… да это прелестный человек, и я снова перечитаю его книга.

Итак, Фидес вознесена до небес… Тем лучше, тем лучше. Я этому очень рад, честное слово.

Постойте, я сейчас встану и сделаю пируэт в знак радости. Так оно и сделано.

Вы столь добры, что спрашиваете меня о моем здоровье, чувствую я себя прекрасно и молю бога хранить вас! О да! будьте здоровы, будьте счастливы, веселы, довольны, почитаемы, любимы, знамениты: я знаю, что все это у вас уже есть, но это не мешает мне доставить себе удовольствие вам этого пожелать…

Постойте: я перечислил вам все произведения, которые прочел, но вы, может быть, спросите меня, только ли я и делал, что читал. Милостивая государыня, я сочинил одноактную комедию, клянусь вам, милостивая государыня, тенями моих предков, которые, по всей вероятности, были татары, уродливые, как козлы, и вонючие, как обезьяны, что я написал, переписал и отправил одноактную комедию, в 50 страниц²¹! А перевод? — скажете вы? Ах, так вот! Вообразите себе, что, уезжая в Куртавнель, вместо тетради, которая содержит мою первую комедию²², я захватил совсем другую тетрадь! Это даже было, признаюсь вам, второй причиной моей поездки в Париж: я хотел привезти нужную тетрадь. Но, к моему великому изумлению, на улице Лафит, 11, я узнал, что г-жа Сичес увезла с собою в Брюссель²³ ключи от своей квартиры, так что мне пришлось пробродить целый день в моей серой шляпе, что вызывало улыбку у прохожих, принимавших меня за старого разжиревшего мазилу. Без тетради я не могу делать перевода, но через пять-шесть дней — после возвращения г-жи Сичес — я отправлюсь на сутки в Париж и привезу с собою тетрадь, Я съездил бы в Париж даже только для этого, но у меня там есть и другие дела.

А моих денег мне упорно не присылают!!

Возвращаясь к брату г-на Фуже, должен признаться, что никто не изводил меня так, как он, в конце концов он стал мне наизусть читать отрывки из Руссо и Лабрюйера. ‘Обратите, милостивый государь,— говорил он мне,— внимание на эту вот фразу: ‘Трон был ее недостоин’²⁴‘, и он повторял ее раз сорок. ‘Вот мысль, понятная мысль. Вот это мысль. Вот мысль’. В конце концов я стал договаривать за него его фразы, но он их вновь повторял. К чему столько трудиться, чтобы быть глупым? В самом деле, я думаю, что никто не бывает глуп от природы. Но при старании можно всего достигнуть. Я предвидел, что он пожелает остаться обедать. Ведь я, как вам известно, тоже обедаю. Каким образом? право, не знаю, по я обедаю, и весьма хорошо. Надеюсь выяснить это в свое время, когда у меня будут деньги. Скажите, ваш костюм Фидес (я не говорю о самом первом) всё тот же, что и в Париже, не так ли?

Вы правы в том, что говорите о вашем скульптурном портрете, по у талантливого скульптора из этого могло бы выйти нечто прекрасное. Если в Лондоне выпустят литографии или гравюры с. изображением Фидес, то привезите их с собой. Я был бы весьма рад получить письмо от Чорли. А вы очень добры, говоря мне то, что вы мне говорите.

Четверг.

Сегодня ночью была гроза с сильными раскатами грома, листва деревьев еще находится в полном смятении, выражаясь слогом Шенье, воздух освежен и чрезвычайно мягок. Я надеюсь сегодня на письмо от г-на и г-жи Сичес с извещением об их приезде. Куртавнель, благодаря отеческим заботам Жана, никогда не бывал таким чистым. По-видимому, м-ль Берта также приедет.

Довольно крупный зайчонок третьего дня утонул во рвах. Как и почему? Трудно сказать. Покончил ли он с собой? Но ведь в его возрасте еще верят в счастье. Впрочем, самоубийства, будто бы, случаются и у животных. Я слышал, что в Англии одна собака нарочно утопилась,— но в Англии это понятно. Впрочем, мне не следовало бы злословить об этой стране, думаю, что вас там любят. Имя г-жи Джеймсон мне известно, кажется, она пишет исторические романы. Не находите ли вы, что нижеследующее замечание, сделанное леди Монтегью в 1717 г., в Париже, справедливо еще и сейчас: ‘Very commonly the entrance of a gentleman or a lady into a room is accompanied with a grin, which is designed to express complacence and social pleasure, but really shows nothing more than a certain contortion of muscles that must make a stranger laugh. The French grin is equally remote from the chearfull serenity of a smile, and the cordial mirth of an honest English horse-laugh’ {‘Обычно мужчина или женщина, входя в комнату, широко оскаливают зубы, что должно выражать довольство, приветливость и дружелюбие, но на самом деле является неким сокращением мускулов, которое у иностранца обязательно вызывает смех. Французский оскал зубов равно далек и от радостной, спокойной улыбки, и от сердечного веселья, которое несет в себе громкий, искренний хохот англичан’ (англ.).}²⁵. То же можно наблюдать, когда два человека прощаются или встречаются на улице, внезапная перемена в поведении меня всегда поражает. Впрочем, все так поступают (за исключением англичан), и я первый. Но посмотрите, что может сделать влияние человека! Собака, наиболее испорченное им животное, в конце концов переняла эти деланные и смешные кривляния, я убежден, что манера этих животных знакомиться друг с другом вовсе не свойственна их природе, это плод цивилизации. Но у подражателей — страсть к преувеличениям: вместо того чтобы улыбнуться, показывая зубы и прищурив глаза, они… но мне нет надобности доканчивать: вспомните смелый рисунок вашего брата.

Кстати, о вашем брате. Скажите ему, что я очень крепко жму ему руку. Особенно же скажите ему, что следует быть в хорошем расположении духа, хотя бы только ради собственного здоровья, а время от времени пусть себе ломает что-нибудь из мебели. Умеет ли он уже speak English {говорить по-английски (англ.).}? A немецкий язык? Вероятно, он уже его забросил. А то я сказал бы ему, что недаром говорится Geld verdienen {зарабатывать деньги (нем.).}, ибо verdienen происходит от dienen{verdienen — зарабатывать, dienen — служить (нем., игра слов).}.

Ежедневно перед обедом я совершаю большую прогулку в сопровождении Султана. Я очень боюсь, что в нынешнем году будет меньше дичи, чем в прошлые годы… Сильные июньские дожди очень повредили выводкам. Мне часто попадаются пары куропаток без птенцов. Известно ли вам, что куропатки отлично разыгрывают представления? Они умеют очень хорошо притворяться, будто они ранены и едва летают, они кричат, пищат, и всё это дли того, чтобы заманить собаку и отвлечь ее от места, где находятся птенцы. Третьего дня материнская любовь чуть не обошлась очень дорого одной из них: она так превосходно сыграла свою роль, что Султан схватил ее. Но так как он — perfect gentleman {совершенный джентльмен (англ.).}, то он только смочил ее своей слюной и вырвал у нее несколько перьев, я возвратил свободу этой отважной матери и слишком хорошей актрисе²⁶. Да, таков уж театр! Вот актер, который меня трогает и заставляет плакать, начни он плакать сам, быть может, он заставит меня смеяться. А между тем, если он только играет, только притворяется, не думаю, чтоб он мог вполне растрогать меня, по-видимому, здесь необходимо известное сочетание природы и искусства… Вы должны это знать. Но нет, вы этого не знаете, или, по крайней мере, вы не сумели бы этого объяснить, хотя вы и — the subtlest tragedian of the world {искуснейшая трагическая актриса на свете (англ.).}. Положительно, люди делают очень хорошо лишь то, в чем они сами не могут дать себе полного отчета, вот почему вам случается гоняться за самой собою. Доводя это правило до парадокса, можно сказать, что для того, чтобы что-нибудь сделать хорошо, надо этого не уметь.

Почтальон пришел, а письма из Парижа нет. Тогда будет завтра. А засим кланяюсь вам всем, сколько вас ни есть, начиная с Виардо. Да благословит и да хранит вас бог. Дружески жму вам руку. До свиданья.

Совершенно вам преданный И. Т.

121. Полине Виардо

Добрый день, милостивая государыня. Guten Tag, liebstes, bestes, theuerstes Wesen {Добрый день, самое любимое, лучшее, дорогое существо (нем.).}. Ну вот, я по-прежнему один в Куртавнеле и только что получил от м-ль Берты письмо, в котором она сообщает, что со дня на день ожидает приезда г-на и г-жи Сичес. Надеюсь, что г-жа Гарсиа тоже приедет, что ей делать одной в Брюсселе?

Куртавнель.

Суббота, 11 августа 49.

Воскресенье.

Со вчерашнего дня я сделался матерью, мне теперь ведомы радости материнства, у меня есть семья! У меня три прелестных крошечных близнеца, кротких, ласковых, милых, которых я сам кормлю и за которыми хожу с истинным наслаждением. Это три крошечных зайчонка, которых я купил у одного крестьянина. Чтобы приобрести их, я отдал мой последний франк! Вы не можете себе вообразить, какие они хорошенькие и какие ручные. Они уже начинают пощипывать листья латука, которые я им подаю, но главная их пища — молоко. У них такой невинный и такой уморительный вид, когда они поднимают свои маленькие ушки! Я их держу в клетке, в которую мы сажали ежа. Они идут ко мне, как только я им протяну руки, они карабкаются по мне, роются в моей бороде своими маленькими мордочками с длинными усами. И потом они такие чистенькие, и так милы все их движения! Особенно у одного из них, у самого крупного, вид такой важный, что можно умереть со смеху. Кажется, я сделался не только матерью, но и старухой, потому что твержу всё одно и то же. К сожалению, они будут уже довольно большими к вашему приезду и не столь очаровательными. Во всяком случае, я постараюсь, чтобы они сделали честь моему воспитанию. Вчера я обедал у Фуже. Ну, так вот, брат его вовсе не так скучен, как я думал: он становится менее скучным, чем больше его узнаешь, и это утешительно. Фуже отличный малый: он создан, чтобы быть дедушкой. А он не женат! Я и поехал, и вернулся верхом на Коморне, у которого для его возраста еще очень уверенная поступь. В лесу Бландюро было совсем темно. (Я вернулся в девять часов.)

Этой ночью мне приснился весьма странный сон, как это иногда со мною бывает, я вам его сейчас расскажу. Мне казалось, что я иду вдоль дороги, обсаженной тополями. Было темно, я был очень утомлен, а для того чтобы добраться до ночлега, надобно было пропеть пятьсот раз подряд: ‘На голос твоей матери…’. Я торопился покончить с этим заданием, и сбивался со счету, вы знаете, как упорствуешь во сне. Вдруг я вижу, что ко мне приближается какая-то высокая белая фигура и делает мне знак следовать за нею, я говорю себе: вот как! да ведь это мой брат Анатолий (а у меня никогда но было брата с таким именем). Я нахожу это вполне естественным и следую за ним. А через несколько мгновений мне уже кажется, будто мы стоим на сильном ветру, я оглядываюсь кругом и, несмотря на темноту, могу различить, что мы находимся на вершине чрезвычайно высокого утеса, вдающегося в море.— Да куда же мы идем? — спрашиваю я у своего проводника.— Мы птицы,— отвечает он,— летаем.— Как, птицы? — возражаю я.— Высморкайся,— говорит он. Действительно, я хочу высморкаться и нахожу посредине моего лица большой птичий клюв с зобом под ним, как у пеликана. Но в это самое мгновенье меня подхватывает ветер. Не могу вам передать то счастливое волнение, которое я ощутил, расправляя свои широкие крылья, я поднялся против ветра, испустив громкий победный крик, а затем ринулся вниз к. морю, порывистыми движениями рассекая воздух, как это делают чайки. В эту минуту я был птицей, уверяю вас, и сейчас, когда я пишу вам, я помню эти ощущения птицы не хуже, чем вчерашний обед: всё это совершенно точно и ясно запечатлелось не только в моем мозгу, если можно так выразиться, но и во всем моем теле, и это доказывает, что la vida es sucno, y el suefio es la vida {жизнь есть сон, а сон есть жизнь (исп.).}¹, Но чего я не сумою вам описать, так это зрелища, которое развертывалось вокруг меня в то время, как я парил в воздухе: это было море, беспредельное, бурное, мрачное, со светящимися там и cям точками, корабли, едва заметные, скользили но волнам, поднимались высокие утесы, порой до меня долетал какой-то громкий шум, я спускался ниже. Рев становился яснее и страшил меня, я снова поднимался к облакам, которые, как мне казалось, неслись с грохотом, гонимые ветром. Время от времени огромный, совершенно белый столб воды устремлялся кверху из морской глубины, и я чувствовал, как мне обдает пеной лицо, потом вдруг яркий свет разливался вдали, подо мной… Ах, говорил я себе, это морские молнии (!), открытые Галилеем… Они движутся не так быстро, как молнии воздушные, потому что вода тяжелее и ее труднее перемещать. При блеске этих молний я видел море, освещенное до самого дна, видел больших черных головастых рыб, медленно всплывающих на поверхность. Я говорил себе, что мне надобно броситься на них, потому что это — моя пища. Но я испытывал тайное отвращение, которое мешало мне это сделать… И потом они были чересчур велики. Вдруг я вижу, что море белеет и пузырится, как кипящая вода, вокруг меня распространяется розоватый отблеск… Это солнце встает, говорю я себе, скорее, бежим, оно всё сожжет. Но сколько я ни бросался в ту и другую сторону, всё становилось ярким, сверкающим, невыносимым для глаз, большие блестящие пузыри поднимались в воздух, я ощущал удушливую жару, мои перья начинали подпаливаться. Я вижу верхушку солнечного диска, захватившего весь горизонт и пылающего как горнило, меня охватывает нестерпимый страх — и я просыпаюсь. Было уже светло, я видел перед собою цвета зеленой ивы обои моей комнаты и не мог еще сообразить, где я нахожусь².

Но позволительно ли описывать сон так пространно? Вы станете смеяться надо мною и будете правы. Но, надо признать, материалом для описания Куртавнель не богат.

Понедельник вечером.

Брат Фуже снова приходил сегодня обедать в Куртавнель. Право же он не глуп, а также и не очень скучен, тем не менее я нахожу, что вижу его слишком часто. Впрочем, полагаю, что он скоро покинет сии прекрасные места, как сказал бы бедный г-н Ги. Он ничего не делает, не имеет никакой профессии, и, невзирая на это, весь закоснел в предрассудках национальных, бонапартистских, литературных и судебных. Если бы по крайней мере он воспользовался своею независимостью, чтобы освободиться от всего этого хлама! Так нет же. Немец скорее бы это сделал. Беранже с полным основанием сказал:

Философ

С мелкой душонкой,

Твой глаз не может оторваться

От старого петуха на твоей старой колокольне³.

——

Вторник.

Я только сегодня получил вашу записку вместе с письмом г-на Чорли, на которое поспешу ответить завтра же⁴. Verzeihung, Theuerste. Ich liege zu Ihren Fiissen, und bitte mir auf den Nacken zu troten {Простите, дорогая. Склоняю голову к Вашим стопам и прошу наступить на нее (нем.).}. Передайте Виардо (я собираюсь ему написать также на этих днях), что охота откроется 25-го. Должен ли я что-либо предпринять, чтобы получить для него охотничий билет? В остальном всё обстоит благополучно, и я молю господа тысячу раз благословить вас и вернуть вас здоровою и невредимою во Францию.

Всё еще нет никаких известий о г-не и г-же Сичес. Прощайте. Будьте здоровы и счастливы…

Ваш

И. Тургенев.

122. Полине Виардо

Приветствую вас, милостивая государыня: guten Morgen, Liebe, Theuere! {доброе утро, милая, дорогая! (нем.).}

Куртавнель,

четверг, 16 августа 49.

И действительно, они оба приехали вчера вечером. Я говорю о г-не и г-же Сичес. Я был очень рад их видеть. И притом у них был такой счастливый вид, они с таким радостным оживлением рассказывали мне кучу вещей, малейшие подробности их путешествия и особенно свадьбы¹! Они показали мне портрет Леонара, который выглядит, по-моему, славным малым. Я заставил их рассказать, как они свиделись с м-ль Антонией, что они ей говорили, что она отвечала им, как встретились они в первый раз с г-ном Леонаром, что он сказал им, что они ответили ему, как он был одет, какая у него была в руке шляпа и как были одеты они, а затем дошли и до более важных подробностей свадебных приготовлений и т. д. и т. д., они должны были описать мне всё, и они это делали, они повторялись с упоением, они изображали манеру смотреть Леонара, звук его голоса, и я слушал их с истинным интересом, потому что счастие заразительно. В общем, я надеюсь, что всё это будет продолжаться так же хорошо, как началось. Сегодня поток превратился в ручей, мы всё еще говорим, но жила истощается.

М-ль Берта приезжает завтра с Луизой. Куртавнель начинает наполняться. Я уж не буду больше обедать один на один с собою.

Пятница.

Милостивая государыня! Позвольте мне принять торжественный тон, который был бы на уровне обстоятельств. Милостивая государыня! Ужасный бич, подобный тем казням египетским, о которых говорит Св. Писание², обрушился на ‘прекрасные места’, в которых вы обитаете или, вернее, не обитаете. Он не застал нас врасплох: он и раньше часто угрожал нам… что я говорю? мы не раз испытывали действие его ударов… (ведь это прямо слог Расина). Но на сей раз жестокость его превзошла все самые мрачные ожидания, потрясла самые мужественные сердца и повергла всех вокруг в глубокое отчаяние. Милостивая государыня! Этот бич — красношейка или же красношейки, как вам будет угодно³. Ваше чувствительное сердце должно было это угадать. Милостивая государыня! В течение одного лишь часа ваша тетушка, которая, заметьте хорошенько, не выходила, сняла их пятьдесят, cincuenta, funfzig, fifty {пятьдесят (трижды — исп., нем., англ.).}, с лица и с шеи! Она нам их показала, мы их. сосчитали. Она брала их платком по две, по три, по пяти! Тела наши представляют собою сплошную рану, подобно телу Ипполита⁴ … Я чешусь всеми десятью пальцами до крови! Надеюсь, что это долго не протянется. Это было бы слишком ужасно! Мы с нетерпением ожидаем м-ль Берту,— para dar a corner a los hambrientos {для того, чтобы накормить голодающих (исп.).}, как говорит сеньор дон Пабло,— может быть, это даст делу иной оборот. Никогда еще это не было столь сильно. Лишь бы бешенство этих адских зверей было утолено до вашего приезда!

Брат г-на Фуже решительно а bore {надоедливый человек (англ.).} (вы знаете, что означает это слово по-английски), и притом первоклассный. Он явился терзать меня в день приезда вашей тетушки. Ничего столь тяжеловесно самодовольного, столь претенциозно пустого, столь торжественно глупого никогда еще не существовало. Знаете ли вы эту гадкую улыбочку, которая хочет быть плутовской, а оказывается только натянутей, эту улыбочку, всю пропитанную самомнением, которая столь неизменно витает на устах самодовольных дураков? Ну, так эта улыбочка не покидает бледного лица этого господина. Что меня изумляет во всем этом, так это мое добродушие. Я целыми часами беседую с этим существом, я даже считал его менее несносным, чем это почувствовал… А еще есть люди, полагающие, что у меня сатирический ум. Вообразите, у него мания читать наизусть прозу. Мы говорили об описаниях… ‘Милостивый государь,— сказал он мне своим наставительным тоном,— всякое описание излишне, если оно не такое, как у Фенелона в ‘Телемаке’, где сказано: ‘Природа была лишь обширным садом’⁵. Обширным садом! Милостивый государь, обширным садом! Вот мысль новая, прекрасная, трогательная, которая так много говорит моей душе’. И целые полчаса изверг но переставал повторять эту фразу, божественную, дивную и т. д. Что за несносное существо! Он, должно быть, родился в старом сыром погребе от старого паука и разбитой параличом жабы. Я представляю себе бога Скуки в виде покрытого, пылью паука. Словом, пусть его съедят красношейки! Более жестокого пожелания я придумать не могу. Но, по-видимому, в Розе о них ничего не знают. Неужели они водятся только в Куртавнеле?

Суббота вечером.

М-ль Берта прибыла вчера вместе с Луизой: у Луизы вид превосходный, да и у м-ль Берты вид не такой уж болезненный. Девочка нам показывала свои награды и зеленую ленточку. Я нахожу, что у нее манеры немножко ‘мне на всё наплевать’, но это образуется, потому что, в сущности, это милая и кроткая натура, несмотря на ее резкий смех. Садовник, ввиду прибытия всего этого народа, принялся понемногу за работу, Жан трет более чем когда-либо, вообще Куртавнель сейчас так весь и сияет. Но если не будет наведен порядок, то через две недели рвы обратятся в сплошную полосу черной тины. Не знаю, принадлежит ли садовник к красным, но он несомненно обладает тремя главнейшими пороками этой партии, к которой, впрочем, имею честь принадлежать и я, то есть он болтлив, ленив и ни на что не годен. Каким бы я был плохим садовником!.. Поразмыслив об этом, я собственно не знаю, кем бы хорошим мог я быть, французское ли это выражение? Мне, честное слово, безразлично! Уже давно не получал я от вас письма! Это немного и по моей вине, но бог милостив. Bitte, bitte… {Пожалуйста, пожалуйста (нем.).}

Воскресенье.

Ничего нового со вчерашнего дня. Однако красношейки, по-видимому, начинают умерять свой пыл. Давно пора! Я стал, как говорит Анпибаль в ‘Авантюристке’⁶, до такой степени безобразен в голом виде, что не решался раздеваться. Я катал дам в лодке, и сочинял песенки для Луизы. Итак, вы возвращаетесь к нам через две недели!

Идет почтальон, я должен отдать ему мое письмо… Вы делаете больше того, что обещали, ибо с тех пор вы получили уже два письма… Что делать! Подожду. Тысячу раз да благословит вас бог и да хранит он ваше здоровье. Весь ваш.

И. Т.

P. S.— Я напишу завтра Виардо. Зайчата подохли!

123. Луи и Полине Виардо

Надо мне все-таки вам написать, мой дорогой Виардо, пока вы не вернулись в Куртавнель, что, надеюсь, произойдет в скором времени. Вас ждут здесь с большим нетерпением. Как мне сказал почтальон, охотничий билет для вас готов, дичи довольно много (особенно много перепелов), и Султан здоров. Куртавнель (дом) в полном порядке, к сожалению, не могу того же сказать о парке. Садовник, право же, непростительно небрежен, м-ль Берта содрогнулась от ужаса, увидав, как одичал, как запущен и засорен садик перед домом. Фруктов нет никаких, вся смородина почему-то внезапно исчезла, что меня очень огорчает за вас: вы ведь так ее любите. В конце концов, полагаю, вам бы следовало подумать о том, чтобы заменить этого собрата-республиканца. Г-н Жюльен просит вам передать, что тот небольшой домик (помните, у него такая дурная слава) продается и очень дешево. Он пишет еще о каком-то продающемся лесе, это в письме к м-ль Берте, которое, вероятно, прибудет сюда сегодня, впрочем, вы всё это устроите сами. Еще у вас беда с утечкой воды: так рвы скоро могут оказаться сухими, если бы вы прислали свои распоряжения, можно было бы сейчас же приступить к работе, не понимаю, почему во время очистки не переменили шлюзового щита, он стар и качается, как самый старый зуб самой Старой колдуньи. Впрочем, воздух здесь так же чист и благотворен, рода так же хороша, как и прежде, если хотите потолстеть, приезжайте. Experto crede Roberto¹. В один из ближайших четырех дней я съезжу ненадолго в Париж, чтобы привезти сюда мое ружье и другие необходимые вещи, а также Гоголя — для часов досуга. Мы переведем ‘Шинель’, если вам угодно². Я получил письмо из дому, вновь повергнувшее меня в полнейшую неуверенность относительно того, когда мне пришлют оттуда деньги³, но так как я еще не исчерпал полностью своих ресурсов (за время моего пребывания здесь я заработал но крайней мере 1000 франков), то могу с чистой совестью попросить вас одолжить мне 400 франков, мне эти деньги нужны, чтобы расплатиться здесь с кое-какими долгами. Буду вам признателен и постараюсь не очень опоздать с их отдачей. Кстати, с пятнадцатого числа нам больше не присылают ‘Loi National’⁴.

Куртавнель,

20 августа 49.

А как идут ваши дела в Лондоне? Недурно, надеюсь. Я хотел было просить вас подробно сообщить мне о вашем пребывании там, но думаю, что получу скоро возможность обратиться к вам с этой просьбой лично.

Засим дружески жму вам руку и остаюсь

совершенно вам преданный

И. Тургенев.

М-ль Берта не пишет вам, потому что она сейчас едет в Розо отдавать в починку тильбюри. Тысяча приветов всем.

Милостивая государыня!

Благодарю вас заранее за любезный прием

Который вы окажете моему снегирю

Он по этой причине раздуется от гордости

То, что он ест, это не кервель

Которым питается косуля

Эта пища вогнала бы его в гроб

Моего путешествия я уже на пороге

Завтра в 8 ч. утра, сидя как в кресле

Я покину Париж, погруженный в траур

О моем отсутствии, и тотчас по приезде я вам пошлю сборник

Впечатлений моего глаза

Эта последняя рифма неудачна, но я ручаюсь,

что даже ваш муж не найдет другую на ейль

Не прибегая к таким собственным именам, как Отейль.

До свидания через две недели и да благословит вас бог миллион раз!

Ваш

И. Тургенев.

124. Луи Виардо

Вы, должно быть, уже знаете из газет, мой дорогой Виардо, что охотничий сезон открывается не 25-го. Могу вам сообщить точную дату, я узнал ее из официального источника, у г-на Блака, мэра Водуа: это — 2 сентября. Все-таки приезжайте как можно скорее, потому что в Куртавнеле стоит прекрасная погода. Г-жа Гарсиа приехала вчера из Брюсселя в добром здравии. М-ль Берта и Л уизон здесь с пятницы. Я ужо начал немецкие уроки с девочкой, ей надо позаняться и испанским, а то она его начинает забывать, вообще же, она мила во всех отношениях и чувствует себя превосходно. Я бы хотел обратиться к вам с просьбой, но очень глупо, что я делаю это так поздно, впрочем, это только мимолетный каприз и, боюсь, литейный здравого смысла. Мне бы хотелось иметь охотничью английскую собаку… и, если вам где-нибудь попадется такая, хорошо натасканная, привезите ее мне, это доставит мне большое удовольствие. Но, повторяю, это всего лишь глупость, а у вас будет множество дел в последние дни вашего пребывания в Лондоне. Куропаток в этом году в К<уртавнеле> не особенно много, зато иного перепелов.

Куртавнель.

Четверг, 23 августа 49.

‘Musical World’, который мы получаем регулярно, дает нам сведения обо всем, что делает и что собирается делать ваша супруга: в последнем номере помещена программа ее концертов в Ливерпуле¹. Она доставила бы нам всем громадное удовольствие, если бы написала дна слова о завтрашнем представлении ‘Д<он>-Жуана’². Все здесь много о ней думают и искренне ей кланяются.

До скорого свиданья, дорогой друг, до свиданья на поле битвы между Жарриелем и Водуа³.

Весь ваш

И. Тургенев.

125. Эмме Гервег

Вот Вам билет на отпевание Шопена¹. Будет исполнен ‘Реквием’ Моцарта². На этих днях я не мог к Вам прийти. Как Вы поживаете? Я по-прежнему очень плохо. Приветствую Вас сердечно.

Ваш

И. Тургенев.

Надо быть в церкви в половине двенадцатого.

127. Генри Чорли

У меня было намерение написать вам на следующий же день после премьеры ‘Пророка’¹, дорогой господин Чорли, но я всего лишь добавил камень ко всем тем, которыми вымощена дорога в ад,— вы ведь знаете, говорят, она вымощена благими намерениями. Однако мне не хотелось искать в этом оправдания, и я пишу вам сегодня. Начну, пожалуй, с сообщений о нашем друге, она была rather nervous {слегка нервна (англ.).} на премьере благодаря распространившемуся слуху о том, что ей хотят устроить скверный прием, дабы наказать за то, что она принимала участие в республиканском банкете в Лондоне². Этот банкет, как вы хорошо знаете,— нелепая басня — но эти добропорядочные и умеренные господа не слишком-то требовательны, когда речь идет о том, чтобы оклеветать и оскорбить людей, которые не в состоянии себя защитить.— Г-жу Виардо приняли превосходно — и эти отважные господа не подали признаков жизни, однако страха, который она испытала, оказалось достаточно, чтобы не позволить ей до конца раскрыть свои возможности — и она по-настоящему стала сама собой лишь в 5-м акте. Но, начиная со второго спектакля, она предстала еще более блистательной, чем когда-либо. Вы, должно быть, читали в газетах, что она также пела ‘Реквием’ Моцарта на похоронах бедного Шопена. В церкви Мадлен, к сожалению, не очень хорошая акустика или, пожалуй, уж слишком хорошая — звуки там смешиваются и теряются. Тем не менее она спела спою партию великолепно, в том церковном — простони величественном — стило, секретом которого она обладает. Траурная церемония вообще была очень красивой и трогательной. Это были не просто похороны — это было подлинное прощание с дорогим человеком. В церкви было множество женщин, и многие из них плакали под своими вуалями {Далее зачеркнуто: Орган.}. Оркестр сыграл ‘Марш’ Шопена, печальный и жалобный, была также исполнена его маленькая прелюдия для органа, которая была бы еще более трогательной, если бы органист не злоупотреблял одним регистром, так называемым ‘человеческим голосом’, который, что бы там ни говорили, является просто фиглярством, недостойным такого величественного инструмента, как орган, если своим гнусавым дрожанием он действительно напоминает человеческий голос, то скорее всего — голос старухи³. Кстати, ваша статья о Шопене в ‘Athenaeum’ доставила мне большое удовольствие: мне кажется, трудно проявить одновременно большую симпатию и большее чувство справедливости, вот именно так и следует говорить об ушедших⁴.

Париж, 6 ноября 49.

Вы, вероятно, знаете, что сейчас собираются поставить ‘Гугенотов’ с Роже⁵.— Надо признаться — между нами — Роже сдает прямо на глазах, слушать ого становится просто тягостно. Голос его тяжелый, надломленный, он уже не может петь piano {тихо (итал.).}, переход от одной ноты к другой идет с надрывом, одним словом, голос у него натруженный, как ноги заезженной лошади, которая не может больше идти даже шагом {Далее зачеркнуто: Однако он}. Он будет хорош в ‘Гугенотах’ — по сравнению с другими, однако же, несомненно, он не великий актер, несмотря на всю его самоуверенность, и жесты, и мимику — кто-то сравнил его манеру игры с витриной модного магазина.

Возвращаясь к г-же Виардо, скажу вам, что чувствует она себя хорошо и находится in high spirils {в превосходном настроении (англ.).} — в состоянии деятельной и вдумчивой веселости,— такая, какой вы ее знаете.— Нынче она в трауре: умерла одна из сестер Виардо⁶.— Вы знаете, что в апреле и мае г-жа В<иардо> отправляется в Берлин петь ‘Пророка’⁷.— Мы прочли с ней в деревне много из ‘Vanity Fair’ {‘Ярмарки тщеславия’ (англ.).}. Это хорошая вещь, сильная и мудрая, очень остроумная и оригинальная. Но зачем понадобилось автору поминутно возникать между читателем и героями и с каким-то прямо-таки старческим self-complacency {самодовольством (англ.).}пускаться в рассуждения, которые большей частью настолько же бедны и плоски, насколько {Далее зачеркнуто, рассказ и} мастерски обрисованы характеры. Г-н Теккерей — это замечательный ум, он многое увидел и предвидел, у него прекрасные данные для писателя. Но если талант его велик, то приемы мелки и порой немощны. Ему надо от них освободиться, чтобы занять то положение, к которому призывают его столь редкие и столь гармоничные качества, дарованные ему Природой.

Успех ‘Пророка’ неописуем. Вчера в понедельник (я вам пишу во вторник) мне так и не удалось найти себе местечка. Решительно, опера вновь вошла в моду.

Надеюсь, мы будем иметь удовольствие видеть вас здесь зимой, мы все на ото рассчитываем.— Благодарю вас за упоминание обо мне в ваших письмах к г-же Виардо, поверьте мне, я придаю огромное значение вашей дружбе, если позволите мне употребить это слово. Доброго вам здоровья и поменьше troubles {хлопот {англ.).}, примите это сердечное пожелание и искреннее рукопожатие от

совершенно вам преданного

И. Тургенева.

Улица и гостиница Пор-Магон, No 9.

ОФИЦИАЛЬНЫЕ ПИСЬМА И ДЕЛОВЫЕ БУМАГИ

9. В контору Штиглица

Прошу контору г-на барона Штиглица¹ отправить половину тех двух тысяч рублей, которые я препровождаю, т. е. тысячу рублей ассигнациями), в распоряжение г-на Арнольда Руге в Дрезден, другая тысяча рублей должна быть отослана в распоряжение г-на. Михаила Бакунина в Цюрих². Я прошу также контору вручить подателю сего вторые векселя, т. е. копии тех двух векселей, которые я прошу послать. Одновременно считаю своим долгом известить контору, что я рассчитываю в очень скором времени уплатить 150 экю с процентами, которые я должен г-ну Шиклеру в Берлине, и 350 экю, которые я должен г-ну русскому послу в Берлине³. Я не давал векселя г-ну послу, но я выдал таковой г-ну Шиклеру и думаю, что он находится в конторе г-на барона. Если это так, то я прошу контору удержать этот вексель в течение нескольких дней, которые пройдут до окончательной уплаты.

И. Тургенев.

Сего 21 июля ст. ст. 1843.

ПРИМЕЧАНИЯ

УКАЗАТЕЛИ

ПРИМЕЧАНИЯ

Первый том писем И. С. Тургенева содержит 130 писем за 1831—1849 годы и 15 документов за тот же период, отнесенных в раздел ‘Официальных писем и деловых бумаг’,— всего 145 эпистолярных текстов, обращенных к 43 адресатам. 134 из них печатаются по автографам (либо фотокопиям), находящимся в различных советских и зарубежных архивохранилищах и частных собраниях коллекционеров. И писем, подлинники которых утрачены или пока не обнаружены, печатаются по авторитетным публикациям и копиям.

11 писем, известных до сих пор по неполным публикациям, в настоящем томе впервые публикуются полностью (No 64, 79, 81, 82, 85, 91, 97, 109, 110, 113, 118).

Впервые включаются в Полное собрание писем И. С. Тургенева 4 эпистолярных текста, опубликованные в СССР (‘Официальные письма и деловые бумаги’ No 6) и за рубежом (No 72, 89, 127) уже после выхода в свет его первого издания.

Сведениями о других письмах Тургенева, которые в соответствия с хронологией могли бы войти и не вошли в настоящий том полного собрания его писем, редакция не располагает. Однако можно с полной уверенностью сказать, что во всем эпистолярном наследии Тургенева письма за период, охватываемый настоящим томом, представлены наименее полно. В различного рода мемуарных, эпистолярных и других источниках засвидетельствовано существование свыше 120 писем Тургенева, судьба которых остается неизвестной. Большая часть этих писем, по всей вероятности, утрачена навсегда.

Не сохранилось ни одного письма Тургенева к родителям. Между тем он переписывался и с отцом и с матерью. 125 писем В. П. Тургеневой к сыну, находящихся в Государственной публичной библиотеке имени M. E. Салтыкова-Щедрина, говорят о том, что юноша Тургенев переписывался с ней и в годы жизни в Петербурге, и во время поездок за границу.

Случайно сохранившиеся пять писем Тургенева к его дяде H. H. Тургеневу, писанные в 1831 году, когда будущему писателю шел тринадцатый год, представляют, несомненно, лишь малую часть его писем, обращенных к дяде, за многие годы их систематической переписки.

Почти неизвестны письма Тургенева за период пребывания и учения в Германии как к русским, так и в особенности к немецким друзьям (сохранившиеся немногие их письма к нему или упоминания о письмах вызывают уверенность в том, что письма к ним Тургенева существовали).

Далеко не полностью дошли до нас письма к М. А. Бакунину и к его братьям и сестрам, письма к Белинскому, неизвестны письма 40-х годов к В. П. Боткину, письма тех же лет к Н. А. Некрасову и И. И. Панаеву.

Из обширной переписки Тургенева с Полиной Виардо, ее мужем и другими членами ее семьи нам известна часть его писем к ней и к Луи Виардо, но ни одного письма к ее матери и другим родственникам.

Не обнаружено ни одного письма Тургенева к французскому композитору Ш. Гуно, с которым Тургенев переписывался в конце 40-х годов. Ставшее недавно известным письмо Тургенева к английскому критику Г. Чорли (No 127) было не единственным в их переписке.

Возможно предположить существование и других, пока не установленных корреспондентов Тургенева.

Девятнадцатилетний период жизни писателя, охваченный материалом настоящего тома,— 1831—1849 годы — начинается его отрочеством и юностью, когда он учится сначала дома, потом в университете — Московском, а затем Петербургском. По окончании последнего он отправляется в Германию, чтобы довершить свое философское образование, и, возвратившись оттуда, сдает экзамены на степень магистра философии в Петербургском университете. Философские интересы доминируют и в его переписке с Бакуниными, наиболее значительной в начале 40-х годов. К этому периоду относятся его первые литературные опыты — стихотворения, критические статьи, поэмы. Издание ‘Параши’ (1843) совпадает с важной вехой на его пути — знакомством и сближением с Белинским. В том же 1843 году происходит и другое большое событие в жизни Тургенева — его встреча с Полиной Виардо.

В середине 40-х годов под влиянием Белинского, под воздействием наблюдений над русской жизнью, полной глубоких противоречий, порожденных крепостным строем, складывается атеистическое, близкое к материализму, мировоззрение Тургенева, его антикрепостнические взгляды. От философии Гегеля он переходит к учению Фейербаха. Живя за границей с 1847 года, он воспринимает некоторые стороны утопического социализма Сен-Симона и Фурье и демократические настроения кружка Виардо — Жорж Санд.

С конца 1846 г. он является одним из инициаторов, а затем и основных сотрудников обновленного ‘Современника’ — органа демократической мысли во главе с Белинским и Некрасовым. Здесь он печатает один за другим рассказы из ‘Записок охотника’ и тем самым становится в первый ряд молодых русских писателей, учеников Гоголя, последователей Белинского, сторонников и творцов ‘натуральной школы’. В конце 40-х годов Тургенев становится автором и таких значительных драматургических произведений, как ‘Нахлебник’ и ‘Холостяк’, работает над ‘Месяцем в деревне’ и целым, рядом других своих пьес, повестей и рассказов. В середине 1850 года он вернется в Россию уже известным и авторитетным писателем.

Тексты писем первого тома подготовили к печати и примечания к ним составили: Р. М. Алексина (‘Официальные письма и деловые бумаги’ 6), А. И. Батюто (1-5, 7-18, 20-24, 27, 28, 30, 35, 37 38, 40-50, 52, 53, 57-60, 66, 69-71, 73, 74, 76, 95, 99-101, 105, 119, 126, 128—130, ‘Официальные письма и деловые бумаги’ 1—5, 7—15), Т. П. Голованова (19, 67), И. В. Гужиева (26, 29, 31—33′ 36), Т. П. Ден при участии Г. А. Тиме (6, 34, 39, 86, 92, 94, 98, 125), А. Звигильский при участии Н. П. Генераловой — тексты, А. Звигильский и Н. В. Измайлов, при участии Н. П. Генераловой и В. Е. Свиясова — примечания (54, 56, 61—65, 75, 77—85, 87, 88, 90, 91, 97, 102—104, 106—118, 120-124), Л. И. Кузьмина (25), Л. Н. Назарова (51, 55, 68, 93, 96), А. С. Розанов при участии. Е. В. Свиясова (72, 89), П. Уоддингтон при участии Е. М. Лобковской (127).

Аннотированный указатель личных имен и названий периодической печати составлен Е. В. Свиясовым при участии других составителей тома. Указатель мест пребывания Тургенева с 1831 по 1849 год составлен с учетом сведений, содержащихся в I томе ‘Летописи жизни и творчества И. С. Тургенева’, подготовленном к печати Н. С. Никитиной.

Французские тексты и переводы печатаются под наблюдением Н. Н. Тетеревниковой, немецкие — Р. Ю. Данилевского, испанские — В. Е. Багно, итальянские — P. M. Гороховой.

В подготовке тома к печати принимали участие Е. М. Лобковская и Т. Б. Трофимова.

Редакторы тома: M. П. Алексеев, П. Р. Заборов, Н. В. Измайлов.

Редакция выражает глубокую благодарность парижской Национальной библиотеке, которая при содействии ныне покойного профессора А.Гранжара предоставила в распоряжение издания фотокопии с подлинников писем Тургенева, принесенных в дар библиотеке внучкой П. Виардо г-жой М. Мопуаль, Центральному институту истории литературы Академии наук ГДР, слависты которого (проф. Г. Цигенгайст, д-р К. Леман-Щульце и др.) оказывали помощь в комментировании писем.

Полноте и достоверности издания содействовали и отдельные ученые-тургоневеды как в Советском Союзе, так и за его пределами. Поистине неоценимую помощь изданию оказал известный французский тургеневед, доктор филологии А. Звигильский,— президент основанного им в 1977 году в Париже Общества друзей Ивана Тургенева, Полины Виардо и Марии Малибраи,— который взял на себя труд подготовить для издания по имеющимся в его распоряжении фотокопиям с автографов письма Тургенева к Виардо, а также сообщил ряд ценных сведений для их комментирования. Новозеландский ученый славист профессор П. Уоддингтон, автор ряда работ о Тургеневе, подготовил для издания его письмо к Г. Чорли. Московский тургеневед H. M. Чернов, на протяжении многих лет плодотворно работающий в области изучения биографии Тургенева, существенно дополнил комментарии к письмам писателя материалами своей богатой тургеневской картотеки (описание ее, изданное ограниченным тиражом, имеется в архиве ИРЛИ).

Всем названным ученым редакция издания выражает свою глубокую признательность.

1. H. H. Тургеневу

Печатается по подлиннику: ГБЛ, ф. 306, картон No 2, ед. хр. 160.

Впервые опубликовано: ГБЛ, Записки, вып. 18, с. 330—332.

Датируется на основании следующих данных. С 1829 по 1833 г. Тургенев жил в Москве, готовясь к поступлению в университет. Комментируемое письмо и следующие четыре написаны в этот период. Год написания — 1831 — определяется по проставленным Тургеневым дням недели.

Стр. 120. ‘Есть ли у вас книга, из которой вы перевели’ (нем.).

Стр. 120, ‘Честолюбие’ (франц.).

¹ Слова Самозванца о Марине Мнишек из трагедии Пушкина ‘Борис Годунов’, сцена ‘Ночь. Сад. Фонтан’.

² Только слова ‘наконец устал’ являются цитатой (см. басню И. А. Крылова ‘Ларчик’).

³ Цитата из III песни поэмы Пушкина ‘Руслан и Людмила’ (стихи 274—275).

⁴ Имеются в виду территориальные войска, служба в которых представляла собой периодические кратковременные учебные сборы. H. H. Тургенев в это время уже не находился на действительной службе и был штаб-ротмистром в отставке.

2. Н. Н. Тургеневу

Печатается по подлиннику: ГБЛ, ф. 306, картон No 2, ед. хр. 160.

Впервые опубликовано: ГБЛ, Записки, вып. 18, с. 332—334.

Датируется на основании данных, указанных в примечании к письму 1.

Стр. 122. ‘Вы останетесь сегодня без чая’ (франц.).

Стр. 122. ‘Память’ (франц.).

Стр. 122. ‘Что мне за дело! эти удары снизу вверх по остановят меня на моем пути!..’ (франц.).

¹ Тургенев приводит цитату из речи Мирабо, произнесенной в Национальном собрании 22 мая 1790 г. В этой и в ряде других речей Мирабо настаивал на том, что право объявления войны и мира должно принадлежать одновременно и королю, и всей нации (см.: OEuvres de Mirabeau. Discours et opinions. Paris, 1825. T. II, p. 183, 187).

² Тургенев имеет в виду отрицательный отзыв о книге стихов М. А. Дмитриева (Стихотворения Михаила Дмитриева. 2 части. М., 1830), помещенный в No 4 ‘Московского телеграфа’ за 1831 г., и сравнительно положительный в No 3 ‘Телескопа’ за тот же год.

³ Речь идет о рецензиях ‘Московского телеграфа’ (1830, No 21) и ‘Телескопа’ (1831, No 1) на переводы А. Г. Ротчева (Макбет. Трагедия Шекспира. СПб., 1830, Гернани, или Кастильская честь. Трагедия В. Гюго. СПб., 1830).

⁴ О произведении какого автора идет речь, не установлено.

⁶ Стихи из ‘Послания к Воейкову’ В. А. Жуковского (1814). Вторая строка процитирована неточно. У Жуковского: ‘Бегущи с ревом водопады’. Впоследствии, говоря о своей встрече с Жуковским в 1834 г., Тургенев отмечал: ‘Уже тогда Жуковский как поэт потерял в глазах моих прежнее значение’ (‘Литературные и житейские воспоминания. III. Гоголь’). Настоящее письмо написано в период кратковременного увлечения Тургенева поэзией Жуковского.

3. H. H. Тургеневу

Печатается по подлиннику: ГБЛ, ф. 306, картон No 2, ед. хр. 160.

Впервые опубликовано: Звенья, т. 5, с. 250—252.

Датируется на основании данных, указанных в примечании к письму 1.

Стр. 124. ‘Тщеславный человек’ (франц.).

¹Неточная цитата из ‘Послания к Воейкову’ В. А. Жуковского. Пятый стих у Жуковского читается: ‘Но дни в аулах их бредут’.

² Письма С. Н. Тургенева к сыновьям за 1831 г. неизвестны.

³ Цитата из баллады Шиллера ‘Der Taucher’ (‘Водолаз’) в переводе И. Покровского, более известна в переводе Жуковского под названием ‘Кубок’. Перевод Покровского был напечатан в ‘Сыне отечества’ (1820, ч. 62, кн. XXI, с. 83—89), Тургенев знал его, вероятно, по перепечатке в хрестоматии ‘Новое собрание образцовых русских сочинений и переводов в стихах, вышедших в свет от 1816 по 1821 год, изданное Обществом любителей отечественной словесности’ (СПб., 1821, ч. 1, с. 97—103). Процитированные два стиха Тургенев перерабатывает соответственно той картине ледохода, которую наблюдал на Москве-реке.

⁴ Далее следует малограмотная приписка H. H. Тургенева: ‘Жаль, что дурно пишит. Я с трудом разбираю и трушу отца, он будит недоволен’. Отец писателя, прививая своим детям любовь К русскому языку, следил за тем, чтобы они правильно писали. Так, 25 августа 1830 г. он писал сыновьям: ‘Вы всё мне пишете по-французски или по-немецки,— а за что пренебрегаете наш природный? Если вы в оном очень слабы, это меня очень удивляет. Пора! Пора! Уметь хорошо не только на словах, но и на письме объясняться по-русски — это необходимо. И для того вы можете писать ваши журналы следующим образом: понедель<ник> по-францу<зски>, вторник по-немецки, середа по-русски и так далее в очередь’. И в другом письме: ‘Прошу вас более писать по-русски’ (Клеман М. К. Русский язык и литературные интересы в семье Тургенева.— Лит. Мысль, т. 2, с. 224). Из приведенных отрывков видно, что идея писать письма в форме ‘журнала’ была внушена мальчику Тургеневу отцом и что они писались уже в 1830 г. Однако письма эти до нас не дошли.

4. Н. H. Тургеневу

Печатается по подлиннику: ГБЛ, ф. 306, картон No 2, ед. хр. 160.

Впервые опубликовано: ГБЛ, Записки, вып. 18, С. 336—338.

Датируется на основании данных, указанных в примечании к письму 1.

Стр. 127. Пою того героя, который царил над Францией

И по праву завоевания, и по праву рождения, и т. д. (франц.)

¹ ‘Генриада’ — поэма Вольтера (1728). Тургенев цитирует далее ее начало.

² Стихи из ‘Послания к Воейкову’ В. А. Жуковского. Первая строка приведена неточно. У Жуковского: ‘С смиреньем отдал ты поклон’.

³ Запись неправильно датирована Тургеневым февралем вместо апреля.

⁴ Тургенев не совсем точно цитирует одну из последних фраз повести А. А. Бестужева-Марлинского ‘Изменник’ (1825): ‘С содроганием открыл он глаза, затекшие кровлю’.

5. Н. Н. Тургеневу

Печатается по подлиннику: ГБЛ, ф. 306, картон No 2, ед. хр. 160.

Впервые опубликовано: ГБЛ, Записки, вып. 18, с. 338—339.

Датируется на основании данных, указанных в примечании к письму 1.

¹ В действительности — 7 апреля.

² Сын Дубле был владельцем конфетного магазина в Москве, (Сообщено H. M. Черновым.)

³ По-видимому, это — шутливое обозначение отсутствия уроков.

⁴ Цитата из оды Г. Р. Державина ‘Водопад’ (1791—1794).

6. Н. С. Тургеневу

Печатается по подлиннику: ЦГАЛИ, ф. 509, он. 1, ед. хр. 91, л. 2.

Впервые текст и перевод опубликованы: Посев. Одесса — Поволжью. Литературно-критический и научно-художественный альманах. Одесса, 1921, с. 87—88.

Письмо является припиской к письму С. Н. Тургенева H. С. Тургеневу, которое помечено: ‘Москва, 1834-го года 25 февраля’.

¹ Н. С. Тургенев в конце 1833 г. определился в Петербургское артиллерийское училище. Письмо его, о котором упоминает Тургенев, написано 20 февраля (4 марта), получено 25 февраля (9 марта). Н. С. Тургенев жаловался в нем на чрезмерную строгость в училище.

² В. П. Тургенева в это время собиралась для лечения за границу, поручив наблюдение за сыновьями С. Н. Тургеневу. Отъезд ее, затянувшийся из-за оттепели, состоялся в мае 1834 г. (см. письма С. Н. Тургенева к Н. С. Тургеневу: ИРЛИ, ф. 93, он. 3, No 1286).

³ Тургенев, по-видимому, имеет в виду книгу профессора Иенского университета О. Вольфа, Wolff О. L. В. Die schone Litteratur Europa’s, Vorlesungen gehalten vor einer gebildeten Versammlung. Leipzig, 1832. Эта книга была позднее переведена H. Лавдовским под названием ‘Чтения о новейшей изящной словесности’ (М., 1835).

7. С. М. Фиглеву

Печатается по подлиннику: ИРЛИ, Р.III, он. 1, No 2033.

Впервые опубликовано: Лит Арх, т. 3, с. 171—172, с ошибкой в дате (вместо 27 ноября напечатано: 28 ноября).

8. А. В. Никитенко

Печатается по подлиннику: ИРЛИ, 18718, л. 1—2.

Впервые опубликовано: Рус Ст, 1896, No 12, с. 588—589.

¹ Речь идею драматической поэме ‘Стено’, написанной в 1834 г. и впервые опубликованной только в 1913 г. (Гол Мин, 1913, No 8). Отзыва Никитенко об этом произведении не сохранилось. Об отношении Иикитенко к Тургеневу см. в статье М. П. Алексеева, предпосланной письмам Тургенева к Никитенко [Лит Арх, т. 4).

² Возможно, свою поэму Тургенев давал на отзыв Плетневу не ‘с год тому назад’, как он здесь пишет, а позднее — в самом конце 1836-го или в начале 1837 г. (см. ‘Литературные и житейские воспоминания. I. Литературный вечер у П. А. Плетнева’.— Наст. изд. Сочинения, т. 11).

³ Можно предполагать, что одно из ранних стихотворений Тургенева ‘Старый помещик’ является переработкой или отрывком этой несохранившейся поэмы (подробнее об этом см.: наст. изд., Сочинения, т. 1, с. 446).

⁴ По-видимому, речь идет о ‘триумвирате’ Н. И. Греча, Ф. В. Булгарина и О. И. Сенковского (см.: Грузинский А. Е. И. С. Тургенев. Личность и творчество. М., 1918, с. 21). Произведение ‘Наш век’ до нас не дошло, возможно, оно было только начато.

⁵ М. П. Вронченко поревел ‘Гамлета’ и ‘Макбета’ Шекспира, ‘Манфреда’ Байрона, ‘Фауста’ Гёте (впоследствии Тургенев дал строгую оценку перевода ‘Фауста’ в специальной статье о нем — см. наст. изд., Сочинения, т. 1). ‘Короля Лира’ Вронченко не переводил, и Тургенев, сопоставляя его и свои переводы трагедий Шекспира, имел в виду не то или иное конкретное произведение, но вообще переводы Шекспира, исключительные по трудности.

⁶ Речь идет о переводе И. И. Панаева: Отелло, венециянский мавр. Драма в пяти действиях Шекспира. Перевод с английского Ив. П-ва. СПб., 1836.

⁷ Эти произведения до нас не дошли.

⁸ Обещание, данное Тургеневым Плетневу, вскоре было выполнено (см. ‘Литературные и житейские воспоминания, I. Литературный вечер у П. А. Плетнева’).

⁹ О какой драме пишет Тургенев, неизвестно.

9. Г. С. Дестунису

Печатается по подлиннику: ИРЛИ, Р. I, он. 29, No 82, л. 1—2.

Впервые опубликовано: Лит Арх, т. 3, с. 180.

¹ Здесь и в следующих трех письмах речь идет о тетрадях с записями лекций профессоров, по которым студенты готовились к экзаменам.

² Тургенев имеет в виду трагедию Софокла ‘Эдип в Колоне’.

10. Г. С. Дестунису

Печатается по подлиннику: ИРЛИ, Р. I, он. 29, No 82, л. 3.

Впервые опубликовано: Лит Арх, т. 3, с. 181, с предположительной датировкой — конец апреля ст. ст. 1837 г.

Датируется по сопоставлению с письмами Тургенева к Дестунису от 21 апреля (3 мая) и 2 (14) мая 1837 г. В первом их них, говоря об упоминаемой в настоящем письме шестой тетради, Тургенев обещает вернуть ее ‘непременно к воскресению’, которое в 1837 г. приходилось на 25 апреля ст. ст. В письме от 2 (14) мая говорится уже о следующей, седьмой тетради. Таким образом, настоящее письмо написано не ранее 25 апреля (7 мая) и не позднее 2 (14) мая 1837 г.

11. Г. С. Дестунису

Печатается по подлиннику: ИРЛИ, Р. I, он. 29, No 82, л. 4—5.

Впервые опубликовано: Лит Арх, т. 3, с. 182.

¹ В это время М. С. Куторга был адъюнктом всеобщей истории в Петербургском университете.

12. Г. С. Дестунису

Печатается по подлиннику: ИРЛИ, Р. I, он. 29, No 82, л. 6—7.

Впервые опубликовано: Лит Арх, т. 3, с. 182.

13. С. М. Фиглеву

Печатается по подлиннику: ИРЛИ, Р. I, он. 29, No 34, л. 3.

Впервые опубликовано: Лит Арх, т. 3, с. 172—173.

¹ Жена С. М. Фиглева, умерла 24 марта (5 апреля) 1836 г.

² Сын С. М. Фиглева, умер 18 (30) ноября 1836 г. Сохранилась написанная Тургеневым его характеристика, озаглавленная ‘Михайла Фиглев’, датируемая 1835 г. или началом 1836 г. (см. наст. изд., Сочинения, т. 1, с. 402—403).

³ Незадолго до этого Тургенев отдавал свои поэтические произведения на отзыв Плетневу и Никитенко (см. письмо 8). Отсюда надежда на скорое их напечатание.

14. А. В. Никитенко

Печатается по подлиннику: ИРЛИ, 18718, л. 3.

Впервые опубликовано: Рус Ст, 1896, No 12, с. 589.

¹ В журнале заседания Первого отделения Философского факультета 24 июня (6 июля) 1837 г. отмечено: ‘Действительный студент Тургенев, выпущенный из университета с сею степенью в прошлом году, с разрешения совета посещавший целый год лекции третьего курса и оказавший на нынешнем испытании везде отличные или очень хорошие успехи, удостоивается степени кандидата’ (Сухомлинов М. И. И. С. Тургенев. СПб., 1884, с. 4). Как видно из этого документа, Тургенев получил степень кандидата еще до сдачи последнего экзамена, отложенного не по его вине. См. также Офиц. письма и делов. бумаги, No 5.

² Ректором Петербургского университета в это время был профессор И. П. Шульгин. Донесение, о котором пишет Тургенев, не сохранилось.

15. С. М. Фиглеву

Печатается по подлиннику: ИРЛИ, Р. I, оп. 29, No 34, л. 1—2.

Впервые опубликовано: Лит Арх, т. 3, с. 173—176.

¹ Речь идет об А. Н. Теплове.

² Тургенев выехал в Берлин 15 (27) мая 1838 г.

³ Тургенев успешно экзаменовался на степень магистра философии при Петербургском университете в апреле и мае 1842 г. (см.: Лисовский, Материалы, с. 4—9, наст. том, письма 44—47).

⁴ H. H. Тургенев.

⁵ Н. С. Тургенев служил в это время в гвардейской конной артиллерии (см. ‘Автобиографию’ И. С. Тургенева).

16. Т. Н. Грановскому

Печатается по подлиннику: ГИМ, ф. 345, ед. хр. 5, л. 93—94.

Впервые опубликовано: Т, ПСС и П, Письма, т. 1, с. 172—175.

Стр. 141. буквально (франц.).

Стр. 141. ‘лишение невинности’ (лат.).

Стр. 142. шутку Бойерле ‘Заколдованный принц’ (нем.).

Стр. 142. чудовище божества у восточных народов (нем.).

Стр. 142. ‘Она умеет так мило носиться по кругу — И нагибается, и изгибается, и протягивает ему букет’ (нем.).

Стр. 142. дыра (нем.).

Стр. 143.

1. Да, от октавы к октаве, в боге, высшем очаге,

2. Всякое развитие триединства,

3. Перед взором, развивая призму в теорему,

4. Освобождает, в порыве своей деятельности,

5. Элементарную гамму семи огненных кривых! (франц.).

Стр. 143. ‘от пробуждения я никогда не перехожу к действию’ (нем.).

Стр. 143. недоносок (нем.).

Стр. 143. основание (нем.).

Стр. 143. сущность (нем.).

Стр. 143. предвкушение (франц.).

Стр. 143. умозрительные радости (нем.).

Стр. 143. становление, бытие, сущность (нем.).

¹ Возможно, это то самое письмо Т. Н. Грановского к Тургеневу, от которого сохранился только клочок с несколькими фразами: ‘Вот Вам пока несколько слов, любезнейший Иван Сергеевич. Третьего дня приехал я в Зальцбрунн, после довольно неприятного путешествия. На другой день после отъезда из Берлина у меня разболелась грудь’ и т. д. (ГИМ, 10/58). Летом 1839 г.: Грановский как раз находился в Зальцбрунне. Упоминание об этом письме есть в его письме к Тургеневу от 17 июня н. ст. 1839 г.: ‘Я надеюсь, что первое мое письмо получено Вами’ (ИРЛИ, ф. 93, он. 3, No 1269).

² Станкевич заехал в Берлин повидаться с друзьями и посоветоваться с местными врачами о выборе места (Зальцбрунн, Эмс или Крейтц) для лечения туберкулеза легких, которым он страдал. См. письма его к Т. Н. Грановскому от 2 (14) июня 1939 г. и к родителям от 14 (26) июня 1839 г. (Станкевич, Переписка, с. 101, 476—478).

³ Н. В. Станкевич, по предписанию врачей, приехал в Зальцбрунн в конце июня ст. ст. 1839 г. (см.: Станкевич, Переписка, с. 103, 105).

⁴ Письмо В. П. Тургеневой от 6 (18) мая 1839 г. с подробным описанием пожара в Спасском 1 (13) мая 1839 г. опубликовано И. М. Малышовой в статье ‘Письма матери (Из неизданной переписки В. П. Тургеневой с сыном)’: Т сб (Пиксанов), с. 44—48. О пожаре Спасского дома см. также: Житова, с. 32—36.

⁵ Ремонт — закупка лошадей для воинской части, его поручали, как правило, офицерам из состоятельных семей, так как он был связан со значительными личными расходами.

⁶ Неточная цитата из стихотворения H. M. Языкова ‘Водопад’ (1830), у Языкова:

Мирно гибели послушный,

Убрал он свое весло,

Он потупил равнодушно

Безнадежное чело.

⁷ В письме к Тургеневу Грановский писал: ‘Прилагаемое письмо прошу Вас передать Станкевичу, если он в Берлине, или переслать ему, если он уже выехал’ (ИРЛИ, ф. 93, он. 3, No 1269). Это письмо Грановского к Станкевичу неизвестно.

⁸ В ‘Автобиографии’ Тургенева есть положительный отзыв о Л. Ранке. Упоминаемая в письме его работа полностью вышла в течение 1839—1847 гг. Три тома ее (Ranke L. Deutsche Geschichte im Zeitalter der Reformation. Berlin, 1839. Bd. I—II, Berlin, 1840. Bd. III) сохранились в личной библиотеке писателя (Государственный музей И. С. Тургенева, Орел).

⁹ Речь идет о первом томе пятитомной истории Чехии Франтишека Палацкого. Том вышел в 1836 г. на немецком языке под названием ‘История Богемии’ (Раlасky Franz. Geschichte von BКhmen. Grossentheils nach Urkunden und. Handschriften. Prag, 1836. Bd. I).

¹⁰ Тургенев пишет о втором томе труда Ф. Штраля (Strahl Philipp. Geschichte des russischen Slaates, 1—2. Hamburg, 1832—1839).

¹¹ Брошюра К. Л. Мишле ‘Schelling und Hegel’, в которой он защищал философию Гегеля, вышла в Берлине в 1839 г.

¹² ‘Жан из Парижа’ — комическая опера Ф.-А. Буальдье на текст К. Сен-Жюста, впервые поставлена в 1812 г.

¹³ ‘Роберт-Дьявол’ — опера Дж. Мейербера, текст Э. Скриба и К. Делавиня.

¹⁴ Далее Тургенев делится своими впечатлениями об опере-балете ‘Бог и баядера’, написанной Д. Обером на текст Скриба в 1830 г. В России она часто ставилась в 30—40-х годах под названием ‘Влюбленная баядерка’.

¹⁵ Неточная цитата из 26-го письма ‘Писем об эстетическом воспитании человека’ Ф. Шиллера. У Шиллера: ‘Das gottliche Monstrum des Morgenlanders’ (‘Божественное чудовище восточных стран’).

¹⁶ Цитата из баллады Гёте ‘Бог и баядера’.

¹⁷ Книга Ш. Тернера ‘The History of the Anglo-saxons from the earliest period to the norman conquest’ вышла в свет в Лондоне в 1799 г.

¹⁸ Драма Л. Г. А. Мюльнера ‘Der Konig Ingurd’ написана в 1817 г., драма ‘Schuld’ (‘Вина’) — в 1816. По поводу первой Грановский писал Тургеневу 5 (17) июня 1839 г.: ‘Да, читали Вы Мюлнерова ‘Konig Ingurd’? Я прочел здесь со скуки, драма дрянь, но есть чудные <стихи?>‘ (ИРЛИ, ф. 93, он. 3, No 1269, письмо повреждено).

¹⁹ Трагедия ‘Сапфо’ написана и вышла в свет в 1818 г. Рецензия Л. Берне (‘Сапфо. Трагедия Грильпарцера’) была напечатана тогда же в ‘Dramaturgische Blatter’ — приложении к журналу Берне ‘Die Wage’ 1818—1819 гг. (см.: L. Borne’s Gesammelte Schriften. Hamburg, Frankfurt a. Main, 1862, Bd. 5, S. 5—16).

²⁰ Роман Э. Сувестра ‘Человек и деньги’ был издан в 1839 г.

²¹ Речь идет о романе ‘Крылья Икара’ Ш. Бернара. Тургенев к этому времени мог прочесть первые шестнадцать глав его, которые печатались в ‘Journal des Debats’ в апреле — июне 1839 г.

²² Поэма Р. Брюкера была напечатана в ‘Journal de Paris’ 1839 г.

²³ В Россию Тургенев вернулся в конце августа ст. ст. 1839 г.

17. Т. Н. Грановскому

Печатается по подлиннику: ГИМ, ф. 345, ед. хр. 5, л. 95—96.

Впервые опубликовано в отрывке (где идет речь о чтении Гоголем ‘Мертвых душ’): Лит Наcл, т. 58, с. 576, полностью: Т, ПСС и II, Письма, т. 1, с. 175—178.

Стр. 144. клику (франц.).

Стр. 145. сильные ощущения (франц.).

Стр. 145. лицо кредитора всегда неприятно (франц.).

¹ Гоголь приехал в Петербург 30 октября ст. ст. 1839 г. в связи с тем, что в это время его сестры окончили Патриотический институт, и жил сначала у П. А. Плетнева, а потом у В. А. Жуковского. Во второй половине декабря ст. ст. 1839 г. он уехал в Москву и только во второй половине мая 1840 г. отправился за границу (см.: Гоголь, т. 11, с. 260, 268, 283).

² Речь идет о ‘Мертвых душах’.

³ С. А. Плетнева умерла в апреле 1839 г. В ‘Литературных и житейских воспоминаниях’ (‘I. Литературный вечер у П. А. Плетнева’) Тургенев говорит о ней как об ‘уже немолодой даме, болезненного облика и очень молчаливой’.

⁴ Тургенев с конца 30-х годов изредка посещал ‘пятницы’ А. В. Никитенко. Перечисляемые им лица были университетскими товарищами Никитенко, сохранившими тесные дружеские связи и после окончания в 1828 г. университета.

⁵ Ежемесячный журнал ‘Пантеон русского и всех европейских театров’ издавался в течение двух лет (1840—1841) В. П. Поляковым, под редакцией Ф. А. Кони. В нем помещались главным образом переводные и русские драматические произведения, а также статьи по истории театра. Ф. А. Кони был не только редактором, по и деятельным автором этого издания. Сотрудничество Тургенева в ‘Пантеоне’ не состоялось.

⁶ По-видимому, перефразировка двух последних строк из главы VI ‘Евгения Онегина’. У Пушкина:

В сем омуте, где с вами я

Купаюсь, милые друзья!

⁷ В. Ф. Одоевский сотрудничал в журнале А. А. Краевского ‘Отечественные записки’.

⁸ Н. А. Полевой в это время был неофициальным редактором ‘Сына отечества’.

⁹ Цитата из ‘Евгения Онегина’ (гл. VII, строфа XLV).

¹⁰ Гёте писал ‘Римские элегии’ в 1790 г., по возвращении из Рима в Веймар. В 1846 г. в ‘Петербургском сборнике’, изданном Н. Л. Некрасовым, Тургенев поместил свой перевод одной из ‘Римских элегий’ (XII).

¹¹ Драма З. Вернера ‘Крест на Балтийском море’ написана в 1806 г.

¹² По всей вероятности, имеется в виду А. Н. Драшусов, который в 1836 или 1837 г. был отправлен за границу для совершенствования в науках, пробыл там около двух с половиной лет и по возвращении занял в Московском университете кафедру астрономии. Тургенев и Грановский могли встречаться с Драшусовым в Берлине, где они одновременно слушали лекции в университете, и тогда, по-видимому, Драшусов задолжал Тургеневу.

18. А. В. Никитенко

Печатается по подлиннику: ИРЛИ, 18718, л. 14.

Впервые опубликовано: Т, Сб (Бродский), с. 9. Год написания устанавливается по сопоставлению с письмом 27, в котором также идет речь о поездке в Рим.

¹ Тургенев уехал в Рим в тот же день, 14 (26) января, или днем-двумя позднее.

² Письма об итальянской жизни не были написаны. Тургенев предполагал помещать их в журнале ‘Сын отечества’, ответственным редактором которого в это время был Никитенко (см.: Никитенко, т. 1, с. 218).

19. А. Т. Маркову

Печатается по подлиннику: ЦГАЛИ, ф. 509, он. 1, No 67.

Впервые опубликовано: Т, ПСС и П, Письма, т. 1, с. 180.

Датируется по содержанию февралем—апрелем 1840 г., не позже 9 (21) апреля, последнего вторника перед отъездом писателя из Рима. Художник А. Т. Марков, к тому времени уже академик живописи, жил в Риме с 1830 до 1841 г. (см.: Биографические сведения о членах Академии и вообще художниках, умерших в 1875— 1878 гг. СПб., 1879, с. 23—31). Тургенев приехал в Рим в феврале 1840 г. и до 12 (24) апреля этого года — времени его отъезда — почти ежедневно встречался с Марковым в семье Ховриных (см.: Станкевич, Переписка, с. 685, 691, 702). Он хорошо знал и домашний адрес художника (см. письмо 21). Никаких упоминаний о более поздних встречах Тургенева с Марковым (в Петербурге, куда последний переехал в 1841 г., или в Москве, где с 1859 по 1868 г. художник расписывал храм Христа Спасителя) обнаружить не удалось. О какой картине и о каком ее покупателе идет речь в письме, также неизвестно.

20. Н. В. Станкевичу

Печатается по подлиннику: ГИМ, ф. 351, ед. хр. 57, л. 41—42. На л. 41 об. — рисунок Тургенева карандашом: Ефремов в цилиндре, в очках и с тростью, а сзади него — профиль Тургенева (см. с. 149).

Впервые опубликовано: Воронежский краеведческий сборник. Воронеж, 1925. Вып. 3, с. 40—42.

Год написания определяется содержанием письма.

Стр. 148. Меблированные комнаты, No 28, Санта Лючия (франц. и итал.).

Стр. 148. Св. Эльма (итал.).

Стр. 148. Кто хоть раз побывал в Неаполе, тот никогда не может быть совершенно несчастным (Гёте) (нем.).

Стр. 150. ‘Иду, иду — иду, иду, иду сюда…’ (итал.).

Стр. 150. ‘Что это за дьявол!’ (итал.).

Стр. 150. ‘Знаете, кто я?’ (итал.).

Стр. 150. ‘Бедный юнец!’ (итал.).

Стр. 150. Господину Станкевичу. Рим, виа Корсо, No 71, 2-й этаж. Франкировано (итал.).

¹ Тургенев приехал из Рима в Неаполь 25 или 26 апреля н. ст. В письме из Рима к Н. Г. и Е. П. Фроловым от 25 апреля п. ст. 1840 г. Н. В. Станкевич сообщал: ‘Ефремов и Тургенев уехали вчера в Неаполь’ (Станкевич, Переписка, с. 710).

² Неточная цитата из второй части ‘Путешествия в Италию’ Гёте. У Гёте: ‘…er nie ganz unglucklich werden konnte, weil er sich immer wieder nach Neapel dachte’ (‘…он никогда ужо не мог стать вполне несчастным, потому что всегда снова воображал себя в Неаполе’). Приведено по изданию сочинений Гёте, хранящемуся в личной библиотеке писателя (Государственный музей И. С. Тургенева, Орел): Goethe’s Werke, Vollstandige Ausgabe letzter Hand. Stuttgart und Tubingen, 1829, Bd. 28, S. 18.

³ В. А. Дьякова в это время находилась в Италии, чтобы провести возле Станкевича последние дни его жизни (см.: Корнилов, с. 30).

⁴ San Carlo — знаменитый неаполитанский театр, в то время один из самых крупных в Италии.

⁵ Бальбус (Balbus — лат.), т.е. заика,— прозвище, которое косили некоторые знаменитые римляне.

⁶ ‘Послание’ Ефремова в виде хрии, обращенное, вероятно, к Н. В. Станкевичу, неизвестно. Ср. юмористическую хрию самого Тургенева (письмо 41).

⁷ Имеется в виду П. П. Клюшников, врач.

⁸ Рядом с постскриптумом Тургенева написано очень мелким почерком Ефремова: ‘Вздор! и не думал читать! но, не читая, знаю, что всё клевета’.

21. Б. В. Станкевичу

Печатается по подлиннику: ГИМ, ф. 351, ед. хр. 57, л. 39.

Впервые опубликовано: Воронежский краеведческий сборник. Воронеж, 1925. Вып. 3, с. 42—43.

Включенное в письмо стихотворение ‘Что тебя я не люблю…’ (<А. И. Ховриной' см. также: наст. изд., Сочинения, т. 1, с. 312.

Стр. 151. Прощайте (итал.).

Стр. 131. Рим. Виколо дель Бабуино, No 7, Милостивому государю господину Ал. Маркову. Франкировано (итал.).

¹ Н. В. Станкевич написал Тургеневу 11 июня н. ст. из Флоренции (см.: ВЕ, 1899, No 1, с. 16—18). Ответ Тургенева на это письмо неизвестен.

² Цитата из повести Н. В. Гоголя ‘Записки сумасшедшего’.

22. А. П. Ефремову

Печатается по копии: ИРЛИ, ф. 250, оп. 1, No 759, л. 1—2.

Впервые опубликовано: Новый мир, 1926, No 5, с. 135—136.

Стр. 152. пустой сумкой (итал.).

Стр. 153. Милостивому государю господину Ефремову. Берлин, до востребования (нем. и франц.).

¹ Пародия на стихотворение Пушкина:

Подъезжая под Ижоры,

Я взглянул на небеса

И воспомнил ваши взоры,

Ваши синие глаза.

² Неточная цитата из ‘Евгения Онегина’ (‘Отрывки из путешествия Онегина’). У Пушкина: ‘Тьфу! прозаические бредни’.

23. Т. Н. Грановскому

Печатается по подлиннику: ГИМ, ф. 345, ед. хр. 5, л. 97—98.

Впервые опубликовано: Т, ПСС и П, Письма, т. 1, с. 187—190.

Стр. 153. существе (нем.).

Стр. 153. ‘в оцепенении’ (англ.).

Стр. 154. ‘Ты остаешься все-таки всегда тем, что ты есть!’ (нем.).

Стр. 154. ‘Только знать свою границу’ (нем.).

Стр. 154. ‘Он был великий дух в высшем значении этих слов… только принужден был влачить на себе свинцовые оковы’ (нем.).

Стр. 154. праздник книгопечатников (нем.).

Стр. 154. чувство формы и цвета (нем.).

Стр. 155. неаполитанский король принимает меры предосторожности (франц.).

Стр. 155. Дельным человеком, Шамиссо (нем.).

Стр. 155. ‘Жизнь и любовь женщины’, ‘Жалоба монахини’, ‘Паровой конь’, ‘Дева на скале Штуббенкаммер’ (нем.).

¹ В ‘Щукинском сборнике’ (М., 1909, вып. 8, с. 196—197) опубликовано письмо к Тургеневу от 15 апреля (1840?) с подписью: Ф. Беляев. Сопоставление настоящего письма Тургенева к Грановскому с этим письмом показывает, что Белявский и Ф. Беляев — одно и то же лицо. И в ‘Щукинском сборнике’, и здесь, в письме Тургенева, написание фамилии неправильное. Надо полагать, речь идет о Федоре Беляевском, окончившем юридический факультет Петербургского университета в 1838 г. (см.: Григорьев В.В. Императорский С.-Петербургский университет в течение первых пятидесяти лет его существования. СПб., 1870, приложение, С. LXXV) и учившемся затем вместе с Тургеневым в Берлинском университете.

² Речь идет об А. Н. Ховриной.

³ Цитата из комедии Шекспира ‘Мера за меру’ (акт III, сцена 1). У Шекспира: ‘То lie in cold obstruction, and to rot’ (‘Лежать в оцепенении и тлеть’), см.: The Playsand Poems of William Shakespeare, accurately printed from the text of the corrected copies, left by the late Samuel Johnson, George Steevens, Isaac Reed, and Edmond Malone. Leipsic, published by Ernest Fleischer, 1833, p. 91. На экземпляре этого издания, полученном Тургеневым в дар от Т. Н. Грановского, рукою последнего написано: ‘Со страхом… и верою приступите’. Ниже помета Тургенева: ‘в 1838-м году, в Берлине получен от Т. Грановского’ (Государственный музей И. С. Тургенева, Орел).

⁴ См. письмо 24, примеч. 1.

⁵ Цитата из первой части ‘Фауста’ (см. вторую сцену ‘В кабинете Фауста’).

⁶К. Альтенштейн, будучи министром финансов и министром культов и народного образования, покровительствовал литературе н наукам, способствовал развитию народного просвещения. Очевидно, этими обстоятельствами и объясняется симпатия к нему К. Вердера. Называя его преемника по министерству Ладенберга ‘сыном покойного’, Тургенев, по-видимому, основывался на слухах о том, что Адальберт Ладенберг был сыном не Филиппа Ладенберга, который в это время был еще жив, а Альтенштейна.

⁷ Речь идет о болезни прусского короля Фридриха Вильгельма III, который умер вскоре — 7 июня 1840 г.

⁸ Это изображение неаполитанской уличной жизни напоминает следующее место в ‘Путешествии в Италию’ Гёте: ‘На Моло, который является одним из самых шумных уголков города, я видел вчера на дощатом помосте Пульчинеллу, ссорившегося с маленькой обезьяной… Подле обезьяньего помоста шарлатан-знахарь предлагал удрученным невзгодами верующим свои чудесные эликсиры, помогающие против всех зол, подобная картина, написанная Герардом Доу, могла бы стать предметом восхищения для современников н потомства’ (‘Путешествие в Италию’, ч. II, дополнение к записи от 19 марта 1787 г.).

⁹ Полное название романа Людвига Арнима, написанного в 1817 г.,— ‘Die Kronenwachter, oder Bertholds erstes und zweites Leben’ (‘Хранители короны, или Первая и вторая жизнь Бертольда’). Двадцатитомное собрание его сочинений издавалось в течение 1839—1848 гг.

10 Тургенев имеет в виду произведения немецких писателей — Г. Маркграфа, Т. Мундта и Ф. Марлова (Вольфрама), бывших в то время в большой моде.

¹¹ Дрекслер-Манфреды — русификация немецкого составного слова — Drechsler-Manfrede (Манфред — герой одноименной драмы Байрона, der Drechslor — токарь), которое в данном случае можно перерасти как ‘горе-Манфреды’.

¹² Тургенев, по всей вероятности, знакомился с Шамиссо по следующим изданиям его сочинений: Gedichto von Adelbert von Chamisso. Dritte Auilage, Leipzig, 1836, Chamisso’s Worke, 6 Bande, 1830—1839.

¹³ Речь идет о книге А. Легле, вышедшей в свет в Париже в 1839 г. Полное ее название: ‘Maximilien I-er, Empereur d’Allemagne, et Marguerite d’Autriche, sa fille, gouvernante des Pays-Bas. Esquisses biographiques. Par M. Le Glay, archiviste general du departement du Nord, correspondant do l’Institut’ (‘Максимилиан I, император германский, и Маргарита Австрийская, его дочь, правительница Нидерландов. Биографические очерки Легле, главного архивиста департамента Нор, корреспондента Института’).

¹⁴ Этот отзыв о только что изданной работе Л. Фейербаха ‘Философия и христианство’ (Feuerbach L. Philosophie und Christenthum. Mannheim, 1839) — первая из известных оценок Фейербаха Тургеневым.

¹⁵ По всей вероятности, А. Н. Драшусов (см. примеч. 12 к письму 17).

24. Т. Н. Грановскому

Печатается по подлиннику: ГИМ, ф. 372, ед. хр. 4, л. 227—228.

Впервые опубликовано: Рус Ст, 1883, No 11, с. 420—422, с пропусками и неточностями.

Стр. 156. Холодный кулак дьявола недаром сжался со злобой (нем.).

Стр. 157. ‘В нем также умерла и частица Вас’ (нем.).

Стр. 157. ‘Я чувствую это. Я на полпути своей жизни: мои лучшие ученики, мои питомцы умирают — а я остаюсь жить!’ (нем.).

Стр. 157. ‘Смерть’ (нем.).

Стр. 158. ‘Если бы никогда не умирали молодые, было бы неведомо страдание’ (нем.).

Стр. 158. радость и горе (нем.).

¹ Мысли, вызванные смертью Станкевича, были подробно развиты Тургеневым в воспоминаниях о нем (1856). См. также письмо 23.

² Это письмо Н. В. Станкевича почти полностью напечатано: ВЕ, 1899, No 1, с. 16—18.

³. В. А. Дьякова, сестра Бакуниных (см. письмо 20, примеч. 3).

⁴ Речь идет о Л. А. Бакуниной, умершей в августе 1838 г.

⁵ Тургенев приводит цитату из стихотворения И. П. Клюшникова ‘На смерть девушки’, напечатанного с таким примечанием: ‘Это стихотворение положено на музыку Л. Ф. Лангером, оно продается во всех музыкальных магазинах, под названием ‘Примирения» (Совр, 1840, No 1, с. 129—130).

⁶ Письмо Тургенева к К. Вердеру до нас не дошло.

25. T. H. Грановскому

Печатается по подлиннику: ГИМ, ф. 345, No 5, л. 99—100.

Впервые опубликовано: Известия АН СССР. Серия литературы и языка, 1968, т. XXVII, вып. 1, с. 47—48.

Стр. 159. которое делало ее единственной наследницей (франц.)

Стр. 159. без невежливости (франц.).

¹ Ответ Грановского на письмо Тургенева неизвестен.

² Эта записка неизвестна.

³ Речь идет о берлинской подруге Н. В. Станкевича — Берте Заутр.

⁴ Станкевича под конец его жизни сильно тяготили отношения с берлинской ‘барышней’ (см.: Станкевич, Переписка, с. 485). После его смерти Берта Заутр пыталась получить от родных и близких Станкевича компенсацию за якобы понесенные убытки. Два ее письма обитом к Тургеневу хранятся в ГИМ. По словам Тургенева, она ‘очень плохо кончила’ и ‘была выслана из Берлина чуть ли не за кражу’ (см. его воспоминания о Н. В. Станкевиче — наст. изд., Сочинения, т. 5).

⁵ См. письмо 16.

⁶ Это письмо из Дрездена к Тургеневу неизвестно.

⁷ Э. М. Арндт, автор антикрепостнических работ и политических памфлетов против Наполеона I, в 1826 г. был лишен профессорской кафедры в Боннском университете, король Фридрих Вильгельм IV восстановил его в правах в 1840 г.

⁸ Братья Гримм — Якоб и Вильгельм — в 1837 г. отказались подкрепить своей присягой уничтожение ганноверской конституции королем Эрнестом Августом и за это лишились своих мест библиотекарей в Геттингенском университете, а в 1840 г. были приглашены только что вступившим на престол Фридрихом Вильгельмом IV в Берлинский университет в качестве профессоров.

26. А. П. Ефремову

Печатается по тексту первой публикации: Летописец, 1904, No 7, с. 216—218.

Стр. 161. Песни Зигмунда Гольдшмидта (‘Мертвый’…) (нем.).

¹ Это ‘четвертое соборное послание к берлинской братье’ неизвестно. Ср. письма 27, 28, 30.

² Это письмо М. А. Бакунина к Тургеневу неизвестно.

³ О каком обещании Ефремова и Скачкова идет речь, неясно. В письме к Ефремову от 6 (18) октября 1840 г. Тургенев просил напомнить Скачкову об обещании прислать ему список университетских лекций (см. письмо 32).

⁴ Ефремов выполнил просьбу Тургенева выхлопотать продление паспорта, о чем и сообщил в письме к нему в сентябре 1840 г. (см.: Рус мысль, 1915, No 12, отд. 2, с. 116).

⁵ Гудим-Левкович, вероятно, не являлся к Ефремову с рекомендательным письмом Тургенева (см.: Рус Мысль, 1915, No 12, отд. 2, с. 118).

27. М. А. Бакунину и А. П. Ефремову

Печатается по подлиннику: ИРЛИ, ф. 16, он. 9, No 486.

Впервые опубликовано: Рус Мысль, 1912, No 12, с. 141—146, с незначительными отклонениями от подлинника, вызванными соображениями цензурного порядка. Так, в сценке ‘Нечто, или Чемодан’ всюду вместо ‘св. Петр’ или ‘Петр’ напечатано: ‘привратник’. Включенное в письмо стихотворение ‘Одной лишь любовью…’ (‘Песня Клерхен из трагедии Гёте ‘Эгмонт») см. также: наст. изд., Сочинения, т. 1, с. 313).

Стр. 162. От Тургенева к берлинским друзьям. Письмо пятое (лат.).

Стр. 162. искусных в копьеметании мужей (нем.).

Стр. 162. Первое произведение искусства народа, его самовоскрешение в песнях прошлого (нем.).

Стр. 164. где разум проступает из рассудка, дух — из разума и живущий в глубине нас бог проникает все наше существо. Как можно оспаривать посредничество мысли! И именно чистой мысли, когда мы должны творить в себе высшее проявление мысли, идею, бога. Что находим мы у неошеллингианцев? — бога как глубокую аспирацию души, т. е., собственно говоря, абстракцию, к которой они прикрепляют свои пестрые мечтания. Выработать философское убеждение значит создать величайшее творение искусства, и философы — величайшие мастера и художники. Собственно, здесь искусство перестает быть искусством — оно растворяется в философии (нем.).

Стр. 166. Почему? Потому что… (нем.).

Стр. 167. Немецкая песнь звучит во мне, когда я пою эти слова (нем.).

¹Речь идет о поэмах Гомера ‘Илиада’ и ‘Одиссея’ в переводе И. Г. Фосса. По-видимому, у Тургенева было издание 1833 г.: Werke von J. H. Voss. Bd. 1—2. Homers Iliasu. Odyssee. 5-te stark vermehrte Auflage. Stuttgart, 1833.

² О поездке своей с Тургеневым П. И. Кривцов сообщил в письме к брату, Н. И. Кривцову, от 14 января ст. ст. 1840 г.: ‘Я покидаю Петербург в обществе Ивана Тургенева, который едет со мной в Рим, чтобы провести там месяц, затем он попутешествует немного по Италии и вернется в Берлин для окончания своих занятий. Это юноша ученый и умный — но настоящий Ленской, студент геттингенской’ (Гершензон М. О. Образы прошлого. М., 1912, с. 143). Несмотря на то что П. И. Кривцов был, по определению Тургенева, ‘профаном в художестве’, он ехал в Рим с полномочиями ‘начальника над русскими художниками’, данными ему Николаем I (см.: СПб Вед, 1840, No 86).

³ Сестра Бакунина — В. А. Дьякова. 3 декабря н. ст. 1840 г. она писала сестрам: ‘Еще одно знакомство с одним русским студентом, г-ном Тургеневым… Чистая, светлая, нежная душа, мне кажется, что уже я много, много лет с ним знакома — он с Мишей каждый вечер приходят ко мне’ (Корнилов, с. 43).

⁴ Тургенев выехал из Берлина в Россию 5 (17) мая 1841 г.В этом году он в Германию уже не возвратился и отправился вновь за границу лишь во второй половине июля ст. ст. 1842 г.

⁵ 3 (15) мая 1841 г. М. А. Бакунин писал сестрам и братьям! ‘Тургенев оставляет нас и возвращается в Россию… Примите его как друга и брата, потому что в продолжение всего этого времени он был для нас и тем и другим, я уверен, никогда на перестанет им быть’ (Корнилов, с. 73).

⁶ Тургенев здесь не совсем точен. Речь идет о надписи на книге: Hegel G. W. F. Enzyklopadio der philosophischen Wissenschaften im Grundrisso, 3-te Ausgabe. Heidelberg, 1830. На заглавном листе этой книги его рукою написано: ‘N. Stankewitsch ist am 24-ten Jtmi 1840 gestorben ‘, a ниже: ‘Ich bin mit M. Bakunin am 25 Juli bekannt geworden <Я познакомился с M. Бакуниным 25 июля)' (Государственный музей И. С. Тургенева, Орел).

⁷ Речь идет о М. С. Фиглеве.

⁸ В древнегреческом театре в течение одного представления исполнялись три трагедии, к которым обычно прибавлялась еще и сатирическая драма.

⁹ Сценка ‘Нечто, или Чемодан’ — это, по всей вероятности, результат чтения и пародического переосмысления сатиры Байрона ‘Видение суда’, новеллы П. Мериме ‘Федериго’ и других литературных источников. Эта сценка могла быть навеяна также и впечатлениями от посещений Кенигштадтского театра в Берлине, где с большим успехом выступал комический актер Ф. Бекман. О спектаклях с участием Бекмана Н. В. Станкевич писал А. П. Ефремову 28 ноября (10 декабря) 1837 г. Отмечая склонность этого актера уснащать исполняемые им роли ‘остротами своего изобретения’, Станкевич писал здесь: ‘Напр., в опере ‘Мышелов в городе Гаммеле’… он поет песню про пьяницу и его кончину. Публика заставила его повторить. Он наклоняется почтительно и говорит: ‘Я пропою теперь, что с ним дальше было’, и начинает про его пришествие ко вратам рая и разговор с Петром апост<олом>. Это дурачество заставило всех умирать со смеху’ (Станкевич, Переписка, С 427).

¹⁰ Тургенев возвратился в Берлин не позднее 26 октября (7 ноября) 1840 г. (Tagebucher von К. A. Varnhagen von Enso. Leipstig, 1861. Bd. I, S. 235).

¹¹ Перевод Тургенева ритмически близок к оригиналу (ср. с трагедией Гёте ‘Эгмонт’, действие III).

28. М. А. Бакунину и А. П. Ефремову

Печатается по подлиннику: личное собрание Н. Л. Бродского (с разрешения его дочери Е. Н. Зато некой). Фотокопия — ИРЛИ,

Впервые опубликовано: Новый мир, 1926, No 5, с. 136—142.

Включенные в письмо стихотворения ‘Немец’, ‘Русский’ и ‘К А. Н. X.’ см. также: наст. изд., Сочинения, т. 1, с. 305—310, 314.

Стр. 168. ‘благоприятный кризис’ (нем.).

Стр. 169. ‘развивающийся (юнец) всегда проявляет благодарность’ (нем.).

Стр. 169. буквально: ‘к нашим уткам’, т. е. к прежней теме (франц.).

Стр. 169. в стиле Карамзина (франц.).

Стр. 170. в характере которой я до сих пор но мог разобраться (нем.).

Стр. 170. ‘подающий надежды юный кельнер из Праги’ (нем.)

Стр. 170. с достойной восхищенья виртуозностью (нем.).

Стр. 170. Я лежал в высокой темной траве,

Так нежно пахло вокруг,

Седая скала круто обрывалась вниз,

Вдали мерцало зеленое море.

С юга пролетали лебеди,

В дубовой листве тихо шелестел ветер…

Я думал о той, о той, которую обманул,

И плакал как дитя.

Сияло солнце, и тысячи тонких нитей

Колыхались — протягиваясь от стебелька к стебельку,

Было так хорошо, но мысль о покинутой девушке

Никак, никак не оставляла меня.

Сердце истаивало в потоках горячих слез,—

Я не знал, когда же это кончится,

И меня охватила страстная тоска

О том, что давно исчезло.

Когда я уходил, как она была бледна и печальна!

Как горько сомкнулись в молчании ее уста!

Настала ночь — ветер выл глухо и жутко,

Я чувствовал — сердце ее истекает кровью.

Она не знала — что говорить и что делать,

Губы ее дрожали,

Она любила меня — и не могла побороть себя,

Я ее больше не любил.

То, что я сказал ей при расставании,— давно

Забыто мной, но это не были ласковые слова.

Я был доволен собой и весел, даже дерзок,

И с легким сердцем, бодро я ушел.

Из моего тихого уединения меня властно влекла

Толпа юношеских мечтаний, пестрая и светлая,

И я забыл — таким великолепным казалось мне будущее —

Разбилось или нет сердце девушки.

Но когда нога моя коснулась моего порога —

Вырвалась наружу жестокая мука и страсть,

Она бросилась за мной в неистовом порыве любви

И остановила меня, горько плача. В моей груди

Мелькнуло воспоминание, как слабое эхо

Отзвучавших песен, когда она обняла меня.

Но что прошло, то никогда не возвратится,—

Я тихо поцеловал ее в лоб и ушел.

И разве не клялся я — о! разве не клялся

В ту прекрасную, навеки прекрасную ночь,

Когда почти без сил, опьяненная любовью и не владея собой,

Она отдала мне прелесть юного тела?

Ах, несмотря на мои слезы, мои поцелуи,

Она оставалась молчаливой. Я поклялся, она взглянула на меня!

‘И тебе когда-нибудь придется меня покинуть…’

И я, и я сделал это!

И теперь… когда я отказался от всякой надежды,

Когда я возвратился усталый и израненный в борьбе —

С горьким раскаянием вспоминаю я те дни,

Милое дитя и золотые мгновенья.

Она меня забыла!.. О боже, не допусти!

Но я это заслужил — то, что твоя рука давала мне,

Я оттолкнул… Я лежу на берегу моря

И желаю себе смерти.

Стр. 174. ‘Романтическая Германия’ (нем.).

Стр. 174. ‘Бернгардт, почему так поздно?’ (лат.).

Стр. 174. ‘Да молчит женщина в церкви’ (лат.).

Стр. 174. Прощайте (итал.). ..-

¹ Тургенев, вероятно, имеет в виду Николая Погребова.

² См. письмо 16,- примеч. 4.

³ Эти воспоминания нашли впоследствии отражение в ‘Дворянском гнезде’ (гл. XI). Книга ‘Символы и эмблемата’, широко известная в России в XVIII—XIX вв., впервые на русском языке была напечатана в 1705 г. в Амстердаме по указу Петра I (см.: Быкова Т. А. и Гуревич М. М. Описание изданий гражданской печати. М., Л.: Изд-во АН СССР, 1955,с. 529). В данном случае Тургенев имеет в виду переиздание этой книги H. M. Амбодиком с добавлениями: Емвлемы и символы избранные, на российский, латинский, французский, немецкий и аглицкий языки преложенные. В императорской типографии, 1788 лета (см. там же, с. 530). В Государственном музее И. С. Тургенева в Орле, где находится библиотека писателя, этого издания нет, но есть другое, более позднее, выпущенное также H. M. Амбодиком: Емблемы и символы. СПб., 1809.

⁴ Речь идет о Л. Я. Серебрякове, который в 1832 г. был сдан в рекруты, чем и объясняются слова ‘отличается на Кавказе’. См. об этом: Чернов Н. Летопись жизни.— Литературная Россия, 1970, No 34, 21 августа, с. 21.

⁵ См. примеч. 4. Предположение о том, что здесь подразумевается Лев Лобанов, лишено оснований, поскольку тому в описываемый период было не более 7 лет (см.: Чернов H. M. Из разысканий о Тургеневе.— Тургенев и его современники. Л., 1977, с. 216).

⁶ Это письмо до нас не дошло.

⁷ ‘Германидоротеизирую’ — т. е. пишу в стиле поэмы Гёте ‘Герман и Доротея’ (1797).

⁸ Тургенев жил в отеле ‘Zur Stadt Hamburg’, владельцем которого был Иоганн Крог (см.: Флоровский А. В. Русские в Марианских Лазнях. Культурно-исторические справки. Прага, 1947, с. 46—48).

⁹ А. Н. X.— А. Н. Ховрина. Стихотворение это с незначительными изменениями Тургенев вложил впоследствии в уста Паншина (см. ‘Дворянское гнездо’, гл. IV).

¹⁰ Кассио, именем которого Тургенев называет Михаила Бакунина,— персонаж из трагедии Шекспира ‘Отелло’.

¹¹ Имеется в виду серия изданий, посвященных отдельным немецким областям, их истории, местным обычаям и легендам и т. п.— ‘Das malerische und romantische Deutschland’ (издавалась в Лейпциге с 1836 г.).

¹² По-видимому, речь идет о письмах, посланных Тургеневу матерью или братом (в ГПБ сеть письма к Тургеневу от В. П. и И. С. Тургеневых, датированные августом 1840 г.). Письма эти не застали Тургенева в Берлине, и Ефремов переслал их ему в Мариенбад.

29. A. П. Ефремову

Печатается по тексту первой публикации: Летописец, 1904, No 7, с. 218—219.

Стр. 174. трико (облегающее) (франц.).

¹ Александром Благословенным именовался в официальных документах ими. Александр I. Тургенев иронически называет так Ефремова. Иронический смысл имеет и шутливая переделка ‘трухмальная’ вместо ‘триумфальная’.

² Липецк — славянское название Лейпцига.

³ Речь идет о судебном процессе над Мари Лафарж, обвинявшейся в отравлении мужа.

30. М. А. Бакунину и А. И. Ефремову

Печатается по копии: ИРЛИ, ф. 250, No 759, л. 9—10.

Впервые опубликовано: Новый мир, 1926, No 5, с. 142—143.

Стр. 176. Франкировано. Милостивому государю господину Ефремову. Берлин. Доротеенштрассе, No 18, 2 этаж (нем.).

¹ О какой ‘сказке’ Ф. Фуке идет речь — не установлено.

² 14 (26) октября 1840 г. Тургенев был еще в Дрездене, в Берлин он приехал не позднее 26 октября (7 ноября) 1840 г. (см.: Tagebucher von К. A. Varnhagen von Ense. Leipzig, 1861. Bd. I, S. 235). Образ ‘судьбы’, нарисованный ниже Тургеневым, отдаленно предшествует стихотворению в прозе ‘Старуха’ (1878). ‘Киевская ведьма’ — реминисценция из повести Гоголя ‘Пропавшая грамота’.

31. А. П. Ефремову

Печатается по тексту первой публикации: Летописец, 1904, No 8, с. 257—259.

Стр. 177. Королевская карета, запряженная шестью белыми лошадьми (нем.).

Стр. 177. глупое любопытство (франц.).

Стр. 177. помещика (нем.).

Стр. 177. ‘Да здравствует король Фридрих Вильгельм IV!’ (нем.).

Стр. 177. чтобы достойно отпраздновать этот великий день (франц.).

Стр. 178. вот я вас!.. (лат.).

¹ См. письмо 30.

² Имеется в виду церемония коронации прусского короля Фридриха Вильгельма IV, вступившего на престол после смерти своего отца, Фридриха Вильгельма III. Коронация происходила в Берлине 16 октября 1840 г. О ней писали Тургеневу Ефремов (см.: Рус Мысль, 4915, No 12, отд. 2, с. 119) и Скачков (см.: Щукинский сб, тт. 6, с. 432). Слова ‘искал даже в цуге’ — шутливый намек на то, что Ефремов мог быть одной из лошадей парадной королевской упряжки (цуга).

³ Цитата из оды Г. Р. Державина ‘Бог’ (первая строка).

⁴ Цитата из ‘Энеиды’ Вергилия (песнь I, стих 135, угроза ветрам раздраженного Нептуна), упоминается также в романе ‘Новь’ (гл. XIV).

32. А. П. Ефремову

Печатается по тексту первой публикации: Летописец, 1904, No 9, с. 303—305.

Стр. 179. ‘Долой аристократов!’ (франц.).

Стр. 179. ‘Верноподданническое преклонение’ (нем.).

Стр. 179. Да (Здесь: одобрительный возглас) (нем.).

Стр. 179. что это прекраснейший звук немецкого языка (нем.).

Стр. 179. Прощай, дорогой Александр (итал.).

¹ Неточная цитата из великопостной молитвы Ефрема Сирина.

² По-видимому, известие о благополучном исходе болезни В. А. Дьяковой и ее сына Саши. В своих письмах к родным и близким в сентябре-октябре 1840 г. М. А. Бакунин объяснял тяжелый ход болезни В. А. Дьяковой потрясениями, испытанными ею от семейных неурядиц и от смерти Н. В. Станкевича (см.: Корнилов, с. 30—36).

³ Речь идет о коронации Фридриха Вильгельма IV (см. письмо 31).

⁴ Т. е. a propos (франц.) — кстати.

⁵ Романы Жорж Санд ‘Последняя из Альдини’ (1837) и ‘Леоне Леони’ (1834).

33. М. А. Бакунину и А. П. Ефремову

Печатается по тексту первой публикации: Летописец, 1904, No 10, с. 350—351. Подлинник неизвестен.

Стр. 180. Список лекций (нем.).

Стр. 180. это был четвертый рецидив (нем.).

Стр. 180. Властелин (нем.).

¹ От греческого слова symposion — буквально ‘пиршество’.

² Имеются в виду ‘Логика’ Гегеля (1816) и, очевидно, труди немецкого критика и эстетика Г. Т. Рётшера.

³ Речь идет о трехтомном романе Э. Сувестра ‘Воспоминания нижнебретонского санкюлота’ (‘Memoires d’un sans-culotte basbreton’, 1840) и о романе А. Дюма ‘Капитан Памфиль’ (1840). ‘Une folle histoire’ (‘Безумная история’) — произведение A. Kappa под таким названием неизвестно.

34. Беттине Арним

Печатается по подлиннику: ИРЛИ, ф. 93, он. 3, No 1281. Письмо представляет собой незаконченный черновик. Отправленный беловой текст неизвестен.

Впервые опубликовано Т. П. Ден в статье ‘Bettina von Arnim und Russland’: Zeitschrift fur Slawistik, 1959, Bd. IV, H. 3, S. 344-347:

Упоминание в письме ‘Die Giinderode’ как произведения, написанного адресатом, дает возможность установить, что письмо обращено к Б. Арним.

Датируется предположительно зимой 1840/41 г. Письмо не могло быть написано до весны 1840 г., так как названная в нем книга ‘Die Giinderode’ вышла в свет в мае 1840 г. (см.: Tagebucher von К. A. Varnhagen von Ense. Leipzig, 1861. Bd. I, S. 178). Не могло оно быть написано и после 5 (17) мая 1841 г., когда Тургенев окончил Берлинский университет и уехал в Россию. Упоминание ‘мерцающего огня’ (по-видимому, в камине) дает основание предполагать, что письмо написано зимой, в последние месяцы 1840 г. или в первые месяцы 1841 г.

Содержанием письма является анализ мировоззрения Б. Арним. Письмо обнаруживает интерес молодого Тургенева к тем высказываниям немецкой писательницы, на которых лежит печать явного воздействия Гёте.

¹ Тургенев ошибается: эта цитата заимствована не из ‘Die Gunderode’, а из ‘Goethes Briefwechsel mit einem Kinde’, где она дана в другом контексте: ‘Gerechtigkeit gegen Aile beurkundet die wahre Liebe zu dem Einen. Je allseitigor, je individueller’ (‘Справедливость в отношении Всех доказывает истинную любовь к Единому. Чем всестороннее, тем индивидуальнее’). Тургенев развивает эту мысль в письме к С. Т. Аксакову от 5 (17), 9 (21) февраля 1853 г., цитируя ‘Природу’ Гёте. Это рассуждение находилось в статье Тургенева ‘Записки ружейного охотника Оренбургской губернии С. А—ва’ (1853), но было исключено цензурой при первой публикации.

² Эта романтическая формула индивидуализма восходит к Гёте. Тургенев осудил ее в статье ‘Фауст, трагедия. Соч. Гёте. Перевод первой и изложение второй части М. Вронченко’ (1845).

³ Тургенев перефразирует текст из ‘Die Gunderode’.

35. А. В. Никитенко

Печатается по подлиннику: ИРЛИ, No 18718, л. 16—17.

Впервые опубликовано: Лит Арх, т. 4, с. 182, с предположительной датировкой — первые числа июня ст. ст. 1841 г. В издании Т, ПСС и П, Письма, т. 1, с. 214—215, письмо датировано 27 мая (8 июня) 1841 г. на том основании, что оно, как явствует из его содержания, написано через неделю после возвращения Тургенева из-за границы в Петербург. Однако день возвращения определен здесь, по-видимому, неделей позднее, чем это было в действительности. Дата возвращения Тургенева в Петербург — 14 (26) мая 1841 г. — устанавливается по сопоставлению дат отъезда его из Берлина (5 (17) мая), пребывания в Премухине (конец мая ст. ст.) и письма к нему Н. С. Тургенева (5 (17) июня). См.: Корнилов, с. 73, Летопись семьи Бакуниных. 1822—1870.— ИРЛИ, ф. 16, он. 2, No 70, с. 21 (л. 12), ГПБ, ф. 795, No 90, л. 34—35. Следовательно, письмо к Никитенко, написанное Тургеневым через неделю по возвращении, должно быть датировано вторником 20 мая(1 июня) 1841 г.

¹ Речь идет об очередном рейсе парохода ‘Александра’, на котором неделей раньше вернулся в Петербург сам Тургенев. См. помету на черновом автографе ‘Дневника лишнего человека’ (ГПБ): наст. изд,, Сочинения, т. 11.

² 31 марта (12 апреля) 1842 г. Тургенев обратился к П. А. Плетневу — тогдашнему ректору Петербургского университета — с официальной просьбой допустить его к испытаниям на степень магистра философии (см. Офиц. письма и делов. бумаги, No 7). Просьба была удовлетворена, в апреле—мае ст. ст. 1842 г. Тургенев успешно прошел испытания по философии, латинской и греческой словесности и древностям (см.: Лисовский, Материалы, с, 4-9).

36. А. П. Ефремову

Печатается по тексту первой публикации: Летописец, 1904, No 10, с. 351—352. Подлинник неизвестен.

² Речь идет, очевидно, о долге, который М. А. Бакунин просил Тургенева уплатить за него через посредство петербургского банкира Штиглица (см. письмо 52).

³ Возможно, имеется в виду доставка из-за границы тех книг, о которых Тургенев писал А. В. Никитенко (см. письмо 35).

37. Т. А. Бакуниной

Печатается по подлиннику: ЦГАЛИ, ф. 49, он. 1, од. хр. 168, л. 9.

Впервые опубликовано: Гол Мин, 1919, No 1-4, с. 202.

Главным основанием датировки письма является упоминание о знакомстве Тургенева с Алексеем Бакуниным, которое состоялось в Москве 17 (29) октября 1841 г., после приезда туда Тургенева из Премухина. Это подтверждается письмом Алексея Бакунина, написанным 18 (30) октября 1841 г., ‘в пять часов утра’: ‘Вот, девочки, встал спозаранку, да и пишу вам. Тургенев в Москве,— чудный человек! Если бы вы знали, как я рад, что он в Москве’ (Корнилов, с. 75) 16 (28) октября Тургенева в Москве еще не было. Между тем письмо к Николаю Бакунину, имеющее точную авторскую дату, еще раз свидетельствует о том, что 17 (29) октября Тургенев и Алексей Бакунин уже были знакомы. Следовательно, настоящее письмо не могло быть написано ранее этой даты. Наде полагать, что оно написано в один день с письмом к Николаю Бакунину, но в первую очередь, так как в обоих письмах речь идет о ‘письме Мишеля’, которое, как сообщал Тургенев Николаю Бакунину, он уже ‘вложил в особый пакет’ (см. письмо 38), т. с. в настоящее письмо к Т. А. Бакуниной.

Стр. 186. Добро пожаловать (нем.).

Стр. 186. как можете Вы знать, не приобретет ли Ваша жизнь высокое и святое значение для других и не случилось ли это уже?.. Приветствую Вас сердечно и почтительно (нем.).

¹ Очевидно, это то, не дошедшее до нас, письмо М. А. Бакунина к Тургеневу, которое Бакунин пересказывает в своем письме к В. А. Дьяковой и П. А. Бакунину (см.: Корнилов, с. 91—92). Оно содержало дружескую инструкцию Тургеневу — как действовать, чтобы добиться поездки недомогавшей Т. А. Бакуниной в Москву и возвращения из-за границы в Премухино Дьяковой, у которой в это время были очень сложные отношения с мужем.

² По пути из Премухина в Москву Тургенев заезжал в Тверь и беседовал с Н. А. Бакуниным о Т. А. Бакуниной и В. А. Дьяковой, Было решено, что Н. А. Бакунин, приехав в Премухино, уговорит Т. А. Бакунину ехать в Москву (см.: Корнилов, с. 78), а также попытается выяснить, возможно ли возвращение из-за границы В. А. Дьяковой.

³ Т. А. Бакунина вместе с братьями Алексеем и Александром приехала в Москву 18 (30) января 1842 г. (см.: Корнилов, с. 105, 106).

⁴ Варвара Александровна — жена А. М. Бакунина.

38. Н. А. Бакунину

Печатается по подлиннику: ИРЛИ, ф. 16, оп. 9, No 487.

Впервые опубликовано: Корнилов, с. 74.

¹ Употребляя это французское выражение (в смысле: ‘из Бакуниных — Бакунин’, буквально: по преимуществу), Тургенев шутливо подчеркивает особую ответственность Николая Бакунина при решении важных семейных вопросов (после Михаила, находившегося в это время за границей, Николай был самым старшим из братьев и сестер Бакуниных).

² См. письмо 37, примеч. 2.

³ Эгмонт — прозвище Алексея Бакунина.

⁴ Это письмо неизвестно. По-видимому, Тургенев сообщал в нем о состоянии Т. А. Бакуниной (см.: Корнилов, с. 91).

⁵ См. письмо 37, примеч. 1.

39. Е. А. Карлгоф

Печатается но подлиннику: ЦГАЛИ, ф. 509, он. 1, ед. хр. 61.

Впервые опубликовано: Т, IICC и П, Письма, т. 1, с. 242, с датой 24 ноября (6 декабря) 1845 г.

Однако отнесение письма к 1845 г. вызывает сомнение, так как оно написано в ноябре и в Москве, а в ноябре 1845 г. Тургенев, по-видимому, не был в Москве (см., в частности, ‘Мемориал’ — наст. изд., Сочинения, т. 11). Вместе с тем очевидно, что оно написано в 40-е годы и ранее 1847-го, когда Е. А. Карлгоф вышла замуж за А. Н. Драшусова и переменила фамилию (см. сб. ‘Почин’, 1896, с. 3). Поэтому данное письмо предположительно датируется 1841 годом, единственным на протяжении этого десятилетия годом, осень и зиму которого Тургенев прожил в Москве.

¹ Судя по тону письма, у Тургенева с Карлгоф в это время были приятельские отношения. Зная пристрастие писательницы к старинным памятникам и прогулкам по историческим местам (см. ее восторженные описания исторических памятников в Киеве, Италии, Франции и Германии: Рус Вест, 1881, No 10, с. 737—738 и др.), ее стремление изучить Москву с ее окрестностями, желание ‘много видеть, много размышлять, чтобы справедливо оценить’ (см. ее ‘Воспоминания’: ИРЛИ, Р. III, он. 1, No 1227, л. 63),— Тургенев, по-видимому, предложил Е. А. Карлгоф прогулку на Воробьевы горы, которые служили любимым местом прогулок москвичей.

² 24 ноября ст. ст. — день св. Екатерины. Тургенев предполагал, что Е. A. Карлгоф проведет этот день у своих друзей Васильчиковых, младшая дочь которых Екатерина Алексеевна, впоследствии кн. Черкасская, была именинницей, или у какой-либо другой именинницы.

³ Тургенев, вероятно, намеревался пригласить на прогулку Е. А. Васильчикову. В своих воспоминаниях Е. А. Карлгоф отмечала ее поэтичность, и литературное дарование. С семейством Васильчиковых писательница была очень близка, она путешествовала с ними два года по Европе, у них в доме познакомилась с виднейшими московскими славянофилами и писателями (ИРЛИ, Р. III, оп. 1, No 1227). Тургенев был тоже знаком с членами этого семейства, тесно связанного с его московскими друзьями, впоследствии Он часто встречался с Е. А. и В. А. Черкасскими и переписывался с ними.

40. Бакуниным

Печатается по подлиннику: ЦГАЛИ, ф. 49, он. 1, ед. хр. 168, л. 1.

Впервые опубликовано: Гол Мин, 1919, No 1-4, с. 202—203, c повторением! авторской описки в дате (вместо ’42’ Тургенев поставил ’41’).

Датируется по содержанию 1842 г., так как Тургенев пишет, что ожидает приезда Бакуниных в Москву. Приехали же они 18 (30) января 1842 г. (см.: Корнилов, с. 105).

По-видимому, письмо адресовано Татьяне, Александру, Александре, Павлу и Николаю Бакуниным. Алексей Александрович Бакунин в это время жил в Москве (см. письмо 37), а Варвара Александрова еще не вернулась из-за границы.

¹ Намеренно измененное — для соответствия с текстом письма — четверостишие из посвящения к ‘Полтаве’ Пушкина.

41. А. А. Бакунину

Печатается по подлиннику: ИРЛИ, ф. 16, он. 9, No 489. На подлиннике помета неизвестной рукой: ‘1842 года. Зимой’.

Впервые опубликовано: Корнилов, с. 108—109.

В письме из Москвы от 29 января (10 февраля) 1842 г. Алексей Бакунин писал сестре Александре Бакуниной: ‘Сегодня представлю Тургенева к тетеньке. Тогда он часто может будет видеться с Танюшей’ (Корнилов, с. 106). Упомянутая в письме Бакунина ‘тетенька’ — Татьяна Михайловна Полторацкая, в доме которой по приезде в Москву остановилась Т. А. Бакунина с братьями (см. там же). О Т. М. Полторацкой пишет в своей ‘хрии’ и Тургенев, из чего видно, что он в это время уже был ей представлен и бывал в ее доме. 26 марта (7 февраля) Тургенев уехал из Москвы в Петербург. Таким образом, хрия могла быть написана в период между началом февраля и серединой марта ст. ст. 1842 г.

Установить более точную дату письма с помощью данных об именинах теток писателя можно лишь предположительно, так как из трех теток писателя со стороны отца была жива только Екатерина Николаевна Веневитинова, именины которой праздновались в декабре. К тому же в те годы она не покидала своего имения в Задонском уезде. Как полагает H. M. Чернов, Тургенев мог быть на именинах у своей двоюродной тетки Марии Сергеевны Мухановой и написанное на следующий день после ее именин письмо следует датировать 13 (25) февраля.

¹ Впоследствии, описывая свое пребывание в Московском университете, Тургенев с иронией вспоминал словесника, ‘старика Победоносцева, державшего студентов на ломоносовских похвальных речах и задававшего им ‘хрию» (‘Автобиография’).

42. А. А. Бакунину

Печатается по подлиннику: ИРЛИ, ф. 16, он. 9, No 484, л. 1—2. На подлиннике карандашная помета неизвестной рукой: ‘Тургенев. 1842’.

Впервые опубликовано: Корнилов, с. 105.

Датируется предположительно периодом после приезда Т. А. Бакуниной и ее братьев в Москву 18 (30) января и до отъезда Тургенева из Москвы 26 марта (7 февраля) 1842 г., когда братья Бакунины и Тургенев ‘постоянно переписывались записками’ такого рода (см,: Корнилов, с. 105).

43. Т. А. Бакуниной

Печатается по подлиннику: ЦГАЛИ, ф. 49, он. 1, ед. хр. 168, л. 4—5.

Впервые опубликовано: Гол Мин, 1919, No 1-4, с. 203—205.

Датируется по содержанию, из которого очевидно, что письмо написано перед самым отъездом Тургенева из Москвы в Петербург, т. е. в 20-х числах марта ст. ст. (не позднее 26-го — дня отъезда) 1842 г. См. также обоснование датировок писем 39—42.

Стр. 191. Ваш образ, Ваше существо всегда живы во мне, изменяются и растут и принимают новые образы, как Протей: Вы моя Муза, так, например, образ Серафины развился из мысли о Вас, так же как и образ Инесы и, может быть, донны Анны,— что я говорю ‘может быть’ — всё, что я думаю и создаю, чудесным образом связано с Вами.

Прощайте, сестра моя, дайте мне свое благословение на дорогу — и рассчитывайте на меня — покамест — как на скалу, хотя еще немую, но в которой замкнуты в самой глубине каменного сердца истинная любовь и растроганность.

Прощайте, я глубоко взволнован и растроган — прощайте, моя лучшая, единственная подруга.

До свидания.

Тургенев {нем.).

¹ Письмо отражает поворот в отношениях Тургенева с Т. А. Бакуниной. Вскоре после их знакомства (осень 1841 г.) между ними начался роман, в котором было мало простоты, естественности и подлинного чувства. Очевидно, Тургенев хорошо понимал это уже в первые месяцы знакомства, но у него долго не хватало воли выйти из ложного положения. Роман с Т. А. Бакуниной нашел отражение в ранней лирике Тургенева (см. примеч. 4). Позднее, окончательно освободившись от своей ‘неполной’ любви, Тургенев нарисовал карикатурный портрет Т. А. Бакуниной в рассказе ‘Татьяна Борисовна и ее племянник’ (‘Записки охотника’) в лице старой девицы, переписывающейся со студентом. Отношения Тургенева с Т. А. Бакуниной отразились в какой-то степени также в повестях ‘Андрей Колосов’, ‘Переписка’, в поэме ‘Андрей’. История этих отношений изложена в статьях: Бродский Н. Л. ‘Премухинский роман’ в жизни и творчестве Тургенева.— Центрархив, Документы, с. 107—121, Крестова Л. В. Т. А. Бакунина и Тургенев.— Т и его время, с. 31—50.

² См. примеч. 43 к письму 16.

³ Тетушка — Т. М. Полторацкая.

⁴ Упомянутая здесь ‘Песнь Серафины’ — вероятно, собственное не дошедшее до нас произведение Тургенева, навеянное отношениями с Т. А. Бакуниной. Это предположение подкрепляется самим текстом, письма (‘образ Серафины развился из мысли о Вас’). В это время у Тургенева зрел план — может быть, даже в известной степени и реализованный — пьесы под названием ‘Дон-Жуан’. Во всяком случае, в наиболее значительных обработках легенды о Дон-Жуане (Тирсо де Молина, Доримон, Мольер, Корнель, Гольдони, Да-Понте, Граббе, Пушкин, Мериме и др.) имя Серафины не Встречается. Тургенев говорит: ‘…всё, что я думаю и создаю, чудесным образом связано с Вами’ (см. перевод). Из ранних лирических стихотворений Тургенева с именем Т. А. Бакуниной связаны следующие: ‘Долгие, белые тучи плывут’, ‘Осенний вечер… Небо ясно’, ‘Дай мне руку — и пойдем мы в поле’, ‘Заметила ли ты’, ‘Нева’, ‘Когда с тобой расстался я’, ‘Вариации’.

⁵ Далее следует набросок ответа Т. А. Бакуниной: ‘Sonderbar wie manche Menschen sich ailes einbilden konnen was sie nur wollen — wie ihnen das Heiligste zum Spiele wird und wie sie sich nichts daraus machen — ein fremdes Leben zu Grande zu richten. — Warum konnen sie denn niemals wahr, ernst und einfach mit sich selbst sein — und mit den Andern — haben sie denn gar keinen Begriff von Wahrheit und Liebe — ich spreche von Liebe im Allgemeinen, mir scheint, wer sie im Herzen tragt — wer von ihrem Geiste durchdrungen ist, der ist immer einfach und gross und gewissenhaft — gegen sich, wie auch gegen Andere — er kann nicht leichtsinnig spielen wie ein Kind, mit dem Heiligtume — mit dem Leben eines Andern — wenn er es auch wenig achtet — wenn er ganz glejchgiiltig ist — aber schonend bleibt er doch immer — und es ist keine Luga — kein Schein an ihm — was ist aber der Mensch, der es nicht wagt wahr zu sein’ (‘Удивительно, как некоторые люди могут себе воображать всё что им угодно, как самое святое становится для них игрою и как они не останавливаются перед тем, чтобы погубить чужую жизнь. Почему они никогда не могут быть правдивы, серьезны и просты с самими собою — и с другими — неужели у них совершенно нет понятия ни об истине, ни о любви,— я говорю о любви в общем смысле, мне кажется, кто носит ее в сердце, кто проникнут ее духом — тот всегда прост, велик и добросовестен по отношению как к себе, так и к другим, он не может легкомысленно играть, как дитя, с самым святым — с жизнью другого человека, если он ее и мало уважает, если он даже совсем равнодушен к ней — но он всегда будет щадить ее, я в нем не будет ни лжи, ни притворства — но что это за человек, который не осмеливается быть правдивым’) (нем.).

44. Алексею и Александру Бакуниным

Печатается по подлиннику: ИРЛИ, ф. 16, он. 9, No 484, л. 3—4.

Впервые опубликовано: Корнилов, с. 132 — 133, с неправильно прочитанной авторской датой (‘9-го апреля’ вместо ‘3-го апреля’). О том, что письмо написано 3-го, а не 9-го апреля (цифра ‘3’ в написании Тургенева в данном случае действительно похожа на ‘9’), свидетельствуют почтовые штемпели на обложке: ‘Петербург 4 апреля 1842’ и другой, московский: ‘получено апреля 8’.

Стр. 192. Мы должны найти абсолютный принцип (нем.).

Стр. 192. Я полагает себя как не Я (нем.).

Стр. 192. Фихте утверждает (нем.).

Стр. 193. в Я заключается принцип становления и принцип отрицания становления (нем. Буквально: в Я заключается принцип сесть и принцип не сесть, — игра слов).

Стр. 193. Прощайте, синьоры мои, и вы, Алексео, или Алессио, или Алексизо, и вы, Александр, и все прочие (итал.).

¹ Как видно из письма Алексея Бакунина от 22 апреля ст. ст. 1842 г., Тургенев послал Бакуниным только два письма Гёте к графине Штольберг. А. А. Бакунин писал: ‘Здравствуйте, батюшка мой — благодарствуйте за 2 письма из Stolberg. С большим удовольствием читали’ (Центрархив, Документы, с. 146). По-видимому, Тургенев переписал эти письма из издания ‘Goethe’s Briefe au die Grafin zu Stolberg’ (Stuttgart — Gotta, Bel. 1), в связи с выходом которого вскоре в ‘Отечественных записках’ (1843, No 2) появилась статья ‘Гёте и графиня Штольберг’. Интерес Тургенева к этой переписке, помимо общего увлечения творчеством Гёте, имел, по-видимому, и личные основания. Собственная переписка Тургенева с Т, А. Бакуниной, ее тон и даже фразеология (‘моя добрая, прекрасная сестра’ — у Тургенева, ‘милая сестра моя Августа’ — у Гёте), пронизывающее ее несколько отвлеченное и книжное высокое чувство любви-дружбы к женщине, — все это, в известной мере, могло быть ‘подсказано’ Тургеневу характером взаимоотношений Гёте с Августой Штольберг.

² Экзамен состоялся 8 (20) апреля 1842 г. (см.: Лисовский, Материалы, с. 6).

³ Речь идет о поэте И. П. Клюшникове.

⁴ Вольная переделка строк из стихотворения Пушкина ‘Узник’.

⁵ По-видимому, цитата — начало первой строки поэмы Пушкина ‘Граф Нулин’.

⁶ Это стихотворение до нас не дошло.

45. А. А. Бакунину

Печатается по подлиннику: ИРЛИ, ф. 16, он. 9, No 484, л. 5—6. На подлиннике помета неизвестной рукой: ’13 апр<еля> 1842 г.’.

Впервые опубликовано: Корнилов, с. 136—138, с датой соответственно помете.

Датируется временем между 8 и 17 апреля ст. ст. 1842 г. по упоминанию о выдержанном экзамене по философии, который состоялся 8 (20) апреля, и ответному письму А. А. Бакунина от 22 апреля ст. ст. (см.: Центрархив, Документы, с. 146).

Включенное в письмо стихотворение ‘Под окном сеньоры бледной’ см. также в драме Тургенева ‘Искушение святого Антония’.

¹ Экзамен ‘после Святой’ был 1 (13) мая 1842 г. (см.: Лисовский, Материалы, с. 6).

² Драма ‘Искушение святого Антония’ не была закончена и при жизни Тургенева в печати не появлялась. Черновик неполных Трех первых сцен впервые опубликован А. Мазоном в ‘Revue des etudes slaves’, 1953, т. XXX.

³ Это произведение Тургенева неизвестно (см.: Центрархив, Документы, с. 125).

⁴ И. П. Клюшников.

⁵ М. А. Бакунин в это время жил в Берлине. В письме от 22 апреля ст. ст. 1842 г. А. А. Бакунин отвечал Тургеневу: ‘К Мише, я думаю, должно писать в Дрезден — потому что по последним письмам Вареньки и Паши они его ждут скоро в Дрезден’ (Центрархив, Документы, с. 146).

⁶ В ответном письме А. А. Бакунин писал о ‘Песенке Аннунциаты’: ‘Стихи Ваши заслужили всеобщее наше одобрение — а что лучше ‘от усов и от пера — или от высокого пера’ решить не берусь’ (Центрархив, Документы, с. 146).

46. А. А. Бакунину

Печатается по подлиннику: ИРЛИ, ф. 16, он. 9, No 484, п. 7-8.

Впервые опубликовано: Корнилов, с. 138—139.

Включенные в письмо стихотворения ‘Осенний вечер… Небо ясно…’ и ‘Разыгрались снова силы…’ см. также: наст. изд., Сочинения, т. 1, с. 316, 302.

Стр. 196. Прощайте (итал.).

¹ Письмо А. А. Бакунина от 22 апреля ст. ст. 1842 г. (см.: Центрархив, Документы, с. 146).

² 1 (13) мая 1842 г. Тургенев был подвергнут экзамену по латинской словесности, а ‘через несколько дней’, 4 (16)и 5 (17) мая, — устному и письменному экзамену по греческой словесности и древностям (см.: Лисовский, Материалы, с. 6—8). Называя экзамен 1 (13) мая последним, Тургенев, видимо, ошибся: экзамен в действительности был предпоследним.

³ Об ‘Искушении святого Антония’ см. письмо 45, примеч. 2.

⁴ Стихотворение ‘Зимняя прогулка’ до нас не дошло.

⁵ Это произведение Тургенева также неизвестно.

⁶ А. А. Бакунин в это время был еще студентом Московского университета.

⁷ В конце мая ст. ст. 1842 г. Т. А. и А. А. Бакунины переехали в Шашкино, имение Вееров в Мценском уезде, в 20-ти верстах от Спасского. 4(16) июня 1842 г. Тургенев посетил Бакуниных в Шашкино (см.: Корнилов, с. 140, 142). Сведения о местоположении имения Вееров по сравнению с предшествующим изданием (см.: Т, ПСС и Л, Письма, т. I, с. 546) уточнены Н. М. Черновым.

47. А. А. Бакунину

Печатается по подлиннику: ИРЛИ, ф. 16, оп. 9, No 484, л. 9. На подлиннике помета неизвестной рукой: ‘1842, весна’.

Впервые опубликовано: Корнилов, с. 139 — 140, без даты, среди других писем, относящихся к 1842 г.

Датируется по содержанию. Экзамен в понедельник, о котором уоминастся в письме, был последним экзаменом, так как после пего Тургенев намеревался сразу выехать в Москву. Этот экзамен происходил в понедельник (устно) и во вторник (письменно) 4 (16) и 5 (17) мая (см. письмо 46, примеч. 2). Комментируемое письмо написано и предшествовавшую ему пятницу, т. е. 1(13) мая 1842 г.

¹ Письмо В. А. Дьяковой к Тургеневу, в которое были вложены упоминаемые здесь ее письма к родным, неизвестно. Последние см.: Корнилов, с. 113—114. Письмо к Н. А. Бакунину написано Дьяковой в ответ на его просьбу: ‘Напиши мне, но так, чтобы Танюша не видела этого письма (напр., на имя Тургенева)’ (там же, с. 113).

² Все эти письма неизвестны.

48. П. А. Бакунину

Печатается по подлиннику: ИРЛИ, ф. 16, оп. 9, No 488, л. 1—2.

Впервые опубликовано: Корнилов, с. 213 — 214.

Стр. 198. Прощай (итал.).

¹ Елизавета Петровна Языкова вместе с Тургеневым принимала участие в выплате долгов М. А. Бакунина (см.: Корнилов, с. 174).

² Речь идет о портретах М. А. Бакунина и Е. С (?) Уваровой (см. письмо 52).

³ Тургенев предполагал поступить на службу в Министерство внутренних дел, в связи с чем должен был представить записку ‘Несколько замечаний о русском хозяйстве и о русском крестьянине’ (см.: наст. изд., Сочинения, т. 1). Однако, может быть, речь идет и о каком-либо художественном замысле.

49. А. В. Никитенко

Печатается по подлиннику: ИРЛИ, No 18718, л. 10—11.

Впервые опубликовано: Лит Арх, т. 4, с. 179, с подробно аргументированной предположительной датировкой — конец 30-х — начало 40-х годов.

Уточнение даты в настоящем издании (как и в издании Т, ПСС и П, Письма, т. 1) основывается на следующем соображении. Все известные письма Тургенева к Никитенко, относящиеся к концу 30-х и даже к 1840 г. (см. письма 8, 14, 18), начинаются обращением ‘Милостивый государь’, как бы подчеркивающим значительность расстояния между Никитенко-профессором и Тургеневым-студентом. В настоящем письме (как и в других, начиная с 1841 г.,— см., например, письмо 35) нет прежней официальности и сдержанности, оно уже свидетельствует об известной свободе в отношении Тургенева к Никитенко, которая могла появиться только со временем. Поэтому, всего вероятнее, письмо следует отнести к началу 1840-х годов (1841—1842).

¹ О каких ‘стихоплетениях’ идет речь — неясно.

² Письмо помечено средой, ‘послезавтра’ приходилось на пятницу — приемный день Никитенко, которым хотел воспользоваться Тургенев для передачи своих стихотворений.

50. А. А. Бакунину

Печатается по подлиннику: ИРЛИ, ф. 16, оп. 9, No 484, л. 10-11.

Впервые опубликовано: Корнилов, с. 243—244.

¹ Это письмо А. А. Бакунина неизвестно.

² Очевидно, речь идет о письме М. А. Бакунина к П. А. Бакунину от 2 января н. ст. 1843 г. М. А. Бакунин вынужден был покинуть Дрезден в связи с тем, что властям стало известно о пребывании на его квартире поэта Г. Гервега (см.: Корнилов, с. 226).

³ В первой половине апреля ст. ст. вышла в свет отдельным изданием поэма Тургенева ‘Параша’. По-видимому, в это же время Тургенев заканчивал работу над драмой ‘Неосторожность’ (Отеч Зап, 1843, No 10).

51. К. С. Аксакову (?)

Печатается по подлиннику: ИРЛИ, ф. 3, оп. 13, No 70, л. 66.

Впервые опубликовано: Новое время, 1900, No 8626, 3 (16) марта, с. 2, ошибочно, как часть письма к С. Т. Аксакову от 9 (21) июля 1856 г. В таком же виде перепечатано: Лит. вестник, 1903, т. VI, кн. 5, с. 79.

Содержание комментируемой записки (она на отдельном листке) находится в противоречии с тем, что Тургенев писал С. Т. Аксакову в упомянутом выше письме. Почерк записки гораздо ближе к почерку Тургенева 1841—1843 гг., чем к почерку середины 50-х годов. Адресатом этой записки в таком случае не может быть С. Т. Аксаков, с которым Тургенев познакомился лишь в конце 1850 г. (см.: Рус Мысль, 1915, No 8, с. 125). Но так как записка сохранилась в архиве Аксаковых, то, по-видимому, следует признать, что она обращена к К. С. Аксакову, ибо с ним Тургенев общался, приезжая в 40-х годах в Москву. Косвенным подтверждением датировки письма служит упоминание о семье Ховриных, знакомых Тургенева с 1840 г. В одной из записок к К. С. Аксакову, относящейся к апрелю 1843 г., Ю. Ф. Самарин, приглашая его на вечер к Ховриным, писал: ‘Очень желают, чтобы ты приехал. Будет Тургенев молодой, тоже желает тебя видеть’ (Рус Арх, 1880, No 2, с. 309). Возможно, что данная записка Тургенева к К. С. Аксакову относится ко второй половине апреля 1843 г.— времени пребывания Тургенева в Москве, где он останавливался по пути из Петербурга в Спасское (см. письмо Н. А. Беор к Бакуниным от 29 апреля 1843 г.: Корнилов, с. 247—248). Так как она помечена пятницей, а во второй половине апреля 1843 г. пятницы приходились на 16 и 23 числа, ее предположительно можно датировать 16 (28) апреля или 23 апреля (5 мая).

52. П. А. Бакунину

Печатается по подлиннику: ИРЛИ, ф. 16, оп. 9, No 488, л. 3—4.

Впервые опубликовано: Корнилов, с. 261—262, с редакторской датировкой — 8 июня ст. ст. 1843 г.

Датируется на основании почтового штемпеля! ‘Петербург 8 июня 1848’.

¹ Письмо П. А. Бакунина до нас не дошло.

² См. Офиц. письма и делов. бумаги, No 9.

³ П. А. Бакунин просил Тургенева достать денег для М. А. Бакунина, у которого было много долгов. М. А. Бакунин незадолго до этого, 13 (25) мая 1843 г., писал Павлу: ‘…ты можешь написать Тургеневу или Елизавете Петровне (Языковой) и просить их достать на короткое время денег’ (Корнилов, с. 263).

⁴ Речь идет о поэме ‘Параша’, вышедшей в апреле 1843 г. отдельным изданием.

⁵ П. А. Бакунин решил заняться политической экономией, по совету М. А. Бакунина, и в связи с этим просил Тургенева о высылке нужных ему книг (см.: Корнилов, с. 264).

53. П. А. Бакунину

Печатается по подлиннику: ИРЛИ, ф. 16, оп. 9, No 488, л. 5—0.

Впервые опубликовано: Т, ПСС и П, Письма, т. 1, с. 233—234.

Стр. 201. Кстати (франц.).

¹ М. А. Бакунин жил в это время в Цюрихе (см.: Корнилов, с. 262, 264).

² В 1843 г. А. А. Бакунин окончил Московский университет по Юридическому факультету действительным студентом (см.: Корнилов, с. 267) и долгое время после этого не поступал на службу.

54. Луи Виардо

Печатается по фотокопии из собрания А. Звигильского (Париж). Подлинник хранится в собрании М. и А. Ле Сев (Париж) На первой странице письма (в левом верхнем углу) помета рукой П. Виардо: ‘A lire — copiee, non’ (‘прочесть — скопировано, нет’ — франц.).

Впервые опубликовано: в русском переводе — Рус Вед, 1911, No182, 9 августа (с неточностями), во французском оригинале — Т, Nouv corr ined, t. 2, p. 3—4.

Датируется на основании следующих соображений: 1) по чисто светскому, хотя и дружескому, тону письмо принадлежит к первым месяцам знакомства между Тургеневым и супругами Виардо, познакомился же он с Л. Виардо 28 октября (9 ноября), а с П. Виардо 1(13) ноября 1843 г., 2) письмо написано в Петербурге, где Тургенев и Л. Виардо жили одновременно в течение трех зим (оперных сезонов): 1843/44, 1844/45, 1845/46 гг., никогда позднее они в Петербурге не встречались, письмо от 9(21) мая 1844 г. (No 56) показывает уже большую степень знакомства, следовательно, настоящее письмо может относиться лишь к более раннему времени — к зиме 1843/44 г., 3) в конце февраля 1844 г. чета Виардо уехала из Петербурга за границу, и тогда же или еще раньше Тургенев уехал в Москву.

¹ По сообщению И. Д. Гальперина-Каминского, совместное участие в охоте явилось первым поводом знакомства Тургенева с Л. Виардо. ‘Когда ее <П. Виардо), -- пишет Гальперин-Каминский, -- спрашивали об обстоятельствах ее первого знакомства о Тургеневым, г-жа, Виардо говорила с милой улыбкой: 'Мне его представили со словами: это -- молодой русский помещик, славный охотник, интересный собеседник и плохой поэт...'. На охоте он и познакомился с г-ном Виардо, а затем уже был представлен жене последнего. Это было в октябре 1843 года' (Рус Вед, 1911, No 193, 23 августа). Этот рассказ, конечно, неточен, так как истинным основанием знакомства и быстрого сближения Тургенева с четою Виардо были его впечатления от выступлений П. Виардо на сцене, а охотничьи интересы могли служить лишь начальным поводом. Охоту в России, в окрестностях Петербурга и в прилегающих губерниях, Л. Виардо описал в ряде очерков, печатавшихся в журнале ‘Illustration’ (1844, 24 и 31 августа, 7 сентября), а затем изданных в Париже в 1845 г. отдельной брошюрой ‘Quelques chasses en Russie’ (‘Несколько охот в России’), к которой в том же году вышло и добавление: ‘Encore des chasses en Russie’ (‘Еще об охотах в России’), эти очерки вошли в издание: Viardоt Louis. Souvenirs de chasses. Paris, 1846 (2-е изд. — 1849, 3-е — 1853). В этой книге Л. Виардо описывает свои охотничьи поездки в обществе нескольких русских приятелей, которых называет буквами, не поддающимися раскрытию, упоминается ли здесь Тургенев и Зиновьев — установить невозможно. Очерки интересны тем, что в них содержится ряд критических отзывов о положении крестьянства, свидетельствующих об антикрепостнических взглядах автора.

² По-видимому, неточно записанные Тургеневым испанские слова ‘Que quieres, Panchito?’ — вероятно, начало- испанской народной песни, исполнявшейся в концертах П. Виардо.

³ Первое выступление П. Виардо в итальянской опере на сцене петербургского Большого театра в сезон 1843/44 г. состоялось 22 октября 1843 г. в роли Розины в опере Дж. Россини ‘Севильский цирюльник’, вместе с ней пели Дж. Рубини (Альмавива) и А. Тамбурини (Фигаро), в партии Дон-Базилио выступил русский певец О. А. Петров (см.: Сев Пчела, 1843, No 235 и 238, 20 и 23 октября). Затем ‘Севильский цирюльник’ с П. Виардо в роли Розины шел 27 и 29 октября. В одном из этих спектаклей Тургенев впервые увидел П. Виардо и слушал ее пение, 28 октября (по его собственному свидетельству) он познакомился с Л. Виардо, а 1 ноября был представлен П. Виардо. Большая и восторженная рецензия на дебют П. Виардо-Гарсиа принадлежала, вероятно, Булгарину (Сев Пчела, 1843, No 244, 30 октября). Она начиналась словами: ‘Бесспорно, с тех пор как существует в России театр, мы никогда не имели на сцене таких певцов, как Рубини и Тамбурини, и такой примадонны, как г-жа Виардо-Гарция…’. Далее, сообщив краткие биографические сведения ‘об этой волшебнице, очаровавшей нашу душу прелестью своего голоса и силою своего таланта’, рецензент так определял музыкальные и сценические качества артистки: ‘В нении ее мы находим и нежность Зонтаг, и искусство Каталани, пылкость Пасты, и единственную гарциевскую методу сестры ее, Малибран. У Виардо-Гарции все ноты грудные, от высочайшего сопрано до низкого контральто, впадающего в бас, все рулады чисты, как жемчуг <...> Пение г-жи Виардо-Гарции — истинно драматическое, и сколько мы можем судить по роли Розины, она столь же превосходная актриса, как и певица. Чувства в пении ее бездна, в каждая ее нота доходит до сердца<...> Г-жа Виардо-Гарция небольшого роста и сложена превосходно. В пламенных глазах ее отражается чувство героической Андалузии <...> Г-жа Виардо-Гарция во время своего пения приобретает необыкновенную прелесть. В ней<...> не видно никакого усилия, а кажется, будто она облегчает грудь свою, обремененную мелодией и гармонией…’. В подобном же тоне писали и другие, специальные литературно-театральные издания. ‘Литературная газета’ уже 24 октября 1843 г. в No 42 поместила подробный биографический очерк о П. Гарсиа-Виардо, где рассказывается о том, что ‘на седьмом году Полина Гарсия говорила уже на французском, испанском, италианском и английском языках с равною свободою, а впоследствии выучилась и немецкому, на котором говорит, как немка’.

Помимо партии Розины в ‘Севильском цирюльнике’, П. Виардо выступала в ролях Дездемоны (‘Отелло’, опера Россини), Амины (‘Невеста-лунатик, или Сомнамбула’ Беллини), Лючии (‘Лючия ди Ламмермур’ Доницетти), Церлины (‘Дон-Жуан’ Моцарта), Ромео и Танкреда (контральтовые партии в операх Беллини ‘Капулетти и Монтекки’ и Россини ‘Танкред’, из последней в бенефис П. Виардо ставился один акт). Все эти выступления вызывали неизменный восторг, в особенности партия Амины. Популярности певицы немало способствовало и то, что в концертных номерах, обычно дававшихся после оперы, она исполняла по-русски романс Алябьева ‘Соловей’, что не раз отмечали рецензенты. 6 февраля ст. ст. 1844 г. начался великий пост, и оперные спектакли прекратились, сменившись концертами, в значительной части благотворительными, в которых деятельно и с тем же успехом участвовала П. Виардо. Так, 16 февраля она пела в зале университета, в концерте, ‘даваемом ежегодно гг. студентами под дирекциею г. Шуберта’. ‘Г-жа Виардо-Гарция была принята в этом концерте с необыкновенным энтузиазмом и, так сказать засыпана букетами и гирляндами’ (Сев Пчела, 1844, No 34 и 39, 14 и 19 февраля). 19 февраля в зале Энгельгардта был дан концерт Филармонического общества в пользу вдов и сирот, при участии П. Виардо и Рубини. 25 февраля ст. ст. П. Виардо (‘наш соловушко’, ‘наша любимица’) дала последний концерт перед отъездом, обещая вернуться через шесть месяцев. Был ли на этих концертах Тургенев, сказать трудно, так как он, получив 14(26) февраля отпуск, вскоре уехал к матери в Москву и, заболев там воспалением легких, вернулся в Петербург лишь 5(17) мая 1844 г. О выступлениях П. Виардо на петербургской оперной сцене см.: Вольф, Хроника, ч. I, с. 106—107, ч. II, с. 104—105, Яхонтов А. Н. Петербургская итальянская онера в 1840-х годах.— Рус Ст, 1886, No 12, с. 733—745, Розанов, с. 31—45.

Сама П. Виардо в письме к Жорж Санд от 18(30) ноября 1843 г. так писала о своих выступлениях на петербургской сцене: ‘Вы знаете, что мой успех здесь так велик, как только вы могли бы желать для вашей Консуэло, — но чего вы не знаете, это — что он растет с каждым представлением и что я сама чувствую, какие успехи делаю каждый вечер… Когда я вышла на сцену в прошлый понедельник в ‘Цирюльнике’, аплодисменты были так бурны и так продолжительны, что я несколько минут не могла начать. Я была поистине тронута столь теплым приемом. Я отблагодарила их во втором действии маленьким сюрпризом, от которого чуть но обрушился зал, — я им спела русскую народную песню — по-русски, разумеется. Никогда я не слышала такого шума’ (Marix-Spire, p. 192—193).

55. К. С. Аксакову

Печатается по подлиннику, ГЛМ, ф. 17, ед. хр. 2076.

Впервые опубликовано: Т, ПСС и Л, Письма, т. 1, с. 23,6. Датируется предположительно на основании следующих соображений. Почерк записки соответствует почерку Тургенева начала 40-х годов. Кроме того, из ее содержания можно заключить, что еще недавно Тургенев был серьезно болен, а, как известно (см. письмо 56), находясь в Москве, он был болен в течение двух месяцев и только 5 (17) мая смог возвратиться в Петербург. О серьезной и продолжительной болезни Тургенева писала M. M. Карповой и мать писателя из Москвы 31 марта и 25 апреля ст. ст. 1844 г. В последнем из этих писем В. П. Тургенева сообщала: ‘Ванечке моему полегче стало’, но ‘когда он выедет <в Петербург>, не знаю еще’ (ИРЛИ, Р. I, оп. 29, No 15, л. 13). Комментируемая записка Тургенева относится, по-видимому, к последним дням пребывания его в Москве, когда он был уже в состоянии выходить из дому, — вероятно, к концу апреля ст. ст. 1844 г.

¹ По-видимому, речь идет о третьей книжке ‘Современника’ за 1844 г., где за подписью ‘Т. Л.’ (т. е. ‘Тургенев-Лутовинов’) были напечатаны два стихотворения Тургенева: ‘В. Н. Б.’ и ‘Заметила ли ты…’ .

² С Ю. Ф. Самариным Тургенев часто обшался, приезжая в Москву в 1843—1844 тг. (см. письма Ю. Ф. Самарина к К. С. Аксакову: Рус. Арх, 1880, No 2, с. 300). В свою очередь, К. С. Аксаков в недатированной записке, относящейся, возможно, к концу апреля ст. ст. 1844 г., писал Тургеневу: ‘Самарин сказал мне вчера, что вы с ним собирались нынче ко мне…’ (ГПБ. ф. 705, No 72).

³ Н. А. и А. П. Небольсины считались дальними родственниками В. П. Тургеневой, которая писала сыну 20 сентября 1841 г.: ‘Это быть непросвещенным но бывать у Небольсиных. Первые балы. Это же наши родные’ (ГПБ, ф. 795, No 94, л. 10). О встречах с Тургеневым у Небольсиных см. в воспоминаниях К. И. Менгден {Звенья, VIII, с. 262-263).

50. Полине Виардо

Печатается по фотокопии из собрания А. Звигильского (Париж). Подлинник хранится в собрании М. и А. Ле Сен (Париж).

Впервые опубликовано: в русском переводе — Рус Вед, 1911, No 173, 28 июля (не полностью), во французском оригинале — Т, Nouv corr ined, t. 1, p. 3—5.

Ошибочно датировано самим Тургеневым мартом 1844 г., что Специально оговорено в примечании к публикации этого письма во французском оригинале. Письмо, как явствует из его содержания, написано Тургеневым по возвращении из Москвы в Петербург в мае 1844 г. …..

¹ ‘Allgemeine Theater-Zeitung’ (‘Всеобщая театральная газета’) издавалась в Вене.

² П. Виардо приехала вновь в Петербург в конце сентября 1844 г. (Сев Пчела, 1844, No 217,25 сентября). Первое выступление певицы состоялось 2 октября в опере Доницетти ‘Лючия ди Ламмермур’.

³ Т. е. ближайший кружок почитателей П. Виардо, собиравшийся у нее в сезон 1843/44 г., сюда входили, кроме Тургенева, Матв. Ю. Виельгорский, П. В. Зиновьев, С. А. Гедеонов, А. М. Гулевич и др.

⁴ Последняя сцена Ромео — в опере В. Беллини ‘Капулетти и Монтекки’, исполнявшейся с заменой третьего действия четвертым действием оперы Н. Ваккаи Джульетта и Ромео’. Партию Ромео (контральтовую) исполняла П. Виардо.

⁵ Романс Шуберта на слова Гейне из сборника ‘Schwanengesang’ (‘Лебединая песня’).

⁶ Какое музыкальное произведение цитирует Тургенев, не установлено.

⁷ Имеется в виду сборник романсов П. Виардо, изданный в Париже в 1843 г. (Album de M-me Viardot-Garcia. E. Troupenas et C-ie, editeurs. Paris, 1843). В нем содержатся 8 романсов и песен на слова французских поэтов или переведенных на французский язык, а также народных, в том числе и названные Тургеневым три романса: ‘La chapelle’ (‘Часовня’) на слова Л. Уланда, с посвящением Жорж Санд, ‘L’ombre et le jour’ (‘Мрак и свет’) на слова Э. Тюркети, впоследствии переведенный Тургеневым на русский язык под названием ‘Ночь и день’, ‘Adieu les beaux jours’ (‘Прощайте, ясные дни’) на слова неизвестного автора, с посвящением Д. Оберу. В библиотеке Ленинградской филармонии хранится экземпляр ‘Альбома’ П. Виардо (из архива Придворного оркестра) с ее надписью: ‘Au general Maestro Alexis Lvoff. Souvenirs affectueux de Pauline Viardot. St.-Petersbourg 1-er Janvier 1844’ (‘Генералу-маэстро Алексею Львову, на добрую память о Полине Виардо. С.-Петербург 1 января 1844 г.’). В сценах из оперы А. Ф. Львова ‘Бьянка и Гвальтьеро’ П. Виардо выступала в Петербурге, например в концерте, данном 19 февраля 1844 г.

⁸ О каком из братьев идет речь, установить не удалось. Возможно, имеется в виду С. А. Волков.

⁹ Лето 1844 г., с июня по сентябрь, Тургенев жил на даче в Парголове под Петербургом.

¹⁰ Тургенев служил в Министерстве внутренних дел с июня 1843 г. по 18 (30) апреля 1845 г., тогда вышел в отставку в чине коллежского секретаря. В звании ‘отставного коллежского секретаря’ Тургенев пребывал всю остальную свою жизнь.

57. А. В. Никитенко

Печатается по подлиннику: ИРЛИ, No 18718, л. 12—13.

Впервые опубликовано: Лит Арх, ч. 4, с. 183, с предположительной датировкой — 1844 г.

Датируется по содержанию, из которого следует, что речь в письме идет о поэме ‘Разговор’, Тургенев, очевидно, имеет в виду не дошедшую до нас рукопись поэмы, о которой С. Н. Кривенко пишет: ‘Находящаяся у нас рукопись представляет, по всем вероятиям, черновик, потому что переполнена множеством помарок и поправок… Участвующий в разговоре старик везде называется монахом и отшельником и преобразился в старика, вероятно, исключительно в видах цензурных… В начале рукописи написано рукою И. С: ‘Разговор. Стихотворение Ив. Тургенева (Т. Л.) 777 стихов’, а в конце сделана пометка: ’20 августа 1844 г. С. Парголово» (Т, Стих, 1891, с. 253). Таким образом, письмо к Никитенко не могло быть написано раньше конца августа ст. ст. 1844 г. С другой стороны, оно написано до выхода октябрьской книжки ‘Отечественных записок’ за 1844 г., получившей цензурное разрешение 25 сентября ст. ст. 1844 г.

¹ А. В. Никитенко цензуровал в этот период ‘Отечественные Записки’. В октябрьском номере журнала за 1844 г. поэма ‘Разговор’ не была напечатана. Она вышла отдельным изданием в самом начале 1845 г.

² Слово ‘монах’ Тургенев изъял. Вместо стихов печатного текста поэмы

Стоял пустынник… наконец,

Он вышел медленно на свет

в черновой рукописи было:

Вздохнул задумчиво монах…

И, четки стиснувши в руках

(см.: Т, Стих, 1891, с. 253, Т, ПСС и П, Сочинения, т. 1, с. 104, 480).

58. В. Г. Белинскому

Печатается по копии А. Н. Пыпина: ИРЛИ, No 3361, с. 307.

Впервые опубликовано: Белинский, Письма, т. 3, с. 347, с приблизительной датировкой — осень 1844 г.

Датируется на основании цензурного. разрешения отдельного издания поэмы ‘Разговор’, последовавшего 13 (25) декабря 1844 г.

¹ Замечания Белинского были изложены на обратной стороне записки Тургенева, который исправил корректуру в соответствии с этими замечаниями (см.: Белинский, т. 12, с. 247-248, наст. изд., Сочинения, т. 1, с. 469).

59. А. А. Бакунину

Печатается по подлиннику:. ИРЛИ, ф. 16, оп. 9, No 484, л. 12.

Впервые опубликовано: Корнилов, c._: 28Д.

² Тургенев намекает на свой разрыв с Т. А. Бакуниной.

³ Тургенев выехал в Париж в мае ст. ст. 1845 г.

⁴ 9 (21) февраля 1845 г. Тургенев получил двухмесячный отпуск по службе (см. Офиц. письма и делов. бумаги, No 13), провел его в Москве и затем, выйдя в апреле в отставку, в мае уехал за границу.

⁵ Другие письма Тургенева к А. А. Бакунину за этот период неизвестны.

⁶ Очевидно, речь идет об отдельном издании поэмы ‘Разговор’, вышедшем в начало января ст. ст. 1845 г. (Сев Пчела, 1845, No 9, л2 января).

60. В. Г. Белинскому

Печатается по подлиннику: ГБЛ, М.5184.26, л. 1.

Впервые опубликовано: Белинский, Письма, т. 3, с. 350—351.

¹ ‘Помещик’ был напечатан в ‘Петербургском сборнике’, материал для которого в это время собирал Н. А. Некрасов. Как видно из настоящего письма, первоначально у Тургенева, Белинского, и Некрасова была мысль напечатать эту поэму отдельно, как незадолго перед этим были выпущены поэмы ‘Параша’ и ‘Разговор’.

² Речь идет о статьях И. В. Киреевского ‘Обозрение современного состояния словесности’ (Москв, 1845, No 1) и ‘Обозрение современного состояния литературы (статья вторая)’ (Москв, 1845, No 2—3). Статья Тургенева не была написана.

³ ‘Недолгая любовь’ — первоначальное название поэмы ‘Андрей’, напечатанной впоследствии в ‘Отечественных записках’ (1846, No 1).

⁴ Очевидно, уже в это время Белинский вынашивал план издания альманаха ‘Левиафан’. Между тем П. В. Анненков приурочивает этот план лишь ко времени, непосредственно предшествовавшему разрыву Белинского с ‘Отечественными записками’ Краевского, т. е. ко второй половине 1845 г. (см.: Анненков, с. 296, Ванюшина М. А. Белинский в работе над организацией альманаха ‘Левиафан’ в 1846 г. — Уч. зап. Саратов. гос. ун-та, 1952, Т. ХХХТ, с. 263). О задуманном альманахе Белинский неоднократно, писал впоследствии А. И. Герцену, сообщая ему, между прочим, что Тургенев для альманаха дает ‘повесть и поэму’ (Белинский, Т. 12, с. 254).

61. Полине Виардо

Печатается по фотокопии из собрания А. Звигильского (Париж). Подлинник хранится в собрании М. и. А. Ле Сен (Париж).

Впервые опубликовано в русском переводе — ВЕ, 1911, No 8, с. 184, во французском оригинале — Т, Nouv corr ined, t. 1, p. 5—7.

Датируется по содержанию и по связи с письмом 62, написанным через несколько дней. В обоих письмах речь идет о недавних гастролях П. Виардо в Петербурге, которые проходили в последний раз в сезон 1845/46 г. и окончились в начале февраля 1846 г. В письме 62. Тургенев упоминает о том, что уже скоро три месяца, как П. Виардо уехала из Петербурга, и сообщает ей, что пишет накануне своего отъезда в деревню. Этот отъезд состоялся в начале мая ст. ст. 1846 г., так как около 7 мая Тургенев уже был в Москве, где виделся с Белинским (см.: Белинский, т. 12, с. 276), а затем отправился в Спасское и пробыл там до октября.

¹ Приезд П. Виардо в Петербург на оперный сезон 1846/47 г. не состоялся.

² П. Виардо уехала из Петербурга 14 февраля ст. ст. 1846 г., 2 февраля состоялся ее бенефис в опере ‘Сомнамбула’ (Сев Пчела, 1846, No 29, 33, 35, 5, 9, 13 февраля). 9 февраля 1846 г. П. Виардо обратилась с письмом к директору императорских театров А. М. Гедеонову, в котором просила немедленно отпустить ее из Петербурга вследствие болезни (ИРЛИ, ф. 123, оп. 3, No 27, опубликовано: Советская музыка, 1960, No 8, с 92). 12 февраля в No 35 ‘Северной пчелы’ появилось ‘печальное известие’ о том, что ‘любимица нашей публики г-жа Виардо-Гарция уже не будет петь в нынешний сезон. После ее бенефиса открылся у нее злокачественный кашель, называемый коклюшем, и медики решили, что единственное верное средство к исцелению этого опасного недуга есть перемена места, т. е. климата’. В ‘Русском инвалиде’ от 13 февраля 1846 г., No 36, напечатано было объявление об отъезжающих заграницу, в числе которых ‘Луи Виардо с женою Паулиною, урожденною Гарция’.

³ По всей вероятности, речь идет о рецензии на историческую драму ‘Смерть Ляпунова’ С. А. Гедеонова — см.: наст. изд., Сочинения, т. 1.

⁴ Куртавнель — усадьба Л. и П., Виардо в 50 км к востоку от Парижа, близ местечка Розе-ан-Бри в департаменте Сеиы-и-Марны. Тургенев бывал в Куртавнеле летом 1845 г., когда впервые после знакомствах Л. и П. Виардо выехал за границу (см. ‘Мемориал’ — наст. изд., Сочинения, т. 11). Описание усадьбы см.: Розанов, с. 45—46.

⁶ Поездка Тургенева в Одессу, не состоялась.

62. Полине Виардо

Печатается по фотокопии из собрания А. Звигильского (Париж). Подлинник хранится в собрании М. и А. Ле Сен (Париж). На первой странице письма (в левом верхнем углу) помета рукой П. Виардо: ‘non’ (‘нет’ — франц.).

Впервые опубликовано: в русском переводе — ВЕ, 1911, No8, с. 179, во французском оригинале — Т, Nouv corr ined, t. 1, p. 7—9.

Обоснование датировки см. в примеч. к письму 61.

¹ См. письмо 61, примеч. 3.

² См. примеч. (обоснование датировки) к письму 61.

³ Имеется в виду решение П. Виардо относительно гастролей в Петербурге зимой 1840/47 г. Гастроли эти не состоялись. Причины, побудившие певицу отказаться от поездки в Петербург, были изложены ею в письме к Матвею Ю. Виельгорскому от 3 мая 1840 г. (см.: Муз Наcл, т. 2, ч. 2, с. 30—31), см. также: Розанов, с. 64—65.

⁴ Вероятно, речь идет о повести ‘Бретёр’, появившейся в No 1 ‘Отечественных записок’ за 1847 г.

⁵ С сыном Жорж Санд Морисом Тургенев познакомился, вероятно, тогда же, когда и с самой Жорж Санд, — летом 1845 г. в Куртавнеле (см. ‘Мемориал’ — наст. изд., Сочинения, т. 11).

⁸ Брат П. Виардо — Мануэль Гарсиа.

⁷ Если речь идет о рецензии на драму С. А. Гедеонова ‘Смерть Ляпунова’ (см. письмо 61, примеч. 3), то Тургенев мог из-за нее ожидать для себя цензурных и служебных неприятностей потому, что резко отзывался о произведении сына крупного чиновника, директора императорских театров.

⁸ Как полагает А. Звигильский, речь идет о статье Л. Виардо ‘Пасхальная ночь в Московском Кремле’ (Иллюстрация, 1846, 11 апреля, с. 86—87, 18 апреля, с. 106), в которой цензурой был исключен отрывок, касавшийся социального устройства крепостной России (Т, Nouv corr ined, t. 1, p. 8—9).

⁹ Что подразумевает Тургенев, неясно, возможно, он ошибается, имея в виду 1 ноября — годовщину своего знакомства с П. Виардо в 1843 г.

63. Полине Виардо

Впервые опубликовано: в русском переводе — Рус Вед, 1911, No 173, 28 июля, (не полностью), во французском оригинале — Т, Nouv corr ined, t. 1, p. 9-12.

¹ П. Виардо гастролировала в Берлинской опере с октября 1846 г. Тургенев мог знать об этом как, из русских, так и из берлинских газет, — в частности, из ‘Allgemeine Preussische Zeitung’, внимательно следившей за ее выступлениями (см. следующие письма к П. Виардо).

² Эти письма Тургенева неизвестны.

³ ‘Норма’ — опера В. Беллини,(1831). Партию Нормы пела и П. Виардо, прославленная исполнительница каватины ‘Casta diva’ (‘Непорочная богиня’ — обращение жрицы Нормы к луне). В Петербурге в сезон 1846/47 г. ‘Норма’ шла при новом составе исполнителей, вызывавшем сомнения и критическое отношение со стороны поклонников П. Виардо. ‘Многие, узнав, что г-жа Виардо не будет петь в настоящий сезон, предсказывали опере совершенное падение, — писала ‘Иллюстрация’. — Первые спектакли, казалось, оправдывали их предсказание'(1846, т. 3, No 38,12 октября, с. 602—604). Но эти опасения оказались преждевременными: рецензент отмечает далее успех Т. де Джули-Борси и других исполнителей, называемых Тургеневым. К. Гуаско пел партию Поллиона, Виола — Адальджизы.

⁴ ‘Любовный напиток’ (‘Elisir d’amoro’) — комическая опера Г. Доницетти, текст Ф. Романи (1832), П. Виардо пела в ней партию Адины.

⁵ ‘Храмовник’ (‘Il Templario’, 1840) — опера О. Николаи на сюжет романа В. Скотта ‘Айвенго’,

⁶ ‘Эрнани’ (‘Ernani’) — опера Дж. Верди на сюжет одноименной драмы В. Гюго, текст Ф.-М. Пьяве (1844).

⁷ ‘Лючия ди Ламмермур’ i’Lucia di Lammerrooor’) — опера Доницетти на сюжет роману В. Скотта ‘Ламмермурская невеста’, текст С. Каммараво, (1835).

⁸ ‘Лукреция Борджиа’ (‘Lucrezia Borgia’) — опера Доницетти на сюжет одноименной драмы Гюго, текст Романи (1833).

⁹ В 1845 г. была поставлена историческая драма С. А. Гедеонова ‘Смерть Ляпунова’, о какой какой драме его, идет речь — неизвестно.

¹⁰ Тургенев выехал, однако, за границу во второй половине января ст. ст. 1847 г. и в июле приехал в Париж (см. следующие письма). Сомнения в возможности поездки были вызнаны, очевидно, денежными соображениями, вследствие зависимости Тургенева от матери, по сочувствовавшей его поездкам за границу и особенно — его дружбе с П. Виардо.

64. Луи и Полине Виардо

Печатается по фотокопии из собрания А. Звигильского (Париж). Подлинник хранится в собрании M. и А. Ле Сен (Париж).

Впервые опубликовано (с пропусками и неточностями): во французском оригинале — Revue Hebdomadaire, 1898, No 43, 24 septembre, p. 469—472, в русском переводе — Моск Вед, 1898, No 256, 17(29) сентября. Перепечатано: в русском переводе — Гальп.-Кам., Письма, с. 7—11, I, Письма к Виардо, с. 3—10, I, во французском оригинале — Halp.-Kam., Viardot, p. 1—6, I.

² Opem-Haus — Королевская опера в Берлине, где П. Виардо выступала с 5 октября по 2 декабря н. ст. 1846 г. в итальянской опере, ас 1 января 1847 г. — в составе немецкой оперной труппы (см. письмо 65, примеч. 9).

³ Берлинская официозная газета ‘Allgemeine Preussische Zei-tung’, которую читал Тургенев, поместила ряд восторженных, хотя и кратких рецензий на выступления П. Виардо в Берлинской опере — в роли Амины в ‘Сомнамбуле’ Беллини (1846, No 278, 7 октября), Адины в ‘Любовном напитке’ (No 290. 19 октября, No 315, 15 ноября) и Норины в ‘Дон Паскуале’ Доницетти (No 322, 20 ноября), Нормы в одноименной опере Беллини (No 306, 4 ноября). Рецензенты неизменно именовали Виардо ‘гениальной артисткой’, ‘гениальной женщиной’ и т. п. В рецензии на оперу ‘Норма’ отмечались драматизм, правдивость и выразительность исполнения П. Виардо.

⁴ Партия Амины в опере ‘Сомнамбула’ считалась едва ли не высшим достижением П. Виардо во время ее петербургских гастролей 1843/44 и следующих годов. В Берлине опера также шла при участии П. Виардо.

⁵ ‘Гугеноты’ и ‘Лагерь в Силезии’ — оперы Мейербера, из которых первая заслужила длительную и прочную европейскую славу, вторая же была вскоре забыта.

⁶‘Ифигения’, т. е. ‘Ифигения в Тавриде’,— опера Глюка (1779) на сюжет трагедии Еврипида того Же названия. Трагедия Гёте ‘Ифигения в Тавриде’ (1786) написана, на тот же Древнегреческий сюжет. Тургенев говорит об ‘Ифигении’ в связи с постановкой оперы (на немецком языке) в Берлине, осуществленной позднее — весной 1847 г.— с участием П. Виардо в заглавной партии (см. письмо 65, примеч. 9). В письме к гр. Матв. Ю. Виельгорскому от 12 декабря 1846 г. П. Виардо писала: ‘Так как позднее мне придется играть в ‘Ифигения в Тавриде’, Глюка, то я хочу составить себе истинное представление о величественных и грандиозных образах античности. Как много надо трудиться, чтоб быть артистом! Но как это в то же время прекрасно!’ (Муз Наcл, т. 2, ч. 2, с. 40, подлинник по-французски).

⁷ Речь идет, очевидно, о романсах П. Виардо.

⁸ Тургенев, вероятно, имеет в виду ‘Souvenirs de chasses’ (‘Охотничьи воспоминания’), выпущенные в 1846 г. Часть этих очерков, относящуюся к России, он мог читать раньше, в двух изданиях 1845 г. (см. письмо 54, примеч. 1).

⁹ Роман Жорж Санд ‘Лукреция Флориани’, написанный в 1846 г., тогда же, еще до окончания работы над ним, стал печататься в фельетонах газеты ‘Le Courrier francais’, и в литературных кругах тотчас заговорили о том, что романистка в лице героя романа князя Кароля Росвальда изобразила композитора Фр. Шопена, а в отношениях между Росвальдом и героиней — актрисой Лукрецией Флориани — отразились длительные отношения Шопена с самой писательницей, Ж. Санд впоследствии решительно отрицала эти сближения, но ряд данных показывает несомненное сходство — если не в фактах, то в чертах характера — между князем Каролем и Шопеном (см.: Karenine Wladimir. George Sand, sa vie et ses oeuvres, 1838—1848. Paris, 1912. T. 3, p. 513—537, русское издание: Каренин Владимир. Жорж Санд, ее жизнь и произведения. Пг., 1916. Т. 2, с. 497—524).

¹⁰ Журнал ‘Современник’, с начала 1847 г. ставший органом Белинского и его круга, выходил под редакцией Н. А. Некрасова, И. И. Панаева и (формально) А. В. Никитенко. Осенью 1846 г. были закончены переговоры с владельцем его П. А. Плетневым о переходе журнала к новой редакции.

¹¹ Вероятно, мисс Блэквуд.

¹² 1 (13) ноября 1846 г. исполнилось три года со дня знакомства Тургенева с П. Виардо.

65. Полине Виардо

Печатается по фотокопии: ИРЛИ, Р. I, оп. 29, No 422. Подлинник хранится: в Bibl Nat.

Впервые опубликовано: в русском переводе — Рус Вед, 1911, No 173, 28 июля, во французском оригинале — Т, Lettres ined, P. 3-5.

¹ Тургенев имеет в виду письмо от 8 (20) ноября 1846 г.

²‘La gazza ladra’ (‘Сорока-воровка’) — опера Россини на сюжет мелодрамы Кенье и д’Обиньи, текст Геральдики (1817). Заглавную партию Нинетты¹ Пела также П. Виардо.

³ См. письмо 63 примеч. 6.

⁴ ‘Дочь полка’ — комическая опера Г. Доницетти (1840) на текст Ж.-Ф.-А. Байара и Ж. Сен-Жоржа. Отзыв об этой постановке дан в ‘Иллюстрации’ (1846, No 46, 7 декабря),

⁵ ‘Linda di Chamounix’ (‘Линда ди Шамуни’), опера Доницетти, текст Н. Росси (1842).

⁶ Вольф говорит о ней: ‘Место Виардо заняла Марра, золотая посредственность, потерпевшая торжественное фиаско в ‘Любовном напитке’ и в ‘Дочери полка» (Вольф, Хроника, ч. I, с. 122—123).

⁷ Граф Матвей Юрьевич Виельгорский, так же, как и его старший брат Михаил Юрьевич, принадлежал к высшему петербургскому свету. Он был талантливым дилетантом-музыкантом, поклонником итальянской оперы’ и в течение многих лет состоял в переписке с Полиной Виардо, письма П. Виардо к нему см.: Муз Наcл, т. 2, ч. 2, с. 5—134 (публикация А. С. Розанова), певица посвятила ему один из своих романсов — ‘Un jour de printemps’ (‘Весенний день’) на слова Тюркети. См.: 10 melodies par Pauline Viardot. Album do chant pour 1850. Brandus et C-ie, editeurs, Paris.

⁸ В рецензии ‘Allgemeine Preussische Zeitung’ (1846, No 336, 4 декабря) на последнее представление (2 декабря) ‘Сомнамбулы’ с участием ‘синьоры Гарсиа’ было написано: ‘Нужно ли говорить о том, как мастерски разрешила синьора Гарсиа свою музыкальную задачу, несмотря на заметное недомогание?’ (‘trotz merklicher Indisposition’ — эти слова в тексте газеты подчеркнуты).

⁸ Речь идет о выступлении П. Виардо в Берлине в составе немецкой оперной труппы по окончании гастролей в итальянской опере. Первое ее выступление на немецком языке состоялось 1 января 1847 г. в роли Розины в ‘Севильском цирюльнике’ Россини (см. рецензию: Allgemeine Preussische Zeitung, 1847, No 3, 3 января). 30 апреля 1847 г. П. Виардо спела — также по-немецки — партию Ифигении в онере Глюка ‘Ифигения в Тавриде’. Выступления Виардо вызвали ряд отзывов немецкой печати, восторженно хваливших ее немецкое произношение. Выдержки из этих отзывов были перепечатаны и ‘Библиотеке для чтения’ (1847, т. 83, No 8, отд. VII, с. 161—162). В то же время П. Виардо выступала в концертах, например 17 марта в концерте пианистки Клары Шуман, жены композитора. На всех этих спектаклях с начала февраля мог присутствовать Тургенев, приехавший из Петербурга в Берлин в конце января — первых числах февраля п. ст. и проживший здесь до 13 (25) мая 1847 г.

¹⁰ Имеется в виду ‘Современник’ Н. А. Некрасова и И. И. Панаева. См. письмо 64, примеч. 10.

66. А. В. Никитенко

Печатается по подлиннику: ИРЛИ, No 18718, л. 7.

Впервые опубликовано: Лит Арх, т. 4, с. 185, с предположительной датировкой — конец 1846 — начало 1847 г.

Эта датировка принимается в настоящее издании с некоторым уточнением: конец 1846 — первая половина января ст. ст. 1847 г., так как во второй половине января ст. ст. 1847 г. Тургенев выехал за границу. Очевидно, письмо относится к этому периоду, когда А. В. Никитенко был официальным редактором ‘Современника’, только что перешедшего к И. И. Панаеву и Н. А. Некрасову. Так как Никитенко не знал английскою языка, он мог направить присланный ему перевод на отзыв Тургеневу, принимавшему деятельное участие в редакционных делах ‘Современника’.

¹ Перевод ‘Сна’ Байрона не появлялся в ‘Современнике’ ни в этот период, ни в последующие годы. Автор перевода неизвестен.

67. О. С. Одоевской

Печатается по подлиннику: ГПБ, архив В. Ф. Одоевского, No 1411, л. 5.

Впервые опубликовано: Т, ПСС и II, Письма, т. 1, с. 255, с предположительной датировкой, которая принимается и в настоящем издании.

Датируется на основании двух хранящихся в архиве ИРЛИ записок В. Ф. Одоевского к П. А. Плетневу с упоминанием о сдаче внаем загородного дома Одоевских — в Выборгской части, на Черной речке. В записке от 16 февраля 1847 г. Одоевский пишет: ‘Не услышите ли желающего иметь нашу лесную дачу. Мы ее отдаем. Сами отправляемся в Финляндию’. В записке от 17 февраля — уточнение: ‘Дачу мы отдаем, любезный Петр Александрович, за 30 руб. серебром с мебелью и со всеми хозяйственными причудами… Очень бы хотели отдать в хорошие руки и избежать публикации в газетах’ (Т, ПСС и П, Письма, т. 1, с. 564).

Познакомившись с Одоевским еще в 1838 г. (у Плетнева), Тургенев, по-видимому, и в 40-х годах бывал у Одоевских, с кругом которых он был связан литературными и музыкальными интересами, хотя сведения о его встречах с Одоевскими относятся в основном к 50-м и 60-м годам (см. письма Тургенева к Одоевской: наст. изд., Письма, т. 2, ‘Дневник В. Ф. Одоевского 1859—1869 гг.’: Лит Наcл, т. 22-24, с. 178, 197, 229, 244).

Во второй половине января ст. ст. 1847 г. Тургенев уехал за границу, но до отъезда из Петербурга он мог знать о хлопотах Одоевских по сдаче внаем загородного дома. Выражения ‘сей дом продается’ и ‘внаймы отдается’ поставлены в кавычки, очевидно, потому, что автор иронически повторял форму продажных и арендных объявлений, превратившуюся в штамп.

68. Н. А. Некрасову (?) и И. И. Панаеву (?)

Печатается по фотокопии: ИРЛИ, Р. I, оп. 29, No 230. Подлинник хранится в Bibl Nat.

Впервые опубликовано: Т, ПСС и П, Письма, т. I, с. 256, с предположительным установлением адресатов, которое принимается и в настоящем издании.

Это — начало письма, которое, вероятно, закончено и отправлено не было. Оставшийся свободным лист занят черновым автографом рассказа ‘Русский немец’ (см.: Mazon, p. 54, наст. изд., Сочинения, т. 3, с. 520).

¹ Начиная с ноября 1856 г. Тургенев в письмах к Л. и П. Виардо (No 64, 65) сообщал, что он усиленно работает для перешедшего к повой редакции журнала ‘Современник’. Уже в первых трех книжках ‘Современника’ за 1847 г. были напечатаны его два очерка, вошедшие впоследствии в книгу ‘Записки охотника’, рецензия на трагедию Н. В Кукольника ‘Генерал-поручик Паткуль’, фельетон ‘Современные заметки’, ‘Письма из Берлина’ и ряд стихотворений.

Начатое Тургеневым письмо должно было явиться ответом на неизвестное (возможно, коллективное, т. е. подписанное Некрасовым и Панаевым), письмо к нему да редакции ‘Современника’, датирующееся, по упоминанию ‘четверга на Страстной’, 20 марта (1 апреля) 1847 г. В письме В. Г. Белинскому от 21 апреля (3 мая) 1847 г. Тургенев признавался: ‘Я не смею сам писать к Некрасову’ (см, письмо 70, примеч. 6).

69. В. Г. Белинскому

Печатается по подлиннику, ЦГАЛИ, ф. 52, оп. 1, ед. хр. 7, л. 1.

Впервые опубликовано в сб.: В пользу голодающих. Лепта Белинского. М., 1892, с. 31.

¹ Оба письма Тургенева Белинский получил, но они до нас не дошли (см.: Белинский, т. 12, с. 353).

² У Белинского умер сын Владимир.

³ Белинский выехал из Кронштадта 6(18) мая 1847 г. (см.: Белинский, т. 12, с. 362).

⁴ В Штеттин Тургенев не поехал и Белинского не встретил, встретились они в Берлине, на квартире Тургенева (см. письмо 71).

70. В. Г. Белинскому

Печатается по подлиннику: ГБЛ, М. 5184.26, л. 2.

Впервые опубликовано: Белинский, Письма, т. 3, с. 370.

¹ В письме к Тургеневу из Петербурга от 12 (24) апреля 1847 г., говоря о скором своем отъезде в Германию, Белинский писал: ‘Вот когда я, Ваш Фингал, обниму Вас, мою Моину, если Вы сдержите Ваше обещание — ждать меня В Штеттине’ (Белинский, т. 12, с. 353). Фингал и Моина — персонажи трагедии В. А. Озерова ‘Фингал’ (1805).

² Это письмо неизвестно. Говоря далее о ‘компании’, Тургенев имеет в виду компанию, содержавшую пароходство между Петербургом и Штеттином.

³ В письме Белинского к жене от 10 (22) мая 1847 г., написанном в Берлине, читаем: ‘Пишу к тебе в комнате Тургенева’ (Белинский, т. 12, с. 362).

⁴ В ‘Литературных и житейских воспоминаниях’ Тургенев писал: ‘Летом 1847 года Белинский попал, в первый и последний раз, за границу. Я прожил с ним несколько недель в Зальцбрунне, небольшом силезском городке, славящемся своими водами, будто бы излечивающими чахотку…’. См. также: Белинский, т. 12, с. 363—369.

⁵ См.: Белинский, т. 12, с. 353.

⁶ Тургенев не прислал обещанную Некрасову статью о немецкой литературе и поэму ‘Маскарад’, ранее предназначавшуюся для альманаха ‘Левиафан’ (см.: Некрасов, т. 10, с. 61—62, 70, Ванюшина М. А. Белинский в работе над организацией альманаха ‘Левиафан’ в 1846 г.— Уч. зап. Саратов, гос. ун-та, Саратов, 1952. Т. 31, с. 268). Между тем о последней уже было помещено объявление в ‘Современнике’ (1846, No 11, с. 241).

71. М. В. Белинской

Печатается по подлиннику: ГБЛ, М. 5183.3.38, л. 39.

Впервые опубликовано: Белинский, Письма, т. 3, с. 371.

Письмо является припиской к письму В. Г. Белинского к жене ОТ 10(22) мая 1847 г.

Стр. 221. ‘Мейер и К⁰‘ — Беренштрассе, No 44, для передачи г-ну Белинскому… ‘Мендельсон и К⁰‘ (нем. и франц.),

¹ В Дрезден Белинский и Тургенев приехали 14 (26) мая 1847 г. и пробыли там шесть дней (см.: Белинский,т. 12, с. 366-367).

² В Зальцбрунн Белинский и Тургенев приехали 22 мая (3 июня) 1847 г. (см.: Белинский, т. 12, с. 363) и пробыли там до начала июля ст. ст.

³ Сестра жены Белинского — А. В. Орлова.

⁴ ‘Маленькая’ — дочь Белинского Ольга, родившаяся в 1845 г.

72. Полине и Луи Виардо

Впервые опубликовано: Т, Nouv corr ined, t. 1, p. 12—15.

¹ ‘I Masnadieri’ (‘Разбойники’) — опера в 4-х действиях Дж. Верди на либретто Ф. М. Пьяве, дополненное А. Маффеи, по одноименной трагедии Ф. Шиллера. Впервые была поставлена самим композитором на сцене лондонского Театра Королевы в летний итальянский сезон 1847 г. Первое представление оперы, на котором присутствовал Тургенев, состоялось под управлением автора 22 июля 1847 г.

² Драма Шиллера ‘Разбойники’ в 5-ти действиях.

³ Речь идет об опере Верди ‘Ломбардцы в первом крестовом походе’ (‘Lombardi alla prima crociata’, 1842) на либретто Т. Солеры по одноименной поэме Т. Гросси (1826). В этой опере П. Виардо, согласно контракту с дирекцией петербургских императорских театров, должна была петь в сезон 1845/46 г. Однако по каким-то причинам она от этого отказалась, уступив свою партию Т. Мольтини.

⁴ Опера Мейербера ‘Роберт-Дьявол’ (1830) на текст Э. Скриба и К. Делавиня шла на берлинской сцене в марте и апреле 1847 г. с участием П. Виардо, певшей: партию Алисы. В спектакле 28 марта и. ст. она спела две партии — Алисы и Изабеллы. О берлинских выступлениях П. Виардо Тургенев упоминает в ‘Письме первом’ начатого и незавершенного цикла ‘Писем из Берлина’, датированном 1 марта н. ст. 1847 г.: ‘Я с большим удовольствием увидел и услышал снова Виардо. Голос, ее не только не ослабел, напротив, усилился, в ‘Гугенотах’ она превосходна и возбуждает здесь фурор’ (Совр, 1847, No 3, отд. ‘Смесь’, с. 48, см. также: наст. изд., Сочинения, т. 1, с. 293).

⁵ Эти письма неизвестны.

⁶ Сведениями об этой поездке Тургенева в Булонь мы не располагаем, за исключением упоминания о ней в ‘Мемориале’ (см. наст. изд., Сочинения, т. 11).

73. М. Ф. Корш

Печатается по подлиннику: ГБЛ, М. 5184.40.

Впервые опубликовано: ГБЛ, Сб, 1940, с. 83, с предположительной, датировкой, — август 1847 г.

Судя по содержанию и адресу на обороте письма, оно написано в Париже, в пору пребывания там В. Г. Белинского. Тургенев обещал Белинскому проводить его на родину — от Парижа до Штеттина. Предполагалось, что их совместный отъезд состоится 3(15) сентября 1847 г. Но Белинский, наблюдая неоднократные отлучки Тургенева в Куртавнель, досадовал на него за это и сомневался в реальности его обещаний. В настоящем письме речь идет об очередной поездке, в Куртавнель, из которой Тургенев надеялся возвратиться через две недели, чтобы 3 (15) сентября ехать с Белинским. Поэтому всего вероятнее, что письмо написано около 20 августа ст. ст. 1847 г. Это предположение подкрепляется письмом Белинского к жене от 22 августа (3 сентября) 1847 г., в котором говорится, что Тургенев ‘показался было на несколько дней в Париже, да и опять улизнул в деревню к Виардо’ (Белинский, т. 12, с. 396).

Стр. 225. Милостивой государыне мадемуазель Марии Корш, аллея Мариньи, No 9, во втором этаже, у г-жи Герцен (франц.).

74. В. Г. Белинскому

Печатается по подлиннику: ГБЛ, М. 5184.26, л. 3.

Впервые опубликовано: Белинский, Письма, т. 3, с. 379.

¹ 11 (23) сентября 1847 г. Белинский выехал из Парняга, 19 сентября (1 октября) 1847 г.— из Берлина, 24 сентября (6 октября) 1847 г. прибыл в Кронштадт.

² Это письмо до нас не дошло.

³ Записка Анненкова неизвестна. Выражение ‘славянский бузун’ в словаре Гоголя отсутствует, поэтому фраза ‘как говорит Гоголь’, надо полагать, относится только к слову ‘изумленье’. Бузун — неочищенная самосадочная соль.

⁴ ‘…изо всех моих друзей и приятелей,— писал Белинский,— этим именем я называю только Тургенева’ (Белинский, т. 12, с: 431).

⁵ Характеризуя поэму ‘Разговор’ и в связи с этим самого Тургенева, Белинский писал ему: ‘…что за стихи! Нет правды ни на земле, ни в небесах,— прав Сальери: талант дается гулякам праздным. В эту минуту, Тург<енев>, я и люблю Вас, и зол на Вас’ (Белинский, т. 12, с. 248).

⁶ По всей вероятности, речь идет о двух из шести рассказов (из цикла ‘Записки охотника’), напечатанных позднее в ‘Современнике’ (1848, No 2). Самые большие из них — ‘Лебедянь’, ‘Татьяна Борисовна и ее племянник’ и ‘Смерть’.

⁷ Речь идет о ‘Конторе’ и ‘Бурмистре’, напечатанных в десятой книжке ‘Современника’ за 1847 г.

⁸ Тургенев приехал в Петербург только 20 июня ст. ст. 1850 г.

⁸ Последнее из известных нам писем Белинского к Тургеневу написано 12 (24) апреля 1847 г. (Белинский, т. 12, с. 353).

75. Полине Виардо

Печатается по фотокопии: ИРЛИ, Р. I, оп. 29, No 422. Подлинник хранится в Bibl Nat.

Впервые опубликовано (не полностью): во французском оригинале — Revue Hebdomadaire, 1898, No 43, 24 septembre, p. 473—476, в русском переводе — Моск Вед, 1898, No 256, 17 (29) сентября. Перепечатано: в русском переводе — Гальп.-Кам., Письма, с. 11—15, II, Письма к Виардо, с. 13—20, II, во французском оригинале — Halp.-Kam., Viardot, p. 7—12, II.

Полностью во французском оригинале впервые опубликовано: Т, Quelques lettres, p. 35—38.

Тургенев ошибся, продатировав письмо октябрем: оно написано в ноябре, так как в нем говорится о смерти композитора Мендельсона, последовавшей 4 ноября н. ст. 1847 г. Последняя часть письма, где говорится как о состоявшемся накануне первом представлении пьесы ‘Дидье, честный человек’, происходившем 19 ноября н. ст., написана, вероятно, 8 (20) ноября 1847 г. Возможно, однако, что Тургенев ошибся не только в месяце, но и в числе, и все письмо, а не только часть его, написано 8 (20) ноября.

¹ Письмо П. Виардо, на которое отвечает Тургенев, неизвестно.

² Медея — героиня одноименной трагедии П. Корнеля. Тургенев намекает на знаменитую реплику Медеи в ответ на вопрос ее наперсницы Нерины (акт I, сцена 5):

Hepина: Ваша страна вас проклинает, ваш муж изменяет вам, в таком великом бедствии что же вам остается?

Медея: Я! я сама, говорю я, и этого довольно.

³ Гастроли П. Виардо в Германии — в Дрездене, Гамбурге и других городах — продолжались с октября 1847 по начало марта, 1848 г. Все это время Тургенев жил в Париже (за исключением недолгого пребывания в Брюсселе в феврале 1848 г.), не имея возможности, по материальным соображениям, сопровождать Виардо в ее путешествии.

⁴ Всего вероятнее, что Тургенев имеет в виду широко известную сатирическую повесть Дидро ‘Племянник Рамо’, но, может быть, также и ‘Парадоксы актера’.

⁵ Это письмо П. Виардо неизвестно. 12 ноября н. ст. 1847 г. она писала гр. Матв. Ю. Виельгорскому: ‘Вы, конечно, уже знаете о внезапной кончине Феликса Мендельсона. Это большое несчастье для строгого искусства. Он был единственным современным композитором, поддерживавшим вкус в Германии в благородных и ученых рамках. <...> Значение потери Мендельсона огромно, кроме того, это личное горе для всех знавших этого прелестного человека’ (Муз Наcл, т. 2, ч. 2, с. 56, подлинник по-французски).

⁶ Занятия Тургенева испанским языком начались, конечно, не без влияния П. Виардо и ее семьи. Но здесь сказалось и общее увлечение всем испанским, характерное для западноевропейской и русской культуры эпохи романтизма. В 1845 г. совершил путешествие в Испанию один из ближайших друзей Тургенева — В. П. Боткин. Тургенев провожал его до испанской границы и провел с ним несколько дней в Пиренеях, предполагая посвятить этой поездке начатый, но незавершенный очерк ‘Несколько дней и Пиренеях’ (см.: наст. изд., Сочинения, т. 1, с. 413—414, 559—561).

⁷ Тургенев имеет в виду, по-видимому, некоторые из рассказов, входящих в ‘Записки охотника’ и напечатанных несколько позднее в ‘Современнике’ (1848, No 2): ‘Малиновая вода’, ‘Уездный лекарь’, ‘Бирюк’, ‘Лебедянь’, ‘Татьяна Борисовна и ее племянник’, ‘Смерть’ — какие из них именно, сказать трудно.

⁸ Речь идет о книге Г. Даумера ‘Тайны Христианской древности’ (Daumer G. Die Goheimnisse des christliches Altertums, 2 Biinde. Hamburg, 1847).

⁹ T. о. о парижской Большой опере (Grand-Opera), в разное время носившей различные наименования (Academie royale de musique, Academie imperiale de musique, Academie nationale de musique, Le theatre national de l’opera и т. д.).

¹⁰ Писательница Дельфина де Жирарден славилась умом и остроумием, но ее трагедия ‘Клеопатра’, поставленная на сцене Французского театра в ноябре 1847 г., была эпигонским, напыщенным и фальшивым произведением, Отсюда и отрицательное отношение к ней Тургенева.

¹¹ Комедия в двух действиях Э. Скриба и М. Массона. Судя по газетным и иным сведениям, пьеса ‘Дидье, честный человек’ с актером Л.-Б. Фервилем в заглавной роли шла в театре ‘Жимназ’ (впервые — 19 ноября 1847 г.), а не в ‘Варьете’, как сообщает Тургенев.

¹² Комедия в двух действиях Ж.-Ф.-А. Байара и Ш.-А.-Э.-Э. де Бьевиля, премьера которой была также 19 ноября 1847 г. в театре ‘Варьете’. Постановка двух пьес — ‘Дидье, честный человек’ и ‘Жером-каменщик’, готовившихся одновременно в двух соперничающих театрах, вызвала большое волнение в театральных и литературных кругах Парижа, о чем рассказал после премьеры Ж. Жансн в очередном фельетоне в ‘Journal des Debats’ (1847, 22 ноября). Ходили слухи, что это — одна и та же пьеса под, разными названиями, что авторы одной пьесы обокрали авторов другой. Жанен, однако, считал, что обе пьесы, восходят к общему, источнику — старой комедии Л.-Ф. Пикапа ‘Les capitulations de conscieaice’ (‘Уступки совести’, 1808). Премьеры обоих пьес были объявлены на один и тот же день — субботу, 20 ноября. За день до премьеры театр ‘Жимназ’ перенес ее на пятницу, думая на день обогнать соперника, но театр ‘Варьете’, со своей стороны, сделал то же самое — и обе пьесы шли в один и тот же день, 19 ноября Успех той и другой пьесы был обеспечен актерами игравшими заглавные роли — Фарвилем (в ‘Жимназ’) и Буффе (в ‘Варьете’).

¹³ Сопоставление актеров Буффе и Фервиля с композиторами Мендельсоном и Россини имеет, по-видимому, тот смысл, что, по мнению Тургенева, в игре Буффе больше внешнего блеска и рассудочности, в игре Фервиля больше искренности и непосредственности. Те же черты отмечал в них Жанен, говоря, что Фервиль играет по вдохновению, не обдумывая роли, Буффе, напротив, тщательно обдумывает и готовит каждое движение и слово.

¹⁴ Драма братьев Коньяр по сказке М.-К. д’Онуа. Была поставлена в 1847 г. в парижском театре Порт-Сен-Мартеи.

¹⁵ О чем идет речь — неясно.

¹⁶ Арзаче — персонаж из оперы Дж. Россини ‘Семирамида’ (1823).

¹⁷ Речь идет об охотничьих воспоминаниях Л. Виардо, которые неоднократно издавались, каждый раз — с дополнениями, охотам в разных местах Германии посвящен в них особый очерк (см. письмо 54, примеч. 1).

¹⁸ Имеются в виду три сестры Луи Виардо.

¹⁹ Тургенев встречался с Кларой Шуман в Берлине, вероятно, весною 1847 г., когда она давала там концерты, в некоторых случаях — при участии П. Виардо (см. письмо 65, примеч. 9).

²⁰ Далее следует приписка X. Гарсиа (8 строк по-испански, обращенных к П. Виардо).

76. В. Г. Белинскому

Печатается по подлиннику: ГБЛ, М, 5184.26, л. 4—5.

Впервые опубликовано: Белинский, Письма, т. 3, с. 384—386.

² Номера 9 и 10 ‘Современника’ за 1847 г. См. об этом в письме Н. А. Некрасова к И. С. Тургеневу и П. В. Анненкову от 28 октября ст. ст. 1847 г. (Некрасов, т. 10, с. 84).

³ Стихотворение ‘Еду ли ночью по улице темной…’.

⁴ Неточная цитата из ‘Горя от ума’ (монолог Репетилова: ‘Вот эдаких людей бы сечь-то, И приговаривать: писать, писать, писать’,— д. IV, явл. 4).

⁵ Повесть А. И. Герцена ‘Доктор Крупов’, появившаяся под заглавием ‘Из сочинения доктора Крупова’ (Совр, 1847, No 9).

⁶ В No 10 ‘Современника’ за 1847 г. напечатаны ‘Письма из Avenue Marigny’ Герцена и продолжение ‘Писем об Испании’ В. П. Боткина, Тургенев имеет в виду, вероятно, ‘Письма’ Герцена.

⁷ Речь идет о первой статье Н. Г. Фролова ‘Александр фон Гумбольдт и его Космос’ (Совр, 1847, No 10). Тургеневская характеристика Фролова близка к высказываниям о нем Белинского, в письме к В. П. Боткину от 4—8 ноября ст. ст. 1847 г.: ‘Но вот статьи г. Фролова, особенно о Гумбольдте,— другое дело. Редакция ‘Современника’ содрогнулась этой статьи, а напечатала ее потому только, что г. Фролов явился в редакцию с толками о Грановском… как о своем друге, Фролов бесспорно человек хороший, но литератор он плохой. Он холоден, сух, пишет сонно, нескладно и варварским языком. Будь его статья для одного No — еще куда ни шло, а то ведь, кажется, NoNo на десять пойдет пугать читателей и подписчиков ‘Современника’ Ужас!’ (Белинский, т. 12, с. 419—420).

⁸ В No И ‘Современника’ за 1847 г. была напечатана полемическая статья Белинского ‘Ответ ‘Москвитянину».

⁹ В рассказах ‘Бурмистр’ и ‘Контора’ (Совр, 1847, No 10).

¹⁰ См. письмо 77, , примеч. 17.

¹¹ Автор этой брошюры — Ф. Пийе. Брошюра написана по поводу ‘Истории жирондистов’. Ламартина (1847). Рисуя в своей книге образ Робеспьера, Ламартин делал нередко против него резкие выпады, что объясняется его симпатиями к противникам Робеспьера, жирондистам. Белинский к этому времени уже был знаком с книгой Ламартина и отнесся к ней отрицательно (Белинский, т. 12, с. 385). Как известно, Белинский высоко ценил Робеспьера, он писал о нем: ‘…царство божие утвердится на земле но сладенькими и восторженными фразами идеальной и прекраснодушной Жиронды, а террористами — обоюдоострым мечом слова и дела Робеспьеров и Сен-Жюстов’ (Белинский, т. 12, с. 105). Естественно поэтому, что Белинский должен был приветствовать всякую попытку критического отношения к книге Ламартина. Получив это письмо Тургенева, Белинский запрашивал П. В. Анненкова: ‘Бога ради, уведомьте меня о брошюрке против Ламартина по поводу Робеспьера’ (Анненков и его друзья, с. 606).

¹² См. письмо 75, примеч. 10.

¹³ Теофиль Готье в этот период, вел еженедельный фельетон в газете ‘La Presse’, принадлежавшей мужу Дельфины де Жирарден — Эмилю де Жирардену. В фельетоне от 16 ноября 1847 г., говоря о ‘блестящем успехе’, который выпал на долю ‘Клеопатры’, Готье утверждал, что это ‘трагедия лиричная, как ода, и захватывающая, как драма, она в равной степени удовлетворяет и мыслителя, ищущего только идей, и женщину, которую интересуют только слезы, и толпу, которая жаждет только действия’ (цит. по: Gautier Theophile, Histoire de l’art dramatique en France… (5-e serie). Bruxelles, 1859, p. 169—170).

¹⁴ Египетская царица_, Клеопатра была возлюбленной сначала Юлия Цезаря, потом — Марка Антония. В 31—30 гг. до н. э. Октавиан (впоследствии император Август) вел успешную войну против Египта. Антоний, получив ложное известие о смерти Клеопатры, покончил самоубийством. Клеопатра, после неудачных попыток сделать Октавиана своим возлюбленным и таким образом изменить ход событий, приняла яд.

¹⁵ Как видно из письма Некрасова к Тургеневу от 11 декабря ст. ст. 1847 г., Тургенев в декабре месяце в добавление к трем рассказам прислал еще четвертый (см.: Некрасов, т. 10, с. 93). Все они появились в числе шести рассказов, напечатанных в No 2 ‘Современника’ за 1848 г. (‘Малиновая вода’, ‘Уездный лекарь’, ‘Бирюк’, ‘Лебедянь’, ‘Татьяна Борисовна и ее племянник’ и ‘Смерть’).

¹⁶ Эти письма Герцена к Тургеневу неизвестны.

¹⁷ См. объявление об издании ‘Современника’ в 1848 г (Совр, 1847, No 9, с. 9).

¹⁸ Просьба Тургенева, видимо, была выполнена, в гл. IV повести ‘Петушков’ есть фраза: ‘Иван Афанасьич, говоря слогом возвышенным, достиг своей цели’.

¹⁸ В письме от 25 июня ст. ст. 1847 г. Некрасов писал Тургеневу: ‘Мы решились дать в приложении к 10-му или 11-му No <'Современника'> ‘Иллюстрированный альманах’ <...> сюда же думаем мы поместить и ваш ‘Маскарад’, если только вы о нем не забыли’ (Некрасов, т. 10, с. 73). Альманах Некрасова был запрещен цензурой, поэма ‘Маскарад’, видимо, не была написана Тургеневым.

²⁰ Эта статья но была написана.

²¹ Далее следует приписка П. В. Анненкова:

‘И мы живем, Белинский, хотя не давая тех особенных признаков жизни, какими может похвастаться приятель, выше сего писавший. Знаете ли, что я тоже от одурения скуки стал писать повесть <'Кирюша'> и совершенно не знаю, просто ли она дурна или отвратительно дурна. Вы мне это скажете, когда я перешлю ее. Письмецо в ‘Современник’ послал и на днях перешлю к Герцену полученные нами NoNo книжки.

Я встретил недавно Тира-Мальмора и переговорил с ним насчет новой пересылки его лекарств, если они вам понадобятся. Вам стоит только написать, а хотелось бы знать, как жннется внутри вас. Сие сделайте.

Кланяюсь всему нашему семейству. Adieu.

П. Анненков’.

77. Полине Виардо

Печатается, по фотокопии: ИРЛИ, V. I, оп. 29, No 422. Подлинник хранится в Bibl Nat.

Впервые опубликовано: в русском переводе — Рус Вед, 1911, No 173, 28 июля (не полностью), во французском оригинале — Т, Lettres ined, p. 6—9.

¹ Эти письма неизвестны.

² Тургенев имеет в виду себя и членов семьи Гарсиа-Сачес, живших в Париже.

³ Квартира Тургенева в Париже находилась ‘недалеко от Пале-Рояля’ (Palais-Royal), ‘на углу улицы Мира (rue de la Paix) и Итальянского бульвара (boulevard des Italiens)’, в одном доме с ним жил поэт Г. Гервог с женой (см. очерки Тургенева ‘Человек в серых очках’ и ‘Наши послали!’).

⁴ Романсы П. Виардо ‘La Luciole’ (‘Светлячок’) на слова Г. де Ларенодьера и ‘La chanson do Loic’ (‘Песня Лоика’) на слова О. Бризё, посвященный певице М. Альбони, пошли в сборник ’10 melodies par Pauline Viardot. Album de chant pour 1850′.

⁵ Опера Верди ‘Ломбардцы в первом крестовом походе’ (‘Lombardi alla prima crociata’) была поставлена 26 ноября 1847 г. в парижской Большой опере под названием ‘Иерусалим’ в новой редакции. Тургенев, тяготевший, особенно со времени знакомства с П. Виардо, к старой итальянской музыкальной школе — операм Россини, Доницетти, Беллини и других, долго не принимал драматической и психологической музыки Верди, считая ее антимелодической. См. позднейший отрицательный отзыв о ‘Травиате’ в ‘Накануне’ (гл. XXXIII). См. также письмо 72, примеч. 3.

⁶ См, письмо 75, примеч. 9.

⁷ Одна из главных вершин в Андах.

⁸ По-видимому, шутливая переделка на итальянский лад французского, народного выражения ‘degueuler’ — блевать, тошнить.

⁹ Мануэль Гарсиа

¹⁰ ‘Севильский цирюльник’ Россини и ‘Норма’ Беллини — опоры той итальянской школы, рассчитанной на высочайшую вокальную технику, Которую более всего ценил в эти годы Тургенев, В обеих операх с неизменным успехом выступала П. Виардо.

¹¹ ‘Лукреция’ — стихотворная трагедия Ф. Понсара, впервые поставлена в парижском театре ‘Одеон’ 22 апреля 1843 г. Ее шумный успех ознаменовал усиление во французской драматической литературе классических тенденций.

¹² ‘Цикута’ — стихотворная комедия Э. Ожье, впервые поставлена в театре ‘Одеон’ 13 мая 1844 г., позднее ставилась на сцене Французского театра.

¹³ Отрицательное отношение к музыке Ф. Давида, создателя жанра од-симфоний, предназначенных для исполнения оркестром, хором и солистами, Тургенев высказал также в ‘Современных заметках’ (1846). См.: наст. изд., Сочинения, т. 1, с. 28б—287, 520.

¹⁴ ‘Les Aristocraties, ou les Idees republicaines’ (‘Аристократии, или Республиканские идеи’) — сатирическая комедия в пяти действиях, в стихах, Э. Араго, поставленная в 1847 г. во Французском театре. Положительный отзыв о ней дал Ж. Жанен в очередном недельном обозрении драматических театров (‘La semaine dramatique’) в газете ‘Journal des Debats’ от 1 ноября 1847 г. Драматург, по словам критика, показывает, что современным обществом правят деньги и таланты, но талант торжествует над миллионами, и критик сочувственно отмечает благонамернность и сдержанность сатиры Араго.

¹⁵ Неточная цитата из 6-й ‘Речи в стихах о человеке’ Вольтера (1737). У Вольтера: ‘Tes pourquoi, dit le dieu, ne finiraient jamais’ (‘Твои почему, говорит бог, не кончатся никогда’ — франц.).

¹⁶ Рашель исполняла роль Клеопатры в трагедии ‘Клеопатра’ Д. Де Жирарден.

¹⁷ Имеется в виду второй том семитомного труда Жюля Мишле ‘История французской революции’ (‘Histoire de la Revolution francaise’, 1847—1853). Второй том (книги III—IV) обнимает события от октября 1789 г. до бегства короля в Варенн 20—21 июня 1791 г., в нем в драматических чертах описываются нарастание революции и сопротивление ей контрреволюционных сил. Заключение книги помечено 10 ноября 1847 г., так что Тургенев читал ее тотчас после выхода в свет.

¹⁸ В 40-х годах Луи Блан был другом и единомышленником Ж. Санд, которая сотрудничала с 1844 г. в газете ‘La Reforme’, издававшейся при его ближайшем участии. ‘История французской революции’ (‘Histoire de la Revolution francaise’) Л. Блана, I и II тома которой вышли почти одновременно с ‘Историей’ Мишле, соперничала с последней. Статья Ж. Санд, упоминаемая Тургеневым, появилась в умеренно-республиканской газете ‘Le Siecle’ (перепечатана в томе статей Ж. Санд: Questions politiques et sociales. Paris, 1879, p. 149-164).

¹⁹ Тургенев говорит о членах семьи Рарсиа-Сичес.

²⁰ Луизе Виардо.

78. Полине Виардо

Печатается по фотокопий из собрания А. Звигильского (Париж). Подлинник хранится в собрании М. и А. Ле Сен (Париж).

Впервые опубликовано: в русском переводе — Рус Вед, 1911, No 173, 28 июля (с пропусками), полностью во французском оригинале — Т, Nour corr ined, t. 1, p. 15—18.

¹ В опере Мейербера ‘Роберт-Дьявол’ П. Виардо исполняла обе главные женские партии — Алисы и принцессы Изабеллы, в опере Беллини ‘Норма’ — заглавную партию, в его же опере ‘Сомнамбула’ — партию Амины.

² Тургенев имеет в виду письмо Гоголя к П. В. Анненкову от 7 сентября н. ст. 1847 г. ‘Изобразите мне,— писал здесь Гоголь,— <...> портрет молодого Тургенева, чтобы я получил о ней понятие как о человеке, как писателя я отчасти его знаю: сколько могу судить по тому, что прочел, талант в нем замечательный и обещает большую деятельность в будущем’ (Гоголь, т. 13, с. 385).

³ ‘Un caprice’ (‘Каприз’) — комедия в одном действии А. де Мюссе, была поставлена во Французском театре в ноябре 1847 г. и шла с громадным успехом, которым она была обязана остроумному диалогу и блестящей игре Л. Аллан в главной роли.

⁴ По-видимому, речь идет о стихотворении Гёте, впоследствии переведенном Тургеневым под заглавием ‘Финская песня’ и положенной на музыку П. Виардо (см.: Пять стихотворений Гёте, Пушкина, Морике, Гейбеля и Поля, положенные на музыку Полиною Виардо-Гарсиа, No 2. Изд. А. Иогансена. СПб., 1874).

⁵ ‘Записки дьявола’ (1837—1838) — авантюрно-бытовой и социальный роман Ф. Сулье, изображающий, самые отрицательные черты современной ему парижской- жизни.

⁶ Юдифь — героиня одноименной трагедии в трех действиях Д. де Жирарден на известный библейский сюжет, поставленной во Французском театре 18 апреля 1843 г. Критика упрекала автора ‘Юдифи’ в изысканности и бледности стиля, в том, что характеры героев отзываются галантностью позднего классицизма.

⁷ М. Альбони выступала в сезон 1846/47 г. в петербургской Итальянской опере, а в 1847/48 г.— в Париже. Исполняла почти все те же партии, что и П. Виардо, т. считалась ее соперницей по сцене, чем, вероятно, и объясняются- резко иронические отзывы о ней Тургенева. См. также письмо 79.

⁸ См. письмо 77.

79. Полине Виардо

Впервые опубликовано (не полностью): во французском оригинале — Revue Hebdomadaire, 1898, No 43, 24 septembre, p. 477—480, в русском переводе — Моск Бед, 1898, No 256, 17 (29) сентября. Перепечатано: в русском переводе — Гальп.-Кам., Письма, с. 16—20, III, Письма к Виардо, с. 23—30, III, во французском оригинале — Halp.-Kam., Viardot, p. 12—17, III.

¹ В демократически настроенной семье Виардо к королю Луи-Филиппу относились отрицательно, и так же отрицательно относился к нему Тургенев в эту пору наибольшей своей близости к демократическим воззрениям и идеям утопического социализма.

² Дочь королевы Марии Христины — королева Изабелла, в 1847 г. ей был всего 17 лет, и фактически Испанией правила Мария Христина. Тургенев, говоря о предназначенном якобы для нее экземпляре книги Мануэля Гарсиа по методике развития голоса, иронически намекает на колебания испанского правительства между либерализмом и реакцией, продолжавшиеся и позднее, при самостоятельном правлении Изабеллны, которая через двадцать лет, в 1868 г., была принуждена вследствие народного восстания отречься от престола и покинуть Испанию.

³ Джулия Гризи обладала голосом такого же обширного диапазона, как и П. Виардо, и выступала в тех же партиях, в частности с громадным успехом в партии Нормы, считавшейся лучшим ее созданием.

⁴ Опера Ф.-А. Буальдьё, имевшая долгий и прочный успех на парижской сцене.

⁵ Среди опер Обера особый успех имела ‘Немая из Портичи’ (‘La Muette de Portici’, 1828), почему Тургенев и называет его ‘папашей Немой’. Опера ставилась в Петербурге (1834) под измененным по приказанию цензуры заглавием ‘Фенслла’, в Лондоне она шла под названием ‘Мазаньелло’.

⁶ ‘Отец дебютантки’ — водевиль в пяти действиях Ж.-Ф.-А. Байара и М.-Э. Теолона, поставленный в 1837 г. (сюжет его послужил источником для водевиля Д. Т. Ленского ‘Лев Гурыч Синичкин’, 1830). В роли Гаспара в этом водевиле особенно прославился Верне. И то время, когда его видел Тургенев, он уже очень редко выступал из-за тяжелой болезни, от которой вскоре умер.

⁷ ‘Сомнамбула’ — опера Беллини, в которой П. Виардо выступала в своп первый приезд в Петербург, в сезон 1843/44 г.

⁸ Драма К. Гуцкова ‘Урноль Акоста’ в условиях политической борьбы 1847 г., когда она была написана, имела злободневный смысл.

⁹ Восторженный отзыв Тургенева о Фейербахе характерен для его взглядов 40-х годов, когда он, отходя от гегельянства, увлекался материалистическим учением Фейербаха. Ср. отзыв о нем в письме к Грановскому от 18 (30) мая 1840 г. (No 23, примеч. 14).

¹⁰ Тургенев говорит о первых двух томах труда Луи Блана ‘История французской революции’. См. также письмо 77, примеч. 17—18.

¹¹ П. В. Анненков приехал в Париж вместе с Белинским 17 (29) июля 1847 г. и оставался там до лета 1848 г.

80. Полине Виардо

Печатается по фотокопии: ИРЛИ, Р. I, оп. 29, No 422. Подлинник хранится в Bibl Nat. На первой странице письма (в левом верхнем углу) помета рукой П. Виардо: ‘autorisee’ (‘разрешено’ — франц.).

Впервые опубликовано (не полностью): во французском оригинале — Revue Hebdomadaire, 1898, No 43, 24 septembre, p. 481— 484, в русском переводе — Моск Вед, 1898, No 256, 17 (29) сентября. Перепечатано: в русском переводе — Гальп.-Кам., Письма, с. 20—23? IV, Письма к Виардо, с. 33—39, IV, dj французскоv оригинале — Halp.-Kam, Viardot, р. 18—22, IV.

Впервые полностью во французском оригинале опубликовано: Т, Quelques lettres, p. 43—45.

¹ Тургенев шутливо сравнивает успехи П. Виардо, на юге Германии (в Дрездене) и на севере (в Гамбурге), а также ее будущий успех в центре Германии — Берлине, с тогдашними политическими событиями в Швейцарии. Зондербундом назывался реакционный клерикально-политический союз семи католических кантонов, образованный в 1843 г. для борьбы: против буржуазно-либеральных и антиклерикальных реформ (Союзного швейцарского правительства и сейма. После постановлений сейма о запрещении Зондербунда и об изгнании из страны иезуитов, вынесенных в июле — сентябре 1847 г., возникла гражданская война, закончившаяся в ноябре 1847 г. быстрым и полным разгромом клерикалов союзными войсками.

² Шутливое сравнение будущих успехов П. Виардо во время ее гастрольной поездки в Англию, в Лондон, с быстрым завоеванием Британии Юлием Цезарем в 54 г. до н. э.

³ См. письмо 78, примеч. 4.

⁴ Из двух русских приятелей, слушавших чтение Тургенева, один — П. В. Анненков, другой — возможно, Н. А. Мельгунов или И. В. Селиванов. Вещь, прочитанная им,— вероятно, рассказ ‘Татьяна Борисовна и ее племянник’ (см. об этом: наст. изд., Сочинения, т. 3, с, 482). В то же время Тургенев работал над отделкой рассказов из ‘Записок охотника’, написанных летом и осенью 1847 г., которые по мере окончания работы над ними отсылались Некрасову и затем были напечатаны в No 2 ‘Современника’ за 1848 г. См. также письмо 76, примеч. 15.

⁵ Тургенев советует П. Виардо ввести в партию Розины в ‘Севильском цирюльнике’ Россини колоратурную арию из опоры Бальфа ‘Манон Леско’. Оперы Бальфа, холодно принимавшиеся в Париже и Италии, имели большой успех в Германии.

⁶ ‘Узнаю моих паппенгеймцев’ — крылатое выражение, широко употребительное в ироническом смысле в немецком языке и представляющее неточное Заимствование и в трагедии Шиллера ‘Смерть Валленштейна’ (д. III, явл. 15). Валленштейн в сцене с депутацией кирасиров из полка генерала Паппенгейма произносит: ‘Daran erkenn’ich meine Pappenheimer’ (‘Узнаю в этом моих паппенгеймцев’).

⁷ См. письмо 77 примеч. 4.

⁸ Вероятно, речь идет об оригинальном или переводном стихотворении Тургенева — тексте для романса П. Виардо. Как полагает А. Гранжар, в основу этого не написанного Тургеневым или не дошедшего до нас стихотворения мог быть положен эпизоде пастушкой Марией из ‘Тристрама Шенди’ Л. Стерна (см.: Т, Quelques lettres, p. 46).

⁹ Тюильри — дворец французских королей в Париже, на правом берегу Сены, близ Лувра, построенный в XVI в., сгорел во время наступления версальских войск на Коммуну, 24 мая 1871 г. Сад при дворце — излюбленное место прогулок парижан. ‘Лев Бари’ — бронзовая группа, изображающая льва со змеей и выполненная скульптором Бари специально для Тюильрийского сада (1833).

¹⁰ ‘Бабушка’ — X. Гарсиа, Маскариль и Жодле — персонажи из комедии Мольера ‘Смешные жеманницы’, плутоватые лакеи, представляющиеся знатными молодыми людьми, здесь, может быть, намек на неизвестных нам лиц из семейного окружения Виардо.

¹¹ Очевидно, об этом Виардо сообщала матери в не дошедшем до нас письме.

¹² См. письмо 77, примеч. 17.

¹³ Э. Пельтан вел отдел хроники в газете Э. де Жирардена ‘La Presse’. В своем разборе первых двух томов ‘Истории французской революции’ Луи Блана он поставил под сомнение историческую объективность и достоверность этого труда. Л. Блан напечатал в той же газете протест против критики Пельтана, который в ответ на это выступил с новым подтверждением своей оценки. После этого Л. Блан предложил вынести свой спор с Пельтаном на рассмотрение комитета Литературного общества (см.: Т, Quelques lettres, p. 47).

¹⁴ Луи Виардо.

81. Полине Виардо

Печатается по фотокопии: ИРЛИ, P. I, оп. 29, No 422. Подлинник хранится в Bibl Nat.

Впервые опубликовано (не полностью) во французском оригинале — Revue Hebdomadaire, 1898, No 43, 24 septembre, p. 484—487, в русском переводе — Моск Вед, 1898, No 256, 17 (29) сентября. Перепечатано: в русском переводе — Гальп.-Кам., Письма, с. 23—27, V, Письма к Виардо, с. 43—48, V, во французском оригинале — Halp.-Kam., Viardot, p. 23—27, V,

Вторично во французском оригинале опубликовано: Т, QueU gues lettres, p. 49—51 (с пропуском текста: ‘Et cette Divinite ~ de la Grace’, см. с. 244 наст. тома).

¹ ‘Вдоль по реке’ — начальные слова известной французской народной песни, на мотив которой исполнялись некоторые песни Беранже.

² Опера Дж, Мейербера на либретто Э. Скриба (1836) П. Виардо пела в ней главную партию Валентины де Сен-Бри.

³ ‘Повышение’ и ‘понижение’ — термины биржевой игры.

⁴ См. письмо 80, примеч. 8.

⁵ ‘Иосиф’ — опера Э.-Н. Мегголя на библейский сюжет, поставленная в 1807 г., считалась наиболее значительным его произведением и пользовалась особым успехом в Германии. В парижской Большой опере уже не ставилась. Об опере Верди ‘Иерусалим’ см. письмо 77, примеч. 5.

⁶ ‘Умереть за родину’ — патриотическая песня, которую Тургенев ошибочно приписывает Ф.-Ж. Госсеку. Слова ‘Mourir pour la patrie — c’est le sort le plus beau, le plus digne d’envie’ (‘Умереть за родину — самая прекрасная, самая завидная участь’) представляют собою припев к ‘Песне жирондистов’ из драмы А. Дюма-отца и О. Маке ‘Кавалер де Мезон-Руж’, переделанной из одноименного романа Дюма и поставленной в Париже 3 августа 1847 г. Слова песни принадлежат авторам драмы, припев взят из поэмы ‘Роланд при Ронсевале’ Руже де Лиля, автора ‘Марсельезы’, музыка припева — того же Руже де Лиля, переделанная для пьесы композитором П.-Ж.-А. Варне, написавшим и музыку всей песни. Песня ‘Умереть за родину’ стала своего рода гимном парижской, мелкой буржуазии накануне и во время революции 1848 г. После июньских дней, на словам Герцена, ‘Национальная гвардия, с свирепой и тупой злобой на лице, берегла свои лавки, грозя штыком и прикладом, ликующие толпы пьяной мобили ходили по бульварам, распевая ‘Mourir pour la patrie’, мальчишки 16, 17 лет хвастались кровью своих братии, запекшейся на их руках…’ (‘С того берега’, глава ‘После грозы’).

⁷ Драма ‘Поклонение кресту’ — одно из самых характерных произведений Кальдерона. В личной библиотеке Тургенева (Государственный музей И. С. Тургенева, Орел) имеется парижское издание 1838 г. избранных пьес Кальдерона на испанском языке — ‘Teatro escogido de Calderon de la Barca’ (‘Избранный театр Кальдерона де ла Барка’), входящее в серию ‘Teatro del Teatro Espanol, desde su origen (aiio de 1356) hasta nuestros dias. Arreglado y dividido en cuatro partes por don Eugenio de Ochoa. Tomo tercero’ (‘Сокровища испанского театра со времени его возникновения (1356 г.) до наших дней. Составлено и разделено на четыре части доном Еухенио де Очоа. Том третий’). На этой книге рукою Тургенева надписано: ‘Тургенев. Париж. 1847’. Писатель, в эти годы увлекавшийся философией Фейербаха, близкий к Белинскому и Герцену, к французским сен-симонистам, восторгался поэтической силой, философской глубиной и убежденностью Кальдерона, но решительно отвергал католические принципы его идеологий. Героям испанского драматурга, склоняющимся перед волей бога и признающим себя игралищем его рук, Тургенев противопоставляет образы бунтарей, восстающих против божества,— мифического Прометея и библейского Сатану — героев произведений Эсхила, Гёте, Байрона, Лермонтова и др. О Тургеневе и Кальдероне см.: Липовский А. Увлечение И. С. Тургенева Кальдероном.— Литературный вестник, 1903, т. VI, кн. 5, с. 33—37, Алексеев М. Тургенев и испанские писатели.— Литературный критик, 1938, No 11, с. 139, Zviguilsky A. Tourguenev et l’Espagne.— Revue de litterature comparee, 1959, t. XXXIII, No l.p, 50-79.

⁸ Фио-ратуры — игра слов, основанная на созвучии музыкального термина ‘fioriture’ (фиоритура, т. е. украшение, осложнение мотива) и ‘rature’ (помарка, поправка в тексте).

⁹ См. письмо 78, примеч. 3.

¹⁰ Ж. Мишле начал 16 декабря н. ст. чтение в College de Franco своего публичного курса лекций по ‘социальной истории’ Франции.

^ll ‘Ченерентола’ (‘Золушка’) — опера Россини (впервые поставлена в 1816 г.), партия Золушки была одной из лучших в репертуаре М. Альбони.

¹² Эти письма, полученные Тургеневым, по-видимому, от Н. А. Некрасова и И. И. Панаева, неизвестны.

¹³ Речь идет о повести Д. В. Григоровича ‘Антон-Горемыка’ (Совр., 1847, No 11).

82. Полине Виардо

Впервые опубликовано (не полностью): во французском оригинале — Revue Hebdomadaire, 1898, No 44, 1 octobre, p. 29—32, в русском переводе — Моск Вед, 1898, No 266, 27 сентября (9 октября). Перепечатано: в русском переводе — Гальп.-Кам., Письма., с. 27—31, VI, Письма к Виардо, с. 51—57, VI, во французском оригинале — Halp.-Kam., Viardot, p. 27—32, VI.

¹ Газета ‘Tournai des Debats’ 24 декабря 1847 г. поместила следующее сообщение: ‘Из Гамбурга (Германия) пишут от 18 декабря: Г-жа Виардо-Гарсиа, уже несколько дней находящаяся в Гамбурге, выступала третьего дня в нашем большом театре в роли Валентины в ‘Гугенотах’ Мейербера. Знаменитая певица должна дать в Гамбурге 12 представлений’.

² Имеются в виду издатели ‘Современника’ — Некрасов и Панаев.

³ ‘Жизнь есть сон’ — философская драма Кальдерона (1631— 1632). Приведенное Тургеневым сопоставление главного героя драмы Сехизмундо с шекспировским Гамлетом отразилось впоследствии в речи-статье Тургенева ‘Гамлет и Дон-Кихот’ (1859). См.: Алексеев М. Тургенев и испанские писатели.— Литературный критик, 1938, No 11, с. 139.

⁴ ‘Чудесный маг’ — философская драма Кальдерона (1637) с ярко выраженной религиозной идеей обновления и спасения грешника через христианскую веру. В сюжетном отношении ‘Чудесный маг’ действительно имеет сходство с легендой о Фаусте, но отличается от нее своим церковно-католическим характером.

⁵ Говоря об испанской драме XVII в. как о последнем и прекраснейшем выражении наивного католицизма, Тургенев имеет в виду прежде всего многочисленные религиозно-философские драмы Кальдерона, а также некоторые пьесы его предшественников — Лоне де Вега и Тирсо де Молина, в творчестве которых, однако, ‘католическая’ тематика занимает не столь значительное место.

⁶ ‘Устричная отмель’ — ‘обозрение года от Рождества Христова 1847-го, в трех действиях, и пяти картинах, господ Клервиля и Дюмануара’ (‘revue de,гan de grace 1847, trois actes, cinq tableaux, par MM. Clairville et Durnanoir’), представленное в театре Пале-Рояля. Обозрение построено в форме похождений в Париже 12 устриц, изображающих 12 месяцев года. С мнением Тургенева сходится и отзыв одного из авторитетнейших театральных критиков того времени — Ж. Жанена, который писал в фельетоне ‘Journal des Debats’ (27 декабря 1847 г.): ‘Так вот всё, что остается от 1847 года — водевиль, шарж, дюжина устриц и плоских острот! Это — печальные похороны стольких тяжелых дней: наводнения, голода, мятежа, стольких немыслимых злодеяний, стольких отъявленных преступников, стольких несчастий!’.

⁷ Тургенев противопоставляет творчество Аристофана, имевшее большое общественное значение, творчеству популярного и плодовитого современного драматурга Э. Скриба, поставлявшего парижским театрам искусно построенные, занимательные пьесы с блестящими диалогами и сложной интригой, лишенные, однако, глубокого идейного содержания и удовлетворявшие вкусы и требования буржуазии.

⁸ В комедии Аристофана ‘Птицы’ (414 г. до н. э.) изображается утопическое птичье государство, в котором воплотились мечтания афинских земледельцев, вызванные ожиданиями военно-политических успехов и будущего благо действия. ‘Лягушки’ — литературная сатира, направленная против Еврипида, идеология и драматургическая система которого, были неприемлемы для Аристофана. Обе комедии наполнены намеками на современное им политическое положение Афинской республики.

⁶ П. Виардо приехала в Берлин, после гастролей в Дрездене и Гамбурге, 25 декабря н. ст.

¹⁰ Это письмо Тургенева неизвестно.

83. Полине Виардо

Начало письма (до слов: ‘est bonne a peindre’) впервые опубликовано: Revue Hebdomadaire 1898s No 44, 1 octobre, p. 36, перепечатано: Halp.-Kam., —Viardot, p 48, VIII (как начало письма от, 5 (17) января 1848 г.), в русском переводе впервые опубликовано: Рус Вед, 1911, No 177, 2 августа (с пропусками и неточностями,, а также с воспроизведением начала письма (см. выше) во французском оригинале). Впервые полностью во французском оригинале, опубликовано: Т, Nouv corr ined, t. 1, p. 18—23.

¹Своего намерения Тургенев, по-видимому, не осуществил так как его портрет работы Леона Виардо неизвестен.

² П. Виардо приехала в Берлин 25 декабря и. ст. 1847 г. Сообщение об этом помещено в ‘Journal des Debatы’ 1 января п. ст. 1848 г.

³ ‘Жидовка’ — опера Ж. Галеви на текст Э. Скриба, поставленная в Париже в 1835 г. Во время гастролей в Берлине весной 1847 г., о которых и вспоминает далее Тургенев, П. Виардо исполняла в ней главную партию — Рахили.

⁴ Супруги Pillo-au-Nid (Пиль в гнезде) — очевидно, юмористически-охотничье прозвище.

⁵ В доме своей русской поклонницы и приятельницы, гр. Каменской, П. Виардо останавливалась в Дрездене, во время своих гастролей там в ноябре-декабре 1847 г.

⁶ Сестра Луи-Филиппа, Евгения-Аделаида-Луиза, принцесса де Бурбон-Орлеан умерла 31 декабря н. ст. 1847 г.

⁷ Абд-эль-Кадер в 1832 г. провозгласил ‘священную войну’ против французов и вел ее с переменным успехом более 15 лет. В конце 1847 г. он вследствие неравенства сил потерпел ряд неудач и после окончательного поражения в ночь на 22 декабря н. ст. был захвачен генералом К. Л. Ламорисьером и генерал-губернатором Алжира герцогом Омальским. Сообщение о взятии его в плен было опубликовано парижскими газетами 1 января н. ст. 1848 г. и воспринято как политическое событие величайшей важности, способное укрепить правительство Луи-Филиппа, подвергшееся критике со стороны либеральной оппозиции.

⁸ Открытие сессии палат на 1848 г. (последней сессии перед февральской революцией) состоялось 28 декабря н. ст. 1847 г., сессия началась тронной речью короля, вызвавшей сильнейшее недовольство оппозиции. 29 декабря, на первом деловом заседаний, был избран председатель Палаты депутатов — кандидат консервативной (правительственной) партии Созе, выборы показали безусловное преобладание в палате сторонников правительства, что резко противоречило настроениям в стране.

⁹ Курс лекций историка Ж. Мишле был прекращен приказом министра народного просвещения за якобы вредное направление и возбуждение молодежи к антиправительственным демонстрациям. 7 января Мишле опубликовал в газетах открытое письмо, обращенное с благодарностью к молодым людям, его слушателям, где он объяснял задачу своего курса: ‘Весь курс этого года рассматривает один, существеннейший теперь вопрос: моральный и социальный разрыв (между образованным меньшинством и народом, ‘высшим’ и ‘низшим’ классами. — Ред.)к способы его преодоления’ (Journal des Debats, 1848, 10 января).

¹⁰ ‘Любовный напиток’ — опера Доницетти, поставленная в Париже в 1839 г. П. Виардо выступала в ней во время гастролей в Петербурге, Берлине и других местах, исполняя партию Адины, Неморино — герой оперы.

¹¹ ‘Haydee, on le Secret’ (‘Гаиде, или Секрет’) — комическая опера на текст Скриба, поставлена впервые 28 декабря 1847 г. Отзыв о ной дай в фельетоне ‘Journal des Debats’ от 4 января 1848 г.: здесь, в отличие от мнения Тургенева, отмечается легкая, изящная музыка Обора.

¹² Критик ‘Journal des Debats’ (4 января 1848 г.), умалчивая о певице Гримм, отмечал резкий и прерывистый голос А.-Л. Лавуа, неумелую игру и другие недостатки исполнения.

¹³ По-видимому, Тургенев говорит’ русской актрисе А. М. Каратыгиной, 22 октября 1843 г. исполнившей на сцене петербургского Большого театра партию Марселины (Берты) в опере ‘Севильский цирюльник’, дебютом спектакле П. Виардо в ее первый приезд в Россиию.

¹⁴ Вероятнее всего, имеется в виду известный труд Ж. Дюлора ‘Физическая, гражданская и нравственная история Парижа’ (Dulaure J. Histoire physique, civile et morale de Paris. 7 volume. Paris, 1821—1822), который в конце 1847 г. вышел в новом однотомном издании, пересмотренной и дополненном Л. Батисье.

¹⁵ Эго письмо неизвестно,

¹⁶ Тургенев в шутку испанизирует имя дочери П. и Л. Виардо Луизы.

84. Полине Виардо

Печатается по фотокопии: ИРЛИ, Р. I, оп. 29, No 422. Подлинник хранится в Bibl Nat.

Впервые опубликовано (не полностью): во французском оригинале — Revue Hebdomadaire, 1898, No 44, 1 octobre, p. 32—36, в русском переводе — Моск. Вед, 1898, No 266, 27 сентября (9 октября). Перепечатано: в русском переводе — Гальп.-Кам., Письма, с. 31—35, VII, Письма к Виардо, с. 61—68, VII, во французском оригинале — Halp.-Kam., Viardot, p. 32—38, VII.

Впервые полностью во французском оригинале опубликовано: Т, Quelques lettres, p. 53—56.

¹ Мнение Тургенева о политическом положении во Франции высказано было, по-видимому, в неизвестном письме к Л. Виардо. Не раз возвращался Тургенев к этому вопросу в письмах к П. Виардо. Ряд признаков и событий, общественной жизни указывали в и то время на усиливающееся недовольство народных масс, на обоcтрение классовой борьбы и приближение революции. Ср. позднейший очерк Тургенева ‘Человек в серых очках’ (1879).

² ‘Мои рассказы’ — очевидно ‘Заметки охотника’, из которых в 1847 г. были напечатаны в ‘Современнике’: ‘Хорь и Калиныч’ (No 1), ‘Петр Петрович Каратаев’ (No 2), ‘Мой сосед Радилов’, ‘Однодворец Овсяников’, ‘Льгов’, ‘Ермолай и мельничиха’ (No 5), ‘Бурмистр’, ‘Контора’ (No 10), в то же время написаны рассказы ‘Малиновая вода’, ‘Уездный лекарь’, ‘Бирюк’, ‘Лебедянь’, ‘Татьяна Борисовна и ее племянник’, ‘Смерть’, напечатанные в ‘Современнике’ позднее (1848, No 2). Противопоставление этих рассказов галантно-пасторальным новеллам Флориана имеет иронический смысл.

³ ‘Сеньор Луи’ (и ниже ‘великий охотник’) — Л. Виардо. Намерение его перевести на французский язык ‘Записки охотника’ не осуществилось, но позднее он перевел, с помощью Тургенева, ряд его повестей.

⁴ ‘Держи вора!’ — известная цитата из комедии Мольера ‘Смешные жеманницы’, не раз вспоминаемой Тургеневым в письмах к Виардо, Тургенев приводит слога из пародийного мадригала-экспромта Маскариля (в сцене X), кончающегося четырехкратным восклицанием ‘Au voleur!’ (‘Держи вора!’).

⁵ Цитата (в переводе) из третьей песни ‘Полтавы’.

⁶ Партия Ромео в опере Беллини ‘Капулетти и Монтекки’ была написана для низкого женского голоса и исполнялась П. Виардо.

⁷Речь идет о парижской читальне, аналогичной той, которая существовала в Берлине.

⁸ Опера Россини ‘Дева озера’ (1819) написана на сюжет одноименной поэмы В. Скотта.

⁹ Брат П. Виардо — Мануэль Гарсиа.

¹⁰ Имеется в виду контракт, подписанный П. Виардо в Берлине в феврале 1848 г. на исполнение роли Фидес в опере Дж. Мейербера ‘Пророк’ с ноября 1848 по май 1849 г., на чем настаивал сам композитор. Постановка оперы задержалась из-за политических событий и состоялась в апреле 1848 т. (см. письмо П. Виардо к Ж. Санд от 12 февраля 1848 г.: Marix-Spire, p. 242.)

85. Полине Виардо

Печатается по фотокопии, из собрания А. Звигильского (Париж). Подлинник хранится в собрании М. и А. Ле Сен (Париж).

Впервые опубликовано (не полностью): во французском оригинале — Revue Hebdomadaire, 1898, No 44, 1 octobre, p. 36—40, в русском переводе — Моск Вед, 1898, No 266, 27 сентября (9 октября). Перепечатано: в русском переводе — Гальп.-Кам., Письма, с. 35—39, VIII, Письма к Виардо, с. 71—77, VIII, во французском оригинале — Halp.-Kam., Viardot, p. 38—43, VIII.

Во французских изданиях к этому письму присоединен в начале отрывок, принадлежащий письму 83 (см. примеч. к нему).

Часть письма, начиная со слов ‘Сегодня, во вторник’, очевидно, написана не 5 (17) января, а на следующий день, на который и приходился вторник.

¹ Тургенев имеет в виду представление оперы Глюка ‘Ифигения в Тавриде’ во время гастролей П. Виардо в Берлине в начале января 1848 г. Об ее исполнении партии Ифигении писал постоянный сотрудник газеты ‘Vossische Zextung’, Л. Рельштаб. В десятом номере газеты за этот год он высоко оценил талант певицы, которая обычно, успешно представляла ‘все языки и стили’, однако отметил, что по роду дарования ей ближе роли романтического плана, а не сдержанный характер античной героини. Рельштаб и в дальнейшем подробно откликался на каждое выступление певицы во время ее берлинских гастролей.

² См. примеч. 1.

³ О ком идет речь, установить не удалось.

⁴ Речь идет о статье Е. Крссака, посвященной исполнению П. Виардо партии Ифигении 11 января 1848 г. (Berliner Zeitungs Halle, 1848, No 12).

⁵ Речь идет о статье Ф. И. Труна в ‘Berliner Zeitungs-Halle’ (1848, No 10).

⁶ Концерт в Парижской консерватории был посвящен памяти Ф. Мендельсона, умершего 4 ноября н. ст. 1847 г.

⁷ Тургенев имеет в виду одного из героев исторической драмы Гёте 1773 г., повествующей о событиях кануна Великой крестьянской войны.

⁸ О чем идет речь, не ясно.

⁹ ‘Зимний сад’ — предприятие, вызвавшее большие толки в обществе и в парижской печати — выставка цветов и растений, магазин цветов, семян и садовых орудий, а также предметов роскоши и искусства, ресторан, зал для праздников и балов и т. д. Был устроен на акционерных началах и открыт 20 декабря 1847 г. в специальном здании на Елисейских полях.

¹⁰ Роман Ж. Санд из крестьянской жизни, один из ее ‘деревенских’ романов, очень ценимых Тургеневым за их правдивость и народность. Роман публиковался в фельетонах ‘Journal des Debats’ начиная с 31 декабря 1847 г., в течение всего января и начала февраля 1848 г.

¹¹ В 1841—1848 гг. П. Леру вместо с Ж. Санд и Л. Виардо издавал журнал социально-утопического направления ‘Revue independante’ (о возможности участия в нем Тургенева — в виде сообщения материалов о русской литературе в 1847—1848 гг.— см.: Ланский Л. Отзывы о Белинском в ‘La Revue independante’.— Лит Наcл, т. 56, с. 497—500). П. Леру был в дружеских отношениях и переписке с Ж. Санд и как критик современного общества и католицизма оказал на ее творчество известное влияние (см.: Karenine Wladimir. George Sand, sa vie et ses oeuvres, t. III. Paris, 1912, главы III и IV). Тургенев скептически относился к социально-утопическим симпатиям Ж. Санд и видел в ее ‘деревенских’ романах здоровую реакцию против теоретизирования и утопизма, характерных для ее творчества начала 40-х годов. Показательным было и то, что роман печатался в ‘Journal des Debats’ — консервативном правительственном органе, ведшем ожесточенную полемику с буржуазно-республиканской и социалистической оппозициями.

¹² Вступление к ‘Франсуа-Найденышу’ начинается описанием осеннего вечера: ‘Мы возвращались с прогулки при лунном свете, который слабо серебрил тропинку среди потемневших полей. Это был осенний вечер, теплый и подернутый дымкой, мы заметили, как звучен воздух в это время года и какая таинственность царствует в природе…’

¹³ Жарриель — местность близ Куртавнеля.

¹⁴ Ш. Монталамбер 14 января н. ст. 1848 г. произнес в Палате пэров демагогическую речь, которая вызвала одобрение всей правой части Палаты. Оратор указал на недавнее поражение католической партия (Зондербунда) в Швейцарии как на поражение ‘порядка’ и ‘истинной свободы’ и победу ‘радикализма’, худшего, чем анархия. ‘Радикализм’ из Швейцарии готов был, по мнениюМонталамбера, перекинуться во Францию и мог охватить всю Западную Европу (Journal des Debats, 1848, 15 января),

¹⁵ ‘Жиль Блас’ (‘Histoire de Gil Blas’, 1715) — роман А.-Р. Лесажа. Тургенев читал его в испанском переводе для практики в этом языке.

¹⁶ ‘Манон Леско’ (‘Histoire du chevalier des Grieux et de Manon Lescaut’, 1733) — повесть аббата А.-Ф. Прево. Тургенев переводил, ‘Манон Леско’ на испанский язык для практики в этом языке.

¹⁷ Этот ‘ученик’ испанского учителя Тургенева (Кастелара?), так же как и переписка с ним Тургенева на испанском языке, нам неизвестны.

¹⁸ Комедия — ‘Нахлебник’, в которой центральная роль Кузовкина предназначалась для М. С. Щепкина.

86. Георгу и Эмме Гервег

Печатается по подлиннику: ГПБ, ф. 795 (И. С. Тургенева), No 37, л. 6.

Впервые опубликовано: Т, ПСС и П, Письма, т. 1, с. 294. Датируется по упоминанию о событиях В Берлине, см. примеч. 2.

¹ О ком из сотрудников, французского временного правительства идет речь — неизвестно.

² Февральская революция во Франции ускорила развитие революционных событий в Германии, где уже в марте начались народные волнения. 18 марта 1848 г. берлинские рабочие, поддержанные всем народом, подняли вооруженное восстание и- после героической борьбы на баррикадах заставили королевское правительство вывести войска из Берлина, произвести перемену министерства, дать амнистию заключенным и конституцию.

³ Шпандау — немецкая крепость в 14 км от Берлина в сторону Потсдама. Слухи о бегстве Фридриха Вильгельма IV были ошибочны. Король думал о бегстве, но своего намерения не осуществил (Tagebucher von К,. A. Varnbagen von Ense, Bd. VI. Leipzig, 1862, S. 81). В крепости укрылся 19 марта брат короля, наследный принц Вильгельм, которого ненавидел народ. Из Шпандау он перебрался в Гамбург, а оттуда бежал в Англию. Возможно, что его бегство послужило поводом , для распространения слухов о бегстве короля.

⁴ Тургенев жил в этот период в Париже в одном доме (‘на углу улицы Мира и Итальянского бульвара’ — см. очерк ‘Наши послали!’) с поэтом Гервегом, к которому он часто заходил.

87. Полине Виардо

Печатается по фотокопии: ИРЛИ, Р. I, оп. 29, No 422. Подлинник хранится в Bibl Nat.

Впервые опубликовано (не полностью): во французском оригинале — Revue Hebdomadaire, 1898, No 44, 1 octobre, p. 40—46, в русском переводе — Моск Вед, 1898, No 266, 27 сентября (9 октября). Перепечатано: в русском переводе — Гальп.-Кам., Письма, с. 39—46, IX, Письма к Виардо, с. 81—93, IX, во французском оригинале — Halp.-Kam., Viardot, p. 43—52, IX.

Впервые полностью во французском оригинале опубликовано: Т, Quelques lettres, p. 59—64.

¹ ‘Выставка’ — ежегодный весенний ‘Салон’ в Париже — была первой после февральской революции и, по мнению Тургенева, должна была в чем-то отразить происшедшую перемену. Выставка открылась 15 марта 1848 г. в залах Лувра и была громадной по количеству экспонатов — 5180 картин, скульптур, рисунков и т. д. Названия двух картин Э. Делакруа указаны Тургеневым неточно, подлинные их названия: ‘Le lion devorant une gazelle’ (‘Лев, пожирающий газель’) и ‘Le Christ au tombeau’ (‘Христос в гробнице’). ‘Смерть Валентина’ изображает сцену из первой части ‘Фауста’ Гёте. На выставке были также другие картины Делакруа — ‘Арабские актеры’, ‘Смерть Лары’ (из Байрона), ‘Лев в логовище’. Газеты очень сдержанно отозвались о картинах Делакруа (как и обо всей выставке вообще, признанной самой слабой за многие годы) и вовсе не отметили той, которая понравилась Тургеневу (‘Лев, пожирающий газель’).

² ‘Griseldis, ou les Cinq sens’ (‘Гризельда, или Пять чувств’) — балет в трех действиях (либретто Ф.-Ф. Дюмануара и Ж. Мазилье, музыка А. Адана), поставленный за несколько дней до февральской революции. Сюжет, (восходящий к знаменитой новелле Боккаччо) заключается в том, что богемский, принц Эльфрид (М. Петипа), отличающийся полной бесчувственностью, отправлен отцом к невесте, дочери молдавского господаря, но пастушка Гризельда (Карлотта Гризи) вызывает в нем любовь и постепенно пробуждает все его чувства, кроме зрения, прозревает он лишь тогда, когда видит свою невесту, и она оказывается Гризельдой. Сцену магнетизма, иронически отмечали рецензенты, Ж. Жанен в ‘Journal des Debats’ (1848, 21 февраля) и Т. Готье в ‘La Presse’ (1848, No 4302, 21 февраля).

³ См. письмо 63, примеч. 7.

⁴ Тургенев пародирует стиль Гюго, построенный на антитезах.

⁵ ‘Провинциальные письма’ (‘Lettres provinciales’, точнее: ‘Lettres ecrites par Louis de Montalte a un provincial de ses amis et aux RR. PP. jesuites sur le sujet de la morale et de la politique de ces peres’ — ‘Письма, писанные Луи де Монтальтом другу-провинциалу и преподобным отцам иезуитам на предмет морали и политики этих отцов’) — красноречивый и блестящий памфлет Б. Паскаля (1657) против иезуитского мракобесия, которое, однако, Паскаль критиковал с позиции ‘обновленного’ янсенистами католицизма, что и отмечает Тургенев, называя его книгу ‘произведением раба’. Цитируемые Тургеневым строки (два двустишия, почти точно приведенные) взятые из одиннадцатого письма, адресованного ‘преподобным отцам иезуитам’ под датой ’18 августа 1656′, где Паскаль с иронией приводит отрывки из сочинения в стихах и в прозе одного из иезуитов — отца Лемуана ‘Нравственные картины’ (‘Peintures morales’). Это сочинение Паскаль с возмущением называет ‘шутовством’. Об отношении Тургенева к философии Паскаля и ее отражении в его творчестве см. в кн.: Батюто А. Тургенев-романист. Л., 1972 с. 60—90.

⁶ Выставка проектов скульптурного символического изображения Республики была открыла с 25 по 30 апреля н. ст. и явилась результатом конкурса, объявленного в марте 1848 г., временным правительством. На выставке было представлено более 700 произведений, но все они оказались настолько слабы, что конкурс был признан несостоявшимся (см. фельетон в ‘Journal des Debats’, 1848, 2 мая).

⁷ А. А. Тучков, вместе с семьей (женой Натальей Аполлоновной и дочерьми Натальей и Еленой) приехав в Париж из Рима вскоре после февральской революции, прожил здесь весну и лето 1848 г., часто встречаясь с П. В. Анненковым, и Тургеневым (см.: Тучкова-Огарева, с. 64—68, 279—283):

⁸ ‘Путешествие вокруг моей комнаты’ Ксавье де Местра, напечатанное в 1794 г.,— ряд размышлений и замечаний, вызванных предметами, находящимися в комнате автора, но в большинстве не связанных с ними. Замечание Тургенева о подражании Кс. де Местра Л. Стерну вполне обоснованно и высказывалось в критик’. Р. Тёпфер был лично близок к Кс. де Местру, содействовавшему его литературной карьере, и сближение этих имен является совершенно справедливым.

⁹ В марте 1848 г. Гервег задумал организовать поход вооруженной рабочей колонны в Германию для возбуждения там революции. Несмотря на противодействие немецких эмигрантов, участники похода — 640 человек из рабочей эмигрантской молодежи, возглавленной Гервегом и его другом А. Борнштедтом,— 24 апреля н. ст. перешли границу Франции, но 27 апреля были встречены и разбиты вюртембергскими войсками, Гервег едва не попал в плен и спасся лишь благодаря находчивости и энергии его жены. Они скрылись в Швейцарию, а позднее вернулись в Париж. Сообщаемое Тургеневым известие о гибели Борнштедта оказалось ложным. Говоря о ‘Короле Лире’, Тургенев имеет в виду 4-ю сцену III акта трагедии Шекспира:

¹⁰ При временном правительстве Жорж Сайд принимала активное участие в редактировании ‘Bulletins de Га Republique’ (‘Бюллетеней Республики’).

¹¹ На всеобщих выборах в Национальное собрание в конце апреля 1848 г. Жюль Бастид был избран депутатом от департамента Сены (Парижа), получив 110 228 голосов я заняв в списке избранных 30-е место (см.: Journaldes Debats, 4848, 29 апреля).

¹² С конца апреля н. ст. 1848 г. П. Виардо с дочерью, X. Гарсиа и А. Сичес находилась в Лондоне, куда была приглашена на летний итальянский оперный сезон в театр Ковёнт-Гарден. 5 мая она выступила в роли Валентина в ‘Гугенотах’ Мейербера. Певица постепенно переходила от колоратурных партий к драматическим, к Мейерберу, Гуно, а позднее — к Верди.

¹³ На выражение ‘etre dans son assiette ordinaire’ (‘быть в своей тарелке’) обратил также внимание Пушкин и писал о нем в одной заметке 30-х годов: ‘…assiette значит положение от слова asseoir, но мы перевели каламбуром — в своей тарелке: — Любезнейший, ты не в своей тарелке. Горе от ума’ (Пушкин, т. XII, с. 181).

¹⁴ Фр. Леметр особенно прославился исполнением роли Робера Макера в мелодраме E. Антье, Ж. Сент-Амана и Полианта ‘Адретская гостиница’ (1823) и в её продолжении, пьесе ‘Робер Макер’ 1834), написанной самим Леметром совместно с Антье и Сент-Аманом. Из мелодраматического и сентиментального злодея первой пьесы Леметр создал гротескную и страшную фигуру современного героя — цинического и беспринципного дельца-авантюриста, способного на любое преступление,— сатирическое обобщение пороков буржуазного общества. Благодаря его игре имя Робера Манера сделалось, нарицательным.

¹⁵ Шутливый намек на распространенную тогда лженаучную систему френологии Ф. Галля, согласно которой свойства и способности человека определяются по соответствующим им выпуклостям на черепе.

^1В Открытие Национального учредительного собрания, избранного в конце апреля, состоялось 4 мая н. ст. 1848 г. О своей неудавшейся попытке попасть на одно из заседаний собрания Тургенев писал Л. Виардо (см. письмо 89).

88. Полине Виардо

Печатается по фотокопии из собрания А. Звигильского (Париж). Подлинник хранится в собраний М. и А. Ле Сен (Париж).

Впервые опубликовано: во французском оригинале — Revue Hebdomadaire, 1898, No 45, 8 octobre, p. 181—186, в русском переводе — Моск Вед, 1898, No 271, 2 (14) октября. Перепечатано: в русском переводе — Гальп.-Кам., Письма, с. 46—52, X, Письма к Виардо, с. 97—106, X, во французском оригинале — Halp.-Kam., Viardol, p. 52—59, Х.

‘Отчет’ представляет собой, вероятно, приложение к неизвестному нам письму, он написан в ближайшие дни после событий 15 мая 1848 г., что определяет датировку ‘отчета’, помеченного датой описываемых событий, а не написания.

¹ События 15 мая 1848 г., неполно и тенденциозно представленные в парижских газетах должны были волновать таких близких к левым политическим кругам людей, как Л. и П. Виардо. Естественно, что Тургенев: поспешил дать им подробный ‘отчет’.

Майские события важным этапом французской революции 1848 г. На 15 мая была назначена демонстрация парижского населения перед Национальным собранием под лозунгом поддержки Польши, где нарастало, в это время национально-освободительное движение. Но демонстрация извратилась в выступление рабочего класса Парижа против буржуазного правительства и реакционного Национального собрания, Буржуазия Провокационно использовала этот день для расправы 6 рабочими и их руководителями. День 15 мая явился преддверием восстания рабочих 23—25 июня. Краткий, но яркий рассказ о событиях 15 мая оставил Герцен: им начинается ‘Письмо девятое’ в ‘Письмах из Франции и Италии’, помеченное ‘Париж, 10 июня 1848’ (Герцен, т. 5, с. 132—133). Здесь дана оценка событий 15 мая как торжества буржуазного ‘порядка’ над революцией и крушения республиканских идеалов. Тургенев не мог делать подобных выводов, что особенно сказывается в последних строках письма (о смысле истории), а также в том, что он считал разумным торжество буржуазного порядка. Но его резко отрицательная оценка Национального собрания не разнится с оценкой, данной Герценом (там же, с. 134 и сл., 379—381).

² Тургенев вспоминает о появлении М.-Ж. Лафайета среди народа, во главе Национальной гвардии, в июле 1830 г.

³ ‘О’ в слове ‘Польша’ (франц. Полонь), ‘И’ в слове ‘республика’ (франц. репюблик).

⁴ Мобильная (подвижная) гвардия образована была временным правительством в составе 24 батальонов по 1000 человек в каждом ‘из молодых людей в возрасте от 15 до 20 лет’, они ‘принадлежали большей частью к люмпен-пролетариату’ (Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. М., 1956, т. 7, с. 23). Мобильная гвардия использовалась буржуазией против рабочих 15 мая и особенно в июньские дни.

⁵ По существовавшей традиции, председатель Национального собрания, надев шляпу, тем самым прервал бы заседание.

⁶ По рассказу Тита Ливия, когда в 390 или 387 г. до н. э. галльские войска взяли Рем и ворвались в Сенат, сенаторы встретили их молча, сидя неподвижно, завернутыми в тоги, галлы приняли их за изваяния, но затем, обнаружив, что это живые люди, всех перебили.

89. Луи Виардо

Печатается по фотокопии из собрания А. Звигильского (Париж). Подлинник хранится в собрании М. и А. Ле Сен (Париж). Впервые опубликовано: Т, Nouv corr ined, т. 2, p. 4—7.

¹ Л. Виардо с начала мая находился в Лондоне, где в это время выступала П. Виардо. См. письмо 87, примеч. 12.

² См. письмо 88.

³ Празднество Братства, Согласия в честь Национальной гвардии департаментов Франции было устроено 21 мая 1848 г. и происходило по образцу празднеств Федерации (14 июля 1790 г.) и Верховного существа (8 июня 1793 г.). Парад гооруженных делегатов из провинций принимали члены Исполнительного комитета и Национального собрания. Подробный отчет об этом празднике был помещен в ‘.Tournai des Debat?’ от 22 мая 1848 г.

⁴ Газета ‘Journal des Debats’ от 20 мая цитировала ‘Le Courrier de Lyon’ от 18 мая: ‘Этим утром наш город пришел в волнение от новости, что пригород Бресс был покрыт баррикадами и что государственные строительные рабочие, вооруженные и снабженные патронами, выступили против представителей Республики’. Та же газета, цитируя местную газету Лилля ‘L’Echo du Nord’ от 20 мая, сообщала о волнениях среди рабочих, происходивших 18 и 19 мая на Большой площади у здания почты.

⁵ В отчете о празднестве 21 мая в ‘Journal des Debats’ говорилось: ‘Ночью Марсово поле, Елисейские поля, площадь Согласия, сад Тюильри, общественные здания были иллюминированы. Иллюминация Елисейских полей, представлявшая собою гирлянды огней, развешанных по обеим сторонам большой аллеи, в середине освещенной фонарями из цветного стекла, была очень богата, хотя ее уже видели на других празднествах. Иллюминация площади Согласия была не менее блестяща’.

⁶ Об этой статуе в упомянутом выше отчете сообщалось: ‘В центре площади была поставлена огромная статуя Республики во фригийском колпаке. Левая рука опиралась на жертвенник, а правая держала корону и мечь. Эта статуя, работы Клезенже, вообще говоря, не вызвала особого восхищения’.

⁷ На заседании Национального собрания 10 мая 1848 г. Л. Ф. М. Воловский, поляк по национальности, поднял вопрос о вооруженном выступлении Франции за независимость Польши. Дебаты по этому вопросу состоялись 15 и 23 мая 1848 г. На заседании 23 мая Л. де Ламартин выступил против оказания военной помощи восставшим полякам в княжество Познанском и Галиции, из-за неспособности вооруженных сил Франции противостоять объединенным войскам России и Пруссии (см.: ‘Journal des Debats’ от 24 мая 1848 г.). Передовые круги восприняли позицию Ламартина как предательство по отношению к польскому народу. Так, М. А. Бакунин писал Ж. Санд 10 декабря 1848 г.: ‘Что касается поляков, великого герцогства Познанского, то тут измена г-на Ламартина очевидна. Он их уничтожил, он всегда выступал против них, он сторонник и поклонник Николая. В марте он отправил в Германию всю польскую эмиграцию, заверив ее на основании будто бы последних официальных сообщений, что перед ней широко распахнут ворота герцогства Познанского и Галиции. Поляки поверили ему на слово и тут же им пришлось раскаяться’ (Французский ежегодник. Статьи и материалы по истории Франции. 1977. М., 1979, с. 179).

⁸ Под ‘искусственной войной’ Тургенев подразумевает Познанское восстание под руководством Л. Мерославского, начавшееся 20 марта в городах Курник и Бнин и охватившее все Познанское княжество. Однако стремление лидеров консервативной шляхты, занявшей руководящее положение в национальном комитете восставших, лояльной тактикой убедить прусское правительство согласиться на предоставление Познанскому княжеству автономии привело к расколу среди восставших. Восстание было подавлено, и 9 мая в деревне Бардо был подписан акт о капитуляции.

⁹ Первое представление оперы ‘Гугеноты’ Мейербера состоялось в театре Ковент-Гарден 2 августа 1848 г.

90. Полине Виардо

Печатается по фотокопии: ИРЛИ, Р. I, оп. 29, No 422. Подлинник хранится в Bibl Nat.

Впервые опубликовано: в русском переводе (с небольшими сокращениями) — Рус Вед, 1911, No 177, 2 августа, во французском оригинале — Т, Lettres ined, p. 10—12.

¹ Поездка Тургенева из Парижа на юг Франции не преследовала, по-видимому, определенной цели (кроме перемены обстановки), и не нашла прямого отражения в его творчестве. Выехав из Парижа утром 12 октября н. ст. дилижансом, он посетил Лион, Баланс,, Авиньон, Ним, Арль, Марсель, Тулон и Иер (Гиер), куда прибыл: 19 октября и где провел около 10 дней. Из Иера Тургенев вернулся в Париж 6 ноября 1848 г.

² Речь идет о парижских рабочих, участниках июньского восстания 1848 г. Улица Кюльтюр Сент-Катрин (позднее названная улицей Севинье) находилась в Париже, в предместье Сент-Антуан и была одним из главных центров июньских событий.

³ ‘Между небом и водой’ — вероятно, картина или рисунок работы П. Виардо, которая была и одаренной художницей, либо исполнявшийся ею неизвестный нам романс.

91. Полине Виардо

Впервые опубликовано (не полностью): во французском оригинале — Revue Hebdomadaire, 1898, No 45, 8 octobre, p. 186—189, в русском переводе — Моск Вед, 1898, No 271, 2 (14) октября. Перепечатано: в русском переводе — Гальп.-Кам., Письма, с 52—55, XI, Письма к Виардо, с. 109—116, XI, во французском оригинале — Halp.-Kam., Viardot, p. 60—65, XI.

¹ Письмо Тургенева к П. Виардо из Марселя, написанное, вероятно, 4 (16) октября 1848 г., неизвестно.

³ Наполеон Бонапарт, возвращаясь из Египта во Францию, сел на фрегат ‘Мюирон’ 5 фрюктидора VII г. (22 августа 1799 г.), счастливо избегнув преследования английским флотом, он высадился у мыса Фрежюс на французский берег и 24 вандемьера (16 октября) явился в Париж, чтобы возглавить подготовку государственного переворота 18 брюмера (9 ноября).

³ Каторжная тюрьма в военно-морском порту Тулона была основана в 1682 г. и существовала до 1873 г. Она издавна заслужила мрачную известность и вызывала протесты гуманистов и прогрессивных политических деятелей. В литературе оставила память как место заключения героя романов О. Бальзака Жака Коллеги (Вотрена), несомненно известного Тургеневу. Позднее В. Гюго изобразил тулонскую каторгу в романе ‘Отверженные’.

⁴ Комедия ‘Нахлебник’.

⁵ ‘Иоанна Безумная’ — опера А.-Л. Клаписсона, текст Э. Скриба, впервые поставлена в парижской Большой опере в ноябре 1848 г. П. Виардо в ней не выступала. Мрачная музыка не понравилась публике, и опера скоро сошла со сцены.

⁶ ‘Пророк’ — опера Дж. Мейербора, текст Скриба, впервые поставлена в Большой опере 16 апреля п. ст. 1849 г. Сюжетом оперы является свободно интерпретированная история Иоанна Лейденского, который объявил себя пророком и пытался возродить раннехристианский коммунизм, но был побежден феодально-католической реакцией, взят в плен и казнен (1536). Бопере выдвинут на первый план трагический конфликт между ‘пророком’, его матерью Фидес и невестой Бертой. Партия Фидес была написана Мейербором для П. Виардо, это — одна из ее лучших партий в период совершенной зрелости дарования, в которой развернулись в полной море ее вокальные и драматические данные. См.: Розанов, с. 77—79, Coubes Fr. Pauline Viardot dans ‘La Prophete’.— Cahiers Ivan Tourgueniev, Pauline Viardot, Maria Malibran. Paris, 1978, No 2, octobre, p. 109-116.

92. Эмме Гервег

Печатается по подлиннику: ГПБ, ф. 795 (И. С. Тургенева), No 37, л. 2.

Впервые опубликовано: Т, ПСС и П, Письма, т. 1, с. 310.

Записка, по-видимому, написана по приезде из Иера, откуда Тургенев сообщал П. Виардо, что будет у нее в Париже 24 октября (5 ноября) (см. письмо 91). Помета на письме ‘понедельник’ указывает на то, что Тургенев приехал 6 ноября н. ст. А. И. Герцен упоминает о нем и о его болезни в письме к Т. Н. Грановскому, Е. Ф. и М. Ф. Корш, Н. X. Кетчеру и H. M. Сатину от 7 ноября н. ст. (см.: Герцен, т. 23, с. 113).

¹ Герцен приехал со своим семейством в Париж 23 апреля (5 мая) 1848 г. и поселился сначала в одном доме с Тучковыми на Елисейских полях. В начале ноября н. ст. 1848 г. Герцены переехали на новую квартиру — на бульваре Мадлен, 17 (см.: Герцен, т. 5, с. 378, т. 23, с. 97, 114, Тучкова-Огарева, с. 297), Тургенев, в ноябре и декабре очень часто посещал Герценов. Г. Гервег с конца ноября — начала декабря 1848 г. стал близким человеком в семье Герцена (см.: Герцен, Летопись, 1812—1850, с. 470—477).

² ‘Воинственным Горацием’ Тургенев, вероятно, называет сына Гервега Горация, которому в это время было 5 лет.

93. М. С. Щепкину

Печатается по подлиннику: ГБЛ, ф. 306, картон No 2, оп. хр.102, л. 1.

Впервые опубликовано: Т и его время, с. 303—304.

¹ И. Л. Огарева вспоминает об И. В. Селиванове: ‘В 48 году мы виделись с ним часто в Париже. Тургенев уверял, что С<еливанову> опасно ехать в Россию, потому что он был в Париже во время баррикад’ (Русские пропилеи. М., 1916, т. 2, с. 145).

² М. В. Станкевич 11 декабря 1848 г. писала родным из Москвы: ‘…Михайло Семенович <Щепкин> с детьми приехал прочесть намкомедию Тургенева ‘Нахлебник’, которая будет дана в его бенефис… ‘Нахлебник’ — чудная пьеса. Михайло Семенович расплакался, читая ее и воображая, как хороша она будет на сцене… До сих пор она еще в цензуре. В ней на сцене богатые помещики и мелкопоместные бедняки, над которыми первые потешаются, и тут-то выходит настоящая трагедия. Может быть, эта пьеса будет напечатана, в ‘Современнике» (Лит Наcл, т. 58, с. 720)

³ Говоря о приятелях, Тургенев имеет в виду прежде всего Л. И. Герцена, который 8 ноября н. ст. 1848 г. в письме к московским друзьям просил сообщить М. С. Щепкину, что ‘драма, которую пишет Тургенев,— просто объеденье’ (Герцен, т. 23, с. 113, 114, см. также примечания к письму 92). Другими ‘приятелями’ могли быть Н. А. Мельгунов, члены семейства Тучковых и пр.

⁴ О том, что ‘Нахлебника’ предполагалось впервые исполнить 31 января 1849 г. в бенефис М. С. Щепкина, Тургенев позже писал Л. А. Краевскому (см. письмо 99).

⁵ С. А. Гедеонов, автор драмы ‘Смерть Ляпунова’, которую Тургенев резко критиковал в своей рецензии (Отеч Зап, 1846, No 8, наст. изд., Сочинения, т. 1), был сыном директора императорскихтеатров А. М. Гедеонова. С этим обстоятельством и были связаны опасения Тургенева за судьбу ‘Нахлебника’, которые целиком оправдались. Несмотря на хлопоты Щепкина, комедия в то время не была пропущена цензурой ни на сцену, ни в печать. Только в 1857 г. ее удалось напечатать (Совр, No 3), постановка же ее впервые осуществилась в январе 1862 г. в Москве, в бенефис Щепкина, боровшегося в течение тринадцати лет за возможность играть в этой пьесе. Подробнее см.: наст. изд., Сочинения, т. 2, с. 589—600.

94. Эмме Гервег

Печатается по подлиннику: ГПБ, ф. 795 (И. С. Тургенева), No 37, л. 4.

Впервые опубликовано: Т, ПСС и П, Письма, т. 1, с. 312.

Письмо датируется на основании упоминания о гонораре доктору Рейе и пометы о том, что оно написано в понедельник.

О болезни Тургенева после возвращения его из поездки на юг Франции см. письмо 92 и примеч. к нему. Очевидно, Тургенев, тогда впервые обратившийся к Рейе, домашнему врачу семей Герцена и Гервега, не знал, сколько ему следует платить за леченье. Так как Тургенев приехал в Париж в понедельник 25 октября (6 ноября), то настоящее письмо следует датировать, скорее всего, неделей позже, т. е. 1 (13) ноября 1848 г. Более подробное обоснование датировки см.: Т, ПСС и II, Письма, т. I, с. 593.

¹ В период революции 1848 г. слово ‘братство’ (fraternite) употреблялось как приветствие. Так, Жорж Санд писала Полине Виардо: ‘Maurice vous dit salut et fraternite’ — ‘Морис вам говорит привет и братство’ (Marlx-Spire, p. 254).

95. А. А. Краевскому

Печатается по подлиннику: ГПБ, ф. 391 (А. А. Краевского), л. 156.

Впервые опубликовано: Письма к Краевскому, с. 1.

Стр. 277. Улица Фронше (франц.).

¹ Более ранние письма Тургенева к Краевскому неизвестны.

² В письме от 8 (20) декабря 1848 г. Краевский отвечал Тургеневу: ‘Не для чего было… спрашивать о том, нужны ли мне ваши статьи. Конечно, нужны, и вы вдвое утешили бы меня, если б при письме прислали и ту готовую статью, о которой пишете, не удерживаясь неуместным вопросом: в каких отношениях мы находимся?’ (ИРЛИ, ф. 7, No 144). ‘Вещи’, которые Тургенев намеревался отдать Краевскому,— повесть ‘Дневник лишнего человека’ и, возможно, комедия ‘Вечеринка’.

96. М. С. Щепкину

Печатается по подлиннику: ИРЛИ, Р. I, оп. 29, No 84, л. 1—2.

Впервые опубликовано: Труды Оренбургской ученой архивной комиссии, вып. 4, 1898, с. 118—119. Факсимиле, л. 1 и 2, воспроизведено: Лит Арх, т. 4, с. 377, 379.

¹ Письмо Тургенева, которое, вероятно, было послано вместо со вторым актом комедии ‘Нахлебник’, неизвестно.

² Бенефис М. С. Щепкина предполагался 31 января 1849 г. Однако ‘Нахлебник’ был запрещен тогда к постановке на сцене. О том, что актер высоко ценил комедии Тургенева, свидетельствует в своих воспоминаниях А. В. Щепкина, сообщающая, что ‘особенно нравилась ему пьеса ‘Нахлебник’ и роль самого Нахлебника. Когда пьесу эту задерживали, и она долго не появлялась на сцене, то М. С. Щепкин пробовал ставить ее на домашнем спектакле у своих знакомых и разучивал роль Нахлебника с величайшим удовольствием и одушевлением. Роль эта занимала его в продолжение целой зимы, хотя, к сожалению, спектакль не состоялся’ (Рус Арх, 1889, No 4, с. 538, ср.: Щепкина А. В. Воспоминания. Сергиев Посад, 1915, с. 213). См. также примеч. 5 к письму 93.

³ Имя А. И. Герцена после событий 1848 г. стало в России запретным.

⁴ Замечание Герцена относительно Кувовкина Тургенев принял во внимание. В первопечатном тексте комедии ‘Нахлебник’, появившемся’ под заглавием ‘Чужой хлеб’, в перечне действующих лиц под фамилией Кузовкии написано: ‘дворянин, проживающий на хлебах у Елецких, 50 лет. Носит сюртук с стоячим воротником и медными пуговицами’ (Совр, 1857, No 3, отд. I, с. 81). Таким образом, никакого специальною указания на то, что сюртук этот дворянский, в тексте комедии не осталось. Что же касается речи Елецкого, то хотя Тургенев и согласился с Герценом, что слова ‘смею сказать’ следует заменить словами ‘извините за выраженье’, однако в печатный текст комедии (там же, с. 126) он этого изменения не внес.

97. Полине Виардо

Печатается по фотокопии из собрании А. Звигильского (Париж). Подлинник хранится в собрании М. и А. Ле Сен (Париж).

Впервые опубликовано (без постскриптума): во французском оригинале — Revue Hebdomadaire, 1898, No 45, 8 octobre, p. 190— 191, в русском переводе — Моск Вед, 1898, No 271, 2 (14) октября. Перепечатано: в русском переводе — Гальп.-Кам., Письма, с. 56—58, XII, Письма к Виардо, с. 119—122, XII, во французском оригинале — Halp.-Kam., Viardot, p. 65—67, XII.

¹ Речь идет, вероятно, о переводах Тургенева с французского на испанский язык. Возможно, однако, что он говорите переводах своих рассказов и комедий на французский язык для изданий Л. Виардо, в частности о переводе написанной в 1848 г. комедии ‘Нахлебник’.

² Вероятно, имеются в виду мемуары герцога Луи де Сен-Симона, обнимающие конец правления Людовика XIV и время Регентства. Они были изданы в 1829—1830 гг. (21 т.) и вторично — в 1840— 1841 гг. (40 т.). Пребывание в Версале могло способствовать интересу Тургенева к изображению версальской придворной жизни у мемуариста.

³ Шутливый намек на особенности романтического стиля В. Гюго — его любовь к контрастам, к сопоставлению высокого и трагического с ничтожным и комическим.

⁴ О какой картине О. Верпе идет речь — неизвестно.

⁵ Тургенев отрицательно относился к поэтическим произведениям Ламартипа, сотканным, по словам Белинского, ‘из вздохов, охов, облаков, туманов, паров, теней и призраков’ (Белинский, т. 7, с. 235).

98. Георгу и Эмме Гервег

Печатается по подлиннику. ГПБ, ф. 7O5 (И. С. Тургенева), No 37, л. 1.

Впервые опубликовано: Т, ПСС и П, Письма, т. I, с. 316.

Записка написана, по-видимому, в конце 1848-го или в начале 1849 г., когда Тургенев, Герцен и Гервеги встречались ежедневно (Герцен, т. 10, с. 249—252).

¹ Называя К. Абеля ‘невинным Авелем’, Тургенев намекав на героя библейского предания, пользуясь созвучием имен для иронической игры слов.

99. А. А. Краевскому

Печатается по подлиннику: ГПБ, ф. 391 (А. А. Краевского), л. 158.

Впервые опубликовано: Письма к Краевскому, с. 2.

¹ Ответ на письмо Краевского от 8 (20) декабря 1848 г. (см. письмо 95, примеч. 2). См. также письмо 100, примеч. 3.

² Представление комедии ‘Нахлебник’ не состоялось, так как она была запрещена театральной цензурой, увидевшей в ней ‘оскорбление нравственности и дворянского сословия’ (Оксман Ю. Г. И. С. Тургенев. Исследования и материалы. Одесса, 1921. Вып. 1, с. 78). См. также примеч. 5 к письму 93.

³ Напечатать ‘Нахлебника’ в ‘Отечественных записках’ не удалось: последовал новый цензурный запрет. Подробное изложение цензурной истории ‘Нахлебника’ см. в книге Ю. Г. Оксмана, указанной в примеч. 2, а также в комментарии к комедии: наст. изд., Сочинения, т. 2.

⁴ Это письмо Тургенева неизвестно. М. С. Щепкин выслал комедию через В. П. Боткина (см.: Отчет имп. Публичной библиотеки за 1889 г., Приложения, с. 94).

⁵ На первом листе корректуры запрещенной комедии стоит: ‘Нахлебник. Комедия в двух действиях (посвящена М. С. Щепкину)’. Корректура опубликована: Лит Музеум, с. 189—257. Комедию удалось напечатать лишь в 1857 г. в ‘Современнике’ (No 3), где она появилась под названием ‘Чужой хлеб’ и без посвящения.

⁶ Н. С. Тургеневу.

100. А. А. Краевскому

Печатается по подлиннику: ГПБ, ф. 391 (А. А. Краевского), л. 157.

Впервые опубликовано: Письма к Краевскому, с. 3—4.

¹ Письмо это до нас не дошло.

² См. письмо 99, примеч. 2, 3, 5. О безрезультатной попытке напечатать ‘Нахлебника’ в ‘Отечественных записках’ Краевский сообщил Тургеневу в письме от 11 (23) марта 1849 г. (Лит Арх, т. 4, 378-380).

³ Неоднократные обещания выслать Краевскому эту комедию не были выполнены. О содержании ее можно судить лишь по воспоминаниям Н. А. Тучковой-Огаревой, сообщающей со слов Тургенева сюжетную схему пьесы (см.: Тучкова-Огарева, с. 280—281), и по хранящемуся в ИРЛИ первому листу ее чернового автографа с перечнем действующих лиц и началом текста (опубликован М. К. Клеманом: Т, Сб (Бродский), с. 9—11, ср.: наст. изд., Сочинения, т. 2, с. 520—523). О нереализованных драматургических замыслах Тургенева см. также в статье Н. Л. Бродского ‘Тургенев-драматург. Замыслы’ (Центрархив, Документы, с. 3—9).

⁴ Речь идет о комедии ‘Холостяк’ (см. письмо 101).

⁵ Краевский отвечал Тургеневу: ‘С ‘О<течественными> з<аписками>‘ 1847, 1848 и 1849 годов будет поступлено по глаголу вашему’ (Лит Арх, т. 4, с. 380). Однако это обещание не было выполнено.

101. A. A. Краевскому

Печатается по подлиннику: ГПБ, ф. 391 (А. А. Краевского), л. 161.

Впервые опубликовано: Письма к Краевскому, с. 4—6.

¹ Тургенев отвечает на письмо Краевского от 11 (23) марта 1849 г. (см.: Лит Арх, т. 4, с. 378—380).

² Иронически измененная цитата из ‘Деяний святых апостолов’: ‘Трудно тебе идти против рожна’ (гл. IX, стих 5),— ставшая поговоркой.

³ Тургенев иронизирует над цензурным постановлением, где ‘Нахлебник’ был охарактеризован как безнравственное произведение. См. примеч. 2 к письму 99.

⁴ Ответ на запрос Краевского: ‘А с трехактной комедией, которую вы хотели послать к Щепкину, что намерены вы сделать? Нельзя ли ее в ‘Отеч<ественные> записки’? Много бы одолжили. Прошу вас’ (Лит Арх, т. 4, с. 380).

⁵ Бенефис М. С. Щепкина в Петербурге на сцене Александрийского театра состоялся 14 (26) октября 1849 г. ‘Холостяк’ напечатан в 9-й книжке ‘Отечественных записок’ за 1849 г.

⁶ Это письмо до нас не дошло.

⁷ Пьеса закончена 22 марта (3 апреля) 1850 г. (см.: Каталог выставки в память И. С. Тургенева. 2-е изд., СПб., 1909, с. 41) и после долгих цензурных проволочек была напечатана в No 1 ‘Современника’ за 1855 г. под названием ‘Месяц в деревне’.

⁸ Первое представление оперы ‘Пророк’ с участием П. Виардо в роли Фидес состоялось на сцене парижской Большой оперы 16 (а не 15, как следует из слов Тургенева) апреля н. ст. 1849 г. Статью о ‘Пророке’ для ‘Отечественных записок’ Тургенев окончил лишь в начале 1850 г. и в том же году напечатал ее во 2-й книжке этого журнала.

102. Полине Виардо

Печатается по фотокопии из собрания А. Звигильского (Париж). Подлинник хранится в собрании М. и А. Ло Сен (Париж). На нерпой странице письма (в ловом верхнем углу) помета рукой П. Виардо: ‘non’ (‘нет’ — франц.).

Впервые опубликовано: в русском переводе (не полностью) — Рус Вед, 1911, No 117, 2 августа, полностью во французском оригинале — Т, Nom corr ined, t. 1, p. 23—24.

Датируется согласно помете ‘Вторник’ и по упоминанию о статье Ж. Жанена, напечатанной 4 июня.

¹ 20 мая (1 июня) Тургенев, оставшись ночевать у Герцена, заболел холерой. Герцен отправил жену с детьми в Виль д’Авре, а сам остался ухаживать за Тургеневым (см.: Герцен, т. 10, с. 43-44, т. 23, с. 141).

² Ж. Жанен в отчете о концерте м-ль Жорж писал, с каким ревнивым недоброжелательством держалась Рашель, отказавшаяся играть объявленную в программе сцену из пьесы ‘Воробей Лесбии’, и противопоставлял ей П. Виардо: ‘Вот тут-то надо было видеть готовность, любезность, очаровательное внимание г-жи Виардо к этой публике, которую она любит и которая любит ее! — Вы лишились Лесбии с ее воробьем,— сказала она,— не угодно ли вам чтобы я спела испанскую или итальянскую песню? — Да! Да! браво, виват! — закричал партер, идите и пойте! мы охотно отказываемся от всех обещаний афиши! — И г-жа Виардо спела, аккомпанируя сама себе…’ (Journal des Debats, 1849, 4 июня).

103. Полине Виардо

Печатается по фотокопии: ИРЛИ, Р. 1, оп. 29, No 422. Подлинник хранится в Bibl Nat. На первой странице письма (в левом верхнем углу) помета рукой П. Виардо: ‘non’ (‘нет’ — франц.).

Впервые опубликовано: в русском переводе — Рус Вед, 1911, No 177, 2 августа, во французском оригинале — Т, Lettres tned, p. 13-14.

Датируется предположительно но помете ‘Среда’ и по связи с предыдущим письмом, где Тургенев пишет о возвращении П. Виардо из Куртавноля и о намерении посетить ее ‘послезавтра’, т. е., очевидно, 26 мая (7 июня).

104. Полине Виардо

Впервые опубликовано: в русском переводе (как два самостоятельных письма) — Рус Вед, 1911, No 177, 2 августа, во французском оригинале — Т, Nouv corr ined, t. 1, p. 24—26.

Датируется согласно указанным дням недели и по упоминанию о, смерти Т.-Р. Бюжо.

¹ Бюжо умер от холеры в Париже 10 июня н. ст. 1849 г., правительственные газеты расценивали его смерть как национальное бедствие, худшее, чем военное поражение.

² Выражение Тургенева ‘призывают французов к оружию’ не вполне соответствует истинному характеру выступлений французской печати этого времени. 28 мая н. ст. 1849 г. открылось Законодательное собрание и тотчас же обнаружились глубокие противоречия между составлявшими его республиканской партией и партией порядка, а также республиканской партией и реакционным правительством, возглавляемым К.-И.-О. Барро. Положение обострялось и внешнеполитическими причинами: поход французских войск на республиканский Рим для восстановления папской власти вызывал возмущение широких масс, так же как и попустительство французского правительства в вопросе о вмешательстве Николая I в войну венгерского народа против Австрии на стороне последней. Борьба привела к ‘мирной’ демонстрации мелкобуржуазной демократии 13 июня н. ст. 1849 г., разогнанной войсками.

³ Речь идет о письме Ф. Лессепса генералу Удино от 1 июня 1849 г., в котором он решительно осуждал действия Удино и заявлял о своей отставке. См.: Lesseps F. Ma mission a Rome. Paris, 1849, p. 158-161.

⁴ В мае Ю. Гайнау был назначен одним из руководителей австрийской армии, направленной против восставшей Венгрии, и сначала потерпел неудачу, но не под Пресбургом (ныне Братислава), как говорит Тургенев, а под Коморном, ниже но Дунаю, о чем глухо сообщалось в парижских газетах.

⁵ Г. Дембиньский в январе 1849 г. прибыл в Венгрию, чтобы принять участие в восстании венгров против Австрии. Он был назначен главнокомандующим северной венгерской армией, но, возбудив недовольство и недоверие войск, был отстранен, затем назначен одним из командующих армией. Слухи о поражении, нанесенном ему русскими войсками, были ошибочны и не нашли отражения в печати.

105. А. А. Краевскому

Печатается по подлиннику: ГПБ, ф. 391 (А. А. Краевского), л. 163.

Впервые опубликовано: Письма к Краевскому, с. 6—7.

Стр. 285. улица Дуа (франц.).

¹ Слова (несколько измененные грамматически) из православной заупокойной молитвы.

² Речь идет о комедии ‘Холостяк’.

³ Задуманная Тургеневым поездка не состоялась.

⁴ Статья — ‘Несколько слов об опере Мейербера ‘Пророк’. (Письмо к редактору)’. См. письмо 101, примеч. 8.

⁵ Тургенев дает адрес семейства Виардо.

106. Полине Виардо

Печатается по фотокопии: ИРЛИ, Р. I, оп. 29, No 422. Подлинник хранятся в Bibl Nat.

Впервые опубликовано (без последней фразы): во французском оригинале — Revue Hebdomadaire, 1898, No 45, 8 octobre, p. 192—194, в русском переводе — Моск Вед, 1898, No 273, 4 (16) октября. Перепечатано: в русском переводе — Гальп.-Кам. Письма, с. 58 — 61, XIII, Письма к Виардо, с. 125—130, XIII, во французском оригинале — Halp.-Kam., Viardot, p. 68—71, XIII.

Впервые полностью во французском оригинале опубликовано: T. Quelques lettres, p. 69—71.

Датируется по связи с другими письмами этого времени, в частности — с письмом 104, где Тургенев пишет о разрешении ему доктором Рейе выйти в первый раз на другой день, и с письмом 108, где упоминается настоящее письмо, написанное ‘вчера’ (по поводу ‘когтей’ холеры).

¹ Этот сочиненный Тургеневым романс неизвестен.

² Мейербер как автор ‘Гугенотов’ и только что поставленного (16 апреля н. ст. 1849 г.) ‘Пророка’, где П. Виардо пела главную партию и имела громадный успех, был среди композиторов того времени особенно близок Тургеневу.

107. Полине Виардо

Печатается по фотокопии: ИРЛИ, Р. I, оп. 29, No 422. Подлинник хранится в Bibl Nat. На письме (в левом верхнем углу) помета рукой П. Виардо: ‘non’ (‘нет’ — франц.).

Впервые опубликовано: в русском переводе — Рус Вед, 1911, No 177, 2 августа, во французском оригинале — Т, Lettres ined, p. 13.

Датируется предположительно по связи с другими письмами в помете ‘Вторник’: в период болезни Тургенева, когда он оставался доме Герцена, откуда, по-видимому, и было написано это письмо, вторник приходился на 24 и 31 мая (5 и 12 июня). Не исключено, однако, что Тургенев ошибся в указании дня недели.

108. Полине Виардо

Печатается по фотокопии: ИРЛИ, Р. I, оп. 29, No 422. Подлинник хранится в Bibl Nat. На письме два почтовых штемпеля: ‘Paris, 12 juin 49’ и ‘Rosoy-en-Brie, 13 juin 49’.

Впервые опубликовано: в русском переводе (не полностью и как два самостоятельных письма) — Рус Вед, 1911, No 177, 2 августа. Полностью во французском оригинале — Т, Lettres ined, p. 14.

Датируется по почтовому штемпелю.

109. Полине Виардо

Впервые опубликовано (не полностью): во французском оригинале — Revue Hebdomadaire, 1898, No 45, 8 octobre, p. 196—198, в русском переводе — Моск Вед, 1898, No 273, 4 (16) октября. Перепечатано: в русском переводе — Гальп.-Кам., Письма, с. 63—65, XV, Письма к Виардо, с. 139—141, XV, во французском оригинале — Halp.-Kam., Viardot, p. 75—77, XV.

¹ Это письмо — первый ‘бюллетень’ Тургенева из Куртавнеля, куда он, очевидно, приехал из Парижа, после выздоровления, около 17 июня н. ст. П. Виардо 18 июня н. ст. уехала из Куртавнеля в Париж, чтобы затем отправиться на гастроли в Англию.

110. Полине Виардо

Впервые опубликовано (не полностью): во французском оригинале — Revue Hebdomadaire, 1898, No 45, 8 octobre, p. 194—196, в русском переводе — Моск Вед, 1898, No 273, 4 (16) октября. Перепечатано: в русском переводе — Гальп.-Кам., Письма, с. 61—63, XIV, Письма к Виардо, с. 133—136, XIV, во французском оригинале — Halp.-Kam., Viardot, p. 72—74, XIV.

Датируется по связи с предшествующим письмом и помете ‘Среда’.

¹ Сообщение об арестах немецких демократов было помещено в ‘Gazette des Tribunaux’ и перепечатано в других парижских газетах. Так, ‘La Presse’ 17 июня 1849 г. (No 4735) писала: ‘Мы читаем в ‘Gazette des Tribunaux’: ‘Произведены еще многочисленные аресты. Общее число арестованных достигло вчера вечером приблизительно 300. В течение дня арестованы были также большая часть членов немецкого демократического комитета и многие другие социалистические пропагандисты». Аресты были связаны с демонстрацией 13 июня н, ст. 1849 г. (см. письмо 104, примеч. 2). Г. Мюллер-Штрюбинг, входивший в круг немецких социалистов, а также и Герцен, близкий к французским социалистам-утопистам,— оба участвовали в демонстрации 13 июня и были под угрозой ареста. Поэтому Герцен 8 (20) июня выехал с чужим паспортом из Парижа и 10 (22) июня прибыл в Женеву. После его отъезда на парижской квартире его матери был произведен обыск (см.: ‘Былое и думы’, гл. XXXVI, Герцен, Летопись, 1812—1850, с. 494—495). Мюллер-Штрюбинг остался в Париже и лишь значительно позднее переехал в Лондон. Тургенев, находясь в Куртавнеле, не знал об отъезде Герцена из Парижа и о судьбе Мюллера-Штрюбинга.

111. Полине Виардо

Печатается по фотокопии: ИРЛИ, Р. I, оп. 29, No 422. Подлинник хранится в Bibl Nat. На первой странице письма (в левом верхнем углу) помета рукой П. Виардо: ‘non’ (‘нет’ — франц.).

Впервые опубликовано: в русском переводе (не полностью) — Рус Вед, 1911, No 182, 9 августа, полностью во французском оригинале — Т, Lettres in’ed, p. 15—16.

¹ П. Виардо выехала 8 июля н. ст. на гастроли в Англию и пробыла там до конца августа.

² Статья Ж. Жанена напечатана в ‘.Tournai des Debats’, под заглавием ‘Две недели отпуска’, 9 июля н. ст. 1849 г.(т. е. была прочтена Тургеневым в день написания письма). Автор рассказывает о виденном им в бельгийском городке Малине празднике по случаю открытия памятника Маргарите Австрийской, принцессе XV в.: ‘Представьте себе, между двумя кострами, одно из тех наслаждений, которые невозможно описать! Представьте себе глубокий мир между двумя бурями! Рай между двумя адами! Розу Шери между двумя дуэньями! самоё Виардо, поющую между двумя провинциальными тенорами!.. Это — волшебная сказка — народ, расположенный между Германией в огне и Францией в развалинах, который в 1849 году заказывает своим скульпторам изображение этой Маргариты Австрийской…’.

³ Мануэль Гарсиа в это время жил в Лондоне, будучи профессором Лондонской консерватории.

⁴ ‘Don Sebastien, roi de Portugal’ (‘Дон Себастьян, король Португалии’) — опера Г. Доницетти, текст Э. Скриба, впервые была поставлена в Париже в 1843 г. и вызвала тогда серьезную критику (в частности, Э. Делеклюза — постоянного музыкального критика ‘Journal des Debats’), в 1849 г. опера была возобновлена с частично измененным составом исполнителей.

⁵ »Лючия’ — опера Доницетти ‘Лючия ди Ламмермур’ (см. письмо 63, примеч. 7).

112. Полине Виардо

Печатается по фотокопии: ИРЛИ, Р. I, оп. 29, No 422. Подлинник хранится в Bibl Nat. На письме (в левом верхнем углу) помета рукой П. Виардо: ‘non’ (‘нет’ — франц.).

Впервые опубликовано: в русском переводе — Рус Вед, 1911, No 182, 9 августа, во французском оригинале — Т, Lettres ined, p. 17-19.

¹ Почтовая станция в Париже, от нее отправлялись дилижансы в местечко Розе-ан-Бри, близ которого находился Куртавнель.

² Барышни Виардо — три сестры Л. Виардо.

³ Художник А. Моннье выступал также как актер и получил известность исполнением главной роли в пьесе ‘La famille improvisee’ (‘Импровизированное семейство’, 1831), написанной, по материалам произведений самого Моннье, второстепенным драматургом-водевилистом Н. Бразье в соавторстве с Т.-Д. Дюпети и Ф.-О. Дювером, здесь Моннье выступал в нескольких лицах, создавая остроумно, хотя и неглубоко, ряд характерных обрядов буржуазного общества.

⁴ Роль Фидес — в ‘Пророке’ Мейербера. См. письмо 91, примеч. 6.

⁵ Речь идет о дополнительных выборах в Законодательное собрание, проведенных в Париже 8 июля н. ст. 1849 г. На выборах конкурировали два списка кандидатов: список ‘Избирательного союза’, составленного из ‘друзей порядка’, т. е. с объединившихся легитимистов, орлеанистов, бонапартистов и правого крыла республиканской буржуазии, и ‘социалистический’ список, представлявший левое крыло буржуазных республиканцев и мелкобуржуазных ‘социалистов’. Буенвилье получил (по предварительным данным, опубликованным 11 июля и. ст., в день написания письма Тургеневым) 93 975 голосов, Гудшо — 91 857, окончательные данные почти не изменили соотношения.

113. Полине Виардо

Впервые опубликовано (с пропусками): во французском оригинале — Revue Hebdomadaire, 1899, No 9, 28 janvier, p. 483—485, в русском переводе — Моск Вед, 1809, No 52, 21 февраля (5 марта). Перепечатано: в русском переводе — Гальп.-Кам., Письма, с. 85-87, XIX, Письма к Виардо, с. 187 —191, XIX, во французском оригинале — Halp.—Kam., Viardot, p. 102—106, XIX.

¹ Выражение ‘rodomont’, означающее: хвастун, лжегерой, произошло от имени одного из персонажей поэмы Ариосто ‘Неистовый Роланд’ — Родомонта, хвастливого труса, имя которого стало нарицательным.

² 7 июля н. ст. 1849 г., непосредственно перед приездом в Лондон П. Виардо, в лондонском театре Ковент-Гарден состоялось первое выступление Г. Зонтаг, вернувшейся после почти десятилетнего перерыва на сцену.

³ Тургенев говорит, вероятно, о переводе на французский язык, по желанию П. Виардо, одного из его произведений, по какого именно — неизвестно.

114. Полине Виардо

Печатается по фотокопии: ИРЛИ, Р. I, оп. 29, No 422. Подлинник хранится в Bibl Nat. На первой странице письма (в левом верхнем углу) помета рукой П. Виардо: ‘Oui, copiee’ (‘Да, скопировано’ — франц.).

Впервые опубликовано (со значительными пропусками): во французском оригинале — Revue Hebdomadaire, 1899, No 9, 28 janvier, p. 486 — 489, в русском переводе — Моск Вед, 1899, No52, 21 февраля (5 марта). Перепечатано: в русском переводе — Гальп-Кам., Письма, с. 87—92, XX, Письма к Виардо, с. 195—202, XX, во французском оригинале — Halp.-Kam., Viardot, p. 106—112, XX. Полностью во французском оригинале опубликовано: T. Quelques lettres, p. 73—76.

¹ П. Виардо приехала на гастроли в Лондон, когда дирекция театра Ковент-Гарден обанкротилась и новое руководство театра возлагало большие надежды на постановку ‘Пророка’. Однако певице пришлось столкнуться с большими трудностями на репетициях, что отмечали газеты и о чем сама она по-видимому сообщала в Куртавнель. Подробнее см.: Розанов, с. 79.

² См. письмо 113, примеч. 3.

³ Речь идет о предстоящем браке дочери П. и М. Сичес Антонии и Ю. Леонара. См. письмо 120, примеч. 19, 23.

⁴ Тургенев имеет в виду Г. Зонтаг, выступавшую в Лондоне в опере Г. Доницетти ‘Линда ди Шамуни’ и соперничавшую с П. Виардо.

⁵ Герман и Доротея — герои одноименной идиллической поэмы Гёте, Гретхен — героиня первой части ‘Фауста’, г-жа Вандерборгт — вероятно, одна из знакомых семьи Виардо.

⁶ Коморн — лошадь, принадлежавшая Л. и П. Виардо.

115. Полине Виардо

Печатается по фотокопии: ИРЛИ, Р. 1, оп. 29, No 422. Подлинник хранится в Bibl Nat.

Впервые опубликовано (не полностью): во французском оригинале — Revue Hebdomadaire, 1898, No 45, 8 octobre, p. 198—200, в русском переводе — Моск Вед, 1898, No 273, 4 (16) октября. Перепечатано: в русском переводе — Гальп.-Кам., Письма, с..65—69, XVI, Письма к Виардо, с. 145—152. XVI, во французском оригинале — Halp.-Kam., Viardot, p. 77—83, XVI.

Полностью во французском оригинале опубликовано: Т, Quelques lettres, p. 79—82.

Тургенев, датируя письмо июнем, ошибся, о чем свидетельствует содержание письма, тесно связанное с содержанием предшествующего, написанного в июле (см. No 114), а также несоответствие в датах чисел дням недели: четверг на 19, пятница на 20 и суббота на 21-е (н. ст.) приходились в 1849 г. на июль, а не на июнь.

¹ См. письмо 97, примеч. 5.

² ‘Пророк’ Мейербера с участием П. Виардо в роли Фидес был впервые поставлен в Лондоне 24 июля н. ст. 1849 г.

³ Валентина де Бри — героиня оперы Мейербера ‘Гугеноты’, партию которой пела П. Виардо.

⁴ Это стихотворение, положенное Тургеневым на музыку, написано, по-видимому, также им самим.

⁵ Речь идет о Ш. Гуно и его романсе ‘Приношение’.

⁶ Посольство генерала К.-Л. Ламорисьера к Николаю I имело целью добиться у царя признания Французской республики, что, в разгар интервенции царских войск против Венгрии, означало, отказ французского правительства от помощи восставшим народам. Этим и объясняется возмущение, вызванное посольством Ламорисьера в прогрессивных кругах французского общества, а также и возмущение Тургенева.

⁷ Тургенев приводит слова из дуэта Роже, исполнителя партии Иоанна Лейденского в ‘Пророке’, и П. Виардо — Фидес.

⁸ Слова Тассо из драмы Гёте ‘Торквато Тассо’ (д. II, явл. 1), Этот же стих поставлен эпиграфом к V главе книги Герцена ‘С того берега’, помеченной: ‘Париж, 1 марта 1849 г.’.

116. Полине Виардо

Впервые опубликовано: в русском переводе (как одно письмо с последующим, см. No 117) — Рус Вед, 1911, No 182, 9 августа, во французском оригинале — Т, Nouv corr ined, t. 1, p. 26—31.

¹ Тургенев имеет в виду одну из двух картин А. Шеффера, изображающих Миньону, героиню романа Гёте ‘Годы учения Вильгельма Мейстера’.

² Отношения Тургенева с матерью, давно уже натянутые, к лету 1849 г. стали близки к полному разрыву: В. П. Тургенева, недовольная долгим пребыванием сына во Франции и в особенности дружбой его с П. Виардо, прекратила высылку денег и, по-видимому, перестала ему писать.

³ Речь идет о постановке ‘Пророка’ Мейербора в лондонском театре Ковент-Гарден, с участием 11. Виардо и певца Марио. Первое представление состоялось во вторник 24 июля н. ст.

⁴ Мнение Тургенева о Ледрю-Роллене близко совпадает с отзывами Герцена (см. ‘Былое и думы’, гл. LII).

⁵ Преданный суду после событий 15 мая 1848 г. (см. письмо 88), Луи Блан эмигрировал в Англию. Говоря о ого ‘новой газете’, Тургенев имеет в виду ‘Le Nouveau Monde, redige par Louis Blanc. Revue historique et politique’ (‘Новый мир, редактируемый Луи Бланом, журнал исторический и политический’)—ежемесячник, выходивший в Париже, первый номер журнала появился 15 июля 1849 г.

⁶ Папа Пий IX 24 ноября 1848 г. бежал в Гаэту из Рима, где была объявлена республика, и город стал центром итальянского освободительного движения. Но реакционные силы католических государств — Австрии, Франции, Испании, Неаполя — объединились для интервенции против итальянского народа, в защиту папы. 3 июля 1849 г. Римская республика пала, 14 июля французский генерал Удино объявил о восстановлении светской власти папы, и Пий IX вскоре вернулся в Рим. Эти события означали победу реакции над демократией не только в Италии, но — несколько позже — и во всей Западной Европе.

⁷ Источник цитаты не установлен.

⁸ Роман Жорж Санд ‘Консуэло’ (1842—1843) представлял собой интерес для Тургенева потому, что главным прототипом героини романа — певицы Консуэло — была, как известно, П. Виардо. Альберт — граф Рудольштадт, муж Консуэло, масон, мистик и духовидец, герой второй части романа ‘Консуэло’ и следующего за ним романа ‘Графиня Рудольштадт’ (1843—1844).

⁹ Героиня повести Ж. Сайд ‘Маленькая Фадетта’, входящей в цикл ее ‘деревенских’ романов.

¹⁰ В середине июля в печати распространились ложные слухи о смерти А. Гёргея. Так, в ‘Journal des Debats’ 18 июля н. ст. 1849 г. сообщалось: ‘Мы читаем в ‘Венской газете’ от 11 июля, ‘Последние три дня большое смятение царит среди мадьяр. Говорят, что Гёргей умер от ран. Достоверно то, что в последних столкновениях главное командование несет Клапка и что Гёргей был тяжело ранен».

¹¹ М. А. Бакунин в это время находился в заключении, осужденный саксонским судом за участие в Дрезденском восстании в мае 1849 г. Тургенев, вероятно, ничего не знал о его судьбе.

117. Полине Виардо

Впервые опубликовано: в русском переводе (с незначительными пропусками и как продолжение и конец предшествующего письма, см. No 116) — Рус Вед, 1911, No 182, 9 августа, во французском оригинале — Т, Nouv corr ined, t. 1, p. 31—32.

118. Полине Виардо

Впервые опубликовано (не полностью): во французском оригинале — Revue Hebdomadaire, 1899, No 10, 4 fevrier, p. 33—36, в русском переводе — Моск Вед, 1899, No 174, 27 июня (9 июля). Перепечатано: в русском переводе — Гальп.-Кам., Письма, с. 92— 95, XXI, Письма к Виардо, с. 205—210, XXI, во французском оригинале — Halp.-Kam., Viardot, p. 112—117, XXI.

¹ Опера Мейербера ‘Пророк’, с участием П. Виардо в роли Фидес, прошла на сцене театра Ковент-Гарден 10 раз между 24 июля к 22 августа. Гастроли Виардо в Лондоне закончились 24 августа исполнением партии Церлины в ‘Дон-Жуане’ Моцарта (см.: Illustrated London News, 1849, No 387, 25 августа). Состав исполнителей в ‘Пророке’ был смешанный — в него входили итальянские, французские и английские певцы, и первые репетиции, по-видимому, но кадились, о чем Виардо сообщала в не дошедших до нас письмах из Лондона. Об улучшении ансамбля оперы от первого к шестому представлению писали рецензенты ‘Athenaeum’ (1849, No 1136, 4 августа) и ‘Illustrated London News’ (1849, No 385, 11 августа). См. также примеч. 3.

² Эти мысли Тургенева нашли место и в его творчестве — в повестях ‘Призраки’ и ‘Довольно’, в некоторых стихотворениях! в прозе — таких, как ‘Разговор’, ‘Necessitas, Vis, Libertas’, ‘Природа’, ‘Дрозд. I’ и др.

³ Английские журналы, перечисленные Тургеневым, освещали, в рецензиях и статьях гастроли П. Виардо в Лондоне, в особенности ее выступления в новой для англичан опере ‘Пророк’. Один из наиболее популярных журналов ‘Athenaeum’, где сотрудничал авторитетный музыкальный критик Г. Ф. Чорли, еще 21 апреля Н. ст. 1849 г. поместил в No 1121 (с. 416—418) большую статью o постановке ‘Пророка’ в Париже, где особенно было выделено исполнение П. Виардо. В рецензии на первые представления ‘Пророка’ в Лондоне (Athenaeum, 1849, No 1135, 28 июля, с. 771) отмечалось, что опера здесь, сверх ожидания, принята более горячо, чем в Париже, где первое представление было встречено сравнительно сдержанно. Другая сочувственная рецензия на оперу появилась в ‘Athenaeum’ 4 августа (No 1136, с. 794—795). В свою очередь и еженедельник ‘Illustrated London News’ в кратких, но неизменно одобрительных отзывах отмечал почти в каждом номере, начиная с No 380 от 14 июля, представления ‘Пророка’ с участием П. Виардо.

119. А. И. Герцену

Печатается по подлиннику: ЦГАЛИ, ф. 2197, оп. 1, ед. хр. 110, л. 1.

Впервые опубликовано: Письма к Герцену, с. 87—88.

¹1 (13) июля 1849 г. Герцен принял участие в парижской демонстрации, направленной против Луи-Наполеона, и, вследствие преследований французской полиции, вынужден был уехать с чужим паспортом в Женеву. В Париж он вернулся в декабре 1849 г, (см.: Герцен, т. 23, с. 223).

² Речь идет о предоставлении Герценом Прудону крупной суммы на издание ежедневной демократической газеты ‘La Voix du Peuple’. Соглашение по этому поводу между Прудовом и Герценом было подписано 14 августа н. ст. 1849 г. (Герцен, т. 23, с. 399—400). О намерении Герцена Тургенев узнал, вероятно, от Э. Гервег и Н. И. Сазонова (Герцен, Летопись, 1812—1850, с. 507).

³ Г. Гервег эмигрировал из Парижа одновременно с Герценом и вместе с ним находился в Швейцарии. В июле 1849 г. они соверши ли вдвоем путешествие на ледник Монте-Роза, описанное Герценом в ‘Былом и думах’ (гл. XXXVIII).

120. Полине Виардо

Печатается по фотокопии: ИРЛИ, Р. I, оп. 29, No 422. Подлинник хранится в Bibl Nat.

Впервые опубликовано (с незначительными пропусками, датой, неверно обозначенной самим Тургеневым (см. ниже), и как два отдельных письма): Revue Hebdomadaire, 1899, No 9, 28 janvier, р. 470—483, в русском переводе — Моск Вед, 1899, No 33 и 42, 2 (14) и 11 (23) февраля.

Вторично опубликовано во французском оригинале: Т, Quelques lettres, p. 85—94.

Ошибочность авторской даты (‘4 июля’ вместо ‘4 августа’) подтверждается как содержанием письма и связью с другими письмами этого времени, так и календарем 1849 г., в котором ‘суббота, 4-е’ приходится на август (н. ст.), а не на июль.

¹См. письмо 118, примеч. 1.

² После спектаклей в Лондоне П. Виардо была приглашена на концертные выступления в Ливерпуль.

³ ‘Другой брат’ — вероятно, Мануэль Гарсиа, но, может быть, и брат Тургенева — Николай Сергеевич.

⁴ Неточная цитата из эпиграммы Гёте ‘Melne Wahl’ (‘Мой выбор’, 1815). В подлиннике:

Wer sich nicht selbst zum besten haben kann,

Der ist gcwiss nicht von den Besten.

(Тот, кто не умеет подтрунивать над самим собой, / Тот, конечно, не принадлежит к лучшим).

⁵ Как указывает Тургенев, О. Отт был тесно связан с Ф.-Ж.-В. Бюшезом, который в 1848 г. был председателем Национального учредительного собрания (Тургенев упоминает о нем, не называя его, в письме 88). Книга Отта, которую читал Тургенев,— ‘Руководство но всеобщей истории’ (‘Manuel d’histoire universelle’, 2 тома, 1840—1842) — написана в духе учения Бюшеза.

⁶ В 1837—1841 гг. Н. Г. Устрялов издал ‘Русскую историю’ в 5 томах, богатую (для своего времени) документами и фактическими данными, но консервативную по направлению. В Куртавнель мог ее привезти Л. Виардо из России.

⁷ Тургенев читал, очевидно, раздел, посвященный средним векам, из ‘Всеобщей истории’ К. Роттека (‘Allgemeine Geschichte’, 9 томов, 1824—1827), неоднократно переиздававшейся с дополнениями. Говоря о том, что люди типа Роттека скатываются обычно до положения депутата ‘правой’ Франкфуртского парламента, Тургенев имеет в виду судьбу Германского национального собрания, открывшегося во Франкфурте-на-Майне 18 мая 1848 г. Франкфуртский парламент, вследствие предательской роли нерешительных и колеблющихся либералов, составлявших большинство, не имел авторитета и в конце концов распался, а остатки его были разогнаны вгортембергским правительством (18 июня 1849 г.). К. Маркс и Ф. Энгельс сурово осудили деятельность собрания в работе ‘Революция и контрреволюция в Германии’ и в статьях, опубликованных в ‘Новой Рейнской газете’. Источник выражения ‘ejusdem farinae’ — трактат Сенеки Философа ‘О благодеяниях’.

⁸ ‘Письма и сочинения’ леди Монтегью (Letters and Works of Lady Mary Wortloy Montague) были изданы в 1763 г. и в дальнейшем не раз переиздавались. Тургенев читал их, по-видимому, в одном из английских изданий (см. далее в письме приведенный им по-английски отрывок и примеч. 18 и 25), был и французский перевод, напечатанный в 1804 г. в Париже, в трех томах.

⁹ Исторический роман Ф. Мартинеса де ла Роса ‘Донья Исабель де Солис’ (1835) представляет собой ‘типичнейший испанский роман эпохи романтизма, написанный подражателем Вальтера Скотта’ (Алексеев М. Тургенев и испанские писатели.— Литературный критик, 1938, No 11, с. 140).

¹⁰ Речь идет об ‘Истории Испанской и Португальской войны’ (‘Histoire de la guerre d’Espagne et de Portugal, de 1807 a 1814’, 1814) Ж. Сарразеyа. Сарразен, генерал наполеоновских dойск, известный авантюрист, перешел в 1810 г., из корыстных побуждений, на сторону Англии, за что заочно был присужден к смертной казни. В 1812—1813 гг. он сражался в Испании против французских шмек, в 1815 г. поддерживал Бурбонов. Позднее он был осужден за троеженство и после помилования навсегда покинул Францию.

¹¹ Л.-Ф.-Ж. Боссе сопутствовал Наполеону во многих походах (его приезд в лагерь Наполеона накануне Бородинского сражения изображен Л. Н. Толстым в ‘Войне и мире’ — т. III, ч. II, гл. XXVI), написал ‘Воспоминания о дворцовой жизни и о некоторых событиях времен империи… служащие к истории Наполеона’ (‘Memoires anecdotiques sur l’interieur du palais et sur quelques evenements de l’empire… pour servir a l’histoire de Napoleon’, 4 тома, 1827—1828).

¹² Из переводов Ж. Делиля наибольшей известностью пользовался перевод ‘Георгии’ Вергилия — описательной поэмы о деревенской жизни и сельском хозяйстве — изданный в 1769 г. О летних приездах А. Мартена в Куртавнель говорит в своих воспоминаниях младший сын Виардо — Поль (см.: Viardоt Paul. Souvenirs d’un artiste. Paris, 1910, p. 5).

¹³ ‘Девственница’ — ‘Орлеанская девственница’ (‘La pucello d’Orleans’, 1755) — антиклерикальная поэма Вольтера.

¹⁴ Тургенев имеет в виду составленный Ж. Дама-Инаром двухтомный сборник ‘Наполеон, его взгляды и суждения о людях и вещах’ (‘Napoleon, ses opinions et jugements sur les hommes et les choses’, 1838).

¹⁵ Тургенев читал Коран, вероятно, во французском переводе А. Казимирского (1846), хотя пользовался известностью и старый французский перевод К.-Э. Савари (1783).

¹⁸ Речь идет, очевидно, о сборнике нот — романсов П. Виардо на слова различных современных поэтов, издававшихся неоднократно. Упоминаемые Тургеневым романсы: ‘Ласточка и прелестный узник’, ‘Светлячок’ и ‘Мария и Юлия’ — на слова Г. де Ларенодьера, ‘Ночь и день’ — вероятно, ‘Мрак и свет’ — на слова Э, Тюркети. Автор текста романса ‘Мечты’ неизвестен. См. также Письмо 56, примеч. 7.

¹⁷ Т. е. песню с повторяющимся припевом в стиле Беранже.

¹⁸ Тургенев имеет в виду следующее место из письма леди Монтегью к аббату *** (Конти) от 29 мая 1717 г. из Константинополя: ‘Всякая женщина, оставшаяся незамужней, осуждена на вечные муки. Обосновывая это верование, они <турки> утверждают, что творец создал женщину для того, чтобы люди плодились и размножались. Они говорят, что ее обязанность на этом свете состоит единственно в том, чтобы рожать детей и заботиться о них, что в этом заключается вся добродетель, предписанная ей богом’ (Letters of Lady Mary Wortley Montague, written during her travels in Europe, Asia and Africa… Stereotype edition. Paris, 1817, p. 136—137).

¹⁹ Свадьба Антонии Сичес ди Менди, двоюродной сестры П. Виардо, и бельгийского скрипача Юбера Леонара состоялась в Брюсселе. Позднее, в марте-апреле 1853 г., супруги Леонар были в Петербурге и дали здесь несколько концертов.

²⁰ Партия Фидес в опере Мейорбера ‘Пророк’ исполнялась обычно на текст, написанный Скрибом (как и всё либретто оперы) по-французски. П. Виардо пела ее в Лондоне по-итальянски, вероятно, в своем собственном переводе.

²¹ Одноактная комедия — ‘Завтрак у предводителя’. Отправленная Некрасову для ‘Современника’, она была, уже в корректурных листах, задержана и затем запрещена цензурой. Несмотря на ато, комедия, в приспособленной к требованиям театральной цензуры редакции, была поставлена на сцене в Петербурге 9 декабря 1849 г.

²² Вероятно, комедия ‘Где тонко, там и рвется’, написанная в середине 1848 г. и напечатанная в ‘Современнике’ (1848, No 11). Возможно, впрочем, что речь идет о комедии ‘Нахлебник’, запрещенной цензурой (см. письмо 93, примеч. 5), это могло вызвать у Тургенева желание напечатать ее в переводе, что, однако, осуществилось лишь в 1858 г.

²³ М. Сичес уехала в Брюссель на свадьбу дочери Антонии и Ю. Леонара.

²⁴ Возможно, что Тургенев приводит по памяти и поэтому очень неточно (притом в ироническом смысле) цитату из ‘Новой Элоизы’ Руссо, где Сен-Пре говорит о Юлии: ‘celle qui devrait etre sur le trone de l’univers’ — ‘та, которая должна была бы быть на престоле вселенной’ (часть I, письмо XXXI Сен-Пре к Юлии, см., например: La nouvelle Heloise, par J.-J. Rousseau. Paris, 1844, p. 84).

²⁵ Цитата из письма леди Монтегью к мистеру П., т. е. поэту Александру Попу, без обозначения места и даты, но, очевидно, из Парижа, в октябре 1718 г. (а не 1717, как считал Тургенев). Леди Монтегью описывает французское общество и его характерные черты, сопоставляя французов с турками и англичанами (см., например, указ. в примеч. 18 издание, с. 242).

²⁰ Эпизод, рассказанный здесь, Тургенев впоследствии положил в основу очерка ‘Перепелка’ (1882), изобразив этот случай как воспоминание своего детства.

121. Полине Виардо

Печатается по фотокопии: ИРЛИ, Р. I, оп. 29, No 422. Подлинник хранится в Bibl Nat.

Впервые опубликовано (с пропусками): во французском оригинале — Revue Hebdomadaire, 1899, No 10, 4 fevrier, p. 36—40, и русском переводе — Моск Вед, 1899, No 174, 27 июня (9 июля). Полностью во французском оригинале опубликовано: Т, Quelques lettres, p. 99 — 102.

¹ Тургенев перефразирует название очень ценившейся им драмы Кальдерона ‘Жизнь есть сон’.

² Рассказанный Тургеневым сон является как бы первым наброском к его позднейшей повести ‘Призраки’ (1863).

³ Цитируемые Тургеневым четыре стиха — почти полная строфа стихотворения Беранже ‘Les Bohemiens’ (‘Цыгане’).

⁴ Это письмо Чорли и ответ на него Тургенева неизвестны.

122. Полине Виардо

Впервые опубликовано: во французском оригинале — Revue Hebdomadaire, 1899, No 10, 4 fevrier, p. 40—54, в русском переводе — Моск Вед, 1899, No 174, 27 июня (9 июля). Перепечатано: в русском переводе — Гальп.-Кам., Письма, с. 100 —105, XXIII, Письма к Виардо, с. 225—232, XXIII, во французском оригинале — Halp.-Kam., Viardol, p. 123-129, XXIII.

¹См. письмо 120. примеч. 19 и 23.

² По библейскому преданию, среди десяти ‘казней египетских’, посланных богом на египтян за то, что фараон удерживал в Египте иудеев, были нашествие жаб, саранчи, песьи мухи, гнойные язвы и т. д. (Исход, 7—11).

³ Красношейка (rouget) — паукообразное насекомое из семейства клещей (Trombidium holosericeum).

⁴ Ипполит — мифологический персонаж, сын афинского царя Тесея, оклеветанный влюбленной в него мачехой Федрой, был по просьбе отца покаран Посейдоном: когда Ипполит на колеснице мчался по берегу, Посейдон послал из моря быка, испугавшего коней, которые сбросили юношу на землю, и он погиб.

⁵ Здесь приводится в неточном пересказе фраза из начала первой книги романа Ф. Фенелона ‘Приключения Телемака’ (Les aventures de Telemaque, 1699), где изображен остров нимфы Калипсо: ‘Le figuier, l’olivier, le grenadier et tous les autres arbres couvraient la campagne et en faisaient un grand jardin’ (‘Фиговые, оливковые, гранатовые и всякие иные деревья покрывали местность и обращали ее в обширный сад’).

⁶ ‘Авантюристка’ — комедия в пяти действиях, в стихах, Э. Ожье, поставленная впервые в Париже 23 марта 1848 г. Аннибаль — брат героини пьесы, авантюристки Клоринды, сам авантюрист и плут.

123. Луи и Полине Виардо

Печатается по фотокопии из собрания А. Звигильского (Париж). Подлинник хранится в Bibl Nat.

Впервые опубликовано: в русском переводе — Рус Вед, 1911, No 182, 9 августа, во французском оригинале (без приписки, обращенной к П. Виардо) — Т, Nouv corr ined, t. 2, p. 7—9.

¹ Латинское выражение, восходящее к одной из макаронических поэм французского поэта XVI в. Антуана д’Арена, в буквальном переводе: верь Роберту, знающему (это) по опыту, употребляется в смысле: верьте моему опыту.

² Перевод ‘Шинели’ Гоголя Л. Виардо не осуществил.

³ Вероятно, имеется в виду письмо от брата, Н. С. Тургенева, не дошедшее до нас, переписка И. С. Тургенева с матерью к этому времени прекратилась. Ср. в письме 126.

⁴ Французская газета ‘Le National’, основанная в 1830 г., умеренно-конституционная и оппозиционная во время Июльской монархии, буржуазно-республиканская после февральской революции, выходила под редакцией сторонника Л.-Э. Кавеньяка — А. Марраста и отрицательно относилась к диктатуре Луи-Наполеона, закрыта после переворота 2 декабря 1851 г.

124. Луи Виардо

Печатается по подлиннику: Bibl Nat. На первой странице письма (в левом верхнем углу) помета рукой П. Виардо: ‘поп’ (‘нет’ — франц.).

Впервые опубликовано: в русском переводе — Рус Вед, 1911, Ks 182, 9 августа, во французском оригинале — Т, Nouv corr ined, t. 2, p. 9-10.

¹ По сообщениям английской печати (Hluslrated London News, 1849, No 386, 18 августа, The Athenaeum, 1849, No 1140, 1 сентября, и др.), музыкальный фестиваль в концертном вале Ливерпульской филармонии происходил с 27 по 31 августа н. ст. В нем, кроме П. Виардо, участвовали Дж. Гризи, М. Альбони, Дж. Марио, Л. Даблаш, и другие итальянские, а также английские артисты. В программу входили произведения духовной музыки — оратории Генделя, Россини, Мендельсона, а также сцены и арии из опер Моцарта, Чимарозы, Доницетти, Беллини, Россини, Мейербера и других. П. Виардо исполняла контральтовые и меццо-сопрановые партии.

² В опере Моцарта ‘Дон-Жуан’ П. Виардо пела партии Эльвиры и Церлины.

³ Жарриель и Водуа — деревни близ Куртавнеля, в местах охоты Тургенева и Л. Виардо.

125. Эмме Гервег

Печатается по подлиннику: ГПБ, ф. 795 (И. С. Тургенева), No 37, л. 7.

Впервые опубликовано: Т, ПСС и П, Письма, т. 1, с. 374.

Письмо датируется концом (не позднее утра 30-го) октября и. ст. по содержанию.

¹ Шопен умер в Париже 5 (17) октября 1849 г. Отпевание и похороны состоялись 18 (30) октября.

² Шопен завещал, чтобы в его отпевании был исполнен ‘Реквием’ Моцарта в инструментовке А. Робера. Это завещание было выполнено, сольные партии пели П. Виардо, Ж. Кастеллан и Л. Лаблаш. См. также письмо 127.

126. А. А. Краевскому

Печатается по подлиннику: ГПБ, ф. 391 (А. А. Краевского), л. 164—165.

Впервые опубликовано: Письма к Краевскому, с. 7—9.

Стр. 333. предназначенных для (франц.).

Стр. 333. Улица и гостиница Пор-Магон (франц.).

¹ Комедия Тургенева ‘Холостяк’ напечатана в ‘Отечественных записках’, 1849, No 9.

² Письмо Н. С. Тургенева до нас не дошло.

³ Речь идет о запрегцении ‘Нахлебника’ в ‘Отечественных записках’ (см. письмо 99, примеч. 3). 8

⁴ На этом письме имеется помета Краевского: ‘3 дек. 1849. Послал вексель в 50 дней от 29 ноября на 300 р. сер.’. Как видно из письма Тургенева к Краевскому от 13 (25) декабря 1849 г. (No 129), Тургенев вместе с деньгами получил от него не дошедшее до нас письмо.

⁵ Комедии ‘Вечеринка’ и ‘Гувернантка’ Тургеневым написаныне были. Набросок первой из них см.: наст. изд., Сочинения, т. 2, с. 520—523. Сведения об этих неосуществленных замыслах писателя см. там же, с. 691—695.

127. Генри Чорли

Печатается по подлиннику: Фицвильямский музей (Кембридж).

Впервые опубликовано: New Zealand Slavonic Journal, 1978, No2, p. 28-30.

¹ См. письмо 91, примеч. 6.

² Тургенев имеет в виду, очевидно, вечер, устроенный супругами Виардо 8 августа и. ст. 1849 г. в Лондоне (Клифтон Виллаз, 27, Мейде Вейл) в честь их друзей Э. Араго, А. Ледрю-Роллена и Луи Блаиа, известных деятелей французской революции 1848 г. (см. статью: Waddington Patrick. Turgenev’s relations with Henry Fothergill Chorley.— New Zealand Slavonic Journal, 1978, No 2).

³ В своем письме к гр. Матв. Ю. Виельгорскому от 29 октября (12 ноября) 1849 г. П. Виардо так описывает траурную церемонию отпевания Шопена: ‘Он выразил желание, чтобы на его похоронах исполнен был ‘Реквием’ <Моцарта>, и мы сделали это в церкви Мадлен, в прошлый вторник, Я не сумею передать вам того огромного впечатления, которое произвело это великое произведение. Соло пели г-жа Кастеллан, Лаблаш, Алексис Дюпон и я. Оркестр и хор — из Оперы. Ребер аранжировал для этой церемонии похоронный марш из Большой сонаты Шопена. Его играли во время следования тела от главного входа до катафалка. Перед ‘Sanctus’ превосходный органист Лефебюр сыграл две прелюдии Шопена, в ми и си миноре <...> Мы все утопали в слезах, взволнованы были даже самые равнодушные (этих последпих было немного) <...> Это была одна из тех редких избранных натур, встречу с которыми иадо считать большим счастьем в жизни’ (Муз Наcл, с. 84). Ср. с сообщением о похоронах Шопена в 261-м номере ‘С.-Петербургских ведомостей’ от 20 ноября (2 декабря) 1849 г.: ‘Сестра покойника, г-жа Иендршеевич (Jendrzejewicz) созвала на это печальное торжество все знаменитости Парижа. Отпевание происходило 30 октября, в церкви св. Магдалины, в обществе певцов, в числе которых находились: г-жи Виардо и Кастеллани, гг. Дюпон и Лаблаш исполнили по завещанию умершего Requiem Моцарта, органист церкви св. Магдалины, г. Лефебюр-Вели сыграл на органе две прелюдии Шопена, кроме того, была исполнена его же соната (оп. 59), переложенная для большого оркестра г. Робером. Множество народу провожало погребальную колесницу до самого кладбища отца Лашеза, гроб несли: известный виолончелист Франшом, знаменитый живописец Эжен Делакроа, Мейербер и один из соотечественников Шопена’.

⁴ Речь идет о некрологической статье Г. Чорли о Шопене в ‘The Atbenaeum’ от 27 октября 1849 г.

⁵ Первое представление оперы Мейербера ‘Гугеноты’ в новой редакции после длительного репетиционного периода состоялось в парижской Большой опере 18 ноября 1850 г. Партию Валентины исполняла П. Виардо, Рауля — Роже, Маргариты — Лаборд (см. письмо П. Виардо к Матв. Виельгорскому от 4 марта 1850 г. и примеч. к нему А. С. Розанова — Муз Наcл, с. 87, 127).

⁶ Жанна-Маргарита Виардо.

⁷ Осенью 1849 г. П. Виардо подписала контракт с Берлинской оперой и в апреле 1850 г. пела там ‘Пророка’ (см.: Муз Наcл, с. 85).

128. А. А. Краевскому

Печатается по подлиннику: ГПБ, ф. 391 (А. А. Краевского), л. 159—160.

Впервые опубликовано: Письма к Краевскому, с. 9—11.

Стр. 336. ‘Эту пьесу еще не играли’ (франц.).

Стр. 337. Умеренный успех (успех из вежливости) (франц.).

Стр. 337. Улица и гостиница Пор-Магон (франц.).

¹ См. письмо 126. 300 руб. серебром, о которых там идет речь, составляют 1050 руб. ассигнациями.

² Гр. Матв. 10. Виельгорский оказывал поддержку многим литераторам, артистам, художникам. Письмо Виельгорского, по-видимому, было адресовано П. Виардо, и в нем рассказывалось о чтении М. С. Щепкиным ‘Нахлебника’ у Одоевских. 2 ноября ст. ст. 1849 г. В. Ф. Одоевский писал П. А. Плетневу: ‘Завтра в 9 часов у нас читает Щепкин, любезный Петр Александрович, можем ли мы надеяться, что вы осчастливите нас своим присутствием, вы и ваша супруга… Оленьку (дочь Плетнева.— Ред.) не смею звать потому, что предмет чтения ‘Нахлебник’, говорят, не для юных девственных ушей’ (ИРЛИ, ф. 234, оп. 3, No 484, л. 17).

³ ‘Холостяк’ был поставлен на сцене Александринского театра в Петербурге 14 (26) октября 1849 г.

⁴ См. письма 129 и 130, а также письмо 131 (наст. изд., Письма, т. 2).

129. А. А. Краевскому

Печатается по подлиннику: ГПБ, ф. 391 (А. А. Краевского), л. 166.

Впервые опубликовано: Письма к Краевскому, с. 11—13.

Стр. 338. с увлечением (итал.).

¹ См. письмо 126, примеч. 4.

² В письме к Краевскому от 1 (13) декабря 1849 г. (No 128) Тургенев писал, что оканчивает ‘Дневник лишнего человека’. Речь шла о переписывании, а основная работа над повестью, как видно из настоящего письма, а также из письма Тургенева к Краевскому от 2 (14) апреля 1849 г. (No 101), закончилась раньше.

³ См. письмо 130.

⁴ ‘Гувернантка’ не была закончена, а пьеса ‘Студент’ была позднее переделана и под названием ‘Месяц в деревне’ появилась в ‘Современнике’ (см. письма 101, примеч. 7, и 126, примеч. 5).

⁵ О материальных затруднениях Тургенева см. письмо 116, примеч. 2.

⁶ Еще за год до этого, 8 (20) декабря 1848 г., Краевский писал Тургеневу: ‘Вы зажились в Немечине, пора домой’ (ИРЛИ, ф. 7, No 144).

⁷ Тургенев приехал в Петербург во второй половине июня ст. ст. 1850 г.

130. А. А. Краевскому

Печатается по подлиннику: ГПБ, ф. 391 (А. А. Краевского), л. 162.

Впервые опубликовано: Письма к Краевскому, с. 13—14, с предположительной датировкой — конец 1849 г.

Датируется на следующих основаниях. Статья о ‘Пророке’ шявилась в ‘Отечественных записках’ (1850, No 2) под заглавием ‘Несколько слов об опере Мейербера ‘Пророк», с подзаголовком ‘(Письмо к редактору)’ и датой: ‘Париж, 9 января н. ст. 1850’, которую следует считать датой окончания статьи. Поскольку статья и письмо к Краевскому посланы одновременно, можно полагать, что письмо написано в день окончания статьи.

¹ ‘Дневник лишнего человека’ был напечатан в апрельской книжке ‘Отечественных записок’ за 1850 г.

² Статья о ‘Пророке’ имеет подпись: ‘—е—‘. Нежелание Тургенева раскрыть свое авторство объясняется, очевидно, тем обстоятельстром, что в статье содержатся хвалебные отзывы об артистическом таланте П. Виардо.

ОФИЦИАЛЬНЫЕ ПИСЬМА И ДЕЛОВЫЕ БУМАГИ

1. В Правление Московского университета

Печатается по писарской копии в дело Правления имп. Московского университета 1833 г., No 108, ‘О принятии в университет в число студентов Ивана Тургенева’: ЦГАЛИ, ф. 509, оп. 1, ед. хр. 1, л. 1. На прошении помета неизвестной рукой: ’14 лет и 11 месяц’.

Впервые опубликовано: Г, ПСС и В, Письма, т. 1, с. 423.

¹ Тургеневу в то время было неполных 15 лет.

² Тургенев успешно выдержал вступительные экзамены в сентябре 1833 г. и но решению совета Московского университета от 20 сентября ст. ст. 1833 г. был принят в число своекоштных студентов (см.: ВЕ, 1894, No 2, с. 716).

2. В Правление Московского университета

Печатается по подлиннику: ЦГАЛИ, ф. 509, оп. 1, ед. хр. 1, л. 19.

Впервые опубликовано: Т, ПСС и П, Письма, т. 1, с. 424.

¹ Экзамены и прием Тургенева в Московский университет состоялись не в октябре, а в сентябре 1833 г.

² Перевод Тургенева в Петербургский университет был обусловлен семейными обстоятельствами. В своей автобиографии Тургенев пишет: ‘В 1834-м году отец И—а С—а перевел его в Петербургский университет для совместного жительства со старшим братом, поступившим в Гвардейскую артиллерию’.

3. Ректору Петербургского университета

Печатается по подлиннику: ЦГАЛИ, ф. 509, оп. 1, ед. хр. 2, л. 2.

Впервые опубликовано: Лисовский, Материалы, с. 4—5.

¹ Экзамены в Московском университете держали 13 студентов. Среди них Тургенев по результатам экзаменов оказался на третьем месте (см.: ВЕ, 1894, No 2, с. 721).

² Тургенев был принят в число своекоштных студентов и учился в Петербургском университете с 1834 по 1837 г.

4. Ректору Петербургского университета

Печатается по подлиннику: ГИАЛО, ф. 14, оп. 3, од. хр. 15953, л. 2.

Впервые опубликорано: Т, ПСС и II, Письма, т. 1, с. 425—426.

5. Ректору Петербургского университета

Печатается по подлиннику: ЦГАЛИ, ф. 509, оп. 1, ед. хр. 2, л. 4. На подлиннике служебная помета: ’11 мая 1837′.

Впервые опубликовано: Лисовский, Материалы, с. 5, с датой согласно служебной помете.

¹ В 1836 г., по окончании университета, Тургенев был удостоен только звания действительного студента. Повторное посещение лекций третьего курса вызвано было стремлением Тургенева получить степень кандидата. Он ее получил в конце следующего учебного года, пабрав во время экзаменов необходимое для этого количество баллов. В копии аттестата Тургенева, хранящейся в ЦГИАЛ (ф. 1284, оп. 28, ед. хр. 7, л. 2), сказано: ‘Иван Тургенев… поступивший в число своекоштных студентов императорского С.-Петербургского университета по 1-му отделению Философского факультета, находясь в опом с июля месяца 1834 по июля 10-е 1837 года, при благонравном поведении, окончил полный курс учения и оказал следующие успехи: в законе божьем, политической экономии и русской истории — очень хорошие, в греческой и римской словесности, истории русской литературы, всеобщей истории и французском языке — отличные, и, по окончательном испытании, признан Советом университета достойным степени кандидата 1-го отделения Философского факультета 10-го июля 1837 года…’.

6. В Тульское дворянское депутатское собрание

Печатается по подлиннику: ГАТО, ф. 39, оп. 2, No 2337, л. 63. Написано, как сказано в прошении, рукой Е. Д. Хрусталева. Рукой Тургенева написаны слова: ‘мною сочиненному прошению’ и последний абзац, выделенные нами. На прошении после даты — помета: ‘с почты из Мценска’.

Впервые опубликовано: Русская литература, 1972, No 3, с. 98.

¹ Это событие описано Тургеневым в рассказе ‘Un incendie en mer’ (‘Пожар на море’).

² Документ о введении И. С. Тургенева в Тульскую Дворянскую родословную книгу за No 242 был выдан H. H. Тургеневу 11 июля 1842 г., о чем свидетельствует его собственная роспись на протоколе заседания (ГАТО, ф. 39, оп. 2, No 2337, л. 65 об.).

³ В документе число не указано.

⁴ Прошение Тургенева слушалось на заседании членов Тульского дворянского депутатского собрания. В протоколе заседания имеется запись: ‘Приказали: в уважение объясненных просителем студентом Иваном Тургеневым несчастных обстоятельств выдать ему вместо сгоревшей вновь копию с определения 1810 и 1832-го годов с надлежащею после указа 30 июля 1835 года надписью о времени представления в Герольдию доказательств, которые для доставления к нему отдать под расписку г. гвардии штаб-ротмистру Николаю Тургеневу’. Но документы но были доставлены доверенному лицу, и 10 августа 1842 г. в Тульское дворянское депутатское собранно от Н. Н. Тургенева поступило вторичное Протеине с просьбой о выдаче документов племяннику. Документы были выданы Н. Н. Тургеневу 31 августа 1842 г. (см.: Алексина Р. М. Тургеневские материалы из архива Тульской области.— Русская литература, 1972, No 3, с. 98—99).

7. Ректору Петербургского университета

Печатается по подлиннику: ЦГАЛИ, ф. 509, оп. 1, од. хр. 3, л. 4.

Впервые опубликовано: Лисовский, Материалы, с. 5.

¹ Тургенев получил разрешение держать экзамены на степень магистра и успешно сдал их в течение апреля—мая 1842 г. Однако для получения магистерской степени требовалось еще написать диссертацию, которой Тургенев, по всей вероятности, так и не написал (см.: Лисовский, Материалы, с. 4—9).

² См. примеч. к документу 5.

8. Министру внутренних дел

Печатается по подлиннику: ЦГИАЛ, ф. 1284, оп. 28, ед. хр. 7, л. 1. На прошении помета: ‘Получено 8 генваря 1843’.

Впервые опубликовано: Т, Соч, т. 12, с. 693—694.

Год написания, ошибочно проставленный Тургеневым, определяется но содержанию и служебной помете о получении.

¹ Речь идет о копии аттестата, отрывок из которого см. в примеч. к документу 5. На копии есть приписка: ‘Копия сия выдана г. Тургеневу вместо подлинного Аттестата, сгоревшего на пароходе ‘Николай I».

² В связи с этим прошением Перовский обратился к министру пародного просвещения с запросом, имеет ли Тургенев право поступить на службу в Министерство внутренних дел и если имеет. То не попросит ли министр народного просвещения ‘высочайшего разрешения’. Министр народного просвещения ответил, что Тургенев выдержал магистерские экзамены, в недалеком будущем должен защищать диссертацию и тогда получит право на поступление в Министерство внутренних дел, не подчиняясь ограничениям. Таким образом, необходимо было ‘высочайшее разрешение’. Оно было дано 2 июня ст. ст. 1843 г. На основании этого Перовский причислил Тургенева к Министерству внутренних дол и назначил его (8 июня ст. ст. 1843 г.) ‘для занятий по Особенной канцелярии министра’. Указом Правительствующего сената от 29 июля ст. ст. 1843 г. Тургенев был утвержден в чине коллежского секретаря (см.: Т, Соч, т. 12, с. 694, 695). Вопрос о службе Тургенева подробно рассмотрен в статье Ю. Г. Оксмана ‘И. С. Тургенев на службе в Министерстве внутренних дел’ (Уч. зап. Саратов, гос. ун-та, т. LVI, Саратов, 1957. Вып. филолог., с. 172—183). Кроме настоящего прощения и других документов, помещаемых в данном томе, известны следующие документы о службе Тургенева: запрос К. К. фон Поля В. И. Далю от 6 (18) февраля 1845 г., ответ В. И. Даля от 7 (19) февраля 1845 г., отпускное свидетельство Тургенева за No 702 от 9 (21) февраля 1845 г., справка о болезни Тургенева (‘Свидетельство No 112’) от 2 (t4) апреля 1845 г. (см. в указанной выше статье Ю. Г. Оксмана).

9. В контору Штиглица

Печатается по тексту первой публикации: Минувшие годы, 1908, No 8, с. 98—99.