О почившем папе Пие X, о котором так мало говорили сравнительно с предшественником его Львом XIII, о котором говорили при жизни слишком много, — мы можем все вздохнуть хорошим религиозным вздохом, может вздохнуть о нем и быть может, действительно вздохнет весь христианский мир. То, что можно было бы назвать ‘внешнею политикою папства’, ему не удалось, или он не был счастлив. При нем произошло отделение государства от церкви во Франции, проведенное Комбом. Т.е. государство только допускает для своих граждан исповедовать католическую веру, наравне с другими верами, но само оно не исповедует более никакой религии. Что же? Оно спустилось до плоскости и рациональности обыкновенной торговой компании или обширной промышленной организации. ‘Ост-Индская компания’, покорившая Индию Англии, тоже ‘не исповедовала никакой религии’, ибо задача ее была торговать и воевать. Подобный ‘светский характер государства’ есть только упрощение и понижение его типа, — до уровня специальных обществ, компаний, кружков, организаций. Что касается собственно церкви, то ведь до Константина Великого она вообще ни с каким государством не была связана, и никто не скажет, что она не цвела силами, духом, успехами.
‘Политических успехов’ при нем папство не имело. Но и не пора ли ему вообще перестать иметь политические успехи и даже стремиться к ним? Не помогает ли здесь история истине, и не припомнить ли нашей необычайной поговорки: ‘Не быть бы счастью, да несчастье помогло’. Пия X недруги его называли ‘сельским попом’, ибо вся деятельность его прошла вдали от Рима и папской курии, он был чужд не только истории и планов политики, но и духа, и методов его, и был просто в высшей степени строгим к себе и добрым к окружающим христианином-священником. Об исключительных качествах его души, его личной домашней жизни, его обращения со всеми — говорят единогласно, и говорят с самым теплым сердцем, с самой горячей памятью. Что же, однако? Даже страшно сказать: ‘Этого мало’. Для священника — это есть все. И о почившем папе хотелось бы сказать самые великие слова, потому что не повернул ли он личностью своею папство именно туда, где ему всегда следовало быть. Церковь, основанная Христом, есть ‘царство не от мира сего’, и все оно заключается во внутреннем просвещении человека, а не во внешних успехах среди людей. Конечно, нужно и ‘распространять’ этот свет, и ‘утверждать’ его, однако первое-то лежит в самом свете и чистоте его, в незамутненности его. Вот это-то первое и не было так ясно, оно и забылось несколько около ‘хлопот Марфы’ о внешнем, об обстановке, доме, о пропитании. Несомненно, что внутренний идеал души ‘вольно или невольно’, а отступил на второй план сравнительно с задачами собственно могущества, власти и всемирности ‘Апостольского Престола’… Объем папства перерос содержание папства. В обширном доме почувствовался некоторый холод…
Нельзя не думать, что самая приостановка внешних успехов католической церкви вытекла из того, что от сосредоточения внимания на этих успехах стал меркнуть или замутняться свет в центре. Не государства стали отшатываться от церкви, а в государствах умалилось число людей высокого христианского идеала. Европа стала слабою христианскою страною, — и уже отсюда все катаклизмы. Отсюда правительство в случайном составе особенно противорелигиозных людей получило возможность в краткий срок своего правления провести перемены, вроде отказа якобы Франции от связи с католическою церковью. Тут слаб христианин как индивидуум, точнее, таких слабых стало слишком много, а людей горячей веры и высокой религиозной жизни — слишком мало. На умалении личного идеала и выросли международные провалы папства.
Если бы можно было ожидать, что появление такого лица, как Пий X, не было случайностью в истории папства, но что шум и слава ‘духовных’ побед и завоеваний действительно уступили место построению личного идеала, то это можно было бы рассматривать как некоторое веяние Востока, потянувшее на Запад. Русской душе издревле, и теперь особенно, непереносимо видеть церковь, увлеченную идеалом существенно не церковным. Отсюда захватные тенденции римского престола вызывали вражду в России и вражду у русских не потому вовсе, что они чем-нибудь угрожали России (они ей не угрожают и не угрожали), сколько искажением вообще церковности, вообще христианства. Есть собственно один путь так называемого ‘соединения церквей’, о котором столько думают на Западе: это чтобы католичество погрузилось в себя, творило свой внутренний идеал и жизнь и вовсе не помышляло о внешних. Католичество с протянутыми руками — невыносимо для религиозного миросозерцания России. Пусть оно опустит руки: и русские, которые любят странствовать и смотреть чужое, заглянут и углубятся и в западную веру, где есть во что углубляться и всматриваться. До сих пор антипатия к смешению священства и политики до того нервировала русских, что они не сохраняли возможности даже быть справедливыми. Мы не хотели ни признавать той стороны, ни смотреть в ту сторону.
Впервые опубликовано: Новое Время. 1914. 10 авг. No 13797.