А. ЗОРИЧ
Петух
* * *
(РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Ед. хр. 990. Л. 6-7)
Петух, Зорич А., Год: 1930
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Отдавая должное блестящим достижениям нашего кино, создавшего ‘Встречный’ и ‘Чапаева’, хочется рассказать, тем не менее, об одной маленькой истории. Рассказать, ибо у нас ложка дегтя бочки меда не портит: она только побуждает еще тщательнее очищать продукт.
Итак, в одном сценарии, который принят был к постановке крупной провинциальной кинофабрикой, в качестве действующего лица оказался выведенным петух. По сценарию этому получалось, что кулак, бежавший из колхоза, заплетает потом сложную сеть интриг, но в последнюю минуту погибает, сам став жертвой ловушки, которую готовил другим, более симпатичным героям. И в этот момент, чтобы дать бодрую зарядку зрителю, появляется и трижды поет петух, символизируя, по мысли резвого автора, зарю новой жизни, расцветающей на руинах вышеназванного кулака.
Чтобы дать петуха на основах высокой техники, решили пригласить для звука специального имитатора, а снимать с подвижного чучела.
Вызвали имитатора. Это был имитатор-виртуоз, почтенный старичок, так сказать, заслуженный деятель петушиного крика, подвизавшийся на этой скромной ниве уже около сорока лет и имевший даже печатный труд собственного издания с датой прошлого столетия и под названием: ‘Всевозможные модуляции в крике петухов брачного периода’. Он пришел, заложил какую-то бляшку под язык, прокукарекал для пробы, и как будто получилось очень неплохо, но в среде консультантов возникли разногласия о классовом содержании издаваемых им звуков.
Одни говорили, что хоть модуляции и имеют натуральный характер, но это голый техницизм, лишенный идеологической сердцевины, другим казалось, напротив, что социальных мотивов тут достаточно, но старичок кукарекает без учета специфики коллективного хозяйства, имитируя скорее петуха частного сектора, нежели петуха обобществленного. В общем же, поспорив, все сошлись на том, что модуляции лишены верной политической целеустремленности и нужных здоровых эмоций не вызывают.
— Вам необходимо пересмотреть творческие позиции! — сказал имитатору-виртуозу один из консультантов.
— Меньше объективизма, больше классовой насыщенности. Вы задумываетесь над тем, почему именно кричит в этом месте петух и в чем смысл его высказываний? Он кричит, чтобы опровергнуть клевету взбесившихся мелких буржуа о недостаточных темпах развития птицеводства в стране. Тут должен чувствоваться пафос созидания, апофеоз пятилетки в четыре года. А у вас получается беспартийный фотографизм. Это не заряжает. Это не вызывает ответных откликов.
— Так кому ж тут откликаться? — удивился старичок, оглядев собрание и даже посмотрев под стол: не посажено ли туда что-нибудь рябенькое. — Тут квохтать некому! А вот дайте я во дворе пропою, ни одна курица на шестке не усидит, до того психологично.
Видать было, что этот человек отсталый, поросший мхом гнилостного прошлого и неспособный уже перестроиться и шагать в ногу с веком. С ним тщетно возились целый день, всячески стараясь его переключить, заставляя кукарекать на все лады и добиваясь эпохиальных мотивов в модуляциях. Но он только моргал растерянными глазами, охрип, весь покрылся испариной и под конец до того запутался, что вместо петуха неожиданно забормотал вдруг индюком.
А потом консультанты, анализируя его творческий метод, заспорили между собой, и один, в порыве запальчивости, сказал другому:
— А вы знаете, чем это пахнет? Это пахнет переверзевщиной.
Значение этого слова старичок не знал, но понял его по-своему так, что тут, в конце концов, что-то сверзится, — и ему стало совсем уж не по себе и жаль своей тихой старости. Он вынул бляшку изо рта и твердо объявил, что не хочет зла ни себе, ни другим и, если пошли разные угрозы, больше кукарекать вообще не будет. Слава богу, он свое откукарекал, пускай теперь кукарекают молодые. Они ученые, они все знают, им карты в руки. Секрет он готов показать, а самому ему уж поздно разбираться, какой петух за какой сектор кричит.
Мысль о молодых показалась удачной. Ибо поскольку проблема животноводства серьезно поставлена в порядок дня, кто знает, — не займет ли петух вообще в числе прочей живности постоянного места на экране, вытеснив беспринципных деляг типа Миа Май и Гарольда Ллойда? И уместно ли тут кустарничать вместо того, чтобы сразу широко поставить вопрос о новых кадрах?
Идея была подхвачена, и тут же решили, привлекши в этому делу старичка-виртуоза с его бляшкой, создать соответствующие краткосрочные курсы. Сокращенно их назвали Киможис — курсы имитации объектов социального животноводства.
Для организации Киможиса создали особую комиссию из шести человек, которой поручено было подработать программу, увязав все возникшие тотчас же спорные моменты. По какой системе вести, например, преподавание? По системе ли Станиславского, с анализом петушиных переживаний и психологии, или по Мейерхольду, на базе биомеханики, условности и новаторства?
Ограничиться ли только дисциплинами самого кукареканья, ориентируясь на узких специалистов, или, напротив, ввести зоологию, диамат и специальный триместр о классовом характере крика петухов в историческом разрезе? Ведь одно дело какой-нибудь евангельский петух, возвестивший предательство Иуды, или петух галльский, и совсем другое — петух планового хозяйства, утверждающий своим бодрым криком зажиточную жизнь для колхозного крестьянства.
Ввиду сложности дела комиссия постановила кооптировать ряд специалистов по разным отраслям, сама разбилась на три подкомиссии — академическую, организационную и особую подкомиссию содействия двум предыдущим, — и работа закипела.
* * *
В аппарате фабрики выделили завхоза, одного из тех людей, которых Островский определял как мужчин с большими усами и малыми способностями. Развив неистовые темпы, с утра и до ночи, помахивая пустым портфельчиком, он стал носится в окрестностях, чего-то комбинируя с кредитами, размещая оптовые заказы на бляшки среди кустарей и закупая всяческий мелкий инвентарь для Киможиса: комиссионные стулья, урны, плевательницы, номерки для вешалок и самоварный уголь для буфета.
В пристройке, отведенной под курсы, специально приглашенный консультант по акустике спешно начал монтаж рабочей лаборатории, и вызывая недоумение посетителей и тираня сердца домовых кур, старичок-имитатор полным голосом кукарекал там все присутственные часы, проверяя, насколько отражают звук обтянутые тяжелым драпри стены.
Рядом консультант по зоопсихологии форсированными темпами приступил к сооружению уголка экспонатов, и туда в несметных количествах свозили на такси и на подводах чучела всяческих минорок и плимутроков. В конце концов их собралось столько, что, придя в состояние полнейшего ажиотажа, местные коты организовали ночью форменную атаку на этот птичник, но были отбиты хромым сторожем Анемподистом, который лишился в бою одного уха и впоследствии предъявил к тресту иск, ссылаясь на то, что как сторож без уха он потерял 50 процентов трудоспособности.
Непрерывно стучали ремингтоны, печатая груды всяческих учебных программ, конспектов и анкет, возникла оживленная переписка со смежными учреждениями об обмене опытом, трещали телефоны, неутомимо заседали подкомиссии, — и все пошло, словом, под знаком ударного настроения.
Вскоре начали прибывать и курсанты. Главным образом это были молодые низколобые люди неопределенного социального положения, изгнанные уже поочередно из всех других студий города, но неукоснительно продолжавшие тяготеть, несмотря ни на что, к искусству. В графе анкеты, где спрашивалось, почему именно они идут в Киможис, чтобы кукарекать затем в сценах массового животноводства, они писали: ‘По призванию и убеждениям’. В их число попал, правда случайно, и один комсомолец, который, спутав имитацию с акклиматизацией, решил, что тут организуется нечто вроде мичуринского питомника по скотской части. Когда недоразумение выяснилось, он попытался удрать, заявив, что не может признать кукареканье ведущей профессией пятилетки, но его не выпустили и закрепили, чтобы создать партийную прослойку.
Наконец после месяца тяжелых хлопот все было кончено, — деньги истрачены, курсы оборудованы и укомплектованы и намечен уже даже день и церемониал открытия.
Но в последний момент кто-то из консультантов, просматривая вновь сценарий, эффектная финальная сцена которого породила Киможис, обратил вдруг внимание на то, что сцена эта происходит на новостройке и кулак гибнет, охваченный бодрым пламенем задутой сверх плана доменной печи. Консультант встал втупик: если это домна, то откуда же, собственно, в домне взяться петуху, хотя бы он и возвещал зарю новой жизни?
Конечно, пойдя по пути условностей, можно допустить, что его пронес в цех под полой какой-нибудь юный энтузиаст подсобного хозяйства, но поскольку все же в широких масштабах куроводство в домнах не практикуется, это явно пойдет вразрез с принципами социалистического реализма. Стало быть, петух тут вообще неуместен, а других сценариев, где намечено было бы вытеснять этой птицей деляг Гарольда Ллойда и Миа Май, в портфеле пока нет, — и тогда для чего же, спрашивается, вообще, организуется Киможис?
Открытие отложили и стали гадать, как же быть? Хотели было перенести финальную сцену из доменного цеха на трудовую колхозную ниву, но оказалось, что уже сделан макет завода и придется ломать весь план. Хотели было заставить автора заменить металлургический завод гигантским инкубатором, где петух, вылупившийся из яйца, прокричал бы здравницу окрепшей легкой промышленности, но автор, и без того сделавший уже 116 поправок, забронировался к этому времени бумажкой от врача, что заболел острой формой психостении с бредом на темы кинофикации, нуждается в абсолютном покое при холодных компрессах на темени, и выбить его из этого теста тоже не удалось.
И, в конце концов, петуха решили изъять, Киможис поставить на консервацию, а курсантов переключить отчасти на массовые сцены из жизни обобществленного сектора, отчасти же на прополку самодеятельных огородов месткома фабрики в пригородных местностях.
Все это никого не удивило, потому что к таким историям в сфере Великого Немого все давно привыкли, и только курсант-комсомолец подал заявление с просьбой разъяснить, не резоннее ли сначала читать сценарии, а потом их ставить, нежели держаться обратного порядка?
Но ему объяснили, что в условиях специфики кино, при тех сложных интеллектуальных процессах, в которых протекает творчество, холодный и трезвый расчет не всегда бывает возможен, и инцидент сочтен был исчерпанным…
Оригинал здесь — http://journal.spbu.ru/?p=2181