Куприн А. И. Пёстрая книга. Несобранное и забытое.
Пенза, 2015.
ПЕТР ПИЛЬСКИЙ. РАССКАЗЫ. 1907 г.
Автор предпосылает томику своих рассказов — очевидно единственному и последнему — небольшое предисловие, содержащее краткий — в 15 строк — исторический обзор деятельности Петра Пильского как беллетриста. Оказывается, все рассказы написаны в период 1902-1904 годов, в эпоху (да, да, в эпоху!) искания автором смысла жизни и смерти. После этого в Петре Пильском, по его собственному признанию, художник умер, и книгу свою он считает надгробным памятником на могиле былого беллетриста. В конце предисловия читателю сообщается, что большинство рассказов написано в марте. ‘Сам не знаю почему! — прибавляет Петр Пильский, удивленно пожимая плечами. И мы тоже, если признаться, откровенно не знаем. Но сведение это, несомненно, имеет громадную ценность для потомства. Хорошо было бы еще узнать, когда именно П. Пильский писал свои рассказы (где он их печатал, мы знаем с точностью из предисловия — в пяти изданиях): по утрам или ночью, и какие перья употреблял при писании, и надевал ли при этом рабочую блузу или австрийскую желтую тужурку, или оставался в сюртуке, и писал ли прямо набело или прибегал к помощи ремингтонной барышни?
Словом… ‘Велит Гапке принести чернильницу и сам, собственною рукою, сделает надпись над бумажкою с семенами: ‘Сия дыня съедена такого-то числа’. Если при этом был какой-нибудь гость, то ‘участвовал такой-то».
И так — беллетрист Петр Пильский, царство ему небесное, тихо скончался после непродолжительной, но острой болезни. О покойниках — или ничего или хорошее. О Петре Пильском — беллетристе — можно сказать много хорошего.
Правда, по одному единственному томику трудно судить — имеем ли мы дело с настоящим художественным талантом, или здесь блеснул мимоходом умный, всесторонне одаренный, бойкий, легкий, чрезвычайно много читавший человек — один из тех, которым ‘Бог дал все таланты, кроме таланта’ — уж не знаю по чьему выражению. Если первое — приходится пожалеть о сошедшем со сцены художнике, если второе — можно порадоваться за Петра Пильского — художественного критика… Ибо в русской литературе есть критики-враги, есть критики-паразиты, есть критики, которые всегда, как Чеховский телеграфист, ‘хочут показать свою образованность’, все равно у места это или не у места, есть ужасное отродье пишущего человечества — критики-завистники, со вспухшей печенью, есть бездарные критики, которые также легко берутся за критику, как последние ученики идут в вольноопределяющиеся — но очень мало критиков, знающих по личному опыту, как мучительна сладость творчества, и какие жестокие раны причиняют художнику грубые, небрежные и злые руки.
Жуткое впечатление производит книга Петра Пильскаго, если ее прочитать в один присест, как это сделал я. Живут в ней и умирают на фоне затхлых уездных городишек серенькие, маленькие, плоские, никому, даже себе, не нужные люди. Не знают они сильных желаний и не умеют желать, нет в них ни воли, ни радости, ни гордости, ни свободы, а сознание претворяется у них в тихий, недоумевающий ужас перед жизнью, в робкую покорность смерти, в рабскую подлую мещанскую злобу.
Половина рассказов оканчивается самоубийством или убийством. Вешается молчаливый пономарь Егор Данилов, стреляется купеческий сын от безнадежной любви к проезжей пианистке, убивает мужа своей любовницы Ракитин, стреляется скучный, тяжелый технолог Дурнов, стреляется заеденный неудачной жизнью и отравленный плохо переведенной чужой философией Нарезов, душит своего ребенка, прижитого от любовника, Сашенька, жена акцизного надзирателя. Но даже самая смерть каждого из них так же буднична и жалка, как гибель червяка, раздавленного колесом телеги. Обо всем этом Петр Пильский рассказывает чрезвычайно коротко, объективно до сухости и упрощает форму до того, что она совершенно не передается пересказу. Оттого-то внутреннее построение его рассказов и производит такое сильное впечатление. Что касается внешних форм, то они не безупречны. Иногда чувствуется натянутость и напыщенность в погоне за изысканным выражением или новым эпитетом. Среди описаний природы, сделанных мягкой, верной, грустной кистью, вдруг прорвется риторика. Например, картина моря в рассказе ‘Самое сильное’, кстати, так похожая на море из ‘Мальвы’. Эта похожесть на других авторов есть-таки у Петра Пильского. Иногда он напоминает Чехова (‘Подруги’ и ‘У фабричной трубы’), еще чаще Андреева. ‘Жил был на свете человек’ — диктует Нарезов своему ученику и с этим словом стреляется. (Жил был дьякон)…
‘И как большое голодное животное, поднимала свою безглазую голову ночь, похожая на слепую волчицу — такая она была подлая, злая и жалкая’. И тому подобное. Но кто же, выступая на путь художественного творчества, не повторял впервые и невольно чужих мотивов, красок и языка? Отбросив же эти недочеты, надо сказать, что форма у Петра Пильского живая, гибкая, очень послушная ему и блещущая богатым выбором слов.
Затем… остается только сказать аминь над могилой покойного беллетриста и пожелать успеха его книге, кстати, изданной очень прилично, но немножко дорогой. Буквы на обложке аляповаты и сделаны наспех, а заставка хотя и скомкана — недурна.
1907 г.
ПРИМЕЧАНИЯ
Рецензия впервые напечатана в журнале ‘Современный мир’. — 1907.— No 10, в разделе ‘Библиография и критика’, за подписью ‘А. К-рин’.
— Пильский Петр Моисеевич (1876-1941), журналист, литературный и театральный критик. Входил в число близких друзей Куприна. Публицистическое наследие Куприна и Пильского содержит обоюдные рецензии и отклики: в 1905 г. Пильский написал статью ‘Во мраке касты’ (Русская мысль. — 1905. — No 11) на повесть ‘Поединок’, Куприн в 1907 г. опубликовал данную рецензию на книгу рассказов своего приятеля. В 1907-1908 гг. Пильский обрел широкую популярность как литературный критик. В его сборник ‘Критические статьи’ (1910) вошли этюды о творчестве Андреева, Брюсова, в том числе этюд ‘А. Куприн’. В 1913 г. выступил составителем литературно-художественного сборника ‘Десятилетие ресторана ‘Вена’, в который вошли стихи Куприна. Дружеские отношения окрепли в революционные годы. В 1917 г. Куприн и Пильский вместе редактировали газету ‘Свободная Россия’ (Петроград). В 1918 г. Пильский основал и возглавил 1-ю Всероссийскую школу журнализма, где читали лекции А. Блок, В. Дорошевич, А. Амфитеатров, А. Куприн.
В эмиграции, в Риге, Пильский был ведущим сотрудником рижской газеты ‘Сегодня’ и таллиннской — ‘Последние известия’, публиковался в парижских журналах ‘Иллюстрированная Россия’ и ‘Театр и жизнь’. В письме к В. Е. Гущику из Парижа в Таллин от 30 августа 1921 г. Куприн характеризовал Пильского: ‘Он славный парень и мой хороший, добрый, старый, веселый друг. Ах, повеселились мы с ним в молодости!’. В эмиграции друзья также поддерживали друг друга посредством литературных рецензий: Куприн написал предисловие к роману П. Хрущова (псевдоним Пильского) ‘Тайна и кровь’ (Рига, 1927 г.), а Пильский в свою очередь стал автором предисловия ‘Радости земли’ к книге Куприна ‘Купол святого Исаакия Далматского’ (Рига, 1928 г). Вошедший же в нее цикл очерков ‘Париж домашний’ Куприн снабдил посвящением ‘П. М. Пильскому’. На книгу ‘Храбрые беглецы’ (Париж, 1928) Пильский в Риге откликнулся статьей-рецензией ‘Расслышанные тайны: Куприн А. И. ‘Храбрые беглецы» (Сегодня. — Рига. — 1928. — 3 марта). Друзья обменялись юбилейными статьями: Пильский написал очерк ‘А. И. Куприн: Сорокалетие творческой литературной деятельности’ (Числа. — 1930. — No 2-3), Куприн же ответил через год статьей ‘Петр Пильский. Тридцатилетие литературной деятельности’ (Сегодня.— Рига. — 1931. — 19 апреля. — No 108) и ее же дал под названием ‘Праздник русского журналиста’ в парижском журнале ‘Театр и жизнь’ (1931.— No 39. — 1 мая). Пильскому принадлежит рецензия »Юнкера’ — новый роман А. Куприна’ (Театр и жизнь. — Париж. — 1932. — No 54). Друзей связывала долголетняя переписка, письма Пильского сохранились в фонде Куприна (РГАЛИ. Ф. 240. оп. 2. ед. хр. 52).
— к помощи ремингтонной барышни — т.е. машинистки, печатающей на пишущей машинке ‘Ремингтон’.
— ‘велит Гапке принести чернильницу…‘— цитата из повести Н. В. Гоголя ‘Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем’.
— чеховский телеграфист <,…>, ‘хочут показать свою образованность’ — персонаж из водевиля А. П. Чехова ‘Свадьба’ говорил о преимуществах электрического освещения, но героиня обвинила его в том, что ‘они хочут свою образованность показать и всегда говорят о непонятном’.
— похожая на море из ‘Мальвы’ — ‘Мальва’, рассказ А. М. Горького. Печатается по первой публикации.