Пещера, Замятин Евгений Иванович, Год: 1927 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 12 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Е. И. Замятин

Пещера
В двух сценах

Замятин Е. И. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 3. Лица

М., ‘Русская книга’, 2004.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Мартин Мартинович.

Маша — его жена.

Обертышев — хозяин соседней квартиры.

Селихов — председатель домового комитета.

Место действия — Петербург.
Время — 1920 год.

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Комната — когда-то, вероятно, была кабинетом. Рояль, письменный стол, книги. На рояле — утюг, пять очищенных картошек, ноты, топор, прикрытые книгами тарелки и банки. В этом же роде и письменный стол. Посредине комнаты — ‘буржуйка’ с трубой, кровать. Рядом с кабинетом — маленькая передняя, там кухонный стол, деревянное корыто, ведра. Из передней — дверь, очевидно, на лестницу.

Кабинет освещен только отблеском огня ‘буржуйки’. Возле ‘буржуйки’ — Мартин Мартинович, на кровати — закутанная Маша.

Маша. Я не могу, не могу дышать в этой темноте… Да когда же они наконец свет дадут…

Мартин Мартинович. Как обыкновенно — в десять. Теперь уже скоро.

Маша. Да, а ты сидишь у печки, как… как я не знаю кто — тебе все равно, что я задыхаюсь, что я…

Мартин Мартинович (горько, с упреком). Маша.

Пауза.

Маша. Март, милый, прости. Это потому, что я больна… это не я, это не я сейчас была… Прости…

Мартин Мартинович. Маша, не надо, не надо, я же понимаю.

Маша. Принеси еще дров.

Мартин Мартинович встает, делает два шага, возвращается, что-то хочет сказать, но, видимо, не хватает духу.

Маша. Ты говорил, что у нас там еще есть, в передней. Ну-ну, не скупись… Мне холодно.

Мартин Мартинович идет в переднюю, берет там два-три последних полена, колеблется мгновение, потом, махнув рукой, входит в кабинет, бросает дрова в печь — огонь становится ярче.

Маша. Вот теперь светлее… (Взглянув вверх.) А наверху все-таки темно… кажется, что над головой своды, как в пещере…

Мартин Мартинович (глядя в огонь). Да что ж, мы и правда в пещере. Двое пещерных людей у костра — вот мы кто…

Вспыхивает электрический свет.

Маша (облегченно). А-а.

Мартин Мартинович (продолжает). Ну, посмотри на меня: разве кто поверит, что это — я, что когда-то в огромной зале я сидел за роялем, люди аплодировали, бесились, кричали… Да я и сам не верю, я знаю: я пещерный человек, дикарь — и все мы. Что нам нужно теперь? Вот — костер, пища… На сегодня есть пять картошек — немороженых, свежих — и я счастлив… А завтра… Впрочем, какие темы ‘завтра’: только бы сегодня… Такие вещи, как ‘завтра’, ‘послезавтра’, люди научатся понимать еще через тысячу лет…

Пауза.

Маша. Март, а ведь ты, кажется, забыл, что завтра…

Мартин Мартинович. Завтра? А что такое? Постой… постой, сейчас…

Маша. Ну уж не старайся: я вижу — забыл. Ай, Март, Март… Как теперь все… Раньше ты никогда не забывал. Ведь завтра же двадцать девятое октября: Марии — мои именины, мой праздник.

Мартин Мартинович. Ну, Маша, прости, пожалуйста. Я не знаю теперь ни чисел, ни дней… да и зачем. Лучше бы ты не вспомнила.

Маша (привстав). Нет, подожди, подожди: мы сделаем… У нас будет завтра праздник — будет… ну, пожалуйста… Понимаешь, если бы ты завтра затопил с самого утра, чтобы хоть один день было по-настоящему тепло — чтобы без шубы… Ну вот — ну сколько еще у нас дров — там, в передней. Ну?

Мартин Мартинович (испуганно). Дров? Там?..

Маша. Ну да, ведь с полсажени еще есть. Правда?..

Мартин Мартинович. Нет… То есть… Там больше, чем полсажени… Да, конечно, больше…

Маша. Так вот, я говорю… Ты почему отворачиваешься…

Мартин Мартинович. Потому что… Просто… не могу смотреть на свет, мне при свете — труднее…

Маша (возбужденно). Так вот, если ты затопишь с утра, я даже попробую, может быть, — я встану, оденусь как следует, я буду совсем прежняя хоть один день… И ты — ты сядешь за рояль и сыграешь для меня, и мы будем… Март, потому что ведь в комнате будет совсем тепло… совсем тепло, ты подумай…

Мартин Мартинович. Да.

Маша. Нет, ты не понимаешь — вот, я же вижу, ты не понимаешь, что это для меня значит. Потому что… потому что ведь, может быть, завтра — это мои последние в жизни… это последний раз…

Мартин Мартинович (перебивает). Маша, молчи, не смей… Я сделаю… я сделаю все, что хочешь, только бы ты завтра была…

Маша. Я буду — буду… Я буду веселая — ты увидишь… только чтоб было тепло, хоть один день… ведь ты это обещаешь мне, да?.. Ну, пожалуйста… Это — последний раз, я больше ни о чем тебя не буду просить… Обещаешь?..

Мартин Мартинович (неуверенно). Да… (Твердо.) Да… Да…

Маша (снова ложится). Фу… как я устала вдруг. Как я теперь устаю от каждого… от каждого слова. (Лежит молча.) Я засну на минутку… пока ты сваришь картофель… Хорошо?..

Мартин Мартинович. Да, милая, спи.

Маша засыпает. Мартин Мартинович стоит, взявшись за голову. Стук в дверь. Мартин Мартинович идет в переднюю, открывает. Входит Обертышев.

Мартин Мартинович (Обертышеву). Тише…

Обертышев. Что, спит? Спит.

Мартин Мартинович. Да, заснула.

Обертышев (ставит на пол ведро). Ну, здрасте, Мартин Мартинович, здрасте, здрасте. Я к вам за водичкой: в третьем нумере под нами опять трубы заморозили, не топят, не топят. Хоть бы о других подумали, а то из-за них все без воды сидят. Нехорошо, нехорошо о других не думать, нехорошо.

Мартин Мартинович. А если им топить нечем. Вот я сегодня последние жгу… завтра тоже топить перестану.

Обертышев. Прискорбно, прискорбно… А вы бы этак стульчиками, шкафчиками… книги тоже: книги — ведь они к чему нынче, ни к чему, ни к чему…

Мартин Мартинович. Да ведь вы же знаете, что тут все вещи чужие, только один рояль мой. А главное — Маша очень плоха, я не хочу ее огорчить… не хочу, чтобы она знала…

Обертышев. Да-да-да-да, понимаю… Прискорбно, прискорбно, очень прискорбно… Можно? (Показывает на ведра с водой.)

Мартин Мартинович. Пожалуйста…

Обертышев переливает в свое ведро.

Алекс… Алексей Иваныч…

Обертышев. Слушаю, слушаю, слушаю… да…

Мартин Мартинович. Алексей Иваныч… я хотел у вас попросить…

Обертышев. Что вы, Мартин Мартиныч, что вы, что вы… У нас у самих… Конина — и то раз в день… то есть, что я… раз в неделю, говорю, конину едим. Да… Сами знаете, как теперь все, сами, сами знаете, сами знаете…

Мартин Мартинович. Да нет, Алексей Иваныч, я не то… Я хотел… нельзя ли у вас на завтра… хоть пять-шесть полен… Маша завтра именинница, а у нас, понимаете…

Обертышев. Нет уж, Мартин Мартиныч, вы меня не обижайте, у меня дети, двое детей, сами знаете — не могу же я их… Что вы, что вы! Какие у меня дрова, что вы!

Мартин Мартинович. Да я же нынче утром видел, как вы свой шкаф на лестнице открыли и там…

Обертышев. А вы… что же это, что ж это, что ж. это подглядываете? Нехорошо, нехорошо чужому завидовать, нехорошо, грех… Шкафчик… Мало ли что у меня в шкафчике… шкафчик у меня на замок заперт, на замок, да. А то ведь теперь все крадут, сами знаете, сами знаете…

Мартин Мартинович. Алексей Иваныч…

Обертышев. Нет уж, нет уж. Мартин Мартиныч, Господь с вами — вы меня не обижайте, не обижайте. За водичку спасибо. Жене кланяйтесь, когда проснется, кланяйтесь от меня непременно. Какая она у вас красавица была, приятно со стороны поглядеть было… приятно, приятно, очень приятно… Да…

Мартин Мартинович. Алексей Иваныч. Она скоро… она, может быть, последние дни…

Обертышев (продолжает). Очень приятно, да… кланяйтесь… ну, всего… (Быстро уходит.)

Мартин Мартинович возвращается в кабинет. Маша — во сне или в бреду — что-то бормочет. Мартин Мартинович минуту стоит над ней, стиснув руки. Думает. Вдруг решительно напяливает на себя сверх уже надетого летнего пальто еще одно пальто, засовывает в карман косырь, клещи. Уронил клещи, застывает в испуге.

Маша (проснувшись). Это ты, Март, ты куда?..

Мартин Мартинович. Только я на секунду… в домовой комитет… Я сейчас. (Незаметно поднимает клещи, держит за спиной.)

Маша. Только не забудь… не забудь, ключ возьми. А то мне встать… ты домой не попадешь.

Мартин Мартинович. Нет-нет… не забуду… Я сейчас… Ты не думай ничего особенного… Я сейчас… (Уходит.)

Маша одна. Лежит пластом. Потом немного приподнимается, пробует встать — не может, опять опускается на постель. Берет со столика ручное зеркало, смотрит на себя, с отвращением бросает зеркало. Мартин Мартинович, возбужденный, на цыпочках входит в переднюю, придерживает что-то под пальто. Останавливается, прислушивается.

Маша. Март… Ты…

Мартин Мартинович. Я…

Быстро, стараясь не стучать, вытаскивает из-под пальто поленья дров, кладет их на что-то мягкое. Входит в кабинет.

Маша. Как ты скоро… Почему ты молчишь? Ну, кого ты там видел?

Мартин Мартинович. Обер… Обертышева…

Маша. Что — Обертышева?..

Мартин Мартинович. Обертышев… Да… он… он просил… тебе кланяться.

Маша. Не выношу я этого… мне он противен, как крыса… как крыса… Дай мне термометр.

Мартин Мартинович. Где он? Ах, да… вот.

Маша. Впрочем, нет, возьми — не хочу. Все равно… завтра, я знаю, я буду чувствовать себя хорошо, я должна. И я встану. Непременно встану… с утра…

Мартин Мартинович (подойдя ближе). Маша, я хочу тебе сказать… я… (Замолкает,)

Маша. Что? Ты какой-то… что с тобой?..

Мартин Мартинович. Ничего… (Обнимает ее,) Я хочу сказать, что завтра у нас, во всяком случае, будет тепло — с самого утра.

Маша. Милый… спасибо… А ты мне сыграешь на рояле, как прежде, да?

Мартин Мартинович. Я… я попробую…

На сцене темно.

СЦЕНА ВТОРАЯ

Та же комната. Зимний день. Окна в морозных узорах. Топится ‘буржуйка’. На столике — скатерть, две восьмушки хлеба, какие-то черные, ужасного вида лепешки. Маша, одетая, сидит в обложенном подушками кресле возле рояля. За роялем — Мартин Мартинович: начинает играть прелюдию Скрябина, бросает. Начинает бравурную вещь — тотчас же обрывает, встает.

Мартин Мартинович. Нет, не могу…

Маша. Ну еще… хоть как-нибудь, хоть немного… Ну, пожалуйста, ты же вчера обещал…

Мартин Мартинович опять начинает последнюю вещь. Глухой стук где-то внизу. Мартин Мартинович вскакивает.

Что с тобой? Чего ты испугался?

Мартин Мартинович. Нет, я не… Мне показалось: к нам стучат. Открыть…

Маша. Ты кого-нибудь ждешь?..

Мартин Мартинович. Нет… ни… никого… Постой… (Прислушивается, Облегченно,) Нет, это еще не… это не к нам…

Маша. Это рядом, у Обертышевых — колют дрова.

Мартин Мартинович. Дро… дрова. У Обертышевых.

Маша. Ну да. Почему ты так вдруг… Играй же…

Мартин Мартинович. Маша, милая… не надо… я не могу. Не могу.

Маша. А я так хотела… я думала… Нет — ничего: мне сегодня хорошо и так. Подложи еще дров.

Мартин Мартинович подкладывает.

Какое счастье, что у нас еще хоть дрова есть… Правда?..

Мартин Мартинович молчит.

Маша. А знаешь, Март, какой я чудный сон сегодня видела… Будто мы с тобой едем на юг, и какая-то станция, а на вывеске вместо названия станции — рука с указательным пальцем… ну знаешь, какие указывают: ‘Выход здесь’. И палец прямо показывает на тебя, ты мечешься и пересаживаешься с места на место, а палец поворачивается за тобой, как стрелка…

Стук в дверь.

Мартин Мартинович. Это… это не к нам. Нет.

Стук повторяется.

Маша. Нет — к нам, слышишь?

Мартин Мартинович. Маша, я не могу… я не открою… Я не открою…

Маша. Я понимаю. Я бы тоже хотела вдвоем. Но неудобно же. Иди. Да иди же.

Мартин Мартинович идет в переднюю, секунду стоит около двери. Стук сильнее. Мартин Мартинович открывает, входит Селихов.

Селихов (в шубе). Ну, сударь мой, разодолжили. Сейчас ко мне в домовой комитет приходит Обертышев…

Мартин Мартинович (перебивает, торопливо, лихорадочно). Что? Да… (Громко.) Очень рад, очень рад вас видеть… У нас тепло… Понимаете, жена именинница, и я… Пожалуйста, снимайте шубу… у нас тепло… (Оставив Селихова одного, быстро проходит в кабинет. Маше, так же лихорадочно.) Сам председатель домового комитета… Он сейчас… он снимает шубу… я сказал, что тепло…

Маша. Зачем он?..

Мартин Мартинович. Я не знаю… то есть я сказал ему, что ты именинница… и он… я… я подложу еще дров, хочешь? (Торопливо сует в печь полено, другое — больше не влезает. Растерянно запихивает последние два полена под стул, садится на стул сам.)

Селихов (разделся, входит). Ну-с, сударыня, во-первых-во-вторых, вас с тезоименитством. Как же, как же… Мне Обертышев говорил, что ваш супруг именно по этому случаю…

Мартин Мартинович (вскакивая, Селихову). Чаю… Не хотите чаю? Я сейчас… У нас сегодня — настоящий. Понимаете — настоящий, но последняя ложечка — с прошлого года… Я сейчас… Я разыщу, он в письменном столе… я разыщу… (Отходит один шаг от стула, вспоминает, оглядывается, опять садится, стараясь прикрыть ногами дрова.)

Маша. У нас сегодня праздник, тепло.

Селихов. Нда… дров не пожалели… Тепло…

Маша. Март, правда, завари того чаю. Пусть уж настоящий праздник.

Мартин Мартинович. Сию минуту… сию минуту… (Селихову.) Пожалуйста, вот сюда… тут удобнее… (Предлагает Селихову кресло так, чтобы ему не были видны дрова.) Понимаете, событие — настоящий чай… может быть… может быть, последний раз… в жизни… (Открывает ящик письменного стола.)

Селихов (грея руки). Да… А на улице — собачий холод… (Что-то вспомнил, хохочет заразительно.)

Маша (улыбаясь). Чему вы?

Селихов. Да вспомнил… Вчера вечером домой иду — навстречу мне человек, в одном жилете бежит. ‘Что это вы’, — говорю. ‘Да ничего, — говорит. — Вот раздели меня сейчас — домой тороплюсь, на Васильевский’. Так, понимаете, обыкновенный разговорчик вроде: ‘Как поживаете?’ — ‘Да ничего, благодарю вас’. (Хохочет.)

Маша улыбается жалко.

Мартин Мартинович (изо всех сил старается смеяться). Еще… что-нибудь… пожалуйста… пожалуйста… ну, ради Бога… Вы замечательно… Чай… сейчас, сию минуту… (Из ящика письменного стола выкладывает связки писем, какие-то коробки, синий флакончик.)

Селихов. Да… А вот нынче за хлебом очередь отстоял, несу две восьмушки и вижу — на углу Кронверкского, против дома, где Горький живет, стоит девочка, плачет. Так, лет восьми-девяти. Я расчувствовался, подхожу к ней, думаю: ‘Если попросит, ей-Богу, корочку отломлю’. — ‘Ты что, — говорю, — девочка, плачешь?’ А она ко мне вдруг как повернется: ‘А в морду, — говорит, — хочешь?’ Так я и присел. (Хохочет.)

Маша смеется.

Маша (перестав смеяться). И вот уж… вот уж… вот уж и голова закружилась… (Откинувшись на подушку, закрывает глаза.)

Селихов. Нда… Времена… По улицам надо ходить… Жалко, я не писатель, а то бы… (Машинально перебирает вытащенные Мартином Мартиновичем коробочки, берет флакончик, открывает, хочет понюхать.)

Мартин Мартинович (испуганно хватает его за руку. Тихо). Ради Бога… Что вы…

Селихов. В чем дело?

Мартин Мартинович. Там… там… у меня…

Селихов. Ага, понимаю. Безболезненное средство. Что ж, оно, конечно, по нынешним временам, на всякий случай. (Громче.) Нда. Ну, я пойду. Вы меня, Мартин Мартиныч, проводите: мне бы вам все-таки надо два слова.

Мартин Мартинович (подойдя к Маше). Маша… милая…

Маша. Ничего… вот уже и прошло. (Селихову.) Вы уходите?

Селихов. Да. Ну-с, именинница, чик.

Маша. Что?..

Селихов. Как, не знаете? Честь имею кланяться. ‘Ч’, ‘И’, ‘К’ — чик, по-ихнему… (Смеется.)

Уходит в переднюю, за ним — Мартин Мартинович.

Селихов (в передней, надевая шубу). Нда… Нда… Ну-с, во-первых-во-вторых, вы у Обертышева… так сказать… у-у… у-у…

Мартин Мартинович. Да, украл. (В отчаянии.) Я-я… украл… Да…

Селихов. Так вот — он освирепел, как собака. Хотел было сам к вам… Ну я уж взял на себя, потому что знаю — у вас жена и все такое… и главное: вы замок, замок-то взломали… Одним словом, он требует, чтобы вы ему немедленно все вернули до последнего полена, а иначе он сейчас же приведет к вам уголовный розыск… понимаете вы? И я знаю, знаю его, этот сукин сын способен, он сделает… Так уж вы, ради Бога, отдайте ему эти несчастные поленья.

Мартин Мартинович. Отдать. Я… я не могу. Я их сжег. Я не мог иначе… Я — для нее…

Селихов. Фу, черт. Ну что, ну что мне теперь с вами делать? Ведь он меня ждет — он сейчас же прибежит, я знаю… Он сейчас приведет к вам…

Мартин Мартинович (схватив Селихова за руку). Ради Бога.

Селихов. Ну что ‘ради Бога’. Ну что я могу, когда у меня у самого ни одного полена… Натворили — кончайте, как знаете.

Мартин Мартинович (после паузы.) Я… Я, кажется… знаю.

Селихов. Тем лучше. Ну, на меня не пеняйте, я здесь ни при чем.

Мартин Мартинович (безжизненно). Нет. Я знаю.

Селихов. Прощайте.

Мартин Мартинович. Да. Прощайте.

Селихов уходит. Мартин Мартинович, натыкаясь на мебель, как слепой, возвращается в кабинет. В это время Маша в кабинете взяла пачку писем, вынутых Мартином Мартиновичем из стола, взволнованно читает одно письмо, другое, третье.

Маша (вошедшему Мартину Мартиновичу.) Мои письма — к тебе… Понимаешь, начала читать — и сердце, как сумасшедшее — и все так ясно, так ясно, как будто не пять лет, а только вчера…

Пауза.

Март, милый, ты помнишь тот вечер: моя синяя комната, и пианино в чехле, и на пианино пепельница — деревянный конек, Боже мой, до чего ясно… и я играла, а ты подошел сзади, взял мою голову и в первый раз… (Замолкает.)

Мартин Мартинович. Маша… лучше не надо…

Маша (не слушая его). А позже… помнишь? Открыто, открыто окно, апрель, зеленое небо и снизу, из другого, страшно-страшно далекого мира — шарманщик… А мы — совсем близко, и ты сказал мне: ‘Этого шарманщика вы никогда… ты никогда не забудешь’. …Март, я не забыла…

Мартин Мартинович (стоит, закрыв рукой глаза). Да… Да.

Маша. А потом, через столько-то дней, на Елагином, на набережной… Ветки еще голые, закат, вода румяная, и мимо плывет последняя синяя льдина, похожая на гроб. И нам обоим от гроба только смешно, потому что ведь мы никогда не умрем, мы это знали, мы тогда знали… А теперь…

Мартин Мартинович (отнимая ладонь от глаз, про себя). Да, теперь… Теперь… иначе придут…

Маша. Что?..

Мартин Мартинович. Теперь — я уложу тебя, ты устала…

Маша. Да, хорошо… А ты?

Мартин Мартинович. А я…

Маша. Погоди… а ты не обещал настоящего чаю?

Мартин Мартинович. Да, я сначала сделаю чай, а потом… Там есть еще немного сахару, я положу тебе.

Маша. А ты с чем?

Мартин Мартинович. У меня там… есть. (Переносит Машу на кровать.)

Маша. Милый…

Мартин Мартинович. У тебя совсем… совсем прежний голос… Уж лучше бы… лучше не надо…

Маша (в кровати). Нет, пусть, как прежде. Только вот опять — опять больно… (Лежит, закрыв глаза.)

Мартин Мартинович заваривает чай, торопливо приготовляет два стакана, вынимает сахар — два тщательно завернутых куска. Потом, искоса взглянув на Машу, берет синий флакончик, встряхивает его, смотрит на свет, ставит. Идет, сгорбившись, спотыкаясь, к ‘буржуйке’ — там стоит чайник, — опрокидывает на пути стул, какие-то тарелки, стоявшие на стуле.

Маша (открыв глаза). Ах, как ты гремишь. Ну как нарочно. Ты же знаешь — я не могу, не могу, не могу. Ты слышишь, что я тебе говорю?.. Что же ты молчишь? Ну…

Мартин Мартинович (себе). Да… так лучше… что ты не прежняя. Так легче… (Подбирает тарелки и опять роняет их.)

Маша. Ты нарочно. Уходи… Сейчас же… И никого мне, ничего, ничего не надо. Уходи. (Отворачивается к стене.)

Мартин Мартинович. Да… Сейчас уйду… Сейчас… не беспокойся… сейчас… (Кладет в ‘буржуйку’ последние два полена. Потом берет чайник, идет к письменному столу, наливает один стакан и другой. В один бросает сахар, над другим держит флакончик, рука дрожит, откупоривает, высыпает что-то.)

Маша (просто, буднично). Скипел чай. Дай мне… (Поворачивается, увидела флакончик в руках у Мартина Мартиновича. В ужасе приподнимается.) Март… Март… Ты… ты хочешь…

Мартин Мартинович, нелепо улыбаясь, застыл с флакончиком в руках.

(Снова просто, буднично.) Март, милый… Март, дай это мне.

Мартин Мартинович. Но ты же знаешь: там только на одного.

Маша. Март, ведь меня все равно уже нет, ведь это уже не я — я себя, такую, ненавижу… Ведь все равно, я скоро… Март, ты же понимаешь… Март… А почему ты?

Мартин Мартинович. Я тебя… я тебя обманул… У нас не было дров… И я украл — я украл у Обертышева… понимаешь. Я взломал замок… я… Сейчас за мной придут из уголовного розыска… Я больше не могу, не могу…

Маша (быстро, задыхаясь). Март, если ты меня еще любишь… Ну, вспомни, как ты меня… вспомни шарманщика, льдину, все… Ну, Март, милый, ну если в тебе хоть капля жалости…

Мартин Мартинович (снова закрыв глаза ладонью). Опять этот твой прежний голос…

Маша. Дай мне… мне…

Мартин Мартинович. Нет…

Маша (с ласковым упреком). Ты опять только о себе думаешь. А я… когда тебя уведут… Дай же, слышишь!

Мартин Мартинович колеблется, потом подает Маше стакан.

(Сбросив с себя одеяло, садится на постели, берет стакан: смеется.) Ну вот… недаром мне снилось… что я куда-то еду… на юг… Вот и…

Мартин Мартинович. Ma… ша…

Маша. Ничего, ничего… Все равно мы… Все равно уже…

Мартин Мартинович растерянно оглядывается, потом берет связку писем.

Да, да, мои письма… Пусть они вместе со мной…

Мартин Мартинович бросает в огонь письма, потом в отчаянии, решительно выгребает из стола, не глядя, бумаги — и в печь. Берет с рояля ноты — тоже в печь. Огонь ярко вспыхивает.

Теперь… иди, погуляй немного. Не забудь, возьми ключ, а то захлопнешь, а открыть… а открыть некому…

Мартин Мартинович, сгорбившись, спотыкаясь, выбегает в переднюю, из передней — наружу. Маша со стаканом наготове прислушивается.

Занавес

ПРИМЕЧАНИЯ

Впервые: Современная драматургия. М., 1991, No 2. С. 216-221. (Предисловие и публикация А. П. Стрижева).

Печатается по данной публикации.

В 1927 году Замятин по заказу Совкино написал инсценировку своего рассказа ‘Пещера’, ее затем переделал Б. Леонидов, и в 1928 г. по этому сценарию режиссером Ф. Эрмлером был снят и выпущен фильм ‘Дом в сугробах’.

В то же время написанная Замятиным пьеса по рассказу ‘Пещера’ не была нигде поставлена. Ее рукопись сохранилась в архиве петербургского артиста, переводчика и драматурга Константина Павловича Ларина. Публикация А. Стрижева и явилась первым обнародованием пьесы Замятина.

Читайте также: