Первое слово Демосфеново против Филиппа
Первое слово Демосфеново против Филиппа
Содержание.
————
(Один из присутствующих читает4 записку у в который изъяснено, откуда взять требуемые деньги.)
(Читают письмо6 Филиппа.)
Первое слово Демосфеново против Филиппа, Демосфен, Год: 1807
Время на прочтение: 14 минут(ы)
.
Филипп взошедши на престол македонский, утвердился на нем силою оружия своего и хитростью политики. Все окрестные народы боялись его, но он сам боялся афинян, и заключил с ними договор на таких условиях, какие признал нужными для будущих своих предприятий. Вознамерившись покорить Афины своей власти, он овладел Амфиполисом, который обещался отдать им обратно. Вместо того чтоб сдержать слово, Филипп захватил себе Пидну, Потидею и Мефону. Ему хотелось войти в самую Грецию, будто для наказания клятвопреступных фокейцев. Афиняне успели сделать нужные распоряжения и не дали ему овладеть Фермопилами, — важным местом, которое открыло бы дорогу в Аттику. Сей благоприятный случай не избавил их от беспокойства. Они не могли быть равнодушными, видя что монарх неутомимый, управляющий опытными воинами, всячески старается вредить им.
Демосфен пользуясь таким расположением умов, произносит к гражданам речь, которою старается разогнать их уныние, показывает, что Филипп есть государь страшный, однако не такой, которого победить было бы не можно, и что успехи его проистекли от беспечности и небрежения афинян. Демосфен предлагает потом, что надлежит им делать, сколько войск и денег собрать потребно для сопротивления грозному неприятелю, употребляет колкие и сильные выражения, чтобы возбудить деятельность в беспечных согражданах.
Речь сия произнесена в первый год СVII Олимпиады, при архонте Аристодеме. Демосфену было тогда не более тридцати лет от роду. В приступе (exordium) он извиняет себя, что первый всходит на ораторское место, объявляя, что будет говорить о деле, о котором прежде уже было рассуждаемо. Надобно заметить что в законах Солона предписано было, чтобы ораторы наблюдали порядок старшинства в народных собраниях, то есть, чтобы старшие начинали говорить прежде младших. При Демосфене закон сей не был исполняем в точности.
Если б, афиняне, теперь надлежало нам рассуждать о новом деле, то я ожидал бы, пока другие ораторы объявят свое мнение, тогда, если б сказанное понравилось мне, я молчал бы, в противном случае постарался бы открыть, что знаю. Но как и ныне будем рассуждать о деле, о котором часто уже говорено было: то я, начиная слово прежде их, ожидаю от вас благосклонного снисхождения, а особливо потому что если б они в прежние собрания подали совет полезный, то не было бы теперь надобности снова советоваться.
Сограждане! Во-первых, не должно предаваться унынию при настоящем дел положении, сколь бедственным оно ни кажется. Ибо что прежде было вам очень вредно, то самое обещает великие выгоды для будущего1. А что это такое? То, что дела в худом положении по причине беспечности вашей и нерадения. Ибо если б они были в таком же состоянии и тогда, когда вы исполняли бы свою должность, то не осталось бы уже никакой надежды. Во-вторых, вы должны вспомнить (одни зная понаслышке, другие быв сами очевидными свидетелями) каково было могущество лакедемонян перед сим очень недавно, и как решительно, как славно вы — боясь, чтобы не сделать чего-либо недостойного Афин — выдержали войну за права и свободу Греции. Для чего я о том упоминаю? Для того, сограждане, чтоб вы увидали и узнали, что пока будете осторожны, до тех пор ничего страшиться недолжно, но ежели останетесь в бездействии, ничего надеяться недолжно. Доказательством служить могут тогдашнее могущество лакедемонян, которое вы преодолели, потому что прилежно о делах заботились, и нынешняя дерзость Филиппа, которая вас много беспокоит, потому что вы не думали о том, о чем думать надлежало.
Может быть из вас кто-либо, сограждане, представив себе военные силы Филиппа и все места, отнятые у нашей республики, подумает, что победить его весьма трудно. Такая мысль очень справедлива, однако забывать не должно, афиняне, что прежде имели мы Пидну, Потидею, Мефону и все места окрестные, что многие народы, приставали к стороне Филиппа, прежде были свободны, и управлялись собственными законами, что сии народы лучше хотят быть с вами в союзе, нежели с Филиппом. Итак, если б Филипп тогда думал, что одному без союзников трудно сражаться с афинянами, которые имеют у себя такие крепости, охраняющие пределы их, то конечно не сделал бы того, что ныне делает, и не приобрел бы себе такого могущества. Но он знал, сограждане, что все места сии не что иное суть, как награда за труды военные, он знал, что по естественному порядку добро отсутствующего достается тому, кто не удалялся от места, где происходит действие2, и собственность беспечных ленивцев получают люди предприимчивые, трудолюбивые. Руководствуясь мнением сим, он все покорил, все имеет в своей власти, одних поработил себе силою оружия, других сделал своими друзьями и союзниками, ибо всем хочется пристать к той стороне, которую видят всегда бодрою, всегда готовою действовать.
Сограждане! если и вы захотите принять такое же мнение теперь, когда прежде не имели его, если каждый из вас в потребном случае по возможности своей, без всякого сопротивления, постарается быть готовым служить отечеству — богатые добровольными приношениями, молодые здоровьем своим и силою, или скажу коротко и просто: ежели захотите сами за себя вступиться, и перестанете в бездействии возлагать надежду свою на других: то, с помощью Божией, обратно получите нерадением утраченное, и отомстите Филиппу. Ибо не думайте, чтоб он, подобно божеству, нынешнее величие свое мог сделать навеки непременным. Афиняне! есть люди, которые ненавидят его, которые боятся его, которые завидуют ему, и даже из числа тех, коих почитают ему преданными. Чему подвержены другие люди, то должно предполагать и в почитателях его могущества. Теперь они принуждены скрывать свои мысли, не имея никакого убежища, по причине вашей медленности и нерадения, которые оставить ныне вам советую. Видите сами, афиняне, до какой наглости дошел человек сей: он не дает вам воли ни действовать, ни оставаться в покое, грозится на вас, и даже, как говорят, употребляет слова очень оскорбительные, не доволен будучи своим приобретением, беспрестанно ищет более, и вас в бездействия и нерешительности пребывающих со всех сторон окружает сетями.
Итак, афиняне! когда, когда начнете вы делать то, что должно? Не тогда ли, как случится что-нибудь важное? не тогда ли, как необходимость принудит? Но как думать должно о том, что ныне происходит? По моему мнению, бесчестье для свободных людей есть самая величайшая необходимость. Скажите, неужели всегда будете расхаживая по городским площадям, один у другого спрашивать: ‘не слышно ли чего нового?’ — Какой еще более новости требовать, когда македонец покоряет Афины, и правит всею Грециею? — ‘Не умер ли Филипп? Не умер, однако болен’. — Какая вам до того нужда? Если б и в самом деле с ним что-нибудь случилось: вы не замедлите сделать себе другого Филиппа, когда все также будете заботиться о выгодах своих, как ныне. Ибо величием своим он обязан не столько силе своей, сколько вашей беспечности. Положим, что с ним что-нибудь случилось бы, положим, что поблагоприятствовало бы нам счастье, которое всегда более о нас печется, нежели мы сами о себе (и дай Бог, чтоб оно довершало свое благодеяние!): знайте, что находясь вблизи и пользуясь минутою нечаянного смятения, вы могли бы всем располагать по своей воле, но в нынешнем состоянии нерешительности вашей и неготовности вы не могли бы овладеть Амфиполисом, даже и тогда, когда самые обстоятельства отдавали бы его в ваши руки.
Оставляю говорить, что вы должны быть готовы ревностно исполнять стою должность, вы сами в том уверены совершенно. Постараюсь предложить вам о способах приготовления, которое почитаю удобным поправить худые обстоятельства, — о числе войска, о денежных пособиях и обо всем прочем, что по моему мнению приготовить можно весьма скоро и наилучшим образом. О том только прошу вас, афиняне, чтобы судить стали, когда все выслушаете, и ничего бы наперед не заключали, прошу также, если покажется кому, что требую новых приготовлений, не додумать, будто умышляю сделать остановку. Не заслуживает отличного одобрения совет тех людей, которые говорят, что надобно начать дело теперь же, не медля ни часа, ибо нынешними силами не возвратим того, что потеряно: тот достоин уважения, кто скажет, какого и сколько потребно войска, чем и где содержать его до тех пор, пока не заключим на выгодных условиях мира, или пока не одолеем неприятеля, ибо сим только средством останемся безопасными на будущее время. Я намерен предложить о том мое мнение, никому не препятствуя открыть и свои мысли. Великое дело на себя приемлю: вы услышите и рассудите.
Прежде всего, афиняне, по моему мнению должно вооружить пятьдесят кораблей трехвесельных, потом надобно вам твердо решиться служить на них, когда потребует нужда. Далее желаю, чтобы для половины всадников было приготовлено достаточное число кораблей и судов перевозных. Все сие почитаю нужным, чтоб удержать македонского царя от внезапных нападении войска его на Пилы, на Херсонес, на Олинф и на другие места по его произволу. Надобно поселить в нем мысль, что вы можете оставить свою беспечность, как оставляли ее, когда предпринимали поход на остров Эвбею, и несколько прежде к городу Галиуту, и потом не задолго перед сим к Фермопилам. Хотя бы вы того, о чем теперь говорю, и не сделали, однако приготовление не будет бесполезно, ибо Филипп или побоявшись оставит вас в покое, когда уведомится о вашей готовности (о которой узнает непременно, потому что здесь между нами есть множество людей, уведомляющих его о всем случившемся), или, пренебрегши донесения, не употребит надлежащей осторожности, и вы при удобном случае без сопротивления возможете напасть на его области.
Я говорю, что вы должны одобрить сие предложение, и думаю, что весьма нужно приготовиться. Кроме того, сограждане, надлежит вам иметь во всегдашней готовности известное число воинов, которые беспрестанно бы действовали и беспокоили Филиппа. Пускай не говорят мне о десяти и двадцати тысячах чужестранцев, пускай не говорят мне и о тех воинах, которые на письме только существуют, нет, я требую, чтобы ополчение составлено было из граждан природных: тогда поручите над ними начальство одному или многим, тому или другому, словом, кого за благо рассудите сделать полководцем, которому все должны повиноваться. Я требую, чтобы заготовлены были съестные припасы для войска.
Какое должно быть войско сие? сколько его надобно? откуда взять съестные припасы? как произвести в действо мое предложение? На каждый из сих вопросов буду отвечать особливо.
Пускай служат вам и чужестранцы, не спорю, но не делайте впредь того, что не один уже раз было для вас крайне вредно. Почитая все мелочью и затевая слишком много в своих определениях, вы ничего не исполняете. Сделайте прежде малое, потом уже прибавляйте к нему, что признаете потребным. Я думаю, что надобно набрать две тысячи воинов для пехоты. В том числе должно быть пятьсот афинян из такого возраста, какой назначить захотите. Они будут служить положенное время, не очень продолжительное, но какое удобным покажется, чтобы граждане могли сменяться. Последние пусть будут чужестранцы. К тому числу прибавить надобно двести человек конницы, из которых по крайней мере пятьдесят должны быть афиняне и служить на тех же самых правилах, которые предположены для пехотных. Коннице потребны суда перевозные. Что еще нужно? снарядить десять легких судов трех весельных. У Филиппа есть корабли, по сей причине и нам надобно иметь легкие суда, чтобы войска идти могли плавать безопасно.
Откуда взять съестные припасы для войска и об этом скажу, но прежде изъясню, почему такое малое число воинов почитаю достаточным, и по какой причине требую, чтобы граждане служили в войске.
Афиняне! мы не можем ныне выставить многочисленного войска, которое сражалось бы надлежащим образом, мы теперь в таком состоянии, что должны в разных местах беспокоить Филиппа, и сей способ для нас теперь выгоднее всякого другого. Итак, нам не должно иметь ни очень великого войска (для которого нет у нас жалованья и съестных припасов) ни очень малого. Хочу, чтобы сограждане служили в войске, и плавали бы на кораблях, вот причина: знаю по слуху, что за несколько лет перед сим город наш содержал на своем иждивении в Коринфе чужестранное войско, в котором были начальниками Полистрат, Исикрат, Хавриас и другие и в котором вы сами служили, знаю также по слуху, что вы, действуя вместе с чужестранцами, победили лакедемонцев. Но с тех пор, как одни чужестранцы начали за вас сражаться, они побеждают друзей ваших и союзников, а между тем неприятели усиливаются. Сии войска, не заботясь о делах нашего отечества, идут к Артабазу3, или кому-либо другому, начальник, рад или не рад, принужден идти с нами: ибо нельзя приказывать тем, которые не получили своего жалованья.
Итак, чего я требую? Отнять у полководца и у воинов причину к жалобам, исправно платя им деньги, и присоединить своих воинов к чужестранным, для того чтоб они были, так сказать, надзирателями за поведением и воинов, и полководцев. Нынешние распоряжения наши посмеяния достойны. Ежели кто-нибудь спросит вас: ‘Афиняне! у вас теперь мирное время?’ Нет, скажете вы, мы ведем войну против Филиппа. Хорошо вы избрали из среды граждан десять воевод для пехоты, двух для конницы, и по десяти полковников для того и другого. Что все они делают, кроме одного, которого отправите сражаться? Все они пригодны только при духовных обрядах, для пышности идучи за жрецами. Вы делаете себе воевод и полковников не для службы, но только на показ, равно как художники делают изваяния из глины для вывески.
Сограждане! чтоб иметь нам войско действительно афинское, не лучше ли, когда бы полководцы пехотные и конные, и вообще начальники, были природные афиняне? Но вы своего согражданина посылаете с конницею на остров Лемнос, а чужестранцу Менелаю вверяете начальство над теми, которые обороняют наши владения! Говорю это не для того, чтоб унизить Менелая, нет, я хочу только сказать, что вам надлежало бы выбрать начальника из граждан афинских.
Может быть вы одобряете мое предложение, и нетерпеливо хотите услышать, откуда и сколько надлежит взять денег. Объявлю. Для содержания войска, считая только съестные припасы, потребно денег с небольшим девяносто талантов, из них сорок назначить должно для десяти легких кораблей, полагая на каждый по двадцати мин ежемесячно, столько же двум тысячам пеших воинов, каждому на пищу по десяти драхм ежемесячно, двенадцать талантов двумстам всадников, каждому по тридцати драхм на месяц. Тот ошибется, кто подумает, что в съестных припасах не великое пособие для войска. Я знаю достоверно, что при таком пособии воины легко найдут средство достать себе все прочее, и даже полное жалованье, не беспокоя ни греков, ни союзников. Я сам готов плыть и за успех отвечаю моею жизнью. Но откуда взять деньги на предлагаемые издержки? Слушайте.
Вот, афиняне, что мог я выдумать. Собравши голоса о каком-либо предложении и одобривши оное, немедленно исполняйте, противоборствуйте Филиппу не письмами только, не определениями, но и самым делом.
Мне кажется, вы о приготовлениях и о самой войне выгоднее для себя рассуждать будете, когда обратите внимание свое на те места, на которых сражаться хотите, и когда размыслите, что Филипп исполняет намерения свои в такую пору, которая благоприятствует оным. Враг наш выступает в поход обыкновенно во время постоянных ветров, или зимою, то есть когда мы не можем встретить его, где должно. По сим-то причинам и вы набирайте войско не временное и не тогда, как нужда заставляет (ибо мы ни в чем не успеваем), но постарайтесь иметь оное во всегдашней готовности. Оно может зимовать на Лемносе, Фасе, Скиафе и на других островах, имеющих и пристани, и съестные припасы и все потребное для войска. В какое время удобнее пристать к берегу, какие ветры благоприятны, какие пристани выгодны — обо всем этом узнать будет нетрудно. Опыты научат полководца, которому вверите начальство, когда и как действовать войску. От вас только требуется, чтобы исполнили мое предложение. Афиняне! приготовивши деньги, о которых упомянуто, снарядивши все нужное, пеших воинов, корабли, всадников, законом обязавши избранных людей постоянно служить с оружием в руках, решившись быть сами хранителями и раздавателями денег своих, и требовать отчета в делах от главного военачальника, вы перестанете бесполезно толковать о делах, ничего не исполняя.
Афиняне! вы отнимете у Филиппа важнейшие из его доходов. Какие именно? Те, которые он получает от наших союзников, нападая на корабли их, и с помощью которых нас побеждает. Что далее? Он не будет в состоянии вредить вам, уже не нападет, как прежде, на Лемнос, на Имврос, не захватит в плен ваших сограждан, не овладеет кораблями вашими при Герасте, и не получит великой добычи, не высадит войска в Марафонской пристани, и не похитит священного корабля из ваших владений: и вы не могли удержать его, не могли выслать войска в надлежащее время!
Афиняне! почему думаете вы, что праздники Панафенейские и Вакха надлежит отправлять непременно в назначенное время, не разбирая, умным ли людям, или глупым по жребию достается распоряжать обрядами — сии праздники, поглощающие более денег, нежели сколько потребно для снаряжения флота, и отправляемые с такою пышностью, какой можете быть нигде не видано? и почему корабли ваши всегда не в пору приходят когда надобно защитишь или Мефону, или Пагасы или Потидею? Потому что все обряды праздничные в точности определены законом, и всякий из вас наперед знает, кому быть начальником своего племени, кому управлять хорами, когда от кого и что принимать, и как действовать: ни о чем не забыто, все определено, все назначено. Напротив того в рассуждении войны и приготовлении к ней ни в чем не наблюдается ни порядка, ни правил, ни точности.
Услышав о неприятельском движении мы назначаем корабельных начальников, которым дозволяем еще меняться имением5, потом заботимся о приготовлении денежных пособий, потом определяем, чтобы чужестранцы, в области нашей и вне оной пребывающие, были посажены на корабли, потом признаем за нужное, чтобы граждане заступили их место. Между тем как мы здесь медлим там берут города, к которым, посылать хотим войско, ибо время, когда надлежало бы действовать, теряем на бесполезные приготовления. Благоприятный случай уходит, не дожидаясь нашего нерадения и беспечности. Думаем, что войска у нас довольно, начавши дело, видим что его очень мало. Между тем Филипп так возгордился, что даже осмелился написать к Эвбейцам следующие строки:
Афиняне! в сем письме очень много правды, много противного тому, чему быть надлежало бы. Вам без сомнения все это не нравится: но если б для отвращения неудовольствий должно было скрывать неприятные истины, то слова ораторов и народная собрания служили бы только для забавы и такое нелепое угождение было бы причиною вашей погибели. Стыдно, афиняне обманывать самих себя и терпеть во всем неудачи, откладывая исполнение предприятий, требующих труда и усилий, стыдно не понимать того, что для получения успехов в делах военных надобно уметь ряспоряжать случаями, а не повиноваться им. Как полководец управляет движениями войска, так искусной политик управляет случаями и ведет их к желаемому концу, не дожидаясь пока они сами настанут. А вы, о сограждане! имея в руках более способов, нежели какой-либо другой народ, имея более кораблей, более пехоты и конницы, имея знатнейшие доходы, вы никогда не употребляете их для своей пользы, и ничего в пору не делаете. Вы защищаете себя против Филиппа точно как варвары, которых мы заставляем биться на позорищах. Получивши удар в грудь, они хватаются рукою за грудь, ударят ли их в другое место — там и рука очутится: но предупредить нападение противника, отразить его удары — об этом они и не знают, и не думают. Точно так и вы поступаете с Филиппом. Узнав, что он в Херсонесе, туда определяете дослать войско, идет ли он к Фермопилам — и вы туда же отравляетесь, обращается ли он на правую, на левую сторону — и вы за ним. Он ваш полководец, он управляет вашими движениями, вы узнаете о происшествиях или уже после, или в то время, когда они происходят. Прежде вам можно было так действовать, но теперь — теперь настает решительная минута, следственно, надлежать поступать иначе.
Я думаю, афиняне, что кто-нибудь из богов стыдится, взирая на беспечность нашу, и что бог сей возбудил в Филиппе деятельность такую необыкновенную. Если б сей государь, довольствуясь победами, решился остаться в покое, то верно мы, или по крайней мере некоторые из нас, были бы тому рады, тогда заслужили бы мы презрение всех народов, но теперь, когда он беспрестанно идет вперед, беспрестанно желает более, теперь вы может быть воспрянете, ежели только не навсегда уснули.
Удивляюсь, афиняне, что ни один из вас не помышляет о том, что предприняв войну для отмщения Филиппу, надобно окончить ее так, чтобы он впредь уже не мог нападать на нас. Будьте уверены, что сей государь сам собою никогда не остановится. Станем ли ожидать, этого? Станем ли думать, что мы уже все сделали, когда пошлем против него корабли без войск афинских? Удовольствуемся ли пустою надеждою, которая в нас родилась без основательной причины? Не выступим ли в поход сами? Сограждане наши не составят ли хотя часть ополчения теперь, когда не сделали сего прежде? Не нападем ли на области Филиппа? Спросят меня: где высадим войско? Афиняне! Война покажет нам слабую сторону неприятеля, лишь только решимся напасть на него. Ежели будем сидеть дома и слушать, как спорят и бранятся наши ораторы, то ничего полезного для себя не сделаем. Я уверен сограждане, что боги и счастье помогут нам везде, куда ни пошлем войско свое, ежели только хотя часть оного будет составлена из природных афинян. Но пока станем посылать полководца без войска, пока будем издавать тщетные определения, пока будем питаться пустой надеждою: до тех пор ни в чем не успеем. Походы наши страшны только для союзников7, но враги смеются над ними. Нельзя статься, сограждане! статься нельзя, чтобы один человек был в состоянии исполнить все, чего вы хотите. Без сомнения, он может обещать, обнадеживать вас, обвинять того или другого: но это было причиною нашей расстройки. Начальник слабых наемников терпит поражение, к вам присылаются ложные известия о происшествиях вы поверивши слухам оправдываете его, или обвиняете: чего тут доброго ожидать можно? Когда ж мы наконец отвратим сии злоупотребления? Не прежде, как определите вы войско сограждан, которые служить будут отечеству с оружием в руках, будут свидетелями поведения военачальников и судьями их по окончании похода. Тогда вы будете все видеть собственными глазами, и перестанете обольщаться ложными донесениями. Теперь до того дошло у нас, что нет полководца, который два или три раза не подвергался бы осуждению на смертную казнь, между тем как ни один из них не отваживается выступить в поле против неприятеля! Бесчестная казнь, злодеев достойная, предпочитается славной смерти за отечество! ибо злодею только должно потерять жизнь по судейскому приговору, но полководцу прилично умереть от руки неприятеля.
Между тем вы расхаживаете по улицам и забавляетесь новостями. Одни говорят, что Филипп, согласившись с лакедемонцами, умышляет пагубу фивянам, и что стирается поселит раздор между республиками, другие распускают молву, что он отправил посольство к царю персидскому, третьи, что он укрепляет города в Иллирии, всякий сочиняет басни и передает их любопытным. Я очень, верю, что Филипп, возгордившись после столь знаменитых успехов, и видя, что никто ему не сопротивляется, затевает чудесные предприятия, однако не думаю, чтобы он не заботился о надлежащей осторожности и чтобы его намерения известны были нашим рассказчикам, людям самым легкомысленным и бестолковым. В прочем, оставивши их бредни, ежели рассудим, что Филипп наш неприятель, что он отнимает наши владения, что уже с давнего времени оскорбляет нас, что все народы, от коих мы ожидали себе помощи, отпали от нас, что все средства безопасности остались только в нас самих, что откладывать начало войны, которую должны мы вести в Македонии, значит то же, что всю Аттику подвергать военным бедствиям, ежели, говорю, мы обо всем этом рассудим, то узнаем, афиняне, чего не знать нам не должно, и не станем обольщаться пустословием, ибо здесь не нужно отгадывать, что впредь случится, будьте уверены, что мы погибнем, ежели не решитесь действовать и пещись о безопасности.
Я никогда не желал угождать вам, делая ущерб вашим выгодам и постановил для себя долгом, а особливо в настоящем случае, искренно и свободно предложить вам свои мысли. Если б я был уверен, что столько же полезно для оратора подавать вам советы, как для вас пользоваться оными, то слово сие произнес бы еще смелее. И не будучи уверен в успехе, я решился подать вам советы, не сомневаюсь в том, что вы для пользы своей должны им следовать. Впрочем, да примите намерение, которое всем вам покажется полезнее.
1 , — точно не выражено ни во французском переводе г-на Ожера, ни в английском г-на Леланда. Несправедливо было бы такие отступления почитать ошибками.
2 Может быть за скоростью я не мог этого выразить другими словами, в подлиннике гораздо короче: , и проч.
3 Имя персидского сатрапа. Харес, афинский полководец, посланный с многолюдным войском наемным для покорения возмутившихся византийцев и других, вместо того чтоб исполнить данное препоручение, отправился помогать Артабазу. Демосфен кладет вину на чужестранное войско, которому не было выдано жалованье.
4 У греков и римлян такие записки читал не сам оратор, но другой человек. Сие обыкновение было очень выгодно для того, кто произносил слово.
5 Начальники, из богатых граждан выбранные, должны были снаряжать по одному кораблю своим иждивением. Выбранный в начальники мог потребовать, чтоб велено выло ему поменяться имением своим с другим гражданином, который, по его мнению, был богаче. В таком случае сему последнему надлежало или согласиться на обмен, или снарядить корабль. Полезный закон сей уставлен Солоном для того, чтобы самые богатые граждане жертвовали отечеству своими избытками, но важная невыгода состояла в том, что при назначении в начальники всегда происходила споры, которые делали остановку.
6 Письмо сие не дошло до нас, и неизвестно, по какому случаю оно было писано. Думать надобно, что в нем содержалось много неприятного для афинян.
7 Страшны для союзников, потому что войско, неисправно получая жалованье, грабило союзные области.