Первое Причащение, Тегнер Эсайас, Год: 1820 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 30 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ПЕРВОЕ ПРИЧАЩЕНІЕ
СТИХОТВОРЕНІЕ ТЕГНЕРА.

ПЕРЕВОДЪ СО ШВЕДСКАГО

В. Головина

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
1862.

Льву Александровичу
МЕЮ,
въ память отъ переводчика.

Jdn r ewig, stuggorna frswinna.
Stagnelius.

Вчна идея, тни изчезаютъ,
Стагнеліусъ.

ПРЕДИСЛОВІЕ.

‘Первое Причащеніе’, или такъ называемая Конфирмація’, составляетъ одно изъ замчательныхъ стихотвореній ‘Исаіи Тегнёра’ (р. 13 ноября 1782 г. ум. 2 ноября 1846 г.), величайшаго народнаго поэта Швеціи. Тегнёръ пріобрлъ европейскую славу произведеніями: Швеція (1811) Аксель (1820) {Недавнее появленіе русскаго перевода этой повсти (С. Петербургъ, 1861) невольно напомнило намъ и о ‘Первомъ Причащеніи’, которое было переведено нами уже за годъ до этого времени, но еще оставалось въ рукописи. Такъ какъ въ одномъ изъ примчаній къ своему переводу ‘Акселя’, переводчикъ упоминаетъ и о ‘Первомъ Причащеніи’, которое въ собраніяхъ сочиненій Тегнера почти всегда помщается непосредственно за ‘Акселемъ’, — то мы ршаемся издать и свой переводъ для доставленія желающимъ возможности точне познакомиться съ духомъ и содержаніемъ этого другого произведенія шведскаго поэта.}, Герда и, въ особенности, поэмою Фритіофъ (1825), великолпнымъ памятникомъ древней скандинавской народности, переведеннымъ почти на вс европейскіе языки. Великій поэтъ и мыслитель, профессоръ греческой словесности въ Лундскомъ университет, а потомъ епископъ въ Векшіо, Тегнеръ запечатллъ вс свои произведенія силою могучаго таланта, разнообразно развившагося и вполн окрпшаго въ жизни. Отсюда — величавый орлиный полетъ мысли, постоянно соединенный съ самою тонкою и часто неуловимою красотою, отсюда же скульптурность образовъ и свжесть сравненій, идущая рука объ руку со свтлымъ христіанскимъ взглядомъ на жизнь и на человка. Эта послдняя черта поэзіи Тегнера съ особенною чистотою и ясностью отразилась на ‘Первомъ Причащеніи’.

Многіе издатели и переводчики Тегнёра называютъ ‘Первое Причащеніе’ поэмою, другіе,— между ними ‘Пюже’ въ своихъ ‘Цвтахъ Скандинавской поэзіи’ {Fleurs Skandinaves, par ni-lle R, Du Puget.— Deux. d. Paris, p. 17.} и ‘Мармье’ въ ‘Исторіи Скандинавской литературы’ {См. Мармье, ‘Histoire de la littrature Scandinave’. Paris. 1848, p. 495. ‘Первое Причащеніе’, говоритъ Мармье, — ‘идиллія, изъ которой возносится иміамъ религіознаго благоуханія, идиллія безъ пастуховъ и пастушекъ, безъ журчащаго ручья, безъ игры и страстей (вотъ какая идиллія!) Картина сельской церкви, набожная группа дтей и отеческія увщанія стараго пастора — вотъ вся поэма (какъ скоръ у Мармье переходъ отъ идилліи къ поэм!), которая столько же проста, сколько и увлекательна’.} — восхитительною идилліею (‘dlycieuse idylle’), третіе, какъ напр. ‘Леузонъ-Ледюкъ’ {Hist. litt, du Nord. Paris 1850, p. XII.} готовы называть ее даже драмою. Но, не имя въ виду ни поэмы, ни идилліи, которыми поперемнно крестили и крестятъ это произведеніе, Тегнёръ по-просту желалъ написать проповдь пастора дтямъ передъ первымъ причащеніемъ св. тайнъ. Вншняя обстановка проповди — не боле какъ рама, строго выточенная по самой картин и рзко выдвигающая впередъ ея мастерски очерченныя подробности. При взгляд на тихую, но вмст съ тмъ празднично торжественную природу и на невинныхъ дтей, внимающихъ пасторской проповди, какъ-то невольно чувствуется, что такова именно должна быть рама для картины, которую въ нее вставилъ Тегибръ и которой было бы неловко, чего-то недоставало бы во всякой другой рам.

Проста, но изящно-величественна рама, проста и величественна картина. Она состоитъ въ наглядномъ поэтическомъ изображеніи вчныхъ христіанскихъ истинъ, передаваемыхъ семидесятилтнимъ пасторомъ, уже стоящимъ на краю могилы, юному поколнію, только что вступающему въ жизнь и въ дятельную Христову паству. Отсюда — постоянное желаніе пастора примняться къ понятіямъ своихъ слушателей, а вмст съ тмъ заставить ихъ глубоко прочувствовать каждое слово и по возможности обнять все христіанство, какъ Богооткровенное ученіе и нравственную систему, передаваемую въ свойственной ей поэтической форм {Г-жа Эрентрёмъ, въ своемъ французскомъ очерк литературы и изящныхъ искусствъ въ Швеціи, говоритъ слдующія слова по поводу ‘Перваго Причащенія’: ‘здсь, Тегнёръ, вмст съ тобою невольно преклоняешься передъ святыми законами религіи, проникаешься твоимъ ученіемъ, чувствуешь его, раздляешь, — и желалъ бы возвратиться въ дтство для того, чтобы, подъ твоимъ руководствомъ, принести въ жертву Господу свои первые обты и теб одному быть обязану неизмнными началами добродтели! Твое слово — свтоносный маякъ, увнчанный лиліями и розами, невинностью и надеждою, маякъ, который освщаетъ далекій извилистый путь жизни, предостерегаетъ отъ подводныхъ камней и тихо проводитъ къ другому берегу, гд, съ вчною пальмою, ожидаетъ насъ лучезарный ангелъ христіанства, эта утшительная вра, которую ты проповдуешь и которую заставляетъ вдвойн чтить твое святое служеніе’.}. Изъ этого основнаго пріема возникаютъ вс главнйшія черты картины, вс ея тоны и полутоны: 1) пасторъ говоритъ дтямъ, слдовательно говоритъ со всеможною простотою, вообще отличающею лютеранскую проповдь, и не забываетъ при этомъ ничего, что бы онъ, можетъ быть, и выпустилъ изъ такой же проповди для взрослыхъ, 2) онъ излагаетъ цлое ученіе, слдовательно черезъ всю его проповдь идетъ опредленный систематическій порядокъ, о которомъ даже забывается при переход отъ образа къ образу, отъ сравненія къ сравненію, какъ при взгляд на отдльныя красивыя деревья и на густыя купы зелени, разбросанныя въ прекрасномъ саду, забывается о правильной разбивк сада по предварительно составленному плану, 3) самые поэтическіе образы отвлеченныхъ понятій и нить прекрасныхъ сравненій, проходящихъ черезъ всю проповдь, не только не нарушаютъ спокойнаго величія и гармоніи частей ея, но какъ бы сами собою возникаютъ изъ словъ пастора, еще боле окрыляютъ и одухотворяютъ излагаемыя истины, сообщая имъ новую красоту и жизненность. Тегнеръ замтно сдерживаетъ здсь свое могучее воображеніе, ‘такъ любившее цвты и звзды и часто одвавшее въ пурпуръ и золото даже прекрасный мраморъ’ {См. ‘Шведская изящная литература’ д-ра Визельгрена. Лундъ и Упсала, 1833—39. ч. V.}, его поэзія является задумчивою христіанкою, которая, скорбя о несовершенств земной красоты, беретъ прямо съ неба вс свои сравненія: за то они часто и прекрасны, какъ небо, но вмст съ тмъ прозрачны и неуловимы, какъ послднее. 4) Все это, въ связи съ великолпнымъ гексаметромъ стихотворенія, разливаетъ по нему необычайное сосредоточенное спокойствіе, которое проникаетъ все произведеніе, какъ въ безвтряную ночь неподвижный лунный свтъ — неподвижныя листья приснувшихъ деревьевъ, и представляетъ одну изъ главнйшихъ трудностей при перевод ‘Перваго Причащенія’ на всякій другой языкъ.

‘Пвца солнца нтъ боле’, говоритъ {Е. Tegnrs samlade Skrifter, Stockh. 1857, I, s. 86.} ‘Беттигеръ’ въ жизнеописаніи Тегнёра, ‘но его псни сдлались славою и наслдіемъ Швеціи, стали радостью всего образованнаго міра’. Къ этимъ пснямъ, безъ сомннія, относится и шведскій подлинникъ ‘Перваго Причащенія’, которое ‘Леинбургъ’ {Hausschrass der Schwebischen Poesie. Leupzig. 1860, S. 194.— Слова ‘пвецъ солнца’ указываютъ на извстное стихотвореніе Тегнёра: Пснь Солнцу (Sang till Solen).} удачно назвалъ нагорною проповдью шведской поэзіи.

Подробне говорить о Тегнер и его произведеніяхъ значило бы поставить себя въ необходимость очертить цлый періодъ современной ему шведской изящной словесности. Ей, какъ и всякой другой европейской литератур, было суждено пройти многочисленныя фазы споровъ и превращеній, ознаменовавшихъ начало текущаго столтія. До 1811-го года, т. е. до возникновенія Готской, или народно-исторической школы искусства, которая нашла своихъ представителей въ Гейер, Тегнёр, Авцеліус и Линг, выразившись образованіемъ общества Идуна, въ Швеціи уже киплъ ожесточенный споръ между псевдо-классиками, или академиками, и романтиками, или фосфористами. Въ глав первыхъ стоялъ маститый ‘Леопольдъ’ и его послдователи, со своимъ классическимъ журналомъ, въ глав вторыхъ — издатель Полифема, Гаммершёльдъ (ум. 1826), и издатель Фосфора, Аттербомъ, знаменитый основатель упсальскаго общества Аврора. Будучи врагомъ безплодныхъ теорій и споровъ, Тегнёръ съумлъ должнымъ образомъ оцнить и размстить вс явленія своего времени: онъ говоритъ теплое слово примиренія дряхлому Леопольду, осмиваетъ мимоходомъ, подъ именемъ Гаммарспика, рьянаго романтика Гаммаршёльда, называя его ‘шведскимъ барометромъ нмецкаго тяжелоумія’ {Е. Tegnrs samlade Skrifter. Stckli. 1855. 4-de bandet, s. 158.}, и смло идетъ впередъ своимъ отдльнымъ самобытнымъ путемъ, потому что ‘сильная рка собственными волнами пролагаетъ себ путь черезъ море’:

‘Stark strm med egna tgor діск genom hafvet’*.

* См. Bidrag till. Sverges Litteratur-historia, af And. Fryxell. Stckli. 1860, 3-e haftet.— Tegnr.— S. 58.

Этимъ-то именно безпристрастнымъ взглядомъ на искусство, этимъ-то началомъ примиренія, прощающимъ въ другихъ недостатки, зависящіе отъ духа и направленія времени, проникнуто посланіе Тегнера къ Леопольду {Карлъ Густавъ Леопольдъ, одно изъ свтилъ литературнаго кружка, составившагося около Густава III, родился въ Стокгольм въ 1756-мъ году и умеръ въ томъ же город 9 ноября 1829 года (н. стиля). Въ послднее время жизни Леопольдъ занималъ важныя государственныя мста и, между прочимъ, былъ президентомъ шведской академіи. Довольно подробная біографія этого главнйшаго представителя шведской псевдо-классической школы помщена въ ‘Біографическомъ Лексикон знаменитыхъ шведскихъ мужей. {Riografiskt. Lexicon ofver Namnukunnige Svenska Man. Upsala. VIII, s. 68—69.}, которому посвященъ ‘Аксель’. Тегнеръ какъ бы поетъ погребальную псню и глав шведскаго псевдо-классицисма и самому псевдо-классицисму, составляющему въ исторіи шведской литературы такъ называемый Леопольдовъ періодъ (до 1810 г.), но онъ поетъ ее безъ всякой желчи, какъ это длали ожесточенные противники Леопольда, а напротивъ, съ какою-то тихою и задушевною скорбью: ему жаль учителя, пережившаго почти всхъ своихъ учениковъ, жаль древняго царя замолкнувшихъ псенъ, который сиротетъ посреди своего опуствшаго двора, внимая насмшкамъ молодаго поколнія. Тегнёръ въ недоумніи прислушивается къ этимъ насмшкамъ, говоритъ о безконечности формъ прекраснаго и, привтствуя осиротлаго Леопольда, какъ краснорчивую развалину недавняго прошедшаго, кладетъ внокъ къ ногамъ его, т. е. посвящаетъ ему ‘Акселя’.

Такова вкратц сущность посланія, которое, въ заключеніе своихъ вступительныхъ словъ къ издаваемому стихотворенію Тегнёра, позволяемъ себ привести здсь въ цломъ вид:

Тамъ, на одномъ изъ Пиндскихъ троновъ,

Царь псенъ смолкнувшихъ сидитъ:

Не слышно прежнихъ чистыхъ тоновъ,

И вымеръ дворъ, и лира спитъ.

Не чаровать, какъ прежде было,

Ему страны своей родной,

И очи тьма ему смежила

Своею мстительной рукой. *

* Стихи, указывающіе на слпоту Леопольда, который лишился зрнія на 66-мъ году жизни (1822 г.) и уже не видалъ свта до самой кончины.

Изъ мрака много юныхъ встало,

Ихъ шумный строй борьбы хотлъ…

Но что жь!… рука не досягала

И трона, гд старикъ сидлъ.

Тутъ путникъ съ лирой мимо строя

Прошелъ, — взглянулъ и загрустилъ,

Онъ видлъ пылъ и ярость боя,

Но смысла въ нихъ… не находилъ.

‘Къ чему’, сказалъ онъ: ‘бой пылаетъ?

Не нашъ, по росту, мужъ сдой:

Съ иныхъ высотъ на жизнь взираетъ,

Ладъ тихихъ струнъ его иной’.

‘Свтъ псенъ къ намъ съ небесъ примчался,

Кто первый цвтъ въ немъ отличимъ?

Межъ тучъ, во прах онъ мнялся,

Единымъ — предъ Единымъ былъ’.

‘Измнчивъ цвтъ земныхъ растеній,

Различна псенъ лпота:

Везд прекрасное, гд геній,

И безконечна красота’.

‘Привтъ теб, что къ намъ взываешь

Съ руинъ классическихъ своихъ!

Ты, ветхій Фаросъ *, что сіяешь

Изъ міра псенъ прожитыхъ!’

* Знаменитый въ древности маякъ на остров Фарос, передъ входомъ въ Александрійскую гавань (въ Египт).

‘Волна ложится за волною

Къ твоимъ безтрепетнымъ ногамъ,

Блистая въ тучахъ головою,

Далеко свтишь ты пловцамъ’.

Сказалъ… и свой внокъ слагаетъ

Предъ старымъ скальдомъ молодой,

Внокъ тотъ малъ, и самъ онъ знаетъ,

Да нтъ другого подъ рукой…

И гаснетъ дневное сіянье,

Надъ старымъ скальдомъ ночь паритъ,

Но яркій свтъ воспоминанья

Вокруіъ чела его горитъ *.

* Е. Tegnrs saml. Skrift. Stock. 1857. III, s. 5—6.

ПЕРВОЕ ПРИЧАЩЕНІЕ.

КЪ НОРБЕРГУ ¹,
(при посвященіи ему стихотворенія Тегнёромъ).

Ты помнишь край, гд была любимъ сердечно,

Цвты равнинъ и блыхъ башенъ снь?

Гд волны Зунда сторожатъ безпечно,

Зеленый дубъ и золотой ячмень?

Ты помнишь ли друзей былого крова?

Смотри, я встникъ ихъ: зовемъ тебя мы снова.

Я знаю, ты на Сверъ все стремился,

Къ могиламъ предковъ и къ роднымъ валамъ:

Къ земл тамъ ближе звздный сводъ склонился

И небеса сіяютъ ярче тамъ,

Тамъ чудный свтъ на лон водъ мерцаетъ,

И на ночь Иванову глаза солнце не смыкаетъ ³.

Такъ, и моя душа рвалась бывало

Къ своимъ горамъ, подъ снь своихъ лсовъ,

Какъ къ небу скальдъ, она, скорбя, желала

Къ роднымъ березамъ, подъ отцовскій кровъ.

Чью душу образъ родины не гретъ?

Синй тамъ сводъ небесъ, и ярче роза рдетъ.

Но вдь и здсь не Швеція ль родная,

Свободная, безъ рабства и рабовъ?

И здсь, на граняхъ Свернаго края,

Горитъ маякъ родимыхъ береговъ.

Огонь Эллады разв ужъ не съ нами?

Вдь самъ хранишь ею ты врными руками ³.

Гд родина для взросшаго душою?

Тамъ, гд его качалась колыбель,

Иль тамъ, гд силамъ свта сталъ слугою,

Разцвлъ умомъ, нашелъ для жизни цлъ,

Гд цлый вкъ онъ жертвовалъ свободно

Всему, что истинно, всему, что благородно?

Ужъ сорокъ лтъ ты смыслъ былыхъ ученій

(Адама книгу объяснялъ друзьямъ,

Изъ Лундской рощи ⁶ въ міръ порхнулъ твой геній,—

И выросъ онъ, и окрылился тамъ.

О, такъ ты нашъ, ты нашъ землякъ любимый:

Тебя зоветъ твой Лундъ, зоветъ твой край родимый!

Востока другъ, честь Свера, будь съ нами!

Ты — золотого вка мужъ сдой,

Ты — патріархъ и рчью и длами,

Какъ старость мудръ, какъ дтство чистъ душой!

Вернися, сядь и оживи всхъ разомъ,

И въ зимній вечеръ вновь согрй своимъ разсказомъ

О тхъ мстахъ, гд южная денница,

О странахъ солнца, что ты знаешь такъ ⁶.—

Что Греція, убогая вдовица?

Что Римъ, племенъ отжившихъ саркофагъ?

Обступимъ мы разскащика сдого,

Какъ дти нжныя отца, имъ дорогого,

По-дтски руки сложимъ, въ восхищенью

У кресла сядемъ, чтобъ внимать рчамъ,

Придемъ домой, — и въ сладкомъ сновиднь

Приснится снова тотъ же образъ намъ:

Сдой мудрецъ у входа въ храмъ Авроры,

Онъ тихо рчь ведетъ: свтлютъ долъ и горы,

Покровъ Изиды съ древности слетаетъ,

Она изъ гроба голосъ подаетъ,

Персеполъ, обелиски, — все сіяетъ,

Гд даже солнце буквы не прочтетъ.

Нтъ Элевсинскихъ таинствъ, — все намъ ясно….

О, какъ хорошъ нашъ сонъ, какъ грезится прекрасно!—

Пока жь, прими поклонъ ты отъ родимой,

Гд — что ни сердце — то теб алтарь,

Да малый даря руки, тобой любимой,

Что, какъ отецъ, такъ часто жалъ ты встарь,

Ничтожный даръ!… Былое пролетло,

А настоящее куда-какъ обднло.

ПЕРВОЕ ПРИЧАЩЕНІЕ.

Свтлый Троицынъ день наступилъ, и сельская церковь

Вся въ сіяніи утра горитъ, бля и высясь.

На колокольн птухъ — въ лучахъ весенняго солнца,

Словно въ огн языковъ, что сошли на апостоловъ древле.

Небо въ яркой сини, въ нарядномъ праздничномъ плать

Май стоитъ на поляхъ, — и свжія розы на шляп.

Радостно льется ручей, и втеръ ветъ чуть слышно,

Всюду божественный миръ. Устами чистыми нжно

Шепчутся всюду цвты, и рзво, на вткахъ зыбучихъ,

Птицы, ликуя, поютъ, въ восторг Всевышняго славятъ.

Все кладбище давно подмели. Какъ куща, украшенъ

Сводъ его ветхихъ воротъ, внутри жь, что ни крестъ надъ могилой —

То и пахучій внокъ, сплетенный родными руками.

Даже часы, что за солнцемъ слдятъ и что больше столтья

Здсь, на холм, среди мертвыхъ стоятъ, увнчались цвтами:

Мнится, маститый старикъ, оракулъ села и семейства,

Въ день рожденья дтьми и внуками нжно увнчанъ,

Высится старый пророкъ⁷, безмолвно желзною стрлкой

Движетъ по камню кругомъ и мритъ крылатое время,

Всюду вчность, межъ тмъ, у ногъ его спитъ безмятежно.

Церковь внутри убрана.— Сегодня вдь день, когда дти,

Неба благого любовь, родителей нжныхъ надежда,

Предъ алтаремъ повторятъ обты святого крещенья.

Вотъ отчего каждый уголъ тутъ чистъ, пыль сняли со свода,

Сняли со стнъ, со скамеекъ, росписанныхъ масляной краской.

Церковь была что цвтникъ, казалося, къ празднику кущей

Такъ снарядилась она: со стнъ, изъ гербовъ благородныхъ

Свжіе листья росли, каедра дубовая мигомъ

Въ зелень опять облеклась, какъ нкогда жезлъ Аарона:

Библія даже на ней подъ зелеными листьями скрылась.

Голубь серебряный, что надъ каедрой паритъ величаво,

Даже и тотъ въ ожерель изъ пышныхъ, густыхъ анемоновъ.

Съ хоровъ, вокругъ запрестольной картины, что Гербергъ ⁸ своею

Дивною кистью писалъ, большая гирлянда тянулась:

Ангеловъ свтлые лики глядли сквозь темную зелень,

Словно лучи свтозарнаго, теплаго солнца изъ облакъ.

Мдная люстра, спускаясь со свода, блистала какъ внов, —

Вмсто же свчъ въ этотъ день серебрилися въ люстр нарциссы⁹.

Колоколъ смолкнулъ уже, и поспшно толпа собралася

Съ горъ и съ долинъ отдаленныхъ для слушанья Божія слова.

Вдругъ раздалися могучіе звуки органа, несяся

Хоромъ святыхъ голосовъ, что съ небесъ отъ Творца низлетли,

Сонмомъ безплотныхъ духовъ витая подъ сводомъ церковнымъ.

Словно пророкъ Илія, что въ туч покровъ съ себя сбросилъ,

Сбросило чувство земныя одежды свои, все собранье,

Сливши въ одинъ голоса и напвомъ, что Лютеръ уставилъ ¹⁰,

Пснью священной Валлина, ‘Сверной Арфы Давида’ ¹¹,

Разомъ и храмъ и сердца, и внки изъ цвтовъ огласило.

Пснь та вс души живыя беретъ на могучія крылья,

Тихо каждую душу къ небу съ собою возноситъ….

Каждаго ликъ просіялъ, какъ отъ лика Христа на авор ¹²….

Вотъ вступаетъ во храмъ достойный маститый наставникъ:

Семьдесятъ лтъ онъ ужь жилъ на земл и отцомъ былъ приходу,

Старецъ одтъ съ головы и до пятъ простотой христіанской.

Ласково пастырь глядлъ, проходя межъ густыми рядами

Словно посланникъ небесъ, Благовщенья радостный Ангелъ,

Важная мысль, между тмъ, на чел его мирномъ сіяла,

Какъ догарающій солнечный свтъ — на мшистой могил.

Въ мигъ вдохновенья (вечерней зори, что, со дня мірозданья,

Блднымъ дрожащимъ лучомъ въ человческомъ дух мерцаетъ),

Встникъ небесъ, художникъ такимъ Іоанна рисуетъ,

Сдоволосаго старца, что, взоры гор устремивши,

Съ теплой молитвой стоитъ на Патмос дикомъ, скалистомъ:

Тамъ старый пастырь смотрлъ и такъ серебрилися кудри.

Все собранье предъ нимъ съ скамей перемченныхъ встало,

Съ теплымъ привтомъ старикъ поклонился направо, налво,

Мира сердечно онъ всмъ пожелалъ и за хорами скрылся.—

Служба теперь началась, христіанская сладкая служба,

Все простоты величаво-торжественной было въ ней полно:

Псни, молитвы и теплое слово маститаго старца.

Много спасительныхъ словъ, увщаній, изшедшихъ изъ сердца,

Утренней свтлой росой, благодатною манной въ пустын

Пало тогда на народъ, преклоненный предъ пастыремъ чтимымъ.

Кончились гимны и рчь, вновь вышелъ на хоры наставникъ,

Слдомъ за старцемъ туда жь поспшилъ рядъ причастниковъ юныхъ:

Стройные юноши справо стоятъ въ кудряхъ шелковистыхъ,

Нжнымъ, прозрачнымъ багрянцемъ, что розами, рдютъ ланиты,

Слва рядъ трепетныхъ лилій стоитъ, слегка освщенный

Алой денницы лучомъ, — рядъ двушекъ чистыхъ и скромныхъ:

Руки сложили он и взоры къ земл опустили ¹³.

Вотъ началось испытанье. Вопросъ — и отвтъ. Отвчаютъ

Съ робостью дти сперва, и дрожатъ голоса ихъ, но пастырь

Скоро всхъ дружескимъ взоромъ своимъ ободрилъ, и источникомъ свтлымъ

Вчныя истины съ губъ ихъ невинныхъ текутъ неумолчно.

Только же конченъ отвтъ и имя Спасителя слышно,

Юноши пастырю — низкій поклонъ, а двушки — книксенъ.

Ангеломъ свта стоитъ межъ ними наставникъ почтенный,

Дтямъ въ немногихъ словахъ вс истины онъ раскрываетъ.

Просты, но ясны слова, вдь все высокое — просто:

Въ псн ль, въ наук ль, — значенье его пойметъ и младенецъ….

Съ первымъ дыханьемъ весны развернулась зеленая почка,

Всходитъ листъ за листомъ, лучезарнымъ солнцемъ согртый,

Въ пурпуръ и золото листъ за листомъ одвается быстро.

Вотъ и душистый цвтокъ: раскрываетъ онъ чашечку тихо,

Благоухаетъ, растетъ и качаетъ свой внчикъ на втр:

Такъ въ сердцахъ юныхъ причастниковъ истины вры Христовой

Листъ за листомъ распускались. Родители плакали сзади,

И улыбались въ слезахъ, внимая разумнымъ отвтамъ.

Но… къ алтарю подошелъ привтливый, кроткій наставникъ,—

Въ мигъ онъ сталъ словно другой,— казалося, весь измнился:

Онъ теперь — Божій пророкъ, ниспосланный на землю Небомъ,

Онъ теперь — строгій судья, какъ смерть и какъ судъ неподкупный.

Взоры, остре меча, кидаетъ съ сердца, что провидитъ,

Голосъ глубокъ, хоть и глухъ, что грома раскатъ отдаленный…

Такъ измнившись совсмъ, стоитъ онъ и къ дтямъ взываетъ:

Вотъ вра вашихъ отцовъ, Христовыхъ апостоловъ вра,

Вра, въ которую также и васъ крестилъ я, о дти,

Въ день, какъ на матернемъ лон малютками вы возлежали,

Были такъ близки къ дверямъ, ведущимъ въ небесное царство.

Васъ, полусонныхъ, взяла тогда Божія Церковь въ объятья.

Вы пробудились теперь, дождитъ на васъ свтъ лучезарный

Съ радостныхъ, щедрыхъ небесъ, — вы вступаете въ юность сегодня.

Вамъ, на порог ея, возвращаетъ свободу Спаситель,

Волю даетъ обсудить и выборъ ршительный сдлать:

Богъ запретилъ принуждать, убжденья сердечнаго хочетъ….

Вотъ испытанія часъ, бытія поворотная точка,

Смя грядущихъ годовъ, безвозвратны слова, что сорвутся

Съ губъ вашихъ робкихъ теперь: размыслите жь прежде отвта!

Бойтесь солгать въ этотъ день, отвта лукаваго бойтесь:

Пастырь вашъ зорко глядитъ, и проклятье нависло надъ ложью.

Страшно начать ею жизнь! Смотрите, вся паства вамъ внемлетъ:

Братья и сестры, и мать, и отецъ,— все, все, что вамъ мило, —

Все, что тутъ съ вами стоитъ, и вашимъ свидтелемъ будетъ.

Съ солнца взираетъ на васъ Судія вашъ всеправедный, вчный,

Ангелъ, парящій предъ Нимъ, отвты, признанія ваши

Яркою огненной буквой въ скрижали нетлнныя вноситъ.

Врите ль въ Бога Отца, создавшаго міръ этотъ гршный,

Въ Сына, что насъ искупилъ, въ Пречистаго Духа Святого,

Вчнаго Бога Отца единящаго съ Сыномъ Предвчнымъ?

Жаждете ль дать мн обтъ (священный обтъ!) больше міра

Господа Бога любить и, какъ братьевъ, любить своихъ ближнихъ?

Мн общаете ль вы освящать свою вру длами,

Вру небесной любви, — прощать и терпть, уповая?

Мн общаете ль вы ходить передъ Господомъ право,

Что бъ ни послалъ вамъ Господь на житейскомъ пути многотрудномъ?

Это готовы ль вы мн общать предъ людьми и предъ Богомъ?’ —

‘Да!’ отвчаютъ ему вс юноши голосомъ яснымъ,

‘Да!’ вмст съ ними застнчиво робкія двушки шепчутъ.—

Пастырь опять просіялъ, сбжали съ чела его тучи,

Молвилъ онъ голосомъ, нжнымъ, что втра вечерняго шёпотъ,

Сладкимъ, что звуки чарующихъ арфъ на ркахъ Вавилонскихъ:

‘Благо же вамъ, сонаслдники Божія царства отнын!

Больше ужь нтъ тутъ дтей, тутъ все братья и сёстры по вр.

Впрочемъ… пребудьте дтьми: имъ царство небесное дано.

Паства дтей на земл и Отецъ Всеблагой ихъ на неб,

Правящій домомъ земнымъ, наказующій съ кроткой любовью, —

Образъ всей жизни людской, какъ её представляетъ Писанье.

Чистые сердцемъ угодны Творцу. Чистота и невинность,

Вотъ на чемъ здсь, на земл, христіанская вра почіетъ,

Будучи тутъ и сама младенцемъ изъ горняго міра.

Крпки, какъ мужи, и кротки, какъ дти, — вотъ все ученье,

Данное намъ Божествомъ, за насъ на крест пострадавшимъ.

Дти, покинули и’і убжище свтлаго дтства,

Чтобъ углубляться весь вкъ въ юдоли холодныя жизни.

Скоро, о, скоро, друзья, встоскуется вамъ по минувшемъ,

Скоро вы вновь захотите къ холмамъ, гд денница зажглася,

Гд подъ чертами отца являлося вамъ наказанье,

Доброю, нжною матерью было одто прощенье,

И простирало къ вамъ руку, съ ласкою, ждя поцлуя,

Въ сердц — невинность и миръ, игрой вамъ вся жизнь представлялась,

Дтская ваша рука все рвала бы небесныя розы!

Семьдесятъ лтъ я живу на земл, Отецъ мой небесный

Радость и скорбь мн послалъ, но жизни лучшіе годы,

Лишь загляну со вниманьемъ въ давно пролетвшее время,

Вс представляются мн друзьями безпечнаго дтства:

Пусть же сопутствуетъ вамъ отъ самаго этого дтства

Всюду молитва съ очами, всегда возведенными къ небу,—

Съ нею жь святая невинность, — невста дтей непорочныхъ.

Милые!… гостья она изъ блаженнаго, лучшаго міра:

Съ лиліей блой въ рук, стоитъ въ красот лучезарной,

Пусть валы жизни шумятъ!… беззаботно качаясь надъ ними,

Спитъ на своемъ корабл и зіяющей бездны не видитъ.

Тихо, покойно она озираетъ волненія жизни,

Ангелы ей предстоятъ и съ усердіемъ служатъ въ пустын.

Чистая даже сама не вдаетъ силъ своихъ дивныхъ,

Съ теплою врной любовью, межъ тмъ, она всхъ провожаетъ,

Плачетъ, теряя друзей на пути. Идите жь за нею:

Райская гостья она, и отъ рая ключи съ собой носитъ.—

Ей молитва — сестра, она то и дло взлетаетъ

Къ небу отъ гршной земли, она — голубиная почта

Вверхъ, отъ земли къ небесамъ, отъ праха къ безплотному міру.

Духъ, безконечности сынъ, на время изгнанникъ и узникъ,

Рвется къ Творцу изъ оковъ и пламенемъ къ верху стремится.

Помнитъ онъ, горько скорбя, селенія Отчаго дома,

Помнитъ родимый свой край, гд цвли вчно-юныя розы,

Вчно горло подъ нимъ лучезарное яркое солнце,

Гд, ликуя, порхалъ съ нимъ ангеловъ сонмъ блокрылый.

Тсно и душно ему на земл: онъ рвется, тоскуя,

Къ горней отчизн своей изъ странъ, гд на мигъ заблудился.

Благоговньемъ зовутъ порывы душевные къ небу,

Ихъ же тоскливый и робкій языкъ зовется молитвой.

Въ часъ, какъ наляжетъ на насъ бытія необъятное бремя,

Склонитъ надежды къ земл и потомъ погребетъ ихъ въ могил,

Сладко молиться Творцу: Онъ молящихъ дтей не отвергнетъ,—

Всхъ уврачуетъ, утшитъ, благою десницей поддержитъ.

Лучше жь молиться, друзья, въ т дни, когда жизнь намъ смется,

Въ свтлые счастія дни, величайшее счастіе жизни,

Даже и то на колняхъ стоитъ предъ престоломъ Владыки:

Руки скрестивъ на груди, съ благодарностью теплой во взор,

Даже и то славословитъ виновника благъ, жизнодавца!

Знаете ль вы что-нибудь, что бъ давалось не Господомъ, дти,

Что бы не Имъ посылалось созданію слабому міра?

Падши жь во прахъ, поклонитесь Творцу!… Серафимъ шестокрылый,—

Даже и тотъ, — предъ сіяньемъ Предвчнаго Господа Бога,

Въ трепет ликъ закрываетъ шестью своими крылами,

Робко склоняясь предъ Тмъ, кто весь міръ изъ ничтожества создалъ.

Славу Его — небеса, а силу земля возвщаетъ.

Всходятъ минутнымъ цвткомъ и вянутъ предъ Нимъ поколнья,

Словно поблекшіе листья, звзды, потухнувъ, спадаютъ,

Тысячи лтъ, замирая, у ногъ Его вчныхъ ложатся:

Видитъ ихъ скорбный прибой, но ихъ не считаетъ Создатель.

Взглянетъ, — и кто устоитъ! Онъ строгъ, Судія неумытный!

Онъ мановеньемъ руки всхъ дерзкихъ во прахъ возвращаетъ.

Если, во гнв, къ земл обращаетъ свой голосъ Владыка,

Скачетъ гора, что овенъ, а холмы, что овчіи агнцы!’

Впрочемъ, чего вы страшитесь, друзья? Вдь праведный Мститель —

Богъ всесладчайшей любви: Всевышняго голосъ не въ бур,

Трус, потоп, огн, а въ дыханіи тихаго втра!

Корень творенья любовь, и духъ всетворящаго Духа.

Сонмъ безконечныхъ міровъ, что рядъ безпомощныхъ младенцевъ,

Къ лону создавшей приникъ: на то вдь и созданъ онъ ею.

Лишь для того, чтобъ любить и быть нжно, взаимно любимой,

Духъ свой вдохнула она въ тихо спавшую персть, поднялася

Персть та съ холодной земли, руку къ сердцу она приложила,

Чувствуетъ: сердце согрто небеснымъ огнемъ животворнымъ.

О, не тушите его! Въ немъ душа бытія всего скрыта.

Дти, жизнь тамъ, гд любовь, а ненависть смерть въ себ носитъ.

Больше, чмъ мать и отецъ, возлюбилъ васъ всевышній Владыка:

Единороднаго Сына за васъ Онъ предалъ на муки.

Мигъ, когда Сынъ преклонилъ святое чело передъ смертью,

Былъ торжествомъ для любви: свершилась великая жертва!

Вдругъ раздралася во храм завса, что землю отъ неба

Въ мір тогда отдляла, и мертвые встали изъ гроба.

Тихо шептали они другъ другу великое слово,

Чаянье многихъ вковъ, гаданье и радость творенья,

Только одно и слетавшее съ радостныхъ устъ: примиренье!

Въ немъ глубина всей любви, и любовь въ немъ всецло почила!

О, возлюбите жь Его, Отца милосердаго, дти!

Слдуйте вол Его, но лишь изъ любви, не отъ страха.

Страхъ — добродтель рабовъ, любовь же, какъ духъ вашъ, свободна,

Будь совершенъ предъ Творцомъ,— одна вдь любовь совершенна!

Любишь, какъ должно, Творца,— ты любишь и братьевъ, какъ должно:

Солнце одно въ небесахъ, одна и любовь въ твоемъ сердц.

Каждый твой братъ на чел не носитъ ли Божія знака?

Въ немъ не горитъ ли печать вашего общаго рода?

Каждый твой братъ, заблудясь, какъ и ты, на чужомъ ему мор,

Здсь не глядитъ ли, плывя, на т жь путеводныя звзды?

Какъ же теб ненавидть такого же странника-брата?

Онъ ненавидитъ, — прости! хоть букву небеснаго слова

Въ жизни читать научись: та буква — прощеніе ближнимъ!

Знаешь Того, кто простилъ, терновымъ внцомъ осненный,

Кротко молилъ за враговъ, за мучителей злобныхъ молился?

Знаешь, и имя Его произносишь, — такъ слдуй примру:

Ближнему зла не желай, скрывай его язвы и немощь,

Слдъ его къ свту направь. Вдь добрый божественный Пастырь

Агнца заблудшаго взялъ и принесъ его къ матери скорбной!

Вотъ плодъ небесной любви, а любовь отъ плодовъ познается.—

Дти, любовь для Творца — блаженство и радость творенья,

Вздохъ безконечный, молитвенный вздохъ — любовь человка:

Все переноситъ она, все съ тихою радостью терпитъ

И, со слезами на грустныхъ очахъ, улыбается въ скорби.

Здсь ей награда — надежда: святая подруга надежда

На небо ей указуетъ всегда, и въ ндра могилы

Врный свой якорь кидаетъ она, создавая тамъ новый

Сладостный міръ, гд, играя, сіяньемъ смняются тни.

Лучшіе роды, чмъ мы, опиралися лишь на обты,

Данные ею друзьямъ, и не знали врнйшей опоры.

Слава же въ вышнихъ Творцу! Намъ боле далъ Милосердый:

Наша надежда уже не блуждаетъ во мрак сомннья, —

Ликъ просвтила она, ставъ врой, премудростью жизни.

Вра — надежда въ лучахъ и свтъ, и любви нашей око!

Сны объясняетъ она, что снилися скорбной надежд,

Въ мраморъ могучимъ рзцомъ виднья ея облекаетъ,

Вра не солнце ль души, и ликъ ея — ликъ Моисея

Въ часъ лицезрнья Творца, вра на землю небо низводитъ,

Къ намъ въ золотыхъ облакахъ величаво спускается съ неба

Новый Іерусалимъ, вс двнадцать воротъ растворяя.

Вра вступаетъ въ него и смотритъ на горніе лики,

Ей ли страшиться крылатыхъ духовъ: она дома межъ ними.

Врьте жь, любите всегда! Дянья сопутствуютъ вр,

Словно живительный день лучезарному яркому солнцу.

Правда — дочь блага, друзья, и какъ тломъ любовь одваетъ,

Вру жь и съ нею любовь дла христіанъ возвщаютъ,

Какъ блоснжный цвтокъ весну возвщаетъ творенью.

Наши дла вдь за нами послдуютъ къ Вчному Богу,

Тамъ они будутъ за насъ говорить, но не тмъ, чмъ казались,:

Станутъ предъ Богомъ они, а явятся тмъ, чмъ и были.

Благо тому, кто свидтельство ихъ безъ смущенья услышитъ.:

Здсь, на земл, молчаливы уста ихъ, но скоро развяжетъ

Смерть ихъ безгласный языкъ… она не страшитъ вдь васъ, дти?

Смерть не сестра ли любви, не двойничка-ль ея? Только строже

Ликъ ея важный на взглядъ! Съ поцлуемъ въ поблекшія губы,

Душу беретъ и летитъ въ безпредльныя, свтлыя страны:

Нжно несетъ и качаетъ её на рукахъ, что младенца,

Нжно слагаетъ къ ногамъ Всесвятаго Отца ея, Бога!

Смерть не страшна мн, друзья, хоть ужь близко шаги ея слышу,

Хоть ужь мелькаютъ вблизи ея крылья, спокойствіемъ вя:

Черны, какъ темная ночь, но усыпаны звздами крылья.

Смерть — избавленье отъ бдъ, состраданье безмолвное. Легче

Грудь освженная будетъ дышать на родномъ ея сердц.

Тамъ я увижу Творца, какъ Онъ есть, — изъ-за облакъ свтящее солнце,

Свтъ тхъ вковъ, что любилъ, я увижу, и мощныя души,

Бывшія лучше моей: въ сіянь стоятъ предъ трономъ,

Въ блой одежд он, — золотыя въ десницахъ ихъ арфы, —

Богу возносятъ хвалебную пснь, что съ младенческимъ чувствомъ

Ангельской рчью сложили он въ небесахъ лучезарныхъ….

Также и васъ смерть возьметъ съ собой къ Господу, милыя дти!

Видитъ усталыхъ она: васъ съ улыбкою встрчу я въ неб.

Помните жь, дти, великій, священный обтъ, что вы дали,

Къ вчному благу идите, — не къ бренному счастью земному.

Дольное — прахъ, а небесное — свтъ: посвятилъ я васъ Небу.—

Боже вселенной, внемли мн, любви безконечный источникъ!

Къ небу молитва моя, — услышь же служителя голосъ!

Дай, чтобы я никогда не скорблъ передъ горнимъ престоломъ

Хоть за одно изъ дтей, что Ты вврилъ мн здсь, Вседержитель!

Всхъ ихъ, какъ нжный отецъ, я равно возлюбилъ въ этомъ мір.

Пусть они скажутъ Теб, что я врной стезей ихъ направилъ,

Право всему научилъ, что лишь самъ я позналъ въ Твоемъ слов!

Пусть тамъ узнаютъ меня, и обнимутъ наставника снова,

Пусть передъ ликомъ Твоимъ они вмст со мною предстанутъ

Чистыми, словно теперь, но вкусившими опыта жизни.

О, съ какой радостью я воскликну къ Теб въ ту минуту:

Вотъ я, всещедрый Отецъ, и вотъ дти, что далъ Ты мн въ мір!’ —

Плача, старикъ говорилъ, и вотъ, по его мановенью,

Въ мигъ подогнулись колни у всхъ, и живою гирляндой

Дти вокругъ алтаря, съ молитвой въ очахъ, преклонились:

Самъ на колняхъ, прочелъ тогда пастырь молитву, что дти

Тихо шептали за нимъ, потомъ имъ небеснаго мира

Онъ у Творца попросилъ и благословилъ ихъ, моляся:

Голосъ дрожалъ и дрожала рука, что простеръ на дтей онъ.

Кончено все въ этотъ день.— Въ воскресенье ближайшее пастырь

Дтямъ причастіе дастъ и обниметъ причастниковъ новыхъ.—

Вдругъ, — и онъ вновь просіялъ,— возноситъ къ челу свою руку,

Очи возводитъ гор: божественной дивною мыслью

Въ немъ озарилась душа¹⁵ и взоры, что звзды, зажглися.—

‘Ждать воскресенья!… Кто знаетъ!… могу ужь почить я въ могил,

Или изъ васъ кто нибудь надломленной лиліей юной

Голову склонитъ къ земл. Что жь медлю я, часъ не насталъ ли?

Сердце не тепло ль, друзья? Въ немъ смя небесъ прозябаетъ.

Кончу жь, что началъ! Пускай ужь, старикъ, за вину отвчаю

Я передъ Богомъ своимъ, передъ нашимъ епископомъ добрымъ ¹⁶.

О, такъ скажите же мн, сограждане новые неба,

Можете ль вы приступить сейчасъ же къ трапез спасенья?

Смыслъ ея знаете вы, — я часто его объяснялъ вамъ.

Эта трапеза — смволъ новаго съ Богомъ завта,

Знакъ примиренія падшей и гршной земли съ небесами.

Грхъ удалилъ человка отъ Бога, источника жизни.

Палъ человкъ, на зор своихъ дней, подъ древомъ познанья:

Выситъ оно и теперь надъ нимъ свои мрачныя втви.

Въ мысли паденье живетъ, но въ сердц живетъ примиренье!

Пусть безконечно одно, за то безъ конца и другое.

Взглянете ль, дти, назадъ, до туманныхъ предловъ забвенья,

Или впередъ устремите свой взоръ такъ далеко, какъ только

Чаянье можетъ вспорхнуть на крыльяхъ своихъ утомленныхъ, —

Всюду, гд люди и жизнь, паденье сошлось съ примиреньемъ.

Взрослымъ раждается грхъ, примиренье жь покоится въ сердц,

Какъ въ колыбели дитя, что о неб, объ ангелахъ помня,

Все не проснется никакъ: оно — звуки арфы безмолвной,

Узники-духи, перстовъ разршающихъ ждущіе скорбно.

Вотъ для того-то сошелъ къ намъ съ небесъ чудны и Царь примиренья,

Къ жизни дремавшихъ воззвалъ, и стоитъ средь насъ съ ласковымъ взоромъ,

Свтлымъ, что небо въ лучахъ, и поникнувшій грхъ побждаетъ.—

Нашъ Примиритель воскресъ и, въ сіяніи, землю оставилъ,

Въ сердц жъ живетъ навсегда, безконечно живетъ Онъ тамъ въ дух,

Любитъ, миритъ насъ съ Отцомъ: примиреніе вчно, какъ время.

Благоговйте жь, друзья, — вотъ видимый знакъ примиренья!

Буква мертвитъ, если духа въ ней нтъ и, свтъ вчный свтитъ

Тмъ лишь, что видятъ его, — а не тмъ, что во мрак блуждаютъ.

Дти, не въ хлб, въ вин, а въ чистомъ и праведномъ сердц

Божія милость живетъ, и только порывъ къ совершенству

Плодъ нашихъ дольныхъ полей въ плодъ небесной любви претворяетъ,

Грхъ отгоняетъ отъ насъ и снимаетъ грховныя узы.

Только любовь, что для всхъ раскрываетъ родныя объятья,

Совсть, что плачетъ, молясь, да все претерпвшая воля,

Что изъ горнила скорбей очищеннымъ золотомъ льется, —

Только, короче сказать, одинъ человкъ примиренный

Пьетъ примиренья вино, примиренія хлбъ преломляетъ.

Кто жь недостойно стоитъ передъ этой святою трапезой,

Ненависть носитъ въ душ, — тотъ людей и Творца оскорбляетъ,

Тлу повиненъ Его, Примирителя крови повиненъ,

Судъ себ ястъ и піетъ: спаси насъ отъ гибели, Боже!

Дти, готовы ль же вы приступить къ трапез спасенья?’ —

Такъ онъ имъ съ чувствомъ сказалъ. Взволнованнымъ голосомъ дти

‘Да!’ отвчали ему.— Тогда онъ прочелъ вс молитвы,

Съ врой святыя слова произнесъ и, подъ звуки органа,

Чудный псаломъ зазвучалъ внутри ликовавшаго храма:

‘Агнецъ пречистый Господень, что вземлешь грхи всего міра,

Всхъ насъ услышь, всмъ пошли Ты свой райскій покой, и помилуй!’ ¹⁷

Старецъ, наполнивъ потиръ и чашу дрожащей рукою,

Съ радостью всмъ раздлялъ святые дары причащенья, —

Въ теплыхъ же, нжныхъ очахъ небесные перлы сіяли!

О, мн казалось тогда, что свтлые Божіи взоры

Яркимъ полуднемъ сквозь стекла глядли на бывшихъ во храм,

Что наклонили къ земл, въ красот величавой, деревья

Втви зеленыхъ вершинъ — и мохъ трепеталъ на могилахъ.

Души жь счастливыхъ дтей (со вниманьемъ слдилъ я за ними)

Трепетъ блаженства проникъ и потомъ пробжалъ по всмъ членамъ.

Въ пышныхъ цвтахъ, что алтарь, передъ ними земля разстилалась,

Небо разверзлось вверху, какъ древле надъ чистымъ Стефаномъ:

Видли дти въ лучахъ, ослплявшихъ небеснымъ сіяньемъ,

Господа Бога-Отца и Сына Его одесную,

Слышали звуки невидимыхъ арфъ, что надъ ними неслися,

А изъ-за облакъ своихъ золотыхъ, улыбаясь, кивали

Ангелы братски имъ всмъ, и багряными крыльями били.

Пастырь окончилъ свой трудъ. Съ небесами въ сердцахъ и во взорахъ,

Дти съ земли поднялись и вновь наклонились, рыдая,

Чтобъ приложить къ трепетавшимъ устамъ руку добраго старца.

Онъ же… всхъ къ сердцу прижалъ, возлагая съ молитвою руки

То на плечо и на грудь, то на кудри невинныхъ головокъ.—

ПРИМЧАНІЯ.

1. Матвй Норбергъ, которому Тегнёръ посвятилъ Первое Причащеніе, былъ знаменитый оріенталистъ и эллинистъ Швеціи, шведскій Сильвестръ де Саси какъ его называетъ Лейнбургъ {Hausschatz der Schwedischen Poesie, S. 343, Erluterungen.}. Норбергъ — уроженецъ отдаленнаго Свера (р. 1747 г.), учился въ Упсал и отъ 1781—1820 года славился своими лекціями въ Лундскомъ университет (‘Востока другъ, честь Свера’). Въ 1820 году престарлый Норбергъ оставилъ профессорскую каедру и два года жилъ на родин (‘Я знаю, ты на Сверъ все стремился’), куда Тегнёръ послалъ къ нему изъ Лунда (‘Ты помнишь край, гд былъ любимъ сердечно’) Первое Причащеніе. Вскор маститый ученый снова возвратился къ своимъ профессорскимъ занятіямъ и умеръ профессоромъ восточныхъ языковъ въ Упсал, 11 января 1826 года. Подробности о жизни и трудахъ Норберга находятся въ Біографич. Лексикон знаменитыхъ мужей Швеціи {Biograflskt Lexicon fver Namnkunnige Svenska Man. Upsala, VIII, s. 68-69.}.— Ученый профессоръ былъ другомъ и постояннымъ покровителемъ Тегнёра, оцнивъ и полюбивъ юношу за его латинскую диссертацію объ Анакреон.

2. И въ ночь Иванову глазъ солнце не смыкаетъ.— Здсь говорится о такъ называемомъ полуночномъ солнц (midnattssolen), которое на отдаленномъ Свер встаетъ надъ горизонтомъ въ 12 часовъ ночи. На полуночное солнце обыкновенно съзжаются любоваться въ ночь наканун Иванова дня (Midsommarsnatten), выбирая для этого какую нибудь высокую гору, гд оно видне и ярче. Въ Сверной Финляндіи такою горою служитъ знаменитая Авасакса, въ 70-ти верстахъ отъ Торнео къ полюсу.

3. Вдь самъ хранишь его ты врными руками.— Намекъ на профессорскія занятія Норберга греческимъ языкомъ и древностями. Изъ относящихся сюда сочиненій Норберга замчательно: Rudimenta Etymologic Grace, а primis suis originbius repetit. Londini Gotliorum, 1816.

4. Адама книгу объяснялъ друзьямъ.— Такъ называемая Адамова книга составляетъ полный кодексъ вроученія и положительнаго законодательства Сабеянъ (Назареевъ, учениковъ Іоанна). Норбергъ издалъ её по рукописямъ Парижской Королевской библіотеки, подъ заглавіемъ: Codex Nasaraeus, Liber Adami appellatus, Syriace transcriptus, latineque redditus. (T. I — III, Londini Gothorum, 1815), вскор дополнивъ свое изданіе двумя томами: Lexidion Codicis Nasarad 1816, и Оnomasticon Codicis Nasarai 1817. Объ этомъ важномъ изданіи написалъ въ свое время подробную рецензію Сильвестръ де Саси {Journ. d. Savane, Juin et Novembre 1819.}, а извстный шведскій поэтъ Стагнеліусъ (1793—1823) заимствовалъ изъ Адамовой книги содержаніе своего прекраснаго стихотвореній: Вознесеніе души на небеса (‘Sjlens himlaftird’).— Кром перечисленныхъ изданій, Норбергъ, какъ оріенталистъ, замчателенъ еще сочиненіями: 1) Codex Siriaco Hexaplaris Ambrosiano-Mediolanensis editus et Latine versus, bond. Goth., 1787. 2) Rudimenta lingu Hebrae, 1812. 3) Gihan Numa, Geographia Orientalis ex Turcico in Laxinum versa, 1818. 4) De religione el lingua Saborum in Kommentt. Reg. Soc. Seientt. Gotting. 1780, и множествомъ другихъ сочиненій и статей, относящихся къ Востоку. Доказательствомъ неутомимой дятельности Норберга могутъ служить Турецкія лтописи, къ изданію которыхъ онъ приступилъ на 66-мъ году отъ рожденія.— Сверхъ того Норбергъ не даромъ носилъ и титулъ доктора богословія: онъ былъ однимъ изъ замчательнйшихъ надгробныхъ проповдниковъ Швеціи, и за свое слово надъ тломъ маркграфа Карла Людвига Баденскаго получилъ въ 1802 г. брилліантовый перстень отъ его августйшаго зятя, императора Александра Павловича.

5. Изъ Лундской рощи въ міръ порхнулъ твой геній. Лундъ — университетскій городъ на юг Швеціи, около Зунда, и означаетъ по-шведски рощу. Впрочемъ Тегнёръ не играетъ словами, а прямо указываетъ на паркъ, находящійся въ окрестностяхъ Лунда (Lundagrd) и бывшій въ его время любимымъ мстомъ студентскихъ бесдъ и пирушекъ. Одно изъ похожденій въ Лундскомъ парк, въ которомъ Тегнёръ принималъ впрочемъ второстепенное участіе, чуть было не сдлалось для поэта причиною исключенія изъ университетской семьи, какъ объ этомъ обстоятельно разсказано у Леузона Ледюка {Hist. litt. du Nord. Paris, 1850. P. 27.}.

6. Что ты знаешь такъ, въ подлинник: что ты когда-то видлъ (dem du sg en dag).— Хорошо изучивъ Востокъ по книгамъ, Норбергъ видлъ собственными глазами только юговосточныя страны Европы. При пособіи короля, молодой ученый началъ свое путешествіе въ 1777 году. Онъ былъ въ Даніи, Германіи, Голландіи, Англіи и Франціи, гд внимательно осмотрлъ вс восточныя рукописи. Изъ Парижа Норбергъ, вмст съ аббатомъ Виллуазономъ, отправился въ Италію, а оттуда похалъ въ Константинополь, намреваясь пробраться въ Азію. Но непредвиднныя обстоятельства заставили Норберга ограничить свое путешествіе Европейскою Турціею и вскор (въ 1781 г.) возвратиться въ отечество. Такимъ образомъ путешествіе на дальній Востокъ осталось мечтою, которой не было суждено осуществиться.

7. Тегнёръ называетъ солнечные часы, находящіеся на кладбищ, пророкомъ, въ смысл врнаго предсказателя времени, который, непогршительно означая тнью своей стрлки настоящую минуту, вмст съ тмъ и предвщаетъ, что черезъ столько-то передвиженій тни будетъ именно такой-то часъ, и никогда не ошибается въ своихъ предсказаніяхъ, какъ обыкновенные механическіе часы. Солнечные часы очень часто встрчаются на лютеранскихъ кладбищахъ и при сельскихъ церквахъ, принося не малую пользу жителямъ отдаленныхъ и бдныхъ приходовъ.

8. Петръ Гёрбергъ — знаменитый шведскій живописецъ, род. въ 1746 и скончавшійся въ 1819 году. Лучшимъ источникомъ для жизнеописанія этого замчательнаго человка служитъ его собственная автобіографія, напечатанная въ 1817 году въ Упсал, съ портретомъ автора и предисловіемъ Аттербома. Прекрасная статья о Гёрберг помщена въ Literature Unterthaltungeblatt von Brochaus in Lepzug, 1828. Гёрбергъ былъ сынъ простого солдата и провелъ большую часть своей жизни въ борьб съ неумолимою нуждою и неудачами. Десяти лтъ отъ роду онъ былъ принужденъ жить подаяніемъ и игралъ на плохой скрипк, расхаживая по домамъ. Почувствовавъ непреодолимое влеченіе къ живописи, Гёрбергъ не имлъ даже средства, на пріобртеніе бумаги и рисовалъ свои первые опыты на берёст. Только въ 1762 г. онъ нашелъ себ учителя въ Векшіо, заплативъ ему за ученье 10 далеровъ, кое-какъ скопленныхъ для этой цли отцомъ юноши. Въ 1769 г. Гёрбергъ получилъ мсто узднаго живописца (hradsmlare) около Векшіо и вскор построилъ себ хижину, нарисовавъ надъ дверями вывску съ гордою надписью: Pictoris Habitaculum.— Гёрбергъ былъ теперь на верху счастья, но женитьба на бдной двушк и множество дтей, вскор окружившихъ беззаботнаго живописца, заставили его не на шутку подумать о будущемъ. Сверхъ того, талантливому Гёрбергу надоло росписывать скамьи въ приходскихъ церквахъ и, съ четырьмя дилерами въ карман, онъ смло отправился въ Стокгольмъ, гд скоро нашелъ друзей и покровителей, достойно оцнившихъ и раскупившихъ его картины. Впрочемъ, Гёрбергъ не остался въ Стокгольм, а снова возвратился домой. Его даже не позаботились опредлить въ академію художествъ, ‘вроятно изъ боязни, чтобы онъ не утратилъ своей самобытности’, какъ иронически замчаетъ одинъ изъ его біографовъ {Biogr. Lex. VI. 3. Оrebro. 1832, р. 344.}. Не смотря на это, Гёрбергъ является въ 1819 г. членомъ академіи художествъ и получаетъ почетное званіе придворнаго живописца, сохраненное имъ до самой смерти. Отличительныя черты живописи Гёрберга — оригинальность, смлость, свобода и неистощимость въ изобртеніи. Онъ одинаково хорошо рисовалъ масляными красками и акварелью, гравировалъ на мди и рзалъ на дерев, возстановлялъ старыя картины и пр. Главнымъ призваніемъ Гёрберга была религіозная живопись и, въ особенности, такъ называемыя запрестольныя картины, которыхъ онъ нарисовала, до 87-ми, разсявъ ихъ по различнымъ церквамъ Швеціи. Гёрбергъ часто идеаленъ въ высокому по за то для него ршительно недосягаемы нжная красота и грація. При внимательномъ обзор его произведеній, легко замтить, что ему особенно удавались типы взрослыхъ людей и, преимущественно, старикова. Его апостолы, евангелисты и короли — верхъ совершенства, но за то въ юношескихъ лицахъ и въ ликахъ ангеловъ замчается какая-то перезрлость, близкая къ увяданію. Въ слдствіе этого, на картинахъ Гёрберга, противъ воли художника, часто представляется старымъ и самый Спаситель, бывшій однако во цвт возраста, — по своей человческой природ. То же должно сказать и о женскихъ типахъ: двушки Гёрберга ни сколько не привлекательны, но за то его старушки, если и не прекрасны, такъ чрезвычайно типичны и невольно останавливаютъ вниманіе. Это безсиліе въ воспринятіи идеала женской красоты какъ нельзя лучше выразилось въ неудачныхъ попыткахъ Гёрберга изобразить ликъ Пресвятой Двы. У Гёрберга безукоризненно хороши перспектива, тоны и полутоны, но его колориту не достаетъ чистоты, хотя многія изъ его произведеній отличаются гармоническимъ сочетаніемъ красокъ. Гёрбергъ мастерски изображаетъ сердечное спокойствіе, пытливость духа, благоговніе, скорбь, нжность, смлость и величіе, — однимъ словомъ, вс чувства, живущія въ человк, только бы этотъ человкъ не былъ юноша или молодая двушка.

9. Нарциссы. Собственно троицкія лиліи (pingst-liljor). Такъ называются нжные, блые нарциссы (narcissus poeticus), появляющіеся на поляхъ около троицы {Далинъ, Ordbok fver Svenska Sprket, II. 220.}, въ отличіе отъ желтаго, или дикаго нарцисса (narcissus pseudonarcissus, psklilja — пасхальный нарциссъ) разцвтающаго около пасхи.

10. Напвомъ, что Лютеръ уставилъ (Stmd till Luthers choral). М-lle Puget въ своемъ прозаическомъ перевод ‘Перваго Причащенія’ на французкій языкъ {Fleurs Scandinaves. 2 d. p. 21.} не признала необходимымъ исключить изъ перевода означенныя слова подлинника. Какія же однако пуристки эти католички!

11. Пснью священной Валлина, Сверной Арфы Давида.— Названіе, навсегда оставшееся за Валлиномъ, величайшимъ религіознымъ поэтомъ, замчательнымъ лирикомъ и проповдникомъ Швеціи. Іоаннъ Олофъ Валлинъ, въ послдствіи архіепископъ упсальскій, род. въ 1779 г. Его поэтическая дятельность началась съ переводовъ Горація и Виргилія, за которыми послдовалъ рядъ патріотическихъ и религіозныхъ стихотвореній. Бывъ вскор назначенъ членомъ комитета для пересмотра религіозныхъ пснопній Шведской церкви, Валлинъ нашелъ въ этомъ труд новую пищу для своей поэзіи и вскор написалъ множество новыхъ прекрасныхъ псенъ, частью включенныхъ въ книгу шведскихъ церковныхъ пснопній и навсегда упрочившихъ за поэтомъ завидное названіе, которое, въ вышеприведенномъ стих, присоединяетъ къ его имени Тегнеръ. Изъ этихъ стихотвореніи въ особенности хороши: Утренняя пснь работника, Пснь на новый годъ, Причастная пснь и пр. Изъ другихъ стихотвореній Валлина замчательны: Тоска по родин (Hemsjukan), Мечтательность (Svrmeri) и, въ особенности, Ангела смерти, начатый въ Стокгольм во время холеры 1834 года, и оконченый только въ 1839 г., передъ смертью поэта. Языкъ Валлина текучъ и легокъ. Стихъ музыкаленъ, нженъ и часто привлекаетъ необыкновенною силою чувства. На надгробномъ камн упсальскаго архіепископа изсчена слдующая надпись, заимствованная изъ его мелкихъ стихотвореній:

Жизнь на мигъ уныла,

Смерть на вкъ покоитъ,

Все сроднитъ могила,

Небо все раскроетъ.—

12. Въ подлинник: som den heliges anlet p Thabor, т. e. какъ ликъ Всесвятаго на авор. Позволяемъ себ замтить, что въ этомъ мст Тегнёромъ употреблено чрезвычайно сильное сравненіе, не допускаемое прямымъ смысломъ евангельскаго повствованія. При первомъ причащеніи, лица присутствовавшихъ просіяли только отъ религіознаго чувства, въ преображеніи это было высокимъ проявленіемъ божественной славы Искупителя. ‘Просвтилось лице Его, какъ солнце, ризы же сдлались блыми, какъ свтъ, говоритъ евангелистъ Матей(17,2), ‘блыми, какъ снгъ’, добавляетъ евангелистъ Маркъ, ‘такими, какъ на земл блильщикъ выблить не можетъ’ (9, 3). Слдовательно, если, по словамъ евангелистовъ ничего земнаго уже нельзя сравнить и съ блистающими , coruscantia: Маркъ 9, 3, albus, не fulgens: Лука 9, 29) ризами преобразившагося Спасителя, тмъ боле невозможно сравнить человческаго лика съ ликомъ Господа въ минуту преображенія.

13. Стихи, напоминающіе другое маленькое стихохотвореніе Тегнёра, также извстное подъ именемъ ‘Перваго Причащенія’. Это — мимолетная мысль, вызванная взглядомъ свидтеля, а можетъ быть и пастыря, на юнаго причастника или причастницу, въ трепет склонившихся передъ алтаремъ въ минуту причащенія. ‘Она прекрасна и невинна, какъ весна’, говоритъ поэтъ: но вдь весну смняетъ лто, молодое сердце разцвтаетъ и блекнетъ, какъ роза. Пусть же природа начинаетъ съ прекрасной весны, если хочетъ настоящей жизни, пусть сердце начинаетъ съ небесной любви, если жаждетъ любви настоящей’. Впрочемъ вотъ самое стихотвореніе:

‘Невинность, миръ въ твоихъ очахъ сіяютъ,

Къ распятью вся душа устремлена,

Надежды, чувства въ сердц почиваютъ,

Какъ въ почк розы — юная весна.

Но, лишь раскроетъ почка листъ свой всходный,

Ей солнце пурпуръ, золото пришлетъ….

Зардетъ чувства пламень благородный,

Надежда въ лтней зелени взойдетъ!

Все жь роз грустно, роза увядаетъ,

Надежда блекнетъ, блекнетъ и — умретъ….

О пусть, когда прямой любви желаетъ,

Съ любви небесной сердце здсь начнетъ!

Съ руками накрестъ, взоромъ непорочнымъ,

Лишь ту любовь ты видишь здсь одну,

А за ея значеньемъ, смысломъ точнымъ,

Ступай въ словарь небесный, къ Валлину *!

* Е. Tegnrs sanilade Skrifter. III band, andra upplagan. s. 291. Stockh.— О Валлин cm. предъидующее примчаніе.

И въ самомъ дл, минута перваго причащенія особенно знаменательна въ религіозной жизни лютеранина, а слдовательно и шведа. Съ этой минуты онъ говоритъ ‘прости’ своему дтству и, сознательно повторяя передъ алтаремъ обты, какъ бы произнесенные за него при крещеніи воспреемниками, вступаетъ въ преддверіе опыта, въ юность. На этотъ мигъ, часто можетъ быть единственный въ жизни, двушки оставляютъ у дверей храма всякую суету міра: он снимаютъ съ себя дорогія запястья и ожерелья, и въ простой блой одежд, смвол чистоты и невинности, стоятъ передъ божественнымъ Агнцемъ, ‘вземлющимъ грхи міра’. Эта минута совершенно уравниваетъ и богатыхъ и бдныхъ, соединяя ихъ общею любовью къ Спасителю и одинаковымъ благоговніемъ передъ таинствомъ, къ которому они приступаютъ. Они участвуютъ въ немъ не только дломъ и мыслью, но, и своимъ теплымъ безхитростнымъ сердцемъ, еще не успвшимъ привыкнуть къ скрытности и лицемрію. Мальчики, наклонивъ головы, съ тихимъ трепетомъ внимаютъ словамъ пастора, а многія двушки невольно умиляются и плачутъ отъ избытка чувства

Однимъ словомъ: первое причащеніе представляетъ, по понятіямъ лютеранина, что-то особенно торжественное, и шведскій языкъ съ замчательною теплотою и силою опредляетъ душевное настроеніе молодаго причастника, называя его почти непереводимымъ словомъ ‘Nattvardsbarn’, — дитятею Тайной Вечери.

Только разъ въ году оживляетъ весна природу, только разъ въ жизни радуетъ человка юность, только разъ въ жизни бываетъ онъ и ‘дитятею Тайной Вечери’.

Поэтому нтъ ничего удивительнаго, что первое причащеніе часто и постоянно вдохновляло многихъ замчательнйшихъ шведскихъ поэтовъ, къ которымъ принадлежатъ Тегнеръ и Валлинъ, оно вдохновляло и теплую душу Стагнеліуса, которая тоскливо искала на земл любви и, наконецъ, тихо уснула съ убжденіемъ, что настоящая любовь не на земл, гд мерцаетъ только ея призракъ, а на неб, гд она свтлымъ херувимомъ, съ пальмою въ рукахъ, стоитъ передъ престоломъ своего Создателя {См. Svenska klassikerna. Band І.-Е. I. Stagnelii samlade skrifter, utgifne af Hammarskold.— Стих. къ Любви (Till Krleken), стр, 203.}.

Зачмъ Господь и день и ночь

Хранитъ тебя, цвтокъ?

Меня жь, свою родную дочь,

На вкъ тоск обрекъ?—

Спрашиваетъ въ одномъ мст его стихотвореній душа у лиліи.

‘Душа, примромъ жизнь моя!

Нарядъ мой надвай!

Чиста, невинна будь, какъ я,

И жизнь въ Творц скрывай *!

* Тамъ же, стр. 214.

отвчаетъ ей блоснжная лилія.

Вотъ эта-то невинность чистой лиліи и составляетъ, по выраженію Тегнёра, духовную красоту молодыхъ причастницъ, которыхъ, для совершенной полноты картины, онъ сверхъ того называетъ ‘лиліями трепетными’.

Но, описывая прекрасныя минуты перваго причащенія, религіозная поэзія видитъ и обратную сторону образа. ‘Сынъ Тайной Вечери’ часто длается, по библейскому выраженію, ‘сыномъ погибели’, — и болзненно сжимается сердце поэта при печальномъ сравненіи, которое приходитъ ему на мысль. Тогда онъ былъ чистъ, юнъ и сообщителенъ, тогда онъ весь трепеталъ теплымъ порывомъ къ добру, горячею любовью къ ближнимъ, и чувство, безъ смущенія, выливалось въ слезахъ передъ Богомъ, а теперь…. очерствло сердце, увлекъ водоворотъ жизни, изнемогла воля, уснула любовь къ ближнимъ, и часто…. утратилась самая вра!

Въ примръ такого скорбнаго взгляда на первое причащеніе, приводимъ стихотвореніе современнаго намъ финляндскаго поэта Захарія Топеліуса, также озаглавленное названіемъ: ‘Первое Причащеніе’ { См. Sanger af lach. Topelius. Stockh. 1860, sid. 208.— Топеліусъ родился въ 1818 году. Онъ — докторъ философіи, профессоръ Гельсингфорскаго университета и замчательный лирикъ. Изъ стихотвореній, опредляющихъ его направленіе, назовемъ: ‘Кантелу’, ‘Судьбу Финляндіи’, ‘Первый Снгъ’, ‘Скорбный вальсъ Бетговена’, ‘Ветерановъ’ и проч.— Сверхъ того Топеліусъ извстенъ своими ‘Разсказами Фельдшера’, представляющими характеристическіе эпизоды изъ новйшей шведской исторіи.}.

‘Стояли, въ нарядахъ, предъ Богомъ своимъ,

Что блыя лиліи въ цвт,

Стояли, безъ пятенъ, предъ Чистымъ, Святымъ,

Что звзды въ серебряномъ свт.

Стояли, — и сладко такъ плося имъ,

И были такъ счастливы дти.

Кругомъ ихъ органъ свои гимны звучалъ,

Что ангелы вверхъ возносили ‘,

Кругомъ ихъ — родителей сонмъ ликовалъ,

И юные Бога хвалили.

Стояли, и Богъ на невинныхъ взиралъ,

И близки Христу они были!

Пришли себя вчной любви посвятить,

Любовью небесной пылая’,

Пришли Ей свой жребій и сердце вручить,

Небеснаго блага желая,

Пришли все къ ногамъ Іисуса сложить,

Нести Его крестъ общая.

И пили вино, ли хлбъ, что Онъ далъ,

Клялись отъ грха уклоняться,

Клялись, со слезами, что бъ Богъ ни послалъ,

Къ Нему на земл обращаться,

Клялись для Него, чмъ бы свтъ ни прельщалъ,

Отъ временныхъ благъ отрекаться!…

Но, ахъ, какъ недолго ихъ слезы текли!

Что воды въ степи, просочились,

Какъ скоро ихъ свтлые годы прошли,

Ихъ чистыя души затьмились,

Какъ скоро въ грховныя сти земли

Падучей звздою скатились.

Еще молодыми увлекъ ужь ихъ свтъ:

Забыли о Бог, забыли,

Забыли для временныхъ благъ свой обтъ

И крестъ, о которомъ просили,

Забыли, что съ Богомъ навки въ завтъ

И здсь и за гробомъ вступили!

И вотъ, наконецъ, они въ жизни одни,

И мукъ и страстей въ ней вкусили!…

И тяжко имъ вспомнить тотъ день, какъ они

Что блыя лиліи были,

И тяжко имъ вспомнить, въ т горькіе дни,

Что Другу *, Христу измнили.—

14. См. Псалтырь, пс. 113-й, ст. 6-й.

* Выраженіе, часто встрчающееся у религіозныхъ лютеранскихъ поэтовъ и, въ нкоторой степени, оправдываемое божественною любовью къ людямъ Того, кто, по свидтельству Евангелія (Іо. 11, 11, М. 26, 50, Лук. 12, 4, Іо. 15, 14. Вы друзи мои есте, аще творите, елика ази заповдаю вами, Іо. 15, 15), въ земной бесд съ людьми неоднократно называлъ ихъ своими друзьями. Въ этомъ смысл, т. е., по безпредльности своей любви къ людямъ, Христосъ конечно, не только Другъ, но еще сладчайшій и ближайшій другъ нашъ, какъ Онъ называется въ стихотвореніи шведскаго поэта Эрика Шёберіа (ум. 1828): Лучшій Другъ.

‘Мой сладокъ Другъ, мой нженъ Другъ,

Онъ вренъ мн, отъ бдъ спасая,

Онъ въ сердц, тутъ! Ничто вокругъ —

Краса небесъ, краса земная!

Звздой течетъ Онъ впереди,

Сквозь мракъ меня проводитъ,

И на Его святой груди

Меня вихрь свта не находитъ!…

Я весь Его, а Онъ — весь мой,

Союзъ любви у насъ на вчность, —

Зайдетъ ли солнце надъ землей,

Спадутъ ли звзды въ безконечность!

15. Самое причащеніе св. тайнъ, или конфирмація, бываетъ въ Лютеранской Церкви обыкновенно въ слдующее воскресенье т. е. черезъ недлю посл предварительнаго испытанія.

16. Въ подлинник: fr hgvrdige fadren, собственно: передъ высокочтимымъ отцомъ. М-lle Puget переводитъ: devant notre rvrend p&egrave,re de Carlstad {См. Fleurs Scandinaves, р. 32.}, объясняя въ подстрочномъ примчаніи, что епископъ карлстадскій — духовный глава епархіи, носящей это названіе. Во всхъ извстныхъ намъ изданіяхъ ‘Перваго Причащенія’ не встрчается прямаго указанія на мсто, что вроятно имлъ въ виду и Леузонъ-Ледюкъ, переводящій вышеприведенную часть шведскаго стиха словами: devant notre vnrable vque {Hist. litt. du Nord, p. 244.}. Если же Пюже права и въ первыхъ изданіяхъ Тегнёра въ самомъ дл находится опредлительное карлстадскій, то оно относится къ епископу г. Карлстада, бывшаго мстомъ рожденія Тегнёра и лежащаго въ области Вермеландд, на свернемъ берегу оз. Венера. Тегнёръ очень любилъ свою родину и имлъ случай часто посщать её, бывъ профессоромъ Лундскаго университета, а потомъ (съ 1824 года) епископомъ г. Векшіо., въ области Смоландъ, лежащей на югъ отъ Карлстада. ‘Первое Причащеніе’ написано въ 1820 году, и легко могло случиться, что мысль объ этомъ произведеніи возникла въ душ поэта въ ту самую минуту, когда онъ былъ свидтелемъ совершенія таинства въ одномъ изъ храмовъ Карлстадской епархіи. Карлстадъ видлъ Тегнёра девятилтнимъ сиротою и напоминалъ ему о благодяніяхъ добродушнаго Брантинга, его воспитателя, который, разъ, во время вечерней прогулки, взялъ въ руку смя, показалъ своему питомцу, и долго разговаривалъ съ нимъ о чудесныхъ длахъ Промысла, закончивъ бесду словами: ‘сынъ мой, нужно учиться’ {Hist. litt, du Nord, biogr. et crit., p. 4.}!

17. Такъ начинается 150-я пснь (соч. Лаврентія Петри) старыхъ и новыхъ шведскихъ молитвенниковъ (отдленіе о страданіяхъ и крестной смерти Спасителя), нсколько измненная по языку въ новомъ сборник религіозныхъ шведскихъ пснопній (Frslagtill Svensk Psalmbok, Helsigf. 1857, s. 116), недавно изданномъ для великаго княжества Финляндскаго. Но, въ разбираемомъ мст, Тегнерд, кажется, иметъ въ виду не эту пснь, а молитву, которая составляетъ часть самой литургіи и которую хоръ поетъ тотчасъ же по произнесеніи пасторомъ священнодйственныхъ словъ (instinktelsens ord.) Впрочемъ, оба эти гимна поются или, по крайней мр, плись одинъ за другимъ, что доказывается сопоставленіемъ ихъ въ прежнихъ описаніяхъ шведской мессы (см. Then SvenskaPsalm-Boken. Stockholm, 1780. s. 711), хотя теперь 150-го пснь обыкновенно замняютъ однимъ изъ другихъ причастныхъ гимновъ.

ПЕРВОЕ ПРИЧАЩЕНІЕСТИХОТВОРЕНІЕ ТЕГНЕРА.

ПРЕДИСЛОВІЕ.

ПЕРВОЕ ПРИЧАЩЕНІЕ.

ПЕРВОЕ ПРИЧАЩЕНІЕ.

ПРИМЧАНІЯ.

Читайте также:

ПЕРВОЕ ПРИЧАЩЕНІЕ
СТИХОТВОРЕНІЕ ТЕГНЕРА.