Первая пристань, Комаровский Василий Алексеевич, Год: 1913

Поэзия
Время на прочтение: 20 минут(ы)
Скачать в PDF

Василий Комаровский

(1881-1914)

Собрание стихотворений

ПЕРВАЯ ПРИСТАНЬ

(СПб., 1913)

Набор и текстологическая сверка — Недреманное Око (aka Владислав Резвый)

При копировании стихов Василия Комаровского ссылка на сайт ‘Век перевода‘ обязательна.

I
* * * (‘Сад сегодня тихой дрожью…’)
* * * (‘Тишиною, умршей зарею…’)
* * * (‘Из сизых туч, летевших мимо…’)
РАССВЕТ
* * * (‘День ниспадал, незримыми парами…’)
* * * (‘Вдали людей, из светлых линий…’)
* * * (‘И горечи не превозмочь…’)
К МОРЮ
INSANIA
* * * (‘Со всех сторон, морозный и зыбучий…’)
* * * (‘В душе земля с подземным, злым огнем…’)
* * * (‘Благодарю тебя за этот тонкий яд…’)
* * * (‘Над городом гранитным и старинным…’)
* * * (‘Горели лета красные цветы…’)
* * * (‘Где лики медные Тиверия и Суллы…’)
* * * (‘Бессильному сказать — ‘какая малость’…’)
* * * (‘Самонадеянно возникли города…’)
* * * (‘Дорогой северной и яркой…’)
СЕНТЯБРЬ
* * * (‘Устало солнце, жегшее спокойно…’)
ИСКУШЕНИЕ
* * * (‘Видел тебя сегодня во сне, веселой и бодрой…’)
LA CRUSHE CASSE
II
ОХОТА
МУЗЕЙ
ВЕЧЕР
АВГУСТ
TOGA VIRILIS
ВОЗРОЖДЕНИЕ
В НЕМЕЦКИХ ГОРАХ:
I. * * * (‘О страннике, одетом в плащ зеленый…’)
II. Песнь служанки
РЫНОК
* * * (‘Изгнанники, из тьмы пещер…’)
БЛУДНЫЙ СЫН
ЗАКАТ
III
ИТАЛЬЯНСКИЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
I. (‘Утром проснулся рано…’)
II. ‘Пылают лестницы и мраморы нагреты…’
III. ‘Вспорхнула птичка. На ветвистой кроне…’
IV. ‘Гляжу в окно вагона-ресторана…’
V. ‘И ты предстала мне, Флоренция…’
VI. ‘Как древле — к селам Анатолии…’
VII. ‘В гостинице (увы — в Неаполе!)…’
СТИХОТВОРЕНИЯ,
ОПУБЛИКОВАННЫЕ ПОСМЕРТНО
РАКША
* * * (‘Лицо печальное твое осеребрило…’)
* * * (‘Шумящие и ветреные дни!..’)
В ЦАРСКОМ СЕЛЕ
* * * (‘Как этот день сегодня странно тонок…’)
* * * (‘Мы, любопытствуя, прошли дворец и своды…’)
АННЕ АХМАТОВОЙ
СТАТУЯ
* * * (‘Я рад, сегодня снег! И зимнему беззвучью…’)
* * * (‘Видел тебя красивой лишь раз. Как дымное море…’)
* * * (‘Июль был яростный и пыльно-бирюзовый…’)
* * * (‘То летний жар, то солнца глаз пурпурный…’)
НОВОНАЙДЕННЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
* * * (‘Июньской зелени дубов, прохладно-черной…’)
* * * (‘Листок сухой, без жизни и названья…’)
* * * (‘Единым саваном хамсин людей засыпет…’)
DUBIA (фрагменты)
* * *
Аполлинарии Владимировне
Коссиковской
‘Сад сегодня тихой дрожью
И туманом весь окутан,
Вялый лист к его подножью
Обронен и перепутан.
Он шумит, шумит широко,
Лес дубовый, лес соседний.
Как печальна, как глубока
Эта песнь в тоске последней.
Милый друг уехал в поле,
За волками, наудачу.
Я гадаю поневоле…
Ну, а вечером — поплачу’.
1903
* * *
Тишиною, умршей зарею
Еще полн успокоенный дом.
И серебряно-светлой порою
Ночь приходит, и меркнет кругом.
Выхожу и стою у порога.
Мне дышать холодн и легко.
Снег синеет. Темнеет дорога.
И деревья молчат глубоко.
Вижу — тают последние тени
У сиренево-сизых берез.
Дар ненужный — смотрю — на ступени
Ветер черные сучья принес.
И над садом, я вижу небрежно,
Поднялась и стоит, как тогда,
И глядит одиноко и нежно
Голубая, живая звезда.
1905
* * *
Из сизых туч, летевших мимо,
И из созвездий без числа,
О призрак с взглядом серафима,
О ночь, — ты мантию несла!
Я видел: пьяными волнами
Всё море потемнело вдруг.
Расплавленными ступенями
Упало солнце в мертвый круг.
В долине смутной и вечерней
Стонало что-то. Кто-то звал.
Она спускалась всё безмерней
На выси огненные скал.
И с моря двинулась прохлада,
И скоро день совсем потух.
В пыли мелькающее стадо
Усталое, загнал пастух.
Тверди случайную молитву
И вежды сонные смежай.
А завтра гаснущую битву,
Безумец, первый продолжай!
1906
РАССВЕТ
Ты посмотрел. Поля блаженны.
И ясен ястреба полет.
И запоздалый, и смятенный,
Туман к лощинам припадет.
Смотрел ты, огненный и ранний,
И лезвием горит река.
Блестят отточенные грани,
Летят и блещут облака.
Сверкает праздник колокольный
Над травами росистых нег.
И зверь ночной, лесной и дольный,
Хоронит хищный свой набег.
Потухших снов мне было мало.
Поющих — и забытых слов.
Пусть это пламя ликовало
С своих сафирных берегов.
Веселый блеск, движенье пятен
На этих солнечных ветвях,
Весь мир — он не был мне понятен
В своих звенящих зеленях.
1907
* * *
День ниспадал, незримыми парами
Пронизанный. В дыханье тяжком трав.
Ночь подошла, смиренными тенями
К земным полям ласкаясь и припав.
И душный сон меня объял глубоко.
Быть может, тьма обильно пролилась,
Быть может, ночь тревогою потока
Здесь в тишину сурово ворвалась.
Но день другой вставал непобедимо.
Вода и холод. Мокрые кусты,
Продрогшие от утреннего дыма,
Струятся робко в небе красоты.
Кругом леса, шумящие просторно,
И ветер тучу рвет со всех сторон.
Как радостно кричит железный ворон
Навстречу дням, крылатым, как и он!
1907
* * *
Баронессе М. В. Таубе
Вдали людей, из светлых линий,
Я новый дом себе воздвиг.
Построил мраморный триклиний
И камнем обложил родник.
Холмы взрывая дважды плугом,
Я сеял трепетной рукой.
И стали за волшебным кругом
Колосья, тишина, покой.
И сад шумит. Колеблят воды,
Прияв, осеннюю звезду.
Но я сегодня в дом свободы
Кого-то суеверно жду.
Смутит ли он нескромным эхом
Листы тускнеющих аллей
И шумным опорочит смехом
Простор молитвенных полей.
Прискачет всадник в броне медной.
Или усталая жена
Придет ко мне в одежде бедной,
И непонятна, и бледна.
Кто знает? — или недруг тайный
Войдет в отворенную дверь
Рассказом горести случайной
Тревогу разбудить потерь.
1907
* * *
И горечи не превозмочь —
Ты по земле уже ходила, —
И темным путником ко мне стучалась ночь,
Водою мертвою поила.
1909
К МОРЮ
Дыханьями целебными врачуя
И дуновеньем жарких островов,
Ты притекло, без устали кочуя,
До каменных — до наших берегов.
И, сумраком свисающим объято
И с якорей срывая корабли,
Течешь назад — бездонное когда-то —
Бессильное у мертвенной земли.
И с горечью, теперь усугубленной,
Земную муть с собою уноси!
И пеной брызг, и легкой, и соленой,
Мои глаза и душу ороси!
Но к пристани иного новоселья
Моей души веселую печаль,
Моей души изменчивое зелье,
Слабеющим движеньем не причаль.
1909
INSANIA
Гр. Ю. А. Олсуфьеву
Воскресшей памятью к истлевшим именам
Я уходил, неосторожный,
В померкшие поля, по стертым ступеням,
С душой тоскующей мешая фимиам,
Как с этой пылью придорожной.
В туманной прелести морская полоса
Сквозь дым скользящий протекала.
И ветер шевелил и трогал волоса,
И утра брезжила тревожная краса,
Вставало солнце — и сверкало.
И в дымной пристани проснулись корабли,
В песок окутанные вязкий.
Их крылья в небосвод подняться не смогли.
И маки темные стоят. И отцвели
У мутных вод забытой ласки.
Отчалить медленно на чутком корабле?
Соленый ветер развевался.
Но снасти сплетены в запутанном узле.
Остаться… Или плыть к невидимой земле?
И я стоял — и колебался:
Там гордых мучениц горячая тоска
Свою любовь запечатлела
За медной тишиной и тяжестью замка.
Да не дотронется случайная рука
Их недоступного предела.
1909
* * *
В. М. Дешевову
Со всех сторон, морозный и зыбучий,
Ночной простор со всех сторон хрустит.
И, в пыль снегов мешая дым колючий,
Широкие напевы шелестит.
И по стезям извилистого следа,
Впрягая пса в узорчатый ремень,
Пустынен бег кочевий самоеда,
Голодных стад безрадостная тень.
И к берегам лиловым океана,
Где черных вод блуждающий пустырь,
Молвою вод, пургою урагана
Несет свой вздох угрюмая Сибирь.
И холодней незыблемого снега,
Синее льда и Лены холодней,
Полярных стран скучающая нега,
Сверкает ночь блистанием кремней.
1910
* * *
О. Л. Делла-Вос-Кардовской
В душе земля с подземным, злым огнем.
А сверху стебли тонко перевились.
И небо есть — и в черный водоем
Потоки звезд бесчисленно склубились.
Колючий снег истаял и ушел.
По берегам зазеленели вёсны.
В моей душе цвело жужжанье пчел,
Благоуханий запах перекрестный.
В последний час на землю упадет
Осенний плод, и сладкий, и упругий.
Тогда услышу гул внезапных вод,
Услышу крик оледенелой вьюги!
1910
* * *
Благодарю тебя за этот тонкий яд,
Которым дышит клен осенний,
И городских небес зелено-мутный взгляд.
За шумы дальние, за этот поздний час,
И эти жесткие ступени,
Где запыленный луч зарделся — и погас.
1910
* * *
Je t’adore l’gal de la vote nocturne.
Baudelaire*
‘Над городом гранитным и старинным
Сияла ночь — Первоначальный Дым.
Почила Ночь над этим пиром винным,
Над этим пиром огненно-седым.
Почила Мать. Где перелетом жадным
Слетали сны на брачный кипарис —
Она струилась в Царстве Семиградном
В зияньи ледяных и темных риз!
И сын ее. Но мудрости могильной
Вкусивший тлен. И радость звонких жал?
Я трепетал, могущий и бессильный,
Я трепетал, и пел, и трепетал’.
1911
_____________________
* Я люблю тебя так, как ночной небосвод.
Бодлер.
* * *
Горели лета красные цветы,
Вино в стекле синело хрупко,
Из пламенеющего кубка
Я пил — покуда пела ты.
Но осени трубит и молкнет рог.
Вокруг садов высокая ограда,
Как много их, бредущих вдоль дорог,
И никому из них не надо
Надменной горечи твоих вечерних кос.
Где ночью под ногой хрустит мороз
И зябнут дымные посевы.
Где мутных струй ночные перепевы
Про коченеющую грусть
Моей любви — ты знаешь наизусть.
1912
* * *
Где лики медные Тиверия и Суллы
Напоминают мне угрюмые разгулы,
С последним запахом последней резеды
Осенний тяжкий дым вошел во все сады,
Повсюду замутил золченые блики.
И черных лебедей испуганные крики
У серых берегов открыли тонкий лед
Над дрожью новою темно-лиловых вод.
Гляжу: на острове посередине пруда
Седые гарпии слетелись отовсюду
И машут крыльями. Уйти, покуда мочь?
…………………………………………….
И тяготит меня сиреневая ночь.
1912
* * *
Бессильному сказать — ‘какая малость’
Мне что-то смутное сегодня мстит.
Июльский день. И жаркая усталость
Коричневой листвою шелестит.
Пока идут года, душа на убыль
Идет. И, в отцветании минут,
Среди стволов белеющие клубы
В лазурном дне медлительно плывут.
Дразнящей весело, и бессердечно
Волнующей неопытную грудь,
Конечно, я еще хочу улыбки встречной,
Я думаю еще — ‘когда-нибудь’.
Но этих облаков, летящих мимо,
Таящих молнию, и смерч, и лед,
Счастливых стад серебряного дыма,
Надоедает белый перелет.
1912
* * *
Самонадеянно возникли города
И стену вывел жадный воин,
И ядовитая перетекла вода,
Отравленная кровью боен.
Где было всё и бодро и светло,
Высокий лес шумел над лугом,
Там дети бледные в туманное стекло
Глядят наследственным недугом.
И девушка раскрашенным лицом
Зовет в печальные вертепы,
И око мертвое, напоено свинцом,
Глядит насмешливо и слепо.
Заросшим следом авелевых стад
Идти в горячем ожиданьи?
Где игры табунов раздолье возвестят
Своим неукротимым ржаньем?
Где овцы тучные, теснясь, перебегут
По зеленеющим обрывам,
К серебряным ручьям блаженно припадут
Глотками жажды торопливой?
Так: прежде хищника блестел зеленый глаз,
Стервятник уносил когтями.
И бодрствовал пастух, и, опекая, пас,
И вел обильными путями.
Но вымя выдоил, и нагрузил коня
Повсюду осквернивший руку:
По рельсам и мостам, железом зазвеня,
Несет отчаянье и скуку.
И воды чистые, они не напоят,
Когда по нивам затоплённым
Весенний табунок понурых жеребят
Тоскует стадом оскопленным.
1912
* * *
Дорогой северной и яркой
Старуха — и навстречу мне
Она идет в одежде жалкой
В лесной и строгой белизне.
Сегодня утром воздух синий.
Благоухающий мороз.
И под ногой хрустящий иней,
И космы звонкие берез.
Вино нерукотворной пищи
Дозволил справедливый Бог:
И в одинокой этой нищей
Он солнце радости зажег.
Но я мучительным соблазном
Колеблюся, как темный бес,
Пока вокруг слепит алмазным,
Алмазным снегом белый лес.
1912
СЕНТЯБРЬ
Внезапной бурею растрепана рябина
И шорохом аллей,
Вчерашнего дождя осыпались рубины
На изморозь полей.
И снова солнечный, холодный и приятный,
И день, и блеск садов.
И легкой зелени серебряные пятна
В прозрачности прудов.
Морского воздуха далекое дыханье
Как ранняя весна.
Глав позолоченных веселое сверканье.
Безлюдье. Тишина.
Пусть это только день, и час, или мгновенье,
Пусть это день один,
И в тонком воздухе я чую дуновенье
И холод первых льдин.
Но солнце катится, и сердце благодарно
В короткие часы
За желтый мед листвы, и полдень светозарный,
И ясный звон косы.
Церера светлая сегодня отдала мне
И запахи смолы,
Все эти серые и розовые камни,
И мокрые стволы.
1912
Царское Село
* * *
Устало солнце, жегшее спокойно
Полет стрекоз и зоркие труды.
И отсверкал Июль рекою знойной,
Роняя недозрелые плоды
В зеленый хмель. Завянул дягиль белый.
Вливая горечь в сумрак отсырелый,
Анисовые чахли кружева…
Повсюду буйная сошла трава,
И облака, как клочья серой ваты,
Текли гурьбой в огнистые закаты.
А я следил природы поворот:
Внезапные и злые перемены,
И трепеты осин над рябью вод,
И мокрых пней зияющие тлены,
И снизу зеленеющие мхи.
Сметая горсть осенней шелухи,
Рождался ветер в холоде и буре.
Дожди шумели вновь. В овечьей шкуре
Стоял старик. И влажен был, и вял
Бесцветный взгляд. Но я таким не стал.
Я не ушел безлунною, вечерней,
Щемящею порой, угрюмый, в сад,
Где полон пруд и золота и черни,
Где гнезда разоренные висят,
И воронья гортанное стенанье.
Где обессилено припоминанье
За шумом вод, за убылью мечты.
Ноябрьским утром не вернешься ты
Над черною и гневною рекою,
С печальным ртом и тонкою рукою.
Но в яркий день, когда слепят снега,
На глянце этих прутьев рыже-красных
Стеклянный лед. И бодрая нога
Хрустит поляной белой и безгласной,
Блеснул иной, зелено-карий взгляд.
Кругом мороз, а я гляжу назад,
За розовым ее — мужицким платьем.
Она сурово тронет сладострастьем
Упорного и черствого скупца.
Она играет прелестью лица
Веселою своей. И кровь напрасно
Перебежит. Безлюдье. Всё опасно.
1913
ИСКУШЕНИЕ
Она уже идет трущобою звериной,
Алкая молодо и требуя права,
И, усыпленная разлукою старинной,
Любовь убитая — она опять права.
Ты выстроил затвор над северной стремниной,
Где в небе северном скудеет синева,
Она передохнет в твой сумрак голубиный
Свои вечерние и влажные слова.
И, сердце ущемив, испытанное строго,
Он в расселине елового порога
Воздушною струей звенит и шелестит.
Скорее убегай и брось далекий скит!
С глазами мутными! Ночными голосами
Она поет! Шумит весенними лесами!
1913
* * *
Видел тебя сегодня во сне, веселой и бодрой.
(Белый наш дом стоял на горе, но желтый от солнца.)
Всё говорил о себе, да о том, что в тебе нераздельно
Трое живут: ненавистна одна, к другой равнодушен,
Третья прелестна и эту люблю старинной любовью.
1913
LA CRUSHE CASSE*
Ни этот павильон хандры порфирородной
(Предел, поставленный тоске простонародной),
Где сладострастие и дымчатый агат,
А ныне — факелов потушенный обряд,
Ни в триумфальный год воздвигнутая арка,
Где лицемерен цвет намеренно неяркий,
Ни гладь зеленая бесчисленных запруд,
Ни желтый мох камней, как будто плесень руд,
На скудном севере далекий отблеск Рима,
Меня не повлекут назад необоримо.
Я тоже не пойду по траурным следам,
Где — ‘равнодушная к обидам и годам’
Обманутым стихом прославленная Pace**
Стоит, довольная придворною удачей:
Помолодеть и ей внезапно довелось!
Отремонтирован ее ужасный нос
Ремесленным резцом, и выбелены раны,
Что накопили ей холодные туманы.
Я буду вспоминать, по-новому скупой,
Тебя, избитую обыденной тропой,
Сочувствием вдовы, насмешкой балагура…
С рукой подпертою сидящую понуро.
Я вечер воскрешу и поглотят меня
Деревьев сумерки. Безумолчно звеня,
Пускай смешается с листвою многошумной
Гремучая струя и отдых мой бездумный.
1913
Царское Село
__________________
* Разбитый кувшин (франц.).
** Нос Pace, статуи в Царскосельском парке (смотри ‘Кипарисовый ларец’ И .Ф. Анненского), приделан в июне 1913 года. (Прим. В. Комаровского).
ОХОТА
Бар. Е. Ф. Таубе
Князь-Епископ сегодня гарцует.
Свита скачет на пегих конях.
В соснах бешено ветер танцует,
Бегло вьется в густых сединах.
Всюду эта глубокая осень
К бурым, сизым лесам прилегла,
Где склубились у северных сосен
Дым, и темная сырость, и мгла.
И смеется, и полнится лаем
Воздух влажно-соленый окрест.
И в тумане едва замечаем
На соборе сияющий крест.
Горделивая скачет охота,
Где недавние жаты овсы.
Князь-Епископ — сегодня забота
Только эти веселые псы!
1908
МУЗЕЙ
П. И. Нерадовскому
Июльский день. Почти пустой музей,
Где глобусы, гниющие тетради,
Гербарии — как будто Бога ради —
И черный шлем мифических князей.
Свиданье двух скучающих друзей,
Гуляющих в прохладной колоннаде.
И сторожа немое: ‘не укрди’,
И с улицы зашедший ротозей.
Но Боже мой — какое пепелище,
Когда луна совьет свое жилище,
И белых статуй страшен белый взгляд.
И слышно только — с площади соседней,
Из медных урн изогнутых наяд,
Бегут воды лепечущие бредни!
1910
ВЕЧЕР
За тридцать лет я плугом ветерана
Провел ряды неисчислимых гряд,
Но старых ран рубцы еще горят
И умирать еще как будто рано.
Вот почему в полях Медиолана
Люблю грозы воинственный раскат.
В тревоге облаков я слушать рад
Далекий гул небесного тарана.
Темнеет день. Слышнее птичий грай.
Со всех сторон шумит дремучий край,
Где залегли зловещие драконы.
В провалы туч, в зияющий излом,
За медленным и золотым орлом
Пылающие идут легионы.
1910
АВГУСТ
В твоем холодном сердце мудреца
Трибун, и жрец, и цензор — совместится.
Ты Кассия заставил удавиться
И римлянам остался за отца.
Но ты имел придворного льстеца
Горация — и многое простится…
И не надел, лукавая лисица,
Ни затканных одежд, ни багреца.
Пасется вол над прахом Мецената,
Растет трава. Но звонкая цитата
Порою вьет лавровые венки.
Пусть глубока народная обида!
Как мерный плеск серебряной реки —
Твой острый слух пленяла Энеида.
1911
TOGA VIRILIS*
На площадях одно лишь слово — ‘Даки’.
Сам Цезарь — вождь. Заброшены венки.
Среди дворов — военные рожки,
Сияет мед и ластятся собаки.
Я грежу наяву: идут рубаки
И по колена тина и пески,
Горят костры на берегу реки,
Мы переходим брод в вечернем мраке!
Но надо ждать. Еще Домициан
Вершит свой суд над горстью христиан,
Бунтующих народные кварталы.
Я никогда не пробовал меча,
Нетерпеливый, — чуял зуд плеча,
И только вчуже сердце клокотало.
1911
_____________________
* Toga virilis (лат.) — мужская тога, которую римский юноша надевал при достижении совершеннолетия, в 16 лет.
ВОЗРОЖДЕНИЕ
Гр. Л. Е. Комаровской
Я обругал родную мать.
Спустил хозяйские опалы.
И приходилось удирать
От взбешенного принципала.
Полураздетый, я заснул,
Голодный, злой, в абруцкой чаще.
И молний блеск, и бури гул,
Но сердцу стало как-то слаще.
И долго, шалый, по горам
Скакал и прыгал я, как серна.
Но, признаюсь, по вечерам
На сердце становилось скверно.
С холодных и сырых вершин
Спущусь ли в отчую долину?
Отдаст ли розгам блудный сын
Свою озябнувшую спину?
Нет. Забывая эту ширь,
Где облака бегут так низко,
Стучись, смиренный, в монастырь
Странноприимного Франциска.
Доверье, ласка пришлецу.
Меня берут — сперва как служку.
Пасу овец, или отцу
Несу обеденную кружку.
На всё распределенный день:
Доят коров, и ставят хлебы,
И для соседних деревень
Вершат молитвенные требы.
Или на сводчатой стене
Рисуют ангельские кудри…
А после мессы, в тишине, —
Дела еще смиренномудрей.
Постятся. Спаржа и салат.
Лишь изредко крутые яйца.
Из мяса же они едят —
И тоже редко — только зайца.
Послушен, кроток, умилен,
Ищу стигмат на грешном теле.
Дни чисты. Разум усмирен.
И сновиденья просветлели.
На пятый месяц, наконец,
Дрожит рука, берусь за кисти.
Ее, гонявшую овец,
Господь направи и очисти!
Ползком вдоль монастырских стен
На ризах подновляю блики.
Счищаю плесень: едкий тлен
Попортил праведные лики.
Мадонна в гаснущей заре.
Святой Франциск, святой Лаврентий,
И надписи на серебре
На извивающейся ленте.
Или с востока короли,
В одежде празднично-убранной,
В чалмах и перьях, повезли
Христу подарок филигранный.
Или под самым потолком,
Где ангел замыкает фреску,
Рисую вечером, тайком,
Черноволосую Франческу.
1910
В НЕМЕЦКИХ ГОРАХ
I
О страннике, одетом в плащ зеленый,
Расплакалась апрельская тоска.
Грустят снега. И сыростью влюбленной
В еловый лес спустились облака.
Сквозит туман. И в чермных котловинах
Стоит форель в стеклянной глубине.
И с каждым днем всё выше, гривой львиной,
Взлетает солнце в золотом огне.
Ты, Рюбецаль, над горной стороною
Раскатистым копытом простучи
И, промелькнувши челкой вороною,
Шальной поток внезапно протопчи!
1910
II
Песнь служанки
Пускай почтарь трубит с высоких козел,
Летит письмо в открытое окно,
Но Фихте Вам всю душу заморозил
И Вам весна и осень — всё равно?
Звучат ручьи — бессонны, неустанны,
Зеленым светом тлеют светляки.
Взойдет луна. Кругом цветут каштаны
И девушки — мы собрались в кружки.
Всем христианам новое стремленье
От глубины души дает весна.
В такие дни Ваш холод — преступленье…
Но господин барон, как сатана?
1911
РЫНОК
Д. Н. Кардовскому, на заданную им тему
Здесь груды валенок и кипы кошельков,
И золото зеленое копчушек.
Грибы сушеные, соленье, связки сушек,
И постный запах теплых пирожков.
Я утром солнечным выслушивать готов
Торговый разговор внимательных старушек:
В расчеты тонкие копеек и осьмушек
Так много хитрости затрачено — и слов.
Случайно вызванный на странный поединок,
Я рифму праздную на царскосельский рынок,
Проказницу, — недаром приволок.
Тут гомон целый день стоит, широк и гулок.
В однообразии тупом моих прогулок,
В пустынном городе — веселый уголок.
1911
* * *
Изгнанники, из тьмы пещер,
Мы провожали жадным взглядом
По морю яркому надменный бег галер,
Перебегавших к Симплегадам.
Исчезли. Взор блуждает, туп.
Печаль поет свои литии.
Но в криптах памяти воскресла радость труб,
Аргира в бармах Византии.
Под истязаньями вериг
Зажглись языческие ласки.
Победы вспомнились разубранных квадриг,
Пиров полуночные пляски.
Как будто в позабытый скит,
В пустыню каменного зноя,
Стопою легкою императрица Зоя
Вошла — и сердце бередит.
1911
БЛУДНЫЙ СЫН
Печален воздух. Темен стыд.
И не обут, и не умыт,
У запертых еще дверей
Стою. Репейник и пырей
Покрыты каплями росы.
Пускай мне ноги лижут псы
В саду почтенного отца.
И не заплаты беглеца,
Не копоть омертвелых рук,
Водивших в зное рабий плуг
И с принужденностью тупой
Свиней в скалистый водопой,
Но эта пыль земного зла
В душе так тускло-тяжела,
Что даже если б и возник
Родителей веселый крик,
Когда бы даже мать сама
Меня бы повела в дома,
Чалму стараясь развязать,
Я не сумел бы рассказать…
Отцу бессовестный палач,
Не удержал бы женский плач!
Испить на дне пустой души
Не уксус казни… только вши,
Исчадье вавилонских дев,
Испытывать внезапный гнев
И устыдиться, что на суд
Несешь заплеванный сосуд!
1911
ЗАКАТ
Я подвиг совершил военный и кровавый
И ухо напитал немолчным гулом славы,
И приобщен к Руну, и крепостные рвы
Над входом стерегут изваянные львы,
В весеннем воздухе серебряные трубы
Звучат без устали. Пажей пестры раструбы.
Друг Императора, великий Тициан,
Мне посоветовал соорудить фонтан,
Я окружил его стеблями тучных лилий,
Растущих сладостно в прохладе влажной пыли.
Дождливой осенью резвящиеся псы
Отыскивают след уклончивой лисы,
Рычат и прядают оскаленные доги,
В поток бросается олень широкорогий…
Собачьим холодом пронизанный январь
С собою принесет дымящуюся гарь,
И жарит кабана язвительное пламя,
А в небе плещется прославленное знамя
И с ветром говорит. И тихо шьет жена,
И шея нежная ее обнажена.
Мадонна! потуши припоминанья сердца:
Я, звонким молотом дробивший иноверца,
Фриульских берегов надежда и оплот,
У Кефалонии испепеливший флот,
В болотах Павии настигнувший Франциска,
Я в недрах совести ищу поступок низкий…
В телесной белизне коралловых цветов
Мне плоть мерещится изрубленных бойцов,
В кудрявой зелени мелькают чьи-то лица.
Моя жена молчит и спрашивать боится.
В огне играющем и красном видит взгляд
Кощунственные сны и воспаленный ад.
1912
ИТАЛЬЯНСКИЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
I
La dove io t’amai primo…
Michel-Angelo*
Утром проснулся рано.
Поезд в горной стране.
Солнце. Клочья тумана.
Воздух свежий в окне.
Эхо грохотом горным
Множит резкий свисток.
Снег по деревьям черным.
Пенный мелькнет поток.
Знаю — увижу скоро
Древних церквей виссон.
Кружевом Casa d’oro**
Встанет солнечный сон.
Вечером пенье. Длится
Радости краткий хмель.
Море. Сердце боится:
Поздний страшен апрель.
В прошлом — тяжкие веки,
Сонные дни, года,
Скованы русские реки
Серой корою льда.
Люди солнца не помнят,
Курят, снуют, грустят,
В мороке мутных комнат
Северный горький чад…
1912
_____________________
* Там, где я любил тебя прежде…
Микельанджело (итал.).
** Золотой Дом (ит.) — дворец в Венеции
II
Je montai l’escalier d’un pas
Thophile Gautier*
Пылают лестницы и мраморы нагреты,
Но в церковь и дворец иди, где Тинторетты
С багровым золотом мешают желтый лак,
И сизым ладаном напитан полумрак.
Там в нише расцвела хрустальная долина
И с книгой, на скале, Мария Магдалина.
Лучи Спасителя и стол стеклянных блюд.
Несут белеющее тело, ждет верблюд:
Разрушила гроза последнюю преграду,
Язычники бегут от бури в колоннаду
И блеск магический небесного огня
Зияет в воздухе насыщенного дня.
1912
_____________________
* Взойду по лестнице медлительно и грузно.
Теофиль Готье (фр.).
III
…Squilla di lontano
Dante*
Вспорхнула птичка. На ветвистой кроне
Трепещет солнце. Легкий кругозор,
И перелески невысоких гор,
Как их божественный писал Джорджоне.
Из райских тучек сладостный кагор
Струится в золотистом небосклоне,
И лодочник встает в неясном звоне,
И шевелится медленно багор.
Дохнула ночь болотом, лихорадкой.
Перегорев, как уголь, вспышкой краткой,
Упало солнце в марево лагун.
Ночь синяя — и в самом восхищеньи
(Я с севера пришел, жестокий гунн)
Мне тяжело внезапное смущенье.
1913
_____________________
* Дальний звон внимая, / Подобный плачу над умершим днем…
Данте (итал.). Перевод М. Лозинского
IV
В стране, где гиппогриф веселый льва
Крылатого зовет играть в лазури…
Н. Гумилев
Гляжу в окно вагона-ресторана:
Сквозь перья шляп и золото погон
Горит закат. Спускается фургон,
Классической толпой бегут бараны.
По виноградникам летит вагон,
Вокруг кудрявая цветет Тоскана,
Но кофеем плеснуло из стакана,
С окурками смешался эстрагон…
Доносятся слова: Барджелло, Джотто,
Названья улиц, книжные остроты,
О форуме беседует педант.
Вот Фьезоле. Cuique* — свой талант:
И я уже заметил профиль тонкий
Цветочки предлагающей девчонки.
1913
_____________________
* Каждому — часть латинского выражения cuique suum — каждому свое.
V
И ты предстала мне, Флоренция,
Как многогрешная вдова,
Сжимающая индульгенцию,
Закутанная в кружева.
Его костер как будто курится!
Как будто серая зола
Все эти своды, эти улицы,
Все эти камни обмела.
Звеня узорными уздечками,
По ним спускался и сверкал,
Дразня бесстыдными словечками,
Неугомонный карнавал.
И будто здесь Савонаролою
Навеки радость проклят…
Над мертвою Прокридой голою
Дрожат молитвенно уста!
1913
VI
Как Цезарь жителям Алезии
К полям все доступы закрыл,
Так дух забот от стран поэзии
Всех в век железный оградил.
Валерий Брюсов
Как древле — к селам Анатолии
Слетались предки-казаки,
Так и теперь — на Капитолии
Шаги кощунственно-тяжки.
Там, где идти ногами босыми,
Благословляя час и день,
Затягиваюсь папиросою
И всюду выбираю тень.
Бреду ленивою походкою
И камешек кладу в карман,
Где над редчайшею находкою,
Счастливый, плакал Винкельман!
Ногами мучаясь натертыми,
Накидки подстилая край,
Сажусь — а здесь прошел в когортами
Сенат перехитривший Кай…
Минуя серые пакгаузы,
Вздохну всей полнотою фибр.
И с мутною водою Яузы
Сравню миродержавный Тибр!
1913
VII
O sol beato!*
В гостинице (увы — в Неаполе!)
Сижу один, нетерпелив.
Дробинки горестно закапали
И ощетинился залив.
Над жерлом хмурого Везувия,
Уснувшего холостяка,
Как своды тяжкие Витрувия —
Гроза склубилась в облака.
Раскрою книгу — не читается,
Хочу писать — выходит вздор,
А занавеска раздвигается,
Стучит дверями коридор.
А рядом едкими укорами
Супруга потчует жена,
Несдержанными разговорами
Моя печаль раздражена.
Минуты длятся бесталанные,
Как серый пепел серых лав,
Вдруг — и лучи обетованные
Вторгаются, затрепетав!
Опять смеется солнце южное,
Мгновенье — высохнет балкон,
А переулок блещет лужами,
На vetturino* — балахон.
Опять, размахивая косами,
В окне — и прямо против нас,
Она проветривает простыни
И полосатый свой матрас.
И всюду воздух опьяняющий,
Пестро-раскрашенный Восток.
А я — веселый, обоняющий
Ее мелькающий цветок!
1913
_____________________
* О прекрасное солнце! (итал.)
РАКША
Осенней свежести благоуханный воздух,
Всепроникающий, дарует сладкий роздых,
Балует и поит родимым молоком…
Под алебастровым и пышным потолком
Висит широкая, померкнувшая люстра.
В огромной комнате торжественно и пусто.
Квадратами блеснет дубовый, светлый пол…
Но сдвинут в малый круг многосемейный стол,
И — праздные следы исчезнувшего улья —
Расставлены вдоль стен рассохшиеся стулья.
Напыщенной рукой отодвигая трость,
Щедротой царскою задабривая злость,
С мутно-зеленого холста взирает Павел…
Он Ракшу подарил и памятник поставил
В румяной красоте бесчисленных девиц*,
И смотрит со стены безусых много лиц,
Сержанты гвардии, и, с Анною в алмазах,
Глядит насмешливо родоначальник Глазов**.
Усердно слушает его далекий внук —
И каждый птичий писк, и деревенский звук,
И скотного двора далекое мычанье…
И снова тишина и долгое молчанье.
В осенней сырости и холоде зимы,
Равно, еще стоят, средь серой полутьмы,
Шкапы, где спутаны и мысли и форматы,
Дела военные и мирные трактаты,
Где замурованы, уснувшие вполне,
Макиавелли, Дант, и Байрон, и Вине.
Бывало, от возни, мальчишеского гама,
Сюда я уходил, — Колумб, Васко де Гама, —
В новооткрытый сад и ядов и лекарств,
Где пыль моршанская*** легла над пылью царств,
И человечество — то прах, то бесконечность —
Свой хрупкий зигурат бесцельно зиждет в вечность.
Разыскивая всех, разузнавая всё,
Я всё перелистал: Лукреция, Руссо,
Паскаля чистые сомненья и уроки,
Под добродетелью сокрытые пороки,
Тщеславье, что в душе сидит так глубоко
(А герцог отыскал его Ларошфуко),
И всё, что, меж войной, охотой, фимиамом,
Былые короли писали умным дамам,
Что хитрый Меттерних, скучая не у дел,
В историю вписал или не доглядел,
Бантыш и Голиков, — где Миних, где Румянцев,
И Петр молодой со сворой иностранцев, —
Мысль Чаадаева, в дыму взлетевший форт,
И комментарии, и тяжкий шаг когорт, —
Всё ум мой тешило и сладостно манило
То кровь свою пролить, то проливать чернила.
Кандида прочитав — я начинал Задиг…
Но здесь нечаянно мой дед меня настиг,
Отнял и у себя запрятал том Вольтера, —
Чтоб разум не мутил и не погасла вера.
В лес ухожу бродить, в соседние поля…
Листом орешника налипшая земля
Душистой сыростью и грязью черноземной
Волнует сердце мне. Лесистый и огромный
Простор, и в зелени не видно деревень.
Но всюду около — полынь и серый пень,
Недавних вырубок поконченное дело,
Где прежде Заповедь**** сияла и шумела
Могучей красотой нетронутых лесов, —
Сменили белизну березовых стволов
Осины мелкие и небо грустных тучек.
Всё на приданое своих подросших внучек, —
Потомство иногда тягчайшая из бед, —
Леса обрек свести чадолюбивый дед,
Да управляющий, с улыбкой бессердечной,
Свой собственный карман наполнил, всеконечно…
Тропинка тянется через мохнатый луг,
И носится кругом пьянящий сердце дух,
И вьются облака набухшей вереницей
Над белой церковью и белою больницей.
1913
_____________________
* У В.Г. Безобразова, прежнего владельца имения ‘Ракша’, было восемь дочерей. (Прим. В. Комаровского.)
** Ракша подарена Имп. Павлом генералу Глазову, командовавшему его гатчинским войском. (Прим. В. Комаровского.)
*** Название уезда. (Прим. В. Комаровского.)
**** Название леса в Ракше. (Прим. В. Комаровского.)
* * *
Лицо печальное твое осеребрило
И день бессолнечный, и вечер темнокрылый,
И ночь безлунную. Сиянием клинка
Мерцает римлянки прелестная тоска,
И лебединые волнующие складки
На шее мраморной — торжественны и сладки.
(На копенгагенский бюст Агриппины Старшей)
1912
* * *
Шумящие и ветреные дни!
Как этот воздух пахнет медом!
Насыщенное теплым медом,
О, лето позднее и ветреные дни!
В недоуменьи первых встреч
Какая нежная суровость…
Жечь эту мудрую суровость
В перегорании преображенных встреч?
Среди прохладно-синих трав
Восторг и грустные улыбки!
Восторг и белые улыбки
В прикосновении прохладных, синих трав?
Хочу над бледным этим лбом
Волос таинственную пышность,
Твою таинственную пышность
Хочу поцеловать над бледным этим лбом!
1913
В ЦАРСКОМ СЕЛЕ
Я начал, как и все — и с юношеским жаром
Любил и буйствовал. Любовь прошла пожаром,
Дом на песке стоял — и он не уцелел.
Тогда, мечте своей поставивши предел,
Я Питер променял, туманный и угарный,
На ежедневную прогулку по Бульварной.
Здесь в дачах каменных — гостеприимный кров
За революцию осиротевших вдов.
В беседе дружеской проходит вечер каждый.
Свободой насладись — ее не будет дважды!
Покоем лечится примерный царскосел,
Гуляет медленно, избавленный от зол,
В аллеях липовых скептической Минервы.
Здесь пристань белая, где Александр Первый,
Мечтая странником исчезнуть от людей,
Перчатки надевал и кликал лебедей,
Им хлеба белого разбрасывая крошки.
Иллюминация не зажигает плошки,
И в бронзе неказист великий лицеист.
Но здесь над Тютчевым кружился ‘ржавый лист’,
И, может, Лермонтов скакал по той аллее?
Зачем же, как и встарь, а может быть и злее,
Тебя и здесь гнетет какой-то тайный зуд? —
Минуты, и часы, и месяцы — ползут.
Я знаю: утомясь опять гнездом безбурным,
Скучая дсугом своим литературным,
Со страстью жадною я душу всю отдам
И новым странностям, и новым городам.
И в пестрой суете, раскаяньем томимый,
Ведь будет жаль годов, когда я, нелюдимый,
Упорного труда постигнув благодать,
Записывал стихи в забытую тетрадь…
1912
* * *
Как этот день сегодня странно тонок:
Слепительный, звенящий ряд берез,
И острое жужжанье быстрых ос
Над влажностью коралловых масленок.
Сегодня облака белеют ярки,
Нагромождает ветер эти арки,
Идешь один, как будто жданный вождь.
Младенчески чему-то сердце радо.
И падает осенняя награда —
Блистательный, широкий, светлый дождь.
1913
* * *
Мы, любопытствуя, прошли дворец и своды,
Где тень внезапно леденит.
Но равнодушие бездумного народа
Их предрассудок сохранит…
Лазурная стена сияет веселее,
Чем синий, зимний небосклон.
И Камероновы белеют пропилеи
Беспечной четкостью колонн.
Ингерманландии окутанные дали
И елей сероватый цвет.
День этот солнечный, в котором нет печали,
Но счастья — счастья тоже нет.
И всюду важные и пышные дороги
Сплелись в себялюбивый круг.
А снегом искрится и блещет скат отлогий,
Равняя озеро и луг.
Лишь ветер налетит и жжет, немного пряный,
И временами, снова злей,
Он всюду закрутит, тоскуя окаянно
Среди расчищенных аллей.
1913
АННЕ АХМАТОВОЙ
(Вечер и Четки)
В полуночи, осыпанной золою,
В условии сердечной тесноты,
Над темною и серою землею
Ваш эвкалипт раскрыл свои цветы.
И утренней порой голубоокой
Тоской весны еще не крепкий ствол,
Он нежностью, исторгнутой жестоко,
Среди камней недоуменно цвел.
Вот славы день. Искусно или больно
Перед людьми разбито на куски,
И что взято рукою богомольно,
И что дано бесчувствием руки.
1914
СТАТУЯ
Над серебром воды и зеленью лугов
Ее я увидал. Откинув покрывало,
Дыханье майское ей плечи целовало
Далеким холодом растаявших снегов.
И равнодушная, она не обещала —
Сияла мрамором у светлых берегов.
Но человеческих и женственных шагов
И милого лица с тех пор как будто мало.
В сердечной простоте, когда придется пить,
Я думал, мудрую сумею накопить,
Но повседневную, негаснущую жажду…
Несчастный! — Вечную и строгую любовь
Ты хочешь увидать одетой в плоть и кровь,
А лики смутные уносит опыт каждый!
1914
* * *
Я рад, сегодня снег! И зимнему беззвучью
В спокойном сердце нет преград.
В окно высокое повсюду смотрят сучья
И белый свет, — которому я рад.
И знаю, смерть одолевая нежно,
Опять листы согласно зацветут.
И коченевшие печалью этой снежной,
Земля оттает, травы прорастут.
Зеленый сад, зеленые кочевья!
И блеклой памятью спеша,
Вернется к вам, осенние деревья,
В урочный час, вечерняя душа…
И говорливые и ропщущие думы
Застынут, замкнутые в круг,
Где легкий хруст ветвей и сумрачные шумы,
Всепроникающий недуг.
1913
* * *
Видел тебя красивой лишь раз. Как дымное море,
Сини глаза. Счастливо лицо. Печальна походка.
Май в то время зацвел, и воздух светом и солью
Был растворен. Сияла Нева. Теплом и весною
Робкою грудью усталые люди дышали.
Ты была влюблена, повинуясь властному солнцу,
И ждала — а сердце, сгорая, пело надеждой.
Я же, случайно увидев только завесу,
Помню тот день. Тебя ли знаю и помню?
Или это лишь молодость — общая чаша?
1913
* * *
Июль был яростный и пыльно-бирюзовый.
Сегодня целый день я слышу из окна
Дождя осеннего пленительные зовы.
Сегодня целый день и запахи земли
Волнуют душу мне томительно и сладко
И, если дни мои еще вчера текли
В однообразии порядка…
1914
* * *
То летний жар, то солнца глаз пурпурный,
Тоска ветров и мокрый плен аллей, —
И девушка* в тоске своей скульптурной
В осенний серый день еще милей.
Из черных урн смарагдовых полей
Бежит вода стремительно и бурно, —
И был тяжел ей лета пыл мишурный,
И ей бодрей бежать и веселей.
Над стонущей величественной медью
Бежит туман взволнованною твердью,
Верхушки лип зовут последний тлен.
Идет сентябрь, и бодрыми шагами,
В предчувствии осенних перемен,
Он попирает сучья под ногами.
<Первая публикация: 'Звено',
Париж, 1924, No 69>
* * *
Июньской зелени дубов, прохладно-черной,
И полдню-золоту, и сини, точно горной,
И белым облакам — в ответ — молчат сердца.
Забывшие любить, усталые бороться,
Усталые глядеть и видеть без конца
Как медленно течет и терпеливо льется
Зеленая вода. Вот мертвая пчела
Упала с сломанною веткой. Поплыла.
И рябью движется в мучительном значеньи
Как этот летний день в сверкающем свеченьи?
1911
* * *
Листок сухой, без жизни и названья,
Я думал, май еще далек,
Но веет здесь весеннее дыханье,
Уже летает мотылек.
Окроплены незримою рукою
Весны душистые цветы.
И я вошел с сердечною тоскою
В твой светлый сад.
Простишь ли ты?
1911
* * *
Единым саваном хамсин людей засыпет,
Трехгранный обелиск крошит в песок пустынь,
Квадраты заметет разграбленных святынь,
Смешает с мусором храм-параллелопипед.
И переживший всё, — Арабов и Египет,
Размерной поступью качавший торг рабынь,
Верблюд несет воды проголклую полынь,
Колючие кусты, обгладывая, щипет.
В задоре похвальбы неисправимый род
То море теплое в Сахару низведет!
То мертвый Ассуан садами возродится!
Но ветер налетит — самовлюбленный бог
В расплавленную пыль, среди верблюжьих ног,
Дрожащий, плачущий, — по-прежнему ложится.
1914
DUBIA
фрагменты
<...> Гроза едва умчалась
И золотом вся чаща залита.
Смеешься ты, но в смехе том осталась
Слеза, грозы минувшей сирота.
………………………………………….
Чьи-то тени вдоль белой ограды
Идут в сад, где зеленая тьма.
………………………………………….
Песни любви — это песни мечтанья.
Верно одно — сладострастье лобзанья.
Комаровский Василий Алексеевич
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Стихотворения, Комаровский Василий Алексеевич, Год: 1913
  2. В тылу, Венский Евгений, Год: 1916
  3. Стихотворения, Норов Авраам Сергеевич, Год: 1826
  4. Стихотворения, Случевский Константин Константинович, Год: 1904
  5. Стихотворения, Серебрянский Андрей Порфирьевич, Год: 1830
  6. Стихотворения, Сумароков Александр Петрович, Год: 1777
  7. Стансы, Сумароков Александр Петрович, Год: 1787
  8. Стихотворения, Олимпов Константин, Год: 1913
Электронная библиотека