Пересмотр учебных программ как условие экзаменов
Пересмотр учебных программ как условие экзаменов
Пересмотр учебных программ как условие экзаменов, Розанов Василий Васильевич, Год: 1908
Время на прочтение: 4 минут(ы)
В. В. Розанов
В методах управления можно заметить следующую разницу, отражающую разность в характере управляющих людей: слабохарактерный человек всегда старается подтянуть других и подтянуть на мелочах. Знаменитые начальнические ‘разносы’, которыми прославилось русское управление на всех его ступенях и стадиях, есть выражение не силы, а дряблости. Дряблый начальник на всех кричит и всех подтягивает, не замечая, что все дела в его управлении идут плохо от того, что он сам ничего не делает и не умеет делать и что никому решительно его крики не внушают авторитета. Авторитетность есть какое-то врожденное качество, не принуждающее к повиновению, а внушающее повиновение. Он присущ силе, и сила эта сказывается не в нервных окриках, а во всем ходе административной машины, которая в руках авторитетного человека вдруг начинает отчетливо и методично выполнять свое назначение. Он полон требовательности к себе самому, и его личная, неутомимая и талантливая работа как бы подает тон всему учреждению, как хор получает себе тон в камертоне регента.
Несмотря на крайне печальную и до известной степени постыдную память, какою история школьного дела в России связана с именем гр. Д.А. Толстого, нельзя тем не менее не признать, что это был последний настоящий министр просвещения в России. После него на этом посту появлялись какие-то случайные люди, которых иногда хочется назвать авантюристами. В личности гр. Д. А. Толстого нужно уметь разбираться. Печальные последствия, вытекшие из его деятельности, имели источником своим то, что это был только администратор, и превосходный администратор, но отнюдь не педагог. Он не только не был талантливым педагогом, но не имел о педагогическом деле никакого живого представления. Не имел даже живого представления об учениках и учителях, не любя подвижности и личного общения, будучи человеком замкнутым, кабинетным. Все свои вдохновения в направлении классической системы он получил от московских классиков публицистов, Каткова и Леонтьева, но сам он, как известно, не знал греческого языка и, став министром, начал брать уроки греческой этимологии у известного проф. Коссовича. Представлял интересное зрелище в чисто русском вкусе этот министр, который запретил с двойкою по греческому языку переводить гимназистов из четвертого класса в пятый и который, несомненно, сам не получил бы даже и двойки, а получил бы единицу на самом этом экзамене. Будучи так мало компетентен в вводимой им классической системе, он доверил подробности ее введения и организацию учебных занятий одному из зауряднейших петербургских чиновников, но человеку непреклонной воли, А.И. Георгиевскому, бесцветному профессору всеобщей истории одного из южнорусских университетов. Попади это дело в руки таких педагогов, как Н.И. Пирогов или бывший попечитель казанского учебного округа Шестаков, или в руки таких ученых, как Тихонравов, — и училищное дело в России было бы спасено и не понесло бы того болезненного крушения, какому подверглось, можно сказать, все министерство просвещения в первые годы текущего века. А.И. Георгиевский с усердием донского битюга протащил на себе весь воз педагогики 70-х годов, все предусмотрев до мелочей, на все дав правило, все снабдив инструкцией — ‘к неукоснительному исполнению’. Он превосходно распланировал весь учебный материал, но только забыл в конце этой планировки сделать коротенький расчет числа страниц в учебниках, числа собственных имен на каждой странице и привести это в соответствие с числом уроков каждого предмета в году. Если бы он сделал скрупулезную, но необходимую работу, он увидел бы, что число страниц, имен и новых слов, предлежащих к усвоению памятью, не вмещается в число отведенных годовых часов иначе, чем путем полного выброса даже малейшего повторения. Ученики все шли вперед и вперед, с каждым уроком, только при этом условии учитель мог выполнить ‘неукоснительную’ программу. С тем вместе в первом, втором и третьем классах гимназии не было устных экзаменов, были только три письменных экзамена по древним языкам и арифметике. Можно представить, при этом отсутствии повторений и экзаменов, груды полузабытого материала в головах учеников! В сущности, все было полузабыто! Но что значит ‘полузабытая’ этимология, полузабытые спряжения и слова в языках, или в географии — имена и местности, а в катехизисе — тексты?
Все это такая точная вещь, которая требует полной памяти или ее вовсе нет. Если кто-нибудь ‘полузабыл’ греческое или латинское слово, ‘полузабыл’ такое-то наклонение такой-то группы глаголов, ‘полузабыл’ такой-то год события или такое-то имя города, то ведь это значит только, что он их вовсе не знает! Вот эти несчастные ‘вовсе не знающие’ ученики и тянулись к экзаменационному столику четвертого класса, а затем шестого и восьмого класса, с лихорадкою, с бессонными глазами, с измученными душами, и, увы… готовые к обману всеми средствами, если бы он только удался, если бы был возможен! Ибо больше нечего было делать. Спасти мог только случай, удача, или — обман. Так заведено было дело при гр. Д.А. Толстом и при трудолюбивом его помощнике, покойном председателе ученого комитета министерства народного просвещения.
Они дали организацию гимназиям.
Ее нужно было реорганизовать. Нужно было перестроить, перекроить или скроить заново программы преподавания. Иначе сгруппировать весь материал и, главным образом, привести его в соответствие с учебными часами и дав место повторению пройденного, притом неоднократному. Но уже таких работников, как А.И. Георгиевский, и таких авторитетных министров, как гр. Д.А. Толстой, в министерстве не находилось. Министерство созывало шумные комиссии, съезды профессоров и директоров учебных заведений, оно у всех спрашивало ‘их мнения’, по-видимому, не имея никакого ‘своего мнения’, — и, собрав томы печатного материала и всевозможных ‘отзывов’ и ‘мнений’, ни на йоту не улучшило положение учебного дела, ни на йоту не сделало его более исполнимым и усвояемым, ибо ни одной соломинки не переделало и не переложило в гибельной работе А.И. Георгиевского. Говорили много, но не сделали ничего. Все сделал А.И. Георгиевский. Но он все сделал в высшей степени несуразно, а А.Д. Толстой в высшей степени властно ‘приказал’ эту несуразность исполнить. Вот в каком положении находится дело сейчас. Оно находится в высшей степени в бестолковом положении, изнуряющем и обескураживающем и учителей гимназий, и учеников гимназий. Министерство, всех ‘понукая’, решительно ничего не делает само, и есть основание опасаться, что оно и не умеет что-нибудь сделать. Оно в высшей степени склонно требовать, и не может или не хочет создать условий, чтобы эти его требования были исполнимы. ‘Возобновление экзаменов’ без переработки самим министерством программ преподавания ставит в прежнее безвыходное положение учеников и учителей, и кто знает подробности учебного дела, для того совершенно ясно, что министерство просто было нравственно не в праве предписывать ‘восстановление экзаменов’, предварительно не переработав совсем заново так называемых ‘учебных планов гимназий и прогимназий министерства народного просвещения’ — этого основного законодательного руководства для всего нашего учебного мира.
Что значит ‘держать экзамен’ из таких учебных данных, которые по форме и содержанию подобны таблице умножения или какой-нибудь статье ‘Энциклопедического Словаря’, которые были пройдены три года назад, которые через год после того или за два года до экзамена стали ‘полузабытыми’, но отчета в которых вдруг требуют на четвертый год! Это совершенно ни для кого непонятно, и, мы уверены, этого совершенно не понимает, т.е. не понимает возможности этого, и сам г. Шварц.
Это есть просто недоразумение! И в этом-то недоразумении забьются с этого года дети и юноши от 10 до 18 лет по всей России!
Впервые опубликовано: ‘Новое Время’. 1908. 12 апр. N 11525.
Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/rozanov/rozanov_peresmotr_uchebnyh.html.