Переписка трех подруг., Лукашевич Клавдия Владимировна, Год: 1901 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 23 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

К.Лукашевич. Заветное окно — М.: Православный паломник, 1997. — 186с.

Scan: Change Ange, OCR, SpellCheck: Kapti, 2009г

К.Лукашевич

Переписка трех подруг.

Письмо от Наташи Славиной

к Дези Островской

Моя милая, дорогая Дезичка, вот уже две недели, как мы уехали из института, а я все еще не собралась написать тебе, хотя обещала сделать это первая. Не обижайся, пожалуйста, душечка, мы с сестрой до сих пор не можем опомниться от безмерной радости, что мы дома.

Я обещала тебе писать подробно обо всем и охотно начну с самого начала. Папа нас встретил на станции. Выглядывая из окна вагона, мы еще издали увидели его и страшно обрадовались. Затем попили на станции чайку и двинулись в тарантасе дальше. От станции до нашего имения ровно 70 верст. Семнадцатого мая под вечер мы уже подъезжали к нашей милой родной ‘Хижинке’. Я не умею тебе описать, что мы всегда испытываем, когда из-за зелени выглянет крыша нашего дома, и еще далеко-далеко мы увидим мамочку, идущую нам навстречу…

Мне всегда кажется, что от счастья и радости у меня разорвется грудь и выпрыгнет сердце. Мне хочется целовать и обнимать деревья, кусты, цветочки, землю, и если бы можно было достать, то и небо. Мы делаемся с сестрой точно сумасшедшие. Едва завидев дом, мы выскакиваем из тарантаса. Мы не можем сидеть. Нам кажется, что лошади бегут слишком медленно и что добежать можно скорее. Плача и смеясь от радости, мы бросаемся мамочке на шею, целуем ее руки, лицо, грудь, спину, платье и долго не можем прийти в себя. Ах, милочка, какое счастье быть дома и видеть постоянно мамочку, папу, братьев. Трехлетний Павлуша нас не узнал, и, говорят, как завидел, так закричал своей няне: ‘Надевай мне скорее чистую рубашку, — чужие девочки приехали’. Как же мы целовали и тискали нашего родного братишку! — он только взвизгивал да отбивался.

По случаю нашего приезда были напечены пироги и чудесные пышки с вареньем. Мы порядочно-таки всего поели, а наша радость-мамочка только нам подкладывала и смотрела на нас, улыбаясь, и гладила и обнимала то одну, то другую, а у самой глаза были полны слез.

Хотя было поздно, новы все-таки побежали все осмотреть. Побыли на скотном дворе, скотница у нас новая, а пастушка старая — Марфа живет уже давно, и мы ее очень любим. Лиза подарила ей шелковый синий лоскуток и ленту на повойник, и она была очень рада. Затем мы побежали в сад к пруду, в сараи, в ригу, на гумно, а из-под бани вытащили кошку с котятами, целых пять котеночков. Такие душки! Мы с сестрой выбрали себе по одному серенькому. Я назвала своего Трусик, потому что он, бедненький, ужасно нас испугался и долго дрожал. Лиза своего назвала Усач, — у него очень длинные усы. Скажу тебе еще большую радость: у нашей дворовой собаки Лыски есть щенок — толстый, неповоротливый и очень смешной. Мы его назвали Дружок. Он бегает за нами по пятам и постоянно возится с нами.

Наши братья очень выросли и стали еще лучше. Андрюше уже семь лет. Он очень живой, веселый и храбрый, не боится никаких букашек, ни лягушек, ни мышей, ни коров. Он всегда помогает папе в хозяйстве и больше всего любит лошадей. Когда начнется сенокос, то мы тоже будем грести и возить сено в сараи. Я забыла тебе написать, что Андрюша очень любит столярничать, и когда у нас работают столяры или плотники, то он не отходит от них, и они дают ему свои инструменты и показывают, как надо работать. Он сделал нам с Лизой в подарок по ящичку и, право, для его лет очень даже хорошо. А для Павлуши он постоянно делает лопатки, дощечки и разные палки.

Как хорошо у нас в саду! Яблони, груши, сливы, вишни сплошь покрыты цветом. Издали кажется, что весь наш сад занесен снежком. А какой аромат, так бы, кажется, и не ушла оттуда! Сирень тоже цветет, и мы с Лизой нашли много счастья.

Я тебе еще забыла написать, что когда мы приехали домой, то у наших ворот увидели девочку лет шести с маленьким ребенком на руках. Ее зовут Варюшка, а ее брата — Шурка. Подумай, такая крошка уже нянчит ребенка. Я подержала его пять минут, и у меня заболели руки. Мамочка очень жалеет ее и дает им каждый день кринку молока. Рядом с нами есть запущенное имение, и отец Варюшкин караулит его. Они очень бедные, и мамочка им помогает.

Вот сколько я тебе написала, больше уже и писать невозможно. Пиши побольше обо всем! Как ты проводишь время? Напиши также про твою сестру и брата. Завтра я напишу Наде Барыковой. Я ее очень жалею. Бедная Надюша никогда не ездит из института. Целую тебя крепко-крепко миллион раз.

Любящая тебя твоя подруга Наташа Славина.

25 мая 1895 года.

Усадьба ‘Хижинка’

Письмо от Дези Островской

к Наташе Славиной

Мы еще не переехали на дачу, потому что дачу нашу отделывают, т.е. обивают парусиной балконы и что-то там чистят и моют. Погода в Петербурге отвратительная: часто идут дожди и холодно. Мы почти каждый день ходим гулять в Летний сад. Там очень много детей, и меня несколько раз приглашали играть в разные игры. Но я не пошла. В тринадцать лет играть в горелки и пятнашки, по-моему, и смешно и совестно. Иногда мы нанимаем коляску и ездим кататься на острова, раз были в зоологическом саду. Там очень много всяких зверей, только они сидит в клетках, некоторых можно кормить, и мы давали им булки. Но всего интереснее, когда на открытой сцене представляли феерию ‘Аленький цветочек’. Впрочем, под конец вечера какие-то пьяные там перессорились и стали кричать, и мама нас поскорее увезла.

Вечер был очень холодный, и я простудилась: на другой день у меня сделался огромный флюс, и очень болели зубы.

Дома я решительно ничего не делаю, хотя мама и уговаривает меня чем-нибудь заняться: вышивать или читать. Вышивать я терпеть не могу, а для чтения у нас нет интересных книг. Все какие-то ученые, да про путешествия, да про разных зверей, — все это очень скучно. Эти книги покупали для брата. Он любит читать путешествия. Но я уверена, что мой милейший братец Мика все выдумывает. Неужели возможно огромную и толстую книгу прочитать в один вечер? Я увидела, что он только перелистывает, читает одни разговоры да смотрит картинки. Вот какое его чтение! Старшая сестра моя Тося стала очень сердитая и постоянно ко мне придирается, но я ей ни в чем не уступаю. Не могу дождаться, когда мы переедем на дачу: в городе тоска смертельная. Тогда я тебе напишу длинное и интересное письмо.

Я забыла тебе сообщить самое главное: мама мне заказала три новых платья, затем черную юбку и к ней четыре батистовых кофточки. Одно платье голубое французского сатина с белыми прошивками и в них продеты черные бархотки, другое из розового татарского полотна с белыми кружевами и розовыми лентами, третье платье из чесучи с зеленым бархатным воротником, с таким же кушаком, и рукава сделаны из трех оборочек. Все кофточки — просто душки, описывать их очень долго, но когда вернемся в институт, я тебе расскажу все подробно. Шляпку мне купили очень хорошенькую: всю белую, с большими загнутыми полями и с цельными страусовыми перьями, а другую — попроще: из желтой соломы с розовыми бутонами и с белым газом. Накидку мне сделали из светло-шоколадного сукна на шелку и с большим модным воротником. Напиши мне, пожалуйста, подробно, какие наряды сделали тебе и сестре к лету? Меня это очень интересует. Сестра моя очень недовольна, что меня одевают почти наравне с ней. Она привыкла, что ей делали всегда все лучше и наряднее, и теперь часто дуется. А мама говорит, что в тринадцать лет можно одеваться уже нарядно, только платья надо делать до подъема ноги… До свидания, милая, Наташа, пиши мне скорее и больше. Не забудь описать твои наряды. Целую тебя сто тысяч раз.

Любящая тебя по гроб жизни твоя подруга Дези.

29 мая 1895 года

С-Петербург.

III

Письмо от Нади Барыковой

к Наташе Славиной *

Моя дорогая, хорошая Наташечка! Так стало мне скучно и пусто, когда ты уехала из института. До сих пор я не могу найти себе места, и ничто меня не радовало до получения от тебя письма. Большое, большое спасибо за него. Много раз я его перечитала: так интересно было узнать, как ты живешь дома — в деревне, что делаешь и кого видишь. Признаюсь тебе откровенно, что я даже тебе позавидовала, и когда легла спать, то долго не могла уснуть, лежала и плакала. У меня нет ни таких добрых папы и мамочки, как твои, ни дома, ни родных, я ни разу не выезжала никуда из института и ничего не видела на свете. Иногда так размечтаешься, что обо всем позабудешь. Так горячо-горячо желаешь, чтобы был кто-нибудь родной, близкий, чтобы кто-нибудь меня особенно любил и заботился и думал обо мне. Не обижайся, Наташечка, я знаю, что ты меня любишь, но это все-таки не то. Ты — такая счастлива и меня не поймешь. Ты мне советовала без тебя подружиться с Маней Турусовой. Она мне очень нравится, но я не хочу с ней дружиться, потому что все подумают, что я дружусь с ней из-за гостинцев. К ней постоянно ездят родные и так много ей всего возят, а у меня, ты знаешь, никогда ничего нет и угощать ее нечем. Я не хочу, чтобы и она думала, что подъезжаю к ней из-за гостинцев, как Адя Иванова.

Ты спрашиваешь, что у нас нового. Решительно ничего. Почти все разъехались. Из нашего класса осталось только пятеро: Маня Турусова, Адя Иванова, Катя Савина, Женя Мейер и я. Катя Савина все такая же жадная, как и была: целыми днями что-нибудь жует и очень располнела, Женя Мейер и летом постоянно учится, Адя Иванова со всеми ссорится, всем надоедает и подлизывается только к тем, у кого есть гостинцы. А я скучаю, скучаю и скучаю. Тем более что и наша милая добрая мадам Фрей свободна и уехала на целый месяц в отпуск. Время проводим мы очень однообразно: встаем в 7 часов, целое утро или шьем передники, или вяжем чулки. В это время нам читают. Затем до 12 часов гуляем по парам. После обеда занимаемся или французским, или немецким. Вечером нам позволяют поочередно играть в крокет или бегать на гигантских шагах.

Больше писать нечего. Пиши мне больше. Ты ведь дома, а нашу жизнь ты знаешь хорошо. Целую тебя бессчетное число раз.

Твоя верная подруга Надя Барыкова.

30 мая 1895 года

Институт.

* Из переписки трех институток сохранились’ к сожалению, не все письма.

Письмо от Наташи Славиной

к Дези Островской

Милая Дезичка, я надеюсь, что теперь вы уже на даче, и ты напишешь мне обо всем интересное письмо. Мы же с Лизой до сих пор не можем нарадоваться, что мы дома, и не видим, как летят дни. Сначала мы садили в саду цветы, затем досаживали в огороде некоторые овощи’ У нас всех есть свои гряды, где посеяно всякой всячины, и мы очень гордимся ими, кроме того, приходится присматривать и за братниными грядками.

С первого июня мы ‘вступили в должности’, как шутя говорит папа. Я тебе, кажется, рассказывала, что папа и мамочка находят, что институт мало знакомит нас с жизнью. Поэтому летом мы должны учиться стряпать, шить на машинке, хозяйничать, присматривать за домом и за братьями. Мы дежурим поочередно на кухне и в комнатах. Хотя не скажу, чтобы было приятно возиться за стряпней в кухне, особенно в жаркое время, но я бываю очень довольна когда папа, мама или гости похвалят мою стряпню, а главное, всего дороже, когда наша радость-мамочка говорит: ‘Приехали мои милые помощницы, теперь я вздохну свободнее, слава Богу, что дочки выросли, да какие заботливые, славные, теперь мне живется легче’. Кроме того, мамочка учит нас шить на машинке и кроить самое простое белье и платья. Это очень интересно:— шить на машинке, и мы с сестрой немало наработаем за лето, особенно для братьев. По вечерам мы или ходим с папой гулять, или бегаем с братьями, играем в палочку-воровку, или отправляемся в гости к соседям. В трех верстах от нас большое и богатое имение ‘Михайловка’, и мы очень любим там бывать. Михайловы такие добрые и простые. У них так много гостит всегда молодежи, огромный дом, отличный фруктовый сад, большая библиотека и всякие развлечения. Но все-таки ни с чем не сравню нашу маленькую и небогатую ‘Хижинку’. Мне всего лучше бывает дома, и никаких людей мы не можем так горячо любить, как папу и мамочку, и никакое самое красивое имение, как нашу родную ‘Хижинку’.

Сегодня я спросила за обедом маму, какие наряды она нам нашила на лето? Мамочка рассмеялась, а папа ответил: ‘Из сермяги да из рогожи’. По правде сказать, мне решительно все равно, что надеть, лишь бы быть дома. На лето нам сшили все простые ситцевые юбки и блузочки. А по праздникам и в гости мы надеваем наши малороссийские костюмы, которые мы вышивали зимой в институте. Шляпки мама нам купила у ‘тирольца’, что-то очень дешево, кажется, по 40 копеек за штуку. Они с большими полями и очень удобные от солнца. Ведь наши папа и мама не могут нам делать дорогих платьев, потому что они совсем небогатые. Да к тому же в деревне все одеваются просто.

Сегодня у нас был ‘тиролец’. Мы все были ужасно рады, как только увидели, что он едет, стали кричать и прыгать. Ты, наверно, Дезичка, не знаешь, что такое ‘тиролец’? Это — коробейник, который носит на себе или возит на лошади разные товары. В деревне очень любят, когда приезжает ‘тиролец’, и все сбегаются смотреть, когда он начнет распаковывать свои короба и раскладывать товары. Так бы, кажется, у него все и закупила. Сегодня мамочка разорилась немало: накупила пуговиц, коленкору, ниток, иголок, затем мне и Лизе по розовой ленте в косу и по голубому ситцевому платку на голову, братьям она подарила по соломенной шляпе. Папочка купил мне и Лизе бумаги и конвертов и сказал, смеясь: ‘Это для вашей обширной корреспонденции’. Андрюше он купил удочку с крючками, а Павлуше — деревянную чашечку с совочком. Затем мы ‘тирольца’ накормили обедом, напоили чаем, и он остался очень доволен.

Сообщу тебе еще большую радость, третьего дня у нас две курицы вывели цыплят: одна — десять, другая — тринадцать. Такие душки, мы не можем на них налюбоваться! А вчера случилось большое несчастье: пришла к нам на двор Варюшка с Шурой, стала бегать по дровам, поленница развалилась, и она уронила Шуру. Он страшно кричал. Мы все, особенно мамочка, очень испугались. Мамочка долго возилась с ним, примачивала ему голову и сделала даже ванну, она очень боялась, чтобы он не остался горбатый. Вскоре к нам прибежала Марья, мать Варюшки, она стала драть ее за волосы и бить за Шуру. Но мы все вступились и отняли Варюшку, а мамочка даже рассердилась на Марью. Бедненькая Варюшка, такая крошка, за ней самой еще нужно няньку, и она должна целыми днями носить толстого Шурку. Ужасно жаль ее! Мамочка велела ей чаще приходить к нам, сажать Шуру в саду в песок, и Павлушина няня будет за ним присматривать. Я опять написала тебе большое письмо. Пиши мне скорее. Целую тебя крепко миллион раз.

Любящая тебя твоя подруга Наташа.

10 июня, 1895 года.

Усадьба ‘Хижинка’.

Письмо от Дези Островской

к Наташе Славиной

Милая Наташа!

Я читала твое письмо и много смеялась. Ты так смешно описываешь, как вы живете в деревне. Я очень сожалею, что ты не можешь видеть нашей дачи. Вот когда бы ты пришла в восторг! Ведь за дачу мы платим очень дорого: 800 рублей за лето. У нас два балкона, отличная мебель, рояль, цветник, а главное — недалеко от музыки. На музыку мы ходим каждый вечер с сестрой и с братом. Там очень интересно, и все такие нарядные. Вот где можно видеть прелестные туалеты! У нас там много знакомых барышень и кавалеров.

Сестра здесь, на даче, стала гораздо добрее и даже все эти дни делает из моих волос разные прически. Ко мне очень идёт греческая. Когда мы приедем в институт, то я тебя научу. Хотя нам и не позволяют там носить причесок, но ты можешь так причесываться, когда приедешь домой. Мой милейший братец Мика очень важничает и разыгрывает из себя взрослого. Он гораздо больше вертится перед зеркалом, чем мы с сестрой, страшно кривляется перед знакомыми барышнями и постоянно дергает себя за верхнюю губу, воображая, что у него растут усы, но усов у него никаких нет и в помине, и каждый видит, что он мальчишка-кадет и больше ничего.

Ты пишешь, Наташа, что ты сама стряпаешь, убираешь комнаты и даже ухаживаешь за своими братьями. Я тебя, конечно, не осуждаю, но советую тебе не писать и не говорить об этом в институте, а то все подруги станут смеяться и подумают, что у вас нет ни кухарки, ни горничной, ни няньки.

Моя мама и Тося говорят, что они и месяца не могли бы прожить в деревне и, наверное, умерли бы там со скуки.

Забыла сообщить тебе самое главное: на прошлой неделе мне мама подарила сразу два зонтика: один — простенький черный, а другой — прелестный шелковый крем с белой перламутровой ручкой, на ручке привязан кремовый бантик и прикреплен букетик из розовых бутонов. Это очень изящно и самая последняя мода! Напиши, какой у тебя зонтик.

Целую тебя крепко-крепко сто тысяч раз.

Любящая тебя твоя подруга Дези Островская.

15 июня 1895 года.

Павловск.

Письмо от Наташи Славиной

к Наде Барыковой

Моя милая, хорошая Надюша, как ты поживаешь, и здорова ли, и что нового у вас в институте?

Сегодня мы первый раз ходили за земляникой и принесли целую тарелку. Недалеко от нашего имения есть гора, вся усеянная земляничником, и там на солнцепеке рано поспевают ягоды. Но сначала надо идти через лес. Ах, как теперь хорошо в лесу, точно в раю!

Сколько цветов, какой воздух ароматный, сколько птиц поют, — так бы все и гуляла там целыми днями. В саду у нас тоже чудесно: все время цветут зимующие цветы, особенно много пионов, белые, розовые, красные и такие огромные, что одного цветка довольно, чтобы наполнить вазочку, и кажется, что стоит целый букет. Посылаю тебе лепестков пиона. Наша Лиза очень любит цветы, целое лето сушит их, наклеивает в тетради, и все лучшие цветочки мы отдаем ей. Она у нас считается ‘главной садовницей’, как шутя называет ее папа. Правда, она всем очень интересуется, и если в саду работают около фруктовых деревьев или что-нибудь садят, она уже там помогает, расспрашивает. Она и книги любит читать про разные растения, да про животных. Я думаю, что она потом будет учительницей естествоведения. Ты просила, Надюша, описать наш дом, сад, папу, маму и братьев.

Изволь. Мамочку нашу и описать нельзя: одним словом, это такой ангел, такое сокровище, такая доброта и такая красавица, что все, кто ее знает, любят без ума. Папа — высокий, черный, волосы у него курчавые, он очень сильный и говорит громко. Кто его не знает, может подумать, что он сердитый, но это только так кажется. Он хороший, добрый и умный. Я всегда удивляюсь, что он все знает, о чем бы его ни спросили. Впрочем, он ведь прежде был учителем, а теперь служит в земской управе. О братьях я тебе много рассказывала. Дом у нас в деревне небольшой, с мезонином, серый, с белыми ставнями и с зеленой крышей. В сад выходит балкон. Перед балконом несколько клумб с летними цветами, это все наши выращенники, особенно ими занимается Лиза. Но что лучше всего — это пруд в саду. Такого я нигде не видывала.

Представь себе, он очень глубокий, чистый и оброс кругом высокими густыми березками. Иногда я сижу на крыльце и долго любуюсь на этот пруд, и мне кажется, как будто это оазис в пустыне, и разные фантазии приходят в голову из всего, что я читала. Пруд наш обнесен решеткой, чтобы не упали братья. На пруду есть плот, и с него мы с Лизой берем воду, когда поливаем наши цветы. Тут же происходят сражения между утками, и нам приходится их разнимать и прогонять. Этот пруд все утки любят, хотя им всем не позволяют тут плавать, особенно же самой большой, старой и злой утке. Но как только не досмотришь, она появляется сюда со своими утятами и начинает бросаться на других утят, клюет их, щиплет, другие утки бросаются на нее, утята вылезают из пруда, карабкаются между березками и снова падают в воду. Вот-то бывает переполох! Очень трудно их всех разогнать по разным прудам. Но если утиная драка бывает без нас, то случаются несчастья. Недавно одному утенку повредили ногу, и он, бедный, хромает, а вчера противная старая утка клюнула другого утеночка в глаз, и у него теперь болит глаз, и он едва ходит — все спотыкается. Мы очень с Лизой плакали и жалели утенка, мама научила нас примачивать ему глаз, и мы его относим из пруда и в пруд. А старую утку и близко не подпускаем к нашему любимому пруду.

Кроме этого, в нашем имении очень хороший большой фруктовый сад на пяти десятинах. Больше всего там яблок, но есть и груши, и сливы, и вишни, и всякие ягоды. Яблони папа сдает в аренду, только выговаривает нам есть сколько угодно да в запас в зиму 20 мер. За фруктовым садом идут рощи и леса. В ближайшей роще бывает много рыжиков, и растут они кругом елочек. Иногда можно набрать на одном месте целую корзинку малюсеньких рыжичков. Я их очень люблю жареные с укропом. А в больших лесах в урожайные годы тьма белых грибов. Вот, дорогая Надюша, как мы тут живем, и каждый кустик, каждое деревцо в нашей ‘Хижинке’ любим всей душой и совершенно счастливы.

Я тебе написала, конечно, не все, но мое письмо и так очень длинное. Пиши скорее. Целую тебя от всей души.

Любящая тебя горячо подруга твоя Наташа.

18 Июня 1895 года.

Усадьба ‘Хижинка’.

VII

Письмо от Наташи Славиной

к Дези Островской.

Милая Дези, письмо твое получила и тотчас же отвечаю тебе на него. Конечно, я бы очень хотела взглянуть на твою дачу, но все-таки нашу ‘Хижинку’ не променяю, ни на какие самые великолепные дачи, хотя бы они стоили миллион рублей. Ты и представить себе не можешь, как хорошо, как весело живется нам дома, и как любят нас наши родные папа и мамочка, и как крепко-крепко мы их любим. Ты пишешь мне, что подруги будут смеяться, если узнают, что я сама стряпаю и прибираю комнаты. Пусть их смеются, я знаю, что дурного я ничего не делаю, И знаю, что кухарка и няня у нас есть. Папа мог бы, пожалуй, нанять и горничную, но она нам совсем не нужна. Мамочка нарочно нас приучает ко всему. Она говорит, что ‘институт учит нас разным наукам, а она учит нас жизни’. Она говорит также, что ‘женщина должна все уметь сделать сама, и если придет нужда, надо, чтобы она не падала духом, могла и постирать, и постряпать, и пошить, тогда близкие не зарастут грязью, будут сыты, одеты и обуты!.. Право, Дези, это очень приятно — все знать и уметь.

Как-то на этих днях у нас опять случилось несчастье с Варюшкой. Представь, она бедного Шуру в одной рубашонке утром посадила на траву, а утро было холодное, и трава была сырая от росы, потом накормила его сырыми, совсем зелеными ягодами, и он так заболел, что чуть не умер. Мама послала за доктором, а сама все возилась с Шурой и до сих пор часто к нему ходит. Бедной Варюшке очень досталось, так что она прибежала к нам спасаться. Мы с Лизой очень ее жалеем, конечно, нехорошо, что она так сделала, но все-таки она славная, и личико у нее такое грустное, испуганное. Лиза подарила ей свою старую куклу, а я дала ей леденцов, и она скоро забыла свои горести. Мамочка говорит, что ‘Варюшка и Шурка — ее больное место’.

Очень рада, что тебе купили два зонтика. Мне и Лизе папа обещал купить желтенькие туфли, когда поедет в город. Ты пишешь, что тебе противно взять в руки сырое мяса. Это только сначала, а потом привыкнешь и — ничего. От Нади Барыковой давно нет писем. Что-то она, моя бедная, как поживает в институте.

Любящая тебя подруга твоя Наташа.

27 июня 1895 года.

Усадьба ‘Хижинка’.

VIII

Письмо от Дези Островской

к Наташе Славиной

Милая Наташа, не пишу тебе много, потому что совсем некогда. Встаем мы поздно, долго возимся с туалетами, идем купаться, потом одеваемся к обеду, после обеда опять переодеваемся… Или идем на музыку, или к знакомым, или к нам приходят гости. Играем в крокет или в лаун-теннис, и время проходит очень весело. Не обижайся, что я тебе мало пишу, — ты сама видишь, что я очень занята. Пиши мне побольше про твою смешную деревню.

Твоя Дези.

1 июля 1895 год

Павловск.

Письмо от Наташе Славиной

к Наде Барыковой

Милая Надюша, отчего ты так долго, мне не пишешь? Здорова ли ты? Все ли у вас благополучно в институте? Я очень беспокоюсь о тебе. У меня это время было много горестей. Вот уж правду говорит пословица: ‘На бедного Макара все шишки валятся’. Я это испытала на себе. На прошлой неделе пропал наш щенок: мы долго его разыскивали и до сих пор скучаем, особенно же Лиза. А третьего дня случилось настоящее несчастье. Мама послала меня в соседнюю усадьбу отнести Марьиным детям кринку молока. Это ведь недалеко, и я взяла с собой Андрюшу. Мы благополучно дошли до ворот усадьбы, как вдруг, откуда ни возьмись, огромная черная собака. Она страшно залаяла и бросилась на нас. Тут уж я не помню, отчего на меня нашло затмение. Я уронила кринку с молоком и помчалась со всех ног домой. В то же самое время раздался неистовый крик Андрюши. Он кричал так, как будто его резали. Я была уже дома и остановилась у крыльца как прикованная. Мамочка, не помня себя, бежала на крик Андрюши. Она была бледна как полотно. Она вскоре вернулась с Андрюшей на руках. Как она несла такого большого мальчика, — удивляюсь. У него была разорвана штанишка, и на ноге виднелась кровь. Я ужасно испугалась. Подбежав к ним, я хотела помочь и выпросить прощение. Но мамочка посмотрела на меня так строго, и глаза у нее были полны слез. ‘Хороша! Бросила в беде маленького брата и подумала только о себе’, — сказала она. Мне было так совестно, так совестно, что я готова была провалиться сквозь землю. В доме у нас все очень беспокоились, думали, не бешеная ли собака укусила Андрюшу, и папа даже ездил за доктором. Оказалось, что собака просто злая, и ее уже посадили на цепь. Все в доме со мною по-прежнему ласковы, но я сама не могу забыть того, что произошло. Я не знаю, чем загладить свою вину перед Андрюшей: я подарила ему тетрадку и картинок, читаю ему, сколько он хочет.Но все-таки мне тяжело и совестно перед ним, перед папой и мамочкой. После такого поступка они не могут думать обо мне хорошо. И я этого никогда не забуду.

Сегодня опять случилась новая беда. Мама оставила меня караулить варенье, а я зазевалась на котят, которые так прелестно играли в кухне. В это время варенье уплыло на плиту, весь сахар загорелся, от тазика отпаялась ручка, и чуть не случился пожар, так как загорелся потолок. Мамочка, конечно, на меня рассердилась. Вот сколько за это время я наделала бед и немало поплакала сама.

Теперь у нас в саду поспевают ягоды, начинаем варить варенье. Иногда делаем это в саду на жаровнях, а в дурную погоду — в кухне. Мы с Лизой целые дни перебираем ягоды. Это, конечно, скучно, но если любишь есть вареньице, надо и ягоды почистить.

Дези я давно не писала, потому что обиделась на нее. Она мне пишет короткие письма и уверяет, что ей некогда. Ну, какие у нее серьезные дела? А главное — нашу милую ‘Хижинку’ она называет смешною. Я же не называю смешною ее дачу. Пиши мне поскорее, я очень беспокоюсь о тебе. Поцелуй всех подруг и поклонись всем в институте.

Любящая тебя всей душой твоя подруга Наташа.

1 июля 1895 года.

‘Хижинка’.

Письмо от Нади Барыковой

к Наташе Славиной

Милая моя, хорошая Наташечка! Я не писала тебе давно оттого, что лежала в лазарете. У меня болело ухо. Мне было очень скучно. Не подумай, Наташа, что я завидую, но только всем, всем лучше, чем мне. В лазарете я плакала целые ночи: у всех кто-нибудь есть на свете, а у меня — ни души. Окончу я курс, выйду из института и останусь совсем одна. Никому нет до меня дела, никто не вспомнит обо мне, не пожалеет, не приласкает. Ты не смейся надо мной, Наташа. Все подруги говорит, что я скучная, холодная и даже злая. Но я, право, очень люблю, когда меня ласкают, и я бы сама хотела быть ласковой, да не умею, и мне совестно.

Подумай, Наташа, ведь мне ничего не удается, вот хоть бы ты: учишься мало, а получаешь всегда 11 или 12, я же учусь целые дни и получаю восьмерки. Вчера наши институтки ездили на пароходе в Ботанический сад, мне и тут неудача: я была в лазарете и не попала. Мне рассказывали, что в Ботаническом саду масса роскошных цветов — глаз оторвать невозможно. Счастливые, кто видел, как растут эти цветы в жарких странах на свободе.

В лазарете ко мне приходила m-lle Кушнаренко к раз даже принесла мне баночку варенья, мне было очень совестно взять. Я ведь ничего для нее не сделала хорошего. Она теперь может подумать, что я ее буду любить за варенье. А я всегда ее любила и всем говорила, что она самая справедливая классная дама, самая честная. Всегда все разберет толком и даром не закричит, не накажет.

Ты спрашиваешь, что у нас нового в институте? Вот что: Кате Савиной приехали с Кавказа какие-то родственники, очень часто у нее бывают и навезли ей массу подарков и гостинцев. Катя теперь нарочно все ест на глазах у всех и никого не угощает, чтобы ей все завидовали, Адя Иванова теперь очень к ней подлизывается, предлагает ей стлать за нее постель, зашивать платья и поминутно ее целует. Какая хитрая! Ведь все же понимают, из-за чего она так старается… Но от Савиной не очень-то много выпросишь. Это не Маня Турусова, которая каждый кусочек разделит и часто себе ничего не оставляет.

Ты пишешь мне, Наташа, про Дези Островскую. По правде сказать, я всегда удивляюсь, отчего ты с ней дружишься. Она такая пустая вертушка, всегда хвастается своим богатством и больше всего занимается своим хорошеньким личиком. Даже имя ее как-то странно переделано. Ну, какая она Дези, когда ее зовут Дарьей? Больше писать нечего. Тоскливо вше, милая, и ничто не радует. Пиши, Наташечка, ты ведь дома. Твои письма — для меня единственная радость.

Любящая тебя горячо, твоя верная подруга Надя Барыкова

5 июля 1895 года.

Институт.

Письмо от Дези Островской

к Наташе Славиной

Милая Наташа, уже около трех недель нет от тебя ни строчки. Не обиделась ли ты на меня за что-нибудь? Ну, тогда, пожалуйста, прости, я готова искупить свою вину. Впрочем, я уверена, что ты, моя добродетель, сердиться неспособна. И сто раз тебе говорила, что ты непременно попадешь прямо в рай. Вот уже неделя, как у нас идут дожди, холодно и грязно.

Мы сидим дома. Скучища смертельная. Я то слоняюсь из угла в угол, то лежу на кушетке, то бренчу на рояле. С братом я совершенно поссорилась из-за крокета. Он вечно задерживает ногой мои шары, чтобы самому скорее выиграть. Я при всех сказала, что он мошенник и поступает нечестна Он страшно расхорохорился и закричал: ‘Кадет не может поступать нечестно, ты сама лгунья, а еще институтка’. С тех пор мы с ним не разговариваем Сестрица моя опять стала капризная и придирчивая. А мама с папой собираются уезжать за границу. Нечего сказать, весело будет остаться с таким братом и сестрой, как мои! Как бы мне хотелось, чтобы теперь ты была около меня: ты такая счастливая, никогда не скучаешь, всегда веселая, всегда добрая. Кто тебе пишет из подруг, и кому ты пишешь? Пиши мне скорее и больше Целую тебя миллион раз.

Любящая тебя твоя подруга Дези Островская.

15 июля 1895 года.

Павловск

XII

Письмо от Наташи Славиной

к Дези Островской

Милая Дези, я давно тебе не писала. Какое страшное, ужасное время мы пережили. Ничто в мире не может сравниться с тем горем, с тем страхом, что испытали мы. В ночь на 6 июля заболела наша мамочка. Погода и у нас стояла отчаянная — сырая и холодная, и, наверно, наша родная простудилась. У нее сделалось страшное колотье в боку, кашель и жар, и 7-го ей было уже так, так плохо, что даже доктор опасался. Как мы рыдали с сестрой, как горячо молились, чтобы Господь спас наше бесценное сокровище, наше счастье.И Господь, наверно, услышал нашу молитву. Мама была тяжело, опасно больна, и мы все ходили как потерянные… Пала так осунулся, что на него жаль было смотреть. Братьев пришлось перевести из маминой комнаты. С маленьким Павлушей много было беспокойства. Он постоянно плакал и просился к мамочке. Я все время возилась с ним, купала его, кормила, укладывала спать, но уж, конечно, маму заменить ему не могла. Боже мой, что мы пережили за эти две недели! Мы с сестрой совсем почти не раздевались и поочередно с папой дежурили около нашей бесценной больной. Ей было так плохо. Она стонала, металась, так ей было больно кашлять, так хрипело что-то в ее груди — без слез это нельзя было видеть. Папа запретил нам плакать. И, входя в мамину комнату, я старалась быть веселой. Но, убегая куда-нибудь в сад, я просто задыхалась от горя и рыданий… Как подумаю, что вдруг ее не станет, что ее унесут от нас и мы ее больше не увидим, не услышим дорогого голоса… Знаешь, Дези, от этих мыслей точно кто-нибудь в моей голове и в груди проводил раскаленным железом. Так мне было больно, что я даже кричала. Если бы умерла мамочка, то я бы, наверно, не пережила ее. А если бы и пережила, то, наверно, скучая о ней, так бы и зачахла. Но, слава Богу, какое счастье! Ей стало лучше. Теперь она даже встает. Не могу видеть без слез ее такою худенькою, бледною. Мне кажется, будто она куда-то далеко-далеко уходила и теперь вернулась. У нас в доме такое веселье, такая радость, точно в Светлый праздник. Папа и сам не может наглядеться на нашу золотую мамуленьку.

Мы с Лизой очень старались, чтобы, за свою болезнь, мама не видела никаких упущений по хозяйству. Мы присматривали за коровами, за огородом и даже сделали большую стирку. Конечно, стирали не мы сами, а поденщицы, а мы только всем распорядились: сосчитали, выдали, записали и приняли белье. Папа дал мне 25 рублей на хозяйство и велел быть экономнее. Я сама ездила в город на базар и очень за все торговалась. Мамочка нашла, что я покупала гораздо дешевле, чем она.

Ах, Дезичка, на дай Бог тебе никогда испытать такого гора — видеть при смерти самого дорогого человека. Кончаю письмо. Я и так много написала тебе.

Да, забыла рассказать вот что: когда мама начала поправляться, я ей много читала. Папа принес мне от Михайловых ‘Детские и отроческие годы Багрова-внука’. Это такая прелесть, что и описать невозможно. Я не могла оторваться от книжки. Читаешь, и тебе кажется, что ты познакомилась с большой семьей, и все, что их касается, так интересует, как будто это правда. Как хорошо описаны там разные места, точно все видишь перед собою. Непременно прочитай — будешь благодарна, Я уж не знаю, пожалуй, после этой книжки никакая другая и не понравится.

Любящая тебя твоя подруга Наташа.

25 июля 1895 года

‘Хижинка’

P.S.Сейчас пришла ко мне мамочка и сказала мне такую радость, такую радость, какой ты и представить себе не можешь, это еще не наверное. А потому теперь написать тебе не могу. Напишу в следующем письме.

XIII

Письмо от Дези Островской

к Наташе Славиной

Милая Наташа!

С нетерпением жду от тебя письма. Про какую радость ты мне напишешь? Только я думаю, что у вас опять родился или котенок, или щенок. Но меня это нисколько бы не обрадовало. Погода у нас теперь хорошая, и мы с сестрой часто ходим гулять на музыку и по вечерам играем в лаун-теннис. Я очень люблю эту игру, особенно когда на нас смотрит мною народу. Скажу тебе по секрету, — все находят, что я играю очень грациозно.

Очень жалею, что твоя мама была больна. Моя сестрица тоже простудилась, и у нее была инфлюэнца. Но я ведь не такая добрая, как ты, и ухаживать за больными терпеть не могу и не умею. Моего брата Мику засадили учиться. У него две переэкзаменовки и я уверена, что он не выдержит.

Ну уж, милая Наташа, подивилась я твоему вкусу. Привезли мне из библиотеки этого Аксакова, и я даже не могла одолеть двух первых глав. Заглянула под конец — еще скучнее. Я даже рассердилась на тебя — думала, что ты хотела надо мной посмеяться. Разве могут нравиться кому-нибудь такие рассказы? Их хорошо только учить в институте, и то когда заставляет учитель. Вот я тебе привезу в институт роман такой интересный, что ты только ахнешь. Такой таинственный, с убийствами. Только тебе придется читать его потихоньку. Если увидят классные дамы — беда. Пожалуй, нас еще исключат из института. Пищи мне скорее, какая у тебя радость. Целую тебя миллион раз.

Любящая тебя подруга Дези Островская.

5 августа 1895 г.

Павловск.

XIV

Письмо от Наташи Славиной

к Наде Барыковой

Милая, дорогая Надюша, — радость, радость тебе и нам!. Высказать не могу! Ты приедешь к нам… Да, все уже решено! Я думаю, ты довольна?! А мы с Лизой готовы с ума сойти! Собирайся, Надюша! Мамочка прошение о тебе послала, и добрая госпожа Михайлова едет в Петербург и перевезет тебя к нам. Довольна ли ты? Это придумала мое сокровище-мамочка. Ты пишешь о Дези. Я с ней дружна, потому что она добрая. Хотя она и богатая и хорошенькая, а мне всегда ее отчего-то жаль. Милая Надюша, я все еще не верю, что скоро увижу тебя! До свидания, до скорого и радостного свидания. Уж мы и нагуляемся, и наговоримся, и нарадуемся вместе! Жду тебя

Твоя безгранично счастливая Наташа.

29 июля 1895 года.

‘Хижинка’.

Письмо от Наташи Славиной

к Дези Островской

Милая Дезичка! Вот и не угадала! Не про щенка и не про котенка я тебе хочу написать. Надя Барыкова, гостит у нас! Вот какая у нас радость! Ты, наверно, удивлена и поражена?! Это устроила мамочка: она пожалела Надюшу и выписала ее сюда — Ах, как мы ее ждали и как мечтали ее порадовать! Она ведь такая одинокая, и у нее никого нет на всем свете. Сначала Надя очень конфузилась, все краснела и молчала и почти ничего не ела. Я уж не знала, что и делать, и приходила в отчаяние. Но мамочка как-то сумела все устроить: она так нежно приласкала Надюшу, так ее уговорила, что та теперь оживилась и все к ней льнет. Как нам хорошо вместе! Надю все занимает, все удивляет, И она радуется на каждый цветочек, чуть ли не на каждую травку. А вчера, когда мы ложились спать, она обняла меня крепко, заплакала и сказала: ‘Мне кажется, что твоя мама — ангел, которого мне Бог послал с неба’.

В саду, в огороде и в лесу теперь у нас раздолье и очарованье. Все цветет, все поспело, и мы постоянно наведываемся то под грушу, то под яблоню, то под сливу. Наша Надя ходит как очарованная и говорит, что, наверно, в земном раю было точно так же, как у нас

В саду теперь поселился караульный, так как папа сдал сад в аренду. Славный старик наш караульный. Мы сразу его все полюбили и часто к нему бегаем. Он состроил себе шалаш из досок и покрыл его соломой. Около шалаша он привязал собаку, с которою мы тоже друзья. Зовут ее Марс. Он визжит и прыгает, как только нас завидит. Старик каждое утро и вечер разводит около своего шалаша костер и варит то похлебку, то чай. Мы приносим ему корешков из огорода и очень довольны, что он позволяет нам готовить ему кушанье. Лиза даже накрошила ему в похлебку морковь звездочками, бегала просить у нашей кухарки масла, но она не дала — сказала, что у нас самих мало.

Караульный уверяет, что никогда еще не едал такой вкусной похлебки, как мы ему сварили.

Надюша говорит, что старик и его шалаш и костер напоминают ей какую-то волшебную сказку. Милая Надюша — как весело смотреть на ее радость! Скажи, Дезичка, ты удивлена, что Надя перелетела из института к нам? Ведь она никогда в жизни никуда не выезжала.

Сегодня ночью была страшная гроза. Мы все проснулись И перепугались: я очень боюсь грозы.

Андрюша громко плакал и просил, чтобы привели старика караульного: он боялся, что его убьет гром. Папа надел кожан и сходил за стариком: он, бедный, весь промок до костей и отогревался у нас на кухне.

Много бы могла я тебе написать, милая Дезичка, да уж извини — теперь некогда. Время летит так быстро, что не успеваешь оглянуться. Мы все с грустью думаем о том, что скоро надо уезжать.

Я должна тебе, моя хорошая, еще написать вот о чем. Ты, пожалуйста, не привози в институт твоей книги. Я ее читать не стану. Папа и мамочка просили нас никогда ничего не читать без их выбора. Если даже они не будут видеть и знать, я никогда не сделаю того, что огорчит моих дорогих. Тебе, Дезичка, я не советую никому давать читать твоей книги. Ты только себе повредишь и другим принесешь несчастье. Папа и мама говорят, что ‘на свете так много чудесных книг, что их не перечитать во всю жизнь… И что не надо читать дурные книги и загрязнять свой ум и сердце’. Я думаю, что это правда. Вот почитай-ка Гоголя ‘Вечера на хуторе близ Диканьки’. Ты тоже поразишься, что это за прелесть. Папа нам читает по вечерам, и Надюша даже иногда плачет.

Завтра мое рождение, и мне исполнится 14 лет. Ты, кажется, на год моложе меня? Завтра мы едем на пикник за 12 верст на ‘Святой ключ’. Там в роще станем пить чай, жарить шашлык, печь картофель и разводить костры. Будет очень весело, и мы с Надюшей не можем дождаться завтрашнего дня. До свидания, Дезичка! Больше писем не жди, — скоро увидимся. Целую тебя крепко. Надя кланяется.

Твоя подруга Наташа Славина

14 августа 1895 года.

‘Хижинка’.

К.Лукашевич

Читайте также: