Переписка с В. В. Розановым, Достоевская Анна Григорьевна, Год: 1907 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 41 минут(ы)

Минувшее. Исторический альманах. 9

ПЕРЕПИСКА А.Г. ДОСТОЕВСКОЙ С В.В. РОЗАНОВЫМ

1. Достоевская — Розанову

6 июня [18] 93

Глубокоуважаемый Василий Васильевич!

Позвольте мне просить Вас принять присылаемые при сем сочинения покойного Федора Михайловича¹ в знак сердечного моего уважения.

Искренне преданная

А.Достоевская

¹ Имеется в виду Полное собр. соч. (см. след. письмо).

2. Розанов — Достоевской

[7 июля 1893]

Глубокоуважаемая Анна Григорьевна!

благодарю Вас от всей моей души за присылку 4-го издания¹ Сочинений Вашего покойного мужа, желал бы очень выразить эту благодарность лично, но опасаюсь, что слишком скорый Ваш отъезд из СПб, т.е. до Воскресенья, помешает мне сделать это, и тогда придется отложить мою благодарность до Вашего возвращения сюда осенью², когда, Бог даст, мы начнем обдумывать ‘Избранные мысли’ покойного Федора Михайловича³.

Искренно преданный Вам

В.Розанов

¹ ПСС, СПб., 1892 (с очерком жизни Случевского).

² Летом 1893 А.Г. Достоевская была в Карлсбаде.

³ О реализации этого замысла нет сведений.

3. Розанов — Достоевской

Глубокоуважаемая Анна Григорьевна!

Прежде всего считаю долгом поблагодарить Вас, хотя и слишком поздно, за подарок — 4-е издание сочинений покойного Вашего мужа. Вскоре по Вашем отъезде ко мне явился А.Ф. Маркс и попросил меня ускорить статью для его издания¹, — ввиду того, что скоро нужно начинать печатание первого тома, и, быть может, что-нибудь переделать и сократить в написанном. Я обещал ее окончить к первым числам августа. Оканчивая, я увидел, что статья выходит не плохо, и потому письмом предупредил его, что сокращать ее до требуемых 12 стр[аниц] значило бы не только ему портить свое издание, но и мне ронять свое имя в литературе, от чего я решительно отказываюсь.

1-го августа я ему отнес рукопись, копию которой Вам при сем прилагаю, 4-го августа, согласно условию, я был у него вторично, и он сказал мне, что она будет напечатана вполне, и только некоторые слова будут смягчены: это там, где я, имея в виду множество таких читателей, к[оторы]е, по малому образованию, не будут знать, с чего начать чтение, и случайно начнут его не с самых сильных, а с самых слабых произведений Фед. Михайловича, — тщательно отмечаю эти сочинения, и так сказать предупреждаю читателя².

По мне, этих смягчений не следовало делать, и вообще Ф.М-ч такой писатель, о котором можно и должно писать только строгую правду — но ‘Нива’ имеет свои требования. Это все несущественно, я чрезвычайно рад тому, что статья пойдет необезображенная урезками и что в ней нет никаких повторений того, что сказано было мною о Достоевском прежде (в ‘Легенде о Вел[иком] Инквизиторе’, в Русск[ом] Вестн[ике])³. Он меня заставил подписать какой-то контракт и уплатил 200 р. (я ему сказал, что уже получил от Вас 100). Я прошу Вас извинить меня, что в поручении Вашем я сделал некоторое изменение, т.е. не снес рукопись Пантелееву⁴, — для снятия с нее копии: но раз явился сам Маркс, как непосредственный заказчик, я не нашел возможным поступить иначе, копию же почел долгом доставить Вам сам, хотя передал Ваше желание и Марксу. Дай Бог, чтобы статья моя нашла в Вас одобрение.

Искренно преданный Вам
В.Розанов

СПб. 7 августа 1893 г.

¹ Адольф Федорович Маркс, издатель иллюстрированного журнала ‘Нива’, в 1893 купил у Анны Григорьевны права на полное собрание сочинений Достоевского, которое вышло как литературное приложение к ‘Ниве’ на 1894 г. (СПб., 1894-1895). В первом томе был помещен ‘критико-биографический очерк’ Розанова (с.V-XXIV). Очерк вошел с существенными изменениями (вся вторая часть была переделана) в сб. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ОЧЕРКИ. СПб., 1899, с. 143-154, под заглавием ‘О Достоевском’).

² В очерке Розанов давал обзор творчества Достоевского с многочисленными биографическими данными, обращая особое внимание на ‘Братьев Карамазовых’ и ‘Дневник писателя’.

³ Впервые: ‘Русский вестник’, 1891, No 1-4.

⁴ Братья Пантелеевы (Григорий Фомич и Петр Фомич) — издатели, владельцы типографии в Петербурге, где печатались произведения Достоевского в 1870-1880 гг. О Г.Ф. Пантелееве см. также п. 10.

4. Розанов — Достоевской

31 января 1894

Глубокоуважаемая Анна Григорьевна!

Приготовляя к отдельному изданию критический очерк свой о Вашем покойном муже (напечатанный в 1891 г. в ‘Русском Вестнике’), я хотел бы, для большей убедительности своих на него взглядов, дать в конце его Приложения, содержащие выдержки из произведений покойного, относящиеся к той или иной странице моего критического очерка¹. Не надеясь сделать это удовлетворительно менее, чем на протяжении 2-х печатных листов, я позволяю себе обратиться к Вам с почтительною просьбою разрешить мне взять это количество текста, извлеченного из разных мест его ‘Полного собрания сочинений’.

Примите уверение в совершенном моем к Вам почтении.

В.Розанов

С.-Петербург, Петербургская сторона, Павловская ул., д.2 кв.1.

¹ Очерк вышел под названием ‘Легенда о Великом Инквизиторе Федора Михайловича Достоевского. — Опыт критического комментария В.Розанова’. СПб., 1894, тип. СМ. Николаева, с.1-175. Приложение: с.203-234.

5. Розанов — Достоевской

22 марта 1895

Глубокоуважаемая Анна Григорьевна!

Одновременно с этим письмом посылая Вам перепечатку статей своих о Вашем покойном муже¹, в отдельном издании, я с тем вместе долгом считаю извиниться, что делаю это слишком поздно. В объяснение могу только сказать, что в момент ее выхода я был уверен, что Вы или за границею, или в Новгороде, у себя на даче², а позднее, послав к Вам книгу по старому адресу, узнал, что Вы выехали с прежней квартиры, и только на днях от Н.Н. Страхова случайно узнал, что Вы и здесь и Ваша квартира — недалеко от прежней³.

Во всяком случае прошу Вас не посетовать слишком на меня и сохранить прежнее доброе расположение. Да хранит Бог Вас и детей Ваших.

Вам искренно преданный
В.Розанов

¹ Речь идет о ‘Легенде о Великом Инквизиторе’ (см. след. письмо).

² В Старой Руссе.

³ С.-Петербург, Троицкая ул., д.36.

6. Достоевская — Розанову

22 марта 1895

Не знаю, как благодарить Вас, глубокоуважаемый Василий Васильевич, за дорогой подарок — ‘Легенду о Великом Инквизиторе’. Я читала Вашу талантливую статью, а теперь с искренним удовольствием перечту ее вновь. Об одном пожалела, что Вы книгу не надписали мне.

Редко мы видаемся, глубокоуважаемый Василий Васильевич, и я об этом горюю. Что будешь делать: живем мы далеко друг от друга и мне собраться очень трудно, всю зиму одолевают разные болезни.

Если будете в наших краях как-нибудь в воскресенье, пожалуйста, загляните к нам, будем Вам очень рады. Передайте мой сердечный привет Вашей милой супруге. Дочь моя Вам низко кланяется.

Желаю Вам всего доброго.

Искренно Вас уважающая и преданная

А.Достоевская

7. Розанов — Достоевской

[январь-февраль 1896]¹

Глубокоуважаемая Анна Григорьевна!

Обращаюсь к Вам с самой глубокой, тревожной и вместе надеющейся просьбой, без мысли, что Вы в ней мне откажете. Вы были женой Федора Михайловича, — и верной, преданной, устроившей последние годы его жизни женой, мне выпало быть кажется наиболее упорным толкователем его мыслей. Дело в том, что я задумал и начал выполнять очень обширное сочинение, куда огромною составною частью войдут 4 наших мистика-писателя: Гоголь, Лермонтов, Ф.М. Достоевский и Л.Н. Толстой² — из них Ф.М., как наиболее из них темный, не разгадываемый и сложный — войдет наиболее значительно. Как маленький намек — скажу только, что ‘Сон смешного человека’ весь — т.е. в своем полете на новое небо и другую землю — вошел уже в мое исследование. Теперь мне непременно нужно иметь и по крайней мере прочесть рассказ Ставрогина, о коем Вы мне передавали, что он содержит его собственную передачу о растлении 14-летней девушки³. Простите, что я Вам пишу подробно — но это очень важно для дела, и Ф.М. знал лучше своих критиков ‘советчиков’, что ему нужно было писать. Дело в том, что эпизод этот вовсе не случаен: в ‘Сне смешного человека’ тоже бегает ‘обиженная 11-летняя девочка’, Свидригайлову 2 сна снятся этого содержания, но нигде — рассказа, субъективной передачи. В ‘Преступлении и наказ[ании]’ Свидригайлов делает попытку изнасиловать Дуню Раскольникову, но — он подходит к ней, и ничем дело не кончается. Для особых целей моего исследования мне пришлось взять всю эту сцену — страниц 8 — огромного напряжения страсти у Свидригайлова, но Дуня — взрослая и, судя по всем работам Ф.М. — именно в пропущенной сцене Ставрогина с девочкою, и при субъективной его передаче, этот мне нужный мотив был выражен Ф.М-чем наиболее глубоко, проницательно и психологически понятно. Уже в сцене с Шато-вым Ставрогину говорит первый: ‘а правда ли, что Вы нашли совпадение полюсов, что Вы говорили, будто не знаете разницы между каким угодно подвигом и жертвою на пользу человечества и самою сладострастною зверскою выходкой’ — и разумеется это растление подростка. Теперь — в пропущенной главе, очевидно психологическая разгадка этих тайн⁴. И любящая жена великого человека — непременно, всенепременно поедет в Москву⁵, возьмет этот отрывок и привезет его любящему критику великого писателя. Да Вы можете и приказать выслать Вам на время рукописи, или потребовать их копии, а лучше конечно — самой поехать, выбрать любопытное и привезти мне. Я же как чиновник⁶, да и просто как человек — абсолютно ничего этого не могу. Главу же я вероятно ввел бы в свое исследование. О том, что я его пишу — ради Бога, полный секрет, абсолютная тайна.

Вам глубоко преданный
В.Розанов

Адрес: Петербургская сторона, Павловская ул., д.2, кв.1.

Простите, что написал Вам несколько спутанно — оттого, что ‘полон рот дела’.

¹ Без даты. Датируется на основании ответного письма А.Г. Достоевской от 25 февраля 1896 (см. ниже).

² Такой замысел и в такой форме — не был осуществлен. Вышли отдельные очерки: о Лермонтове — ‘Вечно-печальная дуэль. (М.Ю. Лермонтов)’ в сб. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ОЧЕРКИ, с. 155-169, ‘Демон Лермонтова и русские сородичи’. — ‘Русский вестник’, 1902, сентябрь, о Гоголе Розанов опубликовал ‘два этюда’ в приложении к изданию ‘Легенды о Великом Инквизиторе’ в 1906, о Толстом — см. ‘Поездка в Ясную Поляну’. — Международный Толстовский Альманах О ТОЛСТОМ, изд. ‘Книга’, М., 1909, и Л.Н ТОЛСТОЙ И РУССКАЯ ЦЕРКОВЬ. СПб., 1912. Хотя замысел остался неосуществленным, во всем творчестве Розанова ‘мистики-писатели’, особенно Гоголь, Толстой и Достоевский — занимали центральное место во всем творчестве Розанова.

³ Глава ‘У Тихона’.

⁴ Вокруг неопубликованной главы БЕСОВ никогда не утихали споры. Об этом свидетельствуют также другие материалы из архива Анны Григорьевны, в частности, ее переписка с А.Ф. Кони (ГБЛ, ф.93/II, к.5, ед. хр.105) и с А.Л. Волынским (там же, к.2, ед.хр.48). В своем письме Кони выражает о пропущенной главе противоположное Розанову мнение, из этого же письма можно сделать вывод, что А.Г. Достоевская, в попытке обойти цензурные препятствия, не исключала возможности опубликовать главу ‘У Тихона’ за границей. Письма Волынского более поздние и другого характера, они относятся ко времени подготовительной работы над его книгой ДОСТОЕВСКИЙ (СПб., 1906).

⁵ Рукописи хранились в Музее Достоевского при Московском Историческом музее.

⁶ Розанов служил с 1893 в Государственном Контроле в должности чиновника особых поручений VII класса. (См.: Э.Голлербах. В.В. РОЗАНОВ: ЖИЗНЬ И ТВОРЧЕСТВО. П., 1922, с.20). На протяжении всех годов своей службы Розанов всегда жаловался на ее тяжелые условия.

8. Достоевская — Розанову

25 февр[аля 18]96

Глубокоуважаемый Василий Васильевич!

Простите великодушно, что я так замедлила ответом на Ваше письмо. Дело в том, что все это время разыскивала остатки ‘Записной книжки’¹, но, к сожалению, их не нашла. Очевидно, я их отправила в Москву, в Музей, так как из боязни, что здесь у меня затеряется, я туда отсылаю все относящееся до памяти и сочинений покойного Федора Михайловича.

Корректуры ‘Бесов’ тоже хранятся в Музее, в несгораемом сундуке. Этою осенью я буду в Москве и привезу оттуда остатки ‘Записной книжки’ и некоторые другие материалы.

Вы представить себе не можете, глубокоуважаемый Василий Васильевич, до чего мне досадно, что я так твердо Вам обещала найти остатки и их не нашла. Но это еще не уйдет, и осенью я их Вам доставлю.

Прошу Вас передать мой сердечный привет Вашей супруге². Искренно вам преданная и уважающая

А.Достоевская

¹ Имеются в виду записные книжки Ф.М. Достоевского (1869-1872), содержащие материалы к роману БЕСЫ. Вариант исповеди Ставрогина существовал также в отвергнутой корректуре декабрьского выпуска журн. ‘Русский вестник’ за 1871 (об истории неопубликованной главы БЕСОВ см.: Ф.М. Достоевский. Полное собр. соч. в XXX томах. Л., 1972-1988, т. 12, с.237-253).

² Варвара Дмитриевна Руднева (18607-1921) гражданская жена Розанова и мать его детей. Происходила из духовной семьи, вдова М.П. Бутягина.

9. Розанов — Достоевской

[после 25 февраля 1896]¹

Глубокоуважаемая Анна Григорьевна!

Простите, что я ввел Вас в напрасные хлопоты по отысканию остатков записной книжки и сцены из ‘Бесов’ Федора Михайловича, но будьте добры, не откажитесь осенью привезти из Москвы, я не решился бы об этом просить Вас, если бы Вы уже не выразили желание это сделать — в письме Вашем².

Свидетельствуя глубокое почтение Вам и детям Вашим остаюсь преданный Вам

В.Розанов

Быть может, осенью Вы будете иметь другой адрес, и, сверх сего, я не буду знать о Вашем приезде в СПб., — поэтому не откажитесь известить меня по приезде сюда по адресу: Здесь, Петербургская сторона, Павловская ул., д.2, кв.1.

В.В. Розанов

¹ Б/д. Датируется на основании письма А.Г. Достоевской от 25 февраля и по содержанию. В фонде Достоевской (ГБЛ, ф.93/11, письмо датировано маем 1893, что кажется ошибочным, письмо — явно отвечает на то, которое Анна Григорьевна послала Розанову после его просьбы о присылке записных книжек — здесь No 6).

² Письмо от 25 февраля.

10. Розанов — Достоевской

[СПб., 14 ноября 1896]¹

Глубокоуважаемая Анна Григорьевна!

Будьте добры, сообщите мне, когда я мог бы, не отнимая у Вас нужного времени, посетить Вас и посмотреть остатки Дневника и неизданную главу Бесов покойного мужа Вашего.

У меня не заняты служебно только утреннее время до 11 часов и вечер, и мне хотелось бы быть у Вас вечером, часов от 8, или в крайности от 6 ^Х/г вечера. Простите, что я Вас беспокою этою просьбою.

Вам искренно преданный
В.Розанов

Адрес: СПб., Петербургская сторона, Павловская ул., д.2, кв.1 Василию Васильевичу Розанову.

¹ Почтовый штемпель.

11. Достоевская — Розанову

6 марта [18]97

Глубокоуважаемый Василий Васильевич!

Пожалуйста, извините меня, что я собираюсь отнять десять минут времени на чтение моего письма. Дело вот в чем: если Вы читаете ‘Новое Время’, то вероятно заметили, что за последние две недели там были помещены два письма Г.Булгакова¹, в которых он обвиняет редактора ‘Вестника Иностранной Литературы’ Г.Ф. Пантелеева² в недобросовестности. Нападки Булгакова преувеличены и несправедливы. Я печатаю мои издания в типографии Пантелеева более 20 лет и знаю Григория Фомича Пантелеева за высшей степени честного и добросовестного человека. Уже несколько месяцев Пантелеев говорил мне, что Булгаков относится небрежно к своему делу и делает разные неприятности. Наконец неприятности перешли через край и они разошлись, причем Булгаков обещал наделать хлопот г-ну Пантелееву и свои угрозы исполнил.

Для того чтобы продолжать издание, г-ну Пантелееву необходим новый редактор, и вот он приехал ко мне сегодня просить совета, кого ему пригласить из числа тех 10-15 литераторов, которые предложили ему свои услуги.

Мне подумалось, глубокоуважаемый Василий Васильевич, не пожелаете ли Вы взять на себя редактирование этого журнала, а также тех изданий, которые выпускает г.Пантелеев (переводы Бальзака, Диккенса и др.). Я знаю, что Вы всегда заняты и не обладаете свободным временем. Может быть, Вас затруднит то обстоятельство, что Вам незнакомы все иностранные языки. Скажу Вам на это, что у журнала имеется целая армия опытных переводчиц и переводчиков, которые сами отыскивают и указывают новости литературы по тому языку, с которого они переводят. Кроме того, к Вашим услугам будут три помощника, которые возьмут добрую долю Вашей работы. Значит, Вам придется лишь просмотреть и проредактировать те шероховатости, которые могут встречаться в переводах. Работы будет сравнительно немного, а вознаграждение будет отличное, я же могу удостоверить, что в издателе Вы встретите вполне добросовестного человека. Для Г.Пантелеева важнее всего, чтобы редактор ‘Вестника’ был человек, имя которого пользуется уважением в литературе, напр[имер], как Ваше имя. Мне же было бы чрезвычайно дорого, если б Вы захотели принять на себя это дело.

Дело это большое, интересное, им кормится более 150 человек, а между тем Г.Пантелеев, измученный своим редактором (судя по площадному тону писем, Вы сами можете видеть, что за человек г.Булгаков), думал было свое издание прекратить. На случай, если ‘Вестник’ Вам не попадался, посылаю дубликат январского No за 1895 г.

Если Вы встретите какие-либо препятствия (на случай редактирования) в Вашем служебном положении, то я взялась бы поговорить по этому поводу с Т.Н. Филипповым³.

Если Вы не прочь принять на себя это дело, то напишите мне две строчки, когда, т.е. в какой день и час, может приехать к Вам Г.Пантелеев, назначьте по возможности ближе, т.к. дело не терпит отлагательства. Или Вы найдете более для себя удобным посетить его: он живет Верейская, близ Технологического] института, д. 16 и дома от 10 до ¹/₂ 12 ч.

Буду благодарна, если захотите уведомить двумя строками, по душе ли Вам эта мысль. Конечно, решить сейчас Вы не можете, не разузнав всех условий дела, но хотелось бы теперь знать, как Вы на это смотрите?⁴

Мой сердечный привет Вашей супруге.

Искренно Вас уважающая и преданная

А.Достоевская

¹ Булгаков, Федор Ильич (1852-1908), журналист, историк литературы, художественный критик, редактор журн. ‘Вестник иностранной литературы’ в 1895-1897. С 1900 — ответственный ред. газ. ‘Новое время’.

² Григорий Фомич Пантелеев (1843-1901), владелец (совместно с братом) типографии в С.-Петербурге. Редактировал издаваемый братом ‘Вестник иностранной литературы’.

³ Тертий Иванович Филиппов (1825-1899), государственный и общественный деятель, писатель, публицист славянофильской ориентации, управлял Гос. Контролем, где служил Розанов.

⁴ В архиве нет ответного письма. Розанов редактором ‘Вестника иностранной литературы’ не стал. О его сотрудничестве в эти годы в разных печатных органах см.: Э.Голлербах, ук. соч., с.24, 48, см. также: В.В. Розанов. МИМОЛЕТНОЕ. Публ. В.Г. Сукача. — ‘Контекст’. 1989, с.224, ‘Воспоминания Т.В. Розановой’. — ‘Русская литература’, с.227.

12. Розанов — Достоевской

Декабрь 1897

Глубокоуважаемая Анна Григорьевна!

Совпало так мое исполнение Вашего желания, что приходится начать с поздравления с Праздником.

Итак, желаю Вам встретить его и провести весело и в добром здоровий, а равно и детям Вашим.

Статью мою о сборнике из соч[инений] Фед. Михайловича, изданном под редакцией Круглова, слепили с несколькими другими в одну: ‘Детская литература’, и откинули подпись¹.

Уверен, что ‘Сборник’ от этого ничего не потеряет, и, может быть, даже выиграет как рождественский подарок. А что же Москва, и как Ваша знакомая справилась с Вашим поручением насчет отрывка из ‘Бесов’? Да и здоровы ли, прежде всего, Вы сами?

Ваш душевно преданный
В.Розанов

¹ ДОСТОЕВСКИЙ ДЛЯ ДЕТЕЙ ШКОЛЬНОГО ВОЗРАСТА под ред. и с предисл. А.В. Круглова. С биографическим очерком, портретом Достоевского и фотоиллюстрациями. СПб., изд. Пантелеевы, 1897, 368 с.

13. Розанов — Достоевской

[конец января, до 4 февраля 1898]¹

Глубокоуважаемая Анна Григорьевна!

Не знаю, как Вас и поблагодарить за участливость, с которою Вы выслушали вчера Варю правда об очень тяжелом нашем положении. Иногда я представляюсь себе несчастным по всем жизненным линиям: нужда — но разве она одна, Варя Вам рассказала, оказывается, о Сусловой: каково же ее положение, т.е. Вари, и положение детей. Сколько хотел я раз написать Победоносцеву, но именно то, что характер моих сочинений несколько религиозный, мне было мучительно стыдно пред ним сознаться в том, что все так жестоко и несправедливо называют ‘блудом’. Варя есть само самопожертвование, и она так же целомудренна, как Суслова, по справедливой Вашей догадке, цинична (я женился на ней на 3-м курсе университета², она уехала от меня, влюбившись в молодого еврея, через 6 лет нашей жизни, и жива еще — живет в Нижнем в своем доме)³. Раз Вы знаете о Сусловой, не можете ли Вы, дорогая и добрая, заикнуться Победоносцеву и о положении моих детей. За что малолетние страдают — непостижимо, и конечно они страдают не по Христу, а по суемудрию человеческому, почему жена, бросающая мужа, имеет все гражданские права, почему женщина, которая как самарянка склоняется над израненным и кинутым человеком — не имеет никаких прав? Все это не по Христу. Когда я думаю об этой несправедливости, у меня голова идет кругом, и я чувствую величайшее в себе раздражение, просто чувствую, что от этого весь мой характер и вся литературная деятельность исказились. И при этом нужда, доходящая до самых унизительных форм, и при непрерывной почти слабости жены (малокровие, нервы, женские болезни). Что же я оставлю своим трем дочерям малолеткам⁴: пенсии — нельзя, они не ‘мои’, а какие-то ‘Николаевы’ и ‘Александровы’ по чудовищному закону⁵, отнимающему детей от родителей, какая же их судьба ждет? Проституция? — вот заря будущего для меня, и награда за поистине тяжкий, безысходный труд, в каком я живу, не ложась спать раньше 4-х часов ночи, и совершенно изнеможенный нервами. И когда я оглянусь на эту темь несправедливости, я очень, очень начинаю понимать самые радикальные тенденции и порывы. Помилуйте, все злое наверху и вас душит, а все доброе под низом.

Ну, простите меня, что я так Вам взволнованно написал, жена эти дни стряпала, т.е. попыталась стряпать, и вот, вернувшись от Вас, уже чувствовала себя нехорошо, а сейчас у ней 39^1/2 градусов и бред. А в шкатулке у нас 6 р., — и следовательно, вопрос, можно ли звать доктора. Да что же, сильные мира сего — ничего не знают? Им напрасно писали ‘Бедных людей’? Все это только для удовольствия чтения, без всякого практического применения? Но будет…

Вот что, добрая и благородная Анна Григорьевна: попросить можно Победоносцева или Кони: последний очень добр и ласков — вот что обнадеживает меня. Я думаю непременно на днях пойти к Победоносцеву и попросить у него вроде рекомендательного письма к Министру народного просвещения, Аничкову, который для него все сделает — ибо, кажется, нуждается в поддержке или рекомендации от Витте, или, наконец, к Бычкову (в Публичную библиотеку)⁶.

Условия моего спасения: 3000 р. в год и хоть месяц вакации, для отдыха. Без этого я с ума сойду, т.е. если, как сейчас, при 2000 жалованья у меня будет ежемесячно не хватать 80 руб. или 90 в месяц. Неужели нельзя поддержать человека таким сильным и влиятельным людям? Теперь — какое место? Самое удобное — переход чиновником особых поручений 6-го класса к Аничкову (теперь я чиновник особых поручений при государственном контроле VII-го класса). Это не такая большая жертва от России, сделав которую она бы надсадилась и обанкрутилась, простите, добрая, что я написал Вам расстроенно, и не взыщите ‘за слог’. Но болезнь жены меня окончательно смутила. Крепко жму Вашу руку и еще раз благодарю Вас горячо, горячо. Глубоко Вам преданный

В.Розанов

[на отдельном листе:]⁷

В. В. Розанов
Татьяна — род. 1895 года 22 февр[ал]я.
Крестн[ый] отец Ник. Ник. Страхов.
Вера — родилась 1896 года, 26 июня.
Крестный отец Александр Штоль.
Варвара — родилась 1898 года, 1-го января.
Крестный отец Алек[санд]р Штоль⁸.

Нельзя ли детей этих вписать в формуляре действительного их отца В.В. Розанова?

——

Аполлинария — урожденная Суслова, в замужестве Розанова, уехала от В.В. Розанова в 1886 году, имея поводом к сему то, что ее муж, вопреки обещанию ей, виделся с неким молодым евреем Гольдовским, заведывавшим раздачею его книг по магазинам, она же, по всем данным влюблясь в этого Гольдовского и не найдя в нем сочувствия себе, неслыханно его преследовала и путем невыразимых ссор заставила и мужа разорвать с ним всякое знакомство. Гольдовский этот, из прекрасной еврейской семьи и прекрасный молодой человек, был самою Сусловой приглашен к Розановым гостить на лето. Вообще, это была одна из чудовищных по нелепости выходок Сусловой.

В 1890 г. урожденная Суслова подала прошение на Высочайшее имя о выдаче ей отдельного вида на жительство, спрошенный об этом, В.В. Розанов отказался выдать таковой вид, надеясь, что она еще одумается и возвратится к нему, и предложил через своих бывших товарищей по службе в Брянской прогимназии⁹ собрать сведения о их жизни и причине ее отъезда. В выдаче отдельного вида ей было после этого и после расследования Высочайше отказано.

В то же время В.В. Розанов обратился к местному жандармскому начальству с вопросом, может ли он понудить отъехавшую от него жену вернуться к нему. Получил ответ, что фактически на это средств нет. Следует оговориться, что ранее того, перейдя служить из Брянска в Елец, Розанов звал к себе жену жить, надеясь, что на новом месте, среди новых людей и обстановки, жизнь пойдет ровнее: но в грубых и жестоких словах она отказала ему в этом — ‘тысячи людей находятся в вашем положении (т.е. оставлены женами) и не воют — люди не собаки’, ответила она¹⁰. Ее отец¹¹, к которому также Розанов обратился с просьбою повлиять на дочь и побудить ее вернуться к мужу — ответил: ‘враг рода человеческого поселился у меня теперь в доме и мне самому в нем жить нельзя!’ Старика-отца, за 70 лет, она постоянно подозревала, что он женится, и в этом смысле оговаривала его перед знакомыми своими и его.

Затем Розанов, не имея никаких средств восстановить правильную брачную жизнь и не понимая и отвергая как языческую жизнь безбрачную, тайно и без записи в церковных книгах обвенчался с прекрасною и благородною женщиною, также около этого времени полу-обману тою (неверность в любви, но совершенно чистой) женщиною. С тех пор они живут вполне счастливо, но рождающиеся дочери, теперь уже три, носят фамилии своих крестных отцов и не имеют никакой обеспеченности в будущем. А по жестокому нашему времени отец не без оснований видит, что ни в чем не винные малютки уже теперь своею печальною судьбою уготавливаются стать жертвами животной человеческой необузданности.

Их узаконение, т.е. внесение в формуляр отца, отвратило бы от них эту судьбу.

В 1897 году урожденная Суслова обратилась к Нижегородскому губернатору с просьбою выдать ей постоянный вид на отдельное жительство. Имея детей от другой женщины и считая свою прежнюю брачную жизнь окончательно разрушенною — Розанов выдал согласие на дачу ей такого вида.

В.Розанов

¹ Датируется на основании ответного письма А. Г. Достоевской от 4 февраля. Фрагменты письма опубл. в кн. Л.П. Гроссмана ПУТЬ ДОСТОЕВСКОГО, — Собрание сочинений, т.2, М., 1928, с. 134-135.

² Розанов окончил историко-филологический ф-т Московского ун-та.

³ Аполлинария Прокофьевна Суслова (1839-1918). О ней и ее отношениях с Розановым, за которого она вышла замуж в 1880, см.: Л.П. Гроссман. ПУТЬ ДОСТОЕВСКОГО, а также: Аполлинария Суслова. ГОДЫ БЛИЗОСТИ С ДОСТОЕВСКИМ.

⁴ В это время у Розановых было три дочери: Татьяна (1895-1975), Вера (1896-1919), Варвара (1898-1943). До них родилась еще дочь Надежда, умершая от менингита в 1893.

⁵ Считаясь незаконнорожденными, девочки носили фамилии своих крестных отцов.

⁶ Николай Мильевич Аничков (1844-1916), Сергей Юльевич Витте (1849-1915), в те годы министр финансов, Афанасий Федорович Бычков (1818-1899), архиограф и библиограф, с 1882 по 1899 — директор Публичной библиотеки в С.-Петербурге.

⁷ Эта часть письма составлена специально для Победоносцева.

⁸ Розанов служил в Московском учебном округе 13 лет как преподаватель истории и географии (в Брянске, Ельце и Белом).

⁹ Это выражение приводится в кн.: А.Суслова. ГОДЫ БЛИЗОСТИ С ДОСТОЕВСКИМ, с.42.

¹⁰ П.Суслов, бывший крепостной гр.Шереметева, откупился, стал управляющим Шереметева, затем — владельцем собственной фабрики (см. ГОДЫ БЛИЗОСТИ.., с. 10).

14. Достоевская — Розанову

4 февр[аля 18]98

Глубокоуважаемый Василий Васильевич!

Прочла Ваше письмо и вижу, что Вы находитесь в тяжелом настроении. Мне от всего сердца хотелось бы помочь Вам, но только укажите, как это сделать. Но прежде чем будем говорить о делах, позвольте мне сказать Вам несколько слов:

Простите меня, но мне представляется, что Вы слишком трагически смотрите на Ваше положение и на будущность Ваших малюток. Я вполне понимаю, что Вы страдаете от того несчастного положения, в которое поставлены, страдаете не только за себя, но еще больше за детей и за милую Варвару Дмитриевну. Я вполне понимаю всю несправедливость Вашей судьбы и согласна, что Вы страдаете ‘не по Христу, а по суемудрию человеческому’. Но что тут поделаешь, раз установившиеся законы таковы и трудно ждать их изменения. С этим обстоятельством надо примириться, и Варвара Дмитриевна показывает в этом случае добрый пример. Она говорила мне, что вполне счастлива, что ее ложное положение не было бы для нее тяжело, если б оно не отражалось так на Вашем здоровье и настроении, если б Вы не придавали этому обстоятельству такого трагического значения. Ведь Ваше ложное положение есть несчастное стечение обстоятельств и каждый человек с душою может только жалеть и сочувствовать Вам. — Вас мучает будущность Ваших девочек. — Но ведь это еще можно поправить, их можно узаконить или приписать (не знаю, как называется это в законах). За последние годы вышло несколько законоположений, благодаря которым родители могут узаконить своих незаконнорожденных детей, и для этого не требуется ни больших влияний, ни больших средств. Если для узаконения их потребуется влияние Победоносцева, я с удовольствием берусь хлопотать у него об этом. Я знаю две семьи, где были узаконены дети и получили фамилию отца. Я непременно разузнаю все подробности, как совершаются узаконения детей, и Вам сообщу в непродолжительном времени. Очень возможно, что Вы устроите узаконение Ваших малюток и тогда они будут Вашими наследниками и в пенсии, если бы Вы (чего Боже избави) скончались, не успев их воспитать и поставить их на ноги. Но допустим, что узаконение малюток Вам не удалось (а оно наверно удастся), то и тогда не следует вперед так мучиться судьбою их. Будьте убеждены, что в случае несчастья Бог поможет деткам, чужие люди придут им на помощь и устроют их дальнейшую судьбу. Говорю это по собственному опыту. Вы знаете, у меня было много тяжелого в жизни. Я сама прожила 14 лет с покойным мужем, не имея никакого обеспечения, обремененная чужими долгами, рассчитывая лишь на труд мужа и собственный, что всегда было так шатко. Я жила изо дня в день, закладывая вещи, работая не покладая рук, с ужасающей мыслью — чем все это кончится, и что я буду делать с тремя детьми, если умрет муж или не будет в состоянии работать.

Бедный Федор Михайлович в день своей смерти говорил: ‘Тяжело умирать, оставляя детей нищими и без образования’. И вот с Божией помощью все это устроилось, и хоть с большими трудами, но я добилась для детей независимости в материальном отношении. Простите, что я все это говорю, но мне кажется, что мысль о ложном положении Ваших девочек и о их будущности действует на Вас угнетающим образом, мешает Вам думать, работать, эти тяжелые мысли должны действовать дурно и на Ваше здоровье, а оно так необходимо Вам. Как бы мне хотелось убедить Вас не смотреть так печально на будущее: все еще может измениться и устроиться и жизнь принесет Вам еще много радости и счастья!

Теперь перейду к делам: Вы пишете, что хотите идти к Победоносцеву просить у него рекомендательного письма к Аничкову или Витте. Простите меня, но мне кажется, Вам следует просить у Победоносцева места в его ведомстве, т.е. в ведомстве Св. Синода, а если он Вам откажет, то тогда просить, чтоб он доставил Вам место в Ученом Комитете Министерства Нар[одного] Просвещения или чиновником особ[ых] поручений] при Министре. Если Победоносцев даст рекомендательное] письмо к Аничкову, то это будет немного. Следует просить Победоносцева, чтоб он сам похлопотал и сам попросил у Министра и тогда это будет действительнее.

Я бы предложила Вам мои услуги, т.е. пойти к Победоносцеву, но думаю, что Вам ему труднее отказать, чем мне. Не смотрите на то, что он (может быть) примет Вас сухо: это только внешний вид, а в сущности он добрый человек. Вы хотели обратиться к Кони. Знакомы ли Вы с ним лично? Может быть, Вы пожелали бы, чтоб я его приготовила к Вашему посещению (на случай, если Вы с ним не встречались), не рассказывая конечно ничего о Вашей будущей просьбе и о Ваших обстоятельствах.

Располагайте мною.

Вы пишете, что у Вас бывают минуты нужды. Отчего Вы не обратитесь к Вашим друзьям, ко мне например? Я, конечно, многим ссудить не могу (потому что, отделивши детей и затратив почти свою долю на старорусскую школу, только свожу концы с концами), но 50-60 р. у меня всегда к Вашим услугам. Мы потом когда-нибудь сочлись бы в какой-либо литературной работе. Это пустая услуга, которую всегда можно оказать, мне в мою жизнь приходилось прибегать к услугам моих друзей и я никогда не считала заем унижением или потерею собственного достоинства.

Ах, глубокоуважаемый Василий Васильевич, как много горя на свете и как тяжело живется! Только что переживешь одно горе, глядишь — другое на тебя надвигается, и не знаешь, где взять силы его перенести! Вот пишу Вам это письмо, а у меня самой тяжелое, непоправимое, может быть, несчастье! Вы знаете, мой сын¹ женат уже пять лет на девушке, которую любил с 14-ти лет (а ему 26). Приехал с нею сюда на Рождество погостить ко мне: жили дружно и весело, но когда пришлось уезжать назад в Симферополь (где у сына конный завод), то жена его ехать с ним отказалась и объявила, что жить с ним совсем не хочет, а останется жить у своей матери, просит от него вида и содержания. Дескать, скучно жить в провинции, а здесь веселей. Семья у ней шведская, глупая, и рассчитывают жить на те деньги, которые будет давать мой сын. А невестка моя тоже не умна и вполне под влиянием семьи. Бедный мой сын убеждал, уговаривал, просил, молил, грозил, употребил все меры кротости и строгости и ничего не добился — так и уехал в Симферополь (ведь дела нельзя оставить, его вызывали домой), а она осталась у матери и хочет вытребовать вид и содержание. Сын мой любит свою жену чрезвычайно и виноват перед нею лишь в том, что слишком ее любил и баловал. У меня сердце разрывалось, когда я видела, как он мучится. Теперь он уехал, уже 2 недели ничего не пишет, и я не знаю, что с ним? Страшно боюсь, чтоб не сделал чего над собою, не запил бы с горя. В Симферополе у меня знакомых нет, чтоб узнать, что с ним происходит. Дочь моя² поедет на второй неделе к нему до весны, чтоб хоть несколько смягчить ему первое время печали. Может и я поеду, хоть я ему не помощница: я умею с ним плакать и только растравляю его горе.

Простите за длинное, невозможно длинное письмо. Передайте милой Варваре Дмитриевне мой сердечный привет. Прекрасная она женщина и Вам добрый ангел. Я еще более ее полюбила.

Искренно преданная

А.Достоевская

Об истории с моим сыном не говорите никому.

¹ Федор Федорович Достоевский (1871-1921).

² Любовь Федоровна Достоевская (1869-1926).

15. Розанов — Достоевской

9 февраля 1898

Глубокоуважаемая Анна Григорьевна!

Воистину — Вы ответили мне как сестра, горячо, быстро и открыто, и что ценнее, ценнее всего — не утаив и своего материнского горя. Да, это ужасно, и этот грех бросанья женами мужей не истребится, пока не преобразуются понятия о браке. Ведь женщина — хоть бы Ваша невестка (хоть у меня есть мысль, что она образумится) или Суслова, будь она помоложе и переживи меня — не только загубит жизнь человека, но по его смерти придет получить его пенсию. И все законы на ее стороне: да потому и на ее стороне, что ‘таинство брака’ сведено не к жизни брачной в ее существе, а к ‘церковно-книжной записи’, занумеровыванию. От этого и семейная жизнь всюду расстраивается, какая бесстыдным нужда нести тягости брака, когда через церковную запись они уже вперед все права и до могилы получили. Ваша невестка расторгла брак в его существе, пригрозите ее лишить и того, что она фиктивно удерживает — имя и средства мужа — и она вернется к нему. Вот где корень дела. Прежде всегда понимали, что брак в самом прохождении его есть таинство, а не только в моменте венчания, и от этого семьи не раскалывались, под ‘древом’ семейным был ‘корень’.

Спасибо Вам, уважаемая и дорогая, за предложение денег, сейчас уже я занял, в будущем правда я обращусь к Вам в нужде, и правда мы кое-что сделаем с Вами над бумагами Фед. Мих., например], письмами к нему в пору издания ‘Дн[евника] писателя’. Да и вообще Фед. Мих. — это не исчерпанная руда, в коей и потомки наши станут черпать. Спасибо Вам горячее и за доброе чувство к Варе: она не избалована им, и слишком, слишком нуждается в ласке. Разве все такие как Вы? разве она не чувствует, что право оскорбить ее — остается у всякого? и хоть грубые люди — но разве не пользовались, даже иногда не нарочно, и она бедная вся дрожит, когда мельком, в разговоре, кто-нибудь упомянет слово ‘наложница’. Это слово (она ужасно неопытна) стало ее кошмаром, гонящимся за нею звуком: и сколько, сколько раз я ее убеждал не думать, что чуть она имелась в виду, или что они ‘что-то знают’ о ней. Верно она Вам говорила (я говорил Ник[олаю] Николаевичу] Стр[ахо]ву), что мы все-таки повенчаны, без чего ее старушка мать не хотела ее отдавать: ‘мне легче живой лечь в могилу, чем видеть свою дочь потерявшею себя’, и обвенчал ее деверь, брат покойного ее мужа, а теперь старушка ее мать только и дышит нами, обоих нас без памяти любя. И вот, подите же, судьба какая: именно эта встреча и сделала меня религиозным писателем, т.е. пробудила отвращение ко всему светскому и суетному, и обратила мысль к вечным основам жизни, и к вечным человеческим чувствам. Дочери Вашей, я думаю, нужно будет поехать к брату: есть опасность, что он запьет, я помню, что когда Суслова от меня уехала — я плакал, и месяца два не знал, что делать, куда деваться, куда каждый час времени девать. С женою жизнь так ежесекундно слита, и так глубоко слита, что образуется при разлуке ужасное зияние пустоты и искание забвения вот на этот час — неминуемо. Отсюда великие нравственные крушения оставляемой стороны: вино, карты, и чаще именно вино, которое не мешало бы думать об оставившем человеке (невестка), но потом являются карты и женщины, и вот идет прахом и имущество. Это ужасно, но за нравственным разорением, за разрушением ‘уютного крова’ идет и хозяйственное разрушение. Непременно около такого человека должна быть помощь, и счастье, когда тут может быть мать, сестра. Прощайте, дорогая (простите, ради Бога, что так Вас называю) — крепко Вас обнимаю и всего, всего лучшего Вам желаю.

Ваш преданный

В.Розанов

16. Розанов — Достоевской

13 марта 1898 г.

Глубокоуважаемая Анна Григорьевна!

Боюсь, не захворали ли Вы? боюсь, нет ли горьких известий с юга?

Пишу это письмо Вам, чтобы напомнить о предложении Вашем по истечении 3-ей недели Великого поста съездить к Победоносцеву и поговорить о моих детях. Зная Вашу точность и деловитость, и что слово Ваше ‘мимо’ не идет, я и не хотел Вам писать, но Варя тревожится, а я ей объясняю, что у Вас самой что-нибудь не ладно. Да хранит Вас Бог. Варя Вам кланяется.

Преданный Вам

В.Розанов.

17. Достоевская — Розанову

16 марта [18]98

Глубокоуважаемый Василий Васильевич!

Я не писала Вам потому, что, к большому моему горю, не могу сообщить Вам что-либо утешительного по поводу беспокоющего Вас обстоятельства.

Но расскажу все по порядку. Мне необходимо было повидаться с К[онстантином] П[етровичем] П[обедоносцевым] по делу моего сына и чтобы застать его наверно, я пошла к нему в приемный день. Разговор наш затянулся, и я не успела перейти к Вашему поручению, как дежурный чиновник доложил о приезде какого-то высокопоставленного лица, которого надо было принять немедля. Тогда я сказала К[онстантину] П[етровичу], что подожду его, потому что имею другое дело, относящееся до незнакомого ему лица. ‘Какое дело?’ — ‘По поводу усыновления детей’. — ‘В таком случае, пока я занят, поговорите с моим помощником-юристом, с которым я всегда советуюсь, и передайте мне, что он Вам скажет’. (Надо Вам сказать, что в приемные дни у К.П. всегда присутствуют специалисты по различным вопросам, с которыми он советуется или к которым он направляет своих посетителей для объяснения больших подробностей). Я обратилась к указанному мне юристу и рассказала ему Ваше дело (конечно, не называя Вашего имени) и получила ответ, что приписать детей в формуляр отца при существующих условиях — дело невозможное, беспримерное, и что не только К[онстантин] П[етрович], но и сам Государь не в праве этого сделать, так как это противозаконно. Юрист предложил мне такой исход: обратиться к чувствам великодушия и доброты Вашей жены (Аполлинарии Прокофьевны), описать ей печальное положение дел и просить, чтобы она, одновременно с Вами, обратилась в Суд — и выразила желание удочерить Ваших девочек, сделать их своими приемными дочерьми. Окружной Суд, получив просьбу Апол[линарии] Прок[офьевны] и Вашу, постановит благоприятное решение, девочки Ваши получат Вашу фамилию и следовательно могут быть записаны в Ваш формуляр. Очень возможно, что Апол[линария] Пр[окофьевна] и не отказалась бы подать такого рода просьбу, так как, почем знать, может быть, в ее душе и существуют великодушные чувства, может быть, она и сознает свою вину пред Вами и желала бы что-либо сделать доброе для Ваших детей.

Но тут возникает другой вопрос. Представьте себе, что Суд признает Апол[линарию] Пр[окофьевну] приемною матерью Ваших девочек, и вот Ап. Пр., как женщина взбалмошная, захочет воспользоваться своими правами приемной матери, захочет взять одну из девочек к себе на воспитание. Вам придется отстаивать своих девочек от ее попечений. По-моему, этот исход не годится, если он и доставит законность Вашим детям, зато он подвергнет их и Вас и милую Варвару Дмитриевну таким неожиданностям и неприятностям, что лучше отказаться от этого намерения.

Второй исход, предлагаемый юристом — это развод, на кот[ор]ый, может быть, Аполл. Пр-а и согласилась бы, разумеется, с тем, что Вы возьмете вину на себя. Почем знать, может быть, Ап. Пр. желала бы быть свободной, чтобы вновь выйти замуж (она так фантастична), и согласилась бы на развод. Тогда, сделавшись вновь свободным, Вы могли бы просить Окружной Суд о признании Ваших девочек Вашими приемными дочерьми, и они получили бы законность и Ваше имя. Но развод стоит больших хлопот, а потому трудно осуществить.

Когда я спросила юриста, нет ли третьего исхода, он ответил: ‘Вы говорите, что жена значительно (на 20 лет)¹ старше своего мужа, значит есть вероятие, что она умрет ранее его и таким образом дело уладится само собою’. Затем я спросила юриста, как поступить в случае смерти Ап. Пр.? (что так возможно, ей теперь лет 58-59, а в эти годы почти всегда умирают женщины, проводившие бурную жизнь)². Он ответил, что следует обвенчаться вновь вторично, а тогда узаконить детей не представит особого затруднения. Когда же я ему сказала, что ведь брак был уже совершен, то он посоветовал (в случае смерти первой жены) заявить Окружному] Суду о том, что в таком-то году, в таком-то городе был совершен брак таким-то священником, но по недосмотру его не записан в церковную книгу. Тогда произведут дознание, и если найдутся свидетели брака (диакон, дьячок, шафера, сторож или кто-либо), то брак будет признан законным, а следов[ательно] и дети законными.

Я знаю, что желать смерти ближнему — не христианское дело, но когда я подумаю, сколько зла принесла разным людям Ап[оллинария] Пр[окофьевна], то, право, не могла бы огорчиться, узнав о ее смерти. Но не нам судить. Будем надеяться, что Господь устроит так или иначе Ваше семейное счастье.

К тому же, стоит ли огорчаться, что Ваши девочки не носят Вашу фамилию: вырастут, выйдут замуж, и это обстоятельство не повлияет на их счастье и будущность. Вся задача лишь в том, чтоб поднять деток, вырастить и воспитать их, а для этого Вам надо беречь себя, беречь свое здоровье и не беспокоить себя печальными мыслями. Вы христианин — положитесь на Господа. Он устроит Вашу судьбу и судьбу Вашей семьи!

Вы меня спросите, после разговора с юристом пошла ли я говорить с К.П. Победоносцевым? Нет, не пошла, так как он во всяком случае обратился бы за советом к юристу и мне бы в моей просьбе отказал. Юристу я Вашей фамилии не сказала, равно как не назвала Вас и Константину Петровичу, так как говорила о Вашем деле при дежурном чиновнике и раздумала, поговорив с юристом, говорить с Победоносцевым.

У меня есть один адвокат, с которым я говорила о Вашем деле (опять-таки не называя Вас). Он обещал мне подумать и поискать другого исхода, т.е. разузнать, не можете ли Вы один (без Ап[оллинарии] Пр[окофьевны]) подать просьбу об удочерении Ваших девочек, или не можете ли Вы подать просьбу от себя и от Ап. Пр., не сказывая ей об этом. Очень возможно, что суд, получив Вашу просьбу, и не станет наводить справки о том, есть ли у Ап. Пр. желание взять приемных дочерей или нет. Обо всем этом мой знакомый обещал мне сообщить, а я сообщу Вам.

Мне искренно жаль, что я не могу сообщить Вам ничего утешительного, но это пока, а там что-нибудь выищется.

Дочь моя благополучно добралась до Симфер[ополя] и нашла моего сына в довольно бодром состоянии. Теперь я за него больше покойна. На Пасху к ним не поеду, потому что на одну неделю ехать не стоит (дорога возьмет 8 дней туда и обратно), а больше пробыть не могу, т.к. приходится сдавать свою квартиру, что без себя невозможно. Прошу Вас передать милой Варваре Дмитриевне мой сердечный привет. Чем больше я ее знаю, тем больше начинаю ее любить и уважать. Она не только отличная жена, но и настоящий друг Вам. Дай Бог ей сил и мужества перенести теперешние невзгоды, а там Господь пошлет и спокойную жизнь, без опасения за Вас и за деток.

Позвольте пожелать Вам встретить великий праздник в здоровьи и радости.

Искренно Вас уважающая и преданная

А.Достоевская

¹ А.П. Суслова была старше Розанова на семнадцать лет.

² Суслова умерла в 1918 г.

18. Розанов — Достоевской

[вторая половина марта — апрель 1898]¹

Глубокоуважаемая Анна Григорьевна!

Вот надвигается и св.Пасха — и мысленно желаю Вам встретить ее с радостью. Я потому не сейчас Вас поблагодарил за умный и всесторонний опрос юрисконсульта при Победоносцеве (этот опрос очень и очень мне пригодится, как руководная нить при последующих возможных хлопотах), что написал было длинное письмо, обращаемое к Вам, но с просьбою, в заключение, переслать его Победоносцеву²: но, долго размышляя, решил, что практического результата оно не получит, а значит и произносить пустые, не действенные звуки, нечего. Так, заменив то длинное письмо этим кратким — я теперь пишу Вам, что стремление ‘Синодальное’ разлучить отцов с детьми, родившимися не в ‘иудейскую субботу’, кроме опасности для самого Синода ничего не содержит. Помните ли в ‘Бесах’ (в конце), как к Шатову после 3-х летней разлуки приезжает жена и начинает родить — а он радуется, говоря: ‘нет выше и священнее тайны’. Вот взгляд, вот религия, вот церковь: а раз какая бы то ни было религия ‘отметает рождение’ какое бы то ни было — она потрясается в основе, не потрясая его. Это все я обширно было развил в письме, но подумал: ‘глас вопиющего в пустыне!’ Крепко, крепко жму Вашу руку. Если бы Фед. Мих. был в живых — было бы о чем мне поговорить с ним.

Преданный Вам
В.Розанов

Варюша Вам кланяется и также желает весело встретить Пасху.

¹ Б/д., датируется на основании письма А.Г. Достоевской от 16 марта, на которое и является ответом.

² По всей видимости, письмо было отправлено вместо приводимого ниже (последнее находится не в архиве Достоевской, а в бумагах самого Розанова, приводимый текст публикуется по копии из частного архива):

[б/д]

Глубокоуважаемая Анна Григорьевна!

Сердечно Вас благодарю за умный, осмотрительный и внимательный опрос юрисконсульта Победоносцева, да, мудреная это вещь, но расторжение связи отца с ребенком есть столь явно демоническая тенденция, что она крайне опасна для существа религии и церкви, если только содержится в ее принципах. Победоносцев с сердцем и далеким, проницательным умом, он полон жажды мира, и знает, что до времени скрывающиеся под водою камни обнаруживаются в полую воду. Религия и церковь вся держится на твердынях родительских чувств, и противополагать их, — повторяю, не столько для них, сколько для существа церкви, существенно опасно. Конечно, моих детей я никогда не брошу, не пойду ‘в путь века сего’, но что косвенно, через переименование их в ‘Николаевых’ и ‘Александровых’, когда они по плоти ‘Розановы’, мне как бы подсказывается: ‘брось их’, ‘брось любящую тебя жену’, самоотверженную, трудящуюся, — потому что ‘записанная за тобою’ гуляет на стороне: повторяю, это не потрясая любви моей и сознания долга, косвенно и отдаленно тревожит фундамент церкви. Приписать детей в мой формуляр — это формальность, которая кровного ущерба никому не приносит, от Сусловой у меня не было детей, она сама ко мне никогда не вернется, пользоваться проституцией, мне предлагаемой ‘обычаями’, дозволенною ‘законами’ и терпимою церковью — я не хочу, а следовательно и церковь имеет долг ‘помочь в субботу вылезти из ямы впавшему в нее’, т.е. она имеет долг сказать: живи брачно, не грязнись в проституции, и не отрицайся детей своих. Это круг понятий, довольно ясный и существенно небесный, Божеский. Мне было бы все-таки отрадно, если бы Вы хотя переслали мои два письма, — которые я Вам дал [по всей видимости, речь идет о письме No 13 наст, публикации. — Э.Г.], и это — Константину] Петровичу. Он с сердцем человек, в нашу пору уже единственный (или из немногих) по проницанию. Вы же написали о детях один исход, указанный юрисконсультом: ‘можете Вы лично обратиться в суд с просьбою об усыновлении детей — и возможен случай, что суд просто забудет опросить и жену Вашу, согласна ли она на запись в формуляр Ваших детей’. Вот эту забывчивость Конст. Петрович мог бы внушить суду, и судьба детей моих могла быть устроена. Несколько строк частного письма — и ‘впавший в яму в субботний день’ был бы вытащен.

Глубоко преданный Вам

В.Розанов

19. Достоевская — Розанову

29 октября 1900

Глубокоуважаемый Василий Васильевич!

Пишу Вам из ‘прекрасного далека’, из Ялты, куда уехала я в конце сентября. Мне хотелось провести осень в теплом климате, главная же мечта была: пожить вместе с сыном в Ялте и Симферополе. Мечта моя исполнилась, и я провела девять счастливых дней. Сколько мы с сыном переговорили, сколько смеялись и спорили и почти заново познакомились друг с другом. В самом деле, Василий Васильевич, живя в разных концах России и видаясь 3-4 раза в год на короткое время, мало-помалу отвыкаешь от сына, не знаешь его радостей и горестей и почти перестаешь понимать его. А это порождает недоразумения и приносит немало огорчений. Зато какое же счастье, когда свидишься надолго и когда все станет ясно!

Но я все о себе, а мне так бы хотелось узнать о житье-бытье Вашем и Вашей дорогой семьи. Что Вы полны душевной бодрости и Вам хорошо пишется — это я вижу из Ваших нововременских статей¹ и душевно этому радуюсь. Как здоровье Вашей милой жены? Как поживают детки, особенно Танечка и маленький Вася?²Надеюсь, что он теперь уже ходит и говорит на своем неизвестном языке. Варваре Дмитриевне прошу Вас передать мой сердечный привет.

Из Симферополя я перебираюсь в Москву, где предполагаю пробыть до половины декабря. Мне хочется закончить проверку каталога моего Московского Музея с тем, чтобы, вернувшись в Петерб[ург], приняться за печатание³. Если захотите подать о себе весточку, напишите мне по адресу: Москва, Исторический Музей, Алексею Ивановичу Станкевичу, с передачею мне.

Кстати, здесь, на досуге, я перечитывала ‘Легенду о великом Инквизиторе’ и нашла, что во многом Вы смотрите совершенно так, как смотрел на своего героя покойный Федор Михайлович. В ‘Легенде’ Вы упоминаете о статье Ю.Николаева⁴. ‘Нечто о Гоголе и Достоевском’ (Московские] Ведомости], 1891, No 26). Я искала этот No в Москве, но безуспешно. Если он у Вас случайно сохранился, пожертвуйте его в мой музей.

Любовь Федоровна осталась в Петербурге. Что бы Вам пожертвовать часом времени и побывать у ней в одно из воскресений днем. Право, сделали бы доброе дело. Конечно, не говорите ей о моей просьбе и ей приятно будет думать, что Вы сами хотели ее навестить. Искренно Вам преданная и … [оторван угол письма. — Э.Г.]

А.Достоевская

¹ Розанов стал постоянным сотрудником газ. ‘Новое время’ в 1899 (см. след. письмо, прим.3).

² Сын Розанова Василий Васильевич (1899-1918).

³ См. письма Булгакова (п.No 5, прим.1.).

⁴ Наст. имя Юрий Николаевич Говоруха-Отрок (1850-1896).

20. Розанов — Достоевской

1 декабря 1900

Глубокоуважаемая Анна Григорьевна!

Недели две назад, в воскресенье, я посетил было Любовь Федоровну. К сожалению, она уже выехала куда-то. Я послал ей письмо, и как она очень любит детей, просил у нее позволенья посетить ее в воскресенье с мальчиком. Но она телеграммою мне ответила, что больна инфлюэнцей и уведомит, когда выздоровеет. — Так что все это вышло довольно неудачно.

Статьи Гов[орухи]-Отрока (Ю.Николаев) о Фед. Мих. не имею и не помню о ней ничего, кроме того, что была. Он часто писал о Д[остоев]ском и Вам следовало бы тогда подписаться на Московские] Ведомости]. Теперь это безвозвратно уплыло. Ну, вот и все, добрая и любезная вдовушка. Простите, что я позволяю себе простой в отношении к Вам тон: уж Вы приучили и избаловали простотой, не грубою, но близкою. Детишки мои и Варя — здоровы. У нас — прибавление, дочь Надя родилась, пятая. Фед. Мих. порадовался бы, он любил детей. Не так все их любят, и мне на страницах ‘Нов[ого] Вр[емени]’ удалось поднять вопрос о незаконнорожденности¹. Слава Богу, давно было пора вывести его на свет Божий, а то мы совсем подавились от детоубийства и девостыда. А по мне чем больше рождается, тем лучше.

Попы петербургские однако всполошились, и полезли с жалобами к Победоносцеву и Антонию². Те вняли и заказали написать на меня брошюру, но что они ни пиши, всем кажется ясно теперь, что детоубийство и нелегальные семьи образуются от их пошлого скопческого идеала. Как только общество разберет это внимательно, я думаю — урегулирование семьи государство полностью возьмет в свои руки. Ну, дорогая и добрая — прощайте. И Вам не весело — странствовать между принудительно вдовым сыном и взрослой девицею. Да, скука семейная и пошлость семейного бесправия царствует. Раз ошибся в браке — нельзя поправляться. Мудрено ли, что от брака бегут как от чумы и проказы. А духовенству никакого до этого дела нет и расплачивается одно государство, на руки которого всею тяжестью ложится проституция.

Горько и стыдно за такое положение дел.

Преданный Вам

В.Розанов³

¹ См. статьи: ‘Евины внучки’, No 8817, 13 сентября, ‘Спор об убитом ребенке’, No 8838, 4 октября, ‘Мистицизм природы’, No 8858, 24 октября, ‘Имущество, титулы, дети’, No 8873, 8 ноября.

² О К.П. Победоносцеве (1827-1907) Розанов напишет маленькую заметку ‘интимного характера’ в САХАРНЕ, где отражается обида автора на обер-прокурора Св.Синода (см. ‘Литературная учеба’, ук. No, с. 104). Антоний (Вадковский Александр Васильевич, 1846-1912) — с 24.12.1898 митрополит С.-Петербургский и Ладожский и священно-архимандрит Свято-Троицкой Александро-Невской Лавры.

³ В письме А.Г. от 1.01.1901: ‘С каждым годом у Вас, глубокоуважаемый Василий Васильевич, является все больше и больше поклонников. /…/ Ну и всколыхнули Вы наше спящее царство или вернее болото своими статьями о детках. Только и слышишь об этом разговоры и радуешься, что над этим вопросом начинают задумываться’ (М 4201, ед.хр.2, лл.1-2).

21. Розанов — Достоевской

[1904, январь-февраль]¹

Глубокоуважаемая Анна Григорьевна!

Я и Варвара Дмитриевна шлем Вам искренний и горячий привет и поздравления с Новым годом, и желаем Вам провести его по-прежнему в плодотворном труде, заботах и успехе. Спасибо, что Вы всех моих помните: в таких случаях я всегда вспоминаю Федора Михайловича, и как он любил отзывчивую русскую женщину — придавал ей большое историческое значение. Уверен, что в его ‘счет’ по этой части большою долею вошли и Вы. У Вас ведь нет (а уж не молодые годы) ни усталости, ни жалоб, ни брюзжания на свет Божий. Крепко всею семьею жмем Вам руку, и издали можно и поцеловать Анну Григорьевну.

Как хорошо в янв[арском] ‘Н[овом] Пути’ о Гончарове²: какой гений смеха и смешного.

Вас искренно любящий В.Розанов

А соберетесь когда-нибудь к нам? вечером? в воскресенье? У Вас хоть нет кучи ребятишек, а у меня Варв[ара] Дм[итриевна] и /неразб./

Еще раз Ваш В.Р.

¹ В архиве датируется 20.1.1901, вероятно, датировка ошибочная, если судить по указанию на ‘Новый путь’ (см. след. прим.).

² Вероятно, отзыв Ф.М. Достоевского о Гончарове, в публикации из записных книжек Достоевского (‘Новый путь’, 1904, No 1, с.4).

22. Достоевская — Розанову

23 ноября 1906

Искренно благодарю Вас, глубокоуважаемый Василий Васильевич, за добрый отзыв о моей работе¹. Скажу, что Вы отнеслись к ней слишком снисходительно, т.к. сама знаю, что в ней больше недостатков, чем достоинств. Но не скрою от Вас, что Вы меня и огорчили. Вы категорическим образом сказали, что в Ваших римских статьях² ни слова не говорили о Ф.М., оказывается, что память Вам изменила. Чтобы доказать Вам Вашу ошибку, я отправилась в Публичную Б[иблиоте]ку, достала ‘Новое Время’ за 1901 г. и прилагаю при сем две выписки³, из которых Вы убедитесь, что как в статье ‘По старому Риму’ (‘Новое Время’, мая 8-го), так и в статье ‘Римские впечатления’ (‘Новое Время’, июнь 2-ого) о Достоевском упоминается. Меня огорчило то, что слыша Ваше столь авторитетное утверждение, читатели могут отнестись недоверчиво к моему ‘Указателю’, полагая, что работа сделана небрежно. Я же могу Вас заверить, что я не перелистывала, а самым тщательным образом просматривала каждую статью прежде, чем занести ее на карточку, а затем, когда чрез 2 года приступила к печатанию, то вновь каждую карточку проверила.

Я знаю, что многого в ‘Музее’ нет, и буду стараться его дополнить, много набралось там и лишнего и мелкого, но я думаю, что иное мелкое замечание обрисовывает характер лица или выясняет обстоятельства, а потому и может пригодиться будущим биографам.

Я разузнавала про ‘Апофеоз беспочвенности’ — мне сказали, что это было напечатано в 1903 г., а я закончила 1902-м⁴. Непременно достану эту статью для пополнения ‘Музея’ и за это указание очень Вам благодарна.

Прошу Вас передать мой сердечный привет многоуважаемой Варваре Дмитриевне. Жалею, что в прошлый раз не видела деток.

Искренно Вам преданная и уважающая

А.Достоевская

¹ Имеется в виду библиографический указатель, составленный А.Г. Достоевской (ук. соч.).

² Речь идет о статьях, написанных о путешествии по Италии, собранных затем в кн. ИТАЛЬЯНСКИЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ, СПб., 1909.

³ Имеются в виду цитаты из газет, которые А.Г. приводит на отдельном листке: ‘По ‘Указателю’ No 2362, ‘Новое Время’, 2 июня 1901 г. No 9066 — из статьи В.В. Розанова ‘Римские впечатления’: ‘…Это ужасно взволновало людей, пробудило эпилепсию у одних, но и героизм, именно душевный у других. В сущности, напр. вся литература Достоевского прямо немыслима без таинства покаяния, т.е. невозможна в обществе, где не было бы этого таинства…’ и т.д. и т.д. По указателю No 2360 от 8 мая 1901 г. Из статьи В.В. Розанова: ‘…Я вспомнил ‘Преступление и наказание* и странную тоску героя, которая мне показалась родственною с религиозной тоской этих жертвоприносителей: не трогай крови, ибо кровь-то и есть бессмертная душа, а за нею — Бог…’ и т.д.’.

⁴ Речь идет о содержании ‘Указателя’. Книга Л.Шестова была впервые опубликована в 1905, СПб., изд. ‘Общественная польза’. В 1903 вышла другая книга Шестова о Достоевском: ДОСТОЕВСКИЙ И НИЦШЕ. СПб., изд. Стасюлевича.

23. Розанов — Достоевской

13 января 1907

Дорогая Анна Григорьевна!

До того мы жалеем, что не застали Вас: так редко приходится видеться, с таким удовольствием видались всегда, и так хотелось бы получить в новом издании ‘Бесов’ с восстановленною главою, печатаемой впервые¹.

Вы пишете о желании Бор[иса] Яковлевича] Полонского и бар[она] Остен-Дризена² бывать у нас на воскресеньях³: но знаете ли Вы, что эти ‘воскресенья’ почти прекратились и ничего интересного теперь на них нет. Они были действительно оживлены, шумны и интересны в пору Религиозно-] философских собраний, когда у меня сходились разные люди и разные мнения, писатели и духовенство, и обменивались жаркими то спорами, то сочувствиями. Теперь этот фейерверк угас, ‘литературного’ ничего по воскресеньям не происходит, литераторов не бывает, а бывают 2-3, 5-6 своих домашних друзей, мне очень милых и приятных, но абсолютно неинтересных ни для кого. И они делятся житейскими (не литературными) впечатлениями, а я молчу и слушаю, безмерно устав за неделю от литературной работы и от литераторов. Вы, дорогая Анна Григорьевна, верно не знаете, что кроме подписанных статей я пишу для ‘Нов[ого] Вр[емени]’ не подписанные передовые статьи, — и от этого устаю так, как бывало Фед. Мих. ‘в горячее время подписки на Время’. Известно, ‘сапожник без сапогов, а литератор без языка’. Выговорился пером за день — и к вечеру такое удовольствие помолчать. Я думаю, что лечение тишиною и молчанием — самое действительное для всех людей нервных профессий. Вот отчего и Полонский и Дризен не найдут во мне и у меня ничего из того, что их интересует или привлекает: увидят скуку, молчание и уйдут с разочарованием. А Вы понимаете, как неприятно раздражать и вообще ‘разочаровывать’. Писатели ведь делают иллюзию своими сочинениями: а лично они куда не интересны. Сознав это, я полюбил свое уединение и молчание, из которого выйти для меня — настоящее страдание. Достаточно сказать, что с 3-го этажа редакции я ни разу в месяц не спущусь во 2-й этаж к Алексею Сергеевичу (Суворину)⁴поболтать о делах, чтобы понять, какой я нелюдим. А я очень люблю Алексея Сергеевича, он живой впечатлительный старик (живее молодых) и, кажется, образно чувствует интерес или во всяком случае не утомляется болтовнёю со мною.

Я думаю, что, взвесив все эти обстоятельства, Полонский и Дризен сами не пойдут ко мне, хотя конечно я буду рад, дорогая Анна Григорьевна, увидеть у себя Вас и их. Преданный Вам

В.Розанов

Варвара Дмитриевна шлет Вам сердечный привет и благодарность за всегдашнюю память.

¹ Речь идет о начале главы ‘У Тихона’, помещенной в 8-м томе юбилейного издания под заглавием ‘Материалы к роману БЕСЫ’ (см. письма Булгакова и примечания к ним).

² Сын поэта Я.П. Полонского. Остен-Дризен, лицо не установленное.

³ О розановских воскресеньях см. воспоминания Б.А. Садовского (ЦГАЛИ, ф.464, оп.1, ед.хр.1). Заметки его о Розанове опубликованы в статье ‘Ровесник ‘Серебряного века» (ЗАПИСКИ Б.А. Садовского). Публ. С.В. Шумихина. — ВСТРЕЧИ С ПРОШЛЫМ, вып.6, 1988, с. 128-129.

⁴ Алексей Сергеевич Суворин (1834-1912), журналист и книгоиздатель, издатель газ. ‘Новое время’. Об отношениях его с Розановым см. ПИСЬМА А.С. СУВОРИНА К В.В. РОЗАНОВУ. СПб., 1913.

24. Достоевская — Розанову

Христос Воскрес!

Глубокоуважаемый Василий Васильевич!

Каждый день собиралась придти к Вам, но все чувствую себя бессильной и решаюсь письмом поздравить Вас и милую Варвару Дмитриевну и пожелать Вам и всей Вашей [семье] здоровья, счастья и всякого благополучия.

Ваше последнее письмо, в котором Вы отказали мне в разрешении привести к Вам моих друзей, очень меня огорчило и оставило во мне тяжелое впечатление. Но я Вас так уважаю и так высоко ставлю Ваш талант, что не могу на Вас сетовать и хочу верить, что у Вас не было желания меня огорчить¹.

Я знаю, что у Вас имеется Полное Собрание Сочинений дорогого моего мужа, но у Вас нет ‘Материалов к роману ‘Бесы», позволяю себе прислать Восьмой том, в котором ‘Материалы’ помещены. Добавляю и ‘очерк о Ф.М. Достоевском’ С.Н. Булгакова. Хотелось бы знать Ваше мнение по поводу этого очерка.

Прошу Вас передать мой сердечный привет глубокоуважаемой Варваре Дмитриевне. Позвольте пожелать Вам всем здоровья и счастливого лета.

Искренно Вас уважающая и преданная

А.Достоевская

29 апреля 1907

P.S. Прошу Вас, прочтите прилагаемый листок и скажите мне при случае, ходит ли подобная легенда про Федора Михайловича в литературных кружках, или это фантазия романиста. Этот отрывок я выписала из одного романа, название которого сейчас не помню. Вы были в таких дружеских отношениях с Н.Н. Страховым и, знаю, много говорили с ним о моем муже, что наверно, слышали бы эту легенду, если б она была распространена в обществе. Любопытно было бы знать, откуда такая легенда появилась.

[на отдельном листе:]

‘Вот-с был такой писатель, Федор Михайлович Достоевский, так он, когда у него припадок эпилепсии пройдет, и он еще как в тумане ходит, он придет, бывало, к знакомым, особенно к поклонникам своим, да и начнет на себя всякую мерзость наговаривать… И никто ему воспретить не мог’².

¹ См. предыдущее письмо.

² По всей вероятности, речь идет о ‘слухах’ о ‘ставрогинском’ преступлении Достоевского (именно с этим связан скандал в прессе 1908 г.). Об этом см.: В.И. Захаров. ‘Факты против легенды’. — В кн.: ПРОБЛЕМЫ ИЗУЧЕНИЯ ДОСТОЕВСКОГО, Петрозаводск, 1978, с.75-109. В момент написания этого письма А.Г. Достоевская еще не знала о знаменитом письме Страхова к Толстому от 28 ноября 1883.

25. Розанов — Достоевской

[около 30 апреля 1907]¹

Воистину Воскресе!

Глубокоуважаемая Анна Григорьевна!

Горячо благодарю Вас за ценный подарок. ‘Материалы’ к ‘Бесам’ страшно ценны, — хотя очень много корректурных ошибок в них (в знаках препинания), мешающих иногда понимать текст. Но все очень интересно. Статья С.Н. Булгакова положительно прекрасна: лучшее, что я у него читал. Насчет слухов в обществе о Ф.М. — не беспокойтесь. Этих именно слухов я не слыхал, но предоставьте равнодушно ветру нестись и носиться: таково существо ветра и ветрености. С соблюдением большого секрета пишу Вам, что тогдашнее мое нежелание видеть у себя новых гостей относилось главным образом к молодому Полонскому, который чрезвычайно навязчив, и если бы он один раз был у нас — то уже зачастил бы с посещениями, проектами чтений и вызовом на их вечера, и вообще внес бы чрезвычайно много обременительной суеты, которой я всеми мерами избегаю. Сей и без того зачем-то приходил к нам раза 3 с сочинениями своими и приглашениями, и мы были крайне раздражены этою утомляющей навязчивостью и не знали, как отделаться. Он вообще какой-то праздный человек и не щадит чужого времени и усталости. А Вас и другого Вашего друга мы конечно рады были бы видеть, и милости просим в воскресенье всегда Вас и кого бы ни было из Ваших друзей, — без всякого предупреждения. Полонский — исключительный по нежелательности человек, он вечно несет с собой суету, шум, ненужные и глубоко неинтересные разговоры, — обременительные просьбы читать его рукописи, давать ему мнения и проч. и проч. Когда ему будет 50 лет, он сам это поймет, — а теперь никогда не поймет. Варя Вам кланяется. За память о детях — всегда благодарна.

Ваш искренно

В.Розанов

¹ Датируется по содержанию, на основании предыдущего письма. В подлиннике, хранящемся в ОР ГБЛ, датируется 1906 годом, на основании приписки года, уже не рукой Розанова. По всей вероятности, эта датировка ошибочна.

26. Розанов — Достоевской

[октябрь 1907]¹

Многоуважаемая и дорогая Анна Григорьевна!

Вы как умная и даже очень умная женщина не можете не знать, что ‘ум хорошо, а два лучше’, — и что от ‘совета’ дело не портится.

Ал[ександр] Сергеевич] Глинка обратился к А.С. Суворину касательно издания биографии Ф[едора] Михайловича¹ и, конечно, получил отказ, т.к. издание это, не обещающее дохода (хотя — как знать?), не имеет никакой возможности побудить его впасть в возможный риск. Да и ничего решительно из имеющего специальное к Фед. Мих. отношение, не издаст: ибо до того много книг, которых ждет читатель, которые окупятся и проч.

Не знаю, осведомлены ли Вы, что Пирожков уже отказался издать. Да и всякий решительно книгоиздатель то же самое сделает. Ну, кто станет вынимать деньги из кармана с риском их потерять — именно и специально для памяти Фед. Михайловича. Очевидно, издание это, не обещающее принести корысти, может быть сделано только ради любви. Теперь мысленно перенесемся в склеп Федора Михайловича: и коль он учил нас непременно верить в загробную жизнь, в вечное существование ‘там’, то и спросим его, как же он велит поступить с 80-листным трудом благородного идеалиста Волжского, который, будучи больным, несколько лет употребил на собирание мельчайших деталей его жизни к выяснению всей его литературной и человеческой личности. Никакого нет сомнения, что он с глубокой верой в Вас сказал бы: ‘да отнесите его скорее к моей Анюте. Она так бережет мою память и собирает все о ней, что с энтузиазмом ухватится за этот капитальный труд, поцелует благородного юношу материнским поцелуем. Ибо не каменные памятники, а книжные памятники — суть вечные и настоящие’.

К этому присоединяется и мой личный страх уже за добрую Анну Григорьевну: в литературе и искусстве пойдут неудержимо слухи, что Вы отказались его издать, и Ваша память, которая до сих пор так выгодно отличалась от Софьи Андреевны Толстой (послушайте, что о ней говорят в отношении имущества, забот о детях, хозяйничанья с лесом и изданиями: только это теперь не проникает в печать), эта память самым роковым образом сольется с памятью о Софье Андреевне. В частных /неразб./ хлопотах мы просто не видим многого, что должно получить историческое значение. А история с изданием биографии Вашего мужа непременно получит историческое, широко-публичное значение! Этого не может не случиться. И Вы разом, годом испортите то, что столько лет созидали: впечатление культурной заботы о памяти великого человека. Конечно, Вы рискнете тысячами двумя, предположив, что из 3-х затраченных вернете только одну (хотя лет в 10 издание разойдется, и тогда Вы дополучите и эти 2000 р.): вся Россия знает, что это Вас не разорит и не потрясет Вашего благосостояния, уже один конский завод Вашего сына говорит о богатстве, ибо такие вещи без крупных денег не заводятся. Все сопоставят это: лошади, скачущие на скачках, и память многострадального Федора Мих[айлови]ча. Все /неразб./, все удивятся. Все скажут: ‘на лошадей хватало, и тут риск не был страшен: ибо была ‘охотка’. А на память Фед. Мих. не хватило, ибо никакой охоты в ней не было’. Вот где горе, что обо всем этом заговорят сотни тысяч уст: а через 20-25 лет заскрипят о том же перья. И этой истории не выскребешь из памяти людской никаким золотом.

Вот отчего я думаю, дорогая и милая Анна Григорьевна, что Вы порывистым отказом сейчас, этот год, — сами для себя испортите последние годы Вашей жизни, так сказать, придадите ей горький привкус. Непременно Вы это с будущего же года почувствуете. Но дело это тем скверно, что его нельзя исправить, хотя бы Вы потом и издали 100 биографий. Дело не во многих, а в первой, и во впечатлении, что Вы ее не захотели издать. Дело не в Фед[оре] Михайл[овиче], а в Вас. Будут судить не о нем, а о Вас, — и в отношении его. Друг столько лет, Вы вдруг станете если не враг (возможно даже и это впечатление! не дивитесь!) — то чужой, равнодушный чел[ове]к. Знаете римскую поговорку: ‘жена Цезаря не может быть даже подозреваема’, — не говоря о факте. Фед. Мих. и все, что около него и идет от него, именно по особенностям-то судьбы его и писаний, не должно быть даже и подозреваемо касательно пристрастия к имуществу, к наживе, даже к житейскому комфорту. Именно с его-то памятью все это так враждует.

Ну, устал. Ради Бога — не вредите себе. Мне все это так горько /неразб./ за него (Ф.М.). Волжскому я ничего не говорил, и он меня просил познакомить с Ал.С. Сувориным, но касательно Вас ни о чем не просил. Именно оттого-то, что он так скромен и не навязчив, стоустая молва и заговорит так громко. Боюсь. Боюсь.

Ваш В.Розанов.

¹ Датируется по ответному письму А.Г. Достоевской.

27. Достоевская — Розанову

27 окт. 1907¹

Глубокоуважаемый Василий Васильевич!

Не знаю, как благодарить Вас за доброе письмо. Его диктовало глубокое уважение к памяти Федора Михайловича и Ваше всегдашнее доброе отношение ко мне. Тем больнее для меня отклонить Ваш совет и сказать Вам, что я не имею ни малейшей возможности издать биографию, написанную Александром Сергеевичем, литературный талант которого я высоко ставлю. Тут дело не в нежелании моем, а в полнейшей невозможности. Вы сами знаете, что за последние четыре года я издала Указатель Музея и два издания Полного Собрания Сочинений (юбилейное и простое). Благодаря забастовкам, возвышению заработной платы и другим обстоятельствам, издания эти обошлись значительно дороже, чем я предполагала. Книжная же торговля теперь в упадке и юбилейное издание, как дорогое, идет сравнительно тихо. Помимо затраченных на издания наличных, мне пришлось воспользоваться кредитом по типографии и бумаге и, может быть, пройдет 2-3 года, прежде чем я смогу погасить все счеты. При таком положении дел немыслимо приниматься за новое предприятие, тем более, что оно потребовало бы не 2000-3000 р., как Вы пишете, а 10-12 тысяч (как издательница, я знаю, во что может обойтись выпуск книги в 80 листов + уплата автору). Пришлось бы взять на свои плечи новые заботы, а это отравило бы мне те немногие годы, которые мне осталось жить. Такой жертвы не потребовал бы от меня мой дорогой муж.

Меня удивило, что Вы называете биографию Волжского первою. Но ведь первая биография (Вы имеете ее как I том изд[ания] 1883 г., но она была издана и в отдельном виде) была написана Ор[естом] Миллером и Н.Н. Страховым, людьми высокообразованными и лично знавшими Федора Михайловича². В течение 26-ти лет не открылось почти никаких новых важных материалов относительно его жизни и деятельности. По моему мнению, эта первая биография всегда будет служить основанием для всех работ по этому предмету.

Меня всегда смешит, когда мне говорят о моем ‘богатстве’. Да никакого богатства у меня нет. Все достатки мои я тратила и трачу на старорусскую школу, Музей и издания, а сама живу в высшей степени скромно. Но если я и сделала что-либо в память моего милого мужа, то делала из благодарности за счастливую проведенную с ним жизнь и за те часы высокохудожественного наслаждения, которое я всегда испытываю при чтении его произведений. Но даю Вам слово, что мне никогда в голову не приходило размышлять о том, как отнесутся к моим поступкам посторонние люди: для меня моя совесть была лучшим судьею и, положа руку на сердце, я могу сказать, что я посвятила [зачеркнуто: положила. — Э.Г.] всю свою жизнь на служение Федору Михайловичу и его памяти. Да и в чем можно упрекнуть меня в настоящем случае. Вот если б я предложила Волжскому написать биографию, а теперь не захотела бы его труд напечатать, то это был бы постыдный для меня поступок. Но ведь я тут не при чем: биографию писать я ему не заказывала и совершенно ничего не знаю о его работе. Не могу же я считать себя нравственно обязанной издавать каждый труд, который появится о моем муже, как бы ни был талантлив этот труд. Делаешь только то, что в состоянии сделать.

Вообще же скажу, что мнение обо мне как современников, так и потомства (да и кто обо мне говорит или пишет — слишком я для этого небольшой человек) не представляет особого значения. За мою долгую жизнь я убедилась, что люди чрезвычайно многое прощают себе и слишком критически относятся к поступкам других, а потому справедливости ждать от них трудно. Примером может служить жизнь граф[ини] Софьи Андреевны. Вы пишете, что ее многие бранят, а я, знающая ее около 20 лет, преклоняюсь перед нею, как перед добрым гением Льва Николаевича, охранительницею и помощницею его³. Но ближайшим и печальным примером служит для меня суждение о деятельности моего сына. Юношей он мог бы поступить на службу и, благодаря влиянию друзей Федора Михайловича (Победоносцева, Филиппова, Вышнеградского и др.) мог бы сделать блестящую карьеру. А он, желая независимости, выбрал скромную деятельность сельского хозяина, коннозаводчика, и вот уже 14 лет работает как вол круглый год, чтобы хорошо вести свое дело. Для него это не забава, не праздное времяпровождение, а дело жизни и кусок хлеба. И из него выработался отличный работник, доказательство тому, что он служит по выбору старшим членом Московского Скакового Общества, а плохого человека на это дело не выбрали бы. И вот потому только, что он разводит лошадей, а не коров и овец, как всякий сельский хозяин, его обвиняют в пустых затеях и глупо проводимой жизни. Таков бывает суд людей и стоит ли его очень ценить!

Мне было очень, очень жаль, что мне не пришлось видеть вчера милую Варвару Дмитриевну. Но я наверно бываю дома только по воскресеньям от 2 до 6-и, в будни меня трудно застать.

Очень бы хотелось Вас повидать и с Вами побеседовать, глубокоуважаемый Василий Васильевич, но Ваша лестница тяжела для моего плохого сердца, а лифта я боюсь. Постараюсь выбрать, когда моему сердцу лучше, приду в воскресенье. Пока же жму Вашу руку и еще раз благодарю за письмо. Прошу передать душевный привет милой жене.

Искренно Вас почитающая

А.Достоевская

[на первой странице приписка:]

Простите, что пишу заказным: это моя привычка, т.к. часто пропадали письма.

¹ В неполном виде настоящее письмо приводится в публикации С.В. Белова ‘Переписка А.Г. Достоевской с современниками’. — ‘Байкал’, No 5, 1975, с. 141-142. Монография Волжского ЖИЗНЬ И ТВОРЧЕСТВО ДОСТОЕВСКОГО осталась неизданной (рукопись — в ЦГАЛИ, ф.142).

² Достоевская имеет в виду кн. БИОГРАФИЯ, ПИСЬМА И ЗАМЕТКИ ИЗ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО. СПб., 1883, подготовленную О.Ф. Миллером и Н.Н. Страховым. В ней помещены и воспоминания Страхова.

³ Об отношениях А.Г. и С.А. Толстой см.: А.Г. Достоевская. ВОСПОМИНАНИЯ. М., 1987, с.376-378, С.В. Белов. ‘Жена писателя’, ук. соч., с. 177-180.

ПЕРЕПИСКА А.Г. ДОСТОЕВСКОЙ С В.В. РОЗАНОВЫМ

15. Розанов — Достоевской

16. Розанов — Достоевской

17. Достоевская — Розанову

Читайте также: