Переписка с Полиной Виардо и ее семьей, Тургенев Иван Сергеевич, Год: 1881

Мемуары и переписка
Время на прочтение: 126 минут(ы)
Скачать в PDF
И. С. Тургенев. В воспоминаниях современников. ПЕРЕПИСКА И. С. Тургенева с Полиной Виардо и ее семьей
М., ‘Правда’, 1988

ПЕРЕПИСКА И. С. ТУРГЕНЕВА С ПОЛИНОЙ ВИАРДО И ЕЕ СЕМЬЕЙ

СОДЕРЖАНИЕ

Н. Генералова. От составителя
Тургенев — Полине Виардо. 30 декабря 1847 (11 января 1848) Париж
Луи и Полина Виардо — Тургеневу. 7 (19) января 1848. Берлин
Луи и Полина Виардо — Тургеневу. 29 марта (10 апреля) 1850. Берлин
Тургенев — Полине Виардо. 29, 30, 31 марта, 1 апреля (10, 11, 12, 13 апреля) 1850. Париж
Тургенев — Полине Виардо. 9(21) июня 1850. Париж
Полина и Луи Виардо — Тургеневу. Между 2 (15) и 8 (20) июня 1850. Лондон
Тургенев — Полине Виардо. 12, 13 (24, 25) июня 1850. Париж
Полина и Луи Виардо — Тургеневу. 17, 19, 20, 21 июня (29 июня, 1, 2, 3 июля) 1850. Лондон
Тургенев — Полине и Луи Виардо. 9, 13, 14, 15 (21, 25, 26, 27)июля 1850. Москва
Полина и Луи Виардо — Тургеневу. 29, 30 августа, 1, 2 сентября (10, 11, 13, 14 сентября) 1850. Куртавнель
Полина и Луи Виардо — Тургеневу. Начало февраля 1851. Париж
Тургенев — Луи Виардо. 20 февраля (4 марта) 1851. Петербург
Тургенев — Полине Виардо. 17, 18, 19, 22 января (29, 30, 31 января, 3 февраля) 1851. Москва
Полина Виардо — Тургеневу. 15, 17 (27, 29) апреля 1851. Париж
Тургенев — Полине Виардо. 26, 30 ноября, 4 декабря (8, 12, 16 декабря) 1851. Петербург
Луи Виардо — Тургеневу. 31 декабря 1851 / 11 января 1852. ШотландияТургенев — Полине Виардо. 15(27) октября 1857. Генуя
Полина и Луи Виардо — Тургеневу. 9 (21) ноября 1857. Париж
Полина и Луи Виардо — Тургеневу. 19, 20 ноября (1, 2 декабря) 1857. Париж
Тургенев — Луи Виардо. 2 (14) декабря 1857. Рим
Луи Виардо — Тургеневу. 11 (23) ноября 1860. Париж
Тургенев — Полине Виардо. 27 июня (9 июля) 1862. Спасское
Полина Виардо — Тургеневу. Начало августа 1862(?). Баден-Баден
Тургенев — Полине Виардо. 12, 13 (24, 25) июня 1865. Спасское
Полина Виардо — Тургеневу. 26 июня (8 июля) 1865. Баден-Баден
Тургенев — Полине Виардо. 12 (24 марта) 1868. Париж
Полина Виардо — Тургеневу. 17 (29) марта 1868. Баден-Баден
Полина Виардо — Тургеневу. 2 (14) февраля 1869. Веймар
Тургенев — Полине Виардо. 14 (26) марта 1869. Париж
Полина Виардо — Тургеневу. 4 (16) февраля 1869. Веймар
Полина Виардо — Тургеневу. 6 (18) февраля 1869. Веймар
Тургенев — Полине Виардо. 17 (29) марта 1869. Париж
Тургенев — Полине Виардо. 10 (22) октября 1870. Колонь
Полина Виардо — Тургеневу. 16 (28) октября 1870. Лондон
Тургенев — Полине Виардо. 8 (20) марта 1871. Москва
Тургенев — Полине Виардо. 13(25) марта 1871. Москва
Полина Виардо — Тургеневу. 17 (29) марта 1871. Лондон
Луи Виардо — Тургеневу. 17 (29) марта 1871. Лондон
Тургенев — Полине Виардо. 5 (17) марта 1879. Москва
Полина Виардо — Тургеневу. 13 (25) марта 1879. Париж
Полина Виардо — Тургеневу. 19, 20 апреля (1, 2 мая) 1879. Веймар
Полина Виардо — Тургеневу. 24 апреля (6 мая) 1879. Веймар
Тургенев — Полине Виардо. 4 (16) июня 1879. Лондон
Полина Виардо — Тургеневу. 27 апреля (9 мая) 1881. Париж
Тургенев — Клоди Шамро. 25 июня (7 июля) 1881. Спасское
Тургенев — Клоди Шамро. 6 (18) июля. 1881. Спасское
Полина Виардо — Тургеневу. 20 июля (1 августа) 1881. Буживаль

ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

Публикуемая переписка — незначительная часть обширного и долговременного обмена письмами, который вели на протяжении почти всего своего сорокалетнего знакомства Тургенев и Полина Виардо, а также члены ее семьи — муж Луи Виардо и дочери Клоди и Марианна. Предлагаемая публикация — первая попытка реконструировать, учитывая разрозненность дошедших до нас писем, отдельные эпизоды этой уникальной переписки, которая, сохранись она целиком, не только дала бы нам более полное представление о жизни каждого из корреспондентов, но и явилась бы бесценным документом эпохи, в высокой степени запечатлевшим ее духовные искания.
Данная публикация стала возможна благодаря появившимся во Франции в 70-е годы томам писем И. С. Тургенева к Полине Виардо и ее семье, которые были подготовлены известными французскими тургеневедами А. Гранжаром и А. Звигильским {Ivan Tourguenev. Lettres indites Pauline Viardot et sa famille. Publies et annotes par Henri Granjard et Alexandre Zviguilsky avec la collaboration de Dusa Perovic.— Lausanne. 1972, Ivan Tourguenev. Nouvelle correspondance indite. T. I. Introduction et notes par Alexandre Zviguilsky.— Paris, 1971, Ivan Tourguenev. Nouvelle correspondance indite. T. II. Introduction et notes par Alexandre Zviguilsky.— Paris, 1972.}. К этому времени выход в свет Полного академического собрания сочинений и писем Тургенева был уже завершен, и советские читатели не могли познакомиться с этой частью переписки великого русского писателя в ее достоверном виде, поскольку она была известна в большинстве своем в русских переводах и со значительными пропусками в текстах. Во французских изданиях письма Тургенева были опубликованы по подлинникам, хранящимся в частных архивах и Национальной библиотеке. В указанных изданиях были опубликованы и сохранившиеся 20 писем Полины Виардо к Тургеневу, а также 6 из известных французским исследователям 68-ми писем к Тургеневу Луи Виардо (5 писем включены в настоящую публикацию).
Письмами-дневниками, письмами-отчетами справедливо называл Тургенев свои письма к Полине Виардо. Такими же дневниками и отчетами были, судя по тем, что сохранились и публикуются здесь, ее ответные письма.
По подсчетам исследователей, Тургеневым было написано к Полине Виардо не менее 500 писем. Из них сейчас известны более половины (около 300), все они войдут в выходящее ныне второе академическое издание его сочинений {Тургенев И. С. Полное собрание сочинении и писем в 30-тн томах.— М.: Наука, 1978.}. Можно с уверенностью утверждать, что писем Полины Виардо к Тургеневу было не меньше, и если бы они сохранились, мы, наверное, имели бы дневник великой артистки, которую Сен-Санc однажды назвал ‘живой энциклопедией’. Несравненно полнее и многообразнее стали бы и наши представления о музыкальной жизни Европы 1840—1870-х годов.
Дата знакомства Тургенева с Полиной Виардо — 1/13 ноября 1843 г.— стала одной из тех знаменательных дат, о которых писатель помнил всю свою жизнь.
Не было ничего удивительного в том, что вдохновенное пение юной испанки (Полине Виардо было тогда 22 года) потрясло восторженного молодого человека, которому едва минуло 25 лет, но то, что русский писатель, ставший вскоре одним из популярнейших не только в России, но и в Европе, сохранит до конца дней горячую привязанность к замужней женщине, последует за нею за границу, где в конце концов проведет большую часть жизни и лишь наездами будет бывать на родине,— все это явилось не только удивительным, но и нарушало границы обыденных условностей.
Уже на закате жизни, в стихотворении в прозе ‘Когда меня не будет…’ Тургенев посвящает Полине Виардо поразительные по глубине и проникновенности строки: ‘Не забывай меня <...> в часы уединения, когда найдет на тебя та застенчивая и беспричинная грусть, столь знакомая добрым сердцам, возьми одну из наших любимых книг и отыщи в ней те страницы, те строки, те слова, от которых, бывало,— помнишь? — у нас обоих разом выступали сладкие и безмолвные слезы <...> И образ мой предстанет тебе — и из-под закрытых век твоих глаз польются слезы, подобные тем слезам, которые мы, умиленные Красотой, проливали некогда с тобою вдвоем, о ты, мой единственный друг, о ты, которую я любил так глубоко и так нежно!’ Эти строки выражают главное в отношениях Тургенева и Полины Виардо — их великая любовь была озарена великим, едва ли не подвижническим служением искусству, без которого оба они не мыслили своей жизни.
‘Жизнь для искусства’ — некоторые биографы Тургенева не теряют надежды найти этот его роман, который, возможно, никогда не был им написан, но версия о котором, возникшая еще при жизни писателя, жива до сих пор. Как бы то ни было, очевидно одно — жизнь Полины Виардо, как и самого Тургенева, могла бы быть обозначена именно так — жизнь для искусства. Не случайно словами: ‘Жить для искусства!’ закончил Тургенев написанный в 1860-е годы набросок сценария оперы ‘Консуэло’ (по роману Ж. Санд), музыку к которой должна была написать сама Полина Виардо.
Полина Виардо была не только выдающейся певицей, прославившейся исполнением ролей в операх Моцарта, Глюка, Россини, Верди, Беллини, Гуно, Мейербера, но и замечательным педагогом, продолжившим традиции своего отца, знаменитого испанского тенора и преподавателя пения Мануэля Гарсиа, который воспитал целую плеяду известных исполнителей.
Она сама сочиняла музыку на слова немецких, французских, русских поэтов (в том числе и Тургенева), комические оперы и даже пробовала свои силы в жанре большой оперы. Прекрасная пианистка — ее игрой восхищались Лист, Шуман, Брамс, Шопен, Берлиоз,— она могла бы прославиться и на этом поприще. Рисунки Полины Виардо несут на себе отпечаток значительного дарования и в этой области искусства, а письма — несомненное свидетельство ее литературной одаренности.
Блестяще образованная, она была увлекательным собеседником, остроумна, неутомима на выдумки, умела создать вокруг себя ту атмосферу непринужденной веселости и творческого общения, которая привлекала многих. Где бы она ни находилась — в Париже, Куртавнеле, Баден-Бадене, Буживале,— ее дом становился своеобразным центром, где собирались художники, певцы, музыканты, писатели и все, кому было дорого искусство. Известность Полины Виардо в то время можно в какой-то мере сравнить с известностью ее великой современницы Жорж Санд, погорая, кстати, сыграла большую роль в судьбе певицы и сохранила привязанность к ней до конца жизни.
Но, может быть, самым замечательным талантом Полины Виардо была ее способность к дружескому общению, которому она отдавалась со всей страстностью своей кипучей натуры. В дружбе она была щедра и великодушна, всегда готова прийти на помощь, поддержать в трудную минуту и материально, и морально, как никто, она умела радоваться успехам друзей.
А ими были Г. Берлиоз и Ш. Гуно, Жорж Санд и Шопен, Р. Вагнер и К. Сен-Сане, А. Шеффер и Э. Делакруа, Р. Шуман и И. Брамс. ‘Любовь,— писала она одному из друзей,— убивает, когда не может воспламенить. Погасить ее, о! это страшная мука… Не будь священной дружбы, я бы давно уже была мертва. Ей одной дано воскрешать меня, как Лазаря, без нее я не смогла бы жить. Это мое спасение, луч, согревающий мою жизнь’ {Цит. по кн.: Du Ion g G. Pauline Viardot tragdienne lyrique.— Paris, 1987, p. 128.}.
Казалось бы, жизнь Полины Виардо — всегда на виду, всегда в разъездах, всегда в нескончаемых трудах (а трудолюбие, столь хорошо подмеченное Жорж Санд в маленькой Консуэло, которой писательница напророчила великое будущее, было отличительным качеством певицы) — не оставляла много времени на внутренние переживания, на семью, на друзей. И тем не менее это была любящая и заботливая мать, воспитавшая четверых детей, каждый из которых стал известным и даже знаменитым, как, например, Поль Виардо.
И все же жизнь Полины Виардо, на первый взгляд столь гармоничная и устроенная, была не лишена трагических моментов. ‘У меня были в жизни очень горькие минуты…— призналась она однажды,— я могла совершить большую ошибку — потому что лишилась воли. Я вовремя обрела ее, чтобы, скрепя сердце, выполнить свой долг. Позже я была вознаграждена — о! мне надо было еще победить своп цыганские инстинкты — убить страсть — я едва не погибла — я хотела убить себя <...> — понемногу разум вернулся ко мне, а с ним и воля. Обладая ею, я была сильнее всех. Я не совершила ошибки…’ {Ibid., p. 123.}.
Высоким трагизмом, без которою немыслима подлинная гармония, отмечены и отношения Тургенева и Полины Виардо. ‘Тот, кто прошел через это, кто умел страдать <...> тот несет на себе отпечаток страдания, облагораживающий его…’, ‘страдание — это счастье, которое, например, эгоисту или человеку низкому неведомо’,— пишет Тургенев Полине Виардо, вкладывая в эти слова много личного, выстраданного им самим. Но не только его письма свидетельствуют о глубине пережитых им чувств. Письма Полины Виардо к русскому писателю убеждают в том, что чувство, которое он к ней испытывал (‘никогда не виданное на земле’, как он сам писал), не Сило безответным — оно было взаимным, оно было горнилом, в котором пережитые обоими художниками страдания переплавлялись в высокие и светлые образы искусства.
Наверное, именно поэтому Тургеневу удалось с такой силой запечатлеть ее образ в знаменитом стихотворении в прозе ‘Стой!’, которое может быть в определенном смысле приравнено к эстетической декларации. Еще в повести ‘Довольно’ (1862) Тургенев утверждал: ‘Красоте не нужно бесконечно жить, чтобы быть вечной,— ей довольно одного мгновения’. Именно такое мгновение, творящее Красоту, и пытается, подобно гетевскому Фаусту, остановить писатель в этом стихотворении: ‘Вот она — открытая тайна, тайна поэзии, жизни, любви! Вот оно, вот оно, бессмертие! Другого бессмертия нет — и не надо. И в это мгновение ты бессмертна. Оно пройдет — и ты снова щепотка пепла, женщина, дитя… Но что тебе за дело! В это мгновение — ты стала выше, ты стала вне всего преходящего, временного. Это твое мгновение не кончится никогда’.
Этот вдохновенный гимн женщине, олицетворявшей для Тургенева само искусство, не покажется преувеличением, если вспомнить, как высоко оценивали пение Полины Виардо многие и многие ее современники. Ш. Гуно сочинял для нее свою первую оперу ‘Сафо’, Мейербер — ‘Пророка’, Берлиоз мечтал о том, что она исполнит в его ‘Троянцах’ одновременно две партии — Дидоны и Кассандры, Сен-Санс посвятил ей свою оперу ‘Самсон и Далила’. Художники, скульпторы, музыканты стремились сохранить для нас ее облик, но ярче всего он запечатлелся в строках Тургенева, уже на склоне лет пропевшего свою ‘Песнь торжествующей любви’.
Публикуемые письма охватывают почти весь период знакомства Тургенева и Полины Виардо. Разумеется, столь небольшая часть не может дать полного представления о содержании этой богатой мыслями и чувствами переписки, но и в том виде, в каком мы можем ее воссоздать, переписка Тургенева и Полины Виардо, обладая всеми признаками литературного жанра, может быть отнесена к области художественного творчества. В первую очередь это, конечно, касается тургеневского эпистолярия. Его письма нередко содержат в себе размышления об искусстве и по своему значению приближаются к литературному манифесту.
Писатель вынужден по семейным обстоятельствам покинуть Францию и вернуться в Россию, и мы видим, какое горе причиняет его отъезд и тому, кто уезжает, и тем, кто остается. Писатель обнаруживает в Спасском свою незаконнорожденную дочь и, обеспокоенный ее судьбой, спрашивает совета у друзей. И они немедленно отзываются, предлагая взять девочку к себе на воспитание. Очевидно, что это решение не было принято безоговорочно, мы не знаем, что думал и говорил по этому поводу Луи Виардо, но он безукоризненно выполнял взятые на себя обязательства по воспитанию дочери Тургенева. Так же безукоризненно выполнит Тургенев позднее взятые на себя обязательства по составлению приданого для дочери Луи и Полины Виардо Клоди, которая станет его близким и задушевным другом.
Письма к Клоди Виардо (в замужестве Шамро) по своему эмоциональному настрою, поэтичности и доверительности напоминают письма Тургенева к самой Полине Виардо. Из сохранившихся 60 писем к Клоди Виардо, опубликованных лишь наполовину, ниже печатаются лишь два письма 1881 года, как бы заменяя не дошедшие до нас письма Тургенева за этот период к Полине Виардо, но и эти два письма дают представление о характере взаимоотношений писателя с детьми Виардо.
Содружество, душой которого были, конечно, Полипа Виардо и Тургенев, было и сотворчеством. Некоторые его эпизоды можно восстановить, читая переписку, которая предлагается в этом издании.
Тургенев не только откликался на каждое выступление Полипы Виардо (иногда даже печатно), но н писал для нее тексты романсов, переводил стихотворения для ее мелодий, сочинял многочисленные либретто и сценарии, стараясь уже в 60-е годы, когда Полина Виардо рассталась с большой сценой, поддержать ее попытки проявить себя на композиторском поприще. Высоко ценя ее критическое мнение, он знакомит ее со всеми своими творческими замыслами и новыми произведениями. По письмам Тургенева нередко можно восстановить творческую историю того или иного его произведения.
Творческая дружба связывала Тургенева и с мужем Полины Виардо, известным тогда литератором, знатоком искусства, лучшим переводчиком ‘Дон Кихота’ на французский язык. Благодаря своим поездкам в Россию и дружбе с Тургеневым, Луи Виардо стремится глубже ознакомиться с культурой и общественно-политическим строем России. Он помогает Тургеневу переводить на французский язык Гоголя, Пушкина, Лермонтова, его собственные произведения, вводит Тургенева в круг издателей и литераторов, где тот вскоре приобретает заслуженный авторитет и как мастер слова и как пропагандист русской литературы на Западе. Русский писатель становится другом и литературным советчиком П. Мернмс и Г. Флобера, братьев Гонкур, Э. Золя и Мопассана.
В свою очередь, Тургенев высоко ценит работы Л. Виардо, автора нескольких исторических исследований, популяризатора западноевропейского искусства, публициста, сотрудничавшего с Жорж Санд и Пьером Леру в республиканском органе ‘Revue Indpendante’, уважает его политические убеждения, обсуждает с ним наиболее острые социальные проблемы, и, конечно, в первую очередь проблему отмены крепостного права в России. Интересны и содержащиеся в письмах Тургенева и Луи Виардо оценки политических событий во Франции.
Многое сближало общественные позиции Тургенева и Луи Виардо. Дружба этих двух людей когда-нибудь станет предметом специального изучения, а пока скажем, что главным — тем, что объединяло их,— была не только преданность Полине Виардо, но и стремление найти пути к установлению социальной справедливости, будь то русский крестьянин или француз-республиканец, стремление защитить того, кто обижен, желание помочь другу и отозваться на чужую беду. Однако близким другом, таким, например, как Гюстав Флобер, Луи Виардо для Тургенева так и не стал. Причины тому лежали в глубоком различии их характеров, что наглядно проявилось в резком неприятии Луи Виардо одного из самых проникновенных тургеневских творений — повести ‘Первая любовь’ (это письмо Луи Виардо к Тургеневу публикуется в настоящем томе), а с другой стороны — в тургеневском стихотворении в прозе ‘Эгоист’, которое, как известно, было связано с образом Луи Виардо.
Публикуемая переписка Тургенева с Полиной Виардо и членами ее семьи значительно расширяет наши представления о духовных и творческих исканиях писателя, раскрывает глубину и многообразие его интересов, наконец, дает образец высокой нравственной одухотворенности и культуры общения.
Все письма печатаются в переводе с французского языка, на котором они были написаны, по публикации их в авторитетных изданиях, в основу которых были положены подлинники писем, хранящиеся во Франции в государственных и частных архивах. Большинство писем публикуется на русском языке впервые.

Н. Генералова

ТУРГЕНЕВ — ПОЛИНЕ ВИАРДО

30 декабря 1847 (11 января 1848). Париж

Париж, 11 января 1848.

Только что я получил письмо, которое вы мне послали в конверте на имя г-жи Гарсиа. Благодарю вашего мужа за добрую память, что же касается его суждений о положении Франции, то я был бы рад ошибиться и как можно скорее убедиться в своей неправоте1. Мои небольшие рассказы (которые, между прочим, написаны в жанре диаметрально противоположном повестям Флориана) не достойны чести быть переведенными, но предложение, которое делает мне el senor {сеньор (исп.).} Луи, слишком лестно, чтобы я не согласился на него теперь же, дабы воспользоваться им позднее, когда наконец напишу что-нибудь достойное, если Аполлону будет угодно меня осчастливить2. Одновременно я желаю великому охотнику… Постойте! Я ничего ему не желаю. Если он, человек в высшей степени рассудительный, не заразился суевериями моей милой родины, то я — даром что я русский — не желаю портить ему удовольствие.
Статьи о ‘Норме’ 3 заставили меня испытать то, что немцы называют Wehmuth {уныние (нем.).}. Сравнивая вас с той, какой вы были год назад, господа критики, кажется, заметили некую перемену, более совершенства в вашей манере исполнения этой роли. А мне — ay de mi {горе мне (исп.).} — мне не дано знать, что они имеют в виду: ведь я не видел вас в ‘Норме’ с Петербурга. Diese Entwicklungsstufe ist mir entgangen {Эту ступень развития я пропустил (нем.).}. Я готов кричать: ‘Держи вора!’, как Маскариль4. В сущности (говорю вам это по секрету и только вам одной), я немного огорчен этими статьями, Рельштаб и Коссак оба говорят ‘von einer milderen Darstellung {‘о более мягком исполнении’ (нем.).}. Я хорошо знаю, что это не та Milde {мягкость (нем.).}, что у Линд5, напротив, я убежден, что это должно быть очень красиво, очень правдиво и очень сильно. Да, великие страдания не могут сломить великие души, они придают им спокойствие, делают их более простыми, смягчают их, нисколько не заставляя терять в своем достоинстве. ‘Так тяжкий млат,— говорит в одном месте Пушкин,— дробя стекло, кует булат’6,— булат более острый, более гибкий и более крепкий, чем железо. Тот, кто прошел через это, кто умел страдать (я чуть было не сказал: те, кто имел это счастье, потому что страдание — это счастье, которое, например, эгоисту или человеку низкому неведомо), несет на себе отпечаток страдания, облагораживающий его, если он страданию не предался всецело. Боже! как я был бы рад присутствовать на представлении ‘Нормы’! Эта женщина с таким возвышенным и простодушным, прямым, правдивым сердцем, борющаяся со своей любовью и своей судьбой, эти величественные и простые движения страстей в нетронутой душе, это жестокое и сладостное соединение всего самого дорогого в жизни и смерти, этот исступленный взрыв в заключительной сцене, этот могучий и гордый дух, который, наконец, в минуту смерти предается самой пылкой нежности, восторгу самопожертвования — не будем больше об этом говорить. Я постараюсь воссоздать вас в ‘Норме’ согласно моему представлению о вашем таланте, согласно моим воспоминаниям… Правда, я теперь уже не так искусен, как прежде, в этом по преимуществу немецком упражнении…7 все же попробую.
Вы пишете мне также о ‘Ромео’, о третьем акте, слова которого похвалил Мюллер… Это напоминает мне о комнатке в Куртавнеле, где мы над ними трудились… 8 Вы так добры, что хотите знать мои замечания относительно Ромео… Что я могу сказать вам такого, чего вы не знали бы и не чувствовали заранее! Чем больше я размышляю о сцене третьего акта, тем больше мне кажется, что есть только один способ ее исполнения — это ваш. Нельзя вообразить себе ничего ужаснее, чем находиться перед трупом того, кто был для тебя всем, но если охватившее вас страшное отчаяние не будет сдерживаться или охлаждаться твердою решимостью покончить с собой или каким-либо иным большим чувством, искусство не будет в состоянии передать его. Прерывистые крики, рыдания, обмороки — это природа, это не искусство. Сам зритель не будет этим взволнован — тем волнением, глубоким и захватывающим, которое исторгает из вас с отрадой пролитые слезы, порой весьма горькие. Между тем тот Ромео, каким вы его хотите изобразить (судя по тому, что вы мне пишете), произведет на ваших слушателей неизгладимое впечатление. Я помню тонкое и справедливое наблюдение, которое вы сделали однажды по поводу тех суетливых движений, которые непрерывно производит Рашель 9, продолжая сохранять спокойный и величественный вид, возможно, у нее это шло только от мастерства, но вообще — это спокойствие, проистекающее из глубокого убеждения или из сильного чувства, спокойствие, которое, так сказать, обрамляет отчаянные порывы страсти, сообщая им ту чистоту очертаний, ту идеальную и подлинную красоту, которая одна и является истинной красотой в искусстве. А справедливость этого замечания доказывает сама жизнь, которая — правда, в те редкие мгновения, когда она освобождается от всего случайного и обыденного,— возвышается до подобной же красоты. Высшая скорбь, говорите вы в своем письме, выражается всего сдержаннее: а самая сдержанная скорбь и есть самая прекрасная, можно было бы прибавить. Но речь идет о том, чтобы уметь сочетать обе крайности, иначе покажешься холодным. Легче не посягать на совершенство, легче остановиться на полдороге, тем более что зрители в большинстве своем ни на что иное не претендуют, но вы являетесь тем, что вы есть именно через это благородное стремление к самому высокому, и, поверьте мне,— ist der Punkt getroffen {цель достигнута (нем.).} — все сердца, даже самые заурядные, трепещут и устремляются к вам. В Петербурге надо было быть самому немного артистом, чтобы почувствовать все, что было прекрасного в ваших намерениях, с тех пор вы выросли, вы сделались понятною для всех — сохраняя многое и для избранных.
Пишу вам все это разгоряченный, по свежим следам. Прошу вас восполнить — со свойственной вам тонкою прозорливостью — все недостающее и неточное в моих выражениях. У меня нет времени оттачивать стиль, даже нет к тому и желания. Я хочу только сказать вам все, что думаю.
Надобно заканчивать письмо, а я еще ничего не сказал вам о том, что происходит в Париже. Сделаю это в другом, ближайшем письме, если вам будет угодно 10. Вы хорошо сделали, послав нам статью Коссака, с Нового года здесь больше не действует ‘Zeitungs-Halle’ или Cabinet de Lecture 11.
Все здоровы. Вчера я был у итальянцев. Давали ‘Деву озера’ 12. Что за прелестная музыка (невзирая на некоторые длинноты и некоторую устарелость)! Но что за либретто! Г-жа Альбони была хороша в анданте и очень вялой в аллегро. Они с г-жой Гризи восхитительно исполнили маленький дуэт во втором акте. Марио хорошо спел свою арию. Хоры были отвратительны. (Как жаль! Хор бардов, насколько можно было о нем судить, великолепен.)
Видите, милостивая государыня, на сей раз я пишу без полей. Передайте от меня поклон Мюллеру. И будьте здоровы вы все, кого я так люблю. Благодарю вас за память, желаю вам всего самого лучшего на земле, крепко жму вам руку и остаюсь совершенно вам преданный

И. Тургенев.

P. S. Кстати, должен вам сообщить, что позавчера, в воскресенье, у вашего брата 13 был музыкальный вечер. Присутствовали только его ученики: Барбо, Батай и др… М-ль Антония там весьма отличилась. Она великолепно спела партию Семирамиды в квартете ‘Клятва’. Был Бальф. О вашем ангажементе здесь говорят как о совершившемся факте 14. Прощайте. Seien Sie auf ewig gesegnet, Sie edles, liebes herrliches Wesen {Будьте навеки благословенны, благородное, дорогое и прекрасное существо (нем.).}.
1 В неизвестном письме Луи Виардо к Тургеневу, очевидно, высказывалось предположение о возможном восстановлении во Франции республики. ‘Точный отчет’ о событиях 15 мая и. ст. 1848 г. в Париже содержится в письме Тургенева к Полине Виардо от этого же числа.
2 Очевидно, Луи Виардо, которого Тургенев шутливо называет ‘сеньором Луи’, предложил свои услуги в качестве переводчика рассказов из ‘Записок охотника’ на французский язык. Часть рассказов была к тому времени уже опубликована в ‘Современнике’, над другими писатель продолжал работать. Впервые на французский язык ‘Записки охотника’ были переведены в 1854 г. Э. Шаррьером. Впоследствии Луи Виардо принимал участие в редактировании переводов некоторых произведений Тургенева на французский язык.
3 ‘Норма’ — опера В. Беллини (1831). Полина Виардо была одной из лучших исполнительниц заглавной партии в этой опере. Тургенев слышал ее в один из театральных сезонов, когда П. Виардо гастролировала в Петербурге.
4 Цитата из комедии Мольера ‘Смешные жеманницы’ (сцена X).
5 Линд Дженни (1820—1887), известная шведская певица, которая соперничала с Полиной Виардо в исполнении некоторых партий меццо-сопрано.
6 Тургенев цитирует в переводе строки из первой песий поэмы А. С. Пушкина ‘Полтава’ (1829).
7 В подлиннике употреблено французское слово ‘construire’ — калька с немецкого ‘konstruieren’ — ‘конструировать’ — одно из понятий классической немецкой философии.
8 Полина Виардо исполняла в опере Беллини ‘Капулетти и Монтекки’ (1830), созданной на сюжет трагедии Шекспира ‘Ромео и Джульетта’, партию Ромео, написанную для низкого женского голоса. Гастролируя в это время в Берлине, она, очевидно, пела партию на немецком языке. Судя по контексту письма, Тургенев принимал участие в переводе,— вот почему он упоминает о похвале Г. Мюллера-Штрюбинга, немецкого филолога и поэта, знакомого П. и Л. Виардо, М. А. Бакунина, А. И. Герцена.
9 Рашель Элиза (1821—1858) — знаменитая трагическая актриса, которая позднее гастролировала в Петербурге.
10 Очевидно, Полипа и Луи просили Тургенева постоянно сообщать им парижские новости, в частности, политического характера.
11 Речь идет о парижской и берлинской читальнях.
12 ‘Дева озера’ (1819) — опера Дж. Россини, написанная на сюжет одноименной поэмы Вальтера Скотта.
13 Имеется в виду Мануэль Гарсиа (1805—1906), певец, преподаватель сначала Парижской, затем Лондонской консерваторий.
14 Тургенев имеет в виду слухи о постановке в скором времени новой оперы Дж. Мейербера ‘Пророк’, в которой роль Фидес предназначалась самим композитором для Полины Виардо, однако из-за политических событий постановка оперы затянулась и ее премьера состоялась лишь в апреле 1849 г. Тогда же Тургенев решил дать в Россию корреспонденцию о постановке ‘Пророка’, в результате чего во 2-м номере ‘Отечественных записок’ за 1850 г. появилась статья Тургенева ‘Несколько слов об опере Мейербера ‘Пророк» без подписи, где писатель, довольно высоко оценивая оперу, особо отметил пение П. Виардо, ‘которая в этой роли окончательно стала на одном ряду с своей незабвенной сестрой <Марией Малибран>‘.

ЛУИ И ПОЛИНА ВИАРДО — ТУРГЕНЕВУ

7(19) января 1848. Берлин

Берлин, 19 января 1848.

Раз уж вы, мой дорогой друг, в столь хорошем рабочем настроении и намереваетесь завершить цикл рассказов о нравах русского народа, деревенских жителей 1, мне надобно предложить вам одну идею, которая могла бы послужить еще одной темой для нашей совместной работы.
С тем немногим, что я знаю о положении крепостных в России, с тем, что я видел, читал или слышал2, я тоже подумывал о том, чтобы написать новеллу на русскую тему, и решил взять за основу, в качестве сюжета, один случай, слышанный мною от кого-то, может быть, от вас самого. Вот, в двух словах, о чем идет речь.
Некий крестьянин, глава семьи, старик (назовем его Иваном), выбран старостой своей деревни или старшиной кантона, вступив в соперничество с тем, кого назовем Дмитрием. У старика есть единственная дочь, в которой он души не чает и которую хочет выдать замуж за молодого человека из этих мест. Выборы и обручение. Приезжает помещик — он забирает девушку к себе. Разъяренный жених поднимает крестьян и подстрекает их спалить помещика в его имении за этот и другие недостойные поступки. Приготовления. Иван собирает их и, несмотря на отцовское горе, увещевает, взывая о милосердии по отношению к виновному или хотя бы об отсрочке. Затем он увещевает помещика, показывая ему низость и опасность его поведения. Последний насмехается над ним и, чтобы проучить своих крестьян, забирает другую девушку, предназначенную Дмитрию. Тогда Иван, побуждаемый, разумеется, не только желанием личной мести, но и общественного блага, идет и своей рукой убивает помещика и, освободив от него всю округу, сдается властям.
Вы с первого взгляда можете заметить, сколько местного колорита, описания нравов, обычаев, законов, системы управления, истории, обрядов и т. п. может вместить этот небольшой сюжет, словом, дать понятие о положении и жизни русских крестьян. Сюжет, как я полагаю, не подходит для России, но его следовало бы разработать и опубликовать на французском языке. Вы могли бы вставить в него все детали, которые рассыпаны в уже написанных вами рассказах, и сочинить настоящий и полноценный роман нравов3. Я предлагаю вам свое участие не только при переводе, если вы напишете его по-русски, или при редактировании, если вы напишете его сразу по-французски, что вы можете сделать превосходно, но и в качестве ответственного издателя и официального автора, пока вам не станет удобным обнародовать свое авторство. Сейчас я держу в руках новую книгу (на немецком и французском языках) некоего барона Августа Гартхаузена, которая посвящена внутреннему устройству России, я могу сказать, что почерпнул исторические материалы для романа из нес, а также из Шницлера и других источников, да и своих воспоминаний. Я уже опубликовал в ‘Revue Indpendante’ большую статью о крепостных в России. Так что я сниму с вас все подозрения 4.
Что вы на это скажете? Подумайте. Если сюжет вас устраивает, а я думаю, что он хорош, при условии что вы измените его по своему усмотрению, и если вы находите смысл в том, чтобы вставить в него все интересные детали из уже законченных вами рассказов, то скорее manos a la labor {за работу (исп.).}. С конца марта до конца апреля у нас будет месяц, чтобы поработать вместе, а потом у меня будет возможность выполнить уже собственно мою задачу за четыре месяца английского сплина5.
Более ничего нового сообщить вам не могу, даже об охоте, что меня огорчает. Прощайте и до свидания. Сердечно ваш

Луи В.

Зачем же оставлять так много пустого места? Почему не заполнить его хотя бы только и простым приветствием для того, чтобы отплатить вам тем же за вашу маленькую приписку в письме матушки. Браво, Don Juan (по-испански), браво! вы работаете как одержимый, как пишет мне матушка. Это хорошо, это очень хорошо, раз ваши способности вам это позволяют. Воспользуйтесь благодатным дуновением, которое вам посылает Аполлон. У вас появился вкус к работе. Это — лучшее, чем стоит заниматься в любой стране, в любом положении, особенно в вашем — положении богатого сынка, и особенно в Париже, где, по общему мнению, работать надо не покладая рук и т. д. и т. д. Трудитесь на поприще искусства, вы в этом никогда не раскаетесь и всегда останетесь молодым и открытым для всех радостей жизни и стойким ко всяческим невзгодам. Я тоже тружусь, и, признаюсь, это является моим единственным развлечением, единственной радостью. Если это не цель моей жизни, то, по крайней мере, способ существования. Пишите. Прощайте.

<Полина Виардо>

1 Речь идет о ‘Записках охотника’. В это время Тургенев мог работать над рассказами ‘Гамлет Щигровского уезда’, ‘Чертопханов и Недопюскин’ или ‘Лес и степь’.
2 Луи Виардо четырежды посетил Россию, сопровождая свою жену на гастроли в 1843—1844, 1844—1845, 1845—1846 гг. и в 1853 г. Круг русских знакомых П. и Л. Виардо был довольно широк, к тому же Луи Виардо много охотился в России, изложив свои впечатления в корреспонденциях, напечатанных во французской прессе и объединенных позднее в сборник 184G года ‘Охотничьи воспоминания’ (‘Souvenirs de chasse’).
3 Это намерение не было осуществлено ни Луи Виардо, ни Тургеневым.
4 План будущей публикации, изложенный Л. Виардо, свидетельствует о том, что он был хорошо знаком с условиями русской цензуры. Это дает возможность предположить, что Тургенев мог неоднократно воспользоваться услугами Луи Виардо. Именно так, например, Тургенев опубликовал в 1845 г. сборник повестей Гоголя в переводе на французский язык, где переводчиком числился не знавший по-русски Луи Виардо. Говоря об исторических источниках романа, Луи Виардо имеет в виду исследование немецкого экономиста А. Гастхаузена ‘Этюды о внутреннем устройстве, национальной жизни и сельских институтах в России (‘Etudes sur la situation intrieure, la vie nationale et les institutions rurales de la Russie’, 1847—1852), написанное на основании личных впечатлений автора, а также книгу Ж. Г. Шницлера ‘Россия, Польша и Финляндия. Сводка статистических, исторических и географических таблиц’, изданную в Петербурге в 1835 г. Статья, о которой упоминает Луи Виардо,— ‘Об освобождении крепостных в России’ — была опубликована 15 мая 1846 г. в журнале ‘Revue Indpendante’, где Л. Виардо был соредактором вместе с Жорж Санд и Пьером Леру. Есть предположение, что автором этой статьи был на самом деле Тургенев (см.: Тургеневский сборник. Вып. IV, Л., 1968, с. 110—111).
5 На весенне-летний сезон 1848 г. Полипа Виардо была ангажирована в лондонский театр Ковент-Гарден.

ЛУИ И ПОЛИНА ВИАРДО — ТУРГЕНЕВУ

29 марта (10 апреля) 1850. Берлин

Берлин, 10 апреля 1850.

Мой дорогой Тургенев,
Сегодня я не пишу Гуно. Это взяла на себя Полина, она лучше меня расскажет о том горе, которое мы испытали, узнав о неожиданном и роковом событии1, об этом слишком реальном появлении особы, которая обычно навещает вас во сне. Но есть одна сторона в этом, а именно деловая, о которой я хочу без промедления поговорить с вами. Я полагаю, и даже уверен, что покойный был самым полезным членом семьи, и его утрата повлечет неизбежные расходы, одновременно уменьшив наличные средства, сильно стеснит их положение и увеличит трудности. Вот по этому поводу вам и следует объясниться с Гуно. Мне не нужно говорить вам о том, что это нужно сделать деликатно, но принудите его к полной откровенности. Пусть он скажет, в какой сумме нуждается его семья, и я немедленно переведу ему эту сумму через французский банк, где у нас лежит взнос на выплату стоимости недавно купленного дома и т. д. Повторите ему, что стесняться он не должен нисколько и что этот аванс, который позже будет покрыт доходами с ‘Сафо’, не может причинить нам ни затруднений, ни убытков, даже с процентов, поскольку с подобных вкладов банк их не выплачивает. В любом случае он должен знать, что эти деньги не будут использованы в течение четырех-пяти месяцев, так что он может пользоваться ими без угрызений совести скорее, чем обращаться к другим, кто менее свободен в оказании услуг или даже пытаться поскорее раздобыть деньги посредством разорительных распродаж или обременительных долгов. Вырвите у Гуно ответ, и тут же он получит сумму, которую вам назовет.
Полина закончит это письмо, пожимаю вам руки с грустью и нежностью.

Л. В.

Это ужасно, ужасно!
Не знаю почему, по я ожидала этого письма с беспокойством, которое сама не могла объяснить. Это было предчувствие. Вы, который так добр, будьте же таким к бедному Гуно. Немного дружеского участия так благотворно, когда находишься в беде. Я приглашаю, прошу, умоляю его оставить квартиру и вместе с матерью поселиться в пашем доме. Будьте добры предупредить Берту. Попросите ее убедить г-жу Гуно (бедная достойная женщина) и приготовить для них комнаты. Г-же Гуно будет удобно в моей спальне, а ее Шарль может занять либо комнату Луизы, либо мою маленькую гостиную. Каждый вечер на диване можно стелить постель. Это не составит никаких хлопот. Просите Гуно принять наше предложение — им будет там так покойно и они могут оставаться там до отъезда в Куртавнель2. Им и думать не следует о возвращении в Со. Поручаю вам от нашего имени настаивать на этом. Будьте здоровы, дорогой Тургенев, и почаще сообщайте мне о себе. Я глубоко опечалена этим несчастьем. Будьте добры к Гуно. Я нежно люблю вас.

Полина

1 Речь идет о кончине брата Шарля Гуно архитектора Юрбена Гуно (1807—1850).
2 Предложение Виардо было принято только отчасти. Мать и сын Гуно провели лето в их загородном имении Куртавиеле.

ТУРГЕНЕВ — ПОЛИНЕ ВИАРДО

29, 30, 31 марта, 1 апреля (10,11, 12, 13 апреля) 1850. Париж

Париж. Среда, 10 апреля 1850.

Добрый день, милостивая государыня. Guten Morgen, theuerstes, liebstes Wesen {Добрый день, самое дорогое, самое любимое существо (нем.).}.
Как же вы были добры, говоря нам столь ласковые слова в своем письме — поистине это может утешить в разлуке. Если бы разлука не была столь скверной вещью. Ах! вы так нежно любимы и так заставляете страдать без вас! Известие о смерти бедного брата Гуно, должно быть, вас очень огорчило, все последнее время я только об этом и думал, вероятно, сейчас вы ему пишете. Я вижусь с ним каждый день. Чувствует он себя довольно сносно. Правда, я предвижу вот что: он захочет поселиться вместе с матерью, и мне нечего вам говорить, как это будет для него неудобно. Впрочем, посмотрим. В вашем письме вы говорили ему о бедной г-же Беер, которая тоже потеряла недавно сына: можете себе представить, как все, о чем вы ему писали, должно было его взволновать и в то же время поразить. По не менее странному совпадению, в прошлую пятницу — как раз накануне кончины его брата — у нас с ним состоялся длинный разговор о бессмертии души… На следующий день, ни о чем не ведая, я прихожу к нему: незнакомая женщина с растерянным видом отворяет мне дверь. У меня тотчас же появилось дурное предчувствие: она ввела меня в маленькую комнатку. Входит Гуно и говорит: ‘Ах! мой друг — брата моего больше нет в живых…’ Мы долго оставались вдвоем: время от времени он поднимался, чтобы проведать свою мать. Пришел старый благообразный священник, он попытался его утешить, говоря о блаженстве, которое, по всей вероятности, было суждено покойному, поскольку за несколько дней до того он причастился. Так вот! уверяю вас, что, несмотря на благие намерения доброго старика, слова утешения звучали фальшиво и, главное, ничуть не уменьшали скорби…
Я, как могу, стараюсь быть ему полезным: здесь я пробуду еще дня 4 или 5, уеду только тогда, когда увижу, что он пришел в себя. Что до меня, то я совершенно оправился от моей ангины… да и моя благоверная тоже как будто намерена сменить гнев на милость. До завтра. Да благословит вас бог тысячу раз! Будьте здоровы!
Четверг.
Гуно чувствует себя хорошо. Теперь ему приходится заниматься множеством формальностей, смерть делового человека всегда оставляет в жизни ужасную пустоту, и эту дыру хочется заткнуть как можно скорее… Вы понимаете, что я не имею в виду пустоту, образовавшуюся в чувствах. Тем не менее я полагаю, что как только Гуно сможет немного перевести дух, он снова примется за работу 1.
Вчера я впервые видел Рашель в ‘Андромахе’2. Эта роль, исполненная ненависти и ревности, словно создана для нес. Ее голосу, содрогавшемуся от бешенства и презрения, позавидовала бы и гиена. Жест, с которым она посылает Оресту свое последнее проклятие, великолепен… Она делает полуоборот, чтобы бросить ему в лицо этот жест, подобно тому, как рыбак закидывает свою сеть — это очень выразительно и очень красиво. И все же ее таланту не достает многого: или, вернее, одного: сердца — и того подлинного благородства, которое исходит только из него. Ей свойственно лишь благородство тела, линий, вместо сердца у нее — старая монета в одну су, позолоченная по способу Руольца, ни один величавый или взволнованный звук не вылетел из этого сведенного судорогой продажного рта. Это натура отвлеченная, неудивительно, что она чувствует себя хорошо только в старых французских трагедиях, которые, сколь они ни прекрасны (вы знаете мое восхищение Расином и Корне-лем), все-таки остаются абстракциями. Гермиона — Ревность, Андромаха — Супружеская верность, и т. д. и т. д. Но при этом — какая тонкость, какая точность наблюдений, какое изящество психологической разработки, какое знание малейших движений страсти и какое совершенство, какая правдивость выражения! Эти мимолетные движения Расин умеет запечатлеть с помощью одного стиха, подобно тому, как одной булавкой прикалывают несколько бабочек. В наше время так не пишет никто, даже г-н Понсар. Кстати о Поисаре, сегодня я совершил в карете длительную прогулку по Елисейским полям вместе с добряком Рено, который измучил меня александрийскими стихами собственного сочинения. В глаза я его лицемерно расхваливал, но вам-то могу сказать, что это весьма ничтожно… настолько ничтожно, что попросту является ничем.
Добрый вечер, будьте здоровы… Я не могу еще назначить день отъезда, но когда думаю, что покину Францию, может быть, надолго, сердце мое сжимается… Бедный Куртавнель! в этом году я его больше не увижу… Терпение. Gedult, Gedult und wenn… {Терпение, терпение и когда… (нем.).} До завтра.
Пятница вечером.
Сейчас вы дебютируете в Берлине в ‘Гугенотах’3. Все мои помыслы о вас и с вами. (Здесь их давали, г-жа Лаборд, говорят, имела большой успех.) Кстати, г-жа Угальд окончательно потеряла голос и едет на Юг. Ее роль в новой опере Тома отдали м-ль Лефевр.
Гуно я не застал сегодня дома. Я оставил ему записку, назначив ему свидание на завтра на улице Дуэ.
Думаю, что уеду в воскресенье, в восемь часов вечера. Мой паспорт в порядке, чемоданы наполовину уложены. И все-таки, не знаю… мне жаль покидать Париж. В особенности удерживает меня Гуно. Тем более, что и моя благоверная не слишком ворчит. Я очень опечален… хотелось бы… не знаю чего. Не стоит продолжать письмо в таком расположении духа. Желаю вам всего наилучшего… До завтра.
Суббота вечером.
Сегодня я получил ваше письмо, добрая и дорогая госпожа Виардо, а также письмо от Виардо. Вот — в двух словах — результаты. Я виделся сегодня с Гуно на улице Дуэ (он сказал, что написал вам). Его матушка принимает ваше предложение приехать в Куртавнель, как только установится хорошая погода, я очень рад и за нее и за Гуно, другое же предложение (я имею в виду перемену места жительства) оказалось неприемлемым по многим причинам, Гуно, должно быть, вам сам их изложил. Оно неприемлемо тем более, что уже принято первое предложение, в сущности единственно важное. Что же до предложения, сделанного в письме Виардо, то я в конце концов показал это письмо Гуно, он был живо тронут и просил разрешения оставить его у себя, чтобы показать матери… Не думаю, чтобы сейчас они особенно нуждались в деньгах. Однако это предложение сделано с такой деликатностью, что ничто, разумеется, не помешает им принять его, если они сочтут это необходимым. Между темя решил остаться в Париже еще на неделю: Гуно я смогу видеть чаще, чем до сих пор, а его обещание показать мне то, что он уже сочинил, может быть, вернет его в рабочее состояние. Он прочел нам письмо, которое вы ему написали: вы добры, как ангел. Вам незачем просить меня быть к нему добрым, я испытываю к нему подлинно дружеское чувство. Итак, вы можете писать мне еще сюда. Я доволен, что уеду из Парижа только через неделю. Прощайте, вы очень добры, и вас здесь очень любят. Тысяча добрых пожеланий Виардо.
1 В это время Шарль Гуно заканчивал работу над оперой ‘Сафо’, главная роль в которой предназначалась для Полины Виардо.
2 ‘Андромаха’ — трагедия Ж. Расина (1667).
3 ‘Гугеноты’ — опера Дж. Мейсрбера (1835).

ТУРГЕНЕВ — ПОЛИНЕ ВИАРДО

9(21) июня 1850. Париж

Париж. Среда *
21 июня 1850.

* Так в подлиннике, по-видимому, надо: пятница.

Добрый день, моя дорогая и добрая госпожа Виардо. Да благословит вас бог и да озарит каждое мгновение вашей жизни! Увы, да — я уезжаю во вторник. Двадцать четыре часа размышлений только укрепили меня в моем решении. Я обещал вам, что сегодня напишу более подробное письмо, но зачем? Вам довольно будет знать, что отложить мой отъезд невозможно, как вы хорошо понимаете, я никогда не принял бы такого решения без очень веских причин. Я уезжаю, но с какой печалью в душе, с какой тяжестью на сердце!
Ну, не надо больше об этом думать,— и, однако, я не могу говорить ни о чем ином. Этим я смогу заняться и вернувшись в Россию, но здесь, сейчас, это для меня невозможно… Сегодня я написал доброму Гуно и всем обитателям Куртавнеля, того дорогого Куртавпеля, который кажется мне теперь прекраснейшим местом на земле и память о котором я сохраню, пока буду жив! Когда я вновь его увижу? Когда я вновь увижу вас? Надо надеяться — не слишком поздно.
Когда-то вы показывали мне арию, сочиненную в ранней молодости вашей сестрой на слова Метастазио: ‘Ессо il un fiero istante’ {‘Вот сей плачевный час’ (ит.).} 1. Помню, что она поразила меня, словно печальное предчувствие. Вот уже несколько дней, как эти слова нейдут у меня из головы. Addio, addio {Прощай, прощай (ит.).}. И вот это слово addio пробуждает во мне другое воспоминание: во время карнавала 1840 года я находился в Риме. Я шел по маленькой, уединенной улице, как вдруг на пороге одного из домов увидел красивую девушку в одежде крестьянки из Альбано, которая держала за руку мужчину, закутанного в коричневый плащ, и, заливаясь слезами, говорила ему: ‘Addio, addio’. Она произносила это таким проникновенным, таким чистым и в то же время таким грустным голосом, что звук его остался в моих ушах, и мне кажется, что я слышу его и сейчас. Не знаю, зачем я все это вам рассказываю. Addio!
У нас с Гуно теперь по два ваших дагерротипа. На моем глаза смотрят, как живые. Я очень доволен, что он у меня есть.
Вчера я видел м-ль Рашель в ‘Анжело’, она там посредственна, а пьеса отвратительна. Но костюмы м-ль Рашель великолепны.
Скажите Чорли2, что я не уеду, не написав ему, что я слишком дорожу его расположением, чтобы ему об этом не сказать. Передайте от меня поклон леди Монсон и Истамам. А доброго Виардо целую в обе щеки. Диана не увидится с Сидом! 3 Бедняжка, в России ей будет очень холодно,— так же, как и ее хозяину.
Вы ведь на меня не сердитесь, что я пишу вам такие короткие письма? Видите ли — я не желаю вас огорчать, а русская пословица гласит: ‘У кого что болит, тот про то и говорит’. Завтра мы получим известия о вчерашнем представлении. Надеюсь, они будут превосходными. Я весь вечер думал о вас. Но когда же я о вас не думаю?
Ах! дайте мне ваши руки, мои добрые друзья. Чтобы я мог пожать их крепко, очень крепко! Буду писать вам каждый день до самого отъезда и потом тоже. Бедного Бакунина, кажется, выдали австрийцам, то есть на смерть. Кто бы мог предсказать мне это десять лет тому назад, когда мы жили с ним в одной комнате…4
Прощайте. Да хранит вас денно и нощно бог. Будьте счастливы, благословенны, веселы, довольны и здоровы. Я же остаюсь навсегда ваш

И. Тургенев.

P. S. Будьте счастливы — вот моя постоянная молитва.
1 Речь идет о романсе ‘Прощание с Ниццей’ (‘Addio a Nice’), написанном на слова итальянского поэта XVIII в. П. Метастазио сестрой Полины Виардо, знаменитой певицей Марией Малибран (1808—1836), с которой долго сравнивали и саму Полину Виардо. Рано умершая Мария Малибран успела снискать шумную славу в Европе и Америке. Как и младшая сестра, она была богато одаренной натурой — сохранились ее прекрасные акварели и рисунки, она сочиняла и музыку. Сборник ее романсов был издан уже после смерти и высоко оценен взыскательным Г. Берлиозом. Упомянутый Тургеневым романс вошел в состав этого сборника, вышедшего в 1837 г. Мотив романса ‘Прощание с Ниццей’ звучит в повести Тургенева ‘Три встречи’ (1852).
2 Г. Чорли (1808—1872) был близким другом Полины Виардо и Тургенева. Постоянный сотрудник музыкального отдела лондонского журнала ‘Athenaeum’, он часто откликался на выступления певицы и был ее верным поклонником долгие годы. Творчеству Тургенева Чорли посвятил несколько разборов его романов (‘Дворянское гнездо’, ‘Рудин’, ‘Отцы и дети’).
3 Диана и Сид — охотничьи собаки Тургенева и Луи Виардо.
4 С М. А. Бакуниным (1814—1876) Тургенев познакомился в Берлине в июле 1840 г. и прожил там с ним в одной комнате, с перерывами, до начала 1841 г.— времени своего возвращения в Россию. После подавления прусскими войсками революционного восстания в Дрездене, участником которого был Бакунин, он был арестован п в ночь с 9 на 10 мая 1848 г. заключен в крепость Кенигштайн. В 1850 г. Саксонский военный трибунал приговорил его к смертной казни, замененной пожизненным заключением. В нюне того же года Бакунин был передан австрийскому правительству, которое, в свою очередь, выдало его России.

ПОЛИНА И ЛУИ ВИАРДО — ТУРГЕНЕВУ

Между 2(15) и 8 (20) июня 1850. Лондон

Дорогой добрый Тургенев,
Я хотела сегодня много написать вам, но ваше письмо подкосило меня. Вы уезжаете? Это столь удручающее меня печальное известие, тем не менее, не совсем неожиданно. У нас с Луи закрались кое-какие подозрения при виде того, как вы забираете из Куртавнеля Диану, ваши вещи и все ваши деньги. Но от предчувствия несчастья до его осуществления так далеко, что сейчас я чувствую себя как бы раздавленной свалившимся на нас горем — потерять вас именно тогда, когда, как нам казалось, мы вас обрели и отняли у противной России. Что ж, раз вы приняли столь тягостное для всех решение, значит, оно показалось вам необходимым. Уезжайте же, но с твердым намерением возвратиться, а следовательно, уладить ваши тамошние дела.
Пусть бог направляет вас и неустанно вас хранит! и поскорее возвращает в добром здравии и счастливым. Вы найдете своих друзей такими же, какими оставляете. Нет, еще лучше — поскольку они будут любить вас еще больше, ведь ваше отсутствие заставит их страдать. Уступаю перо Луи, который тоже хочет сказать, что любит вас от всего сердца. Вам это хорошо известно, но все равно, произносить эти слова столь же приятно, как и слышать. Я еще напишу вам до вашего отъезда, чтобы напутствовать вас всяческими благословениями души преданной вам

Полины

4 1/2 ч. Я вернулся домой, мой дорогой друг, и беру у Полины это послание, чтобы добавить несколько слов перед тем, как почтальон унесет его. Да, я более чем подозревал, я был уверен, что вы покинете Куртавпель ради России, но я не хотел, не должен был ничего говорить, даже дать вам понять, что разгадал вашу тайну. Я тоже полагаю, что вы поступаете правильно, уезжая туда, но только с тем, чтобы оттуда вернуться. Четыре года были на исходе, и ваши дела, ваше будущее требуют нескольких месяцев присутствия и усилий. Решение ваше похвально, почти необходимо, остается лишь вверить вас в руки того, кого я на всякий случай называю Справедливым Существом. Из опасения лишиться этого имени оно должно вам покровительствовать. В Петербурге побудьте только проездом, там опасно, как во время чумы, бегите в Москву, в деревню и постарайтесь вернуться независимым 1. Раз уж, как я полагаю, время для исполнения призвания еще не настало2.
И пусть Диана поможет вам испытать несколько радостных мгновений.

<Луи Виардо>

1 Л. Виардо намекает на одну из целен поездки Тургенева в Россию — попытку добиться от матери, В. П. Тургеневой, независимости для себя и своего брата Николая в управлении и владении наследственными имениями. Одновременно это намек на крепостное положение крестьян в России — вопрос, который постоянно обсуждался Тургеневым и Луи Виардо. Не исключено, что это и отсылка к названию того республиканского органа — ‘Revue Indpendante‘ (‘Независимое обозрение’), в котором сотрудничал Л. Виардо.
2 Очевидно, имеется в виду освобождение от крепостной зависимости крестьян в имении Тургенева. Позднее, 5 февраля 1858 г., откликаясь на намерение Тургенева уехать в Россию, где в ближайшее время ожидалось правительственное постановление об отмене крепостного права, Л. Виардо писал: ‘Я очень хорошо понимаю ваше желание при столь важных обстоятельствах вернуться поскорее в Россию, где вы можете оказать влияние как в общем плане — посредством ваших произведений, так и, в частности, посредством <личного> примера’ (цит. по: Dulong G. Pauline Viardot tragdienne lyrique. P., 1987, p. 115).

ТУРГЕНЕВ — ПОЛИНЕ ВИАРДО

12, 13 (24, 25) июня 1850. Париж

Понедельник, 24 июня 1850.
Париж.

9 ч. вечера. Вот и последний вечер, что я провожу в Париже, дорогая и добрая госпожа Виардо. Завтра в этот же час я уже буду катиться по дороге в Берлин. Не стану занимать вас своими тревогами, своими печалями, вы можете себе их представить без того, чтоб я еще огорчал вас своим рассказом. Все мое существо может быть выражено одним словом: прощайте — прощайте. Я оглядываюсь по сторонам, собираю все мои воспоминания, вплоть до самых незначительных — подобно эмигрантам, уезжающим в Америку, которые, как говорят, забирают с собой даже самую жалкую домашнюю утварь, и я уношу все это с собой, словно сокровище. Если же и вы обещаете вспоминать обо мне — я думаю, что перенесу разлуку легче и у меня не будет так тяжело на сердце.— Когда вы вернетесь в Куртавнель, приветствуйте от меня его дорогие стены, когда, сидя прекрасным осенним вечером на крыльце дома, вы взглянете на колеблющиеся вершины тополей, что растут во дворе,— подумайте, прошу вас, об отсутствующем друге, который был бы так счастлив находиться там среди вас. Что до меня, то мне нечего давать вам обещание часто вспоминать о вас, ничем иным я и не буду заниматься, уже отсюда я вижу себя сидящим в одиночестве под старыми липами в моем саду, обратившись лицом к Франции, и тихо шепчущим: где они, что они сейчас делают? Ах! я так чувствую, что оставляю здесь мое сердце. Прощайте, до завтра.
Вторник, 8 часов утра.
Добрый день, в последний раз во Франции, добрый день, дорогая госпожа Виардо. Я почти не спал, ежеминутно просыпался и чувствовал, что моя печаль не покидает меня и во сне. Жду сегодня писем от вас и от Гуно, я просил его прислать мне ‘Вечер’ и ‘Lamento’ 1. Вы помните это — но нет — я не могу еще почувствовать очарование этих трех слов — может быть, позднее,— но не сейчас. Я получу письмо от вас — не правда ли?
Вы не можете представить себе, какое удовольствие доставило мне ваше триумфальное возвращение. Когда вы будете писать мне в Россию, то сообщайте, прошу вас, о мельчайших подробностях ваших представлений,— да и вообще множество подробностей. Самый верный способ сократить расстояние — бросить ему вызов. Уверяю вас, что такие, например, слова, как ‘Сегодня утром я встала в 8 часов и позавтракала у открытого окна, выходящего в мой сад’, уменьшат расстояние на много льё — а их между вами и мной будет немало.
Спустя два часа.
Голова моя пылает, я вне себя от усталости и горя. Укладываю чемоданы, обливаясь слезами,— ничего больше не понимаю — не знаю, право, что и пишу. Послал вам мой адрес — напишу вам из Берлина. Прощайте — прощайте, обнимаю вас всех, вас, Виардо,— будьте благословенны — мои дорогие и добрые друзья, моя единственная семья, вы, кого я люблю больше всех на свете. Спасибо за ваше дорогое, доброе письмо — у меня нет больше слов, чтобы сказать вам, как благотворно оно на меня подействовало — да благословит вас бог тысячу раз. Уже пора кончать — пора — пора. Ну, смелей — и будем надеяться на лучшее. В последний раз снова придите в мои объятия — чтобы я смог прижать вас к сердцу, которое так любит вас, мои добрые, мои дорогие друзья, и прощайте. Поручаю вас богу. Будьте счастливы. Люблю вас и буду любить до конца жизни. Целую также Мануэля и леди Монсон, если она это позволит. Прощайте, прощайте.

Ваш И. Тургенев.

P. S. Иду к Луизе2, несу ей немецкую книгу, чтобы и она тоже помнила об отсутствующем друге. Ах! я всех вас так люблю! Я это чувствую теперь больше, чем когда-либо…
1 ‘Вечер’ — романс Ш. Гуно на слова А. де Ламартина (1840). ‘Lamento’ (‘Жалоба’) — заключительная ария Сафо в одноименной опере Гуно.
2 Имеется в виду дочь П. и Л. Виардо Луиза (1841—1918), в замужестве Эрнтт, автор воспоминаний. В то время Лунзе было 9 лет.

ПОЛИНА И ЛУИ ВИАРДО — ТУРГЕНЕВУ

17, 19, 20, 21 июня (29 июня, 1, 2, 3 июля) 1850. Лондон

Лондон, 29 июня.

Сегодня вы должны сесть на пароход, возлюбленный друг, и я молю бога и всех ангелов быть к вам благосклонными. Раз уж решено, что они должны унести вас далеко от нас, пусть это произойдет как можно легче и как можно быстрее.
1 июля.— Здравствуйте, дорогой Тургенев, спасибо за ваше доброе письмецо из Берлина — я не ожидала получить его сегодня и вздрогнула, как если бы увидела вас собственной персоной. Мне принесли его в 10 часов утра, когда я еще была в постели и как раз просыпалась. Мол-сете себе представить, как оно было встречено! Я ни минуты не переставала думать о вас, Луи тоже. Мы сопровождали вас на каждой станции. Бедняжка Диана! Должно быть, ей было очень грустно в клетке для собак! да ведь она может заболеть во время переезда! Я отсюда вижу, как вы держите ее на руках и заботитесь о ней, как о малом ребенке,— как же вы добры!
2 июля.— Дорогой добрый Тургенев, да благословит и хранит вас бог каждый час вашей жизни, вот о чем я молюсь с утра до вечера — каждый день моя первая и последняя мысль — о вас, и если бы вы знали, сколько о вас думают, говорят, пока вас нет, то вы бы убедились, что ваше присутствие в наших сердцах не только не уменьшилось по сравнению с тем, когда вы были рядом, напротив, память непрестанно возвращает вас сюда с такой степенью достоверности, что это становится почти что второй, очень дорогой реальностью. Уже завтра нас разделит море — и все же мне будет удобнее думать, что вы доехали. Надеюсь, что партитура ‘Пророка’ не доставит вам затруднений — она ведь такая тяжелая!1 Ваше письмо из Штеттина было тоже подано мне при пробуждении, Я не знаю ничего более приятного. Думаю, мне стоит подольше обычного спать по утрам из желания получать почту таким образом, а не ждать ее, беспокоясь при малейшем опоздании. Вчера вечером я пела у королевы: арию Генделя ‘Lascia ch’io pianga’ {‘Дай мне выплакать’ (ит.).}, дуэт из ‘Андроника’ с г-жой Кастеллан, прелестное трио из ‘Графа Ори’ с нею же и с Марио и старый квинтет Азиоли, который бисировали. ‘Coro Campestre’ {‘Сельский хор’ (ит.).} нашего Дона Базилио Косты завершил сравнительно скучный концерт2. Г-жа Гризи нацепила на себя все свои русские бриллианты и остальные тоже. В венце бенефициантки она сверкала, как рака. Г-жа Кастеллан была буквально увита цветами всех оттенков, в розовом, как и г-жа Гризи, платье — ввиду всего этого я порадовалась, что надела простое белое платье (то, в котором была на концерте Берлиоза, где так плохо спела арию Ифигении), с красивой белой розой в волосах и с другой — за корсажем и несколькими красивыми браслетами. До чего же плохо одеваются англичане! Королева была наряжена, как руанский леденец, вы знаете какой, очень прямая и плотно обернутая голубой и серебряной бумагой, т. е. тканью. Уверяю вас, все это не вызывало желания ее сгрызть. В обществе актеров ее посещает одна-единственная мысль, которую она тиражирует согласно их числу. Например, вчера она подошла сначала ко мне и очень тихо произнесла: ‘Я недавно любовалась вами в ‘Пророке’ — должно быть, это очень утомительно, но как красиво… особенно сцена в церкви’,— затем она подошла к Марио и произнесла перед ним в точности ту же речь — это бы еще куда ни шло,— но она подошла к г-же Кастеллан, которая, услыхав столь странный комплимент, скорчила свою кисловатую гримаску. Полагаю, что и самой Гризи пришлось испытать подобное удовольствие. Что и говорить, самый приятный из всех дворов — петербургский. Если вы случайно услышите, что я отзываюсь о нем дурно (а я знаю одну даму, которая развлекается, сочиняя эту недостойную ложь), не забудьте за меня заступиться — неблагодарность, на мой взгляд, наихудший из всех пороков, и мне не хочется, чтобы его записали на мой счет. А если вы случайно встретите кого-либо из наших общих друзей: Виельгорского, Солового или Степана Гедеонова, передайте им от меня всяческие приветствия. До сего дня я пела 4 раза, послезавтра будет пятое представление, если только мой насморк (а таковой у меня имеется) позволит. Репетиции ‘Жидовки’3 еще не начались, но все готово за исключением соло. Гуно написал мне вчера, что последняя сцена ‘Сафо’ завершена — он жалуется на отсутствие дорогого Тургенева, который бы раскритиковал или одобрил то, что сделано. Как он вас любит и как он прав!
В субботу мы слушали ‘Капулетти’4 в театре Ламлей, где пели г-жа Пароди и г-жа Фриццолини. Какая плохая музыка! Какая пустота! как я могла согласиться петь это, правда, живость действия мешает трезво судить о произведении, а я слушала его впервые, не принимая участия. 3-й акт Беллини далеко не равноценен тому же у Ваккап, жалким и рабским подражанием которого он, тем не менее, является5. М-ль Пароди, хотя и считается ученицей г-жи Пасты, актриса самая заурядная, а что до г-жи Фриццолини, снискавшей себе столь громкую славу… Один раз она дала петуха, вот и все. Я еще не слышала ‘Бури’ 6. Но, кажется, кроме Лаблаша, ничего примечательного в ней нет. То есть, я хотела сказать, кроме остатков колосса. Знаете ли, я превосходно устроилась с жильем. Давненько у меня не было такого уютного уголка. Мы располагаем двумя смежными комнатами — большой и маленькой. Разумеется, я выбрала себе маленькую. Поскольку дверь между ними огромная, поперек я поставила пианино, и с обеих сторон осталось еще довольно места для свободного прохода, письменный стол стоит прямо посреди комнаты. Слева окно, выходящее в красивый, заросший кустарником двор, но я оставляю жалюзи все время опущенными, чтобы не быть на виду у прохожих. Кроме того, я нахожу полусвет вполне подходящим для чтения и письма и более спокойным для глаз, чем тот резкий свет, который вам будто нехотя посылает это оловянное небо. Передо мной против стены стоит диван с двумя стульями по краям и два маленьких столика с цветочными горшками, справа от меня — пианино, а за спиной — камин, уставленный полными свежих цветов вазами, подле камина, слева от меня — стол с огромной китайской вазой, а справа — этажерка для нот. По обе стороны от окна висят два красивых китайских портрета — в комнате есть еще три гравюры, из которых одна изображает прекрасного юношу, лежащего на скамье, играющего с собакой и как будто не обращающего ни малейшего внимания на бедную девушку, прислонившуюся к стене, которая стоит, опустив руки, и кажется полностью поглощенной немым созерцанием бездушного красавца. Бедняжка, представляю, как сильно она должна страдать! На другой гравюре изображен молодой человек в тюрьме, несомненно, осужденный, поскольку он сидит, обхватив голову руками и отвернувшись от молодой девицы, возможно, его возлюбленной, которая пришла утешить отверженного обществом, но любимого ею человека, смерть которого убьет ее. Во всем этом у женщин хорошие роли. Третья гравюра незначительна. Юная парочка у колодца. Молодой человек, похоже, делает честное предложение, которое глупышка с сожалением отвергает, только почему она его отвергает? Он выглядит гораздо умнее и лучше ее. Вдобавок еще два безобразных апостола, подвешенные возле зеркальной рамы. Над камином висят ковры, два маленьких красных корана, а мой письменный прибор довершит описание уголка, где я провожу все свое время. Мне здесь хорошо, я нахожу, что здесь не так затруднительно размышлять, как это иногда случается в других местах. Это как хороший back-ground {фон (англ.).} в картине, на котором можно делать что пожелаешь и который подходит ко всему. Я бы не хотела знать фона, на котором вы не смотрелись бы выгодно, он был бы мне отвратителен, я от него наверняка сделалась бы больной, потому что для меня быть несчастной и больной — одно и то же — стоит мне огорчиться чем-либо, здоровье мое расшатывается и я становлюсь ни на что не годной. Если вы полагаете, что заш отъезд подействовал на меня благотворно, вы очень глубоко заблуждаетесь. Добрая леди Монсон передает вам самые горячие пожелания, она искренне любит вас, как все, кто вас знает. Луи должен написать вам несколько строк в моем письме. Завтра я начну другое письмо. До свидания, мой добрый, дорогой Тургенев, пишите мне часто понемногу, каждый день, как раньше. Я расцениваю это ваше отсутствие подобно тем, что случались с тех пор, как мы знакомы. Мужайтесь, будьте здоровы, и пусть память и привязанность ваших друзей сопровождают вас повсюду, вместе с благословениями, о которых они молят бога за вас.

<Полина Виардо>

3 июля. Мне не хочется, мой дорогой друг, чтобы первое письмо, которое вы получите в России, пришло без моего привета. Это письмо, несомненно, застанет вас в Петербурге. Но я надеюсь, что уже второе найдет вас подле вашей матушки и к тому времени вы уже займетесь вашими семейными делами. Если ваш брат не совсем меня позабыл, напомните ему обо мне. Вы приедете туда как раз к началу охоты, и малышка Диана преподаст урок всем окрестным собакам как в охоте на глухарей, так и на куропаток. Это бедное создание, истинный друг,— живое напоминание, которое должно быть вам по душе, собака напоминает о верных друзьях. Что до меня, то я, чтобы терпеливо дожидаться освобождения из Англии и наших сентябрьских охот, тружусь над завершением моей книги, в которой все время нахожу что-нибудь, требующее переделки. Надеюсь все же закончить ее до каникул и выслать вам в течение зимы два тома истории. Вы прочтете их с интересом и к сюжету и к автору 7. У вас будет, наконец, время поработать и возвеличить свое имя. Скажите нам, по крайней мере, заглавие и жанр ваших будущих творений8.
Прощайте, тысяча сердечных приветствий, очень нежных, очень долгих.

<Луи Виардо>

1 Очевидно, П. Виардо передавала партитуру оперы Мейербера ‘Пророк’, в которой она с большим успехом пела с апреля 1849 года, кому-то из своих русских знакомых (например, графу Матв. Ю. Виельгорскому, с которым она переписывалась) с целью ознакомить русский музыкальный мир с новым произведением популярного тогда в Европе композитора, а может быть, и выступить самой в заглавной роли на русской сцене.
2 ‘Андроник’ — опера итальянского композитора Дж. Меркаданте (1795—1870), созданная в 1822 г. ‘Граф Ори’ — комическая опера Дж. Россини, созданная в 1828 г., Азиоли — итальянский композитор (1769—1832). М. Коста дирижировал в это время в Лондоне оркестром Ковент-Гардена.
3 ‘Жидовка’ — опера Ж. Ф. Галеви (1835), главная роль которой входила в постоянный репертуар певицы.
4 ‘Капулетти и Монтекки’ — опера В. Беллини (1833), в которой Виардо исполняла партию Ромео (см. письмо к Полине Виардо от 30 декабря 1847/11 января 1848).
5 Н. Ваккаи (1796—1848) — итальянский композитор, автор оперы ‘Джульетта и Ромео’ (1827), последним действием которой в практике театров обычно заменяли слабый третий акт оперы Беллини.
6 ‘Буря’ — опера Ж. Ф. Галеви на сюжет драмы Шекспира (либретто Э. Скриба), поставленная в Лондоне в этом сезоне.
7 Л. Виардо имеет в виду свою ‘Историю арабов и мавров в Испании’, вышедшую в Париже в следующем году в двух томах. Тургенев интересовался этой книгой, хотел заказать ее перевод в России и отрецензировать ее в русской прессе, однако книга Виардо была запрещена в России.
8 В это время Тургенев работал над завершением цикла ‘Записки охотника’.

ТУРГЕНЕВ — ПОЛИНЕ И ЛУИ ВИАРДО

9, 13, 14, 15 (21, 25, 26, 27) июля 1850. Москва

Москва. Воскресенье, 9/21 июля 1850.

Добрый день, дорогая и добрая госпожа Виардо. Да храпят вас в каждое мгновение дня все ангелы господни! Уже шесть дней, как я в Москве, а у меня все еще не нашлось времени сказать вам хоть слово после того письмеца, в котором я сообщал вам о своем приезде. (Как видите, на сей раз я собираюсь написать вам длинное письмо.) Однако я не переставал о вас думать и не проходит ночи, чтобы вы мне не приснились — вы или кто-нибудь из ваших — поэтому пробуждение бывает для меня весьма мучительным. Я как растение, которое поставили в темноту,— тянусь изо всех сил, чтобы дотянуться до света, но свет так далеко! На горизонте наших семейных дел — говоря языком поэтическим — начинает слегка проясняться, кажется, моя мать и сама в свои годы чувствует необходимость в отдыхе и решается наконец несколько упрочить положение моего бедняги брата. Говорю это, однако, с грустью, поскольку трудно полагаться на ее слова, самая мысль сделать нас независимыми для нее невыносима — могу вас заверить, что споры, которые между нами возникают, бывают иной раз весьма тягостного свойства. Но мне не хочется долго об этом распространяться — к чему? Я достаточно часто рассказывал вам об этом, а то, что я здесь нашел, не опровергло моих предчувствий. И все же, раз я желаю, чтобы вы знали обо всем, что происходит в моей жизни, поскольку я испытываю настоящее счастье, чувство исполненного долга всякий раз, когда сообщаю вам обо всем, что думаю, обо всем, что меня касается, мне хочется рассказать вам о своем пребывании здесь. Вам, среди ваших забот, все это покажется, быть может, слишком низменным — но нет,— не хочу щеголять ложной скромностью, я знаю, ваше расположение ко мне достаточно велико, чтобы вы могли с интересом дочитать это письмо. Ведь это же не самонадеянно, правда?
И чтобы начать с чего-то необычайного и неожиданного, скажу вам, что я обнаружил здесь — догадайтесь что? — мою дочку, 8 лет, разительно на меня похожую 1. Не могу описать вам ощущения, которое вызвал во мне ее вид — представьте себе, что я даже не припоминаю черт лица ее матери — говорю это нисколько не преувеличивая,— откуда же такое сходство, в котором должна была бы запечатлеться взаимная любовь? Глядя на это бедное маленькое создание (я попросил слугу матери привести ее на бульвар, где встретился с ней как бы невзначай), я почувствовал своп обязанности по отношению к ней — и я их выполню — она никогда не узнает нищеты— я устрою ее жизнь как можно лучше. Если б у меня была — не скажу малейшая привязанность к ее матери, если б я хоть немного знал ее (она еще жива, но я не решился ее навестить), думаю, что я почувствовал бы нечто совершенно иное к этому бедному ребенку, который в полной растерянности стоял передо мной. Она, вероятно, догадывалась, кем я ей прихожусь. Можете себе представить, какое тягостное впечатление произвела на меня эта встреча, все, что я передумал, какие мысли пришли мне в голову… О! боже мой, теперь я чувствую, как обожал бы я ребенка, чье личико напоминало бы мне черты любимой женщины… Это сходство… Отчего это сходство? Какая насмешка! Глядя на нес, я словно видел себя в ее возрасте — в ее чертах узнавал собственное лицо в детстве, насколько можно знать собственное лицо — и все же, как это возможно? В этом есть что-то, невольно меня пугающее. Право, это нечто вроде преступления… да так оно и есть. При рождении (в мае 42 года) ей дали русское имя Палагея (Пелагея), которое обычно переводят как Полина. Она кажется очень смышленой. Моя мать некоторое время держала ее при себе и отослала незадолго до моего приезда. Я этим был доволен, потому что ее положение в доме моей матери было ужасно ложным. Скажите мне, что вы обо всем этом думаете и что я должен сделать — я хочу отдать ее в монастырь, где она пробудет до 12 лет — там и начнется ее воспитание. Мне хотелось бы, чтобы вы дали мне совет — я буду так счастлив ему последовать. Вы моя Полярная звезда, вам известно, что по ней ориентируются моряки: она постоянно находится в одном и том же месте и никогда никого не обманывает. Дайте же мне совет — все, что исходит от вас, исполнено такой доброты и искренности. Следует ли мне забрать ее с собой в Петербург? Ее мать, в сущности, не падшая женщина — она портниха, зарабатывающая на жизнь трудом. Но у нее есть любовники, и бог знает какие! Я ни в коем случае не хочу оставлять ее у матери, которая только и мечтает как бы от нее отделаться. Ответьте мне поскорее, чтоб через полтора месяца по возвращении из деревни, я знал, на чем мне окончательно остановиться. Прошу вас, говорите по-дружески прямо и без обиняков. Если б я мог, я отдал бы вам всю свою жизнь, чтобы вы месили ее, как тесто для тех pies {пирожных (англ.).}, которые вы делали в комнатке возле кухни, в Куртавнеле. Мне не следует произносить этого слова — иначе я опять примусь за старое. Итак, не правда ли, я могу рассчитывать на добрый совет, которому слепо последую, говорю вам заранее. Я верю, что полюблю эту бедную девочку хотя бы уже потому, что, как мне кажется, вы ею заинтересуетесь. Да благословит вас бог, вас, самое благородное, самое лучшее на свете существо. До завтра. Будьте счастливы — все остальное уладится. Знаете ли вы, что в мире нет никого добрее вас? Я всегда это знал, а теперь мне это известно лучше, чем когда-либо — до завтра.
Четверг.
О мои дорогие и добрые друзья, если бы вы знали, каким благом было для меня ваше письмо! Оно пришло в очень скверный момент. Сооружение, которое я с трудом воздвиг, снова рухнуло — я начинаю терять надежду, что можно прийти к какому-нибудь решению. Моя мать не может решиться дать жизнь и свободу моему брату. Нервы мои расстроены: бог знает, когда и чем это закончится. Ваше милое н дорогое письмо живительно подействовало на меня — как глоток прохладной воды посреди пустыни. Оно вернуло мне мужество. Нечего и говорить — надо идти до конца. Как я вам обязан за точное и подробное описание вашей комнаты! Я нарисовал ее себе на листке бумаги и не могу оторвать от него глаз. Ваша комната здесь, передо мной, под бронзовой рукой, которую вы мне подарили, рядом с табакеркой. Я окружаю себя этими дорогими, памятными вещами — вы смотрели на них — как же вы хотите, чтобы я глядел на них без умиления? Спасибо также и за другие подробности. Я смаковал их слово за словом, и в конце концов принялся изучать каждую букву, говорю о ‘Buchstaben’ {буквах (нем.).}, стал восхищаться (несмотря на критику Виардо), е, l и т. д. Ах! прошу вас, пишите почаще, будьте милосердны. Доброго Виардо целую в обе щеки за строки, которые он приписал, скажите ему, что я с радостью принимаю его предсказание, хотя и не слишком в него верю… Если бы я смог увидеться с вами хотя бы в 1852 году! Ну, посмотрим. Во всей этой жестокой разлуке всего и хорошего, что я чувствую, как моя привязанность к вам делается все сильней — если только это возможно,— ей трудно усиливаться — ведь границ у нее не было и раньше.
Моя мать снова взяла к себе малышку, о которой я писал вам в воскресенье. Меня это огорчает, потому что ее положение здесь, конечно, отвратительно. Из нес делают нечто вроде прислуги — я не хочу сделать из нее принцессу — но также и — ну, вы меня понимаете. Я желаю, чтобы она была свободной, и она ею будет. Так как через несколько дней я уезжаю в деревню, сейчас не говорю ни о чем, я приму меры по возвращении оттуда. Не забывайте, что я серьезно, и очень серьезно рассчитываю на ваши советы, позвольте сказать — на ваши приказания. Мне сладостно произносить это слово по отношению к вам и я буду счастлив вам повиноваться. Итак, милостивая государыня, решайте, я жду.
Вчера я написал письмецо Гуно — я был слишком расстроен, чтобы высказать все, что мне хотелось — но думаю все же, что я сказал довольно для того, чтобы он увидел, как искренне и нежно я ему предан. Повторите ему это от меня. Прощайте — до завтра—да благословит вас бог тысячу раз.
Пятница 26 июля.
Сегодня месяц, как я покинул Париж. Только один месяц. Каким долгим он мне показался! Какая же это часть нашей разлуки — 12-я, 24-я?.. Не хочется об этом думать. Будет так, как будет угодно богу. Лишь бы вы были счастливы! Вот главное. Das brige wird sich finden {Прочее устроится (нем.).}, как говорят немцы. О да, будьте счастливы — вы слышите?
Погода сегодня немного прояснилась… Но это так ненадежно. Ни на что нельзя рассчитывать. Послезавтра мой брат уезжает в деревню — я же на два дня позднее — и все это еще в высшей степени неопределенно. Но я боюсь вам наскучить, повторяя одно и то же. Что поделаешь? У меня почти нет времени видеться с друзьями, которые здесь, впрочем, так же добры ко мне, как и в Петербурге. Я не читаю газет, и ни у кого здесь нет ‘Times’. Вчера я все же видел небольшую статейку в ‘Journal des Dbats’, где говорилось о зас. Рассчитываю на ваши письма. Им надо так много времени, чтобы добраться сюда. Продолжайте писать по адресу, который я вам дал, это самое верное. Я не смог еще приняться за работу, до сих пор даже не охотился — вознагражу себя в деревне.
Суббота, 6 часов утра.
Стоит очень мягкое утро, небо теплого серого цвета — уже несколько дней сплю с открытыми окнами. Я сел за свой стол и думаю о вас. Мое окно выходит во двор, невысокая деревянная ограда отделяет его от другого двора, усаженного деревьями, среди которых стоит приземистая белая церковка с зелеными приплюснутыми куполами в византийском стиле: сейчас звонят к заутрене. Я в России — где куртавнельские тополя? Облака начинают сгущаться, округляться: я наблюдаю за их движением — они потихоньку направляются к западу — они плывут к вам… Я поручаю им передать тысячу благословений. Ах! друзья мои, мои дорогие друзья — когда же я с вами вновь увижусь?.. Чувствую, что долго прожить вдали от вас я не сумею {Далее зачеркнута одна строка, написанная по-немецки.— Сост.}.
Я еще раз напишу вам перед тем, как покинуть Москву, в день отъезда, а потом уже буду писать вам каждый день из деревни, хотя бы одно только слово на большом листе бумаги, который буду отсылать вам раз в две недели. Поочередно беру руки всех моих друзей, кончая вашими, которые пожимаю с нежностью и целую — молю небо о вас — такой доброй, такой великой, такой кроткой и благородной. Прощайте, прощайте. Будьте счастливы вы, друзья мои, и не забывайте меня. Leben Sie wohl theuerste Freundin. Gott segne Sie! {Прощайте, самый дорогой друг. Да благословит вас бог (нем.).}.

Ваш
И. Тургенев.

1 Пелагея Тургенева, или, как ее называли на французский манер, Полннетта (1842—1919) была внебрачной дочерью писателя от вольнонаемной белошвейки Авдотьи Ермолаевны Ивановой. Супруги Виардо предложили взять ее под свое покровительство, и до 1854 г. она жила в их семье, воспитываясь вместе с Луизой Виардо. Полина Виардо давала ей уроки пения, заботилась о ее воспитании, однако отношения между ними складывались неровно, и с 1854 г. Полинетта была отдана в один из парижских пансионов, из которого вышла в 1859 г. Несколько лет Тургенев вместе с нею и ее гувернанткой жил в Париже. В 1865 г. Полина Тургенева вышла замуж за управляющего стекольной фабрикой в Ружмоне Гастона Брюэра (1835—1885), от которого имела двоих детей. Ее семейная жизнь сложилась неудачно, в конце 1870-х гг. она покинула мужа и переехала в Швейцарию. Отцовство Тургенева было узаконено только во Франции, поэтому Полина Тургенева была лишена наследственных прав в России.

ПОЛИНА И ЛУИ ВИАРДО — ТУРГЕНЕВУ

29, 30 августа, 1, 2 сентября (10, 11, 13, 14 сентября) 1850. Куртавнель

No 10

Куртавнель, вторник, 10 сентября
большая гостиная, 11 ч.

Здравствуйте, мой дорогой Тургенев. Как вы задерживаетесь с письмом! мы каждый день ждем прихода почтальона и каждый день он оставляет нас алчущими и жаждущими. Может быть, сегодня? Небо восхитительно. Легкий ветерок оживляет вершины деревьев во дворе. Три петуха поют во все горло, тот белый малыш, с которым вы так часто сражались, и два его сына. Вот как мы устроились. Мануэль сидит подле меня и переписывает мексиканские песни. Неподалеку от него мама вяжет. Чуть подальше Берта медленно маленькими буковками пишет письмо, которое, может статься, часа через четыре будет закончено. Мой племянник Мануэль читает Мольера. Шарль записывает партитуру у окна слева от башенки 1. Дядюшка дает урок испанского Луизетте. Марикита шьет рядом с ним. Г-жа Гуно принимает лекарство в своей комнате. Луи отправился с Гюставом и Султаном в Вийар. Видите, все как при вас, как всегда. Только вас недостает в этой уютной и милой жизни. Ваше отсутствие и боль, которую оно вызывает в наших сердцах, уверяю вас, ежеминутно, заменяют ваше дорогое присутствие. Память о вас сопутствует всему, что мы делаем с утра до вечера. Вам известны все наши привычки уже 7 лет, они ничуть не изменились, так что в какое бы время суток вы о нас ни подумали, вы знаете, где нас искать и чем мы заняты. Но, бедный друг, как знать, что делаете вы, как следовать за вами взглядом, если вы не держите меня в курсе вашей жизни. Ну опишите мне один из ваших дней. Это описание будет служить вехой моему воображению. В вашем одиночестве не должно быть большого разнообразия. Сообщите мне также, все ли мои письма доходят до вас регулярно, ввиду нумерации узнать это не составит труда 2.
Среда. Здравствуйте, друг. Ваше письмо от 3-го числа пришло вчера после обеда. Так вы говорите, что не получили моих писем? но боже мой, что бы это значило! Встребуйте их в конторе Языкова, все они должны быть там, если только… но нет, с чего бы!
Четверг утром. 9 1/2 ч.
Ожье приехал позавчера вечером 3, мой добрый Тургенев. Гуно постоянно просил его об зтом, чтобы он исправил слова, которые не ложились на музыку. После того, как мы прослушали всю оперу целиком, обнаружилось, что необходимы другие, более существенные изменения. Так, Питеас, вместо того, чтобы, трясясь от страха, и почти с трудом пропеть свою песню, просто-напросто и без дальнейших церемоний споет вакхическую песнь, к которой Ожье напишет смешные слова. Два (дуэта?) и трио превосходны. Но вся последняя сцена должна быть переделана. Благословение Сафо будет следовать сразу после проклятия Фаона, пока он поднимается на корабль, как только Сафо теряет корабль из виду, она впадает в такое отчаяние, что падает без чувств на землю. Проходит пастух. Придя в себя, она тотчас вспоминает обо всем, что безвозвратно утрачено и вместо того, чтобы петь гимн преисподней, который заканчивался неистовыми до последней степени стенаниями, она возьмет в руки лиру и пропоет свою лебединую песнь, песнь любви и отчаяния, здесь найдется место и жалобе, а если не в самой песне, то сама она будет окрашена в эти тона. Таким образом, все будет иметь завершенный вид, не будучи слишком длинным. Это что касается 2-го действия. В первом надо переделать часть оды Алкея — все, кроме рефрена. Вчера вечером Ожье написал новые слова, рефрен которых, если Шарль не захочет переделки, таков:
Пусть встанут те, кто —
Жертвы злодеяний.
Раз нет мечен —
Бряцайте кандалами.
То, что он собирается сделать, как вы можете видеть, полностью выпадает из академического стиля старой Оды, которая но истечении действия замораживает весь финал. Остается только выгодно подчеркнуть мягкую и мечтательную музыку оды Сафо. Помимо этого, я прошу обоих, поэта и музыканта, дать залп из четырех стихов в прерывистом и живом ритме, который бы пропели четверо пастухов, коронующих Сафо, с тем, чтобы отделить конец Оды от ‘Благодарю тебя, Венера’. Эта небольшая церемония может быть красиво исполнена и удачно завершит сцену, давая передохнуть Сафо и, в особенности, публике — в обоих отрывках трио ритмически сходны. Они приняли мою идею, и сейчас Ожье в своей комнате занят сочинением буриме4. Что до Гуно, он засветло уехал в Бландюро на поиски новой оды Алкея. Бедняга весь в лихорадке, ему не сидится на месте. Он вздохнет только тогда, когда его работа будет полностью завершена. Рокеплан дал ему срок до конца месяца. В любом случае, он всегда может сдать свою партитуру, как она есть, с тем, чтобы позднее изменить в ней все, что ему вздумается. Со времени моего возвращения из Лондона я не издала ни звука. Сегодня собираюсь начать, потому что хочу, чтобы Шарль услышал мою роль до конца наших каникул. Пока я не вернулась в оперу, г-жа Альбони с успехом поет ‘Фаворитку’5. Одновременно со мной она петь не будет, поскольку ангажирована с 1-го ноября в Мадридскую оперу. ‘Чудесный ребенок’ Обера еще не готов. Судя по тому, что Адан недавно сказал Монье, эта опера, кажется, не представляет ничего особенного. Поэтому Большая Опера рассчитывает на ‘Гугенотов’, ‘Пророка’ и ‘Сафо’ 6, чтобы покрыть мои зимние расходы. Я буду очень рада, если вы будете давать расписку в получении всех моих писем, в особенности того, в котором я говорила о моей маленькой Пелагее, моей будущей дочери.
6 часов. Да, ‘Жалоба’ будет включена, это решено, но теперь уже в качестве чисто лирического отрывка, как последняя песнь Сафо. Держа лиру в руке, она скажет тем самым последнее прости Фаону, Солнцу, своей лире, наконец, собственной жизни и удалится с тем, чтобы нырнуть вниз головой и утонуть в слезах, исторгнутых ею у зрителей.
Ожье сочинил для <романса> Гликерии слишком уж рычащие слова. Все равно Гуно сделает по-своему, а Ожье придется менять их потом. Какая стоит чудесная погода! Просто красота. Прозвонил первый звонок к обеду. Пойду одеваться. Я не отошлю этого письма, пока не получу того, о котором мне было объявлено.
Продолжение No 10.

Суббота 14. 1 ч. в большом салоне.

Здравствуйте, друг. Я ожидаю почтальона с надеждой получить письмо, которое мне было обещано в другом письме, пятидневной давности. Надеюсь также, что оно известит меня о получении всех моих писем. Скажите, нет ли другого, более верного способа, чем контора? Может быть, это из-за их небрежности. А что если посылать их прямо на имя г-на Тютчева, а? В любом случае, востребуйте паши письма, они все должны находиться в одном месте.
Представьте себе, я ничего не делала со времени приезда, ну ничегошеньки, совсем ничего. Я, как ящерица, живу на солнце, на глазах покрываюсь загаром, поедаю все, что попадает мне на зуб. Я МНОГО думаю о вас. Таково краткое содержание одного из моих дней.
Воскресенье, 15, 1 ч.
Здравствуйте, мой дорогой Тургенев. Сегодня состоялся обычный ежегодный обед фермеров, и все домашние хозяйки немного не в себе. Марикита, мама и Кокотт. Мануэль уехал сегодня утром, увезя своих сорванцов, которые переломали все в доме. За три года их привычки крушить все подряд не изменились ни на йоту. Мануэль очень переживает по этому поводу, он не знает что предпринять, чтобы с этим покончить. Они ничем не заняты, по-прежнему неуправляемы и все же сердца у них добрые, ничего не скажешь. Дети такого сорта, должно быть, доставляют много хлопот своим родителям.
Моя Луизетта примерно та же, что и прежде7. Исключительно смышленая, но страшно упрямая в своих мнениях. Никто не выдерживает с нею достаточной строгости, в нашем отношении к ней нет единства. Одни портят то, что делают другие. Вот-вот придет Лежере, и Луи хочет закончить эту страницу. Дорогой добрый друг, я протягиваю вам свои руки и очень нежно люблю вас. Прощайте, пишите мне каждую неделю. Все вас любят и посылают тысячу горячих приветов.

Полина.

Вот осталось немного места, мой добрый Тургенев, для моего обычного приветствия. Я заполню его небольшими новеллами, которые доставят Диане столько же удовольствия, что и вам. Во-первых, я должен вернуть честь моей славной шотландской собаке, о которой, думаю, наговорил вам немало дурного, у нее тот же недостаток, что у Дианы,— зависть, по это ее единственный недостаток. В остальном все превосходно: поиск следа, нюх, стойка, сообразительность. Впервые взяв ее на охоту, я подстрелил с ее стойки 17 куропаток. Это было на Новой Ферме. Дичь теперь очень просвещенная, ее не сыщешь нигде, кроме Плануа. И, тем не менее, именно оттуда я вернулся вчера несолоно хлебавши! о стыд! правда, был очень сильный ветер. Это недостаточное оправдание (Авель). Почтальон уже здесь, меня торопят. Прощайте до следующего раза.

Луи

1 Шарль Гуно, который в это время жил вместе с матерью в Куртавнеле, заканчивал работу над оперой ‘Сафо’.
2 Тургенев и Полина Виардо нередко нумеровали свои письма, чтобы знать, все ли из них доходят вовремя.
3 Ожье Эмиль (1820—1889) — известный французский драматург, писал многочисленные оперные либретто, в том числе и к опере Гуно ‘Сафо’.
4 Буриме — стихи на заранее заданные рифмующие слова, в данном случае и на уже написанную музыку.
5 ‘Фаворитка’ — опера Г. Доницетти (1840).
6 В названных операх Мейербера (‘Гугеноты’ и ‘Пророк’) и в опере Гуно П. Виардо исполняла ведущие партии, по в этом сезоне в ‘Гугенотах’ ей выступить не пришлось. После триумфального шествия ‘Пророка’ по сценам Лондона и Берлина он был гвоздем сезона и в Париже, где П. Виардо пришлось спеть оперу в течение театрального сезона 34 раза.
7 Речь идет о старшей дочери Виардо Луизе.

ПОЛИНА И ЛУИ ВИАРДО — ТУРГЕНЕВУ

Начало февраля 1851. Париж

<...> рассчитываю предпринять относительно Ковент-Гардена в следующем сезоне1. Признает ли он директором Гая или же будет упорствовать в желании создать товарищество артистов… поваров. Все с хитростями и, por supuesto {разумеется (исп.).}, не называя моего имени. Эти два слова побуждают меня к мысли сказать вам о том, что мама и Марикита уехали в Брюссель, чтобы присутствовать при родах Антонии. Бедняжка, признаюсь, я не вполне спокойна на ее счет. Que Dios la ayude {Да поможет ей бог! (исп.)}!
Прощайте, добрый и дорогой Тургенев, заканчиваю свое слишком длинное письмо, наидружески сердечно пожимая вам руки.

Полина В.

Я попросил у Полины оставить для меня местечко, мой дорогой Тургенев, чтобы сообщить вам кое-что по поводу улаживания ваших дел, чтобы дать вам два совета, продиктованные опытом: прежде всего, теперь, когда вы замыслили передать управление вашими имениями другу, будьте осторожны, предусмотрительны и дальновидны, поскольку такого рода вещи гораздо труднее переделать, нежели сделать, разорвать, нежели связать, и они, в случае дурного оборота, оставляют по себе много сожалении и большие потери. Уверьтесь как нельзя более в том, что вам не придется раскаиваться 2. Затем, не кажется ли вам, что, как говорится в нашей пословице, не следует класть все яйца в одну корзину? Не будет ли более осмотрительным сделать американские, английские и тому подобные вклады? Если вас манит владение землей, то вскоре будет продаваться прелестное имение3 вблизи Куртавнеля, прозванное Малым Парижем, это за Песи, откуда родом виолончелист Фердинанд. Об этом стоит подумать. Мои ‘Арабы’ неплохо поживают в типографии, я уже добрался до двух третей второго тома и думаю, что они выйдут в свет к середине следующего месяца. Вам я вышлю экземпляр тотчас 4.

Братские приветы.
Луи.

1 В летний сезон 1851 г. П. Вмардо вновь выступала на сцене театра Ковент-Гарден в Лондоне в операх Менербера, Галсви и Доницетти. Начало письма неизвестно.
2 Речь идет об управлении Спасским, которое было поручено Н. Н. Тютчеву, выполнявшему эти обязанности в 1852—1853 гг.
3 Более подробное описание этого имения содержится в письме Луи Виардо к Тургеневу от 4 ноября п. ст. 1851 г., где он писал: ‘Оно находится в миле от нас, и я всегда надеялся, что им будет владеть сосед, который станет нашим другом’ (цит. по: Tourgnnev Ivan. Nouvelle correspondance indite, t. II, Paris, 1972, p. 12).
4 Сообщение о выходе в свет ‘Истории арабов и мавров в Испании’ Луи Виардо содержится в письме его к Тургеневу от 11 марта н. ст. 1851 г. Экземпляр книги, предназначенный Тургеневу, был отослан вместе с двумя другими экземплярами (для Матв. Ю. Виельгорского и кн. А. Ф. Львова), однако Тургенев этого экземпляра не получил, очевидно из-за того, что ввоз книги Виардо в Россию был запрещен. Тургенев получил книгу Виардо лишь в 1853 г., а в 1852 г. в письме от 28 января н. ст. Луи Виардо писал Тургеневу: ‘…а чтобы засыпать по вечерам, попросите ‘Арабов’ у графа Михаила <Виельгорского>, они вам заменят несколько гранов опиума, помимо вкуса запретного плода’ (письмо не опубликовано, цит. по: Tourgunev Ivan. Nouvelle correspondance indite, t. II, p. XVI).

ТУРГЕНЕВ — ЛУИ ВИАРДО

20 февраля (4 марта) 1851. Петербург

С.-Петербург.
20 февраля/3 {Так в подлиннике.} марта 1851

Я очень долго не писал вам, мой дорогой друг, и не будь я самым большим лентяем на свете, никогда не простил бы себе этого, однако надеюсь, что мое молчание не заставило вас сомневаться в моих к вам чувствах? Во всяком случае, я никогда не писал вашей жене, одновременно не передавая вам тысячу добрых пожеланий. С признательностью и вниманием я прочел те несколько строчек, которые вы мне написали в последнем письме, я сознаю всю ценность ваших советов и очень благодарен за интерес, который вы ко мне проявляете. Я хорошо понимаю, сколь рискованно решение доверить заботу о моих делах кому-либо постороннему, но, учитывая мою полную неспособность к подобного рода предприятиям и не имея возможности, в силу причин, которые слишком долго объяснять, полностью положиться на моего брата (хотя у меня нет ни малейших сомнений в его безукоризненной порядочности) — полагаю, что для меня было большой удачей встретить человека, одно имя которого, для тех, кто его знает, является синонимом поистине рыцарского благородства. Кроме того, он сердечно привязан ко мне, и могу вас уверить, что найдется немного людей, для которых он был бы расположен сделать то, что собирается сделать для меня. Другой ваш совет тоже совершенно превосходен, и со временем я намерен им воспользоваться, но в данный момент у меня нет ни одного рубля свободного, а все деньги, которые мы сможем отложить в течение этого года (к слову сказать, очень неудачного), будут потрачены на раздел имения, что стоит в России очень дорого. Если Пти-пари останется до следующего года без покупателя, то я хорошо знаю одного человека, которому он наверняка придется по вкусу. Как бы то ни было, но для меня воздух Бри хорош и полезен — и остается узнать, когда мне будет позволено им дышать.
Прилагаю к письму 1200 франков, т. е. годовые расходы на воспитание Полины, которую отдаю под ваше благосклонное покровительство. Все, что ваша жена и вы уже сделали для этой малышки, глубоко запечатлелось в моем сердце, а нет ничего нежнее признательности, которую испытываешь к тем, кого любишь и уважаешь, в долгу я не останусь — ручаюсь, что это так, и буду счастлив лишь тогда, когда смогу вам это доказать.
С нетерпением ожидаю ваших ‘Арабов’, я напишу о них в обоих журналах, где я сотрудничаю,— посмотрим— может быть, я попрошу сделать их сокращенный перевод ‘. Сюжет очень интересен и у нас очень мало известный. Со своей стороны, я довольно усердно работаю— моя пьеса имела успех и в Петербурге, и в Москве, в голове много иных замыслов, которые я постараюсь довести до конца, si Dios quiere2 {если бог даст (исп.).}.
Я получил приглашение поехать за 450 верст отсюда, в самый глухой район Новгородской г<убернии> — мне обещано 30 медведей! Было бы хоть три! Все это напоминает мне о старых добрых временах, о наших охотах. Я без сомнения поеду и сообщу вам об этих трех десятках. Хорошо ли поживают Сид и Султан? Диана была опасно больна, как мне писали из Москвы, но, слава богу, теперь вне опасности. В этом году я собираюсь устраивать грандиозные охоты… Я предпочел бы обыкновенные в Бри — но!..
Терпение — я очень надеюсь увидеть Куртавнель, рано или поздно.
Прощайте, будьте здоровы и помните обо мне. Братски жму вашу руку. Поцелуйте за меня Луизу.

Ваш
И. Тургенев.

P. S. Известите меня, пожалуйста, о получении этого письма.
1 Намерение Тургенева не осуществилось, возможно, потому, что книга, о которой идет речь (см. предыдущее письмо, прим. 4), была под запретом русской цензуры.
2 Пьеса, о которой говорит Тургенев,— комедия ‘Провинциалка’ — шла в начале 1851 г. на сценах Малого театра в Москве и Александрийского в Петербурге. В это же время писатель заканчивает рассказ ‘Касьян с Красивой Мечи’ (‘Записки охотника’) и пишет комедию ‘Где тонко, там и рвется’.

ТУРГЕНЕВ — ПОЛИНЕ ВИАРДО

17, 18, 19, 22 января (29, 30, 31 января, 3 февраля) 1851. Москва

Москва. Среда, 17/29 января 1851.

Оправляюсь от болезни, как Жодле в ‘Смешных жеманницах’1, дорогой и добрый друг, у меня был катар с довольно сильной лихорадкой, уложивший меня в постель на четыре дня. Мне особенно неприятно то, что из-за этой болезни пришлось отложить поездку, а в этой задержке особенно неприятно то, что она лишает меня ваших писем, ожидающих меня в Петербурге, так как я имел глупость распорядиться не высылать их сюда, я все надеялся, что смогу уехать. Очень возможно, что я задержусь здесь еще на педелю, вы не представляете, какую пустоту я ощущаю без ваших писем, я так давно не получал от вас известии, что пребываю в полной растерянности! Надеюсь, что вы чувствуете себя хорошо и иногда думаете о человеке, который любит вас от всей души. Ведь вы понимаете, кого я имею в виду, не правда ли?
Завтра состоится представление комедии, которую я написал для петербургских актеров, но по просьбе Щепкина отдал ему для бенефиса2. Этому прекрасному и достойному человеку я не могу отказать ни в чем. Если не буду чувствовать себя совсем плохо, пойду на первое представление. До сих пор не испытываю ни малейшего волнения. Посмотрим, что будет завтра. Кажется, героиня очень плоха, впрочем, увидим.
Прощайте, до завтра, дорогой и добрый друг, призываю вас и отдаю себя под ваше покровительство, дорогая заступница.
Четверг.
1 ч. дня.
Итак, сегодня вечером. Начинаю немного волноваться. К несчастью, чувствую себя хуже вчерашнего, и доктор не посоветовал мне выходить сегодня вечером. Это было бы, однако, неприятно… Мой брат идет в театр с женой.— Это маленькая комедия в одном действии, под названием ‘Провинциалка’. Построение ее весьма просто, все зависит от игры двух главных актеров, один из них, говорят, хорош, другой — (точнее, другая) очень плоха. Театр будет полон. Щепкин прислал мне билет в верхнюю ложу. Думаю пойти, хотя чувствую себя скверно, лихорадит дьявольски.
7 часов вечера.
Пульс восемьдесят в минуту, а я иду в театр. Не могу оставаться дома. Крепко пожимаю вам обе руки и ухожу. Что-то напишу я вам по возвращении?
11 часов.
Вот уж точно, я ожидал чего угодно, по только не такого успеха! Вообразите себе, меня вызывали такими неистовыми криками, что я убежал совершенно растерянный, словно тысячи чертей гнались за мною, и мой брат сейчас рассказал мне, что шум продолжался добрую четверть часа н прекратился только тогда, когда Щепкин вышел и объявил, что меня нет в театре. Я очень сожалею о своем бегстве — поскольку могли подумать, что я притворяюсь.
Пьеса была разыграна довольно хорошо почти всеми, за исключением героини, которая была невыносима — зато актер, игравший главную роль — играл замечательно — это молодой актер по фамилии Шуйский — сегодня он много выиграл в мнении публики — и я в восторге, что дал ему к тому случай. Когда поднимали занавес, я тихо произнес ваше имя и оно принесло мне счастье — но я должен лечь — у меня зверская лихорадка.
Пятница, 2 ч.
Вчерашний выход не особенно повредил мне — правда, я скверно провел ночь — но сегодня чувствую себя довольно хорошо. Несколько моих друзей пришли сегодня поздравить меня — кажется успех на самом деле был очень велик — зал был переполнен — и было замечено, что некоторые из моих врагов (литературных) шумно аплодировали. Тем лучше, тем лучше. Милый Щепкин зашел, чтобы обнять меня и побранить за бегство. Я намереваюсь послать Шуйскому небольшой подарок — ему это будет приятно. Завтра ту же пьесу ставят в Петербурге. Л все-таки приятно иметь успех,— надобно только, чтобы он меня подбодрил.
Представьте себе, я только что узнал от одного господина, приезжавшего из Петербурга, что в конторе Языкова лежит несколько писем на мое имя — их не высылают из Москвы, так как с часу на час ожидают моего приезда… Не могу вам передать, до чего мне досадно… Боже, боже, боже, как я глуп!
Позвольте мне поблагодарить вас за вчерашний успех, мне кажется, не произнеси я вашего имени, дело приняло бы совсем иной оборот. Как счастлив я оттого, что могу связывать всю мою жизнь с дорогим и милым воспоминанием о вас, с вашим влиянием. Целую ваши руки с нежностью и благодарностью. Да хранит вас небо! До завтра.
Понедельник.
Я не писал вам ни в субботу, ни в воскресенье, чувствовал себя вялым, чтобы не сказать отупевшим. Сегодня повторяют мою пьесу, здесь драматические спектакли ставятся только три раза в неделю. Рассчитываю сегодня выехать на прогулку — погода стоит превосходная. Щенята Дианы наконец открыли глаза: они очень забавные, очень милые и очень здоровенькие. Было бы черт знает что, если бы мне пришлось остаться здесь больше, чем на неделю! У меня толпы посетителей и т. д. и т. д. Любезностям несть числа и т. д. Говорю вам это, потому что знаю, что вам это доставит удовольствие. Уверен, что в ваших письмах вы рассказываете мне о ‘Сафо’, о начавшихся репетициях (ибо надеюсь, что они уже начались) — подумать только, что я ничего не знаю об этом по собственной вине! Но они будут у меня через четыре дня, эти ваши письма. Вот тогда я напишу вам целый том — и Гуно тоже — повторяю, я не уеду из Москвы, не написав ему большого письма. А что поделывает маленькая Полина? Послушна ли она? Учится ли по-французски и на рояле?
Прощайте, обнимаю вас всех с невыразимой нежностью, начинаю с вас, затем Виардо, затем Гуно, затем г-жу Гарсиа, затем г-жу Гуно, затем м-ль Берту, затем el Marinero Espaol y sa mujer {Испанского Моряка и его жену (исп.).}, затем Мануэля, затем Луизу, затем всех вместе — всех друзей и кончаю опять вами. Дорогие мои друзья, сердцем я с вами. Прощайте — будьте здоровы, будьте счастливы и довольны и не забывайте вашего верного друга И. Тургенева.
Послушайте — я заметил, что в своем перечне пропустил маленькую Полину — скажите ей, что я целую ее дважды. Ж 1200 франков я вышлю вам по приезде в Петербург3.
1 Жодле, персонаж комедии Мольера ‘Смешные жеманницы’, разыгрывая, как и его приятель Маскариль, аристократа, выражается витиевато, подражая претенциозному стилю салонной культуры.
2 Комедия Тургенева ‘Провинциалка’ действительно была поставлена на сцене московского Малого театра 18 января ст. ст. 1851 г. в бенефис Щепкина.
3 Сумма, которую Тургенев ежегодно выплачивал Виардо на содержание и воспитание своей дочери Полинетты.

ПОЛИНА ВИАРДО — ТУРГЕНЕВУ

15, 17 (27, 29) апреля 1851. Париж.

No 25

Воскресенье, 27 апреля.

Послушайте, мой добрый Тургенев, не моя вина в том, что я не написала вам раньше, а тех, кто беспрестанно пожирал все мое время с тех пор, как пошла ‘Сафо’. Мы сыграли ее три раза кряду со все возрастающим успехом. В пятницу я пела ‘Пророка’ из-за того, что Роже заканчивает выступления, он уезжает в конце месяца. Для меня это было 99-е представление, и признаюсь, что после такого числа постановок в произведении остается мало красот, к которым я была бы еще чувствительна. С каждым разом я ощущаю, как эти красоты уменьшаются. Тем не менее публика, к моему великому удивлению, кажется, не замечает моей внутренней холодности! Ах, это оттого, что она не так строга, как артист, которому платят за то, чтобы он был таковым по отношению к самому себе. Завтра в понедельник будет 4-е представление ‘Сафо’, а в среду снова ‘Пророк’! У меня есть желание написать Мейерберу небольшое послание в связи со столетием моей Фидес. Должна же я выразить ему признательность за то, что он 100 раз подряд сделал меня матерью таких здоровых и упитанных малышей! Вы, без сомнения, читали статьи о ‘Сафо’ во всех наших крупных газетах. Берлиозу принадлежит великолепный отзыв, состоящий из проклятий вперемежку с завышенными похвалами, он поставил Гуно в 1-й ряд в музыкальном общественном мнении 1. В целом пресса была весьма благосклонной. Поскольку вы читаете наши газеты, я вам их не высылаю. Статью из ‘Театральной газеты’ я послала потому, что она была первой. В конце мая, до моего отъезда в Лондон я должна дважды спеть ‘Отелло’, чтобы ввести тенора Капуиса, который должен дебютировать в роли Фаона. Голос у него очень красивый, да и сам он весьма мил. Но он очень небрежен и, кажется, не слишком заботится о том, чтобы развить свой талант. Как много людей, похожих на него! И какое несчастье для искусства, что дарования распределяются природой так плохо! У м-ль Паузо, которая пела Гликерию, голос превосходный, но она распоряжается им таким образом, что лучше бы его было у нее поменьше. Воодушевляясь, она тотчас начинает фальшивить и кричать изо всех сил, кроме того, ей не хватает обаяния, женственности — нет у нее ничего, ну ровным счетом ничего от Weiblieh {женственности (нем.).}. Она высоковата и угловата, как наук — да и греческий костюм ей не к лицу. Признаюсь, она меня очень разочаровала — на репетициях было лучше — волнение сцены внушает ей некую неловкую развязность, которая производит очень неприятное впечатление. Дуэт Гликерии и Питеаса, на который больше всего рассчитывали, оказался как раз тем, что произвело наименьшее впечатление. Правда, он был сыгран обоими несколько indelicate {неделикатным (англ.).} образом, что слегка покоробило благочестие господ завсегдатаев кулис. Черт возьми, этим господам не по праву видеть у других манеры, напоминающие их собственные! а Питеас-Бремон именно их и представил хорошо. Наименее удачная часть партитуры — без сомнения та, что следует за дуэтом двух женщин. Вся первая часть слишком диалогизирована, декламационна, а конец ее вовсе неудачен. Это единственный изъян во всей партитуре, поэтому я сделала все возможное, чтобы его сгладить, хотелось бы, чтобы Гуно и Ожье полностью переделали этот отрывок. Гуно собирается сочинить 2 танцевальные арии, чтобы в Лондоне ввести их в начало 2-го действия, после букета. Немного балета развеет монотонность этого спектакля и усилит это действие, наиболее слабое из всех, несмотря на то, что в нем содержатся такие красоты, как ‘Полюбим, сестры!’, которую поет Сафо, клятва заговорщиков и трио в Анданте. Что до 3-го действия,— это шедевр от начала до конца. По-моему, это достойный пандан к 3-му действию ‘Отелло’! 2
Постойте, бьет 11 часов. Пора спать. Полинетта мирно спит наверху,— едва вернувшись из пансиона, она тотчас спросила о вас. Весь день она проиграла с Луизой. Они отлично ладят и хотя непрестанно ссорятся, жить друг без друга не могут.
Доброй ночи, мой дорогой Тургенев. Отошлю вам это письмо только после завтрашнего представления. Наилучших вам снов и будьте тысячу раз благословенны верной вам душой и сердцем.
Среда утром.
Здравствуйте, друг. Почему я не получаю от вас письма, которое было объявлено находящимся в пути? Ваше молчание начинает казаться мне бесконечно долгим. Вчера вечером состоялось 4-е представление ‘Сафо’. Оно было прекрасным, и публика долго шумела. Финал, как обычно, бисировали, и нас вызывали. 2-е действие произвело большое впечатление, особенно клятва, дуэт Глик., и Фит., который был спет и сыгран гораздо лучше прежнего, и трио, после которого был вызов. 3-е действие было исполнено блестяще от начала до конца. Ария Фаона, песня пастуха (на бис) и моя финальная ода были покрыты аплодисментами. Aloe восхождение на скалу, как говорят, вызвало большое волнение — я не спешу уходить, падающий занавес застает меня в красивой позе — еще вызов. Я оставляю лиру на сцене — после долгих прений по поводу того, что с нею делать, оставить или умереть вместе с нею, было решено, что лучше оставить ее на скалах как символ. Декорации в 3-м действии очень красивы, они изображают возвышенности, скалы, увенчанные несколькими вершинами — одна… {конец письма неизвестен.— Сост.}
1 Большая статья Г. Берлиоза о ‘Сафо’ была напечатана 21—22 апреля 1851 г. в ‘Journal des Dbats’, где он много лет вел музыкальный отдел. Высокую оценку в этой статье получило исполнительское искусство Полины Виардо.
2 Имеется в виду опера Дж. Россини ‘Отелло’ (1816).

ТУРГЕНЕВ — ПОЛИНЕ ВИАРДО

26, 30 ноября, 4 декабря (8, 12, 16 декабря) 1851. Петербург

С.-Петербург.
26 ноября/8 декабря 1851. Понедельник.

Добрый день, дорогая и добрая госпожа Виардо.
Начинаю с того, что я очень встревожен — вчера по телеграфу здесь стало известно о государственном перевороте в Париже1, а так как я не могу себе представить, чтобы подобное событие могло обойтись без пролития крови и беспорядков, я очень беспокоюсь за вас и за малышку, тем более, что оба дома, в которых вы живете, т. е. ваш дом и ее пансион, находятся вблизи от самых беспокойных предместий Парижа. Да поможет и да хранит вас Бог! Сидите дома и не подходите к окнам! Смешно, что я даю такой совет, ибо, когда вы получите мое письмо, возможно, порядок будет так или иначе восстановлен. Но пусть этот совет хотя бы докажет вам мое волнение! А оно, признаюсь, велико, я совершенно потрясен… До скорого свидания, дорогой и добрый друг, тысяча добрых пожеланий вам и вашим близким. Напишу вам завтра и отправлю письмо в субботу. Что еще узнаем мы за это время!

Пятница, 30 ноября/11 декабря

Добрый день, дорогой друг. В течение трех дней новости из Парижа были хотя и поразительными, но мирными — однако со вчерашнего дня стало известно, что разразился страшный бунт — один бог знает, какой ужас охватил меня! Говорят о сражении на заставе Рошешуар — это в двух шагах от вас — и ваш дом угловой — не следует думать об этом слишком много, это доставляет мне невыразимое волнение! Дорогой друг, да хранит вас небо!

Вторник, 14/6 декабря.

Я понимаю и разделяю ваши заботы, дорогая и добрая госпожа Виардо, однако не могу не признаться, что с вашей стороны очень нехорошо не подумать о том, чтобы успокоить меня хотя бы одним-единственным словом! Один из моих друзей вчера получил письмо из Парижа от 7-го числа — кажется, залпами было убито много любопытных на бульварах, и на этот раз сражались не в сент-антуанском предместье, а прямо в центре города. Одно слово от вас успокоило бы меня. Надеюсь, что скоро я получу это столь долгожданное слово!
У меня нет ни мужества, ни бодрости говорить с вами сегодня о чем-либо другом. Музыка, театр и т. д.— может ли это сейчас интересовать вас, да и сам я могу ли об этом рассуждать? Я напишу вам, как и раньше, только после того, как получу письмо от вас. С тех пор, как я здесь, я писал вам три раза — во вторник 20 ноября/2 декабря в субботу 24 ноября/6 декабря и сегодня. Я послал вам свои адрес, но поскольку, может статься, мое письмо не дошло до вас, вот где я сейчас живу:
‘Угол Малой Морской и Гороховой, в доме Гиллерме, квартира No 9’.
Прощайте, завтра будет ровно полтора года, как я видел вас в последний раз. Когда мы увидимся вновь? Прощайте, да хранит вас небо и всех, кто вам дорог! Жму ваши руки с нежностью и волнением.

Ваш
Тургенев.

1 Имеется в виду государственный переворот племянника Наполеона Бонапарта Луи Бонапарта, захватившего в декабре 1851 г. власть в стране при помощи военных и через год провозгласившего себя императором. Приход к власти Наполеона III, которого В. Гюго презрительно именовал Наполеоном Малым, означал победу самых реакционных сил во Франции и надолго погрузил страну в политический и экономический кризис. Отрицательное отношение Тургенева к военному режиму Наполеона III выразилось в его ‘фантазии’ ‘Призраки’, а также в опереттах, представлявших острую сатиру на наполеоновскую Францию и самого императора. Эти оперетты, слова к которым писал Тургенев, а музыку Полина Виардо, ставились в Германии в период добровольной эмиграции семьи Виардо и Тургенева в Баден-Баден, которая была своеобразной формой политического протеста (См. об этом в статье А. А. Гозенпуда ‘Тургенев — музыкальный драматург’.— Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем. Сочинения, т. 12, с. 583—632).

ЛУИ ВИАРДО — ТУРГЕНЕВУ

31 декабря 1851/11 января 1852. Шотландия.

Данс Касл, 11 января 1852.

Вам уже известно, мой друг, что мы, спасаясь бегством от того горестного и постыдного зрелища, которое переживает наша несчастная страна 1, добрались до Шотландии. Но мы не можем надеяться на то, что здесь дождемся его окончания, а воспоминание о нем, которое будет преследовать меня и на краю земли, не дает мне покоя ни днем, ни ночью. А поскольку необходимо a lo hecho, pecho {выстоять (исп.).}, я стараюсь наилучшим образом использовать все свое время, располагая, как говорится, двадцатью четырьмя часами в сутки. Прежде всего охота. Поместья нашего гостеприимного хозяина, г-на Хея, не слишком обширны и не слишком богаты дичью, и у меня не было тех великолепных возможностей, рассказы о которых я ожидаю с нетерпением, но я, по крайней мере, совершаю очень приятные прогулки с ружьем, вполне удовлетворительные на мой вкус, который предпочитает усталость и трудности обилию крови. Впрочем, со мною мой дорогой Сид, да вдобавок некий Китт, забавная собачонка из породы черных пойнтеров, толстая, как спаниэль короля Карла, исполненная задора и бодрости, один вид которой — целая комедия, sayn&egrave,te {одноактная пьеса, скетч (исп.).}. Вот скромное меню моих убийств, с тех пор как я приехал в эти места: зайцев — 19, кроликов — 16, фазанов — 3, бекасов — 4, куропаток — 11, куликов — 4, вяхирей — 2. Мало, но достаточно, и как правило, по хорошей погоде, поначалу тепло, как во Франции в ноябре месяце, сейчас все покрыто снежной скатертью, напоминающей мне Россию, но подмораживает не сильно — от 2 до 3 градусов.
Затем я работаю преподавателем французского языка, ежедневно в перерыве между охотой и обедом я учу пять юных созданий, включая Луизу, которые благодарно н успешно внимают моим урокам по орфографии и чтению.
В конце концов я был и остаюсь писакой, невзирая на жестокие преследования, которым, может быть, надолго подвергнется литература — от толстых книг до газетных листков2. Я заканчиваю второе издание моих ‘Музеев Европы’, теперь они составят 4 увесистых тома 3, если, конечно, найду издателя хотя бы на тех же условиях, что ‘Арабы’, то есть, gratis pro Deo {совершенно даром (лат.).}. Кстати о них, я очень огорчен, что эти несчастные изгнанники центральной Европы будут такими же изгнанниками и на севере. Где же укрыться правде и справедливости? Кажется, граф Матвей писал Полине, что его брат получил предназначавшийся ему экземпляр. В таком случае вы можете позаимствовать его у него, потому что мне бы хотелось услышать ваше суждение об этой книге, в которой находят кое-какое значение и достоинства4.
Вот и я записался в драматурги. В поисках кое-каких сведений об античных статуях у Павсания, я обнаружил анекдот, в котором, как мне показалось, содержится зерно великолепной оперы5. Я его дополнил, обработал, наконец, расцветил и недавно выслал Гуно сценарий четырехактной оперы, который посоветовал отдать его для стихотворной обработки Э. Ожье. Вот что он мне пишет: ‘благодарю за чудесный новогодний подарок, который вы мне преподнесли. О! как это прекрасно! Знаете ли, что, читая этот сценарий, я дрожал всем телом п всю ночь не сомкнул глаз? Этот сюжет — самый настоящий шедевр, я нахожу его столь замечательным, что не знаю, можно ли вообразить что-либо прекраснее его. Он погрузил меня еще глубже в лоно античности, чем когда я писал ‘Сафо’… Это беспримесная античность, коренная, вечная… мне кажется, что с тех пор, как я получил ваше письмо, я не переставая беседую с Эсхилом и Орфеем, и что я вознесся на их небеса. Вслед за Св. Павлом я могу сказать: raptus in coelum {похищен на небеса (лат.).}. Я пребываю в таком блаженстве, что был бы огорчен, если бы пришлось умереть, не сделав этого… После вашей дружбы, вы не могли бы мне подарить ничего более дорогого, чем этот сценарий… это великолепно, и тысячу раз спасибо, что вы сочли меня достойным посвящения в этот замысел’.
Вот это я понимаю восторг! Дело-то в том, что этот сюжет не только античный, но еще и музыкальный, вот почему музыкант чувствует себя уносимым на небеса. Но и уменьшив вполовину этот восторг, вы увидите, что его вполне хватает, чтобы ознаменовать зарождение главного, партитуры: Dios la bendiga {Бог в помощь! (исп.).}!6 Полина расскажет вам о других замыслах Гуно, я же заканчиваю это письмо пожеланием вам на целый год здоровья и счастья.

Л. В.

1 Речь идет о военном перевороте Луи Наполеона, будущего императора Наполеона III.
2 Правление Наполеона III действительно было ознаменовано невиданным ужесточением цензуры и закрытием многих печатных органов.
3 Имеется в виду второе издание многотомного сочинения Л. Ви-9рдо ‘Музеи Европы’, содержащего краткие путеводители по музеям. В 1852 г. в издательстве Полена и Шевалье в Париже вышли 4 тома: ‘Музеи Германии’, ‘Музеи Англии, Бельгии, Голландии и России’, ‘Музеи Испании’ и ‘Музеи Италии’. В 1855 г. вышел 5-й том этого издания — ‘Музеи Франции’. В томе, касавшемся России, содержался путеводитель по картинной галерее Эрмитажа.
4 См. письмо Полины и Луи Виардо к Тургеневу начала февраля 1851 г., прим. 4. Мнение Тургенева о книге Луи Виардо до нас не дошло. За этот труд Луи Виардо был удостоен звания почетного члена Испанской Академии и других почестей.
5 Павсаний — древнегреческий писатель II в. н. э. Его труд ‘Описание Эллады’ до сих пор служит надежным справочником по археологическим древностям Греции. Сюжет для оперы Виардо, возможно, нашел в одном из вариантов мифа об Орфее, связанном с легендой о его останках, которые обладали чудесной силой и из-за которых погиб от наводнения греческий город Либетра.
6 Сведений о работе Гуно над сюжетом оперы, предложенным Л. Виардо, обнаружить не удалось.

ТУРГЕНЕВ — ПОЛИНЕ ВИАРДО

15(27) октября 1857. Генуя

Генуя, 27 октября 57.

Пишу вам отсюда два слова, дорогая госпожа Виардо, за час до отплытия в Ливорно и Чивитавеккья. Мы 1 здесь уже четыре дня — это на три дня больше, чем следовало оставаться в Генуе,— нас задержал чемодан, забытый провожатым на полдороге, затем не пришел пароход, но сегодня мы, наконец, отправляемся, а послезавтра вечером, si Dios quiere {если бог даст (исп.).}, прибудем в Рим. С Корнишью2 нам повезло, погода была превосходная. Дорога — настоящее чудо, особенно первая половина: вы словно висите между небом и землей, а вокруг — всевозможные благоухания и всяческие красоты — это какое-то волшебство — вы чувствуете, как красота огромными светлыми потоками проникает вам через глаза в душу, вы окунаетесь в эту красоту, вы плаваете в ней. Притом вообразите, что за два дня нашего путешествия мы увидели больше красивых женских лиц, чем за целые годы где бы то ни было. Какая щедрая кровь и какое разнообразие типов! Простая босоногая служанка, провожавшая в окрестностях Савоны одного старика, поразила нас: это было самое восхитительное создание, какое нам когда-либо приходилось видеть.
Генуя — очень красивый город, но женщины в нем (вопреки тому, что говорят об этом путеводители) выглядят отталкивающе. Генуэзцы имеют большую голову, кривые ноги, тяжелые черты лица и предрасположены к зобу — только и всего! Прекрасные дворцы соседствуют здесь с грязными улочками (кстати, я обнаружил во дворце Бальби оригинал Риберы, который есть у Виардо, портрет маркиза Бриньоле на серой лошади кисти Ван Дейка — это portento {чудо (исп.).}. Описание Генуи в ‘Даниэле’ г-жи Санд весьма достоверно3. Если у вас есть намерение прочитать ‘Даниэлу’, не читайте 2-й части — она до огорчения плоха, но в первом томе есть вещи превосходные, хотя характер Даниэлы нереален, я уже не раз замечал, что менее всего отталкивает французов в произведении искусства — отсутствие правды.
Три раза я был в театре. В ‘Карло Фелпче’ видел ‘Линду’ (с маленьким красивым дуэтом, который мне так нравится) и ‘Напиток’4. Роли примадонн исполняла некая г-жа Поджи — голос у нее грошовый, но поет она приятно и не лишена обаяния, остальные — cani {актеришки, комедианты (ит.).}. Публика была холодна, но, к сожалению, не такова она была на третий вечер в театре ‘Аполло’! Давали оперу-буфф некоего маэстро Джиоза (‘Дон Чекко’). Не могу передать вам, до какой степени все это было wretched {жалко (англ.).},— Верди самого низкого пошиба!5 Непрерывные фортиссимо, завывания в унисон, а со стороны публики — неистовые овации! Какая отвратительная глупость! Роль Дона Чекко (вечно голодного и холодного бедолаги) исполнял молодой парень по имени Чампи, не лишенный таланта, по занятие ему явно не по плечу. Тяжело видеть столь откровенный упадок — и это родина Россини!
Надеюсь (так уж устроен человек!) найти от вас письмо в Риме — вот было бы счастье! Напишу вам на другой день после нашего приезда. В Пьемонте было большое наводнение, и нам довелось увидеть немало снесенных мостов. Я переправился через одну реку на спине человека, который едва не уронил меня в воду.
Прощайте, theuerste Freundin {самый дорогой друг (нем.).}. Тысяча добрых пожеланий Виардо и всем вашим. Поцелуйте за меня Полину и разрешите нежно поцеловать вам руки.

Ваш
И. Тургенев.

1 Тургенев путешествовал по Италии вместе со своим другом литератором В. П. Боткиным (1810—1869), знакомым с семьей Виардо.
2 Коркиш — дорога в Альпах.
3 Тургенев имеет в виду 5-ю главу романа Жорж Санд ‘Даниэла’, увидевшего свет в 1857 году и вызвавшего бурную полемику во французской прессе.
4 Речь идет об операх Г. Доницетти ‘Линда из Шамуни’ (1842) и ‘Любовный напиток’ (1832). Красивый дуэт — дуэт Лииды и ее возлюбленного Артура из 1-го действия оперы.
5 В это время Тургенев довольно критически относился к творчеству Верди, предпочитая ему Беллини, Россини, Моцарта, Глюка, однако впоследствии он нередко высоко оценивал произведения итальянского композитора.

ПОЛИНА И ЛУИ ВИАРДО — ТУРГЕНЕВУ

9 (21) ноября 1857. Париж

Париж, 21 ноября.

Ваше письмо ужасно заставляет себя ждать, дорогой Тургенев. Я думала, что оно попросту потерялось. От Полинетты я знала, что вы нам писали. О, вы-то счастливы под римским небом! А знаете, куда отправляюсь я? в Варшаву! да еще совершенно одна, то есть с горничной. Не правда ли, мужественный поступок со стороны той, что всегда опиралась на мужнину руку?!
Я рассчитываю пробыть там недель шесть и дать несколько представлений и концертов. Все уже готово, даже мое жилье у г-жи Калергис. Про себя-то мы имеем определенное мнение относительно этой дамы. Однако это не мешает ей быть одной из самых высокопоставленных дам в государстве, а мне — вполне довольной, найдя дружеский кров в дружелюбном мне доме вместо гостиницы!
Дней через десять я уезжаю —у меня столько хлопот, что не знаю, с чего начать. Следующее письмо будет длиннее. Ведь не каждый день уезжаешь.
Вы можете писать мне в Варшаву на театр. А пока примите самое дружеское рукопожатие.

Полина Виардо.

21 ноября 1857.
Я не стал дожидаться, мой дорогой друг, вашего письма от 13-го числа, чтобы пойти к Тамнлне. Решительно, ваши корректуры, посланные из Генуи, потерялись1. Но к вам в Рим отправлен до востребования весь том Мармье. Возвращайте эти корректурные листы как можно скорее и по частям, поскольку едва только будет возможность извлечь первые страницы из этого тома, как начнет составляться наш2. Впрочем, по поводу этого опоздания можно сказать, что нет худа без добра. Оно даст мне возможность напечатать заранее с разрешения Тамплие ‘Постоялый двор’ в ‘Illustration’ и ‘Завтрак у предводителя’ в ‘Revue de Paris’, поскольку обе вещи уже находятся в типографии и вот-вот выйдут в свет.
Вы, без сомнения, знаете, что женитьба князя Орлова на м-ль Катерине — дело решенное. Несколько дней назад мне было об этом официально сообщено самим князем Трубецким на охоте в Ненвиле3. Я видел там вашу slut {собаку (англ.).}… Бриссе очень ею доволен, он сказал, что у нее не очень тонкий нюх, но она стала совершенно послушной. Трубецкие возвращаются в Париж в будущем месяце. Я верну князю ваши 300 франков, чтобы не быть у него в долгу. Но хватит ли оставшегося на содержание, учителей и т. д.? Кстати, почему это вы говорите, что видели в Генуе оригинал моего Риберы? У моего Риберы нет оригинала, поскольку он сам таковым является, а другим являетесь вы, раз сумели найти для него еще один4. Вот что и впрямь оригинально, так это dramma in 5 atti {драма в 5-ти актах (ит.).} о нашей бедной Марии5. Я дал заметку о ней в ‘Illustration’ — извлеченную из вашего письма.
Почему вы не захватили в Рим своего ружья? Я же говорил вам, что там можно славно поохотиться, а заниматься писанием и охотой можно по очереди.
Кланяйтесь от меня С. Гедеонову6, когда снова его увидите.

Тысяча приветствий
Луи В.

1 Речь идет о корректурах сборника повестей Тургенева, переведенного им самим при участии Луи Виардо для издательства Ашетт, одним из директоров которого был Тамплие. Хотя на обложке числился переводчиком Луи Виардо, на самом деле доля его участия в переводе была незначительной, поскольку он не знал русского языка. Это подтверждается в письме Луи Виардо к Тургеневу от 5 февраля 1858 года по поводу разговора с Тамплие: ‘Я хотел поставить на титульном листе: вторая серия, переведено под диктовку автора Луи Виардо. Тамплие пожелал, чтобы я проставил: переведено при сотрудничестве автора’ (Цнт. по книге: Ivan Tourgunev. Lettres indiles Pauline Viardot et sa famille. Lausanne, 1972. p. 80). В сборник вошли повести ‘Постоялый двор’, ‘Затишье’, ‘Переписка’, ‘Поездка в Полесье’ и комедии — ‘Нахлебник’ и ‘Завтрак у предводителя’.
2 Одновременно с томом, подготовленным Тургеневым и Луи Виардо, то же издательство выпускало том повестей Тургенева, переведенных Кс. Мармье. В него вошли: ‘Два приятеля’, ‘Яков Пасынков’, ‘Муму’, ‘Фауст’, ‘Бретёр’ и ‘Три портрета’.
3 Имеется в виду женитьба князя Н. А. Орлова, русского посланника в Брюсселе и Париже, на княжие Екатерине Трубецкой, дочери А. А. и Н. И. Трубецких, с которыми, живя в Париже, писатель поддерживал дружеские отношения, он был на этой свадьбе шафером.
4 Л. Виардо говорит о картине испанского художника X. Риберы ‘Платон’, которая находилась в его коллекции. Возможно, что Тургенев видел вариант этой картины под названием ‘Философ’. В 1863 г. полотно Риберы значилось на распродаже части коллекции Луи Виардо.
5 Драма, о которой сообщал Тургенев, очевидно, была посвящена Марии Малнбран, знаменитой певице, сестре П. Виардо.
6 Гедеонов С. А. (1816—1878), впоследствии — директор Эрмитажа и императорских театров, был сыном А. М. Гедеонова, директора императорских театров в 1830—1840-е гг. С П. н Л. Виардо Гедеонов познакомился во время первых гастролей певицы в Петербурге в сезон 1843/44 гг. и на протяжении многих лет поддерживал с ними дружеские отношения. Вместе с Тургеневым Гедеонов помогал Л. Виардо переводить на французский язык Гоголя, повести которого были изданы в Париже в 1845 г. (см. выше).

ПОЛИНА И ЛУИ ВИАРДО — ТУРГЕНЕВУ

19, 20 ноября (1, 2 декабря) 1857. Париж

Париж, 1 декабря 1857.

Дорогой Тургенев, уезжая в Варшаву, хочу на прощание пожать вам руку. Надеюсь, что вы будете мне писать, адресуя ваши письма на Королевский театр. Они дойдут до меня. Данте мне также ваш адрес, к настоящему времени вы, я думаю, уже где-то устроились. Сообщите мне добрые известия о вашем здоровье и работе. Постараюсь отплатить вам тем же.
Не совсем забывайте вашего преданного друга.

Полина Виардо.

Полинетта чувствует себя на зависть хорошо.

Париж, 2 декабря 1857.

Мои дорогой друг,
Я добавляю несколько слов к записке, написанной вчера Полиной. Ваш ‘Постоялый двор’ начал печататься в последнем номере Illustration от 28 ноября, в субботу, а ‘Завтрак у предводителя’ — во вчерашнем номере — от 1-го числа — ‘Revue de Paris’. Одновременно в ‘Courrier de Paris’ печатается ваш ‘Бирюк’ в переводе И. Делаво. Наконец, благодаря Ж. Симону, в ‘Journal pour tous’ появится ваша ‘Переписка’ с иллюстрациями Берталя. Как видите, ваше имя, выражаясь словами Сервантеса, ‘парит на всех крыльях Славы’. Я полагаю, что это прекрасный способ подготовить успех книги. Как только вы отошлете корректуры тома Мармье, тут же начнется печатанье нашего тома, и я буду внимательно просматривать корректуры 1.
Семейство Трубецких вскоре должно возвратиться в Париж, однако свадьба назначена только на апрель месяц.
На сегодня мне нечего больше сообщить вам, кроме того, что я глубоко печалей с тех пор. как душа дома уехала. Дети, которым я заменил мать, чувствуют себя, слава богу, хорошо. Шеффер держится2.

Тысяча горячих приветствий.
Луи В.

1 См. предыдущее письмо, прим. 1 и 2.
2 Шеффер Apii (1795—1858), художник, близкий друг семьи Виардо, был в это время уже тяжело болен.

ТУРГЕНЕВ — ЛУИ ВИАРДО

2(14) декабря 1857. Рим

Рам, 14 декабря 57.

Мой дорогой друг, у меня до вас просьба. Дело вот в чем. Я только что получил письмо от г-на Тамплие, кажется, некоторые выражения из предисловия г-на Делаво задели его1. Будьте добры передать ему при встрече, что я не имею к этому ни малейшего отношения, что мне это предисловие было показано накануне отъезда, и я тотчас отправился к г-ну Дантю (издателю) с просьбой убрать все, что могло быть неприятно г-ну Шаррьеру или издательству Ашетт, г-н Даптю обещался в точности исполнить мою просьбу, но, видно, не выполнил обещания. Мне было бы тяжело думать, что г-н Тамплие, на которого я всегда не мог нарадоваться, считал бы меня способным на недостойное поведение по отношению к нему.
Кажется, он не слишком разбирается в переводе, вам-то это известно, только ввязавшись в эту историю, я обнаружил непригодность Делаво как литератора. Да уж дело сделано, так и думать о нем нечего, по раз уж мне хочется доказать г-ну Тамплие, насколько близко к сердцу я принимаю возможность сохранить те добрые отношения, что завязались между нами, передайте ему, что я вторично предлагаю ему просмотреть перевод Шаррьера и что я сам собираюсь заняться тем же (в случае, правда, весьма невероятном, третьего издания), уполномочив его довести этот факт до сведения читателей.
Пожалуйста, напишите мне словечко в ответ, известите меня также о получении письма с чеком на 300 франков. Сообщите мне известия о госпоже Виардо.
Тысяча приветствий всем и дружеское рукопожатие вам.

И. Тургенев.

1 В неизвестном нам письме Тамплие один из руководителей издательства Ашетт, где в 1854 г. был выпущен перевод ‘Записок охотника’, выполненный Э. Шаррьером, очевидно, выражал недовольство замечаниями, которые были высказаны в предисловии И. Делаво к сделанному им новому переводу ‘Записок охотника’. В свое время Тургенев протестовал против искажений и неточностей, допущенных Шаррьером при переводе, поэтому он поддержал начинание И. Делаво. Перевод Делаво был единственным авторизованным переводом ‘Записок охотника’ на французский язык, он был гораздо более точен, но в то же время не передавал стилистического богатства русского текста.
Некоторые замечания Тургенева были учтены Шаррьером во втором издании его перевода ‘Записок охотника’ (1855 г.). Впоследствии именно этот перевод, снабженный критическим очерком, не утратившим своего значения доныне, стал более популярным, чем перевод Делаво.

ЛУИ ВИАРДО — ТУРГЕНЕВУ

11(23) ноября 1860. Париж

Париж, 23 ноября 1860.

Мой дорогой друг,
Я хочу высказаться перед вами начистоту по поводу вашей ‘Первой любви’.
Откровенно говоря, если бы я был редактором ‘Revue des Deux Mondes’, я тоже отказался бы от этого небольшого романа и по тем же причинам 1. Боюсь, что его, хотите вы этого или нет, следует отнести в разряд той литературы, которую справедливо именуют нездоровой. Все его персонажи отдают одиозностью, и старая княгиня, нюхающая табак, и девица, торгующая с молотка своим кокетством, и гусар, и поляк, и поэт, никто из них не вызывает интереса, не отличается занимательностью. Кого же среди своих обожателей выбирает эта новая Дама с камелиями? 2 Человека женатого. Опять адюльтер, все тот же процветающий и прославленный адюльтер! Этот человек женился по расчету на старой женщине, он тратит ее состояние на покупку молодых любовниц. Не важно, он очарователен, обольстителен, неотразим. Ну почему бы по крайней мере не сделать его вдовцом? К чему эта печальная и бесполезная фигура его жены? И кто рассказывает всю эту скандальную историю? Его сын, о стыд! Его собственный сын, который не прикрывает наготы пьяного своего отца, подобно сыновьям Ноя, а выставляет его на божий свет. И ведь не в шестнадцать лет он это делает, а в сорок, когда у него самого уже серебрятся волосы, и он не находит ни единого слова порицания или сожаления по поводу жалкого положения своих родителей. Чему, после всего этого, служит талант, расходующий себя на подобный сюжет?
Вы начали с превосходной книги, очаровательной и новой по форме, полезной и по существу благодетельной, которая одновременно была добрым и мужественным поступком, сразу принесшим вам заслуженную и почетную известность, даже за пределами России3. Потом вы затеяли судебный процесс с русским обществом в серии разных произведений, которые объединяли все драматические ситуации и комедийные сцены в некий нравственный урок, таких как ‘Постоялый двор’, ‘Затишье’, ‘Нахлебник’ и т. д. А теперь вы даете унести себя мутному потоку современного романа. Остерегитесь и поспешите вернуться на круги своя.
Ради этого совета я и пишу вам резюме своего впечатления. A buen entendendor, breve hablador {Имеющий уши, да слышит (исп.).}.

Луи Виардо.

1 Речь идет об отказе редактора ‘Revue des Deux Mondes’ напечатать в этом журнале французский перевод повести Тургенева ‘Первая любовь’ (1860). Письмо Л. Виардо проясняет причины этого отказа. Позднее, для французского издания ‘Первой любви’ в 1863 г. в переводе И. Делаво, Тургенев написал заключение, озаглавленное им в автографе ‘Прибавленный хвост для французского издания в ‘Первой любви». Совершенно очевидно, что мнение Луи Виардо было учтено Тургеневым. Много лет спустя в письме к Л. Пичу от 3/15 февраля 1882 г. он даже назвал Луи Виардо автором этого окончания, прибавленного, как он писал, переводчиком ‘из соображений морального свойства’. Такой своеобразный отказ от очевидного авторства мог быть вызван одним — глубокой убежденностью Тургенева в ненужности этого окончания, в котором рассказчик пытается объяснить ‘безнравственность’ случившегося с ним события общим положением дел в России и выражает надежду, что будущим поколениям ‘не придется так рассказывать свою молодость’. Безоговорочно принял повесть Тургенева Г. Флобер, который писал Тургеневу в марте 1863 года: ‘…я особенно хорошо понял эту вещь потому, что это точь-в-точь история, которая произошла с одним из моих очень близких друзей. Все старые романтики <...> должны быть вам признательны за этот маленький рассказ, который так много говорит им об их юности! Какая зажигательная девушка эта Зиночка. Одно из ваших качеств — это умение создавать женщин. Они идеальны и реальны в одно и то же время. Они обладают притягательной силой и окружены сиянием. Но всю эту повесть и даже всю книгу осеняют следующие две строчки: ‘Против отца у меня не было никакого дурного чувства. Напротив: он как будто еще вырос в моих глазах’. Это, на мой взгляд, мысль поразительно глубокая. Будет ли это замечено? Не знаю. Но для меня это вершина’ (Флобер Гюстав. О литературе, искусстве, писательском труде. Письма. Статьи. В 2-х т. Т. 2. М., 1984, с. 23).
2 ‘Дама с камелиями> — героиня одноименной повести А. Дюма-сына, куртизанка Маргарита Готье, жертвующая своей любовью во имя репутации любимого. Эта история послужила канвой для создания оперы Дж. Верди ‘Травиата’ (1853).
3 Л. Виардо имеет в виду ‘Записки охотника’.

ТУРГЕНЕВ — ПОЛИНЕ ВИАРДО

27 июня (9 июля) 1862. Спасское

Спасское.
27 июня/9 июля 1862.
Среда.

Я твердо решился выполнить свое обещание, theuerste und beste Freundinn {самый дорогой и лучший друг (нем.).}, и потому пишу вам сегодня (уже в 4-й раз с тех пор, как я здесь). Завтра я отправляюсь на тетеревиную охоту за сто верст отсюда и вернусь лишь дней через десять. Через месяц я покидаю Спасское и пробуду в Петербурге ровно столько, чтобы получить паспорт.
Здоровье мое изрядное, я пью много минеральной воды Виши, здесь дела идут неплохо, а вот в Петербурге и Варшаве очень плохо. Покушение на великого князя Константина исполнило негодованием всю страну. Это была бы огромная потеря для всех мыслящих людей. Эта несчастная Польша давит нам на грудь — я должен был бы сказать, на совесть, как кошмар 1. Ошибки отцов наказываются до седьмого колена, говорится в Библии, на сей раз это столь же верно, как и жестоко.
Реакция в Петербурге все более ужесточается и, к несчастью, до некоторой степени она оправдана. Правительство временно запретило три газеты, вернее, три журнала, один из которых (‘Современник’) был основан 14 лет назад моими друзьями (среди них — Белинский). В течение 13 лет я был постоянным сотрудником этого журнала, и хотя последнее время он на меня сильно нападал, я не могу не сожалеть о его закрытии2. Надо признать, что он стал весьма неосторожен. Я нахожу, что правительство могло бы начать с предупреждения, но, видно, эти пожары, прокламации, покушения и интриги вывел’ из равновесия всех. Будем надеяться, что императору удастся сохранить спокойствие.
Впрочем — довольно о политике. О чем же тогда рассказать вам? О дожде… не могу продолжить: и о прекрасной погоде, поскольку мы ее совершенно лишены. Это обещает славный урожай, согласно немецкой поговорке. ‘Mai kalt und Juni nass — fllt dem Bauer Scheune und Fass’ {Холодный май и дождливый июнь наполняют доверху гумно и бочку крестьянина (нем.).}, но это не радует. Только бы установилась хорошая погода с 15 августа! Я только и думаю о Баден-Бадене и о той жизни, которой мы там заживем. Это настолько прекрасно, что я боюсь, что оно не сбудется. Но не будем предаваться грустным мыслям.
У моего дяди две дочери, из которых старшей 9 лет, а младшей — 7. Они достаточно милые, но настолько избалованы, что стали — не скажу двуличными — но неслухами. Все, что вокруг них, существует только для них. Это очень вредно для ребенка. Свобода, любовь необходимы, но необходимы также чувство долга и уважения к другим. Как, например, у вас! И вправду сказать, таких детей, как ваши, не много, а Диди — единственная в целом мире3. Не читайте ей этого: ей нет нужды слышать эти слова, чтобы знать, что я ей принадлежу, и самое худшее состоит в том, что если бы она надела на меня ошейник, как на Фламбо, я бы на нее не рассердился.
Полагаю, что Виардо в этот час должен быть в Эмсе: передайте ему от меня самые лучшие пожелания. Тысяча приветствий также Луизе, Жюльене, тысяча поцелуев детям. Что до вас, прошу позволения поцеловать обе ваши руки. Будьте здоровы и да благословит вас господь!

Ваш И. Тургенев.

P. S. Со многими ли вы видитесь в Баден-Бадене? Там ли Штокхаузен? Lebewohl und auf Widcrsehcn {Прощайте и до свидания (нем.).}.
1 Тургенев имеет в виду майские пожары в Петербурге и студенческие волнения, которые вызвали усиление правительственной реакции, а также события в Польше в связи с покушением на вел. кн. Константина Николаевича, наместника Царства Польского, совершенным 21 июня 1862 г. варшавским портным Л. Ярошинским, и покушением на временно исполнявшего должность наместника в Польше графа А. Н. Лидерса.
2 Репрессии правительства выразились в закрытии органа московских славянофилов газеты ‘День’ и временном прекращении (на 8 месяцев) журналов ‘Русское слово’ и ‘Современник’. С начала 1847 г. ‘Современник’ во главе с Н. А. Некрасовым и И. И. Панаевым стал органом В. Г. Белинского и его круга. В связи с приходом в журнал в середине 50-х годов Чернышевского и Добролюбова отношения Тургенева с ‘Современником’ осложнились и в 1860 г. закончились полным разрывом.
3 Диди — так называли в семье дочь Виардо Клоди, которой в это время было 10 лет.

ПОЛИНА ВИАРДО — ТУРГЕНЕВУ

Начало августа 1862 (?). Баден-Баден

Дорогой Тургенев, мы были очень счастливы, получив, наконец, весточку от вас. Каким образом она могла так долго находиться в пути? Две недели! Да ведь это ужасно! Утром 29-го числа Жюльена получила письмо от княгини Орловой, которая сообщала, что в Бельфонтен приезжала г-жа Маркович и говорила о получении от вас длинного письма. То ли почта доходит до Парижа скорее, чем до Бадена, как кажется,— то ли вы с большой охотой пишете вашей толстой малороссиянке, нежели нам1. Признаюсь, что меня это немножко выводит из себя. Но надобно простить мне эту неуравновешенность, потому что вот уже почти две недели, как я пребываю едва ли не в полной неподвижности, случившейся в результате падения — я умудрилась сильно поранить щиколотку правой ноги левым каблуком. Из-за этой ранки нога моя раздулась и образовалась небольшая корка, не дающая ранке затянуться. Все это, включая боли и прострел в пояснице, приковало меня к постели. Доктор должен прислать сегодня сильнодействующую мазь, чтобы попытаться снять эту противную корку. В любом случае, раньше чем через четыре дня мазь действовать не начнет — а до тех пор мне придется оставаться в кровати. Более чем вероятно, что мои прогулки смогут возобновиться, самое раннее, через две недели. Но не слишком жалейте меня — меня здесь ужасно балуют — г-жа Ниман (Мария Зеебах), с которой мы познакомились, очень ко мне расположена. Вчера она мне пересказала и сыграла почти целиком роль Гретхен. Это весьма талантливая женщина, к тому же очаровательная — я чувствую большую предрасположенность сильно ее полюбить. Она восхитительно исполняет небольшие комические поэмы. Сегодня она вскорости должна прийти. Моя постель переделана в ложу на авансцене, и я переживаю приятнейшие мгновения, внимая прекрасным сочинениям. Здесь Ферд. Гиллер, он много для меня играет. Видите, на таких условиях, многие бы позавидовали моей ноге и пояснице. Я вынуждена заканчивать письмо и укладываться. Мне с трудом удается сесть. Напишите мне поскорее, если у вас есть такое в мыслях. В любом случае, не забывайте меня.

Тысяча самых горячих приветов
Полина.

1 Имеется в виду М. А. Маркович (1833—1907), писавшая под псевдонимом Марко Вовчок. Письмо Полины Виардо относится к периоду наиболее тесного общения Тургенева с известной украинской писательницей, в судьбе которой писатель принимал большое участие. В 1859 г. он издал в Петербурге со своим предисловием перевод ее ‘Украинских народных рассказов’. Способствовал Тургенев к популярности произведений А1арко Вовчок во Франции.

ТУРГЕНЕВ — ПОЛИНЕ ВИАРДО

12, 13 (24, 25) июня 1865. Спасское No 12

Спасское,
12/24 июня 1865.

Завывает ветер, проливной дождь пополам с градом хлещет по стеклам, небо заволокло сумрачной, грязно-серой пеленой, деревья корчатся, как одержимые, термометр показывает 4 градуса выше нуля (в полдень-то!), в комнатах холодно и сыро, вороны, сносимые порывами ветра, каркают зловеще и жалобно. Фет, который только что уехал, залезая в экипаж, запахнулся в толстую зимнюю шубу, даже увозившие его лошади дрожали от холода и шерсть у них стояла дыбом. Встречные крестьяне укутаны в овчинные тулупы, здоровенные меховые шапки надвинуты до самой бороды, ветер завивает эти бороды, как петушиные хвосты, а мухи — да что я говорю! эти две полузамерзшие мухи — единственные, которых удалось увидеть в этом году — только что прилипли к руке, отвратительный затхлый запах, отдающий старыми грибами, проникает до мозга костей — ноги ломит, в животе урчит — вот вам достоверное изображение моего нынешнего пребывания в ‘cara patria’ {‘дорогом отечестве’ (ит.).}. Можете себе вообразить, как сильно все это побуждает меня к мыслям о милом и обожаемом Баден-Бадене! Решительно, я рассматриваю свое пребывание здесь как карантин (который длится и впрямь уже почти шесть недель) и немножко утешаюсь оттого, что половина срока уже миновала. Терпение! Терпение!
Фет пробыл в Спасском около двух дней, в конце концов, мы стали орать и вопить, как в Куртавнеле. Этот человек, которого я люблю от всей души, владеет даром выводить меня из себя. Кончилось тем, что мы расхохотались, вспомнив знаменитую сцену и возглас г-жи Гарсиа: ‘Они убили друг друга!’ 1 Он просил меня повергнуть его к вашим стопам, даже пытался сочинить стихи для того, чтобы вы положили их на музыку2. Однако на сей раз у его музы случился выкидыш. Он рассказывал мне о причудах старины Боткина, которого приютил у себя и который порядком отравляет ему жизнь. Только бы тот включил его в свое завещание!3 В будущем году Фет намеревается посетить Баден-Баден: портрет дома произвел здесь настоящий фурор (Я только что сходил за пледом и укутал им колени. Да! Забыл сказать о главном: затопили печи!)
Всеобщие выборы назначены на август: а жаль, мне бы хотелось поприсутствовать при этом первом опыте децентрализации власти и одповременно первом опыте общественной жизни.
Посылаю вам сегодня фотографию моего друга философа4. Сделайте с нее набросок ‘головы’ 5. Одна особенность: после каждого слова он издает: ‘эм, э-эм, э-э-эм’. Уверен, что мадемуазель Пёльниц сумеет догадаться, какого у него цвета штаны.
Еще штрих в довершение картины: Бубуль храпит в своем углу — никогда не видывал, чтобы собаки так храпели, а под окном здоровенный кохинхинский петух орет низким и до ужаса охрипшим голосом. Что это? Раздался чох, другой!., это мой слуга простудился.

Воскресенье, 13/25 июня.

Кажется, небо соблаговолило сжалиться над нами: сегодня стоит сносная погода, мы больше не стучим зубами от холода, а в вышине появилось немного просини. Но… вечно какое-нибудь ‘но’! я не получил письма. Было, конечно, самонадеянностью мечтать о нем сегодня, получив одно в четверг. Но так уж устроен человек. Я надеюсь завтра получить письмо, извещающее о получении векселя.
Вы не поверите, дорогая госпожа Виардо, в каком жалком состоянии пребывает сейчас русская литература! Я пролистал десятка два томов (журнальных), ничего! ничего! Плоская и грязная ругань, извергаемая глупо и с пеной у рта, вздор, пустословие, ни тени какого-либо народившегося таланта, настоящая пустыня! Можно навеки потерять вкус к этому занятию. Порядочному человеку нельзя ввязываться в эту кашу, где в изобилии сыплются пощечины, раздаваемые нечистыми руками. Я умываю руки с большим убеждением, чем когда бы то ни было, ибо лень моя с лихвой оправдана 6.
Мы только что совершили довольно приятную семейную прогулку. Неужто наконец-то началось лето?
До скорого свидания, theuerste Freundin {самый дорогой друг (нем.).}. Обнимаю Виардо, всех и склоняюсь к вашим стопам. Der Ihrige {ваш (нем.).}.

И. Т.

1 Имение Фета Степановка находилось в 40 верстах от Спасского и Фет был там частым гостем во время приездов писателя на родину. Тургенев вспоминает эпизод, связанный с визитом Фета в Куртавнель в сентябре 1856 г. (см. наст. изд., с. 91).
2 К тому времени П. Виардо были положены на музыку пять стихотворений Фета, которые вошли в альбом ее романсов на стихи русских поэтов, вышедших в феврале 1864 г. в Петербурге в издательстве Иогансена.
3 Речь идет о В. П. Боткине, на сестре которого был женат Фет. Боткин действительно оставил по завещанию 20 000 руб. сер. сестре и 10 000 — Фету.
4 Очевидно, речь идет о фотографии Фета, которого Тургенев в одном из писем называл ‘Большим философом — sans le savoir’ (бессознательным — фр.).
5 Тургенев предлагает Полине Виардо сделать ‘набросок головы:’, как бы продолжая традицию ‘игры в портреты’, которой увлекались в семье Виардо. Суть ее состояла в том, что кто-нибудь из участников игры делал набросок головы неизвестного лица, а другие давали шутливые характеристики изображенного.
6 Настроения Тургенева в этот период определялись бурной полемикой вокруг появившегося в начале 1862 г. его романа ‘Отцы и дети’.

ПОЛИНА ВИАРДО — ТУРГЕНЕВУ

26 июня (8 июля) 1865. Баден-Баден

Баден-Баден, 8 июля

Мой дорогой Тургенев, ваше письмо No 13, законченное 28-го числа, сегодня не пришло. Надеюсь, что оно замешкалось в дороге! Я вижу, что и мои письма доходят до вас так же медленно. Так где же они делают остановки? В самом деле, как подумаешь о том, что могло приключиться с письмом после того, как оно покинуло руки писавшего, сердце сжимается и уже почти не получаешь удовольствия, читая это, с таким нетерпением ожидавшееся письмо. В Петербурге вы найдете два небольших письмеца в htel de France. Не знаю, дойдет ли вовремя это, но все равно пишу, будь что будет. Пич, наверное, ждет вашего появления, чтобы приехать вместе с вами. Если вы прибудете 17-го, в Оосе вас встретят. Ну, смотрите сами. Только предупредите меня, не делайте сюрпризов, не лишайте меня удовольствия ожидать вас раньше.
Позавчера вечером скончалась матушка Великого герцога. Неделю в Конверсашюне не будет концертов. Мы отменили завтрашний музыкальный утренник.
Приехал брат Рубинштейна. Но я его еще не видала. Розенгеймы, г-жа Шуман на посту.
Ваше описание зимы, которая стоит у вас, очень мне понравилось. Хотелось бы мне дать вам подобное описание удушливой жары, которой в настоящее время наслаждаемся мы, но у тебя его не будет, Никола. В доме закупорено все, и ставни и окна. Мы только и делаем, что пьем, пьем и пьем, но все равно страдаем от жажды. Солнце слепит глаза, низвергая по временам в лицо жгучие, как дыхание разгоряченного Титана, потоки воздуха. М-ль Пёльниц находит это unheimlich {жутким (нем.).}. Ночи, однако, великолепны. Соловью платили бы по 20 франков за каждое выступление, оживи он своим прекрасным пением чудесный пейзаж, который простирается перед нашим взором в этой восхитительной местности. Вчера ночью (было около полуночи, когда разъехались эти дамы) я прогуливалась по саду — на поверхности воды неподвижно, но с широко открытыми глазами, держались утки. Мое приближение напугало их. Большая лягушка прыгнула в воду. Что-то побольше размером зашевелилось у цветочного бордюра, думая, что это птенчик, я наклонилась, протянула руку и обнаружила, что это была огромная отвратительная жаба. Распрямившись, я увидела перед собой Пэгаза 1, неподвижного, как чучело. Луна светила ему прямо в глаза, и от этого они казались совершенно зелеными. Мы долго молчаливо смотрели друг на друга…
‘Ish starrte und stand unbeweglich
Dem Blick zu Pegasen gewandt’ *.
* ‘Стояла я недвижно и смотрела,
В Пэгаза вперив взор’ (нем.).
Я позвала его, он заворчал, и я умолкла. Забавное животное! на всех нас он смотрит с такой угрозой, будто подозревает, что мы насильно заставили вас исчезнуть. То-то он будет радоваться вашему приезду! мысленно ставя себя на его место, я gnne {радуюсь (нем.).} его счастью, верное существо! Мое резное бюро заняло свое место, оно вышло вполне удачным и выглядит очаровательно. Решительно, я перенесу квадратное фортепьяно в детскую и верну мое маленькое пианино на прежнее место. Не могу сочинять на этом огромном инструменте, выставляющем напоказ все свои внутренности. Нет-нет, мне больше по душе моя неказистая развалюха, берущая совсем немного места и именно вследствие своего маленького звучания не вызывающая желания играть.
Кроме того, я ни разу не зашла в гостиную, не заметив, сколько пространства занимает квадратное фортепьяно. Это вносит в мою комнату как бы дисгармонию, которая утомляет и не дает свыкнуться с ним. В библиотеке была найдена партитура ‘Тристана’!2 Разве не удивительно?
Поме ждет вашего приезда, чтобы навестить нас. Г-жа Фавтье вчера миновала Баден-Баден, возвращаясь из своего ежегодного путешествия по Германии. На вас рассчитывают к ‘крестинам’3. До свидания, до свидания. Какое счастье думать об этом!
1 Пэгаз или Пегас — любимая охотничья собака Тургенева, которой он посвятил специальный очерк ‘Пэгаз’ (1871), вошедший в ‘Литературные и житейские воспоминания’.
2 Очевидно, имеется в виду партитура второго действия оперы Вагнера ‘Тристан и Изольда’ (1865), отрывки из которой Полина Виардо исполнила впервые в Париже в марте 1861 г. в своем салоне на ул. Дуэ.
3 Речь идет о семье друга Полины Виардо и Тургенева Луи Поме, который в ноябре 1864 г. женился на Ж. Фавтье.

ТУРГЕНЕВ — ПОЛИНЕ ВИАРДО

12(24) марта 1868. Париж

Париж,
улица Лаффитт, гостиница ‘Байрон’,
Вторник, 24 марта 1868.

Дорогая госпожа Виардо, сейчас 9 часов, я только что принял прекрасную ванну и чувствую себя совершенно посвежевшим после довольно отвратительной ночи. Я вполне мог отдохнуть — но сон не шел. Мы приехали ровно в 5 часов. Первое, что я увидел, входя в ванную комнату, было огромное объявление добряка Этцеля по поводу ‘Дыма’ в ‘Journal des Dbats’. Так как я не был в состоянии уснуть, то смотрите, какие стихи я с трудом произвел на свет (дуэт из 1-го действия и окончание слов Поля) 1:

Он.

О свет очей моих! Неужто это вы?
Я долго вас искал и наконец у цели!
О радость, о восторг! Души моей порыв
Уносит в край надежд, любви, и упоений!
Считайте это ‘рыбой’,
но на музыку положите

Она.

Но если вам не суждено судьбой
Спасти меня от мерзкого тирана,
Я вас молю: безжалостной рукой
Смертельную мне нанесите рану!

Вместе.

О сладкий миг, о сон,
Что держит нас в сетях!
Да не наступит пробужденье
Ни на земле, ни там, на небесах!
Сейчас мне кажется, что это лишено всякого смысла. Что поделаешь, попробую написать лучше. А пока устремляюсь в город, а это письмо закончу до 4 часов, чтобы успеть его отправить. Нашел у себя записки Дюкана, Поме, г-жи Делессер, дочери и т. д.
3 часа.
Я вернулся. Для краткости придется говорить по-негритянски2. Костюм Людоеда заказан — великолепно! Два парика, две бороды, две пары сапог и т. д. и т. д. Потом завтрак у Поме — у Жанны грипп, у Терезы все лицо покрыто коркой, Поме бледный и исхудавший, хотя очень радовался известиям о вас. Его портреты (ваш в костюме Нормы) уже отправлены на выставку — кажется, они в самом деле очень хороши 3. Болтал, болтал. Потом у Ашетта — рукопись для Шартона исправно передана (брошюры и письма отосланы по адресу) — потом у Этцеля. Снова болтал. Он пожелал непременно прочитать ‘Колибри’ в корректуре4. Остался чрезвычайно доволен, настаивал, чтобы ничего не меняли. Пошел к г-ну Н. Тургеневу5. Вся семья дома. Альберт стал громадным, Геркулес Фарнезский рядом с ним — игрушка — говорил, говорил, купил прилагаемую фотографию Ннльсон — пока не в костюме Офелии. Обедаю вечером в 7 часов у г-жи Делессер — сию минуту иду к Бюлозу 6. Фасад Большой Оперы разукрашен донельзя, маленький, смазливый, пошловатый, величия ни на грош — мечта кокотки. Множество противных грязных физиономий на улицах — обилие новых домов, один пошлее другого. Много, много думал о Бадене — хотел бы быть там — и, si Dios quiere {если бог даст (исп.).}, скоро там буду.
Больше писать невозможно, сегодня вечером начну еще письмо. А пока целую вас всех, а вам, theuerste Freundinn {дорогой друг (нем.).} как можно крепче пожимаю руки.

Der Ihrige {Ваш (нем.).}
И. Т.

P. S. Костюм людоеда будет красно-черным, камзол телесного цвета (светло-желтый).
1 Дуэт принца Сафира и принцессы Алели из первого действия оперетты П. Виардо на либретто Тургенева ‘Людоед’ (‘L’Ogre’, 1869). От этой, третьей по счету после оперетт ‘Слишком много жен’ (‘Trop de femmes’) и ‘Последний колдун’ (‘Le dernier Sorcier’) и самой удачной, по мнению Тургенева, оперетты сохранился написанный его рукой перечень музыкальных номеров и роль людоеда Микоколембо, которую он исполнял сам, а также наброски лирических арий принца и принцессы (См.: Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем в 30-ти томах. Соч. в 12-тн томах, т. 12.— М: Наука, 1986, с. 118—131, 486—498). Приведенные в письме слова были впоследствии изменены. Поль Виардо, сын Луи и Полипы Виардо, которому было в это время 11 лет, исполнял в оперетте роль адъютанта Микоколембо Эстамбардоса.
2 Этот шутливый прием краткого изложения событий Тургенев использовал позднее в водевиле ‘Ночь в гостинице Великого Кабана’.
3 С 1866 г. Луи Поме начал выставляться в ежегодных парижских художественных салонах. Тургенев принимал участие в судьбе Поме и способствовал упрочению его репутации художника. Активное участие принимал Л. Поме в постановке и создании оперетт в баден-баденский период творчества Тургенева и Полины Виардо.
4 Имеется в виду перевод на французский язык ‘Истории лейтенанта Ергунова’, выполненный самим Тургеневым при помощи Луи Виардо. Впоследствии, после правки П. Мериме, который редактировал и переводил произведения Тургенева, этот рассказ вошел в сборник ‘Nouvelles moscovites’, вышедший в 1869 г. в парижском издательстве Этцеля.
5 Имеется в виду декабрист Н. И. Тургенев (1789—1871), живший с семьей в Париже, Альберт — его сын, А. Н. Тургенев (1843—1892).
6 Очевидно, речь идет о Ф. Бюлозе, главном редакторе ‘Revue des Deux Mondes’, где 1 апреля 1868 г. был опубликован перевод рассказа Тургенева ‘История лейтенанта Ергунова’.

ПОЛИНА ВИАРДО — ТУРГЕНЕВУ

17(29) марта 1868. Баден-Баден

Баден-Баден, 29 марта.

Мой дорогой Тургенев, пишу вам сегодня утром только затем, чтобы завтра, по вашем возвращении в Париж, вы смогли получить известия о нас. Луи по-прежнему примерно в том же состоянии, день — сносно, другой — в раздражении. Боюсь, что только хорошая погода и только она сможет полностью поставить его на ноги. Речь идет о том, чтобы с мая отправить его в Эмс.
Луиза снова принялась за старое — с 8 числа следующего месяца она хочет вместе с маленьким Лулу отправиться в Брюссель. Бедное дитя! Бог знает, увидим ли мы его когда-нибудь! Сознание, что он находится вдали от нас, со своей нежной мамочкой, будет постоянным огорчением и заботой… мне известно, что г-жа Демидова тоже едет в Брюссель все под тем же предлогом экономии и оттого, что баденский воздух ей не подходит. Хотелось бы мне знать, какую ложь сочинит Л., чтобы оправдать перед княгиней Орловой свое путешествие и водворение вдали от родителей! 1
Вчера мы ходили смотреть швайгертову мебель — все было нагромождено друг на друга, поэтому я смогла рассмотреть только софу, на которой имела честь сидеть рядом с голландской королевой… и все же я дала несколько указаний горничной г-жи Анштетт, например, я присмотрела две прекрасные лампы с отражателями, замечательно подходящие для освещения сцены2. Если у вас найдется время, купите для меня четверть фунта золоченых блесток и особенно разноцветных — они нужны для всевозможных костюмов.
Я хочу попытаться научить м-ль Байодз одной арии на французском языке, чтобы решить, действительно ли она сможет временно исполнять роль принцессы3.
Блестки, я думаю, можно купить у галантерейщика — Жанна вам подскажет.
Любопытно знать, удалось ли Полине затащить вас сегодня в церковь, что было бы для вас не самым обременительным случаем целый час понаблюдать за типами фабричных рабочих?
Нашлось ли у вас время написать вчера? Скоро узнаем.
Прощайте, дорогой Тургенев, сердечна жму вам руку.

П. Виардо.

P. S. Тщательно записывайте все, что вы на нас истратите. До скорого свидания, Si Dios quiere {если бог даст (исп.).}.
Если у вас найдется еще время, мой дорогой друг, будьте добры, запакуйте в бандероли три из пяти брошюр4, оплатите их на почте и пошлите по следующим адресам:
Джорджу Гроту, эсквайру,
Сэвил, Лондон,
Г-ну Пьеру Деша,
в книжную лавку Фирмена Дидо и Ко, ул. Жакоб — Париж,
Г-ну А. Лешевалье,
Книжному издателю, ул. Ришелье, Париж.
Под адресом хорошо бы подписать: Послано Луи Виардо.
Наконец, если у вас еще будет время, докупите эти три брошюры.
К вашему приезду бекасы, возможно, улетят, но куликов вы еще застанете. Что до меня, то я знаю, что придется надолго отказаться от всего, поскольку мне никак не удается сесть на моего любимого конька.
До скорого свидания и mil gracias {тысяча благодарностей (исп.).} заранее.

Л. В.

Записывайте хорошенько все своп расходы.
1 Речь идет о старшей дочери Виардо Луизе, причинявшей много беспокойств семье своим взбалмошным характером и стремлением к независимости. В 1868 г. она рассталась со своим мужем и отправилась вместе с четырехлетним сыном в Брюссель, где в это время жила ее подруга кн. Е. Н. Орлова, жена русского посланника кн. Н. А. Орлова.
2 Имеется в виду подготовка к постановке в Баден-Бадене на вилле Тургенева оперетты ‘Людоед’.
3 Роль принцессы Алели в оперетте ‘Людоед’.
4 Очевидно, Л. Виардо имеет в виду отрывок из своей книги ‘Свобода совести’ (первоначальное название ‘Апология неверующего’), опубликованной в виде брошюры. Напечатанная сначала анонимно, эта книга представляла собой сборник высказываний разных мыслителей и носила антиклерикальный характер, поэтому она, до свержения Наполеона III, не могла быть опубликована во Франции. Полностью, с указанием имени автора вышла в 1872 г.

ПОЛИНА ВИАРДО — ТУРГЕНЕВУ

2(14) февраля 1869. Веймар

Эрбпринц,
Веймар, 14 февраля 1869,
10 час. вечера.

Наконец-то я улучила свободную минуту, чтобы написать вам, мой дорогой Тургенев — я веду весьма напряженный образ жизни, уверяю вас. Не буду пересказывать вам вчерашний день, уверена, что вам читали мое письмо. Добавлю только, что за ужином великий герцог много говорил мне о вас, он живо восхищается вашими произведениями. Он читал ‘Дым’ и ‘Бригадира’ и с большим интересом осведомился, над чем вы работаете сейчас. Либретто ‘Кракамиша’, отмеченное печатью наивности, оригинальности, поэтичности и совершенно французским духом (можно ли быть более великим герцогом?!!), увеличило, если это возможно (его слова), его уважение к вам (какое счастье!) ‘. Если ваше самолюбие русского поэта не удовлетворено, я уж и не знаю, чего вам еще нужно! Нет, в самом деле, наше либретто снискало полнейший успех. Кажется, я читала божественно: стиль Холмсен смягченный. Смеялись много — я старалась имитировать моих великих интерпретаторов. Все общество относится к представлению исключительно благосклонно2. Великий герцог желает, чтобы были сделаны красивые декорации с несколькими планами, чтобы эльфы были одеты в виде крылатых цветков, а царица эльфов всякий раз появлялась различным манером — то на ветке, то в дупле дерева, то есть каждый раз неожиданным образом — он просит, чтобы непременно был введен балет — он желает, чтобы эльфы танцевали после того, как прогонят Крак. к себе. Это можно сделать. Нужна интродукция, а также дуэт Кр<акамиша> и С/теллы/… Вот еще работа. Кельнер уведомил меня, что это письмо может отправиться еще сегодня, так что я постараюсь поскорее рассказать вам сегодняшний день. В половине второго за мной пришел придворный экипаж. В замке я обнаружила избранное общество человек из сорока, любительскую элиту, в числе которой великая герцогиня и, разумеется, Лист3. Я спела сцену из ‘Армиды’ — сцену из ‘Макбета’. Андалузская песня была заказана великой герцогиней, ‘Nixe Binsefusz’, ‘Rthsel’, ‘Waldesgesprch’ {‘Русалка в тростнике’, ‘Загадка’, ‘Лесной разговор’ (нем.).} и две мазурки Шопена 4. Кажется, все были очарованы (снова стиль Холмсен). Лист воскликнул: ‘Вы по-прежнему первая из первых’. Множество любезностей, комплиментов, нежностей, улыбок, реверансов и т. д. и т. д. и т. д. В 3 часа обед у Мериана с Листом, Лассеном, Домом и г-жой де Лоен. После обеда я в ближней ложе слушала ‘Оберона’ 5 — вот резюме: оркестр хорош, хоры весьма неплохие — исполнительницы милые, постановка тоже мила. Костюмы очаровательные. Певцы: тенор плох, баритон (Мильде) очень хорош — сопранист мог бы чудесно исполнить Лелио, если транспонировать две арии — послезавтра я должна прослушать м-ль Рейсе, которую мне сватают на роль Стеллы, если она мне приглянется — есть еще две милые женщины на роли царицы эльфов и Вербены. Все это может оказаться очень хорошо — включая Стеллу — но необходимо, чтобы Поль поторопился прислать то, что им уже сделано. Здесь очень хотят, чтобы я оставила им совсем готовый материал для работы. Великий герцог попросил у меня аудиенции на послезавтра, сегодня он на утреннике в Лейпциге, где дают Шиллерова ‘Димитрия’, законченного Лаубе6. Прошу вас, попросите Марианну найти в зеленом портфеле полные арии для каждого голоса и тотчас пришлите их сюда. Сообщите мне домашние новости. Надо будет предупредить Лииднера и Деки, что вечер в среду не состоится. Послушайте завтра м-ль Фехтман. Покойной ночи, дорогой Тургенев, как обычно, пожимаю вам руку, ваш друг

Полина.

1 Речь идет о постановке оперетты ‘Последний колдуй’ (первоначальное название ‘Кракамиш’) на сцене Веймарского театра. Сам Тургенев отозвался на веймарскую постановку статьей ‘Первое представление оперы г-жи Виардо в Веймаре’, которая была напечатана 23 апреля 1869 г. в газете ‘Санкт-Петербургские ведомости’. Попытка напечатать эту статью во Франции не завершилась успехом, очевидно, вследствие ее политического звучания н сатирических выпадов лично против императора.
2 Впервые на сцене придворного Веймарского театра с участием его артистов оперетта ‘Последний колдун’ была поставлена 8 апреля 1869 г., второе представление состоялось 11 апреля.
3 Ф. Лист был другом П. Виардо н поддерживал ее занятия композицией. На сто высокие оценки музыки ‘Последнего колдуна’ ссылался в своей статье Тургенев. Лист смог присутствовать лишь на втором представлении оперетты П. Виардо и Тургенева.
4 ‘Армида’ — опера Глюка (1777). ‘Макбет’ — опера Верди (1865). Перечисленные романсы на стихи немецких поэтов — собственного сочинения П. Виардо. Мазурки Шопена — переложения для голоса мазурок Шопена, сделанные П. Виардо и одобренные композитором.
5 ‘Оборон’ — опера Вебера (1826). Названные П. Виардо артисты Веймарского театра (Мильде, м-ль Рейсе) исполняли главные роли в оперетте ‘Последний колдун’, их имена встречаются в набросках сценариев и либретто опер и оперетт, которые разрабатывал Тургенев, имея в виду возможную их постановку в Веймаре.
6 Речь идет о последней, незаконченной драме Ф. Шиллера из русской истории ‘Димитрий’ (1805), впоследствии завершенной Г. Лаубе (1806—1884), автором романов и драм, в том числе и о юном Шиллере (‘Ученики школы Карла’), которая была поставлена в Вене в революционные дни 1848 г.

ТУРГЕНЕВ — ПОЛИНЕ ВИАРДО

14(26) марта 1869. Париж No 1

Париж,
гостиница ‘Байрон’,
ул. Лаффитт, 20.
Пятница, 26 марта, 6 1/2 ч. утра.

На больших часах пробило 5 часов, когда наш поезд подошел к вокзалу. Благодаря талеру, которым я соблазнил железнодорожного служащего, оставившего за мной целое купе, и в особенности благодаря подушке м-ль Берты, которая теперь никогда не покинет меня в путешествиях (подушка, а не м-ль Берта!!!!!!) 1, я с 8-ми часов вечера до 5-ти утра спал, как сурок, так что теперь стал ‘подобен жаворонку’. Я устроился в той самой холодной комнатке, которую просил не оставлять за собой — ну да ведь на дворе, согласно календарю, весна. Подожду 7 часов, чтобы принять ванну.
Я получил письмо от своего зятя 2, который теперь в Париже и который зайдет ко мне между 5 и 6 часами, получил также записку от Флобера, который еще раз извещает о своем завтрашнем приезде. Получил еще корректуры, которые мы с ним правили вместе. Закончу письмо попозже.
3 1/2 ч.
Посмотрим-ка, что мне удалось сделать с сегодняшнего утра. Не так-то много! Перво-наперво сменил комнату, теперь у меня тепло — уже благодать! Принял ванну, сходил к парикмахеру, который сделал из меня красавчика, купил шляпу, визитных карточек, позавтракал, отнес корректуры Этцелю 3, с которым побеседовал минут пять — завтра я у него завтракаю, навестил толстого Ханыкова, с ним я обедаю сегодня… Но пусть строгая Диди не хмурит бровки, это ведь страстная пятница — рыба и совсем немного вина. Взял у банкира деньги, бродил по улицам — все женщины донельзя нарумянены, в книжной лавке встретил Вивье, который безобразно обрюзг, он сказал, что в конце концов запишется в трапписты4, я отвечал, что это смешно и я не попадусь на эту удочку, он познакомил меня с А. Андланом, он показался мне мало симпатичным и тут же принялся поносить немцев. Затем я заказал себе полдюжины рубашек и вот наконец вернулся, а через десять минут отправлюсь повидать своих родственников, чтобы очистить совесть. Театра на сегодня нет, завтра, правда, буду слушать ‘Мессу’ Россини5. А потом мы с Флобером отправимся на ‘Родину’!6
Я отнесу это письмо на почту, вложив в него фотографию, которую еще предстоит купить. Продолжу писание сегодня вечером, и завтра, и каждый день.
Вчера ровно в пять часов — поднося ложку супа ко рту на вокзале в Страсбурге — я сказал себе: мои друзья в Карлсруэ делают то же самое сейчас. Забавный повод для воспоминаний… все дело в том, что я постоянно думаю обо всех вас.
Будьте здоровы и пишите мне. Целую вас всех, а вам, theuerste Freundinn {самый дорогой друг (нем.).}, по-дружески крепко-крепко жму руку.

Der Ihrige {Ваш (нем.).}
И. Т.

1 Имеется в виду Берта Виардо (род. 1802), незамужняя сестра Луи Виардо, обладавшая сварливым характером, над которым часто подтрунивал Тургенев в своих письмах.
2 Гастон Брюэр, управляющий, а затем владелец стекольной фабрики в Ружмоне, впоследствии разорившийся.
3 Этцель Ж. (1814—1886) — парижский издатель, выпустивший в 1869 г. сборник повестей и рассказов Тургенева ‘Nouvelles moscovites’. В издательстве Этцеля появились почти все произведения Тургенева, переводившиеся на французский язык, и был задуман выпуск собрания сочинении писателя, у которого установились с главой издательства прочные дружеские связи.
4 Монашеский орден, устав которого отличался крайней суровостью.
5 Речь идет об одном из последних произведений Дж. Россини — ‘Маленькой торжественной мессе’ (1864).
6 ‘Родина’, или ‘Отечество!’ (1869) — патриотическая пьеса В. Сарду (1831—1908), плодовитого драматурга, писавшего в романтическом духе В. Гюго и А. Дюма-сына.

ПОЛИНА ВИАРДО — ТУРГЕНЕВУ

4(16) февраля 1869. Веймар

Веймар, 16 фев. 69.

Как благотворно подействовала на меня сегодня утром ваша телеграмма, мой добрый дорогой друг. Вчера я была очень обеспокоена и в то же время взволнована мыслью, что мое письмо, которого вы ожидали с нетерпением, потерялось. Эта радостная телеграмма пришла как раз в ту минуту, когда мне доложили о приходе великого герцога 1. Более точным быть просто невозможно. Он явился при третьем ударе часов. Воплощенная любезность. Наговорил мне кучу комплиментов совершенно в духе моей доброй Августы, с которой у него так много схожего. Благодарил меня за добро, которое я сделала для его сестры. ‘Вы не представляете, какой светлой станцией вы являетесь в ее жизни’ (без сомнения, он хотел сказать что-то другое, но произнес именно ‘станцией’). Лицо у него дерзкое и непонятное, но… wenns, Herz nur schwarz ist {только бы сердце не было черным (нем.).}.
Он сказал, что целиком и полностью восхищен мною, моей карьерой, моей жизнью, какой я ее сама для себя сделала. Говорил о пьесе Консентиуса, которую наверняка поставят. Мы долго беседовали о Листе, о Вагнере, об идеале, о воспитании. К концу пятой четверти часа очень оживленной беседы он протянул мне руку со словами: ‘я протягиваю вам руку друга, друга искреннего и верного’. Mein Liebchen, was willst du mehr? {Чего еще ждать, моя милая? (нем.).}
Что ж, vedremo {посмотрим (ит.).} по обстоятельствам. А пока первым выигрывает бедняга Консентиус. Так всегда и бывает. Лист сегодня не пришел. Утром у него был обморок и невралгические боли лицевого нерва. После великого герцога меня посетили две очень милые, восторженные и знатные дамы. Они попросили разрешения расцеловать меня! Потом пришли граф Тарновский и Дом. Дом проводил меня в театр, в ложу г-на де Лоена. Г-жа де Шлайниц тоже явилась туда. Как я вспоминала Диди и Марианну, слушая ‘Лоэнгрина’!2 Это произведение понравилось мне еще больше, чем в Баден-Бадене. М-ль Рейсс (Эльза) не так уж хороша, голос у нее резковатый, а драматизма нет и в помине. У г-жи Барней (Ортруда из нее весьма неплохая) много огня, даже немного слишком3. Лоэнгрина пел г-н Мефферт — в стиле Брандеса старшего. Тсльрамунд (Мильде) превосходен. Оркестр замечательный. Волшебный лебедь — настоящий голубь. Решительно, да, решительно Вагнер — единственный композитор, творчество которого имеет для меня интерес. О, не буду отпираться, я вагнерианка до кончиков ногтей, мой бедный друг! чувствую, что неодолимо качусь по этой наклонной плоскости. Завтра придет Лассен, чтобы вновь посмотреть со мной ‘Крак<амиша>‘4. Если Листу станет лучше, он тоже придет. Они увозят меня в Иену на интересный концерт. Мы отопьем чаю у Чер-мака (с которым познакомились в Праге). Вернемся в тот же день. Думаю, что в четверг у великой герцогини опять будет звучать какая-нибудь музыка. Надобно, чтобы я нанесла визиты моим примадоннам. Только бы Поль сумел прислать мне свою работу!3 Мне бы так хотелось немного поучить с ними, хотя бы направить их по верному пути, прежде чем они окончательно выучат свои роли!
Однако поздно, а хотя бы раз в сутки надо ложиться спать. Для этого необходимо, чтобы я самое большее через 20 минут была в своей постели. Так покойной ночи, дорогой Тургенев. Сообщайте мне новости. Работайте хорошенько. Как поживает новая новелла?6 Уже закончена?
Очень горячо, неизменно, очень… желаю вам доброй ночи.

П. В.

1 Имеется в ‘иду великий герцог веймарский Карл Александр (1818—1901). Далее речь идет о его сестре, королеве Пруссии Августе (1811—1890), с которой была дружна П. Виардо.
2 ‘Лоэнгрин’ — опера Р. Вагнера (1850).
3 Певица Веймарского театра Барней исполняла в оперетте ‘Последний колдун’ роль принца Лелио.
4 Немецкий композитор и дирижер Э. Лассен, бывший в то время придворным капельмейстером Веймарского театра, ‘превосходно инструментировал’, как писал Тургенев в своей статье о ‘Последнем колдуне’, оперетту П. Виардо согласно ее указаниям.
5 Речь идет о Рихарде Поле, немецком поэте, переводчике на немецкий язык либретто ‘Последнего колдуна’.
6 Возможно, речь идет о задуманной Тургеневым повести ‘Степной король Лир’, начатой, как свидетельствует помета на рукописи, 15/27 февраля 1869 г.

ПОЛИНА ВИАРДО — ТУРГЕНЕВУ

6(18) февраля 1869. Веймар

Веймар, 18 фев. 1869.

Дорогой Тургенев, благодарю вас за слова Stornello {куплета (ит.).}1, они отлично ложатся на музыку. О, если бы вы захотели, вы бы сделали весь перевод лучше кого бы то ни было. Боюсь, как бы Поль не переумничал2 — я уверена, что он занимается шлифовкой и повсюду отыскивает ‘die Pointe’ {изюминку (нем.).} — что все это кажется ему слишком простым, слишком естественным — мне он тоже писал, что к концу недели я получу его работу целиком. Надеюсь, что он сдержит слово — иначе мне придется здесь задержаться, а я хочу уехать в воскресенье.
Я приняла множество визитов. Г-на и г-жу де Лоен, Мильде, м-ль Рейсе, м-ль Мелнг. Сегодня вечером я звана ко двору. Там будет любительский спектакль, ужин и бал. М-ль Рейсе просмотрела со мной роль Стеллы — она ей очень подойдет. Г-н де Лоен и м-ль Мелиг передали мне, что Лист самым серьезным образом отзывался о моей музыке:’Ннкогда еще не бывало талантливой женщины-композитора — и вот наконец-то появилась!!!’ Я прекрасно сознаю, что это в тысячу раз преувеличено. Но, во всяком случае, это означает ободрение на будущее. Сегодня Лист услышит романсы на стихи Мёрике, из которых ему известны только ‘Русалка’, ‘В полночь’ и ‘Бывает’. Если у него будет время, мы посмотрим второе действие ‘Кракамиша’.
Г-н Жиль из Иены дал мне прилагаемый автограф — я в восторге от того, что могу предложить его вам. Меня зовут к обеду.
2 1/2.— Дом передал мне, что Лист битый час немыслимо восхвалял мою музыку. То же сказал и Лассен. Между прочим, его совершенно поразил романс ‘Vor Gericht’3.
Постарайтесь повидать Леви4, передайте ему, что м-ль Мюржан пишет мне, что не получала никакого предложения об ангажементе с тех пор, как ее отец написал о своих условиях г-ну Девриену. Она не поедет gastieren {на гастроли (нем.).}, не получив от дирекции ангажемента. Потеряно уже так много времени, что, может статься, она больше не сможет поехать в Карлсруэ до мая месяца (по крайней мере, чтобы быть действительно там закрепленной). Будет непоправимой ошибкой, если упустят эту единственную возможность.
Ах, если бы Поль выслал мне хотя бы тексты арий! Надо послать ему ноты арии Кракамиша. Все это так запаздывает. Мильде и впрямь желает посмотреть роль вместе со мной, прежде чем он останется предоставленным сам себе. Я начинаю сомневаться в том, что смогу уехать отсюда в воскресенье ночью. Хотелось бы все-таки быть в Карлсруэ в понедельник. Если же меня там не будет, не надо усматривать в этом моей вины. Прощайте, нет, до скорого свидания. Будьте здоровы. Я начинаю радоваться при мысли о возвращении в свое гнездо. Какое счастье увидеть вновь добрые любимые лица!
1 В публикации письма это слово прочитано неверно. Скорее всего речь идет о какой-то арии из ‘Последнего колдуна’, которую Тургенев сам перевел на немецкий язык.
2 Рихард Поль перевел на немецкий язык оперетту ‘Последний колдун’.
3 Романс П. Виардо на слова Гете ‘Перед судом’ (1775—1776?), это стихотворение было переведено Тургеневым для исполнения романса на русском языке.
4 Г. Леви, друг И. Брамса, был придворным капельмейстером театра в Карлсруэ, где был поставлен ‘Последний колдун’.

ТУРГЕНЕВ — ПОЛИНЕ ВИАРДО

17(29) марта 1869. Париж

Париж,
гостиница ‘Байрон’,
ул. Лаффитт.
Понедельник, 29 марта 69. Полдень.

Theuerste beste Freundinn {Самый дорогой, самый лучший друг (нем.).}, я не получил от вас письма сегодня утром — но думаю, что вы не изменили своего решения и через пару часов я смогу мысленно следовать за вами по дороге в Веймар 1. Не будучи, однако, в этом уверенным, пишу вам пока, wie gewhnlich {как обычно (нем.).}.
Я только что закончил письмо к Клоди, в котором отчитался за вчерашний день, могу сообщить вам, что виделся с Литтре2, Сент-Бевом3 и толстяком Флобером4, который, сам красный и одетый в красное, принял меня в красной комнате самым сердечным и донельзя милым образом. Он сказал, что владеет вашими рисунками, которые ему отдала г-жа Санд5. Нынешним летом он должен приехать в Баден-Баден — надо, чтобы он с вами познакомился, уверен, что вам он понравится—только бы его не похитили эти негодные Юссоны, сегодня я должен обедать у них с ним и с Флобером — а завтра все вместе пойдем смотреть ‘Родину’6. Потом я на денек поеду в Ружмон, а в пятницу вечер-р-ом… в Карлсруэ, в воскресенье фр-р-р-р… в Веймар. А потом настанет четверг!!
Вы будете смеяться надо мной, но уверяю вас, я только и думаю, что о нашем ‘Последнем колдуне’… Мне переслали сюда письма от Пича и Милютина, Пнч сообщает, что к 8 апреля в Веймар приедут Эккерты — то же намерение засвидетельствовал Милютину Рубинштейн, который дал концерт в Вене. Ответил ли вам Мануэль? Вот посмотрите, это будет настоящий музыкальный конгресс.
Вчера я обедал у милейшего Николая Тургенева7. В этом доме мною гордятся, все мои речи принимаются здесь как евангельские речения, все это меня совершенно смущает и конфузит. Что поделаешь! Раз уж им кажется, что я прибавляю блеска этому имени, нашему имени… Оставим им эту иллюзию. У г-на Т. я слышал пение одной русской девушки, 21-го года (по ее словам), очень некрасивой, но не отталкивающей (что-то вроде карикатуры на Дезире) и взамен всего обладающей чудесным контральто, с которым она нисколько, ну ни чуточки не предстазляет, что делать. При всем том, не думаю, что из нее выйдет музыкант. У меня попросили совета (!), хотели, чтобы ее послушал г-н Перрен (из Оперы) — сожалели о вашем отсутствии и вашем высочайшем решении… ну что здесь поделаешь?! Вот еще одна попалась! Звук исходит из ее большого, пухлого и вялого рта, как те большие бруски масла, которые продают в Галле, непомерно много, это правда… но что из того?
Кстати о пении и певицах, считается, что м-ль Оргени (я ее еще не видел, но навещу сегодня) еще не приехала, ее как бы не существует в Париже. Фотографии ее отсутствуют всюду (что является симптомом) — а торговец, к которому я за ней обратился, подумавши, наконец ответил: ‘Ах да, это та швейцарская певица, что дебютировала у Паделу, но ведь она вернулась на родину’. Бедная Аглая!! Кажется, если alle Stelle {с большим успехом (ит.).} не пойдет ‘Риенци’, все предприятие Паделу немедленно скатится в третьеразрядные8.
До чего комичным было мое свидание с г-жой Брюэр!9 Попробую ее вам изобразить. Она ненавидит Полину — и силилась дать мне это почувствовать — поджимая губы, жеманясь, подбирая выражения — отставляя при этом мизинец… Какой хороший получится шарж!
Сент-Бев почти погиб, полагают, что у него рак мочевого пузыря. Он заметно страдал н принялся рисовать источник своих болей карандашом на клочке бумаги, кажется, он проделывает это перед всеми посетителями… Грустно, грустно!!
Пишите мне, умоляю вас, из Веймара. У вас есть время до утра в среду. Напишите мне после того, как побудете на репетиции.
До завтра, беру ваши дорогие руки и покрываю их тысячью поцелуев.

Der Ihrige {Ваш (нем.).}
И. Т.

1 Письмо Тургенева написано накануне первого представления оперетты ‘Последний колдун’, состоявшегося в Веймаре 8 апреля. П. Виардо отправилась туда раньше, чтобы порепетировать с исполнителями их роли, поскольку была режиссером и постановщиком этого спектакля.
2 Литтре Эмиль (1801—1881) — известный французский ученый, философ-позитивист, автор 4-томного словаря французского языка, был добрым знакомым Тургенева и пользовался его услугами при составлении своего словаря, куда были включены некоторые русские слова, вошедшие во французский язык. Яркая характеристика Литтре содержится в упоминаемом Тургеневым письме к Клоди Виардо от 14/26 марта 1869 г.
3 Сент-Бев Ш. О. (1804—1869) — знаменитый французский литературный критик, который в это время был тяжело болен.
4 С Г. Флобером (1821—1880) Тургенев познакомился еще в 1863 г., и очень скоро их отношения перешли в большую и проникновенную дружбу, исполненную взаимного уважения и творческого участия. Тургенев перевел на русский язык две повести Флобера (‘Иродиада’ и ‘Легенда о св. Юлиане Милостливом’), рекомендуя их автора русскому читателю как ‘главу французских реалистов и наследника Бальзака’. ‘Флобер был одним из тех людей, которых я любил больше всего на свете’, писал Тургенев, узнав о его смерти.
5 Имеется в виду Жорж Санд.
6 ‘Родина’ — пьеса В. Сарду.
7 Речь идет о семье декабриста Н. И. Тургенева, где часто бывал писатель.
8 Имеется в виду ученица П. Виардо Аглая Оргени, которая должна была выступать в опере Р. Вагнера ‘Риенци’. Ж. Э. Паделу — возглавлял в это время Лирический театр в Париже, но вскоре вынужден был покинуть свой пост.
9 Речь идет о свекрови П. Тургеневой.

ТУРГЕНЕВ — ПОЛИНЕ ВИАРДО

10(22) октября 1870. Колонь

Колонь,
гостиница
Суббота, 22 октября 1870.
Полночь.

Ура! theuerste Freundinn {самый дорогой друг (нем.).}, я только что приехал и обнаружил вашу телеграмму. Она дошла до меня не без трудностей, поскольку была адресована г-ну Юржене и подписана Полиной Дувье, но все это пустяки, я убедил Oberkellner {метрдотеля (нем.).},— и вот я спокоен и счастлив. Путешествие из Дувра в Лондон не в счет, и в настоящий момент, я надеюсь, вы мирно почиваете и давно уже устроились на Сеймур Стрит. В 9 ч. завтра я уезжаю, а в 4 ч. буду в Баден-Бадене. Вот подробности моего путешествия. В Остенде (другими словами, в Воровской-город) я прибыл в точности за 30 секунд до отправления поезда. В гостинице Пиллар-Мертьан я забыл счет и ключ от чемодана. В Брюгге — свиной базар, толпа людей, бегущих с одним или двумя розовыми поросятами под мышкой, которые жалобно верещат и дрыгают ногами. Трехчасовая остановка в Генте. Город интересен, но гораздо меньше, чем Бригге. Die Civilisation hat ihr zu sehr belebst {Цивилизация слишком оживила его (нем.).}. Великолепный Ван Эйк, превосходный Рубенс, замечательный Поурбус (с его очень симпатичным портретом герцога Альбы) в церкви Св. Бавона 1, я уронил и разбил свой добрый верный бинокль!! В Генте проводник слепой: в смысле эксцентричности дальше идти некуда. За столом в гостинице общество местных меломанов: речь идет о баритоне Пафке, который сменил Беккера, такого красивого голоса не слыхивали во веки веков, тенор Фортунатус не на высоте публики, клянусь, я не сочиняю. Отъезд из Гента, в вагоне одетый в красное младенец не переставая орал так, что переплюнул розовых поросят в Брюгге. В вагоне я уронил на пол коралловую головку от моей Busennadel {булавки для галстука (нем.).}, невзирая на интенсивные поиски, она исчезла навек! В том же купе находилась некая дама в парике, у которой был самый большой нос из всех, что мне доводилось видеть, на кончике подбородка у нее произрастал целый лес рыжих волосков, супруг называл ее милым ангелом! Я не выдумываю! Естественно, много и постоянно думал о вас, эта разлука так тягостна — я переверну небо и землю, чтобы убедить Виардо покинуть Баден-Баден как можно скорее.
Ложусь спать, добавлю несколько слов завтра, нежно целую ваши руки и обнимаю Диди и Марианну2. В их честь я съел hring-salat {салат с селедкой (нем.).} и у меня появилось предчувствие… До завтра и пусть господь постарается продлить свое существование, чтобы благословлять вас!
Воскресенье, 7 1/2 ч. утра.
Hring-salat выказал более благожелательности, чем я от него ожидал. Ночь я провел очень славно, пойду дам Виардо телеграмму и через час покачу в Баден-Баден.
Еще раз тысяча и тысяча нежностей! Welcome Old England {Добро пожаловать в старую Англию (англ., фр.).}. Лучшие пожелания Мануэлю.

Der Ihrige {Ваш (нем.).}
И. Typг.

1 В Генте Тургенев, очевидно, осмотрел знаменитый Гентский алтарь, расписанный в 1420—1432 гг. великим художником нидерландского Возрождения Яном ван Эйком в церкви св. Бавона. Здесь же находилась картина нидерландского художника XVI в. Ф. Поурбуса ‘Иисус среди ученых мужей’, среди персонажей этой картины был изображен сам автор, а также Фердинанд Альварес де Толедо, герцог Альба (1507—1582), испанский военачальник, наместник в Нидерландах. В одном из приделов церкви была и картина Рубенса ‘Св. Бавон, отрекшийся от мира после смерти жены’ (1624).
2 Тургенев сопровождал П. Виардо, отправившуюся вместе с дочерьми Клоди и Марианной в Англию, до Остенде. Луи Виардо находился в это время в Баден-Бадене с сыном Полем и тоже собирался покинуть Германию в связи с начавшейся франко-прусской войной.

ПОЛИНА ВИАРДО — ТУРГЕНЕВУ

16(28) октября 1870. Лондон No 2

Лондон, 23 октября,
Сеймур Стрит, 8, площадь Портмен.

Мой дорогой Тургенев, утренние ‘Daily News’ принесли мне сегодня печальную новость о капитуляции Меда 1. Мне кажется, это последний удар для бедной Франции. Луи, должно быть, им сражен. Боже мой, как все это грустно и что теперь будет? Чем закончатся хлопоты Тьера перед Бисмарком?2 Совершенно необходимо, чтобы вы вытащили моего бедного папу Лулу 3 со дна воронки и дождались первых же погожих дней, чтобы пуститься в путь. Повторяю, дом, в котором мы обитаем, вполне удовлетворителен. Я осмотрела несколько, но выбрала именно его. Хозяева весьма приличные и сами хорошо прислуживают. М-ль Арнхольдт не пишет и не подает признаков жизни! Это совершенно непостижимо и начинает тревожить. Прошу вас, дорогой друг, возьмите на себя кое-какие хлопоты, а именно: напишите в бюро навигации в Маингейм, Колопь и Роттердам с целью получить хоть какие-нибудь сведения об их переезде. Быть не может, чтобы двое путешественников, обремененных таким багажом, могли проскочить незаметно во время такого, в сущности, несложного путешествия. Из двоих ни одна не написала, вот что меня смущает! В воскресенье я снова пошлю на пристань, но надежды мало, если не будет письма оттуда. Вот неразбериха! Ведь письма от Германии до Бельгии не теряются. Все письма из Бадена доходят до меня ровно на следующий день после отправления. Задержка с прибытием наших вещей становится неудобной. Напишите, прошу вас, чтобы уточнить дату отъезда, направление, количество чемоданов и указанный на них адрес (думаю, что там должно быть написано: Сеймур Стрит, 8, и мое имя внизу).
Вчера я принимала визиты: одну испанскую даму, дочь и племянница которой являются ученицами Мануэля, все очень милые, доктора Гено де Мюсси, Фред, Лейтона, нашу с Мануэлем ученицу г-жу Казеллу, очаровательную швейцарку, скрипача г-на Хамера и виолончелиста г-на Лассера, друга Сен-Санса. Последние пришли с предложением своих услуг, коль скоро мне понадобится. Это уже кое-что.
Боюсь, что Коссману не удастся найти работу, поскольку этой зимой ожидается наплыв скрипачей, суфлеров и таперов. Если состоится турне с Беалем (что возможно), со мной будут только певцы, квартет и никого из инструменталистов. Я получила перевод на 250 франков. Теперь мы, я думаю, почти в расчете.
Посоветуйте Берте не очень закармливать Минмин. Клоди ответит на ваше письмо завтра. Вчера мы немного погуляли пешком, была отличная погода. Мы добрались до полукруглого здания между Оксфорд и Риджент стрит. До чего же необъятен Лондон! улицы его тянутся до бесконечности!
Зарвади тоже в Лондоне. Пока не приедет м-ль Арнхольдт, я не могу по-настоящему приняться за визиты, потому что не люблю надолго оставлять детей одних. Любой конец здесь так долог!
Еле-еле доберешься на расстояние в двух шагах отсюда.
Приезжайте поскорее, поддерживая друг друга. Думаю, вы легко найдете ‘furnished rooms’ {‘меблированные комнаты’ (англ.).}. Привозите мне поскорее вашего друга, который, должно быть, предастся самым черным мыслям.
До скорого, надеюсь, удовольствия по-английски heartly {сердечно (англ.).} пожать вам руку.

Тысяча приветствий от Клоди и Марианны
Сердечно ваша
Полина Виардо.

1 Речь идет о решающем событии франко-прусской войны (1870—1871). После разгрома под Седаном 100-тысячной французской армии под командованием Мак-Магона, когда в плену оказался сам Наполеон III, Франция в начале сентября 1870 г. была провозглашена республикой и последние надежды на изменение хода военных действий связывала с осажденной в Меце армией маршала Базена. Капитуляция этой 150-тысячной армии 15 (27) октября 1870 г. означала полное поражение Франции. На следующий день, когда П. Виардо сообщала об этом Тургеневу, сам он писал П. В. Анненкову: ‘Непостижимо, как Франция после этого удара будет еще сопротивляться. Вся армия в плену — бывалое ли это дело!!’
С августа 1870 г. Тургенев начал посылать П. В. Анненкову корреспонденции о франко-прусской войне, которые были напечатаны в газете ‘Санкт-Петербургские ведомости’.
2 А. Тьер (1797—1877) входил в состав правительства национальной обороны, образованного после провозглашения Франции республикой, и от его имени вел переговоры с прусским канцлером О. Бисмарком (1815—1898) об условиях мира, который был подписан лишь 26 февраля н. ст. 1871 г. в Версале.
3 Луи Виардо, который вместе с Тургеневым в это время еще находился в Баден-Бадене.

ТУРГЕНЕВ — ПОЛИНЕ ВИАРДО

8(20) марта 1871. Москва

Москва,
Пречистенский бульвар,
в доме Удельной конторы,
понедельник вечером, 8/20 марта 71.

Дорогая и горячо любимая госпожа Виардо, с сегодняшнего утра я здесь, у моего старинного друга Маслова — и мои страхи перед холерой улеглись 1. В поезде было немало пассажиров, спасавшихся бегством из ‘зачумленного’ города. Погода здесь расчудесная — и не слышно разговоров об этом ужасе.
Я нашел здесь письмо от Виардо и от детей — отвечу им завтра. Они писали мне как раз когда вы уезжали в Манчестер. Нашел также письмо от моего управляющего, который сообщает, что в Спасском меня ожидают письма из-за границы. Посоветовавшись с Масловым, решено, что надо вызвать управляющего сюда со всеми его бумагами, планами и счетами… может быть, мы сумеем покончить дело здесь без того, чтобы мне самому ехать в Спасское. Но это еще не точно, и вполне возможно, что на недельку мне придеться туда съездить, так что через две недели я смогу двинуться в путь к моему home на Devonshire Place {дому на Девонширской площади (англ.).}2. Уверен, что среди писем, о которых мне сообщает управляющий, есть и ваши. Давненько не видал я вашего дорогого почерка и виноват в этом, конечно, сам — вернее, обстоятельства, сложившиеся таким образом.
Маслов процветает, как и прежде. Но в каком жалком состоянии находится бедный Борисов, которого я поспешил навестить по приезде! Исхудал он ужасно — выражение лица почти такое, какое бывает у умирающих, боюсь, что до лета ему не дотянуть — его унесет весна, этот грозный бич чахоточных! Для меня это будет большой утратой — я буду переживать ее глубоко и долго3. Милютин 4, которого я тоже навестил, все в том же состоянии… Брата своего я еще не видел.
Все, кого я здесь ни встречал, говорили мне о письме, посланном вам Н. Рубинштейном. Как все хотят, чтобы вы приехали в Москву! Князь Трубецкой, возглавляющий вместе с Рубинштейном Консерваторию, уже был у меня и справлялся, осуществимо ли это. Он сказал, что Консерватория никак не может предложить вам за 7 зимних мееяев больше 5000 рублей, что втрое превосходит самые крупные гонорары, которые здесь платят — но вы чрезвычайно легко сможете, помимо этого, заработать 1500 рублей—у вас будет хоть отбавляй уроков по 25 рублей за час, концерты и т. д. и т. д. …Я принужден был взять на себя роль посредника между вами и этими господами, но не скрыл от них, что шансов на успех весьма мало. Приехать в Москву! 5
Здесь я нашел и последние ужасные депеши из Парижа, извещающие о победе монмартрских инсургентов, об убийстве Кл. Тома и т. д.6 О бедная, несчастная Франция! В какую бездну она упала и как она из нее выберется? ‘Das werden Mexikanische Zustnde werden’ {Это будет достойно мексиканских дел (нем.).},— говорил мне Мюллер о Франции после заключения мира7. Неужели он был прав? Неужели после внешней войны Франция будет ввергнута в войну гражданскую? Вот уж, что называется, из огня да в полымя.
Из Москвы я буду писать вам каждый день. Итак, до завтра. Тысяча нежных приветствий всем. Целую ваши дорогие руки mit Inbrunst. Auf Leben nnd Tod {С усердием. Ваш на всю жизнь (нем.).}

Der Ihrige
И. T.

1 В это время в Петербурге была эпидемия холеры.
2 На Девонширской площади в Лондоне (No 30) жила в это время семья Виардо.
3 Орловский помещик, сосед и приятель Тургенева И. П. Борисов умер от чахотки в мае 1871 г.
4 Речь идет о Н. А. Милютине (1818—1872), известном государственном деятеле эпохи отмены крепостного права.
5 Имеется в виду письмо Н. Г. Рубинштейна Полине Виардо с приглашением преподавать в Московской консерватории, директором которой он стал с 1866 г., вскоре подобное предложение поступило и от директора Петербургской консерватории М, П. Азанчевского. Предложения эти, однако, приняты П. Виардо не были. Вместо нее в Петербург приехала Луиза Виардо. Судя по письму Тургенева к Полине Виардо от 11/23 марта 1871 г., ее пребывание в Петербурге не было отмечено какими-то серьезными успехами: ‘Что касается общества, оно косится на нее, мало того, прямо-таки ненавидит’. В этом же письме Тургенев сообщает, что они с Луизой подобрали романсы Полины Виардо для очередного альбома, вышедшего в издательстве Иогансена в том же 1871 году.
6 Тургенев говорит о событиях Парижской Коммуны, провозглашенной 6/18 марта 1871 г.
7 Г. Мюллер-Штрюбннг (1812—1893), участвовавший в революционном движении 1840-х гг. в Германии, несколько лет затем прожил в Париже, где общался с Герценом, Жорж Санд, П. и Л. Виардо, Тургеневым. Мюллер-Штрюбинг сравнивает Францию с Мексикой середины 1860-х годов, когда там усилиями Наполеона III было свергнуто республиканское правительство и развязана гражданская война.

ТУРГЕНЕВ — ПОЛИНЕ ВИАРДО

13(25) марта 1871. Москва

Москва.
Пречистенский бульвар.
в доме Удельной конторы,
Суббота, 13/25 марта 1871.

Дорогая и любимая госпожа Виардо, не могу не сказать вам, что ужасные известия, поступающие из Парижа, поглощают меня целиком и внушают мне что-то вроде отчаяния. Это точь-в-точь императорский и преторианский Рим, погибающий в анархии, и крик Горация: ‘Quo, quo scelesti, ruitis?’1 (Куда вы, несчастные?) беспрестанно звенит у меня в ушах. Последние события в особенности прискорбны тем, что они с корнем вырывают симпатии, которые в Европе питали к Франции (в данный момент я только это и вижу вокруг себя), и слишком играют на руку врагам свободы: ‘Вот видите,— восклицают они,— видите, к чему приводят эти достославные принципы 89 года’ 2 и т. д. и т. д.
Это торжество июньского восстания 1848 года3 — и что станет с Францией? Как? Неужели нации, которую мы все так любили и которой мы стольким обязаны, уготована участь Польши и Мексики? Я не перестаю задавать себе эти вопросы и, пытаясь заглянуть в будущее, чувствую растерянность и отупление. К этому добавляются личные заботы (разумеется, я не имею в виду себя). Что станется с вашим состоянием? С домом на улице Дуэ, с вашими акциями и с этой злополучной фермой!.. Все торговые сношения, наладившиеся было с Францией, сразу прекратились. Банкиры пожимают плечами… Это корабль, идущий ко дну, сказал мне вчера г-н Ахенбах.
Я купил на 17 500 франков акций русских железных дорог для пополнения приданого Диди, я хочу сказать, для увеличения суммы. Теперь у нее около 80 000 франков. Виардо пишет мне и спрашивает, не думаю ли я, что часть этих денег следовало бы употребить на покупку нового французского займа, это, как он говорит, было бы жертвой на алтарь отечества, я думаю, что это было бы просто жертвой, в этом смысле я ему и ответил. Когда Клоди вырастет и станет самостоятельной и захочет распорядиться таким манером своими деньгами, это будет ее дело.
Сегодня суббота, и я уже высчитал, что через две недели более чем вероятно, что я могу присутствовать на вашем музыкальном вечере, накануне Easter Sunday {Христова Воскресенья (англ.).}.
Итак, вот что надо сделать: как только вы получите это письмо, живо напишите мне или лучше пришлите мне телеграмму в Берлин, гостиница С.-Петербург, Unter den Linden — надо ли мне прямо и без промедления ехать в Лондон, чего мне хочется самому, или же по каким-нибудь делам, соображениям и пр. вы находите необходимым, чтобы я заехал в Баден-Баден, что на два-три дня затянет мой приезд. Виардо пишет мне, что он приедет в Баден только на несколько дней осенью с одной целью — забрать картины и пр. и уехать, но, может быть, следовало бы уже весной предпринять кое-какие меры по продаже или сдаче внаймы дома. Поговорите с ним об этом, и если он считает, что мое присутствие в Бадене весной необходимо, повторяю, я сделаю этот крюк, неохотно… но сделаю. Надо только, чтобы я знал об этом тотчас по приезде в Берлин.
Вы найдете в этом же конверте письмо для Клоди и Марианны. Сообщаю им некоторые подробности, которые, может быть, заинтересуют и вас. Одновременно с телеграммой в Берлин, пошлите письмо в Баден с необходимыми инструкциями, если сочтете необходимым и если полагаете, что я должен заехать в Баден-Баден.
Мы с вами увидимся, может быть, через 4—5 дней по получении этого письма — сердце мое прыгает от радости. Тысяча дружеских приветствий всем. Целую ваши руки 1000 раз.
Auf ewig

Der Ihrige {Навеки ваш (нем.).}
И. T.

1 Цитата из Горация, эпод VII.
2 На знамени Великой Французской революции 1789—1794 гг. были начертаны слова: ‘Свобода, Равенство, Братство’.
8 Июньское восстание парижских рабочих 1848 г. отражено Тургеневым в очерке ‘Наши послали!’, который вошел в состав ‘Литературных и житейских воспоминаний’. См. также записи в дневнике П. А. Васильчикова, сохранившие рассказы Тургенева об увиденном им в революционном Париже (см. наст. изд. с. 127—134).

ПОЛИНА ВИАРДО — ТУРГЕНЕВУ

17(29) марта 1871. Лондон

Лондон, 29 марта,
30, Девонширская площадь,

О, дорогой друг, спешите возвратиться! Не оставайтесь ни часа дольше, чем будет совершенно необходимо! Умоляю вас, если у вас есть хоть малейшее чувство к нам! Не надо ехать через Петербург или, по крайней мере, не надо там останавливаться. Обещайте мне, что ни на мгновение не задержитесь в этом роковом городе! Бога ради.
Вчера я ответила Н. Рубенштейну, поблагодарив его за предложение, которого принять не могу. Я не могу разлучиться с семьей на 7 месяцев, а о том, чтобы везти туда Луи, не стоит и думать. Предложите ему от меня Луизу. Если им нужен хороший педагог, то сейчас, когда она чувствует себя лучше, может статься, она примет предложение из Москвы. Они не найдут никого, кто лучше нее знал бы семейную методу 1. Вчера вечером очаровательно провели время в мастерской у Лейтона. Розенгейм играл превосходно, его жена хорошо, но не слишком приятно исполнила ‘Kennst du das Land’ {‘Ты знаешь край’ (нем.).} Бетховена, толстушка Брандес восхитительно играла на пианино, я а спела сцену из ‘Альцесты’2 и андалузскую песню. К моему великому удивлению, я была в голосе и, кажется, была в чести на этой вечеринке. Сегодня ночью впервые за полмесяца хорошо выспалась! с утра чувствую себя лучше. Теперь мои письма должны до вас доходить. Но ведь мы не знаем, куда вам писать. Поедете ли вы в Спасское? Надеюсь, что нет. Пришлите нам ваш молодой портрет. О да, пишите нам каждый день и возвращайтесь, друг, возвращайтесь к тем, кто не может быть счастлив без вас.
1 Основоположником семейной методы пения был Мануэль Гарсиа, отец Полины Виардо. В дальнейшем ее разрабатывали его дети: Мария Малибран, Полина Виардо и Мануэль Гарсиа-младший.
2 ‘Альцеста’ — опера К. В. Глюка (1767).

ЛУИ ВИАРДО — ТУРГЕНЕВУ

17(29) марта 1871. Лондон

Лондон, 29 марта 71.

Мой дорогой друг,
Когда я объявлял вам в письме, которое вы нашли в Москве, что за войной внешней последует война гражданская, я хорошо понимал, что предвещал несчастье, но я не думал, что оно разразится так скоро. На сей день мы ввергнуты более чем в гражданскую войну, это гораздо больше, чем война Парижа с провинцией и городов с деревней,— наша война — социальная. После Катшшны Спартак становится хозяином Рима.
И если я не ошибаюсь, это еще большее, чем социальная война, это начинается социальная Революция. Она давно вызревала как в подземных течениях, так и в общественных теориях. И сегодня она, подготовленная и подталкиваемая глупостью империи, прорывается наружу. И я на самом деле думаю, что она восторжествует с помощью еще большей глупости <Национального> Собрания. В 1789 году буржуазия взбунтовалась против сословных и дворянских привилегий, эгоистическое и неразумное сопротивление довело ее до крайностей Террора. Сегодня пролетариат бунтует против привилегий буржуазии (теперь если не против происхождения, то против богатства). Пролетарии собираются и организуются, они осознают себя многочисленнее и сильнее, они уверены, что победят, и в уличных и в избирательных боях. Если сопротивление им будет необдуманным, они дойдут до крайности, как негры, взбунтовавшиеся против белых, до той крайности, которой вы могли опасаться в России со стороны крепостных против помещиков. Необходимо поспешить с уступками, мудрыми и обдуманными. А их немало, этих уступок, которые диктуются здравым смыслом и справедливостью. Но чего ждать от Собрания дворянчиков, делегированных священниками? Ничего хорошего, ничего полезного, благородного, насущного, а мы, умеренные и беспристрастные посредники, будем биться между этой наковальней и этим молотом. Да к тому же внутренняя революция во время иностранной оккупации… Никогда еще история не предлагала ничего более странного и угрожающего. И угроза в этом катаклизме нависла не только над Францией, в Германии, даже в Англии хватает социалистических элементов, готовых тоже слиться, сплотиться, воспламениться от одного только соединения…
Вы совершенно правы, советуя соблюдать большую осторожность при размещении денег, предназначенных для Клоди! Мнение, которое я вам высказывал, сложилось до настоящих раздоров, я от него отказываюсь и поищу для них другое место, которое, как и первое, будет в ином мире.
Поскольку столь же невозможно предвидеть события, как и управлять ими, кто знает, не придется ли нам в один прекрасный день искать убежища в Баден-Бадене, где мы больше и не думали жить? Так или иначе, я просил Берту восстановить и поддерживать порядок в доме, в саду и т. д. Продадут ли его, сдадут ли внаем, пусть в нем живут, это всегда равно необходимо, а если, возвращаясь из России, по пути из Берлина в Лондон вы захотите завернуть в Баден-Баден, будьте добры, удостоверьтесь, что там все all right {в порядке (англ.).}. Поскольку вы, взяв у Мюллера и Ко 25 фунтов стерлингов, более чем исчерпали мой кредит, я снова сделал взнос в 50 фунтов, из которых мне осталась тысяча франков. Таким образом, у вас будет чем оплатить небольшие расходы, полезные или необходимые.
От Полины и девочек вы получаете известия обо всех семейных новостях и событиях в country {стране (англ.).}, мне остается только пожелать вам скорейшего и благополучного возвращения и пожать вам сердечно руку.

Луи В.

ТУРГЕНЕВ — ПОЛИНЕ ВИАРДО

5(17) марта 1879. Москва

Москва,
в доме Удельной конторы,
понедельник вечером, 17/5 марта 79.

Theuerste Freundinn,
Es geht mir {Самый дорогой друг, Дела мои идут (нем.).} в Москве в этом году по нарастающей, как у Николе 1. Вчера, тем не менее, состоялся вечер для больных студентов — хотя разрешение пришло только накануне…2 и боже мой, что там было! Представьте себе более тысячи студентов в огромном зале Благородного собрания, я вхожу, раздается оглушительный шум, так что впору упасть стенам, крики ура, в воздух взлетают шляпы, потом возлагаются два огромных венца, потом мне в ухо молодой представитель студенчества кричит речь, каждое выражение которой вызывает взрыв, в первых рядах кресел бледный от страха ректор Университета, я, стараясь не подлить масла в огонь, отвечаю, пытаюсь сказать хоть сколько-нибудь не избитое, потом, после чтения, вся эта толпа провожает меня в соседние залы, неистово вызывая меня 20 раз кряду, девицы хватают меня за руки… чтобы поцеловать их!!! Безумие да и только! Если бы меня не вызволил жандармский полковник самых любезных манер и не затолкал меня в экипаж, быть бы мне там по сию пору. Причину этого я хорошо понимаю, накануне вечно обещаемых и вечно откладываемых реформ, накануне пробуждения к общественной жизни, вся эта молодежь наэлектризована, как лейденская банка, а я служил чем-то вроде машины для ее разрядки. И в этом мои либеральные взгляды повинны по крайней мере столь же, сколь литературные заслуги. Если бы эта бедная молодежь не выступала, она бы взорвалась! Все это не мешает тому, что я был чрезвычайно растроган тем, что приключилось со мной столь неожиданно, и полностью изможден. Сегодня вечером я должен еще читать в Большом театре, но там ничего не случится, а еще завтра все знаменитости здешних партий дают в мою честь чудовищный обед (80 приглашенных), речи наперед!3 Вот каким образом занимаются политикой, если нет другого выхода. В среду я уезжаю в Петербург, в пятницу состоится последняя лекция в Дворянском собрании 4, уже неделя, как все билеты разобраны, а потом свобода! свобода уехать… по крайней мере, я на это надеюсь.
Завтра я окончательно узнаю, когда я могу рассчитывать на получение наследства5.
Я привезу вам тексты двух приветственных выступлений студентов, мой ответ и завтрашнюю речь6, а также несколько сравнительно любопытных анонимных писем. Что за бурную жизнь я здесь веду… Решительно, это не по мне.
Это письмо отправится сегодня постольку поскольку, завтра я начну другое. Целую вас всех очень нежно und bleibe auf ewig

Der Ihrige {и остаюсь навсегда Ваш (нем.).}
И. T.

1 Тургенев употребляет идиоматическое выражение, возникновение которого связано с цирковым артистом Ж. Б. Николе (1710—1796), выступавшим на ярмарках в парижских предместьях. В 1769 г. он построил на свои средства ‘Thtre de la Gat’ (‘Театр веселья’), где ставились пантомимы, буффонады и т. д., причем номера располагались в таком порядке, что интерес к ним постоянно возрастал. Сам директор при этом выкрикивал: ‘De plus en plus fort’ (букв. ‘Все сильнее и сильнее!’), что и вошло позднее в выражение ‘De plus en plus fort comme chez Nicolet’, т. е. идти по нарастающей, со все более возрастающим успехом (см.: Назарян А. Г. Почему так говорят по-французски. М., 1968, с. 122—123).
2 Тургенев имеет в виду одно из мероприятий, посвященных его чествованию в России в 1879 г.,— концерт в пользу недостаточных студентов Московского университета, который состоялся в Благородном собрании 4/16 марта. Речь, произнесенная писателем, была опубликована в ‘Русских ведомостях’ 7 марта 1879 г. В ней Тургенев, в частности, сказал, что ‘сочувствие, гак выраженное, есть <...> величайшая, единственная награда, после которой уже ничего не остается желать’ (Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и Писем, Соч., т. 12. М., 1986, с. 335). Это письмо интересно как оценка самим писателем значения чествований, которые активно обсуждались в печати. Аналогичным образом оценивал их и П. Лавров, писавший, что ‘приезд Ивана Сергеевича в Россию сделался удобным поводом к либеральным демонстрациям <...>‘ (см. там же, с. 675).
3 На этом обеде, который состоялся в гостинице ‘Эрмитаж’ 6/18 марта, Тургенев произнес речь, которую П. Д. Боборыкин назвал ‘историческим документом’. Здесь Тургенев фактически повторил то, что высказал в публикуемом письме к П. Виардо. ‘Нет никакого сомнения,— сказал он,— что сочувствие ваше относится ко мне не столько как к писателю <...> сколько к человеку, принадлежащему эпохе 40-х годов <...> не изменившему до конца ни своим художественно-литературным убеждениям, ни так называемому либеральному направлению…’ В речи писатель прямо указал на политический характер чествований и призвал молодежь продолжить традиции людей 40-х годов (там же, с. 336—337, 677—678).
4 Тургенев имеет в виду чтения, устроенные Литературным фондом в Петербурге 9/21 марта, где он читал рассказ ‘Бурмистр’. В чтениях приняли участие Ф. М. Достоевский, M. E. Салтыков-Щедрин и др. писатели.
5 Наследства умершего 7/19 января 1879 г. брата Тургенева Николая Сергеевича.
8 Очевидно, приветственные речи московских студентов П. П. Викторова и H. H. Чихачева, которые были опубликованы в ‘Русских ведомостях’. Завтрашняя речь — та, что была произнесена на обеде в ‘Эрмитаже’.

ПОЛИНА ВИАРДО — ТУРГЕНЕВУ

13(25) марта 1879. Париж

25 марта.

No 10 или 11 или 12

Мой дорогой добрый Турглин,
я только что получила ваше письмо с фотографией. Благодарю вас. Отвечаю на него, будучи уверенной, что оно еще застанет вас покойно расположившимся в Петербурге, где вы собираетесь пустить корни ввиду ваших новых триумфов. Все это прекрасно, только бы вы не заболели ‘Heimweh’ 1{тоской по родине (нем.).}, когда окажетесь в Париже. Ведь вы не хотите нас покинуть, не правда ли? Вам будет скучно в Париже, ведь вокруг не будет этой лихорадки обожания — а будут только постаревшие знакомые лица, с каждым днем все больше стареющие, или все менее молодые, которые будут смотреть на вас с радостью, но спокойной радостью, будет несколько чудаковатых друзей, кое-какие добрые знакомые и множество докучливых, и все тот же размеренный образ жизни, все в свое время, как обычно… Господи, какое это будет счастье снова увидеть вас! Никогда не хватит у вас сил оторваться от всей этой кипящей и бурлящей вокруг вас юности! Вы совсем перестали говорить о возвращении — состоится 2-е, потом 3-е чтение и в конце концов… приступ подагры!2 Да защитит вас небо от моих предсказаний, но я буду волноваться вплоть до вашего возвращения.
Если вы остановитесь в Берлине, купите для меня, прошу вас, ноты: ‘Алцесту’ Брамбаха и ‘Одиссею’ Бруха.
Выражение вашего лица на последней фотографии умиротворенное и счастливое. Видно, что вы и в самом деле счастливы и довольны. Приятно думать, что ‘мертвец’ и ‘старая тряпка’ снова помолодел и снова на коне. Если вы впредь посмеете говорить мне подобные глупости, я заставлю вас перечитать ваши собственные письма и покажу это ваше изображение. О, как много интересного вы расскажете! Мне-то вы расскажете все, правда? Всё. War ich ein Vgelein? {Почему я не птичка? (нем.).}.

100 000 нежностей.

1 Так называлось стихотворение Э. Мёрике, по мотивам которого был создан текст романса ‘Разлука’, написанный Тургеневым для Полины Виардо.
2 Тургенев действительно заболел в Петербурге и не смог участвовать в собрании петербургских художников 17/29 марта 1879 г. 21 марта / 2 апреля Тургенев выехал из России за границу.

ПОЛИНА ВИАРДО — ТУРГЕНЕВУ

19, 20 апреля (1, 2 мая) 1879. Веймар

Веймар. 1 мая, 3 часа.

‘Marzo loco у abril lluvioso
Sacan a mayo helado y nievoso’ *
** ‘Безумный март и дождливый апрель
Приносят снежный и морозный май’ (исп.).
Еще немного и мы увидим волков, небрежно прогуливающихся по улицам Веймара! Но все это ничего не значит и не мешает мне считать, что я правильно сделала, приехав сюда с Луизой, и не мешает мне уже сильно хотеть вернуться. Здравствуйте, мой дорогой добрый Турглин, если вы думаете, что у меня хватает времени для писания писем, то сильно ошибаетесь. В другом, правда, роде, но здесь я занята так же, как и в Париже. Приходится много выезжать и обычно в любую погоду. Репетиция прошла гораздо успешнее, чем вчера, хотя поговорить еще есть о чем. В целом это пойдет, я надеюсь1. Сейчас ожидаю экипажа, запряженного лошадьми кремовой масти, чтобы отправиться в замок давать урок. В 4 часа мы с Листом обедаем у Лассена. Я должна спеть им несколько мелодий, сочиненных Луизой — ‘Жалобу’, ‘Манолу’ и ‘Проклятие’. Потом мы вернемся, чтобы переодеться к ужину, который состоится после театра у г-жи де Мейендорф. Там будет то же общество: Штирумы, Ведели, Мильде, Мериан, Лассен.
Пятница, 2 мая.
Здравствуйте, мой Турглин, мое письмо было прервано приездом экипажа. После урока я зашла к г-же Лассен за Луизой и Бертой. Лист был тоже там, и пока готовились к обеду, я спела ‘Жалобу’, а Луиза свой ‘Венецианский карнавал’. Присутствующие были очень довольны обоими произведениями. Обед был превосходнейший, очень веселый, Лист, как всегда, очарователей. Мы вернулись домой отдохнуть и переодеться. Вечер у г-жи де Мейендорф — gemtlich {задушевный (нем.).}. Лист с Лассеном играли скерцо Бородина и марш Чайковского. Лист очень любит современных русских композиторов. Он никогда не хочет играть один, нам же пообещал сыграть только для нас двоих. Сначала я спела ‘Жалобу’, которая произвела большое впечатление, н ‘Манолу’, вызвавшую восхищение. Кроме того, пришлось спеть вечную андалузскую песню и рикирики2. Все отнеслись весьма благосклонно к Луизе, которая, когда захочет, может быть очаровательной. Кажется, настроение у всех на этой вечеринке было как нельзя лучше. Vedremo les cantanti {Посмотрим на певцов (ит.).}. Луиза собирается еще поработать с ними сегодня утром. Костюмы, отобранные в гардеробе театра, вполне подходящие. Мне пришлось немало потрудиться, чтобы 4 дуэньи были совершенно похожи. Говорят, что Бабахай приезжает во вторник утром3. В таком случае, 2-е представление состоится в тот же вечер или в среду, и тогда я уеду отсюда в четверг или, самое позднее, в пятницу. О, il meglio mi scorvado {забыла о главном (ит.).}! Вчера вечером здесь был г-н де Бейст, очень важный, большая шишка, в совершенно заплеванной одежде, в сильно накрахмаленной белой рубашке, стоящей колом, в таком же белом галстуке… и с бумажным воротничком! Каково? прелестно и вполне по-прусски? Луиза заметила это первая и, к моей большой радости, показала мне. Стоит собачий холод.
В общем, я нахожу, что вы, очень лепитесь по отношению ко мне… Я ежедневно писала огромные письма то тому, то другому, а пока получила всего три письма на всех. Я постоянно думаю о Марианне и о том удовольствии, какое она могла бы здесь получить. Она бы имела здесь всевозможный успех. Надеюсь, что Поль не надорвал голос на концерте. А какой был результат? были ли отклики? были ли представители прессы? Вы мне не писали, имела ли успех фантазия Чайковского? В воскресенье Лист собирается сыграть квартет Луизы. Завтра он услышит ‘Небесный огонь’4. Завтра мы обедаем у г-на Мериама. Вечером—1-я часть ‘Фауста’5. В воскресенье — 2-я. Пишите же мне, толстый ленивый друг. Я дам телеграмму после представления или на следующее утро, потому что сразу после театра мы отправимся к Лоэнам.
Тысяча нежностей tutti quanti {всем (ит.).}, а значит и вам.

Полина

1 П. Виардо имеет в виду репетиции оперы ‘Линдоро’, сочиненной старшей ее дочерью Луизой и поставленной в Веймаре 2 мая 1879 г.
2 ‘Рикирики’ — испанская песня, сочиненная отцом П. Виардо Мануэлем Гарсиа.
3 Именем Бабахана, самодовольного и глупого министра, хитростью и коварством захватившего власть в стране (намек на Наполеона III), персонажа оперетты П. Виардо и Тургенева ‘Зеркало’, Полина шутливо называет великого герцога Веймарского.
4 Кантата Луизы Виардо на стихотворение В. Гюго из цикла ‘Небесный огонь’, открывающего сборник ‘Восточные мотивы’ (1829).
5 Возможно, имеется в виду постановка в Веймаре обеих частей трагедии Гете ‘Фауст’.

ПОЛИНА ВИАРДО — ТУРГЕНЕВУ

24 апреля (6 мая) 1879. Веймар

Веймар, 6 мая.

Мой дорогой Турглин, вы уже, конечно, вернулись от друга Флобера. В любом случае, вы окажетесь в Париже раньше этого письма. Через три дня я и сама последую за ним, поскольку рассчитываю уехать в субботу, 10-го числа, если не случится чего-нибудь важного и непредвиденного. Сегодня мы со страхом ожидали 2-го представления ‘Линдоро’, поставленного за неделю. У 2-го баса заболело горло, и он передал, что завтра петь не сможет. Немедленно вспомнили о молодом баритоне Лониели, который пел в ‘Царе и плотнике’1, чтобы он попробовал роль — но он ее петь не сможет, для его голоса это слишком низко — пришлось бы все менять. Были на репетиции — крупная неувязка, которую невозможно устранить за 2—3 дня — несколько певцов из Рейнеке-оперы с четверга взяли отпуска, чтобы отправиться на Gastrollen {гастроли (нем.).} — что делать? послали к больному басу и уж не знаю каким образом вырвали у него согласие петь завтра — бог знает, как он будет петь! я уверена, что ‘Линдоро’ будет иметь большой успех, если будет спет хотя бы правильно. Вы и представить себе не можете, как здесь фальшиво поют — даже если бы спели сами, то и тогда этого бы не представили! за сим репетиция началась и прошла быстро — меня заставили спеть дуэнье куплеты, которые я вынуждена петь ежедневно и которые производят фурор. Певица немного скопировала меня и это пойдет. Теперь сцепа стала больше, с нее убрали подмостки, воздвигнутые для ‘Фауста’2.
Я дала урок принцессе — обедала в гостинице с Голдшмидтом, дала урок изящной графине де Штирум, ее супруг — прусский министр. Сейчас мы отправляемся на вечер к г-же де Мейендорф, где Лист будет играть только для нас (и Лассена).
Вчера были у супругов Мильде, которые пели оба, он — прощание Вотана (я его не поняла), она — скучную песню Роберта Франца — по просьбе, я бы даже сказала по приказанию Листа и Лассена, пришлось прозвучать и андалузской песне — Лассен грозился спеть ее сам, если я откажусь. Затем… куплеты дуэньи! Лист уже заказал их для вечера у г-жи де Мейендорф, славно поужинали и к полуночи вернулись домой! Бабахан3 приезжает завтра — говорят, что в четверг при дворе состоится то ли утренник, то ли вечер! В пятницу мы с Луизой обедаем у г-жи де Штирум с Самим — а в субботу… заранее радуюсь своему отъезду.
Мой приезд сюда был весьма важен для Луизы, теперь она со всеми знакома — осталось познакомиться с Бабаханом и с <Баба>ханшей3, и больше я ей не буду нужна. Уф, мне уже начинает надоедать жизнь, которую мы здесь ведем. Она препятствует мне увидеть дорогие лица с улицы Дуэ. Целую всех домашних — всегда ваша все более стареющая подруга

Полина.

Луиза и Берта собираются остаться здесь до поездки в Карлсбад. Не правда ли, вы не забудете послать им письмо для доктора Зегена. Haben Sie Marianne den Brief gezeigt? Ich begreife nicht, was Charles dadurch meint? {Показали ли вы письмо Марианне? Не понимаю, что Шарль этим хочет сказать? (нем.).}
Что это могут быть за пункты, требующие прояснения, о которых он имеет основание беспокоиться???!!
1 Речь идет об опере немецкого композитора А. Лорцинга (1801—1851), главным героем которой был Петр Первый.
2 См. предыдущее письмо, прим. 6.
3 См. предыдущее письмо, прим. 3.

ТУРГЕНЕВ — ПОЛИНЕ ВИАРДО

4(16) июня 1879. Лондон No 1

Лондон,
Гостиница ‘Гровенор’.
Понедельник, 16 июня 1879. 5 часов.

Отчет:
Отъезд из Парижа — в 7 ч. 45 мин. Путешествие со стариком англичанином, старой англичанкой и французской горничной. Происшествий никаких, переезд превосходный: море спокойное. Вблизи английского берега туман: двигаемся очень медленно и то и дело подаем сигналы гудком, звук которого напоминает трубящего слона. Перед отъездом разослал все письма и повидался с Диди, которая дала мне свою синюю шаль, поскольку я не мог отыскать своего пледа, ключ от библиотеки затерялся — и никакого слесаря ввиду воскресенья. Эта синяя шаль сослужила мне на море добрую службу. Нашел хорошую комнату в гостинице ‘Гровенор’, близ Бекингемского дворца. В 7 1/2 принял в гостинице ванну, прибытие в 7 часов… Выпил чаю, который не идет в сравнение с тем, что пьют в ‘Ясенях’. Визит американского литератора Генри Джеймса, потом визит Рольстона 1. О счастье, узнал, что мне не придется произносить никакого спича. Довольно будет делать вид, ‘where pride and modesty are mixed with gratitude’ {‘сочетающий гордость и скромность с признательностью’ (англ.).}. Постараюсь быть на высоте2. Послезавтра — 4 доктора Лорда К<анцлера>, один из них — Лайтон, художник сэр Фредерик. Позавтракал с моим другом Холлом в великолепной ‘Reform Club’ — Пэл-Мэл — главный клуб вигов, где висят ужасные портреты Пальмерстона, лорда Дж. Рассела и стоят не менее ужасные бюсты Бругхэма, Кобдена и Кромвеля. За завтраком, к которому подают white beans {белую фасоль (англ.).}, присутствовали два члена Парламента: Грант-Дафф и Уэддерберн. Последний весьма мил. Познакомился с Блэком, автором ‘Принцессы Фульской’, который сильно смахивает (Блэк) на маленького черномазого слугу: у него очень красный нос, на который низко посажены очки в золотой оправе. Познакомился с Робинзоном, издателем ‘Daily News’ — молодым человеком буржуазного вида, совсем лысым. Жалко и с трудом говорил по-английски: казался себе Джеком, тянущим экипаж по свежепосыпанной песком аллее. Затем пошел с Холлом на выставку современных английских художников в Grovener Haus: ужасно, страшно, chamber of horrors {комната ужасов (англ.).}3. Колорит жалкий, рисунок детский, эти господа думают взять экспрессивностью, которая, претендуя на глубину и поэтичность, на деле оказывается вялой, глупой и болезненной. Есть там одна мадемуазель средних лет с рукавами буфами, которая собирает абрикосы в винограднике — дело происходит на небе — (кисти урожденной м-ль Спарталис) —от нее хочется не то смеяться, не то реветь белугой! А сюжеты! Например: двухметровой длины и в полметра шириной картина: наверху ангел со смешными крыльями, который держит закованного в броню рыцаря, а тот, в свою очередь, и тоже в руках — держит женщину в лиловом газовом платье: действие происходит на небесах и в каталоге именуется ‘Розамунда’!!
Вся троица выстроена в одни ряд вот так: (рисунок) Нет! Англичанам никогда не надо браться за кисть! Виардо, несомненно, исходил бы пеной. И все это — в прекрасно освещенном зале. Мой друг Холл был в восторге.
Вернулся в гостиницу, где проспал полтора часа из-за того, что провел бессонную ночь накануне. Сию минуту ожидаю Мануэля, который должен зайти за мной, чтобы отвести обедать к себе. Само собой, много думал о ‘Ясенях’, о его обитателях, о Джеке, о Семирамиде. Прибыла ли она?
В настоящий момент стоит прекрасная погода — но все утро шел дождь, стоял желтый туман, небо было грязное, кругом грязь, смрад. Боже! До чего уродливым кажется мне Лондон!! Завтра рано утром уезжаю в Оксфорд.
Буду писать ежедневно.
Сегодня послал телеграмму в ‘Ясени’.
Обнимаю всех, а вам целую руки

Der Ihrige {Ваш (нем.).}
И. Т.

1 Рольстон Вильям (1828—1889) — английский литератор, друг и переводчик Тургенева на английский язык, автор статей о русской литературе. Тургенев познакомился с ним в середине 60-х годов.
* Тургенев приехал в Англию на церемонию, связанную с присуждением ему почетного звания доктора honoris causa по Гражданскому Праву в Оксфордском университете. Он был первым романистом, удостоенным этого звания за заслуги в деле отмены крепостного права в России (имелось в виду прежде всего общественно-политическое значение ‘Записок охотника’).
3 Имеется в виду особый зал на выставке восковых фигур мадам Тюссо в Лондоне.

ПОЛИНА ВИАРДО — ТУРГЕНЕВУ

27 апреля (9 мая) 1881. Париж No 1

9 мая

Бррр-ррр-ррр — еще несколько оборотов колеса и вы прибудете в первый пункт вашего путешествия, самый приятный. Старый друг ждет вас на вокзале, вы по обычаю троекратно расцелуетесь и проведете весь день за беседой на лоне красивой природы — quien estuviera alii {Почему меня нет там? (исп.)}? Повстречаете ли вы на мосту г-на Цеппелина? будут ли на месте завсегдатаи Конверсациона, чтобы послать вам улыбки сирен, включая прекрасную Розали? Все равно, я бы с удовольствием проехалась по этим чудесным местам, где мы провели вместе несколько хороших лет1. После вашего отъезда мы чувствовали себя собаками, которым оторвали хвосты!..
Рука об руку явились Леонары, потом Мариотти, играли в вист. Луи, к великой радости четы Леонаров, проиграл 4 франка, за нашим столом играли в домино)
Полдень. Вот и ваша телеграмма! Другая тоже из Баден-Бадена, та, что возвестит о вашем приезде, будет еще лучше!
11 часов вечера. Сегодня мы ходили к Зейдельмейру полюбоваться великолепным полотном Мункачи. Чем больше на него смотришь, тем большее впечатление оно производит. Там были Гамбетта {Далее в подлиннике слово зачеркнуто и не поддается прочтению.}, Боголюбов и многие другие2. Зал расположен прекрасно. Обивка и мягкие ковры темных тонов, освещения не видно, окна скрыты за занавесями, откуда свет падает прямо на полотно. Огромная рама не бросается в глаза, несмотря на две обрамляющие ее золоченые колонны, немного молчаливых и сосредоточенных посетителей, собравшихся у входа в темную комнату, все это производит захватывающее впечатление. Христос как будто немного взволнован (что вполне человечно) и одновременно негодует. Он пристально смотрит на Пилата, который выглядит смущенным, его правая рука прячется неизвестно где, что придает фигуре несколько угловатый вид. Обвинитель и все остальные евреи поистине великолепны в своем гневе и презрении, а молодая женщина с ребенком на руках на втором плане, бросающая на Христа полный жалости взгляд, положительно очаровательна. Боголюбов обнаружил серьезную ошибку в перспективе архитектурных строений, но картина ему очень понравилась. Клоди и Жорж от нее в восторге. Гамбетта сказал, что будет часто приходить на нее смотреть, у Мункачи весьма приметная голова, правда? сразу видно, что это личность значительная. Марианна не приехала сегодня в Париж по причине обычного нездоровья. М-ль Арнхольдт завтра прибудет в ‘Ясени’, в то время, как Альфонс едет в Париж давать уроки. Что прикажете делать с русскими письмами, которые приходят сюда на ваше имя? Пересылать ли их вам или оставлять здесь? Вы не дали адреса Анненкова во второй телеграмме. Поэтому я сначала написала ему словечко (через г-жу Анштетт) с просьбой сообщить его. Как только он ответит, Луи вышлет ему тотчас книгу Мопассана3. А теперь покойной ночи, добрый дорогой друг. Я с большим успехом прочитала Луи и г-же Арнхольдт первое действие пьесы ‘В царстве скуки’4. Завтра мы закончим чтение si Dios quiere {если бог даст… (исп.).}… Подумать только, что вы еще в дороге! Но теперь вы уже в немецких вагонах, которые не так плохи, а завтра будете уже в русских sleepingcars {спальных вагонах (англ.).}, которые так хороши. Увы, как далеко это от улицы Дуэ.
Моя драгоценная невестка Берта чувствует себя как нельзя лучше, держу пари! а потому, разумеется, жалуется! Думали ли вы о Париже, о ‘Ясенях’, о безике, о Фаноре, о ваших друзьях? Вы встретите других, но ни один из них всех вместе взятых не испытывает к вам и тысячной доли тех чувств, какие питает к вам самая старая, но и самая верная из всех н вся.
1 П. Виардо вспоминает 7 лет, проведенных ею вместе со своей семьей и Тургеневым в Баден-Бадене (1863—1870), откуда они вынуждены были уехать в связи с разразившейся франко-прусской войной.
2 Этот эпизод сохранился в воспоминаниях художника А. П. Боголюбова, о котором упоминает П. Виардо, но он оценивал картину венгерского художника М. Мункачи (1844—1900) ‘Христос перед Пилатом’ совершенно иначе (см. наст. изд. с. 340).
3 Очевидно, речь шла об опубликованном в 1881 г. сборнике новелл Мопассана ‘Заведение Телье’.
4 Пьеса Э. Пальерона (1834—1899).

ТУРГЕНЕВ — КЛОДИ ШАМРО

25 июня (7 июля) 1881. Спасское

Спасское,
Орловской губ.
г. Мценск,
Четверг, 25 июня/6* июля 81.
* Так в подлиннике.

Дорогая моя, любимая Диди,
Четверть часа назад пришло твое письмо и видишь, я без промедления отвечаю тебе. Я непрерывно получал известия о тебе от обитателей ‘Ясеней’, но мне не хватало твоего такого отчетливого и красивого почерка, который никоим образом не заслуживает названия каракуль, как ты его именуешь. Я очень рад узнать, что вы воссоединились и все чувствуете себя хорошо (даже Ромео!)1 в ‘Ясенях’. Что до меня, остается еще сорок дней, прежде чем я смогу занять там свое место. Но ни минуты больше, боже упаси! Боюсь, что не застану там обеих молодых супружеских пар 2, возможно, все вы будете на юге и по возвращении встречать вас буду я, но мы еще заживем под Ясенями! Paciencia y barajar {Терпение и мы выиграем (исп.).}.
Здоровье мое сносно и если оно останется таковым, желать мне больше нечего. Подагра, которая делала вид, что собирается прицепиться ко мне вследствие моего ночного приключения (пожара в кабаке) 3, снова отпустила меня и я вышагиваю, как бравый парень, и могу прогуливаться в сапогах, наслаждаясь великолепной погодой, которая стоит вот уже несколько дней.
Я принялся за работу, правда, умеренно. Переделал и закончил ту своего рода квази-фантастическую новеллу, сюжет которой, если не ошибаюсь, тебе рассказывал4. Не раз я говорил себе, пиша ее: ‘Сумасшедший, если ее когда-нибудь напечатают, тебя засмеют!’ Ну тем хуже! Я продвигался вперед, у Шиллера есть стих, который придавал мне мужества: ‘Wage du zu irren und zu trumen’ {‘Дерзай ошибаться и мечтать’ (нем.).}5. В конце концов, во всем, что относится к искусству, есть доля безумия, только есть безумства, которые удаются и их называют вдохновением, другие же не удаются и их называют жалкими. Посмотрим, к какому из них принадлежит мое. Я уже к этому привык и часто набивал на этом шишки. Du weist etwas davon {Ты в этом кое-что смыслишь (нем.).}, но в моем возрасте уже не меняются, и что самое удивительно, так это то, что я этого и не хочу… может быть оттого, что не могу.
Когда ты будешь писать мне, ответь на следующие вопросы, которые меня интересуют: Привезла ли ты в Ясени мое испано-цыганское полотно и принялась ли его копировать, улучшая его? 6 Устроили ли туалетный уголок в твоей комнате и довольна ли ты им? Начала ли говорить Марсель? 7 Говорят, она милашка (вся в свою родню). Ты должна вылепить ее бюст, как было с Жанной8. Подари их мне, чтобы я мог их поцеловать und whrend du es thust, denke dir dass Ich Dir tausendmal die lieben Hnde ksse {а пока ты будешь это делать, думай, что я тысячу раз целую твои дорогие руки (нем.).}.
Г-жа Савина не приехала ко мне в Спасское и не приедет9. Она вернулась в Петербург, где у нее подписан ангажемент на несколько недель. Она больше не может жить без театра, как рыба без воды, кроме того, ей надо, как говорят! eine Scharte auszuwetzen {Взять реванш (нем.).}, поскольку московская публика отнеслась к ней, в целом, прохладно, а в петербургской она совершенно уверена. Я весьма легко утешился отсутствием ее речей, беседа с ней (или вернее, Verkehr mit ihr {общение с нею (нем.).}) интересна, поскольку в ней чувствуется незаурядная и живая натура, но театр испортил ее до мозга костей, а главное, она помешала бы мне работать, а мне нельзя терять времени.
У нас сейчас самая пора сенокоса, воздух весь напоен запахом сена и земляники, в изобилии зреющей в траве (сколько поедают этой земляники дома—уму непостижимо! детские животики заметно раздулись, и никакого несварения желудка! я тоже уписываю за обе щеки). Сегодня солнечно и ветрено, как весело от этого деревьям, даже их шум, который постоянно звенит в ушах, как будто излучает свет. Соловьи больше не поют, но в 30 шагах от дома поселилась кукушка и беспрестанно твердит две свои ноты, которые, в свою очередь, повторяет церковное эхо. Наша церковь стоит прямо перед домом. Amico {друг (ит.).} Полонский пишет небольшую картину, которую я привезу в ‘Ясени’: на ней изображено поместье Спасского и окрестности. П. не лишен таланта пейзажиста, в немецком духе 10. Вот я и подошел к концу, остается только обнять тебя со всей вообразимой нежностью и просить тебя передать то же остальным, начиная с Жоржа.

Твой И. Т.

1 Имеется в виду муж Клоди Виардо Жорж Шамро (1845—1922).
2 Под двумя молодыми супружескими парами Тургенев подразумевает Клоди и Жоржа Шамро и семью Марианны Виардо, которая 5 апреля этого года вышла замуж за композитора А. Дювернуа.
3 См. об этом в воспоминаниях Я. П. Полонского, с. 363—364.
4 ‘Песнь торжествующей любви’, напечатанная в No 11 ‘Вестника Европы’ за 1881 г.
5 Эта строка из стихотворения Ф. Шиллера ‘Текла’ поставлена Тургеневым в качестве эпиграфа к ‘Песни торжествующей любви’. Письмо к Клоди помогает уяснить значение этого эпиграфа, который служит как бы выражением авторского кредо. Повесть действительно вызвала в России разноречивые отклики, хотя в целом была оценена критикой благосклонно.
6 О какой картине из коллекции Тургенева идет речь, сказать затруднительно, возможно, это была картина Ф. Бриссо ‘Испанский контрабандист’.
7 Марсель — дочь Клоди и Жоржа Шамро, родившаяся 3 октября 1879 г. В 1968 г. она (в замужестве г-жа Мопуаль) передала в Национальную библиотеку Парижа значительную часть архива семьи Виардо, в котором находится 145 писем Тургенева к Полине Виардо. Часть этих писем приводится в настоящей публикации.
8 Жанна Шамро родилась 20 декабря 1874 г.
8 Отношение Тургенева к актрисе Александрийского театра М. Г. Савиной послужило поводом для упреков со стороны П. Виардо и Клоди.
10 За время пребывания в Спасском летом 1881 г. Полонский сделал двенадцать этюдов маслом окрестностей Спасского и усадьбы, а также портрет Тургенева в кресле (см.: Литературное наследство, т. 76, с. 605—630).

ТУРГЕНЕВ — КЛОДИ ШАМРО

6(18) июля 1881. Спасское

Спасское.
Орловская губ.,
г. Мценск,
Понедельник, 18/6 июля 81.

Моя дорогая, любимая Диди,
Сегодня, в день рождения твоей мамы, я получил от тебя очень милое и доброе письмо — и вот я за столом, с пером в руке отвечаю тебе. Мыслями я, конечно, в ‘Ясенях’, 6 часов — у вас 4 1/2. Представляю, что вы все в сборе — а добрый Жорж занят тем, что подвешивает венецианские фонарики для иллюминирования сегодняшнего вечера. Очень надеюсь, что погода у вас лучше, чем здесь. Я не сомневаюсь, что вы хоть чуть-чуть думаете обо мне — хоть немножко — а я только и думаю о вас — и выпью сегодня вечером за вас — вдали, увы — за здоровье Мамы в окружении других мам. Я хотел прибавить: терпение! Раньше, чем через месяц я увижу все мое дорогое семейство, но думаю, что тебя не увижу раньше половины сентября — поскольку когда приеду, ты уже улетишь в Кабур — и это приглушает мою преждевременную радость. Надо повторять — терпение.
Ты спрашиваешь, сел ли я за работу (was deine andere Frage betrifft — ob ich Dich viel liebe!!! darauf habe ich nicht zu antworten: Du weisst nur zu gut — was du mir bist — und was ich fr dich fhle {что до твоего другого вопроса — люблю ли я тебя!!! — На него мне незачем тебе отвечать. Ты слишком хорошо знаешь, что ты дли меня значишь и что я к тебе испытываю (нем.).}) — я отвечу тебе: и да и нет. Написанного почти ничего нет — но я чувствую, как что-то шевелится в моем мозгу — как говаривал Россини — чего со мной давненько не бывало. Являются лица, образы, характеры, и, сдается, я получу удовольствие, зафиксировав их на бумаге. То немногое, что я пишу, выливается легче, слова, в которых я нуждаюсь, приходят как будто быстро, в уме происходят как бы озарения. Возможно, все это ерунда — и я заблуждаюсь. Но меня это развлекает, и на том спасибо. Думаю, я тебе писал, что окончил мой фантастический рассказ1, пришел на ум другой, вдохновленный довольно забавным сном, о котором я тебе как-нибудь расскажу. С некоторых пор сны снятся мне каждую ночь, надо бы их записывать. Когда я вернусь, напомни, чтобы я рассказал тебе сон, в котором была женщина в вуали: я этого не забуду2.
Какая странная эта встреча Луизы с сыном после 13-летней разлуки, за время которой он почти превратился в мужчину!3 Не припомню, видел ли я что-нибудь подобное на сцене — это легко изобразить обыкновенно или даже правдоподобно, чудовищно трудно изобразить это правдиво. В давние времена это мог бы сделать Шекспир, сейчас, может быть, Лев Толстой и только он один… Кстати о Толстом, я ожидаю его в Спасское дней через 5—64. Что до г-жи Савиной, которой ты меня, впрочем очень мило, дразнишь,— я почти уверен, что она не приедет, а если и приедет5,— мне не составит большого труда сдержать данное тебе обещание: этот огонек от пучка соломы уже давно погас. Элемент фиглярства слишком проступил наружу, она живет только в театре, театром и для театра. Как бы охотно сказал Баландар: фигляр исчезает — и фигляр опять появляется.
Итак — Марсель очаровательна, я так и представлял ее: есть в кого. Есть ли уже в ее мордашке это сходство — не в чертах — но в выражении с бабушкой Полиной, которое я обнаружил? А Жанна — растет? Передай же ей, что я все жду письма, написанного ее рукой6.
Дочь г-жи Полонской — ей 10 лет, очень миленькая — и я немного к ней привязан7 — но что касается детей — есть только дети в доме Виардо… все остальные — шантрапа!
На днях в Спасском произошло трагическое событие. Перед нашей террасой вечно толпилась стайка воробьев, неожиданно налетел ястреб и, коснувшись крылом земли, в двух шагах от нас, на наших глазах унес одного из них. Он и пискнуть не успел, оставшиеся как-то по-особенному закричали и бросились в кусты. Этот ястреб действовал по праву, но в смерти всегда есть нечто уродливое и неожиданное, даже когда она служит жизни. Ничего, однако, более обыденного!
Довольно подобной философии, лучше я воспользуюсь оставшимися полями um Dir hundert mal die lieben Hnde zu kssen und um Dir zu sagen, dass so lange ich lebe {чтобы сто раз поцеловать твои дорогие руки и сказать тебе, что покуда я жив… (нем.).}… остальное тебе известно. Поцелуй всех, начиная с Жоржа и будь вполне уверена, что тебя обожает

твой старый верный
И. Т.

1 Имеется в виду ‘Песнь торжествующей любви’.
2 Возможно, речь идет о будущей повести ‘Клара Милич’, где в главе VII Аратову является женщина в ‘густой темно-синей вуали’ (предположение впервые высказано французским исследователем А. Звигильским).
3 Луиза Эритт в 1868 г. рассталась с мужем, оставив на его попечение сына, и вела независимый образ жизни.
4 Л. Н. Толстой остановился на два дня в Спасском по пути из Оптиной Пустыни. Описание его пребывания в Спасском содержится в воспоминаниях Я. П. Полонского (см. наст. книгу, с. 385—388).
6 М. Г. Савина приехала в гости к Тургеневу в Спасское и пробыла там с 15/27 по 18/30 июля 1881 г. Ее приезд доставил Тургеневу большую радость (см. об этом в воспоминаниях Я. П. Полонского). Полонскому и Савиной Тургенев читал только что оконченную ‘Песнь торжествующей любви’.
6 Жанна и Марсель — дочери Клоди Шамро (см. предыдущее письмо).
7 В это время в Спасском гостил Я. П. Полонский с семьей, оставивший воспоминания о своем пребывании в имении Тургенева.

ПОЛИНА ВИАРДО — ТУРГЕНЕВУ

20 июля (1 августа) 1881. Буживаль No 21

Понедельник, 1 августа.
Вчера Луи отметил в 81 раз свое 31-е июля!

Я только что закончила переписывать для вас ‘Вот зеркало мое’, которое посылаю с этим письмом. Ах, если бы дама, предлагающая свое зеркало Венере, была так же прекрасна, как я сейчас, не сомневаюсь, она с радостью бросила бы его на пол. Представьте себе, мой дорогой Тургенев, что позавчера меня укусило в нос уж не знаю какое ужасное насекомое! С тех пор моя бедная картофелина воспалилась, покраснела и продолжает раздуваться. Это произошло, когда я садилась в трамвай на пути в Париж, так что я не могла приложить ни нашатыря, ни уксуса, да вообще ничего. Ночью все это так меня беспокоило, вызывало столь непреодолимое желание оторвать нос (глаз я не сомкнула), что пришлось вызвать доктора Маньена, который прописал мне амидоновые припарки, компрессы, беречься ветра, сквозняков, выписал лекарство Гуниади и т. д. …Он опасается, как бы эта огромная опухоль не перешла в экзему, а я, которая пуще черта этого боится, слепо выполняю все его предписания. Но если б вы видели, как я выгляжу! Решительно, я тоже предложу свое зеркало Киприде!
М-ль Панаева, я думаю, восхитительно споет мою вещицу2. Должна ли я ей ее посвятить? сделайте на ваше усмотрение.
Буживальский праздник начался вчера с великолепной погоды. Никогда еще не было такого обилия красивых лавочек. Мы купили папе в подарок клетку с четырьмя парами хорошеньких птичек, капуцинов каштанового цвета с черными головками и большими голубыми клювами, пару серых бенгальских с красными клювами, еще пару бенгальских, серо-узорчатых с красными ожерельями — самец принимается прыгать перед или, скорее, сбоку от своей самочки, щебеча презабавнейшую и наиглупейшую арию — тогда, по истечении некоторого времени после этого довольно трудного упражнения, его благоверная, желая выказать свое удовлетворение, склоняет головку набок, полуприкрыв глаза, и позволяет своему обожателю поискать у себя насекомых, что он и делает почти лихорадочно. У четвертой парочки тельце коричневое, а брюшко оранжевое. Все очень миленькие и забавные: на ярмарке есть птицелов, потому встречаются довольно редкие породы… два попугая от 100 до 200 франков, если пожелаете! есть один попугай (но не в Буживале) красный с черно-белыми полосами, говорящий и стоящий 1000 франков! Видите, таких чудес мы в Буживале пока не видывали.
Сегодня целый день шел проливной дождь. Альфонс уже вплотную засел за своего ‘Сарданапала’2, решительно, он славный парень, не в тягость и не требующий ничего, кроме того, чтобы его оставили в покое. Вот силуэт вашей подруги. Что вы на это скажете? Успокойтесь, сегодня она вас не целует, но любит по-прежнему.
Не дать ли мелодии название ‘Offrande Cypris’ {‘Дар Киприде’ (фр.).}? По-русски, versteht sich {разумеется (нем.).}.
1 См., воспоминания Я. П. Полонского (наст. изд., с. 390).
2 Речь идет об А. В. Панаевой-Карцевой, дочери публициста В. А. Панаева, которая брала уроки пения у Полины Виардо. Очевидно, она должна была исполнить упоминаемый выше романс П. Виардо на русский текст, сочиненный или переведенный Тургеневым.
Тургенев Иван Сергеевич
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Письма (1875), Тургенев Иван Сергеевич, Год: 1875
  2. Письма к С. Джерольду, переводчику произведений Тургенева на английский язык, Тургенев Иван Сергеевич, Год: 1882
  3. Переписка с М. Н. Лонгиновым, Тургенев Иван Сергеевич, Год: 1872
  4. Письма к С. Н. Тютчеву и Н. А. Щепкину, Тургенев Иван Сергеевич, Год: 1882
  5. Письмо к Фердинанду фон Гиллеру, Тургенев Иван Сергеевич, Год: 1877
  6. Письма 1876, Тургенев Иван Сергеевич, Год: 1876
  7. Письма 1871-1872, Тургенев Иван Сергеевич, Год: 1872
  8. Письма 1859-1861, Тургенев Иван Сергеевич, Год: 1861
Электронная библиотека