Переписка с Б. В. Савинковым, Амфитеатров Александр Валентинович, Год: 1924 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 104 минут(ы)

Минувшее: Исторический альманах. 13.

М., СПБ.: Atheneum: Феникс. 1993.

АМФИТЕАТРОВ И САВИНКОВ: ПЕРЕПИСКА 1923-1924

Публикация Э.Гарэтто, А.И. Добкина, Д.И. Зубарева

Публикуемая переписка Александра Валентиновича Амфитеатрова (1862-1938) с Борисом Викторовичем Савинковым (1879-1925) представляет интерес не только с точки зрения воссоздания атмосферы ‘трудов и дней’ русской эмиграции в 1920-е годы, но и потому, что повествует о нереализованном замысле итальянской вооруженной интервенции в Россию в 1923, о котором до сих пор мало известно. К сожалению, в архивах Италии нам не удалось обнаружить каких-либо сведений об этом проекте. Поэтому вопрос о том, откуда могли исходить предложения такого рода, остается открытым. Возможно, что инициатива исходила из недр фашистской партии или от чиновников итальянского МИДа (подробнее о расстановке политических сил и тенденциях в итальянской политике в отношении России см. в прим.1 к письму No 9 в настоящей публикации). Предположение о том, что вся эта история была одним из начальных этапов операции ОГПУ по заманиванию Савинкова в Россию, следует признать наименее перспективным: у нас нет данных о наличии в это время чекистских агентов в окружении Амфитеатрова, который — как явствует из переписки — был инициатором и посредником обращения авторов названного проекта к Савинкову.

Основные биографические сведения об участниках публикуемой переписки либо известны читателю, либо легко могут быть им найдены. Гораздо более интересна та эволюция, которую претерпели взгляды и положение обоих деятелей к 1923.

Савинков к 1917 был известен как отважный подпольщик, глава некогда могущественной Боевой организации эсеров, за ним была слава цареубийцы (пусть и неудачного), и в массовом сознании он представал чем-то вроде живых Желябова и Перовской в одном лице. После Февраля он — крупный политический деятель Временного правительства, претендовавший в августе 1917 — наряду с Керенским и Корниловым — на диктаторскую власть в революционной России. За резким взлетом недавнего эмигранта к вершинам государственной власти последовал переход обратный: в 1918 он конспирирует в ленинской Москве, организует антибольшевистские восстания в России. Затем — Гражданская война, в ходе которой политические установки Бориса Викторовича бурно менялись. Представляя в 1919 в Париже Колчака, Савинков — страстный пропагандист Белого движения, борец за единую и неделимую Россию. В 1920-1921, став во главе финансируемого польским правительством Русского политического (позднее — эвакуационного) комитета в Варшаве {Далее в предисловии и примечаниях — РПЭК.}, в котором он видел зародыш нового русского правительства, Савинков готовит русскую армию к войне. При этом его не смущает союз с историческим противником России. В 1921, громогласно разорвав с Белым движением, он провозгласил себя вождем ‘зеленых’ крестьян-повстанцев, ведших борьбу на два фронта (против красных и белых), и принял кронштадтский лозунг ‘вольных Советов’, а вместо ‘единой и неделимой’ предложил идею ‘Соединенных Штатов Восточной Европы’ и согласился с независимостью не только прибалтийских государств, Украины и Белоруссии, но даже Донской и Кубанской республик. В октябре 1921 грянула катастрофа (близкие Савинкова так впоследствии ее и называли — ‘октябрьской’): приютившая и кормившая Польша указала на дверь. Во исполнение статей советско-польского мирного договора Савинков и его ближайшие сотрудники были высланы из Польши ‘с применением полицейской силы’.

Крах жизненной и политической карьеры стал очевиден. Партия эсеров, в которой он пробыл 14 лет и где стяжал неувядшую славу, не простила Савинкову ни двусмысленного и оскорбительного для ЦК поведения летом 1917, ни Парижа 1919, когда он отстаивал перед правительствами Антанты справедливость колчаковского переворота. Круги, связанные с Белым движением, всегда относившиеся к Борису Викторовичу настороженно из-за его дореволюционного прошлого и поведения в корниловском деле,— после отречения Савинкова от Врангеля в конце 1920 и фактического перехода на польскую службу ‘в угоду расчленителям России’,— не желали слышать его имени. Остатки кадетской партии, в руках которых находились к этому времени две самые влиятельные газеты эмиграции (‘Последние новости’ под ред. П.Н. Милюкова, ‘Руль’ под ред. И.В. Гессена), почитали Савинкова авантюристом и содействовали его политической и моральной изоляции.

В итоге, помыкавшись по Европе в 1921 — начале 1922 (Прага, Лондон) и убедившись, что надежд на помощь старых друзей (президента Чехословакии Масарика и бывшего британского военного министра Черчилля) нет, Савинков оседает в Париже, осознавая свою полную изоляцию в русской эмигрантской колонии. Это осознание приходит на фоне жестокого безденежья и отсутствия надежд на изменение ситуации. В активе у него остается немного: выходящая в Варшаве на остатки польских субсидий газета ‘За Свободу!’ {Далее в предисловии и примечаниях — ЗС. Здесь Савинков печатает и отрывки из воспоминаний, и статьи с директивными заголовками: ‘О сегодняшнем дне’, ‘О мировой революции’, ‘О родине’, ‘Об РКП’, ‘О национальном вопросе’, ‘О фашизме’.}, полуразвалившаяся конспиративная организация Народный союз защиты родины и свободы {Далее в предисловии и примечаниях — НСЗРС.}, немногие связи с сильными мира сего да несколько верных друзей (русско-английский коммерсант С.Рейлли, зять А.Мягков и муж возлюбленной А.Дикгоф-Деренталь) {Рейлли Сидней Георгиевич (он же — Сигизмунд Розенблюм, 1874-1925?), коммерсант и офицер британской разведслужбы. Мягков Александр Геннадиевич (1870-1957), инженер и геолог, муж сестры Савинкова — Веры. Подробную справку о А.А. Дикгофе-Дерентале см. ниже: прим.8 к п. 13.}. Главное же из того, что осталось: легенда о неустрашимом, гениальном и неуловимом Савинкове-революционере. ‘Un tueur de lions’ (охотник на львов) — называл его друг юности А.М. Ремизов.

Амфитеатров старше Савинкова чуть ли не на два литературно-политических поколения. Приятель А.П. Чехова с 1880-х по совместному сотрудничеству в московских юмористических изданиях, в 1890-е — театральный обозреватель суворинского ‘Нового времени’, автор исторических и мистико-фантастических романов. В начале 1900-х Амфитеатров, резко изменив позицию, порвал с ‘Новым временем’ и возглавил радикальную газету ‘Россия’. Там появляется его знаменитый фельетон ‘Господа Обмановы’ с беспрецедентными издевками над правящей династией. После двух лет ссылок писатель оказывается за границей.

Бурная литературная и общественная деятельность заставляет его перейти на положение эмигранта: в 1906 он издает в Париже главный общеэмигрантский политический и литературный журнал ‘Красное знамя’, после поражения революции переезжает в Италию, где становится корреспондентом крупнейших русских газет, итальянский дом его — один из важнейших центров революционной эмиграции, не менее значительный, чем вилла Горького на Капри. В 1908-1913 здесь живет Г.А. Лопатин {Лопатин Герман Александрович (1845-1918), революционер, 1887-1905 провел в заключении в Шлиссельбурге.}. Многолетним корреспондентом и частым гостем Амфитеатрова был В.Л. Бурцев {Бурцев Владимир Львович (1862-1942), историк и публицист.}. В результате писатель — в курсе как подпольной активности революционеров разных толков, так и деятельности бурцевской межпартийной контрразведки. Как и Бурцев с Лопатиным, Амфитеатров — скорее ‘общереволюционный деятель’, чем адепт какой-либо программы.

В эти годы Амфитеатров — ближайший корреспондент и соратник Горького, вместе с которым, живя в Италии, создал выходивший в Ро-сии журнал ‘Современник’, ставивший своей задачей объединение сил революционной демократии. Одновременно Амфитеатров — один из самых читаемых в России авторов (по данным библиотечных опросов), выходит 37-томное собрание его сочинений. Непримиримость Амфитеатрова к российскому самодержавию столь яростна, что в отличие от Горького, Бальмонта и большинства литераторов-эмигрантов, он не возвращается в Россию в 1913 после амнистии по случаю 300-летия Дома Романовых.

Новый виток идейной эволюции Амфитеатрова совпадает с началом Первой мировой войны. Как и Савинков, он занимает подчеркнуто патриотическую позицию. В конце 1916 все-таки возвращается в Россию, чтобы возглавить созданную по инициативе деловых кругов газету демократическо-патриотической ориентации. Именно он дал ей заглавие — ‘Русская воля’.

Февральскую революцию Амфитеатров встречает в Ярославле на пути в сибирскую ссылку за очередной ‘эзопов выпад’ против министра внутренних дел А.Д. Протопопова. В 1917 издает сатирический журнал ‘Бич’, в котором от номера к номеру объект насмешки смешается ‘справа налево’: вместо свергнутой монархии мишенью становятся большевики. В первой половине 1918 он продолжает сотрудничать в независимой прессе. Затем на три года замолкает, открыто демонстрируя при этом свою враждебность к большевистскому строю. Примером может служить резкое выступление на обеде в честь приехавшего в революционный Петроград Г.Уэллса, где Амфитеатров самый обед назвал ‘потемкинской деревней’. Тогда же следует и окончательный разрыв его с Горьким.

В 1919-1921 Амфитеатров трижды арестовывался ВЧК, последний раз — в марте 1921 (кронштадтские дни) вместе с женой и сыном Даниилом. В августе 1921 он с семьей бежит на лодке в Финляндию, после нескольких месяцев в Гельсингфорсе, Берлине и Праге снова приезжает в Италию, где поселяется в доме, купленном еще во время предыдущей эмиграции,— в Леванто, на берегу Генуэзского залива.

Доминантой его политической позиции становится непримиримый антибольшевизм с упором на ‘активные методы борьбы’ (включая индивидуальный террор ‘против злотворящей власти’). Амфитеатров резко эволюционирует вправо, не отрекаясь при этом от своей прежней ‘революционности’.

Вместе с тем, непреклонный прежде враг монархии, ныне он уповает на государственную мудрость великого князя Николая Николаевича. Один из активных защитников Бейлиса в 1913, страстный обличитель ‘заразы антисемитизма’ в 1916 (см. его статью ‘Чертова черта’), теперь Амфитеатров нередко позволяет в печати откровенно юдофобские высказывания.

Вынужденно ограниченный в издании книг, не допущенный в ‘толстые’ эмигрантские журналы, он компенсирует это сотрудничеством в русских газетах, рассылая свои статьи и очерки во все города мира. Он откликается решительно на все, но среди тем, которые его занимают, на первом месте — чекистские провокации, беглецы из ГУЛага и т.п. Эта бурная публицистическая деятельность, да еще сельскохозяйственные хлопоты и наполняли последние годы жизни писателя.

В дореволюционной эмиграции, несмотря на общность круга, сближения между Амфитеатровым и Савинковым не произошло’ Помешала разница положений, а также то, что Савинков-Ропшин обнаружил себе литературных наставников в другом эстетическом лагере.

Основой возникших теперь отношений послужили: антипораженческая позиция, открыто занятая обоими в годы Первой мировой войны, яростный антибольшевизм с 1917 (у Амфитеатрова — публицистический, у Савинкова — практический) и, наконец, установка на продолжение активной борьбы с большевиками после окончания Гражданской войны. Амфитеатров хотя и разочаровался в социалистах и поправел, все еще продолжал чего-то ожидать от представителей демократического лагеря. И прежде всего от Савинкова, который, несмотря на зигзаги своей карьеры в 1917-1921, сохранял и непрестанно демонстрировал ту самую волю, в остром дефиците которой заключался, по мнению Амфитеатрова, главный порок большинства русских политиков.

Неизжитость революционно-демократических установок у Савинкова сказывается сильнее, чем у Амфитеатрова. Если последний склонен принять распространившийся среди эмигрантов различного направления тезис: ‘Против большевиков хоть с чертом!’ {Эта формула впервые введена в ‘Черных тетрадях’ З.Н. Гиппиус (см.: Звенья. Исторический альманах. Вып.2. М., СПб., 1992. CAO). Споры вокруг нее не утихали в русской эмиграции все 70 лет ее существования. См., напр.: ‘Я тоже вместе с народом всегда хотел и хочу освобождения любой ценой. Но, поймите,— освобождения’. И поэтому пойду ‘хоть с чертом’, если буду знать его программу, цели и буду знать, что они помогут народу!’ (Керенский А.Ф. [Из письма к Н.Н. Берберовой от 19 авг. 1947] // Согласие. (М.) 1991. No 5. СЮ). Последней репликой в этой дискуссии можно считать слова Н.Коржавина: ‘Но тот, кто идет с чертом, с ним и остается’ (В соблазнах кровавой эпохи. // Новый мир. 1992. No 8. С. 186).}, то Савинков продолжает настаивать на необходимости ‘революционной’ окраски борьбы с большевиками. Трудно сказать, чего в этой настойчивости больше: реального неприятия реставрации, уверенности в неизбежности для России демократического будущего, либо простого нежелания делить с ‘царистами’ скудные источники иностранного финансирования.

Недолгая заочная дружба между участниками публикуемой переписки зародилась в петроградском ресторане ‘Медведь’ в октябре 1917. Потом была еще встреча в Праге в 1921: Савинков был там после ‘октябрьской катастрофы’, Амфитеатров — еще не устроенный после бегства из России. До попыток сотрудничества дело дошло только к марту 1923. Савинковский авантюризм Амфитеатрову, в отличие от большинства журналистов и политиков, представлялся неоспоримым достоинством.

Показательно отношение обоих корреспондентов к фашизму, тогда еще ‘молодому’ {Фашистская партия была создана в 1919, а премьер-министром и министром иностранных дел Муссолини стал в конце октября 1922, менее чем за полгода до начала публикуемой переписки.}. Для современного читателя само слово ‘фашизм’ воспринимается не иначе как сквозь призму Второй мировой войны. Между тем при чтении публикуемых ниже писем следует иметь в виду, что для людей 1920-х годов это слово не было сопряжено ни с концлагерями, ни с газовыми камерами. Смена демократической или либеральной идеологии на националистическую представлялась им вполне оправданной как в моральном, так и в практическом смысле. Савинков не только завидовал своему младшему современнику Муссолини как удачливому политическому лидеру, не только уповал всерьез на получение финансовой помощи от него, но и сближался с дуче по своей ментальности {Подробнее см. в прим.2 к п.36 и прим.1 к п.41.}. Философ Ф.Степун вспоминал о Савинкове: ‘Он был скорее фашистом типа Пилсудского, чем русским социалистом-народником’ {Ф.Степун. Бывшее и несбывшееся. Т.2. Н.-Й., 1956. С.83.}.

В то же время Савинков, размышляя в статьях 1923-1924 о ‘ненавистной РКП’ и причинах ее успехов, с завистью отмечает ее ‘поистине железную волю’, ‘энергию’, ‘мужество’, ‘упорство’, ‘твердое желание достигнуть намеченной цели’, т.е. тот набор качеств, который сближал коммунистов с фашистами.

Именно эти обстоятельства следует, по-видимому, учитывать при попытках понять трагическую судьбу Савинкова: вслед за последним письмом к Амфитеатрову он отправился в Россию, был арестован, покаялся и перешел на сторону большевиков, что стало в глазах прежних сподвижников политической смертью. Затем последовала и гибель физическая, при обстоятельствах, до сих пор не вполне ясных {В эмигрантской печати в мае 1925 (сразу же после запоздалого — на 6 дней — сообщения о гибели Савинкова и публикации его предсмертного письма Дзержинскому) появились подозрения в том, что Савинков не покончил с собой, а был убит, а письмо было подделано чекистами. (См. наиболее распространенную версию этого рода: Солженицын А. Архипелаг ГУЛаг. 4.1. Гл.9). Теперь, после публикации полного текста савинковского письма (Служба безопасности. 1992. Пробный номер. С. 19), приведенная трактовка нуждается в пересмотре: если чекисты вынуждены были делать купюры при первоначальной публикации текста — значит, оно не было ими сфабриковано.}. ‘Между двух стульев сидеть невозможно,— писал Савинков сестре Вере с Лубянки 29 ноября 1924. — Либо с народом, либо против него. С ним — до конца, и против него — до конца. То есть либо с коммунистами, либо с фашистами, но никак не с беззубыми бормотальщиками — Керенскими, Мак-Дональдами, Кусковыми и т.д. /…/ Я шел с фашистами, а теперь меня совесть мучает’ {Библиотека-архив Российского международного фонда культуры (далее РМФК). Ф.1. Д.37. Л.4-5.}.

Мысль о демократии как болоте, о фашизме как единственной силе, способной отстоять Европу от гибели, о воле, призванной творить чудеса, была близка и Амфитеатрову. Поэтому, даже когда надежды на спонсорство со стороны Муссолини уже потерпели очевидный для обоих корреспондентов крах, Амфитеатров продолжал подогревать мечтания Савинкова и — по существу — был одним из тех, кто толкнул его в последнюю авантюру. Немалую роль при роковом решении сыграло и прогрессировавшее безденежье. ‘В финальном анализе вся ‘трагедия’ сводится к деньгам,— писал С.Рейлли В.В. Мягковой 25 сентября 1924. — /…/ Будь в распоряжении Савинкова] в июле 100000 или даже 50000 франков, то он остался бы за границей и пытался бы на эти деньги продолжать какую-нибудь анти-большевицкую деятельность’ {ГА РФ. Ф.6756. Д.18. Л.76-77.}.

Ощущал ли Амфитеатров себя ответственным за такой поворот событий, значимый не только для личной судьбы Савинкова, но и всей эмиграции в целом? Все напечатанное им после случившегося свидетельствует о его стремлении уйти от ответа на последний вопрос {Письма Савинкова обильно цитировались и комментировались Амфитеатровым в статьях, написанных и при жизни Савинкова, во время его пребывания во Внутренней тюрьме (Кое-что о Савинкове. // ЗС. 1924. 1 октября. С.2-3, Записная книжка // ЗС. 1925. 1 апреля. С.2-3 и 2 апреля. С.2-4), и после его гибели (Загадка Савинкова // Возрождение (Париж). 1925. 14 июня. С.2-3). Амфитеатров назвал в печати их количество (‘больше двадцати’), описал внешний вид (‘тонкий, изящный, почти женский — почерк’) и дал общую характеристику содержания (‘едва ли найдется из них хоть одно, которое не дышало бы ненавистью к большевикам, не звучало бы призывом к борьбе с ними до последнего, допускало бы хоть отдаленную возможность примирения’).}.

Тесное сплетение неутраченных амбиций ‘спасителя отечества’ с цинично откровенной борьбой если не за восстановление утраченного статуса, то хотя бы просто за выживание, проявлено в публикуемой переписке в полной мере. Личное честолюбие, человеческие привязанности, верность однажды избранным идеалам — все отступает перед одним всепоглощающим стремлением: вернуть небывшее, ‘то, чего не было’. Оба корреспондента едины в этой страсти. Она привела их от демократических упований в объятия тоталитарной ментальности. Та легкость, с которой Савинков перешел от зависти к Муссолини и надежд на партнерство с ним к безоговорочному признанию большевиков, оказалась неподъемной для его корреспондента. То ли старая ‘нововременская’ закваска, то ли последовательная реализация лозунга ‘Против большевиков хоть с чертом’ побудили Амфитеатрова приветствовать ‘новый порядок’ в Европе и закономерно должны были поставить его среди тех русских эмигрантов, кто принял 22 июня 1941 за начало освобождения России от большевизма. К счастью для себя, престарелый писатель не дожил до этого дня…

* * *

19 писем Амфитеатрова к Савинкову печатаются нами по автографам, хранящимся в ГА РФ (Ф.5831. Оп.1. Д.21). 24 встречных — также по автографам, хранящимся среди Amfiteatrov mss. в Manuscripts Department, Lilly Library, Indiana University, Bloomington, Indiana, USA (далее — Amfmss). Тексты приведены в соответствие с правилами современной орфографии. Дописывания и смысловые конъектуры заключены в квадратные скобки, купюры обозначены знаком /…/.

Приносим глубокую признательность за ценные указания Ю.В. Давыдову, Г.Г. Суперфину и В.Н. Чувакову и благодарим за содействие в работе над документами ГА РФ и РМФК Л.Г. Аронова, В.В. Леонидова, З.И. Перегудову и А.А. Федюхина.

1. Амфитеатров — Савинкову

Levante. 1923.III.7

Многоуважаемый Борис Викторович,

Мне надо бы с Вами списаться или побеседовать по серьезному делу. Сообщите, пожалуйста, адрес, по которому я мог бы Вам написать подробно. Этот Ваш нынешний адрес мне сообщил по моей просьбе В.В. Португалов¹ с предупреждением не распространяться. Чем скорее получу Ваш ответ, тем лучше. До свидания. Желаю Вам всего хорошего.

Ваш Ал. Амфитеатров.

Адрес: Italia. Levanto. Al Sig. Alessandro Amfiteatroff

¹ Португалов Виктор Вениаминович (1873-1930) — журналист. До 1904 работал в провинциальной печати (‘Смоленский вестник’, ‘Самарский листок’), в 1904-1917 — в Петербурге (‘Наша жизнь’, ‘Товарищ’, ‘Современное слово’). Член ЦК партии народных социалистов, в годы мировой войны — сторонник ее продолжения до победного конца. Автор брошюр по истории освободительного движения в России. В 1918-1920 — сотрудник антибольшевистских изданий Юга России (Киев, Ростов). В 1920 эмигрировал в Сербию, в конце того же года по приглашению Савинкова приехал в Варшаву и с 15 декабря стал редактором ЗС, был кооптирован в члены РПЭК. После ликвидации РПЭК осенью 1921 и высылки из Польши большинства его членов оставался до конца декабря 1923 (см. письма 26 и 27 наст, публ.) редактором ЗС. Членом редколлегии ЗС был до февраля 1926. В 1926-1929 — варшавский корреспондент эмигрантских газет ‘Последние новости’ (Париж) и ‘Сегодня’ (Рига), в 1926-1927 — редактор ‘еженедельного журнала для всех’ ‘Родное слово’. Осенью 1929 переехал в Париж, где и умер. 3^ писем П. к Савинкову (1922-1924) хранятся в ГА РФ (Ф.5831. Оп.1. Д.159).

2. Савинков — Амфитеатрову

9.III.[19]23. Paris

Глубокоуважаемый господин Амфитеатров,

адрес, о котором Вы меня спрашиваете, таков: Mr.Firstenberg, 34 rue Montaigne, Paris¹. Очень был бы рад повидаться с Вами. Желаю Вам всего лучшего.

Ваш Б.Савинков

¹ Адрес принадлежал Борису Алексеевичу Фирстенбергу, в прошлом — петроградскому летчику, в 1922-1924 — одному из близких сотрудников Савинкова по конспиративной деятельности.

3. Амфитеатров — Савинкову.

Levanto. [19]23.III.12

Многоуважаемый Борис Викторович,

дело, по которому я Вас разыскиваю, таково, что, конечно, лучше было бы говорить о нем не письмом, но, к сожалению, материальные обстоятельства мои не таковы, чтобы я мог приехать в Париж. С месяц тому назад получил я от лица, пользующегося моею совершенною доверенностью и тесно связанного с ныне правящею итальянскою партией, предложение составить memorandum по вопросу вооруженного движения на Петроград — без объяснения, для кого и для чего это требуется. Впрочем, объяснение это мне было и не нужно, особенно при оговорке, что обращаются ко мне, считая меня своим и не доверяя римской русской эмиграции, действительно, надо с горестью сказать, весьма пустозвонной и бездельной, да к тому же почти сплошь состоящей из богатых царистов, которые ничему не научились и ничего не забыли. Словом, с ними не хотят иметь дело даже для свержения большевиков, которых, как Вам известно из газет, здесь крутят в бараний рог с большим усердием и успехом¹. К сожалению, на полученное предложение я должен был ответить отказом. 1) Я ничего не понимаю в военном деле. 2) Я уже полтора года живу за рубежом и по крайней мере год как вне всякой политики. С Петроградом потерял связи. Обстоятельства же там за этот срок должны были значительно измениться и, следовательно, я не могу ручаться за точность своих показаний. Поэтому предлагаемую мне задачу я мог бы исполнить, только посоветовавшись с людьми компетентными, всегда следящими за этими делами и постоянно о них думающими.

Получил я такой ответ, что с партийными группами, которых представителей я, очевидно, подразумеваю, связываться не имеют ни малейшего желания по преждевременности. На memorandum’е же настаивают. Вот почему и надумался я обратиться к Вам за советом и, может быть, ответом по тем вопросам, к[о-то]рые мне предлагаются. Вы — человек, независимый от партий и сам по себе представляющий партию, и знаете как стратегику, так и тактику революции и того, что теперь принято называть контрреволюцией. Обращаюсь к Вам я за собственный страх, никого о том не упреждая, и, как бы Вы ни ответили — согласием или отказом, во всяком случае прошу Вас сохранить это мое письмо в строгом секрете до поры до времени и надеюсь, что Вы эту мою просьбу примете во внимание и исполните.

Интересно знать:

1) Нанесет ли занятие Петрограда смертельный удар большевикам? (Полтора года тому назад я отвечал бы утвердительно, теперь не знаю).

2) С какой стороны возможно и всего надежнее движение на Щетроград]?

3) Как велика должна быть численность оккупационного отряда? Достаточно ли, напр[имер], двадцати тысяч человек?

4) Необходимо ли в этом случае вооруженное содействие Финляндии? Латвии? Эстонии? Или достаточно их нейтралитета?

5) По оккупации возможна ли — до упорядочения города и провинции — иностранная диктатура, независимая от соперничества русских политических партий?

6) Какими средствами для прокормления и воскрешения Петрограда оккупация должна располагать?

7) Какое противодействие на море и суше в состоянии оказать большевики очень быстрому, стремительному и решительному удару? Кронштадт? Флот? Сухопутные границы?

Можно ли рассчитывать на сочувствие населения и восстание в столице, если население будет снабжено оружием? (Вопрос, обусловленный памятью об апатии в эпоху Юденича). Или нэп примирил Питер с большевиками настолько, что на него трудно надеяться?

Если Вы найдете возможным высказать мне Ваше мнение по этим вопросам, а равно и другие соображения, которые могут придти Вам в мысли попутно, я буду Вам очень благодарен и думаю, что Вы окажете большую услугу делу освобождения нашего отечества от окаянного ленинского ига. Я еще раз подчеркиваю, что вопросы эти предлагает не праздное политическое любопытство, но серьезно обдумываемый план, который тщательно проверяет возможности и старается устранить со своего пути ошибки, гадания и иллюзии. Поэтому даже самый пессимистический ответ будет принят, хотя с огорчением за дело, но с глубокой признательностью за предостережение. Я тоже с того и начал, что предупредил: лучше не начинать, чем провалить идею в порядке новой авантюры. На что и было мне отвечено, что без верной игры на руках и не начнут. Потому так и замкнуты конспиративно. Да ведь и чичеринского шпионажа здесь рассеяно достаточно, хотя с устранением Рабиновича из Нерви² этой вони будет меньше.

Чем скорее получу я от Вас тот или иной ответ, тем лучше. До свидания. Желаю Вам всего хорошего.

Ваш Ал.А-в.

¹ С конца 1922 до февраля 1923 было арестовано 2235 итальянских коммунистов, из них 252 — по делу секретаря партии Бордига (Felice F. de. Mussolini il fascista. I. Torino, 1966. P.396). Видный партиец Умберто Террачини в письме из Рима от 13 февраля 1923 сообщает о 5000 арестованных за неделю и конфискации фондов партии, нанесшей ‘смертельный удар нашей печати’ См.: Alba nuova. (N.Y.) 1923. 17 марта.

² Римский корреспондент агентства Гавас сообщал 6 марта 1923: ‘Арестован и препровожден на швейцарскую границу некий ‘торговец мехами’ Рабинович, в действительности большевистский агент, к которому являлись за инструкциями и распоряжениями все большевистские пропагандисты в Лигурии. Рабинович продолжительное время проживал в Нерви в роскошной вилле, которая служила главной квартирой большевиков, и оттуда /…/ внимательно следил за деятельностью фашистского правительства’ (Последние новости. 1923. 7 марта).

4. Савинков — Амфитеатрову

16.III.[19]23. Paris

Многоуважаемый Александр Валентинович, я очень рад быть полезным в интересующем Вас вопросе, но боюсь, что недостаточно подготовлен, чтобы удовлетворительно его осветить. Про себя я сразу должен оговориться: пятилетний опыт антибольшевистской борьбы убедил меня в том, что освобождение России может произойти и произойдет только усилиями самого русского народа и что всякая попытка иностранной интервенции обречена заранее на неудачу. Я могу грубо ошибаться (в России до сих пор свищет такая буря, что сам черт ногу сломит), но мне кажется, что единственное, что можно, а значит и должно делать из-за границы, заключается в посильной помощи тому революционному антибольшевистскому процессу, который происходит в России. К этому процессу я стою близко, размер его знаю, как знаю его слабые и сильные стороны, и в этом вопросе чувствую себя более на ногах, чем в затронутом Вами. Думаю, что если бы была оказана помощь в этом направлении, то результаты могли бы быть большие. К сожалению, большинство наших эмигрантов, царистов и нецаристов одинаково, занимаются не революционным делом, а эмигрантской политикой, иностранцы же судят о России, как о развесистой клюкве, и либо поддерживают Врангелей, либо заигрывают с Чичериными. Мне кажется, что при серьезной денежной и некоторой технической помощи возможно было бы 1) попытаться организовать крестьянское движение в некоторых губерниях, близких к Петрограду и к Москве, и придать ему характер новой, но более разумной антоновщины¹, 2) дезорганизовать многие части Красной армии, 3) нанести в самой Москве кое-какие удары. Эти три линии, проводимые настойчиво и одновременно, могли бы привести, в удачном случае, к быстрой ликвидации большевиков, ибо, по моим сведениям, Россия внутренне уже почти созрела для переворота. К сожалению, в письме я лишен возможности говорить о многом, а главное, лишен возможности подтвердить примерами правоту моей точки зрения. Скажу только, что по всем трем линиям работа идет и сейчас, несмотря на бесчисленные и часто ненужные затруднения. Оговариваюсь еще раз: я убежден, что только та помощь, которая будет оказана в этом, революционном, направлении, может быть помощью действительною, т.е. такою, которая может дать существенный результат.

После этой оговорки отвечаю на Ваши вопросы. Отвечаю по-дилетантски, ибо если мои ответы Вас не удовлетворят, могу предложить Вам следующее. Если Вам это действительно необходимо, я с удовольствием поручу составление меморандума одному из моих военных друзей, знающих современную Россию не из газет и донесений ‘агентов’, а из личного опыта, и потому менее рискующих ошибиться, чем кто-либо из эмигрантов, хотя бы даже штабных. Напишите, и я сделаю то, что Вам предлагаю. Во всяком случае такой чисто практический меморандум свое значение имеет и свою службу сослужить может.

I. Занятие Петрограда русскими вооруженными силами, мне кажется, нанесет смертельный удар большевикам, но при непременном условии, что эти вооруженные силы будут лишены всякого старорежимного оттенка, иными словами, будут такими, против которых большинство Красной армии откажется выступать. Красная армия вся целиком будет драться против иностранцев и против Юденичей и Врангелей. Но если Петроград займет своего рода Антонов с крестьянами, в Москве в Красной армии произойдет раскол и Совнарком будут защищать только чекисты.

II. Движение на Петроград всего лучше, мне кажется, начать из Псковской и Новгородской губ. с направлением на Бологое.

III. Дело не в численности отряда, а в отношении к нему крестьян и Красной армии. Все тот же Антонов из ничего создал 40-тысячный корпус и угрожал Москве. Иные 5000 человек вырастут в 100000, а иные 20000 будут раздавлены, как были раздавлены Балахович и Пермикин². Вопрос численности скорее вопрос политики и личности командования, чем стратегии и военного искусства вообще.

IV. Окраинные государства необходимы как базы, но и только. Их вмешательство всегда вредно, ибо окраинные войска придут в Россию непременно и прежде всего с целью грабежа, что восстановит против них и крестьян, и Красную армию, а это означает конец экспедиции.

V. Никакая иностранная диктатура невозможна даже на короткий срок по той же причине.

VI. ??

VII. Большевистские армия и флот не в состоянии, мне кажется, вести наступательной войны, но защитить Петроград от иностранцев в силах. Вообще, все иностранцы теперь крайне непопулярны в России и против всяких иностранцев Красная армия будет драться при сочувствии населения.

VIII. Петроградские рабочие несомненно восстанут, если 1) у них будет оружие, 2) экспедиционный корпус будет русским, 3) экспедиционный корпус не будет даже отдаленно старорежимным, 4) экспедиционный корпус не будет грабить. Юденичу никто не верил, потому и не подымались. Нэп никого ни с чем не примирил, если не считать горсти спекулянтов и советских служащих.

Из этих кратких ответов вы видите, что центр тяжести поднятого Вами вопроса, по моему мнению, лежит в качестве отряда, а не в его количестве, и уж, конечно, не в технике военного дела. Создайте отряд в 6000 вооруженных крестьян (бывших солдат), поставьте во главе разумного и честного человека, не допускайте грабежей, не допускайте иностранцев, и Вы имеете шанс поднять несколько губерний и дойти до Петрограда и взять его почти без боя. В этом я глубоко убежден. Но, чтобы создать такой отряд, нужно: 1) иметь базу, 2) иметь деньги, 3) иметь командира. Как видите, отвечая на Ваши вопросы, я снова вернулся к моему плану, изложенному в начале письма. Этой мой грех. Еще раз предлагаю поручить, если Вы этого пожелаете, составление меморандума специалисту. А может быть, если дело серьезное, лучше всего было бы повидаться лично. Подумайте об этом. Во всяком случае я всегда к Вашим услугам и буду рад служить чем могу.

Подтвердите получение этого письма.

Искренне Вас уважающий

Б.Савинков

P.S. Спасибо сердечное за книгу. Всегда читал и всегда читаю Вас с удовольствием и со вниманием. Б.С.

¹ Имеется в виду восстание крестьян против политики военного коммунизма в 1920-1921, охватило Тамбовскую и часть Воронежской губ., одним из лидеров движения был эсер с 1906, вернувшийся из ссылки в Тамбов в феврале 1917, Александр Степанович Антонов (1888-1922). Намек Савинкова на недостаточную разумность антоновщины следует, по-видимому, воспринимать в свете его неудачных попыток установить контроль над этим движением через своих агентов в 1921.

² Балахович (Бей-Булак-Балахович) Станислав Никодимович (1883-1940) — ротмистр российской армии. Будучи командиром полка Красной армии, в октябре 1918 под Псковом перешел к белым с отрядом в 700 человек и батареей. Воевал в составе Отдельного корпуса Северной армии, весной 1919 участвовал в наступлении белых на Петроград. После отхода армии летом 1919 в Эстонию объявил о разрыве с Белым движением. Летом 1920, приехав в Польшу, провозгласил себя атаманом ‘Народной добровольческой армии’, подчинявшейся в оперативно-кадровом отношении польскому правительству, в политическом — савинковскому РПЭК. После заключения советско-польского перемирия предпринял в октябре-ноябре 1920 ‘поход на Москву’ с ‘армией’ в 5 тыс. чел. Братья Борис и Виктор Савинковы участвовали в этом походе: первый — командиром 1-го конного полка, второй — его зам. по тылу. Поход сопровождался чудовищными (даже по тем временам) грабежами и погромами. ‘К несчастью, армия лишена продовольствия,— писал Б.Савинков матери из Мозыря 16 ноября 1920,— /…/ грабит и громит евреев /…/ хорошо, что не громит хоть христиан’ (РМФК. Ф.1. Д.32. Л.4). См. также: Б.Савинков и ген.Балахович// Общее дело (Париж). 1921. 6 октября. С.2. После возвращения в Польшу ‘армия’ Балаховича была интернирована в нескольких лагерях (‘отряд No 1’) и в течение 1921-1923 распылилась. Сам Б. принял польское гражданство, политической деятельностью не занимался, но время от времени давал сенсационные интервью (напр., в 1927 заявил, что Савинков жив). Был убит в Варшаве при невыясненных обстоятельствах.

Пермикин Михаил Николаевич — генерал-майор. Во время наступления Юденича на Петроград осенью 1919 — командир Талабского полка. С 26 сентября 1920 — командующий Третьей русской армией в Польше (в кадровом отношении подчинялась Врангелю). В окт. 1920 (после заключения советско-польского перемирия) выступил с походом на Украину, стремясь пробиться на соединение с Врангелем, отступавшим в Крым. В декабре 1920 войска П. (около 6 тыс. чел.) были интернированы в Польше (‘отряд No 2’) и подчинены во всех отношениях РПЭК. 4 февраля 1921 приказом Савинкова П. был отстранен от должности, 15 марта — арестован за организацию покушения на Савинкова, затем по просьбе последнего освобожден и выслан в Германию, где жил еще и в 1944.

5. Амфитеатров — Савинкову

Леванто, 1923.IV. 13

Многоуважаемый Борис Викторович,

человек, мною ожидавшийся, приехал, и был между нами долгий разговор. Не столковываемся. Я стоял на той точке, которую утверждает Ваше письмо: крестьянство + авторитетный военный вождь + иностранная помощь, главным образом, денежная и кормежная. (Я лично считаю, что и военная, людьми, необходима, но не ставлю ее во главу угла). Здесь, наоборот, все строят на последнем пункте, а к первым двум относятся с величайшим скептицизмом. Не верят в существующую Россию, ни в мужика, ни в верхи. Надо правду сказать, что, наблюдая римскую эмиграцию, мудрено итальянцам и вынести другие впечатления, кроме самых отрицательных. Но собственные местные планы представляются мне тоже дерзновенными до фантастичности и неисполнимыми. Это что-то вроде интервенции в волонтерском порядке, по гарибальдийскому образцу, не без примеси Д’Аннунцио, но в грандиозных размерах, с движением через всю Европу, рассчитанным на поддержку всюду населением, жаждущим порядка¹. Пишу Вам, конечно, идею, самую грубую схему, а не проект, в котором, должен сознаться, проблескивает, наряду с сумбуром, много остроумных расчетов и возможностей. Энтузиазма много. Немножко смахивает дело на Петра Амьенского с ополчением Вальтера Голяка и, пожалуй, обречено на гибель, как первая ‘crociata’, но так как исторически за первою последовала вторая успешная², то кто ее знает? Может быть, что-нибудь и выйдет. Как я уже писал Вам, я в латинский гений верю³, ибо в нем ‘безумство храбрых’ всегда сопряжено с большою расчетливостью и очень редко суется в воду, не спросясь броду. Планируют на будущую весну, то есть отсюда — в декабре, январе, феврале. Главное препятствие видят, конечно, в Германии,— без этой плотины считали бы возможными действия более быстрые и наверное успешные. Весьма озабочены хлебным вопросом, почему Вы меня несколько смутили вопросительным знаком в ответ на запрос о размере потребных средств. Вообще, было бы очень полезно, если бы в Рим, Милан или Специю, которая стала оплотом самого деятельного фашизма, внедрился авторитетный русский экономист, не говорю уже о политическом деятеле с военным пониманием и авторитетом. А то коммунисты шныряют всюду и деньгами льют, как водою, а с нашей стороны — нулевая оппозиция и отрицательные фигуры. ‘Не весьма утешительно!’ — как сказал бы покойный Николай.

Меморандум очень желателен, но на ассигновку для него ‘сделали глухое ухо’, с уклончивыми обещаниями,— кажется, полагают, что он должен быть патриотической жертвой на алтарь спасаемого отечества. Предоставляю всецело на Ваше усмотрение.

Общее мое впечатление такое. Предприятие эмбрионально, но на его развитии сосредоточилось несколько умов смелых, упорных и испытанных. Не очень молодежь, все ребята лет тридцати, прошедшие страду войны 1915-18 гг. Сумбура и незнания много, но — вокруг весьма систематического стержня, вниманием к которому пренебрегать не следует. Надежд больших не возлагаю, но, памятуя Колумба, нашего соседа по Генуе, Мадзини, Гарибальди и т.д., невольно думаю: ‘а чем черт не шутит?’ Во всяком случае, очень интересно и не без увлекательности.

Обо всем этом я не писал, не пишу и не буду писать никому, кроме Вас, равно как и Вас прошу о том же. Бурцеву я сообщил только, что здесь назревает что-то крупное и весьма неприятное для большевиков. Кстати молвить: фашист, в течение трех недель следивший в филерском порядке за миссией Воровского⁴, сказал мне, что вполне убедился: все снабжение миссии и, через миссию, итальянских коммунистов идет посредством невинно торгующих в Риме немецких магазинов. Надо думать, что Муссолини быстро положит этому безобразию конец. Миссию он окружил таким ловким и внимательным надзором, что она совершенно обессилела, и Воровского, кажется, убирают сами большевики, не ожидая, чтобы Муссолини его выгнал, и преемника ему не будет: карта бита⁵.

До свидания. Желаю Вам всего хорошего. Напишите, что думаете по всему вышеизложенному.

Ваш Ал.Амфитеатров.

Только что думал запечатать письмо, как получил ‘За свободу’ со статьями о кончине Софьи Александровны⁶. Ах, как жаль! Я знал ее мало, но уважал очень, имею несколько писем от нее. Лучше знала ее жена моя, которая одновременно с ней отсиживала долгие часы в приемной департамента государственной полиции, в походах на Зволянского, Лопухина и пр., отвоевывая меня из Минусинска, а Вы тогда еще пребывали в Вологде⁷. Да и потом они встречались. Жена сохранила о Вашей матушке самые лучшие воспоминания и просит меня передать Вам свои глубокие сожаления о ее кончине и искреннейшее сочувствие к Вашей потере. К чему от всего сердца и присоединяюсь.

¹ Амфитеатров намекает на освободительные войны под руководством народного героя Италии Джузеппе Гарибальди (1807-1882) и на деятельность итальянского писателя Габриеле Д’Аннунцио (1863-1938). Последний 12 сентября 1919 руководил небольшим отрядом итальянских националистов и бывших участников Первой мировой войны, захватившим г.Фиуме (Риека), который принадлежал Хорватии с 1915 и с 1918 входил вместе с ней в Королевство СХС. Невысокая оценка Амфитеатровым военной деятельности итальянского писателя (см. п. 11) объясняется тем, что захват Фиуме, несмотря на его огромный резонанс, был второстепенным, почти фольклорным эпизодом в более сложном процессе аннексии этого города Италией. Кроме того, со второй половины 1922 миф о военных способностях Д’Аннунцио стал рассеиваться. Его отношения с Муссолини осложнились, хотя глава правительства старался их не обострять ввиду тесных связей писателя с руководством и ‘лейтенантами’ фашистской партии. Многие из последних непосредственно участвовали в захвате Фиуме и образовали влиятельную Национальную федерацию фюманских легионеров.

² Петр Лмьенский (Пустынник, ок. 1050-1115) — французский аскет, которому легендой приписывалась организация Первого крестового похода (crociata). Вальтер Голяк — французский рыцарь XI в., прозванный так за свою бедность. Весной 1096 выступил из Лотарингии во главе пестрой толпы для освобождения Иерусалима, предваряя крестовые походы. Толпа избивала по Рейну евреев и, грабя и разбойничая, дошла до Константинополя. В сражении с турками при Никее Голяк потерпел поражение и погиб.

³ Этих слов в сохранившихся письмах Амфитеатрова к Савинкову мы не обнаружили.

⁴ Торгово-дипломатическая советская миссия, возглавлявшаяся Вацлавом Вацлавовичем Воровским (1871-1923), находилась в Италии с 1921. О начале ее деятельности см. воспоминания А.Д. Нагловского (Новый журнал. 1968. Кн.90. С. 167-176). 25 февраля 1923 Воровский сообщал в НКИД: ‘У нашего дома усилены наряды шпиков. Поставлены под надзор даже квартиры совершенно благонадежных лиц, имеющих с нами связь’ (цит. по: Жуковский Н. Посол нового мира. М., 1978. С.302).

⁵ По-видимому, речь идет о готовившемся в апреле 1923 отъезде Воровского на Лозаннскую конференцию. Временным поверенным в делах в Риме был оставлен Я.Я. Страуян.

⁶ Савинкова (урожд. Ярошенко) Софья Александровна (псевд. С.А. Шевиль, 1855-1923), писательница, мемуаристка. Летом 1917 выступала в прессе, поддерживая действия сына на посту управляющего Военным министерством (в частности, восстановление смертной казни в действующей армии). С 1920 — в эмиграции (Варшава, Прага). В мае 1922 переехала в Ниццу. Скончалась 27 марта 1923. Сообщение о смерти и посвященные ей некрологи Д.Философова и В.П[ортугалова] — ЗС. 1923. 4 апреля. С.1, 3.

⁷ Амфитеатров был женат вторым браком на Илларии Владимировне Амфитеатровой (урожд. Соколовой, 1875 — после 1943). Зволянский Сергей Эрастович (1854-1912) — в 1897-1902 директор Департамента полиции. Лопухин Алексей Александрович (1864-1928) — в 1902-1905 директор Департамента полиции, с 1918 — в эмиграции. Амфитеатров был выслан под гласный надзор в Минусинск в 1902 сроком на 5 лет за фельетон ‘Господа Обмановы’, в декабре 1902 переведен в Вологду, затем возвращен в Петербург, откуда в 1904 отправился военным корреспондентом на маньчжурский фронт, но в апреле 1904 вновь выслан в Вологду, откуда в июле того же года уехал за границу. Савинков находился в вологодской ссылке в 1902-1903 по делу социал-демократических групп ‘Социалист’ и ‘Рабочее знамя’, оттуда в июне 1903 через Архангельск бежал за границу.

6. Савинков — Амфитеатрову

18.IV.[19]23. Paris

Многоуважаемый Александр Валентинович,

изложенный Вами проект заманчив, как всякая смелая и широкая мысль. Просто отмахнуться от него, мне кажется, было бы ошибкой, но по существу он пожалуй то, что французы называют ‘chercher midi quatorze heures’¹. Зачем долгие и окольные пути, когда есть прямая дорога? Кроме того, вопрос в исполнении. Пожалуй, это и есть главнейший вопрос. Если мы снова увидим Ноксов и Фреденбергов², т.е. в сущности ‘развесистую клюкву’, или новых, нашего помета, Юденичей, Балаховичей, Шкур³ и т.д., то лучше сейчас же повеситься на подтяжках. Если же даже отдаленно не будет пахнуть всевозможными ‘Особыми совещаниями’ и ‘Национальными центрами’ и разными бормотальными Цека в придачу, и если ‘клюква’ не вылезет на первый план, то подумать стоит. Говорю ‘подумать’, ибо здесь ‘семь раз примерь и один отрежь’. Разумеется, я высказываю свое личное мнение. Боюсь, что мои друзья в России отнесутся менее терпимо, если обо всем этом узнают. Ведь ‘крестоносцы’ возвращались домой не только с молитвами, но и с ‘покупленными’ (новое словообразование не раз мною слышанное: ‘покупил’ не значит ‘купил’) пожитками. А пожитки-то ведь будут не наши… Во всяком случае, большое Вам спасибо за осведомление. Располагайте мной в этом деле, как хотите, ибо, повторяю, просто бросить его в корзинку и умыть руки было бы неразумно. Меморандум я постараюсь Вам приготовить l’oeil⁴, но не обещаю категорически: теперь мне это труднее, ибо подходящий человек уехал.

Спасибо Вам и Вашей многоуважаемой супруге за сочувствие и доброе слово. Искренно Ваш

Б.Савинков

¹ Искать полдень во втором часу (фр.).

² Нокс Альфред Вильям (1870-1964) — английский генерал. Фреденберг (Фрейденберг) — полковник, начальник штаба французского оккупационного отряда в Одессе в 1919.

³ Шкуро (Шкура) Андрей Григорьевич (1887-1947) — казачий офицер, последнее звание в российской армии — полковник. С мая 1918 — участник Белого движения: командир бригады, дивизии, корпуса, с 1919 — генерал-лейтенант. В 1920 уволен из армии Врангеля. Эмигрировал. Живя во Франции, работал цирковым наездником, снимался в кино. В 1941-1945 участвовал в формировании казачьих соединений в составе германской армии, присягнул на верность Гитлеру. В мае 1945 сдался британским войскам, передан в СССР и повешен.

⁴ Тут же (фр.).

7. Савинков — Амфитеатрову

Paris. 30.V.[19]23

Многоуважаемый Александр Валентинович,

был в отъезде, вернулся только сегодня и спешу ответить на Ваше письмо¹. О Врангеле мне писать нелегко — слишком я был им травим в свое время². Однако постараюсь быть объективным.

1) Реальная сила Врангеля на бумаге состоит из Добровольческого корпуса ген.Кутепова и из казаков³. В действительности, у казаков он потерял всякое влияние, среди же добровольцев царит смущение: переоценка ценностей в сторону демократии (не Керенского и Авксентьева⁴, конечно, а своего рода русского фашизма). Думаю, однако, что если бы у Врангеля были база и деньги, то он (как и всякий) мог бы легко собрать тысяч 50 офицеров и солдат, из которых 80% было бы голодных людей, жаждущих пайка, откуда бы паек ни шел, 10% проходимцев и 10% просто жуликов. Если бы он этих людей вооружил и сформировал бы штаб с канцеляриями и адъютантами, то получилась бы ‘армия’. Все сие я пережил в Польше.

2) Так сформированную армию, в особенности если бы жалованье солдатам платилось аккуратно (весьма редкий случай), Врангель мог бы (опять-таки, как и всякий другой) предоставить в распоряжение любой интервентивной державе. Для этого не нужно авторитета, но необходим регулярный паек.

3) Врангель по убеждениям монархист. Сейчас он заигрывает с ‘легитимистами’⁵ (‘Высший Монархический совет’ и т.д.). Кажется мне, что он это делает, ибо у него нет денег, а были бы деньги, он бы продолжал свою ‘бонапартистскую’ линию. Кто Бонапарте — догадайтесь сами. Во всяком случае, Врангель из тех, кто кровно, зоологически реакционен. Для него крестьянин — ‘сукин сын’, финн — ‘чухна’, всякий демократ — ‘смутьян’⁶. Измениться он не может, не может даже в той малой степени, в какой изменились приспосабливающиеся ‘генштабисты’ типа, напр., ген. Махрова⁷. Даже Махровых Врангель сживал со света. Здесь вопрос не в уме, а именно в зоологии.

4) В Белоруссии, где я был в 1920 году осенью, крестьяне мне в один голос говорили: ‘Знаем Рангеля. Не верим ему: Рангель пан’. Полагаю, что так говорят крестьяне по всей России, а без крестьян… Что касается рабочих, то о них нечего и говорить. Что же касается Красной армии, то вот Вам пример: ко мне в Варшаву однажды тайно перебрались делегаты от красной бригады, стоявшей на Збруче⁸. Их первый вопрос был: ‘Вы с Врангелем или против него?’ Моим ответом определились сразу наши дальнейшие отношения. Заметьте еще, что, как я выше писал, казаки Врангелю не верят, а в частности кубанцы его ненавидят (ген. Покровский и убийство Калабухова)⁹. Думаю, что сейчас имя Врангеля в глазах огромного большинства русских в России является пугалом и что с его именем в Россию идти нельзя. Наши ‘зеленые’, напр., даже и офицеры, будут драться против него, ибо к этому вынудят их крестьяне¹⁰.

5) Войдет ли Врангель подначальным? На этот вопрос ответить я не берусь. Кажется мне, что пойдет, если не будет другого исхода. Но ведь лично я Врангеля вовсе не знаю (если не считать студенческих лет: мы учились одновременно и знали друг друга, он — в Горном Ин[ститу]те, я в Ун[иверсите]те) и сужу о нем только по фактам, а факты ведь часто лгут. Поэтому и ко всему моему письму относитесь с осторожностью, памятуя и то, что я сказал в самом начале. Но если Вас интересует мое мнение с этими оговорками, то скажу, резюмируя все вышеизложенное: я с Врангелем и за Врангелем не пойду, ‘зеленые’ не пойдут тоже. Более того, если бы Врангель пошел в Россию, то кроме красных с ним стали бы по всей вероятности бороться и ‘зеленые’, и часть казаков, и рабочие, и наиболее активная часть крестьян.

Вот. Dixi et animam levavi¹¹. Не осудите мою откровенность: ведь иначе не стоит писать. С искренним уважением

Б.Савинков

¹ Письмо, о котором идет речь, не обнаружено. По-видимому, в нем Амфитеатров от имени итальянцев спрашивал мнение Савинкова о Врангеле как возможном руководителе похода на Россию. Те же вопросы писатель задавал и Бурцеву в письме от 24 мая 1923: ‘Пожалуйста, напишите мне немедленно Ваш взгляд на Врангеля. Конченный он человек или нет? Располагает он еще какою-нибудь реальною силою или нет? Если да, то насколько значительною? Мог ли бы он предоставить эту силу в распоряжение иностранной команды? Неразрывно ли он связан с царистами или только по faute de mieux [неимению лучшего (фр.). — Публ.]1 Если дадите общую характеристику генерала, будет очень кстати. Просьба моя очень важная. Дело идет об очень крупном интервентивном проекте, нарождающемся в кругах фашистов. Сперва они думали обойтись вовсе без русских, отчасти под моим влиянием убедились, что это значило бы делать счеты без хозяина. Теперь нащупывают возможных русских союзников. С вопросом о Врангеле обратились ко мне, но я заявил свою полную некомпетентность, пообещав, что наведу справки у лиц более авторитетно сведущих. Кроме Вас думаю обратиться по тому же поводу к Савинкову (audiatur et altra pars [будет выслушана и другая сторона (лат.). — Публ.]). Пожалуйста, все содержание сего письма сохраните в строжайшем секрете, даже от ближайших лиц. Это очень серьезное начинание, за которым я слежу уже несколько месяцев, осторожное, вдумчивое и оглядчивое. Отнюдь не игрушечный какой-нибудь заговор с репетиловским шумом’ (ГА РФ. Ф.5802. Оп.1. Д.74. Л.70-70об.).

² У Савинкова было мало оснований жаловаться на ‘травлю’ его Врангелем, т.к. сразу же после эвакуации врангелевской армии из Крыма он первым заявил о полном политическом и организационном разрыве с ее командованием. (Ср. резолюцию I съезда НСЗРС, принятую 16 июня 1921 по докладу Д.В. Философова ‘Об отношении к ген. Врангелю и Семенову’: ‘съезд отвергает начисто и безоговорочно какую-либо возможность соглашения’. — ГА РФ. Ф.5784. Д.35. Л.57).

³ Кутепов Александр Павлович (1882-1930) — с 1920 возглавлял Добровольческий корпус, в который тогда была свернута Добрармия, в 1923 — один из реальных командиров Русской армии, перебазировавшейся в 1921-1922 из Галлиполи (Турция) в Болгарию и Королевство СХС. В марте 1923 побудил вел.кн. Николая Николаевича вернуться к политической деятельности и возглавить русскую национальную эмиграцию. В 1922-1923 жил в Белграде, в начале 1924 переехал в Париж, руководил боевой работой против СССР. Похищен в Париже агентами ОГПУ (26 января 1930) и умер на пути в СССР.

⁴ Авксентьев Николай Дмитриевич (1878-1943) — один из лидеров ПСР, в 1917 — министр внутренних дел ВП (входил туда одновременно с Савинковым), в октябре 1917 — председатель Предпарламента. В октябре-ноябре 1918 — председатель Всероссийской Директории (т.е. правительства, ответственного перед УС), командировал Савинкова в Париж (см. предисловие к наст, публ.), после колчаковского переворота выслан из России. В эмиграции — член редколлегии ‘Современных записок’, резко полемизировал с Савинковым в печати. См.: п.30 в наст. публ. и статьи Савинкова ‘О родине’ (ЗС. 1923. 7 октября. С.2) и ‘О словах’ (ЗС. 1924. 5 апреля. С.2).

⁵ Речь идет о сторонниках вел.кн. Кирилла Владимировича. См. прим.1 к п.35.

⁶ Слово ‘смутьян’ написано поверх перечеркнутого слова ‘революционер’.

⁷ Махров Петр Семенович (1876 — не ранее 1941) — офицер Генерального штаба царской армии, последнее звание и должность — генерал-майор, генерал-квартирмейстер штаба Юго-Западного фронта. В ВСЮР — генерал-квартирмейстер штаба главнокомандующего, в марте 1920 Деникин незадолго перед своим уходом назначил М. начальником штаба. При Врангеле, отношения с которым у М. не сложились, сохранял этот пост до мая 1920. С осени 1920 представлял Врангеля в Польше, участвовал в работе РПЭК. После Гражданской войны жил во Франции. Арестован 30 июня 1941 вишистами за просоветскую активность. Освобожден по ходатайству генерала Жанена, главы французской военной миссии при Колчаке. (Слащов-Крымский Я.А. Белый Крым. 1920 г.: Мемуары и документы / Комм. А.Г. Кавтарадзе. М., 1990. С.90, 252).

⁸ Збруч — приток Днестра, в 1920-1939 по нему проходила граница Польши с Советской Украиной.

⁹ Покровский Виктор Леонидович (1889-1923) — офицер царской ар-ми (военный летчик), в 1918 — генерал-майор, командующий войсками Кубанской области, затем — командир 1-го Кубанского казачьего корпуса, преемник Врангеля на должности командующего Кавказской армии (до февр. 1920). С весны 1920 — в эмиграции, организатор борьбы против возвращения офицеров и солдат Добровольческой армии в Россию. Убит при переходе болгаро-югославской границы. Я.А. Слащов-Крымский характеризует его как ‘известного своими грабежами и славившегося как наемный убийца’ и в 1920 жившего ‘на награбленные деньги за границей’ (Ук.соч. С.73, 87, 256). Калабухов Алексей Иванович (7-1919) — кубанский казак-демократ, член Кубанской рады, был в составе парижской делегации Рады, добившейся признания союзниками Кубанской республики. За подписание договора с меджлисом горских народов обвинен командованием Добровольческой армии в измене и повешен по приказу В.Л. Покровского в Екатеринодаре, что настроило кубанское казачество против Деникина и его преемников.

¹⁰ ‘Зеленые’ — обиходное название лиц, прятавшихся в России, Белоруссии и на Украине в годы Гражданской войны в лесах от мобилизации в белую или Красную армии. Принимали участие в партизанской борьбе как против белых, так и против красных, нередко переходя к обыкновенному бандитизму. Статьи Савинкова с апологией этого движения см. в его книге ‘На пути к Третьей России’ (Варшава, 1921).

¹¹ Сказал, и на душе стало легче (лат.).

8. Савинков — Амфитеатрову

Paris. 6.VI.[19]23

Многоуважаемый Александр Валентинович,

к сожалению, я не могу приехать в Италию, чтобы повидаться с Вами, и потому позволяю себе воспользоваться поездкой одного моего доброжелателя и нашего сотрудника. Податель этого письма Sig. Francesco Leone¹ человек, которому я вполне верю и которому можете верить Вы. Я буду Вам очень благодарен, если Вы сообщите ему детали того дела, о котором Вы мне писали. Из Ваших писем ясно, что что-то замышляется. Но что именно? Но кто замышляет? Но насколько это серьезно? Но какова Ваша позиция? Но какова должна быть позиция наша? Эти вопросы меня смущают. Повторяю, с Leone Вы можете быть совершенно откровенны.

С искренним уважением

Б.Савинков

[Приписка Амфитеатрова сыну Даниилу на полях:] Малый Даник², из этого письма ты увидишь, что с подателем можно и должно говорить откровенно и серьезно. Может быть, ты сведешь синьора Леоне с кем-либо, кто просветил бы его лучше, чем в состоянии мы? Я думаю, что это было бы важно. В разговоре он выказал большое знание русских дел и с Савинковым несомненно ближайшее сотрудничество. Мои письма цитировал безошибочно наизусть. Ну, до свидания. Целую тебя.

Твой А.

¹ Леоне (Леони) Франческо — сотрудник парижского сыскного бюро А.Бинта (Henri Bint), осуществлявшего в 1910-е по соглашению с заведующим заграничной агентурой Департамента полиции МВД России наружное наблюдение за русскими революционерами в Европе. В 1913 ‘покаялся’ В.Л. Бурцеву.

² Амфитеатров Даниил Александрович (1901-1983) — с 1922 состоял в личной охране Муссолини (отряд ‘Мушкетеров Вождя’), одновременно в 1923 закончил римскую консерваторию ‘Santa Cecilia’ по классу О.Респиги, затем — композитор и дирижер, с 1938 — в США, после Второй мировой войны вернулся в Италию.

9. Амфитеатров — Савинкову

Levanto. 1923.VI.12

Многоуважаемый Борис Викторович.

Ваш приятель signor F[rancesco] L[eone] был у меня вчера. По Вашему письму, я говорил с ним совершенно откровенно, как говорил бы с Вами. К сожалению, мало мог сказать ему нового, так как за время своей болезни и экзаменов сына оба мы несколько поотстали от вопроса. По сведениям из Рима, дело обстоит теперь гораздо хуже, чем три месяца назад, когда я написал Вам первое письмо. Раскол в партии фашистов вызвал и двойственное отношение к русскому вопросу, которое в то время было единодушным. В среду главарей фаш[истов] также проникли фигуры, мечтающие о русских концессиях и прочих коммерческих расчетах на нынешний status, a потому тормозящие противобольшев[истские] начинания. Муссолини] же, по-видимому, взвесив тяжесть положения в Италии и затруднения в западноевропейской политике, сказал своим энтузиастам: уймитесь, не время¹. Летом его семья и на некоторое время сам он будут в Леванто. Я рассчитываю с ним видеться и поговорить по душам. Письмо Ваше о Вр[ангеле], сообщенное мною в Рим, произвело большое впечатление. От этой идеи отказались.

Я только что хотел писать Вам о том, как приехал Ваш Ф[ранческо] Л[еоне]. Сперва, до передачи Вашего письма, он очень смутил меня своей фамилией, имеющей несчастное совпадение с фамилией субъекта, который в царское время следил за мной, Черновым и др. в Fezzano, в чем и был изобличен Бурцевым: это была громкая история, итальянские газеты шумели с неделю². О позициях могу сказать покуда только, что выжидаю и слишком мало знаю, чтобы сказать что-нибудь определенное за себя и дать серьезный совет. Я лично могу сказать только в общем, что буду поддерживать всеми силами и умением всякое движение против большевиков, хотя бы во главе его стоял сам дьявол, ибо от дьявола потом можно откреститься (не крестом, так пестом), ну, а Ленин с Троцким и Зиновьев от экзорцизмов не очень-то расточаются³. Вр[ангеля] я боюсь, ^ак уже проигравшего однажды партию и сильно компрометированного игрока, против которого вдобавок поднимут агитацию все социалистические?] группы, и царство разделится на царства. Н[иколай] Н[иколаевич] стар, не хочет, а, главное, и хуже всего, его успели обгадить, как свое знамя, крайние правые элементы⁴, с к[ото]рыми, что хотите, а нельзя иметь ничего общего: и противны очень, и мужик не позволит. А между тем, если бы Щиколай] Щиколаевич] мог взять демократическую линию и разогнать липнущую к нему сволочь, то именно для крестьянства (по крайней мере, среднерусского) он наиболее понятное и приемлемое имя. Что делается здесь, полагаю, Ф[ранческо] Л[еоне] сейчас знает уже лучше меня — может быть, даже до имен, которые мне неизвестны. Вот покуда все, что имею. Надеюсь на лучшее и более определенное, а сейчас хорошего мало.

Желаю Вам всего лучшего.

Ваш А-в.

¹ На протяжении всего 1923 между Национальной фашистской партией и Муссолини, ставшим во главе правительства, существовали серьезные разногласия. Кризис наблюдался и в самой партии: раздоры в верхах и открытая партийная борьба привели к уходу из партии значительного числа ветеранов фашистского движения. Одновременно возникали автономные группы, которые — опираясь на программу и дух ‘первого фашизма’ и провозглашая себя подлинными сторонниками дуче — обрушивались на правительственные круги с обвинениями в коррупции и в уходе от изначальных целей партии. Эти разногласия и борьба затрагивали и внешнюю политику, особенно русский вопрос. После заключения мирного договора между Россией и Германией, в Раппало, Муссолини писал и говорил, что лучший способ нейтрализовать этот договор, т.е. предотвратить превращение России в германскую колонию,— это заключить аналогичный договор между Италией и Россией. К такому решению дуче подталкивало давление итальянских финансовых и промышленных кругов, заинтересованных в развитии коммерческих связей с советским государством. С другой стороны, националисты и фашисты были решительными противниками каких бы то ни было соглашений с большевиками. Сам Муссолини реагировал на эту ситуацию противоречиво: с одной стороны, он поддерживал проекты договоров, с другой — в своей газете ‘Il Popolo d’Italia’ обрушивался на большевиков с огненными филиппи-ками. При этом итальянский МИД, учитывая общую сложность положения в Европе, спешно готовил в огромном количестве меморандумы на случай войны с разными странами, пытаясь предугадать самые непредвиденные политические повороты. См. подробнее: Petracchi G. La Russia rivoluzionaria nella politica italiana // Le relazioni italo-sovietiche 1917-1925. Bari, 1982, Cassels A. Mussolini’s early diplomacy. Princeton, 1970.

² Чернов Виктор Михайлович (1873-1952) — один из основателей и теоретик партии эсеров, в 1899-1905, 1908-1917 и с 1920 — в эмиграции. О разоблачениях В.Л. Бурцевым летом 1913 в его газ. ‘Будущее’ (Париж) слежки Леоне за домом Амфитеатрова в Феццано и попыток перлюстрировать его корреспонденцию см. в письме Амфитеатрова Горькому от 13 июля 1913 (М.Горький. Материалы и исследования. Т.1. Л., 1934. С.220). См. также: Литературное наследство. Т.95: Горький и русская журналистика нач. XX в. М., 1988. С.432-433, переписка Бурцева и Амфитеатрова лета 1913 (ГА РФ. Ф.5802. Оп.1. Д.74, Amfmss). Статья Бурцева была напечатана газ. ‘Avanti’ и вызвала большой отклик в Лигурии.

³ Экзорцизмы — мистические действия по изгнанию нечистой силы. Для Амфитеатрова — большого знатока демонологии — одно из ключевых понятий.

⁴ Николай Николаевич (Младший) (1856-1929) — вел. кн., эмигрировал из Крыма в марте 1919. С 1922 жил на юге Франции, с мая 1923 — под Парижем. Вокруг него консолидировалась та часть монархической эмиграции, которая была ориентирована на Антанту. С декабря 1924 принял от П.Н. Врангеля руководство всеми русскими военными зарубежными организациями, оформившимися в Российский общевоинский союз.

10. Савинков — Амфитеатрову

Paris. 18.VI.[19]23

Многоуважаемый Александр Валентинович,

я очень Вам благодарен за Ваше последнее письмо. Не смущайтесь: Л[еоне], вероятно, тот самый Л[еоне], о котором Вы поминаете. Он следил и за мной в допотопные времена. Но с ним произошла курьезная вещь: он тогда еще переменил фронт, романтически, как это ни глупо сказать, увлекся и романтически же, верой и правдой, стал служить своим прежним врагам. А теперь уж и нечего говорить: он душой и телом антикоммунист. Он, конечно, не образец добродетели, но, во-первых, где сии образцы? А во-вторых, лично я готов работать с кем угодно, лишь бы человек был искренно предан делу. Посему, не осудите меня и дайте амнистию ему: он может быть только полезен и в нем есть искра Божия¹.

Шумиха с Ник[олаем] Н[иколаевичем] есть только способ проедания чужих денег: у монархистов в России нет ничего, и все это движение глубоко эмигрантское, пустозвонное. Некие генералы и некие камергеры получат (уже получили) деньги, распределят их между собой и пошлют двух-трех офицеров погибать в Россию. Эти офицеры, по молодости и неопытности, немедленно сядут в тюрьму и, действительно, погибнут, а генералы и камергеры снова инкассируют деньги. Знаем мы эту пакость. Это гораздо хуже, чем Врангель. Великий же князь, разумеется, ни при чем: он, должно быть, искренно верит всем своим прихвостням.

Будьте здоровы. Всего Вам самого лучшего.

Искренно уважающий

Б.Савинков

¹ Леоне оставался ближайшим помощником Савинкова во Франции вплоть до отъезда Б.В. в СССР (см. письмо Леоне к Савинкову, написанное накануне того дня, когда последний навсегда покинул Францию,— 10 августа 1924: ГА РФ. Ф.5831. Оп.1. Д.104. Л.1). Адреса Леоне (наряду с адресом Б.А. Фирстенберга, указанным в письме 2 настоящей публикации) использовались Савинковым для конспиративной переписки, в том числе с его агентами в СССР (см. открытки С.Э. Павловского и Л.Д. Шешени — ГА РФ. Ф.5831. Оп.1. Д.394. Л.14-14об., Д.223. Л. 14). Приветы ‘Фр’ Савинков передавал и в письмах к сестре Вере из Внутренней тюрьмы ОГПУ, в том числе в последнем — от 28 апреля 1925 (РМФК. Ф.1. Д.40. Л.2, Д.45. Л.2).

11. Амфитеатров — Савинкову

Levanto. 1923.VI.21

Многоуважаемый Борис Викторович,

ну, что же делать? Раз Вы ручаетесь за Фр[анческо] Леоне, допустим, что он энтузиаст. (О Вас он, в самом деле, говорил с пламенным энтузиазмом). Неприятною стороною в его визите именно ко мне оказалось то обстоятельство, что итальянцы на нашей Ривьере хорошо помнят его не как энтузиаста, но как шпиона, а потому появление его в Леванто произвело некоторую сенсацию, тем более, что он имел наивность болтать с обывателями, так что детей моих на другой день левантинцы расспрашивали, какое письмо из Парижа привез мне синьор Фр[анческо] Л[еоне] и есть ли он, действительно, Фр[анческо] Л[еоне], ‘содержатель кафе’ и пр.¹

А жену мою, как по уходе его оказалось, он совершенно озадачил, напомнив ей: ‘Ведь Вы прежде жили в Fezzano?’,— то есть сразу выдав ей свое тождество с Леоне, из-за которого было столько шума десять лет тому назад. Сын мой в Риме (он сегодня приехал) тоже почему-то не почувствовал к Ф[ранческо] Л[еоне] доверия и, несмотря на Ваше письмо и мою приписку, отделался в разговоре с ним общими местами, а сегодня начал разговор со мной удивленным вопросом: ‘Зачем ты мне прислал шпика?!’ Возможно, что он искренний, как покойный Г.А. Лопатин выражался, ‘покаянец’², но для Италии он, все-таки, фигура не подходящая.

Знакомы ли Вы с новой организацией Finlands Skyddsfrbund, возникшей в январе сего года? Во главе Свинхвуд и Маннергейм³, следовательно, с последним и вся белая гвардия. Вчера Григорков (б[ывший] ред[актор] ‘Р[усской] нов[ой] жизни’) написал мне о них много интересного⁴. Если Вы мало знакомы с этим движением, я Вам перешлю его письмо. Оно выразительно и для тамошней эмигрантской психологии. Когда я писал Вам: ‘Хоть с чертом, но против большевиков!’ — я не знал или хорошо забыл, что это фраза Врангеля. Григорков ее мне пишет и, по-видимому, это — тамошний девиз. Они там с проф. Сильверсваном⁵ основали группу антибольшевистской пропаганды, по-видимому, соприкасающуюся с вышесказанной свинхвудовой. Сильверсван милый человек, я его хорошо знаю, но столь же быстро погасает, сколь воспламеняется, а язык у него даже не с одной дыркой, а с несколькими. Но о Григоркове думаю, что при его упорной и сосредоточенной ненависти к большевикам он, если финны поддержат его денежно, может быть достаточно вредоносен для большевиков, и с ним очень стоит поддерживать сношения. По чувствам и сердцу — республиканец, по необходимости (т.е. по логике ‘хоть с чертом’) — теперь монархист.

Здесь скверно. Мусс[олини] затворился в раковину ‘национального эгоизма’ и не намерен выходить из нее. Вокруг него, за исключением Де Стефани⁶, дурачье и бездарности. Он готовит новый националистический эффект, еще больше по вкусу итальянцам, чем знаменитая marcia su Roma⁷, и, если его затея удастся, то, конечно, из полубога обратится в Бога с большой буквы. Но так как эта затея не может обойтись без столкновения с Югославией⁸, то думаю, что здесь бабушка надвое говорила. Коммерческое проникновение в фашизм и аппетит к концесссиям так велики, что антибольшевистские цели ползут все глубже на задний план и снимаются с репертуара. Признать большевиков не признают ни в коем случае, но торговать с ними будут и ради этого будут смотреть сквозь пальцы на все пакости московской миссии, кроме открытой пропаганды. Заговор против Мусс[олини], организованный покойным Воровским, оставлен без расследования. Покушение на Воровского было не только воспрещено, но пылкий фашист (крупная фигура в партии), его предпринявший, был отправлен из Рима в почетную ссылку, а теперь, при расколе партии, кажется, и вовсе оказался не у дел⁹. Все это очень слепая политика, но… подите-ка! Втолкуйте им! Голос иностранца, хотя бы и осыпаемого комплиментами, для итальянского политика — круглое zero.

Ф[ранческо] Л[еоне] говорил мне, что Вы рассчитываете на Д’Аннунцио. Здесь я умолкаю, потому что нет среди политических деятелей человека (за исключением Керенского), к которому я относился бы более отрицательно, чем к этому красноречивейшему болтуну и фокуснику. За ним нет никакой реальной силы.

Муссолини — единственная величина, с которой следовало бы иметь дело, если только он захочет слушать. С величайшим нетерпением жду его приезда на жительство в Леванто. Дом для его семьи уже готов здесь.

С нашей точки зрения, здешние противобольшевистские группировки и организации затруднительны для общения определенно и настойчиво развивающимся в них антисемитизмом. Это новое для Италии явление, до войны и революции 1919 года его не было¹⁰. Порождено зрелищем чудовищной спекуляции и изобилием евреев в коммунистических и социалистических организациях. Официальный фашизм не антисемитичен (в правительстве у Муссолини несколько евреев, дама его сердца Маргарита Сарфатти¹¹— еврейка), но ведь официальный] фашизм — уже полуфашизм и, может быть, даже менее. А вообще-то девиз ‘Salva Tltalia, ammazza gli ebrei’¹² теперь так же обыкновенен здесь, как в Питере 1921 г. — ‘бей жидов, спасай Россию’. Молодежь в этом случае особенно неистова.

До свидания. Желаю Вам всего хорошего.

Ваш Ал.Амфитеатров.

¹ Раздражение Амфитеатрова визитом Леоне в 1923 объясняется тем, что выходившая в Специи газ. ‘Comune’, публикуя в июне 1913 сообщение о разоблачениях Бурцева, высказала сначала сомнения в политической честности самого Амфитеатрова (‘неясно, шпионил ли он сам или шпионили за ним’), и только через несколько дней поместила опровержение (вырезки из этой газ. вклеены в письмо Амфитеатрова Бурцеву от 27 июня 1913: ГА РФ. Ф.5802. Оп.1. Д.74. Л.33-36). Визит разоблаченного шпиона в Леванто мог вновь возбудить слухи, крайне нежелательные для репутации писателя.

² В 1908-1913, живя в Италии у Амфитеатрова, Г.А. Лопатин активно сотрудничал с В.Л. Бурцевым в разоблачении заграничных агентов Департамента полиции, снабжал его материалами для газ. ‘Будущее’. В 1916-1918 интенсивно общался с Амфитеатровым в Петрограде. В статьях 1920-1930-х Амфитеатров постоянно ссылался на свою близкую дружбу с Л., цитировал его письма и устные высказывания, представлял свой непримиримый антибольшевизм как ‘завещанный’ ему Л. в беседах 1917-1918. (См., напр.: Письмо в редакцию// Вечернее время (Париж). 1924. 29 октября. С.З).

³ Свинхувуд Пер Эвинд (1861-1944) — финский государственный и политический деятель, в 1918 — глава государства, в 1930-1931 — премьер-министр, в 1931-1937 — президент. Маннергейм Карл Густав Эмиль (1867-1951) — финский государственный и военный деятель, в 1918-1919 — регент Финляндии, в 1944-1946 — ее президент.

⁴ Григорков Юрий Александрович — журналист, автор статей и воспоминаний об А.И. Куприне. ‘Новая русская жизнь’ — ‘ежедневный орган русской освободительной, национально-государственной мысли’ (Гельсингфорс, 5 декабря 1919 — 31 мая 1922, ред.-изд. Ю.А. Григорков) — сменила ежедневную ‘Русскую жизнь’, выходившую там же в марте-октябре 1919. О Finlands Skyddsfrbund он писал Амфитеатрову 12 июня 1923: ‘…фашистская организация. /…/ Эти слова означают: ‘Союз защиты Финляндии’ (подразумевается защита от большевиков). Цель союза — вести в Финляндии] антибольшев[истскую] пропаганду] и поддерживать Тиндскари. /…/ Очень влиятельная организация, обладающая крупн[ыми] средствами. К сожал[ению], пока работает вяло’. (Amfmss).

⁵ Сильверсван Борис Павлович (1883-1934) — филолог-скандинавист, ученик проф. Ф.А. Брауна. В 1919-1921 — член Коллегии экспертов петроградского изд-ва ‘Всемирная литература’, в феврале 1921 арестовывался ВЧК, выпущен под поручительство Горького. В сентябре 1921, с благословения Горького, бежал с матерью и женой Е.П. Струковой (секретарем ‘Всемирной литературы’) на лодке в Финляндию. Пародийное описание этого бегства см.: Замятин Е.И. Краткая история Всемирной Литературы от основания и до сего дня / Публ. В.Троицкого (Д.И. Зубарева)// Память: Исторический сборник. Вып.5. Париж, 1982. С.295-296. В начале 1920-х предложил создать международную антибольшевистскую лигу, до конца жизни оставался сторонником иностранной военной интервенции против СССР.

⁶ Де Стефани Альберто (1879-1969) — политик и экономист, депутат от фашистской партии с 1921, активный участник фашистских ‘бригад’. В 1922-1925 — министр финансов в правительстве Муссолини.

⁷ Marcia su Roma — ‘Марш на Рим’ — захват итальянской столицы в конце октября 1922 бригадой фашистов-чернорубашечников во главе с Муссолини, вынудившим короля Виктора-Эммануила поручить ему сформировать правительство.

⁸ Возможно, речь идет о попытках Италии распространить свое влияние на Албанию и противодействии этому со стороны Югославии.

⁹ Сведений об этом у нас нет, однако Муссолини, в отличие от англичан и французов, после убийства Воровского выразил советской делегации в Швейцарии глубокие соболезнования.

¹⁰ Действительно, итальянская история мало знает об антисемитизме. ‘Традиции тысячелетней цивилизации воспитали в правительствах и народе,— писал послевоенный итальянский историк,— стойкую и доброжелательную терпимость к евреям. Даже когда правовые нормы, введенные каким-либо государем или папой, регламентировали жизнь евреев, ограничивая их свободу, применение этих норм на практике всегда проводилось с максимальной мягкостью и не выходило как правило за пределы сферы налогообложения’ (Momigliano E. Storia tragica e grottesca del razzismo fascista. Milano, 1946. P.25). Последний еврейский погром был в Сиене в 1799. Несмотря на некоторые признаки развивающегося антисемитизма, в первые 15 лет фашистского правления (до конца 1936) еврейский вопрос в Италии — по словам самого Муссолини — не существовал.

¹¹ Сарфатти Грассини Маргарита (1883-1961) — журналистка и писательница. Сначала вместе с мужем участвовала в деятельности Итальянской социалистической партии. Затем перешла к фашизму: литературный и художественный редактор муссолиниевской ‘Il Popolo d’Italia’ с первого номера (1914). В 1915 — активная сторонница экспансии. Член фашистской партии с момента ее основания (1919). Руководила ведущим органом фашистов — журн. ‘Gerarchia’. Организовывала многочисленные выставки в Италии и за границей, автор значительного числа эссе об искусстве. Ей принадлежит также биография дуче (1925), переведенная впоследствии на многие языки.

¹² Спасай Италию, бей евреев (итал.).

12. Савинков — Амфитеатрову

Paris. 26.VI.[19]23

Многоуважаемый Александр Валентинович,

за Л[еоне] я ручаюсь — он восторженный ‘покаянец’ и на деле не раз доказал свое раскаяние. Он, повторяю, не образец добродетели, ведь вот же неизвестно зачем наврал Вам, что я рассчитываю (!) на Д’Аннунцио (!!). Но это вранье — мелочь, а в большом и важном он из кожи лезет, чтобы помочь. Таких мало: обыкновенно врать врут, а из кожи лезть не хотят.

То, что Вы пишете о новой финляндской организации, меня очень заинтересовало, и я буду Вам обязан, если Вы меня поставите в курс более подробно. Маннергейма я знаю лично и хорошо и питаю к нему доверие. Он человек серьезный и неглупый. Но кто такой Григорков?

О Ваших делах Вы пишете мало утешительного. Да утешительного я нигде и не вижу. Вся эта великокняжеская возня противна своей бессодержательностью и нескрываемой алчностью многочисленного холуяшника. Из России вести тяжелые: расстрелы, аресты, опять расстрелы. Если бы я, на мое горе, не был от природы так буен, я бы уехал на Сандвичевы острова, чтобы не видеть здешних соотечественников и не думать о тех, которые остались в России. Черт знает что, дважды переживать эмиграцию и дважды надеяться на революцию. Вы не хуже меня знаете, что это такое.

Будьте здоровы. Желаю Вам от души всего самого лучшего.

Искренно уважающий

Б.Савинков

13. Амфитеатров — Савинкову

Levanto. 1923.VI.30

Многоуважаемый Борис Викторович,

посылаю Вам письма с проспектами, полученные мною из Финляндии. Проспекты мне не нужны, а письма по прочтении будьте добры прислать обратно. От Сильверсвана и Воутилейнена¹ я также имел письма, но не посылаю Вам их, так как там больше дела семейные.

Из всех пишущих наиболее интересная фигура — полковник Александр Николаевич Фену², глава русского беженского комитета. Не знаю, имеете ли Вы понятие о нем. Как о человеке, я о нем сейчас ничего не скажу, потому что он только что оказал мне громадную услугу, и я могу быть к нему пристрастен. Но, наблюдая его два месяца в Гельсингфорсе³, я видел его работу. Сверхчеловеческая энергия и, под вечной добродушной улыбкой веселого человека, души общества, огромное честолюбие не в худом смысле этого слова. Добился того, что финляндское прав[ительство] фактически признало его дипломатическим представителем старой {Т.е. правильнее сказать, эмигрантской, пот[ому] что комитет работает беспартийно. (Прим. автора).} России и считается с им выданными паспортами и прочими документами⁴. Вообще, в четырех государствах, где я видел эмиграцию, только в Фену она имеет настоящего защитника своих интересов, остальные все ужасная кислятина, либо, хуже того, партийные держиморды.

Конечно, монархист, но… Получив его письмо (хитрое, как Вы заметите: выведывает, прежде чем самому высказаться), я начал смотреть на дело Григоркова и Сильверсвана серьезнее, чем раньше. Если Фену с ними (в чем не сомневаюсь), то, значит, тут есть шансы. Потому что он очень осторожен, умен, хитер и с огромными связями в финляндских сферах. Да, полагаю, и с американскими капиталистами, ибо какой-то капитал за его спиной чувствуется, а иному быть неоткуда.

Что касается Григоркова, он бывший редактор ‘Новой русской жизни’, а ныне сотрудник ‘Русских вестей’⁵. Обе газеты издавались инженером Н.И. Нехорошевым⁶, в котором нехорошего только фамилия, а остальное, кажется, все хорошо: человек милый. О Григоркове могу повторить только то, что уже писал и что Вы увидите из его письма. Лично он человек очень мягкий и добрый, но, если бы большевики пали, я ему в распоряжение даже Ленина и Троцкого не дал бы, а разве лишь Зиновьева, Дзержинского и Петерса с Уншлихтом⁷. Потому что не просто расстреляет, а как-нибудь этак на ирокезский манер, чтобы чувствовали.

Ваш Ф[ранческо] Л[еоне] сбил меня с толку, сказав, что Вы поехали в Варшаву, и я написал в письме к Португалову несколько строк, из которых он ровно ничего не поймет, для передачи Вам, теперь уже не нужной. Кстати: книги, которую, по словам Ф[ранческо] Л[еоне], с ним послал для меня Деренталь⁸, я от него так и не получил до сих пор, а, конечно, очень желал бы ее иметь, так как Деренталя писания очень люблю. Я ему тоже послал бы книжку⁹, да не знаю адреса. До свидания. Желаю Вам всего хорошего.

Ваш Ал.Амфитеатров

¹ Воутилейнен (Войтилейнен, Воутилайнен) Валериан Иванович — в 1922-1923 — ред.-изд. ‘Русских вестей’, в 1923-1926 — ‘Новых русских вестей’. Писем от него к Амфитеатрову в архивах последнего мы не обнаружили. Письмо от Б.П. Сильверсвана от 10 июня 1923 рассказывает об обстоятельствах бегства его из России осенью 1921 и первых годах жизни в Финляндии, упоминается в нем и созданный автором совместно с Ю.А. Григорковым проект международной антибольшевистской Лиги. ‘Кое-что в Финляндии мы сделали,— пишет далее Сильверсван,— в общем же это идет так же трудно, как и все пр[очее]. То, что Вы пишете Григоркову о фашистах, очень заинтересовало и его, и меня, здешние русские — народ инертный, нет приличной русской газеты — ужасная поверхностность и малограмотность. /…/ Не знаю как Вы, но я продолжаю глубоко верить в интервенцию и желать ее и охотно пойду простым солдатом (а жена — сестрой), если что-ниб[удь] начнется. В разложение и гибель по-прежнему мне дорогой Европы я не верю’. В 1931 он уже не был столь оптимистичен: ‘Катастрофа — все ближе, Европа — в параличе — в оцепенении — как кролик перед удавом’. Но и тогда, и годом позже твердо продолжал считать, что ‘без интервенции, конечно, ничего никогда не будет. А за интервенцию надо заплатить’. По-видимому, продолжением усилий Воутилейнена, Григоркова и Сильверсвана можно считать журн. ‘Клич’, ‘орган национального освобождения под флагом национальной диктатуры (русских фашистов)’, выходивший в Виппури (Выборге) в 1934-1935 (ред.-изд. М.Ф. Романов).

² Фену Александр Николаевич (1873-?) — офицер. Сын преподавателя французского языка и владельца торгового дома учебных пособий ‘Фену и К^о‘ Николая Осиповича (1832-1903). Окончил кадетский корпус и военное училище. В 1900-1910-х — воспитатель в Пажеском корпусе, с 1914 — полковник. В 1917 — помощник уполномоченного Российского о-ва Красного Креста по Петрограду. В 1920-е — председатель Особого комитета по делам русских в Финляндии.

³ Фену принял активное участие как в устройстве в эмиграции самого Амфитеатрова, так и в судьбе его малолетней дочери Сабины, бежавшей из России в конце мая 1923.

⁴ Возможно, что формальное положение Фену в Финляндии в 1923 уже не было столь прочным, как это виделось Амфитеатрову из Италии, но связи в консульских кругах Европы он, по-видимому, еще сохранял.

⁵ ‘Русские вести’ — малоформатная газета русской эмиграции, выходила в Гельсингфорсе с лета 1922 по ноябрь 1923 (No 1-401, ред.-изд. В.Воутилейнен) вместо ‘Новой русской жизни’. Ю.Григорков отзывался о ней в частных письмах к Амфитеатрову весьма скромно: »Р[усские] В[ести]’ давали материал для чтения немногим более интересный, чем оберточная бумага,— писал он 20 ноября 1923,— но все же они твердо держались на непримиримой позиции по отношению] к проклятым большевикам. Я поэтому их и поддерживал’. О закрытии этой газеты с цитатами публичных похвал Григоркова в ее адрес см.: Рывский Н. Маленькая газета // Новое время (Белград). 1923. 28 ноября.

⁶ Нехорошев Николай Иванович — инженер, к 1917 служил в Отделении Кавказско-Закаспийских и Финляндских прямых сообщений при Общественном тарифном съезде.

⁷ Петере Яков Христофорович (1886-1938) — в ВЧК-ОГПУ с момента создания, в 1919 руководил красным террором в Петрограде. Уншлихт Иосиф Станиславович (1879-1938) — в апреле 1921 — сентябре 1923 — зам. пред. ВЧК-ОГПУ. Амфитеатров неоднократно называл их в печати ‘профессиональными убийцами’ (см., напр.: Два коня // ЗС. 1924. 21 июля. С.З).

⁸ Дикгоф-Деренталь (наст. фам. Дикгоф, псевд. А.Деренталь) Александр Аркадьевич (1885-1939) — литератор и политический деятель. Род. в Томске в семье потомственного почетного гражданина, учился в Военно-медицинской академии в СПб., в конце 1905 вошел в организованную П.М. Рутенбергом петербургскую боевую дружину ПСР (не путать с Боевой организацией!), 28 марта 1906 принял участие в казни Гапона. Перешел на нелегальное положение, жил некоторое время по документам Вячеслава Владимировича Деренталя-Завадского, затем эмигрировал. Во Франции и Испании был соб. корр. ‘Русских ведомостей’, сотрудничал в журн. ‘Заветы’ и ‘Вестник Европы’. Женился в Париже на Любови Ефимовне Броуд, дочери одесского частного поверенного, проигравшего в Монте-Карло казенные деньги, не вернувшегося в Россию и ставшего парижским корр. ‘Русского слова’. (Вскоре, оставаясь женой Д.-Д., она стала возлюбленной Савинкова). В годы Первой мировой войны Д.-Д. — на патриотических позициях: вступил добровольцем во французскую армию, стал унтер-офицером. В 1917 вернулся в Россию, в сентябре-ноябре — чиновник для особых поручений при пом. по политической части начальника штаба Ставки ВГК — В.В. Вырубове. С марта 1918 — ближайший помощник Савинкова: в марте-июне — нач. Отдела сношений с союзниками СЗРиС, чл. штаба СЗРиС, в июле — вместе с женой — участник неудачного восстания в Рыбинске, осенью — в боях под Казанью. В конце октября 1918 командирован Всероссийской Директорией вместе с Савинковым через Владивосток в Париж, где в 1919 сотрудничал в колчаковском Бюро печати ‘Унион’. В 1920-1921 — чл. РПЭК, зампред его Политического отдела. 28 октября 1921 выслан из Польши (см. предисловие к настоящей публикации). В 1922 — августе 1924 бедствовал в Париже, работал на заводе (лишился там пальца в результате производственной травмы — см. упоминания об этом в письмах 18 и 19 ниже), одновременно занимался литературным трудом. 23 апреля 1924 вошел вместе с Савинковым в редколлегию ЗС. В ночь на 16 августа 1924 перешел вместе с Савинковым и Любовью Ефимовной польско-советскую границу, утром того же дня был арестован в Минске. На процессе Савинкова (27-28 августа 1924, Москва) присутствовал как зритель, его имя ни в обвинительном заключении, ни в показаниях подсудимого почти не упоминалось. По-видимому, до апреля 1925 содержался без оформления ареста во Внутренней тюрьме ОГПУ. М.Арцыбашев (Записки писателя. XLVIII. Воспоминания // ЗС. 1925. 15 марта. С.2-4) высказал предположение о провокации Д.-Д. и особенно его жены (эту версию поддерживал в своих воспоминаниях и польский друг Савинкова К.М. Вендзягольский — см. его: Савинков // Новый журнал. 1963. No71. С. 142). После возмущенных писем Д.-Д. за границу (особую его ярость вызвал не автор статьи, а старый соратник Д.В. Философов, ее опубликовавший: ‘Если судьба сведет меня когда-нибудь с Д.В. — я его заранее предупреждаю — буду бить его совершенно некультурно, неинтеллигентно и неприлично’. — ГА РФ. Ф.6756. Д. 18. Л.95 — письмо к В.В. Мягковой, апрель 1925) он был вместе с женой освобожден. Через некоторое время устроился на работу в ВОКС, сопровождал иностранцев в поездках по СССР, писал пьесы для клубной сцены. 20 мая 1937 приговорен Особым совещанием при НКВД к 5 годам лишения свободы, отбывал наказание на Колыме. 2 марта 1939 приговорен ВК ВС СССР к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян. 23 письма его к Савинкову (1923-1924) хранятся в ГА РФ. Ф.5831. Оп.1. Д.63.

⁹ Вскоре Амфитеатров послал Деренталю свою кн.: Василий Буслаев: Драма в 4-х действиях. Таллин, 1922. В письме от 2 августа 1923 Деренталь благодарил писателя за это (Amfmss. Папка ‘Дикгоф’).

14. Савинков — Амфитеатрову

9.VII.[19]23
32, rue de Lubeck. Paris XVI

Многоуважаемый Александр Валентинович,

спасибо Вам большое за финляндские сведения. Они меня очень заинтересовали. О Фену я слышал очень хорошо. Хотелось бы знать, принимает ли в этом деле участие проф. Зедделер?¹ Ему я верю.

Формула ‘хоть с чертом, но против большевиков’, по-моему, одни словеса. Я работал с монархистами, т.е. с чертом, два с половиной года. За редчайшими исключениями (напр., А.П. Перхуров, расстрелянный в Москве)², монархисты сознательно мешали мне работать. Так поступал Сазонов³, так поступал Деникин, так поступал Врангель и все их бесчисленные ‘представители’, ‘агенты’ и проч. Об этой, самой тяжкой поре моей жизни, я бы мог написать тома. Я не хочу сказать, что я против работы с отдельными монархистами (я и сейчас работаю с таковыми и не ставлю креста ни на Фену, ни на Григоркове), но я никогда и ни при каких обстоятельствах не пойду больше с монархической партией, как бы она ни скрывала свое лицо. Не пойду не из принципа и не по злопамятству, а потому что не верю, что это может дать какой-либо результат. Не знаю, чего хочет Россия — республики или монархии, но знаю, что огромное большинство монархистов — люди конченные, без воли, без разума, способные только на отрицательную работу мелкого калибра: подсиживать, ловчиться, подуськивать, клевать и т.д. Вы скажете, что таковы же и заграничные демократы. В этом будет большая доля правды. Вот почему я ищу людей вне партий и, в особенности, в России… В Григоркове и Фену уже то хорошо, что они делают, а не только лясы точат. Дай им Бог успеха, хотя, откровенно говоря, что-то не та у них ‘козья ножка’, какая, мне кажется, нужна. Уж, куда там, напр., интервенция…

Будьте здоровы. Желаю Вам всего наилучшего. Искренно

Вас уважающий
Б.Савинков

P.S. Адреса моего никому не давайте, прошу Вас, но пишите прямо мне. Деренталю передам Ваше доброе слово. Его адрес: 53, Bd. Montmorency, Paris XVI. Письма прилагаю.

¹ Проф. Зедделер — возможно, речь идет о сыне флигель-адъютанта, генерала-от-инфантерии, командира бригады 2-й гвардейской пехотной дивизии и проф. Академии Генштаба в 1870-е, барона Логгина Логгиновича Зедделера (1831-1899) — Александре Логгиновиче, также бароне и гв. полковнике, в 1917 бывшем в распоряжении министра путей сообщения.

² Перхуров Александр Петрович (1876-1922) — в 1917 — полковник Генерального штаба, артиллерист. В марте-июле 1918 — чл. созданного Савинковым СЗРиС, начальник его штаба. 6 июля 1918 во главе отряда из 106 чел. захватил Ярославль, провозгласил себя командующим вооруженными силами Ярославского района Северной Добровольческой армии. После неудачи восстания бежал в Казань, с сентября 1918 — офицер Народной армии (командир Казанской стрелковой бригады), затем — в армии Колчака. С боями отступал от Волги до Лены. 11 марта 1920 сдался с отрядом у с.Подымахинского красным партизанам (всем была обещана амнистия). Арестован, доставлен в Екатеринбург, там освобожден, служил в штабе Приуральского ВО. Снова арестован через два месяца, доставлен в Москву, допрошен (написал показания-воспоминания о событиях 1918), судим в Ярославле и расстрелян в ночь с 21 на 22 июля 1922.

³ Сазонов Сергей Дмитриевич (1861-1927) — министр иностранных дел в 1910-1916, в 1918-1920 глава внешнеполитического ведомства в Особом Совещании при Деникине, представлял правительство Колчака в Париже, участвовал в Политическом совещании, обсуждавшем итоги Первой мировой войны. Конфликт с Савинковым относится к тому времени.

15. Савинков — Амфитеатрову

3.IX.[19]23
32, rue de Lubeck. Paris XVI

Многоуважаемый Александр Валентинович,

обращаюсь к Вам по весьма важному для меня делу и хочу надеяться, что Вы не откажете мне в Вашей помощи.

Мне необходимо увидеть М[уссолини] (однажды я с ним уже виделся — между нами)¹. По разным причинам мне бы хотелось сделать это не в Риме, а в Леванто, где, как мне известно, он иногда бывает, приезжая к своей семье. Не могли бы Вы, узнав о его прибытии (совершившемся или предполагаемом), известить меня телеграммой по моему адресу: ‘Venez’². Я бы немедленно приехал в Леванто.

Этой услугой Вы меня очень обяжете. Речь идет о свидании, которое может заинтересовать и Вас во многих отношениях. Во всяком случае прошу вас не оставить это письмо без ответа и сообщить, могу ли я рассчитывать на Ваше содействие. Между делом я настрочил повесть ‘Конь вороной’, продолжение ‘Коня бледного’ (через 15 лет!). Однако напечатать, кажется, нигде не могу. ‘Современные записки’, разумеется, откажут, ибо я не эсер, вернее, ибо я ‘бывший эсер’³. Цетлин отказал, не читая (куда мне с неумытым рылом в калашный ряд)⁴. Не посоветуете ли чего-нибудь? Был бы Вам очень благодарен. Повесть так себе, ерунда, но ведь не на заборах же писать, черт возьми.

С искренним уважением, душевно Ваш

Б.Савинков.

¹ Первое свидание Савинкова с Муссолини состоялось в Лугано в марте 1922, т.е. еще до прихода фашистов к власти в Италии. Детально осведомленный о содержании этой встречи анонимный советский журналист писал, что Савинков надеялся получить деньги от фашистов ‘после своего неуспеха в Париже, где ему категорически заявлено, что до конференции в Генуе не может быть и речи об операциях крупного масштаба’ (см.: Единый бандитско-черносотенный фронт: К Генуэзской конференции // Известия. 1922, 21 марта. С.1). Возможно, что кроме этой встречи имела место еще одна, которую и имеет в виду Савинков в комментируемом письме. Она состоялась, по-видимому, не позднее 23 июля 1923. Во время нее Муссолини обещал, что в ближайшее время итальянское правительство ассигнует Савинкову для активной антибольшевистской работы значительную сумму, точный размер которой был собеседниками установлен. Об окончательном утверждении этого решения Муссолини должен был сообщить условной телеграммой. Содержание этих переговоров Савинков сообщил лишь узкому кругу ближайших соратников по конспирации, в т.ч. С.Рейлли (см. письма последнего к Савинкову, готовящиеся ныне к печати Д.И. Зубаревым,— ГА РФ. Ф.5831. Оп.1. Д. 170). Напряженное ожидание денег от Муссолини оказалось тщетным. Последние надежды растаяли после выступления дуче 30 ноября 1923.

² Приезжайте (фр.).

³ ‘Современные записки’ — ‘толстый’ литературно-художественный и общественно-политический журнал, выходил в Париже в 1920-1940. Об отношениях Савинкова с возглавлявшими это издание эсерами см. предисловие и прим.4 к письму No 7. Единственным близким ему человеком в редакции ‘С.З.’ был Илья Исидорович Бунаков-Фондаминский (1879-1942), но достаточного веса он, видимо, не имел.

⁴ Цетлин Михаил Осипович (псевд. Амари, 1882-1945) — поэт, издатель и меценат. См. о нем прим.1 к письму No 17.

16. Амфитеатров — Савинкову

Levanto. IX.9.1923

Многоуважаемый Борис Викторович,

простите, что не сразу ответил. Ваше письмо застало меня простертым на одре. Проклятая майская болезнь все угощает рецидивами. Только сегодня встал и пишу в полулежачем положении, оттого и безобразно.

М[уссолини] за все лето был в Леванто три дня, недели две тому назад. Приехал отдохнуть на неделю, но любопытство и нахрап публики захолустного курорта — столь ему осточертели, что он, совершенно рассвирепелый, умчался на автомобиле в Милан уже на третий день по прибытии. Не думаю, чтобы он возвратился, тем более, что жена его и дети сейчас тоже путешествуют по Романье. Но она-то, кажется, еще вернется, хотя жена моя говорит, что нет. Если М[уссолини] явится в наши места, конечно, телеграфирую Вам немедленно. С удовольствием телеграфировал бы Вам и без его приезда, чтобы Вас повидать.

Относительно ‘Коня вороного’ могу Вам сказать только, что сам недавно спрашивал у Деренталя, где бы в Париже выпустить ‘Двух Надежд’ отдельным изданием¹, а он пишет, что надо ждать Мельгунова². А почему Вам по старой памяти не напечатать ‘Коня вороного’ в ‘Русской мысли’?³ Я не вижу журнала (кроме первой книжки, которую застал еще в Праге), но, насколько сужу по объявлениям, в беллетристической своей части он аполитичен, а, следовательно, зазору там напечататься Вам не было бы. А они, конечно, были бы рады воскресению Ропшина. Затем еще: сын мой Владимир Александрович Амфитеатров-Кадашев сейчас редактирует издания берлинских ‘Граней’⁴. Спишитесь с ним. Он-то, конечно, был бы очень рад получить Вашу повесть, но, откровенно говоря, я не знаю, стоит ли иметь дело с этим издательством. Мне оно, кроме убытков, ничего не принесло. Сын с ним, кажется, мучится преизрядно. Во всяком случае, он Вам с откровенностью напишет, как и что.

Я этим летом с чего-то неистово расписался. Должно быть, помирать время подходит, так перед смертью надо выболтать как можно больше из всякого inachev⁵, как выражался Козьма Прутков. Но, увы, чем больше пишешь, тем более убеждаешься в краткости жизни и в бесполезности отдельных замыслов…

Читали Вы, что Горький написал о похоронах Чехова?⁶ Как глубже и глубже вязнет в тину этот человек. Через двадцать лет не утерпел, и под видом лицемерного негодования выпустил-таки на волю свою всегдашнюю тайную ненависть.

Меня Ваш ‘Конь вор[оной]’ очень интересует. На ‘Коня бл[едного]’ я когда-то очень сердито нарычал, потому что больно не вовремя тогда пришел он стукнуть по террористическому революционному энтузиазму, и без того зашатавшемуся⁷… А теперь, в исторической перспективе… Пожалуй, что много-много и правильно там было сказано, с продумкою и прочувствием. Перечитал бы, да негде взять.

До свидания. Желаю Вам всего хорошего.

Ваш А.А-в.

[Приписка на полях:]

А Цетлин, о коем Вы пишете, что он отказался от вашей повести, не читая, это что же еще за двуногая скотина объявилась? Надеюсь, не ‘Просвещенские’ Цейтлины⁸ до того обнаглели?

Адрес сына на всякий случай: Herr W.Amfiteatrow, Stierstrasse 18 bei Max Kraker, Friedenau, Berlin.

¹ Повесть Амфитеатрова ‘Две Надежды’ печаталась в ЗС 8-22 июля 1923. Ее отдельное издание вышло только в 1936 в Шанхае.

² Мельгунов Сергей Петрович (1880-1957) — историк и литератор, в октябре 1922 выслан из России, в эмиграции — в частности, редактор журн. ‘На чужой стороне’ (Прага/Берлин, 1923-1925). Надежды Савинкова на публикацию в этом издании (см. письмо No 17) были связаны с тем, что там печатались воспоминания Дикгофа-Деренталя. Эта возможность обсуждалась в переписке Савинкова вплоть до августа 1923.

³ ‘Конь Бледный’ был впервые опубликован в ‘Русской мысли’ (1909, No 1 — единственном, литературный отдел которого был составлен З.Гиппиус). Ей же принадлежит как само название повести, так и псевдоним автора — В.Ропшин, она же привезла рукопись в Россию летом 1908. См. ее письма к Савинкову — ГА РФ. Ф.5831. Оп.1. Д. 126.

⁴ Амфитеатров-Кадашев Владимир Александрович (псевд. В.Кадашев, 1892-1942) — сын Амфитеатрова от первого брака, литератор. До революции — сотрудник газ. ‘Русское слово’. В 1917 печатался в редактируемых отцом изданиях: газ. ‘Русская воля’ и журн. ‘Бич’, в годы Гражданской войны — сотрудник газ. Юга России (‘Донские ведомости’, ‘Южный курьер’, ‘Ялтинский курьер’). В эмиграции жил в Германии, выпустил два сб. рассказов, печатался в газ. ‘Руль’ и ‘Возрождение’, журн. ‘Веретеныш’, ‘Иллюстрированная Россия’, ‘Числа’, ‘Русское эхо’. Редактором альманаха (не журнала) ‘Грани’ был официально не А.-К., а Саша Черный. В 1930-1940-е А.-К. сотрудничал в газ. русских нацистов ‘Новое слово’, приветствовал на ее страницах войну Германии против СССР. Умер 23 февраля 1942 в Леванто. Некролог: Новое слово (Берлин). 1942. 25 марта. С.7.

⁵ Незавершенного, незаконченного (фр.).

⁶ Речь идет, по-видимому, о воспоминаниях Горького про похороны Чехова в 1904, отмеченные — по словам автора — ‘жестокой пошлостью’. Написанные еще в 1914, эти воспоминания были впервые напечатаны Горьким в составе заметок ‘Из дневника’ — Беседа (Берлин). 1923. No 2. Июль-август. То обстоятельство, что Амфитеатров читает это издание, предназначавшееся ко ввозу в Советскую Россию, свидетельствует о том, что многолетняя личная привязанность к Горькому еще не была окончательно преодолена.

⁷ Отрицательная рецензия Амфитеатрова на ‘Коня Бледного’ была опубл. в его сб. ‘Заметы сердца’ (М., 1909). Позже автор объяснял ее так: ‘Скептическое настроение ‘Коня Бледного’ пришлось очень не ко времени в тяжелые дни, когда репутация революционного террора внезапно зашаталась /…/ Повесть, вышедшая из-под пера знаменитого террориста и, однако, почти отрицавшая смысл и моральную допустимость террора, показалась опасной бестактностью всем, кто в терроре видел необходимое по времени средство борьбы с /…/ царским правительством’ (Два коня // ЗС. 1924, 21 июля. С.2).

⁸ Имеется в виду юрист и владелец петербургского изд-ва ‘Просвещение’ (1896-1922) Натан Сергеевич Цейтлин (Цетлин, 1872-?), который в эмиграции возобновил деятельность своего изд-ва в Берлине, а затем основал там же медицинское изд-во ‘Врач’.

17. Савинков — Амфитеатрову

14.Х.[19]23. Paris XVI

Многоуважаемый Александр Валентинович,

спасибо за письмо и за готовность исполнить мою просьбу. К сожалению, она, по-видимому, мало исполнима.

Цетлин, Михаил Осипович, поэт Амари, издатель ‘Окна’, чайная фирма Высоцкий и Гоц, ‘меценат’, бывший эсер. Кроме Цетлина я обращался к Поволоцкому¹. Сей предложил 320 fr. с листа (за 3000 экземпляров]) и его участие в прибылях, если книга будет переведена на иностранные языки. Благодетель! Спасибо за ‘Грани’. Но ведь ‘Грани’ в немецкой валюте, т.е. миф. Что же касается ‘Русской мысли’, то появление моей повести в ней вызовет рев всех Вишняков и Авксентьевых: ‘монархист’, ‘врангелевец’ и т.д.² Да и Струве не напечатает меня, а если и напечатает, то изуродовав так, как он изуродовал (не цензура, а он) ‘Коня бледного’³. Нет, видно остаются ‘заборы’… Храню еще надежду на Мельгунова. Как только напечатаю, пошлю Вам (вместе с ‘Конем бледным’, буде последнего разыщу — у меня, конечно, нет). Ваш отзыв мне очень ценен.

Засим, в России люди по-прежнему копошатся. Их расстреливают, а они копошатся. Нелегально и на свой счет ездят из Москвы в Париж и возвращаются обратно⁴. А мне совестно: ведь в такого рода делах нет выслуги лет.

Будьте здоровы. Всегда с радостью читаю Вас. Вы один из тех немногих, которые обогащают читателя. Обыкновенно ведь обратное: прочтешь и чувствуешь себя глупее, чем до чтения. Вот, напр[имер], я глупею от Мережковского Вавилона⁵.

Искренно уважающий

Б.Савинков

Пишите прямо мне: 32, rue de Lubeck, Paris XVI.

¹ M. О. Цетлин был редактором-издателем трехмесячника литературы ‘Окно’ (Париж, 1923, No 1-3), выходившего в изд-ве ‘Я.Е. Поволоцкий и К^о‘. Жена Ц.: Мария Самойловна (урожд. Тумаркина, 1882-1976). Ц. — одни из крупных меценатов русской эмиграции, где бы ни находились — держали литературно-политический салон. Об этой семье см. подробнее: Минувшее. Исторический альманах. Т.8. Париж, 1989. С.282-329. Чайная фирма ‘Высоцкий и Гоц’ — в 1900-1910-е — крупное московское предприятие по торговле бакалейными товарами. Из породнившихся между собой в конце XIX — начале XX вв. семей московских богачей Высоцких, Гавронских, Гоцев, Тумаркиных, Фондаминских и Цетлиных вышло значительное число видных деятелей эсеровской партии. Савинков в 1906-1908 брал у Ц. деньги на деятельность Боевой организации ПСР, в Париже в 1915-1916 был дружен с ними же, в ноябре 1917 нелегально жил в Москве у Тумаркиных. ‘Я.Е. Поволоцкий и К^о‘ — русское издательство и книжный магазин в Париже в 1920-1930-х.

² Вишняк Марк Вениаминович (1883-1976) — юрист, литератор и политический деятель, один из лидеров ПСР, в эмиграции входил в редколлегию ‘Современных записок’.

³ Струве Петр Бернгардович (1870-1944) — экономист, философ, историк и публицист, эволюционировал от марксизма к монархизму, в 1907-1918 — во главе журн. ‘Русская мысль’, где был опубл. ‘Конь Бледный’. В эмиграции возобновил издание ‘Русской мысли’ (София, 1921, Прага, 1922, Берлин, 1922-1923, Париж, 1927).

⁴ Нелегально, но не на свой счет ездил из Москвы в Париж, начиная с лета 1923, сотрудник КРО ОГПУ Андрей Павлович Мухин (Федоров, 1888-1938), выдавая себя при этом за представителя подпольной антибольшевистской организации ‘Либеральные демократы’, желавшей вступить в контакт с савинковским НСЗРС, и осуществляя операцию по завлечению Савинкова в СССР (операция шла под кодовым названием ‘Синдикат-2’, разработана была в ОГПУ еще в 1922). ‘Контакт’ с посланцем Савинкова, членом НСЗРС Леонидом Дмитриевичем Шешеней уже был установлен к тому времени на Лубянке: продиктованные чекистами ‘конспиративные’ письма Шешени оттуда Савинкову и Д.В. Философову (1923-1924) — ГА РФ. Ф.5831. Оп.1. Д.223. Сам Савинков в письмах из Внутренней тюрьмы ОГПУ за границу (1924-1925) называет июль 1923 (время первого приезда к нему Федорова) — ‘переломным моментом, толкнувшим’ его к ‘возобновлению антибольшевистской работы’. Публикуемые нами письма о том не свидетельствуют, хотя с появлением Федорова нечто вроде ‘второго дыхания’ к Савинкову, по-видимому, пришло. Если 26 июня 1923 он пишет пражскому представителю НСЗРС А.Г. Мягкову: ‘ЦК [имеется в виду ЦК НСЗРС. — Публ.] ныне есть фикция /…/ и нуждается в полной реорганизации, как и самый Союз’,— то уже через месяц (23 июля): ‘Дела наши в России принимают неожиданный и весьма благоприятный оборот. Вообще многое складывается лучше, чем я надеялся, и я сегодня гораздо бодрее смотрю на вещи, чем полгода назад’ (ГА РФ. Ф.6756. Д.20. Л.43, 44). Доверие Савинкова к Федорову стимулировалось, по-видимому, и той массой ‘секретных документов’ о деятельности Красной Армии и Коминтерна, которую тот привозил.

⁵ Имеется в виду сочинение Д.С. Мережковского ‘Тайна трех: Египет и Вавилон’, печатавшееся в ‘Окне’ (1923. No 1-2) и ‘Современных записках’ (1923. No 15-17). Отдельным изданием вышло в Праге в 1925.

18. Деренталь и Савинков — Амфитеатрову

17.Х.[19]23

Глубокоуважаемый Александр Валентинович,

рукой Б[ориса] В[икторовича] Вам пишет А. А. Деренталь, ибо по инвалидности своей писать сам не может.

Я был у Поволоцкого. В принципе Ваше предложение его заинтересовало. Но он сейчас уезжает в Берлин и в Вену по издательским делам. Вернется он около 8/XI, и тогда я с ним увижусь для переговоров. По всей вероятности Мельгунов тоже к этому времени будет в Париже. Во всяком случае его ждут. Я охотно бы прислал ‘Сингапурскую красавицу’ для Барселоны¹, но к сожалению, у меня нет ни одного экземпляра. Книжка была издана О.Дьяковой в Берлине в 1923 г. Чувствую себя пока очень скверно из-за пальца. Надеюсь, что привыкну. Прошу принять мои самые искренние пожелания всего хорошего.

За А.А. Деренталя

Б.Савинков

P.S. Я тоже шлю Вам самый сердечный поклон и глубокую благодарность за то, что поддерживаете ‘Свободу’².

Б.Савинков.

¹ Речь идет об авантюрной повести Деренталя.

² ‘Свобода’ — русская варшавская газета, орган РПЭК, начала выходить 17 июля 1920, название предложено Ф.И. Родичевым, с 4 ноября 1921 — ‘За Свободу!’, первый официальный редактор-издатель — В.А. Злобин, затем — В.Н. Рымер, И.И. Мацеевский, А.Н. Домбровский, Е.С. Шевченко. Постоянные сотрудники в 1920-1921 — Савинков, Гиппиус, Мережковский, Философов, Дикгоф-Деренталь, А.Л. Бем, проф. В.В. Зеньковский, Леон Козловский (будущий премьер-министр Польши). В 1920-е в газете активно печатались Арцыбашев, Бурцев, И.Северянин. Фактически редакторами были А.И. Гзовский (июль — декабрь 1920), В.В. Португалов (декабрь 1920 — декабрь 1923), в 1924-1925 газетой руководила редколлегия под председательством М.П. Арцыбашева. Политическим кредо ЗС с момента основания оставался непреклонный антибольшевизм, установка на ‘активные методы борьбы’, включая террор, а также неприязнь к монархической эмиграции. С августа 1923 по август 1924 газета оказалась втянутой в провокационную игру ОГПУ: печатала дезинформационные материалы об ‘успехах’ антибольшевистских повстанцев (см., напр.: Ограбление поезда // 1924. 11 июня. С.2), частично финансировалась из Москвы. В апреле-мае 1924 на переговорах А.П. Федорова с Савинковым и Философовым в Париже и Варшаве (см. прим.4 к письму No 17) обсуждался проект создания в Москве ‘подпольной редакции’ ЗС (об этом в письмах Философова к Савинкову от 7 и 20 мая, 6 июня, 12 и 22 июля 1924 — ГА РФ. Ф.5831. Оп.1. Д.204). В 1926-1931 ЗС тесно сотрудничала с парижским органом ‘непримиримой’ эмиграции — журн. ‘Борьба за Россию’ под ред. В.Л. Бурцева, СП. Мельгунова, А.В. Карташева и М.М. Федорова. ЗС прекратила выход 5 апреля 1932 в результате соглашения с варшавскими монархистами (группой С.Л. Войцеховского) и была преобразована в газ. ‘Молва’ (1932-1934). Об истории ЗС после 1926 см. также: Вельмин А. Конец газеты г.Философова (письмо из Варшавы) // Последние новости. 1932. 21 апреля. Сотрудничество Амфитеатрова в ЗС началось весной 1922. В 1923 оно приняло систематический характер. Он печатал там художественные произведения, исторические исследования, публицистику и воспоминания. Были месяцы, когда его материалы появлялись в газете через день. Денег за это он почти не получал.

19. Амфитеатров — Савинкову

Levanto. 1923.X.31

Многоуважаемый Борис Викторович,

простите, что давно не писал ни Вам, ни А.А. Деренталю, письмо которого, Вами писанное, получил своевременно. Как его рука? Причина моего безмолвия повторная лежка из-за ноги, которая все дурит и строит мне рожи. Выходит как-то, что теперь я бываю здоров в антрактах действия, которое занято все болезнью… Глупо до чрезвычайности, потому что телом прочим и духом я совершенно здоров, и голова работает свежо и устойчиво, но должен лежать пластом и бездействовать в предохранение от рецидивов. Видел в ‘За Свободу’, что вскоре в Париже выходит ‘Конь вороной’, и очень тем интересуюсь. Мы переживаем в Италии годовщину победы фашизма. Что-то стихийное. Мои ребята в черных рубахах умчались в Рим, благо даром возят. Миланская речь Муссолини — совершенство в своем роде. С нетерпением ждем римских деклараций¹. У меня большая неприятность: при переезде в наше новое жилище на villa Lagore исчезли, т.е. разрознились комплекты ‘Руля’, ‘Н[овой] русской жизни’ и ‘За Свободу’, и, таким образом, я лишен возможности послать Гучкову обещанный печатный материал (подбор моих статей о советских тюрьмах, школе и печати) для защиты Конради². Кстати, об этом деле: читали Вы ответ Кусковой на вызывающий донос ‘Накануне’?³ На меня он произвел очень жалкое впечатление ‘вертячего боба’. Вообще… черт их с Прокоповичем и еще некоторыми разберет, за что большевики их выслали из своей Совдепии!⁴ Разве только по глупости и черной неблагодарности…

В здоровые дни вожусь над обработкой ‘Соломонии Бесноватой’⁵ (претолстая книжища), а в больные вычитываю рукопись романа ‘Рубеж’, еще толстейшую⁶. Но когда все это печататься будет, Господь единый ведает. Относительно ‘Соломонии Бесноватой’, сам я немножко одержим духом гордыни и собираюсь представить ее в качестве диссертации историческому факультету Пражского Университета…

До свидания. Желаю Вам всего хорошего. Когда увидите Деренталя, мой ему привет. Очень он талантливый человек. Жаль, что обстоятельства отстраняют его от литературы.

Ваш Ал.Амфитеатров.

¹ 23 октября 1923, в первую годовщину Marcia su Roma, с балкона Палаццо Бельджозо в Милане Муссолини обратился к ‘черным рубашкам’ с речью, в которой подводил итоги первого года нахождения фашистов у власти. 31 октября, в заключительный день торжеств, он выступил в Риме перед фашистами, съехавшимися туда со всей страны.

² ‘Руль’ — ежедневная газ. русской эмиграции, выходила в Берлине в 1920-1931 под ред. И.В. Гессена. Гучков Александр Иванович (1862-1936) — промышленник, лидер партии октябристов, в 1917 — военный и морской министр ВП, в 1923 занимался сбором защитительных материалов для процесса над убийцей В. В. Воровского — М.Конрад и его наставником Аркадием Павловичем Полуниным (1889-1933). Конради Мориц Морицевич (1896-?) — швейцарец, гражданин кантона Гризли, сын владельца петербургской шоколадной фабрики, в 1916 по особому разрешению военного министра поступил в военное училище в Петрограде, в 1917 — на фронте командир роты, ранен, в 1919-1920 — офицер Добр, армии, затем — галлиполиец, с июля 1921 — в Цюрихе. Статьи, упоминаемые Амфитеатровым, публ. сразу после его бегства из России в 1921. Впоследствии частично вошли в его кн. ‘Горестные заметы’ (Берлин, 1922).

³ Материал в берлинской просоветской газ. ‘Накануне’ (1923, 21 октября) ‘Пособничество белому террору? Ждем ответа!’ — содержал документ из перехваченного письма А.И. Гучкова ‘Таблица работы по выполнению программы’, в котором говорилось о распределении обязанностей по подготовке защитительных материалов к процессу Конради и Полунина в Лозаннском суде. ‘Накануне’ обвиняла упомянутых в этом документе Е.Д. Кускову, СП. Мельгунова, А.В. Амфитеатрова и др. в укрывательстве убийц Воровского, приравнивая последних к монархисту, убившему В.Д. Набокова. Кускова в статье ‘Следователям’ (Дни. 1923. 23 октября) бросала упрек в перлюстрации чужих писем редакторам ‘Накануне’, ‘сначала объединившимся с генералом Юденичем для производства белого террора против большевиков, затем /…/ с большевиками для производства красного террора против всех инакомыслящих’. М.П. Арцыбашев в ст. ‘Записки писателя. V. Ответ’ (ЗС. 1923. 31 октября) протестовал против слов Кусковой ‘гнусные обвинения’, которыми она назвала мысль о причастности ее к защите Конради. Вскоре вся история была язвительно обыграна белградским ‘Новым временем’, иронизировавшим над стремлением Кусковой ‘не запачкать своих демократических одежд’ (1923. 2 ноября).

⁴ Политические деятели и публицисты, правые социалисты Сергей Николаевич Прокопович (1871-1955) и его жена Екатерина Дмитриевна Кускова (1869-1958) были высланы из России в 1922. Отрицательно относились к Белому движению и всем формам вооруженной борьбы с большевизмом, что и объясняет оценку, даваемую им Амфитеатровым.

⁵ О ‘Соломонии бесноватой’ см. прим.2 к письму No 21.

⁶ Роман Амфитеатрова ‘Рубеж’ должен был печататься в альманахе ‘Грани’, но в июле 1923 автор потребовал рукопись назад, т.к. это издание перешло на новую орфографию (Amfmss. Папка ‘Gertov’), Отдельно роман не издавался. Отрывок из него — Одержимый: Этюд к историческому роману ‘Рубеж’ // ЗС. 1924. 19, 23 и 24 ноября.

20. Савинков — Амфитеатрову

22.XI.[19]23. Paris

Дорогой Александр Валентинович,

из дальних странствий возвратясь, нашел Ваше письмо, а посему не осудите, что вовремя не ответил. Хочу еще раз от всей души поблагодарить Вас за ‘Свободу’. Вы делаете благое дело не только для газеты, но и для всех наших чтецов — ‘кресовых’ попов, гродненских мужиков, гомельских и жмеринских рабочих, дроворубов в Полесье и наших друзей в Москве. Ведь ‘Свобода’ при всей своей нищете проникает повсюду — туда, куда ‘П[оследние] нов[ости]’, напр[имер], не проникают¹. Каждый раз, как вижу Вашу фамилию у нас,— радуюсь.

Засим, ничего-с. Тишь да гладь да божья благодать. Бьюсь в стенку лбом. Занятие, вызывающее в Париже презрительную усмешку: ‘Разве можно что-либо сделать?’ А я по опыту знаю, что стенки лбом прошибаются, и именно, и непременно лбом. Вообще в Париже ‘пахнет горизонтом’, т.е. те, которые еще не лижут рук у Матюши Скобелева и у Озоля², собираются оные руки лизать. На здоровье!

На днях выйдет моя повестушка. Пришлю Вам — не судите строго: какой я писатель? Сколько раз я слышал: ‘И чего суется в калашный ряд’. А ведь я суюсь, потому что у меня писательский зуд: нет, нет, а непременно нужно опростаться.

Деренталь не только талантливый человек. Он еще и человек порядочный. Сие по нынешним временам я очень ценю. Его исклеветали и затравили, конечно. Помилуйте, ‘савинковец’ — так выражается Паша (извините) Милюков.

Будьте здоровы. Желаю Вам всего самого лучшего.

С искренним уважением

Б.Савинков

¹ Представления Савинкова о распространенности ЗС в России были сильно преувеличены под влиянием дезинформации ОГПУ. В 1920-1921 часть тиража газ. ‘Свобода’ действительно предназначалась для распространения в России и бесплатно раздавалась агентам НСЗРС, отправляемым через границу (о чтении газеты в Москве см.: Арцыбашев М. ‘Свобода’ в Совдепии // ЗС. 1923. 1 ноября. С.2). Начиная с июля 1923, все запросы на ЗС из России носили провокационный характер и инспирировались ОГПУ.

² Скобелев Матвей Иванович (1885-1938) — политический деятель. В с.-д. движении с 1903, меньшевик. В 1912-1917 — депутат IV Государственной думы, в 1917 — зампред. Петросовета и ВЦИК, министр труда ВП. В июле-августе 1917 вместе с Авксентьевым и Черновым представлял ‘советское’ (по мнению Савинкова — пораженческое) крыло ВП, против которого и было задумано выступление Корнилова. В годы Гражданской войны — в Баку и Тифлисе, в конце 1920 в составе делегации Грузии выехал в Европу, где быстро стал неофициальным торгпредом Советской России. С 1922 — в РКП(б). До января 1924 во Франции, в январе-ноябре 1924 в Англии. Затем служил во Внешторге, Госплане и Главконцесскоме, в 1930-е — в радиокомитете. Арестован и погиб в заключении. Озоль (Озол) — бывший русский военный летчик. В 1918 — в ВЧК, организатор расстрела заложников в Пятигорске, в 1922 — в составе советской миссии в Болгарии устраивал репатриацию казаков из Варны в Советскую Россию. Его появление в Париже в июне 1923 вызвало возмущение среди русских эмигрантов (см.: Убийца ген.Радко-Дмитриева в Париже// Русская газета. 1923. 2 июля. С.3).

21. Амфитеатров — Савинкову

Levanto. 1923.XII.5

Дорогой Борис Викторович,

простите, что не сразу ответил. Столько всякой неприятной дряни принесли истекшие дни, что даже на письмо рука не поднималась. С большим нетерпением жду ‘Коня вороного’. Отрывки, напечатанные в ‘За свободу’, показались мне очень значительными¹. Рад, что Вы находите мои посылы полезными для газеты, которой я сердечно сочувствую: единственный же орган, в котором можно иной раз поговорить по душе. К сожалению, так я отдален от Варшавы, что девять десятых того, что следовало бы сказать, оставляю про себя, не посылаю, ибо, в качестве старой газетной собаки, знаю, что нет ничего хуже, чем ходить спустя лето по малину и есть после ужина горчицу. Первое для писателя, второе для читателя. Так что на публицистику — рукой махни, стараюсь давать, по крайней мере, ‘интересное чтение’. Сейчас отослал В.В. Португалову исторический этюд ‘Строгановщина’, извлеченный из моей большущей и бесконечной ‘Соломонии бесноватой’². Думаю, что для той публики, о которой Вы мне пишете, оч[ень] пригодится и будет не без поучительности. А как редакция взглянет — не знаю, ее дело.

Не видал еще No с ‘Пощечиной’ Арцыбашева, но по отчету Ив[ана] Посошкова заключаю, что Михаил Петрович находится еще в том наивном периоде эмигрантской молодости, когда человек, покинувший мерзостную Совдепию, полагает, что за границею найдет ‘все высокое и прекрасное’, и очень бывает разочарован и обижен, когда натыкается на преизрядное свинство³. Я, например, не без конфуза вспоминаю свои пражские речи два года тому назад с призывами эмиграции к объединению. Черт ли ее объединит, когда на нее, кажется, и Господь Бог рукой махнул! И именно поэтому не очень я люблю, когда принимаются костить Европу за ее равнодушие к поеданию нас большевистским зверьем. Кабы сами хороши были, тогда ругайся — прав. А то ведь… Я вчера ‘горьким смехом’ плакал, когда увидел в ‘Днях’ заметку о речи Муссолини под заглавием: ‘Что-то скажет ‘Новое время»⁴. Видите ли, важность какая! Тут человек, который сейчас почти что держит в руках нити и пружины европейской политики, совершает шаг политического цинизма сверх всякой грации, зачеркивает добрую половину своей собственной программы и выдергивает из-под ног эмиграции еще одну дощечку, отделяющую ее от необходимости повиснуть в воздухе и так удушиться, а в социалистической оппозиции все сие первою мыслью вызывает лишь единый интерес — злорадство, что обмишулилась в упованиях на Муссолини] враждебная газета. Тьфу! Правые хороши, да и левые не лучше. И всем своя собственная домашняя грызня гораздо важнее борьбы с большевиками. Вон Вы пишете, что Деренталя заели Милюков с К^о. А в Берлине Прокопович с Кусковой выгнали со службы сына Гессена⁵ за непочтительное отношение ‘Руля’ к Екатерине Полувеликой. А с моей невесткой, женою В.А. Кадашева, любезничали до первой моей заметки в ‘За свободу’ о той же Екатерине и Троцком⁶, а затем сразу отношения так натянулись, что злополучной Анне Николаевне даже пришлось покинуть службу и потерять кусок хлеба… И вот так все. ‘Друг друга едим и с того сыты бываем’, так чего же на иностранцев так лютовать, что они в нас тоже видят съедобное и ничего больше? До свидания. Желаю Вам всего хорошего. Рад буду получить весточку от Вас.

Ваш Ал.Амфитеатров.

¹ Анонсы о предстоящем выходе повести отдельным изданием в Париже печатались в ЗС с 15 октября по 21 ноября 1923 почти ежедневно (о выходе книги в свет газ. сообщила 20 декабря — С.1). Сначала Савинков предлагал напечатать повесть в ЗС целиком, но Португалов и Философов отговорили его от этого, ссылаясь на коммерческие соображения. Отрывки из ‘Коня вороного’ печатались в 6 номерах ЗС — 1, 5, 8, 12, 19 и 26 ноября, сюда вошло более половины текста повести.

² Отрывок из исторического исследования Амфитеатрова о древнерусской повести ‘Соломония бесноватая’ — этюд ‘Строгановщина’ — был напечатан в ЗС 16-18 декабря 1923. Через несколько дней там был помещен и другой этюд из того же труда — ‘Город юродивых’. Публикация этюдов к ‘Соломонии бесноватой’ продолжалась в ЗС и в 1924: ‘Самоуправленцы’ (10, 17 марта, 1 апреля), ‘Богомысленное монастырское житье’ (27 и 30 апреля), ‘Царев кабак’ (18 августа), ‘Попы и бунты’ (26 и 30 августа), ‘Поповские промыслы’ (6 октября). Кроме публикаций в ЗС, один из этюдов — ‘Лешие сказки’ — появился в журн. ‘Златоцвет’ (Берлин, 1924. No 1). Полный текст исследования света не увидел. В 1929 в Берлине вышла книга Амфитеатрова ‘Одержимая Русь: Демонические повести XVII века’, составленная на основе упомянутых штудий.

³ Арцыбашев Михаил Петрович (1878-1927) — писатель. В эмиграции с августа 1923. С осени 1923 — один из ведущих сотрудников ЗС, с весны 1924 — член ее редколлегии. Ст. А. ‘Записки писателя. VI. Пощечина’ появилась в ЗС 26 ноября 1923 и была посвящена итогам лозаннского процесса над убийцами Воровского (5-16 ноября 1923): оправдание подсудимых А. назвал пощечиной, которую Европа дала большевикам. ‘Пусть простит и признает их [большевиков. — Публ.] весь мир,— восклицал он в заключение,— мы не простим, мы не признаем’. 28 ноября 1923 в подписанной ‘И.Посошков’ ст. ‘Арцыбашев и Горький’ в ЗС цитировалась (также с купюрой) строка, изъятая ранее из ‘Пощечины’ то ли по настоянию польской цензуры, то ли самой редакцией по политическим мотивам: ‘…….вы, а не христианские народы’ (имелись в виду терпящие большевиков европейцы).

⁴ Заметки с таким названием в ‘Днях’ не было. В передовой ‘Единственная задача’ (1923. 4 декабря), сообщая о парламентской речи Муссолини, заявившего о признании советского правительства, ‘Дни’ писали: ‘Муссолини предал своих вернейших почитателей — русских зубров’, саркастически замечали, что ‘в годовщину победы над демократической слякотью тошнотворного парламентаризма черный от фашистских рубашек Рим уже сам раскрывает объятия навстречу красной от народной крови Москве’, и недоумевали ‘во имя чего /…/ могут негодовать на признание Зиновьева и Троцкого люди, рукоплещущие героям большевизма наизнанку?’

⁵ По-видимому, речь идет о литературоведе и философе Сергее Иосифовиче Гессене (1887-1951), сыне редактировавшего ‘Руль’ Иосифа Владимировича Гессена (1865-1943). Служба, с которой Прокопович и Кускова ‘выгоняют’ неугодных им людей,— вероятно, Экономический кабинет, созданный С.Н. Прокоповичем в Берлине (в 1924 переведен в Прагу) для изучения экономики СССР, или издававшийся при нем ‘Экономический вестник’.

⁶ Возможно, речь идет о ст. Амфитеатрова ‘Думы в постели’ (ЗС. 1923. 12 ноября).

22. Савинков — Амфитеатрову

9.XII.[19]23
32, rue de Lubeck. Paris XVI

Многоуважаемый Александр Валентинович,

посылаю Вам моего ‘Коня’. Зелюк наградил его опечатками, следуя примеру ‘Свободы’¹. Мне это немного досадно, ибо сии опечатки нарушают ритм. А я над ритмом работал… В ‘Последних Новостях’ я вычитал, что ‘Конь’ — моя исповедь, и что я ‘совершил круг железного предначертания’. Благодарю, не ожидал.

Наша эмиграция напоминает французскую. Те же дрязги, та же нищета, то же тупоумие, те же надежды на ‘Испанию’ и даже если не совсем тот, то почти — Талейран. Я говорю конечно о ‘маститом’ П.Н. Милюкове. Он так глубокомыслен и тонок, что не разберет, куда ветер дует. Впрочем, может быть, я и не прав: я сужу об эмиграции по газетам, ибо в Париже из своего логова не выхожу и винчусь только ‘по делу’. Ах, уж эти ‘дела’. Доколе, о Господи, я вынужден буду ковыряться в подполье? Но ничего не поделаешь: кто к чему приставлен. А меня черт приставил к своей волынке.

Между прочим. Слава Богу, эту волынку стали тянуть молодые. Среди них попадаются люди большой воли и очень точного практического ума. Когда они попадают ‘на каникулы’ сюда, то ходят как ошалелые: эмигрантская жизнь кажется им сумасшедшим домом. Да и строгоньки они… Вы говорите ‘тьфу!’… и они говорят ‘тьфу!’… ‘Тьфу!’ и левые, и правые, и средние, и всякие. Вот на днях было секретное (!?!) заседание членов Императорской фамилии. Было постановлено: 1) Кирилла лишить сана,

2) принять корону старшему и только по желанию народа (?!),

3) ‘покедова что’ — ‘уполномочить’ В.Кн. Николая Николаевича²… Из этого заседания я заключаю, что монархистам снова откуда-то капнуло. Надо же показать, что ‘работаем’.

Арцыбашев талантлив и кроме того полезен. Он дудит в иерихонскую трубу и кое-кого пробуждает. По крайней мере, я с разных сторон получаю об этом письма. Ведь есть невидимая эмиграция: на заводах, на полевых работах, в лавчонках, на рубке леса. Среди этой эмиграции еще течет живая вода.

Будьте здоровы. Еще раз низкий Вам поклон за ‘Свободу’. Дер[енталь] Вам очень кланяется. Всего Вам хорошего.

Искренно Ваш Б.Савинков.

¹ Зелюк Орест Григорьевич (1888-?) — одесский журналист и издатель, в эмиграции с 1919, в 1920-е возглавлял в Париже изд-во ‘Volter’ (выпускало ‘Последние новости’) и типогр. ‘Франко-русская печать’ (где напечатан ‘Конь Вороной’). Об опечатках в публ. ‘Коня Вороного’ в ЗС Португалов винился в письме к Савинкову 1 ноября 1923: ‘Огорчен не меньше Вашего: в первой же главе ‘Коня Вороного’, помещенной у нас — заверстка: 7 строк перепутаны’ (ГА РФ. Ф.5831. Оп.1. Д. 159. Л.53).

² Совещание членов российского императорского дома состоялось в Париже 25 ноября 1923. Постановлено: ‘блюстительство престола /…/ принимает на себя вся семья’, а вел.кн. Николаю Николаевичу предписано ‘встать во главе освободительного движения, когда к тому время настанет, имея лозунгом — за веру, царя и отечество’ (Дни. 1924. 11 мая).

23. Савинков — Амфитеатрову

21.XII.[19]23. Paris

Дорогой Александр Валентинович,

Ваше письмо меня тронуло: мой ‘К[онь] В[ороной]’ не заслуживает такого Вашего отзыва — ведь я ученик сравнительно с Вами. А главное Вы — настоящий писатель — не дали мне в шею, как это обыкновенно делали по моему адресу таковые ‘не суйся, сукин сын, в общество избранных и повсесердно утвержденных, копайся в своем подполье’… Спасибо Вам сердечное.

Насчет Лермонтова, Вы конечно, правы: он для меня единственный любимый, больше даже Тютчева, даже Пушкина. Но о ‘Герое н[ашего] в[ремени]’ я не думал и совпадения с Верой и княжной Мери не заметил¹. Над языком же работал как негр. Вообще каждую страницу я своей рукой переписал и исправил не менее 15 раз. Можно сказать, высидел повесть горбом.

Просить Вас написать о повести не смею. Но, конечно, был бы чрезвычайно рад, если бы в той же ‘Свободе’ появилась Ваша статья после статьи Д[митрия] В[ладимировича]². Д[митрий] В[ладимирович] очень устал, живет в водосточной трубе и ему не до ‘К[оня] В[ороного]’. А хотелось бы, чтобы ‘попы и казаки в Беловежской пуще поняли, что есть всадник с мерою в руке’.

Здесь тишь да гладь. Гурки громят большевиков, Милюковы талейранствуют, а Озоль распложает своих агентов³. Собираюсь уезжать. Ищу денег… Ведь работаем на нищенские гроши, подписными листами в России и клянчением здесь. Клянчишь, клянчишь, ну и выклянчишь франков тысячу, да и то едва ли не с матерщиной: ‘Какая же теперь борьба? Теперь надо ждать’. И ждут — в кабаках. А в этих же кабаках русские женщины на ролях хористок или, как говорил Г.И. Успенский, ‘арфисток’. ‘Катька, очень весело вчера было?’ И иногда оторопь берет: неужели работаю вот для этих всех сволочей?

Сочувствую Вам в Вашей беде⁴. Низко кланяюсь Вашей супруге, которую, к сожалению, знаю только заочно. Поздравляю Вас и ее и всю Вашу семью с ‘Ноэль’ и ‘Журделан’⁵. Ох, уж эти ‘Ноэли’ здесь… У нас до звезды не ели, стол застилали сеном, подавали шуляки, взвар и кутью, а потом приходили ряженые… Собираюсь ‘ревейоне’⁶, т.е. жрать устриц и пить ‘муссе’⁷, франков за 15. Будьте здоровы. Дер[енталь] Вам шлет свой самый сердечный привет. У него все еще ‘палец’.

Искренно Ваш

Б.Савинков

P.S. Читаю ‘Строгановщину’ и учусь.

¹ Подробный отзыв Амфитеатрова о ‘Коне Вороном’ нами в фонде Савинкова не обнаружен.

² Философов Дмитрий Владимирович (1872-1940) — публицист и лит. критик. Подробную биосправку о нем см. в пред. Б.И. Колоницкого к публ. Дневника Ф. (Звезда. 1992. No 1). В эмиграции Ф. — с декабря 1919. В 1920-1921 в Варшаве — ближайший сотрудник Савинкова по РПЭК (тов. председателя, председатель его Политического отдела). В дальнейшем — фактический глава НСЗРС в Варшаве, чл. его ЦК, один из ведущих сотрудников ЗС, основной собиратель средств для нее и посредник в отношениях газеты с польскими властями. Много времени уделял конспиративной деятельности: все визиты эмиссаров Савинкова в Россию и обратно осуществлялись при его посредничестве, равно как и передача в Париж информации, полученной из России по тайным каналам. Письма Ф. к Савинкову — ГА РФ. Ф.5831. Оп.1. Д.204 и 401). Статья Ф. ‘Конь Вороной (вместо предисловия)’ (ЗС. 1923. 10 декабря) наряду с восторженной оценкой повести содержала общий очерк литературного творчества Савинкова-Ропшина.

³ Гурко Владимир Иосифович (1863-1927) — политический деятель, чл. Государственного Совета. В 1918 — чл. ‘Правого центра’. В эмиграции входил в состав Русского парламентского комитета, в 1923-1924 сотрудничал в ‘Русской газете’. Под словами ‘Озоль распложает своих агентов’, возможно, имеются в виду опубликованные в ‘Последних новостях’ 19 декабря 1923 сообщения о прибытии в Рур ‘советских агентов, руководящих агитацией против Франции’ и об обыске в советской торговой миссии в Генуе, в результате которого были изъяты торговые документы и личная переписка.

⁴ По-видимому, речь идет о психической болезни сына Амфитеатрова — Романа (1907-?).

⁵ Т.е. с Рождеством и Новым годом.

⁶ От франц. rveillonner — устраивать праздничный ужин в рождественский Сочельник.

⁷ Шампанское.

24. Савинков — Амфитеатрову

26.1.[19]24. Paris

Давно я Вам не писал, многоуважаемый и дорогой Александр Валентинович, да и от Вас давно ничего не имел, так, что даже не знаю, получили ли Вы мое последнее письмо. Изредка читаю Вас в ‘Свободе’ и всегда радуюсь. Радуюсь и Арцыбашеву, хотя он постоянно ‘кипит’ и ‘течет во храм’¹. Но лучше ‘кипеть’, чем разводить слюни, как Кускова и проч. Ах, Катерина Дмитриевна! Я ее очень люблю и лично ей все прощаю². Но ведь она же Керенский в юбке. И почему они не поженились?!

Черт его знает, все как будто безнадежно и отвратительно, а вот мне из Москвы неизменно пишут и докладывают, что все ‘очень хорошо’. И не только в ‘технике’ (за последние месяцы мы сделали в ней успехи), а вообще. Пахнет, мол, февралем. Я, Фома Неверный, не верю, конечно, памятуя, что ‘специалист флюсу подобен’… Но ведь иногда и специалисты кое в чем разбираются.

А что касается ‘склоки’, то не знаю, кому сочувствовать. Кажется, шельма Троцкий правильно почуял, куда ветер дует³.

Моему ‘Коню Вороному’ не везет: на чем свет стоит обругала Даманская⁴ и с грязью смешал какой-то Каменецкий (кто сей?)⁵. Кстати, когда я написал ‘Коня бледного’, на меня критика вылила такой ушат таких первосортных помоев, что я сразу застраховался на всю жизнь. Один эсер настрочил даже, что я ‘хуже Азефа’. А теперь я ‘презренный’…

Скажите, почему русские так любят поносить друг друга? Почему, напр., до сих пор поносят Арцыбашева? Ну меня — дело другое: я вообще намозолил глаза. А его? Ведь он же несомненно талантливый, честный и неглупый человек. Какие все-таки мы еще дикари!

Здесь все по-старому. Недавно Авксентьев лекцию читал.

Будьте здоровы. Кланяюсь Вашей супруге, которую я, к сожалению, не имею чести знать.

Всего Вам лучшего.

Искренно Ваш

Б.Савинков

¹ ‘Вскипел бульон, течет во храм’ — пародия-каламбур на перевод поэмы Т.Тассо ‘Освобожденный Иерусалим’, созданный родственником Амфитеатрова С.Е. Раичем (1792-1855). Бульон — герцог Готфрид Бульонский, один из предводителей Первого крестового похода.

² Эти слова, возможно, объясняются тем, что летом 1918 Прокопович и Кускова пустили Савинкова переночевать к себе, когда он скрывался в Москве от ВЧК после провала рыбинского восстания. Осенью-зимой 1922-1923 между К. и Савинковым шла дружеская переписка (Савинков даже предлагал ей сотрудничать в ЗС), однако к маю 1923 полярность идейно-политических установок стала очевидной для обоих корреспондентов (см. письма К. — ГА РФ. Ф.5831. Оп.1. Д.163).

³ После того, как дискуссия в РКП(б), скрытая в октябре-ноябре 1923, выплеснулась в декабре на страницы советской печати, эмигрантская пресса (и в частности ЗС) стала оживленно ее комментировать (см.: К расколу [Передовая]. // ЗС. 1923. 15 декабря. С.1, Склока [Передовая]. // ЗС. 1923. 21 декабря. С.1, Савинков Б. О дискуссии в РКП(б). // Там же. С.2, Углубление дискуссии [Передовая]. // ЗС. 1923. 29 декабря. С.1). Смерть Ленина внесла дополнительное оживление в эти комментарии — см., напр., Арцыбашев М. Записки писателя. XI. Смерть Ленина. // ЗС. 1924. 4 февраля. С. 1-3).

⁴ Даманская Августа Филипповна (псевд. Арсений Мерич, 1885-1959) — прозаик и переводчица, литературный критик. В амфитеатровском ‘Современнике’ в 1911-1915 выполняла переводческую работу. В рец. на ‘Коня Вороного’ обвиняла автора — ‘человека несомненно недюжинного и обладающего несомненным литературным дарованием’ — в том, что у него ‘хватило безответственности /…/ напечатать’. ‘Не сумел В.Ропшин помолчать,— патетически восклицала Д.,— и рассказал о таком страшном не глаголом, жгущим сердца людей, а по-епиходовски’ (Дни. 1924. 13 января. С.6). Сообщение о поступлении книги Савинкова в редакцию содержалось в том же номере газеты. Ср. в недатированном письме Португалова к Савинкову: ‘Какую дрянную, фальшивящую рецензию напечатали на ‘Коня Вороного’ ‘Дни’. Противнее всего то, что не решились сами обругать, а натравили дуру Даманскую’ (ГА РФ. Ф.5831. Оп.1. Д. 159. Л.72об.).

⁵ Б.Каменецкий — псевд. Юлия Исаевича Айхенвальда (1872-1928), литературного критика и публициста. В отклике на выход ‘Коня Вороного’ (Бездуховность. // Руль. 1924. 20 января. С.2-3), ставя в вину Савинкову художественную слабость и ‘моральную черноту’ повести, А. отказывает ему в праве заниматься спасением России от большевиков. Цитируя в заключение С.: ‘Я боюсь, что настанет день, и мы, как стадо овец, метнемся обратно. Метнемся, потому что корыстно любим Москву’,— Айхенвальд называет эти слова ‘подозрительно пророческими’, отчего и сама его статья — в свете дальнейшей судьбы героя — может быть оценена как пророчество, или, во всяком случае, как свидетельство недюжинной интуиции рецензента.

25. Амфитеатров — Савинкову

Levanto. 1924.II.4

Дорогой Борис Викторович,

Простите, что не писал давно. 1) Воображал, что Вы в странствиях. 2) Вожусь с ‘Соломонией Бесноватой’ и боюсь, что от нее вскоре сам взбеснуюсь, ибо живу мысленно в компании леших и разнообразных чертей, что — хотя лучше, чем с большевиками, но, все-таки, оглупительно.

Статью Каменецкого видел, но не читал, ибо, скользнув глазами, заметил, что ругает ‘К[оня] В[ороного]’ не только как политический документ, но и как литературное произведение. Так как на ругань по второму поводу способен относительно ‘К[оня] В[ороного]’ только человек очень глупый, либо умышленный враг, то я читать не стал. Тем более, что раньше имел неосторожность прочитать какой-то фельетон этого Кам[енецкого] и потом целый день ходил в сонной одури. Такая скука, такая преснятина, такая пошлость изъезженных общих мест. Откуда Гессен взял это сокровище и за что держит? Если за еврейское происхождение, то неужели нельзя было найти еврея поумнее и повеселее? А то ведь этот только летом терпим, когда мух много, взамен бумажки ‘смерть мухам!’. Летом же он, как нарочно, не писал еще, кажется. А зимой безусловно несносен.

А где, как и почему напала на Вас очаровательная Августина Даманская? Скажите, туда же! Вот до чего распустили журналистику нынешние удивительные времена: Августа Филипповна пикать дерзает! Ведь это уже — почти из Вашего знаменитого четверостишия…

Уж не знаю, за что Вы любите Кускову. Терпеть не могу баб политиканствующих и поучающих. Вавилоны да извилины. Должен сознаться, что не без некоторого нравственного удовлетворения наблюдаю, как высокопочтенные фарисеи и книжники недавнего прошлого один за другим прохвостятся соглашательством с большевиками. Пешехонов-то — недурен¹. ‘Что позолочено, сотрется — свиная кожа остается’².

Если не врут газеты, то ‘на святой Руси петухи поют’. Завязывается какой-то крутой узел, которого иностранными признаниями не развязать. Сдается мне, что Вы недолго усидите в Париже, а скоро должны будете проследовать в леса белорусские, либо иные. Увы, мне на 62 году, полуслепому человеку, да еще обремененному обязанностями ребят кормить, приходится только завидовать, глядя и слыша, что для более молодых и сильных приближается время действительной работы.

Арцыбашев, при всей его нескладности, все-таки молодчина, всколыхнул стоячее болото. И совершенно напрасно Д.В. Философов нашел нужным вступить с ним в полуполемику статьею вроде мягчительного пластыря. Мне пишут из Праги, что Кусковой и К^о это доставило большое удовольствие и злорадное торжество, а на публику твердую произвело очень скверное впечатление³. Ровно как и на меня, о чем я и писал Португалову. До свидания. Будьте здоровы! Желаю Вам всего хорошего!

Ваш Ал.Амфитеатров

¹ Пешехонов Александр Васильевич (1867-1933) — публицист и общественный деятель, один из создателей и лидеров партии народных социалистов, в 1917 — министр продовольствия ВП, после октября — чл. ‘Союза возрождения России’, вскоре после высылки из России (1922) выступил с брошюрой ‘Почему я не эмигрировал’, в которой призывал к признанию советской власти. ‘Я понимаю чувства эмигрантов,— писал он позже,— знаю, как им трудно признать советскую власть. Но это все-таки не резон, чтобы не признавать Россию’ (Признание России. // Дни. 1924. 23 января. С.2-4). П. служил в советском полпредстве в Риге. Похоронен в СССР.

² Цитата из сказки Г.Х. Андерсена ‘Старый дом’.

³ Речь идет о ст. Арцыбашева ‘Записки писателя. IX. Завоевания революции’ (ЗС. 1923. 31 декабря. С.2-3), в которой он полемизировал с теми, кто — отрицая власть большевиков — считал тем не менее непреходящими ликвидацию самодержавия, отмену сословных и религиозных ограничений, земельную реформу и др. самоочевидные завоевания революции. А. утверждал, что поскольку большевики — бандиты, то и всем революционным завоеваниям — грош цена: с падением большевиков эти завоевания должны рухнуть, и это будет вполне закономерно, т.к. никакое благо не может быть принято из рук преступной власти. В основе пафоса этой статьи лежало внутреннее неприятие любой революции, что вызвало восторг правой эмигрантской печати. Философов так далеко в отрицании революции пойти не мог: в том же номере ЗС (С.4) была напечатана его ст. ‘Завоевания революции’, содержавшая мягкую полемику с Арцыбашевым. Кроме того, Философову была неприятна ведшаяся со страниц ЗС полемика Арцыбашева с Кусковой и Познером, с которыми Философов (в отличие от Арцыбашева) был связан многолетними дружескими отношениями. Продолжение ‘полуполемики’: Арцыбашев М. Записки писателя. X. О революции, о правде, о г-же Кусковой и о самом себе. // ЗС. 1924. И января. С. 1-2, Философов Д. В трещине. // Там же. 17 января. С.2.

26. Савинков — Амфитеатрову

7.II.[19]24. Paris

Дорогой Александр Валентинович,

к сожалению, я не в странствиях, а в водосточной трубе… Еще к большему сожалению, я не могу разделить Вашего оптимизма. Что Рыкапа¹ треснула в своей сердцевине, для меня несомненно, но отсюда до ‘конца’ — дистанция огромного размера. Мы легко забываем, что все эти Дзержинские, Рыковы, Троцкие связаны между собой годами тюрьмы и каторги, и что при такой связи расстреливать друг друга очень трудно. До расстрелов дело, однако, должно дойти. Но когда? И найдется ли кто-либо вне Рыкапы, который посмеет и сможет вмешаться во внутреннюю грызню, чтобы ликвидировать сначала одних, а потом других? Этот ‘кто-либо’ должен бы находиться в Красной армии. Но я такого не вижу… Боюсь поэтому, что складывать чемоданы еще очень рано и что надо ‘покедова что обождать’. Ну, а если им денег дадут (я не верю, но чем черт не шутит?)? Ведь если деньги они получат, то немедленно и помирятся за пирогом, пока не съедят его, разумеется. Вообще, насчет ‘петухов на Святой Руси’, по-моему, еще очень ‘тихо’.

Со ‘Свободой’ неразбериха. Д[митрий] В[ладимирович] как-то не уживается с Португаловым, и это чрезвычайно жаль. Португалов — незаменимый редактор и без него газета идти не может. Бога ради, не покиньте нас в эту минуту и поддержите статьями, а я со своей стороны сделаю (уже делаю) все возможное, чтобы потушить варшавский пожар². Насчет статьи Д[митрия] В[ладимировича] Вы правы — я ей тоже подивился. И зачем, в самом деле, тряпку жевать? Пусть Арцыбашев переборщил, зато вышло ярко и твердо. А Д[митрий] В[ладимирович] ‘разъяснил’ так, что ‘с одной стороны нельзя не признаться, а с другой нельзя не сознаться’. Да и Антону Крайнему я не очень-то рад³. Знаю его. Работал с ним. Талант большой, но политического чутья ни на грош, и, кроме того, капризы… Пишу обо всем Д[митрию] В[ладимировичу], писал, разумеется, и Португалову.

Засим, нового ничего-с или, вернее, очень много, но не подлежащего опубликованию. Это ‘много’ как будто вода на Вашу мельницу, т.е. ‘петухи’, но я, повторяю, пессимист и ‘пока не вложу перст в язвы’, таковым и останусь: очень уж часто разбивал я себе морду в кровь ‘бессмысленными мечтаниями’. На этот раз не хочу.

А Каменецкий-то — Айхенвальд! А Даманская-то — эсерка, строчит у Керенского! Отзывы собирал для меня Ремизов⁴. Он здесь, голодает. Мереж[ковский] мечет громы против него: Ремизов-де печатался у большевиков!

Будьте здоровы.

Цалуе ренчки.

Падам до ног.

Б.Савинков

¹ Имеется в виду РКП(б).

² Резкое изменение тона Философова в отношениях к Португалову и газете могло быть связано с тем, что он стал получать деньги на ее издание из СССР (т.е., не зная того, от ОГПУ). Конфликт между Португаловым и Философовым продолжался до середины марта 1924 и закончился созданием редколлегии под председательством Арцыбашева (см. письма No 32 и 34). Подробности этого конфликта отложились в письмах обоих к Савинкову с приложением копий внутриредакционной переписки (ГА РФ. Ф.5831. Оп.1. Д.159 и 401).

³ Речь идет о статье Гиппиус (А.Крайнего) ‘Мешок с кислородом’ (ЗС. 1924. 24 января), в которой признание СССР европейскими странами писательница характеризовала как ‘мешок с кислородом’ для издыхающего большевизма. Сотрудничеству Гиппиус в ЗС Савинков не был рад потому, что их отношения, бывшие весьма близкими, начиная с того момента, как они подружились во Франции в 1906,— сильно осложнились в Варшаве в 1920. См. подробнее: Pachmuss T. Intellect and Ideas in Action. Munchen, 1972 (по именному указ.), Гиппиус 3. Варшавский дневник. // Возрождение (Париж). 1969. No 214-216, Она же. Коричневая тетрадь. // Там же. 1970. No 221, Она же. Дмитрий Мережковский. Париж, 1951. В этом же ряду следует рассматривать и отрицательный отзыв Гиппиус о ‘Коне Вороном’, где повесть обвинялась в антихудожественности, а ее автор — в мазохизме (Современные записки. 1924. No 19. С.248).

⁴ Писатель Алексей Михайлович Ремизов (1877-1957) был дружен с Савинковым со времен вологодской ссылки 1902-1903. Отношения возобновились после переезда Р. из Берлина в Париж 5 ноября 1923. См.: Ремизов А. Иверень. Беркли, 1986. По указ., Он же. Взвихренная Русь. Лондон, 1990. По указ.

27. Амфитеатров — Савинкову

Levanto. 1924.II.16

Дорогой Борис Викторович,

да неужели Б.Каменецкий — Айхенвальд? Удивили Вы меня. Правда я считал Айхенвальда парнем весьма способным, но для того, чтобы так искусно притворяться каждую неделю скучнейшей бездарностью, а временами и круглым дураком, мало способностей, надо быть гением.

К сожалению, Ремизов действительно печатался у большевиков и любезничал с ними больше, чем следовало бы. Но в грех ему сего не ставлю, ибо человеку жутко приходилось. Знаю и видел. Но, во всяком случае, даже и суровейшие Катоны эмиграции (а много ли имеющих право на такое судебное положение и звание?) не могут зачислять его в одну категорию с прихвостнями и подлизами большевиков вроде Корнея Чуковского, Андрея Белого и т.д. Не говоря уже об открыто примкнувших к большевизму Ясинском, Брюсове с К^o е tutti quanti¹. Я мало знаю Ремизова как человека и не люблю его как писателя (отдавая должное живущему в нем несомненно большому таланту), посвятившего свое перо умышленному коверканью русского языка, которым, однако, он, когда хочет, владеет превосходно, с изящной простотой. То-то и досадно, что он всегда может, но редко хочет.

Относительно дел, конечно, Вам из Парижа виднее, чем из моей левантийской дыры. Газеты возвещают так много восстаний, повстаний, движения и всякого недовольства, что поневоле начинаешь прислушиваться, не поют ли петухи. Уж очень пора бы.

Относительно ‘За свободу’. Видите ли: Португалов, отходя от редакторства, написал мне очень милое прощальное письмо, на которое я ему ответил таким же искренним сожалением об его уходе. От Философова я ни единой строки не получал, а навязывать себя в сотрудники новому редактору, который меня о том не просил, не в моих правилах. Это значило бы ставить себя и свой труд наудачу под контроль Д[митрия] В[ладимировича], на что я не согласен уже потому, что наши мировоззрения диаметрально противоположны, и, стало быть, без крупных компромиссов здесь не обойтись. А мне это, на старости лет, не к лицу. В России между мною и святою троицею Мережковского-Гиппиус-Философова никогда не было ни близости, ни даже симпатии, скорее взаимная антипатия. В старой эмиграции тоже. Сейчас мы очутились в одном отрицательно политическом лагере, но очень сомневаюсь в тождестве взглядов и тактики. Когда они скрылись за границу, статьи Мережковского перепечатывались в ‘Правде’ и расклеивались по стенам как явное свидетельство ‘эмигрантской клеветы на советскую власть’: вот какие они хорошие политики! А сейчас эта история с Арцыбашевым… В уходе Португалова вижу только одну хорошую сторону: сам он стал много писать, что помогает газете держаться на линии, с которой она, попав в распоряжение Троицы, конечно, сковырнется.

До свидания. Желаю Вам всего хорошего.

Ваш А.А-в.

¹ И всех прочих (итал.).

28. Савинков — Амфитеатрову

18.11.[19]24. Paris

Глубокоуважаемый Александр Валентинович,

Ваше письмо огорчило меня чрезвычайно. Пишу сегодня Д[митрию] В[ладимировичу] и продолжаю заливать варшавский пожар. В одном Вы неправы, однако. Не смешивайте Д[митрия] В[ладимировича] с Зинаидой и Мер[ежковским]. Уже давно, с 1920 г., Д[митрий] В[ладимирович] отошел от них. В глазах Зинаиды, Д[митрий] В[ладимирович] связался с ‘авантюристом’, в глазах Мер[ежковского] забыл Антихриста для дел земных. Редакторство Д[митрия] В[ладимировича] (я думаю, что Порт[угалов] скоро вернется к прежним обязанностям) не означает ни в какой степени редакторства Зинаиды и Мер[ежковского]. Я был удивлен даже и статье Антона Крайнего… В 1920 г. в Варшаве, работая вместе с Зинаидой и Мер[ежковским], я выпил до дна чашу легкомыслия, самоуверенности, величия, полного непонимания жизни, сплетен и малодушия¹. Д[митрий] В[ладимирович] был свидетелем этой ‘работы’. С тех пор он не с ними и часто против них. А ему Вы не ставьте всякое лыко в строку. Он немолодой, усталый и замученный русский барин, нашел в себе веру и силы для ежедневной и неблагодарной борьбы с большевиками. Он живет подвижнической жизнью. И если иногда делает ошибки (как с Порт[угаловым]) и промахи (как с ‘послесловием’ Арц[ыбашеву]), то эти ошибки и промахи есть за что прощать. Я очень люблю и глубоко уважаю его.

Доклады из России, в частности, из Москвы, таковы, что подтверждают Ваш оптимизм. Но я — Фома Неверный… У меня морда в крови и один глаз на ниточке висит². Вот поэтому я и боюсь верить ‘петухам’. А вдруг не петухи, а опять ‘пожалуйте бриться’. Ведь все возможно. Но… принимаю меры, насколько сие в моих, увы, очень слабых силах.

Может статься, что вскоре мы увидимся. Об этом мечтаю. Давно хочется Вас повидать и как следует поговорить. Дер[енталь] Вам кланяется.

Искренно ваш

Б.Савинков

P.S. Если Ремизов и виновен, то в слабости человеческой — в дровах, картошке и проч. Я его знаю 25 лет. Он такой же коммунист, как мы с Вами. А Катоны!.. О, Господи, боюсь я Катонов. Знаю, где у них раки зимуют.

Б.C.

¹ И Гиппиус и Мережковский были объявлены ‘ближайшими сотрудниками ‘Свободы’ со дня ее основания’ и оставались ими (во всяком случае, формально) до июля 1921, т.е. более полугода после их отъезда из Варшавы в Париж. Ср. сетования Гиппиус в ‘Варшавском дневнике’: ‘мне в этой Свободе свободы не дали’, а также ее воспоминания о совместном обеде в Варшаве в июле 1920, во время которого Савинков агрессивно отверг попытку Мережковских ‘проэкзаменовать’ его на тему об идейных мотивах его борьбы (Возрождение. 1969. No 216. С.34, 36). ‘Борис рыдал мне в жилет,— рассказывал после этого Философов,— что вы его экзамену подвергали и что он экзамена не выдержал’.

² Усеченная автоцитата из повести ‘Конь Вороной’. Полный текст: ‘У него морда в крови и глаз на нитке висит, а он про книжки толкует’ (Часть II. 6 июля). Эти слова наряду с чеховской сентенцией о ‘жизни в водосточной трубе’ и питании ‘мокрицами’ постоянно использовались Савинковым в переписке 1923-1924 для описания своего психологического состояния и быта.

29. Амфитеатров — Савинкову

Levante 1924.II.22

Дорогой Борис Викторович,

Вы очень обрадовали меня известием, что собираетесь в наши края. Приезжайте на передышку в тихой заводи, которую представляет наше житье-бытье по природе, но, к сожалению, не по состоянию духа обитателей, т.е. нас, вечно удрученных мыслью, выскочим мы из петли очередного к уплате задолжания или в оной удавимся окончательно. Приезжайте не мимолетно, а на некоторое время. У нас в самом деле можно почувствовать себя в некоторой нирване, весьма далекой от парижской суетни. Иллария Владимировна будет кормить Вас собственными кроликами и курами, а всего более их (только кур, конечно) яйцами, сушеными фигами, а я буду Вас поить хорошим вином местного производства. С удовольствием послал бы Вам и в Париж его несколько бутылок, если бы не боялся, что Вам дорого обойдется провоз и пошлина. Справьтесь о том и напишите, пошлю немедленно. Сам я, увы, бессилен на то, ибо нищ, как Ир¹. Надо сейчас отправлять сына Максима (виолончелиста) в Милан кончать курс и на заработки,— не могу: никаких денег. Процесс тут один проклятый меня душит, адвокат пристает с ножом к горлу, вишу на ниточке: вот-вот все пойдет к черту и ‘пожалуйте бриться’, как Вы говорите. И ничего не могу сделать. Написал сегодня Иосифу Прекрасному, т.е. Гессену, чтобы разорил для меня Ульштейна² на 1000 ит[альянских] лир, но, хотя это разорение не более, как уплата части гонорара, имею мало надежды.

Спасибо за то, что Вы написали мне подробно о Философове. Коль скоро он отделил свою пуповину от лона Зинаиды и Димитрия, то, само собою разумеется, это огромный шанс в его пользу, как человека, близко стоящего к газете. А что он человек умный, образованный и высокой порядочности, словом, очень хороший,— в том я никогда и не сомневался, да и кто же когда-либо сомневался? Но, все-таки, скажу откровенно: в редакторы газеты, да еще боевой, которой в известной степени не лишнее быть даже фанатическою, он едва ли годится уже потому, что он, подобно Гамлету, ‘голубь кротостью’ и ужасный рассуждатель. Его самого надо редактировать, подсыпая ему перцу в суп. Оставляя уж арцыбашевское приключение, разве возможно, чтобы ‘За свободу’ печатала в столь мягких тонах написанные воспоминания о таком звере в юбке, как Елена Стасова?³ Ведь они же с Яковлевой залили Питер кровью, свирепствовали гораздо хуже их предшественника Урицкого⁴. Две морфиноманки, кровожадные развратные садистки, а у Философова — какой-то падший ангел, которому, при легком покаянии, могут еще отверстыми быть врата потерянного рая. Мурова Пери из Че-Ка⁵. Нет, знаете, тут надо Федю и Егорова⁶, а не ‘понять-простить’. Напонимались и напрощались!.. О Ремизове я вполне с Вами согласен, а Мережковскому в Катоны записываться в особенности не пристало, ибо Курбским он сделался в Минске, а не в Питере и в Пскове. До свидания. Пишите и приезжайте. Желаю Вам всего хорошего.

Ваш Ал.А-в

¹ Ир — библейский персонаж, сын Иуды, внук Иакова (Быт. 38).

² Братья Улльштейны: Ганс (1859-1935), Луис (1863-1933), Франц (1868-1945), Рудольф (1873-1964) и Герман (1875-1943) — семья крупнейших германских издательских магнатов еврейского происхождения. С 1920 участвовали в издании ‘Руля’ и издательстве ‘Слово’ (см. Гессен И.В. Годы изгнания: Жизненный отчет. Париж, 1979. По указ.).

³ Имеется в виду мемуарный очерк Д.Философова ‘Семья Стасовых’ (ЗС. 1924. 29 и 30 января, 1 февраля). Семьи Философовых и Стасовых, принадлежавшие к петербургской интеллектуальной элите, дружили между собой. Автор здесь называет Елену Дмитриевну Стасову (1873-1966) по имени, положительно отзывается о ее поведении в 1918 (‘На панихидах Лена забыла свою большевицкую мораль и была просто дочерью, нежно любившей свою мать. /…/ Со мной она обошлась по-человечески, и я думаю, что если остался жив, то отчасти благодаря ей’), но вместе с тем и указывает на ее ‘изуверство’, говоря, что в ней ‘сидела фанатичная монашенка’.

⁴ Имеется в виду Варвара Николаевна Яковлева (1884-1941), работавшая в 1918 (как и Стасова) в Петроградской ЧК. Амфитеатров называл обеих в печати ‘зверихами’ (Два коня. // ЗС. 1924. 27 июля. С.3).

⁵ Пери — в иранской мифологии — падший ангел, временно изгнанный из рая, стала героиней поэмы ирландского поэта-романтика Томаса Мура (1779-1852) ‘Пери и ангел’, известной в России с 1821 в переводе В.А. Жуковского.

⁶ Федя и Егоров — герои повести Савинкова ‘Конь Вороной’, беспощадно истребляющие большевиков.

30. Савинков — Амфитеатрову

24.11. [19]24. Paris

Дорогой Александр Валентинович,

человек предполагает, а сукин сын располагает. Совсем уж собрался в Italia la bella и мечтал о том, что заеду в Levanto и повидаю Вас. Не тут-то было. Во-первых, моя поездка откладывается, а во-вторых, ‘перст указующий’ может направить ее вовсе не на юг, а к черту на рога. Жалею об этом сердечно даже если бы в перспективе не было лапенов¹ Илларии Владимировны и Вашего вина. Кстати, спасибо Вам большое, но куда, к черту, его посылать? Если бы Вы знали, в какой водосточной трубе я живу и какими мокрицами питаюсь. Вот эти-то мокрицы мешают мне бежать на почту и перевести Вам 100, 200, 500, 1000 фр. — ‘по способности’.

По-моему, возмутительно, что вы бьетесь в нищете. Ох, собачья нищета!.. Не говорите никому, но если бы Вы знали, как она меня иногда хватает за горло! А ведь и делать кое-что надо, да и ‘фасон держать’ необходимо. Подлое, по правде говоря, житьишко…

Насчет газеты Вы, разумеется, правы. Д[митрий] В[ладимирович] при всех своих огромных достоинствах человек ‘штатский’ и боев не любит. Да ему теперь и не до жиру, быть бы живу. Он окончательно замучен все той же нищетой и сопряженными с ней дрязгами. Как мало людей, внутренне независимых от денег! Ведь в сущности чудо, что газета выходит. И это чудо совершает каждодневно он, Д[митрий] В[ладимирович]. Я, конечно, строчу ему постоянно о том, чтобы он ‘давал волю’ Арцыбашеву и молодым. Но ведь советы легко давать… Португалова как редактора я конечно предпочитаю и надеюсь, что когда ‘утихнут страсти’, все образуется.

Но, ради Бога, пишите. Ручаюсь Вам, что Д[митрий] В[ладимирович] будет печатать все и без запинки. Ищу для газеты денег и, чего доброго, пожалуй, найду. Моя мечта перевести ее в Париж.

Арцыбашев с грязью смешал Познера². Это хорошо. Я давно уже спрашивал себя, как защищаться и защищать от клеветы? Вот, напр., Коля Авксентьев. Клеветник перворазрядный. Но что с ним делать? Вызвать на дуэль? Он — социалист и поэтому на дуэли не дерется ‘принципиально’. Вот и ‘будьте любезны’… Судиться? Где? У кого? У мирового, которого нет, или в третейском суде, где будут сидеть равноапостольные Познеры и Винаверы?³ Значит, опять ‘будьте любезны’… В морду дать (извините)? Так ведь дать ему в морду, так немедленно попадешь в отпетые хулиганы, а его чело украсится терновым венцом страдания ‘за правду’. И снова, в третий раз, ‘будьте любезны’… Защиты нет никакой. А ведь кроме Коли есть и другие. И Зинаида грешна, и ‘сам’ Павел Николаевич Милюков, и прочие. В этом наши эмигрантские (не вообще ли русские?) нравы. Любим мы псить ближнему своему.

Будьте здоровы. Желаю Вам всего самого лучшего. Дер[енталь] Вам очень кланяется. Низкий поклон Ил[ларии] Вл[адимировне].

Сердечно Ваш

Б.Савинков

¹ От фр. lapin — кролик.

² Познер Соломон Владимирович (1880-1946) — журналист и общественный деятель, сотрудник ‘Последних новостей’. Речь идет о ст. Арцыбашева ‘Записки писателя. XIII. Истошный вопль’ (ЗС. 1924. 18 февраля. С. 1-3), бывшей ответом на выступление П. в ‘Последних новостях’, где П. обрушился на А.Крайнего за его похвалу Арцыбашеву (Полет в Европу. // Современные записки. 1924. No 19). Полемика на этом не завершилась (см.: Философов Д. С.В. Познеру. // ЗС. 1924. 23 февраля, Арцыбашев М. Записки писателя. XV. Как будто бы письмо. // Там же. 2 марта, Философов Д. Непримиримые и ультрафиолетовые. // Там же. 8 марта /с включением писем П. и Б.О. Харитона, отвечавших на ст. Философова от 2 марта/). Финалом дискуссии стала ст. Арцыбашева ‘Записки писателя. XVIII. Четыре заповеди полемиста’ (Там же. 24 марта).

³ Винавер Максим Моисеевич (1863-1926) — политический деятель, литератор, в 1923-1926 — редактор газ. ‘Звено’ (Париж).

31. Амфитеатров — Савинкову

Levanto. 1924.II.29

Дорогой Борис Викторович,

очень Вы меня огорчили отменою приезда. А я уже совсем было расположился встречать Вас и надеялся, что, может быть, Вы и Деренталя оторвете от его шоферских экзаменов, и привезете, и поговорим толком.

Вашему намерению передвинуть ‘За свободу’ в Париж очень радуюсь. Хорошо было бы, если бы удалось. Конечно, еще лучше было бы и Варшаву сохранить, и Париж приобрести, т.е. двинуть здесь новый орган, не отказываясь от прочно насиженного места, где газетой завоеван постоянный читатель. В Париже читателей надо будет приобретать. Но верьте опыту: при твердой линии, энергии и хорошем ведении дела, это недолгая борьба. В парижском еженедельнике я принял бы с удовольствием самое оживленное публицистическое участие, а не только беллетристикой и историческими этюдами. Кстати: один таковой я послал Д.В. Философову, согласно Вашему желанию.

Плюньте Вы с высокого, но зеленого дуба на Зинаиду, Авксентьева и пр., выдающих Вам диплом на ‘авантюриста’, что, по-видимому, Вас огорчает и раздражает. Охота же! По-моему, попрекать русского политического деятеля авантюризмом в переживаемое нами время значит выдавать расписку в собственной глупости и тупости. Было бы побольше ‘авантюристов’, так Троцкий не командовал бы Красной армией, Каменев и пр. не сидели бы в Кремле.

Кажется, Бунин в Париже произнес очень хорошую речь. Сужу по отчету С.Яблоновского в ‘Руле’¹. Ах, как трудно отсюда судить о чем-либо с определенностью! То и дело прибегай к оговорке ‘кажется’! Вот тут и пиши публицистику. Хотел вот заняться Керенским с его речью в Праге² и решительно не знаю, какому отчету верить. В ‘Руле’ одно, в ‘Днях’ другое, корреспондент ‘За свободу’ где-то посередине. И чувствую нюхом, что все не то.

Давно хотел Вас спросить и все забываю. Не знаете ли Вы, куда сгинул Борис Дмитриевич Самсонов?³ В 1921 и 1922 г. он мне раза два писал из какого-то польского захолустья. Около года тому назад, когда Муссолини покровительствовал плану фашистов-интервентистов, я разыскивал Самсонова для сведений по военной организации, но не получил ответа, так что не знаю, дошло ли до него письмо. Затевал он какую-то газету в Варшаве с… Брешко-Брешковским!⁴ Но от этой идеи отстал — судя по его письму — едва ли не по моему настоянию.

До свидания. Желаю Вам всего хорошего. Кланяйтесь Деренталю.

Ваш Ал.А-в

¹ Речь идет о ст. журналиста Сергея Васильевича (Викторовича) Потресова (псевд. С.Яблоновский, 1870-1953 или 1954) ‘Два вечера’ (Руль. 1924. 26 февраля). Вечер на тему ‘Миссия эмиграции’, на котором выступал Бунин, состоялся не позднее 22 февраля 1924 в парижском Salle de G&egrave,ografie.

² Двухтысячное собрание русских в пражском Сметановском зале 14-15 февраля 1924 было посвящено памяти Л.Г. Корнилова. Произнесенный на нем 4-часовой доклад Керенского назывался ‘Государство и народ в русской революции’. А.С. Изгоев откликнулся на него иронически (На радении…: Письмо из Праги. // Руль. 1924. 21 февраля). ‘Дни’ посвятили этому событию в общей сложности более 4 полос: 20 февраля в обзоре откликов печати упрекали ‘Руль’ за необъективность и искажение фактов, 21 февраля поместили подробное изложение доклада, а 22-го — прений и заключительного слова Керенского. В ЗС большой отчет об этом собрании, подписанный ‘А.С’, появился 23 февраля, а 7 марта — неодобрительно-пренебрежительный отзыв Савинкова о докладе Керенского.

³ Самсонов Борис Дмитриевич — в 1917 чл. Предпарламента от Астраханского казачьего войска.

⁴ Брешко-Брешковский Николай Николаевич (1874-1943) — прозаик, журналист. В 1920-е жил в Варшаве, сотрудничал в софийской газ. ‘Русь’.

32. Савинков — Амфитеатрову

4.III.[19]24. Paris

Дорогой Александр Валентинович,

списавшись с Арцыбашевым и Португаловым, я написал Философову, что по моему мнению необходимо учредить редакционную коллегию из этих трех лиц. Хочу надеяться, что Философов внемлет моего гласу. Хочу надеяться также, что с учреждением этой коллегии недоразумения прекратятся. Спасибо Вам сердечное за то, что в это ‘смутное время’ Вы все-таки послали кое-что в ‘Свободу’.

‘Свобода’ в Париже — мечтание. Для этого надо не только клянчить, но и выклянчить. Но у кого? Как? Кое-какие надеждишки имею, но лучше о них не говорить, чтобы не сглазить… А пока я топорщусь, в Париже намечается другая газета, право-кадетская, с тайным монархизмом, вроде ‘Руля’. Редактор, кажется, Ганфман. Датели — Гукасов, Денисов, Третьяков, Нобель, Терещенко¹. В эмиграции газета пойдет. А в России? Думается мне, что все, что пахнет Романовыми, для России только отрицательно во всех смыслах и, в частности, в смысле влияния на публику. Наша газетчонка серенькая, но в России читается нарасхват. В этом-то ее и цена. Но ганфманское предприятие уже тем хорошо, что многие писатели хоть подкормятся немного. И то слава Богу.

Где Самсонов — не знаю. Не видел его с моей высылки из Варшавы, т.е. года два с половиной. Ох, Самсонов… Близко наблюдал я его ‘работу’ в Польше. Быль конь да, кажется, изъездился в эмиграции. О речи Бунина ничего Вам сказать не могу. Я ведь никого, кроме как по делу, не вижу и нигде не бываю. Да и о самой-то речи узнаю впервые от Вас. Но разве Вы не получаете ‘Последних Новостей’? Я, грешный человек, их не читаю, но если Бунин выступал, то отчет должен быть.

Засим-с, все по-прежнему. Из России последние дни ничего не имею. Холодно. Одолевают мокрицы. Ем их и приговариваю: ‘Терпи казак, атаман будешь’. Сие по поводу Коль и Зинаид, т.е. моего ‘авантюризма’.

Дер[енталь] Вам низко кланяется, а я желаю всего самого лучшего. Искренно Ваш

Б.Савинков

¹ Возможно, речь идет об организации газ. ‘Возрождение’, выходившей в Париже в 1925-1940. Ганфман Максим Ипполитович (1873-1934) — редактор и издатель, в Петербурге возглавлял газ. ‘Современное слово’, в эмиграции принимал участие в редактировании газ. ‘Сегодня’ (Рига), редактором ‘Возрождения’ не стал. Последним в 1925-1927 руководил П.Б. Струве. Гукасов Абрам Осипович (1872-1969) — нефтепромышленник и финансист, после революции — в эмиграции, основатель и издатель ‘Возрождения’. Денисов Николай Хрисанфович — предприниматель и меценат, в эмиграции — создатель и председатель Российского финансового торгово-промышленного союза (Торгпрома,— см. подробнее: Минувшее. Исторический альманах. Т.З. Париж, 1987. С. 333). Третьяков Сергей Николаевич (1882-1944) — промышленник, в 1917 — председатель Экономического совета при ВП, затем — в эмиграции, тов. пред. Торгпрома, с 1930 — секретный сотрудник ИНО ОГПУ-НКВД в Париже, в июне 1942 арестован там гестапо и расстрелян 16 июня 1944 в концлагере Ораниенбург как советский шпион (см.: Млечин Л. Министр в эмиграции. // Новое время. 1990. No 18-20). Нобель Густав Людвигович — предприниматель, к 1917 — чл. правлений Бинагадинского нефтепромышленного и торгового товарищества, Восточно-азиатского торгово-промышленного банка и др., в 1920-е в Париже — тов. пред. Торгпрома. Терещенко Михаил Иванович (1886-1956) — сахарозаводчик и финансист, в 1917 — министр финансов и иностранных дел ВП, затем — в эмиграции.

33. Амфитеатров — Савинкову

Levanto. 1924.III.14

Дорогой Борис Викторович,

опаздываю ответом на Ваше письмо по важной причине. Пережили неделю волнений, потому что… свинья рожала. В Париже оно Вам будет смешно и непостижно, а здесь, можно сказать, был вопрос жизни и смерти, ибо, если бы эта красавица сама сдохла или сожрала бы поросят, то погасли бы все наши упования на существование от натурального хозяйства. Теперь же, когда она не только наплодила семь поросят, из коих один, впрочем, не сумел родиться и помер, но и оказалась нежнейшей матерью,— понимаете ли? Перспективы! Ведь шесть поросят — это — через два месяца — 1500 лир! А к сентябрю она опять родит! Словом — хожу и пою из ‘Цыганского барона’:

О, да, я не писатель,

Писать желания даже нет:

Свиней я воспитатель

И вовсе не поэт. Относительно редакционного комитета скажу, что вообще-то я против подобных коллегий, по многому горькому опыту. Редакторское дело монархическое и даже самодержавное. Все мои газеты быстро расцветали и шли вперед, покуда я держал вожжи в руках деспотически, и увядали, как скоро я сдавался на конституционные уступки, отрекался от престола и передавал власть совету министров, палате и т.п. Но в данном случае полагаю, что это было бы наилучшим исходом, безобидным и для Д[митрия] В[ладимировича] Ф[илософова] и для В[иктора] В[ениаминовича] П[ортугалова]. Только ссорится быстро очень публика в этих комитетах.

Арцыбашев для ‘За свободу’ — драгоценность. Благодаря его нахрапу газета проломила брешь берлинского и парижского бойкота чрез замалчивание. Так орет, что не услышать и мимо пройти, не ответив, нельзя. Яблоновский писал очень плохо, особенно в первом ответе. Во втором он постарался, но все-таки, получилось что-то вертячее и скользкое¹. Я написал о том Гессену, что ни к. чему это. Кстати, о Гессене: можете себе представить, прислал мне немножко денег! Я прямо пристыжен в своем скептицизме!

Нет, ‘Последних Новостей’ я не получаю и не вижу и очень рад тому, потому что и Милюкова не люблю и сотрудничают там разные милостивые государи, от коих умного слова не услышишь, а раздражать и за нервы дергать они, при всей своей глупости, умеют и даже в том специализировались. А я очень берегу свое драгоценное здоровье и остерегаюсь чтения, побуждающего к матерным словам. Воспитание поросят, кроликов, собирание яиц — занятия, требующие философической сосредоточенности и спокойствия духа.

На этой неделе я, впрочем, набросал кое-что полемическое и в ‘Руль’, и в ‘Гельсингфорсский носовой платок’². В ‘За свободу’ лежит моя большая статья ‘Самоуправленцы’. Как только она пройдет, пошлю ‘Записную книжку’. Накопилось кое-что кусательное³.

Как Деренталь? Поклон ему.

До свидания.

Желаю Вам всего хорошего.

Ваш Ал.А-в

[На полях:]

Вчера через Геную проследовал эшелон русских офицеров, с ген[ералом] Грудзинским во главе, направляющийся в Белград по вызову. По словам их, ближайшим пароходом следуют из Шанхая туда же еще 500 человек. Что сей сон значит?⁴

¹ Речь идет о статьях журналиста Александра Александровича Яблоновского (1870-1934) ‘Досадная полемика’ и ‘М.П. Арцыбашеву’, опубл. в ‘Руле’ 26 февраля и 12 марта 1924. Они являлись откликом на выступления Арцыбашева в ЗС 18 февраля и 2 марта, в которых тот обвинял Горького в краже художественных ценностей и других уголовно наказуемых действиях. На стороне Арцыбашева выступила З.Гиппиус в ‘Современных записках’, впоследствии оговорившись, что лично она обвиняла Горького в изъятии духовных ценностей. Пересказав эту полемику, Яблоновский отводит обиды Арцыбашева, настаивая на недопустимости бездоказательных обвинений и неприемлемости мелочных уколов в борьбе с убийцами.

² В ‘Руле’ в марте-мае 1924 ничего ‘полемического’ Амфитеатрова опубликовано не было. Под ‘Гельсингфорсским носовым платком’ Амфитеатров подразумевает малоформатную ежедневную газету ‘Новые русские вести’ (см. прим. 1 к письму No 13). В письме от 20 ноября 1923 Григорков предлагал Амфитеатрову сотрудничество в этом издании.

³ ‘Самоуправленцы. Этюд к историческому исследованию ‘Соломония бесноватая» был напечатан в ЗС 10 и 17 марта и 1 апреля 1924. Посланная позже ‘Записная книжка’ (под таким заголовком регулярно помещались в ЗС фрагменты воспоминаний Амфитеатрова и отклики на прочитанное) появилась в ЗС 23 марта. ‘Кусательное’ — вероятно, воспоминания об Адолии Родэ, содержателе известного петербургского кафешантана, ставшем после революции директором Дома ученых и приближенным Горького. Амфитеатров с чужих слов упоминает о кутежах большевиков (включая Ленина) на ‘Вилле Родэ’ в 1917.

⁴ Вероятно, речь идет о Михаиле Цезаревиче Грудзинском (1869-?), в 1902 окончившем Академию Генштаба, к 1917 полковнике, помощнике окружного интенданта Московского военного округа по армейской пехоте. Упомянутые переброски русских офицеров могли быть связаны с тем, что как раз в это время король Югославии согласился брать их на службу в своей стране.

34. Савинков — Амфитеатрову

25.III.[19]24. Paris

Дорогой Александр Валентинович,

собираюсь в некое путешествие, но прошу Вас, пишите по-прежнему: Вашим письмам я всегда рад и так или иначе, рано или поздно я их получу.

Ну-с, слава Богу, ‘редакционное совещание’ учреждено: председатель — Арцыбашев, члены — Философов, Португалов и Шевченко¹. Последнее имя Вам, разумеется, ничего не говорит. Шевченко — мой старый приятель, немножко поэт, немножко журналист, очень газетная крыса и весьма миротворец по характеру. А это сейчас в Варшаве необходимо. Что касается ‘газетной диктатуры’, то я с Вами вполне согласен. Однако, на нет и суда нет. При возникших недоразумениях ни Португалов, ни Философов осуществлять таковой не могут и оба ‘под’ Арцыбашева не пойдут, да и Арцыбашев человек не газетный. Значит, нечего делать, приходится мириться с ‘конституцией’. Очень надеюсь, что Вы газету не оставите своими статьями. Во-первых, мы ведь когда-нибудь и разбогатеть можем, а во-вторых, и это главное, у нас читатель особенный и нередко русский в России.

Арцыбашев, по-моему, полезен огромно. Я не устаю об этом твердить Философову. Правда, очень уж он иногда закусывает удила. Даже я, при всей своей наглости, ‘пужаюсь’… Но это ничего, пожалуй, действительно, кстати перестать играть в салонную вежливость, когда вся морда в крови и ‘глаз на нитке висит’. А уж как в крови-то! Разве царскую эмиграцию можно сравнить с нынешней? Ведь тогда был рай и в общем честные люди. А теперь? Вот Деренталь ездит ночным извозчиком, например… А Паша Милюков только и делает, что клевещет, например… Коммунисты, те хоть звери, а наши партийные генералы — насекомые и не больше. А туда же, хотят море поджечь. Для меня в большевизме самое страшное не Троцкие. О Троцких я знал, что они Нахамкесы². А вот что наши ‘интеллигенты’ такая мразь, я понял только… в 1917 году! Из моей щели они мне казались чуть не богами, а на поверку вышло, что Чехов был прав, когда писал про Белебухина и Жестякова³. И ничего никогда путного у нас в России не будет, если опять воцарятся высокопросвещенные профессора и высококрасноречивые адвокаты. А ведь могут выскочить, с[укин]ы с[ын]ы! За ними еврейство, т.е. деньги. И за что евреи их любят?

Будьте здоровы. Желаю Вам всего лучшего, в том числе и поросят. Мой низкий поклон Вашей супруге.

Искренно ваш Б.Савинков

¹ Шевченко Евгений Сергеевич (1877-1932) — юрист и литератор, потомственный почетный гражданин, окончил юридический ф-т Варшавского ун-та. С 1904 служил по ведомству Министерства юстиции, в 1912-1917 — чл. Винницкого окружного суда. В 1920-1921 — чл. РПЭК (в руководство не входил). В 1921-1924 — чл. НСЗРС, зампред Варшавского комитета этого Союза (т.е. Философова). Отвечал за конспиративную работу и, по мнению Философова, развалил ее: ср. в письмах Философова к Савинкову 1922-1924 постоянные упоминания о ‘трусости’, ‘дупизме’ (от польского dupa — задница), ‘рамолисменте’ Ш. (ГА РФ. Ф.5831. Оп.1. Д.204. Л.54-56, 59, 60-61, 63-64, 89). В 1923-1924 передал непосредственные связи с остатками НСЗРС в России И.Т. Фомичеву, мистифицированному (или уже перевербованному) ОГПУ, одобрял решение Савинкова ехать в Россию (см. оценку Ш. событий 1923-1924 и ‘измены’ Савинкова: Шевченко Е. Амнистия, Е.С. и ряд сомнений. // ЗС. 1924. 20 сентября. С.2, Он же. Напрасные упреки. // ЗС. 1925. 22 июня. С.1). С 21 января 1924 — официальный редактор-издатель ЗС, после процесса Савинкова — чл. редколлегии газеты (со 2 сентября 1924).

² Нахамкесы — Савинков пародирует наст. фам. большевистского публициста Юрия Михайловича Стеклова (1873-1941).

³ Белебухин и Жестяков — персонажи рассказа Чехова ‘Маска’, провинциальные чиновники, возмущавшиеся поведением хулигана на балу до тех пор, пока он не снял маску и они не узнали местного миллионера, после чего оба героя соревнуются в угодничестве перед ним.

35. Савинков — Амфитеатрову

24.V.[19]24. Paris

Дорогой Александр Валентинович,

не писал Вам давно — не посетуйте. Сперва был в безвестной отлучке, а потом происходили события. События эти меня весьма утешили. Раньше было так, что надо было клянчить гроши у знатных иностранцев и эти гроши посылать ‘дедушке на деревню’. Этим до сих пор занимаются эсеры, уже не говоря о Кириллах¹. Теперь все переменилось… ‘Деревня’ обзавелась своими грошами (от доброхотных дателей, ей Богу), помощи не просит и даже грозится сама помогать. Ныне отпущаеши!.. Я не склонен к излишнему оптимизму (морда-то вся в крови…), но на этот раз могу сказать, что несмотря на все несчастия, неудачи, провалы и расстрелы, ‘деревня’ крепко стоит на своих ногах. Другой ветер подул в отечестве. Встали небужены и вышли непрошены²…

Вышли пока только из щелей, конечно, и идти еще очень далеко, гораздо дальше, чем это кажется Кусковой и Милюкову. Ну а все-таки идут. Идут,— а у меня сердце играет. Да и сознание, что не надо клянчить, огромно.

Очень бы хотелось повидаться и услышать Ваше разумное слово. Но черт Вас занес в сторону от всякой проезжей дороги, а ездить ‘pour le bon plaisir’³ не по силам. Не до жиру, быть бы живу… Что Вы думаете насчет Пасманика? Он стал получать ‘За свободу’ и восторгнулся. Восторгнувшись, предлагает писать корреспонденции из Парижа. В великих князьях и князьках он разочаровался и ищет броду. Он человек честный, не глупый и не бездарный, но боюсь ‘клейма’⁴. Ведь все Чайковские завопят и все Филипповы поцелуют жирным поцелуем⁵. Я-то бы и ничего, если остальные согласятся, и Вы, конечно. Напишите два слова.

Ох, тащим, тащим, тащим воз в гору, а колеса скрипят, немазаные, а клячонки дышут боками, исхлестанные, а ‘доброжелатели’ посмеиваются и, матерно ругаясь, вопрошают: ‘Куда, с[укины] с[ын]ы, лезете? На горе ведь город стоит: Виктя Чернов’⁶. Ну, да хоть бы до Викти добраться, все же лучше, чем Зиновьев и К^о.

Желаю Вам всего самого лучшего, побольше здоровья и денег, главное. Очень уж противно жить в нищете…

Мой низкий поклон Вашей супруге.

С искренним уважением

Ваш Б.Савинков

¹ Речь идет о вел.кн. Кирилле Владимировиче (1876-1938) и его приверженцах. В 1923 он провозгласил себя (на основании Закона о престолонаследии 1797) ‘местоблюстителем престола’, но не был признан в этом качестве никем из чл. Дома Романовых. Тема финансовой мощи российского подполья на фоне эмигрантской нищеты постепенно нарастает в это время в тайной переписке Савинкова и его окружения.

² Неточная цитата из финала поэмы Н.А. Некрасова ‘Кому на Руси жить хорошо’ (1863-1877).

³ Ради удовольствия (фр.).

⁴ Пасманик Даниил Самойлович (1869-1930) — журналист, врач, мемуарист. До 1917 — кадет, участник еврейского национального движения. В эмиграции поддерживал Русский национальный комитет, определял себя как ‘русский и еврейский патриот’. С июня 1924 — парижский корреспондент ЗС. После суда над Савинковым опубликовал воспоминания о своих встречах с ним в 1923-1924 (Савинковская легенда. // ЗС. 1924. 7 октября. С.2-3): ‘Особенную бодрость и веру в победу,— писал он там,— проявлял Б.В. именно в последние месяцы. Он мне радостно сообщил в июле [июне. — Публ.] с.г. о том, что его организация в России вполне обеспечена материальными средствами, так что она более не нуждается в помощи извне, а в начале июля он, вместе с А.А. Деренталем, в очень приподнятом настроении рассказали мне, что организация раздобыла огромные средства, ввиду чего газета ‘За Свободу’ будет перенесена в Париж, но при условии организации подпольной редакции в Москве’.

⁵ Чайковский Николай Васильевич (1850-1926) — политический деятель, народник, эсер, в 1917 — трудовик, в Гражданскую войну — глава и чл. ряда противобольшевистских правительств, с 1920 — в эмиграции. Был единственным из крупных деятелей, кто поддерживал (хотя и не без оговорок) ‘польскую акцию’ Савинкова. Вероятно, что причина этой поддержки — масонские связи между ними с 1917. Отношения резко ухудшились в апреле-мае 1924, когда Ч. вмешался в семейные дела Савинкова (по просьбе второй жены последнего — Е.И. Зильберберг). См. их переписку: ГА РФ. Ф.5831. Оп.1. Д.214 и Ф.5805. Д.305. Филиппов Александр И. — журналист, жил в Париже, в 1923-1925 — чл. редколлегии крайне правой ‘Русской газеты’, в 1925-1928 — такого же ‘Русского времени’, в 1928-1934 редактировал журн. ‘Театр и жизнь’.

⁶ Савинков намекает на то, что будучи вынужден своими убеждениями вести борьбу с большевиками под демократическими лозунгами, он тем самым фактически действует в пользу единственного легитимного главы Учредительного Собрания — В.М. Чернова, в то время как он не только разошелся с ним навсегда еще задолго до 1917, но и самый лозунг верности УС отверг еще в годы Гражданской войны.

36. Амфитеатров — Савинкову

Levanto. 1924.V.27

Дорогой Борис Викторович,

со своей стороны я решительно ничего против Пасманика не скажу. Знаете хохлацкую пословицу: ‘нехай біс, абы не москаль’. С легкой пародией и я говорю в том же роде: ‘Нехай жид, абы не соглашатель’. А у Пасманика этого порока нет ни капельки. Что же касается воплей Чайковских, то, право, даже досадно: когда Вы перестанете считаться с мнением высокопочтенных упокойников, очень превосходных, но имеющих один великий недостаток: их забыли похоронить, а тела их обратились чрез то в живые мощи и оракульствуют. А если последуют чьи-либо нежелательные поцелуи, то ведь можно и ладонью по губам. Кто это Филиппов? Новая фигура?

Вчера получил, после должайшейго перерыва, длинное письмо от Бурцева. Изнемогает от безмолвия, бессилия, от неимения рогов на лбу при неугомонном желании бодаться. Относительно великих князей тоже в глубоком разочаровании¹. Не знаю Ваших отношений, а почему не подхватить бы сего престарелого юношу в ‘За свободу’? Ежели Пасманик, то почему не Бурцев? В[ладимир] Льв[ович] невозможен там, где он хозяин и распоряжается самостоятельно, а в узде и изредка весьма полезен.

Увы! Впал в ересь: мне очень понравилась декларация Ник[олая] Ник[олаевича]. Крайне сожалею, что она вышла из уст великого князя и главы монархистов, но ведь нельзя не сознаться, что за три года эмиграции я не слыхал, чтобы кто-либо из партийных вождей говорил так просто, прямо, бескорыстно и честно, настояще, патриотически. А так как я знаю, что он не жулик, то значит говорит искренне, можно верить. И, Боже мой, как же он переполошил всю компанию Керенского! ‘Дни’ больше ни о чем не пишут². Я писал Арцыбашеву, что не худо бы ему заняться этим курьезом.

Ну, знаете ли, если зреть вверху горы Виктора Чернова, то лучше и впрямь принести присягу Николаю Николаевичу, поелику я ниже в том не уверен, чтобы Чернов оказался лучше Зиновьева с К^о. Нет, ну их всех вместе в хорошее место. Подарил бы знакомому черту, да совестно: назад приведет.

Да, хорошо бы съехаться и нам с Вами, да и еще нескольким человекам, которые знают, что ни великие князья, ни Керенские, ни Черновы, ни меньшевики ‘не дадут нам избавления’, и, съехавшись, подумать вкупе и влюбе, что же делать, как же быть, чем же горю пособить. Вон Бурцев то же самое пишет. И сын из Праги. И гельсингфорцы. Но нищие мы. На том все срывается.

Арцыбашев ворчит, что я не присылаю статьи о Муссолини. А я написал, да не понравилась. Переделал и уже запечатал было к отправке,— нет, подумал и распечатал,— не то. Надеюсь теперь справиться³. Пишу статью о ‘Коне вороном’, но она у меня неожиданно расползлась в целый трактат о терроре, и теперь я измышляю, как ввести сие наводнение в берега⁴.

Вышла в ‘Гранях’ вторая часть моей ‘Непоседы’⁵. Лучше бы не выходила! Писано в 1913-1915, переписано в 1921-22,— появляется в 1924! Это называется родиться на свет прямо с бородой, даже седой, пожалуй. Не посылаю Вам экземпляра, извините, по той горестной причине, что прислали мне их… пять штук! Два утащили иногородние сыновья, один послал Масарику и остался при двух! Хорошо с нами обращаются наши господа издатели!

Работаю лениво и вяло. ‘Соломония Бесноватая’… беснуется!.. В действительности бесновалась 11 лет,— кажется, намерена не менее того и на бумаге.

До свидания. Желаю Вам всего хорошего. Иллария Владимировна просит передать Вам привет! Все-таки раскачайтесь как-нибудь приехать к нам на передышку. У нас летом, вопреки жуткому безденежью, будет, кажется, небезынтересно. Ждал я к себе Масарика, да вчера получил от него cartolina из Таормины, что он возвращается в Прагу и не приедет. Жаль. О многом я собирался ему напеть, чего на письме не упишешь.

Ну, будьте здоровы! А что Деренталь? Давно я не имею от него вестей.

Ваш Ал.А-в

¹ ‘Те, кто близок для меня по взглядам,— писал Бурцев Амфитеатрову в упомянутом письме от 24 мая 1924,— совершили и совершают величайшие преступления против демократии и дела свободы и тем самым поддерживали и продолжают поддерживать так или иначе большевизм,— и вот почему я продолжаю бороться с ним. Те же, с кем в данный момент приходится работать, в сущности очень далеки мне. У них нет никакого глубокого желания борьбы с большевиками. У них нет жертвенности. Это люди мертвые. Носятся с такими никчемными и мертвыми людьми, как Ник[олай] Ник[олаевич]. Многие из тех, кто еще недавно шел со мной рядом в ‘Общем деле’, позорно бросили меня в самых ужасных условиях’.

² Речь идет об интервью, данном вел.кн. Николаем Николаевичем американскому корреспонденту в мае 1924. Там, в частности, говорилось: ‘Мы не должны здесь на чужбине предрешать за русский народ коренных вопросов его государственного устройства. Они могут получить разрешение на русской земле в согласии с чаяниями русского народа’. Не имея возражений на это заявление по существу, ‘Дни’ предпочитали его рассматривать как тактический ход в стремлении монархистов заручиться поддержкой в финансовых кругах Запада для планируемой борьбы за власть в России. Этому интервью посвящены передовые ‘Дней’ 11 мая 1924 — ‘Снова талдычат’, 15 мая — ‘Да или нет’, перепечатка ст. Е.Е. Лазарева ‘По поводу одной декларации’ — 16 мая, письмо Л.Ф. Магеровского — 20 мая и передовая в вып. за 21 мая — ‘Раз и навсегда’.

³ Статья Амфитеатрова о Муссолини была заказана ему редакцией ЗС как специалисту по фашизму. ‘Два его сына — фашисты, и один даже близок к Муссолини’,— мотивировал свой выбор автора Арцыбашев в письме к Савинкову 25 апреля 1924 (ГА РФ. Ф.5831. Оп.1. Д.23. Л.4). Симпатии к фашистской Италии и лично к Муссолини звучали на страницах ЗС постоянно. Философов назвал Муссолини ‘гениальным’, фашизм — ‘орудием борьбы здоровых национальных демократических начал против уродливого интернационализма большевиков’, а приход фашистов к власти в Италии — ‘историческим событием громадной важности’ (Еще одна годовщина. // ЗС. 1923. 7 ноября. С.2). Решение Муссолини признать СССР де-юре в ЗС практически не комментировалось, если не считать весьма мягкий фельетон А.Дикгофа-Деренталя (Не в этом дело!// ЗС. 1924. 21 января. С.1). Сам Савинков утверждал: ‘По одну сторону баррикады — фашизм, по другую — коммунизм. Посередине — болото. /…/ В нем можно только тонуть, но плавать по нем нельзя’ (О фашизме. // ЗС. 1924. 22 мая. С.2),— называя ‘болотом’ либерально-демократические и социалистические круги русской эмиграции, быстро распознавшие родство обоих тоталитарных режимов.

⁴ Речь идет о ст. Амфитеатрова ‘Два Коня’ (ЗС. 1924. 21 и 22 июля). В ней автор, объявляя ‘террор против злотворящей власти’ ‘героическим подвижничеством’ и объясняя этим свою резкую отповедь ‘Коню Бледному’ в 1909, вместе с тем высказывал сомнения в целесообразности индивидуального (‘личного’) террора против большевиков: ‘Представим себе даже, что выискался бы какой-нибудь неразборчивый фанатик-белогвардеец, не утерпел бы, чтобы не прекратить существование товарища Рыкова. Что же из этого воспоследовало бы? Да решительно ничего. Самое большее, что вместо выведенной из строя редьки хвостом книзу воткнули бы какую-нибудь редьку хвостом кверху’. Несмотря на эти разногласия, Амфитеатров называл ‘Коня Вороного’ ‘книгой будущего’, а неблагоприятные отзывы критики объяснял громким политическим именем Савинкова-Ропшина. Предполагавшееся продолжение ‘Двух Коней’, вероятно, написано не было.

⁵ Речь идет о публикации второго тома четырехтомной хроники ‘Сестры’ в изд-ве ‘Грани’ (Берлин, 1923). Положительная рецензия на это произведение появилась в ЗС (1923. 9 сентября).

37. Савинков — Амфитеатрову

10.VII.[19]24. Paris

Давно Вам не писал, дорогой и глубокоуважаемый Александр Валентинович, ибо был в отъезде. Ну-с, читаю ‘Русскую газету’ и ‘Вечернее время’ и в сотый раз узнаю, что у меня нет совести, что я гонюсь за рекламой, что благодаря мне гибнут люди и прочее, тому подобное¹. Скажите, почему мы так любим обливать друг друга помоями даже тогда, когда казалось бы… Нечего Вам говорить, что ‘разоблачения’ ‘Русской газеты’, по крайней мере, в части, касающейся нас, на 95% вздор, а что до утверждения, что ‘нет ничего’, то о сем помолчим. Пусть ‘нет ничего’ — ведь помощи я ни у кого не прошу, и никогда никому ничего не обещал. Ну, да черт с ними!

Прочел залпом многое множество ‘За свободу’. Спасибо Вам огромное, что пишете. Газета ничего себе, но не русская, а эмигрантская, и информации мало, да и в иностранной политике перебои (надо бы определенно вести фашистскую линию). Вот скоро буду на месте и переговорю подробно с Д[митрием] В[ладимировичем], Порт[угаловым] и Арц[ыбашевым]. Хотелось бы и Вас повидать, очень бы хотелось, но как я Вам уже писал, черт Вас дернул поселиться в стороне от всякой проезжей дороги. Все мечтаю о ‘богатстве’ (не выклянченном), но до сих пор еле-еле сводим концы с концами там, а чтобы уделить что-либо сюда, не приходится и думать, хоть маленькие гроши газета и получает оттуда. Без этих грошей наверное бы погибла давно. Однако мечты все остаются мечтами… Трудное это дело, Александр Валентинович, каким ‘рыцарем подполья’ ни будь. Кстати, зазорного в таком ‘рыцарстве’ по нынешним временам я не вижу ничего и даже, наоборот, если бы был моложе, то им бы гордился немного. Вообще мне иногда кажется, что все кругом сошли с ума. Вот, напр., Оберовский Съезд². Даже не решились сказать ‘боремся с коммунистами’, а придумали длинную формулу с фиговым листком страха ради иудейского. Доживем до того, что прохвостами будут считаться те, кто не поклонился Зиновьеву-Радомысльскому и Каменеву-Розенфельду. Хоть плачь.

Как Вы поживаете? Немного завидую Вам. Ведь у Вас солнце, море, цветы, цикады, по вечерам лягушки поют. Кланяйтесь Вашей многоуважаемой супруге и верьте в мое искреннее к Вам уважение и сердечную преданность.

Б.Савинков

¹ Редактором газ. ‘Вечернее время’ был Борис Алексеевич Суворин (1879-1940). В 1911-1917 она издавалась в Петербурге, в 1918-1920 — в Новочеркасске, Ростове, Харькове, Курске, Новороссийске, Феодосии, Симферополе. С 20 апреля 1924 возобновилась в Париже. Поддерживала вел.кн. Николая Николаевича. Об отношении к Савинкову см., напр.: Лялин А. Процессы савинковцев. // Вечернее время. 1924. 28 июня. С.2. Откликаясь на ленинградский процесс над группой бывших чл. НСЗРС, автор возмущается не столько жестокостью советского правосудия, сколько поведением самого Савинкова, который, по мнению газеты, в целях ‘дешевой рекламы’ молчаливо санкционировал ‘выдумки чекистов’ о наличии в России организации своих адептов. ‘Русская газета’ — ежедневная газета такого же направления (Париж, 1923-1925, ред.-изд. Г.А. Алексинский, Е.А. Ефимовский и А.И. Филиппов). В июне 1925 оба издания слились в ‘Русское время’, выходившее под ред. Б.Суворина и А.Филиппова до 1928.

² 23 июня 1924 в Париже прошла учредительная конференция ‘Международной лиги борьбы против III Интернационала’, президентом Лиги был избран щвейцарский адвокат Теодор Обер (1878 — после 1948), бывший представитель Швейцарии в Международном бюро Красного Креста, прославившийся своим участием в лозаннском процессе над убийцами Воровского. Его речь в защиту организатора покушения Аркадия Полунина (ЗС. 1923. 19 и 20 ноября) сыграла важную роль в оправдании подсудимых и стала программой новой организации. ‘Активная’ часть русской эмиграции ожидала, что Лига станет органом, координирующим в мировом масштабе борьбу (в т.ч. и вооруженную) против СССР, однако этого не произошло: к середине 1930-х деятельность этой организации была практически свернута, хотя формально она просуществовала до конца 1940-х, т.е. пережила роспуск Коминтерна.

38. Амфитеатров — Савинкову

Levanto. 1924.VII.21

Дорогой Борис Викторович, житие столь убийственно гнусно, что я даже в ‘За свободу’ написал, не разживутся ли прислать деньжонок бедному литератору, коего кредиторы поклялись удавить. Из-за бесед с таковыми милостивыми государями не отвечал Вам некоторое время. Нет, все-таки я Вам удивляюсь, как много придаете Вы значения словесам эмигрантской печати. Вот-то уж наплевать с высокого, но зеленого дуба! Любезностью Ельца¹ (слыхали Вы о таком?) стал я получать из Софии ‘Русь’ и в полном ужасе от сего органа². Не в идеях дело, а в бездарности и порнографии. Ну, если монархисты ничего лучше высидеть не могут,— то, значит, им вовсе крышка. Неужели и парижские монархические органы столь же богомерзки? Все-таки же там в Париже у них имеются и литераторы, и публицисты, а ‘Русь’ эта на Брешко-Брешковском идет — предел духовной нищеты!.. Нет, как поглядишь да посравнишь, то огорчаться не приходится: ‘За свободу’ — лучшая газета, к[ото]рая есть в эмиграции (парижских не знаю). И не огорчайтесь, что она ‘эмигрантская’. Эмиграции сейчас очень нужен твердый орган независимой мысли. Если бы я мог достать какие-нибудь деньги, то приехал бы в Париж издавать газету под названием ‘Центр’ или ‘Ноев ковчег’. Потому что, как ни верти, а это нужно.

Пасманик хорошо пишет. Деренталь совершенно забыл о моем существовании, а я, в отмщение, читаю его роман с середины, п[отому] ч[то] No с началом пропал, и ровно ничего не понимаю.

Кончил большую главу ‘Соломонии Бесноватой’ — о попах XVII в. 160 страниц! Ужас! Пишу о Муссолини и кончаю ‘Коня Вороного’ — вторую и третью статьи.

Вообще, графоманствую весьма. Подгоняет мысль, что скоро останусь без моей рабочей библиотеки. Половина ее уже уложена для отправления в Прагу. Хочу во что бы то ни стало заставить моего друга Масарика купить ее, хотя, кажется, ему не очень-то этого хочется³.

Очень уж у нас тепло,— того гляди, мозги в голове начнут таять. Из России ни слуха, ни духа! Словно все там повымерли. А может быть, так оно и есть. Как-то пройдет и второй голод.

До свидания. Желаю Вам всего хорошего. Пишите, покуда я не подох!

Ваш Ал.А-в

¹ Елец Юлий Лукьянович (Лукич) (1862-?) — писатель и историк, в 1920-е жил в Софии.

² ‘Русь’ — газета монархического направления, выходившая в Софии в 1922 (закрыта болгарскими властями на No 51) и в 1923-1927. Ее основатель — И.М. Каллинников (1892-1924, убит в Софии), редактор — С.С. Чазов. Ориентировалась на вел.кн. Николая Николаевича.

³ В 1923 правительство Чехословакии купило библиотеку Амфитеатрова, разрешив ему при этом пользоваться частью уже купленных книг для завершения начатых работ.

39. Савинков — Амфитеатрову

24.VII.[19]24. Paris

Дорогой Александр Валентинович,

одновременно получил Ваше письмо от 21-го и первую Вашу статью о ‘Конях’. Что касается письма, то думаю и придумать не могу, как Вам помочь: все еще живу в водосточной трубе, в сущности подаянием, и о лучшем будущем только мечтаю. Но оно придет, это лучшее будущее… По крайней мере меня в этом уверяют мои друзья. Сии друзья не здесь, а у черта на рогах, и в этом трудность. На днях опять уезжаю и, может быть, на этот раз из моего коммивояжерства и выйдет какой-либо толк, даже и в смысле хлеба насущного. Очень был бы рад получить от Вас до отъезда еще письмо. В Вас я ощущаю друга, а у меня друзей за границей немного. Тем более я ценю, что Вы не забываете обо мне. Думаю, что и Вы не сомневаетесь в моем большом к Вам уважении и искренней привязанности. Эта привязанность началась, когда я Вас впервые увидел: в Петрограде, за обедом, в ‘Медведе’. Был еще и Самсонов… Но о Самсонове говорить не буду.

Что до статьи, то позвольте с Вами не согласиться: этих прохвостов надо бить, бить и бить. Весь вопрос в ‘технике’. По одиночке били (мелких перебили в провинции без конца), толку не вышло. Ну, а если бы, например, не в розницу, а оптом? Неужели Вы бы и тогда сказали, что не стоит? Воображаю, как негодует на Вас Арц[ыбашев]. Он встает и спать ложится с ‘одной молитвой на устах’… Каюсь, я молюсь тем же святым, и не только молюсь. Но денег нет, людей ‘першей кляссы’ почти нет¹, ‘прохвосты’ были воегда хитры, а стали еще хитрее и т.д. и т.д. Но я памятую твердо, что стена прошибается только лбом, и ковыряюсь, ковыряюсь, ковыряюсь. Тут уж не до жиру ‘Коня бледного’, быть бы живу, как в ‘Коне вороном’. ‘Моральное оправдание’, ‘не убий’ и проч. хороши у себя в кабинете (Вы бы посмотрели, что у меня за ‘кабинет’…), ну, а чуть выйдешь на улицу, посмотришь кругом, да вспомнишь, да сообразишь, да подумаешь, так ‘в зобу дыхание спирается’, и уже не до того, ‘дорого’ или ‘дешево’, а просто красно в глазах. Никогда у меня так красно в глазах не бывало при царе, как бывает теперь. Мне иногда кажется, что все это злой и тяжелый сон. Вот уж сеяли капусту, а выросло черт знает что!.. Ну, а кроме того, согласитесь, всегда очень полезно, когда с[укин] с[ын] знает, что лично на него имеется кнутик. Ох, дай Бог мне этот кнутик свить и еще больше дай Бог кнутиком этим кого следует и как следует хлестнуть²…

Но, может быть, я ‘изъездился’, а молодых на это амплуа что-то как будто нет…

Книга Бурцева замечательна. Она необыкновенно правдива, необыкновенно скромна и, что всего удивительнее, необыкновенно беззлобна. Ведь Чернов и Натансон едва Бурцева не слопали с рожками и ножками, и лопали-то чавкая, причмокивая и приговаривая ‘мерзавец, мерзавец, мерзавец’. Помню я эти кошмарные дни. Вдвойне кошмарные: из-за Азефа и из-за Бурцева. Что Азеф провокатор я не верил, но что Бурцев честнейший человек, я знал. А выходило так, что даже если Азеф провокатор, то Бурцев все-таки заслуживает распятия и заушения. Сколько мерзости внесли в Партию Натансон и в особенности Чернов!³

Повесть Дер[енталя] — фильм для синема. Напечатана она без моего согласия. Ее бы американцам продать, а не в ‘Свободе’ печатать⁴.

Будьте здоровы. Сердечно Ваш

Б.Савинков

¹ ‘Люди першей кляссы’ — в 1920-е конспиративная кличка Владимира Григорьевича Орлова (1882-1941). Соученик Савинкова по Варшавской гимназии, он окончил в 1904 юридический ф-т Варшавского ун-та и стал служить по ведомству Министерства юстиции. С 1912 — судебный следователь по особо важным делам Варшавского окружного суда. По некоторым данным — в 1912-1915 внедрялся в революционные организации и работал за границей, в т.ч. — в США. В 1915-1917 — военный следователь при Ставке ВГК, участник расследования крупнейших шпионских дел того времени: Мясоедова, Сухомлинова и др. В 1917 — один из инициаторов расследования большевистских связей с германским Генштабом. Вероятно, летом 1917 возобновил знакомство с Савинковым и подружился с Бурцевым, став на долгие годы одним из его главных информаторов. В январе (?) — сентябре 1918 — по заданию ген. Алексеева — под фамилией Орлинского служил в Наркомюсте ‘с разведывательными целями’: содействовал выезду офицеров с большевистской территории в Добрармию, собирал сведения о видных большевиках. Он же устроил на работу в Петроградский угрозыск офицера британской разведки С.Рейлли. Одновременно О. работал на союзнические и германскую разведки. После разоблачения большевиками (сентябрь 1918) бежал 1 октября через советско-финскую границу, был ранен. В начале 1919 — в контрразведке группы Добрармии в Одессе. Летом — осенью 1919 — нач. Контрразведывательного отделения Генштаба ВСЮР. В 1920, служа в Севастополе (нач. разведывательной части при Особом отделении генштаба Русской армии ген. Врангеля), выдвинул идею создания Международного регистрационного бюро ‘для борьбы с большевистской агентурой в мировом масштабе’. Осенью 1920 безуспешно пытался выехать из Варшавы в Париж: несмотря на усилия Савинкова, Рейлли, Бурцева, а также настойчивые апелляции О. к его собственным связям со спецслужбами Франции, власти этой страны отказали ему в визе. В 1921-1929 О. находится в Берлине, владелец частного информационного бюро, собиравшего сведения о Коминтерне и ВЧК-ОГПУ. В 1921 пытался объединить усилия НСЗРС с деятельностью правых эмигрантских организаций в Германии. В 1922 участвовал вместе с Савинковым и Рейлли в подготовке покушения на Чичерина при его проезде через Берлин по пути в Геную и обратно. Выполнял поручения Бурцева, собирая в германских полицейских архивах сведения об Азефе. Снабжал информацией также Рейлли и боевую организацию А.П. Кутепова. Участвовал в фабрикации знаменитого ‘письма Зиновьева’, публикация которого в октябре 1924 послужила поводом к падению в Великобритании лейбористского правительства Мак-Дональда. В феврале 1929 в Берлине с подачи ОГПУ уличен в фабрикации и продаже фальшивых документов и арестован. После скандального процесса (1-11 июля 1929) осужден на 4 мес. тюрьмы и вскоре выслан из Германии. По материалам суда выпустил кн.: Orloff Wl. Mrder, Flscher, Prowokateure. Berlin, 1929. Поселился в Бельгии, продолжал сотрудничать с Бурцевым, хотя и отошел от деловой активности. Умер в Берлине.

Упоминание его клички в частном письме (заведомо непонятное для корреспондента) показывает, каких помощников не хватало Савинкову в среде русской эмиграции. Ср. в письме Орлова к Бурцеву от 26 февраля 1925: ‘Откинув в сторону все рассуждения об этичности или неэтичности моих действий, /…/ перехожу на активизм и выхожу из комнатной работы на улицу. /…/ Предполагаемые действия подрежут большевикам крылья в Европе’ (ГА РФ. Ф.5802. Д.454. Л.37).

² Впоследствии Амфитеатров, процитировав этот абзац, добавлял: ‘Делал человек кнутик, а сделал кадило! Обещал лбом стену прошибить, а вместо того стукнул им об пол в земном поклоне…’ (Кое-что о Савинкове. // ЗС. 1924. 1 октября).

³ В кн. В.Л. Бурцева, о которой идет речь,— ‘Борьба за свободную Россию: Мои воспоминания’ (Т.1. Берлин, 1923), одним из главных сюжетов является разоблачение Азефа и третейский суд, который в 1908 в Париже рассматривал иск руководства ПСР по этому поводу к Бурцеву (С.255-274). Ко времени выхода книги уже были опубл. воспоминания Савинкова на ту же тему (Былое. 1917. No 1-5/6, 1918. No 1-3, 6). В них, написанных в 1909, ни слова не говорилось о внутренних разногласиях между представлявшими в третейском суде ЦК ПСР Савинковым, Черновым и Натансоном. Мировая война развела патриотов Бурцева и Савинкова с интернационалистами Черновым и Натансоном, поэтому Бурцев в своих мемуарах отделяет Савинкова от других руководителей ПСР. Свой комплиментарный отзыв о кн. Бурцева в письме к Амфитеатрову Савинков потом пересказал и самому историку при их последней встрече.

⁴ Имеется в виду повесть-сценарий А.Дикгофа-Деренталя ‘Под игом Дракона’ (ЗС. 1924. 1, 2, 3, 4, 8, 14, 23, 25 и 27 июля). В 1923 автор безуспешно пытался пристроить свое произведение в какое-либо американское изд-во или для съемок в Голливуде с помощью С.Рейлли, находившегося тогда в Нью-Йорке. 7 декабря 1923 тот писал Савинкову: ‘Я не хотел руководствоваться своим собственным мнением, поэтому перевел выдержки из нее [т.е. рукописи Деренталя. — Публ.] вслух знакомому издателю. Он всецело со мной согласился. Она совершенно невозможна. Как могли Вы думать, что здесь напечатают подобную галиматью? Ведь это тихий ужас во всех отношениях. Ни искры таланта! Последний ‘желтый’ журнал — и тот не напечатает. Даже в самом апогее моды на пинкертоновские романы (вроде тех, которые покойная газ[ета] ‘Копейка’ печатала продолжениями) — такого хлама не напечатали бы. О фильме, понятно, и говорить нечего /…/. Умоляю Вас, не показывайте этого письма А[лександру] Ар[кадьевичу] — не хочу его огорчать. Скажите ему, что хотите’ (ГА РФ. Ф.5831. Оп.1. Д.170. Л.138-138об.).

40. Савинков — Амфитеатрову

27.VIL[19]24. Paris

Дорогой Александр Валентинович,

Д.В. Философов переслал мне Ваше к нему письмо с примечанием, что денег в Варшаве нет. Посему я вылез из кожи и посылаю Вам во вторник 29/VII 850 фр[анков] франц[узских]¹. Будьте здоровы. С искренним уважением

Б.Савинков

¹ В письме к Философову от 16 июля 1924 Амфитеатров просил денег у ЗС в качестве аванса. См.: ГА РФ. Ф.5831. Д.21. Л.29-29об. и Д.204. Л.128.

41. Амфитеатров — Савинкову

Levanto. 1924.VII.29

Дорогой Борис Викторович,

очень я рад, что Вы так хорошо написали о Бурцеве. Он из тех людей, о которых сказано — ‘только труп его увидя, как много сделал он, поймут’… Что-то он мне не пишет. Хорошо было бы пристегнуть его к газете. Очень он совпадает с линией.

О взгляде моем на противобольшевицкий террор подождите судить до следующих ‘Двух коней’. Они застоялись в конюшне, потому что ‘Конь вороной’ с приездом моих сыновей, по обыкновению, сбежал, и только сегодня утром Daniele с торжеством возвестил мне, что обрел его между своими композициями.

Уж очень омерзительны и жутки дела. Послезавтра жду буквально ‘экономической смерти’. Между тем, если каким-то чудом перескочу,— во что, впрочем, нисколько не верю,— то появились шансы выплыть и после некоторого барахтанья, может быть, даже и процвести со временем.

Послал в Варшаву вторую и третью статью ‘Civis Romanus’ (о Муссолини). Пред четвертою стою в затруднении, хотя она уже написана. Приходится говорить о его декрете против печати, который был совершенно необходим¹. Так вот не знаю, как бы провести свою линию, чтобы необходимость эта стала для читателя русского ясна и не возопил бы он, с либеральной привычки, гласом мельгуновским: о, ужас! Дошли до оправдания цензуры и мер против свободы слова! Мне-то все равно, что будут на меня собак вешать, да чтобы читателя с толку не сбить. Поэтому еще и еще повникаю.

Ну, вот. Далеко ли вы едете? Желаю Вам счастливого пути и скорого возвращения. В газетах видел, что большевицкая филерская компания охотилась за Фирст[енбергом]. Вас это не коснулось какою-нибудь неприятностью?

До свидания. Живы будем, так увидимся. А надо бы как-нибудь ухитриться выжить. Желаю Вам всего хорошего.

Ваш Ал.А-в

¹ Между первой (Civis Romanus. I. // ЗС. 1924. 20 июня. С. 1-3) и второй (Civis Romanus. II./ ЗС. 1924. 5 августа. С.2-4) ст. Амфитеатрова о Муссолини прошло полтора месяца. Этот перерыв был вызван похищением и убийством фашистами 10 июня парламентария-социалиста Д.Маттеотти, вызвавшим бурю возмущения во всем мире. Амфитеатров откликнулся на это событие двумя статьями: ‘Интермедия (к Civis Romanus)’ (ЗС. 1924. 10 и 11 июля), в которых тогдашнее положение в фашистской партии сравнивал с кризисом в ПСР после разоблачения Азефа. Сравнивая Муссолини с Гарибальди, Амфитеатров писал о нем: ‘Не романтик он, бредящий воскрешением старины, но органический римский гражданин, Civis Romanus, тс есть преемственный представитель самого трезвого и здравомыслящего из политических народов’. Окончание этой серии статей (Civis Romanus. III и IV) появилось в ЗС 8, 13 и 14 августа 1924. Упомянутый декрет (их было два: 8 и 10 июля 1924) был ответом на антифашистскую кампанию в печати, развернутую оппозицией после гибели Маттеотти, и предусматривал возможность административного закрытия периодических изданий. Кроме того, отныне запрещалось редактировать газеты лицам, имевшим парламентскую или иную неприкосновенность, а также ликвидировался институт ‘зиц-редакторства’. Попытке оправдать это нововведение (внутренне нелегкой для такого бескомпромиссного защитника свободы печати, каким был всегда Амфитеатров) была посвящена его ст. Civis Romanus. IV.

42. Амфитеатров — Савинкову

Levanto. 1924.VII.30

Дорогой Борис Викторович,

Вчера только что отправил Вам письмо, а вечером принесли письма и от Д.В. Философова, к[ото]рый мне также сообщает, что переслал мое письмо Вам. За приятное уведомление не то что спасибо, а сверх, чрез и т.д. спасибо! Буду ждать с бессовестным нетерпением. Ужасно стыдно брать деньги из источников, кои сами еле-еле струятся. Если бы не совершенная крайность, то я не обратился бы к ‘За свободу’. Но совсем меня задушили. То, что Вы мне так мило посылаете, не может нас выручить, но, авось, даст побарахтаться, а кто барахтается, тот еще не утонул. Тем более, что Д[митрий] В[ладимирович] обещает в начале августа прислать еще, сколько газета осилит. Если в августе мне удастся собрать тысячи четыре лир, то вот я и вылез на берег и отряхнусь, вроде мокрого пуделя, с наилучшими упованиями. Всего досаднее, что крушение происходит действительно у берега. Нашелся компаньон, хороший знакомый, солидный малый, к тому же командир местных фашистов, который, затевая куроводство в широких размерах, предложил нам войти в его дело в половине, причем мы свой пай вносим имеющимся обзаведением с птицей и четвероногими вкупе, а он деньгами в размере оценки нашего инвентаря. Дело это уже совершенно столковано и контракт выработан с обеих сторон, но, ежели завтра или послезавтра я буду объявлен несостоятельным, да еще на грошовую сумму, то, конечно, компаньон мгновенно спятится и verfallen die ganze Post-rojke!¹ A это единственный способ, чтобы ослабить петлю на шее, а может быть, и вовсе ее снять, потому что сбыта у нас сколько угодно, да, по совершенному отсутствию капитала, сбывать-то нечего: никогда не можем вовремя отвечать предложением на спрос. Требуют сотню яиц, а мы в состоянии дать дюжину. Требуют кур, а мы не смеем продавать, чтобы не лишиться наседок и несушек. И т.д. А между тем все превосходно поставлено и труда стоило жене и сыну Роману прямо-таки гигантского. Если мы как-нибудь вывернемся завтра (напр., если не опоздают посланные вами 850 фр., то, я полагаю, оттянем погибель на несколько дней), то, с устройством этого дела, я буду, по крайней мере, спокоен в том отношении, что у жены, сына и Сабины² не отнимут этого источника пропитания, бо меня — хоть и в тюрьму сажай: не заплачу. Терпеть — так терпеть до конца.

Вот. До свидания. Еще, еще и еще благодарю Вас. Желаю всего хорошего.

Ваш Ал.А-в

¹ Конец всей постройке (искаж. нем.).

² Амфитеатрова Сабина Александровна — дочь писателя. Об обстоятельствах ее бегства из России в 1923 — в письмах Ю.А. Григоркова и А.Н. Фену к Амфитеатрову, находящихся среди Amfmss.

43. Амфитеатров — Савинкову

Levante. 1924.VIII.3

Дорогой Борис Викторович. Сим Вас уведомляю, что 850 фр[анков] получил. Подлая почта, считая по курсу 15 августа, выдала за них только 972 лиры вместо 1003, за что и предана мною проклятию. Сердечное Вам спасибо. Жизнь удивительная. Играем вроде Феди в ‘Коне вороном’ в акульку¹. Вчера я получил длинное и очень интересное письмо от Бурцева, где он с большой сердечностью пишет о свидании с Вами². Ах, уж это окаянное безденежье у всех порядочных людей. Уж как надо было бы съехаться да поговорить нам всем. Хотя с другой стороны, если договоримся до дела, а дела будет не на что делать, то станет еще грустнее. До свидания. Еще и еще благодарю Вас. Ах, кабы выиграть в акульку! Всего Вам хорошего.

Ваш А.А-в

¹ Игра в акульку и выигрыш в нее — в повести ‘Конь Вороной’ символы отчаянного риска и везения. Общая прощальная тональность письма и настойчивое повторение слов об ‘акульке’ показывает, что Амфитеатров ясно понимал, о каком ‘коммивояжерстве’ писал ему Савинков в предпоследнем письме (No 39), хотя и не знал деталей предполагаемой поездки в СССР (в частности, того, что Дикгоф-Деренталь собирался сопровождать своего патрона). О своей растерянности после советских сообщений 29-30 августа 1924 о ‘покаянии’ Савинкова, о телеграммах в Париж Дикгофу-Деренталю с просьбой объяснить происходящее — А. рассказал через полгода (Записная книжка. // ЗС. 1925. 1 и 2 апреля).

² Письмо, о котором идет речь, было написано Бурцевым 29 июля и содержало развернутый анализ нравственно-политических установок автора в свете событий 1917-1918. Подробно останавливаясь на своих драматических отношениях с кадетами и эсерами, Бурцев выделяет такого же ‘непартийного’, как и он сам, Савинкова, с которым ‘можно хорошо спорить, когда вы с ним даже не согласны’. Воспоминания Бурцева о деле Азефа, условия моральной допустимости террора, оценка ‘Бесов’ Достоевского,— таковы, по словам Бурцева, основные темы его последней беседы с Савинковым. Однако ряд фактов указывает на то, что разговор не ограничился теорией, как пытается представить дело в письме к Амфитеатрову сам Бурцев. Он был одним из немногих парижских друзей и старых знакомых Савинкова, кому тот сообщил о своем намерении отправиться в СССР. Упомянутая беседа, состоявшаяся между ними в конце июля 1924, ввиду грянувшего поворота в судьбе Савинкова, обстоятельно комментировалась затем в печати обоими участниками разговора. См.: Из письма В.Л. Бурцева о Савинкове. // ЗС. 1924. 24 сентября. С.2, Бурцев Вл. Торг, измена, предательство. // Там же. 15 октября. С.2-3, Савинков Б. Открытое письмо к В.Л. Бурцеву. // Народная мысль (Рига). 1924. 17 октября, Ответ В.Л. Бурцева Б.В. Савинкову. // Новые русские вести (Гельсингфорс). 1924. 26-28 ноября. Бурцев подчеркивал исповедальный характер состоявшейся встречи со стороны Савинкова, вспоминал, как отговаривал его от поездки и предупреждал об опасности провокации, и оставался одним из немногих в русской эмиграции, кто исключал возможность предварительного сговора Савинкова с большевиками. Тем резче он клеймил Савинкова за отступничество на процессе и после него, называл его ‘большевицким рабом’. Савинков представлял дело так, что приходил ‘посоветоваться по организационным вопросам’ и сообщал о якобы высказанном Бурцевым во время встречи желании съездить в СССР. После гибели Савинкова Бурцев вернулся к этой теме в ст.: В сетях ГПУ: Исповедь Савинкова. // Иллюстрированная Россия (Париж). 1927. No 42(127). 15 октября. С. 1-7. Он придавал этому сюжету настолько большое значение, что — возобновив в 1933 сборники ‘Былое’ — включил туда в качестве единственного оригинального материала пореволюционного периода письмо Савинкова и свой ответ ему. См.: Былое (Париж). 1933. No 2. С.56-68.

АМФИТЕАТРОВ И САВИНКОВ: ПЕРЕПИСКА 1923-1924

Читайте также: