Переписка с А. И. и С. И. Тургеневыми, Тургенев Николай Иванович, Год: 1825

Мемуары и переписка
Время на прочтение: 37 минут(ы)
Скачать в PDF
Дневники и письма Николая Ивановича Тургенева. Т. IV: Путешествие в Западную Европу. 1824-1825
СПб.: Нестор-История, 2017. — (Архив братьев Тургеневых. Вып. 7).

Переписка Н. И. Тургенева с А. И. и С. И. Тургеневыми
(1824-1825)

1
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<14>

Рига. 14 апреля. Понед<ельник> Фом<иной> нед<ели>. Вчера в 2 часа пополудни наш дилижанс приехал в Ригу. Путешествие наше было менее трудно, нежели сколько я воображал. Оно утомило всех более нашу любезную спутницу. Но и она здесь отдохнет, сколько позволит здоровье ее, ибо мои другие товарищи нашли в ней многие признаки чахотки. Дай Бог, чтобы наблюдения их не были подтверждены опытом! Мы делали все возможное, чтобы доставить ей сколько-нибудь спокойствия в дороге: укладывали подушки, останавливались отдыхать и проч. Она рассказывала мне о приезде своем в Париж с дочерью Татищевой {Е. Н. Безобразовой.}, о забавных выражениях, французскими словами с английским смыслом, и о прозваниях, которые давали ей наши земляки в Париже. Между прочим сказывала, что Сергей называл ее l’anglaise pacifique, la silencieuse {тихая англичанка, молчальница (фр.).}. Она имела рекомендательное письмо к одному здешнему купцу, приготовившему ей квартиру не в том трактире, в котором живу я с пастором Тамлингом.
Забавнейший из спутников был гр<аф> Leutrит. Он не пруссак, а шваб. Служил у австрийцев и в Сардинии. Всех знает, везде бывал, болтает без умолка. Но человек несчастный, бедный, больной. Несмотря на то, по счастливому характеру он, кажется, никогда не впадет в отчаяние. И он в чахотке и говорил, что, по уверению доктора, ему осталось жить года три.
Погода во время вояжа и теперь прекрасная. Дорогою было однажды даже жарко. Чем более мы удалялись от П<етер>бурга, тем зеленее становились поля. Сидя в дилижансе, и теперь в трактире, я удивлялся скорости, с которою переменилось мое положение. Еще за 3 недели я занимался советскими делами! — Беззаботная жизнь одна уже, кажется, может поправить мое здоровье. Я чувствую себя хорошо. Наслаждался бы теперешним моим положением еще более, если бы знал, что вам так же хорошо в П<етер>бурге, как мне в путешествии! Но я знаю противное!
Я почти решился продолжать мой вояж не в дилижансе, а на корабле, в Любек. Мой товарищ пастор делает то же. Другой из наших спутников, здешний купец Daudert, ищет для меня место на корабле. Есть и корабль, и для меня место, но капитан отправляется отсюда не прежде 10 дней, а нам хочется выехать прежде. Весеннее время есть самое благоприятнейшее для морского путешествия. При хорошем ветре корабль может прийти в Любек в 5 или 6 дней. Оттуда же я поеду в Гамбург и в Дрезден и К<арлс>бад, минуя, вероятно, Берлин. Я не буду, однако же, писать к матушке, что я отправляюсь водою. И вас прошу ей этого не писать. Уведомлю ее и вас о моем морском путешествии уже из Любека.
Я забыл сказать Сергею, что в верхнем ящике на левой стороне моего стола лежит пакет с деньгами, данными кн<язем> Мещерским в пользу семейства Ганеманова. На пакете записано, когда и сколько из сих денег дано Ганемановой жене. В случае нужды Сергей отдаст и остальное. Издержки мои во время путешествия от П<етер>бурга до Риги были очень незначительны. За обеды, кофе и проч<ее> каждый из нас издержал не более 30 р<ублей>. Это оттого, что один из пассажиров взял на себя труд быть нашим общим расходчиком.
Дорогою я сделал замечание, которое может быть полезно для нашего Тургенева. Около Риги такие же пески, какие у нас. Кто-то придумал исправить песчаную дорогу посредством травы, растущей в песчаных и степных местах. Трава сия собирается и кладется на пол-аршина по дороге, и сие повторяется два или несколько раз в каждое лето. Наконец дорога делается твердою и гладкою. Долго сие открытие не было приведено здесь в действо, несмотря что Sonntag беспрестанно о том писал. Наконец Паулучи велел устлать дорогу этою травою (Heide-Kraut {вереск (нем.).}), и мы ехали уже по сей исправленной дороге. Не худо бы написать об этом в Тургенево, чтобы они дорогу от деревни к горе устлали этою травою, кот<орой> русского названия я не знаю.
Поклонитесь от меня почтенному Николаю Михайловичу {Карамзину.}. И в дилижансе была речь об ‘Истории’. Некоторые из моих спутников ее читали и с нетерпением ожидают перевода следующих томов.
Риттиху прошу сказать, что пилюли его я употребляю, а другой медикамент бросил.
15 апр<еля>. Вторник. Мы еще не знаем, когда отсюда отправляемся. Вероятно, проживем здесь еще с неделю, ибо корабль, на кот<ором> мы едем, еще не готов к отплытию.
Вчера был я в театре. Странно: актеры гораздо лучше п<етер>бургских немецких. Давали между прочим ‘D Leuchtthurm {‘Маяк’ (нем.).}. Сочинитель (Houwald) пересолил донельзя. Немцы пошутить не умеют. Вся пиэса, в двух актах, наполнена ужасами, кот<орые> можно бы развить актов на 15. В сем произведении, вероятно, расстроенного рассудка нет другой цели, как внушить ужас. — В ложе м<аркиза> Паулучи я заметил личико князя Юсупова. Пора посылать письмо на почту, которая отправляется, однако же, еще завтра.
Простите!
<Подпись>
РО ИРЛИ, ф. 309, No230, л. 5-6 об. Без штемпелей и почтовых помет. А. И. Тургенев писал П. А. Вяземскому 22 апреля/4 мая 1824 г.: ‘От Николая получил известие из Риги. Он едет приятно, и в будущем для него здоровье и веселье’ (ОА. Т. 3. С. 36).

2
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<17/29 апреля 1824, Рига>

17 апреля. Четверг. Рига.

Сегодня мой пастор неожиданно нашел какой-то английский корабль, отправляющийся завтра рано поутру в Англию. Капитан уговорился высадить нас на берег в Копенгагене или в Гельзинере, откуда мы через Киль переедем в Гамбург. Любекский корабль, на кот<ором> мы хотели ехать, будет готов к отплытию не прежде, может быть, двух недель. Дилижанс не постоянно ходит отсюда в Поланген, но тогда только, когда есть два или 3 пасажира, которых теперь нет ни одного, кроме меня. Итак, чем жить здесь, я решился сделать круг. К тому же и морской воздух должен мне быть полезен.
Наша англичанка вчера уехала. Я не знал, что поеду на английском корабле. Иначе постарался бы ехать вместе с нею. Впрочем, все к лучшему. Этой пословицы держатся всегда те, кому, так, как теперь мне, не так-то дурно на сем свете. — Бедная Шарлотта Starrey, как уверяют мои спутники, проживет не долго. Жаль, душевно жаль. Она умна, мила, интересна. — Как ты, Сергей, никогда о ней не говорил ни слова? Мы, проехавши с ней 4 дня, ежедневно о ней размышляем и рассуждаем. Забавный майор гр<аф> Leutrum по 5 раз на день заходил к ней, а сегодня с глубоким чувством печали объявил нам, что она уже уехала.
За проезд до Копенгагена плачу я 5 фунт<ов> стерлингов. На дорогу мы запаслись холодными яствами, апельсинами, лимонами, кофе, вином и проч.
У маркиза Паулучи я не был, хотя он и сказал графу Leutrum, что ему приятно будет видеть меня у себя. — Но для меня всего приятнее полная независимость. Газеты читал в Муссе. Там и обедал. Вчера в театре восхищался Моцартом (‘Свадьба Фигаро’). Актеры поют несравненно лучше п<етер>бургских.
Засим простите! Пожелайте нам попутного ветра! Еще простите!
<Подпись>
Сегодня в ‘Инвалиде’ я читал указы о производстве в д<ействительные> с<татские> с<оветники> Соколова и нашего историографа!
Также и о назначении в Москву в<оенным> губ<ернаторо>м Храповицкого. Хорош молодец! То ли бы дело, кабы сделали Жихарева.
Пастор мой истинный служитель церкви: человек самый нравственный. Но в большом городе трудно узнавать людей! Два примера в этом письме.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230, л. 7-8 об. Без штемпелей и почтовых помет.

3
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<5-6/17-18 мая, Берлин>

5/17 мая. Берлин.

Вчера в 2 часа утра приехал я сюда. В продолжение двух недель habe ich manche Schicksale erlebt {я немало натерпелся (нем.).}. Из Риги я писал вам, что еду морем. Действительно, я сел там на корабль, который шел в Лондон. Я и пастор, мой товарищ, намеревались выйти на берег в Копенгагене. Двенадцать дней пробыли мы на море. Ветер был беспрестанно противный. Иногда сильный, и тогда начинались уже показываться у нас признаки морской болезни. Я не могу описать вам тех ощущений, кои владели мною в последние дни сего скучного во всех отношениях плавания. К сему присоединилась грусть, вынудившая даже несколько слез из глаз моих. Мне казалось, что если б я какою-нибудь магическою силою в ту же минуту был поставлен в П<етер>бурге, то обещался бы никогда не расставаться с теми, коими я привязан наиболее к жизни. — На другой день сей сильной грусти мы бросили якорь у Борнгольма: ветер не позволял нам идти далее. И наша душа стремилась к Борнгольму, мы смотрели на него целый день, прежде нежели могли достигнуть до гостеприимных берегов его.
В Б<орн>гольме мы пробыли целый день. На другой день, во вторник, пошли далее. Ветер не переменился. Я всего более досадовал на мою ветреность, переменив план моего путешествия. Одно только успокоивало меня, а именно, мне говорили, что морское путешествие может быть полезно для моего здоровья. Но эта мысль не могла заменить неприятностей, коим мы были подвержены. На корабле, хотя и английском, царствовала нечистота. Капитан беспрестанно колотил мальчишку, служившего ему и нам. В каюте сидеть было нельзя за сильным качаньем. Ходить по палубе тоже. — Я увидел наконец причину моей ошибки: я забыл, что в мои лета не должно делать новых знакомств, не исключая моря, Копенгагена и Гамбурга. В середу повечеру мы очутились у Рюгена. Пастору пришла в голову счастливая мысль выйти на берег. Капитан сказал, что это возможно, поднял флаг. Через два часа приехали к нам с острова лоцмана с ботом, и в 10 часов вечера мы были уже в Лобене {Так в рукописи, правильно: Лоббе (Lobbe).}, маленьком прибрежном местечке. Одна мысль, что мы скоро будем на твердой земле, оживила уже меня. Тут удовольствие наше было чрезмерное. Мы в ту же ночь, наняв фуру, поехали в Штральзунд. Ночь была прекрасная. Остров Рюген имеет множество прекрасных местоположений. Из Штральзунда в четверг я поехал сюда в дилижансе, а мой почтенный пастор в Любек. Я радовался, что увижу Берлин и что не увижу Копенгагена. Прусские дилижансы без рессор. Для меня это было кстати: трясло порядочно. Такая тряска стоит лекарства. Я сидел почти всегда один в кабриолете.
Вчера был я у своих старых сослуживцев Staats-Rath’a {статского советника (нем.).} Friese, начальника здешнего банка, и Legations-Rath’a {легационного советника (нем.).} Эйхгорна. Они мне весьма были рады, а потому и я был рад их видеть: это напомнило им приятное время. — Алопеуса не застал дома. Пойду к нему сегодня.
Вчера в театре мне случилось сидеть подле князя Юсупова. Он намеревается объехать всю Европу.
Сегодня я намерен идти к Гуфланду, дабы посоветоваться с ним о К<арлс>баде. Здоровьем я по сию пору доволен.
Здесь я думаю пробыть 10 дней и в будущий вторник ехать в Дрезден. Вероятно, более к вам отсюда писать не буду. Напишу из Дрездена.
6/18 <мая>. Вторник. Вчера после обеда я был у Гуфланда. Он прочел записку о моей болезни, сделанную Риттихом. Сказал, что она, т<о> е<сть> записка, хороша, и с своей стороны советовал мне пить к<арлс>бадскую воду как единственное средство, от коего я могу получить облегчение. Он говорил, что главная причина болезни состоит в том, что у или в печени (Leber) гнездится желчь, которую надлежит выгнать. Он сказал также, что я весьма хорошо сделал, решившись ехать в К<арлс>бад, потому что болезнь моя иначе могла бы усилиться и иметь худые последствия. Наконец, он объявил мнение свое, что К<арлс>бад может совершенно восстановить мое здоровье, и советовал даже и после непременно ездить верхом час или два каждый день. Верховую езду он предпочитает в сих случаях ходьбе. Гуфланд обещал дать мне инструкцию для лекаря в К<арлс>баде.
Поутру я зашел в университет и попал на лекцию профессора теологии Штрауса: он говорил о категетике. Определил веру так: подчинение человеческого Божественному. Суеверие, когда человеческое принимается за Божественное. Неверие, когда Бож<ествен>ное принимается за человеческое. Маловерие (Kleinglaube), наприм<ер>, когда кто думает, что грех сильнее благодати (Gnade). Из сего мрака, гов<орил> он, надлежит выводить людей посредством категетики и пр. и пр.
Сегодня я хочу идти на историческую лекцию проф<ессора> Раумера. Хочу пригласить идти со мною кн<язя> Юсупова.
Повечеру был в театре. Давали das ‘Ktchen von Heilbronn’ {‘Кетхен из Гейльбронна’ (нем.).}. При всем уважении к немцам я не мог удержаться от смеха, когда зрители трогались некоторыми истинно немецкими пассажами. — Обедаю сегодня у Алопеуса, кот<орого> опять вчера не застал. Простите! Ваш <подпись>.
<Приписка на нижнем поле первого листа:>
Велите сказать моему сапожнику, что одно его письмо отправляю отсюда.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230, л. 9-10 об. Без штемпелей и почтовых помет. А. И. Тургенев писал П. А. Вяземскому 16/28 мая 1824 г.: ‘От Николая получил письмо из Берлина, куда он попал неожиданно, проплавав две недели в бурном море и не пристав к Копенгагену, но сперва к Борнгольму, а потом к Рюгену, где и вышли на берег. В Берлине советовался он с Гуфеландом, который утвердил план его лечения, ходил на университетские лекции и желал увлечь с собою и Боричку Юсупова’ (ОА. Т. 3. С. 44-45).

4
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<17/29 мая, Дрезден>

Дрезден. 17/29 мая 1824

Третьего дня я приехал сюда. Письма от вас у Бассанжа не нашел. Надеюсь найти в Карлсбаде, куда отправлюсь через три дня. В Берлине я пробыл до 25<-го> н<ового> ст<иля>. Старый мой сослуживец, Friese, кормил меня обедом в ресторации и в Gesetzlosen Klub {Беззаконном клубе (нем.).}, но не дома, хотя и обещал было познакомить меня с своим семейством, кот<орого>, однако же, не было, кажется, в городе. Обедал и у Алопеуса. Тут я был не в своем кругу, в так называемом бонтонном обществе. Эти общества должны навсегда быть для меня неприступны: не умею слова сказать или говорю вздор. Каково вам покажется, что я в самом начале, когда Мme Al представила мне свою дочь, очень выросшую после того, как я ее видел, сказал ей: oui, tous cela grandit, et nous autres, nous vieillissons {да, все растут, а мы всё старимся (фр.).}. Очень кстати! — И даже не совсем справедливо, ибо Мme Al не состарелась, а все молода и хороша. Зато во время обеда я все молчал. Но, сердясь на мою неловкость, я еще более сердился на Юсупова, кот<орый> врал как дурак во время всего обеда. Тут же обедала и гр<афиня> Шувалова. — Как жаль, что такие соотечественники и соотечественницы не остаются дома! Гр<афиня> Шув<алова> спрашивала у меня через Кривцова, получил ли кто-то из вас что-то (не помню) от нее. Я сказал, что не знаю. — Более я Алопеусов не видал: они поехали куда-то за город дня на два, а я сюда.
Здесь мне также очень нравится. Вид на окрестности Дрездена с террасы восхитительный. Но при каждом приятном ощущении приходит на мысль, что все это не надолго. Но и век здесь жить, кажется, нельзя.
Вчера был я у известного Крейсига. Не по-пустому бранят лекарей и медицину! Гуфланд советовал мне ехать после К<арлс>бада в Эгру. Этот, напротив, говорит, что эгрская вода вредна после К<арлс>бада. За Гуфланда говорит старинное обыкновение. За Крейсига рассуждение, что действие воды к<арлс>бадской совершается не тотчас, но через несколько времени, что иная вода может и должна препятствовать сему действию. Теперь я опять Крейсига ожидаю к себе. Я не решился еще следовать его совету. Посмотрю, что будет в К<арлс>баде. Авось найду там Malfatti или какого-либо другого хорошего медика и спрошу, что делать. Впрочем, я теперь совершенно хорошо себя чувствую, хотя это ненадолго, ибо все они говорят, что с окончанием теперешнего рода жизни кончится и мое здоровое состояние и что надлежит удалить причину болезни. — К этому Крейсигу все теперь ездят советоваться. Он пишет книгу об употреблении вод. На сих днях отправилась отсюда в К<арлс>бад графиня Остерман.
Главным делом моим здесь есть посещение Галереи. Я был там только один раз: пойду опять сегодня и каждый день. Вчера был в Linkisches Bad в театре. Третьего дня видел здесь ‘Don Juan»a на немецком: Мme Sandrini играла. Аппарат! В четверг, в день католического Вознесения, я был в кат<олической> церкви. Пел Сасароли {В рукописи: Carcarolli}. Я его слышал за 13 лет! И я уже считаю теперь не годами, а десятками лет!
Из русских я видел здесь гр<афа> Заводовского, кот<орый> недели через три едет в Италию, Энгельгарта, кот<орого> я видел однажды у нашего Вас<илия> Васильев<ича> Э<нгельгард>та.
Бассанж дал мне от себя кредитив к одному к<арлс>бадскому банкиру. Когда я из К<арлс>бада поеду в Италию, то Бассанж даст мне кредитив туда. Когда же выйдут все деньги, оставленные мною у Мольво, тогда надобно будет дать денег Мольву же и сказать ему, чтобы он вновь аккредитовал меня у Бассанжа, ибо на будущее лето я буду опять в К<арлс>баде и тогда получу деньги от Бассанжа.
После обеда.
В Берлине я был на некоторых лекциях. Но не удалось слышать ни Savigny, ни Шлейермахера. Сей последний иногда говорит проповеди. Штраус, о кот<оро>м я вам писал, также иногда проповедует. Такие люди, каков Шлейермахер и он, при том могут проповедовать Слово Божие, не принадлежа к духовенству, конечно, могут удовлетворить потребностям самых образованных людей. В католических землях не-духовные говорить в церкви, кажется, не имеют права. У нас… Тут я вижу большую выгоду протестантской церкви пред прочими. И архиереи могут быть отличными проповедниками, но если совместничество обширнее, то и дело должно идти лучше. Проповедники, подобные Шлейермахеру, привлекают людей самых образованных в церковь. Одни церемонии для души и для образованных людей не всегда достаточны.
Сегодня я хлопотал о табаке. Ширмейстер дилижанса, с кот<орым> я поеду, обещает провезти без хлопот. Я запасся также, по совету Крейсига, вином, беру с собою 15 бутыл<ок> рейнвейну. В австрийских владениях можно иметь только австрийское, отечественное. Но не все отечественное хорошо. Пример — ‘Записки’.
Поутру я был в Галерее. Долго смотрел на ‘Мадонну’ и на ‘Ночь’ Корреджиеву. Первую списывает какой-то лифляндец для нашего императора, как мне сказывали.
Крейсиг сидел у меня сегодня целый час. Никак не советует мне ехать в Эгру после К<арлс>бада, по крайней мере в нынешнем году. На будущий же, говорит, если я совсем освобожусь от различных нечистот, коими наполнены и обременены кишки, т<о> е<сть> если я удалю причину болезни, то можно будет побывать и в Эгре.
Засим прощайте — до К<арлс>бада. Весь ваш <подпись>.
Пора бы брату Александру Ивановичу сериозно подумать о путешествии или прогулке за границу года на два или на 3. В некоторых летах, особливо после п<етер>бургских хлопот по службе, развлечение имеет прелесть, которой в молодости не ощущаешь. Ездить же можно довольно недорого, но только в дилижансе. Я по сию пору издержал 80 червонцев. В Берлине довольно все дорого. Здесь лучше.
<Приписка на полях первого листа:>
19/31 м<ая>. Пожалуйста, брат Сергей, не забудь прислать мне тур<ецкого> табаку при случае. Авось можно будет послать с Дмитр<ием> Н<иколаевичем> Блудовым. Провезти, говорят, легко можно. Если же и конфискуют, то не беда. Я еду завтра с фурманом. Вчера был в Финлатере. Что за вид. Я совсем неохотно оставляю Дрезден. Другое письмо моего сапожника посылаю сегодня вместе с этим.
РО ИРЛИ, ф. 309, No230, л. 11-12 об. Без штемпелей и почтовых помет. А. И. Тургенев писал П. А. Вяземскому 3/15 июня 1824 г.: ‘Брат пишет из Дрездена: путешествует счастливо и весело’ (ОА Т. 3. С. 52). Ответное письмо А. И. и С. И. Тургеневых — от 3-4/15-16 июня 1824 г.

5
С. И. и А. И. Тургеневы — Н. И. Тургеневу
<20-21 мая /1-2 июня 1824, Санкт-Петербург>

<Рукой С. И. Тургенева:>
20 <мая> {В рукописи ошибочно: марта}. С<анкт->П<етер>бург.

Ты, конечно, не ожидаешь новости, заключающейся в этом письме. Князь А. Н. Голицын отставлен от министерства и остается только главноуправляющим почтовой части, докладчиком по Филантропическому комитету и Библ<ейскому> обществу, членом Совета и Комитета. Брат Ал<ександр> Ив<анович> также отставлен от директорства, и в указе даже не сказано, что по прошению. Греческое исповедание уходит в Синод по-прежнему. Иностранные остаются покуда при министре просвещения, Шишкове. Директор Попов уволен по просьбе с сохранением всех окладов, кои будет получать в качестве директора какой-то канцелярии при князе. — Гроза грянула на князя по случаю Госнерова толкования на Евангелия, публикованного в Германии и которое печаталось здесь на русском, но еще не успело выйти. Госнер выслан, от цензора Бирукова требовали объяснения. Брат во всем этом нисколько не участвовал, но на него жаловался митрополит Серафим, будто за грубое поведение и по делам министерства. Грубость — сущий вздор. Она не в братниных манерах, в делах же брату не трудно оправдаться, именно он-то всегда и был против всего нового по духовной части, против сект. Но митрополита подбили интриганы, а он слаб. В рассуждении брата, настоящее есть продолжение истории Михеева, которого гнал Гладкий, как какого-то раскольника и анархиста, и коего бр<ат> знал только добрым человеком.
Г<осударь> сериозно прогневался на бр<ата>, но, вероятно, брату удастся не только смягчить его, но и оправдаться. Разумеется, первая мысль его устремилась к этому, но если он и должен будет оставить службу, то нельзя решиться на это с совестию более покойною, нежели в сию минуту. В настоящей истории его совершенно упрекнуть нельзя. В этом все те согласны, которые знают его. Между прочим, дошло до г<осударя>, будто брат смеялся над митрополитом в церкви в страстную пятницу. Похоже ли на брата такое сумасшествие! Митрополит сказал ему, что пожаловался на него лично, и, может быть, только по делам. — Между тем мы теряем квартиру и бр<атнино> жалованье, что будет далее, уведомлю тебя завтра. Теперь бр<ат> в Ц<арском> Селе, куда поехал подать письмо г<осударю>. В письме ничего нет, кроме скромного, на долге и чувстве основанного оправдания, которое никак прогневить не может. Но если оно не будет иметь последствием какую-либо rhabilitation {реабилитацию, восстановление в правах (фр.).}, то надо будет проситься в чистую отставку, нанять у Путятиных низ, жить экономно и ждать, да мимо идет чаша сия. — Мы совершенно спокойны и тебе того же желаем и советуем. Матушку надо было уведомить, чтобы, узнав от других, больше не испугалась.
По общим соображениям ты догадаешься, что князю не за книгу только досталось. Его жалеют в публике, но, кажется, братом еще больше интересуются, и князь сам удивляется, как много и многие брата здесь любят. То же надо сказать и о тебе, еще менее известном лично публике. Знакомые и незнакомые были рады благосклонному твоему отпуску. Как ни говори, а и это награда. — О себе ничего еще нового нет. О Рибопьере подписан только указ о принятии в Коллегию, но вероятно, скоро он будет и министром, о чем говорят уже в городе. Мне объявил Родофиник, что на меня считает Нессельроде для советничества, но я отвечал, что почту некоторым несчастием отправление в Константинополь, хотя поеду, если велят. Надеюсь, однако, что против воли не пошлют и что, след<овательно>, я останусь. — Между тем я опять имел припадок лихорадочный и ревматический по-прежнему. Теперь, однако же, прошло, и завтра мы переезжаем на дачу. Когда все несколько устроится, бр<ат> поедет в Москву на месяц.
Мы получили твои письма из Риги и из Берлина. Грустно, брат, и нам без тебя. Да как быть! Все-таки тебе надо поездить как можно долее. Гедике мне сказывал, что путешествие, особливо пешком, сделало ему больше пользы, чем баденские и пирмонтские воды. В Карлсбад ему иностранные лекаря ехать отсоветовали. Здесь он опять чувствовал обструкционную боль в боку при сырой погоде, но она скоро опять прошла. Он, однако же, вновь года чрез два сбирается опять ехать в Англию. Ездий, брат, да думай о нас поменьше. Все обойдется не худо.
Вот тебе письмо из Кременчуга, не знаю от кого. Получили сверх того письма от Александра Михайловича {Тургенева.}, но они весьма невеселы, и потому не посылаю. Гартман, который берет это письмо, возьмет также, вероятно, и фунта 4 табаку, если провезет до тебя, хорошо. В противном случае, пусть бросит. Таким же образом отправлю табаку и с Ризо, который в половине июня сбирается в Карлсбад. Не забудь написать, как адресовать тебе письма. Гартман хотел писать сюда через Ханыкова. Хорошо бы и мне пользоваться этим случаем, хоть иногда. — Если встретишься в одном городе с Пушкиной, то побывай у нее. {Далее письмо было продолжено на следующий день.}
Из письма бр<ата> Ал<ександра> И<вановича>, писанного им после моего и уже по возвращении из Ц<арского> Села, ты видишь, что можно быть спокойным, что г<осударь> дезабизирован {производное от фр. ‘dsabuser’ — ‘выводить из заблуждения’, ‘раскрывать глаза’.} сколь только возможно. Разговор К<арамзина> с г<осударем> о бр<ате> всем трем честь делает. Il n’a t manqu rien. {В нем ничего не было упущено. (фр.).} К<арамзин> о деньгах и не думал. Г<осударь> сам вызвался, сказав, что оставит жалованье и что велел дать Розенкампфову квартиру в Комиссии. Если все так кончится, как теперь идет, то эта передряга даже в пользу послужить может.
Прости, будь здоров, покоен и весел, да пиши побольше. Если в Дрездене увидишься с ученым гофратом Беттигером или с Mad Seidelmann {В рукописи: Zeidelman}, женою живописца, то поклонись им от меня. Авось, они не забыли.
Прости. Сейчас переезжаем на Черную речку.
<Рукой А. И. Тургенева:>
21 мая. Вчера был в Ц<арском> Селе и послал государю письмо, опробованное Кар<амзиным>, в котором представлено ясное оправдание против лжи и клеветы, на меня возведенных, но главное сделал уже Карам<зин>: говорил с гос<ударем> 2 1/2 <часа> обо мне сильно и хвалил, как бы не мог более родного сына. Не в силах был пересказать мне подробно от слез, которых он удержать не мог. Здраво и ясно опровергал клевету митрополита. Жар дружбы удивительный, сколько ни уверен я был в его дружбе, но этого не ожидал я и от него. Мое письмо подастся сегодня. Госуд<арь> велел Кар<амзину> сказать мне, что он оставил мне все жалованье, т<о> е<сть> 12 т<ысяч>, что сам придумал поместить меня в Комиссии, что он всегда будет заниматься мною, что сделает с<татс-> секретарем, что он не мог отказать м<итрополит>у в формальной его на меня жалобе и на меня именно, что он поступает с нами и именно с тобою не так, как бы он поступил, если б верил тому, что о нас говорили. — Я так тронут был поступком Кар<амзина>, что теперь точно счастливее прежнего. Кат<ерина> Анд<реевна> {Карамзина.} то же чувствует и то же говорит. — Я бы придумать не умел так защитить сам себя, как защищал меня Кар<амзин>, хотя подробностей и не знаю. — Но все сие должно быть совершенно тайною между нами. Кар<амзин> сказал мне результат с позволения государя. Но я буду ждать решения на письмо мое — и не останусь в службе, если не сделается то, что говорил государь, ибо по сие время ни о 12 т<ысячах>, ни о квартире ничего не знают.
Князь мною беспрестанно занимается, но ничего не может и не мог сделать в мою пользу, да и хорошо, что дело приняло теперешний оборот.
Имение к<нязя> Вяз<емского> велено купить для храма. — Пиши к нам чаще и больше.
Я надеюсь, что и Сереже это пригодится, ибо Нессель<роде> очень мною интересуется и, вероятно, захочет сделать ему приятное.
Прости. К матушке писал слегка. Когда все решится — поеду к ней.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 3190, л. 5-6 об. (письмо С. И. Тургенева), No 230б, л. 1-2 об. (1 об. — 2 об. чистые) (письмо А. И. Тургенева). Без штемпелей и почтовых помет. Это были первые письма от братьев к Н. И. Тургеневу со времени его отъезда из России, отправленные с адвокатом Г. Гартманом. Они были получены Н. И. Тургеневым 6/18 июля 1824 г., то есть после получения следующего письма братьев от 3-4/15-16 июня 1824 г. Ответное письмо Н.И. Тургенева — от 10/22 июля 1824 г.

6
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<28-29 мая / 9-10 июня 1824, Карлсбад>

Карлсбад 28 мая/9 июня. 1824. Середа.

В четверг 23 мая/4 июня я приехал сюда. В субботу начал пить воду из двух источников, которые слабые. Сильнейший из здешних источников, Sprudel, для меня теперь еще неприступен. Вероятно, со временем дойду и до него. Обыкновенного действия, т<о> е<сть> прилива крови к голове, ускорения пищеварения, здешняя вода надо мною не имела. Надеюсь, что достигну второго. Между тем, несмотря что я уже пью по 10 стаканов поутру и по 2 повечеру, я должен был принять слабительное. Первые дни мне было не весело, потому что как дрезденский Крейсиг, так и здешний лекарь Mitterbacher нашли, что болезнь моя, засорение внутренностей, достигла сильной степени. Крейсиг думает, что я еще в Геттингене положил основание или усилил болезнь мою сидячею жизнию без движения. Оба они нашли, что печень (die Leber) немного атакована. Теперь, слыша от многих о благотворном действии здешней воды, особливо в болезнях, какова моя, я надеюсь получить облегчение. Образ жизни моей следующий: встаю в 4 часа. В исходе 5-го пью первый стакан. Каждые 1/2 часа пью по стакану и беспрестанно хожу. По окончании всех стаканов еще хожу (и иногда сажусь отдыхать) час. Потом иду домой. Пью кофе с трубкой, отдыхаю. В 12-м часу опять иду со двора. Брожу по дорожке у подошвы горы, где все обыкновенно гуляют. В час обедаю: ем три блюда и один хлеб. Одна бутылка рейнского вина, привезенного мною из Дрездена, служила мне 5 дней. Здешнее вино плохо. Я взял из Дрездена 15 бутылок. За обедом и после обеда болтаю с обедающими вместе со мною. Тут почти ежедневно обедает Raupach. Я заметил, что он большой болтун. Беспрестанно говорит то об Италии, то об истории. Я, впрочем, с ним еще не познакомился и, вероятно, не познакомлюсь, ибо, как я слышал, он скоро едет отсюда. От 3 до 6 сижу дома или брожу. В 6 иду к колодезю. Потом опять брожу, а вчера ездил верхом. После 8 часов ужинаю. Ужин состоит из порции супа и из одной булки. В 9 часов ложусь спать. Я живу на лучшей улице: die Alte Wiese, в первом этаже, имею eine Stube und ein Schlafzimmer {гостиную и спальню (нем.).}, точно как и в Геттингене. Плачу 2 червонца в неделю. Но 15 июня перебираюсь из первого этажа в третий. Хозяин получит за 1-й этаж более, а я за 3-й буду платить только 1 черв<онец>. — Путешествие до Карлсбада стоит мне 95 червонцев и несколько рублей, взятых из П<етер>бурга.
Из русских я нашел здесь Киреевского, кот<орый> жил здесь зиму, и еще трех приехавших из Дездена, полк<овника> Прянишникова, Энгельгардта и еще одного молодого ма<ло>россиянина. На улице видаю графиню Остерман, которая больна водяною болезнию. Также Мme Sgur, дочь Ростопчина, кот<оро>й муж здесь лечится. Вчера узнал я, что сюда будет наш Вер {Прозвище А. Г. Кушелева-Безбородко, отсылающее к имени легкомысленного попугая, главного персонажа популярной фривольно-комической поэмы Ж.-Б.-Л. Грессе ‘Вер-Вер’ (‘Ver-Vert’, 1734) и одновременно обыгрывающее второе расхожее прозвище А. Г. Кушелева-Безбородко — Vert-il (фр. Зеленоглазый).} Кушелев. Не привезет ли он мне табаку? На границе совсем не строго. Моего чемодана и не открывали. Все обошлось за талер.
Народу, или Badegste {курортников (нем.).}, теперь еще здесь мало. Всего более, особливо бонтонных, бывает здесь в июле. Мне сказывали, что Василий Перовский сюда будет. Прошлого года здешние воды, говорят, ему помогли. Из владетельных князей здесь герцог Кобургский. Один из наших земляков называет его камергера Ernand’ом, потому что оба они ежедневно являются в разных платьях.
Не знаю, путешествовали ли ваша Софья Петровна {Свечина.} и почтенная княгиня Голицына по Германии и замечали ли различие протестантских земель от католических. Здесь сие различие заметно и представляется на нескольких шагах, на границе, отделяющей Саксонию от Богемии. Саксонский фурман, с кот<орым> я ехал, был также того мнения, что вероисповедание главною причиною малой образованности и бедности католиков. У них, говорил он, sechs Tage dem Herr Gott und den siebenten der Arbeit {шесть дней — Господу Богу, а седьмой — работе (нем.).}. И подлинно: сегодня, ходя по галерее у источника, я видел кучу народа, особливо женщин, идущих по улице с хоругвями и поющих. Это p&egrave,lerinage {паломничество (фр.).} к Maria Kulm. Несколько дней это хождение продолжается — и когда? — В июне месяце, в рабочую пору.
Для Кар<л>сбада здешнее правительство, кроме прекрасной шоссе по горам, ничего не сделало. Все здешние гулянья, дорожки, беседки, даже аллеи по улицам, тротуары, набережные сделаны богатыми посетителями здешних источников, и между прочим некоторыми русскими, графом Ал<ексеем> Гр<игорьевичем> Орловым, Демидовым. Жители, кроме обыкновенных налогов, платят 18 со ста из денег, получаемых ими за квартиры с посетителей К<арлс>бада. Здесь есть и театр, в кот<ором> я еще не был. Газет здесь мало. Я получаю два раза в неделю d ‘Allgemeine Zeitung’. Но экземпляров мало, а читателей много.
Письма отсюда в Россию ходят не через Пруссию и оттого очень долго. До Риги около 20 дней. Я буду к вам писать peu pr&egrave,s {приблизительно (фр.).} каждые две недели. Надеюсь скоро получить и от вас письма, а при случае и табаку курительного. На границе в провозе его точно нет никакого затруднения.
Здешний доктор Mitterbacher, между прочим, гов<орил> мне, что крепкое мое телосложение единственно причиною тому, что я давно уже не впал в сильную гипохондрию, ибо болезнь моя довольно сильна для произведения сего действия.
29 мая /10 июня. Четверг. Вчера Раупах, с кот<орым> я встретился и говорил на гулянье, сказывал мне, что ему здешние воды от недугов, подобных моим, немедленно помогли, но что зимою, когда нельзя много ходить и дышать свежим воздухом, припадки иногда возвращаются. Сие обстоятельство еще более заставило меня думать о Крыме. Надобно наконец где-нибудь поселиться! Р<аупах> очень расспрашивал о Розенкампфе, и с большим участием! — Я не понимаю, как многие из п<етер>б<ургски>х жителей не едут сюда. Наприм<ер>, Столыпин, Гнедич. Жить здесь не дорого, а помощь, как все уверяют, удивительная! — Простите! Кланяйтесь знакомым. Алексею Ник<олаевичу> {Оленину.} истин<ное> мое почтение. Когда пью воду, то вспоминаю, что ему отчасти сим обязан. — Письмо сие пойдет завтра, вероятно, через Прагу, Силезию и т. д. Погода стоит прекрасная. Я много хожу. Вчера около 15 верст. Когда получу ваши письма?! Уведомьте о делах, кот<орые> я производил в Совете: которые из важнейших утверждены и проч. Если Сергей пошлет мне табаку, то послабее того, кот<орый> я взял с собою, если можно. Если нет, то хотя такого же. <Подпись>
РО ИРЛИ, ф. 309, No230, л. 13-14 об. На верхнем поле листа приписано: ‘Из Берлина — No 1.
— Дрездена — No 2.
— К<арлс>бада — No3′.
Без штемпелей и почтовых помет. 17/29 июня А. И. Тургенев писал П. А. Вяземскому: ‘От брата Николая получил письмо из Карлсбада. Он начал лечиться, но думает, что для будущего нужно ему приготовить теплый климат и жизнь более беззаботную, и помышляет о Крыме, ибо в Петербурге может опять засорить печенку и сердце’ (ОА. Т. 3. С. 55). Ответное письмо А.И. и СИ. Тургеневых — от 20 июня / 2 июля 1824 г.

7
С. И. и А. И. Тургеневы — Н. И. Тургеневу
<3-4/15-16 июня 1824, Санкт-Петербурга

<Рукой С. И. Тургенева:>

С дачи. 4-е июня.

Последнее письмо твое получили мы из Дрездена от 17/29 мая. К тебе же писали с Гартманом, адвокатом, отправившимся отсюда в Карлсбад, тому около двух недель. Мы бы писали и по почте, но не знали, куда адресовать. Ты не сказал, что аккредитован у Басанжа. Гартман взял и табаку фунтов 5. Постараюсь послать и с Блудовым. О деньгах сделаем, как пишешь, как скоро ты уведомишь, чтобы тебе выслать и сколько именно. Кроме почты ты можешь, думаю, писать к нам и чрез Ханыкова, посредством Гартмана, ибо ты, кажется, не был у посланника. — Вот уже две недели, как мы переехали. Время дурно и холодно, однако здесь все лучше, чем в городе. Теперь же бы нам и жить было слишком тесно, ибо большую половину квартиры берут для почтамтской канцелярии. Книги остались там, где были, за нашею печатью, в угольной и маленьких братниных комнатах собраны все наши вещи. Людские и сараи наши. Не знаем, долго ли продолжится этот provisoire {переходный период (фр.).}. — Перед отъездом на дачу я кончил весь мой банкротский устав. Теперь он переписан, и на днях брат отдаст его Сперанскому. Принимаюсь читать твои проекты. Впрочем, со мною ничего нет нового. Здоровье хорошо. Как скоро будет теплее, начну пить мариенбадскую воду и продолжать души, по совету Мюллера, который в последний мой припадок велел остановить их до тепла. Недавно получил я письмо от солдата, зятя Устиньи, который просил уступить ей занятые у нас 14 р<ублей> по случаю свадьбы ее дочери, что я и сделал. Также есть письмо от каренинского бывшего крестьянина, а теперь солдата Лариона Тимонина, который служит в Севастополе. Знаешь ли ты его? Он просит денег. На всякий случай пошлю. В расходной книге нынешнего года его не нашел. Сапожника твоего о письмах уведомил.
<Рукой А. И. Тургенева:>
3 июня. Моя участь все еще не решена. Государь велел министру финансов заготовить указ о производстве мне бывшего жалованья. Не знаю еще, велел ли к<нязь> Лопухин дать мне квартиру в Комиссии. Но после всех сих пекуниарных {производное от фр. ‘pcuniaire’ — ‘денежный’.} вознаграждений мне еще труднее будет оставаться, ибо не о хлебе едином жив будет человек. Нужна rhabilitation {реабилитация, восстановление в правах (фр.).}. Обещают, но когда — не знаю. — Кар<амзин> как нежнейший отец за меня хлопочет и не может по сие время говорить за меня без слез. Cela lait qu’il me dsarme chaque lois que je lui en parle. {И это обезоруживает меня всякий раз, как я с ним об этом говорю. (фр.)} Поручил третьего дня Жук<овском>у сказать ему все, что думаю о моем теперешнем положении. — Матушка приняла это очень хорошо. Ей неизвестны все клеветы, на меня взведенные. Прибавляют беспрестанно новые. Но я принимаю меры, чтобы сделать их безвредными. Публика удивительно как сильно защищает меня и почти меня одного. Равнодушные ко мне стали за меня, и по сию пору, с одной стороны, за меня общее мнение, с другой — Фотий с своими клевретами против меня. — Но полно о сем. Мы должны быть спокойнее, ибо никогда так не объяснялась двусмысленность всего того, что о нас говорили. — Мы поживаем весело, но грустим по тебе. Все еще холодно — и мы топим. — Пиши больше. — Если встретишь гр<афиню> Шувалову, то скажи ей, что я не получал ее подарка. — Постараюсь прислать тебе табаку с кем-нибудь. Я и с Севериным примирился. Он сам забрал к миру. Редко пишешь. Из главных городов можно бы и 2 раза писать по крайней мере.
<Рукой С. И. Тургенева:>
Не знаю, довольно ли мы тебе написали о всей этой истории, чтоб ты мог составить мнение и сообщить нам оное. Дело в том, идти ли в отставку или оставаться при остальных местах в ожидании будущих благ? Рекапитулирую {производное от фр. ‘rcapituler’ — ‘резюмировать’.} главные факты. Бр<ат> уволен без прошения. Вместе уничтожено и самое место директора всех духовных дел. В разговоре с Кар<амзиным> сказано, что тотчас велено производить жалованье и дать квартиру и что со временем дастся статс-секрет<арство>, а между тем, чтобы оставаться в службе и иметь доверенность. Довольно ли этого, или надо более? That is the question! {Вот в чем вопрос! (англ.).} Решить его не для публики нашей, которая не стоит уважения большого, а для самих себя и особенно для г<осударя>, дабы и он не подумал, что можно деньгами все сделать. Публичный знак благоволения нужен еще и для того, чтобы зажать рот клеветникам. По-моему, надобно только ждать, хотя и долго, т<о> е<сть> несколько месяцев. Конечно, к тому времени может все забыться, что не хорошо. Но зато тогда поданная просьба не будет иметь в себе ничего de brusque {вызывающего (фр.).}. И теперь этого избежать можно с бр<атниной> стороны. Но Бог знает, как там растолкуют. — Твой весь Сергей.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230 6-1, л. 1-2 об. Без штемпелей и почтовых помет. Письмо было начато 3 июня, на следующий день продолжено С. И. Тургеневым, поставившим дату вверху первой страницы. Послано по почте. Первое из писем от братьев, полученное Н. И. Тургеневым за границей 22 июня / 4 июля 1824 г. Ответное письмо Н. И. Тургенева — от 26 июня / 8 июля 1824 г.

8
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<12/24 июня 1824, Карлсбад>

No 4.

Карлсбад. 12/24 июня 1824.

Я по сию пору без писем от вас. Не получил ни одного. Вероятно, вы писали в Гамбург. Между тем я узнал здесь о перемене, происшедшей в вашем — или, может быть, уже не в вашем — министерстве. Шишков, как пишут из П<етер>бурга, заступил место князя в министерстве, кроме дел греко-росс<ийсского> исповедания. Князь же остался при почте. Я случайно об этом услышал. Потом узнал наверное от гр<афини> Остерман. Вы легко можете себе представить, как изумила и даже опечалила меня сия новость, столь неожиданная. Не могу придумать, что вы теперь делаете. Я писал к вам из Берлина 5-го мая ст<арого> стиля. Посему не могу иметь от вас писем прежде 20 или 25<-го> ст<арого> ст<иля> сего месяца. До того времени должен быть в неизвестности. Это известие совсем не по Карлсбаду. Здесь только велят занимать голову приятными мыслями или ничем. — Иногда мне представляется на мысль, что вы попросились в отпуск и едете в чужие край — в Италию. И о брате Сергее мне нужно теперь знать что-либо обстоятельного. В газетах пишут, что миссия поедет в Ц<арь>град, коль скоро турки оставят княжества. Это говорит Strangford в своей ноте после мысли, что турки обещали войско вывести. Ergo… {Следственно… (лат.).}
О себе вам скажу, что по сию пору я не вижу еще особенно важного действия здешних вод. Впрочем, сильнейший из здешних источников, Sprudel, я начал пить только за четыре дня и дошел только до 5 стаканов. Остальные, до 12-ти, пью из других источников. Но хорошо то, что я выношу Sprudel без затруднения, т<о> е<сть> он меня не горячит. Это, как говорят, главное. Действие же Спруделя вообще почитается несомненным. Диэту я храню самую строгую. Ем так мало, что беспрестанно есть хочется. Хожу много, т<о> е<сть> более 10 верст в день. Погода не всегда хороша. Часто я сижу дома в тулупе. — Нынешний год приезжих здесь вообще не много. Иные приписывают сие отчасти изобретению искусственных к<арлс>бадских вод, кот<оры>е пьют уже в Дрездене и Берлине. Эти искусственные воды весьма хвалят. Ввести это в П<етер>бурге значило бы сделать истинное благодеяние множеству тамошних жителей. — Я, кажется, пробуду здесь до начала августа. Для большей верности в получении ваших писем адресуйте те, кои будете писать с половины июля, в Дрезден к банкиру Бассанжу. А я попрошу его пересылать их мне в Италию. Потом пишите в Флоренцию poste restante {до востребования (фр.).} и в Рим к кн<язю> Гагарину, кот<орый> может и во Флоренцию доставить их ко мне. Письма! Письма! Как они мне теперь нужны! Право, не знаю, что придумать о теперешнем вашем положении. — Между тем такие перемены, а равно и желание сохранить здоровье, которое я здесь восстановить надеюсь, более и более утверждают меня в мысли поселиться в Крыму. Для сего я намерен на тот год отсюда ехать не прямо в Москву или в П<етер>бург, но прежде в Крым, чтобы посмотреть и подумать. Не поехал ли туда Бриген? Нет ли отзыва от Нарышкина по письму брата Сергея?
Я не знаю, для чего вы не писали ко мне прямо в Дрезден на имя Басанжа. Через Копенгаген или Берлин я во всяком случае должен был быть в Дрездене. Я многое и так и сяк себе представляю, но с некоторым вероятием не могу остановиться ни на одном предположении о вас. Может быть, случилось самое простое: т<о> е<сть> что вы остались по-прежнему. Не напишут ли чего из П<етер>бурга к гр<афине> Остерман. Она мне сообщит. Я был у нее два раза. Очень добрая дама. Здоровье ее от К<арлс>бада поправляется, но я слышал, что скоро ей опять будут выпускать воду. На улице и у источников я видел Свечиных, т<о> е<сть> Софью Петровну с мужем. Они возвращаются из Италии. Раупах отсюда уже уехал.
РО ИРЛИ, ф. 309, No230, л. 15, 15 об., 22 об. (сбой в архивной нумерации: после л. 15 идет л. 22). Адрес: ‘А Monsieur / Monsieur Alex. Tourguneff/ St. Ptersbourg. / Его превосходительству / Александру Ивановичу / Тургеневу. / В С.-Петербурге. / В доме министра духовных дел’. На письме у адреса служебные почтовые отметки и дата: ’24 июня 1824 года’. Ответное письмо А. И. и С. И. Тургеневых — от 2/14 июля 1824 г.

9
С. И. и А. И. Тургеневы — Н. И. Тургеневу
<20>

<Рукой С. И. Тургенева:>

20 июня.

На днях получили мы письмо твое No 3 из Карлсбада. Оно шло более двух недель, тогда как письма и газеты из Парижа получаем мы в 13-й день, а дилижанс из Берлина в Париж ходит, сказывают, в неделю, ночуя два раза на дороге. Посылаем матушкино письмо. Московские болтуньи снова было ее встревожили насчет брата, надеемся, что наши письма ее успокоят. Самое дело в том же положении, указ о бр<атнином> окладе по месту директора вышел, но более ничего. Впрочем, оно, по мнению моему, во всяком случае кончится не худо. Au pis aller {В худшем случае (фр.).} можно будет воспользоваться отставкою, чтобы отдохнуть в чужих краях, особливо если мне какое-нибудь место там дадут. Во всяком случае, ты сюда не торопись. Думай только о своем здоровье. Без него здешняя жизнь будет бесполезна, работа не пойдет на ум. Прежде ты здесь поддерживался надеждою вылечиться в Карлсбаде. Если же возвратишься, не совсем выздоровев, то и этого утешения не будет. Нас пугает атакованная печень. Растолкуй, что это значит. Верно, и этого избавиться можно. Блудов сказывал нам, что всякий гость имеет право провезти в Карлсбад 60 бутылок иностранного вина. Поэтому тебе бы в нем недостатка не должно быть. Мёльникер, однако, недурен, сколько я помню. Кроме 4-х ф<унтов> табаку, посланного тебе с адвокатом Гартманом, надеюсь отправить фунтов около десяти с разными попутчиками: Блудовым, Ризо, Эртелем {В рукописи: Оертелем} и б<ароном> Алексеем Строгановым, бывшим в Португалии. Первый табак был кишиневский. Теперешний же одесский, и, кажется, тот самый, которого ты взял с собой. Не прислать ли французского?
Софья Петровна {Свечина.} из тех людей, на которых их идеи, воображения и что-то похожее на рассуждение действуют более, чем факты. На последние смотрит она, сверх того, d’un il incertain {нетвердым взглядом (фр.).}. По Шатобриану, il у a une expriance sans lumi&egrave,re, elle est toujours inutile et souvent nuisible {бывает опыт без осмысления, он всегда бесполезен и часто вреден (фр.).}. Шоссе по карлсбадским горам, кажется, тем же англоманом-бугром сделано, которого дом ты видел возле Дрездена, Филлатер<ом>.
Мы все поживаем на даче. Время стоит приятное. Я никогда не хожу, зато много гуляю, верхом, пешком, в лодке с парусом. За законодательство твое еще не принимался, ибо много случилось любопытных книг, между прочим Pouqueville, новый увраж о Греции, которого иные места без слез едва читать можно. Четыре большие его волюма кончу на днях и тогда примусь за дело. Здоровье мое все хорошенько исправиться не хочет. Я не лечусь, но только берегусь и продолжаю души.
Нового ничего почти нет. Уваров тайный советник за нянченье и по случаю нового банка. Дай ему Бог всего, только чтоб перестал подличать. Но вот грустная новость: дочь М. А. Нарышкиной умерла! Ты легко поймешь, почему это всех огорчать должно. — Она уже была помолвлена за камер-юнкера гр<афа> Шувалова, сына той, которую ты видел в Берлине.
Бр<ат> будет тебе писать о делах. Я только скажу, что в разговоре с К<арамзиным> г<осударь> сказал, между прочим, о тебе: celui-l est tout aux affaires, c’est un homme que je respecte {он весь в делах, вот человек, которого я уважаю (фр.).}. Хорошо! Но Сила Андреич… {Имеется в виду А. А. Аракчеев.}
Прости. Скоро буду еще писать.
Не забудь справиться о Пушкиных на возвратном пути чрез Дрезден и побывай у них. Она добрая и умная женщина и очень меня любит. Хорошо бы посмотреть там и Батюшкова, которого отвезли в Зонненштейн, возле Пирны.
<Рукой А. И. Тургенева:>
Вот копия с указа о моих окладах. Фразы об усердной службе нет, но упомянуто о директорстве. Несмотря на сие, я написал другое письмо к госуд<арю> и хотел подать в отставку. Повез письмо в Ц<арское> Село, чтобы показать Кар<амзину>, но он уговорил меня подождать, сказав, чтобы я сделал сие из уважения к его дружбе, что он дружбою заклинает меня, что я могу всем на это сослаться, что через месяц или более он спросит гос<ударя> и скажет ему, что уговорил меня подождать, что если гос<ударь> не сделает меня с<татс->с<екретаре>м, тогда он сам напишет для меня письмо, для которого материалы я ему доставлю, что он не потребует от меня и тогда оставаться в службе, что государь опять говорил с ним, сказав, что указ обо мне написан точно так, как и о к<нязе> Гол<ицыне>, т<о> е<сть> и о его окладах. Я обещал Кар<амзин>у повременить. Нельзя было отказать его дружбе. О квартире еще ничего не велено к<нязю> Лопухину, но он и сам дает ее.
‘Г<осподину> мин<истру> фин<ансо>в. Дейс<твительному> ст<атскому> сов<етник>у Тургеневу повелеваю продолжать производство окладов, которые получал он по должности директора Деп<артамента> д<уховных> д<ел>, жалованья три тысячи и столовых три тысячи руб<лей> в год из Госуд<арственного> казначейства. На Кам<енном> острову 13 июня. 1824. А<лександр>‘.
Кар<амзин> несколько раз говорил с госуд<арем> сильно, убедительно. Госуд<арь> снова припоминал все прежнее: Новос<ильцева>, к<нязя> Лоб<анова> и прочее, но все выхвалял честность, способности, уговаривая оставаться в службе, обещая печься обо мне всегда, показывая необходимость удовлетворить митр<ополита>, не желая, чтобы я порадовал их моею отставкою. — То же почти говорил и Воейковой, которая ежедневно с ним видится в саду и, заговорив обо мне с ним, заплакала (об этом не говори никому). — Князь Гол<ицын> также имел особую аудиенцию у гос<ударя> для того, чтобы говорить обо мне, но и ему то же сказано. — Магницкий написал к митр<ополиту> письмо, в котором, отказываясь от Библ<ейского> общ<ест>ва яко от богопротивного и обвиняя оное в дурных переводах, особливо на персидский, нападает на сей перевод, но в Обществе единогласно положено представить его письмо с замечаниями государю и просить оправдания. Последствия еще неизвестны. Фотий все по-прежнему интригует через своих дам, выдумывает клеветы и на меня, но неудачно. Я не поеду в Москву, пока все не кончится, и не останусь служить, если не буду с<татс->с<екретаре>м. Впрочем, гос<ударь> неоднократно обещал это Кар<амзин>у, и, кажется, трудно будет не сдержать слова. — Я бы не прочь и от чужих краев, и твое приглашение еще более возбудило меня, особливо если Сережа получит место. — Теперь я помирился с Север<иным>. — Несельроде, верно, не сделает неприятность брату. Наша катастрофа только что хорошие последствия иметь может, а дружба Кар<амзина>, с такою энергиею и с таким постоянством доказанная, и голос публики, со всех сторон до нас доходящий,— прекрасный запас для будущего утешения. Трудно пересказать все слова, весь жар, с каким говорил Кар<амзин> в первый раз более 2-х часов и ни о чем более, как обо мне. После еще более часа, после которого гос<ударь> сказал В<оейково>й, что опоздал гулять оттого, что Кар<амзин> задержал его: quand il est sur le chapitre de manies il ne peut plus finir {когда он садится на своего конька, он не может остановиться (фр.).}. — И этим начал с нею разговор обо мне и о ней: он все знает, сказал он ей.
РО ИРЛИ, ф. 309, No230 6-1, л. 3-4 об. Без штемпелей и почтовых помет. Письмо было послано с бароном А. Г. Строгановым. Получено Н. И. Тургеневым в Карлсбаде 19/31 июля 1824 г. Н.И. Тургенев отвечал на это и следующее письмо (от 2/14 июля 1824 г.) 25 июля/6 августа 1824 г.

10
С. И. Тургенев — Н. И. Тургеневу
<23>

23 июня. С<анкт->П<етер>бург.

Вот тебе еще письмецо с г. Эртелем {В рукописи здесь и ниже: Оертель.}, отправляющимся в Карлсбад. Он же везет тебе 4 фунта табаку. Кроме того, взялся тебе доставить письмо и 4 же фунта такого же табаку б<арон> Алексей Григорьевич Строганов, отправившийся отсюда в Карлсбад в субботу, т<о> е<сть> третьего дня. Если ты весь посланный табак получишь исправно, то тебе будет его надолго, ибо всего отправил я с лишком 13 фунтов. Может быть, возьмет еще Блудов 2 фунта. Хорошо бы тебе с ним повидаться, он все может пересказать. — Нового ничего по братнину делу нет. Фотий уехал из Петербурга, говорят, по желанию государя. Но как бы то ни было, все уехал и по крайней мере в отсутствии не может интриговать против брата. Государь знает о всех подробностях его интриг по истории Госнера из записок братниных к Карамзину, которые государь читал и держал у себя около суток, хотя они совсем не для него были писаны, а как новости для Николая Михайловича {Карамзина.} в Царское Село. Государь сам пожелал прочесть оные.
Брат рыскает по городу и потому теперь тебе не пишет. Если Эртель не тотчас бежит, то и он успеет написать и послать тебе копию с первого письма его к государю. Второе не подано по просьбе Карамзина, след<овательно>, его и посылать тебе нечего.
Мы сюда приехали проститься с Блудовым.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 3190, л. 7-7 об. Без штемпелей и почтовых помет. В. фон Эртель, с которым было послано письмо, не застал уже Н. И. Тургенева в Карлсбаде и отдал письмо М. Ф. Митькову. Получено Н. И. Тургеневым от М. Ф. Митькова по приезде последнего в Мариенбад 13/25 августа 1824 г.

11
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<26>

К<арлс>бад. Четверг. 26 июня / 8 июля 1824.

Об отставке вашей я узнал из фр<анк>фуртских газет. После того еще с большим нетерпением ожидал ваших писем, хотя и не надеялся иметь хороших известий. Наконец 2<2> <июня> / 4 <июля> {В рукописи ошибочно: 24/4} получил первое письмо ваше от 4 июня. Я так ему обрадовался, что известие об отставке без прошения не произвело большого впечатления. Но вскоре мне стало очень грустно. Удивлялся и досадовал, как самая пустая клевета может быть вредна и действительна. Через несколько дней после того приехало сюда семейство Лаваль. Я виделся с мужем и женою. Им писали о вас из П<етер>бурга, и он мне сказал: Il parat que mr v fr&egrave,re a eu une entrevue… peut-tre T Selo {Кажется, ваш брат имел аудиенцию… возможно, в Царском Селе (фр.).}. Многого узнать не мог. Он мне сказывал также, что виделся в вами перед отъездом и что вы ему говорили о митроп<олите>. Теперь я опять нетерпеливо ожидаю другого письма от вас. Гартман сюда еще не приезжал. Впрочем, от него нельзя будет мне ничего узнать, потому что, кажется, он оставил П<етер>б<ург> прежде всех ваших происшествий. — Вчера из фр<анк>ф<уртски>х газет узнал, что по Человеколюбивому обществу нельзя будет докладывать по-прежнему. — Кн<язь> Юсупов сказывал мне, что Рибопьер назначен уже министром в К<онстантино>поль. Это меня очень, очень беспокоит. Что будешь делать ты, любезный Сергей? Из письма твоего я вижу, что ты опять был болен. Мне кажется, что тебе надобно стараться съездить к водам, наприм<ер> в Теплиц. Право, не до К<онстантино>поля, когда здоровье плохо. Подумай, брат, и решись. — Хорошо бы ты сделал, поручив Риттиху изложить описание твоих припадков и болезни. Это описание можно послать в Дрезден к Крейсигу (Hofrath {надворный советник (нем.).}) и просить его совета. Он мне сказал в Дрездене, что и по такому описанию можно определить, куда ехать. Honorar {гонорар (нем.).} можно ему заплатить после, когда я его увижу в Дрездене, и упомянуть даже о сем в письме к нему. — Что вы мне пишете о Кар<амзине>, меня не удивило, но тронуло до глубины сердца. Беды иногда хороши для того, чтобы узнавать людей более и более. Любить, уважать людей есть истинное наслаждение.
О себе скажу вам — но что? — Вот 5-я неделя, как я пью воды. Недели три пью сильнейшую из всех: Sprudel, и теперь по 10 стаканов. Ем весьма мало. Похудел. В некоторые часы, как то перед обедом и после обеда, чувствую слабость. Впрочем, воду выношу без неудобства. Но большого действия, т<о> е<сть> сильных испражнений, не имею. Доктор уверяет, что все идет хорошо. Но мне хотелось бы лучшего. Еще буду пить воду три недели. Потом отсюда поеду через Мюнхен в Италию и там сделаю Trauben-Cur {курс лечения виноградом (нем.).}, т<о> е<сть> буду ежедневно завтракать и ужинать виноградом. С деньгами сделайте так: отдайте Мольво мое жалованье и пенсию. Он будет за то платить 5 %, и пусть вновь аккредитует меня у Басанжа же. А Басанж даст уже кредитив мне для Италии. По сию пору я по Мольвину кредитиву взял 1000 или немного более рублей. След<овательно>, остается в моем распоряжении тысяч 9. На эти деньги я вытребую от Басанжа кредитив в Италию и скажу ему, что, когда он получит полный кредитив от Мольво, то чтобы уведомил меня и дал от себя новый кредитив для Италии. В сентябре я полагаю быть во Флоренции. До того времени адресуйте письма ваши к Басанжу, а он уже перешлет их мне, или пишите прямо во Флоренцию poste restante {до востребования (фр.).}. Это еще лучше, ибо, приехав туда, я обрадуюсь им.
Как бы хотелось мне знать подробности случившегося с вами! По тому, что я слышал, я вижу только клевету самую пустую, что будто вы смеялись,— более ничего не слыхал. Прошу после этого избежать неприятностей! Виртуоз Магн<ицкий> меня нимало не удивляет. Но митроп<олит> удивил. О Фотии не имею никакого понятия. — Получив ваше письмо, я хотел было сообщить его Софье Петровне {Свечиной.}, хотя с нею я и не знаком, ибо она ни через кого у меня ни о чем не спрашивала, а спрашивала о вас у других. Но так как Лав<аль>, вероятно, ей все уже сообщил, то я и не исполнил моего намерения. — Погода здесь очень дурна. Почти ежедневно идет дождь. Русских здесь много. Но я коротко ни с кем не знаком, ибо ранее других хожу к колодцам, ранее ложусь спать. Пребывание здешнее довольно тягостно: беспрестанная ходьба, беспрестанный голод. Авось, однако же, будет польза. Раза три ездил с некоторыми русскими за город. Это приятно, но не могу часто делать того же, ибо пью воду после обеда. Ничего не читаю. И некогда, и вредно. — Простите! — Если вам не слишком не до того от ваших происшествий, то отвечайте мне о Крыме, о Бриггене. Простите! — Весь ваш. <Подпись>
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230, л. 23-24 об. Адрес: ‘А Monsieur / Monsieur Alex. Tourguneff / St. Ptersbourg. / Его превосходительству / Александру Ивановичу / Тургеневу. / В С.-Петербурге’. На письме у адреса служебные почтовые отметки и дата: ‘8 июля 1824 года’. Ответное письмо А. И. и С. И. Тургеневых — от 16/28 июля 1824 г.

12
А. И. и С. И. Тургеневы — Н. И. Тургеневу
<2/14 июля 1824, Санкт-Петербург>

<Рукой А. И. Тургенева:>

No 5. 2 июля. Черная речка.

Третьего дня получили мы письмо твое от 12/24 июня, No4, и очень обеспокоились твоим беспокойством. Мы не могли прежде писать к тебе. Теперь, вероятно, ты уже знаешь о всем, что со мною случилось. Я остаюсь с жалованьем прежним и с надеждою быть скоро статс-секретарем. Это обещал государь несколько раз Кар<амзин>у, но несмотря на сие, я опять, после указа о моем жалов<анье> и стол<овых> деньгах, хотел подать прошение об отставке и приготовил письмо, короткое, к государю, но Кар<амзин> удержал меня, сказав, чтобы я из дружбы к нему сего не делал, чтобы подождал один или два месяца и что он тогда скажет государю, что я остался для него, и спросит его, хочет ли он исполнить свое обещание. Если он еще отлагать будет, то тогда он сам напишет, sur mes donnes {за меня (фр.).}, письмо от моего имени к государю. Между тем толки утихают, и я спокойно пользуюсь добрым мнением публики и выгодами службы. Квартира в Комиссии законов мне также обещана самим государем, и, вероятно, я получу ее. Теперь переправляют дом. Я бы и сам желал отдохнуть и ожить в чужих краях, и, вероятно, со временем это можно будет устроить, но теперь еще не время. Из слов Северина, с которым я ездил в Ц<арское> Село третьего дня, заметил я, что точно есть намерение дать Сереже место и едва ли не помышляют послать его в Берлин, на место Крафта, ибо он спрашивал меня, знакомы ли мы с Алоп<еусом>. Во всяком случае, в Кон<стантинополь> его не пошлют. Вся эта гроза обратилась нам в пользу, ибо многие приняли участие в нас и многое объяснилось. С Блудовым, который завтра едет или дни через два, пошлю письмо мое к гос<ударю>, и он тебе все перескажет, ибо все знает, кроме некоторых подробностей сказанного Кар<амзины>м и Воей<ково>й. Пусть он напишет к тебе или перескажет, а тебе ему говорить нечего. — С Эртелем мы также писали к тебе. Он отправляется сегодня чрез Кронштадт. — Жаль, что ты не повидался с Свечиной и не сказал ей, что о нас слышал. Если она еще в Кар<лсбаде>, то побывай у нее и скажи ей, чтобы она написала ко мне. Если увидишь к<нязя> Гаг<арина> в Риме, то скажи ему, что я люблю его по-старому и никогда на него не сердился, как он полагает, а не писал от лени и от хлопот. Хотелось писать много, и не мог собраться. Воспользуюсь первым курьером в Рим.
В Совете все еще слушают твои протоколы. Недавно гос<ударь> приказал прочесть мнение гр<афа> Литта по делу Мур<авьевой> и Пуш<киной>, которое, по словам Спер<анского>, запутало бы еще более дело и повредило бы обеим сторонам. Чтобы обратить к законному разрешению, Спер<анский> потребовал чтения твоего протокола, и опять все согласились с прежним, кроме мин<истра> юст<иции> и Ланского, кои пристали к Литте. — Все чиновники и товарищи беспрестанно о тебе спрашивают, также ф<он> Дезен, Куракин и другие члены Совета: Болотн<иков>. По делу Бурцова я отдал Сереже полученную от чиновник<ов> справку для исполнения. — Фотий уехал в свой монастырь, иные говорят, что по приказанию гос<ударя>, другие, что по своей воле. Магн<ицкого> дело еще не кончено, т<о> е<сть> по письму его о Библ<ейском> общ<еств>ве. Презрение к нему точно всеобщее. Сегодня обедает у нас Жуков<ский> и после обеда поедет, вероятно, к Блудову, ибо он сбирается завтра выехать. Впрочем, выедет ли — не знаю. — Карам<зины> всякий раз о тебе спрашивают подробно.
<Рукой С. И. Тургенева:>
На записке твоей, данной Петрову, отметил он, что по состоявшемуся журналу в мае месяце Ком<иссия> прошений утвердила решение Пр<авительствующего> Сената и отказала в просьбе Бурцову. — Я получил эту записку вчера и уведомлю об оном Бурцова в пятницу. — Это уже пятое наше письмо. 1. с Гартманом, 2. по почте, 3. с Строгановым, 4. с Ертелем. Последнее, может, не застанет тебя в Карлсбаде, но об оном можно будет справиться в Дрездене. Ертель едет с молодым дворянином Чирковым. Все они везут табак. От Нарышкина ни слова нет. Правда, что он и к своему homme d’affaires {поверенному (фр.).} с тех пор ничего не писал. Самого Воронцова ожидают сюда в сентябре. Обо мне обстоятельного еще ничего нет, кроме, что я в Кон<стантинопо>ль не хочу ехать, хотя Родофиник и уговаривал меня. Нельзя даже верно знать, скоро ли поедет Рибопьер. Турки выводят только половину войск, но, может, этого будет довольно, чтобы отправить министра. — Мы будем адресовать письма по твоему назначению и начинаем с настоящего, отправляемого в Дрезден к Басанжу. Так как по этой дороге почта идет скорее, то если бы оно пришло в Дрезден и прежде тебя, то все ты получишь его в обыкновенное время от Басанжа. — И здесь лето немного дождливо, однако гулять много можно. В Москве же все дожди. В Симбирске хлеб довольно дорог и, говорят, озими порядочные. Оброку еще не прислали.
Пожалоста, брат, не беспокойся на наш счет. Нам ни в каком случае худо не будет. Между тем здоровье мое, кажется, поправляется. Я продолжаю души и пью крейц-вассер {русифицированное нем. ‘Kreuzbrunnen-Wasser’ — ‘вода из минерального источника Кройц-бруннен’.}. Здоровьем своим я более всего занимаюсь. При том спокойно ожидаю своей и братниной участи. Кажется, издали все страшнее. Но, право, не стоит беспокойства. Прости. Весь твой. <Подпись>.
Софье Петровне {Свечиной.} и от меня почтение. Обними также к<нязя> Гагарина, когда увидишь.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230 б, л. 3-4 об. Адрес рукой С. И. Тургенева: ‘Monsieur / Monsieur Bassange / Dresde / pour tre transmise Mr Tourguneff / soit Dresde soit Carlsbad. / Господину Басанжу в Дрездене’. Почтовые штемпели: петербургский и ‘MEMEL 18 JULI’, помета над адресом рукой Н. И. Тургенева: ‘от 2 июля’. Получено Н. И. Тургеневым по приезде в Дрезден 23 июля / 4 августа 1824 г. Ответное письмо Н. И. Тургенева на него и на предыдущее письмо (от 20 июня / 2 июля 1824 г.) — от 25 июля / 6 августа 1824 г.

13
С. И. Тургенев — Н. И. Тургеневу
<2/14 июля 1824, Санкт-Петербург>

No 6.

2/14 июля.

Посылаю тебе копию с письма братнина к государю {Посланная Н.И. Тургеневу копия с письма А. И. Тургенева к Александру I от 19 мая 1824 г. не сохранилась. По оригиналу письмо А. И. Тургенева напечатано Н. Ф. Дубровиным: Письма главнейших деятелей в царствование императора Александра I (1807-1829 г.) / [Сост.] Н. Дубровин. СПб., 1883. С. 384-388.}. Сегодня же писали мы к тебе чрез Бассанжа с тем, чтобы он отдал тебе письмо в Дрездене или бы переслал в Карлсбад, если ты еще там. Дмитрий Николаевич {Блудов.} может рассказать тебе подробности дела. Письмо он пересматривал с Дашковым. Табаку с ним не посылаю, полагая, что покуда тебе довольно будет уже отправленных мною 12 или 13 фунтов. К тому же не знаю, встретит ли он тебя и может ли даже взять с собою по причине большой его клади. Со временем постараюсь послать табаку прямо в Италию.
Кроме Странгфордовой ноты, ты читал, может быть, в газетах extrait du Mmoire de Cabinet de St. Ptersbourg, sur les affaires de la Gr&egrave,ce {выдержку из памятной записки петербургского кабинета о греческих делах (фр.).}. Она настоящая, писано Матушевичем и подана Несельродом в здешнюю Конференцию посланников главных держав. Верх невежества, варварства и глупости. К счастию, верно, ее не примут, даже и турки. Здесь журналы, ее публиковавшие, не выданы. Также удержан, вероятно, и журнал ‘des Dbats’, в коем обещан был французский ответ. Прости. Твой весь. С. Тур<генев>.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230 6-1, л. 5-5 об. Без штемпелей и почтовых помет. Послано с Д. Н. Блудовым. Получено Н. И. Тургеневым в Мариенбаде 9/21 августа 1824 г.

14
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<10/22 июля 1824, Карлсбад>

К<арлс>бад. Четверг. 10/22 июля.

No 6. Наконец я получил с Гартманом письма ваши. Узнал из них некоторые подробности о вашей передряге. Между тем гр<аф> Лаваль получил здесь недавно известие, что вышел уже указ о производстве вам жалованья. Более я ничего не знаю. Вы желаете, чтобы я вам писал чаще и более. Для меня ваши письма нужнее, нежели мои для вас. Я же получил от вас в 3 месяца только два! И в обыкновенное время письма из дому приятны. Что же ваши письма для меня теперь, когда с одним неприятности, другой должен думать о К<онстантин>ополе? Что эти письма в К<арлс>баде, где всякий слабеет и душою, и телом и где всякое приятное ощущение драгоценнее, чем в обыкновенной жизни? Я осужден просить известий о вас как милостыни от Лавалей и т. п.
Со мною с неделю идет не очень хорошо. L’eau ne passe pas {Вода не идет (фр.).}, как говорят здесь. Для очищения желудка я должен был сегодня принять лекарства и не пить вод. Между тем лекаря уверяют, что обструкция в печени, которая была уже у меня и в П<етер>бурге, стала менее и что пропадет впоследствии от действия здешних вод. Мне остается их пить еще 10 дней. После того я решился ехать прежде в Дрезден посоветоваться с Крейсигом и спросить его, не нужно ли мне опять пить здесь воду недели 3. Это вероятно. Таким образом, я отправлюсь в Италию не прежде сентября.
Напрасно вы не распечатали письма из Кременчуга. Оно от Данилевского, и он спрашивает, что ему делать с солдатом Павлом Семионовым. Я ему отвечаю. Пошлите к нему сию записку. Если что лучше придумаете для П<авла> Сем<ионова>, то напишите к Дан<илевско>му.
Третьего дня приехал сюда из Италии Цеэр. Он чувствует себя гораздо лучше прежнего. — Наконец я был у Софьи Петровны {Свечиной.}. Митьков меня с нею познакомил. Она много расспрашивала о вас и также думала, что эти перемены как-нибудь приведут вас в чужие край. Приехал сюда также Поликарпов. Блудова также сюда ожидают. Лето у нас прескверное. Я и теперь сижу в тулупе. Третьего дня был здесь пожар. Вчера русские между собою открыли подписку. Гр<афиня> Остерман дала 300 р<ублей>, или гульд<енов>, Лав<аль> 200, гр<афиня> Нес<сельроде> 100, кн<язь> Юсупов 200. Немцы все вместе столько не дадут. Многие отсюда разъезжаются, но еще более приезжают. — Табак Гартман отправил в Einbeck. Я просил его переслать табак к Бассанжу, от коего получу, возвратясь из Италии. — Вчера в фр<анк>ф<уртских> газетах читал о чине Уварова. И там мало из России. — Если Сергею или вам не нужна верховая лошадь, то лучше ее продать, чем по-пустому кормить. Я же узнал теперь, что она и тряска, ибо здесь езжу за 3 гульдена, или рубля, за раз на скверной, но на препокойной лошади. А продать лучше теперь, нежели зимою. С графинею Остерман поедет в Россию доктор Jennichen, l&egrave,ve {ученик (фр.).} Крейсига. Посоветуйся с ним, любезный Сергей, о водах. Я также теперь с ним советуюсь. Он будет управлять к<арлс>бадскими искусственными водами в П<етер>б<урге>, если они там заведутся. Уведомьте меня о Бриггене. Поехал ли он в Крым? Не переменил ли намерения там поселиться? Я все о том думаю. Нет ли ответа от Нарышкина? — Простите! Авось до отъезда отсюда получу еще ваши письма. Пишите на имя Басанжа. А потом в Флоренцию poste restante {до востребования (фр.).}. — Ник<олаю> Мих<айловичу> {Карамзину.} душевное почтение.
<Подпись>
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230, л. 25 об. — 25. Без штемпелей и почтовых помет. Ответное письмо А. И. и С. И. Тургеневых — от 30 июля /11 августа 1824 г.

15
А. И. и С. И. Тургеневы — Н. И. Тургеневу
<16/28 июля 1824, Санкт-Петербург>

<Рукой С. И. Тургенева:>

16/28 июля. No 7*.
* Номер проставлен рукой А. И. Тургенева.

Третьего дня получили мы письмо твое от 26 июня / 8 июля, которое должно быть No 5, хотя ты его и не выставил. Последнее наше письмо отправлено к Басан-жу, для доставления к тебе. Так же идет и это, седьмое от нас. Надеюсь, что теперь ты уже успокоился насчет брата. Нового же ничего нет. Но что за беда, если и нужно будет ему выйти в отставку? Свидания не было, письмо же ты получишь от Блудова. Гартман уехал после передряги. Рибопьер точно назначен и, вероятно, скоро поедет. Но я не еду. Кажется, меня хотят оставить здесь с полным жалованьем, покуда не откроется советническая ваканция. Хорошо, кабы так. Можно бы со временем отпроситься в отпуск с жалованьем. Теперь мое здоровье порядочно, и я потолстел даже немного на даче. Боюсь только зимней скуки и стужи. Тебе нельзя ожидать скорых успехов от Карлсбада, они девелопируются {производное от фр. ‘se dvelopper’ — ‘развиваться’, ‘развертываться’.} позже, и я всего более надеюсь на твое путешествие по Италии. Там тебе и веселее будет, а это — главное. Жалованье твое и пенсия составят только 2000 р<ублей> в сентябре. Не мало ли этого будет пересылать? Не лучше ли дать ему вдруг тысяч пять? Все равно лежать у него или в ломбарде, а так будет покойнее. Бриге-на ни разу не видал с твоего отъезда. Пошлю справиться к нему на дом, думаю, что он уехал. С половины будущего месяца будем писать к тебе прямо во Флоренцию poste restante {до востребования (фр.).}. Мерьян пишет мне, чтобы ты не забыл заехать к Штейну, который в Франкфурте или Нанси. Он не простит, если узнает, что ты проедешь мимо его, но кажется, ты по этой дороге не поедешь. Мне кажется, ты все пасмурен, и особенно от наших происшествий. Право, не о чем грустить. Le pis aller sera {На худой конец случится (фр.).}, что мы съездим в Европу и где-нибудь еще с тобой встретимся. Особенно удивило меня твое письмо к матушке, где ты пишешь, что тебе хочется опять в Россию. Пожалоста, не торопись, еще надоест она. На днях умер Бетантур {Рукой А. И. Тургенева над строкой поправлено: ‘т<о> е<сть> Бетанкур’.}, почти никакого имения по себе не оставив. <Далее рукой А. И. Тургенева:> Государь дал ему за несколько дней до кончины его рескрипт, обнадеживающий его в том, что семейство будет призрено. Теперь к<нязь> Лопух<ин> все желает отвести мне квартиру в Комиссии и дал планы, чтобы я сам выбирал комнаты. Я отдал их архитектору, который не мог еще ничего придумать, ибо Балугьян<ский> с 11-ю детьми занимает 28 комнат, а Мороз, как pied—terre {временное жилье (фр.).}, вполовину того. — Не знаю, как это кончится. Конец года все разрешит. Если не сделают с<татс->с<екретарем>, подам в отставку. Теперь спокоен — и читаю более прежнего, хотя и столь же беспорядочно. — Как ты не повидался с Свечиной? Побывай у нее и попроси, чтобы написала ко мне. В Париж ли она возвращается? — Я был у Рунича на закладке университета и на экзамене. Боголюбов экзаменовал в юриспруденции, и студенты отвечали о правах по апостолу Павлу, но это единственная глупость в сем роде. Прочее уже не пахло прежним ханжеством. Тут был и Новосильцев (Ник<олай> Ник<олаевич>), и Оленин, которому я от тебя кланялся, а он тебе кланяется. Он был в Грузине на празднике и, как слышно, очень доволен. Магницкого не пустили. За письмо к митр<ополиту> о Библ<ейском> обществе велено ему, рескриптом на имя митр<ополит>а, сделать выговор — и возвратить ему письмо, но у Фотия в мон<астыре> был гр<аф> Ар<акчеев>, и {Далее на полях листа и частично между строк письма С. И. Тургенева.} он у него в Грузине. Кланяйся Лавалю. Советские тебя все помнят. Теперь ваканция.
Нельзя ли тебе писать чаще? Особливо с дороги, из Миниха и из Италии? — Рунич, не спросясь меня, предложил меня в члены Совета Имп<ераторского> человеколюб<ивого> общ<ест>ва, а митрополит, через князя, представил государю. Князь знает, что я не знал о сем. Я не отказался и не принял. Пусть делают, что хотят.
Я поеду в Москву, как скоро или дело мое совсем решится, или я устрою себе квартиру, ибо без того трудно оставить — все в неизвестности, т<о> е<сть> насчет квартиры.
Кланяйся к<нязю> Гагарину в Италии. Скажи, что люблю и помню его по-прежнему, но не писал от лени. Я послал ему с монахом табаку и писал.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230 6-1, л. 6-6 об. Без штемпелей и почтовых помет. Получено Н. И. Тургеневым в Дрездене, по-видимому, 26 июля / 7 августа 1824 г. Ответное письмо Н. И. Тургенева — от 1-2/13-14 августа 1824 г.

16
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<25>

25 июля / 6 августа. Дрезден.

Третьего дня я приехал сюда и нашел у Басанжа ваше письмо от 2-го июля, No 5. — No4 я не получал (с Эртелем). Я сюда приехал для того, чтобы посоветоваться с Крейсигом. Он сейчас у меня был. Вот результат его расспросов и щупанья: к<арлс>б<адские> воды не произвели совершенно того действия, которого он ожидал. Его обманула исправность желудка во время вояжа в Берлине и Дрездене, по которой он заключал, что к<арлс>б<адские> воды сильнее будут действовать. Однако же, гов<орит> он, несмотря на сие, живот (d Unterleib) опал. Прежде он не мог порядочно ощупать печень, ибо все было надуто. Теперь легко дощупался. Начать теперь опять пить к<арлс>бад<скую> воду (как я думал) было бы бесполезно, ибо она не стала бы меня слабить. А это теперь для меня нужно. Посему он советует мне ехать на 3-4 недели в Marienbad и пить Kreuzbrunnen. Эта вода будет меня слабить и тем очистит внутренности. Пить холодную воду после теплой теперь для меня не вредно, ибо к<арлс>б<адские> воды уменьшили внутреннее зло. Сверх сего Кр<ейсиг> сказал, чтобы в Италии осенью я ел виноград, а весною пил соки. Он даст мне инструкцию для Мариенбада и для Италии. Он говорит, впрочем, что по всем вероятностям я твердо могу надеяться выздоровления от проведенной зимы в Италии и от будущего лета опять в Карлсбаде.
Сколько я сам могу о себе судить, мнение Кр<ейсига> весьма основательно. Я сам уверен, что к<арлс>б<адская> вода теперь оставалась бы для меня недействительною, а о мариенбадской я от князя Гагарина слышал, что она его слабила более, нежели к<арлс>б<а>дская. Итак, послезавтра я отправляюсь в К<арлс>б<ад> обратно, а оттуда, не теряя времени, в Marienbad.
Спасибо вам за письма. Надежде на Берлин для Сергея я очень обрадовался. Оттуда он легко может съездить в Теплиц, который должен его вылечить совершенно, или, если нужно, перед Теплицом и в К<арлс>бад. В Дрездене он увидит Крейсига, к кот<орому> нельзя не иметь доверенности.
Пушкина, как я слышал в К<арлс>б<аде>, давно уже там проехала, чего я и не знал.
Из Marien Бада я отправлюсь прямо в Италию. Теперь иду искать фурмана, чтобы выехать послезавтра в К<арлс>б<ад>. Лето на исходе, а еще 4 недели в Marienbad’e. Оттуда тотчас буду писать к вам.
За два дня перед отъездом из К<арлс>б<ада> я получил ваше письмо и табак с бар<оном> Строг<ановым>. Очень спасибо. Теперь табаку будет надолго. Погодите посылать. Гартман свой пришлет к Басанжу, от которого я получу его, возвратясь из Италии. Если будет случай, то можно прислать к Басанжу жестянку в 2 1/2 фунта нюхательного от Дазера в нюренб<ергских> лавках. Но не необходимо, ибо нюхательный я могу употреблять и плохой.
Когда-то приедет Блудов? — Проезжая Пирну третьего дня, я пошел в Sonnenstein, чтобы узнать о Батюшкове. Войдя в вороты, первый попавшийся мне навстречу был он. Лицо мрачное. Он прогуливался. Я его не остановил. Он шел по другой стороне и меня не узнал. Лекарь после сказал мне, что я хорошо сделал, и не свел меня с ним. Лекарь гов<орит>, что теперь ему немного лучше. Прежде он воображал, что он в тюрьме. Но Ханыков написал ему, что он в maison de sant {лечебнице (фр.).}. И он стал спокойнее. Был у его сестры. Она его еще не видала. Но лекарь надеется их скоро свести. Она жаловалась, что не получает денег ни от Жуковского, ни из дому. Я ей предложил своих. Она отказала. Но я ей сказал, что она во всяком случае может располагать моим кредитом у Басанжа, уведомив и его о том же. На возвратном пути опять зайду к ней. Я сказал Басанжу, что он получит со временем продолжение кредита от Мольво для меня. Теперь я возьму от него кредитив для Италии. Не забудьте отдать мое жалованье и пенсию Мольво, дабы он аккредитовал меня у Басанжа. Простите. Спешу идти искать фурмана. — Николаю Михайловичу {Карамзину.} и всему его семейству от души почтение и признательность вечную. — Простите. <Подпись>
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230, л. 26-27 об. Адрес: ‘А Monsieur/ Monsieur А lex. Tourguneff/ St. Ptersbourg. / Его превосходительству / Александру Ивановичу / Тургеневу. / В С.-Петербурге’. Почтовый штемпель: ‘DRESDEN 6 AUG’. На первой странице помета карандашом: ‘No 7’. Получено в Петербурге 8/20 августа 1824 г. (см.: О А. Т. 3. С. 70-71). Ответное письмо А. И. и С. И. Тургеневых — от 14/26 августа 1824 г.

17
А. И. и С. И. Тургеневы — Н. И. Тургеневу
<30>

<Рукой С. И. Тургенева:>

No 8.

30 июля.

Вчера получили мы от тебя No 6 от 22/10 июля. Письма из Карлсбада ходят весьма медленно. Из Парижа получаем мы газеты в 13-й день. Ав<стрийцы> всё назади. Если мы вначале к тебе не писали, то от того только, что не знали, куда адресовать письма. Ты не сказал, что Басанж твой банкир, а в наше посольство ты, вероятно, не заходил. Сегодня обедал у нас Гедике, и мы говорили о тебе. Он пишет, чтобы ты был спокоен насчет действия воды, что ты почувствуешь облегчение в дороге и в Италии особенно. К Данилевскому послал я твою записку вчера, не придумав ничего путного для Павла Сем<ионова>, я просил его о том, также и о снабжении его на дорогу. Он, вероятно, будет отвечать мне, и тогда увидим, что еще можно будет сделать. Бриген по причине семейных обстоятельств принужден был отложить поездку в Крым и зависящие от оной учреждения. От Нарышкина ни слова. — Теперь мне лошадь доставляет величайшее удовольствие, а корм не дорог, мы подождем продавать до общей реформы. Она не покойна, но я привык и нахожу ее рысь прекрасною. Штофреген мне сказывал, что здесь точно хотят завести искусственные воды в подражание дрезденских. В Або, кажется, уже заводятся. Знакомые тебе все кланяются. Нового о себе нечего сказать. Отъезд Риб<опье>ра еще не решен. Да что ты слишком этим беспокоишься. Я, по крайней мере, проживу некоторое время и без службы не хуже теперешнего, если к тому принужден буду. Да и Ал<ександру> Ив<ановичу> только сначала это будет тяжело, скучно, а потом привыкнет. Все, впрочем, еще в прежнем положении, и по крайней мере в отношении к бр<ату> останется таким до возвращения государя, который едет 16 августа в Рязань, Тамбов, Пензу, Синбирск, на золотые рудники и проч., возвращается же сюда в половине октября. Я было пристально принялся за работу по ком<мерческому> кодексу, но опять на некоторое время приостановился, отчасти потому, что много юридического читать в журнальных статьях и сбирать. По окончании работы, т<о> е<сть> перечитав твои и свои рукописи и сделав на них замечания, примусь за прусский торговый кодекс. Если попадутся тебе на него хорошие комментарии с текстом и будет случай переслать, то хорошо бы. Но для этого надо быть в самом Берлине или по крайней мере там, где по нем судят. Я полюбил смысл прусских законов. Сперанский, переехавший в Парголово, обещал со вниманием прочесть мой банкрутский устав. Вот письмо к Пушкиной Елене Григорьевне. Доставь при случае.
Козловы, Корнилович, Греч и все знакомые очень тебе кланяются. На прошлой неделе умерла кн<ягиня> Кутузова, говорят, от свадьбы к<нязя> Мадатова на фрейлине Саблуковой, где она обкушалась и очень устала. Мадатов везет жену в Грузию. Александр Пушкин отставлен и будет жить у отца в псковской деревне {Над строкой рукой А. И. Тургенева вписано: ‘под присмотром Паулуччи’.}. Не за стихи. Прости.
<Рукой А. И. Тургенева:>
Матушка опять требует, чтобы я приехал в Москву, и я бы давно отправился, если б не квартира, которая все еще не готова, т<о> е<сть> я не знаю, где буду жить. При всем желании к<нязя> Лоп<ухина> устроить мне оную вряд ли в Комиссии удастся, пока Мороз не уедет на воеводство. Князь Лоп<ухин> предлагает же квартирные деньги, но я не принимаю. Впрочем, октябрь все решит — и я еще не знаю, желать ли улучшения здесь, ибо тогда затруднится для меня опять там, т<о> е<сть> поездка в чужие край, хотя на время. Я начинаю этого очень желать, и если Сергей уедет в Европу, то мне одному, без вас, здесь грустно будет оставаться и я уеду cote que cote {во что бы то ни стало (фр.).}. Карташевский сделан на мое прежнее место директором, без греческ<ого> отделения, Балеман на место Попова. — У Энгельгарда умер отец. — Я просил Бригена написать к тебе. Если Софья Петр<овна> {Свечина.} еще в Карлсбаде, то попеняй ей за меня. Сбирался писать к ней, но буду уже писать в Париж. — С августа начнется Совет. Хочется кончить некоторые важные дела до поездки в Москву. — Не вздумаешь ли прислать книг из Дрездена, если случай будет. {Над строкой рукой С. И. Тургенева приписано: ‘Зачем? Много и старых’.} Я теперь много читаю. Сережа говорит пустое: мне совсем не скучно. Напротив, беззаботная жизнь освежает и мою голову, и я совсем не чувствую die Heimweh {здесь: тоски (нем.).} по прошедшему, т<о> е<сть> по делам, которые тревожили, а не наполняли жизнь мою. Этому многие не верят, и это меня радует, ибо служит доказательством, что это явление необыкновенное и что я и в чужих краях не буду грустить от безделья, а разве только от разлуки с некоторыми людьми и с молодостью. Не побываешь ли у Батюшкова в Зонненштейне? Сказывают — он сдружился с женою своего доктора и имеет к ней одной доверенность. Карам<зины> беспрестанно о тебе спрашивают, желают знать подробности твоего леченья и велят тебе кланяться. Прости. Пожалоста, чаще пиши. Зайди в Дрездене к Пушкиным.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230 6-1, л. 7-8 об. Без штемпелей и почтовых помет. Получено Н. И. Тургеневым в Мариенбаде 14/26 августа 1824 г. Ответное письмо Н. И. Тургенева — от 15/27 августа 1824 г.

18
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<1--2/13--14 августа 1824, Мариенбад>

No 8.

Мариенбад. 1/13 августа 1824.

Я писал вам из Дрездена о результате моей консультации с Крейсигом. После того я опять получил письмо от вас от 16/28 июля, No 7. Теперь недостает мне только письма, посланного вами с Эртелем. Спасибо, спасибо! Я надеюсь, что письмо мое из Дрездена дойдет к вам довольно скоро для того, чтобы удержать вас писать во Флоренцию. Так как я здесь останусь до 27 августа по нашему стилю, то до половины августа вы можете адресовать письма ваши к Бассанжу, которому я поручил пересылать их ко мне. Я взял от него кредитив в Италию. Он мне сказал, что, когда Мольво будет кредитовать меня у него, то лучше сие сделать посредством векселя, а не посредством кредитива, ибо кредитивы слишком дорого приходятся для меня. Я просил его написать об этом к Мольво. Но прошу и вас сказать то же Мольву. Вчера я начал пить здешний Kreuzbrunnen. В первые дни я прибавляю 1/4 часть горячей воды, дабы после горячего карлсбадского Спруделя мало-помалу приучить желудок к воде холодной. Сколько можно судить по двум дням, здешняя вода действует на меня лучше карлсбадской, т<о> е<сть> более слабит, а это теперь для меня главное, когда Кар<лс>бад уменьшил уже засорение кишок. Лекарь здесь, кажется, хорош, Heidler. Русских я здесь никого не нашел, кроме одного майора Македонского и одного лифляндца Будберга. Вообще отсюда уже разъезжаются. Теперь не более 150 номеров, или Parteyen, т<о> е<сть> семейств или лиц. Я, вероятно, выеду из последних. Выехал ли Блудов? И будет ли он сюда или останется в К<арлс>баде? Как бы хорошо было, если б он сюда приехал! Из К<арлс>бада также разъезжаются, но там несравненно более народа: было всего более 1600 номеров. Здесь всего было и есть с небольшим 500. Погода теперь порядочная. Здесь это еще нужнее, нежели в К<арлс>баде, потому что галерея, где ходить во время дождя, здесь гораздо менее. — К матушке я писал о желании моем возвратиться домой точно согласно с моими чувствами. Но чувства эти, конечно, обманчивы. В Италии будет более рассеянности. Теперь же положение мое, конечно, незавидное. Но оно необходимо для здоровья — и тогда ни слова. — Торопиться домой я не буду, как бы, впрочем, ни желал, чтобы время моего отсутствия протекло скорее. Если на будущее лето лекаря скажут, что нужно в 3-й раз быть в К<арлс>баде, то я останусь и другую зиму в чужих краях. Надобно однажды употребить все средства к выздоровлению. Авось, таскаясь по свету, встречу где-нибудь товарища для путешествия. Всего хуже ездить одному. Из Италии в К<арлс>бад, может быть, возвращусь с Митьковым, кот<орый> из К<арлс>б<ада> едет в Париж, а оттуда в Италию. — Ваше положение я теперь понимаю. Для бр<ата> Ал<ександра> Ив<ановича> неизвестность тяжела, но я не могу довольно быть признательным Ник<олаю> Мих<айловичу> {Карамзину.} за то, что удержал вас от подачи прошения в отставку. Мне кажется, это форсировать в этом случае нельзя, и если подать в отставку, то так, чтобы это не имело вида неудовольствия. Но как это сделать? Надобно и себя поставить на место того, от кот<орого> все зависит. В его положении отсрочка не беда. Можно погодить, а время все исправит. Итак, по моему мнению, брату Ал<ександру> Ив<анови>чу надобно действовать в сем отношении не иначе, как по совету Ник<олая> Мих<айловича> и Жуковского. Но и советы их должны быть положительные. Что Сергей не поедет в К<онстантино>поль — это для меня истинная радость. Хорошо бы в Берлин. Оттуда легко съездить в Теплиц, К<арлс>бад или сюда. Я уверен, что, кроме Теплица или Marbad’a, Сергей ни от чего решительной и продолжительной пользы иметь не будет. Воды не лекарства, и, судя по многим, кот<орых> я видел и о кот<орых> слышал, думаю, что его болезнь не может противустоять действию вод. — Между прочими гостями живет здесь бывший голландский король, граф St-Leu, с сыном. Он уже несколько раз был здесь. Теперь он по крайней мере ходит плохо. Прежде едва двигался. Я, кроме питья, буду здесь брать ванны каждый день, переменяя простые ванны из здешней воды с душами. Сегодня начинаю первые, завтра надеюсь взять душ, если откроется ваканция на ванну. Кроме сего, здесь делают ввечеру какие-то припарки, кот<орые> мне также лекарь советовал делать. Еще берут здесь т<ак> назыв<аемые> Schlambder {грязевые ванны (нем.).}, т<о> е<сть> садятся в ванну, наполненную грязью. Это для меня не нужно. Какая судьба! В одно время я и ты, Сергей, пьем brunnen! Но для чего мы пьем его не вместе! Вот это-то вместе было бы для меня действительно!
2/14 авг<уста>. Впрочем, я надеюсь, что, если мы не пьем теперь воды вместе, то будем когда-нибудь вместе жить. По всем вероятиям, нам надобно будет наконец основаться в П<етер>бурге, потому что всем нам трем мудрено будет поселиться в другом месте, где бы то ни было. Что вы думаете об этом? А думать об этом пора. Я охотно прощаюсь с моими крымскими воздушными замками. Возвратив здоровье, сохраняя диэту, я и в П<етер>бурге могу жить. Для тебя теперь это трудно, но ты должен выздороветь где-нибудь на водах. Брат Ал<ександр> Ив<анович> сотворен для П<етер>бурга. Итак, вот план! Он меня будет занимать здесь во время принужденных прогулок. — Мbad новостию местопребывания развлекает меня теперь более, нежели К<арлс>бад. Если здесь нет русских, то есть немцы, с кот<орыми> я болтаю и провожу время приятно. Один из них дал мне читать роман В<альтера> Скотта ‘D Braut’ {‘Невеста’ (нем.).} на нем<ецком>. Это для меня очень большая выгода. В К<арлс>б<аде> я ничего не читал, как потому, что полагал лучшим не читать, так и потому, что не думал о том. Здесь все читают. Там никто. Я последую обычаям места, в кот<ором> живу. Погода была хороша. Теперь дождь. Я сегодня выпил 6 стаканов, и последний уже без теплой воды, так и продолжать буду. — Часто, смотря на больных, я вспоминаю нашего бедного Козлова. Если б в начале болезни он съездил к водам, то они, может быть, помогли бы ему. Что он делает? — Вероятно, горюет об Ипсаре, кот<орая>, как видно <из> {Край листа поврежден, грязевые компрессы (нем.).} ‘ster Beob‘, взята турками. — Кроме ванн лекарь велел сегодня начать мне делать припарки, Mor-Umschlge {табльдот.}, к брюху. Эту припарку надобно держать час. Я буду это делать поутру. Таким образом, я все утро в занятиях. Питье, припарки, ходьба, ванна. После обеда я пью по 2 стакана. Обедаю и ужинаю в трактире. Обед table d’hte {за общим столом (фр.).}. Народу там довольно. — Это письмо пошлю к Bassan’acy для отправления в П<етер>б<ург>. Надеюсь, что так скорее дойдет. Засим прощайте! Отсюда намерен писать чаще. — Для кн<язя> Гагарина я оставил в К<арлс>б<аде> мешок табаку, кот<орый> будет отдан Соф<ье> Петр<овне> {Свечиной.}. Я на то лето буду иметь Гартманов, а на зиму запас мой достаточен. Простите! Кланяйтесь Ник<олаю> Мих<айловичу> {Карамзину.} и другим, помнящим странствующего. — Собираюсь делать припарку.
<Подпись>
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230, л. 28-29 об. Адрес: ‘А Monsieur / Monsieur Alex. Tourguneff / St. Ptersbourg. / Его превосходительству / Александру Ивановичу / Тургеневу. / В С.-Петербурге’. Почтовый штемпель: ‘DRESDEN 23 Aug’. Ответное письмо А. И. и С. И. Тургеневых на это и следующее (от 8-9/20-21 августа) письма Н. И. Тургенева — от 30 августа/11 сентября 1824 г.

19
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<8--9/20--21 августа 1824, Мариенбад>

No 9.

Мариенбад. 8/20 августа 1824.

Вот уже 9-й день, как я здесь. Не заметил, как прошло это время, от беспрерывных занятий. Вот они: поутру встаю после 5 часов. В 6 начинаю пить воду у Kreuzbrunnen, 7 стаканов. В 1/2 9<-го> возвращаюсь домой. Пью кофе — это лучшее время на водах. В 11-м часу делаю припарку к животу, Moor-Umschlag {грязевый компресс (нем.).}. Это состоит из гнилушек, выкапываемых из земли и сваренных с водою, в которой купаются. В 12 часов иду в ванну. Один день беру ее просто. Другой — ein Douche-Bad {душ (нем.).}, т<о> е<сть> трубкою шпринцуют на брюхо и крестец. Потом обедаю за table d’hte {табльдотом, общим столом (фр.).}. После обеда хожу по здешним дорожкам. Доселе пил после обеда кофе, но лекарь теперь запретил, велев поутру пить только 2 или tout au plus {самое большее (фр.).} 3, а не 4 чашки, как я делал. После 6 часов опять пью два стакана и хожу до 8. Потом ужинаю, болтаю и в 10-м ложусь спать. По сию пору вода действует хорошо, т<о> е<сть> я ежедневно имею два и 3 раза н. н. К<арлс>бадская вода была не так действительна. Лекарь говорит, что все со мною идет здесь как нельзя лучше желать. В К<арлс>баде этого не было. Я это и сам чувствую, замечая между прочим, что цвет лица стал лучше и желтизны в лице гораздо менее прежнего. Еще остается мне жить здесь около 3 недель. Погода самая неблагоприятная. Беспрестанно идет дождь, сырость, холод. Нет даже и надежды на перемену к лучшему. Ежедневно Marienbad становится пустее. Не знаю, что сделалось с Блудовым. Пора бы ему здесь быть или по крайней мере в К<арлс>баде. Таким образом, совет Крейзига ехать сюда оправдан успехом — по крайней мере по сию пору. Не знаю, что будет далее. — Я боюсь, что письма ваши во Флоренцию залежатся там на почте и могут затеряться. Я имею там кредитив на банкира Borri & Со. Адресуйте лучше письма к нему в свое время и поручите ему взять письма ваши и с почты, сохранив их у себя до моего приезду. — Беспрестанно у меня в голове вертится мысль о том, как бы хорошо было, если б Сергей вместе со мною поехал в чужие край. Ему необходимо это сделать. Но если уже он не поехал в 24<-м>, то постарайтесь сделать, чтобы ты, Сергей, побывал в Дрездене у Крейзига в 25<-м> году. Можно для здоровья все бросить. А может, удастся быть здесь и не бросая ничего. Можно года на два определиться куда-нибудь к миссии в Германию. О положении брата Ал<ександра> Ив<ановича> я также много думаю. Мне кажется, что с отставкою нельзя торопиться. Думая об отставке, надобно думать и о последствиях: можно будет года два прожить в чужих краях, а потом? — Надобно во всяком случае кончить П<етер>бургом рано или поздно. Я, как ни думаю, а все вижу, что окончательно придется поселиться в П<етер>бурге с тем tout au plus, чтобы иногда заглядывать или в чужие край, или внутрь России. Это и лучше всего. Под старость всего нужнее люди, всего сильнее привычка. Людей мы всего более имеем в П<етер>б<урге>. Привычка также к нему нас привязывает.
9/21 <августа>. Что Михайло Петрович? {Путятин.} Женился ли? Если так, то поздравьте его. Это настоящее дело. Я и вам обоим того же желаю. Если вы не противного мнения, то пора не откладывать. Надоест холостая жизнь. Я это и здесь часто на опыте многих вижу. Особенно говорю это для Сергея, зная его образ мыслей, наклонность в жизни и т. п. И в Теплице тогда будет приятнее и веселее. Любо смотреть, как легко и приятно лечатся на водах те, кои приезжают с семействами. — Скажите Елисавете Марковне Олениной, что я вполовину исполнил ее поручение: нашел в Дрездене такую коробочку (из Spa {В рукописи: Spaa}), какую она иметь желала. Оставил ее в К<арлс>баде у Митькова с тем, чтобы он отправил ее с русскими в П<етер>бург. Если Поликарпов поедет в Россию, то коробочку взялся везти Мr de Plany, учитель, с ним приехавший. Он перешлет ее из Твери в П<етер>бург по почте. — Погода здесь самая дурная. Беспрестанно идет дождь. Но я при всем том хожу довольно и чувствую себя хорошо. Здешняя вода мне, конечно, принесет пользу и, вероятно, привлечет меня на будущий год сюда же. Крейсиг, впрочем, сказал, что на будущее лето я должен начать опять с К<арлс>бада. — Что наше дело в Сенате? — Не говорил ли вам чего-нибудь Канкрин о мне? — Что делает почтенный Николай Семенович? {Мордвинов.} Здоров ли? — И это письмо посылаю через Дрезден. Оттуда же ожидаю и ваших писем. Прощайте. Иду в ванну. Целое утро в занятиях. Но они здесь полезны и потому, что время идет оттого скорее. — Будьте здоровы. Прощайте. <Подпись>
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230, л. 30-30 об. Без штемпелей и почтовых помет. Получено в Петербурге 30 августа/11 сентября 1824 г. Ответное письмо А. И. и С. И. Тургеневых на это и предыдущее (от 1-2/13-14 августа 1824 г.) письма Н. И. Тургенева — от 30 августа/11 сентября 1824 г.

20
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<13>

No 10.

Мариенбад. 13/25 августа 1824.

Это письмо посылает находящийся здесь б<арон> Будберг через русских дам Этер, возвращающихся в П<етербург>. Я сам с ними не был знаком, потому что они редко выходили за дурною погодою. В тот день, как я послал последнее письмо к вам, No 9, приехал сюда Блудов. Я очень ему обрадовался. Он пересказывал мне многое о П<етер>бурге и особенно о Н. М. Карамзине. Чувства и действия его по случаю вашей передряги точно достойны и удивления, и вечной от нас признательности. Участия столь сильного, столь деятельного никак ни от кого, и даже от него, ожидать было невозможно. Вот выгоды п<етер>б<ургско>й жизни. Много неприятного, начиная с климата, но где найдете отраду для души, где людей, каких там видите?
14/26 <августа>. Должен был оставить письмо, чтобы идти в ванну. Во время обеда я был очень обрадован приездом сюда Митькова. Он здесь пробудет две недели, и мы можем вместе отсюда ехать, но, к сожалению, только до Регенсбурга. Он едет во Францию. Он слышал в К<арлс>баде, что Татищев писал к кн<язю> Трубецкому и к Пушкиной, своей племяннице, что греки обратно взяли Ипсару и вытеснили турок из всех мест, занятых сими последними. Дай-то Бог! Еще он слышал, что Муравьев-Апостол сделан попечителем С<анкт->П<етер>б<ургского> округа на место Рунича. Опять дай Бог! Хуже нельзя быть. Митьков привез мне Сергеево письмо и табак, посланный с Эртелем {В рукописи: Оертель}. Спасибо! Табаку довольно. И этот думаю здесь оставить до будущего лета. Некуда класть. При случае не худо бы прислать нюхательного от Дазера или прямо в Италию, или к Бассанжу. Этот Эртель {В рукописи: Ортель} сказывал Митькову, что для брата Ал<ександра> Ив<ановича> отведена квартира в Царском Селе и что он там живет. Эти вздорные слухи, подобно слуху о свидании, доказывают ясно, что общее мнение расположено в вашу пользу. Об этом свидании Лаваль говорил мне за верное. Ему писали тогда об этом из П<етер>бурга. Бар<он> Строг<анов>-сын также что-то подобное мне сказывал. Теперь и старик Стр<оганов> в К<арлс>баде, без гр<афа> Диэга. Блудов ожидает писем от Дашкова о возвращении Ипсары свободе и православию. Ливио называет Д<ашко>ва Son Excce Мr le С d’t Actuel {его превосходительство господин действительный статский советник (фр.).}. Если его произвели, то поздравьте от меня. По сему мы замечаем, что он оставил К<онстанти>нопольскую миссию и что отъезд миссии в К<онстантино>поль должен теперь последовать. Что с Сергеем? Блудов был в Зонненштейне, но Батюшкова не видал. Доктор надеется на излечение. Собирается отпускать его иногда в Дрезден. Бедная сестра живет в Пирне, не получая ни от кого писем. Это ужасно! Как почтенная и добрая Екатерина Федоровна {Муравьева.} к ней не напишет? Но у нее, как я слышу, и своего горя много. С дураками и с знатными не хорошо связываться.
Выздоровел ли сын Ник<олая> Мих<айлови>ча {Карамзина.} Андрей? Бл<удов> гов<орит>, что он оставил его больного и очень страждущего.
Здесь я вообще живу приятнее, нежели в К<арлс>баде. Митьков живет через стену в том же доме. Вода Крейцбрунена по сию пору действует на меня хорошо. Цвет лица у меня очень поправился. Только погода не хороша. Торопиться домой не буду. Но с восхищением воображаю то время, когда буду опять с вами.
Надобно поселиться, остепенить жизнь и проводить ее в покое с милыми сердцу. Прощайте.
Ваш <подпись>.
РО ИРЛИ, ф. 309, No No 230, л. 31-32 об. Адрес: ‘Его превосходительству / Александру Ивановичу / Тургеневу. / В С.-Петербурге. / Просят отдать в Комиссии / составления законов, на Литейной, / или в доме князя Александра Ни/колаевича Голицына’. Без штемпелей и почтовых помет. Получено вместе со следующим письмом от 15/27 августа 1824 г. С. И. Тургеневым в Петербурге в последних числах сентября (после 24 сентября/6 октября) — первых числах октября 1824 г. и переслано А. И. Тургеневу в Москву. Ответное на эти два письма и на полученное в тот же промежуток времени письмо от 13/25 сентября 1824 г. — письмо А. И. и С. И. Тургеневых от 18/30 октября 1824 г.

21
А. И. и С. И. Тургеневы — Н. И. Тургеневу
<14/26 августа, Санкт-Петербург>

<Рукой С. И. Тургенева:>

Черная речка. 14/26 августа. No 9.

Последнее письмо наше, No 8, было по почте на имя Басанжа. Теперь пишем с курьером, адресуя к нему же. — Мы получили письмо твое от 25 июля/6 августа из Дрездена, No пять. Не слишком ли сильно налег ты на карлсбадскую воду? Впрочем, и от нее польза уже была, и впоследствии еще более, конечно, обнаружится. Спасибо тебе за подробности о здоровье твоем. Это всего интереснее. В Weintrauben-Kur {курсе лечения виноградом (нем.). В рукописи: Chur} одно неприятно, то, что после него надолго останется в тебе отвращение к винограду, а говорят, он очень помогает. Я сам летом нынешним выпил 23 кувшина мариенбадской воды. От нее ли, от душ<ей> ли, или само собою исправилось мое здоровье — не знаю. Но оно точно лучше, я это чувствую, и другие находят то же по лицу. Боюсь, однако же, осенней сырости, а еще более зимней тоски. Против последней, однако же, вооружусь всеми силами. Указ о Рибопьере подписан, о нас же еще ничего решительного нет. Но и он не поедет прежде возвращения государя. Родофиник советовал мне не проситься прочь до тех пор, чему я и последую. Окончив работу свою, которую я прервал, но за которую примусь дни через три, мне бы очень хотелось зимою съездить в Ригу, показать ее тамошним купцам и юристам. Но для этого надо по крайней мере рекомендательные письма, если не q ch caract&egrave,re officiel {нечто официального характера (фр.).}. На Берлин и ни на что подобное не надеюсь. {К этим словам сделана приписка рукой А. И. Тургенева: ‘А я надеюсь. А. Т.’.}
Я ожидаю твоего ответа в отношении денег, кои мы должны будем внести к Мольву. Я предлагал тебе положить к нему тысяч пять. Пенсию же твою можем тогда удержать, так и жалованье мы удерживаем и проживаем. Я получил тургеневского оброку только 4000 р<ублей>, остальное недоплатили. Татаринов предлагает мне велеть сделать список худым плательщикам, я соглашаюсь, но при том прикажу объяснить причины неисправности. Теперь это может служить острасткою и побудить к уплате недоплат их, а со временем такой список послужит и к тому, чтобы узнать ленивых, коих за неоднократный неплатеж можно будет обратить на пашню или принять другие меры, когда кто-нибудь из нас сам будет на низу. Теперь мы всё хлопочем с квартирою. Вероятно, комисская годится. Но я между тем хочу уговорить матушку поправить жуковский дом так, чтобы он годился на житье и поклажу вещей. Необходимо иметь на всякий случай где-нибудь подобный tablissement {здесь: пристанище (фр.).}. Это не будет многого стоить, а запустив дом, можно совсем его сгноить и потерять. Поручу эту негосияцию {производное от фр. ‘ngociation’ — ‘дело’.} брату, который в конце месяца отправляется в Москву в дилижансе. Мне еще скучнее между тем здесь будет, но зато я стану перевозиться на новую квартиру. Карамзин уговорил его подождать с его делом до зимы. И подлинно, нечего теперь другого делать. Можно было протестовать в начале, хотя и тогда были бы в том большие неудобства, но теперь трудно, и если выходить в отставку придется, то должно будет сделать это тихонько, самым обыкновенным образом. По моему мнению, надо будет, однако же, написать и партикулярию {производное от фр. ‘particulier’ — ‘частный’, здесь: частное мнение.}, хотя очень просто и скромно. Увидавшись с Блудовым и получив все наши прежние письма, может быть, и ты будешь в состоянии дать какой-либо совет. Только, ради Бога, не беспокойся и не огорчайся. Право, не о чем. — Насчет денег можешь быть совершенно спокоен. У нас нет в них теперь ни малейшего недостатка. Мы проживаем менее прежнего. Последние два месяца не истратили более 1500 р<ублей>, так что тургеневский оброк мог я положить в ломбард и взял билет. В городе расходу будет еще менее. На даче будем, однако же, жить донельзя, отчасти и по причине перевозки. — Каверин обещает заплатить Мейеру всю требуемую сумму в течение двух лет. Сообщу об этом его зятю и распоряжусь в сроках уплаты. От Данилевского еще нет ответа. — В общем собрании Сената решили дело наше в нашу пользу. Оно пошло на консультацию, потому что бывший министр финансов был против нас.
Государь уезжает в субботу и будет в Симбирске несколько дней. Графа Ожаровского посылают в Лондон благодарить короля за участие в наших делах с Портою. Чиновников австрийского и английского посольств в Царьграде наградил государь крестами и деньгами за то же участие. Ожидают новых назначений и перемен в директорствах финансовых. Но по сие время один Карнеев заменил Мечникова, сделанного сенатором. Мих<аил> Кайсаров заместит покуда Уварова по Департаменту мануфактур, но может, и останется директором. Сказывают, что Дубенский будет генерал-контролером. Уведомь, что узнаешь еще о Батюшкове. Повидайся с Пушкиной в Дрездене. Она искала тебя в Карлсбаде, Теплице и Мариенбаде, но не нашла твоего имени в Badelisten {курортном бюлетене (нем.).}, не знаю отчего.
Прости. Вот тебе письмо от матушки.
<Рукою А. И. Тургенева:>
Кар<амзин> благодарит тебя за воспоминание. Батюшковой дано было довольно денег, и пошлют еще, когда получат жалованье. От Жук<овского> ей и ожидать нечего было. Он все ей отдал, что у него было. Я получил от к<нязя> Гагарина письмо. Табаку, нами ему посланного, он не получал. Монах испугался австр<ийской> таможни. Ссуди его, если у тебя будет лишний. Обо мне подробности он может узнать от тебя. — Я полагаю, что к концу года участь моя решится. Или буду с<татс->с<екретаре>м, или в отставке. И первое вероятно, и последнее не невозможно, но и я бы желал поучиться и пожить в чужих краях. Государь заметил к<нязю> Петру Вас<ильевичу> {Лопухину.}, зачем перестали рассматривать законы. Князь предложил Совету — и теперь мы снова принялись, но бросились рассматривать уголовный проект (старый), потому что Спер<анский> думает, что другое ничего не готово. Надобно бы приняться за судопроизводство, но где взять, да и тебя нет. В среду будет первое заседание. Между тем я должен ехать в Москву, и Олен<ин> согласен отпустить меня на 28 дней и позволить остаться и долее. Я возвращусь в начале октября. Буду жить у матуш<ки>, если будет место, побываю в Жуковке, в первый раз в жизни. Прости.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230 6-1, л. 9-10 об. Без штемпелей и почтовых помет. Получено Н. И. Тургеневым вместе с письмом от 30 августа/11 сентября 1824 г. во Флоренции 26 сентября / 8 октября 1824 г. Ответное письмо Н. И. Тургенева — от 29 сентября /11 октября 1824 г.

22
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<15/27 августа 1824, Мариенбад>

No 11.

Мариенбад. 15/27 авг<уста>.

Вчера днем отдал письмо мое No 10 барону Будбергу для отправления к вам с русскими дамами, Этер, завтра едущими, а повечеру получил письмо ваше от 30 июля. Сегодня же ответ на мое письмо к Пушкиной и прилагаемое при сем ее письмо к Сергею. Все это посылаю с теми же дамами. К Пушкиной Сергеево письмецо пошлю завтра. В отношении вас обоих я полагаю, что предметом главнейших ваших хлопот должна быть поездка Сергея к водам. Это для тебя необходимо, и я не понимаю, как мы прежде об этом хорошенько не подумали. Для достижения сей цели надобно искать места в Германии, какого-нибудь. Если нельзя, то постараться отпроситься в отпуск и при сем случае, если можно, опереться на банкротский устав. В отпуск с жалованьем или и без жалованья. В отставку, кажется, нет никакой нужды идти.
Для брата Ал<ександра> Ив<ановича> поездка в чужие край очень была бы полезна. Но я, судя здесь хладнокровнее, думаю, что не надобно жертвовать всею службою для двух лет заграничной жизни. Чужие край пройдут — а службу, в которой жизнь проводить надо, легко можно навсегда испортить каким-нибудь нетерпеливым поступком. Нельзя ли попробовать попроситься в отпуск так, чтобы это не сделало никакого неприятного впечатления? Нельзя ли прежде посондировать? К матушке вам надобно съездить. Что квартирных денег вы не приняли, это хорошо. Но до получения квартиры в Ком<иссии> можно нанять. Не на даче же жить!
Если буду возвращаться через какой-нибудь просвещенный город, то поищу для Сергея книг о ком<мерческом> ул<ожении>. Пожалуйста, брат, не оставляй этой работы. Она должна тебе удаться. Я видел ее и уверен в этом. Пусть же один сделает то, чего не сделала Комиссия. Это будет etwas bleibendes {нечто непреходящее (нем.).}.
Об особенной дружбе Батюшкова к жене доктора я не слыхал. Но известно, что она очень много заботится о всех больных. Доктор говорит, что ему лучше, и надеется на выздоровление, основываясь на том, что гораздо труднейшие больные вылечивались в Зон<ненштей>не.
Поблагодарите почтенных Карамзиных за участие, кот<орое> они во мне принимают. О моей болезни могу сказать только то, что здешние воды действуют очень хорошо. Крейсиг говорит, что, по всем вероятностям, я буду здоров на будущий год. От житья в Италии многого я не могу надеяться. Могу там в продолжение зимы быть здоров. Но это не может иметь большого действия на будущее. Сидячая жизнь — вот что произвело, вот что может возобновить мою болезнь, если я и освобожусь от нее. Таким образом, мне надобно думать через несколько лет опять съездить в К<арлс>бад и сюда. Я все это вижу здесь на опыте других и слышу от докторов. Без сидячей же жизни я не обойдусь. Но надобно сделать жизнь регулярною. Надобно вырваться из той вечерней скуки, которая по зимам давила меня в П<етер>бурге. Для этого одно средство — жениться. Но я вижу тут большие препятствия. Где и как я могу жениться? — Я говорю откровенно и между нами. Вообще женитьба представляется мне необходимостию. Таскаться по трактирам в чужих краях можно года два без скуки. Но что далее? И как жить в России холостому? Бесцелие, зимняя скука должны сильно действовать на усиление болезни моей. А ею шутить под старость нельзя будет. Но пора брать припарку. Прощайте! О Пушкине мы ожидали того, что с ним случилось, зная, что он подал в отставку. Бл<удов> вам всем кланяется. Послезавтра мы собираемся ехать в Tpl к прелату, кот<оры>й заведывает Мариенбадом. Это отсюда мили две. Весь ваш <подпись>.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230, л. 33-34 об. Адрес: ‘Его превосходительству / Александру Ивановичу / Тургеневу. / В С.-Петербурге. / Просят отдать в Комиссии составления за/конов, на Литейной, или в доме князя / Александра Николаевича Голицына’. Без штемпелей и почтовых помет. Получено вместе с предыдущим письмом от 13-14/25-26 августа 1824 г. С. И. Тургеневым в Петербурге в последних числах сентября (после 24 сентября / 6 октября) — первых числах октября 1824 г. и переслано А. И. Тургеневу в Москву. Ответное на эти два письма и на полученное в тот же промежуток времени письмо от 13/25 сентября 1824 г. — письмо А. И. и С. И. Тургеневых от 18/30 октября 1824 г.

23
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<19/31 августа -- 21 августа/2 сентября 1824, Мариенбад>

No 12.

Мариенбад 19/31 авг<уста>. 1824.

Я отправил к вам на прошедшей неделе два письма, No 10 и 11, с госпожами Этер, камер-юнгферами императрицы, поехавшими отсюда прямо в П<етер>бург. Одно из них вложено б<ароно>м Будбергом в письмо к его зятю, Бону, или как его зовут, адъютанту Моллера, другое мой доктор отдал самим этим госпожам. В сем последнем Сергей найдет письмо от Пушкиной. Его письмо к ней, второе, я уже отправил. Я продолжаю жить здесь, не замечая времени. Оно идет скорее, чем в К<арлс>баде. С Блудовым поутру и после обеда видаюсь. Теперь собираемся ехать вместе в Tpl, два часа езды отсюда, к тамошнему прелату, кот<орый> так хлопочет о Мариенбаде. Будем у него по обыкновению обедать. Погода стоит четвертый день прекрасная. Вчера было очень жарко. Я продолжаю пить воду, брать ванны и делать припарки. Все, в отношении к лечению, идет хорошо. Цвет лица, по коему судят болезни, какова моя, очень здесь поправился. Иные советуют мне начать пить, сверх Крейцбрунна, стакана 3 из Ferdinandsbr, имеющего более железа, но я еще не решился, зная, по словам Крейсига, что крепительные средства для меня вредны. Сегодня был здесь Эртель {В рукописи: Ортель} с Чирковым и едут сегодня же в К<арлс>бад обратно.
20 августа/1 сентября. Вчера я был с Блуд<овым>, Мартыновым и Филиповским, доктором, приехавшим с Б<лудовы>м, в Тепльском монастыре у прелата, патрона Мариенбада. Он угостил нас очень хорошим обедом. Очень ласков и говорлив. Между прочим говорил, что мы почувствуем вред от изгнания езуитов в отношении к просвещению. Также гов<орил>, что в России система Галя о кранах {производное от фр. ‘crne’ — ‘череп’.} делает много вреда!! И в таких людях заметно, что живешь в австрийских владениях, т<о> е<сть> посреди мрака и невежества. — Дорогою мы беспрестанно болтали о Петербурге, о Карамзине, о вас и о всех приятелях. Странно. Думал ли я с Бл<удовым> толковать о П<етер>б<урге> в Богемии! Таким-то образом Бог знает что еще случится на свете впредь! — Сегодня у колодца я нашел Бл<удова> в мрачном расположении духа. Жаловался на боль в боку, говорил, что сожалеет, что выехал из России и т. п. Все это действие физических причин. — Между тем мы согласились, если будем еще здесь 30 августа, день ваших именин, обедать вместе и выпить за ваше здоровье хотя по полрюмки шампанского. Погода теперь прекрасная, и если продолжится, то немудрено, что предположение наше исполнится. Мариенбад пустеет. Сегодня выехало экипажей 6 или 7. Но и приезжают. Крейсиг из К<арлс>бада прислал сюда одного поляка. Еще будет сюда ген<ерал> русский Козловский из К<арлс>бада же. — Коробочку мою к Елисавете Марковне {Олениной.} решительно везет в Россию Мr de Plany, учитель в доме Поликарпова. Пол<икарпов> остается на зиму в чужих краях, а учителя отправляет в деревню Тверской губернии. Вы можете к нему спустя несколько написать. Мне не хотелось бы, чтоб коробочка пропала. — Правда ли, что Мур<авьев->Апостол сделан куратором вместо Рунича? — Блудов не имеет писем из России. Я также не надеюсь иметь ваших писем до самой Флоренции. Не догадались ли вы написать в Мюнхен на имя гр<афа> Вор<онцо>ва? В Мюнхене я буду около половины сентября по ст<арому> ст<илю>. — Здесь прожил теперь ровно 3 недели. Вода по сию пору действует хорошо. — Тепльский прелат много расспрашивал нас о Ремане.
21 авг<уста>/2 сент<ября>. Принимаюсь опять за это письмо. Нет времени кончить разом. Утро все в занятиях леченья. После обеда бродим и сидим в тени. В 6 часов пью воду. В 8 ужинаю. В 1/2 10<-го> ложусь спать, поболтав с Мит<ьковы>м. Ужинаем дома и потому, что повечеру здесь сыро и нехорошо выходить. Утром половину стаканов пью дома, чтобы успеть ранее кончить и чтобы не простудиться у колодца при утренней свежести. Вода из br теряет угольную кислоту от перевоза и даже, отчасти, быв принесена в комнату. Чрез это изменяется и действие ее: тогда она менее разбивает (dissoudre), a более слабит. Обедаем теперь очень хорошо, заказываем особый обед: куропатки и бекасины здесь дешевы. Сегодня обедает с нами Бл<удов> и один польский полковник Зелесша, приехавший из К<арлс>бада. — Простите! Собираюсь пить кофе. Это лучшее наслаждение для каждого бадегаста {производное от нем. ‘Badegast’ — ‘курортник’, ‘посетитель вод’.}. Здоровье мое идет хорошо. Вода делает все, что надобно ей делать, и я благословляю Крейсига за то, что послал меня сюда. Сергей, Сергей! Пожалуста, на будущее лето поезжай к Крейсигу.
Весь ваш <подпись>.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230, л. 35 об. — 35. Без штемпелей и почтовых помет. Получено в Петербурге 6/18 сентября 1824 г. в день отъезда А. И. Тургенева в Москву. На верхнем поле первой страницы приписка А. И. Тургенева, обращенная к С. И. Тургеневу: ‘Присылай после письма в Москву. Прости, милый Сергей’. Ответные письма А. И. Тургенева — от 16/28 сентября 1824 г. из Москвы и С. И. Тургенева — от 24 сентября / 6 октября 1824 г. из Петербурга.

24
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<28-30 августа/9-11 сентября 1824, Мариенбад>

Мариенбад 28 авг<уста>/9 сент<ября> 1824.

Вчера минуло 4 недели моему пребыванию здесь. В это время я взял ванн всего 26, из коих 13 простых в мариенбадской воде и 13 в той же воде с douche {душем (фр.).}, т<о> е<сть> из трубки шпринцовали мне воду на брюхо и на крестец. Припарок из Moorerde {болотной грязи (нем.).} взял 25. Воду из Kreuzbrunnen пью и по сие время, начав в последние дни половину стаканов пить из Ferdinandsquelle, кот<орый> крепче первого. Доктор Heidler, ощупав порядочно внутренности, хотя и не находит никакой затверделости в печени, но так как я чувствую еще при щупанье некоторую боль, то он думает, что печень еще не освободилась от излишней крови: остаток обструкции, кот<орый>, как он говорит, может пройти зимою при порядочной диэте и при движении. Он говорит, что Мbad сделал мне пользу. Я и сам это вижу по цвету лица, который теперь представляет очень мало желтого, а при приезде моем сюда желтизна очень была заметна. Я думаю, что припарки из Moorerde помогли мне столько же, сколько br. Вообще эта Moorerde делает здесь почти чудеса. Страждущие ревматизмом и подобными болезнями берут из нее ванны. Митькову 13 ванн очень помогли. Я думаю, что для брата Сергея эти ванны были бы весьма полезны. Собирайся, брат, приехать сюда на будущее лето. Как бы то ни было, но надобно тебе съездить к водам, чем скорее, тем лучше. — Сегодня четверг. В субботу Александров день. Мы будем обедать вместе: Блуд<ов>, Митьков, кот<орый> так же едет, как и я, в воскресенье, генерал Козловский и два поляка. В воскресенье поутру я еду в Регенсбург. М<итько>в другою дорогою во Францию. Я сожалею, что не просил вас подолее адресовать письма к Басанжу. Вероятно, до Флоренции их не увижу. А это не безделица. — В Регенсбурге остановлюсь на один день и оттуда в Мюнхен. Блудов остается здесь до 20 сент<ября> нов<ого> ст<иля> и намеревается ехать в Mannheim и там провести зиму, с тем чтобы оттуда одному съездить в Париж, Женеву и в Италию. Анна Андреевна {Блудова.} не очень здорова от простуды. Он тоже жалуется, но воды, думаю, ему помогают. На будущее лето он будет здесь же и в Эгре, а жене велят ехать в Силезию. Если же они останутся, как вероятно, вместе, то он будет пить воду эгрскую в Силезии. Он не имеет писем из П<етер>б<урга>. Ожидает от Дашкова. А от Жуковского не надеется получить в продолжение всего времени отсутствия из России. Погода здесь теперь хороша. Вы, думаю, уже не на даче. Где вы живете? И этого я не узнаю до Флоренции! Поспешу туда и для писем, и для того, чтобы отдохнуть от вод. Они довольно расслабляют. Но в неделю опять можно оправиться.
Суббота. Александров день. Вчера мы провели вечер у Блудова. Говорили о том, что делается в П<етер>бурге. Вспоминали о величественной всенощной в Невском, об ожиданиях честолюбия, которые были ныне недвижимы, за отсутствием государя и милостей, раздаваемых в сей праздник. Говорили о вас, о Карамзине, о Жуковском, о Дашкове. Бл<удов>, говоря однажды о п<етер>б<ургско>й жизни, справедливо заметил, что полезно даже для здоровья погреться у прекрасной души Карамзина. — Сегодня погода прекрасная. Третьего дня была сильная гроза, вчера дождь. Я уложил свой чемодан. Но не совсем. К сегодняшнему обеду надобно явиться в синем фраке и в белом платке. Завтра я еду рано в Регенсбург, наняв здесь коляску. Житье и здесь не дорого. В 31 день я издержал всего 376 гульденов, или наших рублей ассигнациями. За эти же деньги я в последние две недели обедал так, как нигде. Мы заказывали особый стол, я, Митьков и два поляка, по 3 гульд<ена> с каждого, и имели Rehbraten {оленье жаркое (нем.).}, куропаток, бекасов, прекрасные компоты, и все прекрасно изготовлено, и проч. Я думаю, и в Италии так есть не буду. Таким образом, я не держал здесь той строгой диэты, как в К<арлс>баде. Но это мне не повредило. Я сам чувствую, что здешние воды очень мне помогли. За сегодняшним обедом, может быть, будем иметь фазанов. Дешевизна здесь отменная. Table d’hte {Табльдот, общий стол (фр.).} из 7 блюд стоит 1 1/2 гульд<ена>, и<ли> рубля, несмотря на то что дичь, мясо, зелень надобно покупать за несколько верст, на здешнем же рынке видны только груши, лук и репа, и то сего последнего не много. — Фазанов по большей части имеют здесь из К<арлс>бада. — Для нравственной пользы не ищите здесь ничего. Вообще страна Богемская, по крайней мере что я видел, представляет вид печальный и бедный. Коль скоро выступишь из Саксонии, то на первом шагу разительное различие. — И это письмо посылаю через Басанжа. — Простите! Где найду ваши письма? — Не знаю, буду ли иметь что-нибудь от вас в Мюнхене. — Скажите душевное почтение мое Николаю Михайловичу и Катерине Андреевне {Карамзиным.}. Поклон Козлову, Дашкову, Глинке, Бриггену. — Простите! Весь ваш <подпись>.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230, л. 36-36 об. Без штемпелей и почтовых помет. Письмо не было пронумеровано и пропущено Н. И. Тургеневым в последующей нумерации своих писем. На первой странице помета карандашом: ‘No 13’. Получено С. И. Тургеневым в Петербурге между 6/18 сентября и 24 сентября/6 октября 1824 г. Ответное письмо С. И. Тургенева — от 24 сентября/6 октября 1824 г.

25
А. И. и С. И. Тургеневы — Н. И. Тургеневу
<30>

<Рукой А. И. Тургенева:>

No 10.

30 августа.

Два письма твои из Мариенбада, No 8 и 9-й, получили и удивляемся, что Блудова еще нет с тобою. Здесь имел о нем известие Дашков из Дрездена, и по сему письму я полагал его давно в Мариенбаде. — 6-го сентября я непременно выезжаю в Москву и пробуду сколько можно будет. Книги и вещи наши перевозят в Комиссию законов, где нам отделывают лестницу и комнаты, в коих нам всем, вверху, хорошо поместиться можно будет, но вряд ли прежде 3-х или 4-х недель поспеет, и я еще не знаю, как Сережа переедет и можно ли ему прожить до того времени на Черной речке. Мы перевозим библиотеку, под присмотром Дементьева, в корзинах запечатанных, и расставляют там в одной большой комнате, по прежнему порядку и в тех же шкафах. Сараи и конюшни также готовят. Ты, я думаю, уже слышал о рекрутском наборе: с 500 двух, но у нас есть три квитанции, и, след<овательно>, натурою нам ставить не достанется. Сегодня, получив письмо твое, послал выписку из него о коробочке Елисавете Марковне {Олениной.}. — Слободской болен, и его место на время болезни заступил Львов, которого Ал<ексей> Ник<олаевич> {Оленин.}, кажется, фаворизирует, et pour cause {и не без основания (фр.).}. Мы начали заниматься уголовным уложением, и Спер<анский> написал в виде журналов департ<аменски>х критику на старый проект, ужасный по необдуманности. Жаль, что тебя нет. Я читал Кар<амзин>у 8-е письмо твое, и он очень рад, что и ты его мнения о моей отставке. Так! — Но как быть по возвращении? И как оставаться в настоящем положении? Посмотрим, что будет, а до тех пор — я спокоен. Что бы ни было — и худшее, т<о> е<сть> отставка,— не несчастие, я буду с вами, да и больше с собою. Одни доходы затруднят нас. Ты уже знаешь, что Попов, Бируков, Фон-Поль, Греч, Яковкин, Край и еще кто-то по делу Госнера отданы в уголовную палату. — Все это в пику к<нязю> Гол<ицыну>. Les chefs d’accusation {Главные пункты обвинения (фр.).} не страшны, и можно написать прекрасную защиту каждому из них, но главная неприятность — проволочка дела и неизвестность. Греч сперва очень огорчился, но теперь утешился. Новосильцову дана брильянтовая звезда, 50 т<ысяч> руб<лей>, и он будет управлять Вилен<ским> унив<ерситето>м. Сперва сказали, и мне сам Шишков, что он сделан попечителем и что Лаваль ipso facto {фактически (лат.).} отставлен, но кажется, что еще указа нет, хотя, впрочем, кончится вряд ли иначе. Да и лучше для унив<ерситет>а. Мих<аил> Петр<ович> {Путятин.} поскакал к невесте в Ревель, не знаю зачем, и в сентябре намерен был жениться. Сестрицу ожидаем на днях сюда, к свадьбе. — Козлов стихо-творствует, и час от часу лучше. Его очень порадовало твое воспоминание. Дело наше в Сенате кончилось в нашу пользу и скоро кончится и на консультации. Вистицкий беспрестанно велит тебе кланяться. Он здесь наш сосед. — Канкрина давно не видел — и редко вижу. Уваров, взяв прогоны, уехал в Москву в отпуск. Кайсар<ов> по мануфактурам на его место, до возвращения, а вероятно, и навсегда. Харьк<овский> попечитель Е. В. Карнеев на место Мечникова, который сенатором. — Мордвин<ов> не очень здоров и еще не был в Совете со времени открытия, но в департаменте бывает. — Сегодня еду в Ц<арское> Село проводить день с Кар<амзин>ыми, которые всегда требуют твои письма. Прости. Получил прекрасный album от графини Мейстер в подарок на именины, и надобно идти благодарить.
<Рукой С. И. Тургенева:>
Последнее наше к тебе письмо, No 9, отправлено 15 авг<уста> с курьером в Дрезден на имя Басанжа. Во Флоренцию мы еще ни одного письма не адресовали. Я ожидаю от тебя ответа о писанном мною в рассуждении денег. Если не дождусь, то в сентябре могу взять вексель, как ты пишешь от 1/13 августа. Между тем переговорю здесь с Мольво в первый раз, что буду в городе. Я уверен, что в Италии тебе не захочется, чтобы время шло скорее. Неужели ты уже забыл, как оно здесь идет долго и скучно! Жалкое будущее — жить в П<етер>бурге, хотя, может быть, и неизбежное! Для А<лександра> И<вановича>, конечно, П<етер>бург сделан, или он для него сделался. Но можно ли сказать, что мы жили здесь с ним вместе? Впрочем, он, кажется, ни о чем этом не думает. — Правда, брат, что мне очень трудно жить в П<етер>бурге, но не знаю, что делать. С осенним воздухом я опять занемог по-прежнему, лихорадкою и ревматизмом, кои продолжаются уже четвертый день. Боюсь наперед зимней стужи и скуки. По-обыкновенному служить здесь не хочется, а порядочно, вероятно, никогда не удастся. Ты все это знаешь и терпел долее моего. Но зато и принужден лечиться. Очень, очень хочется убраться отсюда, но как и куда? Всего бы лучше жить в Германии, особенно в Пруссии, или Италии. В первой можно бы, по крайней мере, учиться, и уже не по-студентски, в последней бы выздороветь. К зиме должно что-нибудь и со мною решиться. А между тем по приезде в Италию дай знать, что полагаешь ты проживать. Если здесь будет невмоготу, то можно решиться отправиться туда, чем скорее, тем лучше. Что как ты сериозно пишешь о женитьбе? Кроме того, что это значит закабалить себя в России, но еще нечем будет жить с женою. Вспомни, что мы и теперь живем жалованьем. К миссии быть определенным не надеюсь. — Нет, брат, еще не привязывает меня привычка к Петербургу, и особенно не хотел бы закончить в нем молодости. Подумай, каким пустым образом провел я здесь целые два года. Но полно об этом. Тебе и без того не весело.
Канкрин весьма непотизирует по таможням и вице-губернаторству. Кстати же он, говорят, и Дибичу родня. Этот недостаток, впрочем, замечал я в Бонапарте, а им из чего другого и биться!
На этой неделе принялся я опять за свою работу и продолжаю с усердием, т<о> е<сть> каждое и целое утро. — Первые известия о Ипсаре были увеличены. Было грекам худо, но они уже поправились. Покуда они дерутся, дело их не пропало. И то уже хорошо, что они знают, за что живут и умирают.
Этот раз мне долго придется прожить на даче. Авось, после дурного лета будет порядочная осень. Теперь время не дурно. — На какие города ты поедешь и каким образом? Уведомь о дорожных расходах. Прости. <Подпись>.
Постарайся доставить письмецо Пушкиной, если ты еще в Германии. Да скажи Басанжу, чтобы он позволил мне адресовать ему вперед мои к ней письма. Да не забудь побывать к ней в Дрездене, проездом. Если увидишь, то скажи, что писал бы больше, если бы не было лихорадочки.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230 б, л. 5-6 об. Адрес рукой С. И. Тургенева: ‘А Monsieur Bassange, / Dresde. / Г-ну Басанжу в Дрездене. / Pr tre remise Mr N. Tourguneff’. Почтовый штемпель: ‘Р. MEMEL 15 SEPT’. Получено Н. И. Тургеневым вместе с письмом от 14/26 августа 1824 г. во Флоренции 26 сентября / 8 октября 1824 г. Ответное письмо Н. И. Тургенева — от 29 сентября /11 октября 1824 г.

26
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<13/25 сентября 1824, Верона>

No 13.

13/25 сентября. Верона.

Последнее письмо мое было из Мариенбада, за день до моего отъезда. Из Мюнхена не писал, потому что пробыл там только 2 1/2 дня. Нашел товарища до Венеции и поехал с ним, нанимая коляску от города до города. В Мюнхене я видел секр<етаря> пос<ольства> Тормасова, провел с ним несколько часов. Гр<афа> Вор<онцова> там не было. Оттуда на другой день приехал в Инсбрук, потом в Триент и вчера сюда. В этих городах осматривал все любопытное. Но лучшее в этом путешествии была дорога от Боцена до Вероны. Долина между Альпами, усеянная, набитая всякого рода плодовитыми деревьями. В Боцене уже другой климат. Жаль, что я не могу удовлетворить своей охоте к плодам: они здесь хороши. Здесь сегодня я целое утро таскался. Это меня развлекает. Товарищ мой, молодой жидок, очень неглупый и образованный человек, ходит везде со мною. Завтра мы едем в Виченцу, оттуда в Венецию. Я переменил план путешествия, решившись, прежде Флоренции, заглянуть в Венецию. Разница два дня езды и несколько дней пребывания в Венеции. Не могу сказать, чтобы любопытство меня туда привлекало, но как-то совестно не заехать в такой город, быв от него так близко. На возвратном пути не будет лишнего времени. Свечины 8 дней перед мною были в Инсбруке и поехали в Венецию же.
О здоровье скажу, что, покуда я был в Мариенбаде, все было хорошо. С тех пор почти ежедневно ем пилюли. Надеюсь, что натура и желудок придут в порядок, когда буду на месте. Впрочем, я путешествую весьма покойно. Делаем в день верст 40 или более. Ночуем каждую ночь. Трактиры везде хороши. Погода также. Я предвижу, что Италия мне надоест. Покуда новость ощущений, теплого климата и проч<ее> занимает. Но все это приглядится и приестся. Надеюсь найти во Флор<енции> Пушки<ны>х, в Риме ожидаю отрады от князя Гагарина. Но неохотно думаю, что я должен буду провести восемь месяцев в ожидании чего? — Карлсбада! — Я вижу, что дурно распорядился с письмами вашими. Пишите всегда к флорентийскому банкиру. Он уже будет пересылать ко мне письма. Св<ятая> неделя в Риме, надеюсь, будет очень занимательна. К тому времени и русских много туда наедет: от Блудо-ва до князя Юсупова. Мне в Мюнхене сказывали, что князь Козловский в Италии. Не смею помышлять о такой находке. — Наконец газеты сообщили и указ о назначении Рибопьера. Я читал это покойно, уверен будучи, что Сергей туда не поедет. Авось найду сему подтверждение во Флоренции. В Мюнхене я ничего не узнал о Петербурге. Что вы теперь делаете? От нечего делать хоть бы вы помышляли, как бы остепенить жизнь хотя Сергея, т<о> е<сть> женить его. Право, это единственное средство жить. Есть ли надежда, что он будет на водах к будущему лету?
Будучи теперь nolens volens {волей-неволей (лат.).} путешественником, я везде все осматриваю, дорогою читаю итинереры {производное от фр. ‘itinraire’ — ‘путеводитель’.}: Рейхарда и Гельдмана, кот<орые> много вздору говорят, и путешествие по Италии, очень хорошее, Кефалидеса. Но признаюсь, что редко наслаждаюсь тем, что вижу, кроме прекрасных видов на горы, на плодородие. Должность путешественника я исполняю даже не с такою охотою, как должность пом<ощника> ст<атс->секр<етаря> по Гражд<анско>му деп<артамен>ту. Для всего есть время. Хорошо съездить в чужие край на 4 мес<я>ца, но не долее. От долгого пребывания или истощишься скукою, или отвыкнешь от России. Второе, может быть, хуже первого, и потому я боюсь привыкнуть и к праздной жизни, и к трактирному существованию. Простите — до Флоренции. Весь ваш Н<иколай> Т<ургенев>. Н.М. Кар<амзину>, Жук<овскому>, Дашкову — почтение.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230 а, л. 37-38 об. Адрес: ‘А Monsieur / Monsieur Alex. Tour-guneff/ St. Ptersbourg. / Его превосходительству / Александру Ивановичу / Тургеневу. / В С.-Петербурге’. Почтовые штемпели: ‘VERONA’ и ‘Взыскать портовые от Италии / до Радзивилова и весовые до Санкт-Петербурга / да переводные Бродскому / почтамту серебром 12 коп<еек>‘ (выделенные курсивом слова вписаны от руки в печатный штемпель). На письме у адреса служебные отметки и дата: ’30 сентября 1824 г.’. На первой странице у номера помета карандашом: ‘bis’. Получено С. И. Тургеневым в Петербурге в последних числах сентября (после 24 сентября / 6 октября) — первых числах октября 1824 г. и переслано А. И. Тургеневу в Москву. Ответное на это письмо и на полученные в тот же промежуток времени письма от 13-14/25-26 августа и 15/27 августа 1824 г. — письмо А. И. и С. И. Тургеневых от 18/30 октября 1824 г.

27
А. И. и С. И. Тургеневы — Н. И. Тургеневу
<16/28 сентября, Москва, 24 сентября / 6 октября 1824, Санкт-Петербург>

<Рукой А. И. Тургенева:>

16 сентября. Москва.

Накануне или в самый день отъезда моего из П<етер>бурга, 6-го сент<ября>, получил письмо твое от разных чисел из Мариенбада и прочел его еще здесь. Оно очень обрадовало и успокоило меня извещением твоим о действии вод. — Жаль, что Блуд<ов> в меланхолии. Нужно более покататься ему по Европе.
Я здесь шесть дней. Здоровье матушки изрядно, хотя и слабо. Вижу часто Жихарева, которого все хвалят по прокурорству, а я люблю за его старые подвиги и за дружбу ко мне. Максим Ив<анович> {Невзоров.} тот же добрый и откровенный. Вяземского видел только два дни. Он встречает жену в Остафьеве и приедет сюда после. Завтра мы у него на именинах, если жена приедет. — Вчера был на бале у к<нязя> Дм<итрия> Вол<конского>. Было не много, оттого что Москва пуста. Более всего меня забавляет итал<ьянский> спектакль, т<о> е<сть> музыка. Давно я ею так не наслаждался. Пробуду здесь еще недели три, побываю в Жуковке, в первый раз в жизни, чтобы починить после дом. Здесь центр интриг против к<нязя> Гол<ицына>. В Симон<овом> монастыре живет отставной архим<андрит> Герасим и пишет против него — и глухой Есипов курьером между здешними интригантами и петербургскими. — Сегодня побываю у сумасшедшего Соковнина. Уверяют, что он худо призрен. — Познакомился с гр<афиней> Толстой и с Елагиной. У первой бываю часто, и она мне очень полюбилась, а что далее делать буду — не знаю. — Прости. Пиши чаще и больше.
<Рукой С. И. Тургенева:>
Толстой и Елагиной ты можешь не знать, это приятельницы и родственницы Воейковой. Посылаю письмецо от Козлова. Слава Богу, брат, что тебе легче. Италия докончит начатое выздоровление.
<Письмо С. И. Тургенева:>

24 сентября.

Мы получили письма твои от 19/31 и от 28 ав<густа> / 9 сент<ября>, первое No 12, второе без No. — Камер-юнгферы еще не бывали. Судя по ним, отправляю это письмо во Флоренцию, poste restante {до востребования (фр.).}. Приехав туда, напиши, как и куда адресовать тебе письма. Я иногда буду пользоваться австрийскими курьерами, едущими в Вену, а оттуда в Италию до Неаполя. Это будет довольно скоро и верно. Кажется, всего лучше избрать тебе банкира в каком-нибудь городе, который будет получать наши письма и отсылать к тебе. Я говорил с товарищем Мольво о пересылке тебе денег. И по его, и по моему мнению, лучшее средство кредитив. Лежащие у банкиров деньги приносят 5 проц<ентов>, кои за вексель не получаются. Взяв вексель, ты должен его негосировать {производное от фр. ‘ngocier’ — ‘реализовать’.} и опять платить комиссию. Можно, получив вексель, принятые по оному деньги также оставить у иностранного банкира, но в чужих краях менее платят процентов. Сверх того, выгодно и то, что не забранные по кредитиву деньги возвращаются без платы. Советую тебе держаться кредитивов. Басанж, по мнению Мольво, врет, будто вексель выгоднее. Мольво может доставлять тебе деньги прямо в Италию, но тебе Дрезден удобнее. Впрочем, у тебя еще около 10000 лежит у Мольво, а забрал ты всего только около 400. Если велишь, то я еще внесу, в противном случае отдам в ломбард до первого твоего требования. — И мне кажется, что Мариенбад для меня был бы хорош, особенно от моих ревматизмов. Но не вижу еще средства попасть туда. Такое путешествие можно предпринять только по необходимости. — Дашков писал к Блудову, а Жуковского не уговоришь. Он теперь занимается временно воспитанием велик<ого> кн<язя> Александра Николаевича. Хорошо, кабы это важное дело навсегда ему было поручено. Совершить его полезнее, чем писать стихи, даже и хорошие. — И у нас погода стоит хорошая, и я все еще на даче, много гуляю и езжу верхом, а по вечерам бываю в городе. Опять на недолго должен был оставить свою работу, ибо работал для Миссии, которой поручено сделать мемуар о бывших негоцияциях Строганова. Я свою часть вчера кончил и завтра примусь за свое. На этой неделе надеюсь кончить примечания на 1-ю и вексельную часть твоего проекта, кои я уже совсем разобрал.
Из Тургенева пишут, что на исправление дорог и мостов для проезда государя истратили мужики 982 р<убля>. Каково! На чей счет это поставить, на наш или крестьянский? Делается и так и сяк. Староста просится в отствку за слабостию здоровья. Но я не хочу увольнять его прежде, чем не соберет он с крестьян оставшиеся недоимки. С нас приходится три рекрута с 709 душ наших в Симбирской губернии. У нас ровно есть три квитанции, которые я и послал. С 1-го ноября набор начинается. — Нового, впрочем, здесь нет ничего. — Прости. <Подпись>.
Я опять совсем здоров и продолжаю души. Путятин наконец женился.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 2505 (письмо А. И. Тургенева с припиской С. И. Тургенева), No 2575 (письмо С. И. Тургенева). Письмо А. И. Тургенева было отослано из Москвы в Петербург к С. И. Тургеневу для пересылки за границу. С. И. Тургенев сделал на письме свою приписку и послал его вместе со своим отдельным письмом. На письме С. И. Тургенева адрес: ‘А Monsieur N. Tourguneff / Florence / poste restante / Г-ну Тургеневу, во Флоренции’. Без штемпелей и почтовых помет. Письма были получены Н. И. Тургеневым 16/28 октября 1824 г. во Флоренции. Ответное письмо Н. И. Тургенева — от 23-27 октября / 4-8 ноября 1824 г.

28
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<29>

No 14.

Флоренция 29 сентября /11 октября 1824.

Последнее письмо мое было из Вероны от 13/25 <сентября>, No 13. Здесь я уже пятый день. В Венеции пробыл 6 дней и один день в Болоньи. Ночевал в Виченце, в Падуе. Везде смотрел на замечательное и иногда с удовольствием. В городах наиболее занимали меня славные здания, картины менее. Дорогою обработанность земли, плодородие иногда меня восхищали. В Венеции я видел нашего генерального консула Naranzi и Дестуни, кот<орый> там живет в ожидании нового назначения или возвращения в Смирну. Здесь, к несчастию, теперь еще мало русских и знакомых мне никого. Погенполь, charg d’affaires {исполняющий обязанности (фр.).}, в отсутствие Сверчкова, однако же, познакомился со мною, я у него обедал и очень доволен его ласкою. Здесь нашел я два ваших письма, пересланных Басанжем. Одно от 26, другое от 30 августа. В первом Сергей пишет о деньгах. Делайте как хотите. Отдайте Мольво, но с тем, чтобы он послал к Басанжу не lettre de crdit {аккредитив (фр.).}, a векселя и уведомил бы Басанжа, если можно, чтобы он доставил уже мне кредитив на Италию. Впрочем, я об этом и сам могу написать к Басанжу. Вообще я по сию пору издержал не много. От 1000 червонцев, взятых мною из П<етер>бурга чистыми деньгами и кредитивом, у меня остается еще более 600 черв<онцев>. Эту сумму я здесь взял всю, дабы избавиться от издержек на комиссию и уведомления, за кот<орые> надобно платить каждый раз, когда берешь деньги от банкира. Здесь будет жить подороже. Из последнего письма я вижу, что Сергею никак нельзя оставаться в П<етер>бурге. Надобно непременно ехать. Решись, брат, ехать на свой счет, если не будет места. Одними теми деньгами, кот<орые> лежат в ломбарде, ты можешь прожить в чужих краях несколько лет, если захочешь. В чужих краях одно дорого: свой экипаж и почта. Но в Германии и в Италии есть хорошее средство ездить с лонкучерами и с ветуринами. Делаешь в день верст 40 и ночуешь каждую ночь. Главное состоит в том, чтобы добраться до Кенигсберга или до Берлина. Тут без своего экипажа тебе нельзя будет обойтись. В дилижансах ездить несносно. Так как, вероятно, ты поедешь через Москву, то не будешь ехать на Пруссию, а на Броды. Оттуда можешь нанять жида, который в 10 дней довезет тебя в твоей коляске до Праги. Свой экипаж ты можешь оставить в Дрездене. Прожив же лето в Теплице, или где скажет Крейзиг, ты можешь ехать в Италию с лонкучером до пределов ее и с ветуринами далее. Человека взять с собою я тебе советую. Для тебя это необходимо и для меня было бы теперь и в К<арлс>баде хорошо. Судя по моим издержкам, можно жить в чужих краях с 8 тысячами или tout au plus {по крайней мере (фр.).} с 10<-ю>. На водах жизнь очень дешева. В Мариенбаде я прожил менее 500 р<ублей> с лекарем и со всем. Здоровье твое требует сей поездки. Чего же более? — Деньги есть. Для чего не решиться? Что касается до меня, я все желаю, чтобы время текло скорее. Путешествие, наслаждение климатом, конечно, имеет свои прелести, но эти скоропреходящие удовольствия дорого покупаются пустотою жизни и скукою одиночества. Здоровье мое вообще хорошо, но желудок все не в порядке. Посмотрю, что здесь будет, при покойной жизни. Посмотрю, что будет в К<арлс>баде на будущее лето. Между тем буду стараться и праздность употребить в пользу, т<о> е<сть> стараться жить здесь как можно приятнее, смотреть, ходить, отчасти читать и т. п.
Ты напоминаешь мне п<етер>бургскую скуку. Я ее не забыл. Но и по чужим краям ездить не так забавно, как я воображал, будучи в П<етер>бурге. Жить же в чужих краях постоянно, думаю, еще труднее. Главное, что заставляло меня желать оставить П<етер>бург, была моя болезнь. Если здесь не лучше будет, то что я выиграю? По сию пору я еще не могу о сем ничего сказать. Ежели теплый климат исправит мой желудок и ежели возвращение в П<етер>бург опять его испортит, то надобно будет помышлять о постоянной жизни вне П<етер>бурга. — Где — не знаю. Знаю только, что с дурным желудком везде будет плохо. Ты говоришь еще: как я сериозно думаю о женитьбе? — Я вижу, что одиночество везде есть одиночество. Все, что я по сию пору видел и испытал в жизни, кажется мне недостаточным, чтобы сделать жизнь далее приятною или нескучною. Надобно попробовать того, что многим дало спокойствие, цель. Холостая жизнь очень похожа на путешествие. За минуту наслаждения — годы скуки. Чем жить? — Это, конечно, трудная задача. Но надобно посмотреть и постараться решить ее. Впрочем, жить надобно — это первое, чем жить — это второе. А так как жить одному скучно, то и необходимо по крайней мере помышлять о том, как бы жить не одному. Когда ты еще побываешь в чужих краях, особливо когда будешь здоров, то согласишься со мною. Мне хотелось бы только, чтобы ты поранее попал на эту мысль.
Ты хочешь знать мои расходы. Я записываю издержки теперь не очень подробно. Вот они: до Берлина я издержал 33 червонца и рублей 150 асс<игнациями>. В Берлине было всего дороже. Я прожил там 10 дней и издержал, заплатив и за дилижанс, 31 черв<онец>. В Дрездене с дорогою до К<арлс>бада 24 черв<онца>. В Карлсбаде 7 черв<онцев> и 650 гульденов австр<ийских>, или рублей асс<игнациями>. Из К<арлс>бада в Дрезден и обратно до Мариенбада 180 гульд<енов>, или руб<лей> асс<игнациями>. В Мариенбаде 400 гульд<енов>, или руб<лей>. От Мb до Регенсбурга 60 г<ульденов>, или р<ублей>. От Р<егенс>б<урга> до Мюнхена 90 г<ульденов>, или р<ублей>. От Мюнхена до Флоренции 400 гульд<енов>, или рублей. Итак, в течение 5Vi месяцев я издержал 3000 р<ублей>. По этим издержкам, конечно, нельзя судить вообще, ибо три месяца, проведенные на водах, стоят не более, как чего стоят 3 недели, проведенные здесь или где-нибудь в другом месте. Но можно полагать, что восьми тысяч в год довольно, чтобы жить в Германии и Италии. Правда что тут нет платья, белья, человека. Но с 10 т<ысячами> ты очень, очень хорошо можешь прожить везде. Я думаю даже, что и 8 т<ысяч> тебе будет довольно.
В рассуждении положения брата Алекс<андра> Ив<ановича> я писал к вам о моем мнении, узнав уже от Блудова подробности всего дела. Для вас другое дело! Вам, я думаю, хорошо бы во всяком случае съездить в чужие край. Но только не торопитесь. Все это не уйдет. Вам нельзя, в теперешних ваших обстоятельствах, легко думать о положении вашем в отношении к службе. То, что для нас и для других не имело бы никаких последствий, наприм<ер>, отставка, отпуск в чужие край, для вас может быть очень важно. Тривиальный совет, но единственный для вас теперь: терпение. Погодите, посмотрите. Но не торопитесь, Бога ради. Чужие край не уйдут. Париж и Флоренция простоят еще долго, и, прожив за границею год или два, вы, право, поторопитесь назад. Впрочем, в чужих краях есть для вас ressource {ресурс, поддержка (фр.).}, кот<орого> я иметь не могу: общество. Но и оно вам надоест скоро. Здесь живет теперь Демидов с своею французскою труппою. У него бывает, 2 раза в неделю, множество народу. Погенполь предлагает мне познакомить меня с ним. Я не знаю, могу ли это сделать. Вероятно, надобно туда ездить в башмаках, чего я не могу. Софья Петровна Св<ечина>, говорят, скоро сюда будет и проживет здесь несколько времени. Я пойду к ней. Может быть, приедет сюда и кн<ягиня> Гаг<арина>, чтобы видеться с графинею Несельроде, которая едет сюда с Сверчковыми с вод, Ischl {В рукописи: Ichel}, около Зальцбурга. Монах, с кот<орым> вы послали табак, ведет здесь себя, говорят, очень дурно. Я дал в К<арлс>баде мешок табаку Софье Петр<овне> для доставления Гагарину, вероятно, он его еще не получил. — Он, сказывают, доволен своим положением в Риме. Il fait les honneurs de la Mission. {Он отдает должное Миссии (фр.).} Италийский, говорят, живет очень хорошо, и кн<язь> Г<агарин> ежедневно обедает у Ит<алинско>го.
Я еще здесь ничего не начинал осматривать. Покуда брожу п<о> улицам без цели. Живу в трактире, в котором живет Самарин и Фонтон, но я с ними не знаком. Здесь в Фл<оренции> теперь много поляков и между прочими Фредро. Русские будут сюда позже. Вас<илий> Перовский, как слышу, в Неаполе. — О рекрутском наборе я узнал по газетам. Это не развеселило меня. А propos de gazettes. {Кстати о газетах (фр.).} Здесь я записался в Cabinet de Lecture {Кабинет для чтения (фр.).}, в кот<ором> можно читать все газеты, чего не находишь ни в Австрии, ни в Италии нигде, кроме Флор<енции>. О суде над Поповым, Гречем и пр<очими> я ничего не знал. Но как попались тут два типографщика, Греч и Край! Лаваль, видно, пропутешествовал свое кураторство. Между тем, как я слышал, он говорил в К<арлс>баде: J’ai travaill aujourd’hui pendant deux heures avec le pce Чарторижский! {Я работал сегодня два часа с князем Чарторижским! (фр., рус.).} — О Блудове ничего не знаю. При отъезде моем из Мbad’a он еще не знал, куда поедет.
Прощайте! Почтенному Ник<олаю> Мих<айловичу> {Карамзину.} и его семейству скажите истинное мое почтение. — Если здесь будут случаи писать с курьерами, то буду к ним писать. Прощайте. Весь ваш. <Подпись>.
NB. Письмецо Сергеево к Пушкиной отправлю при случае к Басанжу. Ты можешь к нему прямо адресовать свои письма к ней, а он поставит это на мой счет, о чем скажи ему в письме.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230, л. 39-40 об. Адрес: ‘А Monsieur / Monsieur Alexdre Tourguneff/ St. Ptersbourg. / Его превосходительству / Александру Ивановичу / Тургеневу. / В С.-Петербурге. / В Комиссии составления законов. На / Литейной’. Почтовые штемпели: ‘FIRENZA’ и ‘Взыскать портовые от Италии / до Радзивилова и весовые до Санкт-Петербурга / да переводные Бродскому / почтамту серебром 24 ко<пейки>‘ (выделенные курсивом слова вписаны от руки в печатный штемпель). На письме служебная помета: 18 октября 1824. Ответное письмо А. И. и С. И. Тургеневых — от 29 октября / 10 ноября 1824 г.

29
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<12/24 октября 1824, Флоренция>

No 15.

Флоренция 12/24 октября. 1824.

После двух ваших писем, найденных мною здесь, я еще не получил от вас ничего. Справлялся на почте, но и там нет. Пора бы, однако же! Брат Ал<ександр> Ив<анович> должен быть теперь в Москве. Уже не болезнь ли, любезный Сергей, препятствует тебе писать ко мне? Как бы хорошо было тебе, побывав в Теплице или в К<арлс>баде, провести зиму здесь. У вас в П<етер>бурге теперь самая скверная погода из всего года. Здесь на солнце днем жарко, хотя поутру я и надеваю тулуп, кот<орый> очень мне здесь пригодился. Теплый климат по сию пору не являет на мне своего благотворного действия. Но произведения теплого климата — плоды и зелень — для меня теперь очень полезны. Выехав из М<ариен>бада, я каждый день принужден был принимать пилюли, видя, что здесь желудок не поправляется и что пилюли сделались мне столь же необходимыми, как в П<етер>бурге, я призвал лекаря (Lazarini). Он велел бросить пилюли, есть как можно более винограду, плодов, зелени и пить по несколько стаканов минеральной, соляной воды Tettuccio. Я следую его предписанию и по сию пору обхожусь без пилюль. Он надеется, что мало-помалу желудок придет в порядок. Винограду я съедаю более 5 фунтов в день. Завтракаю шпинатом, цветною капустою. За обедом ем только одну порцию мяса — прочее все зелень. Повечеру опять виноград. Это меня пучит — но нечего делать. После 11-ти часов обыкновенно выхожу со двора. Иду в Галерею, или в какую-нибудь церковь, или в какой-нибудь Palazzo {палаццо, дворец (ит.).}. Во втором часу завтракаю. И потом до 5<-ти> опять шатаюсь. Сегодня был в дворцовом саду (Boboli). Судьба послала мне прехорошего товарища, Черткова, кот<орый> был в конной гвардии. Я с ним брожу целый день и обедаю. С ним же езжу два раза в неделю к Демидову, с кот<оры>м познакомил меня Погенполь, служащий при здешней Миссии. У Демидова бывает два раза в неделю театр и танцы. Недавно приехали сюда Дурновы. Марья Никитична велела вам кланяться, и это письмо, может быть, я ей отдам для пересылки в П<етер>бург. На сих днях приехал сюда Никол<ай> Ал. Венгерский. У Дем<идо>ва я видел Фредро. Был у них, но не застал дома. Между прочим, я познакомился здесь с Самариным, женатым на Нелединской. С<амари>н живет в одном трактире со мною. На днях я у него обедал. Еще я познакомился здесь с одним капитаном Ивановым. Он знал Ал<ександра> Ив<ановича> и покойного Андрея Ив<ановича> в университете, живет здесь в бедном, говорят, состоянии уже 8-й год и не может возвратиться в Россию, ибо под судом за двуженство. Человек, кажется, хороший. К Сверчкову я также ходил. Не застал дома. После видел его у Дем<идова>. Англичан здесь куча. В моем трактире всё англичане. У Демидова, где бывает человек 150 или 200, также почти всё англичане. Жить здесь вообще не очень дорого. Я плачу в трактире за порядочную комнату, с окном на Арно, 5 паолов (кот<орых> 20 в червонце, след<овательно>, поболее 50 коп<еек>). Очень хороший обед за table d’hte {табльдотом, общим столом (фр.).} в моем трактире стоит тоже 5 п<аолов>. Кофе поутру 2 паола. Но я обедаю в ресторации, ибо могу там есть более зелени и плачу еще менее 5 п<аолов>. Карета ездить к Дем<идову> мне ничего не стоит, ибо езжу с Чертковым. В театре был только 2 раза. Почти каждый день повечеру хожу в кабинет de lecture {для чтения (фр.).}, в кот<ором> множество газет и журналов. За месяц плачу 20 п<аолов>. — Вообще эта потаенная жизнь по сию пору мне еще не надоела. Но праздность немного тяготит меня. Заниматься же не могу, ибо вижу по опыту, что всякое занятие непосредственно действует на желудок. Если все это будет так же по возвращении в Россию, то надобно будет думать сериозно о месте ген<ерального> консула в теплом климате. Здесь хоть шпинат поможет! А зелень есть здесь круглый год. — Софья Петр<овна> {Свечина.}, кот<орую> ожидали сюда, проехала из Милана прямо в Рим. Сюда ждут ее мужа. Я здесь узнал весьма странные вещи насчет его положения. Он всегда терпит крайнюю нужду в деньгах. Здесь он жил прежде у Дем<идова>, обедал с его актерами, и Дем<идов> давал ему денег и после это всем рассказывал. Из Парижа также он однажды приехал с вещами Дем<идо>ва. После этого как почитать Софью Петровну? Что это такое? Судя по моим издержкам, я вижу, что с деньгами, кот<орые> я здесь взял у банкира, я могу и прожить в Италии зиму и даже возвратиться в К<арлс>бад. Посему я напишу к Басанжу, чтобы он прислал мне сюда кредитив от себя на всякий случай. Если здесь я не воспользуюсь этим кредитивом, то он мне не причинит никаких издержек. — Я думаю пробыть здесь еще недели 3. Может быть, останусь долее, если здешний лекарь своим леченьем сериозно мне поможет, как он надеется. — Вы видаете старика Черткова. Скажите ему, что сын уже 6 месяцев не имеет писем из России. — Ник<олаю> Мих<айловичу> {Карамзину.} и его семейству — почтение. Простите!
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230, л. 41-42 об. Адрес: ‘А Monsieur / Monsieur Alex. Tourguneff / St Ptersbourg. / Его превосходительству / Александру Ивановичу / Тургеневу. / В С.-Петербурге. / В Комиссии составления законов. На Ли/тейной’. Почтовые штемпели: ‘FIRENZA’ и ‘Взыскать портовые от Италии / до Радзиви-лова и весовые до С.-Петербурга / да переводные Бродскому / почтамту серебром 24 ко<пейки>‘ (выделенные курсивом слова вписаны от руки в печатный штемпель). На письме служебная помета: 4 ноября 1824. Получено А. И. и С. И. Тургеневыми в Москве между 16/28 ноября и 20 ноября / 2 декабря 1824 г.

30
А. И. и С. И. Тургеневы — Н. И. Тургеневу
<18/30 октября 1824, Санкт-Петербург>

<Рукой С. И. Тургенева:>

No 11.

С.-Петербург. 18/30 окт<ября>.

Мы писали к тебе во Флоренцию poste restante {до востребования (фр.).}, и письмо должно быть No 10. Если ты сказал Басанжу, куда отправлять к тебе письма, то ты, верно, получал их и прежде Флоренции. Это было для нас лучшее средство, покуда не велел ты отправлять прямо в Флоренцию {Продолжение фразы написано поверх зачеркнутого: ‘Не знаем порядочно тамошнего твоего банкира, поэтому и теперь еще пишем poste restante’.} на имя Borry & Со, коего прошу тебе доставить и прежнее письмо, адресованное poste restante Florence. — С тех пор мы получили твои письма с дамами Этер, No 10 и 11, и No 13 из Вероны. Много, брат, в них важного. Но об этом надо подумать и поговорить, а писать много нечего. Очень бы хорошо, если б ты мог решиться на женитьбу. У меня на это нет еще духу, хотя ты и полагаешь противное. Ты сделал новый опыт, коего мне еще недостает. Ты хочешь поселиться в П<етер>бурге. При тебе и брате и я готов там жить, но долго ли — не знаю. Ты на все путное способнее нас, тебе надо начинать. И мне так же трудно найти жену, как тебе, если еще не труднее. Конечно, надо поселиться, и если в России, то в П<етер>бурге, и след<овательно>, только в П<етер>бурге — вне России не должно и думать, но как? Что ж касается до поездки в чужие край, то я тем более чувствую к тому охоту: боюсь здесь разного рода тоски, от которой не вижу другого средства избавиться, как беганье по свету. Но покуда не почувствую, сверх охоты, нужды уехать, не пожелаю о том и думать, чтобы не соблазниться пустою надеждой. Зима покажет, будет ли нужда. Банкротский устав тут не помога. Хорошо, если б он доставил средство поездить хоть по России! Но и того не надеюсь. Кто на эти вещи обратит путное внимание? Однако ж желание что-нибудь делать, хотя точно, может быть, не сделать, заставляет меня заниматься этою работою. В отсутствие брата я успел кончить многое. Готовы пространные примечания и пополнения на оба твои проекта и на оба мои. На днях примусь за прусское законодательство по этой части. Нужные поправки после сделаю, теперь еще нельзя. Они мало возьмут время, ибо все предварительное готово. Между тем я много думаю и кое-что прочел новейшего о гражд<анском> процессе. Результатом было предпочтение Verhandlungs-Prozess dem InquisitProzess {состязательного процесса инквизиционному (розыскному) (нем., юр. устар.).}. У нас особенно первый лучше, ибо нет ни судей, ни адвокатов хороших. — Но далее я не пошел, предоставляя большее будущему. В первом всё делают партии, во втором — судьи. 1-й либеральнее.
Дашков не произведен и все еще управляет миссиею. Долго ли это управление продлится, порядочно не знаем. Дела совсем не так еще ясны. Прежде возврата ничего о себе не могу сказать. Хлопотать о себе также более не хочу. Это ни к чему не ведет, а неприятно и невыгодно действует на характер. Всего нужнее и труднее сберечь его между здешнею сволочью. — Сделай милость, не забудь, будучи в Неаполе, отыскать полковника Винспера, адъютанта в<еликого> к<нязя> Михайла Павл<овича>, или его брата. Он мне хороший приятель, зовет к себе жить. Pia desideria! {Благие намерения! (лат.)} Пишет, что даже в Неаполе будет мне жить не дорого. Впрочем, Василий Перовский, там живущий, его знает. Я очень люблю и уважаю Винспера и надеюсь, что он и тебе понравится. — Мы переехали с дачи в дом Путятиных, в Итал<ьянской> слободке, где живем даром в трех комнатах, ожидая скорой отделки квартиры в Комиссии с<оставления> з<аконов>. — Напиши же мне, отдать ли еще денег Мольво, и сколько. У нас они готовы. — Прости. Тургеневские крестьяне оброк заплатят, но отвечают, что нечем платить за квитанцию. А как Татаринов отдал в найм на 5 лет мельницу за 1500 р<ублей>, которая прежде ходила в 1100 р<ублей>, то остальные 400 велел я вычитать за квитанцию, что сделает 2000, затем придет скид очных за 41 душу, чем, надеюсь, доплатится остальные 385 р<ублей>. Мы получим свое, а мужики то же, что прежние годы. <Подпись>
<Рукой А. И. Тургенева:>
15-го возвратился я из Москвы и, прожив день в Ц<арском> Селе с Кар<амзиными> и Воей<ковой>, приехал сюда на древнее свое пепелище, где за 14 лет живал и готовился жить. Между тем отделывают мою квартиру в Комиссии, где без меня почти ни за что не принимались в приготовлении комнат. Матушку оставил я довольно здоровою. Она сбиралась к Троице, но я писал с дороги, что дорога неверная, и, вероятно, она отложит поездку до первого пути. Я прожил там хотя и не очень весело, но довольно приятно с Вязем<ским>, Жихар<евым> и часто видел Дмитриева и итал<ьянский> спектакль. С матушкой было почти во все время ладно, но я еще более убедился, что наше, особливо мое, присутствие ей большого утешения не приносит, ибо давно мы отвыкли друг от друга и не уладишь общей домашней жизни. Впрочем, и ей там не очень скучно: Нефедьева и несколько приятельниц, для матушки удобных, доставляют ей рассеяние. Домашние хлопоты, хотя и не велики, также рассеяние, хотя и не приятное, но ей уже не новое. Домик порядочный. Из деревни вывез я все бумаги и рукописи и книжки батюшкины, оставив там одни недрагоценные книжки, кои у нас вдвойне. Много рукописей, рукою бат<юшки> писанных и весьма любопытных, особливо духовного содержания. Также и грамоту царя Ал<ексея> Мих<айловича> на Тургенево вывез. Здесь сбережем лучшее, а там один пожар мог все сжечь в деревянном погребе. Крестьяне в хорошем положении. Устроил чрез Филарета разрешение жениться в степенях родства, кои священник почитал запрещенными. Починку дома на будущее лето поручил Баскакову. — Узнал один из источников интриги против к<нязя> Г<олицына>. — Из университетских, кроме Перелогова, никто не пришел ко мне, хотя я был у Мерзляк<ова> и Двег<убского>. — Антонского видел 1 раз. Мы не заставали друг друга, не знаю, нарочно ли или случайно. Читал записки Дм<итриева> (коих отрывок и тебе известен) с большим интересом. Видел тюрьму, яму, отправление пересылаемых в Сибирь — и многим доволен. Теснее познакомился с Филаретом, против коего также интригуют. Узнал гр<афиню> Толстую, милую и умную женщину, pendant {пандан, под стать (фр.).} Ал<ександре> Ан<дреевне> {Воейковой.}. Был в деревне гр<афа> Н.А. Толстого и кн<язя> Сер<гея> Ив<ановича> Гагарина. В Москве получил и письмо к<нязя> Гр<игория> Ив<ановича> Гагарина. Если увидишь, то скажи ему, что о послужном списке здесь начну хлопоты, но не знаю еще, где искать его. Не пишу к нему оттого, что полагаю, что ты все интересное обо мне ему перескажешь. — Там получил и три письма твои. — С планами твоими я бы совершенно был согласен, если бы предвидел для Сережи возможность жить в П<етер>бурге. Он здесь скучает. Я надеюсь, что ему дадут место в чуж<их> краях в течение зимы, но тогда мы опять будем розно. Я бы желал съездить в чужие край, но с тем, чтобы освежиться только и по возвращении найти вас, tablis {устроившимися (фр.).}, в П<етер>бурге. Моя участь еще не решена. Против князя сильно интригуют, но я в стороне. Все идет против Деп<артамента> просв<ещения>. — Впрочем, я буду крепиться как можно долее, но в настоящем положении в Совете долго оставаться нельзя. — Кар<амзин> напомнит в конце года, если ничего прежде не последует. Увидишь ли Блудова? — Здесь явился к должности, но еще не был в Совете. Сказывают, что Слобод<ской> опять занемог и должность его продолжает отправлять знаменитый Ф.П. Львов. Прости. Обнимаю тебя.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230 6-1, л. 11-12 об. Адрес рукой С. И. Тургенева: ‘Messieurs Borri & Со / Florence / pr remettre Mr Nicolas Tourguneff’. Почтовые штемпели: плохо пропечатанный петербургский, ‘RUS’ и нечитаемый штемпель с датой. На первой странице в правом верхнем углу помета рукой Н. И. Тургенева: ‘Получено 11/23 нояб<ря>‘. Ответное письмо Н.И. Тургенева — от 11/23 ноября 1824 г.

31
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<23-27 октября / 4-8 ноября 1824, Флоренция>

No 15.

Флоренция. 23 окт<ября> /4 нояб<ря> 1824.

Отправив письмо мое к вам, No 14 {Н. И. Тургенев ошибается в нумерации писем, речь идет о его письме No 15 от 12/24 октября.}, я получил ваши: Сергеево от 24 сентября, Ал<ександра> Ив<ановича> от 16<-го>. Об имени моего банкира здесь вы уже должны знать по прежним моим письмам. Его зовут Bory. Вы можете прямо к нему адресовать ваши письма, да иначе и делать нельзя, ибо я отсюда недели через 2 или 3 поеду в Рим, а прежде сего собираюсь съездить в Пизу и Ливорну. Пользуйтесь австрийскими курьерами. Я редко имею от вас известия. Вообще здесь как-то мало слышно о России. Это мое письмо я также хочу послать с одним Mariotti, едущим в Вену, а оттуда оно пошлется с нашим курьером. Добрый и ласковый Погенполь возьмет это письмо для отправления. Таким образом, все ваши письма адресуйте к Вогу во все время пребывания моего в Италии. Я сам думаю, что лучше будет, если Мольво пошлет к Бассанжу или прямо ко мне сюда на имя Басанжа и вместе на имя Бори кредитив для меня. Вексель будет невыгоден, потому что деньги должны будут долго лежать праздно и без процентов у Басанжа, так как я надеюсь возвратиться в Германию с тою суммою, которую имею теперь у Бори. Итак, Мольво может дать мне кредитив на Бори, Басанжа и на одного какого-либо банкира в Милане. Может быть, я вздумаю возвращаться отсюда через Милан. Этот кредитив пусть он пришлет или сам, или через вас к здешнему банкиру Bory, а сей последний доставит его ко мне. — Мариенбад помог мне очень, прогнав с лица желтый цвет, который и по сию пору не возвращался. Но запоры восстановились по-п<етер>бургскому до самой Флоренции. Здесь, по совету доктора Lazarini, я пью соленую минеральную воду Tettuccio, стакана по 2, 3 и иногда 4 в день, ем блюда три за обедом зелени и фунта 4 в день винограду, хожу много — и эта диэта позволила мне оставить пилюли, и я чувствую себя хорошо, и желудок в порядке. Что будет, когда я оставлю эту диэту? — Вероятно, опять то же. Но я надеюсь на К<арлс>бад. — Ты пишешь, любезный Сергей, что необходимость может только заставить тебя съездить к водам. Я думаю, что коль скоро можно надеяться, что воды тебе помогут, то и надобно ехать. Деньги есть, а путешествие не очень дорого. Можно даже съездить на одно лето — и это лучше, нежели совсем не ехать. — Я очень рад, что работа твоя по ком<мерческому> ул<ожению> подвигается вперед. Продолжай, брат! Это заменит всю п<етер>бургскую скуку. Авось когда-нибудь пригодится. — Деньги, истраченные крестьянами на дорогу, по всей строгости, следуют на их счет. Но я думаю, что нам надо это разделить пополам. Пусть они половину заплатят. Другую заплатим мы. Но при сем случае надо им дать знать, что такие издержки до нас не касаются. Надобно стараться удержать этого старосту. Он хороший человек. За глаза трудно назначить другого. Дал ли ты ему, десятским и земскому что-нибудь за присылку оброка? Я им всегда давал всем рублей 125 или 100. Также и на Рождество бедным надо велеть раздать рублей 50. — О свадьбе Мих<аила> Петр<овича> {Путятина.} я слышал здесь некоторые подробности от Мlle Вындомской, кот<орая> живет с Дурновыми, и между прочим, что ты был одним из шаферов. Брат Ал<ександр> Ив<анович> пишет, что его занимает итал<ьянская> опера. И я ожидал, что в Италии опера меня занимать будет. Но здесь, хотя она и хороша, я редко бываю в театре. Неудобство в том, что между двумя актами оперы дают длинный и скучный балет, отчего спектакль кончится в полночь. Живу же я здесь вообще не скучно и даже приятно, так что и с места не хочется. В Черткове нашел я очень хорошего знакомого. Таскаюсь с ним ежедневно все утро, смотрим церкви, галереи. Два раза в неделю езжу с ним в театр к Демидову. Вчера у сего последнего обедали. Марья Никитична {Дурново.} очень добрая женщина. Воды эмские ей очень помогли. Дем<идов> очень благодарит Ал<ександра> Ив<ановича> за то, что прислали ему попа. Он приписывает это вашему ходатайству. Сегодня ожидает он к себе Н<иколая> Сер<геевича> Свечина. Говорит, что он ему истинный приятель и будет жить у него, но вместе прибавляет, что у него нет никогда рубашек! — Третий наш товарищ, Н. Ал. Венгерский, не всегда с нами ходит, но только с нами обедает. Скажите Дм<итрию> Хр<истофоровичу> Стратиновичу, что я иногда целый час провожу с ним один в Caf и осужден слушать его замечания и суждения об Италии, о древних писателях и пр. Куда тяжел! — Еще бываю иногда здесь у Самариных. Он и особенно она очень добрые люди. У Фредро был и оставил карточку, но тем и кончилось, так же как и у Сверчкова. Здесь теперь гр<афиня> Несельрод. Сверчковы поехали на неделю в Пизу. — Поблагодарите Козлова за его письмо при поклоне как ему, так и Софье Андреевне {Козловой.}. Вчера Марья Никитична много у меня о нем расспрашивала. Я очень рад, что муза его не умолкает. Стихи его, если я буду их читать здесь, еще более мне понравятся. На сих днях я получил письмо от Мериана в ответ на писанное к нему мною с Митьковым. Видно, Блудова нет в Париже, иначе Мер<иан> написал бы мне о нем.
24 окт<ября> / 5 нояб<ря>. Вчера, по обыкновению, я был с Чертковым у Демидова в театре. Все набито англичанами. Они очень иногда забавны, представляясь сами и представляя жен своих хозяину, который, впрочем, насилу бродит. Там я видел Н.С. Свечина, приехавшего вчера из Рима. Он сказывал, что там Гагарин и проч<ие> играли ‘Недоросль’, для детей, и что Италийский, просидев долго в сем театре, не мог было встать с места. Ему, однако же, лучше.
27 окт<ября>/8 нояб<ря>. Я хотел отправить это письмо с Мариотти, но он еще не едет, а между тем я собираюсь в Пизу и Ливорну. Дней через 5 или 6 возвращусь сюда и, прожив здесь еще с неделю, поеду в Рим. Здоровье мое от режима, которому я теперь следую, хорошо. Что будет вперед — не знаю. Отдайте прилагаемую записочку Петрову и ответ его доставьте мне при случае сюда на имя банкира Bori. В случае надобности напоминайте Петрову об этом ответе. Мне очень хотелось бы услужить этим Черткову, с кот<орым> я провожу здесь почти все время. Его родные совсем к нему не пишут. — В фр<анк>ф<уртски>х газетах я читал, что из старых чиновников ц<арьградс>кой миссии ни один не будет в новой. Хорошо, кабы так. — Я осмотрел здесь все примечательнейшее. В Риме и Неаполе, как мне говорят, климат несравненно лучше здешнего. Здесь соседство гор делает его летом нестерпимо жарким, зимою переменным. Теперь здесь на солнце тепло, в тени очень свежо и сыро. И Раупах говорил мне, что желудок может быть зимою хорош только в Неаполе. Вас<илий> Перовский, как мне сказывали, поехал в Сицилию. Марья Никитична опять велела вам кланяться. — Письма ваши от ноября месяца должны быть для меня очень интересны. Пожалуйста, пишите почаще. Право, редко пишете. А здесь и без того мало слышно о России. Мое почтение Ник<олаю> Мих<айлови>чу {Карамзину.}. Прощайте. <Подпись>
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230, л. 43-44 об., письмо ошибочно пронумеровано Н. И. Тургеневым как No 15 (повторно). Адрес: ‘А Monsieur / Monsieur Alex. Tourguneff / St. Ptersbourg. / Его превосходительству / Александру Ивановичу / Тургеневу. / В С.-Петербурге. / В Комиссии составления законов. На / Литейной’. Почтовые штемпели: ‘FIRENZA’ и ‘Взыскать портовые от Италии / до Радзивило-ва и весовые до С.-Петербурга / да переводные Бродскому / почтамту серебром 24 ко<пейки>‘ (выделенные курсивом слова вписаны от руки в печатный штемпель). На письме у адреса служебные отметки и дата: ’18 ноября 1824 г.’. Ответное письмо А. И. и С. И. Тургеневых — от 12/24 декабря 1824 г. из Москвы.

32
А. И. и С. И. Тургеневы — Н. И. Тургеневу
<29>

<Рукой А. И. Тургенева:>

С<анкт->П<етер>бург. 29 октября. No 12.

Письмо твое No 14 из Флоренции 29 сент<ября> /10 окт<ября> получили. Мы всё живем у Пут<ятиных>, но на сей неделе надеемся перебраться в Комиссию, хотя еще и не в отделанные комнаты. При нас скорее отделают, а что нужно отложить до весны, то отложим, дабы не жить в сырых комнатах. На твои планы путешествия будет тебе отвечать Сережа. Я еще сам не знаю, чем кончится моя участь. Подожду до 1-го генваря. Государь возвратился, но еще живет в Ц<арском> Селе и здесь не был. Счет издержкам для житья вне России меня ободряет к путешествию, хотя и осьми тысяч не вдруг добыть можно. Будущая аренда не верный доход, а на пенсию и на жалованье надеяться трудно. В чужих краях мне будет скучно или, лучше, грустно сначала, но после обживусь — с книгами и с людьми, особливо если удастся возвратиться к прежнему, давно оставленному, но не забытому плану жизни, т<о> е<сть> к одному занятию, или к занятию одним предметом, каков бы он ни был. Париж и Флоренция и Рим — не уйдут, но я уйду от них, т<о> е<сть> во мне пропадет желание и способность ими и натурою наслаждаться, а это главное для путешествия. Ты скучаешь при виде Италии, но ты уже в другой раз ее видишь, а я посмотрю на нее новыми, если не живейшими, глазами. Но посмотрю ли? — Увидим. Скажи или напиши князю Гагарину, что о послужном его списке хлопочу. И Оленин меня просил о нем. Я посылаю запрос в канцелярию Комитета министров, куда он был представлен мной, когда мы хлопотали о его чине д<ействительного> с<татского> с<оветника>. Вероятно, там он сохранен, хотя прежде и не оставляли бумаг, препровождаемых при записках в Комитет. Скажи также, что я продолжаю выдавать виды мужикам его и Карабанова и хлопотать здесь по делам их или в случае болезни, но что мое ходатайство сделалось бессильным, ибо в полиции меня уже не так уважают, а до обер-полиц<мейстера> я не хочу и доводить моего ходатайства, ибо могу повредить только тем, за кого просить буду, хотя бы просьба и была справедливая. Нужен бы человек с большим весом, un homme du jour, et moi, je suis d’hier {человек нынешнего дня, а я человек вчерашнего дня (фр.).}. Я не отказываюсь, но чувствую нужду, пользу в моей смене. Я хотел писать о том же и Карабановой, ибо по ее крестьянам еще более нужен заступник. Скажи Гагар<ин>у, чтобы писал ко мне о себе, о жене и о детях. И Свечиной также. Я люблю их по-прежнему, а писать что-то не могу решиться. Я все его письма и бумаги получил. Пусть продолжает присылать ко мне итал<ьянские> брошюры и акты или что вздумается. — Мы не ставим ни одного рекрута, ибо имеем три квитанции, кои послали в Тур<гене>во. Их достаточно для сего набора. — Ел<изавета> Мар<ковна> Оленина получила твой ящик и благодарит. В Совете все еще твои дела слушают. Все знакомые и приятели тебе кланяются. Вчера видели многих у Энгельг<ардта>, где был веселый обед. По твоим делам докладывает все еще der berchtigte {пресловутый (нем.).} Львов, за болезнью Слободского. — Кар<амзины> еще в Ц<арском> Селе. Будут сюда в первой половине ноября. Пиши к нам больше и чаще.
<Рукой С. И. Тургенева:>
Кстати о Энгельгарде. Он еще надменнее стал к Вронченко с тех пор, как жена его, которую ты оставил беременною, родила двойню. Вронченко же связался, как сказывают, с какою-то замужнею женщиною и уже несколько месяцев не был в Клобе. Он очень тебе кланяется, уверяет меня, что он много работает для министра и что потому его не видно. Канкрин сам очень деятелен и много пишет. Но, не зная по-русски, искал человека, который бы поправлял его бумаги, и, вообрази, кому предлагал место это? Гречу — но его, однако же, нельзя было определить, покуда он под судом. — Это наше 3<-е> письмо во Флоренцию. Первое адресовано poste restante {до востребования (фр.).}, 2<-e> Borry & Со. Это также банкиру. Броглио хотел прислать к тебе письмо, но не прислал еще. Он дожидается здесь возвращения Вера {Прозвище А. Г. Кушелева-Безбородко (см. сноску на с. 396 наст. изд.).} Кушелева, от коего зависит частию распоряжение о наследстве после умершей недавно гр<афини> Безбородко. Я уже писал к тебе, почему lettre de crdit {аккредитив (фр.).} выгоднее векселя, впрочем, сделаю, как хочешь. Конечно, мне трудно здесь оставаться, ничто меня не удерживает, кроме надежды, весьма отдаленной, неверной, быть послану в чужие край. Если совсем потеряю ее, то решусь поехать на некоторое время, в продолжение коего могут обстоятельства перемениться, и тогда возвращусь или с тем, чтобы остаться здесь, или снова уехать, получив место. Иностранное одиночество меня не пугает. Я и здесь один. Тамошняя жизнь не будет иметь постоянной цели, но и здесь ее не имею. О женитьбе для себя не думаю: это такое дело, которое только случайно со мною сделаться может. Почему ты думаешь, что мне нужен свой экипаж? Теперь геморрой меня не тревожит, доеду как-нибудь до Германии. Человека своего также бы не хотел взять. Почему ты в нем чувствуешь нужду? Советовал бы тебе хотя от скуки попробовать ходить в общество. Неужели этого нельзя без башмаков? Не климат петербургский причина твоей болезни, а жизнь. Возвратясь, можно сидеть меньше, ходить иногда в общество и собирать у себя приятелей. Последнее всего нужнее, а мы о нем всего менее думали, жили как студенты, а проживали как баре. В этом образе жизни надо перемену, которую нетрудно будет сделать, решившись на постоянное здесь житье. Финансы наши поправить есть только одно средство: учреждение другого порядка по деревням. Но к нему нельзя приступить, не пожив на месте. Иначе же только маленьким оброком можно пользоваться спокойно, т<о> е<сть> без упреков совести. — Во всяком случае, я бы не хотел долго жить в чужих краях, даже имея там место, а желал бы возвратиться сюда чрез два или три года, попробовать еще раз, нельзя ли в России поселиться. Брату же Ал<ександру> Ив<ановичу> и думать бы не надо теперь о чужих краях, а о том, как здесь лучше жить. Он последним слишком мало или вовсе не занимается, и хотя о поездке также не думает серьезно, но все-таки самою мечтою он очень отвлекается от мысли, как здесь жить. — Очень бы хорошо, если бы, возвратившись в Россию и устроив один раз навсегда деревенские дела, тебе бы удалось жениться. А я, брат, себя пробовал и не чувствую к тому решительной наклонности. Одно чрезвычайное обстоятельство, которого совсем не предвижу, может меня к тому подвигнуть. Поездка в чужие край для Ал<ександра> Ив<ановича> может быть полезна только для перемены его образа жизни. Но эту перемену можно и без того предпринять. Поездка же только разве принудит к тому, что он не решит сделать по доброй воле. Но как бы тогда совсем не забыли! Торопиться он, верно, не будет. Это совсем не в его характере. Недостаток терпения заменяет у него апатия, сон, привычка мало о себе думать. И здесь общество не веселит его, но, по крайней мере, помогает убивать время. — Когда-то Гагарин сам будет министром? Хорошо бы попасть к нему, хотя в секретари! — Греч обвиняется в том, что выдал несколько экземпляров перевода. Он говорит, что дал один переводчику для корректуры, а другой цензору, но что несколько отпечатанных листов у него украли. Жидок Платонов подкупил наборщиков и достал их таким образом по наущению Магн<ицкого>, о чем Греч тогда же рапортовал Милорадовичу. У Края же не нашелся оригинальный немецкий манускрипт, который Госнер увез с собою. Но что тут толковать? Впрочем, варварство {Слово ‘варварство’ все, кроме первой буквы, густо зачеркнуто.}, только, признаться, не хуже профессорской истории, что была при князе Г<олицыне>. — Если хочешь, чтобы деньги были пересланы векселем, то не взять ли его прямо на Borri & Со или другого банкира в Италии, по выбору Мольво, дабы не платить лишней комиссии Басанжу? Напиши, когда высылать вексель. Прости. Если увидишь Демидова, то поклонись и за нас. Он очень ласков был со мною в Париже. <Подпись>.
Долго ли проживешь во Флоренции? Если недолго, то туда, писав с австр<ийским> курьером, будем адресовать письма Borri & Со для доставления тебе.
Впрочем, здесь ничего замечательного нового нет. Ожидали италиянс<кой> оперы, но теперь, говорят, не будет. Жаль, это бы был для меня ресурс в зимние вечера. Рибопьер еще сюда не возвращался, а в Царьград, Бог знает, когда он поедет. {Далее зачеркнуто три с половиной строки.} <Подпись>
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230 б, л. 7-8 об. Адрес рукой С. И. Тургенева: ‘А Monsieur / Monsieur Nicolas Tourguneff / Florence, / chez Borri & Со. / Во Флоренции’. Почтовые штемпели: петербургский и ‘RUS’. На первой странице сверху помета рукой Н. И. Тургенева: ‘пол<учено> 10/22 декабря’.

33
А. И. и С. И. Тургеневы — Н. И. Тургеневу
<6/18 ноября 1824, Санкт-Петербург>

<Рукой С. И. Тургенева:>

С<анкт->П<етер>бург. 6 ноября. No 13.

Последнее письмо наше, No 12, пошло к тебе по почте 29 октября. Теперь хотим попробовать австрийских курьеров. Адресую это письмо, так же как и предыдущие, на имя Borri & Со. — С тех пор ничего нет нового, кроме приезда сюда государя, который, сказывают, везде был доволен своим путешествием и, между прочим, в Симбирске многих наградил. Петр Петрович {Тургенев.} не рассудил за нужное приехать в город для пребывания государя, а прибыл после.
Брюген желает определиться в Почтовый департамент, дабы со временем быть черниговским почт-директором. Он, однако же, мне об этом не говорил. Так что здесь все наконец чувствуют нужду служить. Служба одна дает у нас некоторую независимость и доставляет занятие. При Петре 1-м это стремление было полезно, теперь оно только невольно.
Между тем я почти кончил, сколько можно было, прусское торговое законодательство и прочел ганноверский Wechsel-Gesetz {вексельный устав (нем.).}, сравнивая с первым. Последний любопытен в отношении Англии, впрочем, похож на прусский. Но французский всех мне кажется превосходнее, может быть, потому что я короче его знаю. Комисский вексельный проект взят с прусского, иногда слово в слово. — Теперь мне не довольно покойно этою работою заниматься в маленькой нашей квартире, и потому окончание оставляю до новой и до настоящей зимы, коей у нас также еще нет. Между тем прочту несколько новых книг, между прочим ‘Histoire d’Italie’ par Botta {‘Историю Италии’ Ботта (фр.).}, который был, кажется, одним из верховных чиновников Лигурийской или другой какой италиянской республики. И тебе бы ее теперь не худо прочесть, только на италиянском, как и вообще я бы на твоем месте в Италии все говорить и читать стал на италиянском, по совету Стратиновича, который посылает тебе оный с поклоном.
Остальная моя жизнь похожа на твою, т<о> е<сть> всегда сижу большею ча-стию один дома. Иногда это жутко приходится, да как быть! Забавляюсь чтением романов, кои по нужде могут заменить общество. Недели чрез две или три надеемся перейти в новую квартиру. Надолго ли? Про то знают Бог да государь. Но теперь уже брат обжился, кажется, в новом своем положении, и едва ли не можно остаться в нем, в ожидании спокойного будущего. Если попадется в Италии что хорошее по торговым законам, то спрячь для меня. Пригодится для переду. Прости. С<ергей> Т<ургенев>.
Офросимов обещает скоро удовлетворить Мейера за Каверина.
Тургеневские крестьяне пишут, что сами заплатят за все издержки на дороги и мосты. Татаринов же думает, что надо помочь им в сем случае, что я и сделаю, если увижу, что они исправно будут платить недоимки оброка. Между тем писал Татаринову, чтобы он уведомил, сколько надо будет дать им в пользу.
<Рукой А. И. Тургенева:>

6 ноября.

Вчера мы обедали у Мих<аила> Петр<овича> {Путятина.}. Кажется, надобно будет если не делить, то мирить их с сестрицами. Они хотя, по-видимому, и дружны, но сестры хотят непременно раздела, а это ни им, ни Мих<аилу> Петр<овичу> не будет выгодно, если наблюсти справедливость и принять в часть то, что они уже от двора получают. Постараемся уладить их, не раздробляя 400 душ на четыре части, из коих три четырнадцатых. Кстати о процессах: твои еще продолжаются в Сов<ете>. Слоб<одской> явился, но еще по слабости не занимался. Теперь начались любопытные прения в нашем Общем собр<ани>и о кнуте, плетях и смертной казни. Мордвинов подал голос: умный, благородный и человеколюбивый. Большинство за отмену кнута и смертн<ой> казни. Со временем прочтешь журнал и голоса: c’est curieux {это любопытно (фр.).}. Для тебя не может быть это и теперь тайною, ибо ты советский и законодательный.
Козлов посылает тебе стихи свои. Теперь он кончил большую пиесу ‘Чернец’. Много прекрасного, и талант его зреет и совершенствуется. Ожидаю к себе теперь мар<киза> Паул<уччи>: он просится в отпуск и поедет в Италию. Он показал участие в моем деле и теперь взялся сильно за одних несчастных, коих губит помещик и псковское правительство. Сии несчастные у меня на совести, и он облегчил ее своим обещанием спасти их, хотя я видел и остановил уже их в Москве на пути в Сибирь. — Мордв<инов> тут также нехорошо поступил, но я простил ему за голос в Совете.
Займусь уголовным законодательством, но еще не знаю, за что приняться, хотя и взял уже некоторые немецкие книги. Карам<зины> еще в Ц<арском> Селе и переедут 12-го. Послезавтра еду к ним с Север<иным>. — Я теперь менее выезжаю, но желал бы, чтобы Сережа выезжал больше, хотя и он уже имеет дома два-три, напр<имер> Мейстера, Вилеро. {К этим словам сделано примечание рукой С. И. Тургенева: ‘Ал<ександр> Ив<анович>, судя по себе, думает, что и для меня это домы. Впрочем, я не ищу общества’.} — Впрочем, не теряю надежды, что зимою ему дадут место. Лажу с Несель<роде> и нарочно ни слова не говорил ему по сие время, но вдруг пристану и постараюсь взять штурмом эту молчаливую крепость. — Нельзя ли тебе сказать Свечиной или Гагарину о положении Сережи? Они могли бы передать гр<афине> Нес<сельроде>, которая теперь или должна быть уже с ними, или скоро увидится. {К этим словам сделано примечание рукой С. И. Тургенева: ‘Пожалуй не говори, разве сами начнут, то и тогда просить не надо. Для меня, впрочем, это само собою устроится’.} — Впрочем, я почти уверен, что место дадут, но страшусь только одной медленности. Нового, кроме стихов П<ушкина>, и то отрывков из большой поэмы, ничего нет. Постараюсь прислать его послание ‘К морю’: прелесть, но долго, долго останется в его портфеле! Прости. Приехал м<аркиз> Пау<луччи>.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 817в (письмо С. И. Тургенева), No 230 б, л. 10-11 об. (письмо А. И. Тургенева). Без штемпелей и почтовых помет. Получено Н. И. Тургеневым в Риме 19/31 декабря 1824 г., накануне того дня, когда ему сообщили о смерти матери.

34
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<11/23 ноября 1824, Флоренция>

No 16.

Флоренция 11/23 ноября.

Последнее письмо я писал к вам от 27 окт<ября>/8 нояб<ря> перед отъездом в Пизу. Последнее же ваше было от 24 сентября с письмом бр<ата> Ал<ександра> Ив<ановича> из Москвы. С тех пор я не получал ваших писем. Вы, право, редко слишком пишете. В К<арлс>баде я многое узнавал от других. Здесь почти ничего не слышу о России, хотя русских здесь и много. Недавно приехал сюда кн<язь> Голицын, женатый на Апр<аксиной>. Я его видел у Демидова. Некто Марченко, 6 лет воспитывающий сына в чужих краях. Этому не худо было бы начать воспитание с самого себя: охотник знакомиться с послами и недавно спросил у английского: ‘Votre femme est-elle ici?’ {‘А ваша жена здесь же?’ (фр.).}. Это бы ничего, но поклоны его этому посланнику у Дем<идо>ва напомнили мне наших хамов: так, как в России, нигде не кланяются. Еще приехал сюда Ив<ан> Ник<олаевич> Новосильцев. С ним я иногда вместе обедаю в ресторации. Этого вы знаете. Собирается в Рим на неделю, а потом в Париж. Третьего дня, как я слышал, приехал сюда и кн<язь> Разумовский. Я продолжаю проводить время с Чертковым. Но теперь не знаем, что смотреть: все главное видели. Езжу два раза в неделю с ним к Дем<идо>ву. Дурновы, живя здесь 6 недель, не успели еще сходить в Palazzo Pitti посмотреть ‘Мадонну della Seddia’ {‘Мадонну в кресле’ (рус., ит.).} и Венеру Кановы. Хоть бы для того посмотрели, чтобы сказать, что видели! К Сверчкову я не езжу, и, как слышал, он говорил, что сожалеет, что не может со мною ближе познакомиться, но что мои истории avec son beau-p&egrave,re {сего тестем (фр.).} и присутствие здесь de sa belle-sur {его свояченицы (фр.).} (гр<афини> Нес<сельроде>) ему в этом препятствуют. Я не сожалею об этом, но вижу, что от Гурьева породья нам нигде не хорошо. Она и в Риме будет и там помешает мне часто видеть князя Гагарина. Это хуже, потому что он не Сверчков. Сверчков все болен. У него гниют печенки, и одна уже сгнила. Говорят, что он долго прожить не может. Плохо будет бедной жене его, если он умрет. Фонтонова жена также, как говорят, не выздоровеет. — Дем<идов> беспрестанно страдает, по большей части от своей невоздержности. К нему ездит много народу, большею частию англичане. В Пизе я пробыл три дня, съездив оттуда в Ливорну. В Пизе климат лучше здешнего, хотя и здесь для нашего брата хорошо. Одно неудобство: в комнатах иногда холодно, и надобно ходить греться на Лунгарно или набережную, где есть солнце. — Мне пора уже отсюда ехать, но я ожидаю от кн<язя> Гагар<ина> lasciapassare {пропуск (ит.).}, чтобы без осмотру ввезти в Рим табак. Может быть, получу сегодня и в таком случае поеду послезавтра или дня через 2 или 3. Письма ваши адресуйте во все время к здешнему банкиру Borri, a он будет уже мне доставлять их. — В последнем письме я извещал вас, что всего лучше вы сделаете, если пришлете мне кредитив от Мольво прямо в Италию. Я думаю, что денег, кот<орые> у меня еще есть, достанет мне на все время путешествия в Италии. Но не худо иметь в запасе кредитив, тем более что, не пользуясь им, ничего не потеряю. — Я неохотно оставляю Флоренцию, потому что в Риме предвижу более скуки. Днем буду и там ходить и смотреть — но один, по вечерам же не знаю, что будет делать. В декабре и театр закроется. Здесь же отсутствием скуки я наиболее обязан Черткову, кот<орый> очень хороший, не глупый и часто забавный человек. Спросите о нем у Т<емиры> Вейдем<ейер>. Она его знает.
Здоровьем моим, т<о> е<сть> желудком, я теперь совершенно доволен. Но не надеюсь продолжения сего приятного состояния, ибо вижу, что оно происходит только от диэты, кот<орую> я держу. Я ем по 5 фунтов винограду в день, ем за обедом только одно мясное блюдо и 2 или 3 блюда зелени, а сверх того пью соленую воду (acqua Tettuccio). — Сейчас приносят мне письмо ваше от 18/30 окт<ября>, No 11. Очень ему обрадовался. Спасибо. Так как ты занимаешься теперь и гражд<анским> процессом, то, если не знаешь, прочти Mittermayer: рассуждения о сем и об уголовн<ом> пр<оцессе>. Мне давал их (переплетенных в одну книгу) Розенкампф. Тут сравнение процесса фр<анцузско>го с нем<ецки>м. О деньгах я уже писал тебе подробно в последнем письме. Отдай жалованье и пенсию Мольво, возьми кредитив и пришли сюда на имя Borri. По сию пору я издерживаю денег не много. В Риме и Неаполе издержки будут гораздо значительнее. Винспера я знаю и непременно отыщу. Он и там все хворает. Я боюсь, чтобы бумаги, бр<атом> Ал<ександром> Ив<ановичем> привезенные, не затерялись в этих кучах конволютов, с подписями ‘из-под стола’ и т. п. Неужели профессора не пришли к вам по причине вашей отставки? Это было бы жаль только потому, что они носят титло ученых. — Ив<ан> Ник<олаевич>, кот<орый> видел Блудова после меня, сказывал, что он не решился еще тогда, куда ехать. Жена его все была больна. — Планы мои я отложил покуда в сторону. Надобно прежде кончить с К<арлс>бадом, а в два или в три лета от него отделаюсь — еще не знаю. Простите. Почтение почтенному Н<иколаю> Мих<айловичу> {Карамзину.}. — Простите до Рима!
<Подпись>
<Приписка на уже сложенном и запечатанном письме:>
13/25 ноября. Получил от Гагарина lasciapassare {пропуск (ит.).} для римских таможен, отправляюсь послезавтра в Рим вместе с Ив<аном> Н<иколаевичем> Новосильцевым. В дороге буду 6 дней, ибо едем через Perugia. Письма ваши Borri туда отправлять ко мне будет, а вы продолжайте адресовать к нему.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230, л. 45-46 об. Адрес: ‘А Monsieur / Monsieur Alexdre Tourguneff/ St. Ptersbourg. / Его превосходительству / Александру Ивановичу / Тургеневу. / В С.-Петербурге. / В Комиссии составления законов, / на Литейной’. Почтовые штемпели: ‘FIRENZA’ и ‘Взыскать портовые от Италии / до Радзивилова и весовые до С.-Петербурга / да переводные Бродскому / почтамту серебром 24 ко<пейки>‘ (выделенные курсивом слова вписаны от руки в печатный штемпель). На письме у адреса служебные отметки и дата: ‘2 декабря 1824 г.’ Получено А. И. и Н.И. Тургеневыми в Москве 12/24 декабря 1824 г. Их ответное письмо — от 15/27 декабря 1824 г. из Москвы.

35
А. И. и С. И. Тургеневы — Н. И. Тургеневу
<20>

<Рукой С. И. Тургенева:>

Москва. 20 ноября. 1824.

Надо, брат, решиться и тебя сделать участником нашей горести. Коротко расскажу тебе обстоятельства. 8-го ноября, на другой день наводнения петербургского, от коего мы нисколько, впрочем, не пострадали, получили мы письмо от Жихарева, в котором он пишет, что матушка занемогла и что болезнь ее может быть опасною. Мы тотчас решились ехать в Москву и в понедельник, 10-го ноября, поехали. Прибыли сюда не прежде 15-го по причине дурных дорог. Но уже поздно. Матушка скончалась 7-го ноября, в пятницу, во 2-м часу пополудни. Болезнь ее, состоявшая во внутреннем нарыве и открывшаяся тем, что этот нарыв прорвался, началась в пятницу, за неделю до смерти. Мудров тогда же объявил, что надежды нет. До того дня и в тот самый день матушка была здорова по-обыкновенному и весела, приехала обедать к Александре Ильиничне {Нефедьевой.} и уже не возвращалась домой. Накануне видела сон, будто она в соборе у гробницы св. Фотия и Киприяна, которым молилась. Они встали и отвели ее в комнату очень светлую. — В понедельник матушка объявила, что скончается в пятницу, 7-го ноября, во втором часу пополудни, как то и случилось. Смерть ее была очень покойная. Не показала ни малейшего сожаления к жизни, молилась и благословляла нас до последней минуты, простилась со всеми, а в самую болезнь показывала ангельский нрав. Заранее и при самой смерти распорядила она все на случай смерти. — Сегодня провожаем тело ее в пустынный монастырь Николы в Пе-стушах, где тело, по ее приказанию, будет погребено. Попечение, которое имели о ней Александра Ильинична и Жихарев с женою, мы никогда забыть не должны. Дети не лучше бы сделали. И теперь еще Жихарев хлопочет о нас как брат. Мы возвратимся сюда дни через четыре. С нами едут Жихарев, Вяземский, Баскаков и Иван Степанович Розлич. Все знакомые и приятельницы матушки приняли живейшее участие, особливо гр<афиня> Толстая и Апраксина. Отпевали у Власия, ибо мат<ушка> скончалась в доме Ал<ександры> Ильиничны. По возвращении из монастыря займемся устроением наших дел и потом поедем в Петербург. — Посылаю черновое верющее письмо, по которому пришли мне засвидетельствованное в посольстве нашем того города, где это письмо тебя застанет. Прости. Скоро будем писать более. Постарайся его прислать поскорее в Петербург. Оно необходимо.
Наводнение, о котором я тебе пишу, потопило значительную часть Петербурга, особенно Галерную гавань, Малую Коломну, часть Васильевского острова и Петербургской стороны. Окрестности города, Екатерингоф, Емельяновку, дачи от Невы многие снесло, другие разорило. Вода была тремя футами выше той, которая наводнила П<етер>бург в 1777<-м>, и доходила почти до Литейной, так что весь Невский проспект за Аничкин мост был в воде аршина на два от улицы. Людей, скота и имущества погибло множество. По сие время вся потеря не исчислена. Государь дал тотчас миллион на пособие бедным. Частные люди также много помогают. Вода начала умножаться 6-го числа в ночь, в 10 часов усилилась, в два все было в воде, после чего она начала убывать, на другой день все было сухо. Никто не ожидал этого несчастия, и потому никто не принял мер предосторожности. Пушки стреляли, фонари на Адмиралтействе были зажжены, но все полагали, что опасности нет никакой. Вода слишком скоро нагрянула.
Здесь мы получили твое письмо из Флоренции No 15. Возвратясь в Петербург, немедленно вышлем денег к тебе. А между тем пиши к нам, что ты думаешь, что нужно сделать в настоящих наших обстоятельствах. Не знаю, как не получаешь ты наших писем. Мы пишем исправно. Я здоров по-обыкновенному. Поклонись Николаю Никитичу {Демидову.}, Дмитрию Николаевичу {Блудову.} и Марье Никитичне {Дурново.}.
<Рукой А. И. Тургенева:>
Боюсь, чтобы это горе не расстроило более твоего здоровья. Я последний из нас видел матушку. К счастию, мы были спокойны, и она осталась мною довольна и прощалась как бы навеки. Я расстался с нею у Иверской, 10 октября в 10<-м> часу утра, и выехал сюда из П<етер>бурга, получив известие о ее болезни, также 10 ноября. Кончина ее точно утешительна для нас. Все приятели и приятельницы едифьированы {производное от фр. ‘difier’ — ‘поучать’, ‘наставлять своим примером в добродетели’} были ее смертию. Она принимала всех, прощалась со всеми, называла Жихарева 4-м сыном, молилась за нас до последней минуты, каждого из нас благословила образом. Ал<ександра> Ильи<нична> точно ангельской доброты и по сие время думает о ней и о нас. Жихарев, Розлич и жены их — как родные же. Кат<ерина> Вол<одимировна> {Апраксина.} и гр<афиня> Толстая и Офросимова плакали и были ежедневно во время болезни. Мы ездили благодарить их. После поедем и к другим, кои были на отпевании: Антонский, П. Кайсаров, Ртищев, гр<афиня> Орлова и еще немногие. Бумаги приводим и приведем в порядок. Много для нас интересного и важного.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230 6-1, л. 13-14 об. На сложенном письме рукой С. И. Тургенева: ‘Николаю Ивановичу Тургеневу’. Без штемпелей и почтовых помет. Письмо было послано в Рим князю Г. И. Гагарину и передано Н. И. Тургеневу 21 декабря 1824 г. / 2 января 1825 г. Ответное письмо Н. И. Тургенева — от этого же дня.

36
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<5/17 декабря 1824, Рим>

No 17.

Рим. 5/17 декабря.

Вот уже две недели как я в Риме. От Флоренции через Перуджию и Foligno до Рима проехал я, может быть, прекраснейшею, по местоположениям, ча-стию Италии. Приехав сюда и побывав у Гагарина и посланника, начал осматривать здешние достопамятности. С 10 до 4 часов хожу и езжу с Ив<аном> Ник<олаевичем> Новосильцовым и иногда с г<осподино>м Горихвостовым, из Москвы. Погода нам благоприятствует. Любопытство мое при вьезде в Рим было не очень сильно. Но здесь, смотря на остатки славной древности и на чудеса искусств новейших, нельзя остаться хладнокровным. Рим хоть кого расшевелит. Здоровьем своим я также теперь доволен, продолжая есть почти одну только зелень. Гагарин думал, что вы на него негодуете за то, что он писал вам о подаренной вами его картине. Но я его удостоверил вашими письмами в противном. Он, кажется, здешним своим пребыванием доволен. Целый день проводит с министром, у него обедает и проч. Теперь приехала сюда гр<афиня> Несельрод, и, вероятно, они ею занимаются. Он мне говорил, что посланник просил, лет 6 назад, от Мин<истерст>ва дух<овных> дел сведений о католиках в России и не получил их по сию пору. Князя Долгорукова видел раза два в Ватикане. Там я видел и Папу, присутствовавшего при обедне. На сих днях он издал эдикт о непристойном одеянии женщин, где, в Considrant {констатирующей части (фр.).}, между прочим сказано, что от сего приключились многие беды христианству. В ресторации, где я обедаю, я познакомился с нашими русскими артистами, воспитанниками Академии и другими. Их вообще здесь очень хвалят и говорят, что таких воспитанников Академии здесь никогда не бывало. Они говорят, что давно уже не имеют никаких известий от своего начальства. Тут же я видел нашего старого живописца Матвеева. Этот жалуется, что пенсию свою получает очень нерегулярно. Скажите это нашему Федору Павловичу {Вронченко.}. Хотя бы он пощадил мою скромность, ибо Мат<веев> гов<орит>, что в мое время он получал деньги всегда в надлежащее время!! Русских теперь здесь очень мало. Кроме нас, только Нарышкин, Лев, с женою. Я же очень рад, что живу здесь не один. В иное время сказал бы, что нас и не двое, но на безрыбьи и рак рыба. Так как здесь нет ни театров и ничего публичного, то каждый вечер я провожу дома с Ив<аном> Ник<олаевиче>м. День провожу в езде и ходьбе. Даже газет почти не читаю, ибо и единственный кабине de lecture {кабинет для чтения (фр.).} запирается в 6 часов. Жить и здесь недорого, тем более что издержки на лон-лакея, на коляску я несу не один. Денег моих на Италию должно быть довольно, кредитив же, кот<орый> вы пришлете, сохраню на дальнейшее время. Векселей сохранять нельзя, и по сей причине кредитив иметь лучше. От вас я не имел еще здесь писем. Флор<ентийский> банкир Borri пришлет их мне сюда, как скоро они прибудут во Флоренцию. — Софьи Петровны {Свечиной.} я еще не видал, как потому что все брожу, так и потому что Гаг<арин> хотел позвать меня к себе когда-нибудь вечером. К тому же все они, верно, теперь заняты гр<афинею> Н<ессельроде>. — Здесь думаю я пробыть еще недели 3 или 4, а в начале января ехать в Неаполь. Осмотрев здесь достопамятности, нечего будет делать. Англичан и здесь множество. Уморительный народ! В Париже давно уже сделали бы несколько водевилей насчет их способа осматривать древности. Можно бы скропать водевиль и из замечаний и рассуждений некоторых русских, но этот водевиль был бы несколько скучен. — Здесь также очень мало слышно о России. Узнаем только кое-что по газетам. Надеюсь до отъезда иметь от вас письма. И здесь я слышал, что миссия константинопольская уже составлена. Не узнаю ли чего из ваших писем? — Вот уже 8 месяцев, как я из П<етер>бурга! Не смею еще думать о возвратном пути, ибо не знаю, что будет с моим желудком после второго курса в Карлсбаде. По сию пору желудок мой исправен только от диэты. Но в П<етер>бурге этой диэты сохранять невозможно, и сидячая жизнь не то что потаенная здешняя. Между тем, как здесь ни занимательно, но вообще я более и более желаю, чтобы время шло скорее. Праздность и безлюдие тяготят душу. Я сам иногда смеюсь над собою, сериозно записывая в журнал виденное мною. После дел сериозных писать о картинках! Засим прощайте! Пишите, пишите почаще! Письма продолжайте адресовать к Borri во Флоренцию. Весь ваш <подпись>.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230, л. 47-48 об. Адрес: ‘А Monsieur / Monsieur Alex. Tourguneff / St. Ptersbourg. / Его превосходительству / Александру Ивановичу / Тургеневу. / В С.-Петербурге. / На Литейной. В Комиссии составле/ния законов’. Почтовые штемпели: ‘STATO PONTIFICO’ и ‘Взыскать портовые от Италии / до Радзивилова и весовые до Санкт-Петер<бурга> / да переводные Бродскому / почтамту серебром 24 ко<пейки>‘ (выделенные курсивом слова вписаны от руки в печатный штемпель). На письме у адреса служебные отметки и дата: ’27 декабря 1824 г.’. Ответное письмо А. И. и С. И. Тургеневых — от 5/17 февраля 1825 г.

37
А. И. и С. И. Тургеневы — Н. И. Тургеневу
<12/24 декабря 1824, Москва>

<Рукой С. И. Тургенева:>

Москва. 12 декабря.

Мы получили письмо твое из Флоренции No 15 от 23 окт<ября> / 4 ноябр<я>, и ты уже имеешь, конечно, наше первое письмо из Москвы, объявляющее тебе нашу потерю и посланное чрез к<нязя> Гр<игория> Гагарина. Теперь мы беспрестанно занимаемся устроением дел. Вот тебе краткий отчет: все матушкины приказания выполнены, по оставленным ею запискам и по тому, что она завещала на словах. Оставшиеся после нее деньги в частных руках требуем к сроку, дабы сдать их в ломбард. Их {Слово: ‘Их’ написано рукой А. И. Тургенева вместо зачеркнутого им слова: ‘всего’.} было 152 000, из коих пять взяты на расходы. Сверх того {Слова: ‘Сверх того’ вписаны над строкой рукой А. И. Тургенева.} 172 000, положенных ею в московский ломбард, остаются также до получения от тебя доверенности и до введения нас в наследство. После можно будет перевести их в Петербург. Люди распущены по деревням. Большая часть поехала на низ, где холостые будут ходить по пашпорту, женатые жить во дворе с приличным содержанием, женатые с семьею в Жуковке. Один Самсошка будет здесь ходить по пашпорту. Получение денег с должников, выдача отпускных (матушкиным девушкам, мужчины же не хотят) и пашпортов, надзор за Жуковкою поручены Жихареву. Лошади и карета продаются. Коляска и мебели отосланы в Жуковку, серебро, столовое белье и проч<ие> мелкие вещи возьмем в Петербург. Кажется, все будет порядочно устроено к новому году. И тогда мы возвратимся в Питер. По приезде туда немедленно вышлем к тебе деньги, как ты приказываешь. — По сю пору мало тебе помогло путешествие, но и мы надеемся на второй курс. Только я на твоем месте после второго курса в Карлсбаде или Мариенбаде не поехал бы тотчас в Россию, а попробовал бы еще одну зиму провести во Франции или Италии, дабы удостовериться в действии вод. Теперь еще менее прежнего нужно тебе торопиться сюда. Что же до меня касается, то по сие время мое здоровье не худо. Правда, и я принужден принимать меры против запоров, но только по причине остатков геморроя. Здесь я первые две недели был болен, но более от хлопот, огорчения и усталости. Впрочем, теперь совсем здоров. Посмотрю, что будет остальную зиму в Петербурге. Старосте, десятск<ому> и земскому деньги назначу, когда буду отвечать на их письма из Петерб<урга>, а между тем посылаю с людьми нашими сукна старосте, земскому и Семену.
Здесь давали прекрасный концерт для петербургских жителей, пострадавших от наводнения. Пели и играли одни благородные охотники, собрано 23000 р<ублей>. Кроме того, много посылают в Питер деньгами и вещами. Гр<аф> Влад<имир> Гр<игорьевич> Орлов дал 30 000, к<нязь> Сергей Ив<анович> Голицын 25 т<ысяч>. Бекетов Ив<ан> Петрович 50000. Но без гадости ни на час. М<инис>тр полиц<ии> обложил всю полицию и даже бутошников на вспомоществование П<етер>бургу. С’est un impt indirect d’un nouveau genre. {Это новый род косвенного налога (фр.).}
<Рукой А. И. Тургенева:>
Мы проживем в Москве еще недели две, потому что в П<етер>бург торопиться незачем, да и здесь приятнее, хотя мы выезжаем по сию пору только к приятелям, а не в большие общества. Сережа устроил дела хорошо, и, вероятно, от денег мы беспокойства иметь не будем. Деревня остается на прежнем положении до твоего прибытия. — Кажется, мы не описывали тебе нашего путешествия в Пешношевский монастырь, где положена матушка. Мы поехали туда в двух колясках, с Вяземским и с Розличем, по ужасной дороге, отправив накануне дроги с телом с дьяконом Анд<реем> Зах<аровым>. Подъезжали к монастырю ночью и принуждены были взять фонари и проводников, ибо версты две ехали водою, разлившеюся под монастырем. Отдохнув, пошли к обедне, после которой служили панихиду и положили тело, близ самой церкви, в сенях, на кои со временем, как полагают, и самая церковь распространится. Потом были у общей трапезы монахов и послушников. Настоятель почтенный 80-летний старец. Отобедав у себя, поехали назад еще по ужаснейшей дороге и перед Москвою верст 10 шли пешком. — И Вяземский нашел в том же монастыре деда и бабку, там погребенных. Со временем поставим там памятник. Матушка любила этот монастырь. Там же погребена и гр<афиня> Анна Борис<овна> Апраксина. Хорошо, что близко от Жуковки.
Я очень рад, что меня нет в П<ете>рбурге, там продолжаются интриги против князя и теперь начались против Филарета. Сперва снова велено напечатать запрещенную прежде книгу Станевича, а теперь запретили катехизис Филар<ета>, Св<ященным> Синодом два раза одобренный и в 6-ти изданиях напечатанный.
Извини меня перед княз<ем> Гагар<иным> за письмецо, которое я послал к нему в письме его брата. Я укорял его за детей, а после слышал, что они худо говорят, но хорошо понимают по-русски. Кланяйся Свечиной и поздравь невесту {Надин, дочь Н. С. Свечина.} от меня. — Петрову письмецо твое послал в П<ете>рбург и писал к нему, чтобы приготовил ответ к моему возвращению туда, а я пошлю его письмо из П<ете>рбурга к тебе, ибо я не уверен, застал ли бы его ответ меня в Москве. И ему нужно несколько дней для справки. Брат Черткова здесь. Я видел его у гр<афини> Чернышевой. — Кланяйся Дурновым. В генваре ожидают сюда Мих<аила> Петров<ича> {Путятина.}. Блудов в Дрездене, и жена его больна, как слышно. Не знаю, как устроить летнюю жизнь в П<ете>рбурге. Не хотелось бы там оставаться, и, конечно, не останусь, если Сергея не будет там. Если не выпрошусь в чужие край, то хоть в Москву приеду или на Нижегор<одскую> ярмарку. Мне и здесь веселее будет. Впрочем, до лета долго. Теперь мы независимее, хотя и грустно от причины независимости. Мы будем иметь тысяч 20 дохода с одних денег матушки и ваших, если они все в ломбард положатся. Сверх того тысяч 10 с деревень. Можно ли трем жить в чужих краях, если нужно будет? Кажется, можно. Для вояжа можно продать перстни. Впрочем — все это мечта! Существенное — твое здоровье. Сережа, кажется, поправляется. Прости.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230 6-1, л. 15-16 об. Без штемпелей и почтовых помет. Получено Н.И. Тургеневым вместе с письмом от 15/27 декабря 1824 г. и письмом от 5/17 января 1825 г. по возвращении в Неаполь с Сицилии 9/21 февраля 1825 г. Ответное письмо Н. И. Тургенева — от 14/26 февраля 1825 г.

38
А. И. и С. И. Тургеневы — Н. И. Тургеневу
<15/27 декабря 1824, Москва>

<Рукой С. И. Тургенева:>

15 декабря. Москва.

Пред отправлением письма нашего от 12 декабря получили еще одно письмо твое из Флоренции от 11/23 ноября No 16. Деньги пошлем из П<етер>бурга так, как ты пишешь. Послали бы и отсюда, да не знаем здесь порядочного банкира. Впрочем, и из Питера придут ведь вовремя, то есть до отъезда твоего из Италии. Митермеиера я знаю и буду читать по возвращении. Бумаги мы переплетем новые, а собранные из-под стола постараюсь сжечь. Со временем бумаги и книги можно будет собрать в Жуковке, где мы намерены поправить дом, дабы избавить его от совершенного истребления. Он будет менее и покойнее. Все здешние приятели тебе кланяются. Между ними бывший пансионер Григорьев, титулярный советник, служащий в здешнем магистрате. Он ведет себя порядочно, хотя признался сам, что имеет тысячи три благодарности. Пришед ко мне, он едва решился сесть, стоит, пальцы по квартирам. Благодаря за мою ласку, упоминал он о расстоянии, нас разделяющем. Впрочем, все такой же. Жихарев будет его протежировать. — Ал<ександра> Ильинична {Нефедьева.} также тебе кланяется. Прости. Обними Гагарина за меня. Скоро опять писать будем.
<Рукой А. И. Тургенева:>
Мы видели здесь гр<афа> Гурьева, Александра. Он отпущен на 4 месяца, но, сказывают, не возвратится в Одессу. С гр<афиней> Нессель<роде> можно тебе видаться. Она не разделяла на твой счет мнения отца {Д. А. Гурьева.}, впрочем, ты можешь истребить в ней сие предубеждение, если захочешь. Ученые здешние, кроме Ант<онского>, да и тот страха ради иудейска, и теперь не были, исключая доброго Перелогова. Мне больно только за одного Мерзлякова. Прочие давно для нас не существуют. Невзор<ов> все тот же. Архим<андрит> Герасим стращает отнятием у него пенсии, но он не умолкает в обличении их в монашеских кознях. — Сейчас едем слушать княгиню Зенеиду {Волконскую.}, которая будет петь у себя. И Никита {Н. Г. Волконский.} здесь теперь. — Кланяйся Ив<ану>Никол<аевичу> {Новосильцеву.}. Я и не знал, что он улетел в Европу. — Карамзин все грустен и беспокоился за здоровье имп<ератрицы> Елисаветы, ей, благодаря Богу, лучше.

15 декабря.

Вчера слушали Parry, мужа и жену, но Зенеида превзошла их талантом. — Сегодня ровно месяц, как мы в Москве. Вероятно, пробудем еще недели две и возвратимся в П<етер>бург к концу праздников. Прости.
<Рукой С. И. Тургенева:>
Не понимаю, как у тебя нет охоты ходить в италиянскую оперу! Мы по сие время, по причине шестинедельного траура, тоже еще ни разу не были. Но по прошествии я намерен не пропускать ни одного спектакля италиянского. Это для меня живое удовольствие, хоть после и оставляет какую-то грусть в душе. Здешний Большой театр, сказывают, огромнее всех на свете, а так как московская публика немногочисленна, то гр<аф> Ростопчин советует приписать к театру тысяч пять душ для обязанности наполнять залу. Кроме того, есть маленький русский театр и Апраксина италиянский. Москва очень вообще отстраивается, но без толку. Le ncessaire est toujours sacrifi au luxe. {Необходимость всегда приносится в жертву роскоши. (фр.)} По сие время на реке один каменный мост, а пустых садов с неуместными Венерами уже два готовых.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230 6-1, л. 17-18 об. Адрес рукой С. И. Тургенева: ‘во Флоренцию / Monsieur / Monsieur Borri, / banquier / Florence / pr tre transmise М. Tourguneff’. Почтовые штемпели: ‘MOSCOW’ и ‘RUS’. Получено Н. И. Тургеневым вместе с письмом от 12/24 декабря 1824 г. и письмом от 5/17 января 1825 г. по приезде в Неаполь 9/21 февраля 1825 г. Ответное письмо Н. И. Тургенева — от 14/26 февраля 1825 г.

39
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<21>

Я получил печальное письмо ваше из Москвы. Невозвратимая потеря тяготит душу мою еще сильнее здесь, где я один. — Не знаю как, но я ожидал какого-либо несчастья. Этого я давно уже боялся, не простясь с матушкою перед отъездом в чужие край. Пребывание за границею сделалось теперь для меня еще неприятнее. Но я знаю, что мне должно здесь оставаться,— и останусь. Мне вчера сказали о кончине. Сегодня я прочел письмо ваше. Оно смягчило, если не уменьшило, боль. Подробности кончины проникли в душу мою. Общее бедствие, постигшее П<етер>бург, меня особенно поразило, и с самой минуты, когда я о нем узнал, я сильно тревожился духом и ожидал новой беды.
Простите, любезнейшие, единственные друзья мои! Пока вы еще живы — и я могу жить! Прощайте!
Подлинное верющее письмо посылаю на имя Сергея. Коллегия иностранных дел должна на нем засвидетельствовать свидетельство здешнего посольства. Копию, также засвидетельствованную посольскою канцеляриею, посольство пошлет Коллегии в особом пакете с адресом в Моск<овский> опекунский совет, как написал Сергей.
Через неделю я еду отсюда в Неаполь. Любопытство мое совсем притупилось. Но ехать надобно, и я еду.
21 декабря 1824/2 генваря 1825. Рим
<Подпись>
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230, л. 47. Без штемпелей и почтовых помет. Письмо без номера, написанное по получении письма А. И. и С. И. Тургеневых от 20 ноября / 2 декабря 1824 г. с известием о смерти Е. С. Тургеневой. Получено А. И. и С. И. Тургеневыми в Петербурге, по возвращении из Москвы 14/26 февраля 1825 г.

40
В. А. Перовский — С. И. Тургеневу
<3/15 января 1825, Неаполь>

Любезный друг, я нынче пишу тебе по обещанию. Николай, прибыв сюда два дни тому, вчера на пароходе отправился в Палерму, несмотря на мои увещания. Так как почта отходит нынче, то и просил он меня уведомить тебя о его поездке, дабы вы не беспокоились, если в продолжение месяца не будете иметь о нем известий. Не надеюсь, чтобы путешествие по Сицилии принесло ему много удовольствия, оно и летом сопряжено с неудобствами, а в зимнее время все состоит из оных. Я советовал ему отсрочить до апреля, но какие-то немцы подбили его, впрочем, в сем случае j’tais le diable qui prche morale {я был дьяволом, проповедующим мораль (фр.).}: не езди теперь в Сицилию, говорил я ему. А ты зачем едешь в Калабрию, отвечал он мне. — Я отправляюсь послезавтра и не возвращусь прежде месяца, хочу объехать всю южную часть Неапол<итанского> королевства. — Николай имеет надо мною большое преимущество: он поехал в обществе двух или трех приятелей, я еду совершенно один, его вояж может быть рассчитан по дням, а мой такому расчету не подвластен. — Прощай, любезный друг. Кланяйся брату Алекс<андру> и Жуковскому. — Прощай до свиданья.
<Подпись>.
15/3 генваря. Неаполь.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230, л. 50-51 об. Адрес: ‘Russie / А Monsieur S. Tourguneff / St. Ptersbourg / Его высокоблагородию / Сергею Ивановичу Тургеневу / в С. Петербурге / В Комиссии составления законов’. Почтовые штемпели: ‘Stato Pontifico’, ‘Взыскать портовые от Италии / до Радзивилова и весовые до Санкт-Петербурга / да переводные Бродскому / почтамту серебром 24 ко<пейки>‘ (выделенные курсивом слова вписаны от руки в печатный штемпель), ’15 GEN’. На письме у адреса служебные отметки и дата: ’27 генваря 1825′.

41
А. И. и С. И. Тургеневы — Н. И. Тургеневу
<5/17 января 1825, Москва>

<Рукой С. И. Тургенева:>

Москва. 5 генв<аря> 1825.

Давно не получали мы от тебя писем, вероятно, только потому, что ты переезжал из одного города в другой. Напиши, брат, о себе по получении горестной вести. Мы полагаем, что она не переменит твоих прежних предположений, ни образа жизни, столь важного в отношении к твоему здоровью. Мы кончим здесь все наши дела и проживем еще с неделю в Москве только потому, что в Петербург незачем торопиться. Там и новая братнина квартира еще не готова, а въезжать опять к Путятиным не хочется. Здесь жить приятнее, хотя, может быть, только потому, что ненадолго. К тому же здоровье мое здесь идет порядочно. Одно из главнейших для меня удовольствий — италиянская опера. В русский театр пойду в первый раз завтра, если буду иметь место. Будет открытие нового театра, который, говорят, не уступает величиною италиянским и построен прекрасно внутри так, что из каждого места видна вся сцена. Сказывают, и слышно также хорошо отвсюду. Жаль, что большую часть времени он будет пуст, имея 4 ряда одних лож, из коих каждый заключает 34 большие ложи, огромный раек и множество кресел и стульев вместо партера. Он больше и лучше петербургского. По сей день русские оперы играли на новом Малом театре купца Варгина, весьма богато и дурно устроенном, а италиянцы всё у Апраксина. Вот новости для обитателя Италии. Теперь уведомлю тебя о наших финансах. В 1824-м прожили мы всего 38 402 р<убля>, из коих по случаю матушкиной кончины издержано 8299 р<ублей> на содержание ее дома, плату в церкви и монастыри, раздачи, сделанные по ее приказанию, и проч. След<овательно>, наше житье стоило около 30 000, в числе коих было много чрезвычайных расходов. Мало-помалу сбираем розданные матушкою в частные руки деньги, кои за правило положили держать в ломбарде, из которого правила, однако же, может быть, сделаем исключение на первый год, дабы выгодою, от того происходящею, заменить чрезвычайные расходы этого года. Впрочем, и тут будем очень осторожны.
Писал бы тебе больше о Москве, да нечего сказать приятного. Приметна бедность и безденежность, от которой здесь все стало дешевле против прежних годов. Помещики жалуются на неполучение доходов, купцы едва торгуют, мещане убожествуют, ученые или врут, или спят. Общая апатия продолжается, и только по некоторым интригам заметна какая-то жизнь. — Жители Петербурга живут среди беспрестанной тревоги: почти ежедневно стреляют в canon d’alarme {сигнальную пушку (фр.).} и горят фонари на Адмиралтействе. Слухи о подобных приключениях в чужих краях не успокоивают, хотя наши журналы распространяют их как бы в утешение нам, перестав вовсе печатать о своем. Денег собрали кучу, и благодаря принятым мерам в Петербурге, как слышно, совсем уже нет бедных.
Сюда едет Мих<аил> П<етрович> Путятин с женою, но мы их дожидаться не будем. Ал<ександр> Мих<айлович> Тургенев подал в отставку, не могши сладить с своим генерал-губернатором. Слышно, что и остальные губернии России будут разделены на генерал-губернаторства. На этот год сделаны опять некоторые перемены в тарифе. Барон Строганов возвратился в Петербург, куда привез свою дочь, потерявшую мать в Дрездене. Но этот приезд, вероятно, никаких политических последствий иметь не будет. Он теперь болен, его разбили лошади на дороге в П<етер>бург. Рибопьер в Петербурге, но дел не принимает. Минчаки объявил себя наконец поверенным в делах за вывод войск из княжеств. Ожидаем дальнейших последствий. В Греции опять было междуусобие, но теперь, кажется, совсем прекращено. Варвати, русский купец, был отчасти причиною оного. В наших руках судьба потомков Фемистокла и Периклеса! Остальное смотри в английских газетах, если есть таковые в Италии. Читал ли ты Боту ‘Histoire d’Italie, depuis 1789 <> 1824′ {‘История Италии с 1799 до 1824’ (фр.).}? Мне нравится она своим италиянским духом, но франц<узский> перевод, кажется, плох. (Botta).
Здесь, наконец, стала зима. Плохо без нее в России. Нет удобных сообщений, нет средства для крестьян зарабатывать деньги. Не помнишь ли ты, на каком основании живут наши дворовые люди в Тургеневе? На жалованье, месячине или как иначе? Не дождусь об этом известия от старосты, а знать нужно, дабы учредить положение тех из матушкиных людей, коих туда отправляю, по их просьбе. Один из них только пойдет со временем в крестьяне по желанию. — Прости. <Подпись>
<Записка А. И. Тургенева:>
5 генваря. Ген<ерал->губер<наторо>м 5-ти губерний, в число коих входит, кажется, и Симбирская, сделан сенатор Соймонов. Человек хороший и справедливый. — Здесь жизнь мне приятна, и мы зажились почти два месяца, но я предуведомил Ол<енина>, что просрочу. Здесь слышно только о монашеских интригах, а там они в ходу. Скажи Гагарину, что я раскаиваюсь, что писал к нему и пенял за детей, ибо после слышал противное. Обедал с Татищевой и узнал подробно о нем и несколько успокоился. Спасибо ей за ее любовь к нему. — О Черткова деле напишу из П<етер>бурга и пришлю ответ Петрова.
Не знаю, что предпринять должно будет в П<етер>бурге по службе? — Слышно, что Попов осужден Сенатом за перевод Госнера к лишению чинов и дворян<ства>. Гос<ударь>, вероятно, не утвердит, но в сих обстоятельствах — до меня ли? — А как оставаться, если не сдержат слова? Увижу Кар<амзина> и посоветуюсь с ним. Пленяет меня путешествие, хотя я уже не так подвижен, как прежде. — Все это снова займет меня в П<етер>бурге, а здесь жил в таком забвении всего, и грустно бывало только за других, напр<имер>, за Вяземского, у которого 7-летний сын умирает. Прости до П<етер>бурга. <Подпись>
<Приписка на полях:>
Боюсь, как бы, живучи здесь, не опоздать присылкою к тебе денег. Они готовы в П<етер>бурге.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 3190, л. 1-2 об. (письмо С. И. Тургенева), 8-8 об. (записка А. И. Тургенева). Без штемпелей и почтовых помет. Получено Н. И. Тургеневым вместе с письмом от 12/24 декабря 1824 г. и письмом от 15/27 декабря 1825 г. по приезде в Неаполь 9/21 февраля 1825 г. Ответное письмо Н.И. Тургенева — от 14/26 февраля 1825 г.

42
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<29>

No 18.

Палермо. 29 генв<аря>/10 февр<аля> 1825.

Последнее мое письмо к вам было из Рима от 21 дек<абря> / 2 генв<аря>, вместе с которым отправлены и верющие письма. Вскоре после того я поехал в Неаполь. В сем последнем городе я пробыл только четыре дня. Имея намерение побывать в Сицилии, я нашел в Неаполе немцев, кот<орые> ехали сюда. Время года для путешествия по Сицилии теперь неблагоприятно, все советовали мне погодить до февраля, но я не знал, найду ли тогда товарищей, к тому же мне что-то хотелось ехать далее и далее для рассеяния. Таким образом, я в один день собрался и 14 генв<аря> нов<ого> ст<иля> на пароходе отправился в Мессину. Теперь, объехав Сицилию, живу уже неделю здесь, ожидая парохода, который будет здесь еще через неделю. В продолжение путешествия я не могу сказать, чтобы мне было скучно, потому что был беспрестанно в обществе трех товарищей, из кот<орых> двое, Doctor Adler, венгерец, и барон Сюдов, пруссак, очень хорошие люди. Трудности путешествия также немало способствовали к развлечению. Мы сделали 300 верст на лошаках верхом. Часто погода была холодная и дождливая. Вообще я не сожалею, что решился ехать сюда. Хотя прелести здешнего климата могут быть мне известны только по догадкам, при всем том, однако же, остатки древностей, в Сицилии сохранившиеся, не нашли меня равнодушным, несмотря на то что чувства мои в сем отношении были уже притуплены тем, что я видел прежде. Для здоровья я также, кажется, извлек пользу из продолжительной верховой езды. Я теперь так здоров, как не был несколько лет. Приписываю это, во 1-х, праздной жизни, которая, впрочем, уже очень тяготит меня, во 2-х, множеству винограда, кот<орый> я съел в Флоренции, и зелени, кот<орую> ем ежедневно. — Письма ваши, в кот<орых> чувствую нужду более, нежели когда-либо, я велел удерживать в Неаполе банкиру, потому что здесь почты весьма неисправны. Это письмо я посылаю в Вену с австрийским курьером. Оттуда оно будет направлено в П<етер>бург.
В Мессине я познакомился с нашим генеральным консулом Юлинецом, кот<орый> вас очень помнит, также Булгакова и даже Боголюбова. Он снабдил меня рекомендательными письмами от какого-то генерального консула американского. Сии письма были мне очень полезны. Люди, к кот<орым> они были адресованы, делали нам всевозможные учтивости, показывали нам достопамятности мест, где мы были, и даже снабдили меня другими письмами сюда, кот<оры>ми, однако же, я не воспользуюсь.
Замечательнейшие места, мною в Сицилии виденные, суть: Катания, Сиракузы, Джирдженти, или Агригент. В Катании видны остатки театра и очень большого амфитеатра древнего. Также подземелья. Но сей город замечателен и сам по себе. Я никак не ожидал найти в Сицилии, кроме Палермо и Мессины, город с 40 или 50 т<ысячами> жителей, прекрасно выстроенный, с длинными, прямыми улицами и пр. Сиракузы понравились мне боле всего прочего. Латомии, или каменоломни, служившие отчасти и тюрьмами, поражают своею огромностию. В этих скалах находятся пещеры обширные, места, где прежде погребали мертвых, целые улицы, по сторонам коих видны отверстия, где были гробницы, сады, принадлежащие к монастырям, и, наконец, славное ухо Дионисиево. Ухом называется эта пещера потому, что форма ее похожа на ухо {В рукописи у этих слов рисунок: контур ушной раковины.}. Эхо и теперь в нем весьма громко, но от беспрерывного стреляния оно уже испортилось. Кроме сего в Сиракузах видны остатки театра и амфитеатра, высеченного в скале со всеми принадлежностями, т<о> е<сть> ступенями для сиденья и проч. Все эти древности показывал нам il Cavali&egrave,re Landolina, Direttore della antichit {кавалер Ландолина, смотритель древностей (ит.).}, очень добрый и по своей части сведущий человек. Он помнит, между прочим, графа Литту и спрашивал меня о нем. В Джирдженти замечательнейшего древний храм — лучший остаток древности сего рода в Сицилии. Стены и колонны почти невредимо сохранились. Другие храмы в развалинах. — О земле сказать можно, что она точно благословенная. Но нигде, кроме Рима, мысль о всесокрушающем времени так не поражает, как здесь,— и здесь даже более, нежели в Риме. Там древнее часто заменяется новым и Св. Петр вознаграждает за Колосей. Здесь развалины рассеяны в пустыне. Вместо двух миллионов живет теперь в Сиракузах тысяч 18 людей. Вместо 800 тысяч около 20 в Джирдженти. В сем последнем городе я был на могиле одного земляка, молодого Березина, умершего в прошедшем ноябре. Он хотел перед смертию исповедаться и приобщиться Св<ятых> тайн, но католический поп требовал, чтобы он принял веру католическую. Березин не согласился. Насилу позволили похоронить его подле церкви. — О жителях Сицилии можно вообще сказать, что они народ весьма добрый, но и весьма нечистый. О нечистоте, возможной между людьми, нельзя иметь понятия, не побывав здесь, даже и после других земель Италии. Но в городах улицы здесь гораздо чище, нежели в Риме и Флоренции. Дороги проходимы только для лошаков. Шоссе существует только на пространстве 50 или 40 миль в двух направлениях от Палермо. Налоги же для дорог взимаются в течение уже нескольких лет. — Несмотря на зимнее время, мы часто наслаждались жаркими лучами солнца. Иногда даже искали тени. Дорогою видели миндалевые деревья, покрытые цветом. — Недели через две здесь будет весна во всем своем блеске. — Через неделю я поеду в Неаполь. Пароход ходит отсюда туда в 24 часа. Там пробуду до конца марта и к Страстной неделе, по новому стилю, полагаю быть в Риме. — В Неаполе надеюсь найти ваши письма. Там я видел Перовского и Винспера. Первый говорит, что он почти совершенно здоров и собирается весною в Россию. Второй часто хворает. Перовский теперь, вероятно, путешествует по Пулии. Графиня Несельроде также в Неаполе. И там продолжает говорить, что я карбонарий и проч., что я путешествую incognito (потому что ей не кланяюсь при встрече — кланяться женщине, кот<орая> без всякой нужды на меня клевещет!) и проч. Свечина также в Неаполе, но я, вероятно, ее не увижу, так, как и в Риме, ибо она живет вместе с гр<афиней> Н<ессельроде>. — Простите! Поклонитесь Ник<олаю> Мих<айловичу> {Карамзину.}, Жуковскому и пр. Ваш <подпись>.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230, л. 52-53 об. Без штемпелей и почтовых помет.

43
А. И. и С. И. Тургеневы — Н. И. Тургеневу
<5--8/17--20 февраля 1825, Москва>

<Рукой А. И. Тургенева:>

Москва. 5 февраля 1825.

Мы все еще здесь, проводим масленицу и во вторник на первой неделе поста поедем в П<етер>б<ург> непременно. Мы получили здесь еще твое письмо от 5/17 декабря из Рима. Убеди Гагарина, что я никогда сердит на него не был, а только сам жалел, что должен был отдать картину в<еликому> кн<язю>, сказав, однако же, что она его. Я еще не теряю надежды со временем возвратить ее. Здесь вижу я часто его брата и сестер и с Татищевой говорю о его положении с братским участием. Она, кажется, всею душою и с умом за него хлопочет, и сам он не был бы, вероятно, лучшим хозяином, чем она. К<нязь> Сер<гей> Ив<анович> {Гагарин.} был опять болен, но теперь лучше. Сбирается опять в К<арлс>бад. Вероятно, и тебя увидит. Такие сведения, каких требовала от нас римская миссия, хотя и можно собрать, но кому поручить составление целой статистики церковного управления? Дельные чиновники и без того заняты, а другим это совершить трудно. Этим бы должны заняться тунеядцы иностр<анной> коллегии, но у них и свой Архив в беспорядке. — То, что ты пишешь о русских художниках в Риме и жалованьи, ими не получаемом, сообщил я А. Н. Оленину. Я думаю, что я писал уже к тебе, что у Вяземск<ого> умер 8-летний сын Николинька. Одна дочь также плоха и давно уже кандидатка смерти. Мих<аил> Петр<ович> {Путятин.} с женою возвращаются в П<етер>бург также на первой неделе. Наша квартира готова, но желал бы чаще оставлять П<етер>бург и приезжать сюда или бывать в других местах России, если уже нельзя добраться до местечка Парижа и до Италии. Не знаем еще, где будем жить лето. — В П<етер>б<урге> те же сплетни. К<нязь> Оболен<ский> оставляет здешний университет. Кланяйся Гагариным и Свечиной. Прости до П<етер>бурга.
<Рукой С. И. Тургенева:>
Решившись остаться здесь масленицу, я было написал к Д. Дашкову, чтобы он отослал мое жалованье к Мольво, а между тем сам я написал к Мольво, чтобы на эту сумму он дал тебе кредитив на Бассанжа и Бори. После узнал, что Дашков оставил миссию, и еще не знаю, успели ли исполнить мое поручение. На первой неделе будем мы в Петербурге, и я тогда займусь сам этим делом. Также хочу составить записку о моем здоровье и послать к Пушкиной в Дрезден, дабы она показала ее Крейсигу и, спросив его совета, немедленно меня уведомила. Кажется, миссия наша разрушается, но я еще ничего порядочно не знаю, а уведомлю тебя из П<етер>бурга. Дашков остается при Коллегии и<ностранных> д<ел> с 6000 р<ублей> жалованья. — И Мудров мне советует ехать в Карлсбад.
Вероятно, в Петербурге я буду жалеть о Москве. Здесь жизнь тем покойнее, что менее слышно о п<етер>бургских новостях. Но долго и здесь едва ли можно прожить с удовольствием. В Москве все теперь толкуют о покраже, сделанной у известного грека Зосимы некоторым Чивини, сыном бывшего в Египте нашим генерал-консулом и который родня Каподистрия. Именем государя и императрицы он выманил от него 400 р<ублей>, множество бриллиантов и жемчугу и уговорил сделать духовную, по коей отдает все свое имение Чивини, между коим находится славнейшая перла, единственная в свете. Это напоминает peu pr&egrave,s du collier {несколько дело о колье (фр.).}. Написанные от имени императрицы письма так глупы, что надобно быть безграмотному Зосиме, чтобы почесть их царскими. Чивини, говорят, уже арестован в Петербурге. Следовательная же комиссия здесь.
Сегодня хоронят здесь последнего из Юрьевых, Дм<итрия> Мих<айловича>. Осталась одна сестра Елизавета Михайловна. Наследство по большей части осталось Рыжову, их племяннику. — Способу нет больше писать. Мы живем почти в одной комнате, а у Ал<ександра> Ив<ановича> всякое утро, и теперь, куча народу. Прощай до П<етер>бурга, лишь только прибудем туда, будем писать более. Помоги мне восстановить нумерацию, или я начну с 1-го No из Петербурга. <Подпись>
<Приписка рукой С. И. Тургенева на запечатанном письме вокруг адреса:>
Это письмо опоздало на последнюю почту, посылаем сегодня, т<о> е<сть> 8 февраля. Между тем я получил ответ от Дашкова, он пишет, что отслал к Мольво 5000 р<ублей> для тебя, по моему поручению. — Рибопьер принял дела, но еще неизвестно, когда поедет. Между тем по требованию Минчаки посылают к нему счета из Франции и почту. Едем отсюда на первой неделе во вторник или среду. Прости.
Суд по делу В. М. Попова в Сенате велено прекратить. Вероятно, то же и о других подчиненных.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 2306, л. 12-13 об. Адрес рукой С. И. Тургенева: ‘А Monsieur / Monsieur N. Tourguneff / Florence. / Chez Borri, banquier. / Во Флоренцию’. У адреса почтовые отметки, штемпель: ’15 MARZO’.

44
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<14/26 февраля 1825, Неаполь>

No 19.

Неаполь. 14/26 февр<аля> 1825.

Последнее мое письмо к вам было из Палермо от 29 генв<аря>/10 февр<аля>. No 18. Не знаю, получили ли вы его. Я отправил его с австрийским курьером в Вену, в пакете одного из моих товарищей в путешествии по Сицилии. После того я ездил из Палермо к храму Сегестскому. Одни колонны остались от храма и от всего города. Потом на пароходе возвратился сюда тому 8 дней назад. Отсюда ездил на пароходе же на остров Искию, был на Везувии, в Помпее, которую осмотрел только поверхностно, полагая съездить туда еще раз. Здесь нашел ваши письма из Москвы от 12<-го>, от 15 дек<абря> и 5 генваря. Вижу трудность вашего положения и от несчастия, нас постигшего, и от хлопот, неприятностей всякого рода, и от нездоровья Сергея. Надобно потерпеть в надежде не только отдохнуть, но, Сергею, и выздороветь в путешествии. Не знаю, от К<арлс>бада или от образа жизни, но я, с Рима, начал приметно поправляться и теперь, кажется, совсем здоров, опять потолстел, хотя и не по-прежнему, желудок с некоторого времени совершенно исправен, несмотря на то что я и диэты той не сохраняю теперь, какую сохранял прежде. Это, однако же, нимало не уменьшает решимости моей ехать опять в К<арлс>бад. Сергей думает, что и после второго курса хорошо остаться в чужих краях. Я тоже думаю и полагаю быть в К<арлс>баде три раза. Зиму же будущую провести отчасти в Англии. Это одна земля, кот<орая> для меня может быть точно интересна. Базары, как называл вел<икий> кн<язь> Мих<аил> Павл<ович> les beaux arts {изящные искусства (фр.).}, не мое дело. В деньгах я еще не имею никакой нужды, и кредитив ваш всегда придет впору. Теперь, вероятно, он уже послан на имя Bori во Фл<оренцию>. Я буду там, т<о> е<сть> во Флоренции, в апреле. Из Италии, вероятно, возвращусь в К<арлс>бад через Вену, потому что из Феррары и Милана ходит в Вену теперь der Eilwagen {скорый дилижанс (нем.).}, род весьма хорошего дилижанса. Из Милана до Вены он ходит в 4 дня. — Ты спрашиваешь меня о дворовых людях в Тургеневе. Они получают месячину и самое небольшое денежное жалованье. Жалованье дается от нас. Месячину дают крестьяне. Прибытие новых людей увеличит количество хлеба, даваемого крестьянами. За это можно им, крестьянам, сделать какое-нибудь вознаграждение. Отдохнув от хлопот, подумайте о Жуковке. С кончиною матушки расчисление душ изменится. Прежде там было 4 части, каждая менее 20 душ, и вследствие сего мы не ставили рекрут. Если нельзя будет записать 4-й части за кого-либо другого, то можно, думаю, приписать 20 душ к симбирским деревням. Сим последним это вреда не сделает, ибо мы там во все наборы ставим 1/2 человеком более и получаем складочные деньги. Г-жа Гомелкова, я помню, расписала душ 200 по различным губерниям. — Я видаюсь здесь иногда с Винспером. Третьего дня мы ездили вместе обедать к посланнику. Перовский сюда не скоро еще возвратится. Ездит по Пулии и Калабрии. Я весьма сожалею, что его здесь нет. Чаадаев пишет мне из Флоренции. С ним я, вероятно, увижусь в Риме. Папа разогнал всех иностранцев оттуда Святым годом, во время кот<орого> нет ни карнавала, ни театров, и запрещением давать в трактирах и кофейных скоромное во время поста. Но и в Сицилии, где я встретил пост, я не видал карнавала. Маски и всё, кроме театра, было запрещено по причине смерти короля. — Промыслы, торговля, земледелие везде в плохом положении, но здесь сверх того беспорядок во всех делах, большие налоги, недостаток полиции усиливает общие бедствия. Теперь здесь надеются, однако же, много хорошего от нового короля. Тюрьмы стали просторнее. Каждый может иметь к королю доступ в учрежденные дни аудиенции. О делах европейских я только знаю по слухам. С Флоренции только в Палермо читал порядочные газеты. О России знаю кое-что и по здешним газетам. Известие ваше о Попове меня огорчило. Это показывает положение умов и дел. Но я не понимаю, какие законы служат основанием сему приговору, не понимаю, как дир<ектор> деп<артамен>та может в такой степени ответствовать за цензуру. Известие о вспоможениях частных в пользу П<етер>бурга, напротив того, очень меня порадовало. Добрый дух русских является тут в прекрасном виде. В Европе, кроме Англии, не имеют даже понятия о таких пожертвованиях. — И здесь русские душевно грустили о болезни императрицы. Теперь слышим, что ей гораздо лучше и что она едет к водам. Желательно, чтобы она проехала через Дрезден. Там она имела бы Крейсига, которому, конечно, нет подобного доктора во всем, что касается до употребления вод. Вчера я был в здешнем музеуме, Glistudii. Картинная галерея незначительна. Из статуй много первоклассных, но после Рима тут смотреть почти нечего. Собрание статуй бронзовых здесь, конечно, первое. Геркуланум и Помпея суть по сию пору неисчерпаемые источники для богатств сего рода. Весьма любопытно видеть хлеб, яйца, плоды различного рода, найденные в Помпее и сохраняющиеся в здешнем музеуме. Самая Помпея есть нечто непостижимое. Ходишь, смотришь, не веришь глазам своим. Жаль, что теперешнее прав<ительст>во мало употребляет работников на отрытие Помпеи, которой %, конечно, еще под землею. При Мюрате это шло гораздо лучше. Вообще я здесь не нахожу ненависти в народе к Мюрату. Напротив, часто слышу, что о нем отзываются с похвалою за различные предприятия в пользу сообщений, порядка, устройства госпиталей и т. п. — Свечина и гр<афиня> Н<ессельроде> отсюда давно уже уехали. Первая, как я слышал, поедет в апреле из Рима в Париж. Самарин, бывший здесь, возвратился в Рим. Здесь теперь кн<язь> Сергий Голицын и Нарышкин, женатый на Потоцкой. Они ездили на пароходе в Искию и провели с женами, как и все прочие пасажиры, человек с 200, ночь на воде, ибо пароход попал на скалу и мог ехать назад только на другое утро. — Третьего дня у посланника я видел Заса, кот<орый> вспомнил, как сидел у вас вечер на Черной речке с Даниловым и другими. И я не забыл его вранья. Он, кажется, с тех пор не сделался умнее. По газетам узнал о смерти брата П<етра> Ив<ановича> Полетики. В газетах же писали, что Шилинг приехал в Вену. Возвратился ли он в П<етер>б<ург> и не уехал ли уже в Китай? — Ив<ана> Ник<олаеви>ча Нов<осильце>ва я уже здесь не застал. Он поехал назад в Рим и оттуда в Париж. — Прощайте! Кланяйтесь всем нашим приятелям. Что наш Козлов? Написал ли еще что-нибудь после Байрона? — Пожалуйста, не забудьте поблагодарить Брюггена за письмо его и извинить меня перед ним в том, что не отвечал ему по сию пору. Простите. <Подпись>
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230, л. 54-55 об. Адрес: ‘А Monsieur / Monsieur Alex. Tourguneff / St. Ptersbourg. / Его превосходительству / Александру Ивановичу / Тургеневу. / В С.-Петербурге. / В Комиссии составления / законов. На Литейной’. Почтовые штемпели: ‘stato pontifico’, ‘Взыскать портовые от Италии / до Радзивилова и весовые до Санкт-Петер<бурга> / да переводные Бродскому / почтамту серебром 24 ко<пейки>‘ (выделенные курсивом слова вписаны от руки в печатный штемпель), ’26 FEB’. На письме у адреса служебные отметки и дата: ’10 марта 1825 г.’. Помета рукой А. И. Тургенева: ‘отв<ет> 25 марта No 1′.

45
А. И. и С. И. Тургеневы — Н. И. Тургеневу
<25>

<Рукой С. И. Тургенева:>

25 февраля.

Наконец мы возвратились из Москвы. Остановились в квартире коммисской и получили твое письмо из Рима от 21 декабря ст<арого> ст<иля> вместе с ве-рющим письмом. Между тем еще в Москве получили письмо В. Перовского, уведомляющее о твоем отъезде в Сицилию. Тебе, конечно, не должно возвращаться прежде, чем уверишься в своем выздоровлении, и теперь менее, чем прежде. Нам грустно жить одним, но мы не знаем, где и как будем жить. Может быть, и сами поедем за границу, хоть это и не вероятно. Покуда я буду при миссии, надо оставаться в России, а что будет после, совсем не знаю. Я виделся с новым моим начальником. Он ласков, но дела нет, и когда он поедет, неизвестно. Только драгоманов и почту отправляют в Константинополь. — Я был у Мольво, который подтвердил мне, что писал к банкиру Бори о возобновлении твоего кредитива еще на 5000 р<ублей>. — Из Тургенева получили оброк, но опять есть недоимка. Я отвечал им довольно строго. Предвижу, однако, что надо будет уступить хоть часть недоплаченного оброка, только хочу помедлить и отложить до того времени, когда кому-нибудь из нас самому можно будет побывать на низу. Время терпит до твоего возвращения. — Видал ли ты Винспера в Неаполе? — Вчера у Мих<аила> Вас<ильевича> Гурьева за обедом вся наша компания пила за твое здоровье. Сегодня обедаем у Энгельгарда. — Вот тебе ответ по делу Черткова. — Надеемся скоро получить от тебя свежие письма. — Здесь нового ничего не слышно. Стараюсь сколь можно менее слышать. Идет по-старому. Фотию дали панагию брилиантовую. — Мы здесь также живем по-прежнему. Не знаем, переедем ли на дачу. Я бы желал лучше в Жуковке лето провести. Кажется, там приятнее и не дороже будет. Государь, сказывают, едет в конце апреля в Варшаву и возвратится сюда не прежде июня.
<Рукой А. И. Тургенева:>
3-го дня в Совете прочли нам более 80 утвержденных меморий и множество мнений, сверх того и новый штат Госуд<арственной> канцелярии, где прибавлено 1500 р<ублей> квартирных помощникам, но с каким-то условием. Я еще не знаю, к какому депар<тамент>у ты причислишься. Все дела прошлого году, кажется, кончены. Между прочим, и мнение ваше по делу Мур<авьевой> и Пуш<киной> утверждено. Гусятников и Кольчугин прощены. — Не знаю также, что сделаю с собою. По всему видно, что и не думают меня rhabilit’ировать {реабилитировать (фр., рус.).}, ибо снова два случая к тому пропущено, а как оставаться на прежнем основании? До Св<ятой> недели постараюсь решить свою участь. На всякий случай летом не хочется здесь оставаться. Поеду в Москву и на ярмонку в Ниж<ний> Новг<ород>, если далее не удастся. Впрочем, и от Сергея много зависит. Здесь вступил я в прежнюю деятельность, или не в прежнюю, ибо времени свободного много. Если бы ум способен был, по прежнему, давно прошедшему, к занятиям, то хорошо было бы жить, зажав уши от слышания всего, что говорится и делается. Поздравь Гагарина с арендой и скажи ему, что гр<аф> Нес<сельроде> поручил мне хлопотать у Чекменева и Канкрина о назначении выгодной, что я и делаю. Это награждение, в его обстоятельствах, лучше другого, хотя год назначения и не так близок будет. Можно продать право. — Алек<сандр> Мих<айлович> Пушкин занемог в Москве водянкою в груди и в ногах, но князь Сергий Ив<анович> {Гагарин.} сбирается опять к водам. — Поблагодари Свечину за письмо ее. Я уверен был в ее участии во мне. Буду отвечать ей.
В Москве прожили мы спокойно и приятно. Навсегда оставаться там бы не желал, но заглядывать весело. Я нашел там и прежних приятелей. Входит Жук<овский>. Скажи Гагарину, что для него есть у меня экз<емпляр> нового издания его сочинений, который дал ему Жук<овский>. — Что дети его? Прости. Спешу в Совет.
<Рукой С. И. Тургенева:>
Получил ли ты письмо наше, посланное тому месяца четыре через Вену с австрийским курьером? При нем были стихи Козлова {Имеется в виду письмо от 6/18 ноября 1824 г.}. Пушкин издал первую песнь романа в стихах ‘Евгений Онегин’, очень забавную, и написал маленькую поэму ‘Цыгане’, которую сегодня будем слушать у Воейковой. Говорят, его chef-d’uvre {шедевр (фр.).}. Этот год много вышло альманахов в роде ‘Полярной звезды’, из коих некоторые хороши. Журналы есть также новые, но гадки по-прежнему. От Булгарина нет никому покою. Сам восстал на последние два тома Карамзина.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 3190, л. 3-4 об. Адрес рукой С. И. Тургенева: ‘А Monsieur / Monsieur N. Tourguneff, / Florence, / chez Mr Boni, banquier. / Во Флоренцию’. Почтовые штемпели: ‘MOSKOU’ и ’15 MARZO’. Получено Н. И. Тургеневым в Риме 24 марта / 5 апреля 1825 г. Ответное письмо Н. И. Тургенева — от 1 /13 апреля 1825 г.

46
А. И. и С. И. Тургеневы — Н. И. Тургеневу
<25>

<Рукой С. И. Тургенева:>

С<анкт>-П<етер>бург. 25 марта.

Начинаю снова No 1.
Мы получили письмо твое из Неаполя от 14/26 ф<евраля> No 19. Оно нас очень обрадовало как хорошими вестями о твоем здоровье, так и потому, что давно уже не имели от тебя писем. Ибо писанное из Палермы чрез Вену, No 18, до нас не дошло. Жаль, что ты не сказал, как имя того товарища, котор<ый> его послал в своем куверте. Мы поручили справиться в венской канцелярии и надеемся отыскать письмо. Мы решились проситься оба в отпуск за границу. К лету не успеем там быть, ибо государь уезжает чрез неделю в Варшаву и получить отпуск не будет времени. К тому же надо устроить домашние наши дела так, чтобы они порядочно могли идти без нас в продолжение двух лет. Для этого надо побывать прежде в Москве и поручить там денежные дела Жихареву. Я наконец уверился, что мне надо к водам и в климат потеплее нашего, ибо хвораю беспрестанно, хотя не делаю болезней. И теперь третью неделю не выхожу из комнаты от флюсу. Пора этому конец положить. Бр<ату> А<лександру> Иван<овичу> также для самого здоровья его нужно съездить к водам. Мы располагаем выехать в чужие край в конце лета, чтобы избежать здешней зимы. Но нам тогда едва ли успеть в нынешнем году воспользоваться водами, то можно будет провести зиму в Англии и Франции. Одно, что может удержать нас здесь, было бы твое возвращение сюда к зиме. Тогда надо будет отложить поездку нашу до весны. Но по письму твоему мы можем полагать, что ты останешься за границею. И тогда мы бы вместе провели там зиму. Ты бы с Ал<ександром> Ив<ановичем> мог месяца на два, на три съездить в Англию, а я бы остался в Париже, куда бы и вы могли месяца на три приехать. А оттуда опять мы все бы поехали к водам. Можно бы нам и в Италию, но, говорят, там зима дурна, свежа и вредна для нас, ревматиков. К тому же надобно нам вместе пожить. В Италию же лучше после вод. Между тем я посылаю к Пушкиной в Дрезден описание моих недугов и прошу ее показать оное Креисигу и спросить его совета. Такое же описание посылаю и к тебе с курьером на имя Басанжа {Это письмо С. И. Тургенева с описанием его болезни не сохранилось. Оно было получено Н. И. Тургеневым уже в Карлсбаде и, по-видимому, прямо переслано обратно в Дрезден Креисигу 29 мая/10 июня 1825 г.}. У него оно будет тебя дожидаться. Арндт советует нам ехать в Ахен, а потом в Эмс. Но это все лучше решит Крейсиг, когда у него я буду сам. Найдем ли только его в Дрездене осенью? Ты же, вероятно, можешь быть туда к тому времени, или назначить нам другое rendez-vous {место встречи (фр.).}. Не можешь ли ты мне дать знать, до которого времени года можно употреблять карлсбадские и ахенские воды. — Если ж ты решишься возвратиться в Россию в течение 1825<-го>, то уведомь заранее. Нам это надо знать для домашних мер. Мы хотим ехать в своей коляске, но не знаем еще, взять ли с собою Федора. С ним будет покойнее, но дороже. Как ты думаешь? Прежде ты полагал, что не худо взять человека. Остальных же здешних людей мы можем распустить, кроме твоего Семена, который останется при доме под чьим-нибудь присмотром. Лошадей бы продали, если ты сюда не будешь. Вероятно, нас отпустят без жалованья. В таком случае мы истратим весь свой капитал, но матушкин не нужно будет трогать. Что ты в год прожил со всем? — Я полагаю, что теперь бр<ату> Ал<ександру> Ив<ановичу> поздно проситься в отставку, а только в отпуск. Ce sera plus consquant et tout fait modr. {Это будет более подходяще и совершенно умеренно, (фр.)} — Это будет, кажется, последнее письмо наше в Италию. Однако напиши, когда надо будет адресовать к Басанжу. Может быть, мы напишем к тебе в Вену. Мимоходом справься в нашем посольстве о письмах. Я уже написал в Москву о Жуковке, что ты пишешь. — Шилинг возвратился еще толще. Летом, по совету Арндта, буду я пить декокт и тем приготовлюсь к водам. Пожалуй, пиши поскорее и больше, адресуя по-прежнему в Петербург, и уведомь, куда в какое время можно к тебе писать. Прости.
<Рукой А. И. Тургенева:>
Михаила Кайсаров скончался скоропостижно, работая в департа<мент>е. Я был на похоронах. В это воскресенье я был во дворце. Канкрин, с коим давно уже я не разговаривал, подошел ко мне и спросил меня о тебе. ‘Жаль, что его теперь здесь нет. Я бы выпросил его себе у государя’,— сказал он. Вероятно, для директорства мануфактур, но нам всем прежде всего надобно помышлять о здоровье. О прочем останемся беспечны. И мое нужно поправить и водами. Да и нечего здесь теперь дожидаться. Пусть совсем пройдет непогода. — Вяземс<ки>й едва не умер и с ума не сошел от горячки. Теперь совсем выздоравливает. Сбирается сюда в мае. Нужно его пристроить. — Если ты увидишь Свечину, то успокой ее за мужа, от которого требуют ответа по делу. Оно не кончится так скоро, да и не очень худо может кончиться. Я поручил Нессельроду об этом написать к ней, ибо он у меня о сем спрашивал по письмам жены. В Совете все то же. Пашков президентом законов! На место Я<кова> Лобан<ова>, кот<орый> отказался, рассердясь за неудачу в истории кнута. Ему хотелось удержать его. Васильчиков членом Деп<артамента> зак<оно>в. Спер<анский> все в том же ничтожном положении. О тебе вся канцелярия и Ол<енин>спрашивают.
Дашков едет сегодня через Москву в деревню. Комиссия ляжет на Бал<угьянском> и на мне, но не тяжело, потому что мы мало делаем. Мороз давно в деревне и, вероятно, сюда не возвратится. — Карам<зины> по-прежнему в тебе и в нас принимают нежное участие.
Грустно по Москве: нам было там веселее. Прости. Пиши к нам чаще и более. — Пишешь ли ты журнал путешествия? Уведомь обстоятельно о водах. — Куда мне лучше — выгонять старые грехи? Должно непременно телом и душой освежиться. — Послезавтра стукнет 40 лет!
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230 6-1, л. 19-21 об. Адрес рукой С. И. Тургенева: ‘А Monsieur/ Monsieur N. Tourguneff / chez Mr Boni, banquier / Florence’. Почтовые штемпели: петербургский и ‘3 MAGGIO’. У адреса пометы карандашом рукой Н. И. Тургенева: ‘Получ<ено> в Милане’ и ‘Сказать здесь о письмах’. Письмо не застало Н. И. Тургенева во Флоренции и было переслано ему в Милан. Получено 25 апреля / 7 мая 1825 г. Ответное письмо Н. И. Тургенева — от 26 апреля / 8 мая 1825 г.

47
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<1/13 апреля 1825, Рим>

No 21.

Рим. 1/13 апреля 1825.

Последнее письмо мое к вам было из Неаполя от 7/19 марта или около сего числа, No 20 {Письмо не сохранилось.}. Это письмо я отдал Засу, кот<орый> обещал отправить его с первым австрийским курьером в Вену. Вскоре после того я оставил Неаполь и живу здесь уже 2 1/2 недели. Здесь, в Риме, я получил ваше письмо от 25 февраля, первое из П<етер>бурга. Письмо, при кот<ором> были стихи Козлова, я в свое время получил {Имеется в виду письмо от 6/18 ноября 1824 г.}. Теперешнее мое пребывание в Риме имело для меня особенную приятность. Я нашел здесь Чаадаева. С ним провожу каждый день. В продолжение Страстной недели мы вместе ежедневно ездили в Ватикан, смотрели на духовные церемонии и три раза слышали славное Miserere. На нас, русских, это пение не имеет того действия, как на других иностранцев, ибо мы слыхали в П<етер>бурге придворных певчих. При всем том, однако же, здешняя капелла с прекрасными голосами кастратов имеет свое особенное достоинство. В Светлое Воскресенье ц<ерковь> Свят<ого> Петра с колоннадою была иллюминована — славное зрелище. Завтра, для неаполитанского короля, будет то же и сверх того фейерверк на Castel SAngelo. Но я этого не увижу. Потому что занял место в дилижансе, завтра отправляющемся. Отдохнув от церемоний, Святую неделю мы провели в прогулках и осмотре некоторых древностей. Ездили несколько раз верхом за город. Такие прогулки около Рима имеют совсем что-то особенное. Часто мне казалось весьма странным, что случай привел меня в Рим вместе с Чаадаевым. Я его всегда любил и уважал, но теперь более нежели когда-либо умею ценить его. В продолжение своего путешествия голова его весьма хорошо образовалась. Размышления и болезнь (и он терпит от желудка) сделали, однако же, его несколько мрачным, так что в первые дни мне грустно было смотреть на него. К тому же он очень похудел. Здесь же нашел я Митькова, с которым жил в К<арлс>баде и М<ариен>баде. Он также почти беспрестанно вместе с нами. Здесь вообще было много русских. На празднике все обедали у посланника. Кн<язя> Гагарина я видел раза два. У Софьи Петр<овны> {Свечиной.} не был. Она, кажется, вчера поехала в Париж. В прошедшее воскресение я видел ее и кн<ягиню> Гагарину в церкви St Jean de Latran. Туда ходил Папа пешком в процессии. Наши дамы слушали обедню. Дети Гагарина также стояли около матери на коленях и с книжками. Когда Папа вышел из церкви, то эти дамы, как добрые католички, стали перед ним на колени. Кн<язь> Гаг<арин> весьма затрудняется воспитанием детей. Он послал было их в здешнюю публичную школу, но там требовали, чтобы они ежедневно ходили к обедне. Он соглашался, чтобы они ходили 2 раза в неделю. Но этого не допустили, и он должен был взять их из школы. Из того, что я видел здесь по части pratiques religieuses {религиозных практик (фр.).}, особенно замечательно: 1) угощение пелегринов. Они приходят сюда из других земель. Здешнее братство, или Confraternit dei pellegrini {Братство паломников (ит.).}, к которому принадлежат многие из знатнейших особ обоего пола, встречают их у ворот городских, ведут в Дом dei pellegrini {паломников (ит.).} и там, повечеру, моют им ноги и служат за столом. Архиереи, принчипе {производное от ит. ‘principi’ — ‘князья’.} римские и пр<очие> и даже какой-то герцог Луккский исполняют сии обязанности и не pro forma {формально (лат.).} только, но попросту. 2) Так называемые gli exercici devoti {благочестивые упражнения (ит.).}, в церкви или оратории, учрежденной для сего некогда езуитом Caravito. В 7-мь часов вечера собираются туда ревностные христиане. Поют молитвы. Вдруг зажигают все свечи. Поп говорит маленькую проповедь, и при крике его: Evviva Maria! {Славься Мария! (ит.).} присутствующие начинают себя хлыстать веревками. Мы были один раз в этой церкви. Полагать должно, что физической боли они себе не причиняют, ибо бьют по платью. Но шум от ударов — в церкви — имеет что-то странное и отвратительное. — Завтра я еду отсюда в дилижансе через Loretto, Анкону, в Болонию. Оттуда назад во Флоренцию, где я оставил некоторые вещи и деньги. Может быть, там найду письмо от вас. Из Флоренции, может быть, поеду в Милан. Не знаю, удастся ли проехать через Венгрию. Говорят, что для сего нужно иметь особое позволение австр<ийского> прав<ительст>ва. Чаад<аев> и Митьков поедут отсюда в Неаполь. Последний опять будет непременно в К<арлс>баде. Чаадаеву также туда хорошо съездить, и он, кажется, на это решился. Поблагодарите Петрова за ответ. — Что-то скажут мне ваши письма? По последнему я вижу, что вы оба хотите на что-нибудь решиться, что по службе все идет плохо. Я думаю, что обоим вам в таком случае лучше ехать за границу: одному лечиться, другому гулять. Кто знает? Может быть, я увижу вас прежде моего возвращения в Россию! — Простите! Кланяйтесь нашим. Поблагодарите Мих<аила> Васильевича {Гурьева.} за память о мне, равно и всю честную компанию Английского клоба. <Подпись>
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230, л. 56-57 об. Адрес: ‘А Monsieur / Monsieur Alex. Tourguneff / St Ptersbourg. / Его превосходительству / Александру Ивановичу / Тургеневу. /ВС. — Петербурге. / В Комиссии сост<авления> законов на / Литейной’. Почтовые штемпели: ‘STATO PONTIFICO’ и ‘Взыскать портовые от Италии / до Радзивилова и весовые до С. — Петербурга / да переводные Бродскому / почтамту серебром 24 ко<пейки>‘ (выделенные курсивом слова вписаны от руки в печатный штемпель). На письме у адреса служебные отметки и дата: ’21 апреля 1825′.

48
А. И. и С. И. Тургеневы — Н. И. Тургеневу
<1/13 апреля 1825, Санкт-Петербург>

<Рукой А. И. Тургенева:>

1 апреля.

Третьего дня Канкрин прислал ко мне секретаря своего Зверева звать меня к себе. Я поехал к нему после обеда и нашел у него одного Энгельбаха, которого он тотчас выслал. Он объявил мне, что накануне был он <у> государя и просил его определить тебя директ<оро>м Деп<артамент>а мануф<актур> и торг<овли>, что государь сначала затруднялся, говоря, что ты нужен в Совете, но когда Канкр<ин> объявил ему, что ты можешь там оставаться и быть вместе и директором, то он согласился. Канкр<ин> говорил ему, что для процессов можно найти людей, но что по части финансов у него нет человека, который бы тебя заменить мог. — Он мне хвалил Вронченку, но сказал, что у него особая часть. Ты знаешь уже, что он получил 1<-ю> <степень ордена> Св. Анны. Я отвечал Канкрину, что, конечно, ты с благодарностию примешь это место, но что ты писал к нам, что должен остаться на курс и в 26-й год, но что, может быть, и одного еще в сем году достаточно будет. Кан<крин> согласен ждать до поздней осени, но не до 26-го года. Он просил поскорее послать к тебе письма в Вену и в Дрезден. Ты должен отвечать ему, но думай более о своем здоровье. Мы сбираемся летом также выехать, ибо и Сереже, и мне нужны воды. Я не знаю еще, где брать их. Боюсь следов от старых грехов и ревматической или подагрической материи. Надобно очиститься. Не прислать ли и мне тебе для Крейсига описания моих недугов? — Я буду проситься в отпуск, в чужие край, по возвращении государя, т<о> е<сть> в конце июня. Между тем побываем в Москве и устроим дела свои, на случай отъезда. — Кар<амзин> опять в 1-й день праздника говорил обо мне гос<ударю>. Все обещает, но ничего не делает. Да и чего ожидать? — Прости. Обнимаю братски.
<Рукой С. И. Тургенева:>
Прибавляю к братнину письму, что и если и сделают его статс-секретарем, так существенной пользы от того не будет, кнутом обуха не переломишь, а только что рассердишь обух, т<о> е<сть> А.А. А. {Имеется в виду А. А. Аракчеев.} — Лучше пустое для брата время провести в чужих краях в лечении и в приобретении нового образа жизни. А между тем много может воды утечь. Да и, возвратившись со здоровьем, можно будет порядочно обдумать будущую жизнь, поселиться здесь вместе и навсегда, хотя бы и без службы. Главное дело: быть всем здоровыми и жить вместе. Не знаю, в состоянии ли будет Крейсиг предсказать тебе по возвращении из Италии, что ты после второго курса будешь здоров. Но если ты возвратишься, то не забудь спросить у него, что надобно будет здесь делать, дабы предупредить возобновление болезни. Сколь ни выгодно кажется место, предлагаемое К<анкрином>, боюсь, однако же, что оно заставит тебя снова много сидеть. Вронченко говорил мне, что К<анкрин> много дает дел и всегда требует быстроты. Да если бы это впрок шло, то так бы и быть. По сю пору не чувствительно, что выиграла Россия из-за мены министра финансов. — Впрочем, со временем тебе опять можно будет съездить хоть на лето к водам, если служба не прельстит или здоровье потребует, тем удобнее можно будет проситься снова, что ты не окончишь своего лечения как бы по воле государя.
Я было решился дожидаться места в чужих краях, хотя никакой службы не предвидел, хотя бы и получил. Теперь не могу более дожидаться, здоровье требует, чтобы я зиму или по крайней мере будущий год провел в чужом климате. Нессельрод согласился выпросить мне отпуск. Вчера должен был доложить о нем. Но не знаю, успел ли. Много было ему докладывать, а доклад был последний, ибо сегодня государь едет в Ц<арское> Село, откуда уже сюда не воротится, а поедет прямо осматривать первый корпус 1-й армии, а потом в Варшаву. Если получим известие о докладе вовремя, то еще сегодня тебя уведомим. Прости.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 2444. Без штемпелей и почтовых помет. Вторая часть письма, написанная на следующий день, с копией с письма министра финансов Е. Ф. Канкрина к Н. И. Тургеневу не сохранилась. Получено Н. И. Тургеневым по приезде в Вену 10/22 мая 1825 г. Ответное письмо Н.И. Тургенева — от И/23 мая 1825 г.

49
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<15/27 апреля 1825, Флоренция>

No 22.

Флоренция. 15/27 апреля 1825.

Последнее мое письмо к вам No 21, было из Рима от 1/13 апр<еля>. На другой день я поехал из Рима с дилижансом через Лоретту и Анкону в Болонью. Хотя дилижанс ехал скоро, но я успел видеть в Лоретте церковь, где стоит дом Богородицы. Он, как известно, перенесен туда ангелами. Но странно, что и у нас говорят: за Дом Пресв<ятой> Богородицы. В нашей церкви таких мощей нет. В Анконе дилижанс пробыл часа три. Я успел посмотреть город. Порт прекрасный, но нет торговли. В Болонье отдохнул, пробыв там два дня с половиною. С большим удовольствием смотрел на прекрасные картины тамошней галереи. Из Болоньи с ветурином в полтора дня приехал сюда. Живу здесь неделю и завтра еду с курьером в Геную. К сожалению, я не нашел здесь ваших писем. Последнее ваше письмо было от 25 февраля. Я не успел сказать Гагарину всего того, что вы пишете, не видав его перед отъездом. Свечинои также не видал. Воля ваша, а поведение ее в отношении к мужу ни на что не похоже. Чтобы думать таким образом, надобно только знать, что он, муж ее, получает от Демидова 1000 р<ублей> пенсии. Эта пенсия дана ему актом, и Св<ечин> будет ее получать и после смерти Демидова. Теперь он здесь у него живет. Жена отправилась в Париж. Он туда же едет. Дочь его вышла там замуж за гр<афа> Сегюра {Графа Раймона де Сегюр д’Агессо.}. У Демидова теперь я не был. Третьего дня поехал отсюда Чертков в Россию. Он остался бы еще в чужих краях, если бы не дело его в Совете. Он вам может рассказать, как мы здесь жили зимою и ежедневно таскались по галереям и церквам смотреть картины и пр. Если нужно будет, то пособите ему советом вашим для скорейшего окончания дела. О самом деле я не говорю ничего. Оно такого рода, что и приятели мои не могли бы желать, чтобы я был производителем по оному. Здесь я сделал счет с банкиром, у которого оставлял мои деньги. Выходит, что путешествие по Италии и вообще мое пребывание в чужих краях стоит очень немного. Из 1000 черв<онцев>, кот<орые> я получил в П<етер>бурге, у меня теперь осталось около 400. Итак, в год вышло не более 500 черв<онцев>. Дешевизна происходит оттого, что я езжу не в своем экипаже и без человека. Первое не имеет никакого неудобства, но о последнем я часто сожалею, ибо скучно и хлопотно ездить, укладываться, жить на месте без своего человека. Из Генуи я поеду в Милан. Здешний банкир доставит мне туда письма ваши, если они придут. Из Милана намерен ехать в Вену с новым австрийским дилижансом. Хочется прежде Вены из Граца съездить в Офен. Но не знаю, как это удастся. Из Вены с тем же дилижансом в Прагу и К<арлс>бад, где буду около 15 июня н<ового> ст<иля>. Желудком своим я теперь почти доволен, но дорога всегда его расстраивает. — Чаадаева я оставил в Риме. Зато нашел опять здесь Н.А. Венгерского. Не могу его видеть, не вспомнив о Дмитрии Христофоровиче {Стратиновиче.}. Третьего дня был здесь у нашей обедни. Церковь очень хороша. Видел тут Татищева, кот<орый> едет в Милан, гр<афиню> Разумовскую, бывшую кн<ягиню> Голицыну. Здесь живет и кн<язь> Разумовский. Сегодня, говорят, у него театр и он сам, в 80 лет, играет! Демидовского попа отсюда отправили. Он много здесь наделал гадостей. Поп при миссии очень хорош. Он, кажется, учился при Филарете и очень его уважает.
Это письмо оставляю здесь у Погенполя и попрошу его отправить с курьером, кот<орого>, вероятно, пошлет отсюда Татищев. Погенполь возвращается в Россию. Ему Коллегия несправедливо отказывает в деньгах, кот<орые> ему следует выдать из жалования Сверчкова, за исправление его должности. Св<ерчков>, говорят все, очень болен. Гр<афиня> Нес<сельроде> присоветовала ему ехать в К<арлс>бад, куда и старуха Гурьева, говорят, будет. Никуда от них не уйдешь.
Я предложил Чаадаеву воспользоваться моим кредитивом, если он не получит в свое время денег от брата. Во всяком случае этот кредитив надобно переменить. Он дан на Бассанжа и на Бори. А мне достаточно будет прежних денег, кредитив же нужен будет для Парижа и Лондона. Но об этом я уведомлю вас из К<арлс>бада. Я думаю, что Мольво без затруднения и без расходов переменит кредитив. — Засим прощайте! Пожалуйста, пишите почаще. Кланяйтесь нашим знакомым. Прощайте! Не получу ли от вас известия о вашем путешествии за границу? Право, свет так просторен, что и кроме П<етер>бурга есть где жить. А вам простор нужен!
<Подпись>
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230, л. 58-59 об. Адрес: ‘А Monsieur / Monsieur Alex. Tourguneff / St. Ptersbourg. / Его превосходительству / Александру Ивановичу / Тургеневу. /ВС. — Петербурге. / На Литейной. В Комиссии составления / законов’. Без штемпелей и почтовых помет. Письмо было оставлено Н. И. Тургеневым в русской миссии во Флоренции для отправления в Россию, но, по-видимому, из-за отсутствия прямого курьера послано Н. В. Погенполем в Вену, где его нашел Н.И. Тургенев. Уезжая из Вены 15/27 мая 1825 г., Тургенев оставил это письмо в русском посольстве для отсылки в Россию уже с венским курьером.

50
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<26-27 апреля / 8-9 мая 1825, Милан>

No 23

Милан. 26 апр<еля> / 8 мая.

Вчера получил письмо ваше от 25 марта, No 1. Оно меня обрадовало известием о намерении вашем ехать за границу. Я уже предвидел это из предпоследнего письма и отвечал вам об этом. Буду отвечать на ваши вопросы. Письмо мое из Палермы послано в Вену к одной даме, кот<орой> имени не знаю, для отправления в П<етер>б<ург> по почте. — Сожалею очень, что вы не можете выехать хоть в половине лета. Главное состоит в отпуске. Неужели, постаравшись, нельзя было бы выхлопотать его в неделю? В Москве же могли бы побывать проездом из П<етер>б<урга> за границу. Вам должно обоим ехать в Дрезден к Крейсигу. Очень легко статься может, что он вас пошлет в К<арлс>бад или в Мариен-бад. Говоря с ним, надобно Сергею особенно расспросить его о м<ариен>бадской грязи. Она для ревматизмов чудесна. Воды к<арлс>б<адские> и даже м<ариен>б<адски>е можно пить до конца сентября, а если погода хороша, то безопасно брать и грязи или ванны в М<ариен>баде. Весьма же хорошо хотя недели 4 прожить еще в сем году на водах. Я думаю, что к половине августа, поторопившись, вы можете быть не только в Дрезден, но и на воды. Я не думаю, чтобы Сергею хорошо было ехать в Ахен и в Эмс. Полагаю, что для желудка и особенно для ревматизма всего лучше К<арлс>бад и м<ариен>бадские грязи. Но они мало еще известны. Если поедете через Берлин, то там посоветуйтесь о сих грязях с известным доктором Rust {Первоначально было: ‘(не помню его имени)}, кот<орый> ежегодно бывает в М<ариен>б<аде> и почти открыл эти грязи. Зиму проживем в Париже, съездим в Англию. Другую зиму вам надобно провести в Италии. Воздух Ит<али>и для всех хорош. Я никогда не слыхивал, чтобы он был вреден для ревматиков. Крейсиг всегда в Дрездене, бывая иногда в Пильнице у короля. — Я давно уже решил не возвращаться в сем году домой. Конечно, вам всего лучше ехать в коляске своей и взять Федора. Для двух это не так дорого. Но зато почти необходимо. Я писал к вам об этом в последнем письме. Писал к вам и о том, что я в год прожил. Но эта дешевизна только в Италии, и то в средней и нижней. В Генуе и здесь все вдвое дороже. Деньги есть. Нельзя их лучше употребить, как на восстановление здоровья. Но только торопитесь! Хорошо житью в чужих краях положить основание К<арлс>бадом и Сергею М<ариен>бадом. Митьков, после К<арлс>бада, 13 ваннами грязи освободился от жестоких ревматизмов. Как тут не поторопиться? — Во Флоренции я оставил письмо к вам у Погенполя для отправления с курьером. Оттуда через Геную приехал сюда. Я полагал, что отсюда прямо в Вену ходит Eilwagen {скорый дилижанс (нем.).}. Но нет. Посему я должен ехать в обыкновенном дилижансе в Венецию, оттуда в Триест, из Триеста уже с Eilwagen в Вену, прямо или, если можно будет и позволит время, через Пест. В Вене, в канцелярии посольства, справлюсь о ваших письмах. Здесь пробуду всего 9 дней {Первоначально было: ‘две недели’}. Поеду отсюда через 4 дня. Выехал бы ранее, но послезавтра приедет сюда имп<ерато>р авст<рийск>ий, и я решил посмотреть на его вьезд и пр. Написав в Вену, начните по-прежнему адресовать письма к Басанжу, кот<оры>е должен он хранить до моего возвращения в К<арлс>б<ад>. Теперь я в Дрездене не буду. С нетерпением буду ожидать от вас дальнейших известий. Поторопитесь и хорошенько побывайте у вод. Спасибо Канкрину. Но я теперь об этих вещах нимало не думаю. Еще всему будет время. Кому поручите вы симб<ирскую> деревню? Кому получение доходов и отправление денег за границу? Первое можно бы предоставить Ивану Семеновичу {Аржевитинова.}, если б он согласился. Поблагодарите Алексея Николаевича {Оленина.} и канцелярию за воспоминание. Я, право, с удовольствием вспоминаю о службе моей в Совете, и не хотелось бы переменять ее. Конечно, в Деп<артамен>те законов мне теперь уже не бывать! — Николаю Михайловичу {Карамзину.} скажите мое душевное почтение.
27 апр<еля>/9 мая. В отношении денег, я думаю, вы можете оставить, уехав, известную сумму у Мольво и взять от него кредитив. Хорошо взять и червонцев. Они обыкновенно у нас дешевле и везде хорошо ходят. Я все настаиваю на том, чтобы вы торопились и захватили бы остаток лета на водах. — Я уверен, что м<ариен>б<адские> грязи Сергею помогут, а остальное сделает Италия. Я здесь себя порядочно чувствую. Желудок покуда исправен. Впрочем, пища и род жизни, беспрестанное тасканье по улицам — главные причины сей исправности. Надеюсь очень на второй курс в К<арлс>баде. Свечиной я не увижу. Она уехала в Париж. Мужа я оставил во Фл<оренции>. Он теперь, вероятно, во Франции. Сюда наехали уже министры. Вчера на Corso видел разъезжающего Татищева. — Прощайте! Торопитесь, торопитесь! Прощайте до свидания — надеюсь — в К<арлс>баде.
Весь ваш. <Подпись>
РО ИРЛИ, ф. 309, No 2370. Адрес: ‘А Monsieur / Monsieur Alex. Tourguneff / St. Ptersbourg. / Его превосходительству / Александру Ивановичу / Тургеневу. / В С.-Петербурге. / В Комиссии составления законов’. Почтовый штемпель: ‘Взыскать портовые от Италии / до Радзивилова и весовые до С.-Петербурга / да переводные Бродскому / почтамту серебром 12′ (выделенные курсивом слова вписаны от руки в печатный штемпель). На письме у адреса дата: ’16 мая 1825′. Получено А. И. Тургеневым в Петербурге в начале 20-х чисел мая 1825 г. и переслано С. И. Тургеневу, находившемуся в Москве. Ответные письма А. И. Тургенева — от 29 мая/ 7 июня 1825 г., С. И. Тургенева — от 2/14 июня 1825 г.

51
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<11-13/23-25 мая 1825, Вена>

No 24.

Вена. 11/23 мая 1825.

Третьего дня я сюда приехал, а вчера нашел в посольстве письмо ваше от первого и 2 апреля, No 2, с копиею с письма мин<ист>ра фин<ансо>в {Часть письма от 2 апреля с копией с письма министра финансов Е. Ф. Канкрина к Н. И. Тургеневу не сохранилась.}. Такое предложение было для меня совершенно неожиданно. Видя, что м<инист>р ф<инансо>в посреди дел и кучи чиновников вспомнил о мне и в отдалении, первым движением моим было решимость ехать после К<арлс>бада в П<етер>бург и уведомить его отсюда, что я, нимало не думав, соглашаюсь на его предложение. Но, обдумав все хладнокровно, я нашел, что я не должен принять сего предложения. Желудок мой теперь лучше, нежели в П<етер>бурге, но лучше оттого, что я хожу и ничего не делаю. Он поправился уже в Берлине от одной праздной жизни. Второй курс в К<арлс>баде должен быть решительный. Но после сего курса надобно опять провести зиму в покое, дабы воды подействовали. Как же ехать тотчас в Деп<артамент> мануфактур? Болезнь моя закоренелая. Третий курс почти необходим. Расстановки вредны. К<арлс>бад требует беспрерывности, т<о> е<сть> чтобы воду пить беспрерывно, одно лето за другим. Это я видел на опыте и слышал от многих. Вот главная причина, чтобы остаться в чужих краях. Других причин не имею, кроме, однако же, одной: нужды видеть Англию. ‘Нужды’, говорю я, ибо удовольствия я тут не вижу, и, может быть, охотно бы встретил какое-либо препятствие непреодолимое для нового тасканья по свету. — Вот причины оставаться, но есть и причины не ехать, и именно: меня хотят посадить в Деп<артамен>т мануфактур. Когда в начале своего мин<истерст>ва министр финансов докладывал о помещении меня в сей деп<артамен>т, то 1) я сего предварительно не знал, 2) я не находил, при тогдашнем положении дел, в директорстве Деп<артамен>та мануфактур ничего такого, что бы было противно моим правилам политической экономии. Но теперь мин<ист>р говорит об институтах, об уменьшении контрабанды. Эти слова заставляют меня опасаться попасть в такое положение по службе, в кот<оро>м я должен бы был действовать вопреки моим мнениям о промышленности народной. Я не говорил об этом в письме к мин<ист>ру потому только, чтобы не подумали, что я прилагаю неуместную значительность частным мнениям чиновника, которого главная обязанность должна состоять в исполнении. Другие могут не уважать наших мнений, но каждый человек должен уважать собственные свои мнения. — Вот главная причина, кот<орая> заставила меня отказаться от предложения м<инистра> ф<инансов>. Я написал к нему (и пошлю прямо к нему по почте) следующее письмо:
‘М<илостивый> г<осударь>. Я имел честь получить письмо В<ашего> пр<евосходительст>ва от 29 марта, коим Вы, М<илостивый> г<осударь>, изволите предлагать мне место в Деп<артаменте> м<ануфактур> и в<нешней> т<орговли>. С чувством живейшей признательности приемлю сей новый знак благорасположения ко мне В<ашего> пр<евосходительст>ва. Конечно, никакие уважения не могли бы воспрепятствовать мне поспешить возвратиться на службу и чрез то явить хотя слабое доказательство моего усердия к оной и признательности к прав<ительст>ву за различные милости, которые были оказаны мне при отпуске за границу. Но, почитая откровенность во всех случаях первою обязанностию, я должен представить В<ашему> пр<евосходительст>ву, что, по расстроенному моему здоровью, я нахожу себя теперь неспособным ко вступлению в круг деятельности, в коем усердие не могло бы заменить ни сил, ни недостатка сведений и опытности. Посему, сколь ни лестно для меня во всех отношениях предложение В<ашего> пр<евосходительст>ва, я должен отказаться от оного: не могу принять на себя обязанности для успешного исполнения < > {Лист поврежден с утратой текста.} не нахожу в себе достаточной возможности ни физической, ни нравственной.
Исполнив долг совести, отказываясь от того, чего принять не должен, я умалчиваю о том, чего стоит для меня отдаление времени возвращения моего в обожаемое отечество!
С чувствами благодарности, равно истинного почтения и совершенной пред<анности> ч<есть> им<ею> б<ыть>, М<илостивый> г<осударь>, В<ашего> п<ревосходительства> п<окорнейший> сл<уга> Н<иколай> Т<ургенев>‘.
Если вы увидите м<инистра> ф<инансов>, то, пожалуйста, скажите ему, что я очень, очень ему благодарен, но что, право, здоровье требует продолжения моего пребывания за границею. — А вы что? Вышел ли отпуск Сергею? Нельзя разве послать просьбу и вашу в Варшаву? Пожалуйста, торопитесь. Застанете хоть половину августа на водах. Когда я решился ехать в П<етер>б<ург>, то хотел к вам писать, чтобы вы меня не дожидались там. Мы бы увиделись где-нибудь за границей. Теперь и подавно. Только, Бога ради, торопитесь. Вы не знаете, как важно годом ранее или позже быть на водах. Я сожалею, что Н<иколай> М<ихайлович> {Карамзин.} опять говорил о вас. Это может затруднить ваш отпуск. Могут подумать, что вы едете par dpit {с досады (фр.).}. Из Милана я писал к вам. Письмо, кот<орое> я оставил во Флоренции для вас, я нашел здесь и не пошлю уже к вам, по крайней мере по почте. Письма с копиею с письма м<инистра> ф<инансов>, посланного во Фл<оренцию>, я еще не получил, но надеюсь, что получу здесь. — Простите! Пишите, пишите о себе и о вашем отъезде. Дней через 10 я буду в К<арлс>баде. — Письма <адресуйте> к Ба-санжу для доставления.
<Приписки на обороте письма, после того как оно было сложено и запечатано:>
12/24 <мая>. Письмо к м<инистру> ф<инансов> пошлю в одно время с этим по почте. Я радовался было случаю как бы против воли возвратиться домой. Но вижу, что мне точно надобно здесь оставаться и, отказавшись от места, мне предложенного, поступил благоразумно. Сидячая жизнь теперь еще для меня не годится. Скоро ли увижу вас в чужих краях?
13/25 <мая>. Вчера получил и то письмо ваше, кот<орое> вы послали во Флор<енцию> с копиею письма м<инистра> ф<инансов>. Оно не переменило моего мнения. Я отказываюсь от места и сегодня посылаю письмо к м<инистру> ф<инансов>. Послезавтра еду отсюда в Прагу и К<арлс>бад. Адреса моего м<инист>ру не почитаю нужным сообщать. Это было бы ни то ни се. Ему нужен ответ категорический. Такой я и сделал. Вчера встретил я здесь Милорадовича, кот<орый> отвез брата своего в Sonnenstein. Он видел там Батюшкова. Ему не лучше. Не принимает лекарства, не обедает с другими. Сестру видел только 2 раза. Между тем доктор не теряет надежды!
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230, л. 60-61 об. Адрес: ‘А Monsieur / Monsieur Alex. Tourguneff / St. Ptersbourg. / Его превосходительству / Александру Ивановичу / Тургеневу. /В С.-Петербурге. / В Комиссии составления законов’. Почтовые штемпели: ‘V WIEN RECOM’ и ‘Взыскать портовые от Австрии / до Радзивилова и весовые до Санкт-Петербурга’ (выделенные курсивом слова вписаны от руки в печатный штемпель, частично стершийся). На письме у адреса служебные отметки и помета: ‘2. Juny 825’.

52
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<14/26 мая 1825, Вена>

No 25

Вена. 14/26 мая.

Я писал к вам по почте из Милана от 27 апр<еля> / 9 мая, No 23. Потом, получив здесь два письма ваших с копиями письма м<инистра> ф<инансов> (посланные одно сюда, другое во Флоренцию) {Письмо А. И. и С. И. Тургеневых во Флоренцию с копией письма министра финансов Е. Ф. Канкрина к Н.И. Тургеневу, по-видимому прямо дублирующее посланное в Вену 1/13 апреля 1825 г., не сохранилось. Такое же дублирующее письмо было отправлено А. И. и С. И. Тургеневыми 4/16 апреля 1825 г. в Дрезден.}, я ответил вам и м<инистру> ф<инансов> и послал оба письма вчера по почте. Вы их получите, вероятно, прежде теперешнего. Я не принял предложения м<инист>ра. — Это письмо посылаю с Милорадовичем. Он отправит его в П<етер>б<ург> по почте с границы. Письмо (кажется, No 22), писанное из Фл<оренции>, я нашел здесь в миссии и отдал опять здесь же в миссии для отправления с курьером. Завтра, рано поутру, я еду в Прагу, где, пробыв дня 3, поеду в К<арлс>бад. Кажется, к Германии мне не привыкать, но после Италии все здесь кажется что-то варварским. Здоровьем же, т<о> е<сть> желудком, я был здесь доволен. Но лица немецкие, еда, театры,— все это так несходно с тем, что я видел в Италии! Этой Италии и италиянцев никто не знает, ни иностранцы, ни сами италиянцы. И знать мудрено — везде и во всем противуположность: вид образованности и невежества, доброты, деликатности и гнусности, ума и — глупости (но не природной) — все это беспрестанно поражает в Италии.
Я не сомневаюсь в том, что увижу вас летом, т<о> е<сть> еще в августе, обоих, в К<арлс>баде или в Дрездене. Посему прошу велеть моему сапожнику сделать мне один сапог (fr den linken Fu mit einer dicken Sohle, wie er frher mir die Stiefel gemacht hat, und aus einem mglichst weichen Leder {для левой ноги на толстой подошве, как он делал прежде сапоги для меня, и из как можно более мягкой кожи (нем.).}).
Не худо бы сделал Сергей, если бы привез какой-нибудь тулуп в Дрезден для подарка в Геттингене профессору Бенеке. Я всегда собирался прислать ему тулуп, а теперь об этом вспомнил. Лучше всего такой, какие у вас крымские или калмыцкий.
Вам обоим также советую взять с собою по тулупу. Зимою в чужих краях они весьма кстати.
Засим прощай. Еду в Пратер обедать с Милорадовичем.
Там и в будни много гуляющего или, лучше сказать, пасущегося народа.
<Подпись>
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230, л. 62-63 об. Адрес: ‘Его превосходительству / Александру Ивановичу / Тургеневу. / В С.-Петербурге. / В Комиссии составления законов’. На письме у адреса стершийся штемпель, служебные отметки и дата ‘Июня 2’. Получено в Петербурге на второй неделе июня (после 6-го) 1825 г. Ответное письмо А. И. и С. И. Тургеневых — от 17/29 июня 1825 г.

53
А. И. и С. И. Тургеневы — Н. И. Тургеневу
<26>

<Рукой С. И. Тургенева:>

Москва. 26 мая.

Вот уже другая неделя, как я здесь, устроиваю маленькие наши дела с Жихаревым на тот случай, если ты не возвратишься, сбираю деньги с частных людей и проч. и проч. Если ты приедешь, то Ж<ихарев> тебе все может передать. В противном случае он будет управляться не хуже нашего. Дней через 8 или 10 возвращусь в Петербург. С нетерпением ожидаем твоего ответа о канкринском месте. Здесь все об этом предложении знают.
Вчера умер здесь Ал<ексей> Мих<айлович> Пушкин, муж и отец дрезденских. Не говори им об этом, если увидишь их, ибо им еще не писали о их потере, но если случится быть им полезным, сделай милость, не откажи. Они должны быть в жалком положении. И у нас бедишка случилась. В Андреевке сгорело 17 дворов от неосторожности и непослушания одного крестьянина, затопившего овин не вовремя. Я завтра пишу туда, назначая в помощь 50 р<ублей> на двор и на год освобождая погоревших от оброка. Сверх того, Татаринов велел им выдать 25 бревен на каждую избу. Этого покуда довольно. Назначение сделано Жихаревым, так же как и другие меры по сему случаю им диктованы. Из полученной ведомости видно, что сгорело множество хлеба, это доказывает, между прочим, что мужики, имеющие весною столько хлеба, не бедны.
Сушков сидит у меня и тебе кланяется. Он, право, совсем не таков, как тебе сказывали. Доказательство, что он не брал, есть его беспрестанный недостаток, несмотря на весьма скромную жизнь в деревне. Прости. Я теперь довольно здоров.
Я здесь живу у Ж<ихарева> и с ним еду в Питер. Он и его жена нам истинные друзья.
<Рукой А. И. Тургенева:>

С<анкт->П<етер>бург. 29 мая.

Я готовлю теперь кровати и проч<ее> для принятия Жихар<ева> и Вяз<емского>, которые будут жить с нами, а там и сами в путь пустимся. На сих днях подам прошение Ол<енин>у об отпуске и попрошу немедленно представить государю по возвращении. Мы получили твое письмо из Милана, но одного, пред тем писанного, не получали еще. Когда Сережа писал это письмо, он еще не имел миланского. Ожидаю с нетерпением твоего ответа Канкрину. Приготовливаю книги, кои хочу взять с собою, но в выборе затрудняюсь. Нужно будет многое русское, если долго пробуду вне России, но главное приготовление должно быть в чтении книг о Германии, Франции и Италии и в итал<ьянском> языке, который почти совсем чужд для меня. Употреблю в пользу время у вод. — В Совете все по-старому, кроме новых отпусков. И Пашков с женой едет в Карлсбад. Чиновники, особливо Петров и Ерм<аковский>, просили тебе поклониться. Алек<сей> Ал<ексеевич> Оленин уехал в Англию на год. Гр<аф> Воронцов будет туда осенью и зовет нас к себе и к сестре. Авось, удастся нам трем вместе путешествовать. Я думаю об этом часто и оставлю П<етер>бург с грустию разве только по Кар<амзине> и по Жуков<ском>.
<Приписка рукой А. И. Тургенева на обороте сложенного и запечатанного письма:>
Борис Тур<генев> отпущен на 6 месяцов и едет с женой водой в Силезию. Ему на дорогу дано 2 тыс<ячи> ру<блей>. Татаринова надеемся отправить в Дерптскую гимназию хотя на 2 года. Авось, удастся уговорить мать и на должайший срок. Прости, милый брат. Скоро свидимся.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 2625. Адрес рукой А. И. Тургенева: ‘А Monsieur Bassange, / banquier de la Cour de Dresde, / pour remettre Mr Nicolas / Tourguneff, Dresde’. Почтовый штемпель: ‘P. MEMEL 15 JUNI’. Получено Н. И. Тургеневым в Карлсбаде 11/23 июня 1825 г. Ответное письмо Н. И. Тургенева — от 13/25 июня 1825 г.

54
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<29>

No 26.

Карлсбад. 29 мая /10 июня.

No 25 послал я с Милорадовичем из Вены. Он хотел отправить это письмо к вам по почте.
Вот уже 10 дней, как я в К<арлс>баде и пью воду. Из Дрездена от Басанжа получил письмо ваше от 4 апр<еля> с копиею с письма м<инистра> ф<инансов> {Письмо А. И. и С. И. Тургенева от 4/16 апреля 1825 г. в Дрезден с копией письма министра финансов Е. Ф. Канкрина к Н. И. Тургеневу, по-видимому прямо дублирующее посланное в Вену при письме от 1/13 апреля 1825 г., не сохранилось.}. Надеялся, что получу от вас другое письмо поновее. Но по сию пору ничего еще нет. Между тем Татьяна Васильевна {Шлыкова.}, кот<орую> мы видали у Путятиных, пишет к Блудовым (кот<орые> здесь), что вы, бр<ат> Ал<ександр> Ив<анович>, говорили, что Сергей скоро отправляется в чужие край, что вы сами едете за ним, а что я возвращаюсь в П<етер>бург. Последнее решено, и я остаюсь здесь. Но почему вы не можете ехать с Сергеем? Неужели так трудно получить отпуск? Но если вам теперь ехать нельзя (не знаю почему), то пусть хотя Сергей приезжает. Я сегодня посылаю описание его болезни к Крейсигу {Речь идет о письме С. И. Тургенева, посланном им в Дрезден на имя Басанжа для передачи Крейсигу (см. письмо А. И. и С. И. Тургеневых от 25 марта / 6 апреля 1825 г.) и полученном Н. И. Тургеневым от Басанжа после приезда в Карлсбад. Это письмо, по-видимому, прямо было переслано Н. И. Тургеневым обратно в Дрезден Крейсигу и не сохранилось.} и прошу его, чтобы он отдал ответ Пушкиной для отправления к тебе в П<етер>бург. Я в Дрездене не был.
Что сказать вам о себе? Я бы хотел только говорить о вас и убеждать вас, особенно Сергея, ехать скорее в Дрезден. Карлсбадские воды, как теплые, можно пить и в сентябре, особливо при хорошей погоде, кот<орая> здесь обыкновенно лучше осенью, нежели летом. Весьма может статься, что Крейсиг пошлет тебя в К<арлс>бад. А если велит ехать на Рейн, то там еще скорее можно пить воды осенью.
Когда будешь в Дрездене, то поговори с Крейсигом особенно о том, где тебе лучше провести зиму. Я думаю, в Италии. Это земля не одних древностей, но и здоровья. Я там был почти совершенно здоров. Слышу то же и от других. Здоровье мое, т<о> е<сть> исправность желудка, сохранилась, впрочем, и в Германии, до самого К<арлс>бада. Здесь, как скоро начал пить воды, то запоры возобновились. Впрочем, я менее теперь об этом беспокоюсь, надеясь на внутреннее, продолжительное действие здешних и на скорое и сильное действие мариенбадских вод.
Здесь нашел я Блудовых. Бродим вместе поутру и повечеру. Он говорит, что мы здесь ‘пьем да гуляем’. — Я пью, а не гуляю, ибо затруднительное принужденное хожденье не могу назвать гуляньем. Бл<удов> гов<орит>, что М<ариен>бад ему повредил. Отсюда он едет в Эмс. Он все тот же. На здешних гуляньях часто встречаются доски с надписями и стихами, где исцелившиеся от К<арлс>бада изъявляют свою признательность. Он и тут всё прочел, ни одна глупость от него не ускользнула. Я брал у него читать ‘Полярную звезду’ и ‘Северные цветы’. При чтении сем мне казалось, что я посреди некоторых знакомых п<етер>бургских. С почтенным Глинкою как будто разговаривал. Но вместе воспоминания об отечестве, по нашим литературным произведениям, сближая приятно с родиною, в то же время от нее и отталкивают.
Засим прощайте. В К<арлс>баде много сидеть не велят. А я уже написал длинное письмо к Крейсигу.
Спросите у Мольво: лучше ли мне взять от него новый кредитив на Париж и Лондон вместо присланного им на Басанжа и Бори или отдать сей Бассанжу и от него уже взять особый кредитив в Париж и Лондон? Я думаю, первое лучше, ибо прямее, менее переписок, и притом Басанж процентов, как Мольво, давать не будет. Кредитив же этот (кот<орый> вы мне прислали) мне не нужен до Парижа.
<Подпись>
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230, л. 64-65 об. Адрес: ‘А Monsieur / Monsieur Alex. Tourguneff, / St.-Ptersbourg. / Его превосходительству / Александру Ивановичу / Тургеневу. / В С.-Петербурге. / В Ком<иссии> составл<ения> законов’. Почтовые штемпели: ‘DRESDEN 16 JUNI 25’ и ‘BERLIN 18. JUNI’. Получено в Петербурге 16/28 июня 1825 г. Ответное письмо А. И. и С. И. Тургеневых — от 17/29 июня 1825 г.

55
А. И. Тургенев и С. И. Тургенев — Н. И. Тургеневу
<2/14 и 6/18 июня 1825, Москва, Санкт-Петербург>

<Рукой С. И. Тургенева:>

Москва. 2 июня.

Брат Ал<ександр> Ив<анович> прислал мне сюда письмо твое No 23 из Милана от 26 апр<еля>. Из него можно отчасти предвидеть ответ твой Канкрину, если, однако же, решительное его предложение не переменит твоего намерения. Во всяком случае мы увидимся с тобою в Карлсбаде, но в Дрездене оставь нам письмо у Басанжа, чтобы нам знать, туда или в Мариенбад к тебе ехать. А Крейсига предуведомь, что мы будем с ним советоваться. В Италии со временем и весну провести надо. В Париж мне не очень хотелось, но вместе мы лучше нигде пожить не сможем. — Симбирские деревни, как и все дела, поручаем Жихареву. Старосты будут рапортовать ему, как нам, и присылать оброк, который Ж<ихарев> будет отдавать здешнему банкиру Бурхарду или здешнему же дому Мольво на кредитивы. Петерб<ургский> Мольво будет получать жалованье наше и также пересылать его кредитивами. Сверх того надо будет вынуть из ломбарда или из частных рук тысяч двадцать рублей на вояж и на случай нужды. На них также возьмем от Мольво кредитив. Да выменяем сверх того червонцев 300 или 400. За всем тем останется у нас в капитале с лишком 400000 р<ублей>.
<Рукой А. И. Тургенева:>

6 июня.

Вчера получил это письмо. 9-го Сережа с Жихар<евым> выезжает из Москвы. Он еще не получал тогда твоего письма из Вены, где ты уведомляешь об отказе <от> места. Теперь получил. Я был два раза у Канкрина, но раз не был принят, а в другой он ехал в Комит<тет> и торопился. Я просил Ореуса объяснить ему твое сожаление, и он, верно, так исполнит, как я просил. Многие жалеют, не знаю, искренно ли. Я подаю прошение послезавтра. Олен<ин> обещал послать мое письмо к государю в оригинале, когда он сюда приедет. К<нязя> Лопух<ина> предварю после. — Подумай и приготовь, что мне читать сперва о Германии, потом о Швейцарии и Италии. Я очень отстал от знания политического и литературного Европы. Нужно приготовления. Также и для описания натуры.
Признаюсь, сколько ни радовался предложению Канкрина, но надежда быть с тобою меня больше обрадовала и ободрила к путешествию. Прости. Спешу в Ц<арское> Село. Скоро опять писать будем.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 3206. Адрес рукой А. И. Тургенева: ‘А Monsieur / Monsieur Bassange, banquier de / la Cour Dresde. / Pour tre transmis Mr Tourguneff, / d’apr&egrave,s son avis’. Без штемпелей и почтовых помет.

56
А. И. Тургенев, С. И. Тургенев, С. П. Жихарев — Н. И. Тургеневу
<17/29 июня 1825, Санкт-Петербург>

<Рукой С. И. Тургенева:>

С<анкт>П<етер>бург. 17 июня.

Возвратясь сюда, я нашел здесь два твоих письма, No 22 и 25, а вчера получили мы No 26. Сапоги, два на одну ногу, заказали и привезем. Тулупов будет положить некуда. И нужного много не уложить в одну коляску. Мы не знаем, когда еще можем выехать, это зависит от отпуска брата, о котором он сам государю доложит. Мы между тем все приготовляем к отъезду. Пушкиной теперь не до меня, и лучше бы Крейсиг удержал все у себя до моего приезда в Дрезден.
Я справлялся у Мольво о твоем кредитиве. Вот что надо сделать. Возврати Мольво старый на Басанжа и Бори и скажи им, куда прислать новый и на каких банкиров или на какие города. Тогда они переменят его. Адрес Мольво: Mollvo & fils, St.-Ptersbg. Напиши прямо к ним. Так выгоднее, чем чрез Басанжа. Впрочем, теперь курс выгоден для тех, кто переводит деньги из России в чужие край. Дают 108 за рубль. Пиши к нам poste restante {до востребования (фр.).} в Memel, Knigsberg и Берлин. Последние два верно получим. И если сам не будешь в Дрезден, то и туда напиши и скажи, где с тобою нам видеться. Мы можем съездить в Карлсбад во всяком случае, чтобы тебя не женировать {производное от фр. ‘gner’ — ‘затруднять’.}. Если твое лечение позволит тебе приехать в Дрезден, то лучше нам там встретиться, чтоб вместе быть у Крейсига. Сюда же писать тебе к нам едва ли можно, разве на всякий случай такое письмо, которое хотя и не застанет нас, так не беда.
<Рукой С. П. Жихарева:>
Я приехал в С<анкт->Петербург проводить братьев за море. Да когда же Бог принесет тебя обратно? Впрочем, если вояж полезен для здоровья, то езди с Богом. Одно условие: помни старого друга, как он тебя помнит. Прости. Обнимаю тебя от искреннего сердца. Вечный и верный С. Жихарев.
<Рукой А. И. Тургенева:>
Я подал на сих днях четыре прошения: два об отставке из Женс<кого> патр<иотического> общ<ест>ва и из Казанской комиссии и два об отпуске бессрочно к водам до выздоровления к<нязю> Лопух<ину> и Оленину. К последнему приложил и свидетельство Арндта о болезни. Олен<ин> обещал мне послать к государю мое письмо и, вероятно, пошлет завтра. Я упомянул в нем и о необходимости скорого отъезда. Вероятно, отпустят, но не надеюсь, чтобы отпустили с жалованьем. Я и не просил его. Все, кроме Дамского, сойдут в руки гр<афа> Ар<акчеева>. — Завтра еще попрошу Олен<ина> скорее послать. Он обещал показать мне докладную записку. Если не отпустят, то выйду в отставку и отправлюсь с Сергеем непременно. Где-то мне придется пить воды и долго ли? Если Сережа поедет в Италию, а ты в Англию, то куда мне прежде ехать? Не лучше ли всем прежде в одну сторону? А там разойдемся по необходимости: вы к водам, а я в Париж или в Италию. — Кланяйся Блудовым. Ожидаем ежедневно Вязем<ско>го, который поедет отсюда купаться в Ревель. Жук<овский> в Ц<арском> Селе, где живет и разрешившаяся 3-го дня от бремени вел<икая> кн<ягиня> Ал<ександра> Фед<оровна>. Двор и гвардия отправляются в Москву осенью. И Жук<овский> за ними в сентябре. В Совете дело наше в деп<артамент>е решено в нашу пользу единогласно. Я видел в Совете Канкрина и сказывал ему о твоем сожалении, что не можешь принять место. Кажется, он принял это как должно. Сначала я полагал, что он рассерди<тся> {Бумага испорчена в месте печати.}. Завтра, т<о> е<сть> 18<-го> {В рукописи, по-видимому, описка: 17.}, мы едем в Ц<арское> Село с Жихар<евым>. С Кар<амзиными> грустно будет расставаться. Я точно как родной у них.
<Более поздняя приписка:>
Был сейчас у Оленина и упросил его сегодня послать записку государю и сказать о необходимости моей скорой поездки. Обещал непременно. Авось. 17 июня.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 2364. Адрес рукой С. И. Тургенева: ‘Monsieur Bassange, Dresde / est pri de vouloir bien envoyer / cette lettre Mr N. Tourguneff, / Carlsbad. / Г-ну Басанжу, в Дрездене’. Без штемпелей и почтовых помет. Получено Н. И. Тургеневым в Карлсбаде 29 июня /11 июля 1825 г. Ответное письмо Н. И. Тургенева — от 30 июня / 12 июля 1825 г.

57
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<30>

Карлсбад. 30 июня /12 июля.

Вчера я получил письмо ваше из П<етер>б<урга> от 17 июня, в котором вы пишете, чтобы я адресовал мои письма к вам в Мемель, Берлин и в Дрезден. Пропущая Мемель, буду писать в Берлин poste restante {до востребования (фр.).}, a это письмо вы найдете у Басанжа (на прошедшей неделе получил ваше письмо от 6 и 9 июня {Речь идет о письме А. И. и С. И. Тургеневых от 2/14 и 6/18 июня 1825 г.}).
В Дрездене (где вы оба, надеюсь, будете) вы узнаете от Крейсига о своем назначении. Сергею он, вероятно, велит ехать в К<арлс>бад. Также и Ал<ександру> Ив<ановичу>, если воды вообще ему нужны. Я проживу здесь всего 8 недель, т<о> е<сть> до конца июля н<ового> ст<иля>. Тогда кончится мой первый курс. В августе я опять возьму другой курс — недели 3-4,— но не знаю еще где: здесь или в М<ариен>баде. Это будет зависеть от решения доктора здешнего или Крейсига.
Сегодня я возвращаю мой кредитив к Мольво, требуя от него вексель на Париж. Это возвращение принесет мне убытку рублей 80. Но на курсе рубля на франки я выиграю более. Мольво берет жидовскую комиссию и porto {почтовые расходы (ит.).}. Первая, вместо 1/2, 1 1/2, a porto, т<о> е<сть> 2 письма к банкирам, около 40 р<ублей> или 20 марок. Это ни на что не похоже.
Как-то отделался брат Ал<ександр> Ив<анович> с своим отпуском? О том, где жить зиму, надобно обстоятельно потолковать. Я боюсь, что не удастся провести ее вместе, ибо думаю, что для Сергея полезнее будет прожить зиму в Италии, нежели в Париже. Поговори, брат, об этом с Крейсигом. Не забудь также хорошенько расспросить его о мариенбадских Moor-Bder {грязевых ваннах (нем.).}. Мне кажется, что они для тебя очень могут быть полезны. Жаль, что Крейсиг не знает бань Италии. Подле Падуи, в Авано, есть грязи, натурально горячие (в М<ариен>баде гретые), кот<орые> могут быть хороши для тебя. И ты бы мог их брать осенью при хорошей погоде.
Видел ли ты <Руста> {Бумага повреждена с утратой текста.} в Берлине? Он всех лучше знает свойство грязей мариенбадских.
Приехав в Дрезден, уведомьте меня немедленно. Если вас пошлют сюда, то тотчас напишите: я приготовлю квартеру. Да не теряйте времени. Пора!
Прощайте!
Ваш <подпись>.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230, л. 68-69 об. Адрес: ‘А Monsieur / Monsieur S. Tourguneff, / pour lui tre remise / son arrive Dresde’. Без штемпелей и почтовых помет. Получено А. И. и С. И. Тургеневыми по приезде в Дрезден 22 июня / 3 августа 1825 г. Ответное письмо А. И. и С. И. Тургеневых — от того же числа.

58
Н. И. Тургенев — А. И. и С. И. Тургеневым
<21>

К<арлс>бад. 21 июля / 2 <августа>.

Вчера я получил письмо ваше от 8 июля, день вашего отъезда {Письмо не сохранилось.}. Ожидаю вас сюда в будущую среду или в четверг, т<о> е<сть> 11 или 12<-го> н<ового> ст<иля>. В Дрездене вы найдете письмо мое. Поговорив с Крейсигом, уведомьте меня, когда сюда будете. В доме, где я живу, есть две комнаты, но в 3-м этаже. Я поищу другой квартиры, где бы мы могли бы жить в одном и том же этаже. Я, вероятно, пробуду здесь до половины сентября. Теперь воды не пью. Начну через неделю другой курс.
Во всяком случае въезжайте здесь прямо ко мне. Я живу на Визе в ‘Goldenen Pelikan’. Может быть, найдя другую квартиру, перееду и приму вас в новой. Вы можете о том спросить в теперешней.
Крейсига я два раза спрашивал о себе. Он отвечал мне письменно и весьма хорошо. Нельзя не уважать его. Но обстоятельства часто меняются. Он, по письму моему, в кот<ором> я описывал тогдашнее мое положение, советует мне взять другой курс нынешнего лета в К<арлс>баде, а не в Мариенбаде. Но с того времени состояние желудка изменилось, и хотя я думаю, что во всяком случае и для пользы здоровья мне надлежит оставаться здесь, при всем том, однако же, я желаю знать его мнение и прошу Сергея спросить у Крейсига следующее:
Als ich dem Herrn Kreyssig geschrieben habe, war die Leibesoeffnung, zwar nicht sehr stark, aber doch gut. So blieb sie auch bis 3 Wochen. Zu Ende der Kur aber, das ist im Verlaufe der 8-ten Woche, wurde die Leibes-Oeffnung wieder sparsamer, und an dem letzten Tage des Wassertrinkens, wo ich dasselbe mit 7 Becher (5 Sprudel und 2 Mhlbrunnen) geschlossen habe, blieb ich vllig verstopft. Seit der Zeit, das heisst seit 3 Tagen, ist die Leibesoeffnung hart und unbedeutend, der Magen ist aufgetrieben, und ich fhle Schwere sowohl im demselben, als auch zum Theil im Kopf. D Appetit ist aber ziemlich gut.
Nach einer Pause von 10 Tagen werde ich hier das Trinken wieder anfangen. — Wenn auch dann whrend mehrern Tagen die Verstopfungen fortdauern, soll ich immer das hiesige Wasser forttrinken, und mit Pillen fr die Leibesffnung sorgen, oder soll ich dann abbrechen, und nach Marienbad gehen, was ich brigens nicht gerne thue, da ich sehen will, was der Sprudel allein fr eine Wirkung haben wird?
Zugleich muss ich bemerken, dass ich whrend meines ganzen Aufenthalts in Karlsbad immer gelbe Farbe des Gesichts gehabt habe, die bisweilen staerker und bisweilen schwcher ist. Dieses dauert auch jetzt fort. Uebrigens vertrage ich hiesiges Wasser sehr gut.
Knftiges Jahr glaub ich wieder in Kbad zu gehen, aber im Frhjahr zuerst nach Dresden zu kommen.
Soll ich auch whrend der Nachkur die Bder fortnehmen? {Когда я писал господину Крейсигу, стул был хотя и не слишком обильным, но все же хорошим. Так продолжалось около 3 недель. К концу курса, однако, то есть на 8-й неделе, стул снова стал редким и незначительным по массе, в последний же день приема вод, каковой я завершил 7 кружками (5 Шпруделя и 2 Мюльбруннена), у меня уже был полный запор. С этого времени, то есть уже три дня, стул твердый и незначительный, желудок вспучен, и я чувствую тяжесть как в нем, так и отчасти в голове. Аппетит при этом довольно хороший.
После перерыва в 10 дней я снова возобновлю питье. Если же запоры будут продолжаться, должен ли я и далее пить здешние воды и принимать пилюли, чтобы помочь работе желудка, или же мне следует поехать в Мариенбад, чего мне не хотелось бы делать, поскольку я хотел бы посмотреть, каково будет действие Шпруделя, если ограничиться только им?
Кроме того, должен отметить, что во все время моего пребывания в Карлсбаде у меня был желтый цвет лица, который по временам проявлялся то сильнее, то слабее. Это продолжается по сей день. Здешнюю воду, кстати сказать, я переношу хорошо.
В будущем году я намерен снова приехать в Карлсбад, но перед этим весною заехать в Дрезден.}
РО ИРЛИ, ф. 309, No 230, л. 66-67 об. Адрес: ‘А Messieurs / Messieurs Bassange et С / Dresde / pour tre remise Мr S. Tourguneff son arrive Dresde’. Почтовый штемпель: ‘CARLSBAD’. Получено А. И. и С. И. Тургеневыми в Дрездене 25 июля / 6 августа 1825 г.

59
А. И. Тургенев и С. И. Тургенев — Н. И. Тургеневу
<22-23 июля / 3-4 августа 1825, Дрезден>

<Рукой С. И. Тургенева:>

Дрезден. 3 августа нов<ого> ст<иля>.

Сегодня в 3-м часу пополудни приехали мы сюда и получили от Басанжа письмо твое от 30 июня/12 июля. В Берлине же писем от тебя не имели. Я еще не успел видеть Крейсига, после обеда он бывает в Пильнице и только по утрам приезжает сюда. Завтра пойду к нему рано, и если успею на почту, то уведомлю тебя о сказанном мне им. Не знаю, почему ты думаешь, что он пошлет меня в Карлсбад. Его воды полезны для обструкций и тому подобного, а у меня их нет. У меня ревматизм, ослабление нерв, геморрою остатки и золотухи. Для всего этого, по словам Арндта и Гуфеланда, нужен очищающий Ахен, а потом подкрепляющий Спа и даже Пирмонт со временем. Руст советовал мне ехать в Мариенбад, пить воду и употреблять грязи. Гуфеланд же сказал, что там совершенно нечего делать, ибо мне нужна сера непременно, а в Kreuzbrunnen-Wasser {Следует ли мне и далее, по возобновлении курса, принимать ванны? (нем.) вода источника Кройцбруннен (нем.).}, как он меня уверял, совсем серы нет. Я же всегда думал, что есть, и на вкус точно эта вода отзывается серою и пахнет немного порохом, по крайней мере привозимая в Петербург. Разумеется, я ни на что не решусь иначе как по совету Крейсига, но, признаюсь, желал бы, чтобы он послал меня в Ахен же. Мне кажется, от этих вод мне лучше будет. Но куда бы я ни поехал, все мне непременно хочется и надобно прежде видеться с тобою. Без того я, кажется, не довольно покоен буду на водах. Нам всем надо назначить будущие свои свидания, переговорить о делах своих, например, о Мольво, которым мы недовольны и у которого все наши дорожные деньги, о Федоре, коего едва ли не нужно будет возвратить в Россию, если мы все трое розно будем жить, о верющем письме, которое ты должен писать в Петерб<ург> для получения твоего жалованья и пенсиона, и пр. и пр. Где же нам съехаться? В Дрездене мы не сможем тебя дожидаться, если б ты и мог приехать сюда между первым и вторым курсом. Если Кр<ейсиг> пошлет меня в Карлсбад, то мы тебя там или в Мариенбаде найдем. Но если он пошлет меня даже и в Ахен, то и тогда нам же к тебе ехать придется. И Гуфеланд объявил мне, что после вод надо ехать непременно в Италию и жить зиму не иначе как в Неаполе.
<Рукой А. И. Тургенева:>
Я также буду советоваться с Крейсигом, ибо больной Реман накануне моего отъезда советовал мне пить воды карлсб<адские>. Остальное же мое путешествие зависит от вас: наше свидание решит. Я отпущен бессрочно, но еще не знаю, с жалованьем ли или без жалованья. Это узнаю скоро. Без меня должен был доложить о сем Канкрин. Ал<ексей> Ник<олаевич> {Оленин.} начал хорошо, но кончил глупо. Объясню все на словах. Жаль, что здесь не нашли ни Блуд<ова>, ни Пушкиной, которая тебе оставила табакерку с Лютером у Басанжа. Я взял ее и привезу с собою или пришлю. Если увидишь Пашкову, то скажи, что у меня есть письма от дочери. Пришлю, если не поедем в Карл<сбад>.
<Рукой С. И. Тургенева:>
4-го августа. Сейчас был у Крейсига, он придет к нам потолковать уже, и я тебя уведомлю. По письму твоему к К<рейсигу> мы не ожидаем тебя сюда, а, вероятно, сами в Карлсбад будем.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 2474. Без штемпелей и почтовых помет.

60
А. И. Тургенев и С. И. Тургенев — Н. И. Тургеневу
<24>

<Рукой С. И. Тургенева:>

Дрезден. 5 августа н<ового> ст<иля>, вечер.

Сегодня был у нас Крейсиг, распрашивал обо всем обстоятельно, хотел все обдумать и завтра опять будет, но после почты, почему мы можем тебя уведомить о том, что он скажет, не прежде 7 августа. Кажется, однако, что дело решится Карлсбадом.
Жаль, что ты не написал нам, сколько надобно дать ему за все консультации. Хорошо было бы нам также знать, сколько peu pr&egrave,s {приблизительно (фр.).} должны мы будем прожить в Карлсбаде денег, дабы взять их у Басанжа на все время по нашему кредитиву. Басанж уверяет, что все петербургские банкиры берут целый процент за комиссию, я то же слышал о Ливио. Впрочем, переговорим об этом при свидании, справимся, сколько берут московские банкиры, и, если выгоднее будет, то постараемся устроиться так, чтобы хотя большую часть денег оттуда получать.
Хотя мы надеемся дни через два отсюда выехать, но ты бы все написал нам сюда, чрез Басанжа, который мог бы уничтожить письмо твое, если оно нас здесь не застанет и если мы в Карлсбад поедем.
<Рукой А. И. Тургенева:>
И я говорил с Кр<ейсигом> о своих четырех недугах, в течение жизни моей бывших, но здоровье мое не расстроивших, однако и Реман советовал полечиться от геморроя в переднем канале, который два раза показывался. Боюсь только ухудшить здоровье: теперь пью, ем, сплю хорошо. Желал бы не разлучаться с вами: вот главное. — Не зная, в Карлсбаде ли ты, точно, не посылаю писем к Пашковым, а привезу сам или пошлю, если в К<арлсбад> не поеду. Прости.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 2437, л. 1-2 об. Адрес рукой С. И. Тургенева: ‘А Monsieur / Monsieur N. Tourguneff / Carlsbad’. Без штемпелей и почтовых помет.

61
А. И. Тургенев и С. И. Тургенев — Н. И. Тургеневу
<25>

<Рукой С. И. Тургенева:>

Дрезд<ен>. 6 августа н<ового> ст<иля>. Суббота.

Вчера Крейсиг решил, что мы оба поедем в Карлсбад недели на четыре. Завтра рано поутру едем туда через Теплиц и Пирну, где остановимся, чтобы зайти в Зоненштейн. След<овательно>, в воскресенье или в понедельник рано же поутру будем в Карлсбаде. Не знаем, успеешь ли ты нанять нам квартиру или, по крайней мере, у ворот города оставить нам записку, куда въехать. — Если ничего не найдем, то вьедем в какой-нибудь трактир и пойдем тебя искать. Нам надо каждому по комнате, да какой-нибудь чулан, или что нужно, для Федора. Теперь квартиры, сказывают, дешевле. Но, я думаю, надо будет нанять более, чем на месяц.
<Рукой А. И. Тургенева:>
Я возвратился из Таранта, где видел Тика, кот<орый> сказывал о тебе, но забыл дать нам записку о твоей квартире. — Надеюсь застать в Карлсбаде Дрейзеке и Эйнарта. Два письма к Пашковой отдал сегодня для отправления Басанжу, не зная еще, что сам так скоро туда поеду. И мне присоветовал Кр<ейсиг> Карлсбад, но слегка. Я боюсь, чтобы вода не взбудоражила моего геморроя, который кидается в передний канал. И Кр<ейсиг> говорит, что только легкое употребление вод спасет от сего. Я теперь очень здоров и никакого недуга не чувствую. Прости. До свидания.
<Рукой С. И. Тургенева:>
Сейчас получили твое письмо от 2-го авг<уста>. Сегодня же увижу Крейсига и расскажу, что ты пишешь, но не успею уведомить, а привезу ответ сам. — Мы остановимся спросить о тебе в ‘Пеликане’. Конечно, в одном этаже лучше, но и в одном доме уже очень хорошо.
Сейчас же получили письмо официальное от Оленина, в коем уведомляет, что государь разрешил недоумение и приказал производить Ал<ександру> Ив<ановичу> все его оклады.
РО ИРЛИ, ф. 309, No 2437, л. 3-4 об. Адрес рукой С. И. Тургенева: ‘А Monsieur / Monsieur N. Tourguneff / Carlsbad’, приписка к адресу неизвестной рукой: ‘aux soins de Mons J Knolb. Почтовый штемпель: ‘DRESDEN 6 Aug’.
Тургенев Николай Иванович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Письмо А. И. Михайловскому-Данилевскому, Тургенев Николай Иванович, Год: 1813
  2. Письма к П. Я. Чаадаеву, Тургенев Николай Иванович, Год: 1825
  3. Из переписки Николая Ивановича Тургенева в 40-60-ые г.г, Тургенев Николай Иванович, Год: 1862
  4. Разные письма, Тургенев Николай Иванович, Год: 1825
  5. Письма к брату С. И. Тургеневу, Тургенев Николай Иванович, Год: 1826
  6. Избранные письма, Катенин Павел Александрович, Год: 1828
  7. Письма к князю П. П. Вяземскому, Булгаков Александр Яковлевич, Год: 1850
  8. Письма, Львов Николай Александрович, Год: 1801
Электронная библиотека