Передовые статьи о судебной реформе, Победоносцев Константин Петрович, Год: 1865

Правоведение
Время на прочтение: 41 минут(ы)
Скачать в PDF
К. П. Победоносцев. Сочинения
С.-Пб., ‘НАУКА’, 1996

&lt,Передовые статьи о судебной реформе&gt,

Для того чтобы дать себе точный отчет в тех нововведениях, которые мы получаем с новыми судебными уставами, и составить себе ясное, раздельное, реальное о них представление, необходимо отделить в них то, что относится к общим началам или основным правилам суда, от всего того, что составляет техническую часть его, совокупность процессуальных обрядов и правил. Одно дело — уяснить себе что имел в виду законодатель, какие он полагает существенные, необходимые условия суда, какие интересы имеет он в виду оградить, какие потребности желает он удовлетворить и каких целей достигнуть. Другое дело — определить, как предположил законодатель достигнуть этих целей, какие указал для этого пути и обряды и какие устроил органы: сюда относится вся техническая часть судоустройства. Без сомнения, те и другие вопросы тесно между собою связаны, и одна часть законодательной работы должна вполне соответствовать другой. Не уяснив себе, что имеется в виду, законодатель не может определить с успехом как достигнуть предположенных целей, с другой стороны, не составив себе реального понятия о способах, средствах, путях и органах, не определив во всей подробности: как все это будет? законодатель не может с полною уверенностью поставить и основные условия, ибо предписать к исполнению можно только возможное, а о возможности нельзя рассудить основательно, покуда мысль, сообразив и взвесив все условия действительности, все орудия и силы, не составила еще себе отчетливого представления о том, как все это будет, как все это двинется.
Но и разрешив с достаточною отчетливостию эти вопросы, ни один законодатель в мире не может еще в таком важном и сложном деле, каково дело суда преобразуемого с верхнего края до нижнего,— не может почить от дел своих, заключиться в круге своего творения и сказать себе с полною уверенностию Творца: все созданное мною прекрасно! Эта уверенность всего менее может относиться к технической части нового здания, к самой трудной части дела, ибо здесь вся работа законодателя состоит в комбинации вероятностей и предположений, основанных на бесчисленном множестве фактических данных, мелких и крупных. Выше силы человеческой сообразить вместе все эти данные, не упустив из виду ни одного факта, ни одного существующего состояния, ни одной из сил, долженствующих входить в расчет общего действия вновь устраиваемой машины. А что сказать, если общее состояние таково, что многие из этих данных открываются только случайно и нечаянно, много есть таких сил, которые, подобно физическим силам, еще не исследованным в науке, можно только чуять и испытывать, но нельзя еще взвесить, уяснить и подчинить себе? Вот почему в подобных случаях, как ни отрадно было бы с чувством уверенности успокоиться после тяжкой работы созидания, законодатель не может сказать себе: теперь все движется само собою по плану! Еще приходится ему стать на страже у своего дела, самому пускать в ход разные части машины и зорко следить за всем, что пущено в ход, все ли совершается по мысли, и где что исправить следует.
Но оставим покуда в стороне техническую часть новых уставов суда и судоустройства, оставим также в стороне вопрос о способах ее осуществления и необходимого видоизменения при осуществлении. Осмотримся сперва в том что нового представляется в тех общих началах, которые положены нашими уставами в основание суда и судебных отправлений.
В этом отношении наши судебные уставы (мы будем говорить покуда лишь о суде гражданском) составляют для нас драгоценное приобретение тем, что ясно выясняют истинные, руководящие начала суда: не новые, но старые как сама истина, начала, которые или вовсе не касались нашего сознания, или пришли в забвение, но таковы по своему свойству, что от забвения их кривится и теряет свое значение всякий суд. Они драгоценны для нас тем, что отсекают многие формы производства, которые появились в истории нашего суда не в силу органического развития мысли о суде, но или вследствие тупого подражания чужеземным, дурно понятым формам, или вследствие того, что прямое законное понятие о суде затмилось приказною привычкою и канцелярскою обрядностью.
Вот, например, какие наши капитальные приобретения.
У нас во многих случаях, совсем было забылось понятие о том, что суд есть состязание двух сторон, и что нельзя ни удовлетворить, ни обвинить одну сторону, не выслушав другой. Как ни просто это понятие, оно не присутствовало в сознании у многих судей, как ни безусловно это правило, оно нарушалось ежедневно и бессознательно, и от того судебный приговор нередко принимал вид произвольного или случайного действия и служил не к исходу из неизвестности, а к возбуждению новых нескончаемых недоумений. Оживить в сознании это коренное начало всякого суда и поставить его так, чтобы оно впредь было ненарушимо, чтоб оно составляло азбуку правосудия, без которой нельзя шагу сделать в его книге,— это одно составляет уже для нас, при нашей бедности, важное приобретение.
Суд наш был до сих пор беден и внутреннею и внешнею силой, но негде было ей развиться, когда ей простору не было, не было своего, резко очерченного круга, в котором она могла бы свободно и сознательно совершать свои отправления. В отправления суда имела право вмешиваться власть правительственная, если не прямо, то косвенно, и низшие органы суда были совсем подавлены надзором административной власти. Высшая администрация не могла уничтожать судебные приговоры, но могла ревизовать делопроизводство, требовать отчетов, налагать взыскания на суд и судей. Недобросовестным и ленивым судьям не было от этого помехи, но сколько бывало судей честных, горячих и деятельных, которым приходилось бросать свои должности только по тому, что они чувствовали себя в зависимости от секретарей губернского правления или от правителя губернаторской канцелярии! Что может быть унизительнее для суда, и какого суда можно ожидать при такой зависимости? Новый устав снимает с судьи это иго, и предоставляет суду свой круг деятельности, в который ни прямо, ни косвенно не может вмешиваться общая администрация.
Вследствие отрывочности постановлений, вследствие недомолвок в законе, вследствие крайнего раздробления подсудности, сложности и запутанности сроков, тяжущиеся, при существовании судов, весьма часто находились в состоянии бессудности, длинное и утомительное производство оканчивалось для них нередко отказом в правосудии, с указанием просить, где следует, по закону, тогда как в законе невозможно было найти ясного указания. Дела первой важности об исполнении договоров и о защите владения, закон направлял прежде судебного к судебно-полицейскому производству, но где начиналось первое и где оканчивалось последнее, невозможно было и различить по неясности закона: в одном и том же деле судебное производство смешивалось с полицейским, так что между состязанием и следствием невозможно было провести ясную черту, и самый добросовестный судья нередко должен был отказывать в правосудии людям безгласно обвиненным и нигде еще по порядку не судившимся. Невозможно исчислить, сколько происходило путаницы, проволочки, раздражения, сколько терялось безвозвратно неоспоримых прав от этого смешения начал и от этого беспорядка в формах производства. Новые уставы наши указывают для всех дел одну общую форму производства чисто судебную, и разрушают лабиринт, в котором блуждали так часто наши просители между судом и полицией.
В так называемых следственных делах, соединенных с казенным интересом, беспорядок производства доходил у нас до крайней степени. Правила и формы, хотя и неполные, и не совсем ясные, которые установил сам закон для ограждения частных лиц от неправильных и произвольных исков со стороны казенного управления, пришли в забвение в судах, так что нарушение этих правил перестало и представляться нарушением. Без определенного иска, без всякой мысли об ответственности, без всякой заботы о доказательствах, любое место казенного управления могло одним предписанием или сообщением суду привлечь к ответу частного владельца, волочить его в судах, заставить его оправдываться даже против притязания ничем не подкрепленного, подвергать его всем случайностям следствия, в которое превращалась тяжба, всем последствиям ошибки или упущения, нередко невольного, в течение процесса. Новые уставы дают возможность прекратить всю эту бессудность под видом суда, установляя и для этих дел общие начала судебного производства, указывая всякому казенному управлению законное его место, ставя и его в положение истца или ответчика — перед судом, наравне с другой стороной.
Распространение письменности сделалось язвой нашего судебного производства: оно угрожает дойти до таких размеров, при которых самые отправления судебные не могли бы продолжаться. Бывали уже примеры такого накопления дел, что весь порядок канцелярской деятельности расстраивался и оказывалась необходимость приостановить ее в ожидании разборки и очистки. Но не в этом еще канцелярском свойстве нашего суда заключался главный его недостаток: без письменности никакой суд обойтись не может, и форма сама по себе еще не отвечает за злоупотребление формы, за излишество, за невежество и рутину. Главный недостаток нашей судебной организации в этом отношении состоял в том, что она вовсе не оставляла места и возможности для словесной формы суда, даже в тех случаях, когда оказывались все нужные для того условия и когда заботливый и умный судья пожелал бы этой формой воспользоваться. Новые уставы дают полную к тому возможность и установляя определительные правила и обряды суда словесного, по-видимому, стремятся к утверждению этой формы преимущественно перед письменною.
До сих пор чиновник, в администрации или в судебном управлении, мог считать себя на деле почти безответственным перед частными лицами за последствия своих действий и распоряжений или своего бездействия. Правда, закон объявлял, что чиновник должен отвечать частным лицам за убыток и вред, происшедший от его действий, но вместе с тем закон не открывал никому прямого пути и надежного способа для привлечения должностных лиц к ответственности. Правительственные места обыкновенно указывали обиженным обращаться к суду с иском, а суды отказывали в принятии исков, признавая себя не в праве судить о действиях должностных лиц, особливо тех, которые в рядах служебной иерархии занимали место выше той или другой степени суда. В редких случаях, когда просителю удавалось тем или другим способом двинуть свое требование по той или по. другой дороге, оно оказывалось в результате бесплодным, потому что взять было уже нечего и не с кого: самые признаки действия, на котором требование основывалось, уничтожались за давностью времени, в конце сам же обиженный должен был расплачиваться за издержки бесплодного производства. Не говоря о крупных делах,— при сложности и разнообразии нашей администрации и судебного управления, нетрудно себе представить, какое множество встречалось ежедневных, мелких случаев, в которых частный человек должен был покоряться произвольным действиям, произвольной проволочке, произвольным сборам и несть на себе издержки вовсе излишний, не имея возможности требовать вознаграждения за ценность, по чужой вине растраченную, за имущество, по чужой вине разоренное.
Таких случаев тысячи и десятки тысяч встречаются у нас в ежедневном обращении просителей у должностных лиц и в присутственных местах. Ужасно подумать, как, с одной стороны, должна была развиваться и усиливаться в должностных лицах до самых мелких чиновников привычка к произволу и лени, равнодушие к законным интересам просителей, сколько, с другой стороны, пропадало даром времени, труда и издержек, сколько накоплялось раздражения у просителей от этой бессудности во всем, что относилось до действий чиновников в канцелярии присутственного места. Если бы можно было развернуть и прочесть этот бесконечный свиток, поистине в нем прочли бы мы: ‘жалость и рыдание, и горе’.
От этого зла, от безответственности и бессудности, новые уставы дают возможность освободиться или, по крайней мере, значительно уменьшить его, указывая прямой, ясный и по-видимому скорый путь к заявлению и к разрешению всех подобных жалоб, так что будет возможность и в малозначительных суммах, без пространного производства, искать управы на нерадение, неосмотрительность или медленность должностного лица. Кому доводилось испытать на себе всю тяжесть хождения по делу, всю невыносимость волокиты приказной, тот, конечно, оценит по достоинству значение статей нового устава, относящихся к этому важнейшему предмету, и вздохнет свободнее хоть надеждой на будущее.
Вот (не говоря о других) капитальные приобретения, которые обещают нам новые судебные уставы. Нельзя не радоваться этим драгоценным приобретениям, но, радуясь им, нельзя позабыть, что все они покуда не иное, что как законная возможность, слово законное: да будет! Как превратить возможность в действительность, как слову придать реальность дела, как эти благие начала воплотить и утвердить таким оплотом, чтобы сквозь него пробиться нельзя было,— вот задача, которую решить еще предстоит. Слово оправдывается делом, а дело в сфере практической требует практического расчета и соображения.

(‘Московские ведомости’. 1865. 14 апреля. No 79. С. 1).

——

Давно уже законодательство наше в той части, к которой относятся по системе так называемые ‘учреждения государственные’, не подвергалось такому коренному, такому решительному преобразованию, какое вводится теперь с обнародованием судебных уставов. Новые учреждения по крестьянскому управлению, при всей важности своего государственного значения, не могли в общей организации управления произвесть такой переворот, какой суждено произвесть новым учреждениям судебным. Крестьянские учреждения появились в виде особого цельного организма, который можно было без особенных затруднений, без решительной ломки ввесть в старую, установившуюся и окрепнувшую систему ‘учреждения о губерниях’. Теперь, с изданием судебных уставов, эта система в первый раз подвергается коренному изменению сверху до низу: в нее
вводится новый чуждый организм и не только вводится, но переплетается с нею, принося с собой начала новой системы, которым трудно привиться к старой конструкции и невозможно ее поглотить в себе. Легко предвидеть, с какими затруднениями сопряжено это соединение старой системы, существующей и действующей, с новой системой, только что очерченной в плане. Соединение механическое нетрудно, но и ненадежно: старая система может не выдержать, новая может покривиться и сойти с места. Но как устроить не механическое, а органическое соединение, как дойти до того, чтобы новая конструкция привилась к старой?
Задача эта затрудняется еще тем, что кроме новости в устройстве органов судебной власти и в их отношениях к другим соприкосновенным властям, действие этих органов должно совершаться на новых началах, в новых еще не испытанных формах и по правилам техники вовсе еще нам незнакомой. Поэтому неудивительно, если вопрос о приведении в действие новой системы представит законодательству более трудностей, чем представляло начертание самих положений. Неудивительно также, что в ожидании законодательного разрешения этой задачи общественное мнение в высшей степени заинтересовано ею, что повсюду слышны вопросы и горячие толки о том, когда и как новые учреждения приведены будут в действие.
Мнения и желания, высказываемые по этому поводу, очень разнообразны.
Одни говорят: ‘Чего ждать? План готов. Пусть повсюду сразу приведется в действие новая система как общих, так и мировых судебных учреждений. Пускай на первый раз общее действие системы будет несовершенное, пускай будут ошибки, неровности, противоречия: все это мало-помалу сгладиться и придет в порядок, дойдет до единства и цельности на практике: но, по крайней мере, во всей России откроется одинаковый суд, и для всех будет повсюду равномерная защита. Не будет в одном месте осуждаем один подсудимый за то, за что в другой местности был бы оставлен в подозрении. Не будет противоречия в применении к одним частям государства форм и законов, которые в других частях отринуты как негодные и отжившие свое время. Старые дела, еще не решенные, если нельзя будет тотчас же перевесть на новый лад, можно порешить как-нибудь скорее, в сокращенной форме, назначив для того срок и затем повсюду место для нового суда очистится’.
Другие, почитая невозможным одновременное и повсеместное введение в действие новой системы в полном виде, полагают наилучшим оставить на первое время в действии старую систему, ввесть повсюду только мировые учреждения, а остальные судебные учреждения открывать в разных губерниях постепенно, по очереди. ‘Таким образом, говорят они, вся империя воспользуется хотя одного частью новых учреждений, и затем уже можно будет, без нарушения справедливости, вводить полное действие новой системы постепенно, соображаясь со средствами и пользуясь уроками опыта, в одной местности вслед за другою’.
Наконец слышится еще мнение, что всего удобнее и всего надежнее было бы на первый раз открыть полное действие как общих, так и мировых судебных учреждений в двух или трех местностях, избрав для того области столичные, где представляется наиболее удобств в приискании людей и способов к полному осуществлению преобразования, а затем уже, когда налицо будет так сказать живой образец новых учреждений в полном действии, вводить их мало-помалу в другие области и губернии.
Которое из этих мнений основательнее? Какой путь надежнее, какой соединяет в себе наиболее условий успеха?
Вопрос этот, конечно, разрешится в непродолжительное время законодательным порядком: слышно, что особая комиссия, состоящая при государственной канцелярии, уже почти окончила его разработку. Но в ожидании законодательного решения этого важного вопроса публика не может, конечно, не требовать, чтоб и периодическая печать высказалась о нем и постаралась свести к одному знаменателю разнообразные мнения, ходящие в обществе.
Мы знаем, как трудна эта задача, но не считаем себя вправе уклоняться от нее. Мы изложим взгляд, соглашающий, по нашему мнению, суждения специальных людей с заявлениями общественной потребности и общественной заботы. Но чтоб изложить этот взгляд с достаточною убедительностью, необходимо сперва привести в ясность его мотивы, и мы, в интересе дела, подчиняемся этой необходимости, как ни трудно удовлетворить ей в газетных статьях, от которых публика по праву требует решительных и ясных заключений, а не развития мотивов и доводов.
Начнем с замечания самого элементарного. При решении вопроса о том, как совершить переход от старых форм к новым, как ввесть в новые формы и приладить к ним живую человеческую силу, всего опаснее горячее увлечение самой формой, всего вреднее — выставить перед собой эту форму и вообразить ее делом осуществившимся. Разве старая наша форма суда, при всех своих несовершенствах, была вовсе лишена основных начал судебного дела? Разве многие из новых начал не служат только обновлением и лучшим изъяснением старых, лежащих в основе старого суда, но забытых или никогда не приходивших в сознание на практике, хотя в сознании старого закона они присутствовали? Разве и теперь безобразие многих судебных действий не обличается перед лицом некоторых начал действующего закона, когда здравая мысль сумеет распознать их? И все-таки, в массе судебных деятелей и судебного производства, начала эти остаются без сознания, без жизни, без исполнения, и все-таки равнодушие и лень, и невежество — гораздо еще сильнее, чем своекорыстие и умысел,— успели оплесть эти начала частою сетью приказного обычая, под которым и распознать их бывает трудно. Кто поручится, что с нашими новыми, драгоценными приобретениями не случится то же, если мы не позаботимся сразу дать им всю жизненную реальность в лице первых деятелей, так, чтобы последующие за ними не могли уже сбиться с толку?
Еще недавно, с грустным чувством, сравнивали мы отправления своего суда с отправлением суда у соседних народов и там чуяли присутствие крепкой действительной силы, которой у себя не примечали, видели там установившийся твердый порядок, которого у себя не находили. Изучив этот порядок, последовательно развившийся в систематической форме, боле или менее стройной, более или менее совершенной, мы задумали — и задумали благоразумно — ввесть у себя систематический строй, подобный тому строю, на деле испытанному. Но можно ли нам забыть о том, что не эта форма, не этот внешний строй придает у соседних народов силу и обеспечивает порядок судебному отправлению? Сила там в том, что есть там неистощимый запас реального знания, опыта и предания, передаваемый в течении нескольких столетий от поколения к поколению, есть вековая история и практика судебная, в которой последовательно воспитываются и входят в силу один за другим целые ряды готовых деятелей, есть живой авторитет науки и практики, под сенью которого возрастают будущие авторитеты, есть вековые корпорации, разделившие между собою экономически труд судебного отправления и служащие специально для техники каждого отдельного рода, есть, и это ли не главное, основные начала суда, столь ясно утвердившиеся в сознании деятелей и в общем мнении, что перед этими началами, распознав их, всякий принужден остановиться, ибо перескочить через них нельзя, отрицать их или обойти невозможно, а дальше идти некуда.
Многого нет у нас, что есть у соседних народов, но со многими недостатками можно еще помириться, лишь бы удалось нам утвердить у себя основные начала суда, лишь бы те капитальные приобретения, которые мы перечислили вчера, из возможности перешли у нас в действительность и стали у нас крепкими столбами: на этих столбах установилась бы прочная основа правосудия, и рано или поздно воздвиглась бы сила, утвердился бы порядок.
Мы указали вчера на эти новые начала, которые почитаем основными, существенными приобретениями нового судебного порядка. Но как ни просты, по-видимому, эти начала, нет возможности предположить, что и они сами собою скажутся с первого раза в новых судах и новых судебных деятелях. Придется еще провесть эти новые начала сквозь темную тучу утвердившегося обычая, который окажется тем упорнее и неподатливее, что образовался бессознательно, механическим накоплением, переходя от одного поколения к другому. Можно заранее предугадать, что эта громадная сила инерции и привычки обнаружится бессознательно в самих деятелях судебной реформы, ибо они сами прежде всего сыны своего века, своей земли, своей истории. Сколько раз уже эта громадная сила вступала у нас в борьбу с новыми началами деятельности, и одолевала в борьбе, потому что на Стороне ее были природная лень и равнодушие,— свойства, как известно, умеющие ужиться с самым восторженным сочувствием, с самым горячим стремлением к новому делу, и в нем притаиться,— на стороне ее были, и это главное, неопытность, неведение, недостаток сил, слабость реального сознания о предмете и способах деятельности! Легко было бы дело, когда бы надлежало только наблюдать и приказывать, но в трудном и сложном деле суда вся деятельность совершается посредством судебной техники, и эту-то технику, совершенно новую для нас, надлежит так устроить и направить, чтобы ее пружины и колеса все вместе действовали, не сбиваясь с указанного места и не уклоняясь от основных начал, на которых держится весь механизм.
Часто приходится слышать фразу, что само дело может создать для себя нужные силы, может поднять до себя людей. Полезно отдать себе отчет в смысле этой фразы. Да, дело поднимает людей, но только тогда, когда совершается самое дело, а не подобие его. Живое дело сказывается только в живых людях. Живые личные силы притягивают к себе и воспитывают около себя другие личные силы, завязываются узлы или средоточия сил, а затем выступают целые ряды деятелей, возникает предание, создается школа. Тогда дело поднимает людей. Если же мы обратимся к началу зарождающейся деятельности, то вернее будет, обернув фразу, сказать, что люди поднимают дело.
Попробуем представить себе, например, учреждение словесного суда отдельно от экономии сил, посредством которых оно должно двинуться, и мы убедимся, что это дело у нас само себя поднять никак не в состоянии. Как бы решительно ни была высказана, как бы старательно ни была обставлена в новом уставе идея и форма словесного суда, в настоящую минуту никто не может представить себе, во что она обратится на деле. И если бы спросили: кто знает, не будет ли наш словесный суд только новым видоизменением старого суда письменного? — это будет в настоящую минуту не вопрос праздного скептицизма, а серьезный вопрос испытующей мысли, который обходить ни в каком случае не следует. Но мы предоставляем себе поговорить об этом подробнее завтра.

(‘Московские ведомости’. 1865. 15 апреля. No 80. С. 1).

——

Москва. 15 апреля.
Словесное делопроизводство, вот главная характеристическая черта новопроектированной формы суда, ее существеннейшее достоинство, обещающее обеспечить нам суд, чинимый судьями, а не канцеляриями, и, следовательно, освободить суд от его теперешнего приказного характера. Мы должны дорожить судом словесным. Будем ли мы довольны, если столь желаемый, столь нетерпеливо ожидаемый нами словесный суд на деле окажется таким же письменным судом, как теперешний, вызывающий столько горьких жалоб? А, к сожалению, это дело весьма возможное.
Решительно нет основания думать, что наше многописание само собою прекратиться только потому, что будет введена новая форма. Всякая форма примет тот вид, какой захотят и сумеют придать ей исполнители, а наша форма, как увидим сейчас, очень податлива, и с письменностью может ужиться весьма удобно.
Нет суда, с которым не соединялось бы канцелярское дело. В нашем новом уставе очень многое заимствовано из французского судопроизводства, считающегося бесспорно за судопроизводство преимущественно словесное. Но именно во Франции на судебное многописание очень сильно жалуются: многописание производится только, помимо судебного места, в канцеляриях у стряпчих. У нас, по новому уставу, вся письменная часть производства должна совершаться под наблюдением и при непосредственном участии самого суда и его канцелярии: здесь зерно возможного развития письменности в наших новых судах и притом письменности машинальной.
Мы должны взглянуть на дело без увлечения. Наша новая форма предоставляет судьям полную возможность ввести и поддержать суд словесный, но только возможность, не более. Наряду с этою законною возможностью есть другая возможность — положиться на бумагу и утвердить на письменной части производства всю силу судебного рассмотрения. По какой дороге пойдет судебное дело, как настроится основной тон его, это будет зависеть не только от желания, но и от умения тех людей, кому выпадет на долю почин новой деятельности.
Мы видим, что новый устав принял французскую систему разделения формы производства на общую и сокращенную. Не будем говорить здесь о том, какие могут быть удобства или неудобства такого раздвоения формы: заметим только, что от усмотрения суда зависит свести всякое дело с сокращенной формы на общую. Но общую форму суда невозможно признать чисто словесной формой: конечно, не без особой цели законодательство наше пригнало невозможным, при существующих условиях, требовать словесного суда во всех делах во что бы то ни стало. Существенною принадлежностью общей формы служит письменное производство: закон называет его предварительным и приготовительным, и указывает вслед за ним словесное состязание тяжущихся. Но в этом обмене письменных объяснений, совершающемся под наблюдением суда и при его участии, нетрудно распознать основной тип нынешнего бумажного состязания. Нужна сильная рука, нужна большая твердость и ловкость для того, чтобы при этом типе развить и прочно утвердить на практике форму суда словесного, чтобы не поддаться тому тяготению к письменности, которому инстинктивно следует всякая канцелярская практика, не только в лице судей, но и в лице самих тяжущихся. Напротив того, представим себе судебных деятелей слабосильных, малоопытных, не привыкших поддерживать в себе всегдашнее серьезное отношение к делу,— а такие деятели, без сомнения, будут в большинстве на первое время,— представим их лицом к лицу с такою податливою формою. Нетрудно себе вообразить что последует: последует под видом словесного суда полнейшее повторение нынешнего приказного производства. И судьи, и тяжущиеся, и стряпчие их мало-помалу утвердятся в той мысли, что вся суть дела заключается в бумагах, на суд подаваемых. Доклад, производимый членом суда, может принять знакомую форму записки из дела. Словесные состязания, когда окажется, что они никому не нужны, совершенно уподобятся нынешнему присутствованию тяжущихся при докладе, а тогда и дела сокращенного производства незаметно поворотятся на удобную для слабости человеческой дорогу, указываемую общей формой. Немало уже видели мы у себя примеров тому, как суд, по намерению закона словесный, превращается в руках исполнителей в письменное производство. В уставе коммерческих судов начало словесного суда выражено еще решительнее, нежели в новом уставе судопроизводства, однако что мы видим на деле? Есть коммерческие суды, в которых действительно суд производится словесный. Это значит, что здесь с самого начала опытная рука дала направление судебной практике и утвердила в ней правильный обычай, зато есть и такие коммерческие суды, в которых, хотя суд и называется словесным, но на самом деле такового нет, а развилось письменное производство, и к нему все подладилось, как работа канцелярии, так и деятельность стряпчих: причина та, что не было человека, который в самом начале умел бы понять сущность новых начал в формах нового судебного механизма и, поняв, утвердить в новом деле новый обычай и новую практику.
Вот почему нашим судебным деятелям, при самом начале действия новых уставов, много надобно будет иметь не только желания, но умения, ловкости и технических сведений, чтобы провесть в практику самое существенное начало уставов — начало словесного суда. Ошибутся многие, кто, не испытав еще этой деятельности, считают себя готовыми к ней и весело думают, что новее начало поднимет их. Нет, им предстоит поднять в суде новое начало, уразуметь его, поддержать его твердо и, главное, приучить людей неопытных к делу весьма трудному, к тонкой и сложной судебной технике. Как ни согласиться, что для этого требуется немалая сила?
Итак, форма нашего состязательного производства, сама по себе, нисколько еще не дает нам уверенности в том, что оно будет словесное. Но вот еще, в самом конце производства, после решения, открывается широкая дверь, в которую может мало-помалу проникнуть самая пространная письменность и все заполнить снова. Когда состоялось и объявлено решение суда, начинается новая работа: надобно изложить его на письме во всей полноте не только юридической, но и фактической. Надобно составить, для выдачи тяжущимися, акт судебного решения с прописанием всех обстоятельств дела, ибо для определения законной силы решения повсюду признается необходимым разуметь его в связи со всеми обстоятельствами дела, выяснившимися во время состязательного судопроизводства. Оттого составление судебного решения или протокола повсюду сопряжено с большою письменностью. Эта письменная работа ложится всею тяжестью либо на канцелярию, либо на самих тяжущихся. Известно, что, например, во Франции стряпчие для этой цели подают на суд свои записки с изложением всех обстоятельств дела, доводов, опровержений, доказательств, представленных во время процесса, и приговор составляется по соглашению стряпчих двух сторон, лишь слегка поверяемому председателем суда, таким образом, помимо суда и судебной канцелярии, совершается эта письменная работа, достигающая нередко огромных размеров. Известно, что во Франции эта система, выгодная для стряпчих, дает повод ко многим злоупотреблениям. Наши судебные уставы отвергли ее, да и трудно было бы ее принять, потому что сословия стряпчих мы покуда не имеем. У нас эта работа возложена на канцелярии, под надзором судей. Фактическое изложение у нас было всегда камнем преткновения для делопроизводителей и главным узлом, в котором завязывалась письменность и от которого вместе с тем, зависела медленность производства. Для того чтоб изложить фактическое содержание дела без повторений, без путаницы, во всей полноте и сжатости слова, требуется и верность анализа, и умение владеть речью: качества, приобретаемые серьезным учением, которое редко достается на долю наших молодых людей при существующей у нас учебной системе. Вот почему, хотя многие из них не затрудняются рассуждать о том или другом деле и разрешать самые отвлеченные вопросы, весьма немногие умеют без крайнего затруднения изложить на письме, в кратком, полном и последовательном очерке, обстоятельства дела, имеющего некоторую сложность, изложить так, чтобы в этом очерке обе стороны признали содержание своего дела исчерпанным. Между тем, от неполноты или пропусков в таком изложении нередко зависит соблюдение или потеря прав, принадлежащих тяжущимся или за ними признанных, и потому наши делопроизводители, чувствуя себя слабосильными для этого дела, или избегая умственного, иногда очень тяжелого труда, с ним соединенного, предпочитали по большей части механическую работу работе умственной, и краткое изложение заменяли механической перепиской бумаг из подлинного дела, зная, что, хотя при этом много будет лишнего, но уже пропусков не будет. Тяжущиеся тоже, при существующих условиях, находили в этом и для себя более обеспечения, и таким образом являлась в делопроизводстве пространная записка, входившая затем в состав приговора. Это обычай безобразный, но практикам, которые заправляли канцелярским делом, известно, каких трудов стоит поднимать борьбу с этим обычаем, укреплять слабосильных и оживлять равнодушных работников, и сколько раз многим приходилось, после бесплодных усилий, предпочитать надежную плодовитость пространного многописания ненадежной краткости аналитического изложения, и успокоиваться на стороне обычая. Вся эта борьба, вся эта трудная работа еще в большей степени предстоит новым деятелям. Победим без сомнения останется за сильными и счастливыми, но вот вопрос: много ли сразу найдется и тех и других, и те, которые найдутся, много ли они сделают, если при повсеместном и единовременном введении новых судебных уставов будут разбросаны по пространству всей России?

(‘Московские ведомости’. 1865. 16 апреля. No 81. С. 1—2).

——

Москва. 16 апреля
Новый суд тем дорог нам, что обещает утвердить и осуществить в нашей публичной жизни понятие о законе, которому негде было приютится среди всюду господствовавшего, благонамеренного и неблагонамеренного, произвола. Но чтобы суд был верным хранителем и истолкователем закона, для этого самый закон о суде должен стать посреди нас истиной. Довольно уже было у нас построено великолепных зданий, оставшихся необитаемыми, довольно было освящено мест, на которых водворилось запустение. Ныне готовится новое место свято в наших учреждениях: не следует ли всячески озаботиться, чтоб и оно не запустело? Велика ли была бы радость увидеть тотчас же повсюду в действии полный механизм нового судебного устройства, когда в большей части местностей это действие было бы только призрачное?
Представим себе, что новые учреждения открыты одновременно повсюду приказанием распорядительной власти. Не подлежит сомнению, что на каждое место явится довольно претендентов и что все места будут заняты. Все клеточки сети, начертанной в общем плане для всех областей, губерний и уездов, будут наполнены, но чтобы в этих клеточках одним творческим словом пробудилась такая жизнь, какой все желают, этого нельзя себе представить иначе, как при помощи воображения, совершенно отрешенного от реальных условий места и времени.
Кто будут наши первые судебные деятели? Рассчитывают, что ныне всех лиц, служащих по судебному ведомству в высших, средних и нисших местах, наберется до 4000, рассчитывают, что в русских университетах по юридическому факультету окончило курс около 3600 человек с 1840 года, а в училище Правоведения с учреждения его — 640 человек, и заключают из этого, что людей будет достаточно и даже с избытком. Но что значит эта цифра? Кто рассчитает нам по этой цифре, сколько в общей ее сложности людей, вошедших в силу, которые могут сразу стать настолько авторитетом в своем круге, чтоб успешно пустить в ход новое дело? Кому неизвестно, что дельные люди составляют довольно редкое явление в массе юношества, выходящей из наших школ? Кто не знает, что и при теперешнем порядке делопроизводства в наших судах правосудие страдает от исполнителей столько же, если не больше, сколько от формы суда? Итак, можно, кажется, со всей достоверностью заключить, что число людей, годных для такого трудного дела, как введение в действие совершенно нового судебного механизма, окажется весьма ограниченное. Оно должно оказаться ограниченным не потому, чтобы способных людей вообще было у нас мало, даже и не потому, чтобы мало было желания и усердия, но по той весьма простой, так сказать экономической причине, что большей части людей, имеющихся в виду, не на чем было воспитать себя, не на чем было испытать, развить и утвердить свою силу. Верно то, что без школы силы не могут подняться и прийти в сознание, а школа держится авторитетом, преданием, упражнением, обычаем. Где у нас были школы? Где наши авторитеты? Их надобно еще создать,— и тогда около них массами поднимутся живые силы.
Но предположим невероятное: предположим, что уже теперь все то число способных и опытных людей, какое требуется для замещения новых судебных должностей и должностей, примыкающих к судебным. Положим, что две или три тысячи людей стоят уже во всеоружии судебного знания и судебной опытности, ожидая открытия новых судов. Где средства распознать этих людей в общей толпе искателей? Кто возьмет на себя тяжкое право раздачи нескольких тысяч мест разом? Кто может так воспользоваться этим правом, чтобы не подпасть потом обвинению в самонадеянности? А это обвинение будет тем серьезнее, чем труднее будет исправить ошибки первоначального назначения.
Чем пристальнее всматриваемся в наличные, существующие условия этого дела, тем более убеждаемся, что одновременное введение в действие повсюду полной системы новых судебных учреждений послужило бы не к утверждению, не к обеспечению и разъяснению новых основных начал суда, а напротив было бы, может быть, непреодолимым препятствием к достижению этой главнейшей цели, и вместо ясного сознания внесло бы в судебную практику смешение понятий. Не лучше ли, не вернее ли будет прежде всего, собрав к некоторым местностям все силы лучших и надежнейших деятелей, открыть сначала только в этих местностях, при совокупности благоприятных условий, полное действие новых учреждений? Таким только образом с первого разу может открыться живой образец новой деятельности, могут проявиться новые начала суда во всей своей реальности, могут разъясниться и внутреннее значение и внешняя практика новых форм производства, могут образоваться живая школа и надежный рассадник новых деятелей. Будет на что смотреть, будет к чему примениться, в чем почерпать руководство и набирать силу для новой деятельности: и одним уже этим обеспечится успех новых учреждений в тех местностях, где они постепенно и последовательно могут быть затем открываемы в полном действии.
Только в группе людей, занимающихся вместе общим делом, может совершиться то взаимное притяжение сил и собирание их к общему центру, которое дает возможность положить прочную основу для общей деятельности,— узнать людей на самом деле, привлечь их к делу, связать их с делом прочною связью, удержать их в деле и обеспечить на будущее время запас свежих сил, образование новых деятелей. Но эти группы составляются не вдруг и не случайно: их нельзя создать по произволу и распределить на одном плане в задуманном количестве. Счастливыми должны мы почесть себя, когда бы удалось нам на первый раз, для такого важного и обширного дела, каково образование нового суда во всей Империи, собрать хотя две-три такие группы: тогда можно было бы надеяться, что они, сосредоточив в себе потребный запас сил, выделят из среды своей элементы для образования других групп и в себе предоставят живой образец для распространения той же деятельности.
Кто не пожелал бы в самом скором времени, в назначенный заранее день, увидеть осуществление плана, начертанного законодательством для нового судоустройства и судопроизводства, увидеть учреждения, нетерпеливо всеми ожидаемые, в полном действии повсюду? К сожалению, трудно этому желанию исполниться, с соблюдением всех условий, какие нужны для того, чтобы дело нового правосудия прочно утвердилось на старой почве. Одно из главных к тому затруднений состоит еще в том, что при такой всеобщей и одновременной замене старого новым не только должны вдруг повсюду измениться сверху до низу формы, обряды и принадлежности судебных отправлений, но и все устройство органов судебной власти должно подвергнуться всеобщей ломке, и все распределение различных ее отправлений между местами и лицами должно устроиться в новых, небывалых отношениях и сочетаниях, наконец, территориальные пределы ведомства властей должны получить новые очертания и новое значение. Некоторые думают, что нетрудно было бы на первый раз учредить повсюду по одному только окружному суду на целую губернию, притянув таким образом к одному пункту деятельность всех судов первой степени из каждого уезда и обеспечив между тем юстицию в уездах мировыми учреждениями, во всей полноте их судебного ведомства. Но не забывают ли при этом, сколько пустых мест окажется вдруг в уездах с одновременным упразднением старых учреждений, таких пустых мест, которых не наполнит сразу ни деятельность губернского окружного суда, ни деятельность мировых судей? Припомним, что до сих пор около суда группируется у нас в уезде множество дел так называемого судебного управления, имеющих свои предания и свою практику. Эти дела касаются таких частей законодательства, которые судебная реформа оставила нетронутыми, и требуют соображения с местными условиями: таковы, например, дела опекунские, совершение крепостных актов, вводы во владение и т. п. Нельзя успокоить себя мыслью, что эти дела как-нибудь, куда-нибудь можно будет приурочить: это значило бы прикрыть затруднения, не разрешая их. На все дела этого рода неблагоразумно было бы смотреть как на старый хлам, который можно сложить где-нибудь в ожидании нового для них устройства: для них остаются еще старые законы, не отмененные, или ограждаются интересы частного права, имеющие одинаковую важность с интересами правосудия. В этих делах необходимо еще разобраться и, только смотря по условиям каждой местности, можно будет приурочить их так, чтоб они могли производиться в порядке. Общая же мера, сразу повсюду без различия принятая, может произвесть в делах этого рода такую путаницу, которая собьет с толку и ход самого правосудия: нетрудно себе представить, например, к каким важным последствиям может повести нарушение строгого порядка в совершении крепостных актов, которое в нашей системе гражданских законов имеет до сих пор важное значение и обставлено множеством обрядов и предосторожностей для охранения частного права. Притянув все эти дела к окружному суду в губернский город, приурочить их к местным сословным управлениям, возложить их на мировых судей, отнести их к ведомству, неизвестно когда и как имеющему возникнуть, сословию нотариусов,— все это предположения, которые допустить невозможно по одному гадательному соображению, которые для осуществления своего требуют расчета и соображения осмотрительного, в связи с практикой и с условиями каждой местности.
Мы не видим возможности согласиться и с мыслью о повсеместном введении в действие новых мировых судов (т. е. в полном объеме, как они проектированы в уставах) отдельно от остальных частей общего судоустройства. Новые мировые учреждения состоят в такой неразрывной связи с общею системой нового судебного порядка, что отделить их от нее и поставить наряду со старою подсудностью и с судами старого порядка дело решительно немыслимое. Невозможно представить себе совместно действующими суды первой степени старого порядка в прежней их подсудности, и мировые суды, во всем круге власти и ведомства предоставленных этим судам по новому уставу.
Но спрашивается: если нет возможности ввести одновременно повсюду ни цельную систему нового судоустройства и судопроизводства, ни даже мировые суды в их полном составе, с удержанием в прежней форме старых учреждений, то можно ли удовольствоваться введением в действие полной системы в небольшой части России, а всю остальную страну оставить без всяких улучшений по части правосудия? Отвечаем решительно: нет, этого нельзя сделать, об этом невозможно и думать,— тем невозможнее, что именно теперь, среди совершающихся реформ по другим частям, существующая у нас, в особенности по мелким делам, бессудность становится невыносимою. Как же выйти из затруднения? Мы убеждены, что выйти из затруднения очень можно, но что для этого потребны серьезные усилия, имеющие в виду сущность дела. Мы не замедлим представить на суд публики наши мысли по этому делу, а теперь пока повторим еще раз нашу главную мысль. Не учреждения сами по себе, не тот механизм, который проектирован для них в судебных уставах, составляют желанную цель преобразования, учреждения эти, в новой своей организации, суть только средство для достижения цели, а целью служит утверждение в судебной практике основных начал правого и разумного суда. Этих основных начал следует крепко держаться и их считать главным приобретением судебной реформы. Если нельзя ввести повсюду полную систему новых судов, то некоторые из основных начал нового суда очень можно ввести немедленно во всей Империи.

(‘Московские ведомости’. 1865. 17 апреля. No 82. С. 1—2).

——

Москва. 27 апреля
По поводу приведения в действие судебных преобразований иные указывают на пример крестьянской реформы, введенной повсюду одновременно, и говорят, что лучшего примера нам ненадобно. Но пример крестьянской реформы не идет к делу судебного преобразования, и между крестьянскими учреждениями и новыми учреждениями судебными нет той аналогии, которая может представляться на первый взгляд. Крестьянское дело было совсем иного свойства. Прежде всего нельзя не заметить, что повсеместное приведение в действие положения о крестьянах немедленно по обнародовании представлялось необходимостью до того очевидною, что противное было даже немыслимо. Как скоро произнесено было для всей России слово власти об отмене крепостного права, силой этого слова тотчас же разрушился весь существовавший до того порядок управления в целой массе крепостного населения, и старые органы власти фактически и юридически лишились возможности действовать: необходимо было, ради охранения порядка, немедленно заменить эти разрушенные власти новыми властями и водворить новый порядок, на развалинах старого, разрушенного уже одним словом о свободе помещичьих крестьян. В этом отношении не может быть никакого сравнения между той и другой реформой. Там изменялось в существе состояние людей, вырывалась с корнем вся система вековых прав и обязанностей государственных и гражданских, и на ее место ставилась новая. Судебные же учреждения, вводимые новым законом, водворяются не на пустом месте, суд существовал у нас в той или другой форме, и старые судебные учреждения, продолжающие ныне действовать, не уничтожились сами собою в силу одного указа о судебной реформе.
Приведение в действие крестьянского положения имело в виду специальную задачу: перевесть людей из одного состояния в другое, так чтобы при этом произошло наименее потрясений и переход совершился в последовательном порядке. Эта задача, в сущности простая, затруднялась вовсе не технической обстановкой формы и обрядов, а тем, что соединена была с ликвидацией вековых отношений одного сословия к другому и с колоссальным перемещением интересов и прав по имуществу, долженствовавших вступить в состязание, которого исход, наперед определенный, оставил, правда, глубокие следы, но не в архивах делопроизводства, а в народной жизни, нравственной и экономической. Громадность интересов, над которыми был произнесен суд, делала задачу исполнения приговора в высшей степени затруднительною, но вовсе не в том отношении и не в том смысле, в каком ныне представляется затруднительным приведение в действие судебных учреждений: в технической своей части крестьянское дело не представляло и сотой доли тех затруднений, с какими должна считаться судебная реформа. Впрочем, и в крестьянском деле трудности оказались бы непреодолимыми и были бы не под силу никакому правительству в мире, если бы надлежало тогда для приведения в действие крестьянской реформы употреблять такие способы, какие ныне неизбежны в деле реформы судебной. Страшно и подумать что могло бы случиться, если бы принята была система вводить крестьянскую реформу с помощью чиновников, рассылаемых из центральных пунктов государственного управления, посредством новой бюрократической сети, наложенной на целую Россию. Правительство избрало другую систему, которая одна только могла оказаться и действительно оказалась надежною. Для организации местного управления и для непосредственного руководства крестьянским делом послужили лица, взятые непосредственно из той же среды, в которой производилась реформа. И каждая местность поставила для себя своих деятелей в свои мировые учреждения.
Когда бы возможно было такими же средствами воспользоваться и для судебной реформы, когда бы возможно было и для нее найти в каждой местности деятелей, готовых сразу приняться за дело, повсеместное введение в действие полной системы судебных учреждений могло бы совершиться на тех же основаниях, какие были приняты при введении крестьянских учреждений. Но таких средств для судебной реформы недостаточно, и задача ее в техническом отношении несравненно сложнее. В крестьянском деле, по его свойству, требовалось на первый раз, для того чтобы двинуть его,— сказать властное слово закона и наметить явственные черты нового направления, затем можно было надеяться, что дело двинется само собою, и задача законодательной политики заключалась преимущественно в охранении поставленных ею учреждений. Самые эти учреждения, как мы уже заметили, с внешней стороны могли тотчас же и весьма удобно приладиться ко всем остальным государственным учреждениям, не нарушая общей их системы. Трудность дела, предпринятого законодательством, заключалась не в том, чтобы пустить в ход крестьянскую реформу, а в том, чтобы надлежащим образом рассчитаться с общими ее последствиями. Как только подвинулось вперед специальное дело крестьянской реформы, тотчас же оказалось невозможным удерживать прежний порядок в большей части отправлений государственной жизни, и тотчас же выступили на первый план всеобъемлющие задачи, простирающиеся на весь государственный механизм, и уже по тому самому гораздо труднее приводимые в исполнение.
К этим задачам принадлежит и судебная реформа. Ее цель — не перемещение прав, а ограждение прав существующих, но недостаточно огражденных. Средства ее заключаются в улучшении способов судопроизводства, обнимающих всю техническую часть его. Поэтому для новых учреждений судебных начертана в законе полная и цельная система, со множеством технических обрядностей. Мы уже указывали на необходимость отличать общие начала суда, признанные в новых судебных уставах, от проектированной в них судебной техники. Но если иметь в виду техническую сторону, то нельзя не признать, что все ее подробности состоят в самой тесной взаимной связи между собой, и что каждая из них предполагает совокупную деятельность всех отдельных частей искусственно устроенного механизма. Вводить их можно не иначе как все разом, по частям вводить их нельзя, и в этом заключается еще одно существенное различие между судебной и крестьянской реформами. В крестьянском деле можно было, определив существенную задачу новых учреждений, разделив ее на несколько последовательных операций и начав с первой, самой простой, указать затем места и сроки для перехода от одной операции к другой, покуда совершиться весь ряд действий, предназначенных для временного учреждения. При осуществлении новых судебных уставов невозможно так действовать. Все то, что относится к их технической части, может быть вводимо не иначе как разом. Для правильного суждения о трудностях этой задачи, надобно иметь постоянно в виду цельность механизма проектированного для новых судей, непозволяющую ожидать, чтоб он действовал успешно, если из него будет выделено то или другое из его колес. Вводя механизм, нельзя без вредных для дела последствий забыть, например, такое колесо, как несменяемость судей, а если не забывать этого колеса, то может ли быть хотя отдаленная мысль о введении новых судебных уставов в полное действие иначе как в небольшой местности?
Одновременное приведение в действие крестьянских учреждений немного требовало от законодателя. При тех условиях дела, о которых мы упомянули выше, ему предстояло установить несколько общих правил для организации крестьянских и мировых учреждений во всей России, и можно было затем понадеяться, что эта общая, но широкая формула сама собою приладится к особенным условиям каждой местности. Напротив того, если бы потребовалось судебные учреждения вводить повсюду в одно время, в одни и те же сроки, в одинаковой полноте, то применение одних и тех же правил и сроков ко всем разнообразным условиям каждой местности встретило бы непреодолимые затруднения,— такие затруднения, которые угрожали бы, вместо разъяснения, запутать еще более такое дело, в котором без определительности, ясности и порядка ничего устроить невозможно. В одно и то же время надо было бы совершать двойное дело: и кончать все расчеты со старым порядком, и вводить порядок новый. Между тем ликвидация старых учреждений и старых дел еще неконченных — дело весьма сложное и трудное, а главное, такое дело, которое невозможно повсюду совершить в одной и той же форме и в одни и те же сроки. Старые дела имеют точно такое же право на правый и правильный суд, как и дела новые, в окончании их надобно соблюсти все законные интересы, ни одного дела нельзя разрубить, всякое надобно разрешить и привесть к концу, но в этом отношении каждая местность у нас — более чем где-либо — состоит в особенных условиях, имеет свою экономию, которую необходимо принять в соображение, разнообразие этих условий невозможно вместить в общее, одинаковое для всех местностей правило: есть местности, в которых дел почти вовсе нет и затруднений не представляется, есть немало других местностей, в которых накопившаяся масса нерешенных дел и запутанных отношений требует, по-видимому, нового Геркулеса для того, чтобы все разобрать и очистить. Эта разборка и очистка могут произведены только хозяйственным способом, и не законодательным правилом о сроках перехода из одного состояния в другое. Необходимо изучить особенности и силы каждой местности, чтобы рассудить, какими мерами и в какие сроки где надобно действовать. Общее соображение о том, что повсюду всякие дела могут в такой-то срок доведены до такого-то термина и в такой-то срок должны быть кончены,— решительно невозможно. Правило, общее для всей России, основанное на таком соображении, было бы неисполнимо в действительности. Поэтому, если б изучение особых условий каждой местности не было положено в основание при решении вопроса, когда может в ней открыться полное действие новых учреждений и все расчеты со старыми могут быть закончены, то пришлось бы во многих местах содержать двойной суд, оставляя для старых дел старые учреждения и открывая новые — для новых, дело решительно несообразное с государственной экономией и в людях, и в финансовых средствах.

(‘Московские ведомости’. 1965. 28 апреля. No 90. С. 1—2).

——

Москва, 29 апреля 2
Вопрос о приведении в действие новых судебных уставов естественно распадается на следующие вопросы.
Можно ли ввести новые судебные уставы одновременно во всей Империи или, по крайней мере, в значительной части ее губерний, и если нельзя, то какие улучшения и сокращения судопроизводства могут быть повсюду введены безотлагательно для удовлетворения вопиющей повсеместной потребности в суде, более правом и более скором, нежели теперешний?
Если нет возможности ввести новые уставы повсюду в полное действие, то в каких местностях новое судопроизводство может быть введено безотлагательно в полной своей системе?
Затем, какие меры следует принять для приготовления остальных местностей к введению новых уставов, а именно:
а) для скорейшего и удобнейшего окончания старых дел и для перевода их в полный порядок,
б) для привлечения на новые должности способных людей и для правильного распределения их по роду деятельности.
По первому из этих вопросов мы уже высказывались. {См. передовые статьи в No 79, 80, 81, 82, 86, 87 и 90.} Сегодня предполагаем рассмотреть второй, оставляя третий до одного из ближайших нумеров нашей газеты.
Мы несколько раз говорили о важном различии между основными началами суда, признанными и установленными в новых судебных уставах, и между технической стороной этих уставов. Первые составляют главное приобретение судебной реформы — то приобретение, которым следует особенно дорожить и которым надобно безотлагательно воспользоваться, насколько это возможно при теперешнем судоустройстве, без повсеместной его ломки, хотя и не без некоторых, теперь же удобоисполнимых, существенных изменений судопроизводства и отчасти судоустройства.
Техническая сторона новых уставов не может быть поставлена наряду и наравне с этими коренными началами суда, которых провозглашение есть драгоценнейший дар судебной реформы. Но и технической стороне новых уставов нельзя не придавать высокого значения: она выработана тщательно, ее подробности обстоятельно обдуманы и приведены в стройное согласие, наконец, многие из основных начал, провозглашенных реформой, не могут быть введены вполне, а некоторые и вовсе не могут быть введены в действие без той технической обстановки, которую они получили в новых уставах. В этой технической обстановке весьма многое заимствовано из иностранных законодательств и составляет для наших судов, по крайней мере в настоящее время, совершенную новость. Кое-что из этого весьма многого придется, по всему вероятию, изменить или дополнить, пользуясь указаниями опыта, и эта вероятность тем очевиднее, что, применяясь к местным потребностям и средствам, новые уставы ввели несколько важных подробностей, еще нигде неиспытанных, ни у нас, ни за границей. Неизбежность исправлений и дополнений есть, между прочим, одно из оснований, побуждающих желать, чтобы новые уставы не были вводимы одновременно во всей России: лучше ввести их повсюду уже после того, как они будут надлежащим образом прилажены к нашим условиям. Но именно потому-то и надобно желать, чтобы в некоторых местностях, рационально для того избранных, новые уставы были введены во всей полноте их основных начал и технического механизма, и притом введены так, чтобы характер, приданный ими новым судебным учреждениям, не был искажен недостатками исполнения, и чтобы новым уставам не были приписаны те неудобства, которые могут произойти не от их неудовлетворительности, а от неопытности или несамостоятельности исполнителей. В последнем случае публика не воздала бы новым уставам той чести, на которую они имеют право, а законодательство могло бы прийти к неверным заключениям о необходимости исправлений там, где исправления в сущности не были бы необходимы. Не надобно упускать из виду, что новые судебные учреждения, нетерпеливо ожидаемые большинством публики, неминуемо встретят с разных сторон сильную оппозицию. Им предстоит бороться со всеми старыми привычками, преданиями и формами, не только управления, но и самого быта. Эта борьба потребует большой ловкости в практических приемах, мало будет для этого энергии и решимости, свойственной молодому борцу: потребуется в особенности сила знания, уверенности и самообладания. Невозможно положиться на то, что в законе проведена пограничная черта между отправлениями судебной и административной власти. Мы видим повсюду, что только продолжительный опыт дает возможность уловить так часто колеблющиеся очертания границы, проводимой законом между этими двумя сопредельными государственными властями. У нас на первый раз судебная власть будет в большом затруднении по этому предмету. Многие из вчерашних участников общего дела, из вчерашних распорядителей и даже начальников, сегодня станут в положение ревнивых соперников суда, и на первый раз охотнее будут ему противодействовать, нежели содействовать,— во всяком случае зорко будут следить за его увлечениями и ошибками, чтобы, где можно, на счет его возвыситься и усилиться или выставить его несостоятельность в таком деле, которое еще вчера состояло в руках или под надзором властей административных. В таком положении, которое неизбежно, представителям судебной власти необходимо будет внимательно наблюдать за собою и все свои действия приводить в законную меру, дабы закон, на котором судебная власть утверждается, оправдываясь в ее действиях, мог и для нее служить защитой и оправданием. Если бы закон всегда был ясен и не давал места ‘обманчивому непостоянству самопроизвольных толкований’, еще не было бы больших затруднений, но, повторяем, смысл закона, особенно в политической практике, разъясняется и утверждается только продолжительным опытом, правильным состязанием, а иногда и борьбой. Кому неизвестно, что закон, еще не вполне установившийся, весьма часто оказывается оружием обоюдоострым, служащим на пользу только того, кто умеет владеть им и ловко обращать его в свою защиту? Судебная власть у нас — власть еще юная, не успевшая на самом деле утвердить свой авторитет, многие ей сочувствуют, но не все понимают ее, и многие готовы смотреть на нее ревнивым и подозрительным взглядом. Напротив того, администрация сознала свою силу в такую пору, когда понятие о суде еще не выяснилось у нас, она издавна привыкла наполнять свою деятельность своим усмотрением и распоряжением, те пустые пространства, которых еще не коснулось сознание закона, а таких пустых мест и по введении новых уставов останется у нас немало. Покуда суд будет действовать размеренно на одной, хоть и большой, своей дороге, не дерзая отступать от определений закона и распоряжаться по усмотрению,— у администрации будут в распоряжении тысячи проселочных путей, на которых она может действовать быстро и свободно, распоряжаясь по усмотрению. В таких условиях можно ли надеяться, что при неминуемых столкновениях той и другой власти, тотчас же само собою восстановится нарушенное равновесие и права суда сами собою выяснятся? Не следует ли, напротив того, опасаться, что при неутвердившихся еще понятиях о самой сущности судебной власти и об отправлениях ее органов всякая ошибка, всякое увлечение со стороны новых и неопытных представителей нового суда поведут к процессу, в котором старые силы найдут себе опору против силы новой, и встретят таких защитников и ходатаев, с которыми силе новой, даже во имя закона, смутно сознаваемого в самом обществе, трудно будет считаться? Не следует ли опасаться, что вследствие того самые уставы, еще недостаточно заявив себя, могут подвергнуться преобразованию, вовсе не требующемуся сущностью дела?
Дорожа новыми судебными уставами, высоко ценя их разнообразные достоинства, нельзя не желать, чтобы личный состав новых судов был подобран как можно безукоризненнее, нельзя не желать, чтобы новые суды вступили в действие, снабженные всеми условиями успеха, всеми средствами для правильного и искусного ведения борьбы, их ожидающей, всем тем авторитетом, которым сопровождается деятельность людей, уже успевших снискать себе уважение и признание. Жертвовать этою существенною потребностью новых судов желанию учредить их в возможно большем числе местностей значило бы рисковать всею будущностью нового дела. Имея это в виду, мы, признаемся, не можем представить себе успешного введения новых уставов — не говорим уже в двадцати или тридцати губерниях, но даже и в десяти. Все согласятся, что в десяти губерниях нельзя учредить новые суды в таком удовлетворительном виде, в каком можно учредить их, например, в пяти губерниях: зачем же, думается нам, рисковать успехом дела, когда и при риске новые суды были бы учреждены все-таки лишь в незначительной части России? Надобно принять еще в соображение, что для успешного действия новых судов потребуются не только судьи и члены прокурорского надзора с их канцеляриями, но и присяжные поверенные, и что тем более около вновь учрежденных судов соберется способных присяжных поверенных, и чем опытнее они будут, тем удовлетворительнее пойдет и самое дело суда.
Само по себе очевидно, что столичные города представляют во всех отношениях наиболее удобств для немедленного осуществления судебной реформы во всей ее полноте. Поэтому было бы, по-видимому, всего удобнее образовать для начала две судебные области из столиц с прилежащими к ним губерниями. Но тут возникает следующее соображение: если в обеих столицах будут учреждены новые суды, то не пострадают ли от того те губернии, в которых продолжали бы действовать суды теперешние? Главная потребность настоящей минуты есть потребность всеобщая: улучшение правосудия. Преимущественное внимание должно быть обращено на удовлетворение этой потребности. Но можно ли ожидать, что она будет во всей силе чувствуема и сознаваема ведомством юстиции, если в обеих столицах3 и во всех ближайших к столицам, а следовательно, и к центральной судебной администрации губерниях будут введены новые суды? В интересе остальных губерний не следует не желать, чтобы непосредственному и ближайшему наблюдению ведомства юстиции могли подлежать не только те губернии, где будут учреждаться новые суды, но и некоторые из тех, где останутся суды теперешние, но где в эти суды будут вводиться новые начала, долженствующие оживить их деятельность и приготовить их к окончательному преобразованию? При этом важно еще и то, что сравнительно с столичными все другие губернии почти безгласны у нас, если обе столицы будут заняты новым судом, то интересы других губерний не будут иметь средств достаточно заявить себя, и тогда главная часть задачи, повсеместное улучшение правосудия,— без чего и дальнейшее распространение новых учреждений было бы крайне затруднительно,— могло бы потерять интерес для администрации, заглохнуть и остаться в числе pia desideria.4 Польза дела требует, чтоб обе части задачи были выполнены равномерно, чтоб одна отнюдь не вредила другой и не сосредоточивала на себе всего внимания центральной судебной администрации. Учреждение новых судов, ограниченное небольшою местностью, не представит трудностей, и главные усилия ведомства юстиции потребуются на то, что гораздо труднее, на повсеместное улучшение правосудия. Весьма желательно, чтоб это дело было постоянно на глазах центральной судебной организации.
Вот почему мы думали бы, что общие интересы государства были бы лучше обеспечены, если бы новые суды были учреждены на первый раз не в обеих столицах, а только в одной из них и в ее ближайшем соседстве. Такое ограничение было бы совершенно согласно и с интересами судебной реформы, которая тем более выиграет, чем меньше придется сразу учреждать новых судов и чем, следовательно, легче удовлетворительно заместить новые судебные должности. Для этой цели Москва бесспорно удобнее, чем Петербург, и как центральная, и как коренная столица Русского государства. Она окружена древними средоточиями русской государственной жизни, Владимиром, Тверью, Рязанью, и эти исторические города уже связаны с нею железными дорогами, что также послужит немаловажным подспорьем для успешного введения новых судебных учреждений.

(‘Московские ведомости’. 1865. 30 апреля. No 92. С. 2).

——

Москва. 30 апреля
Наши рассуждения о приведении в действие судебной реформы отнюдь не клонятся к отсрочке и замедлению этого великого дела: напротив, во всем, что мы говорим о нем, мы только и имеем в виду, чтобы судебная реформа могла скоро осуществиться — осуществиться не на словах, а на деле, и на первых же порах приобресть надлежащую устойчивость: если отсрочка нужна в этом деле, то не для траты, а для выигрыша времени. Вот в каких именно видах, по нашему мнению, теперь требуется заниматься вопросом не о том, когда мы совершим дело, а о том, как мы приступим к нему. Мы уже немало говорили о двух возможных системах введения в действие судебной реформы. Одна из этих систем состоит в том, чтобы новые суды были введены одновременно во всей России, или, по крайней мере, в губерниях, управляемых по общему учреждению, но при этом считается все-таки необходимым соблюдать известную постепенность в порядке перехода от старых судов к новым. Другая система предлагает ввести новые суды в небольшой местности, особенно удобной для этой цели, и тут ввести их уже в совершенной полноте проектированного для них плана, а в остальных частях Империи одновременно с этим принять все возможные меры к упрощению и улучшению судопроизводства, а также к подготовлению перехода от старого судопроизводства к новому.
Невелика будет разница во времени между этими двумя системами приведения в действие судебных учреждений, но в высшей степени важно то, что приемы, общие взгляды, предположения, хозяйственные расчеты в той и в другой системе будут неодинаковые. Под влиянием одного взгляда, основываясь на целой системе предположений, заранее составленных a priori, можно, сразу распорядив все дело, сразу и погубить его,— сразу достигнуть результата, но только обманчивого и призрачного. При других приемах, воздерживаясь от общих предположений, покуда они на деле не выясняется, можно довести дело до конца с верным расчетом. Что же лучше?
В одной системе горячее желание видеть немедленное осуществление полной системы судоустройства и судопроизводства приводит к предположениям, заранее составленным более чем на 30 губерний, почти на всю Европейскую Россию,— дело, по меньшей мере, сопряженное с великим риском: приходится предположить, что в каждой местности, при всяческих существующих там и еще неизвестных условиях, все дела войдут к известному сроку в известный канал и повернутся в известное направление, все обстоятельства примут известный вид, все понятия и обычаи достигнут известной степени развития и известной, заранее определенной формы.
Другая система, при столь же твердом и горячем желании преобразования, предлагает для него совсем иные приемы. Одно только предположение для нее безусловно верное: что новые начала суда суть начала истинные, которые должны повесть к улучшению дела, когда к нему привьются и станут в нем правдой. Но эти начала выражаются в новой технической обстановке. Прежде чем сменить повсюду старую обстановку новою, необходимо сначала на каждом месте осмотреться и произвесть в каждой местности ликвидацию старых отношений и дел, сообразно хозяйству каждой местности. Главное условие для этого заключается в том, что действовать надобно постепенно и последовательно, не стесняя заранее разнообразных условий каждой местности общими правилами и сроками, не распоряжая заранее на одних и тех же условиях деятельности людей и учреждений в применении к разнообразной экономии местностей, весьма мало похожих одна на другую.
Но всего опаснее, всего обманчивее сопряженное с первою из этих двух систем предположение о людях, предположение, что ‘люди найдутся’. Где найдутся? Повсюду, отвечает система. Когда? К известному сроку. Кто, какие люди? И на этот вопрос она отвечает с неимоверною легкостью: кто-нибудь, только найдутся непременно. А между тем к столь легкому ответу на трудный вопрос жадно прислушиваются самозванные кандидаты, при первом слухе о новых местах потянувшиеся длинными рядами ‘от севера и моря’ с заявлениями своих способностей.
Без сомнения, на первый же раз явится достаточное число желающих занять новые места, при увеличенных окладах: явится немалое число таких, к которым можно будет, руководствуясь дипломом или формулярным списком приложить печать: ‘способен и достоин’. Но в этом-то именно и состоит опасность, угрожающая успеху новых учреждений, в случае одновременного введения их в действие по общей рамке и по общему правилу. Когда придется во что бы ни стало к одному сроку открыть повсюду новые учреждения, необходимо будет и наполнить места к сроку во что бы то ни стало,— и места по всей России будут наполняться по назначению из центральных пунктов управления, ибо в заботе об открытии всего повсюду на срок некогда будет ждать, пока в каждой местности успеют обнаружиться и заявить себя люди, способные для того или другого отправления. Можно ли не опасаться такой поспешности назначений, когда подумаешь о той кочующей орде искателей мест, которая, наряду со всеми просителями, наполняет нашу северную столицу, беспрерывно меняя пестрые ряды свои и высылая в отдаленнейшие уголки Империи деятелей, в короткое время успевающих созреть для всякой деятельности и готовых принять на себя всякое бремя, лишь бы оно было соединено с властью? Всякий из них приносит с собою льстивые речи и запас ходячих фраз в таком роде, какой по вкусу требуется, всякий хочет казаться не тем, что он есть, всякий, являясь героем какой угодно деятельности, оставляет позади себя на месте своем, действительное дело, тогда как только по делу и можно рассудить что умеет делать человек и на что он способен.
‘У нас нет людей?’ — ‘Неправда, у нас есть люди,— дайте учреждения. Люди явятся!’. Вот две темы, на которые в последнее время стал завязываться у нас горячий спор противоположных мнений, спор, нередко приводящий ту и другую сторону во взаимное раздражение. Между тем, нам кажется, что самая тема, с которой начинается и от которой не отходит этот спор, не имеет надлежащей реальности, и потому о ней можно спорить с одинаковою вероятностью доводов, оставляя существенный вопрос все-таки не тронутым и не решенным.
‘У нас есть люди’,— не все ли это равно что сказать: земля наша велика и обильна? Кто не знает, какие необъятные сокровища естественного богатства лежат в недрах земли нашей и рассеяны на ее поверхности? Все, по-видимому, есть у нас под рукой, что составляет богатый материал для деятельности, из чего слагается экономическое благосостояние, из чего разрабатывается и нарастает богатство отдельных лиц и целого народа. И за всем тем разве мы не видим, что эти богатства наши массою лежат в недрах и на поверхности нашей земли нетронутые и неразработанные? Прочитав обилие и богатство на одной стороне медали, на другой стороне мы видим наличную бедность и недостаток запасов. Но благоразумно ли поступит тот, кто, увидев только одну сторону медали, тем и удовольствуется, что успел прочесть на ней?
Да! Духовными дарами природа не обделила нас так же, как и дарами физическими: и мы свою силу чуем в себе, и грех нам жаловаться, что Бог обидел нас. Силы в нас много, так много, что, видя перед собою действительные, насущные надобности, требующие приложения сил, мы останавливаемся в раздумье: нельзя ли силу свою направить и еще на что-нибудь. Мы так много силы чуем в себе, что вовсе не ценим ее и растрачиваем ее самым бессмысленным образом. Страшно подумать, сколько прекрасных сил мы губим, например, тем расслабляющим воспитанием, которое мы даем большей части нашего юношества. Сколько сил отвлекается у нас от дела совершенно бесплодною деятельностью на тех поприщах, где все делается только для вида! Сколько сил пропадает даром в этом кочевании от занятия к занятию, которое так улыбается теперь нашему чиновничеству, в особенности столичному! Да, у нас сил много, иначе не могла бы и устоять русская земля среди этого беспорядка и хаоса в употреблении ее сил,— но ведь и дело наше не со вчерашнего только дня перед нами. Во все эпохи нашей народной жизни обозначались потребности общественного дела, и что же мы видим? Мы видим, что являлись у нас — Голиафы5 и Самсоны6, созидавшие нам государственность и гражданственность. Но не видим ли мы также, что за пределами круга этих людей оставалось несметное множество пустых кругов, что целые массы бездействующей силы лежали нетронутыми около рассеянных деятелей, что всякому новому деятелю, вступающему в дело, предстоит у нас до сих пор начинать вновь трудную работу создавания и собирания сил, как будто до него никто на этом месте не собирал и не трудился? От чего у нас, при начале каждого общественного дела, вместе с восторженным криком одним: есть люди! всегда раздавался отчаянный вопль других: нет людей!, а потому нередко и тот и другой звук замирал в привычке и равнодушии. Не от того ли происходило и происходит все это, что мы только чуяли в себе присутствие сил, но не хотели или не умели различить их, собрать их, дать им постоянное движение и распределить их экономически.
Люди найдутся у нас, без сомнения, и для судебного дела, и выработают нам русскую юриспруденцию, если мы позаботимся о приготовлении их в наших школах на той же солидной, веками испытанной работе, которая развивает и укрепляет молодые умы во всех странах европейской цивилизации, а без этого условия только люди особенно одаренные будут оказываться способными для всякого дела, требующего известной тонкости и крепости мышления. При теперешнем состоянии гимназий и юридических факультетов и училищ странно было бы ожидать, чтобы судебное дело могло уже теперь процвесть у нас: мы можем ожидать многого от обильного родника наших народных сил только в том случае, если серьезно озаботимся исправлением наших училищ и постановкой их на европейскую ногу— Вот первейшее условие успехов русского судебного дела в будущем. Что касается до настоящего, то чем беднее оно условиями для надлежащего хода судебного дела, тем более следует дорожить готовыми и годными силами, тем тщательнее следует их отыскивать, привлекать и подготовлять к новому призванию. Школа мало помогает нам, но если трудно у нас найти людей как должно подготовленных к делу школой, то немало найдется таких, которые уже достаточно выработали себя и могут еще более выработать себя на деле. Вот самые лучшие, вот настоящие люди для судебной реформы. Повторяем, таких людей найдется немало. Но распознать этих настоящих людей можно только на деле, посреди дела, в связи с делом, когда сам, кто ищет, возьмется за то дело, для которого ищет людей. Без труда, без усилия собирает людей тот, кто словом скликает их и по слову о них судит, и собрав их, говорит: есть люди! Совсем иначе звучит это слово: есть люди!, когда его произносит тот, кто, приступая к делу, должен был на самом деле выбирать, испытывать, руководить и распределять сотрудников и работников и на опыте убедился, как обманчиво слово и как надежно дело, которое одно открывает людей и завязывает между ними связь. Для того, чтоб отыскивать людей, годных для дела, надо сойти с широкого поля общих взглядов и предположений — сойти на рабочую ниву и взяться за плуг вместе с работниками…
Личный состав мирового суда будет зависеть от земских выборов, тут во власти законодательства только общие меры, которые могут облегчить дело мирового суда установлением постепенности в расширении круга его деятельности. Мы уже имели случай высказать, что на теперь существующие мировые учреждения можно было бы безотлагательно возложить судебно-полицейские дела. Затем должны последовать земские выборы в мировые судьи, и нам кажется, в интересах дела, весьма желательным, чтоб эти выборы происходили непосредственно вслед за открытием уездных земских собраний: мировые судьи могут еще быть поставлены в зависимость от земства, но как скоро земство уже избрало гласных, то кандидаты на должность мировых судей поступают в зависимость уже не от земства, а от тех 30 или 50 человек земских людей, которые избраны в гласные, что совершенно изменяет дело и может очевидно вести ко многим неправильным последствиям. Вот причина, побуждающая желать, чтобы выборы мировых судей были по возможности ускорены. Избранным по новому порядку мировым судьям надобно дать время опознаться в своей должности и привыкнуть к ней. Лишь через год после избрания можно, кажется, без опасения приступить к расширению круга ведомства мировых судов, согласно новым уставам. Между тем уездные суды, соединенные с магистратами, могут закончить многие из производящихся у них дел. Сообразно обстоятельствам, можно будет закрыть некоторые уездные суды, другие слить с судами смежных уездов и т. д. В соответствие тому может начаться преобразование губернских палат гражданского и уголовного суда для постепенного превращения их в суды окружные. Но мы не будем вдаваться в подробности этого дела. Успех его зависит не от общих, заранее составленных правил, а от выбора главных местных распорядителей, которые должны будут служить исполнителями закона. Только через их посредство могут открыться, для каждой местности, те способы и средства, какие надлежит употребить для осуществления повсюду полной системы нового судоустройства и судопроизводства. Вот почему, кажется нам, самою первою и самою важною мерою для приведения в действие новых учреждений должен быть безотлагательный выбор в распорядители — людей, вполне знакомых с делом и успевших приобресть в нем опытность и авторитет. Потребуется на первый раз небольшое число людей, обладающих этими качества, по числу областей, на которые предполагается разделить всю сеть нового судоустройства, и нет сомнения, что выбор в таком ограниченном размере не представит затруднений. Чем строже и осмотрительнее он будет сделан, тем будет удобнее предоставить этим лицам всю возможную свободу соображения, распоряжения и выбора сотрудников и работников в предназначенной каждому области. В интересах дела требуется, чтоб они были снабжены полномочиями приблизительно в тех размерах, которые установлены для ревизующих сенаторов. Это очень важно не только для успешного реформирования судов, но и для оживления и поощрения теперешних чинов судебного ведомства. Нет сомнения, что, находясь на виду у распорядителей, пользующихся таким полномочием, все способные люди, служащие теперь по судебной части, одушевятся усердием и примутся за усиленную работу, которая принесет пользу правосудию и в то же время послужит для них самих хорошей школой. Распорядителей, облеченных доверием, нет надобности стеснять подробными программами и предписаниями. Достаточно указать им главнейшие правила для руководства. Каждый из них, отправившись к своему делу, начнет его обозрением и изучением всего судебного хозяйства в своей области: и тогда повсюду сами собою обнаружатся условия каждой местности, ее потребности и очертания будущих округов. Повсюду, по местным условиям, могут быть приняты деятельные меры к окончанию старых дел, причем может оказаться, что в одном суде дел нет и оканчивать нечего, а в другой — следует стянуть силы из других местностей для разборки массы дел, с давнего времени скоплявшихся без движения. Главная же выгода, как сказано, будет состоять в том, что при этой ревизии и разборке дел обнаружатся сами собой и на самом деле люди, способные быть деятелями судебной реформы. Когда разберется повсюду хозяйство, обозначатся все пути и средства, тогда настанет время провозгласить полное открытие новых судебных учреждений, и мы убеждены, что при таком образе действия время это для каждой местности не замедлится. Между тем опыт новых учреждений, произведенный в немногих губерниях, покажет те недостатки, недомолвки и ошибки, которые потребуют дополнения и исправления, а начавшаяся практика нового дела послужит образцом для последующих работников.

(‘Московские ведомости’. 1865. 1 мая. No 93. С. 1—2).

Печатается по тексту статей, анонимно опубликованному К. П. Победоносцевым в газете ‘Московские ведомости’ (1865. 14 апреля, 15 апреля, 16 апреля, 17 апреля, 28 апреля, 30 апреля, 1 мая).
Авторство К. П. Победоносцева установлено по архивным материалам: Дневники К. П. Победоносцева. 1864—1866 гг. // Российский государственный исторический архив. Ф. 1574. Оп. 1. Ед. хр. 1. Л. 96.
В тексте газеты статьи не имеют названия, которое дано составителем на основании того, как была названа эта публикация самим Победоносцевым в его дневниках за 1864—1866 гг.
1 Статьи посвящены судебной реформе 1864 г. в России.
2 В дневниках К. П. Победоносцева за 1864—1866 гг. отмечается, что статья о судебной реформе, опубликованная в газете ‘Московские ведомости’ в No 92 от 30 апреля 1865 г., написана им в соавторстве с другим лицом, имя которого Победоносцевым не указано. (См.: РГИА. Ф. 1574. Оп. 1. Ед. хр. 1. Л. 96.)
3 Речь идет о Москве и Санкт-Петербурге.
4 pia desideria (лат.) — благочестивые желания.
5 Голиаф — библейский великан-филистимлянин, имя которого увековечено в ветхозаветном рассказе о его единоборстве с Давидом (Первая книга Царств. Гл. 17).
6 Самсон — библейский герой, которому приписывалась сверхъестественная физическая сила и отвага.
Победоносцев Константин Петрович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Передовая статья о необходимости участия административной власти в вопросах возбуждения административного преследования и предания суду в отношении подведомственных ей должностных лиц, Победоносцев Константин Петрович, Год: 1865
  2. Теория и практика, Победоносцев Константин Петрович, Год: 1858
  3. Вещный кредит и закладное право, Победоносцев Константин Петрович, Год: 1861
  4. Семейные участки, Победоносцев Константин Петрович, Год: 1879
  5. Передовая статья о необходимости участия административной власти в вопросах возбуждения уголовного преследования и предания суду в отношении подведомственных ей должностных лиц, Победоносцев Константин Петрович, Год: 1884
  6. [Из примечаний к переводу книги Блэкстона ‘Истолкования английских законов’], Десницкий Семен Ефимович, Год: 1780
  7. Предложения Святейшему Правительствующему Синоду по вопросу о переменах в церковном управлении, Победоносцев Константин Петрович, Год: 1905
  8. Антропологическая школа в уголовном праве, Кони Анатолий Федорович, Год: 1898
Электронная библиотека