Передовые статьи, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1882

Публицистика
Время на прочтение: 129 минут(ы)
Скачать в PDF
Сочиненія И. С. Аксакова. Славянскій вопросъ 1860-1886
Статьи изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Москвича’ и ‘Руси’. Рчи въ Славянскомъ Комитет въ 1876, 1877 и 1878.
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывш. Н. Н. Лаврова и Ко). 1886.

СТАТЬИ ИЗЪ ГАЗЕТЫ ‘РУСЬ’.

1882 г.

(ПЕРЕДОВЫЯ СТАТЬИ.)

Москва, 23 января.

Въ то время, какъ гордая торговка опіумомъ, просвщенная отравительница Китая, мечомъ и огнемъ добывшая себ право свободно и безнаказанно губить медленнымъ ядомъ цлый народъ,— въ то время, какъ Англія въ лиц консервативной своей партіи, съ Times’омъ, лондонскимъ лордъ-херомъ, лондонскимъ епископомъ во глав, въ печати и на публичныхъ митингахъ срамитъ, поноситъ имя Россіи и въ лицемрномъ негодованіи, вступаясь за еврейскую угнетенную невинность проповдуетъ ненависть, къ нашему отечеству, къ ‘идолопоклонникамъ, выбленнымъ дикарямъ’ (по выраженію извстнаго романиста Чарльсъ-Рида), грозитъ наконецъ подвергнуть нашу ‘варварскую орду’ допросу черезъ посредство англійскаго правительства, твердо вруя, что Русскіе, по подлиннымъ словамъ англійскихъ газетъ, ‘чувствительны въ крайней степени къ критик Западной Европы’,— въ это самое время австрійскія полчища, одно за другихъ, поспшаютъ въ предлы Балканскаго полуострова, чтобы окончательно сломить твердыню славянскаго духа, попрать и раздавить славянскую самобытность. Австро-венгерскій походъ на Кривошіянъ, Герцеговинцевъ, Боевиковъ, косвенныхъ образомъ на Черногорію, это — походъ на насъ. ‘Нмецко-мадьярскія винтовки — но выраженію генерала Скобелева въ его рчи 12 января — направленныя, въ родной намъ Славянской земл, въ единоврныя намъ груди’, направлены собственно въ наши груди! Каждый выстрлъ нмецко-мадьярскій, поражающій теперь тамъ, далеко, православнаго Славянина, наноситъ и намъ ударъ, каждая пролитая капля славянской крови ложится на нашу душу, пятнаетъ насъ, взываетъ въ отмщенію….
Да, Россія осуждена присутствовать, хотя бы съ негодованіемъ въ сердц, съ краскою стыда на лиц, при самомъ возмутительномъ изъ зрлищъ, при насильственномъ порабощеніи православныхъ Славянъ ненавистному имъ латинскому и швабскому или нмецкому игу. Ну, что-жь? пойдемъ, разсядемся но мстамъ и станемъ издали смотрть на интересное зрлище этого боя, на смерть отважныхъ, непреклонныхъ, вольнолюбивыхъ людей нашего исповданія и племени за свободу и вру!… Станемъ, въ качеств наблюдателей, глядть, какъ при общемъ ободреніи и хвалебномъ клик Европы попирается самое святое право, творится самая вопіющая кривда.— какъ горько искупаютъ эти безумные Славяне свои чаянія на Россію, которыя помогли имъ до сихъ поръ пережить вка мученій и рабства,— какъ наносится ударъ за ударомъ политическому значенію, обаянію нашей Россіи и всему тому, что тамъ, на Балканскомъ полуостров, она созидала въ теченіи двухъ столтій медленно, но настойчиво, своею кровью и достояніемъ! Ибо нечего же себя обманывать: торжество австрійской кривды на Балканскомъ полуостров, прежде всего — нравственное паденіе Россіи, а нравственное паденіе державы, какъ извстно, не обходится безъ ущерба и для политической ея силы….
И въ самомъ дл, не безумство ли со стороны Славянскихъ племенъ это возстаніе противъ могущественной Австро-Мадьярской имперіи? Не несетъ ли она имъ вс выгоды европейской или,— что по понятіямъ ‘Голоса’ и его петербургскихъ и московскихъ подголосковъ одно и то же,— ‘общечеловческой’ цивилизаціи? не сулитъ ли въ перспектив вс блага ‘правоваго порядка’ или другими словами — конституціи съ парламентомъ, съ правомъ посылать ‘представителей’ въ рейхсратъ и т. д.? И вс эти блага можно купить, съ точки зрнія нашихъ ‘либераловъ’, самою дешевою цною! отрекись только отъ народнаго вроисповданія (вдь это въ сущности, въ нашъ просвщенный вкъ, чистый вздоръ, такъ какъ ‘религія только субъективное чувство’), отрекись лишь отъ ‘самобытности въ сфер политическихъ, нравственныхъ и религіозныхъ идей’, — какъ уже отреклись отъ нея, за Русскій народъ, въ своихъ печатныхъ органахъ наши ‘интеллигенты’, не признающіе въ русскомъ люд иной самобытности, кром экономической, и иного интереса, крон матеріальнаго (sic)! Самобытность полагается, по ученію нашихъ противниковъ, только для западныхъ Европейцевъ, у которыхъ она возводится ими даже на степень ‘общечеловческаго идеала’…. Отступись только Славянинъ отъ православіи, преклонись предъ австрійскихъ жандармомъ — носителемъ высшей культуры, признай предупредительно и смиренно законъ, въ силу котораго низшая культура должна непремнно подчиниться высшей,— и нтъ сомннія, миромъ и благоденствіемъ разцвтетъ и Боснія, Герцеговина, и вс т прочія Славянскія страны, гд, если нтъ еще открытаго боя, за то не прекращается ни на минуту скрытая, глухая борьба….
Но грубыя Славянскія племена не обольщаются этими выгодами и предпочитаютъ терпть, страдать и даже умереть за сохраненіе своей самобытности именно въ сфер религіозныхъ, нравственныхъ и политическихъ идей: знаютъ они хорошо, что та западно-европейская самобытность, которую преподносятъ имъ въ вид высшаго ‘общечеловческаго развитія’, на дл, по отношенію къ Славянину, является лишь національною самобытностью Нмца или Мадьяра. Не мало однакожъ,— до появленія Россіи, какъ могущественной державы, на европейскомъ политическомъ горизонт,— погибло Славянскихъ племенъ подъ мечомъ и государственнымъ гне, томъ Европейцевъ или втянулось въ составъ чуждыхъ народовъ, не мало погибло ихъ и духовно чрезъ невольное ни вольное присоединеніе къ латинству. Но едва лишь прогремло при Петр имя Россіи, какъ воскресли духомъ вс, еще не погибшія, хотя и томившіяся въ рабств Славянскія племена, и даже въ тхъ, которыя измнили вр отцовъ, пробудилось славянское самосознаніе: вс стали жить чаяніемъ великаго будущаго, вперяя взоры въ свернаго могучаго брата…. Только о Россіи стоитъ и движется еще въ мір славянская народность. Нкогда успшный процессъ поглощенія Европою Славянскихъ племенъ встрчаетъ теперь неожиданное, трудно одолимое препятствіе. Даже тотъ благодатный край, въ которомъ она пыталась когда-то основать Латинскую имперію, который подпалъ потомъ владычеству Оттомановъ, но на который она не переставала простирать свои виды,— сталъ ожидать отъ Россіи возрожденія въ самостоятельному, независимому бытію — и дйствительно возрождаться…. Вотъ откуда источникъ злобы и ненависти Западней Европы къ Россіи! Вся задача западно-европейской политики въ томъ именно и состоитъ, чтобъ расторгнуть связь между Россіей и остальнымъ міромъ Славянскимъ,— другими словами уничтожить историческій фактъ, нераздльный съ самимъ бытіемъ Славянъ и Россіи. Однакожъ, какъ ни усиливается Европа, фактъ все же остается и пребываетъ:
Но все же братья мы родные:
Вотъ, вотъ что ненавидятъ въ насъ:
Вамъ не прощается Россія,
Россіи не прощаютъ васъ!
сказалъ русскій поэтъ, обращаясь къ славянскимъ гостямъ на създ 1867 года. Да, какъ тяжкій первородный грхъ преслдуется славянство въ Европ, преимущественно же въ Австро-Венгріи, гд Славяне составляютъ большинство всего населенія имперіи… Часто, на страницахъ нашей газеты, разсказываемъ мы его многострадальную повсть! Одинъ изъ самыхъ обычныхъ видовъ страданія, это — посягательство на вру. Европа понимаетъ ясно, что претворять Славянство въ свой организмъ она иначе не можетъ, какъ путемъ отступничества Славянъ отъ той духовной основы, въ которой главный залогъ ихъ самостоятельности и ихъ связи съ Россіей. Не обращая никакого вниманія на толка о томъ, что ‘въ нашъ просвщенный вкъ религія не боле какъ субъективное чувство и не должна служить никакимъ логическимъ цлямъ’, или, врне сказать, провозглашая эти начала только про себя, до отношенію къ своей собственной жизни, а не въ примненіи къ Славянамъ, и предоставляя нашимъ ‘либераламъ’, къ великому для враговъ Россіи утшенію, подтачивать спроста, будто бы въ силу отъ началъ, наижизненйшій нервъ нашей и славянской народности, Европа самымъ наглымъ образомъ, принужденіемъ и соблазномъ, домогается совращенія православныхъ Славянъ въ латинство или хоть въ протестантизмъ. Не только Австрійцы, но и Французы, и Итальянцы, и Нмцы, и Англичане,— вс усердствуютъ въ религіозной пропаганд и наводняютъ миссіонерами, словно языческій край, христіанскія Славянскія земля! Но дло не ограничивается простою проповдью. Православіе — именно въ католической Австріи — вытравляется всми ухищреніями іезуитскаго коварства, цлою стью ежечасныхъ обидъ! Читатели ‘Руси’ уже знакомы съ положеніемъ Русскаго племени въ Венгріи — этихъ истинныхъ страстотерпцевъ, и еще большихъ страстотерпцевъ — Русскихъ же въ сосдней, родной нашей Галиціи: о новйшихъ гоненіяхъ, воздвигнутыхъ на этихъ послднихъ ренегатами Славянства и прислужниками Австріи Поляками, помщается сказаніе ниже, въ этомъ же No.
И такъ, осудимъ ли мы ‘безумное’ упорство Славянъ западной окраины Балканскаго полуострова, ршившихся лучше погибнуть, чмъ утратить свою духовную самобытность и подчиниться безпрекословно убійственному для ихъ народности, хотя, пожалуй, и законному, съ точки зрнія нкоторыхъ петербургскихъ умниковъ, господству высшей, т. е. западно-европейской цивилизаціи? Не тяжкіе только налоги, не дурные только австрійскіе административные порядки вызвали Славянъ Босніи и Герцеговины на то отчаянное сопротивленіе, которое, если имъ не будетъ оказано помощи, въ конц-концовъ завершится страшными бдствіями для нихъ и для всей страны. Если бы дло шло только о налогахъ да администраціи, австрійское правительство нашло бы средство отвратить возстаніе: налоги, администрація, всякія вншнія насилія были еще хуже подъ владычествомъ Турокъ,— а между тмъ Герцеговинцы и Босняки готовы и теперь предпочесть турецкое иго — игу цивилизованныхъ Европейцевъ! Осудимъ ли ихъ? Скажемъ ли имъ, какъ совтуетъ, напримръ, петербургская газета ‘Новости’ (постоянно хвастающая 20 т. подписчиковъ): смиритесь и покоритесь!?…
И въ самомъ дл, ужъ не крикнуть ли имъ отъ имени Россіи, въ отвтъ на призывъ о помощи: ‘не упрямьтесь — дайте себя олатинить и онмечит’!!…
Скажетъ ли, подастъ ли такой совтъ Россія? Или же, не подавая такого совта, отвтить имъ: ‘погибайте!.. Погибайте, а я стану смотрть, какъ вы будете гибнуть’!..
Вотъ какой вопросъ грозитъ предстать предъ Россіей, у нашествіе этого грознаго вопроса, этого призыва на судъ исторіи, уже начинаетъ предчувствоваться русскимъ обществомъ… Если Австрія не отречется отъ своихъ притязаній, къ весн пожаръ можетъ охватятъ все сербское православное племя: не устоятъ Черногорцы, не бывать имъ праздными зрителями, какъ ржутъ ихъ кровныхъ братьевъ,— и Австрія вынуждена будетъ, пожалуй, въ стратегическихъ видахъ, пренебречь независимостью Черногорской территоріи…
Кто же, безъ надобности, беззаконно нарушаетъ теперь миръ и спокойствіе Европы? Отчего же европейскій ареопагъ не призоветъ къ своему суду нарушителя? Австрія,— да, она одна повинна предъ всмъ человчествомъ, предъ правосудіемъ Божьимъ и людскимъ, въ посягательств на общественную международную тишину, и если годится на что-либо въ свт дипломатія, такъ именно теперь настало для нея время. Не можетъ же русское правительство искушать долготерпніе, подвергать такому мучительному испытанію совсть и честь своего народа. Не для того принесло оно столько жертвъ для умиротворенія Европы на Берлинскомъ конгресс, чтобы эта Европа, заручившись миромъ со стороны Россіи, принялась снова дразнить тотъ народъ, который, ради освобожденія православныхъ братьевъ, еще недавно, переваливъ черезъ Балканы, доступилъ самыхъ стнъ Константинополя!
Дло просто и ясно. Если Берлинскій конгресъ уполномочилъ Австрію временно занять дв турецкія провинціи съ цлы’ умиротворенія, то потому только, что управленіе христіанской цивилизованной державы представлялось для того боле падежнымъ средствомъ, чмъ управленіе Порты. Не съ тою же цлью возлагалось это порученіе на Австрію, чтобы она предала подлежащія умиротворенію страны — разгрому, опустошенію, валила ихъ кровью, завалила трупами. Если же цль полномочія не достигнута и Австрія, по чьей бы вин ни было, оказывается въ водворенію тишины и порядка не способною, всякое ея право на оккупацію рушится и полномочіе уничтожается само собою: иначе оккупація становится вопіющимъ, возмутительнымъ, позорнымъ для Европы противорчіемъ съ ея собственнымъ постановленіемъ, а Австрія является ослушницею соединенной воли Европы… Вопросъ, разршеніе котораго европейскимъ ареопагомъ поручено Австріи и. ею не разршенъ, возвращается ipso facto, для новаго ршенія, опять къ тому же ареопагу иди къ соединенной Европ. Это единственны дипломатическій исходъ изъ настоящаго положенія, онъ одинъ еще можетъ предупредить разгаръ начинающейся войны, разгаръ, котораго конечно никто не желаетъ, во которому размровъ никто — предустановить не можетъ.
Намъ возразятъ пожалуй, что тайный умыселъ и Англія, и Германіи, и прочихъ иностранныхъ державъ, былъ мной, что он подъ оккупаціей разумли аннексію, т. е. присоединеніе обихъ турецкихъ провинцій къ Австріи. Но что за дло до такихъ умысловъ, если внутренняя ихъ неправда такъ велика, что ни одна изъ’тихъ державъ не осмлилась ихъ обнаружить! Или весь этотъ конгрессъ не боле какъ комедія, прикрывавшая только вншнею благовидностью злостный заговоръ противъ Славянъ и Россіи, или же постановленія трактата сохраняютъ свою обязательную силу. Если — комедіа, прикрывавшая заговоръ,— пусть же такъ и объявятъ это теперь западныя державы: тогда по крайней мр Берлинскій трактатъ тотчасъ же утратитъ свое обязательное значеніе какъ для Россіи, такъ и для Сербіи, для Черногоріи, для Болгаріи. Если же трактатъ остается обязательнымъ, такъ пусть же онъ будетъ исполненъ буквально — прежде всего самою Австріей… Вотъ пока, повторяемъ, единственный исходъ для русской дипломатіи, вотъ вопросы, которые слдовало бы ей поставить Европ, прежде чмъ ходъ событій, предоставленный самъ себ, поставитъ вопросъ въ упоръ предъ самою Россіей: вопросъ о томъ — оставаться ли ей врною своему историческому призванію, долгу чести и совсти народной, охранить ли вру и свободу православныхъ Славянскихъ племенъ отъ посягательства Австріи, или же велть этимъ племенамъ самимъ ршать свою участь, другими словами: дать имъ себя олатинить и онмечить или пожалуй погибнуть. Но вдь это вопросъ — быть или не быть для самой Россіи…
Не знаемъ, на что ршится наше правительство, но едва ли послдуетъ оно совту, который подсказываютъ ему органы петербургскаго либерализма, именно: пуще всего на свт избгать ‘самобытности’ и ‘народнаго направленія’ въ политик. Но не поднимая теперь съ своей стороны спора о народности, замтимъ только, что русское народное травленіе въ политик — въ то же время и общечеловческое. Да, и общечеловческое, ибо Россія въ своей вншней политик не ищетъ ничего кром, ибо по милости Божіей, не расходятся съ правдою ея личные интересы. Она домогается для Славянъ только свободы самостоятельнаго бытія, и только въ этой ихъ свобод и самостоятельности видитъ эклогъ ихъ братскаго съ собою соединенія. Нечего указывать на несочувствіе и недовріе къ Россіи интеллигенціи сербской или болгарской. Эта ‘интеллигенція’,— если такое несочувствіе и существуетъ (конечно только въ нкоторой ея части),— всего-то считаетъ себ безъ года недлю и беретъ себ за образецъ нашу же доморощенную такъ-называемую либеральную интеллигенцію… Но ми вдь знаемъ, что какъ въ Россіи ея мощь и творчество жизни не въ этой безнародной интеллигенціи, а въ народ, такъ и у Славянскихъ племенъ. А народъ и у Болгаръ, и у Сербовъ, и во всхъ Славянскихъ странахъ — влечется духомъ къ Россіи. Нтъ у Россіи какихъ-либо иныхъ благоволящихъ ей въ этихъ краяхъ ‘партій’, кром одной, которая посильне всхъ партій, т. е. самого народа. Народы за насъ,— они понимаютъ сердцемъ Россію, лучше чмъ наша интеллигенція. И только народная Россія можетъ пользоваться сочувствіемъ и любовью народовъ.
Пусть издваются въ Петербург надъ московскою ‘восторженностью’ и съ дешевымъ хладнокровіемъ, свысока, подтруниваютъ надъ ‘историческимъ призваніемъ’ русской народности, да и надъ самою русскою народностью. Эту гнилую мудрость, пренебрегающую мудростью народнаго инстинкта и сердца, не вразумилъ и 1876 годъ. Но мы уже слышимъ тихій подступъ той знакомой намъ волны, которой новое выступленіе изъ береговъ въ настоящее время едва ли и желательно, намъ уже и теперь приходится сдерживать молодое порывы… Русскому правительству нтъ, по нашему мннію, другаго способа предотвратить неправильное проявленіе естественнаго, законнаго сочувствія своего народа къ воюющимъ теперь Боснякамъ и Герцоговинцамъ, какъ стать во глав этого сочувствія я дать своей дипломатіи подобающее въ настоящую пору направленіе. Не то…
Быть громамъ и быть ударамъ!

—-

Два олова еще по поводу еврейской агитаціи въ Англіи. Нужно ли говорить, что сами Англичане не врятъ, не могутъ врить всей той лжи, которою съ такимъ изобиліемъ снабжаютъ ихъ Евреи и которую они съ такимъ злорадствомъ печатаютъ въ своихъ многочисленныхъ газетахъ? Здравый смыслъ могъ бы однако подсказать имъ самимъ, не ожидая и опроверженій со стороны Россіи, совершенную несбыточность описываемыхъ фактовъ, въ род напримръ поголовнаго обезчещенія женскаго населенія цлыхъ мстностей, какъ Березовки и другихъ!! Статочное ли дло, чтобъ о такихъ событіяхъ не вдали или молчали, въ теченіи шести-семи мсяцевъ, представители англійскаго правительства въ Россіи, многочисленные, разсянные по Россіи англійскіе консула и тысячи Англичанъ проживающихъ въ нашемъ отечеств? Прежде чмъ печатать эти мерзости, поносить Россію въ газетахъ и на митингахъ, и требовать отъ англійскаго министерства протеста противъ дйствій русскаго правительства, не проще ли было бы обратиться съ запросомъ въ англійскому послу въ Петербург? Но въ томъ и дло, что и составители извстій, и редакторы печатающіе эти извстія въ своихъ газетахъ нисколько не сомнваются въ ихъ лживости. Умыселъ тутъ другой. Прежде всего умыселъ еврейскій. Евреямъ извстно, что труды губернскихъ коммиссій по вопросу объ установленіи правильныхъ отношеній еврейскаго населенія къ христіанскому сосредоточены теперь въ Петербург, въ центральной коммиссіи подъ предсдательствомъ г. товарища министра внутреннихъ длъ, и вотъ съ цлью произвести давленіе на русское общественное мнніе и на русское правительство и поднятъ ими весь этотъ безобразный, позорящій не Россію, а Англію, шумъ и гвалтъ. Но умные Евреи оказались на сей разъ очень ужъ просты и безъ сомннія обочтутся въ своихъ расчетахъ. Правда, они основывали свои соображенія на русскихъ же извстнаго пошиба газетахъ, исповдующихъ, если не прямое юдофильство, то пренебреженіе къ русской народности,— однакоже есть поводъ думать, что время успшнаго застращиванія русскаго правительства иноземнымъ общественнымъ мнніемъ, враждебною критикой и гуломъ заграничной хулы,— безвозвратно прошло. Если въ этомъ враждебномъ Россіи подъем англійскаго общества проявилась сила Израелитскаго Всемірнаго Союза (Alliance Israelite), то тмъ боле причинъ для Россіи оградить себя отъ вмшательства этой международной новой державы и пресчь разомъ вс ея притязанія.. Евреи въ Россіи, оставляя дйствія своихъ лондонскихъ собратій безъ протеста, конечно этимъ самымъ только доказываютъ свою полную съ ними солидарность…
Достойно замчанія, что Евреи, вроятно желая снискать вящее благоволеніе англійской публики, а можетъ-быть наивно расчитывая, что русское правительство, струсивъ англійской критики, послдуетъ ихъ указаніямъ, трубятъ въ англійскихъ газетахъ (какъ свидтельствуетъ корреспонденція изъ Лондона, помщенная въ No отъ 11 января ‘Новаго Времени’), что разгромъ, насилія, зврства совершенныя будто бы въ Россіи надъ еврейскимъ населеніемъ — вызваны ни кмъ инымъ какъ ‘московскими славянофилами’ и именно, между прочимъ, редакторомъ ‘Руси’. Однимъ словомъ, съ точки зрнія еврейской, какъ и съ точки зрнія нашей ‘либеральной прессы’, (да и Австро-Венгріи конечно), въ Россіи — вся бда отъ ‘народности’, такъ какъ народное направленіе, въ ихъ понятіяхъ, равнозначительно возбужденію народнаго духа противъ ‘интересовъ цивилизаціи’ (читай: Евреевъ и Нмцевъ)… Это мало. Одновременно съ этимъ, въ тхъ же англійскихъ газетахъ, Евреи предъявляютъ требованіе, ‘чтобъ общественное мнніе помогло русскимъ политикамъ школы графа Шувалова замнить настоящихъ русскихъ министровъ’ (‘Новое Время’, та же корреспонденція изъ Лондона). Знаменательно!
Знаменательно оно и потому, что эта еврейская агитація въ Англіи служитъ подкладкою для агитаціи партіи или консервативной, на сторону которой очевидно сворачиваетъ и ‘Times’. Консервативная партія вроятно предполагаетъ, что настала пора для сверженія Гладстона и всего либеральнаго министерства. Встревоженные призракомъ аграрныхъ реформъ, грозящихъ изъ Ирландіи перейти въ Англію, тори, пользуясь затрудненіями’ встрченными настоящимъ правительствомъ въ Ирландіи, усиливаются создать затрудненія министерству и во вншней политик. Дружественныя отношенія въ Россіи противорчатъ не интересамъ Англіи — совершенно напротивъ — а тмъ предразсудкамъ, которые сильне всякихъ доводовъ здравой: логики и глубоко вкоренились въ тугоподвижные умы большинства англійскаго общества. Не легко ему разстаться съ догматами своего политическаго credo, будто Балканскій полуостровъ долженъ быть изъятъ изъ сферы вліянія Россіи, такъ какъ свободный проходъ русскихъ судовъ чрезъ Босфоръ и Дарданеллы представляетъ будто бы опасность для англійскихъ индійскихъ владній!! Этотъ неразумный страхъ можно объяснить себ не иначе какъ предразсудкомъ. Поэтому и возбужденіе недоврія и даже ненависти къ Россіи входитъ въ разсчеты консерваторовъ, какъ возвращеніе общества къ самымъ популярнымъ его преданіямъ, тсно связаннымъ съ направленіемъ вншней консервативной политики’ Въ Англіи не перестаютъ вспоминать о томъ политическомъ блеск, которымъ была она окружена за границей при Бекенсфильд и и котораго она какъ бы лишилась при Гладстон, причемъ забываютъ, что весь этотъ блескъ лживый, условный, что могущество Англіи въ сущности мнимое, что Англія безъ тснаго союза съ сухопутными державами не страшна никому на суш, и что дерзкая политика Беконсфильда, удовлетворяя національному тщеславію, ничего въ сущности не принесла Англіи кром убытка. Какъ бы то ни было, но уже теперь можно предвидть, что съ паденіемъ Гладстона отношенія Англіи къ Россіи станутъ снова враждебны, и что Англія примкнетъ къ политической систем канцлера, т. е. къ союзу съ Германіей и Австріей’ Нельзя не принять въ соображеніе, что этого паденія открыто желаетъ и самъ князь Бисмаркъ, и что возстановленіе консервативной партіи во глав англійскаго правительства, дружественной Германіи, изолируя Францію, изолируетъ и Россію, и создаетъ сильную коалицію трехъ державъ, которыхъ восточная политика будетъ, какъ и на Берлинскомъ конгресс, направлена вся противъ Россіи… Выходитъ, что и вся эта еврейско-консервативная агитація въ Лондон, съ которой такъ мужественно борются газеты благородной партіи Гладстона, какъ разъ на руку и германскому канцлеру, и австро-венгерскому правительству: для послдняго же особенно кстати, въ виду предпринятаго имъ хищенія Босніи и Герцеговины…
Она, эта агитація, кстати и для ‘Голоса’. Онъ пользуется ею, чтобы обвинить ненавистное ему притязаніе на ‘самобытность’, и еще разъ отрекомендовать себя предъ враждебной Россіи Европой несамобытнымъ, въ чемъ, впрочемъ, никто и не сомнвался. Достаточно вспомнить, какъ воспвалъ онъ во время оно Берлинскій трактатъ и его главныхъ радтелей. ‘Въ возникновеніи еврейскаго вопроса мы сами виноваты’ — вщаетъ онъ. ‘Мы не настолько культурный народъ, чтобъ относиться съ терпимостью къ чужому мннію, чужой профессіи, чужой жизни’… Это эксплуатація-то русскихъ крестьянъ Евреями чествуется именемъ профессіи!… ‘Наша нетерпимость, продолжаетъ ‘Голосъ’, какъ и другія недобрыя качества, тотчасъ же выступила на первый планъ, какъ только мы захотли быть самобытными’. Слдовательно въ формул: не ‘разнуздывайте звря’ ‘Голосъ прибавляетъ и еще формулу: ‘будьте несамобытны‘. Это ужъ и комментарія не требуетъ.
И все это въ отвтъ на оскорбленія, посылаемыя Россіи изъ той страны, гд каждый день совершаются дйствительныя зврскія убійства, вызванныя тмъ аграрнымъ вопросомъ, котораго разршеніе въ Россіи прошло мирно и благополучно — именно потому, что это разршеніе было не заимствованное, а самобытное!…

Москва, 30-го января.

Наши ‘либералы’ не на шутку встревожена: ну какъ и въ самомъ дл русское общество воспламенится сочувствіемъ къ ‘православнымъ и единоплеменнымъ братьямъ’ (срамъ какой!), вновь живо ощутитъ свое единство со всмъ Русскимъ народомъ, проникнется, пожалуй, историческимъ духомъ, освободится изъ-подъ обаянія либеральныхъ и пустопорожнихъ фразъ и — чего добраго — посадитъ на мель ту ‘интеллигенцію’, которой напротивъ хотлось бы возссть на мягкія парламентскія кресла, въ качеств ‘представителей народа’, и во имя Русскаго народа ораторствовать о красот европейскихъ ‘правовыхъ порядковъ’!… Хотя опасности такого воспламененія пока еще и не предстоитъ, но у страха глаза велики. Газеты извстнаго пошиба пустили въ ходъ вс свои рессурсы и не мытьемъ такъ катаньемъ, не либерализмомъ, такъ консерватизмомъ, стараются изо всхъ силъ отвратить то ‘народное направленіе’ въ политик, котораго призракъ (увы! пока не боле какъ призракъ!) мерещится имъ не только во сн, но и на яву, преслдуетъ ихъ неугомонно везд и всюду, какъ неотвязное пугало, какъ страшилище,— однимъ словомъ — лишаетъ покоя… Достается же отъ нихъ и газет ‘Русь’ за ея статьи, и генералу Скобелеву за его рчь!
Въ прошлый разъ, упомянувъ о нашествіи австро-венгерскихъ полчищъ на Балканскій полуостровъ, мы сказали, что ‘Россія осуждена присутствовать, хотя бы съ негодованіемъ въ сердц и съ краевой стыда на лиц, при самомъ возмутительнйшемъ изъ зрлищъ, при насильственномъ порабощеніи православныхъ Славянъ латинскому и нмецкому игу’. Не желая войны для Роеоіи и именно въ видахъ предупрежденія войны, мы позволили себ совтовать правительству поставить дло на дипломатическую почву и путемъ переговоровъ съ державами — участницами Берлинскаго конгресса — попытаться отстранить опасность грозящую общеевропейскому миру.
‘Голосъ’ тоже осуждаетъ Россію на роль зрительницы, но… ‘спокойной’,— безъ стыда и негодованія… ‘Россіи — говоритъ онъ — остается, очевидно? только одна роль: оставаться спокойною зрительницею разъигрывающейся на Балканскомъ полуостров драмы и ни косвенно, ни прямо не вмшиваться въ происходящее тамъ событіе’. Не только негодованію не полагается мста, но, по словамъ ‘Голоса’, ‘теперь должны быть забыты вс симпатіи или антипатіи къ тому или другому народу’. Этого мало: повторяя снова, что Россія не должна ни прямымъ, ни косвеннымъ образомъ вмшиваться въ герцеговино-боснійское возстаніе, ‘Голосъ’ утверждаетъ, что въ то же время ‘русская политика должна всми силами поддерживать дружескія сношенія съ сосднею державою’, т. е. съ Австро-Венгріей… Довольно бы повидимому и просто мирныхъ сношеній, но ‘Голосъ’ требуетъ именно дружескихъ, да еще поддерживаемыхъ всми силами и затмъ, въ заключеніи своей статьи, съ благороднымъ паоеомъ восклицаетъ: ‘Большаго ни Австро-Венгрія, ни Германія отъ Россіи требовать не могутъ. Идти дальше не дозволяютъ ни чувство собственнаго достоинства, ни сознаніе собственныхъ своихъ интересовъ’… Да куда жъ идти еще дальше? Казалось бы ужъ и некуда — посл предложеннаго совта: всми силами (стало-быть не только угодничествомъ, но. и разными уступками) поддерживать дружбу съ державою наносящею ударъ нашей чести, нашему политическому значенію въ Европ и на Восток! Ужъ не вооруженную ли помощь со стороны Россія для ея собственнаго заушенія подразумваетъ тутъ ‘Голосъ’? Возможность ея онъ очевидно допускаетъ, но, разсудивъ, признаетъ, что ‘чувство достоинства не дозволяетъ’… Удивительныя понятія у ‘Голоса’ о національномъ достоинств! Они напоминаютъ намъ патетическое восклицаніе одного изъ Гоголевскихъ героевъ: ‘до всего могу унизиться, но до подлости никогда!’…
Мы полагаемъ съ своей стороны, что не Россія у Австрія должна всми силами заискивать дружбы или пожалуй, какъ выражается ‘Голосъ’, поддерживать съ Австріей дружескія сношенія, но наоборотъ: эта роль приличествуетъ именно Австріи, ибо успхъ или неуспхъ ея замысловъ зависитъ вполн отъ Россіи. Да только заручившись увреніемъ въ русскомъ миролюбіи и отважилось австро-венгерское правительство двинуть свои полки въ Боснію и Герцеговину! Въ своемъ отвращеніи къ народной политик ‘Голосъ’ дошелъ до… цинизма. Съ поразительною политическою безтактностью, чтобъ не сказать безстыдствомъ, онъ — въ то самое время, какъ Австрія, постоянно оглядываясь съ безпокойствомъ назадъ, на Россію, очевидно соразмряетъ смлость и силу своего натиска съ данными ей ручательствами русскаго миролюбія, и впередъ оговаривается, что хотла бы избжать политическихъ усложненій, неминуемыхъ, напримръ, въ случа вступленія ея на черногорскую территорію,— въ это самое время ‘Голосъ’ какъ бы кричитъ ей во слдъ: ‘съ Богомъ! не тревожьтесь, Австрія, не тревожьтесь: кто бы тамъ вы ни длали, Россія ни косвенно, ни прямо не вмшается въ происходящія на Балканскомъ полуостров событія,— напротивъ всми силами будетъ поддерживать съ вами дружбу!’… Это даже превышаетъ мру ожиданій самой Австріи, но ‘Голосу’ что за бда: по крайней мр въ приверженности къ ‘народной политик’ и ‘самобытности’ никто изъ тхъ, чье мнніе ему дорого, его не заподозритъ!…
Впрочемъ одинъ изъ московскихъ подголосковъ ‘Голоса’, хотя и органъ цлой фракціи московскихъ университетскихъ профессоровъ,— въ своемъ ученомъ презрніи къ русскимъ національнымъ интересамъ, попытался даже перещеголять своего maestro, и, успокоивая напрасно смутившуюся Европу, такъ-таки прямо и выдаетъ Австріи carte blanche и свое благословеніе. ‘Теперь Россіи думать о возврат потеряннаго уже поздно — восклицаютъ ‘Русскія Вдомости’ — наше затруднительное внутреннее положеніе хорошо извстно за границей, а потому, надо полагать, напрасныя опасенія, смутившія нын покой Европы, и Австро-Венгріи дана будетъ полная возможность безпрепятственно отдлить отъ Турціи весь уголъ Балканскаго полуострова‘!
Это ли не ‘либерализмъ’ въ подлинномъ значеніи этого слова? ‘Нечего-де вамъ, Европ, насъ опасаться: сами знаете каковы мы теперь! души, души себ, Австрія, католичь и нмечь православныхъ Славянъ, и завладвай Босніей и Герцеговиной — вопреки Берлинскому трактату, обязательному вдь не для тебя, а только для Славянъ и для насъ!’… Таковъ точный смыслъ рчей органа либеральныхъ профессоровъ Московскаго университета.
Въ числ своихъ доводовъ въ защиту той же ‘безпрепятственности’, ‘Голосъ’ приводитъ и слдующій: ‘Польза и благосостояніе Русскаго народа вмняетъ намъ въ обязанность сохранить добрыя отношенія съ такими державами, какъ Австро-Венгрія и Германія, которыя представляютъ собою опредленную силу и твердое государственное устройство‘… Смыслъ рчи нсколько темный, какъ бы намекающій, что Россія не представляетъ ни того, ни другаго, а потому ей и полезно опереться на сіи ‘благонадежные консервативные элементы’ — любимая фраза петербургскихъ аристократическихъ сферъ! Но оставляя въ сторон кажущійся намёкъ, замтимъ только, что подводить Германію подъ одинъ знаменатель съ Австро-Венгріей нсколько странно. Бытіе Австрійской монархіи совершенно искусственное, она, въ настоящую минуту, черпаетъ свою силу не изъ себя самой, а только изъ союза съ Германской имперіей. Вн этого союза у Австріи нтъ никакого такъ-называемаго ‘устоя’, кром династическаго начала, кое-какъ связующаго вс ея разровненные, другъ другу чуждые и враждебные національные элементы. Это даже не федерація, предполагающая равноправность членовъ федеральнаго союза, это дв половины, да еще плохо слаженныя между собою,— дв народности: нмецкая и мадьярская — меньшинство — распоряжающіяся судьбою остальныхъ народностей, изъ которыхъ племена Славянскія — боле или мене политически безправныя — одни составляютъ большинство всего населенія имперіи. Все искусство австрійскихъ государственныхъ людей состоитъ въ политической эквилибристик, въ сохраненіи равновсія между различными тяготніями. Государственная комбинація Австріи, это — постоянно уравновшиваемое междоусобіе народностей!… Хорошо это ‘твердое государственное устройство’, когда въ теченіи всего XIX вка Австрія мучается вопросомъ: ‘чмъ ей быть’? вопросомъ не ршеннымъ и до сихъ поръ! Изъ Священной Римской Имперіи разжалованная Наполеономъ I въ имперію Австрійскую, она въ 1866 г. выкинута Пруссіей за бортъ Германіи, еще боле понижена чиномъ съ созданіемъ Германской имперіи, наконецъ теперь, внемля боле или мене коварнымъ внушеніямъ Германскаго канцлера, лелетъ несбыточную мечту: стать Западно-Славянской Имперіею въ захватомъ Балканскаго полуострова!.. Хорошъ твердый государственный строй, который чуть не сотрясается отъ каждаго случайнаго прозда черезъ Славянскія земли русскаго путешественника,— строй, при которомъ какой-нибудь переходъ въ православіе изъ уніи нсколькихъ сотъ Галичанъ возводится на степень государственной опасности самому бытію монархіи, и пугало панславизма, принявшее такіе гиперболическіе размры въ трусливомъ воображеніи вождей австрійской политики, постоянно разстраивая ихъ состояніе духа и здравый смыслъ, наталкиваетъ ихъ на политическія ошибки, одна грубе другой! Вся внутренняя ея сила теперь, повторяемъ, не въ органическомъ народномъ стро, а въ личныхъ симпатичныхъ качествахъ ея императора и въ династическомъ чувств подданныхъ, вся вншняя — въ союз съ Германіей. И несмотря на этотъ союзъ, Австрія даже теперь, не мене, можетъ-быть даже боле самого ‘Голоса’ и нашихъ ‘либераловъ’, приходитъ въ трепетъ отъ одной возможности возобладанія въ нашей вншней я внутренней политик ‘народнаго направленія’. Въ этомъ отношеніи вс они могутъ подать другъ другу руки: статья ‘Голоса’ и ‘Русскихъ Вдомостей’, если не по сердцу Славянамъ, то конечно сладостны сердцу австро-мадьярскихъ властей. Всякое пробужденіе въ русскомъ обществ русскаго народнаго чувства въ равной степени приводитъ въ негодованіе и Нмцевъ съ Мадьярами, и нашихъ ‘либераловъ’. Гоненіе на героя послднихъ русскихъ войнъ, Скобелева, за его рчь — одинаково чинится ‘какъ нмецкою, такъ и русскою ‘либеральною’ печатью!
Приходится, однакожъ, по справедливости признать, что нмецкое неудовольствіе выражается умне, чмъ русское ‘либеральное’. ‘По какому праву’ — спрашиваетъ ‘Головъ’ устами своего постояннаго сотрудника В. М.— ‘по какому праву петербургскій ораторъ (т. е. Скобелевъ) называетъ насъ, такъ-называемыхъ либераловъ, доморощенными иноплеменниками?’ Справляемся съ текстомъ: гд и когда заклеймилъ храбрый генералъ ‘либераловъ’ и г. В. М. такимъ названіемъ?… ‘Опытъ послднихъ лтъ — сказалъ онъ (горькій, на всю Россію прославившійся опытъ, прибавимъ мы!) — ‘убдилъ насъ, что если русскій человкъ, Боже сохрани, случайно скромно заявитъ, что Русскій народъ составляетъ одну семью съ племенемъ Славянскимъ, нын терзаемымъ, попираемымъ, тогда въ сред доморощенныхъ и заграничныхъ иноплеменниковъ поднимаются вопли негодованія’… Изъ вышеприведенныхъ гнвныхъ строкъ обидвшагося ‘Голоса’ выходитъ стало-быть, что подобные непристойные вопли негодованія исходили и находятъ ни отъ кого другаго, какъ именно отъ нашихъ ‘либераловъ’, до сихъ поръ мы старались ихъ въ томъ уличить,— теперь же они сами наивно въ томъ признаются, сами публично росписались въ полученіи… достойной клички! Можетъ-бить это съ ихъ стороны и либерально, но… не умно.
Генералъ Скобелевъ упоминаетъ въ своей рчи о той прискорбной розни, которая существуетъ между извстною частью нашей интеллигенціи и Русскихъ народомъ. Онъ никого не назвалъ,— казалось бы никому, кто не сознаетъ за собою грха розни, и обижаться не было повода. Но именно эти-то его слова и взорвали ту нашу интеллигенцію, которая любить величать себя этимъ именемъ и выражаетъ себя въ такъ-называемой либеральной печати! Она и тутъ пренаивно себя выдала и вновь благоволила росписаться, что упрекъ въ розни съ народомъ части интеллигенціи — можетъ относиться ни къ кому другому, какъ къ ней! Видно вашъ знаменитый воитель мтко нацлилъ свое тяжеловсное орудіе! Разумется, разобиженные стараются при этомъ обобщить вину генерала Скобелева, всюду возглашая, что онъ напалъ на всю интеллигенцію, на интеллигенцію вообще, на все, что есть образованнаго въ Россіи. Выходитъ по ихъ словамъ, что и на самого себя? О, глубокомысліе!..
Но ‘Голосъ’ устами г. М. позволяетъ себ даже поучатъ нашего полководца, что не прилично-де ему ‘высказываться неуважительно объ обществ, къ которому самъ принадлежитъ‘… Почему же не прилично? Вс мы, люди разныхъ направленій и взглядовъ, принадлежимъ въ широкомъ смысл къ одному обществу, и г. М. самъ въ своей стать глумится надъ ‘тою ‘частью нашего общества’, которая, по его выраженію, проповдуетъ ‘начало русской самобытности’?! Полагаемъ, что несравненно неприличне отзываться неуважительно о стран, въ которой самый источникъ, причина нашего гражданскаго бытія, и отрицать въ своемъ народ всякую духовную личность, всякое право на самостоятельность въ сфер политическихъ и религіозныхъ идеаловъ!…
Генералъ Скобелевъ принадлежитъ не къ той или другой фракціи общества. Онъ ее всми доблестными подвижниками прошлой Болгарской войны принадлежитъ Россіи,— и Россія не отвергнетъ его за то, что онъ неуважительно отозвался о тхъ, чья духовная рознь съ народомъ была именно причиной позора внчавшаго славныя дянія прошлой войны и привела насъ къ Берлинскому трактату, столь превознесенному хвалами ‘Голоса’ и собратій!
Но наши ‘либералы’ не удовольствовались вышеприведенными нападками и перешагнули даже въ область инсинуацій: они поставили генералу Скобелеву на видъ его оффиціальное положеніе, прокричали впередъ о ‘дипломатическихъ запросахъ’ (‘Голосъ’ No 18),— наконецъ выражаютъ неудовольствіе даже за то, что его рчь была предана печатной гласности. Она — объявляетъ въ смущеніи ‘Голосъ’ — подала теперь поводъ ‘нмецкимъ газетамъ заговорить о насъ тономъ похожимъ на угрозу… Нмцы теперь — очень щекотливый народъ’!…
Этого недоставало! Во всей Германіи, въ Австро-Венгріи, не только независимыя, но и вс просто и высоко-оффиціозныя газеты поносятъ русское имя, русскую честь (не говоря уже объ Англіи, гд члены парламента, епископы, кардиналы, лордъ-меръ на публичныхъ митингахъ осыпаютъ Россію оскорбленіями), а если мы, Русскіе, у себя дома вымолвимъ что-либо западнымъ Европейцамъ неугодное, такъ не только они смютъ кричать намъ: цицъ! но и наши ‘либералы’ кричатъ намъ тоже: ‘молчать! Нмецъ изволитъ быть недоволенъ, Нмцы — народъ щепетильный‘!.. Другими словами: ‘имъ, Нмцамъ, бранить и срамить насъ можно,— ну, а мы къ Нмцамъ должны быть на деликатности,— они не то что мы, они къ своей чести чувствительны, а намъ такая чувствительность не къ лицу! намъ на нее и права не полагается!’
И посл этого либеральная печать негодуетъ на насъ, даже и до сихъ поръ, за употребленное нами когда то выраженіе, что нкоторая часть нашей интеллигенціи обнаруживаетъ по истин ‘духовное предъ Западомъ лакейство’!!

Москва, 5 февраля

Задача Австріи, при занятіи ею Босніи и Герцеговины, состояла въ томъ, чтобы устранить турецкое возмутительное управленіе. А между тмъ въ турецкой администраціи ничего ею не преобразовано: не только турецкія условія жизни и турецкіе законы остались въ сил, но еще откопали даже старые турецкіе законы, забытые самими Турками Ни капли симпатіи не пріобрла себ Австрія въ занятыхъ ею областяхъ…. Сомнительно, чтобъ при настоящей своей неудовлетворительной организаціи австрійская армія одолла возстаніе: не выгодне ли поэтому для Австріи, при первой же возможности, самой образовать изъ Босніи и Герцеговины отдльное княжество, на подобіе Болгарскаго?…
‘Опять! это уже ни на что не похоже! это ‘новый манифестъ о войн!’ ‘Нарушеніе дружественныхъ отношеній съ сосдней европейской державой!’ ‘новый фазисъ славянофильской печати!’ воскликнетъ, пожалуй, ‘Голосъ’ при чтеніи вышеупомянутыхъ строекъ, какъ восклицалъ онъ по поводу нашей статьи въ 4 No. ‘Это новая агитація!’ — ‘Кровожадное желаніе ввергнуть Россію въ войну’! ‘Наши финансы! нашъ кредитный рубль!’ — ‘Бдные наши фонды!’ — ‘Запретить, запретить газету!’ — раздадутся, вроятно, изъ бюрократическихъ сферъ и изъ петербургскихъ вліятельныхъ великосвтскихъ салоновъ неистовые клика, какъ раздавались они по тому же поводу недли дв тому назадъ…
Просимъ успокоиться и принять къ свднію, что въ вышеприведенныхъ строкахъ нтъ одной іоты вашей. Это рчи самихъ австрійскихъ Нмцевъ — двухъ депутатовъ внскаго парламента, сказанныя ими въ делегаціи (которая вмст съ делегаціей венгерской палаты составляетъ уже имперскій парламентъ), въ лицо министрамъ. Отъ слова ‘задача’ до слова ‘сомнительно’ — такъ вщалъ депутатъ Плейеръ, а отъ этого слова до конца — депутатъ Штурмъ (см. австрійскія газеты или ‘Новое Время’ 28 янвю) Выходитъ, что если кто здсь агитируетъ противъ Австріи, такъ сами ‘врнопреданные австрійской конституціи’ Нмцы,— и что ‘Голосъ’ съ петербургскими салонами явились pins autrichiens que l’Autriche.
Между тмъ одинъ изъ вліятельнйшихъ органовъ печати въ Австрійской имперіи ‘Neue freie Presse’, именно въ виду рчи генерала Скобелева и статей нкоторыхъ русскихъ газетъ (не ‘Голоса’ съ подголосками, конечно), совтуетъ своему правительству убдить вс державы, что ‘Австрія ни подъ какимъ условіемъ не воспользуется настоящимъ возстаніемъ, какъ предлогомъ для того, чтобы подвинуть свои войска но дорог къ Салоникамъ’. И графъ Кальноки, австрійскій министръ иностранныхъ длъ, чрезъ посредство высоко-оффиціозной газеты ‘Politische Corresроdenz’, съ уваженіемъ упоминая о мнніи русской печати ‘крайне-національнаго направленія’, встревожившемъ нашихъ недальновидныхъ ревнителей мира, признаетъ нужнымъ объявить къ успокоенію Россіи, что Австрія никакихъ ‘дальнйшихъ захватовъ на Балканскомъ полуостров въ виду не иметъ’, и ея поступательное движеніе къ Салоникамъ не боле какъ ‘сказка’.
И прекрасно. Это же боле, кто дйствительне служитъ длу мира: ‘Русь’ ли своими статьями, которыя ‘Голосъ’ съ лицемрнымъ испугомъ называетъ ‘манифестами о войн’, и генералъ Скобелевъ своею патріотическою, проникнутою русскихъ чувствомъ и обруганною русскими ‘либералами’ рчью,— или же ‘Голосъ’ своею проповдью о мир во что-бъ ни стало? ‘Современныя Извстія’ уже отвтили, и блистательно, на этотъ вопросъ, но впрочемъ отвтъ и самъ собою подсказывается, даже безъ помощи австрійскихъ газетъ, всякому здравомыслящему, не одержимому духомъ космополитизма, по русски чувствующему и думающему человку. Въ самомъ дл, что скоре способно отвратить никому не желанную общеевропейскую войну: благовременныя ли предупрежденія, что переступая извстный предлъ дозволенныхъ международнымъ договоромъ дйствій, Австрія вызоветъ взрывъ негодованія во всемъ Сербскомъ племени и въ самой Россіи, слдовательно навлечетъ на себя и на всю Европу бдствія ожесточенной борьбы,— или же торжественное исповданіе ‘Голоса’ и ему подобныхъ органовъ общественнаго мннія, что какія бы на Балканскомъ полуостров ни происходили событія (т. е. что бы тамъ ни содяла Австрія), Россія должна не только не вмшиваться въ нихъ ни прямо, ни косвенно, но еще всми силами поддерживать дружбу съ Австріей? Такъ какъ органъ петербургскаго либерализма не длаетъ никакихъ оговорокъ, не ставитъ Австріи никакихъ предловъ, а прямо возглашаетъ: ‘какія бы событія ни произошли’, то, стало-быть, дозволительно допустить и такое предположеніе, что Австрія, поощренная такимъ’ совтомъ, принявъ слова ‘Голоса’ за дйствительное мнніе русскаго общества, пожалуй и въ самомъ дл вообразитъ, будто русская дружба останется незыблемой даже и тогда, когда Австрійцы завладютъ Черногоріей, Сербіей, Македоніей и слдовательно, въ томъ или другомъ вид, всмъ Балканскимъ полуостровомъ! Мыслимо ли однакоже, чтобъ Россія, не отрекаясь отъ себя самой, какъ отъ первостепенной, могучей, славянской и православной державы, не покрывая себя неизгладимымъ позоромъ — позоромъ къ смерти, ибо такой позоръ государства не переживаютъ, способна была обрсти въ себ столько душевной низости, чтобъ пребыть смиренною зрительницей: какъ станетъ рушиться все содянное въ теченія вковъ кровью и достояніемъ Русскаго народа, какъ будетъ гибнуть взлелянная имъ свобода единоврнаго Славянскаго міра, и поддерживать всми силами дружбу съ державою, подписывающею Россіи и Славянству смертный приговоръ?! Вдь такъ думать о Россіи и ея народ, предположить въ немъ такую исполинскую мощь низости способенъ лишь петербургскій, особеннаго свойства, патріотизмъ — какъ извстной части печати, такъ и нкоторыхъ высшихъ общественныхъ сферъ! Не такъ думаетъ о насъ Европа, а потому, кажется, и относится съ большимъ вниманіемъ, можетъ-быть даже съ большимъ уваженіемъ къ мннію московскаго ‘крайне-національнаго направленія’, чмъ либеральнаго патріотизма города Санктпетербурга. Недавно мы читали телеграмму изъ Вны, полученную краковскою газетою ‘Часъ’ о заявленіи австрійскаго министерства, что оно вполн признаетъ законность притязанія Россіи на вліяніе въ предлахъ Балканскаго полуострова,— въ чемъ, кажется, въ Сверной Пальмир многіе уже усомнились. Кстати, интересенъ и отзывъ Англичанъ о рчи генерала Скобелева, надлавшей такого ‘скандала’ въ Петербург. ‘Рчь Скобелева — говоритъ ‘Times’ устами своего петербургскаго корреспондента — не можетъ не привлекать вниманія, потому что Скобелевъ, гораздо боле чмъ многіе самые видные Русскіе, носитъ въ своей душ сочувствіе и единеніе со всми основными началами и побужденіями русскаго патріотизма. Стремленія панславизма могутъ вызывать презрніе и оппозицію на Запад, но они тмъ не мене все же истинно-національное и патріотическое достояніе, на которое — нельзя не признать — Русскіе какъ нація имютъ полное законное право. И когда Скобелевъ обличаетъ ‘европейскій космополитизмъ’ въ томъ, что онъ силится подчинить Россію (to force upon) всмъ этимъ разнымъ чуждымъ теоріямъ, безъ вниманія къ природ и преданіемъ Русскаго народа,— онъ выражаетъ лишь истину, которой вся исторія Россіи съ Петра Великаго служитъ самымъ широкимъ доказательствомъ (an ample proof)’. Авось-либо и въ Петербург, съ разршенія такого высокаго авторитета какъ ‘Times’, согласятся признать за нашею политикою право на ‘народное направленіе’ и поймутъ, что презрніемъ къ своей національности, отреченіемъ отъ славянскихъ симпатій, глумленіемъ надъ ‘братствомъ’ и ‘братцами’ (см. ‘Голосъ’) мы ни на волосъ не выростаемъ, а разв только низимся во мнніи Европы…
И такъ, не права ли была ‘Русь’, когда утверждала, что выдача Австріи отъ Россіи (какъ совтовалъ ‘Голосъ’) чего-то въ род открытаго листа на безпрепятственное воинское шествіе въ Славянскія земли, на полную свободу дйствій въ Балканскомъ полуостров, въ конц-концовъ неминуемо вовлекла бы насъ въ войну, но, по всей вроятности, въ войну, уже при самыхъ невыгодныхъ условіяхъ. Въ самомъ дл, не проще ли гораздо впередъ, съ полною искренностью заявить: что при всякомъ посягательств на свободу и независимость Балканскихъ Славянъ, австрійскому правительству придется неминуемо считаться съ чувствами нкоего народа, волею Божіею существующаго и здравствующаго на семъ свт, именно Русскаго: фактъ, можетъ-быть для нкоторыхъ и прискорбный, т. е. фактъ русскаго народнаго бытія, однакоже такой, котораго ни русская дипломатія, ни петербургскій либерализмъ, если бы даже (что немыслимо) и хотли, ни отрицать, ни вычеркнуть изъ вселенской жизни не могутъ… Мы думаемъ, что это и проще, и честне, да и цлесообразне, т. е. пряме ведетъ къ достиженію миролюбивой цли.
Странное дло: образъ дйствій нашей дипломатіи вошло за границею въ обычай признавать неискреннимъ или двуличнымъ: упреки нашей политик въ коварств и вроломств обратились тамъ даже въ общее мсто, чуть не въ аксіому. Нужно ли доказывать, что эти упреки совершенно ложны, несмотря на нердкія противорчія нашихъ оффиціальныхъ. политическихъ увреній съ фактами нашей же исторіи, которыя какъ бы оправдываютъ подобное нелестное для нашего нравственнаго достоинства мнніе иностранцевъ? Все дло въ томъ, что паша дипломатія, подобно нашимъ доморощеннымъ ‘либераламъ’ (въ прежнее время ‘западникамъ’), въ большинств своихъ представителей была, по крайней мр въ прежнее, очень еще недавнее время (да таковы самыя ея традиціи), совершенно чужда народнаго самосознанія. Свысока, презрительно подтрунивая надъ ‘историческимъ призваніемъ Россіи’, считая это выдумкою какихъ-то тамъ ‘славянофиловъ’, издваясь надъ словами и понятіями ‘единоплеменности и единоврія’, съ видомъ глубокомыслія отрицая въ народной политик элементъ ‘чувства’, вообще участіе двигателей духовныхъ — можетъ ли, способна ли она вдать и разумть то, что ей вдать и разумть именно слдуетъ: и національные политическіе интересы своей страны, и законы историческаго развитія Русскаго народа, и мру растяжимости его внутреннихъ нравственныхъ силъ? Отъ этого и выходитъ (по крайней мр такъ по большей части было съ самаго начала XIX вка), что ея миссія — служить не столько интересамъ самой Россіи, сколько общимъ интересамъ всей Европы, хотя бы въ ущербъ нашимъ собственнымъ, снискивать державъ Запада не столько уваженіе къ нашему отечественному достоинству, сколько лестное благоволеніе къ нашему русскому ‘варварству’ и потому — стушевываться и смиренно принижаться при всякомъ вопрос о русской польз, боясь огласки и шума!… Повторяемъ: она вполн честна, но не обладаетъ въ должной степени ни знаніемъ, ни разумніемъ Россіи, вполн добросовстна, но…. не дальновидна. Вотъ отчего и происходитъ, что она дйствительно — вполн чистосердечно, bona fide — постоянно даетъ иностраннымъ кабинетамъ увренія и общанія — принимая въ расчетъ хозяина, какъ выражаются Французы, т. е. свою собственную страну,— увренія и общанія, которыхъ, какъ потомъ оказывается, не въ силахъ исполнить. Такъ, напримръ, сколько разъ приходилось намъ, совершенно безъ малйшей нужды, только ради успокоенія Англичанъ, которыхъ гнвъ не могъ грозить намъ ни малйшей серьезной опасностью, чуть не божиться и клясться, что мы въ Средней Азіи дале извстнаго предла не двинемся, и сколько разъ не честолюбіе, не жажда захвата, но необходимость, которую очень легко и должно было предвидть, заставляла насъ нарушать эти вовсе напрасныя общанія (которыхъ отъ Англичанъ мы съ своей стороны никогда бы даже не ршились и требовать!)… Такъ, къ несчастію, было и при послдней нашей войн съ Турціей: вс ея бдствія и позорный конецъ объясняются единственно и исключительно отсутствіемъ народнаго самосознанія въ нашей и политик и въ нашихъ правящихъ и вліятельныхъ общественныхъ сферахъ. Никогда такъ осязательно не сказалась рознь вашей интеллигенціи (за нкоторыми исключеніями) съ остальнымъ народомъ (рознь до сихъ поръ упорно отрицаемая нашими ‘либералами’!), какъ въ эпоху 1876—78 годовъ. Мы помнимъ, какъ нашимъ дипломатамъ, бюрократамъ и тмъ, кому ‘Голосъ’ съ подголосками служилъ тогда, служитъ и теперь Органомъ,— было не по себ, неловко, тяжко, въ теченіи всей этой поры національнаго возбужденіи: словно кто-то разжаловалъ ихъ изъ Европейцевъ въ мужики, нарядилъ въ сермягу, обулъ въ лапти или смазанные дегтемъ сапоги! Какъ болзненно нылъ ихъ слухъ отъ всхъ этихъ противныхъ имъ словъ — tous ces Slaves, tous ces Bulgares, ‘братушки’, и ‘братцы’ — fi donc! Какъ смиренно, не съ поднятымъ къ верху челомъ, не какъ представители побдоносной державы, а какъ провинившіеся школьники, тайно чувствующіе свою вину, относились они въ европейскому въ Берлин ареопагу,— какъ вздохнули легко и свободно, когда Берлинскій конгрессъ, прилично наказавъ Россію за ‘шалость’, позволилъ имъ возвратиться ‘на прежняя’!… ‘Пошалили — и будетъ! теперь ужъ ни объ историческомъ призваніи, ни о Славянахъ ни гугу!’ клялись они въ душ своей,— и вдругъ — о, ужасъ! Опять тамъ, въ Москв, заговорили и объ исторіи, и о міровомъ назначеніи Россіи, какъ славянской и православной державы!… ‘Неужели изъ самомъ дл такъ-таки этому и быть, и все это, и русская народность, и славянство, и православіе — не бредни?!’
Да, ‘пошалили’ — почти въ такомъ смысл опредляетъ ‘Голосъ’ весь великій эпизодъ не только нашей, но и вселенской исторіи 1876—1878 г. Но его словамъ, все то народное движеніе, результатомъ котораго было окончательное сокрушеніе могущества Оттоманской имперіи, передлка политической географіи въ Европ и Азіи, созданіе новыхъ политическихъ организмовъ, новаго государства Болгаріи, однимъ словомъ, вс эти колоссальныя міровыя событія, ставшія новою эрой въ исторіи — все это дло прихоти нсколькихъ ‘господъ’, которые, изъ личныхъ своихъ видовъ, взяли да и всколыхали весь Россійскій народъ отъ края и до края! Всю эту гору событій родилъ первоначально ‘комъ, чьей-то рукою скатанный въ Москв’ — по выраженію ‘Голоса’! Къ такой оскорбительной клевет, взведенной на Русскій народъ, къ такой низкой оцнк великихъ явленій всемірной исторіи способны, конечно, не истинное просвщеніе и глубокій умъ, а только полуобразованность и нкоторая умственная ограниченность, отличающія нашихъ печальныхъ рыцарей народной ‘несамобытности’. Оговариваемся: ограниченность не личная, прирожденная, а вольная и невольная, нажитая цлымъ вкомъ духовнаго отступничества отъ своей народности и отъ преданій родной исторіи. Таковъ ужъ законъ природы, что будь человкъ хоть семи пядей во лбу, но вытрави онъ въ себ національный инстинктъ и чувство, естественно связывающее его личное бытіе съ бытіемъ своей страны, онъ будетъ неизбжно пораженъ скудоуміемъ — прежде всего въ разумніи окружающей его родной жизни, его конкретное бытіе обратится въ абстрактное,— и наоборотъ: человкъ съ живымъ національнымъ чутьемъ и сердцемъ, съ долею простаго здраваго смысла, явится несравненно мудре и просвщенне его во всхъ вопросахъ народности и патріотизма.
Но иностранцамъ, настоящимъ иностранцамъ, трудно допустить существованіе въ Россіи ‘доморощенныхъ иноплеменниковъ’ и признать возможность подобнаго скудоумія въ блестящей оправ европейской цивилизаціи — въ людяхъ боле или мене призванныхъ быть истолкователями чувствъ, стремленій и интересовъ своего отечества. Ни одинъ изъ зрлыхъ просвщенныхъ умовъ, которыми такъ богатъ Западъ, не способенъ, конечно, стать на точку зрнія нашего ‘европеизма’: понимая лучше насъ наши историческія задачи, они постоянно навязываютъ нашей дипломатіи т политическіе виды, которые она должна бы имть, но которыхъ, къ стыду нашему, у нея не имется, а потому, не давая никакой вры нашимъ дипломатическимъ отрицаніямъ и признавая ихъ внутреннюю невозможность, возводятъ на нашу дипломатію тяжкое и несправедливое обвиненіе въ недобросовстности и коварств! Вотъ почему представляется намъ не только не безполезнымъ, но и въ высшей степени выгоднымъ въ интерес общенароднаго мира — предъявлять, а не скрывать Европ правду русскаго народнаго чувства и мысли,— чему каждый изъ насъ и долженъ служить по мр своихъ силъ и разумнія,— чему между прочимъ служитъ и рчь генерала Скобелева, и та наша статья о необходимости предотвратить войну международнымъ дипломатическимъ совщаніемъ, которую ‘Голосъ’ обозвалъ ‘манифестомъ о войн’!! Русской дипломатіи, казалось бы, слдовало только радоваться подобнымъ заявленіямъ печати, такъ какъ они представляютъ для нея удобную точку опоры: ссылаясь на нихъ, какъ на выраженіе общественнаго мннія, она получаетъ возможность придать тмъ большую цну своимъ оговоркамъ, своимъ уступкамъ въ пользу общеевропейской тишины и согласія,— своимъ миролюбивымъ усиліямъ.
Во всякомъ случа, судя по новйшимъ извстіямъ, въ Вн не находятъ особенно удобнымъ дразнить русское общественное мнніе, признаютъ даже нужнымъ его нсколько успокоить. Такое заявленіе Австро-Венгріи слдуетъ, конечно, принять къ свднію, во едва ли австрійское правительство даже и само въ состояніи предопредлить заране объемъ и характеръ своихъ умиротворительныхъ кровавыхъ попытокъ и гарантировать международное спокойствіе Европы. Для того же, чтобъ эти попытки не повели къ нежеланнымъ усложненіямъ, въ род занятія, хотя бы и временнаго, Черногорской территоріи, едва ли не самымъ лучшимъ средствомъ было бы, по нашему мннію, уже высказанному въ 4 No, поставить вопросъ о Босніи и Герцеговин снова предъ лицо европейскаго ареопага… Кажется, подобное мнніе высказано и нкоторыми англійскими газетами, но оно пока ршительно отвергается Берлиномъ. По всмъ получаемымъ нами свдніямъ, возстаніе не гаснетъ, а разгорается…

Москва, 27 февраля.

Угомонились ли наконецъ наши ‘патріотическіе’ трусы? Осла ли наконецъ пна нмецкаго газетнаго бшенства? Замолкъ ли бглый огонь, направленный на Россію чуть не со всего Запада? Правда, бшенство это было не вредоносно, и выстрлы все холостые, которые разв ‘Голосу’ съ нкоторыми петербургскими ‘сферами’ могли показаться чуть не настоящими,— огненнымъ исчадіемъ ‘послдняго слова науки’ и ‘наивысшей культуры’,— на самомъ же дл это были и не выстрлы, а только трескъ хлопушекъ нмецкаго,— конечно, мы и не споримъ,— вовсе не легкаго, а во истину тяжкаго остроумія,— тмъ не мене переполохъ мыслей и суматоха чувствъ за эти послднія дв-три недли, и у нашихъ сосдей, и у насъ, достигли такихъ размровъ, что всякая попытка вразумленія была бы напрасною. Мы и предпочли переждать, пока уляжется взбаломученное море такъ-называемаго общественнаго мннія, да и теперь еще въ недоумніи: настало ли для спокойнаго слова разсудка ‘время благопотребно’?.. И первый вопросъ, который невольно навязывается самою этой суматохой и переполохомъ, именно тотъ: что же это за политическое положеніе длъ, которое можетъ колебаться отъ нсколькихъ рченій, адресованныхъ русскимъ частнымъ лицомъ въ студентамъ въ Париж? Можно ли признать прочными настоящія основанія общеевропейскаго мира, если всякое случайное рзкое выраженіе именно русскаго человка, будь только оно не ласково для Европы, способно грозить опасностью взаимнымъ отношеніямъ державъ и слдовательно миру? Отвтъ можетъ быть только одинъ: такое политическое состояніе длъ, разумется, не нормально, такое основаніе общеевропейскаго мира конечно не надежно, да и положеніе русскаго человка въ Европ выходитъ слишкомъ уже странно и даже исключительно. Какъ ни лестна для него эта привилегія — однимъ звукомъ вольной русской рчи пугать весь западно-европейскій свтъ, однакоже она представляетъ и немалыя неудобства, какъ бы осуждаетъ его на нмоту… и когда же? Въ то самое время, какъ изо всхъ концовъ этого самаго Запада, изъ газетъ, съ публичныхъ сходокъ, отъ парламентовъ сыплятся на Россію дождемъ рчи — не Скобелевскимъ чета!— одна другой ругательне, заносчиве, оскорбительне! Намъ, однакоже, но мннію Европы, обижаться не полагается, а лишь назидаться въ смиреніи и подобострастіи… Но это мимоходомъ. Важне личныхъ счетовъ вопросъ объ основаніяхъ всеобщаго мира.
Очевидно, что ненормальность политическаго положенія Европы зависитъ отъ ненормальности внутреннихъ его условій и обличаетъ въ европейскомъ современномъ стро присутствіе острой неправды. Saum cuique — каждому свое — вотъ, казалось бы, наилучшее обезпеченіе взаимнаго мира. Явно, стало-быть, что гд-нибудь и чье-нибудь властолюбіе и корыстолюбіе не даютъ кому-нибудь пользоваться своимъ или присвоиваютъ себ чужое, что гд-то и кмъ-то творятся дла насилія, которыя и плодятъ кругомъ вдую опасность возмездія. Гд же эта острая неправда, кто властолюбецъ и корыстолюбецъ, презирающій международную тишину и ‘сющій бурю’?..
Не Россія конечно, которая искренно желаетъ спокойствія для успшнаго совершенія своихъ внутреннихъ реформъ, которая никакого расширенія своихъ предловъ со стороны запада не домогалась и не домогается,— которую, впрочемъ, никто никогда и не заподозривалъ въ Drang nach Westen (стремленіи на западъ) и никто, поэтому, въ комъ есть хоть капля здраваго смысла и хоть на порошинку совсти, не можетъ обвинить въ томъ, чтобъ она угрожала европейскому миру. Не подлежитъ спору, что Россія имла бы, напримръ, и историческое и этнографическое основаніе возстановить для себя границу Владиміра Святаго и возсоединить съ собою оторванное отъ нея русское племя въ Венгріи, Буковин и Галич,— однакоже не соблазнилась ни разу представлявшимися ей удобными случаями, ни въ 1814, ни въ 1849 г., когда спасала отъ Мадьяръ Австрію, ни даже въ 1870 году, когда Пруссія такъ нуждалась въ ея союз. Кто знаетъ, не пришлось ли намъ даже отклонить нкоторыя заманчивыя предложенія въ этомъ смысл?.. Многіе пожалуй назовутъ подобный образъ дйствій — безкорыстіемъ не по разуму, по крайней мр такимъ долженъ онъ казаться національнымъ политикамъ въ род князя Бисмарка, который безъ сомннія поступилъ бы на нашемъ мст иначе, нежели ми,— но какъ бы то ни было, таковы факты являющіе достаточное ручательство въ нашемъ безкорыстіи и миролюбіи.
Про отношенія Россіи къ Германіи нечего бы, казалось, и толковать. Между ними не существуетъ никакихъ естественно-неизбжныхъ поводовъ къ войн, Данныхъ для этихъ поводовъ не имется ни въ географическихъ, ни даже въ этнографическихъ условіяхъ обоихъ государствъ, тмъ мене въ какомъ либо политическимъ соперничеств, такъ какъ об державы могли бы вполн довольствоваться тою крупною долею могущества и значенія, какая подобаетъ каждой изъ нихъ по ея достоинству. Россія искренно признала законность стремленія германскихъ племенъ къ объединенію, т. е. не только пангерманизма вообще, но и выраженія его въ политической форм — Германской имперія. Она даже мощнымъ образомъ содйствовала созданію этого единства, какъ о томъ торжественно свидтельствовали телеграмма императора Вильгельма къ Русскому императору изъ Парижа. Поводы къ войн между Россіей и Германіей могутъ быть вызваны только умышленно и искусственно, и конечно не Россія вызоветъ ихъ: ни въ какомъ захват германскихъ земель она не нуждается, а интересамъ ея на Восток не приходите^ сталкиваться ни съ какими естественными и законными интересами Германіи, потому что таковыхъ тамъ у Германіи нтъ. Про интересы неестественные и беззаконные мы и не говоримъ: они конечно не могутъ быть принимаемы въ разсчетъ при обсужденія нормальныхъ политическихъ отношеній, похоть личнаго властолюбія или такъ-называемая политика приключеній всегда способна нарушить правомрность чужаго бытія и создать лживые интересы, лживые поводы къ ссор и такія усложненія, размра которыхъ нельзя и предвидть. Подобной политики, съ своей стороны, некогда не держалась Россія, тмъ мене причинъ опасаться такой грозной случайности въ ея политической систем въ современную пору. Если есть кому кого опасаться, такъ не Германіи — Россіи, а скоре наоборотъ. Прусскія крпости обступили нашу границу, прусскій штабъ давно выработалъ вс планы для наступательной съ Россіей войны, выработалъ и даже принялъ вс надлежащія предварительныя распоряженія, такъ что можетъ двинуть войска въ наши предлы чуть не на другой день посл разрыва, въ прусской военной академій прилежно изучаютъ русскій языкъ, и игра въ войну съ Россіей составляетъ главное упражненіе академическихъ слушателей. Мы однако не видимъ причини этимъ смущаться. Мы знаемъ, что мудрое германское правительство строго слдуетъ правилу: si vis pasem para bellum, хочешь мира — готовь войну, или: дружись, но и боронись, и намъ остается только наиприлежнйшимъ образомъ подражать примру преподанному намъ нашими друзьями-сосдями, какъ по отношенію къ дружб, такъ и по отношенію къ оборон. Нельзя не замтить впрочемъ, что оборонительныя заботы Пруссіи такъ уже страстны, что хватаютъ черезъ край и переходятъ подчасъ чуть не въ наступательныя: такъ, попытки къ мирному захвату русскихъ земель вдоль границы, посредствомъ нмецкой колонизаціи и покупки имній у русскихъ подданныхъ въ стратегическихъ пунктахъ, обращеніе Ковенской губерніи въ Kewenland и т. п., все это такія мры, которыя, при всемъ нашемъ уваженіи къ чужому праву обороны, допущены быть не могутъ и не должны, но подобныя сосдскія недоразумнія не представляютъ еще повода къ войн и могутъ быть разршаемы безъ нарушенія междудержавной пріязни. Точно также не обратились для Россіи въ поводъ къ войн и сюрпризы нмецкой дружбы на Берлинскомъ конгресс. Они только научаютъ уму-разуму нашу идиллическую дипломатію, только предостерегаютъ ее отъ излишняго прекраснодушія, приносящаго боле чести сердцу, чмъ голов. Маниловщина и сама по себ не хороша, а ужъ въ политическомъ дл, да особенно въ сношеніяхъ съ княземъ Бисмаркомъ, никуда не годится. Вольно-жъ было въ самомъ дл русскимъ политическимъ дятелямъ вообразить, что въ политик вообще, а западно-европейской въ особенности, не только дружба, но и честность, благодарность, справедливость могутъ служить руководящими принципами, и что будто эти высокіе нравственные принципы составляютъ какъ бы даже принадлежность ‘современнаго западнаго человческаго прогресса’ и ‘высшей цивилизаціи’ или ‘культуры’, предъ коими такъ усердно хлопаетъ о земъ лбомъ наивный идилликъ ‘Голосъ’ со всмъ сонмомъ россійскихъ ‘либераловъ’! Понятно, что мы не могли выдержать соперничества съ европейскими дипломатами и были ими одурачены, именно отъ своей вры въ чужую дружбу, въ чужія достоинства и добродтели, при полномъ безвріи въ себя самихъ… Великій мастеръ политическихъ длъ, предложившій конгрессу свои маклерскія услуги, со свойственною нмецкому племени аккуратностью, преподалъ нашей неаккуратной въ дл своихъ интересовъ Россіи — преаккуратный урокъ о значеніи западно-европейской дружбы и благодарности. Но Россія, претерпвъ дипломатическое пораженіе, тмъ не мене добросовстно’ подчинилась его послдствіямъ, т. е. обязательствамъ Берлинскаго трактата. Такимъ образомъ вс условія для сохраненія мира и тишины въ Европ Россіей соблюдены, и поводовъ къ войн между Германіей и Россіей, поводовъ, вытекающихъ изъ существенныхъ данныхъ современнаго положенія, никакихъ не имется и не предвидится. Съ этой стороны нтъ угрозъ европейскому миру. Со стороны Германіи… Но она также отвергнетъ, пожалуй съ негодованіемъ, упрекъ въ посягательств на общественное спокойствіе. И точно: какъ ни дятельно ткутся ею и раскидываются кругомъ разные дипломатическія сти, уловившія одновременно и Турецкаго султана и папу, какъ ни сильна всеобщая нервная тревога, возбуждаемая этою повсюдною политическою интригою, однакожъ это все еще интрига, дипломатическія сти еще не желзныя узы, и иное дло перо, иное мечъ. Кто же еще угрожаетъ миру? Франція? Она положительно въ настоящую пору избгаетъ для себя всякаго опаснаго столкновенія съ Европой и склонна скоре ублажать, чмъ раздражать строго дозирающую ее Германію. Англія? Ей много дла и у себя дома, и въ Египт, и въ колоніяхъ, да и вообще значеніе ея на материк Европы съ усиленіемъ Германіи замтно ослабло. Не Италія же, не Испанія же, не Бельгія?… Кто же?
Австрія. Она одна. Вотъ держава, которой самое существованіе — искусственное, насильственное, основанное на неправд — воплощенное противорчіе иде мира. Съ перваго взгляда это — аггломератъ, скопленіе разныхъ племенъ, спаянныхъ нмецкимъ цементомъ. Было бы однакоже ошибочно думать, что ея правительственный строй не боле, какъ государственный механическій снарядъ, вставленный въ бытіе различныхъ, пристегнутыхъ къ нему народностей и угнетающій только вншнимъ образомъ ихъ внутреннюю органическую жизнь, нтъ, этому строю присуща историческая, казалось бы исторіей уже осужденная,’ но все еще живучая идея: живучая не настолько, чтобъ созидать (творчества она уже лишена), но настолько, чтобъ губить, гнести и разрушать,— сильная не ко благу, но ко злу. Эта духовная стихія, одушевляющая австрійскій государственный снарядъ — католическая. До 1866 г. она можетъ быть охарактеризована точне, какъ нмецко-католическая, но посл побды одержанной надъ нею стихіей нмецко-протестантскою, сознавая духовную убыль нмецкаго въ себ принципа, она возвела на свой престолъ, рядомъ съ нмецкимъ ослабленнымъ національнымъ началомъ, другое національное начало, мадьярское: чудовищное совокупленіе въ общей стихіи латинства! Вышла — Австро-Венгерская Имперія или Австро-Венгрія. Австрія не могла бы подлиться властью ни съ какой національностью протестантскаго или православнаго вроисповданія, ибо вся ея духовная натура — католическая, посл торжества германскаго протестантизма католицизмъ сталъ ея единственнымъ источникомъ духовной мощи, за отсутствіемъ въ ней иного господствующаго духовнаго или же органическаго начала. Тотъ ущербъ, который она съ возвышеніемъ Пруссіи потерпла на германскомъ въ себ національномъ элемент, она постаралась возмстить на католицизм — и на мадьярской національности, какъ на самой энергической и властолюбивой, самой костистой, такъ сказать, изъ всхъ входящихъ въ составъ имперіи народностей. Что германскій національный духъ не могъ ужиться въ плну у католицизма и, разорвавъ наконецъ своя узы, обрлъ себ свободу и выраженіе въ Лютеровой реформ, въ протестантизм — эта истина стала уже общимъ мстомъ, и только еще у насъ въ Россіи находятся такіе ограниченные мыслители, которые, прослышавъ, что ‘религія есть субъективное чувство’ и т. п., отрицаютъ значеніе вроисповданій въ исторіи, въ историческомъ сложеніи народной духовной личности и быта! Понятіе о Германц вяжется теперь непремнно съ понятіемъ о міровыхъ завоеваніяхъ германскаго національнаго духа, слдовательно съ понятіемъ о протестантизм. Германецъ-католикъ — какъ не причастный подвигамъ германскаго національнаго духа, какъ лишенный права на это богатое достояніе — представляется въ наше время невольно какою-то аномаліей, какимъ-то изувченнымъ нравственно существомъ. Очевидно, что германское объединеніе могло осуществиться только подъ протестантскимъ знаменемъ, и что реформа Лютера логически привела къ побд Пруссіи надъ бывшей ‘Священной Римской’, а со временъ Наполеона — Австрійской Имперіей Побда одержана, но врагъ еще живъ и продолжаетъ грозитъ единству новой Германской Имперіи, созданной духомъ протестантизма, но включившей въ свой составъ и нкоторыя нмецко-латинскія государства. Баварія, напримръ, продолжаетъ несомннно тайно тяготть не къ Берлину, а въ Вн, какъ и вообще вся Южная Германія, и пока существуетъ Австрійская Имперія, ставшая теперь главнымъ, если не единственнымъ оплотомъ католицизма въ мір, бытіе Германской Имперіи не можетъ бытъ прочно.
Вроятно въ виду этикъ соображеній, германскій канцлеръ,— какъ всмъ извстно.— старается вытснить Австрію на Востокъ, указываетъ ей на Балканскій полуостровъ какъ на ея достояніе, можетъ-быть даже на Константинополь — какъ на ея законную добычу… Но совты и соблазны канцлера могутъ имть значеніе для Австріи лишь постольку, поскольку Германія согласна обезпечить осуществленіе этихъ плановъ. Сами же эти планы не были и прежде чужды австрійскимъ правителямъ, а теперь подсказывались ей и сами собою. Дйствительно, нмецкое населеніе Австріи, духовно обезсиленное съ возникновеніемъ Германской простестантской Имперіи, оказывалось слишкомъ слабымъ для самостоятельной политической роли. Мадьярская національности — годная можетъ-быть для обузданія нкоторыхъ славянскихъ племенъ ей подвластныхъ,— слишкомъ духовно тоща сама по себ и очевидно не призвана ни къ какой исторической міровой миссіи. Остается Славянство съ идеей панславизма — невидимому мягкое, безкостное, но многочисленное и способное (такъ мыслятъ Нмцы) стать отличнымъ матеріаломъ для воплощенія чуждой идеи, для претворенія въ чуждую, высшую по культур народность…
Въ составъ Австрійской имперіи входятъ семь главныхъ подраздленій Славянскаго племени, имющихъ каждое свое нарчіе и даже свою азбуку. Ни одно изъ нихъ порознь взятое не представляетъ залоговъ для первенства, не призвано къ міровому значенію, и слдовательно не могло бы послужить связующимъ общимъ началомъ. Поэтому, вмст съ общимъ государственнымъ языкомъ — нмецкимъ, такимъ общимъ связующимъ началомъ признанъ католицизмъ. Новйшая Австрія ставитъ теперь латинское духовное начало на первомъ план, соглашаясь даже на уступки (въ сущности безвредныя) въ пользу національности католическихъ славянскихъ племенъ. Главною объединительною ея духовною силою возглашено латинство. Главная ея задача: католическій панславизмъ подъ скипетромъ Австрійской монархіи… Нужно ли прибавлять, что такой панславизмъ, еслибы онъ былъ возможенъ,— связавъ свою духовную судьбу съ судьбою латинской церкви и свою историческую судьбу съ судьбою латинскаго Запада, утратилъ бы вс индивидуальныя славянскія племенныя черты, примкнулъ бы окончательно къ Западу, втянулся, всосался бы въ него и обратился бы именно въ матеріалъ для образованія новаго типа ‘австрійской’ національности…
Но изъ Славянскихъ племенъ одни только Поляки вогнали въ себя латинство (даже на іезуитской закваск) глубоко внутрь, въ плоть и кровь,— что къ сожалнію и выдляетъ ихъ изъ общей среды Славянъ и обращаетъ ихъ въ такихъ ярыхъ ненавистниковъ православныхъ славянскихъ братьевъ. У Чеховъ преданія гуситства еще до сихъ поръ не замерли. У Хорватовъ, Словаковъ, Словинцевъ также живутъ въ простомъ народ преданія ‘старой’ (православной) вры, и у всхъ у нихъ интересы національные пересиливаютъ интересы вроисповданія — чуждаго ихъ духовной природ, навязаннаго имъ насиліемъ или соблазномъ. Остаются непреклонные въ православіи Сербы въ Банат и на такъ-называемой Границ, присоединенной нын къ католической Хорватіи,— да несчастные Русскіе въ Галиціи, еще подъ польскимъ владычествомъ насильственно совращенные, не въ католицизмъ, правда, но въ унію, да Русскіе же въ Венгріи, которымъ, при Маріи-Терезіи, была также принудительно и обманомъ навязана унія, не пустившая однакожъ въ народ никакихъ корней. Затмъ, вс т славянскія страны, которыя лежатъ вн австрійскихъ предловъ, но которыя Австрія уже стремится включить въ ‘сферу своихъ интересовъ’, впредь до полнаго возобладанія ими,— т. е. весь Балканскій полуостровъ съ Сербами различныхъ наименованій и Болгарами,— пребываютъ врными православію. Православныя племена крпче, цльне всхъ прочихъ Славянъ сохранили въ себ свою народность: не говоря уже о рзкой вроисповдной розни, полагавшей преграды къ тому тснйшему сближенію съ иноплеменниками Запада, которому поддались боле или мене онмечившіеся въ Австріи католическіе Славяне,— духъ независимости и чаяніе будущей свободы поддержаны и взлеляны въ нихъ, въ теченіи долгихъ вковъ неволи и гнета — самымъ бытіемъ великой Россіи, сознаніемъ ихъ братства и единоврія съ единственной православной славянской державой… Въ этомъ и смыслъ и сущность такъ-называемаго ‘Восточнаго вопросаэ…
Колоссальный планъ объединенія Славянъ на почв латинства потребовалъ и колоссальныхъ мропріятій. Окатоличеніе стало главною миссіею Австріи, а съ нею и Римскаго папы. Закипла работа, учинились славянскія пилигримства въ Римъ ради лобызанія туфлей папы. Чрезъ благословеніе святаго отца Славянскому племени, это, по выраженію Тютчева,
Опально-міровое племя
какъ бы освобождалось отъ опалы, какъ бы возводилось изъ паріевъ въ рангъ полноправныхъ! Папа поспшилъ буллами оповстить міръ, что возлюбилъ Славянство, Римъ возлагаетъ на него надежды, что потребитъ оно въ конецъ ‘греческую проклятую схизму’…. Появилась булла о разршеніи присоединять къ латинскому богослуженію молитвы, а иногда даже совершать и католическія литургіи на мстныхъ славянскихъ нарчіяхъ,— противъ чего даже возстали старые и ярые католики-Поляки: ‘не хотимъ-де польской обдни, давай латинскую’!…
Вс эти зати предпринимались главнымъ образомъ въ виду захвата Босніи и Герцеговины. Уполномоченная Берлинскимъ конгрессомъ вступить въ эти области для умиротворенія и лучшаго ихъ устроенія, Австрія, въ надежд скораго окончательнаго ихъ къ себ присоединенія, признала для сего окатоличеніе православныхъ жителей наиврнйшимъ средствомъ. (Кстати сказать, она наводнила уже и Болгарію и Македонію католическими миссіонерами!) Нона Герцеговинцевъ и Босняковъ ни миссіонерская проповдь, ни папскія милости не подйствовали…. Что-жь, церемониться съ ними не для чего! Они не свои Европ,— они православные, за нихъ заступиться теперь вдь некому. Не хотятъ католичиться добровольно, такъ по боку, по отношенію къ нимъ, всякій ‘правовый порядокъ’! Темница, палка, изгнаніе, конфискація имущества, вс виды гоненій и насилій, а въ крайнемъ случа и вислица — вотъ средства обращенія въ государственную религію Австріи, въ католическій панславизмъ!…
Что творитъ та же Австрія въ настоящую же минуту, одновременно съ кровавыми беззаконіями въ Босніи и Герцеговин,— на нашей границ, въ Галиціи, руками Поляковъ, надъ русскимъ населеніемъ — провинившимися въ томъ, что два села, безъ малйшаго побужденія со стороны Россіи, вздумали возвратиться къ вр предковъ, т. е. къ православію! Безумнымъ Полякамъ, которымъ Австрія предала Галицію во власть, мерещится всюду московская пропаганда. Но пропагандистами оказываются они сами, вмст въ австрійскимъ правительствомъ… У насъ же чуть было не забыли о древнемъ, родномъ намъ Галич… Трудно предположить, чтобъ подобная тупая австрійская политика способна была пріумножить въ галицкихъ Русскихъ любовь къ австро-польской католической гегемоніи…
Чрезвычайно мтко выраженіе генерала Скобелева: ‘австрійскій военный клерикализмъ‘ — такова сущность движущей Австрію идеи. Это дйствительно воинствующій католицизмъ, но не духовнымъ только оружіемъ, а огнемъ и желзомъ… Вызвавъ въ Босніи и Герцеговин, странахъ даже не входящихъ въ составъ Австро-Венгерской имперіи, отчаянное вооруженное возстаніе, охватившее значительнйшую часть населенія, Австрія пытается теперь массою войскъ смирить или уничтожить неподвластныя ей племена. Кровью залитъ весь край, Австрійцы предаются неслыханнымъ жестокостямъ, за которыми, конечно, слдуетъ равное же возмездіе… Бойнею стали Боснія и Герцеговина — пока ‘съ побдою культуры надъ варварствомъ’, по выраженію нашихъ ‘либераловъ’, не обратятся въ безлюдныя пустыни… Почему же, въ силу какого права Боснія и Герцеговина должны нмечиться, католичиться, и воздть на себя австро-мадьярское ярмо? Въ силу Берлинскаго трактата, твердятъ дипломаты. Но разв можно такъ явно издваться надъ здравымъ смысломъ, и нарушая, на виду всхъ, самымъ вопіющимъ образомъ требованія трактата, остаться на него, какъ на законное основаніе?…
Въ то самое время, какъ Россія прямо заявила и продолжаетъ заявлять, что не хочетъ войны и дорожитъ сохраненіемъ европейскаго мира, Австрія зажигаетъ, уже зажгла пожаръ, который грозитъ охватить собою весь Балканскій полуостровъ, а слдовательно, вскор затмъ, навлечь и на всю Европу вс ужасы международной войны!…
А что же Европа? Можно было бы подумать, что она словно въ общемъ съ Австріей) заговор, что все это творится какъ бы съ ея тайнаго, молчаливаго согласія… Къ счастію для человчества, благородный руководитель британской политики, Гладстонъ, какъ сообщаютъ телеграммы, намренъ войти въ дипломатическія сношенія съ державами-участняцами трактата и признать вопросъ о Босніи и Герцеговин вопросомъ не австрійскимъ, а европейскимъ: это именно то, на чемъ настаивала наша газета мсяцъ тому назадъ. Въ нашей печати выражено мнніе, что Гладстонъ останется одинъ, что нарушительница Берлинскаго трактата и европейскаго мира не будетъ приглашена къ отвту предъ европейскимъ ареопагомъ… Но это значило бы другими словами, что въ Европ вовсе и не намрены тушить зачавшійся пожаръ, а ждутъ, чтобъ онъ разгорлся… Не можетъ же однако Россія въ молчаніи присоединиться къ этому тайному заговору — не противъ Босніи и Герцеговины только, но противъ европейскаго мира, противъ нея же самой?!…

——

Сербская скупщина, впрочемъ не Великая, а обыкновенная, 22 февраля явилась къ князю Милану въ полномъ своемъ состав и просила его провозгласить себя королемъ. Князь общалъ исполнить просьбу ‘народа’ и издалъ соотвтствующій манифестъ. Мы можемъ только радоваться такому возвеличенію, хотя бы только по отношенію въ титулу, страны, за независимость которой пролито столько русской крови. Что-жь, въ добрый часъ! Теперь ркою проливается въ сосдств новаго Сербскаго королевства сербская кровь въ Босніи и Герцеговин,— проливается австрійскими насильниками сербской свободы и вры. Какъ разъ вовремя Сербскому королю явиться достойнымъ своего новаго званія и, поднявъ сербское знамя, поспшить на помощь отважнымъ, но изнемогающимъ борцамъ!… Иначе не зачмъ было и избирать именно настоящее мгновеніе для превознесенія себя выше всхъ сербскихъ властителей и вождей… Но Австрія, которой благосклонности, по отзыву и Сербскаго правительства и австрійскихъ газетъ, наипаче обязана Сербія своимъ новымъ саномъ, уже поспшила заявить даже оффиціально, въ внской газет ‘Abendpost’, что Серба стала королевствомъ именно потому, что намрена вести свою политику тмъ путемъ, которымъ слдовала въ послднее время, т. е. политику вполн подчиненную видамъ австро-венгерскимъ и ведущую Славянскія балканскія племена къ порабощенію Австро-Венгріи въ той или другой форм… Другими словами: король Миланъ не король Сербовъ, а только король бывшаго княжества. Бдная Сербія! Дорогою же цною купила она блескъ королевской короны. Стоны долетающіе изъ Босніи и Герцеговины, по всей вроятности, не смутятъ торжествъ и празднествъ, имющихъ настать въ Блград по случаю ‘столь счастливаго событія’…

Москва, 17 апрля.

Цетиньская газета ‘Гласъ Черногорца’ сообщаетъ, будто Русское правительство является посредникомъ въ переговорахъ между Черногорскимъ и Австро-Венгерскимъ правительствомъ о вознагражденіи Черногоріи какою-нибудь мстностью изъ герцеговинскихъ земель за услуги, оказанныя Австріи при ея борьб съ возстаніемъ — напр. на содержаніе кордона недопускавшаго Черногорцевъ оказывать дятельную помощь возставшимъ и за обезоруженіе возставшихъ, какъ скоро необходимость заставляла ихъ переходить на черногорскую территорію. Не знаемъ въ какой степени справедливо это извстіе, но слухи о томъ дошли до насъ изъ славявнскихъ источниковъ и другимъ путемъ. Дло идетъ будто бы объ уступк Австріей Черногоріи Гацуа или Билеча, или иного округа, въ награду за ея отличное и примрное по отношенію въ Австріи поведеніе.
Не хотлось бы этому слуху врить и тмъ мене желалось бы предположить въ этомъ торг участіе Русскаго кабинета. Мы вполн цнимъ трудность положенія, ‘жданную для Черногоріи герцеговинскимъ возстаніемъ. При всемъ естественномъ и вполн законномъ сочувствіи Черногорцевъ къ Герцеговинцамъ, связаннымъ съ ними какъ тсными кровными и духовными узами, такъ и единствомъ стремленій къ независимости отъ чужеплеменнаго насильственнаго ига,— Черногорскій князь не могъ допустить свою маленькую бдную Черногорію, еще неоправившуюся отъ долгой, кровавой и разорительной войны, къ войн новой, да еще съ такимъ могучимъ врагомъ, какъ Австрія. Эта послдняя, какъ извстно, благодаря все тому же мастерскому произведенію европейской правды, т. е. Берлинскому трактату, виситъ теперь надъ княжествомъ всею своею грозною силой. По невол пришлось Черногоріи отказать въ помощи роднымъ братьямъ и, облекшись въ нейтралитетъ, осудить, себя на праздное созерцаніе кровавой тяжбы и гибели мужественныхъ стоятелей за праведное, святое дло. Какъ ни ворчали на этотъ образъ дйствій своего правительства Черногорцы, однако-жъ не могли не признать, что того требовала политическая мудрость. Но достоинство этой вынужденной мудрости, на которую можно было ршиться лишь съ болью въ душ, безъ сомннія мигомъ поблекнетъ, если она окажется купленною, получитъ характеръ выгодной сдлки, продажи и купли. ‘Это торговля нашимъ мясомъ’, начинаютъ уже и теперь шептать Герцеговинцы… Иное было бы дло, еслибъ Австро-Мадьяры совсмъ отдавались отъ беззаконныхъ своихъ притязаній на Герцеговину и предоставили владніе ею Черногорскому князю,— но принять отъ Австрійцевъ подачку въ вид небольшаго клочка земли, съ тмъ, чтобы развязать имъ руки, облегчить и упрочишь порабощеніе Мадьярамъ и Нмцамъ остальныхъ сотенъ тысячъ Славянъ,— это значило бы продать свой нравственный авторитетъ въ сред Сербскихъ племенъ хуже чмъ за блюдо чечевицы. Примръ короля Милана не заслуживаетъ подражанія, и блескъ королевской его короны только еще ярче осіялъ надтое сербскимъ правительствомъ себ на шею позорное ярмо австро-мадьярскаго приспшника.
Да и не слишкомъ ли рано затвается въ Черногоріи этотъ постыдный торгъ, на который можетъ-быть очень охотно пойдетъ Австрія — въ надежд, въ той или другой форм, скоро установить свое владычество, если не de jure, то de facto, надъ самой Черногоріей? Возстаніе, сколько намъ извстно, далеко не подавлено, и можно надяться, что Европа не станетъ наконецъ терпть такое продолжительное нарушеніе общаго мира и буквальнаго смысла торжественнаго международнаго трактата… Можетъ-быть дойдетъ еще дло до новаго конгресса или конференціи?…

Москва, 8-го мая.

Новый посланникъ Австро-Венгерской монархіи при Русскомъ двор, графъ Волькенштейнъ, прежде чмъ явиться къ мсту своего назначенія, совершилъ поздку въ Парижъ для окончательныхъ переговоровъ съ французскимъ правительствомъ по вопросу объ организаціи той ‘Смшанной концессіи для надзора за судоходствомъ по Дунаю, учрежденія которой настойчиво добивается Австрія и которая въ принцип’ уже признана большинствомъ европейскихъ кабинетовъ. Дло не улаживалось до сихъ поръ именно изъ-за спора о подробностяхъ организаціи, и вотъ результатомъ переговоровъ явился такъ-называемый проектъ Баррера, составленный имъ по соглашенію съ австрійскимъ дипломатомъ и, какъ увряютъ, успвшій стяжать теперь даже и одобреніе всхъ державъ — участницъ Берлинскаго конгресса. По крайней мр, не сказаніямъ нкоторыхъ гавотъ, Россія, которая будто бы и прежде заявляла, что она въ Дунайскому вопросу относится совершенно безразлично, посл нкоторой заминки изъявила и на проектъ Баррера свое согласіе. Мы думаемъ однако, что это извстіе неврно или по крайней мр преждевременно, и что только теперь, по прізд графа Волькенштейна, поведутся имъ снова, если не переговоры, то хоть разговоры о Дуна съ нашимъ министерствомъ иностранныхъ длъ. Наша публика мало обращаетъ вниманія на этотъ дипломатическій вопросъ, отчасти потому, что не довольно обстоятельно знакома съ самымъ дломъ, отчасти по общему всмъ намъ, не исключая и многихъ власть имущихъ, великодушному пренебреженію къ своимъ національныхъ интересамъ,— отчасти же, можетъ быть, и изъ страха провиниться предъ русскою ‘либеральною прессою’ въ излишнемъ патріотизм и въ недостатк, но отношенію къ сосднимъ ‘культурнымъ’ державамъ, той ‘галантерейности обращенія’, за которую еще лакей Осипъ въ ‘Ревизор’ такъ превозносилъ Петербургъ.
Баррерь — это французскій делегатъ въ Европейской или Международной коммнесіи, надзирающей за расчищеннымъ Сулинскимъ гирломъ Дуная, а теперь и вообще за судоходствомъ по Дунаю. Въ проект же идетъ рчь объ учрежденіи еще другой коммиссіи, подъ названіемъ ‘коммиссіи смшанной’, также для надзора за судоходствомъ по Дунаю, но боле спеціальнаго, отъ Желзныхъ воротъ до Галаца. Предсдательницей ея предназначается Австрія, въ составъ коммиссіи входятъ Сербія, Румынія и Болгарія,— и одинъ изъ делегатовъ державъ Международной коммиссіи поочередно, мняясь черезъ каждыя полгода, причемъ очередь державъ соблюдается въ алфавитномъ порядк ихъ французскихъ именъ. Стало-быть, при предсдательств Австріи, въ въ первую очередь членомъ Смшанной коммиссіи былъ бы делегатъ Германіи,— а это, конечно, для австрійскихъ плановъ боле чмъ благопріятно, такъ какъ многое, очень многое будетъ зависть отъ постановки дла съ самаго начала, въ первые же шесть мсяцевъ по учрежденіи Смшанной коммиссіи.
Но, спроситъ можетъ-быть, недоумвающій читатель,— зачмъ понадобились для Дуная дв коммиссіи, когда для Рейна, для Шельды — ркъ также международныхъ — свобода плаванія, обезпеченная договорами, не опекается, сколько извстно, ни одной обще-европейской коммиссіей? Отвть на это даетъ дипломатическая исторія ‘Дунайскаго вопроса’, которая можетъ быть разсказана въ двухъ словахъ. Онъ возникъ лишь посл того, какъ, благодаря Россіи, пошатнулась власть Оттоманской имперіи вдоль дунайскаго побережья, и Россія, отчасти непосредственно и сама, отчасти черезъ протекторатъ свой надъ Молдавіей, Валахіей и Сербіей, стала придунайской державой. Конвенціей 13 іюля 1640 г. между Россіей и Австріей оба государства распространили на Дунай ‘правила Внскаго конгресса’ о свободномъ судоходств по ркамъ международнаго значенія, т. е. протекающимъ чрезъ владнія равныхъ державъ или служащихъ общею границею между равными державами. Въ стать II этой конвенціи сказано, что ‘австрійскія купеческія суда, равно какъ и суда всякой, другой земли, имющей право судоходства но Черному морю и находящейся въ мир съ Россіей, могутъ свободно входить въ устья Дуная, ходить по рк вверхъ и внизъ, и выходить изъ нея, не подлежа никакимъ пошлинамъ, кром нкоторыхъ повинностей за содержаніе русла въ порядк’. То было время, а потомъ настало другое. Черезъ 16 лтъ положеніе Россіи измнилось, съ потерей извстной части Бессарабіи, она перестала быть придунайской державой. Парижскій трактатъ 1856 г. громко провозгласилъ какъ новый догматъ общаго народнаго европейскаго права — уже существовавшее на практик примненіе къ Дунаю вышеупомянутыхъ постановленій Внскаго конгресса и опредлилъ учрежденіе двухъ коммиссій: одной, называемой нын ‘Европейской’ или ‘Международной’, составленной изъ представителей Россіи, Австріи, Франціи, Англіи, Пруссія (Германіи), Сардиніи (Италіи) и Турціи, и другой, ‘Прибрежной’, изъ членовъ со стороны Віртемберга, Баваріи, Австріи, Турціи и коммиссаровъ трехъ Придунайскихъ княжествъ, назначенныхъ съ утвержденіемъ Порты. На обязанности,
Европейской коммиссіи, лежало: предназначить и совершить работы нужныя для очистки дунайскихъ гирлъ, начиная отъ Исакчи и прилегающихъ къ нимъ частей моря, и опредлить пошлины, которыя должны быть наложены на суда всхъ націй для покрытія расходовъ, сопряженныхъ съ производствомъ работъ и возведеніемъ необходимыхъ для сего сооруженій. На вторую же коммиссію, Прибрежную, возлагалось составленіе подробныхъ правилъ или устава судоходства по всей рк, а также совершеніе всхъ работъ, нужныхъ для безпрепятственнаго плаванія по всему теченію Дуная (не въ гирлахъ), затмъ, по упраздненіи общей Европейской коммиссіи (которой срокъ предполагался двухлтній) — постоянное наблюдете за содержаніемъ въ надлежащемъ состояніи очищенныхъ гирлъ и частей моря. А ‘дабы обезпечить исполненіе правилъ, кои съ общаго согласія будутъ постановлены’, Парижскій трактатъ предоставилъ договаривающимся державамъ, т. е. участницамъ трактата, право содержать у Дунайскихъ устьевъ во всякое время по два легкихъ морскихъ судна,— каковая стража у Сулинскаго канала стоитъ и понын…
Европейская коммиссія, хорошо ли, дурно ли, свое дло исполнила, хотя и не въ два года, а въ девять лтъ. Выбравъ среднее, Сулинское гирло, она его очистила, затративъ на это 10 милліоновъ франковъ, установила съ судовъ на покрытіе сихъ расходовъ пошлины (и довольно высокія), наконецъ составила даже правила для судоходства по расчищенному ею участку Нижняго Дуная, что и было одобрено Европой особымъ публичнымъ актомъ 2 ноября 1865 года. Однакожъ эта коммиссія осталась неупраздненною, какъ бы слдовало по Парижскому трактату, на томъ основаніи, что никакой Прибрежной коммиссіи, которой можно было бы вврить наблюденіе за свободой и порядкомъ плаванія по Дунаю, налицо не состояло. Образованная въ начал подъ этимъ именемъ коммиссія представила было, еще въ 1858 г., выработанный Австріею проектъ правилъ рчнаго плаванія, но стремленіе Австріи къ исключительному на Дуна господству было тогда не по нраву ни Пруссіи, ни Франціи, нм Сардиніи, и проектъ возвращенъ ей для исправленія. Исправленія никакого не послдовало, и коммиссія больше не собиралась. Австрія, которая de facto господствовала на Дуна безгранично, не находила особенной надобности торопиться подчиненіемъ себя регламенту и чужому побережному контролю. Такъ прошло боле 7 лтъ, но въ твердомъ упованіи, что составятъ же наконецъ Австрія новый, исправленный проектъ, державы въ 1866 г. продлили существованіе Европейской коммиссіи съ ея правами еще на 6 лтъ, до 1871 г. Затмъ на Лондонской конференціи (собравшейся въ этомъ году по случаю знаменитой деклараціи Россіи объ упраздненіи нкоторыхъ, относящихся къ ней статей Парижскаго трактата), державы и еще продолжили полномочія Европейской коммиссіи на 12 лтъ. Срокъ бытія ея кончается такимъ образомъ 24 апрля 1883 года. Въ то же время конференція поручила прибрежнымъ державамъ войти въ предварительное между собою соглашеніе для дйствительнаго учрежденія наконецъ Прибрежной коммиссіи…
Но въ эти 11 лтъ посл Лондонской конференціи произошли новыя крупныя событія, значительно видоизмнившія положеніе длъ. Благодаря послдней нашей войн, Россія возвратила себ частъ Бессарабіи съ Дунайскимъ прибрежьемъ, а Придунайскія княжества пріумножились княжествомъ Болгарскимъ, Сербія и Румынія пріобрли полную политическую независимость (стали даже наконецъ королевствами). Въ виду новыхъ совершившихся фактовъ, Берлинскій трактатъ призналъ нужнымъ усилить значеніе общеевропейской надъ Дунаемъ опеки и, не упоминая ни слова о предположеной Парижскимъ трактатомъ и Лондонской конференціей Прибрежной коммиссіи, подтвердилъ и такъ-сказать расширилъ права и полномочія коммиссіи Европейской. Статьею 55-ю онъ возлагаетъ разработку устава о плаванія и о рчной полиціи по Дунаю отъ Желзныхъ воротъ до Галаца и о согласованіи его съ таковымъ же, прежде выработаннымъ уставомъ отъ Галаца до устья, уже не на Прибрежную, а на Европейскую коммиссію, только при содйствіи делегатовъ прибрежныхъ державъ. (Такимъ образомъ международное значеніе Дуная признается только внизъ отъ Желзныхъ ворогъ, слдовательно вн предловъ Австріи). Казалось бы очевиднымъ, что подъ делегатами прибрежныхъ державъ никоимъ образомъ не слдуетъ разумть Австрію — уже не прибрежную на упомянутомъ пространств, а слдуетъ разумть только Придунайскія княжества. Цлыхъ два года прошло въ бездйствіи, Австрія не заявляла никакихъ особыхъ притязаній, повидимому даже никакихъ заботъ о составленіи устава, и только въ 1880 году (посл поздки князя Бисмарка въ Вну и заручившись вроятно его согласіемъ) выступила вдругъ въ Европейской коммиссіи съ готовымъ проектомъ ‘Смшанной Дунайской коммисссіи’, предназначенной вдать полицію и опекать судоходство отъ Желзныхъ воротъ до Галаца! По этому проекту — принятому въ принцип большинствомъ державъ (споръ идетъ только о подробностяхъ) — предсдательство въ Смшанной коммиссіи, составленное изъ представителей Сербіи, Румыніи и Болгаріи, принадлежитъ Австріи. На какомъ основаніи? Она здсь не прибрежная держава, или столько же прибрежная, какъ и Россія съ ея Килійскимъ рукавомъ. Если только потому, что австрійскія суда плаваютъ внизъ до Галаца, то и баварскія суда могутъ спускаться ниже Желзныхъ воротъ, а русскія суда могутъ ходить отъ Галаца вверхъ по тому же пространству. Если Австрія допущена въ эту коммиссію на основаніи принципа прибрежности, то даже не претендуя на непремнное предсдательство, мы, имли бы, кажется, полное право требовать, чтобы въ состав Смшанной коммиссіи участвовалъ въ качеств постояннаго члена и представитель Россіи… Но объ ней нтъ и рчи…
Невольно возникаетъ вопросъ, какимъ образомъ могло быть допущено, безъ всякой новой конференціи, такое прямое измненіе (и не по форм, а по существу) положительнаго постановленія Берлинскаго трактата, который ни однихъ словомъ не упоминаетъ объ учрежденіи Смшанной коммиссіи (въ ущербъ интересамъ прибрежныхъ государствъ), а на правительства самыхъ же этихъ прибрежныхъ державъ возлагаетъ наблюденіе за исполненіемъ правилъ устава, составленіе коего опять-таки поручено имъ не кому другому, какъ Европейской коммиссіи? Но Австрія обставила свои предсдательскія права такими преимуществами, что ея проектъ вызвалъ сильное сопротивленіе въ сред делегатовъ, особенно со стороны Румыніи,— а потому, хотя и одобренный державами въ главныхъ своихъ основаніяхъ, онъ въ первоначальномъ своемъ вид остался неутвержденнихъ. Вотъ именно теперь и выступилъ на сцену проектъ Баррера въ форм нкотораго компромисса. Какъ увряютъ, онъ уже принятъ большинствомъ державъ, неизвстно только, согласится ли на него Румынія.
Насъ, впрочемъ, не столько интересуютъ теперь подробности, сколько вопросъ о самомъ принцип Смшанной коммиссіи, несогласномъ съ духомъ Берлинскаго трактата, и о прав Австріи на участіе и предсдательство. Нельва при этомъ не вспомнить, что тотъ же Берлинскій трактатъ постановилъ (въ ст. 54), что за годъ до истеченія срока, опредленнаго для дятельности Европейской коммиссіи, державы войдутъ въ соглашеніе о продолженіи ея полномочій или объ измненіяхъ, которыя он признаютъ необходимыми сдлать’. ‘За годъ’ стало-быть въ ныншнемъ же году. И такъ, въ ныншнемъ же году предстоитъ державамъ ршить вопросъ: продолжать или не продолжать сохраненіе общей европейской, опеки надъ Дунаемъ въ вид особой Европейской Коммиссіи, или же видоизмнить ее? Намъ неизвстно, соберется ли для этого особая конференція, или соглашеніе между державами произойдетъ въ вид отдльныхъ переговоровъ наиболе заинтересованной державы, Австріи, съ каждою изъ великихъ державъ отдльно. Въ этомъ отношеніи принятіе проекта Баррера представляетъ особенное значеніе и уже предршаетъ, а можетъ-быть будетъ признано и окончательнымъ ршеніемъ вопроса, поставленнаго въ 54 ст. Берлинскаго трактата: этотъ проектъ, вводя въ Составъ новоизобртаемой Смшанной коммиссіи, поочередно, делегата коммиссіи Европейской, тмъ самымъ, очевидно, связываетъ съ первою неразрывно,— стало-быть сохраняетъ — существованіе послдней… Странный у Австріи, да и у всей Европы, способъ обращаться съ этимъ страннымъ международнымъ договоромъ, обязательнымъ, видно, только для насъ и для Балканскихъ Славянъ!
Читатель признаетъ, конечно, теперь и самъ, что проектъ Баррера, какъ бы вовсе и не принимающій въ расчетъ новаго положенія Россія, созданнаго ей возвращеніемъ извстной придунайской части Бессарабіи,— заключаетъ въ себ для насъ не малую важность и не допускаетъ безразличнаго съ нашей стороны отношенія. Пора же однако вспомнить и намъ про свои придунайскіе интересы. На нихъ-то мы и хотимъ обратить вниманіе читателей ‘Руси’.
По Санъ-Стефанскому договору, подтвержденному въ этой части и Берлинскимъ трактатомъ, Россіи досталась въ собственность половина лучшаго рукава Дуная — Килійскаго. Онъ лучшій потому, что въ немъ, по изслдованіямъ инженера Протопопова,— 17% общей массы воды Дуная, слдовательно вдвое боле противъ Георгіевскаго и чуть ли не въ нсколько разъ боле противъ Сулинскаго, расчищеннаго и приспособленнаго къ судоходству Европейскою коммиссіей. Мало того: онъ до ста верстъ длиною, почти прямъ и потому удобенъ для судовъ парусныхъ, тогда какъ Сулинскій весь состоитъ изъ извилинъ. Глубина Килііскаго рукава 30 футовъ, ширина отъ 150 до 300 саженъ, ширина же Сулинскаго — maximum 100 саженъ, а глубина отъ 15 до 20. Протоки Килійскаго рукава въ море вс принадлежатъ намъ за исключеніемъ самаго южнаго, Старо-Стамбульскаго, по фарватеру котораго проведена граница. Наиболе же удобенъ дли расчистки протокъ Очаковскій, котораго оба берега — наши. Правда, въ настоящее время этотъ рукавъ доступенъ съ моря пока только рыбачьимъ лодкамъ, входъ его мелководенъ, но, по исчисленію того же инженера Протопопова, расчистка и углубленіе Очаковскаго протока обошлись бы отъ 3-хъ до 4 милліоновъ кредитныхъ рублей, не дороже: сумма совершенно ничтожная въ виду выгодъ, представляемыхъ Россіи возможностью — имть у себя въ рукахъ свой входъ въ Дунай, съ ключомъ и дверью. Стратегическія выгоды отъ обладанія этимъ рукавомъ такъ явны, что о нихъ не стоитъ и распространяться: замтимъ только, что расчистивъ устье, мы могли бы, въ случа надобности, безпрепятственно ввести въ Дунай, при всей его нейтральности, суда большаго калибра, покрупне тхъ, что входятъ Сулинскимъ устьемъ, которое Европейская коммиссія избрала для международнаго употребленія и устроила на международный счетъ. Если Румынія держитъ на Дуна весь свой, конечно не великій, военный флотъ, то ничто не могло бы помшать и намъ держать у Измаила нсколько судовъ внушительнаго значенія… Но эти стратегическія соображенія приводятся нами только въ виду будущаго, на всякій случай,— въ настоящую же пору преимущественное вниманіе наше должны привлекать экономическіе расчеты. А люди свдущіе расчитываютъ, что открытіе доступа въ Килійскій рукавъ доставило бы намъ существенныя экономическія выгоды.
Во 1-хъ, оно несомннно привлекло бы къ Бессарабскимъ портамъ, предпочтительно къ Измаилу, не малую часть тхъ иностранныхъ судовъ, которыя, сидя слишкомъ глубоко въ вод (футовъ по 20), вынуждены теперь останавливаться при вход въ Сулинское гирло. При расчистк Очаковскаго протока, можно смло сулить Измаилу блестящую будущность: весь хлбъ, сплавляемый по Пруту изъ Молдавіи и Бессарабіи, будетъ тогда несравненно удобне сплавлять внизъ по рк къ Измаилу, чмъ тащить его вверхъ по рк (какъ это длается теперь) къ Галацу, затмъ, не мшаетъ имть въ виду, что Измаилъ всего въ 40 верстахъ отъ Чишме, то есть отъ станціи Бендерской желзной дороги,— стало-быть провести боковую втвь къ Измаильскому порту было бы не трудно да и не дорого.
Во 2-хъ, только съ открытіемъ доступа въ Килійскій рутъ открылась бы и возможность, завести наконецъ съ удобствомъ и выгодою русское пароходство по Дунаю. При существованіи одного прохода — черезъ Сулинское гирло — такое учрежденіе едва ли мыслимо: конкурренція такъ велика, да я пошлины въ Сулин такъ высоки, что не могутъ не отбивать русскихъ предпринимателей. Извстно, что Одесское Общество пароходства и торговли, несмотря на вс настоянія правительства открыть рейсы по Дунаю, положительно отъ того отказалось. Да и въ самомъ дл: какимъ образомъ, при этихъ высокихъ пошлинахъ, которымъ подвергаются суда, входящія въ Дунай съ моря, соперничать съ могущественнымъ Австрійскимъ ‘Первымъ Дунайскимъ Пароходнымъ Обществомъ’, существующимъ уже почти полвка, имющимъ нын до 300 пароходовъ и до 700 буксировъ, если не боле, и не платящимъ никакихъ пошлинъ, такъ какъ суда идутъ сверху, а до моря и не доходятъ? (Торговые интересы Австріи вообще не простираются дале Галаца: для нея важны сербскій, румынскій, болгарскій рынки, а до Чернаго моря ей мало дла). Но если бы Русское правительство расчистило Очаковскій протокъ и затмъ наложило на суда, идущія въ протокъ съ моря, пошлину для возмщенія своихъ издержекъ, то разв бы оно не могло освободить отъ нея свои русскіе пароходы и поставить ихъ въ этомъ отношенія почти въ равныя условія съ австрійскими?… Только тогда бы могли завязаться на дйствительно прочныхъ основаніяхъ русскія торговыя сношенія съ Сербіей и Болгаріей…
Возвратили мы себ, двнадцать лтъ тому назадъ, права строить береговыя крпости на Черноморскомъ берегу и военныя суда въ Черномъ мор,— и выстроили только поповки. Возвратили, уже 4 года тому назадъ, придунайскую часть Бессарабіи, съ лучшимъ изъ Дунайскихъ гирлъ,— и чуть ли даже о томъ не забыли, если не считать командировки министерствомъ путей сообщеніи инженера Протопопова для обревизованія новаго предмета министерскаго вдомства. А что умудрилась бы и успла бы уже натворить тутъ любая Западная держава, еслибы была на нашемъ мст! Правда, ни въ одной стран нтъ такого рода интеллигенціи, которая бы, какъ у насъ, глумилась надъ малйшимъ проявленіемъ патріотической заботы о національныхъ политическихъ и экономическихъ интересахъ, навивая ее ‘шовинизмомъ’, и пуще всего стерегла бы душевный покой сосдей, особенно же такихъ знатныхъ и высокоцивилизованныхъ, какъ Пруссія и Австрія. Но вольно же руководителямъ нашей вншней и внутренней политики принимать газетную трескотню партіи, фальшиво именующей себя ‘либеральною’, за выраженіе русскаго общественнаго мннія! Вольно же, за одно съ нею, робть и пренебрегать нашими существенными выгодами! Что такое пользованіе нашимъ правомъ будетъ, можетъ-быть, не по сердцу иностраннымъ державамъ — этого мы не отрицаемъ. Можетъ-быть, въ виду этого пользованіе, Берлинскій конгрессъ такъ и расширилъ значеніе Европейской коммиссіи, дни которой были уже сочтены. Но мы не думаемъ, чтобы призваніе Россіи состояло лишь въ ублаженіи сердецъ нашихъ сосдей, такъ какъ вдь и они не тратятъ ровно никакого елея для смягченія нашихъ сердецъ, когда добиваются своихъ національныхъ выгодъ. Да и не возбуждая еще преждевременно разговора объ опек и о принципахъ, разв не могли бы мы тотчасъ же приступить въ расчистк, напр., Очаковскаго протока, котораго оба берега наши, и кто бы могъ намъ это воспретить? Это вопервыхъ, а вовторыхъ: разв, длая Килійскій рукавъ доступнымъ коммерческимъ судамъ всхъ флаговъ, Россія не распространяетъ и на него дйствіе международнаго права, установленное Внскимъ конгрессомъ,— только сохраняя при этомъ за собою вс права и преимущества, принадлежащія ей какъ береговому владльцу?
Вотъ почему, повторяемъ, въ виду 54 ст. Берлинскаго трактата, предоставившей 1882 году ршеніе вопроса о продолженіи полномочій Европейской коммиссіи, а также въ виду проекта Баррера, мы полагаемъ, что пріздъ въ Петербургъ графа Волькенштейна долженъ подать поводъ къ переговорамъ очень серьезнаго свойства, касающимся нашихъ прямыхъ, существенныхъ интересовъ… Россія иметъ полное право требовать для себя участія въ Смшанной коммиссіи — не въ качеств очереднаго делегата коммиссіи Европейской, а въ томъ же качеств прибрежной державы, какъ и сама Австрія,— и во всякомъ случа поставить свое согласіе на проектъ Баррера въ зависимость отъ признанія за Россіей тхъ правъ и преимуществъ, которыя даны ей въ послднее время ея положеніемъ на берегу Килійскаго рукава и обладаніемъ Очаковскаго протока…

Москва, 15 мая.

Москва имла наконецъ утшеніе привтствовать въ стнахъ своего историческаго Кремля Государя Болгаріи… Государь Болгаріи! Какъ любезны слуху, какъ знаменательны, какъ полновсны эти два слова, которыя однако мы повторяемъ теперь какъ,уже нчто обычное, не задерживаясь на нихъ ни мыслью, ни воспоминаніемъ, совсмъ, кажется, забывая, что сопоставленіе этихъ двухъ словъ, не дале какъ пять-шесть лтъ тому назадъ, даже и на умъ не всходило не только Русскому, во ни одному Болгарину: до такой явно-несбыточной, чудовищно-дерзкой фантазіи не отваживались досягать самые смлые полеты самаго разнузданнаго воображенія!… И несбыточное сбылось. Но какою цною? Вотъ этого и не слдуетъ забывать ни намъ, ни Болгарамъ. Вдь сочетаніе этихъ двухъ словъ: ‘Государство Болгарское’, вдь это значитъ — рки пролитой русской крови, это — сотни тысячъ погибшихъ русскихъ жизней, это — исполинское нагроможденіе подвиговъ русскаго мужества, доблести, братской любви и самоотверженія. И не гордости, не самовосхваленія ради слдуетъ помнить намъ это недавнее прошлое, и не ради только того, чтобъ умть цнить посылаемую намъ Богамъ радость во образ милліоновъ братій, нами освобожденныхъ, наслаждающихся теперь мирною, свободною жизнью,— а главнымъ образомъ для того, чтобъ живе сознаватъ тотъ нравственный долгъ, который налагается на Россію самымъ этимъ подвигомъ русскимъ,— тми по истин узами крови у которыми сказала отнын Россіи съ Болгаріей. Болгарское государство порождено и крещено русскою кровью, а потому не должно, да и не можетъ никогда стать русскому сердцу чуждымъ. Оно — дло рукъ нашихъ, и махнуть на него руками, какъ уже совтуютъ у насъ нкоторые (чего, впрочемъ не совтуетъ у насъ русское легкомысліе — оно же и ‘русскій радикализмъ’!), мы не ‘имемъ права, и не можемъ. Старшій братъ обязанъ руководить первые шаги младшаго брата, котораго онъ же воевалъ къ жизни, а не отнимать отъ него своихъ рукъ, и потомъ надъ нимъ же глумиться, зачмъ онъ оступается и падаетъ!
Не слдуетъ забывать недавнее прошлое и Болгарамъ. ‘Государь Болгаріи’ — это живой олицетворенный символъ русской побды надъ пятивковымъ болгарскимъ плномъ. Это воплощенный образъ болгарской свободы и возрожденія,— это залогъ лучшей будущности, независимаго бытія и развитія. Память о пятисотлтнемъ мучительномъ рабств въ плну у Турокъ нужна, Болгарамъ, должна быть имъ непрестанно присуща для того, чтобы непрестанно сознавали они цну ниспосланнаго имъ дара свободы, непрестанно радовались, непрестанно благодарили Бога за свое избавленіе и смиренномудренно проходили новое, открывшееся имъ поприще гражданской жизни. Такъ и поступаетъ Болгарскій простой народъ, но не такъ поступаютъ многіе изъ состава такъ-называемой болгарской ‘интеллигенціи’,— т, которые не пахали, не сяли, а только пользуясь даровыми плодами не ими вспаханнаго и посяннаго, позволяютъ себ теперь высокомрно, безъ толку, судить и рядить о тяжкомъ до кроваваго пота труд пахарей и сятелей, и легкомысленно-дерзко предъявляютъ къ настоящему, едва слагающемуся строю своей еле-ожившей страны — мечтательныя, извн навянныя, вздорныя притязанія. Для нихъ полтысячи лтъ турецкаго ига какъ будто и не бывало, какъ будто съ нимъ нечего и считаться, или какъ будто именно это долгое прошлое и было тою надлежащею подготовительною школой, но выход изъ которой (съ аттестатомъ пятивковой зрлости!) народъ какъ разъ становится готовъ да самаго новйшаго европейскаго ‘правоваго порядка’!
Не мене живо должна пребывать въ Болгарахъ и память о тхъ, что рушили оковы позорнаго плна. Не потому только, что народъ съ короткою памятью сердца, не умющій быть благодарнымъ, тяготящійся чувствомъ признательности, никуда не годенъ и подлъ (слава Богу, простой народъ Болгарскій свободенъ отъ такого упрека), но потому именно полезна и необходима Болгарамъ память о благодяніяхъ великаго Русскаго народа, что она сильне и сердечне сближаетъ оба народа, а вмст съ тмъ тсне оказываетъ отнын и ихъ историческія судьбы. Ибо Россіи предопредлено быть естественнымъ, законнымъ центромъ тяготнія всего Славянскаго міра, который уже начинаетъ слагаться и выступать, именно какъ особый міръ Славянскій, на вселенской исторической арен. И только т Славянскія племена, которыя не извратятъ въ себ этого закона тяготнія, которыя искренно соблюдутъ духовную связь съ Россіей, могутъ имть участіе въ будущности славянской. Поэтому не разумно поступаютъ т руководители Славянскихъ странъ, которые, изъ фальшиво эгоистическихъ побужденій или измряя сада и будущность Россіи мелкимъ мриломъ современнаго дня, насилуютъ природу своего Славянскаго племени и стараются вытравить въ немъ инстинктивное влеченіе къ Россіи.
Къ счастію для Болгаріи, это влеченіе въ ней уже не инстинктивное только, а вполн оправданное сознаніемъ и сердцемъ. Такимъ образомъ, живое чувство благодарности, совпадая съ общимъ закономъ тяготнія къ Россіи Славянскихъ племенъ и потому еще боле усиливая это тяготніе, является въ то же время для Болгаріи залогомъ вставной силы и независимаго національнаго развитія.
Князь Болгарскій, насколько мы можемъ судить, проникнутъ именно такимъ убжденіемъ. Онъ не честолюбецъ, разными происками домогавшійся и достигшій болгарскаго престола. Онъ завялъ престолъ по единогласному призыву Болгарскаго народа, которому былъ указанъ самимъ Царемъ Александромъ священной для Болгаръ памяти, и повинуясь Его державному настоянію. Не будучи Болгариномъ по происхожденію, онъ однако не можетъ считаться совсмъ чуждымъ ни Болгаріи, ни Россіи, уже и потому, что принижать участіе, вмст съ русскими войсками, въ войн за Болгаръ, но еще боле потому, что связанъ тснйшими узами родства, личной преданности и признательности съ самимъ великимъ Освободителемъ Болгаріи, своимъ державнымъ дядей и благодтелемъ. Но независимо отъ этихъ нравственныхъ побужденій для главы Болгарскаго государства дорожить своими связями съ Россіей, достаточно только обладать яснымъ, не предубжденнымъ умомъ, чтобъ признать неразрывность союза Болгаріи съ Русской державой за единое истинное основаніе здравой болгарской политики. Она указуется не только народнымъ чувствомъ, но и прямымъ расчетомъ выгодъ, очевидностью національнаго интереса. Князь Александръ, кажется намъ, вполн врно понимаетъ я опредляетъ отношенія своей страны къ нашему отечеству, чмъ и отличается рзко отъ своего сосда, Сербскаго короля Милана. Остается только желать, чтобы благія усилія государя Болгаріи были искренно поддержаны не только обоими правительствами, болгарскимъ и нашимъ, но и обществомъ обихъ странъ…
Странное дло! Во всхъ славянскихъ политическихъ организмахъ, не исключая даже и Россіи, приходится отличать народное мнніе отъ такъ-называемаго мннія общественнаго, или, выражаясь точне: народный влеченія, инстинкты, чувства, идеалы, безспорно народу присущіе, хотя бы и не вполн сознанные, отъ того теченія мысли, которое совершается поверхъ народа, въ боле или мене ‘образованныхъ’ его слояхъ, въ томъ, что примято называть обществомъ, или теперь ‘интеллигенціей’… Казалось бы, общество есть тотъ же самый народъ, только на высшей своей ступени, ступени сознательнаго бытія,— но въ данную минуту общество, въ Славянскихъ земляхъ, не можетъ назваться выразителемъ народнаго самосознанія. Какого рода сознавательный процессъ совершается въ обществ? Вмсто того, чтобы возводить въ сознаніе народную духовную сущность, лежащую въ основ всхъ явленій народнаго быта и жменя, отрицается прежде всего самая эта сущность, и сознавательной дятельности подкладывается готовое содержаніе изъ жизни чужой, подсовываются объекты сознанія чужихъ, ране насъ выступившихъ на арену науки и мысли народовъ, объекта — для никъ живое, а для Славянъ, да и дли насъ, если не мертвое, то отвлеченные. Необходимо, конечно, обогащать свое національное сознаніе окотомъ жизни и духовнаго труда всего предшествовавшаго намъ человчества, но вдь не слдуетъ же изъ этого, что только въ чужомъ опыт истина и чужимъ только трудомъ добывается, а намъ у себя искать ее нечего, что мы осуждены только чужое согнанное, а явленія своей самобытной жизни возводить въ сознаніе не должны и смть,— даже должны ненавидть свою ‘самобытность’, если она въ чемъ-либо расходится съ результатами досел добытыми высшими культурными народами) что мы, однимъ словомъ, обязаны глядть на себя самихъ и на духовную сущность своего народа непремнно въ чужія очки и безбоязненно производить надъ нимъ, презирая права его жизни, быта, преданій и врованій, деспотическіе эксперименты in anima vili?! Совстно немножко и растолковывать такія, казалось бы, даже пошлыя истины,— но съ каждымъ днемъ приходится намъ убждаться, что большинству общества — и не только у Славянъ, но и у насъ,— он какъ будто еще совершенно чужды. Мы не станемъ здсь входить ни въ философское, ни въ историческое объясненіе такого явленія, но укажемъ для примра на фактъ, котораго отрицать никто уже не можетъ. Простой Сербскій народъ, одаренный такимъ богатымъ поэтическимъ творчествомъ, прекрасный и доблестный, какъ и вс православныя Славянскія племена, тяготетъ душевно къ Россіи (безъ малйшаго ущерба для своей племенной самостоятельности), влечется въ ней любовью и также чувствомъ признательности. Сербская же интеллигенція или по сербски ‘изображены люди’ конечно за нкоторыми исключеніями) почитаютъ необходимою принадлежностью высшей культуры,— у которой они лакейски стоятъ на запяткахъ (даже усердне чмъ ‘Голосъ’),— ненавидть Россію, мало того, какъ подобаетъ истымъ ‘Европейцамъ’, они тоже выражаютъ опасеніе — ‘стать жертвою захватовъ ненасытно-алчнаго Русскаго царства’!!.. Опасаются Россіи — и лзутъ въ пасть Австрійцамъ!… Народъ вритъ въ Бога, чтитъ свою церковь, благодаря которой въ особенности и сохранилъ-то онъ свою національность подъ турецкимъ игомъ. Интеллигенція хвалится безвріемъ, видаетъ или утверждаетъ законы церковь унижающіе или разрушающіе, и если часть ‘изображенныхъ’ стоитъ теперь тамъ за доблестнаго представителя Сербской церкви, столь чтимаго въ Россіи митрополита Михаила, то не потому, что оскорблена за попранное достоинство святительскаго сана, а изъ оппозиціи къ настоящему министерству, изъ видовъ партіи. Народъ, какъ и вс Славянскія племена, даже и въ рабств оставшійся врномъ духу соборности или вчеваго строя, въ то же время признаетъ необходимость сильнаго единовластія и совершенно чуждъ властолюбивой политической похоти: все что надъ народомъ, напротивъ того, заражено насквозь политическимъ властолюбіемъ или даже просто политиканствомъ. Иныхъ господствующихъ интересовъ и нтъ: наука, искусство, литература, промышленность, торговля — все это почти въ зародыш и почтя не развивается, за то политикановъ — хоть Дунай и Саву пруди! за то партій имются всевозможные виды, даже самые новйшіе европейскіе!… Къ чему эта ‘рознь’ привела Сербію — явно, кажется, всякому. Выходятъ такимъ образомъ, что дла, которыя совершаетъ народъ, интеллигенція раздлываетъ, то, что онъ созидаетъ, интеллигенція разрушаетъ, народъ идетъ направо, интеллигенція тащитъ его налво, и государство, поставленное между двумя противными двигателями, колеблется, шатается, и если двигатель народный не пересилитъ, оно не минуетъ гибели или разложенія…
Великое, святое дло освобожденія Болгаріи есть безспорно подвигъ всего Русскаго народа, не одн, конечно, массы простонародья принимали въ немъ участіе (и участіе вполн сознательное), но народнымъ, несомннно, характеромъ запечатлнъ весь этотъ героическій эпизодъ русской исторіи. Даже т, что хвастливо величаютъ себя у насъ именемъ ‘интеллигенціи’ или же ‘либераловъ’ (!), хотя и глумились до начала войны, однакоже потомъ — частію невольно подчинились сил народнаго духовнаго подъема, частію просто присмирли. Тмъ не мене, при первой же неудач, а затмъ и по окончаніи войны, тотчасъ возобновили они свои глумленія, да еще съ большимъ ожесточеніемъ… ‘Голосъ’, до изданія манифеста о войн, проповдывалъ устами нкоего государственнаго мужа, что не наше дло освобождать Славянъ: это-де подобаетъ лишь народамъ высшей культуры (мы видимъ теперь, какъ освобождаетъ Славянъ ‘высшая культура’ Австрійцевъ!) Потомъ же, когда освобожденіе Болгаръ совершилось,— въ печати и въ обществ извстнаго разряда (которому пуще всего на свт претитъ проявленіе самобытнаго, народнаго духа) началась самая бшеная, мерзостная и подлая оргія осмянія, самооплеванія и всяческаго наругательства надъ подвигомъ народнымъ. Правда, съ точки врвія ‘гуманизма’ Русскому народу прощалось ‘освобожденіе рабовъ’, но подъ условіемъ отнять скоре изъ-подъ дла его подкладку религіознаго сочувствія славянскаго братства, и облагородить подвигъ самоотверженія сотенъ тысячъ русскихъ солдатъ (отдавшихъ, по евангельски, душу за други своя) чмъ-нибудь боле культурнымъ и европейскимъ. Народъ освободилъ Болгаръ, готовъ былъ освободить все христіанство отъ магометанскаго ига и уже собирался водрузить крестъ на Св. Софіи, а ‘*интелигенція‘ въ лиц дипломатовъ, вспомоществуемая такъ-называемою (конечно ложно) ‘либеральною’ частью общества, заставила остановить напоръ русскихъ войскъ, сорвала съ нихъ внецъ побды, раздробила ‘цлокупную’ Болгарію, сохранила за нею данничество Туркамъ и заключила Берлинскій трактатъ, при громкихъ кликахъ ‘Голоса’ и Ко… Русскій народъ освободилъ, Болгарскій народъ принялъ даръ свободы и съ своей стороны готовъ былъ понести вс жертвы для созданія прочнаго, крпкаго внутри и извн государственнаго организма: такъ, благодаря русскимъ офицерамъ, мирные болгарскіе селяки покорно и быстро превратились въ отличныхъ солдатъ и образовали регулярное войско, которому подобнаго нтъ на Балканскомъ полуостров… Онъ также, этотъ Болгарскій народъ, руководимый мудрымъ своимъ инстинктомъ, желалъ лишь сильной государственной власти,— но ‘интеллигенція’ нашла нужнымъ наградить его ‘конституціей’. Казалось бы, примръ Сербіи служитъ прямымъ указаніемъ и для Болгаръ: чего длать не должно. Если бы Сербія, вмсто заботъ объ украшеніи себя европейскою конституціей, съ самаго начала своего бытія позаботилась объ укрпленіи своего государственнаго строя на основаніи истинно народномъ, о развитіи военной сила, промышленности, торговли, и поставила себ задачей — не упуская ее изъ виду ни на минуту — раздвинутъ свои узкіе предла, присоединить къ себ Боснію и Старую Сербію,— нтъ сомннія, она стала бы средоточіемъ, къ которому тяготло бы со всхъ сторонъ Сербское племя. Создавъ себ прочное государственное бытіе, она и могла бы затмъ идти всмъ племенемъ къ просвщенію и развитію гражданской свободы на своеобразной славянской основ. Но сербская интеллигенція позаботилась прежде всего о томъ, чтобъ Сербія могла похвалиться парламентомъ, точь въ точь какъ старая, Европа, и обзавелась правленіемъ партій… Партіи взвелись и враждуютъ какъ слдуетъ,— а Боснія съ Старой Сербіей потеряна едва ли не на вки,— да потеряны и симпатіи къ Шумадіи всего детальнаго Сербскаго народа.
Всякая западно-европейская конституція съ парлентаризмомъ (которая и на материк Европы является до сихъ поръ неудачной копіей съ оригинала, т. е. съ конституціи англійской, которая въ Англіи своя, органически сложившаяся, ‘самобытная’),— всякая такая конституція, навязываемая Славянскимъ племенамъ, приличествуетъ имъ какъ коров сдло. Славянскія племена — демократическія по преимуществу, не въ смысл термина извстной доктрины, но въ буквальномъ смысл итого слова, въ значеніи дйствительнаго битоваго факта, соціальнаго и экономическаго. Другими словами: народнымъ массамъ принадлежитъ преобладаніе и по численности, и по отношенію къ землевладнію и, наконецъ, по жизненной крпости національнаго духа. Ибо Славянскія государства сложились не изъ наслоенія завоевателей надъ завоеванными, не знали феодализма и вызваннаго послднимъ на Запад усиленнаго развитія юродскихъ общинъ — въ ущербъ селу. Конституціонныя формы Запада, обусловленныя всми особенностями его исторіи, никогда не имли въ виду того демократическаго элемента, какой составляетъ основу славянскихъ общественныхъ организмовъ. А такъ какъ преобладаніе или безсиліе этого элемента не можетъ не оказывать своего воздйствія, и вншняго и нравственнаго, на самый государственный строй, то и самый этотъ строй, очевидно, не можетъ бытъ одинаковъ у Славянъ и въ Западной Европ, тамъ гд преобладаетъ, и такъ гд преобладаетъ городъ. Правда, народныя массы негд не заражены похотью народовластія и чаютъ отъ государства лишь защиты для мирнаго, честнаго и благоденственнаго житія, почему пуще всего алчутъ надъ собою власти сильной на добрую помощь и грозной на злодевъ. Если таковы народныя массы всюду, то не можетъ таковое ихъ воззрніе не выразиться съ характеромъ преобладанія, такъ-сказать императивно, и въ самомъ политическомъ стро тхъ государствъ, гд он числительно и соціально преобладаютъ,— особенно тамъ, гд он (какъ въ Россіи) составляютъ 80% населенія! Кажется — ясно. Русскій народъ говоритъ: ‘умъ хорошо, а два лучше’. Онъ охотно прибавитъ: а двсти, дв тысячи еще лучше, и тмъ лучше, чмъ больше съ разныхъ и противоположныхъ сторонъ обсудится данный предметъ. Но не приходило въ голову русскому человку сказать: ‘одна воля хороша, а дв или двсти еще лучше’… Онъ понимаетъ Земскій Соборъ, совтъ Земли при единой верховной ршающей вол, но не вмщаетъ въ свою мысль парламента съ правленіемъ партій и большинства голосовъ.
(У насъ, къ сожалнію, до сихъ поръ находятся люди, которые смшиваютъ русское земское начало съ конституціоннымъ, и тмъ задерживаютъ наше національное развитіе!).
И такъ, чтобъ облагородить и объевропеить религіозный, національный подвигъ Русскаго народа, ршено было надлить Болгарскій народъ конституціей, которую первоначально и сфабриковали наши доморощенные ‘выученики’ (выражаясь петербургскимъ нарчіемъ) иностранныхъ мастеровъ конституціонныхъ длъ. Отшлифовывали же ее и подвергали ученой проб въ самомъ Петербург эксперты, навербованные, кажется, въ бывшемъ II Отдленіи, при помощи одного изъ профессоровъ-публицистовъ. Никто изъ нихъ, если не ошибаемся, не только въ Болгаріи не былъ и Болгарскаго народа не видалъ, но едва ли даже зналъ о немъ и по книжкамъ. Да и зачмъ! Взяли нсколько конституцій, румынскую, бельгійскую и другихъ разныхъ странъ, да и смастерили: ‘общечеловческое’-дескать! Эту конституцію отдали потомъ на обсужденіе тоже интеллигенціи, но на этотъ разъ болгарской, которая — увы!— хотя сана только-что вышла изъ народа, но, воспитавшись большею частью въ Россіи и выучась, въ русской сред, предпочтительно предъ всми науками, наук либеральнаго пустословіи и презрительному отношенію къ самымъ завтнымъ духовнымъ основамъ народной жизни, оказалась конечно неспособною въ созиданію. Она постаралась и при помощи русскихъ, облеченныхъ во власть ‘интеллигентовъ’, успла обрадикалить русскій проектъ европейскаго ‘правоваго порядка’ по всмъ правиламъ и ‘послднимъ словамъ’ крайнихъ европейскихъ доктринъ. Такимъ образомъ и русская и болгарская интеллигенція, ничтоже сумняся, заставили освобожденную Русскимъ народомъ Болгарію — сдлать salto mortale изъ эпическаго періода прямехонько въ Европу конца XIX вка! Вотъ и вышла конституція, одна изъ самыхъ радикальныхъ, при которой верховная власть обращалась чуть не въ нуль, а вся сила власти надъ бднымъ Болгарскимъ народомъ передавалась министру, поддерживаемому подтасованнымъ большинствомъ боле или мене невжественнаго собранія.
Великій грхъ приняла на свою душу Россія, навязавъ Болгарскому народу конституцію русскаго издлія по западноевропейскому образцу, напяливъ на Болгарію эту шутовскую одежду, сшитую ‘россійскими портными Изъ Лондона и Парижа’, да еще подпоротую болгарскими ихъ учениками,— отравивъ, и сфальшививъ, искалчивъ нравственно все общественное бытіе родной намъ страны съ самыхъ первыхъ дней ея свободы. Тамъ, гд такъ нужно было дружное, искреннее единеніе всхъ, малочисленныхъ еще интеллигентныхъ силъ, съ самаго начала подорвали единство, взрастили, ‘яко благо’, сознательно и искусственно раздоръ въ вид различныхъ партій, ибо-де такъ везд водятся въ Европ. И вотъ, появились и ‘либералы’, и ‘консерваторы’, появляются даже и ‘радикалы’ или ‘соціалисты’. но отношенія партій между собою конечно не европейскія, а такія, какія могли возникнуть на почв нравовъ воспитанныхъ пятивковымъ азіатскимъ игомъ — грубыя, страстныя, исполненныя ненависти, орудующій беззастнчиво клеветою, доносомъ к всми видами возней. Въ стран, которая только-что вышла на свтъ Божій во всей первобытной простот общественной формаціи — всхъ внезапно обуяла жажда властвовавъ и командовать другъ надъ другомъ,— всякій почелъ себя годныхъ въ монстры и ползь въ министры. Школьное дло, которое такъ процвтало въ Болгаріи еще подъ рабствомъ Турокъ, которое, вмст съ церковью, соблюло болгарскую національность въ пятисотлтней невол, тотчасъ же было пренебрежено и упало, такъ какъ вс школьные учителя потянулись въ администраторы… Все это ‘зданіе’ увнчано было самой разнузданной свободой печати, при отсутствіи въ то же время правильно устроенныхъ судовъ и всякаго чувства дисциплины въ самихъ издателяхъ. Само собою разумется, что печать обратилась въ ристалище наигрубйшихъ взаимныхъ оскорбленій и самаго дерзкаго отношенія къ достоинству власти. А безъ соблюденія гражданами достоинства государственной власти, равно какъ и безъ готовности подчинить свой эгоизмъ иде цлаго и личный свой интересъ интересу общественному, немыслимо никакое гражданское общежитіе… Мы впрочемъ не имемъ права строго обвинять Болгаръ: вообразимъ только себ, каково было бы состояніе страны, въ которой верховная безграничная власть сосредоточилась бы въ рукахъ… ну хоть фельетонистовъ нашихъ мнимолиберальныхъ газетъ!…
Такому положенію длъ нельзя было продолжаться, и никакое лицо облеченное въ званіе ‘главы государства’ не могло, безъ позора для себя и безъ гибельнйшихъ послдствій для самой Болгаріи, терпть доле такой ‘правовой порядокъ’. Читателямъ ‘Руси’ извстно наше мнніе о политическомъ переворот, произведенномъ годъ тому назадъ княземъ Александромъ. Не одобряя всхъ его формъ и частностей (вина которыхъ, впрочемъ, лежитъ скоре на русскихъ совтникахъ князя), мы признавали этотъ переворотъ неизбжнымъ…. Мы надялись, что здравый смыслъ болгарскаго юродскаго населенія возобладаетъ, что недугъ, захваченный въ самомъ начал, можетъ быть легко излченъ,— что болгарская интеллигенція принесетъ наконецъ въ жертву патріотизму жалкіе интересы своихъ нелпыхъ ‘партій’ и, руководимая только любовью, къ своей земл и народу, постарается облегчить своему правительству возстановленіе общественнаго единства и государственной дисциплины. Къ сожалнію, мы ошиблись. Забывъ о благ Болгаріи, партіи помнили только о себ, о своихъ выгодахъ и преимуществахъ, предъявляли только свои личные счеты, пререкались, торговались, и въ конц-концовъ требовали возстановлю! ‘конституціи’. Даже примръ Сербіи ничему ихъ не научилъ…. Мы перестали наконецъ помщать всякія корреспонденціи. изъ Болгаріи, которыхъ мы получали не мало отъ представителей обихъ враждующихъ между собою сторонъ: до такой степени вс он дышали духомъ пристрастія ни злобы въ противникамъ, что разобраться, гд правда и насколько ея тутъ, насколько тамъ, было положительно невозможно, къ тому же вс он вмст представляли какую-то бурю въ стакан воды. Бда маленькому государственному организму, если все содержаніе его жизни поглощено ‘политическими интересами’ или, по просту говоря, политикана швомъ: всякій пустякъ возводится въ событіе, всякая соринка въ темную тучу, всякой мелочной недосмотръ въ преступленіе, все обращается въ сплетню, сплетней живетъ, питается и дышетъ. Получали мы извстія и о ‘митингахъ’ (какъ тшитъ ихъ, словно дтей, самое это слово!), о ‘демонстраціяхъ’, о ‘депутаціяхъ’, получали и программы: то ‘на либеральна-та партія-та’, то ‘на консервативна-та партія-та’…. Слишкомъ претило намъ, слишкомъ больно было вамъ видть въ дорогой вамъ Болгаріи весь этотъ вздоръ, всю эту комедію праздныхъ словъ и названій, всю эту либеральную фельетонщину, перенесенную въ самую жизнь страны, даже въ простую, здоровую среду Болгарскаго сельскаго народа, которой каждая партія наперерывъ безжалостно усиливалась обмануть, обморочить, сбить съ толку.
Намъ особенно тягостно было это еще и потому, что мы всегда признавали въ Болгарскомъ народ — мирномъ, трудолюбивомъ, склонномъ къ серьезной наук — добрые задатки для свободной сознательной дисциплины, необходимйшаго условія гражданскаго бытія. Мы даже усматривали въ немъ этихъ задатковъ боле чмъ въ Сербскомъ племени. Мы и теперь не измнили нашего мннія и продолжаемъ пока еще упорно врить въ будущность Болгарскаго народа. Мы умоляемъ болгарскую ‘интеллигенцію’ сжалиться надъ своихъ народомъ, не рядить его въ аитиславянскій конституціонный мундиръ, въ которомъ онъ глядятъ жалкою обезьяной или арлекиномъ, м уразумть, что государственное строеніе, для прочности своей, требуетъ отъ дятелей непремнно долготерпнія и труда. И откуда эта нетерпливость и нервность, которыхъ не проявляли Болгары даже подъ недавнимъ управленіемъ Мидхата-паши?! Пусть на первомъ план и первой заботою каждаго будетъ созданіе сильной, крпкой, верховной государственной власти. Вдь страна, окружающая почетомъ и уваженіемъ достоинство представителя власти, чтитъ и уважаетъ свое собственное достоинство. Пусть исчезнутъ навсегда самыя эти дурацкія клички ‘консерваторовъ’ и ‘либераловъ’, пусть вс Болгары, въ какой бы партія кто прежде ни числился за грхи свои, сольются въ одну, не партію, но дружину, одушевленную однимъ помысломъ — помысломъ о благ родной имъ Болгаріи,— однимъ чувствомъ — любви къ своему народу,— однимъ сознаніемъ: сознаніемъ гражданскаго долга — содйствовать всми силами ума и души утвержденію болгарскаго престола и государственнаго строя въ своемъ зачинающемся государств. Пусть сомкнутся вс около своего князя, завщаннаго имъ Царемъ-Освободителемъ, готоваго отдать Болгаріи вс свои молодыя силы, только бы отвчали Болгары ему довріемъ и любовью,— и представляющаго къ тому же для Болгаріи, въ своемъ лиц и по своимъ связямъ съ Россіей, надежный залогъ политической независимости — въ виду жаждущей болгарскихъ раздоровъ, а можетъ-быть и сющей ихъ, Австро-Мадьярской монархіи!…
Да не пора ли ужъ поменьше заниматься политикой, а отвлечь отъ нея вниманіе на дла науки, искусства, промышленности и торговли въ этой, древле-исторической, богатой и археологическими сокровищами и всми вещественными дарами природы, благодатной стран?
Мы рады, что встртили въ ‘Глас Черногорца’ (18 No) категорическое опроверженіе смутившихъ насъ слуховъ, будто Австро-Венгріей поведены съ Черногоріей переговоры о вознагражденіи послдней за услуги, оказанныя Австріи въ борьб съ герцеговинскими усташами, присоединеніемъ къ черногорской территоріи одного или двухъ округовъ герцеговинской земли. Что Черногорское правительство на такія предложенія Австріи отвтило бы отказомъ, мы въ томъ были и пребываемъ уврены, но что Австріи была бы не прочь ввести Черногорское правительство во искушеніе и поставить его въ такое положеніе, при которомъ самый отказъ въ присоединеніи округовъ былъ бы затруднителенъ, въ этомъ едва ли можно сомнваться. Извиняемся предъ достоуважаемой черногорской газетой въ неправильной ссылк на все, послдовавшей на основаніи телеграммы Международнаго Агентства, исказившей смыслъ статьи ‘Гласа Черногорца’. Впрочемъ, главнымъ поводомъ къ нашей замтк послужили тревожныя письма нкоторыхъ Герцеговинцевъ….

Москва, 12 іюня.

Событія у насъ дома (потому что увольненіе графа Игнатьева и замна его графомъ Толстымъ безъ сомннія — событія для внутренней жизни Россіи) нсколько отвлекли взиманіе русскаго общества отъ шутовского, но вмст и ужаснаго зрлища польско-австрійскаго правосудія, совершающагося въ настоящую минуту почти у самаго нашего рубежа. Дйствіе происходитъ въ пограничной съ Россіей области Австро-Венгерской монархіи, въ Галиціи или древнемъ русскомъ Галич, когда-то входившемъ въ черту владній вашего Владиміра Сбитаго, затмъ самостоятельномъ княжеств и даже королевств съ знаменитыми Даніиломъ и Романомъ,— затмъ вошедшемъ въ составъ ‘крулевства Польскаго’ и наконецъ, ври первомъ раздл Польши въ 1772 г., доставшемся Австріи. Этотъ Галичъ или, какъ теперь принято говорить, Галиція населена (кром сверо-восточной ея части, польской) кореннымъ Русскимъ народомъ, ничмъ не отличающимся отъ Русскихъ Кіевской или Подольской губернія, пріявшимъ св. крещеніе такъ-сказать въ одной купели со всею Русью, не давшимъ совратить себя окончательно въ латинство даже и до сей поры, несмотря на вс ухищренія, гоненія, соблазны, на вс козни и казни, воздвигнуты! польско-іезуитскимъ фанатизмомъ и злобою. Окончательно погибли для своей народности и для Славянства, т. е. окатоличились и ополячились — дворянскіе русскіе рода (тайно такъ же какъ и на нашей юго- и сверо-западной Украйн,— точна такъ же какъ олатинились, омадьярились они и въ Угорской или Венгерской Руси. Простой же народъ какъ въ Галиціи, такъ и въ Угорской Руси, сохранился вполн русскимъ, сохранилъ и свой грековосточный обрядъ, и славянскій языкъ въ богослуженіи,— но только въ форм насильственно навязанной ему, т. е. чего-то средняго между латинствомъ и православіемъ, съ признаніемъ главенства и власти римскаго паны….
На самыхъ этихъ строкахъ насъ прервало слдующее соображеніе: мы вотъ считаемъ нужнымъ, но поводу уголовнаго процесса объ 11 русскихъ Галичанахъ, сообщить хоть эти поверхностныя свднія о Галиціи нашимъ читателямъ, такъ какъ огромное большинство русскаго, не только просто грамотнаго, но и ‘образованнаго’ общества, къ стыду нашему, даже и этихъ скудныхъ свдній о своихъ ближайшихъ единоплеменникахъ не иметъ,— а между тмъ Австрійцамъ всюду въ Россіи мерещатся ‘панслависты’! Пусть встревоженныя сердца австро-мадьярскихъ и австро-польскихъ политиковъ и прокуроровъ ублажатъ себя чтеніемъ нашихъ мнимо-либеральныхъ газетъ и журналовъ, которые не перестаютъ издваться надъ идеей ‘славянской взаимности’ и грубо отталкивать малйшее проявленіе племенной, естественной симпатіи къ вашему отечеству Русскаго въ Галиціи народа, рекомендуй ему обращаться съ своей симпатіей къ Полякамъ, или же мечтать объ ослабленіи и раздробленіи Россіи съ выдломъ изъ нея какого-то хохломанскаго царства! Да что наша ‘либеральная пресса’! Разв хоть поверхностное знаніе исторіи, географіи и этнографіи Славянства введено въ курсъ того общаго образованія, которое получаетъ русское юношество въ среднихъ и высшихъ русскихъ учебныхъ заведеніяхъ? Наши учебники, образцы, руководства, источники и мрила знаній заимствованы вс изъ Германіи: какъ нмецкій профессоръ всеобщей исторіи почти никогда ничего основательно не знаетъ объ историческихъ судьбахъ не только Славянскихъ племенъ, но даже всей Восточной Европы, не исключая Византійской имперіи (это все предоставляется вдать лишь немногимъ спеціалистамъ), та въ и наши ‘ученые’ мужи западной исторической науки не переступаютъ въ своихъ лекціяхъ о всеобщей или даже европейской исторіи тснаго кругозора своихъ учителей. Ошибка во французской или англійской хронологіи можетъ лишить у насъ аттестата зрлости или кандидатскаго диплома, и наоборотъ круглйшее невжество крупнйшихъ событій или чего бы то ни было существеннаго, относящагося до Славянскаго міра, не только въ счетъ не ставятся, но какъ бы обязательно украшаетъ собою почти всякаго питомца нашихъ гимназій и университетовъ. Полагаемъ, что и тотъ спеціальный экзаменъ, которому подвергаются въ нашемъ министерств иностранныхъ длъ юноши, домогающіеся дипломатической каррьеры, чуждъ наималйшаго прикосновенія къ міру Славянскому, впрочемъ, въ упомянутомъ министерств даже и до сей поры департаментъ вдающій вс дла Балканскихъ Славянъ называется Азіатскимъ (чмъ такъ обижаются теперь Болгары и Сербы)!… И однакожъ, несмотря на все это, у австро-мадьярскихъ политиковъ душа не на мст! Иностранцамъ мудрено и понять, чтобъ мы такъ искренно-простовато, съ легкимъ сердцемъ, ничтоже сумняся, пренебрегали своими истинными національными интересами, отрицались Славянства, отвергали именно то, въ чемъ, по врному соображенію самихъ иностранцевъ, заключается для насъ источникъ великой политической силы въ Европ и чмъ они, на нашемъ мст, не преминули бы уже давно воспользоваться. Чтобъ мы, однимъ словомъ, такъ добродушно, изъ угожденія имъ, сами себя ослабляли и даже, по чувству отмнной деликатности, конфузясь собственной мощи и вообще слишкомъ крупной своей величины и вса, подбирались, ёжились, жалились, Старались походить на совсмъ субтильнаго политическаго субъекта! Подобно Гоголевскому городничему, который, по его словамъ, каждый разъ, ложась спать, взывалъ къ Господу лишь о томъ, какъ бы такъ все устроить, чтобъ ‘начальство было довольно’,— не воздыхали ли бывало и у насъ только о томъ: какъ бм вести нашу политику такъ, чтобы Европа осталась довольна?! Вс эти наши старанія однакожъ ни чему не помогли и во помогаютъ. Намъ все-таки же врятъ, насъ боится, насъ ненавидятъ. Во сн и наяву австро-мадьярскимъ государственнымъ мужамъ грезятся ‘московскіе рубли’ (можетъ-быть даже кредитки), ‘московскіе эмиссары’… И нельзя не признать, какъ мы ужъ на это указывали, что ихъ недовріе не лишено основанія: потому что нтъ-нтъ, да и прорвется историческій природный инстинктъ, и увлекаемая словно роковою случайностью, вопреки ‘совтамъ благоразумія’, наперекоръ своимъ дипломатамъ, политикамъ, верховодцамъ, бюрократамъ, генералитету м нижнимъ чинамъ такъ-называемой ‘либеральной интеллигенціи’, и конечно безъ всякихъ предварительныхъ рублей и эмиссаровъ, Россія то тамъ-то здсь (въ предлахъ Балканскаго полуострова) поддержитъ, поставитъ на ноги, освободитъ Славянское племя, сверкнетъ и прогремитъ предъ всмъ міромъ Славянской державой — даже явственне чмъ предъ собственной своей правящей канцеляріей, даже какъ бы на зло сей послдней! Мы-то у себя дома знаемъ, что сверкнетъ — и померкнетъ, прогремитъ — и заглохнетъ, мало того, сама станетъ дивиться тому, что натворила, чуть ли не сожалть, чуть ли не отпираться отъ своего великаго подвига, даже сваливать вину его на Петра или Ивана (какъ, по поводу войны 1877 г., недавно печаталось въ ‘Русскомъ Курьер’ или въ одномъ изъ органовъ печати съ нимъ единомысленной). Мы-то вдаемъ, что не только общеславянское, но и русское народное самосознаніе растетъ у насъ страшно туго, еле-еле пробираясь сквозь разные ‘культурные’ съ Запада наносы, слоями покрывающіе нашу общественную духовную почву. Но наши сосди, какъ мы уже сказали, хотя знаютъ наше внутреннее положеніе не хуже насъ, мало даютъ вры этимъ успокоительнымъ признакамъ, и одержимые постояннымъ страхомъ — какъ бы не повторилась недавняя ‘роковая случайность’ и не распространилась, пожалуй, на славянскія населенія къ западу отъ Россіи,— самый этотъ страхъ и положили въ основаніе своей вншней,— а Австрія — и внутренней политики. И вотъ, въ числ ихъ политическихъ, относительно Россіи, задачъ на первомъ мст стоитъ задача: какъ можно боле затруднять ростъ ея національнаго самосознанія, особенно въ русскихъ сферахъ, обзывая его ‘панславизмомъ’, т. е. стремленіемъ къ объединенію всхъ Славянъ,— иначе сказать — покушеніемъ на цлость Австрійской монархіи! Достаточно въ Россіи Русскому быть вполн и сознательно русскимъ и любить свою народность) для того чтобы стать подозрительнымъ въ глазахъ не только Австріи, но и Германіи, если же сверхъ того, въ этомъ Русскомъ дйствуетъ и славянское ‘самочувствіе’, по модному теперь выраженію нашихъ медиковъ, хотя бы и чуждое всякихъ политическихъ затй и помысловъ, то таковой содержится у нашихъ сосдей въ подозрніи сугубомъ! Вотъ почему такъ иностранцевъ и занимаетъ не только нашъ дипломатическій, но даже и административный домашній персоналъ, и ничего въ мір такъ они не боятся, какъ народнаго направленія въ русской политик, даже внутренней… Жить подъ гнетомъ такого постояннаго страха конечно не сладостно. Хотя относительно Австріи Россія безгршна какъ младенецъ (не виновата же она, что однимъ на свт бытіемъ уже отравляетъ покой австро-мадьярскаго правительства!),— тмъ не мене мы готовы были бы даже пожалть о немъ, еслибъ этой его неугомонной русофобіи, этому кошмару его преслдующему не было еще и другой причины: нечистая совсть по отношенію къ подвластнымъ ему Славянамъ,— глухое сознаніе своей, относительно ихъ, неправды! Это конечно усиливаетъ чувство страха, а страхъ — плохой совтникъ — заставляетъ бдное австрійское правительство терять всякое равновсіе духа и дйствовать подчасъ не только наперекоръ всякимъ элементарнымъ требованіямъ правомрности и справедливости, но своимъ собственнымъ очевиднымъ интересамъ. Именно всему этому и служитъ краснорчивымъ свидтельствомъ то, что творится теперь во Львов, столиц Галича, къ которому мы и возвратимся.
Галичъ! гд твои сыны?
спрашивалъ еще лтъ слишкомъ сорокъ назадъ (когда о Галич никто почти у насъ и не думалъ!) Хомяковъ, постивши Кіевъ и не видя Русскихъ Галичанъ въ толп богомольцевъ, собравшихся отвсюду, гд живетъ Русское племя:
Горе! горе! ихъ спалили
Польши дикіе костры,
Ихъ сманили, ихъ плнили
Польши шумные пиры!
Всего же Русскаго племени подвластнаго Австро-Венгрія находятся въ ея предлахъ около 5 милліоновъ, изъ которыхъ собственно въ Венгріи слишкомъ 800.000 (о нихъ и ихъ печальной судьб подъ мадьярскихъ, азіатскимъ бичемъ разскажемъ когда-нибудь особо), въ австрійскихъ же провинціяхъ — въ Буковин, населенной по преимуществу православными Румынами, около 500 тысячъ и собственно въ Галиціи, присоединенной къ Австріи лишь сто десять лтъ назадъ, до 3 1/2 милліоновъ.
Достаточно повидимому однихъ этихъ данныхъ для того, чтобы признать задачу австрійскаго правительства не изъ легкихъ. Въ самомъ дл, имть подъ своею нмецкою властью цлое Русское племя обокъ съ Русскою же могущественною державою кажется чмъ-то противоестественнымъ. Однако же, благодаря политической честности или, какъ выражаются наши сосди, лояльности Русскаго въ Галиціи населенія, его покорности, благоразумію и долготерпнію, а главнымъ образомъ благодаря Россіи, владніе Галиціей представляло до сихъ поръ для австрійскаго правительства несравненно мене затрудненій, чмъ владніе какою-нибудь Итальянскою провинціей, или чмъ установленіе правильныхъ отношеній къ Венгріи. Никогда, ни разу ни русская государственная власть, ни русское общество не употребили во зло т повидимому выгодныя условія, въ которыя поставлена къ Австрійской монархіи, своимъ сосдствомъ съ Русью Галицкою, Россія. Не только какой-либо агитаціи для пропаганды никогда ни русскимъ правительствомъ, ни кмъ-либо изъ поданныхъ Русской Имперіи въ предлахъ Галиціи (да и нигд въ предлахъ Австрійскихъ владній) не производилось, но относительно Галиціи образъ дйствій Россіи былъ даже запечатлвъ особою щепетильною осторожностью, въ виду ревнивой подозрительности австрійскихъ властей. Нельзя же называть агитаціей скудную, почти нищенскую помощь, изрдка оказываемую какой-либо бдной разрушающейся православной церкви или вообще православію, или сношеніе и взаимное содйствіе ученыхъ и литературныхъ обществъ въ сфер такъ-называемой славистики, т. е. славянской археологіи, филологіи и этнографіи, славянской словесности я искусствъ. Этого мало. Русское правительство ни разу, даже въ принцип, не поддалось соблазну извлечь для себя выгоду изъ политическаго осложненія длъ въ сосдней монархіи,— представлявшаго, казалось бы, не мало удобствъ для русскаго властолюбія, еслибъ только русское правительство было таковымъ дйствительно одержимо. Наши побдоносныя войска побывали въ 1849 г. и въ Угорской Руси и въ Южной Галиціи, и укротивъ для Австріи Венгрію, съ которой Австрія не могла сладить, пресмирнехонько оставили эти Славянскія земли, не воспользовавшись случаемъ для политической пропаганды и даже не заручившись вещественно въ врности союзника, которому, какъ оказалось вскор затмъ, нельзя было на слово врить. Россія не искусилась ни предложеніями Наполеона I, ни даже не очень давними политическими соображеніями той самой державы, которая, можетъ-быть именно потому что не добилась согласія отъ Россіи на свои замыслы, ударилась такъ-сказать въ противоположную сторону и теперь поддерживаетъ Австрію въ ея враждебной Россіи политик. Мы лично знали человка, которому германскій канцлеръ во время оно очень убдительно доказывалъ необходимость для Россіи присоединить къ себ Галицію… Однимъ словомъ, дло обстоитъ такъ: Россія пребыла отъ начала и до сихъ поръ непреклонно честною относительно Австро-Венгерской монархіи, и за это должно-быть и платитъ Россіи послдняя тою своей неблагодарностью, которой міръ и сама Россія уже и перестали дивиться, Русское населеніе въ Галиціи доставляетъ для австрійской арміи самыхъ лучшихъ, надежныхъ солдатъ, вслдствіе чего Галиція и признается самымъ драгоцннымъ камнемъ Австрійской короны: за это-то, вроятно, австрійская власть и обращается съ Русскимъ населеніемъ хуже, грубе, презрительне, чмъ съ другими иноплеменными своими подданными, и своею административною политикою какъ бы испытываетъ его долготерпніе и врность…
Въ начал присоединенія Галиціи въ Австріи управлять первою было не трудно. Народъ былъ радъ промнять польское верховное владычество на нмецкое. Извстно, каковы были государственные порядки въ прежней Польш до ея расчлененія. Извстно также это замчательное свойство польскаго правящаго класса, шляхетскаго, возбуждать къ себ ненависть простонародныхъ массъ, которыя въ глазахъ польскаго шляхтича не боле какъ быдло — скотъ: воззрніе вошедшее въ шляхетскую плоть и кровь. Мы знаемъ, каковы были отношенія въ польской шляхт крестьянъ, связанныхъ съ нею единоплеменностью и единовріемъ, только благодаря Россіи, почувствовали они себя полноправными гражданами своей земли. Можно себ представить, каковы были эти отношенія польской, не только католической, но ультрамонтанской, іезуитскими дрожжами проквашенной шляхты къ быдлу русскому и православному! Да тутъ и представлять себ нечего,— объ этомъ свидтельствуетъ вся исторія нашей Украйны съ ея казацкими войнами и недавнее злополучное прошлое, даже не совсмъ исчезнувшее и теперь, нашей Сверозападной окраины. Не лучше было положеніе и уніатской Галицкой Руси, гд русская народность пребывала исключительно въ массахъ простонародья, въ крестьянахъ и въ духовенств, такъ какъ землевладльцы и вообще весь верхній слой общества принадлежали къ народности польской (по происхожденію или вслдствіе отступничества русскихъ дворянскихъ родовъ). Политик Австріи указывался, повидимому, путь очень опредленный: опереться на русскія народныя массы противъ польскихъ властолюбивыхъ притязаній, поднять ихъ экономическое благосостояніе и гражданское значеніе, и привязать ихъ въ себ прочными узами благодарности, конечно не въ австрійскомъ, а въ русскомъ смысл этого слова. Этого пути и держалась Австрія съ нкоторыми перерывами довольно долгое время, и тмъ съ большимъ успхомъ, что культура нмецкая, хотя бы и сквозь австрійское сито, все-таки выходила выше и благотворне польской, и что, съ другой стороны, положеніе русскихъ крестьянъ по сю сторону австрійскаго рубежа, совсмъ закрпощенныхъ польскимъ помщикамъ, было нисколько не завидно. Австрія не побрезгала даже, въ сороковыхъ годахъ, руками галицкихъ крестьянъ поприрзать нкоторую толику польскихъ землевладльцевъ…. Благодаря такой политик и разнымъ случайнымъ обстоятельствамъ, вынуждавшимъ австрійскихъ государственныхъ мужей холить подданническую врность галицкаго Русскаго населенія, оно, хоть и перекрещенное въ Рутеновъ или Русиновъ (это все равно, что сказать: вмсто ‘Болгаръ‘ — Болгариновъ!) поднялось нсколько и матеріально, и нравственно. Образовался скромный, тоненькій русскій интеллигентный слой (исходящій родомъ изъ среды духовенства — сыновья и внуки священниковъ), пробудилось нкоторое племенное ‘самочувствіе’, нашедшее себ выраженіе и въ литератур. Ни малйшей политической опасности для Австріи оно не представляло, но уже самой природ австрійскаго государства претило покровительствовать русской народности въ Галиціи! Претило прежде всего потому, что всякому западному государственному строю претитъ начало демократическое — въ истинномъ значеніи этого слова: онъ опирается на начал аристократическомъ въ томъ или другомъ смысл, если не на господств знатныхъ родовъ, то на господств культурнаго или же капиталистическаго класса, чувствуя въ душ глубокое внутреннее презрніе въ народнымъ массамъ Претило потому, что русскіе Галичане все же были не католики, а только уніаты, тогда какъ католицизмъ есть душа австрійскаго тла. Затмъ, за Галичанами все же оставался этотъ первородный, смертный въ глазахъ Австріи грхъ — единоплеменности и почти единоврія съ великимъ Русскимъ народомъ, создавшимъ Россійскую Имперію! Вотъ и стало озабочиваться правительство — какъ бы ловче искривить въ Русскихъ Галичанахъ пробуждавшееся народное сознаніе. Министерскими циркулярами запрещалось употребленіе буквы ъ, повелвалось, вмсто что, писать що, и изыскивались разныя мры, чтобы уродовать русскую литературную рчь и искусственно создать различіе между нею и литературнымъ языкомъ ‘московскимъ!’ И вдь нашлись и у насъ тупоумцы, словно австрійскіе чиновники обрушившіеся на несчастную русскую газету во Львов ‘Слово’ — зачмъ-де она старается’ (во сколько возможно при бдительной австрійской полиціи) приближаться къ общерусскому литературному складу рчи! (Вроятно только деликатность не позволила австрійскому правительству выслать этимъ господамъ ордена!) Наконецъ, пользуясь естественною любовію южной втви русскаго племени къ своимъ пснямъ, къ бытовымъ особенностямъ своей родины, австрійскіе чиновники измыслили или взлеляли ‘украйнофильство‘, даже не литературное, а политическое, вдая очень хорошо, что изъ него никогда ничего вреднаго для Австріи не выйдетъ, а выйдетъ лишь смущеніе мыслей и не малый вредъ для русскаго же Національнаго развитія, и вообще для внутренней крпости Славянскаго міра. На эту австрійско-польскую удочку съ прикормкой доктринерскихъ фантазій какъ разъ клюнула часть интеллигенціи и въ Галиціи, и у насъ, надленная большимъ аппетитомъ и малымъ разумніемъ Мы сказали: ‘австрійско-польскую’ потому, что въ этихъ замыслахъ нашла себ австрійская власть въ Полякахъ самыхъ врныхъ пособниковъ. Съ упорствомъ ихъ отличающимъ, они не переставали надяться, надются и до сихъ поръ — рано или поздно ополячить вконецъ Галицію, именно при помощи австрійской власти и россійскихъ ‘либераловъ’, особенно же ‘украйнофиловъ’.
Въ настоящее время въ Галиціи — господствуютъ и хозяйничаютъ именно Поляки. Посл недавняго сближенія своего съ Германіей, Австрія задалась идеаломъ австрійскаго славизма, въ которомъ главнымъ духовнымъ цементомъ должно служить объединеніе церковное подъ снію Рима. Одновременно съ политической пропагандою, ведомой огнемъ, желзомъ и житейскими прельщеніями, ведется и пропаганда католическая. Приступая къ исполненію сего замысла, Австріи необходимо было, разумется, показать себя не Нмецкой, а Славянской державой, для чего и провозглашена была министерствомъ гр. Таафе ‘равноправность народностей’.
Въ сущности же никакой равноправности не имется,— напротивъ, племена православныя угнетены теперь въ Австріи сильне чмъ когда-нибудь (вспомнимъ хотя положеніе, напримръ, Сербовъ въ Банат),— а къ равноправности призваны лишь т католическія Славянскія племена, которыя или культурне въ смысл нмецкомъ (какъ Чехи), или же энергичне (какъ Поляки) и въ то же время, вмст съ политическимъ властолюбіемъ, вслдствіе своей религіозной съ Австріею связи, способне быть піонерами германизаціи и латинства между православными Славянами или по крайней мр отчужденія ихъ отъ Россіи. Вслдствіе этихъ соображеній Австрійское правительство и предало въ послднее время Галицію съ ея слишкомъ трехмилліоннымъ русскимъ населеніемъ во власть галицкихъ Поляковъ. Они и пируютъ!
Читателямъ ‘Руси’ извстно, какой гвалтъ подняли польскія власти и польская печать изъ-за того, что одна уніатская сельская община, не довольная своимъ священникомъ и пользуясь правомъ свободы вроисповданія (дарованнымъ всмъ австрійскимъ подданнымъ пресловутою конституціей), захотла было перейти въ православіе, т. е. возвратиться къ полнот вроисповданія своихъ отцовъ. Но по отношенію къ намъ, Славянамъ, никакой правовой порядокъ въ понятіяхъ и въ обыча Западной Европы не иметъ силы. У надменныхъ цивилизаціей и культурою Европейцевъ существуютъ дв правды, одна для себя и для своихъ, другая для Русскихъ и инстинктивно тяготющихъ или родственныхъ намъ по духу Славянскихъ племенъ:
Для нихъ — законъ и равноправность,
Для насъ — насилье и обманъ,
И закрпила стародавность.
Ихъ какъ наслдіе Славянъ!
Попытка одной общины перейти въ православіе возведена въ уголовное преступленіе. Православіе прямо провозглашено не только польскими газетами, но и польскими блюстителями правосудія и закона — опаснымъ какъ для интересовъ польщизны, такъ и для цлости Австрійской монархіи, всякій православный — подозрительнымъ, а окатоличеніе — государственною задачею. Но Поляки, съ благословенія неразумнаго австрійскаго правительства, пошли дале. Начавшійся теперь во Львов уголовный процессъ объ 11 Русскихъ своею чудовищною нелпостью, къ которой способна только слпая, обезумвшая злоба,— представляетъ именно то зрлище, на которое мы желали обратить вниманіе нашихъ читателей. Просимъ извиненія за длинное вступленіе, но надобно же разъ навсегда ознакомить русскихъ читателей съ злополучнымъ житіемъ трехъ слишкомъ милліоновъ Русскихъ въ древнемъ, сосднемъ съ нами Галич.
Эти 11 Русскихъ, во глав которыхъ поставленъ А. И. Добрянскій (чуть ли не единственный русскій въ Австріи дворянинъ, оставшійся русскимъ, т. е. не ополячившійся и не омадьярившій (inde ira), но всегда съ отличіемъ служившій своему, т. е. австрійскому правительству),— эти Русскіе преданы суду по обвиненію въ государственной, со ссылкою на законы, опредляющіе за таковое преступленіе — смертную казнь! Между тмъ, какъ ни усиливалась польская ненависть, одушевлявшая слдователей и прокурора, подобрать все, что могло бы послужить обвиненію,— во всемъ обвинительномъ акт ни относительно одного подсудимаго не находятся буквально ничего, что можетъ быть названо (orpms delicti, т. е. составомъ преступленія! Такого полнйшаго пренебреженіи къ основнымъ требованіямъ юридической правды, такого отсутствія юридическаго смысла, намъ еще не случалось видть на своемъ вку ни въ одномъ обвинительномъ акт. Мы вовсе не знакомы съ положеніемъ судебной части въ Австріи, но если этотъ процессъ долженъ служить намъ образчикомъ ея судопроизводства, такъ съ чего же Австріи хвалиться культурой? Это ужъ не культура, а варварство,— дикое, грубое, притомъ не въ своей наивной, хотя бы отвратительной простот, а въ культурной оправ ~ варварство лицемрное! Признаки измны, за которую 11 Русскимъ сулитъ прокуроръ (разумется щирый Полякъ) смертную казнь, заключаются, напримръ: въ ношеніи г. Добрянскимъ русскихъ орденовъ, полученныхъ имъ, съ вдома своего правительства, за услуги оказанныя русскимъ войскамъ, когда они въ 1849 г. спасли бытіе Австрійской Имперіи… Но вдь и Австрійскій императоръ и графъ Кальвоки, можетъ-быть и Андраши, носятъ русскіе ордена! Дале: въ томъ, что внуки Добрянскаго, дти Ольги Грабаръ, воспитываются въ Россіи, кажется, въ коллегіи Галагана… Но и въ Внскомъ университет не мало учится Русскихъ изъ Россіи, можетъ-быть нкоторые воспитываются и въ Theresianum: у насъ однако это не возводится въ преступленіе. Въ томъ, что одна изъ дочерей Добрянскаго замужемъ за русскимъ профессоромъ, а сынъ Мирославъ перешелъ изъ австрійскаго, врне сказать венгерскаго, подданства въ русское и состоитъ на русской служб: но разв эти дянія противны конституціи?! Въ томъ, что нкоторые изъ 11 Русскихъ имли письменныя сношенія съ Русскими въ Россіи, даже съ лицомъ занимающимъ министерскій въ Россіи постъ, К. П. Побдоносцевымъ: но вдь важенъ не фактъ переписки (иначе пришлось бы пригнать преступленіемъ всякое письменное сношеніе, напримръ, нашихъ варшавскихъ Поляковъ съ Поляками галицкими!), а ея содержаніе: содержаніе же переписки самое невинное и вовсе не политическое. Да можно бы даже, кажется, спросить напередъ г. посланника Австріи при русскомъ двор: такое ли лицо г. Побдоносцевъ, которое было бы прилично заподозрить въ покушеніи на миръ и цлость Австрійской имперіи??.. Въ томъ наконецъ, что Мирославъ Добрянскій просилъ нкоторыхъ Галичанъ сообщать ему свднія о русскихъ нигилистахъ въ Галиціи,— свднія для русскаго его начальства, обязаннаго предупреждать дйствія нашихъ такъ-называемыхъ крамольниковъ, безъ сомннія очень важныя: можно съ достоврностью сказать, а priori, что многіе изъ нихъ сидятъ, въ ожиданіи благо’ пріятныхъ для себя обстоятельствъ, на самомъ нашемъ рубеж — и въ Румыніи, и въ австрійскихъ владніяхъ… Обвиненіе въ измн уснащено такими юридическими терминами: вроятно, повидимому, кажется, надо думать и т. д., и на этихъ-то доводахъ основано требованіе смертной казни! Въ сущности, даже по смыслу обвинительнаго акта, подсудимые повинны смерти единственно за то, что будучи Русскими и врными слугами Австрійскаго императора, они не хотятъ стать Поляками и питаютъ симпатіи къ своему родному языку, къ русской литератур, къ Русскому племени! за то, что Русскіе въ Галиціи — руссофилы, хотя конечно лояльне въ своемъ австрійскомъ подданств обвиняющихъ ихъ Поляковъ! Впрочемъ мы отсылаемъ читателей къ извлеченію изъ обвинительнаго акта, напечатанному въ 22 No ‘Руси’, и къ переводу самого акта, чрезвычайно интереснаго и котораго начало найдутъ они въ ныншнемъ а теперь поставимъ только, одинъ вопросъ: къ чему было Австрійскому правительству допускать все это польское безстыжее ‘правовое’ колобродство и прошумть имъ на всю Россію? Для того ли, чтобъ свидтельствовать передъ нею, что значитъ въ Австріи ‘конституція’ и ‘равноправность’? Для того ли именно, чтобъ напомнить Россіи про существованіе 3-хъ съ половиною милліоновъ Русскихъ въ Галиціи,— о чемъ большинство въ Россіи вдало лишь смутно,— чтобъ повдать Россіи про вопіющую, относительно ихъ, неправду австрійской власти,— про невыносимыя страданія племени, которое по истин кость отъ костей и кровь отъ крови нашей??…

Москва, 19 іюня

Заканчивая въ настоящемъ No печатаніе обвинительнаго акта по процессу Русскихъ въ Галиціи, доскажемъ кстати т мысли, на которыя невольно наводитъ насъ этотъ, по нашему мннію, очень важный, историческаго значенія документъ. Чмъ внимательне въ него вчитываешься, тмъ боле недоумваешь: да что же это? крупная, ли политическая ошибка австрійскаго правительства, или же хитроумно расчитанный ходъ политической игры? Судъ совершается отъ имени его апостолическаго величества, императора Австро-Венгріи. Судятъ, повидимому, 11 русскихъ его подданныхъ, но это только невидимому: на скамь подсудимыхъ не 11 Галичанъ, а ни кто иной, какъ Россія. Въ государственномъ противъ Австріи преступленіи виновницей объявляется не Ольга Грабаръ съ К — они только предлогъ и козлы отпущенія,— а не боле не мене, какъ сама Всероссійская держава. Обвиненіе воздвигнуто на почв международныхъ отношеній и превращаетъ процессъ о частныхъ преступныхъ дяніяхъ въ международную или, точне сказать, въ междугосударственную политическую тяжбу. Уголовное слдствіе производится не столько въ области фактовъ частной жизни, сколько въ области историческихъ и этнографическихъ фактовъ! ‘Для Австріи’ — говоритъ авторъ… т. е. прокуроръ (обмолвка совершенно естественная,— до такой степени этотъ обвинительный актъ иметъ характеръ политическаго памфлета!),— ‘для Австріи въ настоящее время Славянскій вопросъ сдлался жизненнымъ’!.. Почти до половины нашего столтія Австрія благополучно совершала свою миссію, но случилось слдующее непріятное обстоятельство: ‘за сверными и восточными предлами Австрійскаго государства — поясняетъ политикъ-прокуроръ — сживетъ могущественное племя, которое, въ качеств единаго по населенію государства, составляетъ первостепенную державу (т. е. Россію) и играетъ не послднюю роль въ систем европейскаго равновсія. И хотя народъ этотъ въ теченіи сотенъ лтъ возрасталъ въ условіяхъ вовсе не похожихъ на т, въ какихъ находились Славяне въ Австріи, имлъ никакого права поднимать вопросъ о такъ-называемомъ народномъ единств своемъ съ Славянами Австріи, однакоже, тмъ не мене, постановка этого вопроса для могущественной въ этомъ народ партіи послужила поводомъ — прелагать пути къ объединенію всхъ Славянъ’, и пр. Панславизмъ — гремитъ дале оффиціальный обвинитель — ‘разбросалъ свои вредныя смена по всей стран’ и ‘силой своей притягательности’ способенъ ‘дйствительно угрожать спокойствію и даже цлости Австрійской монархіи’! Затмъ, обвинительный актъ тщательно подбираетъ вс признаки посяннаго панславизмомъ въ Галиціи вреда, вс симптомы грядущей для Австріи опасности,— однакоже, несмотря на вс старанія и натяжки, ни одного противозаконнаго дйствія, ни какого политическаго заговора, ни малйшихъ попытокъ къ практическому осуществленію коварныхъ россійскихъ противъ Австрійской имперіи замысловъ не удалось, отыскать усердному прокурору. Онъ впрочемъ этимъ нисколько и, не стсняется, а такъ-таки прямо зачисляетъ въ уголовщину, т. е. въ составъ преступленія государственной измны заботу, напримръ, галицкихъ Русскихъ о чистот своей литературной рчи, или ихъ любовь къ своей русской національности! Онъ и знать не хочетъ, что Русскіе въ Австріи самые честные врноподданные императора, онъ видитъ лишь одно, что они не хотятъ быть врноподданными Мадьяръ и Поляковъ. Въ качеств безпристрастнаго юриста, прокуроръ, изслдуя причины оживленія въ Угорской и Галицкой Руси народнаго чувства, не долженъ бы обойти того, бьющаго въ глаза обстоятельства, что подъему русскаго національнаго духа всего сильне служитъ стремленіе самихъ Мадьяръ и Поляковъ — обезнародить несчастныхъ Русскихъ, омадьярить ихъ въ Венгріи и ополячить въ Галиціи! Но онъ эту причину обходитъ, а сваливаетъ всю вину на Россію. Не будь послдней — Русскіе бы не устояли, давно бы омадьярились и ополячились, а теперь, какъ въ самой Россіи пробудилась работа народнаго самосознанія, стали и Русскіе въ Австріи черпать силу своего сопротивленія мадьяризму и полонизму въ сознаніи, какъ выражается прокуроръ, своего племеннаго единства съ великой сосдней имперіей. Русскіе въ Галиціи обзаводится постепенно литературой и, понятное дло, не сочинить же имъ теперь, въ конц XIX вка новый русскій литературный языкъ, когда таковой уже имется и обладаетъ богатой словесностью! Даже при всемъ нашемъ желаніи- угодить Австріи, этого факта вычеркнуть изъ исторической жизни мы не можемъ! не панслависты же вдь его сочинили, не панславистическая агитація изобрла Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Толстаго, Тургенева, и т. д.! Но что до этого прокурору! Въ этомъ усвоеніи себ Русскими въ Галиціи русскаго литературнаго языка онъ видитъ лишь политическую панславистическую затю. Выписываютъ ли себ Русскіе Галичане русскія, вовсе не политическія книги изъ Россіи — измна! Перекинутся ли Русскіе Галичане съ Русскими Москвы или Петербурга письмами самаго невиннаго характера — предательство! Если наконецъ, въ виду польскихъ стремленій постепенно упразднить унію настоящимъ латинствомъ (для чего впущены въ Галицію цлыя полчища католическихъ, ярыхъ миссіонеровъ, какъ-то ‘змертвыхъ-встанцевъ’ и пр.), уніатское духовенство усиливается оградить чистоту своего древняго греко-восточнаго обряда отъ латинскихъ новшествъ,— вовсе ‘тутъ не объ убжденіи религіозномъ идетъ дло’ — восклицаетъ обвинительный актъ, а непремнно о ‘политическихъ мотивахъ въ панславистическомъ дух!’… Очевидно, что и для судебной обвинительной власти, замтимъ мы, вовсе не о юридической истин идетъ дло, не о факт требующемъ юридическаго подтвержденія, а о соображеніяхъ политическаго свойства, ничего общаго съ судебною задачею не имющихъ…
Признавъ такимъ образомъ за ‘панславистическую агитацію’ ту ‘притягательность’, которую иметъ для русскаго образованнаго общества въ Галиціи языкъ русскихъ великихъ писателей, а для народа древле-православнаго, уловленнаго въ унію и угрожаемаго окатоличеніемъ, олатиненьемъ — чистота грековосточнаго обряда,— прокуроръ австрійскаго императорскаго суда возглашаетъ вслдъ за симъ слдующее:
‘При такихъ обстоятельствахъ, при столь далеко подвинувшейся агитаціи и столь несомннныхъ ея плодахъ,— въ виду географическаго положенія Галиціи, Венгрія и Буковины’ (т. е. сосдства съ Россіей!), въ виду возбужденнаго въ русскомъ населеніи антагонизма къ инымъ народностямъ этихъ краевъ’ т. е. къ Мадьярамъ, Румынамъ и Полякахъ), ‘всякій дальнйшій шагъ въ панславистическомъ направленіи легко можетъ вызвать бунтъ внутри монархіи и угрожать ей серьезною опасностью извн’!…
Вотъ какъ! Мы. и не ожидали, чтобъ дло обстояло для Австрія такъ уже грозно! Первый вопросъ, который прежде всего* невольно задаешь себ при чтеніи этихъ строкъ: зачмъ понадобилось такое громкое, на весь міръ, да еще оффиціальное разглашеніе о подобномъ печальномъ положеніи Австрійскаго государства? Къ чему было раскрывать предъ врагами о сихъ ихъ ахиллесовыхъ пятахъ? (Впрочемъ, покойный Тютчевъ говаривалъ, что политическое тло Австріи — одна сплошная Ахиллесова пята!) Что побудило австрійскія власти расписываться публично въ успхахъ этой пресловутой панславистической агитаціи? Разв не могло правительство противодйствовать ей не обращаясь, да еще съ подобной грубой неловкостью, въ форм суда? И какого суда?! Чмъ шире сдланная прокуроромъ постановка основной, политической темы, тмъ мельче, тмъ ничтожне являются т частные случаи, которые подали поводъ въ процессу, и тмъ рзче выступаетъ наружу безсиліе власти, вынужденной прибгать къ такому явному юридическому лицемрію! Вотъ почему настоящій процессъ и представляется прежде всего крупною политическою ошибкою,— въ которой, можетъ-быть, центральное высшее правительство и не виновато. Если оно не было предварительно ознакомлено съ обвинительнымъ актомъ, то едва ли поблагодаритъ прокурора за слдующія откровенія, которыя впрочемъ преисполнены для насъ интереса. Въ первый разъ изъ обвинительнаго акта мы узнаемъ, что не только интеллигентная Галицкая Русь заразилась сочувствіемъ къ Руси зарубежной, т. е. въ Россіи, но даже и сельское населеніе. Прокуроръ даже, цитуетъ подлинныя рчи простого народа, напримръ: ‘Какъ только придутъ Русскіе, они прогонятъ Поляковъ, потому что здсь Червонная Русь, у всякаго будетъ больше земли’… ‘Червонная Русь перейдетъ когда-нибудь подъ владычество Россія’… ‘Весь край былъ когда-то русскій и Россія когда-нибудь возьметъ его обратно’… (Это не мы говоримъ, мы бы никогда не позволили себ высказать что-либо подобное печатно: это все самъ прокуроръ цитуетъ! сама австрійская власть признала нужнымъ придать какъ можно боле гласности этимъ чаяніямъ подданнаго ей русскаго населенія, сама свидтельствуетъ о нихъ предъ вселенной!)
Трудно подумать, чтобъ неумстность подобной огласки ускользнула отъ вниманія осторожныхъ австрійскихъ политиковъ, и потому нужно предположить во всемъ этомъ образ дйствій какой-нибудь расчитанный ходъ, по мннію австрійскихъ или австро-польскихъ властей чрезвычайно хитроумный! Очень можетъ быть и вроятно, что вся эта шумная и торжественная огласка — ни что иное, какъ демонстрація, которой назначеніе смутить, напугать Россію и побудить русское правительство отказаться отъ того національнаго направленія въ политик вншней и внутренней, которое въ Австріи и Германіи окрещено именемъ ‘панславизма’. Въ Западной Европ вообще господствуетъ увренность, что русскія правящія сферы и вообще высшій вліятельный слой русскаго общества чрезвычайно чувствительны къ мннію иностранцевъ, дорожатъ всякимъ знакомъ ихъ милостиваго благоволенія и совсмъ конфузятся при выраженіи неудовольствія. Такую увренность воспитали и поддерживаютъ въ чужихъ краяхъ не только многочисленные бывшіе въ прежнія, недавнія времена примры, но едва ли не боле и сужденія самихъ русскихъ газетъ фальшиво-либеральнаго направленія. Что другое можетъ вынести иностранецъ изъ знакомства съ ‘Русскимъ Курьеромъ’ или ‘Голосомъ’, изъ чтенія ихъ статей по поводу мнимыхъ ‘рчей’ Скобелева, по поводу возстанія въ Босніи и Герцеговин? Лучшихъ себ союзниковъ, врне сказать услужниковъ, трудно было бы даже и на заказъ сочинить себ вашимъ недругамъ! Большаго усердія въ самооплеваніи, большаго презрнія къ преданіямъ и указаніямъ своей русской исторіи, боле злобнаго остервеннія при одномъ упоминаніи о правахъ своего Русскаго народа на самобытное національное развитіе, большаго пренебреженія къ государственнымъ интересамъ и большаго отвращенія къ иде славянской взаимности, чмъ въ сихъ ‘органахъ благоразумнйшей, просвщеннйшей’ части русской прессы. (какъ аттестуютъ ихъ нмецкій и особенно польскія газета), не сыскать ни у Нмцевъ, ни у Поляковъ. Мудрено ли, что и теперь въ Австріи намревались учинить то же давленіе, какое не совсмъ безъ успха произведено было въ январ ныншняго года! Да разв, напримръ, ‘Голосъ’ не поспшилъ уже оказать содйствіе именно тому длу, которому служитъ и польскій въ Галиціи прокуроръ,— и не напечаталъ въ вид корреспонденціи изъ Вны фальшивыхъ извстій о нашемъ молодомъ ученомъ Соколов, командированномъ вашимъ правительствомъ за границу для спеціальныхъ занятій славянскими рукописями въ библіотекахъ Кракова, Львова, Пешта и Блграда? Корреспондентъ ‘Голоса’, хвастаясь, что онъ ‘поставленъ въ возможность сообщить достоврныя данныя, изъ обвинительнаго акта, печатающагося съ соблюденіемъ строжайшей тайны’ (еще до открытія суда), разсказываетъ со ссылкою на актъ, а потомъ и безъ всякой ссылки, про панславистскую агитацію г. Соколова, про его бгство изъ Львова въ Пештъ и внезапное исчезновеніе изъ Пешта… Оказалось, что все это сущая ложь, что корреспонденція ‘Голоса’ тождественна съ сообщеніемъ изъ Львова, напечатаннымъ въ одной мадьярской газетк, въ которой вслдъ затмъ появилось, безъ просьбы и вдома самого Соколова, энергическое опроверженіе двухъ почтенныхъ ученыхъ Мадьяръ. Они съ негодованіемъ отвергаютъ обвиненіе Соколова въ какой-либо пропаганд и горячо заступаются за нашего русскаго ученаго. На дняхъ г. Соколовъ изъ Блграда, гд онъ теперь работаетъ въ архивахъ, прислалъ въ ‘Новое Время’ рзвое обличеніе всхъ этихъ гнусныхъ клеветъ, услужливо перепечатанныхъ въ ‘Голос’, и переводъ мадьярскаго защитительнаго протеста (см. ‘Новое Время No 9 іюня). Г. Соколовъ, какъ онъ выражается, отмчаетъ этимъ разоблаченіемъ ‘тотъ печальный фактъ, какъ падки нкоторыя наши газеты до всего, что могло бы копрометтировать соотечественниковъ, не останавливаясь предъ источникомъ заимствованныхъ свдній’! Зачмъ нужна была такая угодливость въ дух сочувственномъ обвинительному акту пресловутаго процесса?
До какой степени простирается польское самомнніе, видно изъ того, что нкоторыя польскія газеты пренаивно убждены, будто выходъ въ отставку графа Игнатьева находится въ связи съ начавшимся во Львов процессомъ! Польскій прокуроръ произнесъ обвинительную рчь,— и ненавистнаго иностранцамъ русскаго министра какъ не бывало!!! Ужъ не съ этимъ ли хитрымъ умысломъ направили они косвенное обвиненіе въ панславистическихъ проискахъ и на другаго русскаго сановника, г. Побдоносцева?… Нельзя не признать, что если этотъ процессъ предпринятъ въ вид ‘хитраго шахматнаго хода’, то австрійскія власти перехитрили, и онъ является сугубой ошибкой, за нимъ остается одно: дерзкій, нахальный вызовъ, брошенный въ лицо самой Россіи, подъ видомъ вызова такъ-называемой ‘панславистской’.
Надо сказать, наконецъ, нсколько словъ объ этомъ ми: ‘панславистская’, ‘славянофильская’, ‘національная’, ‘московская партія‘. Не диво, что иностранцы предполагаютъ существованіе партіи: удивительне то, что многія наши русскія газеты также пресерьезно толкуютъ о партіи, то кричатъ про опасность ея усиленія, то злорадствуютъ ея ослабленію или распаденію, какъ еще недавно, напримръ, петербургская газета ‘Страна’. Впрочемъ, наши доморощенные иностранцы, особенно озирающіе Россію изъ прекраснаго петербургскаго далёка, съ бюрократическихъ канцелярскихъ высотъ, еще мене способны распознавать истинный смыслъ явленій русской жизни, чмъ даже настоящіе, подлинные чужеземцы, серьезно и добросовстно изучающіе наше отечество. Слово ‘партія’ предполагаетъ союзъ людей ради какой-либо общей опредленной цли, съ установленныхъ во всхъ подробностяхъ единымъ образомъ мыслей или программой, а также и съ условленнымъ для всхъ членовъ партіи обязательнымъ образомъ публичныхъ дйствій. На Запад партіи строго дисциплинированы и имютъ каждая свое начальство. Никогда ничего подобнаго въ Россіи не бывало и нтъ, да оно и не въ нашихъ нравахъ. Предоставляемъ нашимъ противникамъ величать себя партіей ‘либеральной’, ‘либерально-демократической’ или иначе — свидтельствуемъ только о томъ (и имемъ право свидтельствовать), что тотъ кружокъ людей связанныхъ между собою дружбою и единомысліемъ въ нкоторыхъ основныхъ принципахъ, которому петербургская журналистика еще въ 40-хъ годахъ дала въ вид насмшки кличку ‘славянофиловъ’ (такъ въ 20-хъ годахъ прозванъ былъ Шишковъ и его послдователи поэтомъ Батюшковымъ), никогда не былъ, никогда никакого себ прозванія не давалъ и никогда никакой организаціи не имлъ. Никогда друзей не признавалъ надъ собою ни начальства, ни руководства, и вообще никакого стсненія въ своей мнній. Между тмъ, съ самаго же перваго заявленія мыслей этого дружескаго кружка возникъ цлый объ обширной, могущественной партіи,— въ которой не насчитывалось и десяти человкъ! Съ теченіемъ времени и это число стало постепенно сокращаться, большая часть самыхъ даровитыхъ изъ нихъ рановременно сошла въ могилу,— постоянно осмянная, обруганная при жизни.большинствомъ русской ‘интеллигенціи’. совершенно родственной по духу, стремленіямъ и идеаламъ той самой, у которой теперь вошло въ моду почему-то возглашать уваженіе въ именамъ Хомякова, Самарина, Киревскихъ, нисколько не раздляя, да и не изучая ихъ мнній! И при всемъ томъ, когда уже и стараго кружка никакого не существовало,— и Петербургу и за границей иностранцамъ не переставала мерещиться ‘могущественная русская національная, панславистская партія’, 12 лтъ сряду это такъ-называемое славянофильское или просто русское направленіе (не партія) лишено было права имть свой печатный органъ,— а грозный призракъ тмъ не мене продолжалъ страшить, пугать, ужасать и петербургскую канцелярію, и Австрійцевъ, и Нмцевъ!… Издатель ‘Руси’ не затрудняется объявить во всеуслышаніе, что у него никакой партіи нтъ. Его партія, по крайней мр по отношенію къ большинству высказываемыхъ имъ мнній,— великое множество тхъ, которые его и не читаютъ, можетъ-быть даже и не подозрваютъ о существованіи ‘Руси’, но, несомннно мыслятъ и чувствуютъ заодно съ нимъ. Можетъ ли быть, напримръ, въ Россіи партія людей врующихъ въ Бога? И если вы печатно исповдуете Бога, станете ли вы измрять силу этого ‘направленія’ мриломъ партіи? Гроша бы стоила печатная исповдь любви къ Россіи и вры въ нее, признанія на Русскимъ народомъ правъ на свободное развитіе его національныхъ историческихъ основъ, на самостоятельное человчеств, еслибъ такая исповдь выражала только партіи!!
Въ томъ-то и дло, что сила ‘русской’ ли, ‘національной’-ли, ‘славянофильской’ ли или ‘панславистской’ партіи, все не въ партіи, которой не бывало и нтъ, а въ содержаніи тхъ мнній, которыя высказывались или ваются людьми, обзываемыми въ литератур подобными кличками,— сила въ непререкаемой истин: въ самомъ бытіи на! Божьемъ свт Россіи. Да и что это за нелпость — ‘партія руссофиловъ’ въ Россіи? Разв мыслима, напримръ, во Франціи партія любящихъ Францію Французовъ? По меньшей мр слдуетъ предположить, что Французскій народъ самъ себя любитъ, что во Франціи ‘могущественная партія французофиловъ’ — самъ Французскій народъ, причемъ, конечно, возможны, какъ уродливыя исключенія, и отщепенцы-Фрмнцузы, способные даже, пожалуй, французскимъ интересамъ предпочесть интересы чужіе. Удостойте распространить это понятіе о Франціи, которое принимается вдь всми безспорно, и на нашу бдную Россію: авось-либо тогда въ Петербург наши слова покажутся ясны. Слдуетъ только при этомъ добавить, что если во Франціи, Германіи, Италіи, Англіи отщепенцевъ отъ своего народа до ничтожности мало, то въ Россіи, въ такъ-называемой интеллигенціи чиновной и нечиновной, бюрократической и вольнопрактикующей, ихъ — легіонъ! Въ этомъ-то все наше
Точно то же и по отношенію въ такъ-называемому панславизму, т. е. къ иде славянской взаимности. Сила тутъ не въ партіи, а въ самой натур вещей. Это всего лучше доказывается именно галицкимъ уголовнымъ процессомъ объ 11 Русскихъ, обвиненныхъ въ измн. Можно сказать, что обвинительный актъ, безъ вдома самого прокурора, не боле какъ росписка въ признаніи этой истины! Такъ онъ говоритъ о преступной, въ настоящую минуту, агитаціи Московскаго Славянскаго Комитета, котораго съ 1878 года вовсе не существуетъ! (Онъ, какъ извстно, закрытъ тотчасъ посл Берлинскаго трактата по распоряженію русскаго правительства, вроятно въ успокоеніе заграничныхъ умовъ.) Говоритъ все тотъ же прокуроръ о расточительныхъ тратахъ московскихъ рублей въ видахъ панславистской пропаганды — Кіевскимъ Славянскимъ Обществомъ,— у котораго въ касс всего то два двугривенныхъ! о преступной панславистской агитаціи таковаго же Общества Петербургскаго, у котораго въ касс не многимъ больше!… Трудно однакожъ предположить, чтобъ обо всемъ этомъ не вдали наши зоркіе сосди, вотъ почему невольно приходитъ на умъ, какъ мы сказали, что указаніе на несуществующую партію, на несуществующіе или едва существующіе комитеты и т. п. только маскируетъ боле серьезное и грозное обвиненіе, что разбираемый нами юридическій документъ въ сущности бросаетъ вызовъ въ лицо самой Россіи, возводитъ на степень государственнаго преступленія, государственной, относительно Австріи, измны — самое бытіе Русской державы!
Въ какой же тутъ посторонней ‘агитаціи’ надобность, какіе ‘эмиссары’ тутъ нужны, когда обокъ съ Русью Галицкой, Буковинской и Угорской, угнетенной Поляками, Мадьярами и Румынами,— ширится могучая Русская Русь, составляющая, по словамъ самого прокурора, первостепенную державу, играющую не послднюю роль въ систем европейскаго равновсія?! когда граница между Россіей и Австрійской имперіей большею частью проведена не природой, а политическими соображеніями, и во многихъ мстахъ длитъ селенія пополамъ, такъ что иной землевладлецъ верхомъ сидитъ на самомъ рубеж, одной ногой въ Австріи, другою въ Россіи? Неужели об эти половины селенія, одноплеменныя, единокровная, не сравниваютъ между собою своего положенія? И разв пограничные жители обоихъ государствъ не посщаютъ базаровъ по ту и другую сторону?
Прокуроръ почему-то счелъ нужнымъ привести нсколько мстъ изъ какой-то изданной и конфискованной въ Австріи брошюры, которыя гласятъ: ‘На свт только единая Русь, раздленная политически между Россіей и Австріей’. ‘Вся Русь, пространствомъ втрое превосходящая Европу, иметъ ’60 милліоновъ жителей’. ‘Народъ Русскій останется русскимъ, какъ Карпаты останутся русскими горами’. ‘Трижды подъ господствомъ Австріи раздленная, Русь выдана на милость и немилость Полякамъ, Мадьярамъ и Румынамъ’. Какъ ни конфискуй подобныя брошюры, а правды самаго факта, истины приведенныхъ словъ не конфискуешь: она бьетъ въ глаза, это — сама природа, а съ природой бороться трудно. Поэтому и австрійскимъ властямъ слдовало бы, кажется, приводя подобныя цитаты, подсказать и возможный для Австріи выходъ изъ указанныхъ цитатами затрудненій… Мы съ своей стороны, входя въ интересы Австріи, усматриваемъ этотъ выходъ только въ одномъ: въ освобожденіи Русскаго племени отъ венгерскаго, румынскаго и въ особенности отъ польскаго гнета, въ предоставленіи ему полной гражданской автономіи, полной свободы національнаго развитія и свободы вроисповданія пуще всего, такъ какъ, по словамъ предсдателя, конституціонный принципъ этой свободы ‘на переходъ въ православіе не распространяется’! Если же австрійское правительство этого не намрено сдлать, то его обвинительный актъ не иметъ другаго смысла, какъ постановки слдующаго роковаго вопроса: быть или не быть, и кому именно изъ обоихъ могущественныхъ сосдей? А такъ какъ Австрія, выступающая предъ всмъ міромъ съ обвинительнымъ словомъ противъ Россіи, угрожающей будто бы Австріи своимъ бытіемъ, сама отъ своего бытія не отказывается, то выходитъ, что для австрійскаго спокойнаго существованія необходимо сжить съ благо свта Россію… Намъ такая постановка вопроса не страшна, но выгодна ля она для самой Австріи?…

Москва, 31 іюля.

Всему есть предлъ, наступилъ конецъ я этому безстыжему, наглому польско-мадьярскому насмхательству надъ правосудіемъ, на которое мы неоднократно обращали вниманіе нашихъ читателей,— т. е. уголовному процессу объ 11 галицкихъ Русскихъ, обвинявшихся во Львов польскою прокуратурой, при содйствіи мадьярскаго министра-президента, въ государственной измн. Мы уже разъясняли и прежде, что въ лиц этихъ 11 Русскихъ преданъ былъ императорско-королевскому австрійскому суду ни кто иной, какъ сама Россія,— она сидла на скамь подсудимыхъ во Львов, она была въ отвт предъ верховнымъ трибуналомъ, составленнымъ хотя изъ польскихъ чиновниковъ, но творившихъ судъ именемъ Его Апостолическаго Величества: такое отношеніе процесса къ нашему отечеству, еще на дняхъ, съ нахальнымъ чистосердечіемъ подтвердилъ и органъ мадьярскаго министерства, ‘Пестеръ Ллойдъ’. И дйствительно: все это, съ такимъ шумомъ и трескомъ воздвигнутое, обвиненіе Галичанъ въ государственной измн распалось само собою, да и не могло не распасться, потому что обвинительный актъ въ сущности не боле какъ политическій памфлетъ, потому что никакого юридическаго факта измны не бывало и нтъ, а единственный во всемъ пресловутомъ процесс corpus delicti, вмняемый въ вину Русскимъ въ Галиціи, это — само бытіе Русскаго государства. Вообще отношеніе къ Русской держав обвинительнаго акта и прокурорскихъ рчей было таково, что мы нимало бы не удивились, еслибъ Львовскій процессъ послужилъ поводомъ къ запросу со стороны Русскаго кабинета: вдь длался же запросъ графомъ Бальноки нашему министерству иностранныхъ длъ въ ноябр 1881 г. по поводу статей нкоторыхъ русскихъ гавотъ о Берлинскомъ трактат! А какой гвалтъ поднятъ Германіей и Австріей по случаю рчей генерала Скобелева! И что значатъ эти статьи и рчи частныхъ лицъ сравнительно съ оффиціальными рчами и дйствіями австро-мадьярскихъ властей?… Впрочемъ присяжные въ императорско-королевскомъ суд во Львов оказались нсколько добросовстне прокурора и самихъ судей. Несмотря на всю пристрастность допроса, на вс помхи, оказанныя предсдателемъ защит, на вс старанія уголовнаго трибунала и обвинительной власти, равно и на письменное свидтельство мадьярскаго министра Тиссы (по отношенію къ старику Добрянскому), обвиненіе въ государственной измн было присяжными единогласно отвергнуто, за несуществованіемъ въ наличности хоть какого-нибудь признака этого преступленія. Но и тутъ обошлось не безъ юридическихъ диковинокъ. На вопросъ о виновности въ государственной измн присяжные единогласно отвчали нтъ относительно каждаго подсудимаго, въ томъ числ и г-жи Ольги Грабаръ,— и вмст съ тмъ обвинили (большинствомъ голосовъ) ту же Ольгу Грабаръ въ недонесеніи о государственной измн! Да о чемъ же доносить, когда самый фактъ измны не признанъ, когда никто и не измнялъ?! Правда, отъ наказанія за недонесеніе обвиненная освобождена, но только ‘вслдствіе родственныхъ узъ соединяющихъ ее съ виновными’ (т. е. съ виновными въ измн, которыхъ однако, по самому вердикту присяжныхъ, ни одного не имется!) Изъ 11 подсудимыхъ осуждены всего-на-всего четверо, да и то лишь ‘за нарушеніе общественнаго спокойствія’, именно: отецъ Наумовичъ, редакторъ газеты ‘Слово’ Площанскій, крестьяне Шпундеръ и Залусскій, съ поясненіемъ относительно послднихъ трехъ, что это ‘нарушеніе было направлено не противъ единства государства и формы правленія’. Трудно добраться до юридическаго смысла въ этой обвинительной формул. Чмъ же нарушили общественное спокойствіе, напримръ, крестьяне Шпундеръ и Залусскій, виноватые единственно въ томъ, что были главными участниками въ попытк Гнилицкаго прихода возвратиться изъ уніи въ православіе? Въ боле или мене прямомъ содйствіи этому несостоявшемуся переходу, а не въ чемъ другомъ, обвинены и Наумовичъ и Площанскій,— не за другое что обречены они уголовной кар. Но такъ какъ въ конституціонной Австро-Мадьярской имперіи, по закону, всякому вольно исповдывать какую угодно вру или не исповдывать никакой, то, очевидно, нельзя было попытку перейти въ православное исповданіе признать незаконною и сдлать предметомъ уголовнаго обвиненія. Поэтому и понадобилось придать обвиненію другой юридическій оборотъ. Понадобилось же потому, что — независимо отъ той религіозной нетерпимости, которою отличается латинство вообще, особенно латинство польское, проквашенное насквозь дрожжами іезуитизма,— именно въ латинской религіи и видятъ Поляки существенный оплотъ польской національности: вслдствіе того и Гнилицкую попытку нужно было имъ такъ или иначе, всенепремнно покарать, чтобы отвадить уніатовъ разъ на всегда отъ подобныхъ поползновеній! Хотя Чехи, предводимые Ригромъ, братаются и кокетничаютъ съ Поляками, хотя Ригеръ и ораторствуетъ, что ‘въ нашъ вкъ, когда-де религія стала субъективнымъ чувствомъ, вроисповданіе — вещь безразличная и никакого отношенія къ національности не иметъ’,— Поляки, рукоплеща ему, исповдуютъ и проповдуютъ однако прямопротивоположное. Они, нисколько не жеманясь, съ циническою откровенностью печатаютъ въ своихъ газетахъ, что католицизмъ служитъ для нихъ политическимъ орудіемъ, и притомъ самымъ могучимъ, что никакой свободы совсти они, въ предлахъ воображаемой ими ‘Польши’, относительно народа не допускаютъ и ни за что не допустятъ, такъ какъ, по ихъ мннію и опыту, совратившіеся въ православіе тянутъ непремнно къ Россіи, что наконецъ, съ польской точки зрнія — потребно, похвально и достославно не только обманомъ и лестью, но и страхомъ уголовныхъ каръ и грубою силою удерживать въ папизм, или хоть въ уніи, все русское, нкогда православное населеніе. Поляки, въ подтвержденіе того значенія, которое иметъ для нихъ католицизмъ, ссылаются, не безъ основанія, на своихъ князей Сангушко, Чарторыйскихъ и множество иныхъ ярыхъ теперь представителей польской національности, предки которыхъ погребены какъ православные въ Кіево-Печерской лавр и которые, будучи по крови чистыми, коренными Русскими, стали Поляками до фанатизма лишь по совращеніи ихъ въ латинство. Въ Западномъ кра и теперь различіе между Поляками и Русскими основывается большею частью не на физіологическихъ и даже не этнографическихъ признакахъ, а на вроисповданіи… Поляки въ извстной степени правы, мы сами убждены: будь Поляки православные или лютеране, а-не католики ультрамонтанскаго, іезуитскаго завала, ‘Польскаго вопроса’ не существовало бы, или существовалъ бы онъ совсмъ въ другомъ вид. Но объ этомъ когда-нибудь посл, мы хотли только пояснить — почему Поляковъ такъ перетревожило, до степени умственнаго помраченія — это покушеніе несчастныхъ Гниличанъ на переходъ въ православіе! Тутъ ужъ ‘принципу религіозной свободы’ не нашлось мста! Наоборотъ: когда уніаты въ предлахъ самой Русской имперіи возвращаются изъ безобразной, силою навязанной имъ унія въ вр своихъ русскихъ предковъ,— тогда Поляки тотчасъ же пускаютъ противъ Россіи въ ходъ самый этотъ отвергаемый ими ‘принципъ религіозной свободы’, и вопятъ, трещатъ на весь міръ и на всю Россію устами римско-католическаго духовенства и его русскихъ близорукихъ клевретовъ… Благо русское общество застнчиво и, по неразвитости своей, пуще всего боится обвиненія въ недостатк либерализма, пуще всего на свт желаетъ слыть прогрессивнымъ,— а потому тотчасъ же готово смутиться, спасовать предъ криками и, расшаркавшись, ‘либерально’ предоставить русское, бывшее уніатское населеніе въ полную добычу обманной пропаганд ксендзовъ, при помощи экономическаго насилія польскихъ помщиковъ,— пропаганд не религіозной, а политической, имющей только одну цль: путемъ вторичнаго совращенія въ латинство отвратить народъ отъ Россіи и совратить въ полонизмъ,— ополячить…
Но въ Галиціи Поляки господствуютъ: въ ихъ рукахъ судъ и администрація. Они имютъ возможность беззаконствовать и нахальничать надъ Русскимъ племенемъ боле откровенно: имъ нтъ надобности слишкомъ церемониться съ принципами, драпироваться въ либерализмъ, прибгать къ особенно-тонкимъ ухищреніяхъ. И не прибгаютъ. За невозможностью основать обвиненіе на прямомъ противорчіи закону, т. е. поставить присяжнымъ вопросъ: виновны ли подсудимые въ намреніи совратить такой-то приходъ въ православіе, они, уже безъ малйшей тонкости’ это вполн законное дйствіе подводятъ, прямо и грубо, подъ рубрику ‘нарушенія общественнаго спокойствія.’ Въ сущности же этотъ приговоръ не что иное, какъ уголовная кара за дяніе относящееся къ области вроисповдной, слдовательно дозволенное конституціей, другими словами, это — явное посягательство на принципъ религіозной свободы,— основной, казалось бы, принципъ ‘правового порядка’, которымъ такъ превозносится Австрія предъ Россіей!…
Вс четверо обвиняемыхъ приговорены къ тюремному заключенію: Наумовичъ на 8, Площанскій на 5, Шпундеръ и Залусскій на 3 мсяца, съ лишеніемъ пищи въ теченіи одного дня чрезъ каждыя дв недли. Этотъ видъ истязанія также характеристичная черта австрійскаго уголовнаго кодекса. Существовало у насъ, до изданія Уголовнаго Уложенія, заключеніе на хлб и вод, которое сопричислено было, и вполн основательно, къ разряду тлесныхъ наказаній, оно было отмнено даже прежде уничтоженія послднихъ. Но все же оно не было полнымъ лишеніемъ пищи. Австрійская же ‘культура’ просто-на-просто повелваетъ морить голодомъ! И никого въ Европ это не оскорбляетъ, и наши мнимо-либералы, которые трепещутъ отъ благороднаго негодованія, зачмъ у крестьянскаго самоуправленія только ограничено, а не отнято, хотя бы и противъ воли самихъ крестьянъ, право наказанія розгами, не пикнутъ ни слова противъ распорядковъ по истин варварскихъ, если только они чинятся гд-нибудь за границей, въ держав числящейся въ разряд ‘культурныхъ’ и ‘конституціонныхъ’!
Вс остальные подсудимые оправданы и выпущены изъ тюрьмы, но кто и что вознаградитъ ихъ за семь мсяцевъ заключенія и ужасной нравственной пытки? Кто помшаетъ польскимъ и мадьярскимъ прокурорамъ снова начать уголовное преслдованіе противъ ненавистныхъ имъ лицъ русскаго происхожденія, снова ввергать ихъ въ тюрьму, хотя бы и съ врною перспективою, что судъ въ конц-концовъ непремнно вынужденъ будетъ прижать прокурорское обвиненіе неправильнымъ и возвратить имъ свободу?… Лишній разъ помучить — и то утшительно для патріотической ненависти польско-мадьярскихъ фанатиковъ. Вдь только полнйшимъ невжествомъ истиннаго положенія длъ (допускаемъ самое благопріятное толкованіе) можно объяснить ликованіе ‘Голоса’ по поводу вердикта присяжныхъ, даровавшаго семи подсудимымъ (изъ 11-ти) свободу, въ чемъ видится ‘Голосу’ залогъ розовой мирной будущности во взаимныхъ отношеніяхъ Русскихъ и Поляковъ! Именно-то на свобод — мы это положительно предсказываемъ — и не будетъ теперь житья ни этимъ достойнымъ всякаго уваженія старцамъ Добрянскому и Наумовичу, ни прочимъ оправданнымъ или только отчасти осужденнымъ Галичанамъ!… У австро-мадьярско-польскихъ властей и помимо гласнаго суда имется множество средствъ въ распоряженіи — тснить, жать, давить, гнести все это наше, по выраженію поэта,
Опально-мировое племя!…
Вотъ письмо, которое мы получили недавно отъ одного изъ достопочтеннйшихъ Русскихъ, постоянно и уже давно пребывающаго въ Вн:
‘Пишу вамъ въ волненіи, въ досад на злобу людскую, вы знаете, что теперь длается съ Русскими въ Галиціи — на этомъ процесс, знаете, что писалъ Тисса къ осужденію Добрянскаго. Вотъ вамъ еще обращикъ образа дйствій. Мадьяръ противъ Словаковъ, прекрасный, скромный юноша, Словакъ Иванъ Крно кончилъ курсъ въ гимназія съ отмтками по всмъ предметамъ отличными, перешелъ въ университетъ по юридическому факультету, два курса пробылъ въ университет и при экзаменахъ за четвертый семестръ тоже получилъ прекрасную аттестацію. На другой день приходитъ ректору университета предписаніе отъ министра народнаго просвщенія Пауля исключить Крно изъ университета, какъ яраго москвофила, и не принимать ни въ какія учебныя заведенія королевства. За что же? За то, что онъ вамъ и Каткову писалъ письма и просилъ прислать ему ‘Русь’ и ‘Московскія Вдомости’, что эти газеты ему присылались, и онъ читалъ ихъ своимъ товарищамъ Словакамъ въ обществ ‘Заря’, издавна существующемъ и утвержденномъ правительствомъ Мадьярскимъ же, въ Пресбург. Юноша въ отчаянія, не знаетъ что длать. К., Ф., М., вс просятъ васъ: помогите ему поступить въ Московскій или Петербургскій университетъ. Онъ знаетъ русскій языкъ достаточно. Помогите, Неба ради, гонимымъ и умирающимъ. Откликнитесь на голосъ мучениковъ. Пошлите имъ хоть слабый лучъ надежды на васъ или васъ, Русскихъ, и на нате сочувствіе, которыми они и живутъ пока въ юдоли мадьярскаго безумія. Если будетъ мн отъ васъ отвтъ, то только въ двухъ словахъ: ‘Пустъ прізжаетъ’.
Само собой разумется, что на это письмо не могло послдовать отъ насъ другаго отвта, какъ ‘пусть прізжаетъ!’ Хотя содержаніе г. Крно потребуетъ отъ 400 до 500 р въ годъ, а въ Москв все еще Славянскаго комитета нтъ и присылаемыхъ намъ изрдка малыхъ денежныхъ суммъ далеко не хватаетъ на удовлетвореніе нуждъ всхъ проживающихъ въ Москв и попадающихъ въ нее бдняковъ изъ заграничныхъ Славянъ, однакожъ мы все-таки думаемъ, что не клиномъ же Россія сошлась, что не все же русское общество состоитъ изъ подписчиковъ ‘Голоса’, ‘Русскихъ Вдомостей’, ‘Русскаго Курьера’ и разныхъ провинціальныхъ якобы либеральныхъ газетъ, которыя предъ Европой (включая сюда и Поляковъ), какъ Фамусовъ предъ знатной родней — ползкомъ, что найдутся у насъ люди съ русской душой и сердцемъ, которыхъ слова:#русская и славянская ‘самобытность’, не приводятъ въ злобное остервенніе какъ ‘нашихъ либераловъ’, я которые дадутъ намъ возможность придти на помощь несчастнымъ жертвамъ австро-польско-мадьярской ‘культурной миссіи’!..
Говорятъ, графъ Таафе и Кальноки люди замчательнаго ума. Если политическая безтактность бднымъ Полянамъ словно бы на родину написана, и отличительною чертою этихъ ‘сверныхъ Французовъ’ искони было и есть отсутствіе государственнаго смысла, такъ мене всего можно было ожидать отъ государственныхъ мужей Австріи, этой искусственно составленной и только помощью искусной политической эквилибристики существующей державы, такой грубой политической ошибки, каковою былъ Львовскій процессъ. Какого результата достигло это торжественное отправленіе ‘правосудія’? Оно явилось лишь торжественнымъ беззаконіемъ, оно раскрыло міру всю непрочность государственнаго состава Австро-Венгріи и этотъ постоянный страхъ австрійской власти за цльность и единство державы, оно раздражило національное русское чувство и въ Галиція, и въ сопредльной съ нею Русской имперіи, оно двинуло впередъ русское народное самосознаніе, оно сослужило великую службу общей славянской иде, но не въ смысл австрійско-католическаго панславизма… Не можемъ не поблагодарить и Поляковъ. У насъ было снова начали мякнуть сердца и уши развсились, внимая равнымъ польскимъ примирительнымъ вщаньямъ на берегахъ Вислы и Невы,— но гиляцкіе Поляки поспшили предостеречь и воздержать иксъ отъ новаго преступнаго легковрія. Нечего указывать, какъ длаетъ ‘Голосъ’, на присяжныхъ, давшихъ оправдательный вердиктъ, и за рчи защитниковъ изъ Поляковъ. Во 1-хъ, присяжные не вс Поляки (было человкъ пять Евреевъ) и не всхъ же оправдали: четырехъ подсудимыхъ обвинили они совершенно неправильно, во 2-хъ, прокуроръ и весь трибуналъ очень хорошо знали напередъ юридическую невозможность обвиненія въ государственной измн. Что касается до защитниковъ, то ми вдь никогда и не утверждали, чтобы между Поляковъ нельзя было найти ни одного честнаго и разумнаго человка, мы говоримъ о лицахъ, иже во власти суть, и о тхъ что руководятъ печатью и общественнымъ мнніемъ, о томъ большинств, которымъ характеризуется вся исторія Полыни и которое погубило ея политическое бытіе. Они-то и преподаютъ намъ теперь образецъ той системы управленія, какой могло бы ожидать себ отъ нихъ Русское населеніе и въ нашихъ западныхъ областяхъ, если бы мечтательныя притязанія Поляковъ на польскую въ нихъ автономію когда-либо осуществились. Мы знаемъ, мы видимъ теперь — чмъ можетъ быть польская автономія въ кра, гд русскому населенію приходится занимать нижнія ступени общественной іерархіи,— гд крестьянство русское, а паны Полки! Они вдь не измнились, они неисправимы, и какъ Бурбоны — ничего не забыли, ничему не выучились. Они и въ XIX вк готовы поставить диссидентовъ вн закона, они не успокоились бы до тхъ поръ, пока мечомъ, лестью и обманомъ не облатинили бы до фанатизма все, что православно или еще хранитъ преданіе о православной вр, пока не исказили бы всю духовную сущность русской народности. Напрасно стали бы намъ говорить, что. иное дло Поляки на Висл или на Виліи, вообще въ предлахъ Россійской имперіи, иное дло Поляки въ Галиціи. Мы не встрчали въ печати и не слыхали отреченія русскихъ Поляковъ отъ солидарности съ Поляками австрійскими. Настоящее положеніе длъ представляетъ для ‘польской справы’ (а она несомннно существуетъ) немалыя выгоды: одной рукой писать въ познанскихъ, краковскихъ и львовскихъ газетахъ статьи, исполненныя ненависти, злобы, всяческихъ клеветъ на Россію, чернить, поссорить, компрометировать русское Имя, вредить Россіи всми возможными способами, другою — писать статьи въ петербургскомъ ‘Кра’, повидимому самаго умреннаго направленія, составлять для генералъ-губернатора записки о реформахъ яко бы самыхъ благоразумныхъ, о требованіяхъ самыхъ по видимому законныхъ. Исподъ картъ, какъ выражаются Французы, подспудная мысль Поляковъ, ихъ завтныя думы, ихъ серьезныя мечты, и все недосказываемое въ Варшав досказывается за кордономъ въ свободной польской печатной рчи. Повторяемъ: политическій методъ Поляковъ, ихъ административный пріемъ, мру ихъ политической зрлости, политической нравственности и уваженія къ принципу свободы, равно и вротерпимости — моженъ мы изучить на Галиціи, съ тхъ поръ, какъ въ ней пануютъ Поляки. Мыслимо ли такъ-называемое ‘примиреніе’ или ‘сближеніе’ Русскихъ и Поляковъ въ предлахъ Рус’кой имперіи въ виду Львовскаго процесса,— въ виду отношеній Поляковъ къ Русскимъ въ Галиціи? За Львовъ и Краковъ пусть отвчаетъ Варшава: оба города — ея оборотная сторона. Если же мы ошибаемся, такъ пусть Поляки выведутъ насъ изъ заблужденія, пусть хоть осудятъ гласно и явно образъ дйствій своихъ собратій во Львов я весь этотъ,! какъ кто-то удачно выразился, Каіафинъ судъ. Но мы знаемъ, напротивъ, что одна изъ варшавскихъ газетъ помстила! у себя безъ оговорки корреспонденцію изъ Львова, требовавшую смертной казни для подсудимыхъ, и никого въ Вольской печати это не возмутило. Если Поляки въ Россіи, по роковому, печальному ослпленію, продолжаютъ упорствовать въ подобномъ образ мыслей и питать сочувствіе къ польскому образу дйствій въ Галиціи, то и намъ волей-неволей остается только упорствовать въ недовріи къ нимъ (оправданномъ обманами 1890 и 1869 годовъ) и въ настоящей систем дйствій. Пусть пеняютъ Поляки на себя сами!
Въ Петербург появилась газета на польскомъ язык ‘Край’. Она издается подъ цензурой, а потому, безъ сомннія, стснена въ изложеніи своихъ мнній. Тмъ не мене сужденіе о Галицкомъ процесс можетъ послужить для васъ удобною повркою ея политической точки зрнія. Мы желали бы также знать точные предлы того, котораго интересамъ посвятила себя новая польская газета. Никакими ловкими рчами и хорошими словами не заворожить ‘Краю’ русскаго слуха, если въ томъ или другомъ вид ‘ходитъ онъ съ чисто этнографической основы и простираетъ сферу польской національности (хотя бы и подъ маской ‘федерализма’) на югозападную и сверозападную наши окраины, и на русскую Галицію. Впрочемъ, что бы нм писалъ ‘Край’ въ Петербург, для насъ важне всего что пишутъ Поляки въ Познани, что пишутъ и творятъ они въ Галиціи.
Но отъ Поляковъ ли однихъ терпитъ русское дло? Поляки, безспорно, могутъ найти оправданіе для своихъ необыточныхъ фантазій въ недавнихъ еще историческихъ воспоминаніяхъ: ихъ вина въ томъ, что они не умютъ разстаться съ ними и не признаютъ новыхъ путей исторіи. Но что сказать о тхъ добровольныхъ, сознательныхъ и безсознательныхъ измнникахъ русскому длу въ самой русской сред, которые продолжаютъ, конечно большею частью по крайнему скудоумію, служить длу польской справы и усугублять страданія Русскаго народа въ Галиціи?…. Впрочемъ, объ украйнофилахъ посл.

——

27 іюля присутствовали мы на открытіи ‘выставки произведеній Болгарскаго княжества’ въ помщеніи Строгановскаго художественнаго техническаго училища. Собственно говоря, ‘открытія’ никакого не происходило… Оффиціальный міръ блисталъ своимъ отсутствіемъ!.. Впрочемъ, выставка и по содержанію своему очень скромна, не полна, произведенія выбраны и высланы безъ особенной системы, и тмъ боле чести директору Строгановскаго училища, г. Оленину, который сьумлъ этотъ, относительно скудный матеріалъ расположить очень искусно и изящно. Выставленные предметы принадлежатъ вс (кром земледльческихъ) къ такъ-называемой кустарной промышленности, и не они собственно заслуживали боле торжественнаго открытія. Не въ томъ и дло, что въ Болгаріи женщины ткутъ шелковыя и шерстяныя полотна,— это всмъ извстно, это было и прежде,— а въ томъ, что Болгарія была прежде только этнографическимъ даже не географическимъ (въ строгомъ смысл) терминомъ, а теперь стала опредленнымъ терминомъ политическимъ,— что эта выставка — первое заявленіе Болгаріи о себ, о своей экономической жизни какъ государства, которому и всего-то идетъ лишь четвертый годъ. Ботъ что заслуживаетъ участія, сочувствія, привта, покровительства и поддержки,— не говоря уже о томъ, что всякій вншній аттрибутъ политическаго бытія Болгаріи, радуя Болгаръ, радуетъ и насъ самою законною радостью, всякою почестью, оказываемою Болгаріи, какъ государству, чествуется сама Россія. Впрочемъ, и изъ произведеній нкоторыя замчательно хороши, именно шелковыя рукодльныя ткани, выдланныя кожи (сафьянъ), наливки, настоенныя изъ ягодъ на мстномъ виноградномъ вин, издлія филиграновыя, и пр. Очень жаль, что не прислано розоваго масла, которымъ Болгарія торгуетъ на большія суммы.
Мы слышали, что Болгарскій князь желалъ пріютить болгарскіе товары на Художественно-промышленной выставк, но ему было отказано, на строго-формальномъ основаніи: ‘наша выставка лишь для произведеній Россійской имперіи’. Это совершенно напрасно и обличаетъ замчательную узкость взгляда. Слдовало, напротивъ, гостепріимно, хоть-гд-нибудь около Финляндскаго отдла, открыть особый отдлъ для произведеній Балканскихъ Славянскихъ племенъ,— это требовалось и родственнымъ нашимъ чувствомъ, и политическою нашею съ ними, въ извстной степени, солидарностью. Эти произведенія едвали были бы здсь не боле у мста, чмъ продукты прусскихъ фабрикантовъ изъ силезской шерсти, руками прусскихъ работниковъ и прусскими машинами производящихъ сукна въ город Лодзи и его округ (въ Царств Польскомъ), куда они перевели изъ-за границы свои фабрики ради безпошлиннаго сбыта въ Россію. Мы не думаемъ также, чтобъ было особенно справедливо отказывать въ помщеніи на выставк китайской коллекціи нашего извстнаго путешественника Пясецкаго — составленной русскимъ трудомъ, въ интересахъ русскихъ торговыхъ сношеній съ Китаемъ,— и въ то же время отводить мсто женевскимъ часамъ, только заказываемымъ изъ Москвы московскими часовщиками…
Есть надежда, что съ Болгаріей, такъ щедро надленной природными богатствами, но не имющей ни фабрикъ, ни заводовъ, завяжутся у насъ, благодаря иниціатив Московскаго купечества, правильныя торговыя сношенія. Во глав этого предпріятія стоитъ, между прочими, нашъ извстный фабрикантъ T. С. Морозовъ. Это почтенное имя служить порукой, что предпріятіе поведется серьезно и дльно, и увнчается успхомъ, если… Если въ Петербург окажутъ искреннее содйствіе, если наши дипломаты и бюрократы не станутъ задаваться вопросомъ: не нанесутъ ли русскія торговыя на Балканскомъ полуостров выгоды какого-либо ущерба интересамъ австрійскимъ и англійскимъ, и не послужитъ ли просимое ‘содйствіе’ какъ-нибудь къ нарушенію ‘европейскаго концерта’,— которой, какъ извстно, у нашихъ дипломатовъ и бюрократовъ, а равно у нашихъ ‘космополитовъ-либераловъ’ а la ‘Русскій Курьеръ’ (все это одного поля ягода!) — своего рода ‘влеченье — родъ недуга’…

Москва, 14-го августа.

‘Затмъ все твердить и твердить Россіи о чести, о долг, о какомъ-то великомъ историческомъ ея призваніи, какъ православно-славянской державы? Къ чему этими постоянными напоминаніями о Славянств, о Босфор, о Восток раздражать самолюбіе, пугать нашихъ могучихъ и притомъ высоко-культурныхъ сосдей? Разв это патріотично? разв это не значитъ играть съ огнемъ, вызывать на политическую арену Восточный вопросъ, накликать войну? И къ лицу ли намъ это теперь, когда Россіи впору лишь ёжиться и маяться, и не о Славянахъ и Босфор думать, а о мирномъ прогресс’? Такъ премудро повидимому разсуждаютъ наши дипломаты, а также многіе наши государственные мужи особаго разряда, которые почитаютъ таковую мудрость (по правд сказать весьма дешевую и банальную) даже обязательною при извстномъ чин, званіи и общественномъ положеніи,— и наконецъ многіе органы нашей печати, которые, по истин, никакъ не могутъ назваться ‘охранителями’ русской государственной чести и національной ‘самобытности’, а ужъ подлинно ‘либеральны’ во всемъ что касается достоинства, независимости, единства Русскаго народа я государства!… Вс эти мудрецы, начиная съ дипломатовъ, напоминаютъ отчасти страуса, который, какъ извстно, заслышавъ опасность, закрываетъ глаза, прячетъ голову подъ крыло и, не видя самъ врага, воображаетъ, что никто и его не видитъ. Увы! какъ бы мы ни жмурились, какъ бы ни упрятывали голову, чтобъ насъ не примтили, какъ бы ни отрицались Босфора, Славянъ и историческаго призванія Русскаго государства,— все тщетно! не скрыть намъ отъ чужихъ завидущихъ глазъ своего громаднаго туловища, своего, торчащаго въ упоръ всякому зрячему, историческаго значенія въ мір, своего родства съ Славянами, своего государственнаго тяготнія!.. Мы не споримъ, было бы въ высшей степени для Россіи выгодно, а потому и желательно — задержать ходъ исторіи, заворожить Восточный вопросъ, околдовать міръ чарами мира до тхъ поръ, пока Россія справится со всми затрудненіями, подниметъ валюту кредитнаго рубля al pari съ серебрянымъ, выстроитъ флотъ, проведетъ десятки тысячъ верстъ новыхъ желзныхъ дорогъ, и т. д. Но, къ нашему несчастію, исторія останавливаться не хочетъ. Въ то самое время какъ мы, въ сладкой надежд, самоотверженно блюли ‘европейскій миръ’,— словно на смхъ нашимъ усиліямъ — поднялась на историческимъ небосклон, съ той стороны откуда всего мене можно было ее ожидать, черная туча, чреватая молніями и грозами способными всколебать не только Европу, но и вселенную, въ то время, какъ мы всячески отчурались Восточнаго вопроса, вотъ онъ, грозный, всталъ предъ нами во весь ростъ, самъ, безъ нашего вызова и дозволенія. Такъ что же? Допустить ли, чтобы его разршили другіе, помимо насъ, въ прямой вредъ не только нашей чести (его ужъ куда бы ни шло,— ‘мудрость’, говорятъ, за этимъ и гнаться не велитъ), но и нашимъ вещественнымъ интересамъ?..
Конечно, до этого еще не близко, но Египетскій вопросъ — тотъ же вопросъ Восточный, лишь въ новой чред своего развитія, захватывающей уже не Балканскій полуостровъ только, но и Азію, и Африку, весь мусульманскій міръ. Правда, медленно складываются событія, и не много перемнъ произошло съ тхъ поръ, какъ мы бесдовали объ Египт съ читателями, но ага медленность скоре зловща, чмъ утшительна. Египетская ‘тьма’ еще остается тьмою, только отступившею въ глубь театра событій и выдлившею для зрлища лишь переднюю сцену. Дйствующихъ только трое: Англія, Турція и Араби-паша, конечно имется и скрытый суфлеръ или машинистъ,— затмъ оркестръ европейскихъ державъ, который, разыгравъ прегармоническую увертюру, теперь однако прекратилъ на время свою музыку, и музыканты или державы обратились пока въ ‘лица безъ рчей’… По послднимъ извстіямъ, конференція представителей европейскихъ державъ въ Константинопол, первоначально организовавшаяся, по поводу египетскихъ длъ, вопреки вол султана и безъ участія Порты, теперь, когда она не только признана султаномъ, но даже заставила султана исполнить ея требованіе,— эта конференція пришла къ заключенію, что въ виду начавшихся военныхъ дйствій ей незачмъ собираться, и разошлась, т. е. отсрочила свои засданія — опять-таки вопреки настояніямъ турецкаго правительства, оставивъ султана въ самую критическую для него минуту одного, лицомъ къ лицу съ Англіей! Читатели знаютъ, что долго отказывавшись ‘исполнить для Европы роль жандарма относительно своихъ мусульманскихъ поданныхъ’, султанъ,— убдившись, что Англія не шутитъ и ршилась учинить въ Египт расправу сама, въ свою пользу, а на. противодйствіе Европы расчитывать ему нечего,— согласился наконецъ принять первоначальное, настойчивое предложеніе Европы и отправить свои войска въ Египетъ ‘для возстановленія въ немъ порядка’. Такое ршеніе казалось сначала мастерскимъ маневромъ, ставившимъ Англію въ положеніе крайне затруднительное и щекотливое, нельзя же было повидимому для Англіи, исповдуя громогласно на каждомъ шагу, предъ Египтянами, верховныя права султана, а затмъ и права хедива, дйствуя хотя и самовольно, но во имя ихъ обоихъ, вдругъ отвергнуть самостоятельное вмшательство верховнаго владыки!
Съ другой стороны, было ясно какъ день, что допустить самостоятельное, реальное проявленіе мусульманскаго верховенства въ Египт (уже по самому своему существу враждебнаго европейскому преобладанію и склоннаго сочувствовать мусульманскому противъ Европейцевъ мятежу) значило для Англіи рисковать потерей всхъ ея жертвъ и усилій, потраченныхъ ради личныхъ корыстныхъ плановъ. Но Англія нашлась: ея энергическая, зоркая политика не дала себя обойти. Она прямо поставила султану въ упоръ условіе: прежде отправки турецкихъ войскъ въ Египетъ издать отъ имени султана прокламацію, объявляющую Араби-пашу бунтовщикомъ и подписать съ Англіей военную конвенцію, въ силу которой султанскія войска становятся de facto въ подчиненное отношеніе къ англійскому главнокомандующему: въ противномъ случа всякая попытка султана высадить войска въ Египетъ встртитъ отпоръ англійскихъ броненосцевъ. Но подписать подобную прокламацію и подобную военную конвенцію равносильно для султана подписанію себ смертнаго приговора: калифъ, глава правоврныхъ, по повелнію гяуровъ собственными руками, огнемъ и желзомъ, порабощающій своихъ собственныхъ подданныхъ, послдователей пророка, гяурамъ,— такой калифъ могъ бы какъ разъ перестать быть калифомъ! Да и мыслимо ли принудить къ подобной предательской роли мусульманскія войска, особенно въ виду такого энергическаго фанатика Ислама, каковъ Араби-паша? Послдній, не мшкая, уже возвстилъ Египтянамъ, что султанъ намревается прислать турецкихъ солдатъ на помощь ему и защищаемому имъ, Араби-пашой, длу, столько же національному египетскому, сколько и общемагометанскому… Въ то же время, если газеты не лгутъ, онъ же пустилъ въ ходъ молву, что въ случа уступки султана требованіямъ Англичанъ — калифомъ, вмсто измнника пророку, султана, будетъ провозглашенъ шерифъ священнаго города Мекки.
Необходимо вспомнить, что подвластные Турецкой имперіи Арабы находятся и безъ того въ состояніи хроническаго мятежничества относительно своихъ верховныхъ повелителей — Турокъ. Арабское племя вообще почитаетъ себя выше турецкаго и съ трудомъ мирится съ своею политическою отъ него зависимостью,— такъ что возстанія то той, то другой отрасли Арабскаго племени противъ своихъ турецкихъ начальствъ въ Сиріи или Аравіи происходятъ непрерывно. Предъ началомъ нашей послдней войны съ Турками, намъ привелось видть проектъ возмущенія всхъ арабскихъ племенъ противъ Турціи, составленный и представленный однимъ русскимъ генераломъ, изучившимъ эту задачу на мст и нкоторое время предъ тмъ занимавшимся, съ согласія русскаго правительства, организаціею египетской арміи. Россія имла возможность въ самомъ начал войны расколотъ Оттоманскую имперію на двое и во всякомъ случа произвесть полезную для себя диверсію какъ турецкихъ военныхъ силъ, такъ и европейскихъ дипломатическихъ, направленныхъ противъ насъ заботъ. Разумется, мы пренебрегли этимъ соображеніемъ. Такой планъ былъ слишкомъ смлъ, слишкомъ не рутиненъ для нашихъ политиковъ и дипломатовъ, начинавшихъ войну нехотя, предпочитавшихъ витать въ безвдніи собственныхъ конечныхъ цлей и умысловъ. Организаціонными трудами генерала Фадева въ Египт мы впрочемъ все-таки воспользовались въ томъ смысл, что имли противъ себя въ Турціи очень хорошо обученный отрядъ египетскихъ войскъ. Но это мимоходомъ. Возвратимся къ султану и къ его трагическому положенію.
Уступая заявленію Англіи и все еще надясь, можетъ-быть, какъ-нибудь ее провести, турецкіе министры составили требуемую прокламацію относительно Араби-паши и даже соглашались въ принцип на условія конвенціи съ нкоторою оговоркою въ частностяхъ: нужна была только подпись султана… Ея нтъ и до сихъ поръ. Султанъ медлитъ,— медлитъ заколоть себя самъ въ угоду Англіи. Англія настаиваетъ. Она сообразила, что ей даже выгоденъ былъ бы теперь, въ той или другой форм, вншній видъ содйствія Турціи. Какъ мусульманской держав (по ея Индійскимъ владніямъ), Англіи даже необходимо показать, что она дйствуетъ въ Египт въ согласіи съ султаномъ. Другими словами, ей нужна турецкая же санкція англійскихъ покушеній на неприкосновенность Турецкой имперіи!… Съ этою цлью Англія идетъ теперь даже на нкоторыя уступки въ формальныхъ условіяхъ конвенціи,— надясь вознаградить себя за нихъ, на мст, фактическимъ полновластіемъ… Султанъ озирается кругомъ, выжидаетъ, не найдется ли какой выходъ изъ дилеммы, предъ нимъ поставленной, такъ какъ совсмъ отказаться теперь отъ вмшательства, это значило бы свидтельствовать предъ всмъ магометанскимъ міромъ о своей немощи и заране отречься отъ Египта, даже и безъ войны (съ неудачами которой мусульманскому фатализму всеже легче мириться)… Въ эту-то самую критическую минуту и оставили султана европейскіе друзья и радтели, и исчезъ призракъ охраняющаго неприкосновенность Турціи ‘европейскаго концерта’, другими словами — конференція разошлась…
А англійскія войска все прибываютъ, да прибываютъ въ Египетъ, и Англія, заручившись благословеніемъ ‘соединенной Европы’, приступила къ ршительнымъ военнымъ дйствіямъ… Если возобновить въ памяти весь постепенный ходъ итого ‘египетскаго дла’, то политика Англіи можетъ представиться рядомъ искусныхъ комбинацій, составляющихъ какъ ба звенья одной макіавелистически выкованной интриги. Въ сущности оно не вполн такъ происходило, да едвали и мыслимо, чтобы какой-либо планъ политическихъ дйствій могъ быть обдуманъ, составленъ заране во всхъ подробностяхъ и потомъ послдовательно, систематически приводимъ въ исполненіе. Но не въ этомъ достоинство, а въ умньи пользоваться представляющимися обстоятельствами, въ томъ, чтобы въ лабиринт политическихъ путей всегда находитъ врную дорогу при помощи компаса, неуклонно направленнаго въ одну сторону — выгодъ и пользъ своего отечества… Какъ бы то ни было, но еще въ начал ныншняго года мы читали письмо константинопольскаго корреспондента газеты ‘Times’, адресованное въ одному изъ московскихъ его друзей, въ которомъ онъ горько жаловался на полнйшій упадокъ англійскаго вліянія въ Турціи и на преобладающую нравственную силу Германіи. Теперь же,— пишутъ намъ изъ Константинополя,— ‘энергія, проявленная Англіей въ Египетскомъ вопрос, произвела подавляющее впечатлніе на весь мусульманскій Востокъ и надолго закрпила за этой державой обаяніе непобдимой силы’. Конечно, тутъ помогла Англіи не одна ея энергія, но и пассивный образъ дйствій европейскихъ державъ,— на раздоръ которыхъ между собою изъ-за достоянія ‘больнаго человка’ мусульманскій Востокъ всегда и расчитывалъ. И именно въ этомъ и выразилось искусство англійской политики, что она обезпечила себ такое пассивное отношеніе Европы!… Когда ту же энергическую политику рекомендовалъ Англіи Гамбетта, англійское правительство уклонилось, какія бы тому причины ни были, но теперь, post factum, выходитъ такъ, что оно какъ бы предпочло дйствовать на свой страхъ и за свой счетъ, а не тратить энергію изъ-полу (какъ выражаются наши крестьяне), да еще въ пользу Французовъ, съ которыми было бы недалеко и до ссоры. Затявъ же энергическую политику про себя, Англичане замыслили вмст съ тмъ обставить ее ‘европейскимъ согласіемъ’. За благовиднымъ ‘мотивомъ’ дло не стало: ‘Англія вдь только иметъ въ виду возстановить въ Египт порядокъ, утвердить законную власть хедива, избавить его и страну отъ военной тиранніи мятежника Араби, прикрывающаго личные корыстные виды какимъ-то фальшивымъ знаменемъ національности. Возстановленіе этого порядка вдь интересъ всеобщій, европейскій (вся Европа вдь эксплуатируетъ Египетъ!),— ну да и Суэзскій каналъ съ его международнымъ значеніемъ!…’ Никого конечно изъ западныхъ кабинетовъ эти слова не обманули, но мотивъ признанъ былъ благовиднымъ: decorum соблюденъ! Вотъ и составилась въ Константинопол знаменитая конференція изъ представителей великихъ державъ съ участіемъ англійскаго, которая, конечно, тотчасъ же внчала эти хорошія рчи Англіи согласнымъ аккордомъ. Учиненъ былъ даже протоколъ о безкорыстіи, всми подписанный, при чемъ однако Англія вмст съ Франціей выговорили себ свободу дйствій въ случа непредвиднныхъ обстоятельствъ, клонящихся въ ущербу ихъ подданныхъ или интересовъ. Оговорка была допущена безъ затрудненія, несмотря на видимую растяжимость ея смысла. Франція ею не воспользовалась, а что разумла подъ нею Англія — это не замедлило обнаружиться. Приложеніемъ къ протоколу явилось бомбардированіе Александріи — безъ всякаго законнаго повода, безъ объявленія войны, ничмъ собственно не вынужденное, вопреки всмъ началамъ справедливости и международнаго права.
Это было ршительнымъ испытаніемъ прочности европейскаго концерта. Большаго нахальнаго оскорбленія идеи концерта и достоинства Европы — всей вкуп и каждой державы въ отдльности — казалось бы, не возможно и нанести.
Но ударъ былъ расчитанъ врно, Гладстонъ зналъ съ кмъ имлъ дло,— почувствовала было оскорбленіе одна Россія, но сейчасъ же и смирилась (о чемъ мы поговоримъ ниже),— и товарищъ англійскаго министра иностранныхъ длъ Дилькъ вскор имлъ основаніе заявить въ парламент, что Англія находится въ наилучшихъ отношеніяхъ ко всмъ государствамъ Европы! И въ самомъ дл, нужна была только извстная, конечно очень крупная, доля дерзости, серьезнаго же риска для Англіи не было: Франціи, при министерств Фрейсине, опасаться было нечего, Италія и Австрія не стали бы вдь воевать съ могучею морскою силою Англіи въ утху мусульманскому міру… Князь Бисмаркъ,— но германскіе интересы въ Египетскомъ вопрос всего мене замшаны, да и не объявлять же Англіи изъ-за Александрійскаго разгрома войну! Но разъ бомбандировка сошла для Англіи благополучно, обаяніе ея на Восток мигомъ выросло превыше германскаго, и за Англіей утвердилась первенствующая роль. Европейскій концертъ обратился въ роль приспшника Великобританіи. Вздумала Италія предложить коллективную морскую охрану Суезскаго канала безъ высадки на берега войскъ,— предложеніе принято съ сочувствіе’ всми державами, въ томъ числ и Англіей, которая вмст съ тмъ, какъ разъ наперекоръ предложенію, заняла своими войсками Суэзъ. И Европа не моргнула ни однимъ глазомъ. Что бы невидимому ни сотворила Англія, она все-таки пребываетъ въ концерт и концертъ пребываетъ съ нею. Въ послдніе дни Англія ввела свои военные корабли въ самый каналъ, пріостановила проходъ по каналу коммерческихъ судовъ всхъ націй и сдлала его своею военною операціонною линіею: причемъ же, спрашивается, тутъ итальянскій проектъ, санкціонированный конференціей?!
А между тмъ будущіе виды Англіи на Египетъ, какъ ни прикрыты фразеологіей о безкорыстіи и объ уваженіи въ законнымъ правамъ хедива и Египетскаго народа, представляются довольно прозрачными. Гладстонъ возвстилъ, что окончательная Судьба Египта будетъ предоставлена Англіей Европ, но оговорился однако при этомъ, что Англія ни въ какомъ случа не удовольствуется status quo ante, т. е. тмъ положеніемъ, довольно значительнымъ, которое она вмст съ Франціей занимала въ Египт до начала событій. Можно заране предвидть, что участіе Европы въ ршеніи судьбы Египта будетъ также весьма ограниченное: не для того же тратитъ Англія теперь кровь и достояніе своихъ подданныхъ, чтобъ потомъ отдать плоды своей побды державамъ не истратившимъ на Египетъ ни капли крови, ни пенса! Повторить надъ Англіей Берлинскій трактатъ не удастся: не такого она духа. Берлинскіе трактаты возможны лишь тогда, когда на нихъ соглашаются, да еще безъ протеста!… Очевидно, новое устройство Египта должно быть таково, которое бы не допускало повторенія опасныхъ для Англіи проявленій національнаго самобытнаго духа. По всей вроятности Англія обратитъ Александрію, Портъ-Сайдъ и Суэзъ въ англійскіе города, поставитъ Суэзскій каналъ въ положеніе Гибралтарскаго пролива, а на остальной Египетъ съ хедивомъ распространитъ свой ‘благодтельный’ протекторатъ.
Но какая же выгода для Европы, особенно для государствъ, прилегающихъ къ Средиземному морю, въ томъ, чтобъ Средиземное море стало англійскимъ моремъ? А оно станетъ такимъ, разъ въ рукахъ Англіи Гибралтаръ, Мальта, Египетъ и Кипръ. Выгодъ нтъ и для насъ, даже когда бы мы владли Босфоромъ, намъ пришлось бы выходить изъ него въ англійское море, и англійскимъ каналомъ, подъ видомъ международнаго, сообщаться съ нашими Тихоокеанскими владніями. Выгоды безъ сомннія нтъ, но и способовъ воспротивиться такому исходу ни у одной приморской державы также нтъ (Россію пока опустимъ). Испанія въ великихъ державахъ не числится, Италія хоть и числится, но не представляетъ сама по себ ровно никакой положительной силы, она это и чувствуетъ, и держится за тхъ, кто посильне,— именно за Германію. Австрія не обладаетъ серьезнымъ боевымъ флотомъ, къ тому же и она состоитъ на пристяжк у Бисмарка. Одна Франція… Но Франція ни къ какой крупной войн пока не способна, да и не ссориться же ей, и безъ того одинокой, съ своимъ единственно возможнымъ союзникомъ, на радость своимъ злйшимъ врагамъ? Однако неужели эти державы вмст, вся эта ‘соединеная Европа’ не въ состояніи преградить дорогу англійскимъ захватамъ? Безъ всякаго сомннія — да, она могла бы создать Англіи затрудненія даже не обнажая меча, однимъ дипломатическимъ протестомъ, и лишить ее той европейской санкціи, которою Англіи очевидно дорожитъ, нисколько не желая ссоры со всею Европой. Какія же причины настоящаго образа дйствій европейскихъ державъ? Первая причина та, что въ настоящую минуту, при безсиліи Франціи, ни у одной державы на континент, кром Германіи, нтъ самостоятельной политики, а потому и по вопросу объ англо-египетскомъ дл верховнымъ распорядителемъ европейской политики является, конечно, германскій канцлеръ. Лично для Германіи не связывается съ Египтомъ никакихъ интересовъ, но ей безъ сомннія (и это стоитъ на первомъ план ея соображеній) на руку все, что ссоритъ Англію въ Франціей и возбуждаетъ неудовольствіе къ Англіи въ другихъ державахъ.— что, однимъ словомъ, разстраиваетъ возможность какой-либо коалиціи враждебной Германіи, что отвлекаетъ отъ послдней вниманіе западныхъ державъ. Затмъ — второй планъ соображеній: еслибъ даже Египетскій вопросъ перешелъ, наконецъ, въ вопросъ о бытіи Турецкой имперіи,— то и это нисколько не можетъ пугать Германію. Тмъ лучше. При фактическомъ неудобств помшать Англіи, не выгодне ли,— можетъ-быть разсуждаетъ такъ германскій канцлеръ,— воспользоваться плодами тхъ ударовъ, которые сама же Англія наноситъ Оттоманской имперіи, и, улучивъ моментъ сокрушенія или хоть ослабленія этой имперіи, произведеннаго чужими руками, чужою кровью и на чужой счетъ, стать распорядителемъ длежа, предоставляй Англія обладаніе Египтомъ? На лакомый пирогъ кинутся охотники со всхъ сторонъ, и Германія, лично не заинтересованная въ турецкомъ наслдств, можетъ тогда разыграть роль ‘честнаго маклера’ и надлить подачками, а также политической заботой и работой по горло — всхъ врныхъ и преданныхъ ей союзниковъ, обезпечивъ себ на долго совершенную безопасность со стороны западной своей границы. А если обстоятельства поблагопріятствуютъ и можно будетъ водворить Австрію на берегахъ Босфора (который и Англія скоре предпочтетъ видть въ рукахъ австрійскихъ, чмъ русскихъ), то исполнится и завтная мечта объ усиленіи Германской имперіи австрійскими нмецкими областями… Не эта ли перспектива близкой возможности длежа и участія въ немъ — и внушаетъ западнымъ державамъ ихъ пассивный, относительно Англіи, образъ дйствій, обращаетъ ‘европейскій концертъ’ разыгрываемый теперь въ Константинопол, если не въ прямой заговоръ, то въ предварительную стачку?… Міръ мусульманскій уже волнуется, безпорядки возникли было въ Бейрут и уже подали Франціи поводъ отправить къ берегамъ Сиріи броненосца… Возможно, что разбитый, поверженный въ отчаяніе Араби-паша доведетъ до взрыва фанатизмъ Арабскаго племени везд, гд оно обитаетъ. Всмъ будетъ тогда хлопотъ не мало (кром Германіи), всмъ будетъ тогда и пожива ‘во имя культуры и цивилизаціи’ (кром православныхъ Славянъ и Россіи)!
Какую же роль исполняетъ теперь Россія на сцен событій? Она по прежнему мнитъ пребывать въ ‘концерт’, но она не въ заговор и не въ стачк. Мы не посвящены въ тайны русской дипломатіи, мы можемъ судить лишь на основаніи данныхъ, сообщаемыхъ иностранными гавотами, а отчасти и словоплетеніями оффиціозцаго органа нашего министерства иностранныхъ длъ, ‘Journal de St.-Petersbonrg’. Для насъ несомннно одно, что наша дипломатія не уразумла значенія Египетскаго вопроса въ самомъ его начал, едва ли разуметъ и теперь, и во всякомъ случа не съумла создать для Россіи подобающаго ей самостоятельнаго положенія въ настоящемъ кризис. У нашихъ дипломатовъ только и есть одна задача,— одна цль — подлаживаться подъ европейскій концертъ, что они и исполняютъ съ успхомъ, несмотря на эпизодъ 19 іюля, который, противорча общему направленію русской дипломатіи, такъ и остался эпизодомъ. Они все еще не хотятъ понять, что такъ-называемый ‘европейскій вопросъ’ вообще никогда не былъ ничмъ инымъ какъ заговоромъ направленнымъ противъ интересовъ Россіи, и, что вс участники концерта, кром Россіи, какъ римскіе авгуры, перемигиваются насмшливо между собою. Изъ разсказовъ русскихъ путешественниковъ прозжавшихъ чрезъ Константинополь и изъ полученныхъ ‘Русью’ оттуда частныхъ писемъ мы знаемъ, что когда стали назрвать событія въ Египт и уже предвидлся взрывъ, главнымъ предметомъ заботливости нашего министерства было одно: чтобъ представитель его въ Каир, г. Лексъ, не обмолвился, Боже сохрани, какимъ-либо имніемъ (вроятно потому что и само министерство еще не успло составить себ никакого мннія). И г. Лексъ, врный инструкціи, стушевался совершенно, такъ что значеніе русскаго агента скоро было поставлено на одну ступень съ представителями третьястепенныхъ державъ… Затмъ, когда Англія искала лишь предлога къ ‘активной политик’, другими словами, къ захвату, и европейская пресса, по данному ей сигналу, начала трубятъ о несуществовавшихъ ужасахъ небывалой египетской анархіи (какіе потомъ произошли ужасы, т были вызваны демонстраціями самой Европы),— тогда въ числ этихъ трубачей почетное мсто занялъ и нашъ ‘Journal de St.-Petersbonrg’ и поработалъ по мр силъ западнымъ интересамъ въ Египт. Когда же, еще прежде чмъ состоялась конференція, несчастный султанъ, видя, что и Германія отъ него отдаляется, обратился поочередно за совтомъ ко всмъ представителямъ державъ, въ томъ числ и къ русскому, г. Ону (который теперь, съ пріздомъ г. Нелидова, слава Богу, уже не представитель) — то не добился отъ него ничего, кром банальностей, убдившихъ Турокъ, что искать какого-нибудь указанія съ этой стороны — нечего.
А между тмъ — такъ по крайней мр намъ кажется — этотъ моментъ былъ для русской политики самый удобный. Конференція въ Константинопол затялась противъ воли султана. Его протестъ длалъ присутствіе сего сонмища въ его столиц вполн незаконнымъ, и Россіи предстояла благовидная возможность не вступать въ конференцію, не принимать въ ней участія. Она могла бы сослаться на примръ памятныхъ ей конференцій 1876 и 77 годовъ. Безъ участія Россіи и Турціи конференція становилась немыслимою, и такое воздержаніе Россіи создало бы для нея тотчасъ же выгодное положеніе, оно лишило бы Англію опоры и санкціи ‘европейскаго концерта’ и поставило бы ее въ условія весьма затруднительныя. По всей вроятности, русскій протестъ противъ конференціи могъ бы сгруппировать около Россіи и Францію, и Италію, и Грецію, придать смлости и самому султану (теперь одинокому),— а энергическій протестъ главы мусульманъ, поддержанный Россіей, конечно былъ бы для Англіи нежелателенъ въ виду ея мусульманскихъ Индійскихъ владній. Все это, безъ сомннія, заставило бы или отсрочить развязку Восточнаго вопроса (что было бы намъ на руку), или вроятне всего взойти въ предварительное соглашеніе съ Россіей, она могла бы выговорить себ заране признаніе русскихъ правъ и требованій. Какое значеніе силы представляетъ Россія и до сихъ поръ, при каждомъ самостоятельномъ своемъ дйствіи, доказывается эпизодомъ 19 іюля, когда, посл бомбардированія Александріи, подъ впечатлніемъ этой наглой насмшка надъ ‘европейскимъ согласіемъ’, пришло изъ Петербурга внезапное повелніе русскому представителю: выдти изъ конференціи. Какъ громъ пало на Европу это ршеніе, единственно достойное нашей великой державы и сообразное съ ея интересами. Оно до такой степени противорчило всему характеру предшествовавшихъ рчей и поступковъ нашего представителя на конференціи (впрочемъ, вполн согласныхъ съ внушеніями его начальства), что — какъ намъ сообщаютъ — г. Ону даже не ршился объяснить коллегамъ истиннаго мотива своего удаленія и сослался на ‘неполученіе инструкцій’! Слова его, конечно, были встрчены его товарищами съ двусмысленною улыбкой, такъ какъ они вс были уже увдомлены своими кабинетами, по телеграфу, о дйствительныхъ причинахъ выхода г. Ону. Этотъ шагъ русскаго правительства не на шутку встревожилъ Англію, не знаемъ, что произошло,— врне всего, что намъ самимъ стало неловко отъ нашего непривычно-смлаго шага,— только черезъ сутки или двое, къ вящему своему утшенію, г. Ону вновь занялъ свое мсто на конференціи, причемъ объяснилъ, что ‘въ виду заявленія Англіи объ ея намреніи дйствовать въ Египт съ согласія европейскихъ державъ’ (какъ будто она этого прежде не заявляла!), ‘Россія признаетъ возможнымъ принять снова участіе въ конференціи’. На это (такъ намъ разсказывали) предсдатель ея, графъ Корти, будто бы не безъ язвительности замтилъ, что ‘все происходящее на конференціи является плодомъ европейскаго соглашенія, а потому едвали предстояла необходимость въ особомъ о томъ упоминаніи’….
Что же въ результат? Въ результат, по нашимъ свдніямъ, послдними событіями сильно поколеблена въ Typціи вра въ русское могущество, а эпизодами 19 и 20 іюля потрясена и вра въ устойчивость нашей программы. Въ результат то, что Европейская въ Константинопол конференція освятила согласіемъ Европы (и Россіи) англійскіе захваты въ Египт, а мы пребываемъ лояльно-врны узамъ Берлинскаго трактата, и он продолжаютъ тяготть на насъ всею своею пригнетающею силою. Въ виду же непрестающихъ гимновъ европейскому концерту въ петербургскомъ оффиціозномъ французскомъ журнал, можно предположить, что наши дипломаты окажутся, пожалуй, способны не нарушить согласія этого концерта и тогда, когда западноевропейскія державы станутъ межъ собою длить, у насъ подъ глазами, наслдство Турціи, а Россіи будетъ предоставлена честь безкорыстной санкціи длежа, конечно вмст съ похвалой высоко-культурной Европы за соблюденіе нами европейской гармоніи,— а также и съ рекомендаціей заняться на досуг у себя дома ‘мирнымъ прогрессомъ’ — съ утратою Босфора и не малой доли нравственнаго и политическаго достоинства!…

Москва, 21 августа.

Оставимъ глупымъ доказывать, что въ наши просвщенные дни религія въ ‘высококультурной’ Европ уже перестала служить орудіемъ политическихъ цлей, что съ достопамятнымъ насажденіемъ въ 90-хъ годахъ прошлаго столтія во всемъ ‘цивилизованномъ’ мір ‘царства разума’, религія со степени вроисповднаго и нравственнаго закона цлой страны уже низведена теперь до значенія лишь ‘субъективнаго’ или личнаго чувства,— для общественной совсти нисколько не обязательнаго, для государства совершенно безразличнаго, но всегда будто бы, при либеральномъ правовомъ порядк, свободнаго во вншнихъ, публичныхъ своихъ проявленіяхъ. Факты, утверждающіе противное, налицо и способны убдить всхъ, кто не глухъ и не слпъ. Извстно, что не только юные, но и старые, хотя осужденные повидимому на вчную недозрлость, птенцы нашего фальшиваго либерализма и еще боле фальшиваго прогресса хоромъ обвиняютъ нашу газету въ узкости, отсталости и мракобсіи за то, что чистоту и самобытность славянской народной стихіи она отождествляетъ съ врностью православному исповданію, а въ Славянахъ-католикахъ допускаетъ ее лишь постольку, поскольку они плохо рабствуютъ Риму. А между тмъ, въ то самое время какъ все, что у насъ и у Балканскихъ Славянъ, съ дтскимъ чванствомъ само себя величая кличкой ‘интеллигенціи’ и вруя въ свой полуобразованный умишко,— вс эти ‘передовые’ или ‘напредніки’, во имя ‘послднихъ словъ’ западно-европейской науки, проповдуютъ на всхъ стогнахъ и перекресткахъ религіозный индифферентизмъ, нердко и грубое безвріе, или же съ умиленіемъ мечтаютъ о примненіи къ русской или славянской народной школ новаго французскаго закона о народномъ образованіи, насильственно навязаннаго Французскому народу фарисеями либерализма, во осмяніе принципа свободы совсти,— въ это самое время наши друзья иностранцы, посмиваясь въ кулакъ надъ ребячески-заносчивымъ легкомысліемъ сихъ носителей идеи прогресса въ Россіи и за Дунаемъ, безъ церемоній орудуютъ да орудуютъ себ латинствомъ или даже протестантствомъ, какъ самымъ надежнымъ рычагомъ духовной и политической ассимиляціи не-славянскому Западу. Должно-бить и Поляки съ своей стороны признаютъ православіе однимъ изъ существеннйшихъ элементовъ русской народности, если въ совращеніи Русскихъ въ католицизмъ видятъ наилучшее средство къ ополяченію. Такъ еще недавно, благословляя скудоуміе и слпоту нашихъ украйнофиловъ и мнимыхъ ‘либераловъ’, цлуясь и обнимаясь съ ними, обмниваясь слащавыми рчами о братолюбіи, о примиренія, Поляки преподнесли имъ, въ залогъ сердечнаго сближенія съ Русью, Гнилицкое дло, а теперь твердо ршились не мытьемъ, такъ катаньемъ, не соблазномъ, такъ насиліемъ, повернуть русскихъ уніатовъ въ папизмъ, всхъ до единаго! И наши ничего. Сначала поморщились, но такъ какъ ихъ либеральный катихизисъ велитъ прежде всего и пуще всего отрицать, ненавидть, оплевывать даже самое предположеніе о тонъ, что у Русскаго народа можетъ быть какая-нибудь ‘національная духовная самобытность’, то нельзя же имъ стать въ противорчіе съ собою и ломать копья ва свободу русскаго православія! Къ тому же съ точки зрнія украйнофиловъ православіе скоре помха, такъ какъ лучше чтобъ у народа вообще никакой религіи не было! Вотъ почему, нахально обругавъ, въ угоду Полякамъ, всякое выраженіе сочувствія въ Галицкой Руси къ Россіи, снова либерально пригласили Поляковъ водить ихъ за носъ… Впрочемъ, не по поводу домашняго, стараго спора Русскихъ съ Поляками повели мы эту рчь. Полита все же свои, все же не совсмъ Западная Европа, которой высшая культура русскимъ и славянскимъ прогрессистамъ внушаетъ благоговйный страхъ, доходящій до низкопоклонства, до податливости самой низкой пробы. Забываютъ одно: вс эти либеральныя, гуманныя, правовыя и прочія хорошія начала на Запад существуютъ тамъ про своихъ, т. е. про одинъ лишь Западъ, но не про Россію и не про Славянство. Но отношенію къ послднимъ эти начала тотчасъ же упраздняются, при чемъ Западъ даже и не лицемритъ — приличія ради. Да и зачмъ? вс западно-европейскія державы — какъ скоро дло идетъ о насъ и о Славянахъ — солидарны между собою. Посмотрите, что творитъ въ настоящее время Австрія. Нисколько не стыдясь ни е нашего просвщеннаго вка’, ни остальной культурной Европы, такъ какъ она съ ней, съ Австріей, за одно (рука руку моетъ!), еще мене чинясь съ Россіей и православнымъ Славянствомъ, такъ какъ глубоко презираетъ ихъ духовное безсиліе, и противодйствія ихъ не боится,— эта держава выработала колоссальный планъ: разорвать духовную связь православныхъ Славянъ съ Россіей и объединить ихъ духовно, а затмъ, въ томъ или другомъ вид, политически — съ Австріей посредствомъ совращенія ихъ изъ православія въ латинство. Предпріятіе достойное европейской цивилизаціи конца XIX столтія! Само собою разумется, что папа всми зависящими отъ него средствами, всею неистощимою сокровищницею католическихъ возней, ухищреній, интригъ, всею мощью своего авторитета (только лишь невидимому поколебленнаго, но все еще полнаго крпости и жизни) ревностно содйствуетъ осуществленію этого исполинскаго заговора противъ православно-славянскаго міра. Императорскій Габсбургскій домъ особенно близко къ сердцу принимаетъ успхъ латинской между Славамъ пропаганды, мы знаемъ изъ газетъ, какъ щедро надлили въ внскомъ Hofburg’е встника радости — какого-то монсиньора, прибывшаго изъ Филгашовол и повдавшаго царственной фамиліи о духовныхъ завоеваніяхъ католицизма въ Македоніи и Восточной Румеліи.
Да, Македонія, Румелія и даже — о стыдъ, о позорь! самое Болгарское княжество — стали теперь поприщемъ усиленной дятельности застрльщиковъ австрійской арміи — католическихъ миссіонеровъ. О Сербскомъ королевств мы и не говоримъ. Это уже само лзетъ въ пасть Австро-Венгріи, даже не нуждаясь въ религіозномъ съ нею объединеніи, а просто вслдствіе политическаго и духовнаго разврата своей правящей ‘интеллигенціи’, и лзетъ притомъ такъ стремительно, что Австрія даже нсколько пятится, опасаясь — какъ бы, проглотивъ сразу, не подавиться. Съ Босніей и Герцеговиной — благо он на военномъ положеніи — пріемъ мене церемонный. Пропаганда творится тамъ не словомъ, а просто-на-просто кулакомъ, тюрьмою, лишеніемъ средствъ къ жизни, короче — всми разнообразнйшими видами насилія. Классическая же латинская пропаганда,— т. е. путемъ обольщеній, подкуповъ, соблазновъ и интригъ,— производится главнымъ образомъ съ необыкновеннымъ усердіемъ, а также, къ несчастію, и съ успхомъ въ Македоніи, которая Берлинскимъ трактатомъ была, такъ-сказать, выброшена за бортъ при регулированіи русскихъ завоеваній, т. е. оставлена за Турціей: тамъ, въ доведенномъ до отчаянія Болгарскомъ населенія, нашла себ католическая проповдь самую благодарную почву. О пропаганд въ Македоніи намъ доставлены очень подробныя свднія,— мы постараемся извлечь потомъ изъ этого обширнаго матеріала факты наиболе выдающіеся и сообщить ихъ читателямъ. Замтимъ только здсь, что русскій консулъ въ Битоли обитаетъ какъ разъ въ дом латинской пропаганды, и русскій императорскій гербъ приходится какъ разъ подъ выстроенною на крыш эмблемою латинства,— родъ купола со крестомъ! Достойно вниманія также, что въ этой, пока еще вполн турецкой провинціи, православный Славянинъ совратившійся въ латинство поступаетъ немедленно подъ энергическое покровительство и защиту не только австрійскаго, но и германскаго, и англійскаго, и французскаго консула, и прочихъ консуловъ католическихъ и даже протестантскихъ державъ, которые таковаго покровительства и защиты отъ турецкаго произвола православному ни оказываютъ.
Не очевидно ли, что вс западно-европейскій державы вполн единодушны между собою въ стремленіи къ общей цли: исхитить Балканское Славянство изъ сферы русскаго вліянія у разобщить его духовно съ Русскимъ народомъ — въ полной увренности, что разобщеніе въ вр послужитъ надежнйшимъ средствомъ къ ассимиляціи и затмъ къ порабощенію Славянъ Западу? Недаромъ на Берлинскомъ конгресс лордъ Беконсфильдъ такъ настаивалъ на ‘свобод вроисповданій’ въ Болгаріи, Сербіи, Румыніи. Только совсмъ глупые люди воображали себ, что это требованіе предъявляется во имя культуры и цивилизаціи, оно не имло другой цли, какъ поставить католическую, а частью и протестантскую интригу, направленную противъ, православія Балканскихъ Славянъ, подъ покровительство мстныхъ законовъ. Въ самомъ дл, не дико ли, что вс католическія и протестантскія страны, тотчасъ же посл Берлинскаго трактата, наслали тучи миссіонеровъ въ православныя славянскія земли Балканскаго полуострова? Разв Болгаре и Сербы — язычники? разв они не исповдуютъ имени Христа? разв согласно съ современной цивилизаціей и культурой, которыми столько хвалится Западная Европа, придавать такое важное значеніе самой форм вроисповданія? Что же иное вс эти ‘апостолы’ Запада, какъ не стая волковъ въ овечьей шкур, которые, кощунствуя именемъ Христа, служатъ лишь единственно политическимъ цлямъ Запада, властолюбивымъ видамъ не только Римской куріи, но и разныхъ Европейскихъ державъ? Разв, проникая въ это овечье или точне баранье стадо, плохо оберегаемое пастухами, не ищутъ они подкопаться подъ самое основаніе славянской національной самобытности? И не треклятая ли ложь въ устахъ западныхъ кабинетовъ и даже западныхъ обществъ,— какъ скоро дло касается Россіи,— вс эти слова о свобод совсти, о свобод вроисповданій, о культурной этик, о высоконравственномъ значеньи цивилизаціи?
Съ успхомъ вербуетъ себ католицизмъ прозелитовъ и въ Восточной Румеліи, гд, съ удаленіемъ князя Цертелева, русское вліяніе значительно ослабло. Въ этой единоплеменной и единоврной намъ Румеліи наше министерство иностранныхъ длъ пригнало необходимымъ держать генеральнымъ консуломъ,— представителемъ Россіи,— человка именно-то и не связаннаго съ Болгарскимъ населеніемъ нм единоплеменностью, ни единовріемъ, лютеранинъ женатый на католичк, онъ можетъ-быть и преисполненъ достоинствъ, во мсто ему конечно не между Славянами, а тамъ, гд вопросъ вры и племени не иметъ никакого значенія…
Но чего мы никакъ не ожидали и о чемъ получили только на дняхъ положительныя свднія, это объ успх австрійской религіозной пропаганды въ самомъ Болгарскомъ княжеств и вообще объ усиленіи тамъ иностраннаго, преимущественно же австрійскаго нравственнаго преобладанія,— конечно только прокладывающаго дорогу преобладанію экономическому и политическому. Вдохновленная, подталкиваемая, споспшествуемая Германіей или вождемъ германской полижи, княземъ Бисмаркомъ, Австрія упорно, послдовательно, шагъ за шагомъ раздвигаетъ кругъ своихъ захватовъ на Балканскомъ полуостров, точитъ и грызетъ узы связывающія его съ Россіей, такъ что, когда настанетъ для Австріи и для Европы ‘время благопотребно’ — покончить съ Оттоманской имперіей, эти узы окажутся, пожалуй, совсмъ негодными. Особенно дятельнымъ, ржущимъ глава сталъ этотъ австрійскій напоръ въ послдніе два года. До этого времени католики въ столиц болгарской были незамтны, Австрійцевъ считали но пальцамъ… Теперь же Австрійцевъ въ Софіи цлая почти треть населенія, около 8 тысячъ! На улицахъ то-и-дло раздается нмецкій языкъ, австрійскій консулъ — увряютъ насъ — первое лицо въ город, желзнымъ экономическимъ кольцомъ стремится Австрія охватить и уже отчасти охватываетъ Болгарію: съ одной стороны по линіи отъ Ломъ-Цаланки на Софію (постройка которой рано или поздно неизбжна), съ другой — по Дунаю. Торговля и подряды въ рукахъ Австрійцевъ — но главное: это ловкая, мастерская дятельность католическихъ миссіонеровъ. Они не жалютъ ни трудовъ, ни денегъ на совращеніе Болгаръ изъ православія или по крайней на утвержденіе своего вліянія. Впрочемъ, деньгами обильно снабжаетъ ихъ не только Римская курія, но въ особенности нашъ другъ, соучастникъ нашъ въ ‘европейскомъ концерт’ — австро-мадьярская державная власть. Разумется, усилія миссіонеровъ направлены преимущественно на молодое болгарское поколніе, въ томъ довольно врномъ расчет, что это наиудобжйшій нутъ для насажденія и укорененія латинскаго и австрійскаго обаянія въ стран. До войны, въ Софіи не было ни одной католической церкви, ни одной католической школы. Нын у католическихъ миссіонеровъ имется и то, и другое. Католическая школа для двочекъ, основанная два года тому назадъ, иметъ уже 115 воспитанницъ, изъ которыхъ боле половины — православный Болгарки, а католическая школа для мальчиковъ — 99 учениковъ, также боле чмъ на половину Болгаръ! Мужскою школою завдываютъ монахи-капуцины, женскою — монахини-кармелитки (число послднихъ въ Софіи ежегодно возрастаетъ). Вс они присылаются изъ Австріи, но имются также изъ Италіи, Франціи, Бельгіи, самыя школы содержатся преимущественно на счетъ австрійскаго правительства. Православныя болгарскія дти, отдаваемыя въ эти школы ихъ неразумными родителями, обучаются тамъ обязательно латинскому катихизису у католическихъ патеровъ, ноютъ на клирос въ католической церкви и участвуютъ въ католическихъ церковныхъ процессіяхъ. Мало того: этимъ дтямъ, подъ страхомъ исключенія изъ школы, воспрещается ходить въ православную церковь,— и родители подчиняются этимъ условіямъ, иные потому, что относится къ этому безразлично, почитая вроятно такое безразличіе, со словъ русскихъ якобы ‘либеральныхъ’ газетъ, высшимъ признакомъ культуры, а другіе — ‘скрпя сердце’… ‘Курьезне всего’, сообщаютъ намъ, а мы скажемъ — не курьезне, а срамне всего для Болгарскаго княжества — ‘то, что въ числ воспитанницъ находятся дочери лучшихъ болгарскихъ семействъ, между прочимъ дочь одного изъ болгарскихъ министровъ!‘ Хорошъ примръ подаетъ этотъ министръ! А еще ‘консерваторъ’! Что же онъ, спрашивается, консервируетъ или охраняетъ, когда не способенъ охранить цлости національнаго вроисповданія въ своемъ собственномъ дом и религіозной связи своего семейства съ Болгарскимъ народомъ?
Эти свднія не могутъ, конечно, не возмутить глубоко русскихъ читателей и заставятъ, пожалуй, не одного изъ нихъ подумать, что не бывало на свт рыбъ, которыя бы такъ врно клевали подставленную имъ прикормку съ крючьями, какъ клюютъ Болгары грубую прикормку миссіонерскихъ латинскихъ удочекъ. Но посл перваго, вполн законнаго взрыва негодованія, слдуетъ намъ, Русскимъ, принять въ соображеніе и обстоятельства смягчающія вину. А они значительны.
Прежде всего вспомнимъ, что Болгары, подъ турецкимъ игомъ, несли на себ и церковное иго фанаріотское, т. е. иго константинопольскихъ Грековъ, которые, какъ скоро въ Болгарахъ пробудилось сознаніе своей народности, старались всми способами, отъ церковнаго управленія зависящими, вытравить въ Болгарахъ это зачинавшееся пробужденіе національнаго духа и огречить ихъ. Греки преслдовали болгарскій, т. е. церковно-славянскій языкъ въ церквахъ, въ школахъ, вслдствіе чего народъ переставалъ ходить въ церкви и школы, и послдовала та долгая тяжба, столь вредная для духовныхъ интересовъ православія на Восток, столь несогласная съ духомъ истиннаго христіанства, которая съ одной стороны привела къ учрежденію Болгарскаго Экзархата въ силу султанскаго фирмана и въ. противность букв каноновъ, съ другой стороны — къ созыву помстнаго собора въ Константинопол (почему-то назвавшагося вселенскимъ). На этомъ собор, бенъ участія Русской и Іерусалимской церквей, Болгары провозглашены схизматиками или раскольниками! И для Грековъ и для Болгаръ въ равной степени дло шло не о церкви собственно, а объ интересахъ эллинской и болгарской народности. Послдняя въ то время (до конца нашей послдней войны) не имла даже географическаго признаннаго очертанія, Экзархатомъ же создавалась для нея — первая юридическая основа или точне рамка для національнаго бытія, по вншности еще только церковная, но въ сущности политическая. Понятно, разумется, какъ дорога была Болгарамъ эта форма національнаго самосохраненія, единственно въ то время для нихъ возможная. Этимъ раздоромъ въ ндрахъ православія не преминули конечно воспользоваться католики. Когда, еще до учрежденія Экзархата, Болгары изнемогали въ борьб, тогда многіе изъ нихъ, увлекаемые Драганомъ Данковымъ, въ ослпленіи борьбы и ненависти къ Грекамъ, поддались соблазнительнымъ предложеніямъ Римскаго папы и приняли унію, думая обрсть себ опору въ союз съ Римскою церковью. Учрежденіе Экзархата разрушило однакоже римскіе ковы, и почти вс изъ совращенныхъ возвратились въ лоно православіи (кром г. Цанкова), и на этомъ лон — увы!— вслдъ затмъ, вмст со всхъ Болгарскихъ народомъ, попали въ ‘схизматиковъ’ — по ршенію Константинопольскаго злосчастнаго собора… Но если Болгары,— для національности которыхъ вопросъ о церковной автономіи сталъ по истин вопросомъ быть или не быть,— поршили временною слабостью (и то лишь очень небольшая часть ихъ), а въ учрежденіи Экзархата погршили противъ буквы каноновъ, то Греки, съ своей стороны, погршили противъ самаго духа каноническаго ученія, т. е. противъ духа христіанской любви и правды. Константинопольская церковь, которая есть матерь всхъ славянскихъ православныхъ церквей (въ томъ числ и Русской), которая почитается хранительницею преданій церковныхъ со временъ Апостольскихъ, должна была, конечно, и въ этомъ-спор съ Болгарами, пребыть на подобающей ей высот, явить истиннохристіанскую мудрость, истинно-материнскую любовь и снисхожденіе къ мене развитому и образованному Болгарскому племени, уважить его усилія къ возсозданію своей народной личности, и не давать мертвящей букв торжествовать надъ животворящимъ духомъ. Въ томъ, въ чемъ обвиняетъ Константинопольскій соборъ Болгаръ (въ, т. е. во внесеніи начала пламеннаго пристрастія въ идею церкви) провинился прежде всего самъ Константинопольскій Патріархатъ. Разрывъ между Патріархатомъ и Болгарскою церковью продолжается и понын, вслдствіе спора о Македоніи и Восточной Румеліи, на которую Болгарскій Экзархатъ продолжаетъ предъявлять свои права (такъ какъ об области лишь случайно не попали пока въ составъ Болгарскаго княжества, но были включены въ него Санъ-Стефанскимъ договоромъ). Положеніе Болгарской церкви въ настоящее время самое странное, двусмысленное, неправильное. Она не находится въ оффиціальномъ общеніи ни съ одною православною церковью. Мы, точне сказать, Русская оффиціальная церковь не то признаетъ, не то отрицаетъ автокефальное’ Болгарской, точно также отнеслась она, Русская оффиціальная церковь, и къ постановленію Константинопольскаго собора. Прідутъ болгарскіе архіереи въ Россію, ихъ допускаютъ свободно служить молебны въ нашихъ церквахъ, но запрещаютъ служить обдню: въ то же время Русскіе въ Болгаріи безпрепятственно говютъ и пріобщаются въ болгарскихъ церквахъ у болгарскихъ священниковъ! Такая двуличневая церковная политика многими у насъ почитается верхомъ премудрости, но вотъ уже 4 года прошло посл войны и ровно 10 лтъ посл Собора, а Россійскій Св. Синодъ еще не достигъ примиренія. Между тмъ, такое положеніе Болгарской церкви — ложное, лишенное достоинства — не можетъ не дйствовать на самихъ служителей ея, на пастырей и на паству, самимъ деморализующимъ образомъ. Католики, разумется, извлекаютъ изъ этого свои выгоды и, указывая Болгарамъ на современный разладъ въ области православія и на недостатокъ авторитета у Русской церкви, противопоставляютъ православію цльность, единство и стройность церкви Римской. И пока Константинопольскій Патріархъ будетъ препираться съ Болгарскимъ Экзархомъ о Македоніи и Румеліи, а русское высшее церковное правленіе будетъ оправдывать въ собственныхъ главахъ свою инерцію соображеніями будто бы ‘высшей мудрости’, католики конечно дремать не стешутъ, такъ что когда наконецъ въ этихъ областяхъ водворится миръ (и наврное еще худой), православіе тамъ, того и гляди, останется лишь воспоминаніемъ.
Другое обстоятельство, извиняющее вину Болгаръ — это общій низкій уровень развитія и образованія духовенства, за нкоторыми исключеніями. Но откуда-жь и было взяться боле высокому уровню подъ 500лтнимъ турецкимъ игомъ, а впослдствіи и подъ гнетомъ греко-болгарской распри? Въ 4 года своего существованія не могло же княжество обзавестись отличными богословскими семинаріями! Этому горю обязана и можетъ безъ труда помочь Россія, открывъ свободный доступъ въ свои семинаріи и академіи Болгарамъ посвящающимъ себя духовному званію, и такимъ образомъ подготовить для Болгаріи священниковъ вполн образованныхъ.
Наконецъ, примемъ въ соображеніе и слдующее обстоятельство. Католическая женская школа въ Софія конечно, какъ школа, лучше всхъ существующихъ въ болгарской столиц. Она одна даетъ вполн основательное европейское образованіе, потребность въ которомъ ощущается болгарскимъ обществомъ въ сильной степени. Ученіе поставлено въ ней мастерски. Вспомнимъ, что въ начал ныншняго вка даже и въ нашей православной Россіи, въ высшемъ русскомъ обществ было въ большомъ обыча отдавать дтей въ учебныя заведенія іезуитовъ въ Полоцк и въ самомъ Петербург, и если русскія дти не обращались въ католиковъ, то лишь вслдствіе русскаго государственнаго закона, ограждавшаго ихъ православіе. Въ то время русскіе родители также ссылались въ свое оправданіе на недостатокъ русской порядочной школы. Тмъ же оправдываются и Болгары, но гораздо съ большимъ основаніемъ, для нихъ даже и выбора нтъ: другой школы, дающей европейское образованіе, особенно женской, у нихъ вовсе не существуетъ. ‘Мы принуждены посылать теперь дтей въ католическую австрійскую школу — говорятъ они,— потому что равной по достоинству болгарской школы устроить мы пока не въ состояніи,— а русской женской школы, въ Софіи нтъ. Будь только русская школа здсь, мы конечно немедленно послали бы туда нашихъ дтей’… Русская школа! Въ самомъ дл почему же ей не быть въ Болгаріи? Какъ искра пала мысль о русской школ въ Софіи (именно женской) на сердца многихъ Русскихъ и Болгаръ и обрадовался цлый кружокъ, который! поставилъ себ задачею: употребить вс усилія къ учрежденію таковой школы. Такъ какъ одновременно всеобщая скорбь Болгаръ о безвременной гибели нашего и столько же ихняго Скобелева побуждала ихъ увковчить его имя въ Болгаріи какимъ-нибудь памятникомъ,— то и ршено было сдлать этимъ памятникомъ самую школу, которую и назвать Скобелевскою…
Мысль прекрасная, и мы всею душою желаемъ ей успха, нтъ, сомннія, что сочувственно отзовется ей и всякое русское сердце… Было бы однакоже совершенно ошибочно поставить учрежденіе школы въ зависимость отъ успшнаго сбора частныхъ пожертвованій. Такое учрежденіе должно стоять на боле твердыхъ и прочныхъ основаніяхъ, какъ матеріальныхъ, такъ и нравственныхъ. Оно не можетъ быть дломъ случайнаго кружка, который завтра можетъ и разойтись. Католическая школа въ Софіи поддерживается австрійскимъ правительствомъ и ведется корпораціей духовной, постоянно прободающей въ единомъ направленіи, несмотря на смну лицъ. У насъ такой корпораціи не существуетъ. Наше Миссіонерское Общество иметъ право дйствовать только въ сред магометанъ и язычниковъ. Почему же русскому правительству не взять на себя, вмст съ болгарскимъ, устройства этого женскаго училища? Тогда и самца частныя пожертвованіи длались бы съ большимъ довріемъ, а потому и съ большей охотой. Только одно правительство въ состояніи дать такой школ крпкую организацію, а въ виду ея,— можно смло, надяться,— и наслдники Скобелева не отказались бы, съ своей стороны, содйствовать этому достойному увковченію его памяти.
Только времени терять нечего. Дописывая эти строки, мы узнали, что католическія школы процвтаютъ и въ Самахов, и въ Рущук, и въ иныхъ мстахъ… Латинско-австрійская пропаганда растетъ съ каждымъ годомъ, и чмъ дальше, тмъ трудне станетъ бороться съ нею… Неужели Россія не въ состояніи съ нею справиться и оградить отъ нея православно-славянскій міръ?

Москва, 11-го декабря.

Вотъ еще вопросъ нисколько не головоломный, нисколько не зависящій отъ ‘переживаемыхъ Россіею внутреннихъ затрудненій’, ни отъ положенія нашихъ финансовъ, ни отъ предварительнаго исполненія нкоторыхъ реформъ, а требующій для успшнаго разршенія только немножко… энергіи, да немножко живаго національнаго чувства въ представителяхъ русской дипломатіи. Въ Англіи собирается конференція всхъ державъ, подписавшихъ Берлинскій трактатъ, для обсужденія вопроса о Дунайской коммиссіи. Въ 54 п. этого трактата сказало, что ‘за годъ до истеченія срока опредленнаго для дятельности Европейской коммиссіи (Дунайской), державы войдутъ въ соглашеніе о продолженіи ея полномочій или объ измніяхъ, которыя он признаютъ необходимыхъ сдлать’. Срокъ истекаетъ 24 апрля 1883 г., стало-быть и конференцію слдовало бы созвать гораздо ране, но державы приняли услужливо во вниманіе, что Англіи было недосужно: она воевала въ Египт — не въ вид войны, бомбардировала и разрушила Александрію — для блага Египтянъ (съ которыхъ теперь взыскиваются въ пользу Европейцевъ и вс убытки, послдовавшіе отъ бомбардировки), заняла войсками Египетъ — не въ вид завоеванія, подчинила его своей власти — не въ вид протектората, и признала международную опеку надъ Суэзскимъ каналомъ — взявъ его подъ свою вооруженную охрану… Теперь, когда эта сложная и мудреная комбинація почтя уже окончательно совершена Англіей’, вполн удачно и на диво всей Европ,— удлено время и для разсмотрнія вопросовъ второстепенныхъ, въ томъ числ и о продленіи Европейской на Дуна коммиссіи,— вопроса, Европою едвали уже не предршеннаго. Не знаемъ только — предршенъ ли онъ также и нашею дипломатіею, но не желали бы допустить такое предположеніе.
Не станемъ повторять всей статьи нашей о Дуна, помщенной еще въ 19 No ‘Руси’ 8 мая, но напомнимъ вкратц читателямъ, въ чемъ именно дло. Турецкій замнъ съ дунайскихъ устьевъ былъ сорванъ никмъ инымъ какъ Россіей,— точно также, какъ ею же были призваны къ жизни и страны прилегающія къ нижнему Дунаю, то есть Молдавія, Валахія — ныншнее Румынское королевство,— Сербія (сначала княжество, а потомъ королевство) и поздне всхъ Болгарія, да и сама Россія, съ присоединеніемъ Бессарабіи, стала придунайской державой. Россія же придала устьямъ Дуная и международное для торговли значеніе, заключивъ съ Австріей въ 1840. г. конвенцію, въ силу которой купеческимъ судамъ всхъ націй, находящихся въ мир съ Россіей, предоставлялось право свободно входить въ устья Дуная, ходить по рк вверхъ и внизъ, и выходить изъ нея, не подлежа никакимъ пошлинамъ, кром нкоторыхъ повинностей за содержаніе русла въ порядк… Черезъ 16 лтъ роли перемнились, и Европа (вмст съ Австріей) отблагодарила Россію за заботы объ общеевропейскихъ интересахъ — отнятіемъ у насъ придунайской части Бессарабіи и взятіемъ Дуная въ свою опеку. Парижскій трактатъ 1856 г. учредилъ дв коммиссіи: одну — ‘Европейскую’ или ‘Международную’, составленную изъ представителей великихъ державъ и (сверхъ того Турціи), и ‘Прибрежную’ изъ членовъ всхъ прилегающихъ къ Дунаю державъ (съ исключеніемъ, конечно, Россіи). Первая обязана была заняться очисткой Дунайскихъ гирлъ, возведеніемъ необходимыхъ для сего сооруженій и опредленіемъ пошлинъ съ судовъ для покрытія необходимыхъ на итогъ предметъ расходовъ. На производство всхъ таковыхъ работъ назначенъ былъ ей х срокъ — два года, по истеченіи которыхъ она должна была упраздниться, передавъ какъ упомянутыя сооруженія, такъ и вс свои обязанности по наблюденію за исправныхъ состояніемъ гирлъ — коммиссіи ‘Прибрежной’. Послдняя, съ своей стороны, должна была составить подробныя правила судоходства по всему Дунаю, а также произвести и вс работы нужныя для безпрепятственнаго плаванія вверхъ по Дунаю (не въ устьяхъ)… ‘Европейская коммиссія’ свое дло исполнила, избравъ изъ дунайскихъ устьевъ среднее, Сулинское, очистивъ его и вообще приведя судоходство по Дунаю отъ Галаца къ морю въ порядокъ,— исполнила не въ два года, а въ девять лтъ,— но ‘Прибрежной Коммиссіи’ не составилось вовсе. Нисколько не въ разсчетахъ было Австріи уничтожать, въ пользу принципа ‘международности’, препятствіе встрчаемое плаваніемъ по Дунаю вблизи ея предловъ, т. е. тамъ, гд начинается ея берегъ (лвый), и отворять знаменитыя ‘Желзныя Ворота’ настежь для всхъ судовъ, которыя бы пожелали подняться снизу вверхъ, до австрійскихъ владній, проектъ же устава судоходства, сочиненный Австріей, конечно, исключительно въ свою пользу, не былъ принятъ ни тогдашнею наполеоновскою Франціею, ни тогдашнею Пруссіею, къ Австріи нисколько не благоволившими. Въ виду всхъ этихъ обстоятельствъ,— полномочія ‘Европейской Коммиссіи’ въ 1865 г. были продолжены на шесть лтъ, а въ 1872 г. на Лондонской конференціи и еще на двнадцать лтъ, т.е. до апрля будущаго 1888 г’ Между тмъ положеніе длъ снова измнилось. Въ 1878 г. Россія стала снова прибрежною дунайскою державою, возвративъ себ не только лвый берегъ Дуная отъ Рени, но и лвое его устье, Килійское, съ Очаковскимъ протокомъ. Однакожъ такое пріобртеніе Россіи не создало ей покуда никакихъ особенныхъ преимуществъ. Берлинскій трактатъ только подтвердилъ такъ-сказать права и полномочія Европейской Коммиссіи, возложивъ на нее разработку устава о плаваніи и о рчной полиціи по Дунаю отъ Желзныхъ Воротъ до Галаца, при содйствіи делегатовъ прибрежныхъ державъ. Вмсто этого устава выступилъ теперь на сцену проектъ Смшанной Коммиссіи, которой ввряется рчная полиція — отъ Желзныхъ Воротъ до Сулинскаго устья включительно и въ которой предсдательство поручается Австріи, при очередномъ участіи делегатовъ отъ державъ, входящихъ въ составъ Коммиссіи Европейской.
Такимъ образомъ на разсмотрніе Лондонской конференціи должны, повидимому, поступитъ два вопроса: продолжать или не продолжать полномочія Европейской Коммиссіи и допустить ли учрежденіе Смшанной Коммиссіи по проекту Баррера, выше нами изложенному и весьма облюбленному Австріей?
Казалось бы, на первый вопросъ отвтъ Россіи можетъ быть только одинъ — отрицательный. Никакого продолженія общеевропейской опеки надъ Дунаемъ не нужно, присутствіе лишняго числа опекуновъ, лично въ интересахъ дунайскаго судоходства мало заинтересованныхъ (и въ добавокъ всегда готовыхъ сплотиться вмст противъ интересовъ Россіи), не можетъ, не должно бы представляться желательнымъ съ точки зрнія національной русской политики. Да и интересы европейской торговли нисколько не требуютъ присутствія въ Галац иныхъ представителей Германіи, Англіи, Франціи, Италіи и Турціи, кром обыкновенныхъ торгово-дипломатическихъ агентовъ, иначе — консуловъ. Можно даже наврное сказать: принадлежи лвый берегъ Дуная отъ Рени де устья не Россіи, а Австріи, международная опека,— разъ международное значеніе дунайскаго судоходства объявлено и установлено общимъ международнымъ актомъ,— признана была бы тою же Европой совсмъ излишнею. Въ настоящее же время эта опека — не надъ кмъ и не надъ чмъ-либо другимъ, какъ надъ Россіей) и надъ ея дйствіями въ водахъ Дуная и въ предлахъ ея береговаго права… Что же касается до проекта Баррера, то нтъ никакого основанія предоставлять предсдательство въ Смшанной коммиссіи непремнно и исключительно Австріи. Да и къ чему этою новою формою ‘Смшанной коммиссіи’ замнять форму несравненно боле раціональную и уже указанную Парижскимъ трактатомъ, именно форму коммиссіи Прибрежной? Къ учрежденію Прибрежной коммиссіи представляется теперь тмъ боле основаній, что бывшія Придувайекш княжества стали въ настоящее время самостоятельными державами, даже королевствами, и прибавилось третіе — Болгарія, самостоятельность которой не боле какъ вопросъ времени. Строго говоря, въ этой прибрежной коммиссіи для Австріи нтъ и мста, такъ какъ въ той части Дуная, которой присвоено международное значеніе и съ которою связаны общеевропейскіе торговые интересы, Австріи не прибрежна, однакожъ, въ виду значенія Дуная для австрійской торговли вообще и господства рчнаго коммерческаго флота Австріи на Дуна, можно и не оспаривать ея права на участіе въ Прибрежной коммиссіи. Что же касается предсдательства, то оно конечно должно бы принадлежать Россія, какъ самой крупной изъ державъ прибрежныхъ въ устьямъ Дунай, и только въ крайнемъ случа, въ интересахъ взаимнаго дружелюбія, можно было бы согласиться на допущеніе къ предсдательству и Австріи, поочередно съ Россіей.
Извстно, что въ послднее время былъ поднятъ въ Европейской Коммиссіи вопросъ о Килійскомъ усть, и даже объ Очаковскомъ проток, оба берега котораго — наши. Коммиссія отрицала право Россіи не только на очищеніе этого протока, но даже на производство инженерныхъ изслдованій. Нашъ представитель въ Коммиссіи, кажется, вообще не ознаменовалъ до сихъ поръ своего участія въ ней никакимъ особеннымъ рвеніемъ къ подъему авторитета русскаго имени (во всхъ этихъ оживленныхъ спорахъ Румынія съ Австріей, по поводу австрійскаго проекта Смшанной коммиссіи, Россія не поддержала Румыніи, не приняла въ нихъ участія: имени ея было и не слыхать). Въ поднявшемся обсужденія правъ Россіи на Очаковскій протокъ онъ также повидимому не проявилъ той твердости, которая подобала бы нашей держав. и едва-едва удалось ему отстоять — чтобъ изслдованіе протока было произведено не иностранными (въ нашихъ предлахъ!) инженерами, а русскими, хотя бы подъ контролемъ иностранныхъ и съ обязательствомъ представить результатъ ихъ работы на усмотрніе Европейской Коммиссіи. Намъ неизвстно, будетъ ли вопросъ о нашемъ прав въ Килійскомъ гирл также обсуждаться на конференціи открываемой въ Лондон, но интересно было бы знать, какъ, въ случа обсужденія, отнесся бы къ нему такой экспертъ въ согласованіи личныхъ интересовъ съ международнымъ правомъ, каковымъ въ послднее время показала себя Англія!… Въ томъ-то именно и дло, что вопросы подобнаго рода разршаются вовсе не на основаніи догматовъ, отвлеченныхъ теорій, и не на основаніи математическихъ соотношеній силы, а соразмрно съ яснымъ сознаніемъ своего права и національныхъ выгодъ, и съ энергіей личнаго духа. При скудости этой послдней, никакое обиліе матеріальныхъ средствъ не поможетъ,— никогда не будетъ казаться вполн достаточною гарантіей успха. Если побда въ этомъ мір часто принадлежитъ смлой неправд, то еще рже достается она въ удлъ правд робкой или малодушной.
Намъ постоянно грозятъ войною, или врне сказать — пугаютъ войною, такъ какъ никто вдь легкомысленно съ войною на Россію не сунется, въ какомъ бы она положеніи ни была, а тмъ мене Австрія,— да и за границей положеніе наше лучше знаютъ и лучшаго о немъ мннія чмъ ни сами. Что бы мы ни длали, какъ бы ни смирялись, какъ бы ни клялись въ своей благонравности, какъ бы ни усиливались малиться, сколько бы залоговъ своего миролюбія ни давали,— ничмъ мы не удовольствуемъ нашихъ недруговъ, ничмъ не разсемъ ихъ недоврія и подозрнія. Это подозрніе ихъ основано на логическихъ и историческихъ выводахъ, наша умренность кажется имъ противоестественною, наше смиреніе — обманомъ, наше безкорыстіе — хитрой, коварной политикой. Недавно ‘Кельнская Газета’ прямо, безъ всякаго озлобленія на Россію м даже не прибгая ни къ какимъ пошлымъ обвиненіямъ во властолюбіи, въ завоевательной алчности и т. д., спокойно и разсудительно развивала такую тему, что въ силу положенія, созданнаго для Австріи образованіемъ Германской имперіи, ein Wettkampf Австріи съ Россіей (т. е. борьба оружіемъ, на жизнь и смерть), представляется неизбжною необходимостью: просто уже потому, что Россія у Австріи на дорог и иметъ несчастіе, даже безъ малйшихъ стараній, протягивать къ себ симпатіи многихъ Славянскихъ племенъ, Австріи подвластныхъ! Но если разсужденія авторитетной германской газеты и врны, то врно также и то, что Австрія будетъ откладывать такой Wettkampf до самыхъ крайнихъ предловъ возможности, а постарается добыть себ какъ можно боле успховъ и безъ пролитія крови, одною системою запугиванія или ‘интимидаціи’. Скомпрометировать Россію въ глазахъ Славинъ, обмануть ихъ на нее надежды, поколебать въ нихъ вру въ русскую силу и сочувствіе — это для Австріи дороже десятка выигранныхъ сраженій. И это ей удается… Цлымъ рядомъ, хотя и не значительныхъ повидимому уступокъ съ нашей стороны, совершаемыхъ безъ всякой настоятельной надобности, а съ единственною лишь, съ благою, казалось бы, цлью заручиться миромъ для постепеннаго укрпленія своихъ силъ и исправленія внутреннихъ длъ,— мы все-таки не устраняемъ возможности войны и все-таки должны ее имть въ виду, а между тмъ теряемъ свои позиціи… Сами себя ослабляя все боле и боле, съ сомнительною надеждою наверстать современемъ все потерянное, мы вмст съ тмъ томимъ свою собственную родную страну обидныхъ, нездоровымъ чувствомъ напраснаго уничиженія. Но именно потому, что мы искренно не желаемъ ни войны, ни какихъ-либо поземельныхъ въ Европ захватовъ, мы имемъ право и обязанность мужественно исповдывать наши законные, кровные интересы и намтить твердою рукою предлъ нашего долготерпнія. Твердая политика — наилучшая гарантія мира, всего врне предупреждаетъ войну, всего скоре пріобртаетъ союзниковъ и друзей. Политика задабриванія и уступокъ, политика мниморазумная — и внушаетъ не уваженіе, а презрніе, распаляетъ въ нашихъ недругахъ аппетитъ къ требованію новыхъ и новыхъ уступовъ, опутываетъ незамтно насъ самихъ, и наконецъ, когда уступать будетъ боле нечего, все-таки приведетъ къ войн, но при условіяхъ самыхъ невыгодныхъ, съ руками и ногами въ стяхъ…
Пора наконецъ стать намъ крпкою ногою на Дуна и не длать эту искони-славянскую рку окончательнымъ достояніемъ Нмцевъ. Конечно, ни Сербія, ни Румынія, ни Болгарія не въ силахъ отстоять ея независимость отъ Австріи и воспользоваться всми благами этого широкаго воднаго торговаго и стратегическаго пути. Не обладая въ Черномъ мор ни военнымъ, ни коммерческимъ флотомъ, лишивъ себя сами чрезъ отдачу Добруджи Румынамъ непосредственнаго сообщенія съ Болгаріей, слдовательно и со всмъ Балканскимъ полуостровомъ,— мы должны, мы обязаны, мы не можемъ не воспользоваться тми выгодами, А которыя представляетъ намъ Измаилъ и Килійское устье съ Очаковскимъ протокомъ. Имя флотилію на Дуна при Измаил, мы. займемъ подобающее намъ положеніе,— не для угрозы кому-либо, но для защиты и нашихъ, и славянскихъ интересовъ. На такое положеніе дано намъ право исторіей, ключъ къ нему въ нашихъ рукахъ, и твердое наше заявленіе, что мы этого ключа изъ рукъ не выпустимъ, намрены имъ пользоваться, когда найдемъ нужнымъ, конечно не послужитъ поводомъ ни къ войн, ни къ ссор. Стыдно сказать, что мы до сихъ поръ не можемъ устроить пароходства по Дунаю,— пароходства, безъ котораго невозможно и мыслить объ установленіи торговыхъ связей съ Болгаріей и Сербіей, равно желанныхъ для этихъ обихъ странъ, какъ и для Россіи, выгодныхъ какъ для нихъ, такъ и для русской промышленности. Выдавая громадную субсидію Русскому Обществу Пароходства и Торговли, предоставивъ ему такимъ образомъ совершенную монополію въ Черномъ мор (къ крайнему стсненію для русской торговли) и неимоврные барыши (поднявшіе цну акцій со 150 р. до 750-ты), русское правительство безсильно заставить Общество учредить правильные рейсы вверхъ но Дунаю! Въ то же время не предлагается ни премій, ни необходимыхъ субсидій для созданія новыхъ компаній съ цлью развитія русскаго дунайскаго пароходства. Нашелся одинъ русскій предпріимчивый человкъ, князь Гагаринъ, который, выстроивъ на свой страхъ два парохода, несказанно обрадовалъ ныншнею осенью жителей Болгарскаго побережья, поднявшись съ своимъ пароходомъ выше Рущука. По словамъ князя Гагарина, плаваніе вверхъ но Дунаю можетъ установиться безъ затрудненія и съ прибылью, но только на условіи хотя бы умренной помильной приплаты со стороны правительства. А между тмъ Австрія даже знаменитому, могущественному обществу ‘Австрійское Дунайское пароходство’ выдаетъ субсидіи, да еще милліонныя. Намъ неизвстно, усплъ ли князь Гагаринъ въ своемъ ходатайств о субсидіи, но онъ тмъ боле нуждается въ правительственномъ содйствіи, что недавно пароходъ его ‘Юрій’, тотъ самый, который первый изъ русскихъ поднялся вверхъ по Дунаю, погибъ по вин англійскаго парохода, не исполнившаго правила о сигналахъ.
И Дунай течетъ въ нашихъ владніяхъ, и наилучшее устье у насъ, и въ этомъ усть наиглубочайшій протокъ, обоими берегами принадлежащій намъ (стоитъ только 3—4 милліона рублей употребить на очистку песчаныхъ наносовъ при его впаденіи въ море),— есть даже и предпріимчивые люди, ждущіе только манія властной хозяйской рука… Но нтъ чего-то,— и все коснетъ, стоитъ… Нтъ, не стоитъ, а идетъ на убыль… На Лондонской конференціи, вроятно, будутъ настаивать на сохраненіи международной надъ Дунайскими устьями опеки и на учрежденіи коммиссіи и предсдательствомъ Австріи, пожалуй, даже безъ нашего теперь въ коммиссіи участія, какъ это и предполагалось по проекту Баррера, допускавшаго Россію къ участію — въ порядк алфавитной очереди — самою послднею, года черезъ три-четыре! Можетъ-быть очистка Очаковскаго протока или и вовсе будетъ возбранена Европейскою коммиссіей, или же отложена въ долгій ящикъ,— и ни къ чему не послужитъ Россіи ея выгодная позиція на Дуна… Но почему бы такъ? Потому ли, что по мннію нкоторыхъ близорукихъ политиковъ всякое проявленіе — вовсе не задорнаго, а сколько-нибудь живаго, твердаго національнаго направленія въ политик теперь неумстно, а умстна, стало-быть, политика не національная, или приниженіе національнаго духа, вмст съ самоотверженнымъ забвеніемъ о русскихъ интересахъ? Или потому, что энергія и твердость не въ преданіяхъ, не въ привычкахъ и нравахъ нашей дипломатіи даже и тогда, когда энергія и твердость не грозятъ намъ ровно никакою опасностью? Или потому, что предъ иностранцами мы привыкли искони испытывать нкоторое чувство стыдливости (чтобъ не сказать хуже) и потребность угодливой предупредительности,— а ‘съ своими что за счеты?!’ Не знаемъ,— но знаемъ, и повторяемъ вновь, что ничто не способно было бы такъ поднять нсколько упавшій духъ русскаго общества, какъ проявленіе нкоторой бодрости и энергіи въ правительственной защит русскихъ національныхъ интересовъ,— но знаемъ, что помхи для этого проявленія не можетъ представиться въ ‘переживаемыхъ нами внутреннихъ затрудненіяхъ’, ни даже въ состояніи нашихъ финансовъ. Финансы! Есть ли основаніе отказывать въ мелочныхъ денежныхъ пособіяхъ на важныя, полезныя русскія предпріятія, когда одновременно оказывается пятимилліонное пособіе и безъ того богатой компаніи Юго-Западной группы желзныхъ дорогъ, когда добровольно и такъ долговременно терпится у насъ задержка Главнымъ Обществомъ желзныхъ дорогъ цлыхъ двадцати семи милліоновъ рублей, слдующихъ казн изъ доходовъ богатйшей въ мір Николаевской дороги, выдающей своимъ акціонерамъ дивидендъ вдвое боле гарантированнаго правительствомъ и поднявшей вдвое первоначальную цнность самыхъ акцій. И такихъ источниковъ не мало…

Москва, 18 декабря.

‘Не могла же Германія (на Берлинскомъ конгресс) требовать для Россіи боле того, что въ Петербург считали достаточнымъ… Германія, быть-можетъ, поддержала бы и дальнйшія требованія и отказы ‘Россіи’ (кром тхъ, которые были поддержаны Германіей на этомъ конгресс), ‘еслибъ Россія сама заявила‘… ‘Еслибъ Россія сама заявила таковыя’… Стало-быть она ихъ не заявляла? Кто-жъ это утверждаетъ? Органъ германскаго канцлера, ‘Сверо-Германская Всеобщая Газета’. Вотъ какимъ историческимъ непререкаемымъ свидтельствомъ публично, на дняхъ, не дале какъ 6-го декабря, охарактеризована политическая дятельность Россіи при составленіи Берлинскаго трактата,— непререкаемымъ, говоримъ мы, такъ какъ едва ли бы оно было оглашено, если бы могло быть фактически опровергнуто… Вотъ лестный аттестатъ, должно-быть вполн по заслугамъ, выданный самимъ президентомъ Бердянскаго конгресса нашей дипломатіи вообще, а въ частности — представителямъ Россіи на этомъ пресловутомъ ареопаг,— тмъ самимъ, догоримъ, въ это трудное, критическое для Россіи мгновеніе, она вврила охрану своей чести, своей славы, самыхъ дорогихъ своихъ интересовъ… Петербургскій ‘Голосъ’,— къ которому, по какому-то странному недоразумнію, обращена вышеприведенная статья нмецкой газеты (вдь никто, во дни оны, не ликовалъ такъ по поводу Берлинскаго трактата, какъ именно онъ),— не призналъ нужнымъ поразмыслить надъ рзкимъ обличеніемъ авторитетнаго органа германской печати, а отозвался глухо, въ такомъ смысл — что било бы-дескать несовмстно съ достоинствомъ Россіи поднимать старые счеты, что Россія уметъ мириться съ совершившимся фактомъ и т. д.,— въ томъ же род, какъ обыкновенно отзывается въ своихъ оффиціозныхъ рчахъ о трактат (неизбжно ссылаясь притомъ на достоинство великой Россійской державы) и нашъ дипломатическій міръ. Русское общество однако же, полагаемъ мы, отнесется къ замчаніямъ руководителя германской политики нсколько иначе, оно приметъ ихъ къ, хотя вовсе не для того, чтобы сводить счеты за прошлое и стараться лишить нашихъ дипломатовъ выданной имъ отъ князя Бисмарка за Берлинскій конгрессъ аттестаціи. Эта аттестація — ихъ неотъемлемое достояніе: она при нихъ и останется… Но русское общество способно, чего добраго, и пожелать, чтобъ русскіе дипломаты впредь таковой аттестаціи не заслуживали. Да вообще, думаемъ мы, оно усмотритъ въ этихъ откровеніяхъ ‘Сверо-Германской Всеобщей Газеты’, хотя и съ нкоторою болью стыда, не одинъ ретроспективный историческій Интересъ, а цлое назиданіе, которымъ пренебрегать не слдовало бы, а слдовало бы боле или мене вразумиться. Чмъ же вразумиться? что же рекомендуется намъ для руководства въ будущемъ, что, однимъ словомъ, читается въ строкахъ и между строкъ приведенной нами выше цитаты? Да не боле, не мене, какъ слдующее: ‘имйте же наконецъ въ виду, гг. русскіе политики и дипломаты: трудно отстаивать то, что само не стоитъ, а валится, и ужъ никакъ нельзя опираться на тхъ, у которыхъ самихъ нтъ крпкой точки опоры. Невозможно поддерживать чьи-либо чужіе интересы, если самъ заинтересованный ихъ не поддерживаетъ или самъ иметъ о нихъ неясное и неточное представленіе. Сила волющая, ревнивая къ своей чести и достоинству, всегда всякую другую силу заставитъ съ собою считаться, но кому же надобность принимать почтительно въ соображеніе — даже не требованія, а пожеланія такой силы, которая не уметъ хотть, которая не только лишена этой ревнивости и твердой, опредленной воли, но и сама не вдаетъ предла своей уступчивости, мры своему долготерпнію? Особенно же невозможно, въ состязаніи представителей различныхъ національностей между собою, ожидать успшныхъ результатовъ для того изъ нихъ, въ комъ національное чувство и самосознаніе наиболе слабо, или кому, по его простодушію, постоянно мерещится, что уступи онъ тамъ, заупрямься тутъ, такъ вотъ на представляемую имъ страну сейчасъ и ползутъ съ войною,— тогда какъ война, напримръ, съ Россіей въ какомъ бы положеніи она ни была, ни для кого дло не лакомое, а въ высшей степени рискованное и опасное»…
Совтъ не дуренъ. Изъ какихъ побужденій онъ данъ, внушенъ ли искреннимъ дружественнымъ чувствомъ или же сорвался въ минуту раздраженія, располагающаго къ откровенности и вызваннаго разными газетными русскими попреками Германіи за измну ‘дружб’,— это совершенно безразлично. Совтъ ли, обличительный ли отвтный укоръ — все равно: замчанія ‘Сверо-Германской Всеобщей Газеты’ намъ пригодны, и было бы малодушіемъ въ томъ не сознаться. Напротивъ, ими необходимо воспользоваться, въ нихъ заключается такое указаніе на образъ дйствій въ политик, на Дипломатическую ligne de conduite, котораго разумность невозможно оспорить. Намъ возразятъ, пожалуй, что легко ‘честному маклеру’ разсуждать такъ теперь, post factum, но если бы тогда, на конгресс, Россія дйствительно потребовала то или другое, такъ никакой бы поддержки съ его стороны не встртила. Можетъ быть, но потребовать все таки бы не мшало. Тогда по крайней мр не было бы и мста обвиненію — будто со стороны Россіи, на конгресс, даже и не заявлялось серьезнымъ образомъ иныхъ требованій кром тхъ, которыя поддержаны Германіей и которыя ‘въ самомъ Петербург признаны достаточными’… Впрочемъ, повторяемъ, наша рчь не о Берлинскомъ трактат, а лишь по поводу комментаріевъ на трактатъ, исходящихъ отъ самого бывшаго президента Берлинскаго конгресса,— комментаріевъ, съ которыми поставленные лицомъ къ лицу наши политики и дипломаты оказываются, но выраженію Петра Великаго, ‘не въ авантаж’… Авось-либо это послужитъ для нихъ трезвительнымъ урокомъ для будущаго, такъ какъ ни по чему еще не видно, чтобы горькій опытъ, во образ трактата, уже самъ по себ пролилъ новый свтъ въ ихъ политическое сознаніе, внесъ новыя силы духа въ ихъ дятельность.
Если бы результаты Берлинскаго трактата были послдствіемъ нашего пораженія на пол брани, были предписаны намъ побдителемъ, Россія подчинилась бы имъ хотя и съ болью въ сердц, однако же съ тмъ чувствомъ нравственнаго удовлетворенія, которое даетъ сознаніе честно исполненнаго долга. Несравненно оскорбительне условій Берлинскаго трактата были для народнаго самолюбія, сами по себ, результаты Парижскаго мира 1856 г., такъ какъ они сопровождались утратою части русской государственной территоріи, добытой дорогою цною русской крови. И однакожъ нравственное дйствіе Парижскаго трактата было совершенно иное чмъ трактата Берлинскаго, оно не только не уронило духъ въ Русской земл, но напротивъ, какъ бы окрылило его новою силою бодрой вры въ призваніе и назначеніе Россіи. Не то было въ 1878_году, въ которомъ мы, побдители въ битвахъ, оказались вдругъ позорно побжденными, но не вншнимъ превосходствомъ враговъ, а собственнымъ малодушіемъ, или точне сказать малодушіемъ и маловріемъ высшей общественной среды, боле или мене руководящей судьбами великаго духомъ и непреклоннаго въ своей исторической вр народа. Мы согршили тяжкимъ грхомъ — хулой на собственный духъ народный, и вотъ этимъ-то гнетомъ грха и объясняется то болзненно-нравственное состояніе, въ которое впала Россія съ самой эпохи Берлинскаго трактата. Деморализующее дйствіе этого гнета сказалось вовсе не въ одной области вншней политики, но столько же и*въ области политики внутренней, и во всемъ духовномъ стро общественномъ. Какъ бы мы ни жмурились, боясь заглянуть себ смло въ глубь души, какъ бы ни заглушали немолчный, тайный голосъ совсти, какъ бы ни убждали свой умъ доводами грошовой мудрости, какъ бы ни убаюкивающій чувство народнаго самолюбіи еще боле дешевыми насмшками надъ самообольщеніемъ узкаго, ‘кваснаго патріотизма’ и узкой любви къ народности,— чувства совершеннаго нами грха, словно какой-то измны самихъ себ, какого-то вроотступничества нами содяннаго, продолжаетъ гнести, давить, душить насъ и подтачивать все наше нравственное общественное бытіе. Таково разъдающее, разлагающее свойство всякаго грха нераскаяннаго… Только сознавъ свою вину, свой грхъ противъ нашего собственнаго народнаго духа, противъ природы собственнаго историческаго организма, и только искренно, чистосердечно покаявшись въ немъ, избавимъ ми себя отъ его удручающей тяжести. Только покаяніе возвратитъ намъ здоровье и бодрость. Безъ этого внутренняго цленія, никакія вншнія ‘мропріятія’, экономическія и политическія, не принесутъ намъ пользы, не дадутъ благого плода, потому что были бы построены на песк, потому что прочно и плодотворно въ общественномъ организм лишь то, что коренится въ глубинахъ крпкаго общественнаго духа…
Вотъ что намъ нужно. Не къ нарушенію или упраздненію постановленій Берлинскаго трактата призываемъ мы, не воинственный пылъ стараемся вызвать, а ждемъ и чаемъ въ нашей общественной, поверхнародной сред (и особенно на ея высшихъ ступеняхъ) возрожденія народнаго русскаго чувства и сознанія — чрезъ подвигъ внутренняго мужественнаго самообличенія и искренняго покаянія. Остальное приложится…
Аксаков Иван Сергеевич
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Против национального самоотречения и пантеистических тенденций, высказывавшихся в статьях B.C. Соловьева, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1884
  2. Русское самодержавие — не немецкий абсолютизм и не азиатский деспотизм, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1865
  3. Петербург или Киев?, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1862
  4. Австро-Польский суд над Галицко-Русскими патриотами, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1881
  5. Устройство земской волости административное и судебное, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1881
  6. По поводу правительственного совещания с земскими сведущими людьми, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1881
  7. По поводу статьи B. Н. Лясковского: ‘Наши гимназии’, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1886
  8. О деле Токарева, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1881
Электронная библиотека