Печатное дело и судебный произвол, Катков Михаил Никифорович, Год: 1883 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 7 минут(ы)

М. Н. Катков

Печатное дело и судебный произвол

<1>

Москва, 13 марта 1883

Только что состоялось поразительное, до неистовства обрадовавшее наши антиправительственные органы определение кассационных департаментов Сената о предании бывшего казанского губернатора Скарятина суду с участием присяжных заседателей, как в ‘Правительственном Вестнике’ напечатано следующее сообщение, переданное нам вчера вкратце по телеграфу:

В No 66 ‘Петербургской Газеты’ от 9 сего марта в передовой статье под заглавием ‘К процессу Кронштадтского банка’ помещены сведения и суждения по делу о злоупотреблениях в Кронштадтском коммерческом банке, направленные к тому, чтоб указать на неосновательное будто бы привлечение к уголовной ответственности по этому делу подсудимых статского советника князя Оболенского и потомственного почетного гражданина Суздальцева, которые в числе других лиц преданы суду по определению С.-Петербургской судебной палаты. Означенные сведения оказываются фактически вполне неверными и несогласными с действительными обстоятельствами дела. Что же касается основанных на таких превратных сведениях явно односторонних суждений, то их появление в повременном издании представляется совершенно неуместным ввиду предстоящего еще гласного рассмотрения и разрешения упомянутого дела судом в судебном заседании, впредь до которого законом воспрещается оглашение в печати каких-либо данных, относящихся до существа производящегося уголовного дела.

Вследствие этого по поводу помещения в ‘Петербургской Газете’ вышеупомянутой статьи возбуждено по распоряжению прокурора С.-Петербургской судебной палаты надлежащее уголовное преследование на основании ст. 1038 Улож. о Наказ, уголовн. и исправ., дополн. по продолжению 1876 года.

Мы прочли инкриминированную статью в ‘Петербургской Газете’ и не можем придти в себя от изумления. Верны или не верны сообщенные в ней сведения, односторонни или не односторонни высказанные в ней суждения, — но в ней нет ни одного слова, которое могло бы оправдать воздвигаемое против нее уголовное преследование. Ничего не может быть безобиднее и безвреднее этой статейки. Сведения и суждения в вопросе совершенно специальном, не колеблющем ни основных законов государства, ни начал нравственности и общественного порядка, ни религии, это несколько слов, сказанных в защиту не какого-либо крамольника, но совершенно мирного гражданина, несколько слов, основательных или неосновательных, которые никому и ничему повредить не могут, — где же повод к преследованию уголовного свойства, которое может вести редактора газеты к тюремному заключению?! Где злой умысел, составляющий основания уголовной ответственности? Судебные учреждения причислены к так называемым либеральным учреждениям, в них доктринеры видят палладиум общественной свободы. Вот вам и либерализм!

Выходит так, что можно обсуждать законы, правительственные меры, внутреннюю и внешнюю политику, от которой зависит спокойствие государства, но нельзя коснуться определения судебной палаты или действий прокуратуры, не рискуя попасть в тюрьму.

Закон запрещает обнародовать сведения о подследственном деле, пока следствие продолжается. Смысл закона очевиден. Преждевременное оглашение сведений может в некоторых случаях повредить следствию, помешать раскрытию истины, повести к сокрытию следов преступления. Так и сказано в самом тексте закона. А потому закон запрещает оглашение подробностей подследственного дела лишь до заключения следствия, что также выражено в тексте закона. Но следствие по делу о Кронштадтском банке уже было заключено и передано в суд, когда появилась инкриминированная статья: где же основание привлекать газету к уголовной ответственности в силу упомянутого закона? Законно ли это? Или судебное ведомство, мнящее себя независимым от государства и самодовлеющим организмом, не обязано стесняться законом и стоит выше его как власть самодержавная и лишь под Богом ходящая? Зачем же и ссылаться на закон?

Вот еще черта: когда журналы и газеты во время следствия вкривь и вкось толковали о Кронштадтском деле, но во вред князю Оболенскому, то прокуратура молчала, когда же одна газета уже по заключении следствия, в законное время, скромно выразила сомнение в справедливости привлечения его к уголовной ответственности и указала на гражданскую сторону дела, то газету эту также привлекают к уголовной ответственности.

Одновременно с появлением вышеприведенного сообщения в ‘Правительственном Вестнике’ получили мы текст адреса князю Д.Д. Оболенскому, подписанного тульскими дворянами во время последних выборов: не усмотрит ли наша юстиция и в адресе этом что-либо уголовное?

М. Г., князь Дмитрий Дмитриевич,
Собравшись по случаю выборов Тульского дворянства на предстоящее трехлетие, мы были глубоко огорчены вашим отсутствием.
Известие о постигшем вас несчастии не могло не вызвать в нас искреннего к вам сочувствия. Двенадцатилетняя деятельность ваша как предводителя дворянства в уездах Ефремовском и Епифанском давно ознакомила нас с безупречною честностью вашею в делах общественных и всегдашнею готовностью вашею на всякое доброе и полезное дело.

Внешние обстоятельства могли сложиться случайно неблагоприятно, но мы пребываем уверены в том, что намеренно вы не могли принять участие в каком-либо недостойном поступке. Уверенность эта заставляет нас обратиться к вам с выражением нашего неизменного к вам доверия и уважения.

Да поможет вам Бог вселить те же убеждения в ваших судьях. Тульский губернский предводитель дворянства Свечин. (Следуют 108 подписей, в том числе 8 уездных предводителей и московский губернский предводитель, граф Бобринский, как епифанский помещик.)

<2>

Москва, 16 марта 1883

‘Русские Ведомости’, испугавшись упрека в либеральной радости по случаю преследования печати, поспешили учинить диверсию. Они рады, что ‘их петербургский собрат’ привлечен к суду, а не подвергся административной расправе за его ‘формальное, хотя и пустое, нарушение закона’, и желают ему вполне оправдаться. Оправдаться от пустого обвинения! Судебным чинам приходится благодарить своего защитника словами басни: ‘Хотя услуга нам при нужде дорога’ и т.д.

Нас же ‘Русские Ведомости’ продолжают упрекать в извращении смысла 1038 ст. Улож. о Наказан. Извращение заключается-де в софистическом толковании указанного узаконения, которое гласит: ‘Кто до судебного заседания или прекращения дела огласит в печати сведения, обнаруженные дознанием или предварительным следствием, тот, смотря по более или менее вредным от сего последствиям, подвергается’ и т.д.

Закон этот воспрещает оглашение сведений, обнаруженных предварительным следствием, ввиду вреда, который может от того произойти: вот главное. Спрашивается, в чем же могут состоять вредные последствия, предусматриваемые 1038 ст. Улож. о Наказаниях? Очевидно, в том, чтобы не помешать следствию, которое в иных случаях требует строгой тайны. Услужливый же защитник судебного ведомства полагает, что 1038 ст. предусматривает вредное влияние на будущих присяжных, имеющих участвовать в судебном разбирательстве. Сведения, обнаруженные следствием, могут вредно действовать на присяжных! Вот до чего можно договориться, если не стесняться ни совестью, ни здравым смыслом! Но может ли закон иметь в виду сокрытие от присяжных тех сведений, прочтением коих должно начинаться судебное разбирательство? Прокуратура, привлекающая к судебной ответственности ‘Петербургскую Газету’, указывает на ‘односторонние суждения’, в ней высказанные, между тем как статья 1038, на которую прокуратура ссылается, ничего не говорит о ‘суждениях’, а только запрещает до поры до времени обнародование ‘сведений’, не возбраняя касаться судебных определений. Никакого исключения не делается относительно судебных определений обвинительной камеры. Но коль скоро состоялось судебное определение, в силу коего субъект, состоявший под следствием, становится лицом подсудимым или обвиняемым, то нет законного основания воспрещать всякое слово по поводу состоявшегося судебного определения.

‘Русские Ведомости’ напрасно упрекают нас в софизме. Если б оне прежде уяснили себе смысл и цель закона, который оне взялись истолковывать, то не стали бы дурачить своих читателей утешением, что возбужденное за пустяки преследование кончится пустяками.

Мы думаем, что достоинство суда и судебных членов обязывает их не возбуждать пустых дел.

<3>

Москва, 17 марта 1883

Возвращаемся к вопросу, возбужденному репрессивным действием судебного ведомства против газеты, сказавшей несколько слов в защиту одного из лиц, привлеченных к суду по делу о Кронштадтском банке. Вопрос этот не имеет для нас никакого личного значения. Мы не адвокаты ни газеты, ни тех лиц, за которых она вступилась. Да и дело это пустое. Но для нас оно имеет общее значение, и о нем стоит сказать еще несколько слов независимо от пререканий с ‘Русскими Ведомостями’.

В Англии, классической стране так называемой политической свободы и самостоятельного судоустройства, предварительное следствие по судебным делам, требующим следствия, производится открыто и так же состязательным образом, как и сам процесс. Сторона обвинения и сторона защиты препираются публично пред мировым или полицейским судьей, точно так же как и во время собственно судебного заседания, на котором окончательно решается участь обвиняемого лица. Следует заметить, что руководитель предварительного следствия, мировой или полицейский судья, не есть член судебной корпорации и не находится ни в какой от нее зависимости. Еще менее зависит от нее и самое предание суду. Дело, выясненное в публичном состязательном процессе, передается в известных случаях на решение так называемого большого суда присяжных, состоящего из местных нотаблей, не имеющих никакого отношения к судебной корпорации, и которым соответствовало бы то, что у нас называется сословными представителями. Предание суду есть тяжкое дело, и английский порядок не вверяет предания суду самой же судебной власти. У нас напротив: судебная корпорация и следствие производит, — притом тайно и на всей своей воле, с правом предварительного заключения в тюрьму, — и суду предает, и судит, и сама проверяет свои решения, никому и ни в чем не отдавая отчета. Власть ее простирается не только на частных лиц, но de facto и на правительственных. Она нашла не лишним, между прочим, вооружиться правом оградить и от публики тайнодействие обвинительной власти. Запрещено оглашать в печати сведения, ‘обнаруженные дознанием и предварительным следствием’. Не знаем, с лучшим ли успехом благодаря этому ведется у нас следственное дело, чем там, где оно производится более или менее открыто, но закон, возбраняющий оглашение ‘сведений, обнаруженных следствием’, мотивирует это запрещение предотвращением ‘вредных последствий’. Если держаться строго текста закона, то воспрещается оглашение не всяких сведений о деле, подлежащем следствию, а лишь таких, кои самим следствием обнаружены. Затем, по силе закона, только в том случае воспрещается оглашение, когда оказывается вред. Безвредных же сведений, хотя бы и добытых самим следствием, закон не запрещает. Спрашивается, какие же вредные последствия предусматривает закон, запрещая преждевременное оглашение сведений? Очевидно, помеху следствию. Но, говорят, этим не ограничивается возможный вред. Оглашение сведений предварительного следствия может-де подействовать на публику не в том смысле, как желала бы обвинительная власть, и чрез то повлиять на настроение будущих присяжных (которые у нас, кстати сказать, не всегда знают грамоте). Печать-де, овладев фактами предварительного следствия, может придать им ту или другую окраску и высказать суждения, не согласные со взглядами судебного ведомства. Наши ‘либералы’ в случае надобности не хуже цензуры озабочены вредом тенденциозной окраски фактов и суждений. Но закон, из пределов которого не должна, по самой профессии своей, выходить никакая судебная власть, — закон, возбраняя опубликование сведений, добытых следствием, не запрещает суждений по поводу определения о предании суду. В возражение нам говорят: ‘Можно ли разбирать обвинительный акт или заменяющее его определение Палаты, не касаясь данных предварительного следствия?’ Но данные предварительного следствия, переходя в определение Палаты, а затем и в самый процесс, получают новое значение и уже составляют судебное определение или обвинительный акт, а не следственное дело. Предавая суду преследуемое лицо, Судебная Палата объявляет, за какое деяние, и никакой закон не возбраняет оглашение этого сведения, которое и сам суд объявляет, а равно и суждений, к каким оно подает повод с той или другой точки зрения. В данном случае газета не раскрывала тайн камеры судебного следователя, а только заявила о предании известного лица суду за такое-то деяние, высказав при этом свое суждение. Применять к этому статью 1038 значит расширять по произволу применение закона. Наши либералы, впрочем, допускают всякий произвол со стороны судебных инстанций и чинов, требуя преклонения пред ним как пред высшею законностью.

Итак, к чему сводится вопрос? Доктрина наших ‘либералов’ требует, чтобы судебная корпорация была во всем самовластна, а с тем вместе и со стороны публики обеспечена, и чтобы преследуемое лицо, пораженное тяжким решением, предающим его суду, безмолвно шло на скамью подсудимых, и чтобы никто не смел сказать во всеуслышание слово в его пользу — во вред сколько угодно, если обвиняемый не мошенник, не разбойник и в особенности если по несчастью занимал административную должность. Будто бы те неизвестные лица, которым приведется быть присяжными заседателями, настроятся вредным образом, если кто-нибудь, не разделяющий воззрения обвинительной власти, выскажет публично свое мнение! Присяжные во время процесса разобщаются с публикой, их не допускают до сношений с кем бы то ни было, их запирают для совещаний, в заседании дело раскрывается пред ними во всех подробностях, они выслушивают обвинительный акт, основанный на предварительном следствии, они присутствуют при новом следствии, которое нередко дает результаты, противоположные предварительному, наконец, они слышат страстные речи и обвинения, и защиты. Что же значат пред этим статьи, появившиеся в газете? Может ли предполагаемое впечатление такой статьи что-нибудь значить в сравнении с теми, которые сыплются на присяжных во время судебного заседания? Нет, если считается нужным возбранять выражение мнения, несогласного с воззрением обвинительной власти, то побуждением к тому может быть все что хотите, только не опасение за беспристрастие присяжных…

Впервые опубликовано: ‘Московские ведомости’. 1883. 14, 17, 19 марта. No 72, 76, 77.

Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/katkov/katkov_pechatnoe_delo_i_sudebniy.html.

М. Н. Катков

Печатное дело и судебный произвол

Читайте также: