Павильон Крайнего Севера
Павильон Крайнего Севера
* * *
* * *
* * *
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Павильон Крайнего Севера, Коровин Константин Алексеевич, Год: 1933
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Коровин К.А. ‘То было давно… там… в России…’: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 1. ‘Моя жизнь’: Мемуары, Рассказы (1929-1935)
…В опере ‘Лакмэ’, где пела Ван-Зандт, кто-то поставил на сцену голубой столик с красными ножками, очень яркий. Я увидел его на спектакле и в огорчении говорю Савве Ивановичу:
— Откуда взялся этот столик? Он не в тон. Его так видно. Он убивает Ван-Зандт.
— Это настоящий, индусский,— говорит Савва Иванович.— Прахов привез, просил поставить на сцену.
— Ужасно.
Я так огорчился, что почувствовал себя несчастным и уехал домой. Говорю своей собаке:
— Польтрон, милый. Никто ничего не понимает, уедем, Польтрон. Уедем далеко в Сибирь, забуду я театр, будем жить в лесу, охотиться, построим избушку.
При слове ‘охотиться’ собака оживилась и смотрела на меня пристально, махая хвостом.
Я собрал краски, холсты и написал Савве Ивановичу письмо, что больше не могу, уезжаю в деревню. Он прислал за мною артиста Малинина. Я с ним приехал к Мамонтову.
В столовой, как сейчас помню, сидели Поленов, Васнецов, Серов, профес. Прахов. Столовая была большая, в романском стиле. Громадный каменный камин, по бокам висели щиты из кожи и красные древки, пики киргизов, а по стенам — отличные панно, картины В.М. Васнецова ‘Ковер-самолет’ и ‘Витязи’.
— Мы собрались судить вас,— сказал Савва Иванович, смеясь.
— Да, этот столик настоящий,— объявил профессор Прахов.
— Может быть, и настоящий, но не в тон.
— Константин прав,— сказал Серов,— вероятно, не в тон портит ему всю гамму.
— Это ужас,— говорю я,— хотя бы дали его перекрасить, но по форме он ерунда, мелко, понимаете, мелко… И в театре не должно быть ничего настоящего. Все, что принадлежит глазу зрителя, весь цвет, форма — есть создание художника.
— Верно,— сказал Васнецов и, видя, что я расстроен, обнял меня и кротко сказал:
— Такая доля наша, всегда будете страдать за правду, вы еще молоды, а будет всегда.
— Но все же,— заметил Савва Иванович,— мы вас приговорили в Сибирь, в ссылку. Вот что, в Нижнем будет Всероссийская выставка, мы решили предложить вас сделать проект павильона отдела ‘Крайний Север’, и вы должны поехать на Мурман. Вот и Антон Серов хочет ехать с вами. Покуда Архангельская дорога еще строится, вы поедете от Вологды по Сухоне, Северной Двине, а там на пароходе ‘Ломоносов’ по Ледовитому океану. Я уже говорил с Витте, и он сочувствует моей затее построить этот отдел на выставке.
— Мой сын поедет с вами,— сказал Прахов.— Он будет собирать разные сведения об улове рыбы, составлять статистику.
— Ну, Константин,— сказал Серов,— сдавайся, значит, мы в эскимосы с тобой поступаем.
— Интересно, и я бы поехал,— сказал Поленов,— полярное солнце, океан, северное сияние, олени, киты, белые медведи…
Все как-то задумались, смотря на большую карту, которую Савва Иванович развернул на столе.
— Вот тут,— В.М. Васнецов указал на карту,— какое искусство было прежде, удивление, иконы какие, диво-дивное. Теперь не очень-то поймут все величие искусства этого края…
В Нижнем Новгороде достраивалась большая выставка. Особым цветом красили большой деревянный павильон, построенный по моему проекту.
Кругом шла терраса и резная балюстрада, в которой выпилено было солнце и самоеды, идущие на оленях по снегу. В огромных бочках, за стеклами, лежали рыбы морского промысла. Павильон Крайнего Севера, названный Двадцатым отделом, был совершенно особенный и отличался от всех. Проходящие останавливались и долго смотрели. Подрядчик Бабушкин, который его строил, говорил:
— Эдакое дело, ведь это што, сколько дач я построил, у меня дело паркетное, а тут все топором… Велит красить, так, верите ли, краску целый день составляли и составили прямо дым, какая тут красота? А кантик по краям чуть шире я сделал. ‘Нельзя,— говорит,— переделывай’. И найдет же этаких-то Савва Иванович, прямо знал бы… Так только, из уважения к Савве Ивановичу делаешь, смотреть чудно, канаты, бочки, сырье… Человека привез с собой, так рыбу прямо вот живую жрет. Ведь достать эдакова тоже где!..
— Ну что,— сказал он Савве Ивановичу,— сарай и сарай. Дали бы мне, я бы вам павильончик отделал в петушках, потом бы в дачу переделали, поставили бы в Пушкине…
Большое здание Северного отдела. На днях выставка открывается. Стараюсь сделать в павильоне то впечатление, то чувство, которое я испытал там, на Севере. Вешаю необделанные меха белых медведей, ставлю грубые бочки с рыбой, кожи тюленей, шерстяные рубашки помор, морские канаты, якоря, яруса, снасти, крючки, челюсти кита, длинные шкуры чудовищ белух. Думаю, как бы передать этот особенный запах океана и скал. Из бочек вынимают мох, который я привез с собой, и кладут его под пол павильона. Самоед Василий, которого я тоже привез с собой, уже выпил, он тоже старается, меняет воду в оцинкованном ящике, в котором сидит у нас милейший тюлень, привезенный с Ледовитого океана и прозванный Васькой.
Самоед Василий кормит его живой плотвой и сам ее ест, кстати, плотву вынимает из ведра, показывает ее тюленю, кричит перед ним ‘Ур, ур, ур… а, а, а’. Тюлень так чудно подражает и быстро проглатывает рыбу.
Большие панно моей работы висят на стенах павильона, окруженные белыми мехами.
— Можно посмотреть? — говорит вошедший в павильон худой и очень высокий молодой человек, в длинном сюртуке, блондин с светлыми ресницами серых глаз.
— Смотри,— отвечает самоед Василий…
Из квадратного чана с водой высунулся тюлень Васька, темными глазами посмотрел на высокого блондина, крикнул ‘ур-а’ и, плеснув ластами, пропал в воде.
— Это же черт знает что такое! — сказал высокий молодой человек, как бы обращаясь к кому-то.
Василий съел живую плотицу. Молодой человек близко смотрел прямо ему в рот. В это время я выходил с художником Рубо завтракать.
Савва Иванович сидел с каким-то озабоченным человеком. Увидав меня, он встал и спросил:
— Вы куда?
— Идем в ресторан,— ответил я.
— Отлично. Идемте вместе.— И Савва Иванович, простясь с озабоченным человеком, пошел с нами.— В день открытия выставки в городском театре я даю ‘Жизнь за царя’. Вчера приехал Шаляпин. Он был здесь. Он пошел смотреть ваш отдел.
‘Этот молодой человек, должно быть, и был Шаляпин’,— подумал я. За завтраком Савва Иванович был грустен, я его спросил, что с ним.
— Сейчас узнал, что жюри Академии художеств постановило снять дивные панно Врубеля как нехудожественные. Что это такое!.. Какое непонимание!..
Открытие выставки было торжественное. Служили молебен, был министр Витте, много петербургской знати.
Смотрели отдел Крайнего Севера. Витте расспрашивал меня про Екатерининскую гавань и удивлялся, отчего рыбу не привозят сюда к нам. Тюлень прокричал ‘ура’, что всех развеселило.
— А умные глаза у этого тюленя,— сказал Витте Савве Ивановичу.
По уходе Витте в павильон набился народ. Васька-тюлень и Василий-самоед имели успех. Василий то и дело ел живую рыбу, и восхищенные зрители давали ему на чай. Как-то грустно было мне, когда тюлень Васька с чудными глазами потешал публику, весь его океан был в этом оцинкованном ящике с водою. А панно, написанное мною, висящее на стене павильона, изображало, как люди бьют на льду палками этих бедных Васек.
— Морской человек,— говорил самоед Савве Ивановичу про тюленя.— Они любят нас, с нами живут, мы их не бьем.
Вечером я обедал у Саввы Ивановича. Потом надо было ехать в театр, на открытие Оперы. Человек, подававший к столу, сказал нам, что в погребе спит Василий.
— Самоед, ему жарко, знать, вот и сейчас лежит выпивши там.
Мы пошли смотреть, открыли крышку погреба. На снегу лежал Василий, спал, а рядом с ним, распластавшись на льду, так же сладко спал тюлень Васька.
— Это они у себя дома,— смеясь, сказал Савва Иванович.— Наверное, видят сны и северное сияние, чум, очаг, тундру, океан. Как это все трогательно в жизни и как таинственно!..
Павильон Крайнего Севера — Впервые: Возрождение. 1933. 24 декабря. Входит в издание ‘Константин Коровин вспоминает…’. Печатается по газетному тексту.
опера ‘Лакмэ’ — см. выше, прим. к с. 61, премьера в ‘Опера Комик’ в Париже состоялась в 1883 г.
‘Ковер-самолет’ — картина В.М. Васнецова (1880).
‘Витязи’ — картины с таким названием у В.М. Васнецова нет, здесь, очевидно, Коровин спутал две картины: ‘Витязь на распутье’ (1882) и ‘Богатыри’ (1881-1898).
…в Нижнем будет Всероссийская выставка…— см. выше, прим. к с. 63.
…жюри… постановило снять дивные панно Врубеля как нехудожественные — художники, участники выставки, во главе с В.А. Серовым и К.А. Коровиным бурно отреагировали на это требование и решили забрать свои работы с выставки. Положение спасло лишь участие Мамонтова, о чем Коровин пишет ниже (см.: Комаровская Н.И. О Константине Коровине. Л., 1961. С. 66).
…открытие оперы — см. выше, прим. к с. 59.