Passe-temps, Салиас Евгений Андреевич, Год: 1906

Проза
Время на прочтение: 28 минут(ы)
Скачать в PDF

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
ГРАФА
Е. А. САЛІАСА.

Томъ XIX.

МЕЛКІЕ РАЗСКАЗЫ.

Изданіе А. А. Карцева.

МОСКВА.
Типо-Литографія Г. Н. ПРОСТАКОВА, Петровка, домъ No 17, Савостьяновой.
1906.

PASSE-TEMPS.

Разсказъ.

I.

Въ глухомъ узд подмосковной губерніи, въ красивой, гористой мстности, расположились село и помщичья усадьба, незатйливая, заурядная. Воскресенское принадлежало гвардейскому офицеру ротмистру барону Деллингсу, родомъ прибалтійцу.
Помщикъ ни разу не явился въ своемъ имніи, только аккуратно вытребывалъ доходы. Баронъ былъ богатый человкъ, имлъ три имнія въ Россіи и одно главное, майоратъ въ Балтійскихъ провинціяхъ. Въ свой Лифляндскій замокъ Деллингсъ здилъ каждое лто, въ русскихъ же имніяхъ не бывалъ никогда.
Усадьба въ Воскресенскомъ стояла вчно пустая, заброшенная. Только въ трехъ угловыхъ комнатахъ жилъ управитель, молодой человкъ двадцати трехъ лтъ, со своею матерью.
Вслдствіе постояннаго отсутствія помщика, молодой управитель почти замнялъ его, дйствовалъ самостоятельно и полноправно. И вс мстныя мелкія власти смотрли на него такъ же, какъ еслибъ онъ былъ дйствительно помщикомъ Воскресенскаго.
Павелъ Дмитріевичъ Шуминъ, несмотря на свои молодые годы, сумлъ поставить себя такъ, что вс относились къ нему съ уваженіемъ.
Молодой человкъ былъ недавно лишь на мст управителя, замстивъ своего покойнаго дядю, управлявшаго имніемъ съ незапамятныхъ временъ.
Съ первыхъ лтъ своего существованія онъ попалъ на руки къ дяд, такъ какъ потерялъ отца. Благодаря этому, не учившись ни въ какой школ, проживя почти безвыздно все дтство и юность въ Воскресенскомъ, Павелъ Шуминъ все-таки не только умлъ читать и писать, по милости своего дяди, не только зналъ ариметику, Законъ Божій, географію, но имлъ кое-какіе свднія, повидимому, совершенна излишнія для человка въ его положеніи, но, разумется, повліявшія на его нравственный обликъ.
Любимйшая поговорка дяди была: ‘ученье — свтъ, а неученье — тьма.’ Насколько могъ этотъ человкъ образовать самого себя, настолько же постарался просвтить и племянника, замнившаго ему сына.
Варвара Степановна Шумина была женщина простая, тихая, полная, очень лнивая и очень добродушная. Разумется, она обожала сына.
Прошло уже два года что Шуминъ, живя съ матерью, мирно управлялъ Воскресенскимъ. Они занимали т же комнаты, гд прожили цлыя двадцать лтъ еще при жизни: дяди.
Кром того, у Шуминой была еще дочь, двочка лтъ двнадцати, которую братъ чрезвычайно любилъ. Онъ отдалъ ее въ пансіонъ, платя довольно дорого, и съ наслажденіемъ думалъ о томъ, что когда-нибудь сестра будетъ вполн просвщенная двушка.
Разумется, Варвара Степановна, тотчасъ же по полученіи сыномъ мста управителя, начала мечтать о томъ, чтобы женить его и зажить счастливо цлою семьей. И это вскор уладилось. У такого же управителя какъ и Шуминъ, верстахъ въ двадцати, была дочь не очень красивая, но чрезвычайно скромная и тихая двушка. Отецъ, съ одной стороны, мать, съ другой, простодушно-хитро устроили, что молодые люди совершенно для себя незамтно стали женихомъ и невстой. Отецъ невсты пожелалъ только отложить свадьбу до осени по особенному соображенію. Онъ хотлъ на скопленныя четыре тысячи въ приданое единственной дочери купить небольшой хуторъ, лежащій какъ разъ между двумя имніями и продававшійся какимъ-то разорившимся помщикомъ.
А пока молодой человкъ и его мать въ ожиданіи свадьбы проживали такъ, что могли назваться самыми счастливыми людьми на свт. Все улыбалось имъ въ будущемъ.
Былъ уже іюль мсяцъ. Покосъ былъ въ самомъ разгар. Шуминъ, добросовстно относившійся къ своимъ обязанностямъ, имя предъ собой постоянно примръ въ покойномъ дяд, вставалъ ранехонько и здилъ верхомъ или въ кабріолет по всему имнію, возвращаясь только на два часа пообдать.
Однажды, въ половин іюля, на дорог отъ станціи желзнодорожной линіи къ Воскресенскому появился въ простой телг какой-то человкъ, съ виду важный чиновникъ, съ удивительными бакенбардами и съ горделивымъ взглядомъ. Это былъ столичный выздной лакей баронессы Деллингсъ.
Появленіе его въ Воскресенскомъ было ударомъ для управителя и его матери. Онъ явился объяснить словесно чтобы какъ можно скоре готовили все для барыни баронессы, прізжающей къ себ недли на три или на мсяцъ.
‘Зачмъ? Почему? Какимъ образомъ такъ вдругъ’ — вопросы, которые, конечно, были любопытными для управителя и его матери, они не ршились предложить.
Важный лакей, котораго они приняли сначала за самого барона, долженъ былъ только все осмотрть, отдать кое-какія приказанія и выхать обратно въ Петербургъ.
Обойдя домъ, осмотрвъ все, сообразивъ кое-что, онъ объяснилъ Павлу Шумину.
— Это чертъ знаетъ что такое! Это только наша барыня можетъ такія фантазіи производить! Ну, какъ пріхать вдругъ въ эту дыру? Магазиновъ нту… Что же она тутъ длать будетъ?
Лакей ворчалъ, разводилъ руками, посылалъ все къ черту, а самъ мечталъ только объ одномъ: поскоре убраться, окончивъ кое-какъ свое порученіе. Хорошо выспавшись за ночь, онъ тотчасъ собрался обратно. На нкоторые вопросы Шумина онъ отвчалъ:
— Какъ знаете, выцарапывайтесь. Да я полагаю, баронесса проживетъ недлю и безъ оглядки отсюда убжитъ. Вдь они деревни не пробовали. Всю жизнь прожили на Подъяческой у отца своего, а потомъ на Захарьевской посл замужества, да еще за границей не мало…
Петербургскій лакей ухалъ, а Павелъ Шуминъ остался совершенно смущенный и встревоженный. Ему казалось, что если бы объявили нашествіе иноплеменныхъ войскъ, то онъ былъ бы меньше смущенъ, нежели теперь.
Прідетъ барыня баронесса, вроятно, важная, капризная. Старая она была, или молодая, онъ не зналъ. Предполагалъ, что молодая, такъ какъ и самому барону было не боле тридцати лтъ. Въ нкоторыхъ вещахъ Павелъ полагался на мать.
— Вы ужъ, матушка, ради Создателя, помогите, говорилъ онъ.
Варвара Степановна общала помочь, но тоже смущалась. Въ горничныхъ она сама никогда не бывала, столичныхъ важныхъ барынь никогда не видывала. А вдь эта къ тому же еще баронесса! А что такое ‘баронесса’, Варвара Степановна даже хорошенько не знала. Представлялось ей только, что это еще выше чмъ генеральша.
— Такъ ли, сякъ ли, объяснила она, а ужъ надо ждать всякихъ непріятностей. Ужъ она непремнно злющая, капризная, прихотливая. Загоняетъ она и тебя, и меня, да что жъ длать? Вдь онъ сказывалъ,— пробудетъ всего не больше мсяца, а можетъ быть соскучится, проживетъ недлю да и удетъ.

II.

Черезъ недлю была получена съ нарочнымъ отъ станціи депеша, чтобы въ такой-то день и часъ выслать лошадей. Шуминъ давно приготовилъ единственную, стоявшую въ сара, большую карету. Экипажъ простоялъ четыре дня на воздух и какой-то особенный затхлый запахъ, которымъ онъ проникся, сталъ нсколько легче.
Въ назначенный день карета четверней выхала на станцію, а за ней въ кабріолет отправился и самъ Шуминъ.
Черезъ нсколько часовъ все преобразилось въ Воскресенскомъ. Въ имніи была сама помщица, баронесса Зинаида Андреевна, а съ ней франтоватая горничная. Не только Шуминъ, но и Варвара Степановна были поражены вншностью прізжей барыни. Они ожидали увидть почему-то не очень молодую, очень непріятную фигуру, рзкую въ обращеніи, прихотливую, во всякомъ случа, командующую.
Въ Воскресенское явилась чрезвычайно красивая, высокая, стройная женщина. Волосы ея были блокурые съ рыжеватымъ оттнкомъ, глаза большіе, синіе, цвтъ лица, шеи и прелестныхъ рукъ поразительной близны, какъ вообще у рыжихъ. Звучный, мягкій и ласковый голосъ особенно поразилъ ихъ. Вдобавокъ баронесса отнеслась ко всему чрезвычайно снисходительно и ребячески весело…
— Что же длать, сказала она, — какъ нибудь проживу. Да это все пустяки… Молоко есть, яйца есть, куры есть. Ну, вотъ и довольно, съ голоду не умру!
И она весело разсмялась и такъ поглядла на Шумина, что тотъ почему-то вспыхнулъ и сдлался пунцовымъ отъ висковъ до воротника рубашки.
Баронесса помстилась въ двухъ комнатахъ усадьбы и тотчасъ же, набравъ кое-что въ дом и выкинувъ кое-что вонъ, такъ устроила эти дв комнаты, что ихъ узнать было нельзя.
Въ тотъ же вечеръ мать и сынъ, уже уставъ немножко это всякихъ мелкихъ заботъ, дождавшись наконецъ минуты, когда можно было ссть за столъ и напиться чаю, поглядли вопросительно другъ другу въ глаза, думая объ одномъ и томъ же.
— Да, вонъ она какая!.. выговорила Варвара Степановна.
И полное лицо ея расплылось въ добродушную и довольную улыбку.
— Да, матушка, совсмъ не такая. Мы-то, мы-то что думали! Вотъ, матушка, женщина! Вдь бываютъ же эдакія на свт! Мн, знаете, представляется такъ. Читалъ я тутъ съ нижней полки шкапа третій томъ одного сочиненія… Такая обида, что нтъ другихъ томовъ. Называется чудно: Три Мушкатера. Сочинитель называется Александромъ, фамиліи не помню. Да, не въ этомъ дло. А вотъ тамъ эдакая вотъ описана. Мушкатеры это должно быть эдакіе въ род военныхъ, по нашему гусары что ли… Такъ вотъ тамъ про эдакую я читалъ, какъ наша Зинаида Андреевна.
Варвара Степановна, накушавшись чаю, заснула сномъ праведныхъ.
ІПуминъ легъ, но долго не спалъ. Образъ прізжей баронессы неотступно стоялъ предъ нимъ. Не только онъ никогда не видалъ такихъ женщинъ, но никогда не предполагалъ, чтобы таковыя водились на свт.
Павелъ Шуминъ по природ своей былъ человкъ особенный. Самъ онъ нердко думалъ, что онъ немножко то, что народъ называетъ ‘порченымъ’. Съ нимъ случались такого рода вещи, которыя не случались съ другими.
Порой на него нападала какая-то тоска безпричинная, казалось безсмысленная. Онъ тосковалъ о чемъ-то, желалъ чего-то, самъ не зная чего и зачмъ. Многое пустое на него сильно дйствовало. Иногда случалось, что даже рожокъ пастуха приводилъ его въ какое-то непонятное состояніе.
Случалось ему подолгу, цлый часъ, смотрть на какую-нибудь живописную мстность, облитую заходящимъ солнцемъ, и во всемъ этомъ онъ находилъ что-то особенное что умиляло его. Но этого умиленія онъ понять не могъ и то чувство, которое наполняло его сердце на нсколько мгновеній, и сладкое, и горькое одновременно, изумляло его.
— Право, точно порченый! говорилъ онъ самъ себ. Скажи кому-нибудь, что, оглядвъ все кругомъ себя на цлыя десять верстъ, захочется теб вдругъ заплакать, ну, прямо скажетъ всякій человкъ: безумный, молъ…
Кром того, у Шумина была страсть, влеченіе къ музык. Онъ зналъ массу псенъ, которыя только могъ слышать на сел и въ уздномъ городк. Вс эти псни онъ передлывалъ на свой ладъ и плъ. Голосъ у него былъ большой и сильный и чрезвычайно пріятный.
Въ дом стоялъ въ углу рояль. Какъ-то разъ Шуминъ постукалъ по немъ и звуки инструмента въ пустомъ дом поразили его. Ему было тогда не боле двнадцати лтъ. Онъ выпросилъ позволенія у дяди брянчать на клавикордахъ барскихъ. Дядя позволилъ.
Шуминъ сталъ наигрывать вс свои псни на инструмент и теперь уже очень порядочно игралъ обими руками, не имя никакого понятія о томъ что такое ноты. Онъ, конечно, не разъ слышалъ объ этомъ, но зачмъ нужны эти ноты — онъ хорошенько не понималъ.
Иногда случалось Шумину быть недовольнымъ своимъ положеніемъ и своею жизнью. Его тянуло туда, гд, по словамъ дяди, живутъ просвщенные люди.
— Въ столиц бываютъ музыканты, которые такъ играютъ, говорилъ дядя, что ты съ одного вечера съ ума сойдешь.
Однако поздка въ Москву, которая предполагалась нсколько разъ, ни разу не удалась. Вообще Шуминъ былъ молодой малый чрезвычайно наивный. Многое въ немъ самомъ его удивляло и между прочимъ то, что онъ находилъ всхъ сельскихъ двушекъ, кое-какихъ барышень, которыхъ видлъ въ уздномъ городк, все некрасивыми.
Т, которыя считались красивыми, для него были дурны. Даже его невста, слывшая за хорошенькую въ своей семь и по мннію его матери, ему казалась тоже крайне некрасивою. Такой женщины, которую бы онъ назвалъ красивою, онъ не встрчалъ и начиналъ думать, что это его придурь: такихъ женщинъ, какихъ онъ воображаетъ, не бываетъ.
И вдругъ теперь сразу, въ одинъ мигъ, онъ увидлъ такую женщину, которую не ршился даже назвать этимъ именемъ. Это какое-то особенное высшее существо! Мысленно поставилъ Шуминъ ее, баронессу, и свою невсту Аннушку рядомъ и ахнулъ среди ночи и темноты въ горниц.
— Какъ же это такъ! И та женщина, и эта женщина… Это что-то совсмъ выходитъ странное, даже смшное.
И вспомнилось сразу Шумину, что однажды съ нимъ случилось нчто подобное. Къ нему пріхалъ въ гости пріятель, волостной писарь, учившійся, но не кончившій курса, въ Петровской академіи. Оба они вмст очутились передъ зеркаломъ и Шумину показалось, что между нимъ и его пріятелемъ — громадная разница.
Оба они мущины, оба однихъ лтъ, а между тмъ ничего нтъ общаго между ними. Не смотря на свою наивность, Шуминъ долженъ былъ сознаться, что онъ, все таки, должно быть не очень дуренъ собою.
Дйствительно, Шуминъ былъ очень красивый малый, съ черными вьющимися волосами, съ маленькими усами и только что пробивающеюся пушистою бородкой.
Одно лишь портило его, по мннію матери и по его собственному. Онъ былъ страшно смуглъ лицомъ, почти коричневый. Ни мать, ни онъ не понимали, что въ этомъ-то именно и заключалась красота Павла Шумина. Онъ былъ лицомъ какъ самый красивый цыганъ.
Теперь, среди ночи, ворочаясь въ постели и вертясь, какъ блка въ колес, Шуминъ, конечно, не могъ предполагать, что баронесса была удивлена его вншностью, если не такъ же, какъ онъ ею, то все-таки настолько, что въ ту же ночь ей приснился ‘lazzoroni’ Воскресенскаго, какъ назвала она. молодого управителя.

III.

На утро, проснувшись, Шуминъ собрался было на полевыя работы, но не выхалъ. Горничная баронессы уже явилась къ Варвар Степановн и совершенно затормошила женщину. Привыкши проводить время на мягкомъ кресл у окошка, Варвара Степановна совсмъ потерялась. Даже видъ у нея былъ перепуганный.
Да и какъ было не испугаться? Баронесса говорила вчера, что все какъ-нибудь обойдется, лишь бы только были куры, да яйца съ молокомъ, а горничная требовала все такое, что умъ за разумъ зайти можетъ!
Она спрашивала, готовить ли поваръ завтракъ? Какой поваръ — сама она не знала. Варвара Степановна то же не знала.
Затмъ горничная явилась снова черезъ часъ и спросила у Шуминой, далеко ли до города, чтобы послать сейчасъ верховаго за пудрой.
— Нигд въ сундукахъ пудры не оказывается. Проснется Зинаида Андреевна, что же тогда будетъ? Какъ же безъ пудры?
Варвара Степановна таращила глаза, спрашивала какая такая пудра и нельзя ли ее чмъ-нибудь замнить, ну хоть бы баранками или печеньемъ какимъ.
— Да ее не дятъ! презрительно отозвалась горничная и чуть-чуть не сказала вслухъ: ‘да ты дура совсмъ’.
Шумина, разумется, упросила сына никуда не отлучаться изъ дому.
— А то я совсмъ съ ума сойду! объяснила она.— Ужъ брось ты тамъ покосы свои. Тутъ, голубчикъ, дло важне. Останется она нами недовольна и улетимъ мы съ тобой. Надо ее удовольствовать и благополучно съ рукъ сбыть.
Дйствительно, Шуминъ, подумавъ, ршилъ, что совтъ матери самый благоразумный. По хозяйству ничего за его отсутствіе плохого произойти не могло. Все было налажено, народъ былъ добросовстный. Его присутствіе на поляхъ было, пожалуй, и излишнимъ, а здсь, напротивъ, его присутствіе было необходимо.
Баронесса поднялась часовъ въ одиннадцать, а въ первомъ часу уже прислала за Варварой Степановной. Она желала ее видть. Шумина отправилась къ барын, но черезъ четверть часа вернулась чуть не бгомъ, что съ нею не бывало уже лтъ десять.
— Голубчикъ, иди ты къ ней! Я ничего не могу, да и она сама сказала: ‘съ вами, молъ, толку не добьешься’. Ты знаешь, я мыслями не скоробогатая, не знаю что ей отвчать.
— Да въ чемъ дло? спросилъ Павелъ.
— Да все такое… И въ городъ послать, и въ Москву послать, и того, сего купить, и повара нанять… Ну, что же я ей на все отвчу? Поди, ради Создателя!
Шуминъ осмотрлся въ зеркало: видъ его былъ совершенно приличный. Кафтанъ русскаго покроя синеватый сидлъ на немъ ловко. Воротнички блой сорочки были въ порядк. Высокіе сапоги, надтые на шаровары, были отлично отчищены работникомъ Антропкой. Волосы немножко вились и закручивались.
‘Можетъ быть это не совсмъ вжливо, да что жъ съ ними подлаешь’, ршилъ Шуминъ. Онъ готовъ былъ бы на это время остричься подъ гребенку, но эдакое дло сдлать въ Воскресенскомъ было некому.
‘Пойти разв къ старому Сергичу на деревню?’ подумалъ Павелъ, глядя на свою курчавую голову въ зеркало. Да вдь онъ самъ сказываетъ, что барановъ стричь въ молодости умлъ, а людей стричь не учился.
И, какъ бы мысленно махнувъ рукой, онъ направился въ горницы барыни.
Смущеніе и робость явились въ немъ еще прежде, чмъ онъ переступилъ порогъ комнаты, изъ которой баронесса успла уже сдлать очень порядочную гостиную.
Шуминъ вошелъ, сдлалъ два шага впередъ, но остановился и, окончательно сконфузясь, произнесъ:
— Извините!
И онъ шагнулъ обратно къ двери.
— Идите сюда! послышалось ему.
Павелъ остановился и боялся, не ослышался ли онъ.
— Подите сюда! повторила Зинаида Андреевна смшливымъ голосомъ.
Обстоятельство, озадачившее и обратившее въ бгство Шумина, было то, что онъ нашелъ барыню лежащею на диван. Голова ея покоилась на двухъ блыхъ подушкахъ, сплошь обшитыхъ кружевами. На ней было платье нжно-желтаго цвта съ фіолетовыми лентами и бантами въ изобиліи. На протянутыхъ ножкахъ виднлись такіе же желтенькіе съ бантиками башмаки.
ІПуминъ, не понимавшій почему барыня, только-что поднявшаяся, лежитъ на диван, сообразилъ, что она хвораетъ или легла снова отдохнуть и стало быть его присутствіе совершенно неприлично.
Онъ приблизился медленно къ дивану, и въ нсколько мгновеній смущеніе его прошло, уступивъ мсто другому чувству, охватившему все его существо. Онъ невольно залюбовался красавицей, которая лежала предъ нимъ. Онъ не могъ назвать по имени то, что поразило его, а это была кокетливость всей фигуры женщины, изящество и элегантство вмст… Баронесса глядла на него, улыбаясь, и глядла такими глазами, что Павелъ невольно опустилъ свои и снова, какъ вчера, вспыхнулъ. Онъ не могъ выдержать этого взгляда. Въ немъ было что-то прохватывающее насквозь. Онъ по наивности не зналъ, что взглядъ этотъ есть взглядъ хищнаго существа. Несмотря на чудный блескъ и миловидное выраженіе, этотъ взглядъ былъ зловщій, онъ былъ какъ бы голубино-ястребиный
— Я васъ просила прійти, заговорила Зинаида Андреевна,— потому что съ вашею матушкой не могу объясниться. Ужъ вы пожалуйста помогите. Садитесь.
Баронесса показала легкимъ движеніемъ на кресло около дивана, но Павелъ, смущаясь, засменилъ глупо ногами и не двигался съ мста. Онъ не зналъ, долженъ ли повиноваться простому приглашенію.
Онъ помнилъ смутно, что дядя его говаривалъ ему, какъ непріятно и даже обидно по два часа стоять предъ сидящимъ бариномъ и разговаривать. Стало быть, дядя не садился предъ барономъ.
— Садитесь. Такъ разговаривать неудобно, повторила баронесса нетерпливо.
Шуминъ ршился и слъ, но вмст съ тмъ чувствовалъ, что никогда въ жизни онъ не сидлъ такъ неудобно. Кресло было самое обыкновенное, а ему было на немъ такъ неловко, что онъ бы лучше предпочелъ простоять хоть двнадцать часовъ. Онъ не понималъ однако, что мшало ему сидть на кресл? Она мшала! Ея присутствіе, ея взглядъ, ея красивая, лежащая фигура.
— Ну-съ, отвчайте мн пожалуйста какъ быть. Вотъ въ чемъ дло.
И баронесса объяснила Шумину все то, что ей необходимо, дабы какъ-нибудь прожить недли дв, три въ Воскресенскомъ.
— Все это возможно, отозвался Павелъ.— Самъ я съзжу, разыщу, чрезъ четыре дня все будетъ. Только извините, это все очень дорого будетъ.
— Ахъ, не въ этомъ дло! Возьмите денегъ сколько нужно и сдлайте. А горничной пожалуйста не слушайте. Я ей даже не прикажу ходить къ вашей матушк, ее безпокоить. Бдъ это не моя горничная. Моя заболла предъ отъздомъ изъ Петербурга и эту я наняла въ Москв. И я къ ней не привыкла, и она не знаетъ моихъ привычекъ.
Получивъ двсти рублей денегъ, Павелъ собрался уходить. Баронесса остановила его вопросомъ:
— Совершенно забыла… Скажите пожалуста, далеко ли отсюда имніе г. Рамина, оно называется кажется по его фамиліи?
— Раменское. Это отсюда верстахъ въ двадцати, объяснилъ Шуминъ.— Помщикъ тамъ тоже никогда не бываетъ.
Зинаида Андреевна улыбнулась и кивнула головой, какъ бы отпуская его.
Павелъ вышелъ нсколько озадаченный. Раменское было именно то самое имніе, въ которомъ управлялъ отецъ его невсты.

IV.

Жизнь баронессы въ деревенской глуши кое-какъ наладилась въ смысл первыхъ потребностей, но зато иныя потребности не только не были удовлетворены, но деревенская тишина только раздражала ихъ, не удовлетворяя. Въ столищ баронесса убивала многіе часы дня болтовней въ гостиныхъ или мыканьемъ по магазинамъ. Теперь весь день-деньской тянулся безпощадно. Утромъ, думая о цломъ предстоящемъ дн, баронесса глядла на него такъ же, какъ посмотритъ путникъ, если бы предъ нимъ развернулась огромная пустыня, дикая и безлюдная, которую къ вечеру надо пройти. Уныніе и неувренность въ своихъ силахъ одолваетъ путника. Такое же чувство одолвало и Зинаиду Андреевну.
— Который часъ? спрашивала она, вставая, у горничной.
— Половина двнадцатаго-съ.
‘Еще четырнадцать часовъ!’ думала баронесса, ложившаяся по привычк спать посл полуночи. ‘Я этого не вынесу. Я заболю’. _
На третій день посл того, что Павелъ справлялъ ея порученья, баронесса послала за нимъ вечеромъ, прося прійти.
— Что прикажете? явился Павелъ.
— Прежде всего — садитесь.
Когда Павелъ слъ на кончикъ стула около нея, баронесса устремила на него свои большіе голубые глаза и долго молчала. Просто и не стсняясь разглядывала она его съ какимъ-то сосредоточеннымъ выраженіемъ на красивомъ лиц’.
— У меня въ Петербург въ будуар есть вашъ портретъ, Павелъ Дмитріевичъ, выговорила она наконецъ.
Павелъ удивился.
— Да. У меня виситъ копія съ одной извстной картины. Она называется ‘Поцлуй’. На ней дв фигуры — женщины и мущины. Мущина молодой малый, неаполитанецъ, нчто въ род Ладзорони… Молодой рыбакъ, что ли?..
Баронесса не хотла сказать ‘нищій’ и даже не хотла, сказать ‘крестьянинъ’, чтобы не обидть Шумина.
— Вотъ этотъ ладзорони — вы живой…
— Я очень черномазъ… усмхнулся Павелъ.— Умываюсь по два раза въ день. Но это не отъ того… Таковъ уродился… Да это что же-съ. Не всмъ быть красивыми.
— Вы считаете себя некрасивымъ? выговорила баронесса, съ крайнимъ удивленіемъ.
— Встимо, эдакая чернота въ лиц обидна. Да что жъ длать.
— Вы думаете, что вы дурны? вымолвила она снова и вдругъ залилась звонкимъ смхомъ. Настолько показался ей наивенъ этотъ молодой малый, чрезвычайно красивый и говорящій про свое лицо съ сожалніемъ.
— Скажите мн, Павелъ Дмитріевичъ, вы были когда-нибудь влюблены?
Павелъ сразу смутился и вспыхнулъ.
— Отвчайте по правд…
— Ей Богу не знаю-съ. Сдается, что не бывалъ никогда. Не въ кого было, да и не до того. Вотъ и теперь у меня невста, а я такъ полагаю, что и къ ней я отношусь не такъ, какъ другіе женихи. Якобы къ какому пріятелю…
— Невста. Вы женитесь?…
И баронесса закидала Шумина вопросами объ его нареченной, затмъ распрашивала все, что ей приходило на умъ, вдаваясь въ малйшія подробности его жизни.
Чрезъ полчаса она знала всю заурядную жизнь Шумина, какъ еслибы прожила съ нимъ весь вкъ. Наконецъ нсколько разъ задала она Павлу одинъ и тотъ же вопросъ, но онъ отвчалъ уклончиво и двусмысленно, такъ какъ былъ убжденъ, что понимаетъ вопросъ по своему. Ему сдавалось такое, что баронесса, конечно, спрашивать не станетъ.
— Вы меня не понимаете… Вы не отвчаете, смялась Зинаида Андреевна.— Я спрашиваю… Ну, скажу прямо.. Я замужняя женщина и могу… Много ли было у васъ пріятельницъ, хоть изъ простыхъ женщинъ съ деревни.
— Съ бабами какая же дружба-съ. Вотъ въ город есть у меня одинъ пріятель.
— Вы, стало-быть, не хотите меня понять и отвчать. Ну, такъ я васъ заставлю насильно. Много ли у васъ перебывало любовницъ… Вотъ!..
— Никогда-съ. Помилуйте… прошепталъ Павелъ и потупился.
— Какъ никогда? Это вы, извините, лжете.
— Божусь вамъ Богомъ!
Баронесса изумленными глазами поглядла на Шумина, потомъ сдлала еще два вопроса, на которые тотъ, совершенно растерявшись, ничего не отвтилъ.
— C’est curieux! воскликнула она какъ бы сама себ.
Бесда продолжалась часа два, и наконецъ баронесса отпустила управителя словами:
— Приходите ко мн, пожалуйста, по вечерамъ. Я умираю съ тоски.
— Если прикажете.
Оставшись одна, баронесса думала:
— Да чистый lazzaroni съ ‘Поцлуя’ Моллера. Какая наивность, страсть и какая… Да прелесть. Il est adorable. И она глубоко задумалась.
Павелъ вернулся къ себ и встрченный матерью отвелъ отъ нея глаза въ сторону. У него не хватило духу прямо поглядть ей въ лицо. Ему казалось, что онъ будто сейчасъ совершилъ что-то крайне дурное. Укралъ будто… Или его изъ кабака привели домой, поднявъ пьянымъ на улиц.
— Чудно… чудно… говорилъ онъ самъ себ. Да и въ голов гудитъ. А какая она? Господи помилуй! Женщина?.. Да гд же? Она не женщина! Она что-то эдакое… другое… Еслибы такая вотъ… была бы женой…
И вдругъ дрожь пробжала по его спин, голова загорлась и въ вискахъ застучало.
Онъ вышелъ изъ дому, прошелъ въ садъ и долго усиленно вдыхалъ въ себя ночной воздухъ, какъ еслибы легкая одышка напала на него.
На другой день еще въ два часа дня горничная позвала Шумина къ барын. Онъ явился.
Баронесса объявила ему, что ей хочется куда нибудь прохаться, въ поле, въ лсъ…
— Прикажите карету заложить…
— О, нтъ… Телгу… Телгу…
Павелъ замтилъ, что у него есть кабріолетъ, но тогда баронесс придется и править самой.
— А вы? удивилась она.
— Если позволите… Но онъ у меня очень тсный… безпокойно вамъ будетъ.
— Нисколько… Мы съ вами потснимся немного. Это будетъ очень весело и… Мн, а не вамъ. Вы вдь ненавистникъ женщинъ.
Павелъ смолчалъ и только потупился.
Чрезъ полчаса у подъзда стоялъ уже кабріолетъ. Баронесса вышла въ легкомъ лтнемъ плать, и такъ какъ на двор была страшная жара, то она выбрала костюмъ въ которомъ плечи и руки были видимы, лишь на половину скрытыя блымъ газомъ. Когда она сла въ узенькій кабріолетъ и почти прижалась красивымъ плечомъ къ плечу Павла, лицо его сразу потемнло, сдлалось сурово-озлобленнымъ, и вмст съ тмъ одна изъ возжей вывалилася вдругъ изъ рукъ. Разумется эта оплошность, благодаря смирной деревенской кляч, не могла причинить никакой бды. Павелъ, подобралъ возжу, и кабріолетъ двинулся.
Баронесса заболтала тотчасъ, но Павелъ почти не отвчалъ, и не глядлъ на спутницу.
Она наконецъ присмотрлась къ нему внимательно, потомъ, хотя не сразу, догадалась, что съ нимъ и стала смяться. Но вдругъ смхъ этотъ прекратился, и она задумалась…
‘Такъ или иначе, ршила она наконецъ мысленно, а это экземпляръ рдкій и любопытный. Oui, cela serait curieux. Какъ жаль, что я прежде сюда ни разу не прізжала. Теперь Раминъ… Вся эта исторія, которая разразится на дняхъ… Bien dommage!..’
Всю остальную дорогу баронесса тоже молчала упорно, а Павелъ сидлъ угрюмый и ни разу не взглянулъ на баронессу, даже не покосился.
Чрезъ часъ кабріолетъ былъ на опушк лса. Павелъ слзъ, привязалъ лошадь къ дереву и, по желанію баронессы, они вступили въ чащу собирать грибы.
Однако, пройдя нсколько шаговъ, Зинаида Андреевна сла на землю и объявила, смясь, что дальше не пойдетъ.
— Садитесь и разсказывайте мн что-нибудь.
— Что прикажете, отозвался Шуминъ, опускаясь около нея.
— Ахъ, это скучно… Все ‘что прикажете’. Ну, я прикажу, во-первыхъ, поцлуйте мою руку. Это вамъ на смхъ. Въ наказаніе за вашу ненависть къ женщинамъ.
И она, улыбаясь, протянула предъ лицомъ Павла свою красивую руку. Онъ обомллъ и не двигался, глядя на нее полубезумными глазами.
— Вы не хотите… Я вамъ приказываю.
— Но вы… изволите шутить…
— Скоре… Если вы сію секунду не поцлуете мою руку, то я ради шалости, чтобы васъ наказать еще хуже… потребую чтобы вы десять разъ поцловали ее…
— Зинаида Андреевна… Это же нельзя! Выговорилъ Павелъ глухо, страдательно и не глядя на нее.
— Отчего? изумилась она искренно и опустила руку.— Отвчайте?
Павелъ молчалъ, опустя голову, и тяжело переводилъ дыханіе.
— Отвчайте же. Почему нельзя? Неужели, дйствительно, всякая женщина вамъ вполн гадка, противна?..
— Ахъ, что вы, встрепенулся онъ.— Я не то… Какъ прикажете.
— Я и приказываю… да вы не слушаетесь…
Она снова подняла руку къ самому лицу и, подвинувъ, приложила къ его губамъ.
Губы его только дрогнули на рук.
— Не такъ… Еще… Это не называется поцловать. Ну вотъ… Пожалуй такъ… Еще разъ… Я васъ выучу…
У Шумина мутилось въ глазахъ, кровь стучала въ голов, а на сердц сказывалась одна боль, одно страданіе, какъ еслибъ его мучили и терзали… Когда кончились эти пытки? Какъ двинулись они назадъ? Долго ли пробыли они съ баронессой въ лсу? И что они говорили — Шуминъ совершенно не могъ ничего вспомнить. И наоборотъ, въ памяти его, какъ бы врзалось и возставало ярко и неотступно: какъ она лежитъ, опрокинувшись на трав, и смется, заглядывая ему въ лицо… Всю ночь не смыкалъ онъ глазъ и среди тьмы своей горницы ясно видлъ лежащую и смющуюся баронессу. И жутко становилось ему отъ этого виднія, почти привиднія…

V.

Чрезъ два дня посл этой поздки въ лсъ, о которой и баронесса, улыбаясь, вспоминала довольно часто, ей подали привезенную со станціи почту — три письма.
Она переглядла ихъ и быстро распечатала второе, узнавъ сразу почеркъ.
‘Даже немного страшно! выговорила она шепотомъ. Что можетъ онъ писать. Зачмъ. Такъ скоро?!’
Письмо это было доказательствомъ чего-то неожиданнаго и нежелаемаго.
— Неужели вы, monsieur Раминъ, струсили?.. баронесса разорвала конвертъ и поглядла на подпись…
— Да, онъ…
И нершительно повертвъ письмо въ рукахъ, она снова произнесла:
— Ну, что жъ? Надо читать… Не ожидала я отъ него!
Развернувъ листокъ, она поглядла въ средину. На второй страниц ей бросились въ глаза строчки:
‘Вопервыхъ, это было бы не честное дло — простое убійство, вовторыхъ, почемъ знать? Простая случайность можетъ ршить вопросъ иначе… Я могу быть убитъ’…
— А, вотъ что! произнесла Зинаида Андреевна, вспыхнувъ и закусивъ губу жемчужными зубами.
Глаза ея невольно снова посмотрли на подпись, но прочли и три послднія строчки.
‘Такимъ образомъ я не только не могу имть отпуска, но и просить его — значитъ потерять навсегда расположеніе къ себ великаго князя’.
— C’est par trop fort! воскликнула баронесса и швырнула письмо на столъ. Волненіе ея усилилось, глаза раскрылись шире, губы сжались, красивое лицо ея стало просто злое.
— Это почти невроятно! вымолвила она чрезъ мгновеніе.
Распечатавъ другое письмо, которое было отъ мужа, она пробжала его. Баронъ заботливо и нжно разспрашивалъ жену, какъ она дохала и какъ устроилась въ Воскресенскомъ. Зинаида Андреевна ухмыльнулась, бросила письмо и распечатала третье. Оно было отъ портнихи, которой она забыла уплатить предъ своимъ выздомъ по счету около тысячи рублей. Баронесса снова взялась за первое письмо и начала читать его. Новаго ничего не узнала она.
Товарищъ ея мужа, однополчанинъ, ротмистръ Раминъ, отказывался на отрзъ отъ того, что было условлено между ними предъ ея отъздомъ. Раминъ долженъ былъ поссориться съ барономъ Делингсомъ, вызвать его на дуэль и убить, такъ какъ онъ стрлялъ отлично, а баронъ никогда пистолета въ руки не бралъ. Затмъ, тайнымъ образомъ повидавшись въ деревн, любовники должны были ршить какъ поступить дале. Предполагалось посл суда и полугодового заключенія въ крпости хать за границу и внчаться. Зинаида Андреевна врила, что все это такъ и будетъ. Она ухала въ деревню, чтобы не присутствовать при ‘громкой’ исторіи. Въ дйствительности случилось совершенно иное.
Когда Раминъ повдалъ одному изъ своихъ товарищей о томъ, что намренъ сдлать, тотъ, боле умный и дальновидный, убдилъ его въ двухъ вещахъ. Первое, что Раминъ не первый избранникъ сердца баронессы и не послдній. Онъ — третій по счету, считая только за прошлые два года. Это было имъ доказано безусловно. Второе, въ чемъ товарищъ убдилъ Рамина, была аксіома французскаго происхожденія: ‘Любовникъ замужней женщины, замщающій ваканцію посл смерти ея мужа или развода, открываетъ тмъ самымъ другую ваканцію’…
Раминъ отказался отъ гнуснаго убійства и написалъ, что даже не можетъ пріхать объясниться лично съ возлюбленной, такъ какъ получаетъ эскадронъ и просить отпуска не можетъ.
— Quelle infamie! повторила три раза баронесса по прочтеніи письма. Да, подлость! Низость! Другое слово я и придумать не могу.
И вдругъ чрезъ нсколько мгновеній она разсмялась и начала такъ громко хохотать, что горничная, нсколько удивленная, почти бгомъ явилась въ горницу. Баронесса смялась почти весело, а между тмъ она смялась надъ самой собой. Ей представилось ея собственное положеніе настолько смшнымъ, глупымъ, ‘ridicule’, что она не могла удержаться.
Эта свтская женщина относилась къ себ подчасъ настолько объективно, насколько это возможно для крайне умнаго существа. А между тмъ умна она собственно не была. Въ ней были только два сильные двигателя въ характер: себялюбіе и дерзость.
Она была для самой себя въ полномъ смысл слова идоломъ. Міръ существовалъ для нея постольку, поскольку онъ могъ ей быть полезенъ или пріятенъ. А пользованіе имъ зависитъ отъ смлости. И баронесса была отъ природы, да и старалась всячески обучиться быть дерзкою по принципу или по пословиц: ‘Смлость города беретъ’.
‘Да, это недурно! подумала она, переставъ смяться. Пріхала въ эту трущобу ради того, чтобъ удалиться на время изъ Петербурга ‘ради драмы’, какъ они говорятъ, и вдругъ, что же? Милый муженекъ ничего и не подозрваетъ, спокойно себ пьетъ въ большомъ количеств лафитъ и играетъ въ карты, а этотъ… en vrai animal струсилъ и на попятный дворъ… И боясь меня, или совсть заговорила, даже сюда не прідетъ… Спрашивается, зачмъ же я-то сюда пріхала?.. C’est adorable! . Вмсто драмы — водевиль’.
Зинаида Андреевна тотчасъ же взяла шляпку и зонтикъ и отправилась прогуляться по саду. Расположеніе ея духа было самое насмшливо-игривое. Она не могла удержаться, чтобы нсколько разъ не улыбнуться. Ее настолько забавляло ея собственное нелпое водевильное положеніе, что посторонній наблюдатель могъ бы удивиться.
Красавица-женщина, львица общества просто потшалась надъ ‘этою’ баронессой Делингсъ, сидящей въ трущобномъ имніи безо всякой нужды, потому что ее ‘провели какъ двченку’. Тмъ боле это было забавно, что ничего подобнаго никогда въ ея жизни не случалось. До сихъ поръ она руководила всми, и мужемъ, и любовниками, и обществомъ, владла ими. А теперь вдругъ очень серьезное и хорошо задуманное предпріятіе рухнуло. Даже не рухнуло, а просто было и осталось фантазіей.
Усвшись на скамейк среди липовой аллеи, баронесса стала думать, что бы отвтить на новый вопросъ, который она сама себ сейчасъ задала.
Зачмъ собственно пожелала она недавно отдлаться отъ добродушнаго и глупаго супруга, по-своему любившаго ее и не стснявшаго ршительно ни въ чемъ? Супругъ изъ самыхъ, врныхъ копій короля Менелая. Вмст съ тмъ, зачмъ пожелала она пріобрсти новаго супруга, который былъ лишь немного красиве, но не умне и не богаче ея мужа, и который со временемъ можетъ сдлаться Аргусомъ, не страшнымъ, но надодливымъ.
— Это, пожалуй, все къ лучшему! ршила наконецъ баронесса.— Но вотъ что ужасно… Я сказала всмъ, что пробуду здсь три недли. Я ране этого времени въ Петербургъ вернуться не могу и не хочу. Что же я здсь буду длать?.. Надо же мн выдумать какое-нибудь passe-temps.
И подумавъ еще нсколько мгновеній, Зинаида Андреевна, произнесла вслухъ:
— Помимо этого lazzaroni ничего нтъ… По правд говоря, il n’est pas mal.
И просидвъ еще минутъ пять, баронесса поднялась со скамейки и произнесла комедіантски, подражая голосу какой-то виднной на сцен старухи актрису.
— Охъ, мои сударики, не въ моготу на свт жить!
Два дня подъ рядъ баронесса была не въ дух, не выходила изъ своихъ горницъ и сидла Задумчивая. На третій день она приказала горничной позвать къ себ управителя. Горничная вернулась съ отвтомъ, что господинъ Шуминъ ухалъ на полевыя работы и вернется лишь къ вечеру.
— Ну, когда вернется, сейчасъ же его ко мн позови! Хотя бы и въ полночь. Скажешь надо на минуту, приказала баронесса.
‘Я не петербургскій чиновникъ чтобы дло откладывать!’прибавила она мысленно.

VI.

Около девяти часовъ вечера ІПуминъ вернулся изъ дальней поздки на луга и мать объявила ему, что барыня уже давно присылала за нимъ. Павелъ спшно поужиналъ, весело болтая съ Варварой Степановной, и осмотрвшись въ зеркало, двинулся въ комнаты баронессы.
Онъ былъ бодръ, глядлъ улыбаясь, но легкое смущеніе все-таки виднлось въ лиц.
Войдя къ Зинаид Андреевн, онъ нашелъ ее лежащею на томъ же диван.
— Наконецъ-то… Ненавистникъ женщинъ!.. Я васъ жду уже сто часовъ, тихо проговорила она.— Садитесь ближе. Я не могу громко разговаривать. Лнь…
Павелъ слъ на кресло, стоявшее у самыхъ подушекъ, гд покоилась головка баранессы.
— Гд вы были… Разсказывайте все… тихо, почти шепотомъ проговорила она, полузакрывая глаза.
Павелъ сталъ передавать гд былъ и что длалъ.
— Послушайте, вдругъ прервала его баронесса.— что, по вашему… я красивая женщина?
— Помилуйте… Я думаю вы это сами знаете.
— Я-то знаю… По вашему — я красива? Отвчайте на вопросъ.
— Да-съ… Удивительно…
— Желали бы вы себ такую жену…
— Я не могу объ эдакомъ и мечтать. Моя невста совсмъ…
— Желали бы вы такую любовницу какъ я…
— Господи помилуй…
— Нтъ не помилуй… Говорите. Еслибы вдругъ такая женщина, какъ я, бросилась къ вамъ на шею и сказала бы вамъ, что она въ васъ влюбилась и готова быть вашею… Что бы вы отвтили…
Павелъ молчалъ и горлъ въ огн не столько отъ словъ красавицы, очевидно шутившей съ нимъ, сколько отъ выраженія ея лица, отъ ея взгляда и ея шепота, которые не шутили…
— Вы молчите?
— Не знаю что отвчать… съ трудомъ отозвался онъ.— Все это диковинно. Понятно, что отъ эдакой красавицы, какъ вы, всякій съ ума сойдетъ…
— Я не про другихъ или всякихъ спрашиваю, а о васъ. Вы не понимаете. Буду выражаться проще. Хотите вы, чтобъ я была вашею, ну, вотъ хоть сейчасъ. Представьте себ, что вы мн нравитесь и я хочу вамъ принадлежать. Ну-съ, что вы отвтите?
— Зачмъ такъ шутить! глухо отозвался Павелъ.
— Отвчайте: да или нтъ!
— Всякій человкъ, разъ увидя васъ, конечно…
— Отвчайте: да или нтъ! громче и настойчиве выговорила баронесса.
— Да, едва слышно промолвилъ Павелъ.
— Ну вотъ… теперь вы пойманы. А въ наказанье за то, что я долго ждала отвта, извольте поцловать мою руку… десять разъ.
Баронесса такъ же, какъ и въ лсу, подняла и протянула руку къ его лицу. Павелъ два раза поцловалъ ее едва трогая губами, но вдругъ схватилъ сильно обими руками и не помня себя, не зная какъ… скользнулъ съ кресла и опустился на колна, склонясь надъ ней. Зинаида Андреевна обвила, его голову рукой и притянула лицо его къ своему. Губы встртились. Павелъ прошепталъ: ‘Господи! Что же это?’
— Я люблю тебя… Да, Дмитрій, люблю…
Павелъ совершенно лишался сознанья. Она цловала его и что-то шептала ему въ лицо, но онъ не понималъ словъ.
Наконецъ онъ очнулся… Но онъ былъ уже въ своихъ горницахъ. Онъ помнилъ, что она велла уйти, что онъ шелъ по дому какъ въ чаду… И вотъ онъ у себя… Но все чта было сейчасъ — вс эти поцлуи — были ли? Не бредитъ ли онъ? Не съ ума ли сошелъ?
Павелъ легъ на постель, потушилъ свчу и среди темноты схватилъ себя за голову.
— Это все приснилось… Что же длать мн? Еслибы матушка знала… Я сойду съ ума…
И всю ночь, въ болзненной дремот, безсвязно разговаривалъ он самъ съ собой.
На утро въ дом была неожиданная новость… Барыня позвала Варвару Степановну и приказала заложить телгу для горничной, которую отправляла въ Москву.
— Я не могу такъ… Я измучилась съ этою глупою женщиной. Достаньте мн простую бабу съ деревни. Она мн лучше услужитъ.
Въ сумерки горничная, изумленная и озлобленная, выхала въ телг на станцію желзной дороги, а простая деревенская баба явилась къ баронесс, тараща глаза и дико ухмыляясь.
— Меня, матушка, къ вамъ, стало быть, послали, объяснила она.
— C’est a. Mme plus bte, qu’il ne le faut, мысленно отозвалась баронесса.
Въ тотъ же вечеръ Павелъ былъ снова на диван и, подойдя уже твердою походкой, слъ около нея.
— Можно я думаю поздороваться, Дмитрій…
— Меня зовутъ Павломъ, усмхнулся ІПуминъ.
— А — а? Я думала… Ну, все равно… Мн Дмитрій больше нравится, и я буду тебя такъ звать. Ну-съ, что же дальше. Опять мн просить и приказывать.
— Я хотлъ сказать прежде всего… началъ Павелъ взволнованно, сказать вамъ… Я схожу съ ума… Я не знаю. Не понимаю. Что же это? Вы удете, что я буду длать?
— Я никуда не уду.
— Но вы проживете мсяцъ и удете. Что жъ мн тогда… Утопиться? Я не переживу. Я… Я безумно люблю насъ.
— Тебя, а не васъ.
— Отвчайте, что мн тогда длать?
— Когда?
— Когда вы удете отсюда.
— Я здсь могу прожить полгода, годъ, сколько захочу… Но я не люблю этого… загадывать… Надо жить! Надо жить! Не думать, а жить. Не загадывать, а жить! И я живу.
— Но, подумайте…
— Не хочу думать… Нагнись…
— Ради Господа Бога… Отвчайте мн одно слово. Вдь вы со мной… Вы хотите меня убить…
— Глупыя слова. Не убить, а воскресить, разбудить къ жизни. Ты спишь. Ты спалъ, а я тебя разбудила. Иди ко мн. Нагнись…
— Но ради Господа, общайте мн, что вы здсь останетесь… Ну, хоть до зимы…
Баронесса поднялась съ дивана, двинулась улыбаясь къ Павлу и обвила его руками.
— Ничего никогда никому я не общаю, тихо прошептала она.— Надо жить ныншнимъ днемъ, а не завтрашнимъ. Пойми это, мой глупый ладзарони, мой милый младенецъ, неповинный…
— Богъ съ вами… Я вамъ всю душу… Что жъ? И впрямь, что жъ загадывай… отозвался Павелъ и восторженно и отчаянно…

VII.

Прошло дв недли. Баронесса не скучала. Павелъ Шуминъ былъ неузнаваемъ.
Варвара Степановна, несмотря на свою простоту, давно замтила непостижимую перемну въ своемъ сын. Однажды юна обратилась къ нему съ вопросомъ боле настойчиво.
— Что съ тобой, голубчикъ? Скажешь ли ты наконецъ…
Но Павелъ отозвался нервно-весело.
— Совсмъ ничего, матушка… Разв вы находите, что я печаленъ?
— Нтъ, совсмъ насупротивъ. Да и о чемъ теб печалиться? А такъ чуденъ ты… Прыгаешь все…
— Какъ прыгаю?! удивился Павелъ.
— Ну, такъ сказывается… Не знаю, какъ теб пояснить… А теперь ты все усмхаешься да швыряешься. Глаза у тебя прыгаютъ. Да еще, помилуй Богъ, самъ съ собой разговаривать началъ. А что говоришь — ничего понять нельзя.
Баронесса между тмъ была въ дух и говорила себ, что временно совершенно счастлива, придумавъ себ такого рода passe-temps, какое ей никогда и на умъ не приходило.
Такъ какъ горничной ея уже не было, а прислуживала ей самая глупая баба съ села, какую только она когда-либо видла, баронесс приходилось многое длать самой, чего она никогда не длала, въ особенности по утру и вечеромъ предъ своимъ туалетомъ.
Она сама два раза пробовала разгладить себ кружева и, разумется, сожгла ихъ. Сама она готовила себ постель вечеромъ. Хотя приготовленіе это было не мудрено, но все-таки оно забавляло ее.
Вмст съ тмъ она надвала всякій день поперемнно два самыя простыя платья, которыя привезла съ собой и думала совсмъ не надвать.
Всякій день она здила въ томъ же кабріолет съ Шуминымъ на всякія полевыя работы или отправлялась съ нимъ же на скотный дворъ смотрть, какъ доятъ коровъ. Разъ отправилась она посмотрть, какъ въ кузн куютъ лошадей. Разъ здила на паску и выслушала объясненіе, какъ пчелы медъ устраиваютъ. Это оказалось tr&egrave,s curieux и немного immorale.
— Вотъ наскомыя проще насъ, людей, живутъ! замтила она Павлу, разумется не понявшему ея словъ.
Этотъ образъ жизни, совершенно новый, неожиданный и курьезный для баронессы, дйствовалъ на нее возбуждающимъ образомъ. Она представлялась сама себ самою настоящею, самою ‘прелестно-глупою’ помщицей.
— Я на лон природы! думала она, усмхаясь.— Это очень-интересно на время… pour changer. И потомъ онъ дйствительно мужчина, а не разслабленный и нервный, столичный…. ganache.
Въ конц концовъ баронесса была совершенно довольна.
Прошла третья недля. Однажды появился на двор усадьбы верховой и передалъ баб, замнившей московскую горничную, письмо для барыни. Баба явилась въ горницу баронессы и, глупо ухмыляясь, ради пущей вжливости, произнесла подавая письмо:
— Это, стало-быть, матушка, къ вамъ привезли?
— Что такое? отозвалась баронесса.
— А такъ, человкъ, стало-быть, верхомъ на лошадк пріхалъ и сказываетъ: барын отдай! Ну, какъ же быть-то? Прочтете стало-быть?..
Зинаида Андреевна взяла нсколько засаленое письмо кончиками пальцевъ, но, поглядвъ на почеркъ, слегка ахнула, быстро разорвала конвертъ и прочла слдующія строки:
‘Я не могъ съ собой сладить… Безумная тоска одолла безъ тебя. Я взялъ двухнедльный отпускъ и нахожусь у себя въ Раменскомъ, ожидая ‘вашихъ’ приказаній. Надюсь, милостивйшая государыня, что вы на меня не гнваетесь и что ты любишь меня попрежнему. Отвчай скорй, прізжать, узжать или ждать? Твой Жоржъ’.
Баронесса опустила руки съ письмомъ на колни и стала пытливо смотрть въ лицо стоящей предъ нею бабы. Взглядъ ея былъ настолько страненъ, что баба вдругъ выговорила:
— Я, матушка, тутъ не причемъ. Человкъ этотъ вамъ приказалъ подать. Не извольте гнваться!
Баронесса этихъ словъ не слыхала. Она поднялась съ мста, и начала съ волненіемъ ходить изъ угла въ уголъ по своей гостиной. Наконецъ она прошептала едва слышно.
— Возьму опять, но накажу поздне, проучу… Отвчать, все-таки, теперь не могу… Сегодня подумаю, а завтра утромъ совсмъ ршу. Вотъ что, моя милая, обратилась она къ баб,— скажи этому человку, чтобъ онъ узжалъ, а я отвтъ пришлю. Поняла ты?
— Поняла-съ.
Въ этотъ же вечеръ около девяти часовъ Павелъ явился по обыкновенію къ баронесс. Она встртила его такимъ взоромъ, что Павелъ нсколько смутился. Онъ прочиталъ въ этихъ глазахъ что-то новое… Если это новое понять, то оно почти невроятно.
Предъ нимъ была та баронесса Деллингсъ, барыня, помщица, собственница Воскресенскаго, которую онъ видлъ черезъ полчаса по ея прізд, еще тамъ… на станціи. Не вымолвивъ ни слова, онъ сталъ предъ ней и слегка опустилъ голову, волнуясь и недоумвая.
— У меня страшно голова болитъ! произнесла Зинаида Андреевна пвуче мягко и нжно.— Ты меня оставь… и разговаривать не хочется.
— Уйти мн? произнесъ Павелъ.
— Да, ужъ лучше уйди… Страшно голова болитъ.
Павелъ вернулся къ себ, но тамъ, увидя мать за чайнымъ столомъ, тотчасъ же схватился за шапку и почти выбжалъ въ садъ. Быстро пройдя, почти пробжавъ до конца сада, онъ остановился, тише пошелъ назадъ и наконецъ слъ на первую попавшуюся скамейку.
Ему ничего не сказали, не было ничего новаго, но онъ зналъ дв вещи. Онъ зналъ по письму отца своей бывшей невсты, что помщикъ Раменскаго неожиданно въ первый разъ въ жизни тоже появился и посылаетъ письмо къ барын Воскресенскаго. Второе — былъ взглядъ баронессы, которымъ она его встртила.
Павелъ взялся за голову. Голова горла, какъ въ огн, въ вискахъ стучало, въ ушахъ звенло…
На другой день часовъ въ двнадцать, барыня приказала сказать управителю, чтобы скорй закладывали карету четверней. Карету заложили и подали. Барыня собралась и взяла съ собой небольшой кожаный мшокъ.
Шуминъ, конечно, присутствовалъ при отъзд, не говорилъ ей ни слова и только лихорадочнымъ взглядомъ спрашивалъ ее: ‘что она длаетъ’? Но отвта онъ не получилъ. Баронесса только два раза кисло усмхнулась ему и произнесла ту же фразу.
— Все голова болитъ…
Уже садясь въ карету, она вымолвила:
— Онъ знаетъ дорогу въ село Раменское?
Павелъ, стоящій у дверки, которую запиралъ, вздрогнулъ, поблднлъ и выговорилъ съ трудомъ.— Знаетъ.
— Такъ… пожалуйста, туда хать.
Павелъ, почти пошатываясь на ногахъ, выговорилъ, не глядя на кучера:
— Въ Раменское!.. Знаешь?..
— Какъ не знать! Помилуйте! отозвался тотъ, собралъ возжи, натянулъ ихъ и крикнулъ на лошадей.
Карета на рабочихъ, но сытыхъ лошадяхъ мягко покатила по песку.
Павелъ стоялъ истуканомъ на одномъ мст и все кругомъ него двигалось, верттось: и дворъ, и домъ, и надворныя строенія, и церковь, виднвшаяся вдалек. Онъ опять-таки ничего не зналъ, но предчувствовалъ многое и многое….

VIII.

Прошло три дня. Баронесса не возвращалась въ Воскресенское. Шуминъ тайно написалъ управителю Раменскаго и получилъ отвтъ на клочк бумаги:
‘Гоститъ у насъ твоя баронесса. Хороша голубушка, нечего сказать! Смотримъ и глазамъ не вримъ… Мое почтеніе твоей матушк. Когда къ намъ завернешь?’
Послднихъ строкъ Павелъ почти не понялъ, настолько поразили его первыя, а между тмъ въ нихъ не заключалось для него ничего новаго. Будто кто-то, когда-то ему это уже сказалъ.
На четвертый день на двор появилась та же карета. Изъ нея вышла баронесса, а вслдъ за ней высокій, статный гвардейскій офицеръ, лтъ тридцати.
Чрезъ часъ посл прізда, баба, замнявшая горничную, пришла звать, по приказанію барыни, Варвару Степановну, чтобы помочь укладывать вещи.
Вечеромъ въ горницахъ, занимаемыхъ баронессой, шла генеральная укладка. Вс укладывали: и сама баронесса, и прибывшій съ ней Раминъ, и Варвара Степановна, и баба.
Все время что шла укладка, баронесса и офицеръ перекидывались словами по-французски и страшно много смялись. Баба не стерпла и простодушно замтила:
— Ишь, вдь вы какіе веселые?!.
— А зачмъ же намъ, голубушка, плакать? отозвался игриво офицеръ.
Пока шла укладка, Павелъ сидлъ у себя, часа два сподрядъ, не двинувшись, не сморгнувъ. Онъ изображалъ собой въ полномъ смысл слово истукана. Когда мать вернулась и заговорила съ нимъ, онъ не отвтилъ ей, не замтивъ ея появленія.
— Ты бы легъ! говорила Варвара Степановна. Вдь ты хвораешь…
Но и этого не слыхалъ Павелъ.
Наконецъ, своими приставаніями женщина привела его въ себя. Онъ очнулся и на новое предложеніе озабоченной матери напиться липоваго цвту или принять мятныхъ капель, которыя у нихъ водились, Павелъ отозвался глухо:
— Ложитесь, почивайте!..
— Да и ты иди.
— Иду… иду… Сейчасъ! отозвался молодой малый, но взялъ съ подоконника шапку, вышелъ въ садъ и не вернулся.
Среди ночи, часа въ два, къ окошку горницы баронессы тихо прокрался кто-то кустами. Это былъ Шуминъ. Онъ уперся руками въ стну, припалъ лицемъ къ стеклу и сталъ смотрть въ горницу, освщенную одной лампадкой. Вдругъ онъ ахнулъ тихо, осунулся и упалъ на землю безъ чувствъ.
На другой день въ двнадцать часовъ барыня приказала закладывать карету и дв телги для багажа.
Варвара Степановна должна была распорядиться сама, такъ какъ сына нигд не было. Женщина немного тревожилась, главнымъ образомъ тмъ, что барыня можетъ разсердиться. Ей надо отъзжать, а управитель провалился куда-то. Нажалуется, пожалуй, мужу.
Чрезъ часъ баронесса, въ сопровожденіи офицера, любезно простилась съ Варварой Степановной, расцловала ее на об щеки, подарила ей два платья, изъ которыхъ для толстой Варвары Степановны могло выйти только дв кофты, но вмст съ тмъ баронесса подарила Шуминой сто рублей.
Одно только удивило женщину. Ни единымъ словомъ не опросила барыня о томъ, куда пропалъ управитель.
‘Гнвается она, что ли, Богъ ее знаетъ.’
Карета и дв телги выхали изъ Воскресенскаго.
— Слава Теб Создателю! проводила ихъ Варвара Степановна.
Прошло нсколько часовъ и она добродушно стала уже собираться обругать сына первый разъ въ жизни, когда онъ придетъ.
Прошло три дня. Варвара Степановна уже лежала въ постели, не ла, не пила, изныла и сто разъ принималась плакать, такъ какъ сына Павла нигд не было.
Мужики Воскресенскаго вс до единаго разыскивали и разспрашивали по всей окрестности. Никто нигд Павла Дмитріевича не видалъ.
Наконецъ на третій день, пріхалъ мельникъ съ мельницы версты за дв отъ Воскресенскаго и заявилъ на сел, что около запрудья у него выплыло тло.
— Грхъ! Мы вашего Павла Дмитріевича признали! Послали уже верхового за становымъ. Надо теперь Варвару Степановну предупредить.

IX.

Прошло полгода. И помимо странно погибнувшаго управителя села Воскресенскаго, злая судьба постигла еще четырехъ лицъ.
Варвара Степановна, пролежавъ въ постели два мсяца, ‘належала’, сказывали, себ какую-то болзнь и зимой отправилась на тотъ свтъ.
Въ Воскресенскомъ осталась круглою сиротой двнадцатилтняя двочка, появившаяся, за недлю предъ тмъ изъ Москвы. Такъ какъ за нее не было уплачено во время въ пансіонъ, то ее исключили, а добрые люди дали денегъ дохать до матери.
Въ сел Раменскомъ молоденькой двушки, бывшей невсты утонувшаго, уже не было. Она отпросилась въ Кіевъ на богомолье и затмъ отписала, что вернуться не хочетъ, а проситъ разршенія поступить въ монастырь. Родные согласились.
Отецъ ея, отославъ письмо въ Кіевъ со своимъ. согласіемъ, въ тотъ же день почувствовалъ себя плохо и слегъ въ постель.
— Ужъ и мн бы помереть такъ же, какъ Варвара Степановна, сказалъ онъ жен.
Чрезъ недли дв онъ, однако, оправился, но покинулъ свое мсто управителя и выхалъ съ женой въ тотъ же Кіевъ, чтобы поселиться поблизости отъ монастыря, куда пострижется дочь.
Мечты о томъ, чтобы скопить денегъ и купить маленькое имньице, были оставлены. Дочери-монашк денегъ не нужно, а себ, самимъ старикамъ, он тоже ни на что ненужны. На т четыре тысячи, которыя скоплены, можно прожить остатокъ своихъ дней.
Почти въ т же самые дни, спустя полгода, многочисленное блестящее общество, собранное въ Ницц изъ разныхъ странъ Европы, въ вихр затй и веселья, было боле всего занято русскою красавицей, баронессой Деллингсъ. Она заставляла о себ много говорить.
— Une charmante femme! говорили французы.
— Да-съ! Поведенія… игриваго! говорилъ одинъ русскій.
Салиас Евгений Андреевич
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Святой Христовал, Салиас Евгений Андреевич, Год: 1896
  2. Хауха, Салиас Евгений Андреевич, Год: 1896
  3. Сенатский секретарь, Салиас Евгений Андреевич, Год: 1896
  4. Засекинский дом, Салиас Евгений Андреевич, Год: 1892
  5. Финт, Салиас Евгений Андреевич, Год: 1906
  6. Тишегладский хутор, Салиас Евгений Андреевич, Год: 1906
  7. Саида, Салиас Евгений Андреевич, Год: 1896
  8. Ябеда на ‘Ябеду’, Салиас Евгений Андреевич, Год: 1896
Электронная библиотека