ПАССАЖИРЪ.
ПАССАЖИРЪ.
Разсказъ В. Ладыженскаго.
ВЛ. ЛАДЫЖЕНСКІЙ.
‘Приазовскій край’. 1916. No 340. 25 декабря.
Пассажир, Ладыженский Владимир Николаевич, Год: 1916
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Былъ тотъ вечерній часъ, когда понемноіу пустютъ трамваи. Спшатъ по домамъ запоздалые гости и послдніе постители кинематографовъ, обмниваясь на ходу впечатлніями. И трамвай спшить тоже. Быстре бжитъ вагонъ по мокрымъ и полутемнымъ улицамъ мимо мелькающихъ фонарей, мимо громадныхъ зданій съ неясными очертаніями. И кажется тогда, что ему хочется вырваться и въ эту хмурую ночь совсмъ убжать изъ города съ его неугомонной, ни на минуту не останавливающейся суетой. И точно отъ этого остановки его длаются все короче. Выйдетъ пассажиръ, чуть не на ходу вскочитъ другой,— и снова мчится спшащій вагонъ.
Одинокій возвращался я отъ товарища. И впереди меня ждало одиночество. И здсь, въ вагон, оно сопутствовало мн среди чужихъ, незнакомыхъ людей. Молоденькая вагоновожатая прислонилась къ дверямъ и я могъ читать на ея лиц выраженіе равнодушія и безконечной усталости. Равнодушнымъ былъ и торговецъ напротивъ, приподнявшій воротникъ съ похвальной цлью вздремнуть. Дама, возвращавшаяся съ хорошенькой двочкой, старалась разогнать ея скуку конфектами. Изъ противоположнаго угла вагона доносились отрывки лниваго разговора:
— Красота въ жизненной правд, — медлительно говорилъ женскій голосъ.
— Но будущее, будущее…
Тутъ слдовать толчокъ вагона на поворот съ неизбжной за нимъ паузой. И посл паузы:
— Будущее въ футуризм. Объ этомъ и въ сегодняшней лекціи…
Разговоръ обрывается. И опять молчаливый бжитъ вагонъ къ своей коротенькой остановк. На этотъ разъ онъ что-то долго стоитъ. Проносится вяніе первой тревоги. Ужъ не испортился-ли механизмъ, не придется-ли всмъ намъ шагать по слякоти темныхъ улицъ.
— Кондукторъ, кондукторъ, почему мы стоимъ?— спрашиваетъ встревоженный голосъ.
И никто не ждетъ на него отвта. Вагоновожатая занята на платформ и оттуда доносятся ея совершенно дловитыя указанія:
— Да ты бокомъ-то не лзь! Этакъ уронишь. Ты прямо входи, вольно входи.
Благодаря такимъ указаніямъ водворяется всмъ очевидный порядокъ и въ вагонъ входить городовой съ младенцемъ на рукахъ. Онъ тяжело спускается на скамейку, какъ человкъ уставшій отъ непривычной, стснительной ноши. Кругомъ просыпается любопытство. Въ и самомъ дл — фигура, интересная и чрезвычайно. Огромный солдатъ въ темной шинели, изъ-за обшлага которой торчитъ пачка бумагъ,— угрюмый и неуклюжій,— держитъ на колняхъ ребенка съ такимъ видомъ, точно боится сломать казенную вещь.
И тотчасъ, едва трогается вагонъ, новый пассажиръ начинаетъ кричать. Кричитъ онъ безпомощно и пискливо, и крикъ этотъ сливается съ окружающей тьмой, точно стремясь распредлиться по всему городу и, кажется, никогда уже этотъ крикъ не прекратится и будетъ звенть вчно.
— Мужчина, если плачетъ младенецъ, всегда сидитъ истуканомъ и только удивляется. А женщина непремнно бы качать начала,— справедливо замчаетъ одна изъ спутницъ.
Пассажиръ кричитъ попрежнему.
И попрежнему на встрчу намъ несется ночная тьма и неясныя очертанія громадныхъ зданій. кажущихся теперь фантастическими.
— Дай ему, мама, конфекту,— совтуетъ хорошенькая двочка.
Никто, разумется, такихъ совтовъ не слушаетъ. А проснувшійся торговецъ, высовываясь изъ воротника, коротко спрашиваетъ:
— Въ шпитательный?
— А то куды-жъ!— отвчаетъ городовой.
Наступаетъ молчаніе. Даже нашъ новый пассажиръ перестаетъ кричать и только слабо всхлипываетъ, ежась подъ разноцвтными тряпками. Вагоновожатая смотритъ на него, улыбаясь. Точно онъ внесъ съ собой какую-то радость въ однообразную вагонную скуку.
— Вотъ и у насъ тоже,— говоритъ она, сверкая улыбкой.— У насъ дворъ огромадный, молодежь все живетъ. Вотъ и нашла я на-дняхъ также ребеночка. Лежитъ на лстниц, этакимъ же манеромъ въ тряпки завернутый и пищитъ. Развернула я его, а на немъ крестъ и записка: ‘Владимиромъ звать’. Побжала я это сейчасъ ко всмъ нашимъ. Признавайтесь, говорю, чей ребеночекъ?
— Какъ же, признаются,— замчаетъ торговецъ.
— Позвольте узнать, какая же участь постигла посл этого найденнаго вами ребенка?— спрашиваетъ любознательный голосъ.
— Обыкновенно. Дали знать въ полицію.
— Въ шпитательный,— раздльно и медленно произносилъ городовой, точно велніе непреложной судьбы.
— А скажите, пожалуйста, этотъ-то, пассажиръ нашъ, крещеный?
— Слыхать, что двченка. А тамъ разберутъ. Это намъ неизвстно.
— Построже бы съ этими самыми, которыя ребенковъ родятъ да бросаютъ.— Негодуетъ торговецъ.— Тоже надо бы себ въ голову взять, что не кутята какіе. А по правилу такъ выводитъ, что ежели ты родишь, такъ ты и заботься, а по лстницамъ раскидывать нечего.
— Небось, стали бы заботиться, кабы можно,— отвчаетъ вагоновожатая.— А то народъ молодой, по фабрикамъ, ли по мастерскимъ работаетъ, самому прожитъ кое-какъ еле хватаетъ. Сами-то пополамъ со слезами да съ горемъ живутъ.
И точно къ доказательство совершенной необходимости слезъ,— немедленно заплакалъ нашъ пассажиръ. На этотъ разъ плакалъ онъ упорно и безутшно, крича и захлебываясь. Городовой сидлъ неподвижно, не зная, что предпринять, и медленно отдувался, красня вс больше и больше. И нельзя было понять, отчего онъ краснетъ,— отъ напряженія мысли или отъ усталости. Наконецъ, онъ не вытерплъ и обратился къ торговцу:
— Возьми-ка его на минутку.
Теперь городовой расправлялъ уставшія руки и отдувался по прежнему. Торговецъ наклонился къ плачущему ребенку и говорилъ бъ недоумніи:
— Ишь ты, шельма, за палецъ ручонкой хватаетъ.
— Да дайте его сюда Я его перепеленаю что-ли,— предложила вагоновожатая.
Теперь около молодой женщины, развертывающей и вновь завертывавшей въ тряпки ребенка, столпились пассажиры вагона. Двочка тянулась черезъ скамейку къ ребенку, можетъ быть, принимая его за куклу, такъ же, какъ она тянулась дома къ своимъ кукламъ, принимая ихъ за дтей. Улыбаясь, смотрла молоденькая курсистка на нашего пассажира… Точно она, находившая, что красота въ жизненной правд, любовалась теперь этой жизненной правдой, которая, впрочемъ, себя очень громко рекламировала.
А вагонъ мчался дальше, унося впередъ съ холодную тьму и эту невдомую, начинающуюся жизнь, и столпившихся кругомъ людей, въ чью жизнь случайный пассажиръ принесъ какой-то интересъ и какую-то мимолетную радость.
И когда пассажиръ угодилъ вмст съ своимъ казеннымъ спутникомъ на одной изъ ближайшихъ остановокъ, мы вс пошли на площадку его проводить
Онъ скрылся во тьм ближайшаго переулка, а вагонъ, теперь странно молчаливый, съ грохотомъ опять помчался впередъ. Снова проносились неясныя, фантастическія очертанія огромныхъ зданій и снова казалось что вагонъ пытается на всегда убжать отъ нихъ на простора, на волю,— туда, гд нтъ огромныхъ каменныхъ зданій, создающихъ ужасъ и красоту человческой жизни, но сющихъ на ряду съ ней холодный ужасъ безпомощнаго одиночества.