В Берлине скончался от удара, в возрасте 55 лет, Гельфант-Парвус. Молодое поколение знает это имя, как имя предателя рабочего класса, как имя не только социал-патриота, но человека, объединяющего в своем лице вдохновителя германской социал-демократии и спекулянта. Но старое поколение революционеров, старое поколение русских социал-демократов и участников рабочего движения Германии помнит Парвуса другим, помнит его как одного из лучших революционных писателей эпохи II Интернационала. Парвус — это часть революционного прошлого рабочего класса, втоптанная в грязь.
Он родился в 1869 г. на юге России и, поработав там в революционных кружках, попал молодым студентом в Швейцарию, где поступил в университет. Скоро обратили на себя внимание статьи его, появлявшиеся, под псевдонимом Унус, в научном органе германской социал-демократии, в ‘Нейе Цейт’. Переехав в Германию, Парвус издает ‘Саксонскую рабочую газету’, дрезденский орган германской социал-демократии. Эта газета под его редакцией являлась первой и притом блестящей попыткой постановки революционной ежедневной марксистской газеты. В этой газете в первый раз после Маркса и Энгельса давалось действительно марксистское объяснение мировых событий.
О Парвусе можно сказать, что он в первый раз после Маркса и Энгельса обратил внимание рабочего класса не только на то, что происходит на заводе и в парламенте, но и на то, что происходит на мировом рынке, на то, что происходит в колониях. Русский читатель может еще теперь в работе его ‘О мировом рынке и аграрном кризисе», изданной, если не ошибаюсь, в 1896 г., найти образчик глубины марксистского анализа молодого Парвуса.
Парвус первый обратил внимание на новое явление 90-х годов — на громадный рост профессиональных союзов — и сумел увидеть в этой массовой организации пролетариата, связанной с ежедневной борьбой рабочего класса, великий рычаг революционного движения. В работах Парвуса, посвященных революционному движению,— они перепечатаны в изданной в 1906 г. в Петербурге книге его ‘Врядах германской социал-демократии’,— читатель найдет образец марксистского отношения к профессиональным союзам: связь их с экономическими переменами страны, и с революционными задачами рабочего класса. Когда в 1896 г. саксонская реакция, испугавшись роста рабочего движения в красной Саксонии, этом рабочем муравейнике, отняла у пролетариата избирательное право в саксонский сейм, Парвус первый в германской социал-демократии поставил на очередь вопрос о всеобщей забастовке. Изгнанный, как русский, из Саксонии, он переезжает в Мюнхен, где начинает издавать газетный бюллетень: ‘Из мировой политики’. Если когда-нибудь будут переизданы эти статьи Парвуса, публиковавшиеся им в продолжение многих лет, то они дадут блестящую картину рождающегося империализма и боев революционного, крыла социал-демократии с зарождающимся реформизмом. Статьи Парвуса против реформизма были глубже статей Каутского по силе анализа этих мещанских идеи. Но больше еще, чем глубиной анализа, они отличаются от статей Каутского революционной энергией, размахом, революционными перспективами. Это не статьи начетчика, сравнивающего учение с учением, а статьи смотрящего далеко революционера, ищущего за идеями движущие их социальные силы. Парвус видел в реформизме, как он выражался в одной из своих статей, национал-либеральную, рабочую политику, т. е. полное предательство революционного рабочего класса из-за крох, перепадающих со стола буржуазии.
Когда создавалась ‘Искра’, ее издатели пригласили Парвуса к сотрудничеству. Статьи его по мировой политике, по русским финансам — они перепечатаны в книге
‘Россия и революция’, появившейся в 1906 г. в Петербурге — украшали этот боевой орган русской социал-демократии, принадлежавший к лучшему, что знала мировая публицистика пролетариата.
Когда начался раскол русской социал-демократии, Парвус стал на сторону меньшевиков. Как это случилось,— об этом стоит поговорить для того, чтобы вдуматься в причины, почему многие революционные марксисты этого времени не могли понять революционного смысла организационной теории Ленина. Парвус не знал русского рабочего движения из практики. Он эмигрировал раньше, чем оно началось, как массовое движение. Организационная теория Ленина была выкована на наковальне молодого русского пролетариата, выступившего стихийно на борьбу с капиталом и царизмом. Ленин, объединявший в себе глубочайшее марксистское образование с громадным практически-политическим смыслом, обобщил эти потребности и создал науку о железной централизованной партии, которая была нужна русскому пролетариату для того, чтобы сбросить гнет царизма и приготовиться к борьбе за коммунизм. Ленин, выросший не только в потоке рождавшегося русского рабочего движения, но и среди русской революционной интеллигенции, видел наглядно, что эта интеллигенция, читающая и пропагандирующая марксизм, является в большинстве своем мелкобуржуазным осколком буржуазии, и что марксизм она принимает как идеологию, объясняющую необходимость перехода России к капитализму, а не как науку о борьбе с капитализмом. Партийная организация была для Ленина не только железным корсетом, объединяющим передовые элементы рабочего класса, но и стеною, которая должна была его отделить от колеблющейся в силу своего нутра либеральной интеллигенции, идущей в данный момент под знаменем марксизма.
Парвус, выросший политически в рядах германской социал-демократии, с ее широкой организацией, принимающей всякого и всех, видел в демократически-построенной организации единственную возможную форму организации, позволяющую пролетариату осознать самого себя. Он, как многие другие, не понял различия организационных форм мобилизации пролетариата в стране с демократическими свободами и в стране господства царизма, где вообще все разговоры об ‘европеизации’ рабочего движения кончались ничем, открывая только путь мелкобуржуазной интеллигенции к руководству пролетариатом.
Но когда начали выкристаллизовываться различия между меньшевиками и большевиками в области политики, Парвус шарахнулся от меньшевиков. В то время, когда они из своей оценки движущих сил революции в России метили к союзу с либеральной буржуазией, ему политический опыт западно-европейского рабочего движения не позволял верить в революционную роль буржуазии в такой стране, как Россия, где капитализм уже продвинулся очень далеко и создал молодой, бурный революционный пролетариат. Но снова Парвус не сумел посмотреть на Россию без европейских очков. В Западной Европе мужик играл роль консервативную. Самостоятельной политики мужик на Западе не вел. Поэтому Парвус недооценивал революционных возможностей крестьянского движения в России. Этим непониманием революционной роли русского крестьянства объясняется лозунг Парвуса: ‘Долой царя, а правительство рабочее’ (он является автором этого лозунга) и концепция ‘перманентной революции’. Видя надвигающуюся в России рабочую революцию и не видя в крестьянстве ее союзника, он спасался от меньшевистских выводов, от искания коалиции с буожуазией прыжком в воздух: приисканием в скопом будущем, в короткий срок, союзника для русского пролетариата в революции западно-европейского пролетариата, в котором тогда революционные тенденции были еще очень слабы. Таким образом, его теория базировалась на недооценке собственных сил русской революции и на переоценке темпа развития революции на Западе. Ленин, который в это время очень высоко ценил Парвуса, был вполне прав, решительно отклоняя его теорию.
В 1905 г. Парвус отправился нелегально в Россию и был после ареста Хрусталева-Носаря председателем Петербургского совета. Арестованный на этом посту и сосланный, он бежал из ссылки и вернулся в конце 1907 г. в Германию. Вернувшись, он написал свою блестящую книгу ‘Колониальная политика’, которая принадлежит к лучшим работам марксизма, посвященным империализму. Эта книга была апогеем Парвуса как революционера.
С этой книги, после которой он издал еще работу о банках и социализме (значительно слабее) и ряд прекрасных брошюр о революционном социализме, начинается падение Парвуса. Причины этого падения были заложены в личных качествах этого незаурядного человека. Этот страстный тип эпохи ренессанса не мог вместиться в рамках спокойной германской социал-демократии, в той социал-демократии, в которой, после падения волны русской революции, революционные тенденции пошли на убыль. Ему нужно было или крупное дело, или новые ощущения.
Парвус бежал от вырождающейся германской социал-демократии в Константинополь, где только что победоносно кончилась молодая турецкая революция. Изучение империализма привело его к убеждению, что новый крупный толчок для рабочего движения придет с Востока. Еще в Германии он дал блестящий очерк движущих сил китайской революции. Из Константинополя он начал писать замечательные характеристики турецкого освободительного движения. Но атмосфера Константинополя погубила его.
Он сблизился с турецкими кругами и начал печатать вправительственном органе ‘Молодая Турция’ прекрасные боевые статьи против всех проделок финансового капитала в Турции. Его первая статья начиналась очень характерно: ‘Пишущий эти слова — революционный марксист’.
Эти его статьи обратили на него внимание финансовых кругов. Они пытались купить этого глубокого знатока финансовых вопросов, который мог сделаться им опасным. Мы не имеем никаких данных утверждать, что Парвус продался им тогда, но он вошел во всякие сношения с русскими и армянскими дельцами в Константинополе, которым служил советом, зарабатывая на этом крупные деньги. Имея всегда тягу к широкой жизни, он начал теперь жить, разбрасывая деньги направо и налево. В начале войны он заработал первые миллионы на поставках хлеба в Константинополь.
Не подлежит ни малейшему сомнению, что это выбило его из колеи и повлияло на идейную позицию, занятую им в великом кризисе социализма. Но и в его идеологии были налицо элементы, которые толкали его к социал-патриотизму. Неверие в самостоятельные силы русской революции толкнуло его к мысли, что не важно, кто разобьет царизм: пусть это сделает Гинденбург. Русские рабочие используют поражение царизма. А что сделают германские рабочие перед лицом победоносного германского империализма? На этот вопрос Парвус отвечал: война настолько ухудшит положение германских рабочих, что они поднимутся и справятся со своими Гинденбургами. Он не понимал только одного — что для этого нужно еще одно условие: чтобы германская социал-демократия подготовляла восстание рабочего класса вместо того, чтобы развращать его массы социал-патриотической проповедью. Не понимал, или уже не мог понять, застряв в трясине буржуазной жизни.
Вернувшись из Константинополя в 1915 г., Парвус пытался завязать сношения с Лениным и Розой Люксембург. Получив от них обоих ответ, что он предатель и что революционеры не могут иметь с ним никаких политических дел, Парвус покатился безудержно по наклонной плоскости. Журнал ‘Колокол’, который он начал издавать, начал с критики оппортунистического прошлого социал-демократии, дабы кончить в той же самой статье проповедью поддержки войны.
Во время войны Парвус был одним из главных советников Центрального комитета германской социал-демократии. Одновременно он занимался громадными коммерческими делами, на которых заработал большое состояние. Был еще один момент в его жизни, когда он думал, что спасется из грязного болота, в котором тонул. Когда пришли известия об Октябрьской революции, он приехал от имени Центрального комитета германской социал-демократии в Стокгольм и обратился к заграничному представительству большевиков, предлагая от имени пославших его организовать всеобщую забастовку в случае отказа германского правительства заключить мир. В личном разговоре он просил, чтобы после заключения мира ему было разрешено советским правительством приехать в Петроград. Он готов предстать перед судом русских рабочих и принять приговор из их рук, он убежден, что они поймут, что он в своей политике не руководился никакими корыстными интересами, и позволят ему еще стать в ряды русского рабочего класса, чтобы работать для русской революции. Приехав в Петроград с известиями о положении в Германии, я передал Ильичу и просьбу Парвуса. Ильич ее отклонил, заявив: нельзя браться за дело революции грязными руками. Как видно из брошюры Парвуса, изданной после брест-литовских переговоров, он думал, что большевики пойдут на сделку с германским империализмом, и что ему, окруженному ореолом человека, который помог заключить компромиссный мир, удастся еще сыграть крупную роль в русской революции. Это была уже мечта политического банкрота.
В последние годы жизни Парвус не принимал участия даже в социал-демократическом движении и был занят полностью своими коммерческими делами, его политическая роль состояла во влиянии на Эберта. Он расходовал значительные деньги на ряд социал-демократических издательств, но сам в них участия не принимал, политически он совершенно опустился. Он сказал несколько лет назад: ‘Я Мидас наоборот: золото, к которому я прикасаюсь, превращается в навоз’.
Конец Парвуса как спекулянта является как бы глубоким символом вырождения II Интернационала. Вся политика II Интернационала, начинавшего с революционных решений — праздника 1 мая — и кончившего поддержкой замаранного кровью и грязью капитализма, нашла выражение в лице этого человека, начавшего, как великий революционный писатель и кончившего в болоте спекуляции и в роли советника Эберта — президента кровавой капиталистической республики, республики дельцов, республики без республиканцев, республики, гноящей в тюрьмах лучших сынов рабочего класса.