На сих днях умерли здесь, в глубокой старости, три человека, славные авторским талантом: Сен-Ламбер, (восьмидесяти пяти лет) творец поэмы les Saifons и Катехизиса общей морали, — Касти (восьмидесяти двух лет), итальянский стихотворец, который после Метастазия был венским придворным поэтом, — и славный Лагарп (шестидесяти пяти лет). Сен-Ламбер начал первый из французских поэтов описывать великолепные и любезные картины сельской натуры, и Вольтер отдавал справедливость пленительной живописи его стихов. Сикар, друг умершего, без всякого приготовления говорил трогательную речь на его погребении, плакал и заставил других плакать. Касти прославился веселыми, остроумными сказками (Novelle) и большою аллегорической поэмой gli Animali parlanti, говорящие звери, которая есть политическая сатира, иногда забавная, иногда довольно скучная. Он в последний день жизни свой обедал у гишпанского министра, простудился и скоропостижно умер коликою. Лагарп, ученик Вольтеров, хороший трагик, превосходный стихотворец и критик, некогда друг философии, а после враг и Зоил ее, оставил такое завещание: ‘Будучи христианином по милости Божьей, исповедуя религию католическую, апостолическую и римскую, в которой я имел счастье родиться и в которой я хочу умереть, объявляю торжественно, что верю совершенно всем догматам Римской церкви, которая одна действительно основана Иисусом Христом, и в душе моей все осуждаю, что она осуждает. Для того искренно уничтожаю в сочинениях моих все места, противные католической вере, и запрещаю их снова печатать или представлять на театрах. Умоляю сограждан жить в мире и согласии, умоляю оскорбленных мною простить меня, и сам прощаю тех, которые меня оскорбляли. — Отказываю 200 ливров бедным моего прихода, жалея, что не могу отказать им более: ибо оставляю немного, а племянница моя ничего не имеет. Напоминаю французам, что религия велит помогать бедным, как любезным и несчастным братьям. Благодарю господина и госпожу Таларю за доказательство их дружбы. Благодарю также почтенных медиков Малуэта и Порталя за их усердное лечение. Прошу господ Фонтана, Шатобриана, Куртиврона, Шавона, Рекамье, Эреня, Линара, Агаса и Мегере помнить, сколько я любил их. Назначаю в душеприказчики г. Булара, нотариуса, двадцатилетнего друга моего. Да исполнит Провидение все то, чего желаю для счастья Франции! Да наслаждается отечество долговременным миром и спокойствием! Святые правила Евангелия да будут счастьем людей и гражданских обществ!’. — Славный астроном Лаланд был при смерти, но теперь оправляется. Восьмидесятилетняя актриса Дюмениль умерла. Болезнь, которая ныне свирепствует в Париже (la grippe), всего опаснее для стариков и очень молодых людей. Парижские медики приписывают ее частым и резким атмосферным переменам нынешней зимы. Они должны были издать описание сей болезни с разными наблюдениями, чтобы успокоить публику, которая считала ее некоторым родом чумы.
Бонапарте, переехав из Сен-Клу в Тюльери, видится только с родными и с членами правительства. Парады ныне отменяются за стужею, которая, будучи всякий день между 10 и 15 градусами, несносна для французов. Сена замерзла — и какая-то тишина царствует в городе. Театры пусты, но кофейные дома наполнены людьми, которые греются там перед каминами.
Генерал Костюшко живет ныне весьма покойно в сельском домике близ Парижа. После того, как судьба его отечества решилась навеки, он стал совсем другой человек: прежде был задумчив, бледен, уныл и не мог наслаждаться ни жизнью, ни дружбою, а теперь весел, здоров и крепок. Даже перестал носить и табакерку свою с живописным изображением утопающего корабля и с надписью: pauvre patrie (бедное отечество)! Многочисленные друзья всякий год празднуют день его рождения, в нынешнюю зиму сей праздник был в Тантильи.
Бонапарте велел повесить колокольчик в горнице секретаря своего, чтобы не посылать за ним всякий раз, когда он ему надобен. Секретарь, увидев колокольчик, в ту же минуту сорвал его с досадой. Консул ни мало не рассердился и сказал ему: ‘я думал, что это для нас обоих лучше, а когда вы не так думаете, то буду посылать за вами’.
Одному знатному иностранцу велено выехать из Парижа в 24 часа за едкую насмешку его над консулом. Министр Талейран не захотел быть исполнителем сего неприятного поручения. Послали Дюбуа, здешнего префекта, который, изъявив обыкновенные учтивости, спросил у путешественника, имеет ли он дела в Париже и может ли их окончить в сутки? Иностранец отвечал, что ему едва ли можно кончить дела свои и в три недели. ‘Подумайте, государь мой’ — сказал Дюбуа — ‘что в сутках 24 часа, если воспользуетесь всякой минутой, то сделаете очень много’. Иностранец не разумел его. Наконец осторожный префект объявил ему повеление консула, будучи крайне доволен своим тонким искусством смягчать строгие приказы!
Госпожа Бонапарте окружает себя художниками и поэтами, заказывает картины, эстампы, статуи, бюсты и покупает все великолепные Дидотовы издания. Недавно она с нежным великодушием утешила трагика Ламерсье. Публика освистала его новую трагедию, и автор был в отчаянии. Госпожа Бонапарте велела ему сказать, что она будет весьма довольна, если он напечатает свою пьесу и припишет ей. Разумеется, что журналисты оставили автора в покое.
——
Парижския известия // Вестн. Европы. — 1803. — Ч.8, N 5. — С.76-81.