ПАРАЦЕЛЬСЪ.
ПАРАЦЕЛЬСЪ.
Статья первая.
Статья вторая и послдняя.
‘Отечественныя Записки’, NoNo 8, 9, 1847
Парацельс, Парацельс, Год: 1847
Время на прочтение: 37 минут(ы)
Въ послднія три столтія, кругъ нашихъ познаній сильно расширился. Въ настоящее время можно сказать не обинуясь, что тотъ метафизическій періодъ умственнаго развитія, который въ XVI-мъ столтіи еще боролся съ начальнымъ мистицизмомъ, для насъ благополучно миновался. Хотя мы и не совершенно еще освоились съ положительною философіею, но тмъ не мене вс силы современной учености устремлены на разрушеніе метафизическаго идеализма, и если порою слышатся жалобы и крикливые навты на положительность, то это только отъ-того, что новая философія не успла еще вполн опредлиться, и часто подъ ея фирмою высказываются ученія совершенно-неположительныя. Наука половины XIX вка не есть наука чистоположительная, но она въ состояніи переходномъ метафизико-положительномъ, точно такъ, какъ въ конц XV и начал XVI вка она была въ переходномъ мистико-метафизическомъ состояніи.
Потому-то именно Парацельсъ, какъ представитель этого послдняго кризиса, заслуживаетъ въ наше время особеннаго изученія, тмъ боле, что въ богатой, энергической личности этого человка выразилась рзкими чертами современная ему ученость, какъ въ научномъ, такъ и въ житейскомъ отношеніяхъ.
Съ другой стороны, біографія Парацельса важна и потому, что до-сихъ-поръ значеніе его въ наук положительно не опредлено, между-тмъ, какъ и личныя его качества, и заслуги, оказанныя имъ не одной медицин, а цлой философіи жизни, даютъ ему полное право на самое почетное мсто въ исторіи развитія человчества.
Правда, многое въ жизни его можетъ показаться съ перваго взгляда страннымъ, многое въ его ученіи походитъ на замысловатыя мудрствованія человка, неврующаго въ авторитетъ своихъ учителей, по одареннаго пламенной фантазіей, какъ нкоторые и опре. длаютъ Парацельса, но всмотритесь ближе, и вы увидите, что эти странности принадлежатъ не личности великаго человка, а духу его времени, и что если Парацельсъ, за недостаткомъ фактовъ, иногда пополнялъ проблы своей теоріи дйствительно Фантастическимъ мистицизмомъ, то это не можетъ служить ему укоромъ, потому-что подобные проблы есть въ біологіи нашего времени, въ біологіи XIX столтія…
Разв не мистицизмъ — ученіе современныхъ финалистовъ, которые не только за недостаткомъ фактовъ, но часто прямо противъ извстныхъ фактовъ, утверждаютъ, что такое-то животное, или такой-то органъ у животныхъ устроенъ для такой-то именно цли?.. И такъ утверждаютъ, согласившись въ начал своей теоріи, что наука должна выводить заключеніе изъ фактовъ, а не подводить факты подъ идеи, созданныя a priori… чего не зналъ и не могъ еще знать Парацельсъ.
А животный магнитизмъ, а гомеопатія!.. на все это мы постараемся указать при изложеніи ученія Парацельса, а предварительно разскажемъ событія его жизни.
Филиппъ Орсоль Теофрастъ Бомбастъ, извстный подъ именемъ Парацельса или Нарацельсія, которое онъ принялъ по обычаю тогдашнихъ ученыхъ, родился въ 1493 году въ Эйнзидлен, въ Швейцаріи, близь Цюриха. Хотя враги его постоянно отзывались о его происхожденіи съ видимымъ сомнніемъ, иногда даже называли его сыномъ Земли или Тартара: ‘Terrae vol Tarari videlur filins’, какъ говоритъ Эрастъ, но изъ достоверныхъ источниковъ извстно, что онъ былъ сынъ лиценціата медицины Гильйома Бомбаста (изъ Гогенгейма), который самъ давалъ ему первые уроки въ медицин и химіи. Въ-послдствіи Парацельсъ слушалъ лекціи медицины въ разныхъ германскихъ университетахъ и получилъ степень доктора. Но недовольный господствовавшими теоріями, онъ обратился преимущественно къ металлургіи, съ цлію, примнить ее къ леченію болзней. И ему первому принадлежитъ слава приложенія свойствъ минераловъ къ органическимъ тламъ-нововведеніе, приведшее его, какъ увидимъ, къ важнымъ философскимъ заключеніямъ.
Безпокойный умомъ и характеромъ, онъ любилъ учиться путешествуя, и, объхавъ большую часть Европы, былъ, говорятъ, даже на Восток. Особенно искалъ онъ знакомства съ алхимиками и съ удовольствіемъ приводитъ имена всхъ своихъ учителей, сближался съ простымъ народомъ, съ старухами, знахарями и даже съ палачами. По просьб нкоторыхъ жителей Базеля, онъ открылъ тамъ первый въ Европ публичный курсъ химіи, и говорилъ по нскольку часовъ сряду въ огромной аудиторіи, куда привлекали всхъ слава его имени и новость его идей. Зависть и ненависть къ нему увеличивались вмст съ его успхами. Больной каноникъ, отъ котораго отказались вс лекаря, предложилъ ему сто флориновъ, если онъ его вылечитъ. Парацельсъ усплъ такъ скоро избавить его отъ болзни, что паціентъ усомнился, былъ ли онъ дйствительно боленъ, и потому не считалъ себя обязаннымъ исполнить общаніе. Дло дошло до суда и передано было на ршеніе медиковъ. Великодушные собраты присудили, что за малый трудъ и плата слдуетъ небольшая, и Парацельсу было отказано въ требуемой сумм. Раздраженный Парацельсъ увлекся, опровергая своихъ судей, и принужденъ былъ удалиться изъ Базеля, отрясъ прахъ отъ ногъ на неблагодарный городъ и снова началъ кочевую жизнь. За нимъ послдовалъ одинъ изъ его учениковъ — нкто Опорэнъ, оставившій жену и дтей въ надежд узнать отъ учителя тайну его искусства. Два года онъ пользовался полною довренностью Парацельса, потомъ перешелъ на сторону его враговъ и причинилъ ему бездну непріятностей и огорченій. Онъ разсказываетъ, что по ночамъ съ Парацельсомъ случались ирипадки бшенства, что онъ схватывалъ шпагу, рубилъ ею стны, и даже нсколько разъ жизнь его, Опорэна, была въ опасности. Онъ выставляетъ его расточительнымъ до крайности, беззаботнымъ, говоритъ, что Парацельсъ каждый мсяцъ заказывалъ новое платье, отдавая прежнее первому встрчному, проматывалъ все до послдняго обола, и потомъ снова показывалъ полный кошелекъ, такъ-что нельзя было узнать, откуда бралось у него золото. Впрочемъ, по смерти Парацельса, Опорэнъ съ раскаяніемъ сознавался, что клеветалъ на своего учителя.
На дошедшихъ до насъ портретахъ Парацельса, онъ изображенъ костлявымъ, сухимъ. Лысая сверху голова окружена короткими курчавыми волосами, быстрые глаза, небольшой носъ, рдкая всклокоченная борода-вотъ его физіономія, которая въ цломъ напоминаетъ скелетъ: какъ-будто внутренній огонь пожиралъ этого человка.
Враги Парацельса разсказываютъ, что онъ не любилъ женщинъ, и что въ дтств его постигла одинаковая участь съ Абельяромъ. Они говорятъ, что до двадцати-пяти лтъ онъ велъ такую воздержную жизнь, что никогда не употреблялъ вина, но потомъ страстно предался ему, проводилъ ночи съ крестьянами и кучерами, засыпая на лавк, едва нсколько часовъ оставался трезвъ, но лечилъ удивительно. Они упрекали его въ незнаніи древнихъ писателей, въ темнот и странности его рчи, въ презрніи къ логик, въ противорчіяхъ, въ внезапной ранней смерти, — тогда-какъ онъ выдавалъ, что знаетъ тайну сдлаться безсмертнымъ.
Большая часть этихъ упрековъ преувеличены. Онъ зналъ по-латин, потому-что частію училъ на этомъ язык, а нападки его на галенистовъ доказываютъ, что ихъ сочиненія были ему знакомы, онъ съ похвалою говоритъ объ Иппократ, съ которымъ у него было много общаго въ образ мыслей. Правда, онъ глубоко презиралъ логику схоластиковъ, которую считалъ несвойственною для открытій и предпочиталъ ей наблюденіе природы. Что касается до странности и новости рчи тогдашней новой школы, то отъ этого упрека невозможно избавить и самихъ схоластиковъ, при томъ же противники Парацельса очень-часто искажали смыслъ его фигуральныхъ выраженій, часто умышленно составляли изъ нихъ пародіи
Но надо согласиться, что Парацельсъ, съ своей стороны, не слишкомъ стоялъ за ясность и систему: это-потокъ, постоянно выступавшій изъ береговъ, постоянно раздраженный противъ галенистовъ. Онъ часто говоритъ темнымъ и таинственнымъ языкомъ. Не надо забывать, что онъ былъ ученикъ алхимиковъ, которые съ особенною заботливостію сохраняли тайну своихъ пріемовъ и условныхъ знаковъ. Въ то тяжелое время вс искусства, вс роды занятій имли свои корпораціи и братства, члены которыхъ рзко отличались отъ профановъ. Даже мореплаватели хранили въ тайн свои открытія! Раздраженный преслдователями, Парацельсъ самъ говоритъ, что онъ ищетъ вниманія только своихъ, а не глухой, нечестивой толпы: потому-что не хочетъ бросать собакамъ хлба, назначеннаго для дтей. Впрочемъ, мы увидимъ, что система его гораздо-лучше, а изложеніе понятне и послдовательне, нежели какъ обыкновенно думаютъ.
Правда, во многихъ мстахъ онъ, кажется, противорчитъ себ, но въ такой наук, какова медицина, кто не представлялъ на различные вопросы различныхъ или противорчащихъ одно другому ршеній?.. Парацельсъ воздлывалъ совершенно новую почву и потому неудивительно, если воображеніе часто увлекало его за строгіе предлы опытной науки, особенно когда враги, нападая на него со всхъ сторонъ, не давали ему ни минуты для спокойнаго размышленія. Притомъ въ сочиненіяхъ его много мстъ переиначенныхъ, искаженныхъ. Опасаясь нападковъ враговъ, онъ при жизни мало печаталъ, и рукописи его посл открылись въ разныхъ рукахъ, такъ-что корысть, зависть и невжество многія мста исказили, многое приписали отъ себя, между-тмъ какъ нкоторыя изъ его сочиненій, о которыхъ онъ упоминаетъ, остались неизвстными. Что жь длать въ подобныхъ случаяхъ? Надо судить его по тмъ сочиненіямъ, которыя онъ самъ призналъ своими, и искать истины въ совокупности тхъ мстъ, которыя не противорчатъ другъ другу, но подтверждаютъ одно другое.
Бэконъ весьма-дурно отзывался о Парацельс, да и кого щадилъ гордый канцлеръ? Онъ хотлъ перенесть въ науку свою роль публичнаго обвинителя, и исполнялъ это со всею строгостію и жесткостію подобнаго званія. Философы насилуютъ души людей (stnpratores animorum), Аристотель самый худшій изъ софистовъ (pessimus sophisla) и только ткалъ паутины, Ромеасъ, противникъ его, литературная язва (perniciosissima litterarum tinea), Скоты и д’Акэны — просто нечестивцы, Платонъ — изящный насмшникъ, надутый поэтъ, богословъ съ разстроенной головой, также глупъ и нивокъ, какъ пагубенъ для религіи. Цицеронъ, Сенека и Плутархъ — не лучше его. Галэнъ — глупый пустословъ (vanissimus causator). ‘О песъ! о зараза!’ говоритъ онъ, обращаясь къ послднему: ‘ты такъ ничтоженъ, что не стоитъ останавливаться на теб, убирайся и съ соучастниками твоими Аравитянами!.. Фернель — изъ гнусной породы номенклатуристовъ. Гиппократъ-полусофистъ, безсмысленный предъ дйствительностію. Кто не засмется, говоритъ онъ, когда Галэнъ и Парацельсъ прибгаютъ къ авторитету подобнаго человка, точно укрываются отъ солнца подъ тнью осла?..’
Но парацельсъ, какъ представитель когорты химиковъ, кажется ему, по своей смлости, заслуживающимъ особеннаго нападенія: обращаясь къ противнику Эпикура, онъ говоритъ, что Парацельсъ своими простыми началами нарушаетъ единство міра, превосходитъ во лжи Галэна и оскверняетъ предметы священные, смшивая ихъ съ предметами житейскими. Другія только уклонялись отъ опыта, а ты, Парацельсъ, ты измняешь ему, и, призывая свтъ дйствительности, засоряешь его источники. Усыновленное чадо ословъ, ты счастливъ, что нашелъ Северина, который сгладилъ твою рчь! Этому торжественному адвокату можно было бы замтить, что Парацельсъ прежде него самого призывалъ людей къ опыту и наблюденію. Положимъ, отвчаетъ онъ, но если Кабанъ случайно начертилъ на земл своимъ клыкомъ букву А, то разв это значитъ, что онъ способенъ написать и трагедію? Извстно, какую медицину и какую физику предложилъ Бэконъ въ замнъ того ученія, на которое онъ нападалъ, извстно, какъ теменъ, напыщенъ и страненъ онъ самъ и чтобъ доискаться въ тогдашнихъ ученыхъ спорахъ простоты, ясности и приличія, надо обратиться къ Декарту, къ школ французской.
Ничто не можетъ сравниться въ вздорности споровъ, возникшихъ еще при жизни Парацельса, между ‘тарой и новой школами. Съ одной стороны, важные, торжественные схоластики, сильные авторитетами Галэна и Аристотеля, которыхъ знали почти на память, и книги которыхъ — уважаемыя впрочемъ всми — чтили какъ святыню. Съ другой стороны, этотъ наглый раздуватель пепла, этотъ праздношатающійся, этотъ нечестивый дистилировщикъ, называвшійся ихъ учителемъ, жжетъ чтимыя ими книги, бросаетъ въ нихъ дкой ироніей, и лечитъ неизвстными средствами самыхъ отчаянныхъ ихъ паціентовъ, отъ такого столкновенія было чему разъиграться! Поэтому прочтите Куртэна, Кратопа и особенно Томаса Эраста, медика германскаго императора и знаменитаго ученаго, сильнаго въ древней медицинской литератур, и слдовательно, смертельнаго врага Парацельса: вы увидите, что они иначе не называютъ его, какъ кощунникомъ, нечестивымъ, дикимъ звремъ, порожденіемъ діавола, достойнымъ костра, пьяницей, невждой, шарлатаномъ, сумасшедшимъ.
Парацельсъ не оставался въ долгу у своихъ враговъ и платилъ имъ тою же монетою.
Терпніе и скромность — не его добродтели. Впрочемъ, въ сущности, онъ увлекался боле противъ доктринъ, нежели противъ личностей. ‘Вырвало у меня это крпкое слово’, говоритъ онъ въ одномъ мст: ‘то презрніе, съ которымъ смотрятъ на ученіе, служащее, между-тмъ, основаніемъ всему’.
Благотворное дйствіе его химическихъ лекарствъ и искусство приготовлять ихъ, внушили ему глубокое презрніе къ галэнистамъ. ‘Въ моей лысой и обнаженной голов гораздо-больше, нежели въ головахъ Авиценны и всхъ вашихъ академиковъ. Нуте ка, покажите намъ, что вы знаете. На меня нападаютъ и женщины лекарки!.. волчихи и зми!.. Но ваша медицина падетъ. Скира уже у корня дерева…Парижскій Факультетъ назвалъ его Лютеромъ.’ Нтъ’, отвчалъ онъ: ‘я не Лютеръ, я Теофрастъ, котораго вы назвали въ Базел Какофрастомъ (Cacophraste). Я больше Лютера: онъ былъ только теологъ, а я знаю медицину, философію, астрономію, алхимію. Лютеръ не достоинъ развязать ремень у моего сапога’. Эта неумренность выраженій теперь скандализуетъ насъ, хотя иногда и въ нашей литератур раздаются прозвища птуховъ и т. п. остроты, но тогдашніе ученые, какъ и древніе ораторы, за урядъ вели между собою переговоры въ такомъ тон, знаменитые парижскіе профессоръ! прозвали возстановителя анатоміи Везала (Vesalus), везанусомъ (vesanus), т. е. безсмысленнымъ, а Гарвея, который открылъ кровообращеніе — циркуляторомъ (circulator), т. е. шарлатаномъ.
Что это относится не къ личностямъ, а къ духу вка, лучше всего доказываетъ томъ, что посл смерти Парацельса споры химистовъ съ галэнистами продолжались въ томъ же тон. ‘Прочь отъ насъ угольники, протухлые срой’, говорили галэнисты: ‘черные собраты вулкана, отвратительные циклопы, которыхъ одинъ видъ наноситъ ужасъ и смерть!’ — Пульсо-щупальники-галенисты, отвчали другіе, наряжаются, пахнутъ мускусомъ и амбре, подумаешь Аполлоны, стоитъ больному взглянуть на нихъ такъ и выздороветъ, но подъ этой маской, подъ этой пышной наружностью скрываются смерть и печальный скелетъ’. Или въ другомъ мст: племя языческое, вы съ вашей зеленью и катаплазмами ничего больше, какъ повара, а мы употребляемъ живыя силы, сокрытыя въ металлахъ… Какъ снга не смоютъ Альпъ, такъ ваши ругательства не поколеблютъ нашего ученія’.
Въ Зальцбург Парацельсъ заболлъ смертельно. Нкоторые подозрвали, будто враги отравили его. Врно только то, что они радовались безвременной погибели этого человка, который, какъ они говорили, хвалился умньемъ сдлать себя безсмертнымъ посредствомъ извстнаго лекарства. Подобная выходка со стороны Парацельса возможна, по-крайней-мр, онъ сказалъ въ одномъ мст, что выберетъ время, когда умереть, но въ сочиненіяхъ своихъ весьма часто говоритъ о необходимости предла земной жизни..
21 сентября 1541 года, Парацельсъ сдлалъ завщаніе и, оставивъ рукописи свои зальцбургскому хирургу Андрею Венделю, умеръ на третій день, 24 сентября.
Кром рукописей, у него нашли библію маленькаго формата, сводъ священныхъ книгъ, евангеліе, комментаріи святаго еронима на евангеліе и одну печатную медицинскую книгу, въ этомъ состояла вся его библіотека. Частыя ссылки на священныя книги и самые обороты его рчи доказываютъ, что это было его обыкновенное чтеніе. Въ описи, приложенной къ завщанію, исчислены вс его медицинскіе и химическіе приборы и весьма-много цнныхъ золотыхъ и серебряныхъ вещей, что можетъ служить достаточнымъ отвтомъ на обвиненія въ пристрастіи его къ кочевой жизни.
Онъ погребенъ, по желанію его, въ Зальцбург близь Церкви-св.-Себастіана. Вотъ его эпитафія:
Conditur hic Philippus Theophrastus, insignis medicin doctor, qui dira ilia vulnera, lepram, podagram, hydropisin, aliaque insanabilia corporis contagia, mirifica arte suslulit: ac bona sua in paupercs dislribuenda, collocandaque honoravit. Anno MDXXXXI, dieXXIV septembris, vitam cum morte mulavit.
(Здсь погребенъ Филиппъ Теофрастъ, знаменитый докторъ медицины, который лечилъ жестокія болзни, проказу, подагру, водяную и другіе тлесные недуги съ удивительнымъ искусствомъ, и который великодушно роздалъ свое имущество бднымъ. Умеръ 1541 года сентября 24 дня.)
По смерти Парацельса, многіе изъ его учениковъ, какъ обыкновенно бываетъ, преувеличили идеи своего учителя, множество энтузіастовъ и шарлатановъ воспользовались его именемъ, чтобъ внушить довріе къ собственнымъ глупостямъ, пока наконецъ профессоръ медицины въ Монпелье, Лазарь Ривьеръ, не очистилъ ученія Парацельса и не ввелъ его въ науку, начавъ преподавать его публично.
Постараемся дать по возможности точное понятіе о систем Парацельса по самымъ важнымъ и наиболе достоврнымъ изъ его сочиненій.
Въ начал своего ‘Парамира’ (Paramira) Парацельсъ объявляетъ, что главная цль его — найдти лекарства противъ болзней. Вмсто того, чтобъ строить теоріи на воздух и начинать съ басень о четырехъ влагахъ, говоритъ онъ, надо прямо искать того, что исцляетъ, такимъ образомъ, можно узнать и то, что причиняетъ болзни. Въ этомъ случа онъ согласенъ съ знаменитымъ правиломъ практиковъ: Могborum naturam ostendunt ciirationes.
Парацельсъ различаетъ пять родовъ вліяній:
1) Звздное существо (ens ostrale).
Это не значитъ, чтобъ звзды измняли сущность нашей природы или нашего смени (ens seminis): астрологи, которые такъ говорили, говорили неправду: звзды для насъ то же, что солнце для растительнаго смени. Он даютъ пищу нашей жизни, и мы не можемъ обойдтись безъ нихъ, точно такъ, какъ огонь не можетъ обойдтись безъ дерева. Что же касается до самаго смени, то оно зависитъ не отъ звздъ, а отъ Бога, оно есть сущность всхъ родовъ формъ, которыя должны исполниться до послдняго суда, тогда заключится кругъ перваго міра, возникнутъ другіе подобные міры, но они будутъ постоянны и опредлительны, базъ возрастовъ и безъ превращеній.
Изъ этого видно, что Парацельсъ допускаетъ спеціальность каждаго существа и не думаетъ, какъ Бэконъ и многіе другіе, что одинъ родъ можетъ превратиться въ другой отъ вліянія среды, въ которой будетъ жить.
Но какъ же дйствуютъ на насъ звзды?— Сообщая свое вліяніе средин, которая все сохраняетъ и поддерживаетъ. Небо и земля, твари и элементы, — все живетъ въ томъ воздушномъ пространств, которое онъ означаетъ таинственнымъ названіемъ большаго М.
Каждый изъ насъ иметъ свой непріятный или здоровый запахъ, такъ точно и отъ звздъ исходитъ эманація, дыханіе, которое заражаетъ этотъ большой М. Если, на-примръ, М озера въ хорошемъ состояніи, то воды его изобилуютъ рыбою, если же оно заражено, то и рыбы гибнутъ, такимъ образомъ, плодовитость или безплодіе озера зависитъ отъ качествъ или недостатковъ его М. По недостатки могутъ быть различны. Одни дйствуютъ на кровь, другіе на голову, иные на кости и вены, производятъ водяную или различныя лихорадки. Поэтому, измненія, происходящія въ неб, производятъ весьма-разнообразное вліяніе на животныхъ, на растенія и на плоды, смотря по тому, въ какомъ состояніи находятся эти послдніе, крпки или слабы они сами. Одному здорово извстное вліяніе, между тмъ, какъ другой сильно страдаетъ отъ него. Такимъ образомъ, міръ противостоитъ человку, а человкъ — вселенной. Болзнь, причиненная звздами, не монетъ прекратиться до-тхъ-поръ, пока продолжается особенное вліяніе, поддерживающее ее.
Но что жь такое — этотъ таинственный знакъ, этотъ большой М, о которомъ говоритъ Парацельсъ? Море ли это, эфирная всесоединяющая атмосфера, или магнитизмъ? Изъ его ‘Fragmenta ad Paramir’ видно, что оно значитъ то же, что слово mognale, но къ-несчастію, этотъ терминъ нисколько не ясне знака. Во всякомъ случа, оно означаетъ то неизвстное искомое, которое назовите, пожалуй, магнитизмомъ, электричествомъ, эфиромъ или другимъ научнымъ именемъ, но которое откроютъ разв наши потомки.
Звздное вліяніе Парацельса, кажется, соотвтствуетъ иппократову , тому неизвстному, которое повреждаетъ, заражаетъ среду, въ которой мы живемъ, и производитъ то чуму, то холеру, то гриппъ, вліяніе, причины котораго мы не знаемъ, которое можетъ быть въ воздух, или Богъ-Знаетъ гд, которое сбиваетъ насъ съ толка. Вотъ, на-примръ, недавно картофель, какъ рыбы въ озер Парацельса, вдругъ заболлъ почти во всей Европ. Отъ-чего?
Дло въ томъ, что Парацельсъ хочетъ, чтобъ тщательно изслдовали свойства этихъ вліяній, стараясь открыть отношенія каждой большой вншней сферы на извстныя части нашего тла, и предлагаетъ для того изслдовать, какое производитъ дйствіе на насъ каждый минералъ. Поле, конечно, обширное, и онъ самъ разработывалъ его весьма-грубо и только руководствуясь случаемъ, но тмъ не мене онъ сильно подвинулъ медиковъ къ подобнымъ изслдованіямъ, указавъ имъ дорогу. И сколько драгоцнныхъ лекарствъ доставила съ-тхъ-поръ химія! сколько еще общаетъ, особенно если мы будемъ внимательне изслдовать дйствіе различныхъ веществъ не по однимъ химическимъ ихъ свойствамъ, но и по вліяніямъ ихъ на живой организмъ, какъ училъ Парацельсъ!..
2) Ядовитое существо (ens veneni).
Каждое живое тло иметъ нужду въ пищ, но въ каждой пищ, вмст съ питательнымъ веществомъ, скрывается смертоносный ядъ, такъ-что каждая пища можетъ сдлаться отравою, не потому, чтобъ все было ядовито, но отъ дурнаго употребленія: разв не гибеленъ самый хлбъ въ нкоторыхъ случаяхъ? Но Богъ каждому животному далъ алхимика, который находится въ желудк, отдляетъ полезное отъ вреднаго, принимаетъ первое и отвергаетъ послднее. Если алхимикъ слабъ, и дурно распредляетъ вещества, то отъ этого происходятъ болзни, ядъ пищи расходится по организму: потому-что здоровый человкъ точно чистая вода, которая окрашивается всми цвтами, т. е. заражается всякаго рода ядами. Такая порча происходитъ двоякимъ образомъ, ядъ или останавливается въ извстной части тла и не выходитъ изъ нея, или проходя чрезъ извергающіе органы: носъ, кожу, мочевой пузырь, уязвляетъ ихъ своимъ присутствіемъ. Алхимики у однихъ животныхъ чувствительне, нежели у другихъ,— корова стъ траву, а человкъ питается ея молокомъ, одно помогаетъ другому переработывать пищу: огонь, воздухъ, вода и проч. могутъ испортить алхимика, и потому-то именно иногда вредны эти элементы.
Изъ этихъ метафоръ уже видно, что Парацельсъ разсматривалъ организмъ какъ лабораторію, гд внутренняя сила отдляетъ отъ вншнихъ элементовъ части, сходныя и несходныя съ существомъ каждаго органа, онъ возобновляетъ анаксагорову систему гомеомерій. Хорошее или дурное отдленіе производитъ здоровье или болзнь.
3) Существо природное (ens naturale).
Какъ небо иметъ свои планеты и движенія, точно такъ и тло человка составляетъ, маленькій независимый міръ, подобный большому міру, и иметъ свои созвздія или члены и свои движенія. Этотъ-то маленькій человческій міръ древніе называли микрокозмомъ, противопоставляя его вселенной. У него есть свое особое управленіе, онъ поддерживается и питается самъ собою, пища служитъ ему только какъ удобреніе для поля. О его внутреннемъ устройств можно составить себ понятіе, наблюдая большой вншній міръ, потому-что вс части послдняго имютъ въ немъ своихъ представителей. Вы, можетъ-быть, скажете, что въ немъ не видно столькихъ элементовъ, какъ въ большомъ? Вамъ отвтятъ, что они скрыты. Если, напримръ, васъ ударятъ въ глазъ, вы тотчасъ увидите огонь, котораго до-тхъ-поръ въ немъ не замчали. Это внутреннее устройство производитъ жизненную влагу (liquor vitae), которая, смотря по ея качествамъ, также производитъ здоровье или болзнь и это-то именно Парацельсъ называетъ природнымъ вліяніемъ. Эта мысль составляетъ переходъ отъ астрологіи къ витализму.
Но здсь мы должны замтить важную ошибку Парацельса, уличить его въ томъ, что онъ не совершенно избавился отъ заблужденія астрологовъ, и по сходству именъ, смшивалъ свойства планетъ Марса, Сатурна, Венеры, и проч., съ свойствами металловъ того же названія: желзо, свинецъ, мдь. Отъ того въ метеорологіи его выходитъ странная запутанность: онъ принимаетъ Марса то за желзо, то за планету…
4) Существо духовное (ens spiritale).
Это самая замысловатая сторона его ученія. Впрочемъ, духовное здсь не надо понимать въ философскомъ смысл, это не демонъ, не духъ, не душа чисто-разумная и нравственная, отдляющаяся по смерти. Парацельсъ принимаетъ слово духа въ смысл боле-грубомъ, такъ-сказать, въ тлесномъ и медицинскомъ значеніи. Онъ означаетъ имъ то невидимое и неосязаемое вещество, которое обнаруживается въ видимомъ и осязаемомъ тл. Впрочемъ, этотъ духъ не есть самое тло, съ которымъ онъ только соединенъ, онъ можетъ дйствовать на тло и даже причинять болзни. Онъ совершенно отличенъ отъ тла, можетъ страдать и быть въ болзненномъ состояніи независимо отъ тла.
У каждаго животнаго есть такой духъ, у васъ свой, у меня свой, и наши духи разсуждаютъ между собою какъ имъ угодно, не тревожа языка. Мы иногда чувствуемъ симпатію или отвращеніе къ людямъ, которые намъ не сдлали ничего, ни хорошаго, ни дурнаго, именно потому-что эти странные невидимые существа, не спросясь разсудка, заводятъ между собою вражду и дружбу, питаютъ другъ къ другу упорное отвращеніе или взаимную любовь. Происходятъ эти духи, часто противные разуму, отъ воли, точно такъ, какъ огонь происходитъ отъ кремня. Они, какъ и тла наши, имютъ свой особый міръ, и ведутъ между собою борьбу. Если я хочу вредить кому-нибудь, и моя воля сильне воли противника, я уязвляю его, иначе онъ возьметъ перевесъ, и тло отъ-того можетъ пострадать и сгибнуть.
Стоитъ некромантику сдлать на васъ фигуру изъ воска, и вы будете чувствовать все, что сдлаютъ съ этой куклой, не тломъ, которое остается здоровымъ, но духомъ, и въ этомъ случа, безполезно лечить ваше тло. Такимъ образомъ, съ помощію только сильной воли, можно сдлать человка хромымъ или лишить его зрнія. Такова сила проклятія. И не смйся надъ этимъ, о медикъ! Говоритъ Парацельсъ, ты не знаешь, какъ могущественна воля человка.
Хотите ли отмстить вору? Привлеките своею волей духъ его къ восковой фигур, и вы заставите его возвратиться за наказаніемъ на мсто преступленія. Что касается до него, онъ этого не можетъ сдлать съ вами, если вы человкъ честный: потому-что его духъ слабе вашего. Во сн вамъ также случается призывать духъ вашего врага и уязвлять его.
Впрочемъ въ этой глав Парацельсъ излагаетъ мннія современныя ему и только объясняетъ ихъ по своему. Вампиры, тни, провиднія, колдовство и чары съ незапамятныхъ временъ имли силу на земл. Александрійская школа, противодйствуя христіанству, придала новую силу такъ-называемой блой магіи. Да и теперь еще найдется много людей, для которыхъ покажется непонятнымъ ваше невріе. Но въ то время, какъ Эрастъ приписывалъ вс чары дьяволу, Парацельсъ искалъ для нихъ разгадки въ самой природ и не удивительно, если первый шагъ его на этомъ поприщ былъ неудаченъ.
Вспомните однако современныя намъ идеи о животномъ магнитизм? Разв не говорили и намъ, какъ говорилъ Парацельсъ въ XVI столтіи, что души сообщаются между собою, независимо отъ тла, подъ вліяніемъ воли? Давно ли знаменитые ученые собирались слушать Месмера? Мы не хотимъ затвать здсь спора противъ магнитизма, но говоримъ только, что магнитизмъ весьма сходенъ съ духовнымъ существомъ Парацельса.
5) Наконецъ высшее существо.
Первыя четыре главы, говоритъ Парацельсъ, относятся ко всмъ людямъ и могутъ быть приняты еретиками, Турками и язычниками, а эта — только для христіанъ. Все, и здоровье и болзнь, и первыя четыре существа — происходятъ, безъ сомннія, отъ Бога, но въ этой глав говорится о болзняхъ, насылаемыхъ Богомъ, въ вид особенныхъ наказаній. Если время испытанія кончилось, Богъ позволяетъ врачамъ лечить эти болзни, иначе — Онъ предаетъ больнаго въ руки неискусныхъ врачей.
За тмъ — Парацельсъ переходитъ къ анализу, или какъ онъ говоритъ, къ анатоміи естественныхъ тлъ, и утверждаетъ свое знаменитое положеніе о трехъ родахъ элементовъ: сра, Меркурій и соль.
Все, что горитъ или сгараетъ, онъ называетъ срой. Все, что курится, испаряется или улетучивается — Меркуріемъ, который впрочемъ не должно смшивать съ ртутью. Все, что остается въ твердомъ состояніи, какъ пепелъ, называетъ — солью.
Итакъ, его дленіе почти совпадаетъ съ вашимъ дленіемъ тлъ, на твердыя, жидкія и невсомыя. А если подраздлимъ жидкія тла на влаги и газы, то получимъ четыре элемента древнихъ: земля или твердыя, вода или влаги, воздухъ или газы, огонь или невсомыя. Главное и всегда справедливое дленіе, такъ-что умъ человческій подъ различными именами постоянно принималъ одинаковые разряды тлъ. Можетъ статься, что 55 или 56 тлъ, которыя мы теперь признаемъ простыми, со-временемъ значительно увеличатся или сократятся, или даже совсмъ перестанутъ считаться простыми, но различіе четырехъ физическихъ состояній тлъ останется главнымъ до-тхъ-поръ, пока не измнится самый міръ.
Впрочемъ и Парацельсъ признавалъ четыре древніе элемента, по говорилъ, что они сами вещества сложныя изъ трехъ первыхъ химическихъ началъ.
Итакъ, въ составъ человческаго организма, какъ и всякаго другаго естественнаго тла, входятъ: сра, Меркурій и соль. Жизнь держитъ эти три начала въ соединеніи, а но смерти они отдляются другъ отъ друга, и самая смерть происходитъ или отъ того, что эти начала не могутъ доле оставаться въ соединеніи, или потому-что мы сами раздляемъ ихъ, или наконецъ хотя бы соединеніе и оставалось въ полной сил, но смерть приходитъ потому, что въ природ все должно имть свой конецъ. Въ мір только потому и существуетъ такое разнообразіе, что все разнородное, раздляясь, погибаетъ. Недостатокъ или дисгармонія нкоторыхъ изъ этихъ началъ производятъ болзнь.
Что такое голодъ? Признакъ приближающейся смерти въ членахъ, отъ недостатка необходимой пищи. По пища есть нчто подобное члену, который въ ней нуждается. По-этому, посредствомъ анатоміи (анализа) вншняго міра, надо изслдовать, какія части его соотвтствуютъ каждому изъ нашихъ органовъ, чтобъ лечить болзни, доставляя каждому члену то, что ему свойственно. Жизнь подобна картин, на которой вс роды красокъ составляютъ одно гармоническое цлое. Каждый цвтъ вншняго міра иметъ своего представителя на этой картин, и человкъ есть образъ анатоміи природы, что служитъ извстному органу, соотвтствуетъ его анатоміи, подобное принадлежитъ подобному (simile ad simile perlinel). Дйствовать иначе значило бы просящему хлба давать змю. Птакъ, ищите сочетаній вншнихъ анатомій (лаванды, розы, лиліи) съ внутренними. Основаніе и столпъ медицины состоитъ въ томъ, чтобъ каждому органу доставлять то, что анатомически сходно съ нимъ.
Не трудно замтить, что эти идеи имютъ аналогію съ знаменитой терапевтической системой нашего времени.
Въ насъ есть нчто подобное огню, который пожираетъ силу, и гаснетъ, если его не поддерживать. Каждая пища, которую мы принимаемъ, содержитъ въ себ маленькое количество всхъ нашихъ членовъ, такъ-что съ каждымъ глоткомъ, мы димъ наши пальцы, ноги, сердце, мозгъ.— Внутренній алхимикъ нашъ принимаетъ что для него годно и отвергаетъ прочее. По то, что онъ принимаетъ — это образъ (т. е. миніатюръ или сущность) всякой вещи. Съденная кость производитъ не одну только кость, или мозгъ — не одинъ мозгъ. Но внутренній желудочный скульпторъ извлекаетъ изъ пищи извстный членъ и передаетъ его въ наши члены. Такъ онъ превращаетъ хлбъ въ кровь, въ жиръ. Внутренній архитекторъ исправляетъ что портится или уничтожается. Когда мы говоримъ: ‘даждь намъ хлбъ нашъ насущный’, это значитъ: ‘даждь вамъ наше насущное тло’. Потому-что человкъ происходитъ двоякимъ образомъ: или отъ смени, или отъ хлба, смя есть архитекторъ, который въ чрев матери далъ намъ форму, и сохраняетъ пищею, мы живемъ не хлбомъ правды (т. е. не только прирожденною силою), но хлбомъ благости (т. е. пищею, которую намъ даютъ).
Но и пища и употребленіе ея не всегда доброкачественны и отъ-того происходятъ болзни.
И такъ, Парацельсъ хорошо понималъ значеніе вншнихъ и внутреннихъ дятелей организма. Но какимъ образомъ пища длается частію насъ самихъ и превращается въ наши органы?
‘Три вещи, соединяясь, составляютъ наше тло: кости, мясо и кровь, и въ каждомъ изъ нихъ — своего рода соль, сра и меркурій.
‘При соединеніи, каждая часть иметъ свою особенную анатомію, — въ глаз нельзя искать органа вкуса, и потому каждый органъ надо питать соотвтственно его анатоміи. Вы должны поступить съ болзнью, какъ отецъ съ сыномъ: давать ей соотвтственную пищу, какую отецъ даетъ сыну.
‘Съ этою цлью не обращай вниманія на первую жизнь (первыя наружныя, грубыя свойства), но извлекай изъ нея истинную жизнь (т. е. сущность). Взгляни на розу: живая она ни на что не годна, а изъ мертвой извлекаютъ цлебныя частицы, желудокъ пользуется только тмъ, что разлагаетъ, первая жизнь должна умереть, чтобъ можно было извлечь изъ нея новую жизнь (дятельную часть), и перенесть потомъ въ другое тло. Эта-то послдняя жизнь и есть тайна, которая составляетъ медицину и сохраняетъ наше тло.
Итакъ, три анатоміи: одна обыкновенная, разсматривающая, какое місто занимаютъ кости и вены, другая изъискиваетъ средства, какъ ввести новую жизнь въ организмъ человка, третья — анатомія смерти, или различныхъ измненій, производимыхъ въ нашихъ органахъ болзнями.
‘Въ каждомъ изъ нашихъ членовъ есть огонь, огонь пищеваренія, который увеличивается и уменьшается, какъ и самое пищевареніе. Отъ этого огня, а не отъ крови, происходитъ и краснота членовъ.
‘Если вы не приготовили пищу, и не убили въ ней совершенно первую жизнь, то желудокъ самъ уже приготовляетъ ее, онъ разрушаетъ въ ней вс свойства (галеническія или физическія) холода, тепла, и такимъ-образомъ производитъ сущность. Пища, которая не можетъ разложиться въ желудк, не приноситъ пользы. Для медицины нужно, чтобъ вс свойства холода и тепла были уничтожены, и чтобъ оставалась только совершенно-чистая сущность (arcane).’
Начало, конечно, весьма-разумное, но химическія свойства пищи, которыми Парацельсъ хочетъ замнить свойства физическія, разв не представляютъ тхъ же затрудненій? Сдлавшись живощ частью тла, пища разв не лишается вмст съ тмъ и своихъ химическихъ свойствъ?
‘Нарушеніе равновсія элементовъ есть источникъ болзней, собравшаяся въ одно мсто соль, производитъ язвы и воспаленія, сра и меркурій не на своемъ мст также причиняютъ тысячи болзней. Среди этой дисгармоніи элементовъ, приближается смерть, которая быстро пересиливаетъ ихъ, разъединенныхъ, одинъ за другимъ. Врачь возстановляетъ части уязвленныя солью, укрпляетъ шафраномъ то, что разложила сра, утолщаетъ золотомъ, что истощено Меркуріемъ.’
А между-тмъ, природа также участвуетъ въ этомъ труд, и мы только помогаемъ ей, она зарощаетъ рану, которую мы закрываемъ лекарствами.
Въ человк отражается весь міръ, какъ въ капл воды, и врачь долженъ искать лекарствъ во всхъ частяхъ этото міра, его дло — умть отдлять и различать, а главное средство его — огонь.
Подъ вліяніемъ столькихъ агентовъ, организмъ сотрясается, будто кипящій котелъ, въ немъ — то пища производитъ раздраженіе, то соли много, то сра и меркурій не въ пропорціональномъ количеств. Звздная теплота можетъ на нихъ дйствовать, но надо отличать, чего не длаютъ галэнисты — холодъ физическій или врожденный, который оцпеняетъ, и другой элементарный холодъ, который разлагаетъ части нашего тла. Огонь даетъ мсто влаг, точно такъ, какъ вода сухому.
Потомъ — все иметъ свои конецъ — праведное и нечестивое. Медицина тутъ ничего не можетъ сдлать: приходитъ время, когда смерть — ликторъ Божій — должна насъ привести предъ Него, она только скажетъ: встань и иди, и тло остается на земл, а душа идетъ къ Богу. Но при послднемъ суд три элементарныя вещества соединятся въ своемъ цвт и сущности… тогда не будетъ уже ни врачей, ни медицины.
Астрологи думали, что звзды даютъ силу смени, и запечатлваютъ свой образъ въ человк: — это ложь. Одинъ Богъ даетъ этотъ образъ, и астрологія вздоръ. Вмсто того, чтобъ предполагать, будто звзды измняютъ судьбу человка, врне сказать, что человкъ иметъ вліяніе на звзды, потому-что онъ предъ Богомъ значитъ боле, нежели звзды.
Разбирая, въ первой стать, главное сочиненіе Парацельса ‘Paraminim’ (самое важное), мы объяснили принимаемые имъ пять родовъ вліянія и три элементарныя начала, и изложили ученіе его о пищ.
‘Всякая пища’, говоритъ онъ, ‘кром питательной части, превращающейся въ тло, содержитъ въ себ части несвойственныя организму и образующія остатокъ. Если этотъ остатокъ не изгнанъ, то онъ также превращается въ тло и длается источникомъ болзней. Смотря по органу, въ который бросится, онъ производитъ камень, хрящь, или образуетъ растенія, бородавки, проказу, водяную. И этотъ-то остатокъ Парацельсъ называетъ tartarum, mapmaps, смертное начало…Равные роды пищи даютъ различные остатки и различные тартары: рыбная пища — глинистый, овощи — клйкій, вязкій. Искусство врача состоитъ въ томъ, чтобь предписать лекарство, которое бы, соединивъ это вредное начало съ пищей, изгнало его изъ организма… Тартаръ образуется, на-примръ, во рту около зубовъ. Оставаясь въ желудк, онъ причиняетъ воспаленіе въ горл, одышку, потому-что въ такомъ случа, какъ въ пивномъ котл, подымается родъ пны, боле или мене дкой. Не думайте избавиться отъ этого врага чистительными средствами: они, не достигая его, только лишаютъ больнаго мукозныхъ и питательныхъ соковъ. По мр того, какъ пища проникаетъ въ организмъ, образуются новые остатки, твердые или жидкіе, различнаго свойства, причиняющіе рзь, колики, съ тми же пароксизмами, какіе производитъ каменная болзнь…’
Довольный такимъ химическимъ объясненіемъ, Парацельсъ обращается къ своимъ противникамъ: ‘Какъ же монпельерскіе, салернскіе, парижскіе медики не видли этого тартара, который безъ очковъ въ глаза бросается?.. Толкуете вы объ анатоміи, ржете трупы повшенныхъ… Дай Богъ, чтобъ взглянули вы на больныхъ!.. Передъ болзнью вы — какъ теленокъ передъ капуциномъ… Скажите, господа доктора, разв экскрементъ недостоинъ того, чтобъ вы преклонили передъ нимъ колно?’
Въ этой буйной выходк много правды: мы и теперь еще часто забываемъ, что наблюденіе болзней гораздо полезне трупоразъятій.
Желудокъ, по ученію Парацельса, общій слуга, но работая для всего тла, онъ не избавляетъ органовъ отъ частной работы. У каждаго органа есть свой желудокъ, который обязанъ переваривать пищу для себя. Отъ-того и различныхъ остатковъ образуется столько, сколько органовъ. У сердца, легкихъ, мозга — у каждаго свое особенное пищевареніе и свои изверженія. Если эти изверженія обратятся въ mapmaps, то брганъ поражается болзнью. Кровь, хребетный мозгъ, мускулы — также имютъ свои остатки пищи, которые должны извергаться испариной и уриной: иначе они производятъ проказу, подагру, ломъ. ‘Смотрите преимущественно на урину’, говоритъ Парацельсъ: ‘по ней узнаете экскременты всего тла’.
И дйствительно, урина служитъ теперь самымъ богатымъ матеріаломъ для изслдованій и теорій химиковъ. Чего не говорили по этому предмету? Многіе думали, что процессъ пищеваренія такъ же легко объяснить, какъ процессъ превращенія свекловицы въ сахаръ и алкоголь.
‘Когда каждая вещь’, прибавляетъ Парацельсъ поэтическимъ тономъ: ‘находитъ то, что ей соотвтствуетъ, тогда образуется соединеніе законное и прочное, въ противномъ случа сочетаніе не можетъ быть прочно, все колеблется въ немъ, какъ тростникъ на вод. Но какъ божественный законъ связываетъ двухъ супруговъ, даже нелюбящихъ другъ друга, узами неразрывными, такъ искусство врача держитъ элементы организма въ спокойномъ состояніи.
‘Если желудокъ не производитъ своихъ отправленій какъ слдуетъ, то и все тло приходитъ въ болзненное состояніе, потому-что онъ всюду разливаетъ свой ядъ, и часто приписываютъ другому органу то, что происходитъ отъ желудка…
‘Впрочемъ, не вс ненормальныя вещества въ организм образуются изъ остатковъ пищеваренія. Какъ въ молніи сра горитъ, а соль, не соединяющаяся съ Меркуріемъ, падаетъ на землю въ вид камня, такъ и въ живомъ тл есть свои аэролиты.’
Сквозь эти странныя толпы терминовъ и сравненій Парацельса, нельзя однако не замтить мыслей довольно-остроумныхъ. Ученіе его о частныхъ пищевареніяхъ въ каждомъ орган и о важности экскрементовъ иметъ свое медицинское основаніе. Онъ замняетъ этимъ ученіемъ теорію четырехъ влагъ Галэна, и противополагаетъ имъ столько влагъ и экскрементовъ, сколько различныхъ бргановъ. Что касается до того, будто слабость желудка разстроиваетъ все тло и производитъ лихорадочные пароксизмы, то эта идея напоминаетъ систему, принятую въ послднее время знаменитымъ докторомъ Бруссэ, который хотлъ объяснить вс болзни разстройствомъ желудка.
‘Но вс ли тутъ источники болзней? Нтъ, нкоторыя изъ нихъ получаютъ начало въ лон матери, которое есть весьма-малый микрокосмъ, заключенный въ большемъ микрокосм. Зародишь обвернутъ въ матк точно такъ, какъ наше тло обвернуто кожей, а міръ — неизмннымъ и невидимымъ небомъ. Итакъ, вотъ три монархіи, заключенныя одна въ другой…
‘Первая питаетъ ребенка, какъ земля питаетъ дерево, и таково назначеніе женщины (propter matricem mulier genita est). Ребенокъ отличается отъ нея, какъ рыба отличается отъ воды, въ которой живетъ. Первою матерью міра были воды хаоса, надъ которыми парилъ духъ Божій, изъ которыхъ вышли небо и земля. Небо и земля, въ свою очередь, при содйствіи руки Божіей, были материнскимъ лономъ для перваго человка, а отъ него произошла женщина, мать всхъ людей… Вы знаете, что главная матка водъ — море, которое поглощаетъ притекающія въ его ндра рки, одинъ разъ въ день, когда оно вздувается и приливомъ извергаетъ свои экскременты на берегъ… Женщина — какъ море…’
Вотъ рзкій примръ необузданнаго воображенія, создающаго такія странныя сближенія между явленіями нашего организма и явленіями вншняго міра.
‘Женщина создана для матки’, продолжаетъ Парацельсъ: ‘и въ отношеніи болзней существуетъ огромная разница между нею и мужчиной, слдовательно и самыя лекарства должны быть различны…потому-что минералы полезны только тогда, когда каждый изъ нихъ прилагается къ соотвтствующему въ микрокосм, хотя впрочемъ есть лекарства — гермафродиты, которыя равно приличны и для мужчины и для женщины…
‘Итакъ, наши наслдственныя болзни имютъ два источника. Мать можетъ вредить ребенку, какъ земля вредитъ дереву, а отецъ передаетъ болзнь посредствомъ невидимаго духа, дйствующаго на духъ матери. Потому-то и правъ Гиппократъ, говорившій, что добродтель изгоняетъ болзнь, т. е., что одинъ духъ изгоняетъ другаго… и
И везд духи, боле или мене тлесные, дйствующіе другъ на друга, очевидно, это что-то неизвстное, скрывающееся въ матеріи, и что мы называемъ теперь силами, а галэнисты называли свойствами. Но Парацельсъ утончаетъ понятіе, какъ истый химикъ, онъ какъ бы разлагаетъ его, отдляя отъ видимой и грубой матеріи.
Наконецъ происходятъ болзни и отъ причинъ невидимыхъ.
‘Тлесными очами мы видимъ только половину міра, а другую половину его, внутренняго архитектора, открываетъ намъ свтъ природы (умъ).
‘Первая причина невидимыхъ явленій есть вра: высшій божественный свтъ, дающій намъ силу на пути изслдованій, попытокъ. Посмотрите, что длали ею преемникъ Моисея исусъ Навинъ и Самсонъ! Но кичливо было бы разсчитывать на чудеса и испытывать силу вры: съ помощію ея, безъ сомннія, можно строить на поляхъ Господа многое, что захочешь, но нужно, чтобъ владлецъ былъ на то согласенъ…’
Этого ученія, кажется, нельзя упрекнуть въ отступничеств.
‘Но часто’, говоритъ Парацельсъ’, ‘приписываютъ вр дла, которыя совершаются по общимъ законамъ природы. Считаютъ патрономъ падучей болзни святаго Валентина, патрономъ воспаленій святаго Антонія, холеры — святаго Гюи, болзней сифилитическихъ — святаго Дениса. Будто святые могутъ быть патронами нашихъ болзней! Такія мысли достойны анабаптистовъ и колдуновъ.’
Итакъ, Парацельсъ умлъ опровергать предразсудки своего вка. Но вотъ какъ объясняетъ онъ вліяніе воображенія матери на зародышь:
‘У каменьщика два дома: одинъ, невидимый, въ мысляхъ, другой, построенный, видимый. Женщина видитъ послдній, образъ невидимаго запечатлвается въ ней, и какъ каменьщикъ осуществляетъ матеріально свой идеалъ, возводя стны, такъ женщина осуществляетъ свой — въ зародыш. Воображеніемъ руководитъ невидимый духъ, который говоритъ ей: гд ты хочешь строить?— Тамъ, говоритъ воображеніе, и духъ строитъ. Женщина видитъ хромаго и воображеніемъ касается своего колна, невидимый строитель также касается колна зародыша и увчье запечатлвается на немъ, потому-что куда устремляется воображеніе, туда стремится и невидимый строитель. Какъ магнитъ, не имя ни рукъ, ни ногъ, привлекаетъ желзо, такъ воспламененное воображеніе привлекаетъ питательныя вещества и располагаетъ ихъ въ образы и формы. Какъ Богъ сетъ кометы по небу, такъ воображеніе сетъ ихъ въ тл съ быстротою молніи. Василискъ можетъ убить, устремляя свой взоръ и невидимый ядъ, мать, силою своего воображенія, можетъ отразить на зародыш все, что видитъ. Если она представляетъ въ воображеніи Цезаря, Барбаруссу, ученаго, философа или художника, то рождаетъ и сына подобнаго. И это длается безъ ея вдома, зародышь самсобою приноравливается къ ея желанію. Правда, въ этомъ процесс есть нчто непостоянное, неопредленное, но все же онъ происходитъ такъ, а не иначе. Но той же причин мать можетъ поселить въ зародыш наклонность къ пороку, странныя побужденія и желанія, сдлать его хромымъ, дать ему чудовищныя формы…’
Эти идеи о вліяніи воображенія матери на ребенка раздлялъ и Мальбраншъ. И многіе еще думаютъ, какъ думалъ Парацельсъ. Бюффонъ опровергъ это вліяніе, анатомисты нашего времени ищутъ другаго объясненія задачи.
Но вотъ что еще любопытне: ‘иногда’, говоритъ Парацельсъ: ‘распаленное воображеніе привязывается къ пустому призраку… тогда ночные духи, или колдуны, жадные къ подобнымъ мерзостямъ, переносятъ неполный элементъ отъ животныхъ отвратительныхъ: жабъ, змй и т. п.— Такъ произходятъ безчисленныя безъименныя чудовища, нечистыя, гнусныя, страшныя. Какое это животное? говорятъ потомъ увидвъ ихъ. Подобныхъ никогда не встрчалось… О! какъ долго надо всматриваться въ нихъ, если хочешь остаться невиннымъ (clibataire)!..’
Заключеніе, разумется, самое нравственное.
‘Я подозрваю’ прибавляетъ онъ: ‘что таковъ долженъ быть василискъ, котораго никто не могъ описать, котораго, конечно, никто не осмливался разсматривать, если онъ убиваетъ съ перваго взгляда. Во всякомъ случа, ночные духи, которые разносятъ гнусное семя всюду, гд оно можетъ произрасти, никогда не влагаютъ его въ жилище человческой души. Разв гиганты (gants) — плодъ подобнаго союза? Утверждать не смю: въ мір много чудесъ… Но о такихъ неизвстныхъ предметахъ лучше всего молчать…’
Ужь, конечно, всего лучше.
‘Ничего подобнаго не случается безъ вмшательства чего-нибудь невидимаго и гнуснаго, безъ помощи ночныхъ духовъ… Чтобъ избжать такихъ ужасовъ, будьте трезвы и благочестивы, чистота двственности ведетъ къ божественному. Женитесь, если не можете обуздать своихъ пожеланій… Правители, отвтствующіе за вашъ народъ, сдлайте его трудолюбивымъ, потому-что праздное воображеніе — ужасная вещь…
‘Что касается до плодовъ естественнаго соединенія, то хотя и бываютъ между ними чудовищные, но въ сущности они люди, точно такъ, какъ золото остается золотомъ, не смотря на примсь лигатуры.’
Это одно изъ тхъ мстъ, гд вполн выразился мистицизмъ пятнадцатаго и шестнадцатаго столтій. У Парацельса, Кардана, Агриппы множество разсужденій, въ которыхъ приписывается особенная сила снамъ и знакамъ, и въ которыхъ грзы получаютъ такую же важность, какъ и дйствительность. Самые сверхестественные факты принимаются безъ критики: будто особенная страсть къ чудесному овладвала учеными, они одушевляютъ всю природу, населяютъ небо и землю невидимыми духами, пигмеями, гигантами, сильфами, колдунами, оборотнями, волшебниками, какъ романисты населяли ихъ феями. Кажется, будто переносишься въ то гомерическое время, когда каждое явленіе природы приписывалось особому божеству. Только одни христіанскіе богословы умли придать этой поэзіи характеръ строгости, чуждый греческой и римской миологіи.
Парацельсъ принадлежитъ къ числу тхъ ученыхъ, которые наиболе старались объяснять явленія причинами естественными, онъ рдко сомнвается въ фактахъ самыхъ неправдоподобныхъ, но всегда пытается обнажить ихъ, перетолковывая по своей странной физик. Вотъ, на-примръ, какъ водружается онъ противъ предразсудковъ, окружавшихъ кладбища непостижимою таинственностью и приписывавшихъ могиламъ разныя свойства причинять и уничтожать болзни:
‘Богъ’ говоритъ онъ: ‘создавъ человка по своему образу и подобію, надлилъ его такими качествами, что по своему совершенству онъ превосходитъ самыя небеса. Эти качества не всегда видимы, но трупъ сохраняетъ ихъ, и хотя мертвъ, изсушенъ и отвратителенъ на видъ, но обиленъ всякаго рода свойствами. Отъ-того и многія могилы дйствуютъ на здоровье приближающихся къ нимъ: иныя — гибельно, другія — благотворно. Что жь тутъ удивительнаго? Тло собаки и тло человка должны производить вліяніе сообразное съ присущими имъ качествами. Но дьяволъ и сюда примшалъ свои козни, онъ уврилъ людей, что это вліяніе происходитъ отъ волшебства. А тутъ волшебство такое же, какъ въ чиханіи отъ горчицы, или въ прыщ отъ крапивы. Я не презиратель гробницъ, но считаю добрымъ дломъ отвергнуть суевріе и объяснить естественнымъ вещь естественную… Не хотли изучать тайныхъ силъ и невидимыхъ вліяній: — пришлось удовлетворять разсказами о чудесахъ… Философы собирали тамъ-и-сямъ клочки истины, мшали какъ попало въ одинъ горшокъ отрубки, яйца и песокъ… Такъ Аристотель составилъ свою философію, а Плиній — свой гербарій.
‘Вспомните’ продолжаетъ Парацельсъ: ‘что врачебныя части веществъ не т, которыя мы видимъ. Въ двадцати фунтахъ вещества одна унція лекарственной сущности… Потому-то, чмъ меньше матеріи, тмъ больше медицинскаго свойства (quo minus est corporis, eo magis virtutis in medicina). И если видимый человкъ можетъ извлечь изъ двадцати фунтовъ вещества одну унцію сущности, то сколько можетъ извлечь изъ нея человкъ невидимый (т. е. естественная сила трупа)? Солнце, не трогаясь съ мста, проникаетъ сквозь стекло своими лучами, мускусъ, также наполняетъ комнату запахомъ. Ну, и трупъ дйствуетъ также… Но есть тайны, которыя можно открыть только своимъ, и которыхъ не слдуетъ давать въ руки народу’.
Этотъ способъ объясненія вліянія труповъ весьма-замчателенъ по своему принципу: чмъ меньше матеріи, тмъ больше лекарственной сущности,— въ которомъ нельзя не узнать начала знаменитой современной системы Ганемана. Вообще гомеопатія и магнитизмъ ясно видны въ сочиненіяхъ Парацельса. Онъ убжденъ, что везд видимое подчинено невидимому, и главная задача его: искусство извлекать невидимое, сущность.
Книга Парацельса подъ заглавіемъ Para granum (зерно по преимуществу) покажетъ намъ, какъ надо понимать это искусство. Введеніе содержитъ въ себ самую рзкую выходку противъ враговъ автора и предсказаніе о судьб его ученія.
Прежде всего Парацельсъ требуетъ свободы диспута, приличнаго важности науки. ‘Кричитъ только тотъ’ говоритъ онъ: кто чувствуетъ себя уязвленнымъ и слабымъ… Само искусство не жалуется, потому-что оно непоколебимо, какъ основанія земли и неба… Въ отвтъ моимъ врачамъ, я покажу четыре столба, на которыхъ зиждется моя медицина, и которые суть: философія, астрономія, алхимія и добродтель… Прійдетъ время, когда вы должны будете опереться на эти столбы, если не захотите прослыть лжеучителями… Да, вы пойдете за мною, ты Авиценна, ты Галэнъ, ты Разесъ, ты Монтаньяна, ты Мезуэ, вы парижскіе, монпельерскіе, мейсенскіе, кльнскіе и внскіе, вы, которыхъ питаютъ Дунай и Рейнъ,вы, морскіе острова, Италія, Далмація, Аины, Греція, Аравитяне, Израильтяне… Я буду вашимъ вождемъ!.. Вы будете чистить мои горны… Моя школа восторжествуетъ надъ Плиніемъ и Аристотелемъ, которые въ свою очередь, назовутся како-Плиніемъ и како-Аристотелеми… Вотъ что произведетъ искусство извлекать сущность минералловъ… Алхимія сдлаетъ щелочь изъ вашего Эскулапа и Галэна, васъ огнемъ очистятъ, сра и сурьма станутъ выше золота… Какъ жаль мн душу Галэна!.. Мн писали письма отъ его тни и подписывали: ‘изъ ада’!… Кто бы подумалъ, что такой великій геній медицины можетъ умереть и попасть къ чорту въ?
‘Вы говорите, будто я краду изъ вашихъ книгъ… Десять лтъ не читалъ я ни одной вашей книги… То, чему вы учили меня, исчезло, какъ снгъ, и я сжегъ это ученіе на огн святаго оанна, чтобъ очистить свою систему… Вы хотите засыпать меня пылью… осудить на сожженіе… Я оживу, а вы превратитесь въ изсохшія смоковницы… Небо исправитъ своихъ астрономовъ, земля и вода найдутъ новыхъ философовъ, свтъ природы откроетъ своего алхимика…
‘Врачемъ человка длаютъ не папы, не Факультеты, не привиллегіи, не академіи, а врачеваніе… Какъ! втоптать меня въ грязь, когда я лечу венерическія болзни, самыя злокачественныя изъ всхъ болзней, которыя не щадятъ ни власти, ни народа!… Вы — порожденіе эхидны, и нечего ждать отъ васъ, кром яда… Лжеучители!.. Еслибъ я могъ защищать мою лысую голову отъ мухъ такъ же легко, какъ легко мн защищать отъ васъ мою систему!… Вы не знаете даже простыхъ началъ, спрашиваете у фармацевта, это что такое? а это что? Я бы собаки вамъ не вврилъ…
‘Разв меньше я значу отъ-того, что не толкаюсь въ великолпныхъ дворцахъ?… Если вы говорите красно, такъ это еще не доказываетъ, что вы искусные лекаря… Ваши паціенты ясне всего обличаютъ ваше невжесво. Мои туфли знаютъ больше вашего Галэна и Авиценны… Прійдетъ время, когда небо произведетъ врачей, которые узнаютъ мои лекарства, тайны и составы: гд-то вы станете тогда, въ которомъ ряду?… Кто будетъ дарить вашихъ женъ? Кто будетъ давать имъ драгоцнности и ожерелья?..
‘Вы говорите, что у меня также умираютъ больные… Не могу я избавить отъ смерти того, кого вы уже убили! или приставить членъ, который вы уже отрзали!… Когда вы дали одному полфунта ртути, другому фунтъ, когда эта ртуть проникла въ хребетный мозгъ, течетъ въ венахъ, проникла до сочлененій… какъ тутъ уничтожить зло?… Кто обратитъ на путь истины всхъ развращенныхъ?…
‘Вы — какъ козы: чмъ выше взбираетесь, тмъ самонадянне становитесь, а не видите, что наверху стоите вы на томъ же, на чемъ стояли внизу… основаніе вашей медицины отъ того не измнилось…’
Итакъ — Парацельсъ понималъ всю важность и значеніе своей реформы, и ясно предвидлъ новый путь къ прогрессу, къ которому двинулись вс науки. Его предсказанія относительно химіи большею частію оправданы. Была пора, когда химики готовы были не только измнить, но задушить медицину, еслибъ могли гибнуть великія истины, однажды-пріобртенныя. Галэнъ, а съ нимъ Аристотель и Гиппократъ, не смотря на чадъ, которымъ чернили ихъ химики, остались непоколебимы въ томъ, что было у нихъ дйствительно медицинскаго. Паука малаго міра всегда будетъ отлична отъ всемірной науки, и, не смотря на безчисленныя связи, соединяющія ихъ, каждая изъ нихъ остается независимою по характеру.
Но посмотримъ, на какихъ четырехъ столпахъ Парацельсъ основалъ свою медицину.
‘Древняя философія’ говоритъ онъ: ‘быстро распространялась, пока Аристотель и его послдователи не прилпились къ анализу. Какъ пна всплываетъ на поверхность, а хорошее остается внизу, то и философія ихъ захватила только пну и нсколько хорошихъ капель. Эти пнистые философы описывали только поверхность и симптомы, не знали основанія и корня, отъ котораго произошелъ плодъ. Между-тмъ, истинную философію такъ же легко отличить, какъ шумъ волнъ отъ завыванія бури. Что мы видимъ глазами, что осязаемъ, то принимается головою, и понимается. И это-то тайное пониманіе, приходящее къ вамъ отъ созерцанія природы, есть философія. Но чтобъ отличить солнце отъ луны, надо смотрть, а не закрывать глаза. Простымъ умствованіемъ ничего не сдлаешь въ медицин. Медикъ долженъ наблюдать, долженъ видть себя во всхъ подробностяхъ членовъ, какъ въ чистой вод, гд малйшій волосокъ замтенъ, и долженъ онъ видть не только самого-себя, но весь вншній міръ, который отражается въ немъ, какъ въ зеркал. Медики, которые не смотрятъ такъ — выдумываютъ болзни, а не изучаютъ ихъ. Они говорятъ: это флtгма, это меланхолія — грезятъ какъ прійдется.’
Здсь очень-идетъ выраженіе Бэкона, что кабанъ клыкомъ иногда проводитъ удачныя черты. Но вотъ что особенно характеризуетъ Парацельса! ‘Надо слагать человка по образу вншняго міра. Что излечаетъ, то опредляетъ болзнь, и знаніе особенностей одного, открываетъ особенности другаго. Вы говорите: вотъ болзнь отъ крови, отъ Флегмы. Но, о рысьи глава, гд вы это видли? Знаете ли вы, что различныхъ родовъ крови столько же, сколько соковъ и травъ, что кровь живетъ и отдыхаетъ, какъ растеніе? піонъ лечитъ одинъ родъ падучей болзни, а амела — другой. Ищите того, что соотвтствуетъ болзни по сходству природы, есть болзнь мышьяка, другая — квасцовъ. Не говорите: колика втреная, а колика мускусовая, если мускулъ лечитъ ее. Ищите во вншнемъ мір того, что соотвтствуетъ каждому изъ вашихъ внутреннихъ членовъ. Если не знаете, какъ ржавчина является на мди, то не узнаете, какъ проказа приходитъ къ человку, и какъ ее лечить: каждая вещь въ маломъ мір иметъ свое сходное въ большомъ, итакъ — не надо прибавлять сахара къ фіалк, или смшивать того, что остается простымъ въ природ. Старайтесь извлекать, а не составлять, узнавать, что скрыто въ каждомъ предмет, а не смшивать все въ одно, найдите отношеніе каждой нашей поры къ каждой вншней пор, сравнивайте лекарство съ лекарствомъ, боль съ болью. Кто отличитъ на взглядъ холодное отъ теплаго? Въ каждомъ член есть лекарство, т. е. особенная сила. Холодное остается холоднымъ, огонь — огнемъ: элементы не измняются. Влажное (крпкая водка на-прим.) иметъ свою постоянную теплоту, которой нельзя изгнать физическимъ холодомъ. Итакъ — ложно ученіе, будто противное лечится противнымъ, не надо изгонять лекарственности (arcane), но, напротивъ — содйствовать внутреннему посредствомъ соотвтствующаго ему вншняго, и такимъ-образомъ укрплять его противъ элементовъ противныхъ. Каждое соотвтствующее вншнее лечитъ соотвтствующее ему внутреннее: вншній меркурій лечитъ меркурій внутренній, паточникъ — свой паточникъ. ‘Итакъ’ прибавляетъ Парацельсъ: ‘изучайте все при свт природы, который зажигается св. Духомъ, иначе васъ будетъ освщать дьяволъ.’
Съ медицинской точки зрнія можно многое сказать объ этихъ принципахъ. Можетъ-быть, различіе, раздляющее въ этомъ отношеніи нашихъ врачей, въ сущности происходитъ отъ неопредлительности словъ, которую они легко бы объяснили себ, высказавъ другъ другу свои понятія о сходномъ, противномъ и особенномъ: потому-что трудно сомнваться, наконецъ, въ томъ, что леченіе состоитъ въ придач недостающаго и въ отнятіи излишка. Впрочемъ, ни Ганеману, ни Парацельсу не принадлежитъ изобртеніе ни того, ни другаго принципа, которые, основываясь на здравомъ смысл, оба находятся и у Гиппократа, и у Галэна, и у Аристотеля. Въ сущности всегда пріидешь къ особенному, которое само-собою превращается въ разумный эмпиризмъ. Ни входить въ такія разсужденія здсь немсто. Замтимъ только, съ философской точки зрнія, что особенность, спеціальность элементовъ, признаваемая Парацельсомъ, признана была и Анаксагоромъ и Гиппократомъ. Послдній говоритъ, что во время разложенія, и посл, холодное остается холоднымъ, теплое — теплымъ, влажное — влажнымъ, и что потомъ каждый элементъ возвращается въ свое естественное состояніе. Непонятно, почему эта спеціальность такъ вооружила Бэкона противъ Парацельса, и почему онъ обвиняетъ его въ нарушеніи единства природы. Не потому ли, что Парацельсъ допускаетъ столько же духовныхъ началъ, сколько спеціальныхъ силъ? Разв система Эпикура, который вмсто этихъ силъ принималъ атомы, лучше системы Парацельса, который, впрочемъ, признавалъ единство міра? Omnia ипит, говоритъ онъ въ ‘Labirinthus medicorum’.
Мы, съ своей стороны, отдаемъ полную справедливость Парацельсу зато, что онъ подвигнулъ медиковъ къ анализу вншняго міра и заставилъ ихъ искать отношеній къ нашему малому міру. Но нельзя допустить той аналогіи, какую признаетъ онъ между малымъ и большимъ міромъ, ни того, что проказа, напримръ, какъ говоритъ Парацельсъ, одинаковаго свойства съ ржавчиной, которой она лечится. Это — увлеченія пылкаго воображенія, которое, вдавшись въ свои горны и металлургическія реакціи, хотло вс эти процессы перенесть въ живой организмъ. Надо сказать еще, что стремленіе его отъискивать простыя вещества и отвращеніе къ сложнымъ формуламъ избавило медицину отъ той странной полифармаціи, по которой въ одно лекарство входило отъ тридцати до сорока различныхъ веществъ.
‘Вооружите природу лекарствами,’ говоритъ Парацельсъ: ‘и она уже сама будетъ защищаться. Медицина у насъ подъ ногами, въ садахъ, подл больныхъ, съ помощію медицинской сущности, крапива длается сахаромъ. Древніе не умли извлекать сущности, и потому искали далеко того, что подл. Мои противники умствуютъ, а мое умствованіе — изслдованіе, открытіе свойствъ. На этомъ мы и расходимся.’
Сколько, въ-самомъ-дл, драгоцнныхъ или рдкихъ веществъ успла химія составить или извлечь изъ самыхъ обыкновенныхъ матеріаловъ!
Но какъ понималъ Парацельсъ алхимію ?
‘Алхимія’ говоритъ онъ: ‘есть вншній желудокъ, приготовляющій каждую вещь для своей звэды. Она не длаетъ золота: только безсмысленные такъ думаютъ, но она длаетъ медицинскія сущности (arcanes). При рода даетъ намъ каждую вещь въ грубомъ состояніи, наше дло очищать. Хлбникъ, виноградарь, ткачь — вс алхимики, и каждый изъ нихъ довершаетъ вещь, чтобъ обратить ее на пользу человка. Что можетъ быть грубе, какъ сть сырое мясо и одваться шкурами? Такъ же грубо мшать въ одно нсколько лекарствъ. Надо умть раскалить каждое изъ нихъ, улетучить, произвесть послдовательныя измненія: испаренное въ первомъ пріем играетъ роль земли при второмъ. Какъ верно должно сгнить въ земл, такъ надо разрушить тло, чтобъ извлечь изъ него лекарственную сущность или живую силу. Знайте, что въ каждой вещи есть свое доброе качество, въ иныхъ въ почк, въ другихъ въ цвтк, въ третьихъ въ зрломъ или недозрломъ плод, и каждая вещь можетъ имть нсколько такихъ качествъ. Но алхимикъ-служитель природы: гд она оканчиваетъ свое дло, тамъ онъ начинаетъ, и какъ нужно время, чтобъ зерно сдлалось колосомъ, такъ точно нужно время и на то, чтобъ приготовить лекарство. Чему научатъ меня въ этомъ случа Мезуэ и вс ваши книги? По вашей фармацеи лекарственность подавляется грубою смсью и теряетъ свою силу. Вы говорите, что прибавляете одно къ другому, чтобъ однимъ смягчить и исправить другое. Но исправить значитъ вынуть ядъ — исправить змю, значитъ отнять голову и ядъ, и тогда только можно давать ее въ бульйон. Ароматъ мускуса маскируетъ дурной запахъ, но не уничтожаетъ его. Отдлите же Марса отъ Венеры, и Сатурна отъ солнца, если они смшаны, а для этого все должно пройдти чрезъ огонь. ‘Вотъ чему я учу. Разв это не основаніе искусства? Еретикъ я, или безсмысленный? О! вы пойдете за мной, а я не пойду завами! Моя система возрастетъ, а ваша—погибнетъ. Если сожжете меня,—Теофрастъ будетъ бороться съ вами и посл смерти!’
Такими-то идеями произвелъ Парацельсъ огромную реформу въ медицин. И какъ бы торжествовалъ этотъ Теофрастъ, еслибъ увидлъ успхи своей школы: хинина извлечена изъ хинхины, моржикъ изъ опіума, и пр.! Но съ другой стороны, въ какія заблужденія вовлекла медицину химія! Доходило до того, что всякую болзнь объясняли избыткомъ кислоты или щелочи!
Въ похвалу Парацельсу скажемъ, что въ медицинскомъ отношеніи его принципы были гораздо-лучше принциповъ большей части его послдователей: онъ, по-крайней-мр, допускалъ безконечное множество дйствій и лекарственныхъ веществъ, хотлъ опредлить опытомъ отношенія между лекарствами и организмомъ, и принималъ въ разсчетъ реакцію послдняго. ‘Вооружите природу,’ т. е., что лекарство должно быть вспомогательнымъ средствомъ, а не орудіемъ. ‘Потомъ она сама будетъ защищаться.’ Многіе изъ его учениковъ, напротивъ, думали, что иготь, кубъ и реторта могутъ всегда замнить природу, что углекислота, Фосфорная кислота, крахмалы, желатины — равносильны живымъ сокамъ природы, и часто изъ этихъ грубыхъ веществъ длали приложенія самыя нелпыя.
Книга, извстная подъ именемъ ‘Archidoxa’ (высшее ученіе), объясняетъ таинства микроскопа и способъ отдлять элементы и извлекать сущность. Послдователи Парацельса придавали особенную важность этой книг, потому-что въ ней онъ излагаетъ начала своихъ приготовленій) или, какъ бы сказали ныньче, свою философію химіи.
‘Человкъ’ говоритъ онъ: ‘состоитъ изъ видимой части тла, крови, мяса и невидимой, которая живетъ въ тл и которая видитъ, осязаетъ и слышитъ. Итакъ, органъ есть только футляръ, жилище способности. Когда онъ испорченъ, способность переселяется изъ него? Что тогда длать медику? Онъ очищаетъ домъ для того, чтобъ духъ могъ работать въ немъ. Такимъ-образомъ искусство должно или отдлить духъ, задержанный въ тл, какъ въ сыромъ дерев, или удержать его тамъ, какъ обуздываютъ лошадь и бшеную собаку…’
Чтобъ понимать систему Парацельса, не надо забывать, что онъ различаетъ два рода духа: одинъ натуральный, медицинскій или тлесный, соотвтствующій тому, что новые называютъ чувственною или жизненною душою, и другой высшій духъ — душа безплотная, разумная и безсмертная. Здсь идетъ рчь о первомъ — натуральномъ жизненномъ дух.
‘Итакъ, всякое тло, по свойству духа, одарено извстнымъ движеніемъ, которое можетъ быть двухъ родовъ: одно произвольное, когда воображеніе, неизвстнымъ для насъ образомъ, воспламеняетъ жизненную силу, такъ безъ помощи рукъ, я устремляю глаза куда хочу, и бгу тмъ скоре, чмъ сильне воображаю, другое движеніе есть привлеченіе, которое внутренняя сила производитъ на вншнее. Такъ напримръ внутренній жаръ пьетъ, чрезъ кожу, вншнюю воду, такъ-что коровы на Альпахъ въ продолженіе цлаго лта не пьютъ иначе. Есть люди, которые оставались долгое время безъ пищи, живя воздухомъ и жизнью земли, но трудъ требуетъ сильнаго возстановленія и намъ нужна пища боле живительная. Но какъ чернила или вино быстро окрашиваютъ воду, такъ — и еще скоре — пища распространяется по организму, потому-что каждый уподобляетъ ее себ, и тмъ скоре, чмъ она сходне съ нимъ.’
Изъ этого видно, что Парацельсъ не обращаетъ вниманія, какъ пища проходитъ изъ вены въ вену, изъ сосуда въ сосудъ, онъ смотритъ на живое тло въ масс, какъ на родъ большаго магнита, который привлекаетъ вншнія частицы и напитывается ими весь. И дйствительно, есть вещества, которыя вдругъ производятъ вліяніе на весь организмъ.
Итакъ — тло, какъ къ пищ, такъ и къ лекарствамъ иметъ особенную притягательную силу, оно превращаетъ ихъ въ свои члены и длаетъ это тмъ быстре, чмъ ближе они къ состоянію чистой сущности (quintessence).
Это сравненіе дйствія лекарства съ вліяніемъ пищи весьма остроумно. Что касается до дйствія концентрированныхъ эссенцій, то въ этомъ случа ученіе Парацельса остается справедливымъ и для современной медицины.
Но что же такое сущность (quintessence)?
‘Всякое вещество состоитъ изъ соединенія нсколькихъ различныхъ элементовъ. Но между ними есть одно главное, которое и сообщаетъ всему свой собственный характеръ. И этотъ-то преобладающій элементъ называется сущностью, когда онъ отдленъ отъ прочей смси. Здсь вода, тамъ огонь, въ другомъ тл совсмъ другой существенный элементъ. Между другими онъ какъ въ своемъ жилищ, надо разломать домъ, чтобъ достать его. Искусство состоитъ въ томъ, чтобъ, подвергнувъ вещество различнымъ процессамъ, получить сущность, очищенную отъ грязи или верхняго слоя, подъ которымъ она скрывается.’
Кто не замчаетъ, что въ этихъ идеяхъ Парацельса таится зародышъ нашего химическаго анализа?
Онъ продолжаетъ: ‘Въ сложномъ веществ, каждый элементъ, подчиняясь главному, остается неизмннымъ, и посл извлеченія сущности, другіе элементы не уничтожаются и сохраняютъ свои особенныя свойства… Итакъ, эссенція есть жизнь, сила, свойство вещей, это — самый чистый элементъ, отдленный отъ всхъ другихъ элементовъ, которые онъ соединялъ между собою, онъ-то придаетъ золоту прекрасный цвтъ… Сколько въ природ различныхъ веществъ, столько и различныхъ сущностей. Сущность или жизнь благовонія есть его запахъ,сущность крапивы то, что жжетъ намъ кожу, сущность огня есть воздухъ, поддерживающій его, ртути — ея внутренняя, скрытая теплота и наружный холодъ, сущность мяса и крови есть соляной духъ, предохраняющій ихъ отъ порчи. Наконецъ, сущность человка — небесный, невидимый огонь, внутренній воздухъ, поддерживающій его, вс прочія вещества служатъ человку, который долженъ брать изъ нихъ жизнь, соотвтствующую его жизни…
‘Въ каждомъ дерев, въ каждой трав, въ каждомъ цвтк, такъ же, какъ и въ каждомъ металл, заключена, какъ въ жилищ, особенная сущность, которая есть жизнь вещества, и въ отношеніи къ ней прочее — ничего боле, какъ чистая грязь (purum putum). Эта сущность можетъ быть очень-мала по количеству и велика по качеству, малая частица желчи длаетъ горькимъ во сто разъ большее количество воды, частица шафрана окрашиваетъ огромное количество этой жидкости. Она не необходимо должна быть холодною, теплою или влажною, и можетъ быть холодне снга, жарче огня, не измняя своего свойства, она лечитъ не теплотою своей, но присущею ей силой и своею чистотой. Сущностей безчисленное множество: одп наркотическія, другія горькія, третьи сладкія, освжающія и пр. И никакая болзнь, никакое разслабленіе не можетъ устоять противъ этихъ чистыхъ эссенцій — кром той неизбжной смерти, которая должна наконецъ отдлить душу отъ тла!’
Вотъ какія нововведенія противопоставилъ Парацельсъ старому ученію Аристотеля и Галэна о четырехъ элементахъ и четырехъ влагахъ, вотъ что вооружало его противниковъ. И разв мало изъ этихъ идей удержалось до нашего времени?
‘Жизненный духъ металловъ’ прибавляетъ Парацельсъ: ‘не уничтожается: извлекши однажды, его можно сохранить, но жизненный духъ животныхъ смертенъ, его нельзя отдлить отъ тла и держать отдльно, хотя изъ мертваго тла и можно извлекать другіе роды сущности.’ За тмъ слдуютъ процессы извлеченія сущностей — испареніемъ, накаливаніемъ, перегонкой, крпкой водкой и другими реактивами, средства, во многомъ усовершенствованныя въ-послдствіи, но изъ которыхъ многія употребляются и въ наше время такъ, какъ описалъ ихъ въ своихъ сочиненіяхъ родоначальникъ химиковъ. ‘Сколько различныхъ свойствъ, столько же и различныхъ приготовленій, и тотъ только знаетъ основанія медицины, кто уметъ приготовлять лекарства…’
‘Кто однажды извлекъ сущности, тотъ пойметъ, какое можно сдлать изъ нихъ приложеніе. Каждой болзни можно противопоставить врага, который одолетъ ее. Есть сущности приличныя для головы, для почекъ, для костей, для хрящей, легкихъ, для одержимыхъ параличемъ, водяною… Он могутъ возвратить одному голосъ, другому зрніе, дать прокаженному новую кожу, и — кто знаетъ? сдлать столтняго двадцатилтнимъ!’
Бэконъ имлъ еще высшее понятіе объ искусств: онъ думалъ, что можно продолжить жизнь на нсколько столтій, и Дидеро былъ того же мннія, не отвергая возможности достигнуть безсмертія!’Нтъ сомннія’ говоритъ Парацельсъ: ‘что жизнь металловъ возобновляется, что они умираютъ (т. е. окисляясь или соединяясь съ другими тлами, теряютъ блескъ, тягучесть, упругость), но могутъ снова ожить, т. е., что можно ихъ освободить отъ соединеній и такимъ образомъ возвратить имъ прежнюю жизнь. Не можетъ ли также возобновиться и человкъ? Нтъ, потому-что мы происходимъ не отъ семени, а изъ существа человка, то-есть, отъ особенной, безсмертной натуры, однажды разрушенное зерно это не возстановляется. Только — какъ и для дерева — можно, съ помощію искусства, возобновить наши цвты и плоды, избавить отъ проказы, возстановивъ кровь, можно возобновить краски и силы. Но то, что составляетъ основу жизни — не возобновляется. Жизнь, какъ огонь, возвышается или гаснетъ, смотря по тому, прибыла или изсякла поддерживающая жидкость. Одинъ элементъ можетъ возвратить намъ то, чего лишилъ другой элементъ, можно продлить періоды каждаго возраста, такъ-что тотъ, кому слдовало умереть рано, умретъ позже, но влага жизни, которая нужна для безсмертія — намъ неизвстна. Что касается до эссенціи сгнившихъ растеній, то она скрывается въ земл, какъ левъ утомленный битвой, и потомъ входитъ съ новой энергіей въ новыя растенія…’
Этимъ мы оканчиваемъ изложеніе ученія Парацельса, оставляя нетронутыми безчисленныя, оставшіяся посл него сочиненія. Анализъ нкоторыхъ изъ нихъ даетъ уже ясное понятіе о его систем и можетъ служить прочнымъ основаніемъ для сужденія о его личности.
Съ философской точки зрнія, у Парацельса есть одно важное заблужденіе, заблужденіе, которое онъ раздлялъ съ большею частію древнихъ философовъ и которое раздляли съ нимъ многіе новйшіе философы и физики, даже нашего времени. Это заблужденіе состоитъ въ подчиненіи однимъ и тмъ же законамъ человка и міра, природы органической и неорганической. Вдавшись въ химпо, обольщенный удачными приложеніями ея открытій къ живому организму и, безъ сомннія, идеями современныхъ ему алхимиковъ и астрологовъ, Парацельсъ думалъ, что наше тло, нашъ малый міръ, какъ онъ называлъ его, есть точное изображеніе, сокращеніе или миніатюръ вселенной, что члены ихъ, или — по его выраженію — ихъ звзды, совершенно однородны, такъ-что, зная физическіе и химическіе законы большаго міра, можно быть уврену въ познаніи тайны всхъ явленій малаго міра. Отсюда и чудовищно-странныя сближенія: море питается и переработываетъ пищу, магнитъ стъ желзныя опилки, которыя притягиваетъ, металлы живутъ и одарены духомъ, отъ звздъ происходятъ на людей эманаціи: отъ однихъ — желзная, отъ другихъ — свинцовая, отъ третьихъ — оловянная, и съ другой стороны, проказа, язвы и др. накожныя болзни уподобляются чисто-химическимъ явленіямъ, растрав металловъ кислотами, ржавчин.
Итакъ, Парацельсъ какъ бы поэтизировалъ неодушевленный міръ, приписывая ему вс свойства живыхъ тлъ, а метафорическій языкъ, которымъ онъ описываетъ природу, придаетъ этой миологіи еще боле рельефности. Съ другой стороны, чтобъ пополнить сходство двухъ міровъ и совершенно слить ихъ въ одно, онъ превратилъ живое тло въ родъ химической лабораторіи, гд различные органы, какъ реторты, горны и реактивы, разлагаютъ, плавятъ, смачиваютъ, испаряютъ и переработываютъ питательныя вещества. Но справедливо ли упрекать этого неукротимаго алхимика за то, что онъ смотрлъ на организмъ глазами своей науки и завалилъ медицину своими тяжелыми металлами? Разв не тоже сдлалъ Галэнъ, перенеся на организмъ теорію четырехъ элементовъ древней физики, отъ которыхъ произошло — ни боле, ни мене, какъ четыре влаги и четыре темперамента? Въ-послдствіи, механики въ свою очередь измряли всякое живое тло по компасу, утверждая, что оно составляетъ исключительный предметъ ихъ науки: соединеніе блоковъ, клапановъ, насосовъ, точно такъ, какъ другіе современные физики смотрятъ на явленія организма, какъ на единственныя слдствія эндосмоза, магнитизма или электричества… Что длать? Каждая наука вносить въ медицину свое достояніе, и иногда этою тяжестію потрясаетъ зданіе въ его основаніи. Надо принимать приношенія сотрудниковъ и стараться привести ихъ къ единству построенія. Что касается до Парапрельса, то нельзя не сознаться, что этотъ скрупулзный аналитикъ, причудливый теоретикъ, со всми невидимыми духами, которыми онъ заселилъ науку, былъ гораздо-полезне и далеко но такъ вреденъ, какъ большая часть его послдователей и противниковъ.
Главная заслуга Парацельса состоитъ въ томъ, что онъ поколебалъ въ основаніи старую школу. боле умозрительную, нежели практическою, обратилъ медиковъ къ опыту, открылъ обширное поприще алхимикамъ, сдлалъ изъ нихъ химиковъ и направилъ ихъ изслдованія на путь открытія новыхъ лекарствъ, которымъ обязана своей славой его школа. Теорію влагъ, по которой всякое лекарство было просто теплое или холодное, сухое или жидкое, онъ замнилъ ученіемъ о спеціальности жизненныхъ явленій по различію частей тла, въ которыхъ они происходятъ и по различію вншнихъ вліяній, наконецъ онъ упростилъ и осмыслилъ терапію, а изъ разбора его главныхъ сочиненій видно, что въ положеніи его системы есть и послдовательность и стремленіе быть доказательнымъ.
Что у него есть выходки, крайности, что онъ раздляетъ многіе предразсудки своего времени и часто противорчитъ себ — этого нельзя отвергать. Очевидно, что Парацельсъ слишкомъ предавался порывамъ своего неукротимаго воображенія: онъ всюду бросается, и, по тогдашнему обычаю, говоритъ обо всемъ по поводу всего, о сердц и дьявол, о колик и магіи, объ Адам и колдунахъ, о Плиніи и Авиценн, объ Аристотел и о Петр Раменскомъ, таковъ характеръ его рчи въ частностяхъ и въ цломъ. Все, что представлялось его пламенной голов, онъ тотчасъ писалъ безъ правилъ, безъ оговорокъ, фигурами то живыми и поэтическими, то темными и неуклюжими. Какъ кабанъ, съ которымъ сравнивалъ его Бэконъ, онъ раздражается, впадаетъ въ бшенство, свирпствуетъ, рыщетъ по всмъ направленіямъ, но весьма-часто слды его обозначаются чертами живаго свта. И этотъ избытокъ энергіи мы цнимъ гораздо-выше тхъ бережно-разсчетливыхъ учителей, у которыхъ нечему научиться. Парацельсъ, не смотря на свои недостатки, сохранитъ мсто въ ряду знаменитыхъ современниковъ.