П. Е. Щеголевъ. Изъ разысканій въ области біографіи и текста Пушкина. Спб. 1910.
П. Е. Щеголевъ. Изъ разысканій въ области біографіи и текста Пушкина. Спб. 1910.
Н. Лернеръ.
‘Современникъ’. Кн. IV. 1911
П. Е. Щеголев. Из разысканий в области биографии и текста Пушкина. Спб. 1910, Лернер Николай Осипович, Год: 1911
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Эта книжка замчательна тмъ, что косвенно, помимо намреній автора, преслдующаго свои особенныя цли, ставитъ на разршеніе рядъ вопросовъ, касающихся не только біографіи Пушкина и исторіи возникновенія нкоторыхъ его произведеній, но и научныхъ методовъ нашего отношенія къ пушкинской и ко всякой лирик, какъ біографическому матеріалу. Въ этомъ заключается ея достоинство, столь же несомннное, какъ и ея недостатокъ, состоящій въ томъ, что ни одного изъ возбужденныхъ вопросовъ она не ршаетъ удовлетворительно Поводомъ къ ея появленію была извстная гипотеза Гершензона о ‘сверной любви’ Пушкина (‘В. Евр.’ 1908, январь), предметомъ которой г. Гершензонъ считаетъ княгиню М. А. Голицыну, рожд. Суворову. Съ ея именемъ съ изданіяхъ сочиненій Пушкина обычно связываются три пьесы: ‘Умолкну скоро я’…. ‘Мой другъ, забыты мной’… (об написаны въ Кишинев) и ‘Давно о ней воспоминанье’… (написано въ Одесс). Гершензонъ ршилъ, что въ этихъ стихахъ изложена подлинная исторія отношеній Пушкина къ Голицыной, которую онъ любилъ будто бы еще до своей высылки изъ Петербурга, что этой ‘сверной любовью’ были внушены и ‘Кавказскій Плнникъ’, и ‘Бахчисарайскій Фонтанъ’, поэтическую легенду о которомъ разсказала Пушкину будто бы Голицына, та таинственная красавица, чье имя Пушкинъ ревниво скрывалъ, одна мысль которой была ему дороже ‘мнній всхъ журналовъ на свт и всей нашей публики’. Намъ уже давно пришлось (въ венгеровск. изд. соч. Пушкина, т. II, стр. 573, 629), возражая противъ безпощаднаго протоколизма Гершензона, плохо вяжущагося съ произвольностью его гипотезы, высказаться, что въ этихъ стихахъ, несомннно относящихся къ одному лицу, нельзя искать зеркально-точнаго отраженія чувствъ, внушенныхъ ею поэту, и судить объ ихъ взаимныхъ отношеніяхъ, такъ какъ поэзія не протоколъ, и художественная правда и конкретность въ творчеств вовсе не можетъ сойти за точное изображеніе случившейся дйствительности, вмст съ тмъ мы признали, что посвященіе ей трехъ стихотвореній само по себ указываетъ, что она была однимъ изъ нсколькихъ молодыхъ увлеченій поэта (см. также т. IV Венгеровскаго изд., стр. 99), но находимъ, что въ поискахъ. подтверждающихъ доводовъ для своей гипотезы Гершензонъ переоцнилъ біографическое значеніе этихъ стихотвореній.
Г. Щеголевъ усомнился въ самомъ факт посвященія Голицыной двухъ первыхъ пьесъ, не споря лишь о третьей, озаглавленной въ черновик иниціалами ея титула и имени, и напечатанной при жизни поэта и Голицыной подъ ея полнымъ именемъ. Г. Щеголевъ упрекаетъ комментаторовъ Пушкина, отнестихъ оба эти стихотворенія къ Голицыной, въ ошибк, которую объясняетъ такъ.
‘Анненковъ, разсуждая о творчеств Пушкина въ кишиневскій періодъ, пишетъ въ своихъ матеріалахъ: ‘одинъ за другимъ слдовали форм’. Какую же пьесу обозначалъ въ этомъ перечн Анненковъ заголовкомъ ‘М. А. Г.’? Въ его изданіи именно подъ такимъ заголовкомъ напечатана третья, но третья написана въ Одесс. Очевидно, Анненковъ впалъ въ невольную ошибку, говоря о третьей при оцнк произведеній кишиневскаго періода. Впрочемъ, возможно, что ошибка была иного рода: третье стихотвореніе названо вмсто какого-то другого, и въ такомъ случа, всего вроятне, вмсто второго. Въ послднемъ случа, имя въ виду второе, Анненковъ долженъ былъ бы написать соотвтствующее заглавіе: ‘Мой другъ, забыты мною’… но описался и внесъ неподходящее тутъ ‘М. А. Г.’. Вроятне, пожалуй, именно послднее предположеніе, потому что Анненковъ, печатая текстъ I и II, обратилъ вниманіе на хронологическую близость этихъ пьесъ’.
Эта-то ‘обмолвка или неясность’, по мннію г. Щеголева, ввела въ заблужденіе издателей Пушкина. Однако, почему г. Щеголевъ видитъ здсь ошибку? Вдь Анненковъ могъ вполн сознательно озаглавить такъ въ біографіи Пушкина второе стихотвореніе, которое потомъ напечаталъ въ своемъ изданіи безъ всякаго заглавія, слдуя примру самого автора (въ сборникахъ стихотвореній 1826 и 1829 г.г.), потому что имлъ на это серьезныя данныя, намъ неизвстныя, какъ неизвстно намъ еще многое, что зналъ Анненковъ, который, по справедливымъ словамъ самого г. Щеголева (стр. 89—90), ‘имлъ передъ своими глазами такія рукописи и бумаги Пушкина, которыхъ у насъ нтъ, и которыхъ мы не можемъ доискаться’,— и поэтому Анненковъ могъ поставить здсь имя Голициной, достоврно зная, что вторая пьеса относится именно къ ней. Если же даже допустить на моментъ, что Анненковъ, дйствительно, обмолвился и нат художественно-спокойные образы въ которыхъ ужъ очень полно отражается артистическая натура Пушкина. ‘Діонея’, ‘Два’, ‘Муза’, ‘желаніе’, ‘Умолкну скоро я…’, ‘М. А. Г.’. Въ послднихъ двухъ глубокое чувство выразилось въ удивительно величавой и спокойной звалъ третью пьесу вмсто второй, одесскую вмсто кишиневской, то это-то обстоятельство указываетъ на то, что онъ ихъ могъ смшать только, какъ относящіяся къ одной и той же особ:— невозможно же предположить, что біографъ Пушкина, знатокъ его произведеній, тщательно работавшій по первоисточникамъ, могъ смшать дв пьесы, лишенныя всякой связи между собой, подобная боле, чмъ грубая, ошибка была бы невроятна и необъяснима. Повторимъ г. Щеголеву его собственныя слова (стр. 120): ‘не надо измышлять описки’… Что же касается до связи между второй пьесой и первой, то этотъ фактъ давно установленъ, подтверждается и черновою рукописью ихъ и ихъ внутреннимъ сродствомъ, на которое указалъ еще тотъ же Анненковъ, и которое врно прослдилъ Гершензонъ. Такимъ образомъ, вс три стихотворенія относятся къ Голицыной, и нужно быть ужъ черезчуръ поверхностнымъ изслдователемъ, чтобы ршиться отрицать это на основаніи нарочито для этого придуманной ‘описки’.
Путемъ такихъ же натяжекъ г. Щеголевъ пытается доказать, что въ эпилог ‘Бахчисарайскаго Фонтана’ Пушкинъ говоритъ о Маріи Раевской, впослдствіи жен декабриста, и что Марія Раевская и была той grande passion Пушкина, той единственной и вчной любовью, о которой онъ такъ трогательно говоритъ въ безыменномъ посвященіи ‘Полтавы’:
Твоя печальная пустыня,
Послдній звукъ твоихъ рчей
Одно сокровище, святыня,
Одна любовь души моей….
Чувствуя законную необходимость въ ‘фактическомъ подкрпленіи, которое возвело бы предположенія и догадки на степень достоврныхъ утвержденій’, г. Щеголевъ находитъ точку опоры въ черновик посвященія, откуда приводить такой зачеркнутый стихъ.
Сибири хладная пустыня
и торжествующе заявляетъ: ‘этотъ зачеркнутый варіантъ ршаетъ вопросъ… таковъ реальный біографическій фактъ’, т.-е. Фактъ посвященія ‘Полтавы’ Маріи Раевской, которая ушла за ссыльнымъ мужемъ въ ‘Сибири хладную пустыню’. Благополучно, кажется? Увы, не такъ благополучно!…
Любезность С. А. Венгерова дала намъ возможность, вслдъ за г. Щеголевымъ, ознакомиться съ тмъ самымъ подлинникомъ посвященія, въ которомъ г. Щеголевъ обрлъ ‘Сибири хладную пустыню’. Каково же было наше удивленіе, когда мы убдились, что приведенному г. Щеголевымъ стиху предшествуютъ въ подлинник другіе, которыхъ онъ не приводитъ, такъ какъ они портятъ г. Щеголеву всю ‘обдню’. Вотъ какъ читается это мсто, гд вс слова зачеркнуты, кром одного (‘святыня’). Первоначально у Пушкина были два предложенія (дополнительныя, подчиненныя обращенію къ неизвстной особ: ‘думай, что’):
Одна, одна ты мн святыня
Что безъ тебя св. міръ
Сибири хладная пустыня
(‘св.’, вроятно, ‘свтъ’), а посл исправленій читается (вс слова писаны разборчиво):
Что ты единая святыня,
Что безъ тебя св. свтъ
Сибири хладная пустыня.
Такимъ образомъ, третій стихъ не можетъ быть взятъ отдльно такъ какъ онъ есть сказуемое предложенія, подлежащее котораго образуетъ второй стихъ: третій, съ которымъ составляетъ одно цлое — ясно выраженную мысль: ‘свтъ безъ тебя — Сибири хладная пустыня’, и ‘Сибирь’ здсь иметъ значеніе не точнаго географическаго указанія, а поэтическаго иносказанія. Пушкинъ могъ бы съ равнымъ правомъ поставить вмсто Сибири Сахару, или сверный полюсъ, но въ устахъ его, какъ русскаго человка, естественне было упоминаніе о Сибири, (кстати,— въ ‘Подражаніи арабскому’ первоначальной редакціи, Пушкинъ, вкладывая въ уста влюбленной восточной женщины обращеніе къ ‘отроку нжному’, невольно навязалъ ей свое привычное представленіе о пустын: ‘въ край безлюдный, въ степи снжны я готова за тобой’…). Дальнйшее построеніе исторіи любви Пушкина къ Маріи Раевской, которое набрасываетъ г. Щеголевъ, посл этого, конечно, падаетъ. У г. Щеголева есть предшественникъ, г. Н. Кузьминъ, уже писавшій не разъ (въ ‘Ежемсячн. Сочиненіяхъ’ Ясинскаго и въ ‘Зар’ небезызвстнаго патріота-отъ субсидіи г. Ярмолкина) о любви Пушкина къ Маріи Раевской и высказавшій нкоторые изъ тхъ выводовъ, которые потомъ повторилъ г. Щеголевъ, ревниво упрекающій своего предшественника въ неимніи ‘ршительно никакихъ фактическихъ данныхъ’. Однако, и ‘разысканія’ г. Щеголева тоже ничего не ‘разыскали’, а только указали на необходимость дальнйшихъ, боле тщательныхъ изслдованій.
Да, въ жизни Пушкина была единственная, великая любовь, передъ которой блднли вс другіе его увлеченія и порывы, но кто зажегъ въ сердц поэта неугасимую лампаду этого чувства, г. Щеголеву не удалось показать. Для разршенія вопроса о ней, г. Щеголевъ ничего не сдлалъ, потому что не изслдовалъ его, а старался ‘угадать отвтъ’, а когда ему показалось, что онъ ‘угадалъ’, онъ сталъ искать подтвержденія своей догадк, то навязывая Анненкову небывалую ‘описку’, то беря изъ цлаго предложенія только т слова, которыя ему показались ‘подходящими’ для оправданія гипотезы. Для ршенія этой сложной и тяжелой задачи необходимо прежде всего извлечь, такъ или иначе, говорящаго объ этой интимнйшей сторон жизни поэта, или такъ, либо иначе, на нее намекающаго. Необходимо анализировать въ этомъ отношеніи такія произведенія, какъ ‘Воспоминаніе’, ‘Не пой, красавица, при мн’…. ‘На холмахъ Грузіи’…. ‘Заклинаніе’, отдльныя эпизодическія отступленія Пушкина pro domo sua въ ‘Евгеніи Онгин’ (напр., гл. 3, стр. XIV, гл. 4, стр. Ш, ‘Странствіе Онгина’), ‘желаніе’ (1821 г.), ‘Разговоръ книгопродавца съ поэтомъ’ (а въ связи съ нимъ и ‘Сцена изъ Фауста’) и пр. При оцнк этого матеріала нужно стараться не впадать въ тотъ наивный буквализмъ, въ который впадаетъ на каждомъ шагу г. Щеголевъ и не подозрвающій, что далеко не всегда можно видть въ стихотвореніи точное изображеніе дйствительнаго факта, и что, если лирика и есть автобіографія, то не съ протокольномъ значеніи, а въ иномъ, безконечно боле сложномъ,— а также не упускать изъ виду роль фантазіи и извстную зависимость поэта отъ литературныхъ вліяній. Поступать иначе, значитъ — не только не понимать Пушкина, но и не желать его понять. И при этомъ надо помнить, что изслдователю, можетъ быть, не разъ придется сказать себ не только: ‘ignoramus’, но даже: ‘ignorabimus’.
Есть въ работ г. Щеголева нсколько не связанныхъ ближайшимъ образомъ съ ея задачею отдльныхъ справедливыхъ фактическихъ указаній и удачныхъ поправокъ ошибокъ другихъ комментаторовъ. Пользуемся случаемъ исправить одну ошибку самого г. Щеголева. Упрекая другихъ изслдователей, что они не обратили вниманія на одну черновую тетрадь Пушкина (Румянцевой, муз., No 2366), г. Щеголевъ (стр. 119—121) сообщаетъ, что подъ черновымъ наброскомъ XXXIII строфы 1-й гл. ‘Онгина’, находящимся въ этой рукописи, ‘сдлана совершенно четкая помтка 16 августа 1822’. Эта дата иметъ значеніе для хронологіи ‘Онгина’. Передъ нами лежитъ отличная фотографія этой страницы, та самая, которою пользовался г. Щеголевъ, и мы можемъ уврить г. Щеголева, что дата не 16 августа, а ’16 avr.’, т.-е. avril, апрля, что она вовсе не написана подъ стихами, а прописана рядомъ съ ними (г. Щеголеву извстно, конечно, что это не одно и то же), и что она никакимъ годомъ не снабжена, такъ какъ другими чернилами и другимъ пріемомъ почерка (одного съ нами мннія и С. А. Венгеровъ) кругомъ всей страницы написаны цифры годовъ съ 1811 до 1825 и даже 1830 г., изъ которыхъ близко къ дат ’16 avr.’ стоятъ, хотя вовсе къ ней не относятся, цифры 1822 и 1824. Такая невнимательность въ точной фактической работ недопустима. Совершенно излишне было длинное разсужденіе о томъ, можно ли связывать съ Голицыной пьесу Пушкина ‘Ты и вы’, такъ какъ А. П. Кернъ указала въ своихъ запискахъ (‘Русск. Стар.’ ]880 г., январь, 143), что она посвящена Олениной, а въ бумагахъ Олениной нашлась ея (Олениной) собственноручная копія стихотворенія съ ея же замткой: ‘А. А. Оленина ошиблась, говоря Пушкину ‘ты’, и на другое воскресенье онъ привезъ ей эти стихи’ (‘Русс. Стар.’ 1890 г., августъ, 398).