Судьба наконецъ сжалилась надъ бднымъ П. Д. Боборыкинымъ и положила конецъ его жизни, въ которой уже ничего не оставалось, кром нравственныхъ и физическихъ страданій. Мсяца два тому назадъ его сразилъ общій параличъ, онъ лишился языка и потерялъ способность движенія. Это былъ послдній ударъ посл цпи бдствій, начавшихся вмст съ октябрьскимъ переворотомъ, отнявшемъ у него матеріальную основу существованія. Сбереженія его, помшенныя въ русскомъ государственномъ банк, погибли. Литературный заработокъ почти совершенно прекратился. Со своей престарлой женой старйшій русскій писатель остался въ совершенно безвыходномъ положенія и могъ существовать только благодаря добросердію хозяина гостинницы въ Лугано, гд и послдовала его кончина, а также благодаря поддержк, оказывавшейся ему изъ Парижа. Вроятно, совтская власть охотно причислила бы Боборыкина къ своимъ подданнымъ и постаралась бы въ интересахъ обычной саморекламы, его обезпечить. Но старый писатель не пошелъ къ этой власти на поклонъ. Его насквозь культурной и свободной душ черезчуръ претило бы такое прохожденіе черезъ кавдинское ущелье…
Для современнаго поколнія имя Боборыкина заучитъ какой-то давней стариной. Едва ли одинъ изъ ста, родившихся въ послднее десятилтіе прошлаго вка, читалъ его крупныя произведенія ‘Въ путь-дорогу’, ‘Жертва Вечерняя’, ‘Китай-Городъ’, ‘Василій Теркинъ’, ‘На ущерб’ и рядъ другихъ. И едва ли они представляютъ себ размры огромной oeuvre Боборыкина, — романиста и драматурга, фельетониста и газетнаго корреспондента, литературнаго критика и публициста. Эти oeuvre едва ли умстилась бы въ полсотн увсистыхъ томовъ и во всякомъ случа свидтельствуетъ объ одномъ: о необычайной плодовитости писателя и неутомимости и жизненной сил его таланта. Талантъ этотъ размрами своими по соотвтствовалъ — какъ напр. у Гете или Вольтера — обилію созданнаго. Мало того: именно это обиліе оказало Боборыкину плохую услугу. Въ масс сравнительно второстепеннаго какъ то затерялись отдльныя произведенія, къ числу которыхъ относится прежде всего ‘Китай-Городъ’, — романъ, носящій явные слды увлеченія новымъ тогда французскимъ натурализмомъ, но дающій яркую и живую картину быта и нравовъ Москвы и московскаго общества полвка назадъ, а также ‘Жертва Вечерняя’ — тонкій и интересный психологическій этюдъ, основанный, какъ всегда у Боборыкина, на ‘истинномъ происшествіи’.
Отзывчивость Боборыкина на вс общественныя, литературныя, философскія, бытовыя злобы дня и его изумительная наблюдательность носили, конечно, нсколько поверхностный характеръ. Онъ ни разу не коснулся ни глубинъ человческаго духа, ни его вковчныхъ внутреннихъ конфликтовъ. Воспріятіе природы, красотъ вншняго міра было у Боборыкина также не глубокимъ. Образцовъ прозы, художественныхъ жемчужинъ было бы тщетно искать въ его произведеніяхъ. И все же они безспорно и навсегда вошли въ исторію русской литературы и русскаго культурнаго общества. Конечно, не въ созвздіи Толстаго, Достоевскаго, Тургенева, но во всякомъ случа на почетномъ и видномъ мст въ <испорчено> il minores прошлаго вка. Онъ былъ настоящимъ писателемъ, до мозга костей, сознающимъ свое призваніе и видвшимъ смыслъ жизни въ полномъ и <испорчено>омъ служеніи этому призванію. И ни одной недостойной, низменной строки за всю его долгую жизнь не вышло изъ подъ его пера. Его писательскій обликъ до конца остался чистымъ и незапятнаннымъ.