П. А. Плетнев и его сочинения, Грот Яков Карлович, Год: 1884

Время на прочтение: 9 минут(ы)

ТРУДЫ Я. К. ГРОTА

III.
ОЧЕРКИ
изъ
ИСТОРІИ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.
(1848—1893).

П. А. ПЛЕТНЕВЪ И ЕГО СОЧИНЕНІЯ 1).

1884.

1) Изъ Отчета по II отд. Импер. акад. наукъ за 1884 г., Сборн. отд. рус. лит. и сл. 1885, т. 36.

Въ теченіе 1884-го года продолжалось возложенное на меня изданіе сочиненій и переписки академика П. А. Плетнева. По отпечатаніи 3-го тома, содержащаго между прочимъ переписку его съ Пушкинымъ, кн. Вяземскимъ и Жуковскимъ, положено теперь же выпустить въ свтъ три первые тома, за которыми послдуетъ еще одинъ, куда войдетъ остальная переписка автора, біографическія о немъ свднія и другія дополненія.
Нын живущимъ поколніямъ имя Плетнева мало извстно: онъ умеръ около 20-ти лтъ тому назадъ, а сочиненія его разсяны въ журналахъ и сборникахъ, рдко попадающихся въ руки современныхъ читателей. Характеристика Плетнева, набросанная Тургеневымъ, не отличается врностью и не говоритъ въ пользу проницательности автора. Въ этомъ убдится всякій, кто внимательно прочтетъ издаваемыя нын сочиненія и письма Плетнева. Въ нихъ онъ является человкомъ, рано уже усвоившимъ весьма здравыя понятія о литератур и искусств, весьма зрлыя убжденія и твердыя правила, и тмъ и другимъ онъ остался вренъ до конца.
Происходя изъ духовнаго званія — онъ родился въ 1792 г. въ Бжецкомъ узд Тверской губ., — Плетневъ только восемнадцати лтъ отъ роду, именно въ 1811 году, изъ мстной семинаріи привезенъ былъ въ Петербургъ для поступленія въ Педагогическій институтъ, гд и кончилъ курсъ около того же времени, какъ Пушкинъ выпущенъ былъ изъ Царскосельскаго лицея. Случайныя обстоятельства скоро сблизили его съ лицейскими поэтами и съ Жуковскимъ. Это знакомство имло ршающее значеніе для всей его будущности. Въ литературномъ кругу, признававшемъ Карамзина своимъ учителемъ и вождемъ, созрли т нравственные и эстетическіе взгляды, которыми Плетневъ съ тхъ поръ неизмнно руководился. Сдлавшись по призванію писателемъ, онъ вслдствіе воспитанія долженъ былъ поступить на поприще педагога. Дятельность въ этомъ званіи надолго связываетъ его съ женскими институтами, Екатерининскимъ и Патріотическимъ, въ которыхъ онъ своимъ разумнымъ преподаваніемъ и симпатическимъ характеромъ пріобртаетъ восторженное уваженіе и привязанность нсколькихъ поколній своихъ ученицъ. Жуковскій, исполняя важныя обязанности по воспитанію Наслдника престола, на время своихъ отлучекъ изъ Петербурга поручаетъ Плетневу преподаваніе русской литературы Государевымъ Дтямъ. Затмъ Плетневъ, уже составивъ себ имя какъ критикъ и поэтъ, получаетъ каедру въ Петербургскомъ университет, а въ 1839 году избирается въ ректоры его и занимаетъ эту должность боле двадцати лтъ сряду. При учрежденіи въ Академіи Наукъ новаго Отдленія, онъ назначается членомъ его, а съ 1859 года предсдательствующимъ, и въ этомъ званіи умираетъ въ Париж въ 1865 году 29 декабря, въ тотъ самый день, въ который онъ столько разъ являлся на этой каедр лтописцемъ нашего Отдленія. Пользуясь крпкимъ здоровьемъ и будучи привязанъ къ Петербургу своею службой, нердко превращавшей его изъ ректора въ правящаго должность попечителя, Плетневъ до послдняго десятилтія своей жизни оставался безвыздно въ Россіи, не бывалъ даже въ Москв, но женившись во второй разъ въ 1849 г., онъ, начиная съ 56-го, часто живалъ за границей, гд въ послдніе годы безуспшно искалъ исцленія отъ постигшей его тяжкой болзни.
Авторскую свою дятельность Плетневъ началъ въ качеств члена Вольнаго Общества любителей россійской словесности, возникшаго въ Петербург въ 1816 г., и вскор на него были возложены обязанности редактора журнала Соревнователь, который оно издавало. По особенностямъ своего ума и характера, по роду своихъ занятій онъ и впослдствіи не разъ принималъ на себя заботы по изданію чужихъ трудовъ, особенно Пушкина. Но въ 40-лтнемъ період его литературной жизни всего важне, въ этомъ отношеніи, т девять лтъ (1838 — 1846), въ теченіе которыхъ онъ издавалъ, по смерти Пушкина, основанный поэтомъ Современникъ. Въ сущности Плетневъ не соединялъ въ себ всхъ необходимыхъ для журналиста условій, между прочимъ онъ тщательно избгалъ полемики, но конечно не отъ робости, которую приписываетъ ему Тургеневъ, а отъ нежеланія вести борьбу съ противниками, не всегда сражающимися честнымъ оружіемъ. Въ этомъ онъ держался правила, которое неуклонно соблюдалъ Карамзинъ и которое отъ него наслдовало большинство его приверженцевъ. Впрочемъ, въ послдній годъ изданія своего Современника Плетневъ нарушилъ это систематическое молчаніе и доказалъ, что можно, вполн сохраняя свое достоинство, карать ложь и недобросовстность. Какъ бы ни было, Современникъ, подъ редакціею Плетнева, какъ и при Пушкин, оставался очень почтеннымъ литературнымъ сборникомъ, но мало отвчалъ иде журнала, отличительною чертою котораго должно быть живое отношеніе къ интересамъ настоящаго.
Въ начал своего поприща Плетневъ являлся въ печати почти исключительно съ стихотвореніями, въ которыхъ преобладала элегическая струна. Иногда, подъ бременемъ своихъ обязательныхъ занятій, онъ невольно стуетъ на свой жребій, по временамъ онъ высказываетъ сомнніе въ правильности избраннаго имъ пути, въ своемъ призваніи къ поэзіи. Такъ въ конц посланія къ Гндичу, въ 1822 году, онъ говоритъ:
Быть можетъ, я вступилъ средь дтскихъ лтъ
На поприще поэзіи ошибкой:
Какъ другъ, скажи мн съ тихою улыбкой:
‘Сними съ себя внокъ, ты не поэтъ!’ (III, 256).
Извстно его посланіе къ Пушкину, написанное въ отвтъ на слишкомъ строгій приговоръ его стихамъ, произнесенный поэтомъ въ письм къ брату. Это одно изъ самыхъ удачныхъ стихотвореній Плетнева. Вотъ какъ онъ начинаетъ:
Я не сержусь на дкій твой упрекъ:
На немъ печать твоей открытой силы,
И можетъ быть, взыскательный урокъ
Ослабшія мои возбудитъ крылы.
Твой гордый гнвъ, скажу безъ лишнихъ словъ,
Утшне хвалы простонародной:
Я узнаю судью моихъ стиховъ,
А не льстеца съ улыбкою холодной… (276).
Въ конц онъ горюетъ, что судьба, или, говоря проще, служба, удаляетъ его отъ боле свободныхъ друзей-поэтовъ:
Но я вотще стремлюся къ нимъ душой,
Напрасно жду сердечнаго участья:
Вдали отъ нихъ поставленъ я судьбой
И волею враждебнаго мн счастья… (278).
Посл этой глубоко-меланхолической и безукоризненной по отдлк пьесы, Пушкинъ сталъ относиться справедливе къ таланту скромнаго друга, особенно, когда прочиталъ его стихи ‘Къ Муз’. Въ минуту душевной бодрости Плетневъ говоритъ:
Муза! ты мой путь презрнный
Съ гордостью не обошла
И судьб моей забвенной
Руку врную дала.
Будь до гроба мой вожатый!
Оживи мои мечты,
И на горькія утраты
Брось послдніе цвты. (298).
Пушкинъ запомнилъ эти стихи, и при первой встрч съ авторомъ прочелъ ихъ ему наизусть.
Несмотря однакожъ на возраставшій успхъ своихъ стихотвореній, которыми дорожили издатели тогдашнихъ альманаховъ и которыя онъ всего цхотне помщалъ въ Сверныхъ Цвтахъ барона Дельвига, Плетневъ скоро покинулъ поприще поэта и посл 1827 года почти ничего изъ своихъ стиховъ уже не печаталъ. Въ бумагахъ его осталась переписанная имъ самимъ большая тетрадь его стихотвореній. Въ наше изданіе вошли т изъ нихъ, которыя казались намъ наиболе заслуживающими вниманія.
Вслдъ за стихами Плетнева стали появляться въ журналахъ 1820-хъ годовъ и критическія статьи его. Съ первыхъ же шаговъ на этомъ пути онъ занялъ почетное мсто въ литератур. Посл Мерзлякова Плетневъ надолго становится самымъ замчательнымъ у насъ критикомъ, но идетъ вовсе не по слдамъ московскаго эстетика, любившаго наполнять свои разборы патетическими возгласами, а говоритъ спокойнымъ тономъ и простымъ языкомъ судьи, вполн сознающаго законы, на которыхъ онъ основываетъ свои требованія и приговоры. Тогда начиналась самая свтлая эпоха нашей литературы. Карамзинъ, выпустивъ первые восемь томовъ Исторіи, стоялъ въ апоге своей славы, Жуковскій восхищалъ всхъ своими возсозданіями изъ Шиллера и Байрона, Батюшковъ допвалъ свои гармоническія псни, Пушкинъ, издавъ Руслана и Людмилу, готовилъ къ печати Кавказскаго Плнника, каждое новое произведеніе его составляло событіе, въ сторон отъ нихъ, но съ неменьшимъ почетомъ стоялъ Крыловъ, вокругъ этихъ первостепенныхъ талантовъ группировались другіе, хотя и мене блестящіе, но также замчательные: кн. Вяземскій, бар. Дельвигъ, Баратынскій, Гндичъ, Глинка, Языковъ, Козловъ. Припоминая, что къ этой плеяд принадлежалъ и Плетневъ, мы поймемъ, что онъ для задачъ критика обладалъ важнымъ преимуществомъ, — тонкою воспріимчивостью къ прелестямъ поэзіи, способностью и вкусомъ для оцнки истинно прекраснаго въ искусств. Съ другой стороны, его близость къ корифеямъ тогдашней литературы, а чрезъ нихъ и ко всему внутреннему движенію ея, ставила его въ особенно выгодное для критика положеніе. Но собственному его поэтическому настроенію естественно, что первые критическіе опыты свои онъ посвящалъ разбору произведеній поэзіи, и именно произведеній то одного, то другого изъ названныхъ первоклассныхъ писателей. Я замтилъ, что уже съ самаго начала своего авторства Плетневъ выражаетъ т здравыя эстетическія понятія, которыя онъ и посл постоянно развивалъ въ своихъ статьяхъ. Въ чемъ же они состояли? Во всякомъ произведеніи изящной литературы, вообще во всякомъ искусств, онъ первымъ требованіемъ ставитъ истину, врность жизни и природ, наконецъ простоту. Онъ цнитъ каждое произведеніе по тому, насколько въ немъ отражается и чувствуется дйствительная жизнь. Все, съ усиліемъ придуманное, неестественное, вычурное строго имъ осуждается, и первымъ признакомъ этихъ недостатковъ служитъ для него многосложность и запутанность вымысла, отражающаяся въ обиліи хитро-сплетенныхъ происшествій и подробностей. Онъ былъ врагъ всякихъ теорій. Онъ требовалъ только, чтобы каждое художественное произведеніе носило на себ отпечатокъ ‘жизни народа и мстности’, чтобы художникъ ‘сосредоточивалъ свое вниманіе на исключительныхъ особенностяхъ всякаго предмета и не довольствовался, чертами общими, похожими на истины отвлеченныя’. Уже въ начал 20-хъ годовъ, разбирая идиллію Гндича ‘Рыбаки’, онъ выразилъ мысль, что ‘народная поэзія предпочтительне неопредленной и всеобщей поэзіи’. Поздне, въ 1833 г. этотъ предметъ подробно развитъ имъ въ рчи, произнесенной въ университет ‘о народности въ литератур’. Замчательно какъ онъ понималъ и цнилъ поэзію Пушкина съ самаго появленія первыхъ созданій его. Въ ‘Кавка, зекомъ Плнник’ онъ тогда же съ большою мткостью указалъ и красоты этой поэмы, и недостатки ея. Въ ней, по его замчанію, ‘два только характера: черкешенки и русскаго плнника. Намъ пріятне говорить о характер первой, потому что онъ обдуманне и совершенне, нежели характеръ второго. Все, что можетъ только представить воображеніе поэта: нжная сострадательность, трогательное простодушіе и первая невинная любовь, — все изображено въ характер черкешенки. Она, повидимому, такъ открыто и живо явилась поэту, что ему стоило только, глядя на нее, рисовать ея портретъ… Но неполнымъ остается разсказъ о плнник. Его участь нсколько загадочна’ (I, 73) и т. д. Такъ же врно было впечатлніе, произведенное на Плетнева ‘Евгеніемъ Онгинымъ’ еще въ рукописи. Получивъ ее для изданія, онъ писалъ Пушкину: ‘Онгинъ твой будетъ карманнымъ зеркаломъ петербургской молодежи. Какая прелесть! Латынь мила до уморы. Ножки восхитительны. Ночь на Нев съ ума нейдетъ у меня… Но разговоръ съ книгопродавцемъ верхъ ума, вкуса и вдохновенія. Я уже не говорю о стихахъ: меня убиваетъ твоя логика. Ни одинъ нмецкій профессоръ не удержитъ въ пудовой диссертаціи столько порядка, не помститъ столько мыслей и не докажетъ такъ ясно своего предложенія. Между тмъ какая свобода въ ход! Увидимъ, раскусятъ ли это наши классики!’ (III, 313).
Чмъ дале шелъ Плетневъ, тмъ шире и разнообразне становился кругъ предметовъ, которые онъ обнималъ яснымъ умомъ своимъ. По поводу появленія переводовъ изъ Шекспира въ 1837 году, онъ высказалъ объ этомъ писател нсколько мыслей въ стать, которая была напечатана въ одной изъ распространенныхъ въ то время газетъ и обратила на себя общее вниманіе. Шекспиромъ онъ издавна восхищался и говаривалъ, что изученію и переводу его твореній можно бы посвятить цлую жизнь. Кром произведеній изящной словесности, въ область критики Плетнева входила также исторія литературы и исторія политическая, относительно которой онъ часто высказывалъ тотъ неоспоримо врный взглядъ, что изложенію общихъ событій должна предшествовать разработка матеріаловъ частной и мстной исторіи. Одною изъ любимыхъ идей его при изданіи журнала было помщеніе въ немъ отдла ‘современныхъ записокъ’, которыя и дйствительно иногда появлялись въ немъ: такъ подъ этою рубрикой были напечатаны статьи о путешествіи по Россіи цесаревича великаго князя Александра Николаевича и Жуковскаго въ свит его, о юбиле Крылова, о читанныхъ въ Петербург курсахъ литературы и др.
Смерть Пушкина, который въ послдніе годы жизни еще боле прежняго сблизился съ нимъ, глубоко поразила Плетнева. Съ тхъ поръ имя поэта стало часто появляться на страницахъ Современника, особенно въ воспоминаніяхъ самого издателя. Много свжихъ взглядовъ, много новыхъ чертъ для біографіи и характеристики великаго писателя сообщено его другомъ въ статьяхъ, которыя еще и теперь не потеряли цны своей. Сильное впечатлніе, произведенное на него этой утратой, долго отражается въ переписк его: такъ въ одномъ изъ позднйшихъ своихъ писемъ къ Жуковскому онъ удивляется, что посл кончины геніальнаго человка все въ мір продолжаетъ итти по прежнему, какъ будто въ природ не произошло ничего особеннаго.
За нсколько лтъ ране умеръ Дельвигъ, и ему Плетневъ посвятилъ некрологъ, заслужившій одобреніе Пушкина. Посл смерти Баратынскаго, Крылова, Жуковскаго, а также гр. Канкрина и гр. Уварова, Плетневъ почтилъ память каждаго изъ нихъ превосходными статьями. Біографія Крылова, напечатанная передъ собраніемъ сочиненій баснописца, наиболе извстна и давно оцнена но достоинству. Но по теплот сочувствія и по глубин изученія еще выше стоятъ статьи Плетнева о Жуковскомъ. Съ Жуковскимъ соединяли его еще тснйшія узы, чмъ съ Пушкинымъ. По самой натур своей, крайне воспріимчивой, мягкой и нжной, Плетневъ долженъ былъ чувствовать наиболе сильное влеченіе къ личности и произведеніямъ идеальнйшаго человка и поэта. Къ тому же онъ былъ и въ судьб своей много обязанъ Жуковскому. Неудивительно, что Плетневъ смолоду не только горячо любилъ его, какъ старшаго друга и покровителя, ной питалъ къ нему какое-то благоговніе.
Кром разборовъ нкоторыхъ отдльныхъ произведеній Жуковскаго, Плетневъ написалъ о немъ дв большія статьи. Первая была начата въ послдніе мсяцы жизни Василія Андреевича по поводу новаго изданія его сочиненій, а окончена уже по полученіи извстія о его смерти. Содержаніе этой статьи составляетъ характеристика поэзіи Жуковскаго. Плетневъ входитъ тутъ въ разсмотрніе нкоторыхъ важныхъ вопросовъ относительно поэзіи и поэта вообще. Между прочимъ онъ энергически возстаетъ здсь, какъ и при другихъ случаяхъ, противъ высказывавшагося въ тогдашней журналистик мннія, ‘будто поэзія отжила свой вкъ для европейскихъ народовъ, будто она, для сохраненія достоинства своего между нашими современными вопросами, должна ограничиться развитіемъ какого-нибудь общественнаго направленія’. ‘Это мнніе, заключаетъ Плетневъ, принадлежитъ къ положеніямъ того односторонняго и ложнаго ученія, которое, подобно всякой неожиданной новости, нердко соблазняетъ слабые и легкомысленные умы’. ‘Для человчества поэзія не утратила и никогда не Можетъ утратить истиннаго своего значенія, какъ все прекрасное и высокое, отъ природы врожденное намъ и душ нашей’ (III, 2).
Говоря о возвышенномъ содержаніи поэзіи Жуковскаго, въ связи съ возвышенностью души его, Плетневъ припоминаетъ замчаніе Пушкина, что ‘слова поэта суть уже дла его’ и выводитъ отсюда прекрасное заключеніе объ обязанностяхъ писателя: ‘И отъ писателя» говоритъ онъ, ‘какъ отъ всякаго гражданина, общество ожидаетъ дятельности полезной, видимаго вклада въ сокровищницу добра и свта’. Въ другой стать авторъ этихъ строкъ еще полне выражаетъ свои требованія отъ писателя: ‘Созданія таланта должны быть освящены нравственнымъ его достоинствомъ, характеромъ, выразившимся въ благородной дятельности, въ жизни неукоризненной и самостоятельной. Нтъ ни убжденія, ни красоты, ни истины въ словахъ человка, презираемаго нами, какъ бы онъ ни выражался сладкорчиво’. (II, 179).
Исходя изъ такого взгляда, Плетневъ находитъ, что при разбор писателя недостаточно смотрть на него со стороны эстетической: ‘выводы важнйшіе, высшіе начинаются только съ вопроса: что значили слова его, какъ дла?’ И затмъ, примняя этотъ вопросъ къ Жуковскому, онъ разбираетъ вс главныя произведенія его, начиная съ ‘Пвца во стан русскихъ воиновъ’. Другая статья Плетнева о Жуковскомъ иметъ преимущественно біографическій характеръ и драгоцнна по множеству новыхъ для того времени свдній о жизни и личности поэта.
Мелкіе разборы или, врне, критическія замтки, помщавшіяся въ Современник и въ которыхъ издатель немногими словами оцнилъ выходившія въ свтъ книги, останутся навсегда дороги для историка тогдашней литературы. Естественно, что не вс они равнаго достоинства, но многіе изъ нихъ, по своей мткости, а иногда и по сквозящему въ нихъ юмору, могутъ быть названы настоящими перлами этого рода лаконической критики. Для насъ любопытны между прочимъ отзывы, которыми Плетневъ въ 40-хъ годахъ встрчалъ первые опыты талантовъ, коихъ имена поздне пріобрли въ литератур общепризнанное значеніе, напр. Достоевскаго, Тургенева, Майкова, Полонскаго, Плещеева. Всхъ ихъ онъ привтствовалъ сочувственно и характеризовалъ врными чертами, предугадывая будущее ихъ развитіе.
О занимательности переписки, помщенной въ конц В-го тома собранія сочиненій Плетнева, достаточно говорятъ имена тхъ писателей, съ которыми онъ велъ ее.
Извлеченія изъ нея отдльныхъ мстъ повело бы меня слишкомъ далеко. Скажу только, что она представляетъ весьма разнообразный интересъ не только какъ біографическій и библіографическій матеріалъ, но и какъ источникъ, откуда можно почерпнуть много любопытныхъ чертъ для общественной исторіи времени. Не говоря уже о томъ, въ какимъ прекрасномъ свт является тутъ личность самого Плетнева, позволю себ только привести изъ одного письма его нсколько строкъ, имющихъ отношеніе къ изданію его сочиненій и показывающихъ, какъ скромно самъ онъ смотрлъ на свою литературную дятельность. ‘Въ отчетахъ моихъ по академіи и университету’, пишетъ онъ Жуковскому въ 1852 г., ‘я нахожу возможность и удобный случай помщать небольшія біографіи тхъ замчательныхъ лицъ, которыя состояли въ качеств членовъ этихъ ученыхъ обществъ. Конечно, какъ члены бываютъ разнаго рода, такъ и біографіи мои. Но мн все-таки весело помянуть отъ души добрымъ словомъ человка, который чмъ-нибудь въ жизни своей согрлъ мое сердце… Ежели, по смерти моей, въ чьей-нибудь душ сохранится обо мн теплое воспоминаніе, ему легко будетъ выбрать эти сорокъ или пятьдесятъ біографій и, приложивши къ нимъ позамчательне разборы мои· разныхъ лучшихъ сочиненій русскихъ, издать ихъ въ одной книг. Хоть я и знаю, что это не выйдетъ что-нибудь вковчное, однакоже читатель встртитъ тутъ не одну мысль, не одно слово, согртое чувствомъ и проникнутое живымъ убжденіемъ’. (III, 728). Такъ мало требовалъ онъ самъ отъ издателя своихъ трудовъ. Академія, цня по достоинству эти труды, поняла шире задачу такого изданія. Біографіи, о которыхъ упоминается въ приведенныхъ словахъ, найдутъ мсто въ 4-мъ том.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека