Иван Лукаш
Иван Лукаш
Ответ на литературную анкету
Ответ на литературную анкету
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Ответ на литературную анкету, Лукаш Иван Созонтович, Год: 1930
Время на прочтение: 2 минут(ы)
Париж-Москва, YMCA-PRESS, 1995
Редакция ‘Чисел’ обратилась к ряду писателей с просьбой ответить на следующую анкету:
1. Считаете ли Вы, что русская литература переживает в настоящее время период упадка?
2-3. Если ‘да’ — в чем Вы видите признаки этого явления и каковы его причины?
1. Не впадем ли в самоуверенность при утверждении, что русская литература ‘переживает период упадка’, как и при обратном утверждении — ‘период расцвета’?
Чехов, вероятно, — ‘упадок’ после Гоголя. Но Чехов есть Чехов. В самой постановке вопроса о ‘переживаемых периодах’ есть опасность школьной схематизации, не определяющей ничего.
Явление обычное: современники всегда склонны литературу своего периода считать в упадке. И Пушкина в свое время полагали ‘упадком’. Период определим только после его завершения, а текущий литературный период еще далеко не завершен и потому далеко не определим.
2. Да, есть признаки упадка, и многие. Основной, вероятно, в том, что идеи, переживания и образы текущей литературы как бы остановились и замерли на идеях, переживаниях и образах конца XIX века. В русской литературе еще нет новой идеи, она только как бы повторяет, так или иначе, то, что с предельной, все ее силы превышающей, силой было уже выражено до нее в XIX веке.
Текущая литература — как бы отраженный свет XIX века. Своего света в ней как будто еще не зажглось. Своей идеи еще не явлено. Потому-то текущая наша литература — вне фокуса литературы европейской. Ее магия погасла. Она как бы отстала не только от переживаний мира, но и от русских переживаний. Потому, может быть, даже русский читатель перестает читать русских писателей.
Но такой ‘период’, если он и есть, далеко не закончен. Самая идея, мысль текущей литературы, вероятно, в том и заключается, чтобы выйти из духовного плена XIX века, утвердиться в своем свете и в своей идее.
3. Если думать только о признаках литературного упадка, которые есть без сомнения, и отыскивать им причины, допустимо, что основная причина упадка — в распаде имперской российской нации, обозначившемся еще с середины XIX века, причины — в снижении и разгроме сознания нации, в опрощающих идеях мира, человека и общества, в тех ‘периодах’ XIX века, когда Россию стали подменять великорусским этносом и когда национальная пушкинская литература стала превращаться в этническую литературу племени, с обязательными мужиками, деревней, провинцией, причины в том литературном передвижничестве и народничестве, из которых уже давно, например, вышла русская живопись и музыка, но от которых еще не освободилась русская литература.
Предательство нации внесло в литературу XIX века идеи Толстого и Достоевского, в сущности — идеи хаоса и разрушения, вместе с идеями опрощения. Под их идеями литература погребена и теперь. Нового духовного наполнения, новой идеи у нее еще нет, и еще не возгорелся ее новый свет.
Так, мне кажется, было бы правильнее ставить вопрос о кризисе литературы, а не об ее упадке.
Налицо не школьные ‘упадок’ или ‘расцвет’, а несомненный кризис, глубочайшее переходное состояние вместе с переходным состоянием всей России. Смысл текущей литературы в том и заключается, чтобы из такого состояния выйти.
Ответ на литературную анкету. Впервые: Числа. Париж, 1930. Кн. 2—3. С. 318-320.