Ответ ‘Голосу’, Катков Михаил Никифорович, Год: 1866

Время на прочтение: 6 минут(ы)

М. Н. Катков

Ответ ‘Голосу’ по поводу законного права всякой редакции продолжать три месяца издание по объявлении не принятого предостережения

Нашим читателям хорошо известен факт, что ‘Московские Ведомости’ под нынешнею их редакцией имеют множество ненавистников. Их ненавидят все приверженцы и друзья польского дела в России, какого бы ни были они происхождения, вероисповедания и подданства, и ненависть их к ‘Московским Ведомостям’ тем сильнее, чем более они преданы целям и стремлениям польского и вообще нерусского патриотизма, который в пределах России по необходимости является в многоразличных формах явной или тайной государственной измены. С существованием ‘Московских Ведомостей’ в нынешнем их виде также никоим образом не могут примириться все, кто так или иначе, сознательно или бессознательно, в теории или на практике отрицают единство и целость России. К этой категории принадлежат украйнофилы с их стремлением создать другой русский язык и, следовательно, другую русскую народность на юге России и тем, без сомнения, положить глубокие основания для внутреннего раздвоения русского государства и русского народа, к ней принадлежат все те, которые держатся учения о России как о гуманитарной империи, лишенной будто бы всякой национальной основы и совмещающей в себе множество народностей, чуждых друг другу, обособленных друг от друга и примыкающих только к одной общей верховной власти, безразличной по отношению ко всем. Разумеется, сюда же относятся и наши нигилисты, готовое орудие для всякого дурного дела в России. Мы не говорим уже о других, менее ожесточенных противникам ‘Московских Ведомостей’, тем более что они так или иначе примыкают к которой-либо из поименованных выше категорий. Читателям нашим известно также, что наши противники неистощимы в своих усилиях и крайне неразборчивы в средствах для низложения своего врага. Они ничем не стесняются. Сегодня в ‘Revue des Deux Mondes’ они будут обзывать нас ярыми демократами-социалистами, завтра в ‘Современнике’ — ратоборцами крепостничества, то будут ставить нас во главу ультрапатриотической партии в России, то будут находить, что между патриотическим настроением русского общества и направлением ‘Московских Ведомостей’ нет и не может быть ничего общего и что, напротив, только ‘Московские Ведомости’ вносят разлад в эту единодушную, патриотически настроенную среду русского народа. Словом, все средства кажутся им хороши и пригодны, лишь бы, по их мнению, они могли повести к цели. И замечательно, что все эти усилия являются как бы следствием некоторого предварительного соглашения, на все эти разные голоса и в русских, и в иностранных газетах говорит иногда словно один и тот же штукарь, который аукнется в Париже и откликнется в Петербурге или наоборот. Все эти голоса как будто подчиняются одним и тем же внушениям и меняют свои напевы, смотря по обстоятельствам времени и места. Мы полагаем, что нашим читателям будет не в тягость ознакомиться с их новейшим напевом.
Было время, когда считали нужным преувеличивать до чудовищных размеров значение и влияние ‘Московских Ведомостей’. Не пресловутый ли публицист, состоящий органом некоторых влиятельных сфер и замаскированный именем Шедо-Ферроти, первый в своей брошюре возымел ни с чем не сообразную мысль приписать ‘Московским Ведомостям’ важнейшие государственные назначения и меры в 1863 г.? Мы тогда протестовали против этого непозволительного маневра, и что же? Тот же самый г. Шедо-Ферроти является в настоящее время с обвинением, что не он, а будто бы мы сами дерзаем отождествлять себя с Россией, присваивать себе значение, которое не может нам принадлежать, и в своем самоослеплении провозглашаем: ‘La Russie, c’est moi’ [‘Россия — это я’ (фр.)]. Но вот на помощь к г. Шедо-Ферроти явился г. де Мазад, который, в сущности, повторил о нас то же, что писал первый в 1864 г., и позаботился преимущественно о том, чтобы с наибольшею яркостью выставить на вид, насколько ‘Московские Ведомости’ содействовали водворению, по его словам, фанатического патриотизма в русском обществе и каких пагубных последствий надобно ожидать от такого настроения. Как г. де Мазад, так и г. Шедо-Ферроти обвиняли нас в том, что мы настегали все русские журналы на патриотический тон. Мы сами, разумеется, не говорили ничего подобного, хотя могли бы только радоваться такой перемене с нашими журналами, если б она действительно и искренно совершилась, но вот ‘Голос’, который так усердно вторил в свое время г. Шедо-Ферроти, который и теперь служит лишь слабым, хотя и циническим отголоском того, что пишут о нас г. Сен-Марк Жирарден в ‘Journal des Debats’ или г. X. в ‘Le Nord’, крайне оскорбился тем, что в N 89 мы назвали ‘борьбу против ‘Московских Ведомостей», против ультрарусской партии — борьбою против нынешнего патриотического настроения русского общества и против серьезной и самостоятельной политической печати в России. Теперь считается более пригодным уверять, что между ‘Московскими Ведомостями’ и патриотическим настроением русского общества нет ничего общего, тогда как еще в марте старались всех уверять, будто именно от ‘Московских Ведомостей’ идет эта пагуба и зараза, которая называется русским патриотизмом. На такие-то внезапные и резкие переходы обречено то недостойное дело, которое, как ни меняет свою шкуру, везде и всегда остается верно самому себе.
Но этого мало: с тех пор как г. министр внутренних дел заблагорассудил объявить нам предостережение, все те, кому ненавистна нынешняя редакция ‘Московских Ведомостей’, не перестают из этого факта и его последствий почерпать свои доводы против нашей деятельности. Всех громче кричит против нас по этому поводу ‘Голос’. Как прежде он принимал к сердцу и отстаивал дела и теории наших петербургских педагогов, так точно теперь он ратует за непогрешимость министерского распоряжения, хотя это министерство имеет и свой собственный ежедневный орган в ‘Северной Почте’. Как тогда он не довольствовался одним оборонительным положением и нередко переходил к наступлению, так и теперь, после первой статьи, уснащенной латинскими изречениями, он делает вылазку! — латинист разом превратился в базарного крикуна, и латинские фразы заменились площадною бранью. Но оставим в стороне эту неподкупную газету и с латинскими ее фразами, и с площадною ее бранью, и скажем лишь несколько слов в обличение наших противников, которые стараются извлечь для себя наибольшую пользу из положения, созданного для нас министерским распоряжением 26 марта.
Сущность всех обвинений, направленных против нас по этому поводу, заключается в том, что мы, не напечатав данного нам предостережения, тем самым будто бы совершили акт явного сопротивления закону, пошли против закона и стали, таким образом, на революционную почву. Посмотрим же еще раз, в чем дело. Закон предоставляет министру внутренних дел право делать предостережения периодическим изданиям, и мы никогда не отрицали этого права. Далее, закон налагает на периодические издания обязанность печатать эти предостережения, и мы никогда не отрицали этой обязанности. Но закон не обязывает признавать всякое министерское распоряжение или предостережение справедливым и непогрешимым. Вполне признавая законное право министра, мы не могли, однако же, признать применение этого права в данном случае согласным с требованиями справедливости. Мы не считали его таковым, потому что г. министр внутренних дел обратил свое предостережение против направления, которому мы следовали в продолжение всей нашей деятельности по изданию ‘Московских Ведомостей’ и которое было рассматриваемо в комитете министров и было признано не зловредным или колеблющим доверие к правительству, а напротив, полезным. Не имея расположения обращать правительственные действия в шутку, мы не могли принять министерское предостережение и на другой же день продолжать действовать наперекор ему, следуя тому же направлению, которое г. министр счел за должное подвергнуть столь решительному и тяжкому порицанию: напечатать министерское предостережение для нас значило принять его в руководство и, следовательно, изменить все направление нашей деятельности, а этого не дозволяла наша совесть и сознание нашего долга. Что же нам оставалось делать? Немедленно прекратить нашу деятельность? Немедленное прекращение нашей деятельности было бы, без сомнения, для многих желательно, но должны ли мы были сами немедленно прекратить ее, если мы считаем ее не бесполезною и если закон давал нам возможность продолжать ее еще три месяца, хотя и на тяжких условиях? Конечно, нет, мы обязаны были и действительно решились воспользоваться этою возможностью, и ни один здравомыслящий человек, ни один юрист не найдет нашего решения противозаконным, хотя оно и может не нравиться и ‘Голосу’ и ‘Современнику’, и ‘Отголоскам Русской Печати’, и вообще всем, кому мы не по нраву.
Итак, в нашем решении нет и тени неуважения к закону или ко власти, которою облечен министр внутренних дел, и говорить, что мы колеблем учреждения, что мы подаем пример неповиновения законам и действуем в революционном духе, ничуть не лучше, чем утверждать, что русский патриотизм есть пагуба для России. Какой закон и какое учреждение мы поколебали? Если дело идет об установленной у нас системе министерских предостережений, то она не только не теряет своей силы и значения вследствие нашего решения, но, напротив, служит лишь к обнаружению, какую силу могут иметь министерские предостережения. В данном случае предостережение было равносильно немедленному запрещению издания, если бы закон не давал возможности продолжаться ему еще три месяца, подвергая, однако же, каждый выходящий нумер штрафу. Вопрос может идти не о том, не поколебали ли мы закона или установленного учреждения, а только о том, следовало ли исполнителям закона дать ему то применение, которое они дали, и правильно ли, согласно ли с общими интересами и требованиями справедливости воспользовались они тем орудием, которое закон дал им в руки? Вопрос этот заслуживал бы полного внимания, если не имеется в виду подавлять те издания, которые смотрят серьезно на свое призвание, а равно и на меры правительственных установлений.
Достойные уважения юристы полагают, что мы имеем право обжаловать судебным порядком распоряжение г. министра. Решимся ли мы этим правом воспользоваться или нет и возможно ли нам было бы или нет после судебного процесса с министром внутренних дел продолжать издание под его административным надзором, во всяком случае, и для решения юридического вопроса, и для ведения самого дела нужно немалое время. Итак, даже в том случае, если б оказалось возможным разрешить наше дело судебным порядком, обнаружилась бы благодетельная сторона статьи 33-й, которая при всей своей строгости дает возможность продолжать издание в течение трехмесячного срока по объявлении не принятого предостережения.
Впервые опубликовано: ‘Московские Ведомости’. 1866. 4 мая. No 95.
Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/katkov/katkov_otvet_golosu.html.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека