Отрывок тайной истории консульства
Отрывок тайной истории консульства
(Из лондонских ведомостей).
——
Отрывок тайной истории консульства, Карамзин Николай Михайлович, Год: 1803
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Луциан и Наполеон Бонапарте никогда не были искренними друзьями: один излишне помнил услуги, оказанные им брату, а другой совсем не хотел их помнить.
Верно то, что Луциан имел великое влияние на переговоры, которых следствием было 18 брюмера {День, в который Бонапарт сверг директорию.}. Без его советов и присутствия духа Наполеон не мог бы достигнуть до цели своей. Сей герой не оказал должного хладнокровия в последнем заседании совета старейшин. Начальники новой революции стали уже раскаиваться, что они вверились ученику, который — вместо того, чтобы говорить с твердостью, коротко и сильно — вошел в излишние подробности и замешался от возражения некоторых маловажных членов, так что президент совета должен был скорее кончить заседание.
Заговорщики беспокоились, сомневались и спешили к Сиесу, узнать его мнение. ‘Нам нужен точно такой человек, сказал он: тем лучше, что Бонапарте молод и неискусен, человек опытный и решительный мог бы сделаться опасным на высокой степени, на которую возводим Наполеона’. Луциан председательствовал в пятисотном совете: сие обстоятельство должно было ослабить сопротивление сего корпуса.
Все те, которые видели Бонапарте в разных сценах восемнадцатого брюмера, соглашаются, что он своей нерешительностью и замешательством не обещал ничего великого. Когда Наполеон вошел в пятисотный совет, без шляпы, и потупив глаза в землю, сделал рукой знак, что хочет говорить, тогда якобинцы, члены сего корпуса, закричали: ‘Смотрите, смотрите, как он робеет вызваться на самовластие!’ Другие бросились к нему с кинжалами, четыре гренадера вынесли его из залы и посадили на лошадь, желая успокоить солдат и показать, что он жив.
Луциан с великим хладнокровием и мужеством не допускал совета до мер решительных и смелых, которые могли бы уничтожить заговор и поразить заговорщиков, весьма искусно продолжил беспорядок в собрании, взялся оправдывать своего брата, и наконец встал с президентского стула, чтобы члены не могли сделать никакого законного определения. Между тем Наполеон имел время ободриться и велел гренадерам спасти брата своего, то есть разогнать членов совета.
На другой день он присвоил себе всю честь и славу успеха, показываясь уже не робким молодым человеком, устрашенным презрительными якобинцами, но героем и гордым победителем, взор его изъявлял величество и требовал повиновения. Накануне он посылал друга своего, Бурьеня, к Баррасу, просить аудиенции, желая доказать ему чистоту своих намерений, усердие к республике и привязанность к человеку, который осыпал его благодеяниями. 19 брюмера Наполеон велел сказать Баррасу, что он из милости оставит его в покое.
В сию ночь был совет у Талейрана: там Редерер, Сен Жан д’Анжели, Камбасерес и Луциан решили, что надобно поручить власть одному человеку, и вверить ее Наполеону, а Сиеса хотели удалить от дел. Луциан вступился за Сиеса, утверждая, что нельзя без жестокой неблагодарности и даже опасности отказаться от его советов, что сей человек с самого начала революции доказал, сколь велико его искусство и тайное могущество: ибо средствами закрытыми и неизвестными он ниспровергал все правительства, которые не хотели его слушаться. Редерер отвечал Луциану, что он приписывает Сиесу излишнее влияние и могущество, что сей человек умеет только закрывать малодушие свое таинственной наружностью, а темноту своих идей метафизикой, которая удивляла некоторых молодых адептов, выбранных им из толпы энтузиастов и невежд. Луциан обиделся, и наговорил много грубого Редереру, который вдруг смирился, начал извиняться и с трудом мог укротить сего пылкого молодого человека. Положили быть консульству, Сиесу дали поместье, 40 тысяч ливров дохода и место в сенате. Луциан хотел быть министром полиции, но его сделали министром внутренних дел: вот причина его ненависти к Фуше и всех стараний мешать шпионству сего деятельного министра полиции!
Тогда открылись различные склонности Луциана и Наполеона, и скоро сделался явный разрыв между ними, которого неприятное воспоминание еще не загладилось в сердце первого. Упоенный своей новой фортуной, он наслаждался ею как человек, который знает ее непрочность, и возбудил всеобщее негодование своим мотовством и неумеренностью в удовольствиях. Луциан позволял себе все, что было прибыльно и что удовлетворяло его страстям. Общество его составилось из пронырливых женщин и славнейших парижских негодяев. Сии люди искали в нем, ибо он управлял всеми подрядами и назначал всему цены. Другие министры не смели ему противиться, думая, что Луциан не мог бы поступать так нагло без ведения и согласия консула.
Казалось, что Луциан взял себе за образец Барраса, но скоро превзошел его, так что и вдова Богарне постыдилась бы заглянуть в дом к министру внутренних дел.
Фуше доносил Наполеону о сих беспорядках и в то же время известил консула, что брат его завел свою тайную полицию, которая всякий день расстраивает меры полиции государственной, меры необходимые для безопасности правления. Бонапарте требовал подробностей. Ему доказали, что самые неугомонные якобинцы принимаются в доме министра внутренних дел, и там узнают все тайные намерения полиции, что Чераки и Арена {Якобинцы, которые хотели умертвить консула и были казнены.} хвалятся его милостями и покровительством. Призвали Баррера в свидетели. ‘Демервиль (сказал он) говорил публично, что Луциан совсем не привязан к своему брату, и что если патриоты успеют в своих замыслах, то первого надобно спасти’. Наполеон ужаснулся, призвал виновного и долго говорил с ним в присутствии Кларка, Дюрока и Бурьеня, которые берегли консула, зная дерзость Луциана.
Сперва братья говорили тихонько, но скоро возвысили голос. Один грозил, другой упрекал и бранился. Наполеон сказал наконец: ‘Я решился, поди к госпоже Бонапарте и простись с ней’. Ни с тобой, ни с ней, отвечал Луциан и вышел вон, собрался в несколько часов, и на другой день поехал в Реймс, взяв с собой стихотворца Арно, доктора Паруасса и живописца, и сказав друзьям своим, что желает видеть Германию. В Реймсе догнал его курьер с повелением ехать в Бордо и там ожидать дальнейшего для себя назначения. Он не ослушался, угадывая, что консул или раскаялся или по крайней мере жалеет о нем. В Бордо Луциан получил известие, что его отправляют министром в Мадрид — и скоро прислали к нему в сей город как многочисленную свиту, так и великолепные экипажи.
Должность министра в Испании не исправила его, но приучила к большей скромности, он также расточал, но вел себя благоразумнее. Бонапарте был доволен такой переменой и возвратил его в Париж, чтобы осыпать чинами и достоинствами. Луциан сделался сенатором и чиновником Легиона, однако не удовольствовался сим отличием, и хотел быть опять министром внутренних дел, в надежде сделаться первым министром, но ему сказали, что он должен благодарить консула за участие, данное ему в законодательной власти, и не вмешиваться в дела правления. — Луциан употребляет ныне часы досуга своего на то, чтобы делать всякие досады госпоже Бонапарте, напоминать брату прежнее ее поведение и возбуждать в нем ревность.
Отрывок тайной истории консульства: [О взаимоотношениях между Люсьеном и Наполеоном Бонапарте при свержении Директории]: (Из Лондонских ведомостей) / [Пер. Н.М.Карамзина] // Вестн. Европы. —— 1803. —— Ч.11, N 18. —— С.146-153.