ОТРЫВОКЪ ИЗЪ ВОСПОМИНАНІЙ О ПУТЕШЕСТВІИ ВЪ ГЛУБИНУ СИБИРИ.
ОТРЫВОКЪ ИЗЪ ВОСПОМИНАНІЙ О ПУТЕШЕСТВІИ ВЪ ГЛУБИНУ СИБИРИ.
П. С—въ.
‘Восточное Обозрніе’, No 11, 1885 г.
Отрывок из воспоминаний о путешествии въ глубину отрывокъ изъ воспоминаній о путешествии в глубину Сибири, С—в П., Год: 1885
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Убдившись въ превосходств зды на ‘вольныхъ’, я, дохавъ до Омска, не бралъ ужо и ‘подорожной’, необходимой для зды на почтовыхъ. Превосходство это, главнымъ образомъ, заключается въ томъ, что крестьянинъ не детъ установленною положеніями ‘рысью’, десять верстъ въ часъ, хотя бы лошади рвались пробжать шестнадцать, во-вторыхъ, для него не существуетъ извстнаго предла, дальше кото раго онъ хать не можетъ и который называется станціей, напротивъ, въ большинств случаевъ, онъ даже добивается хать ‘напролетъ’, т. е. черезъ станцію, вслдствіе чего, конечно, выигрывается время, и въ-третьихъ, зда такая еще удобна въ томъ отношеніи, что для людей не изъ достаточныхъ, она обходится дешевле. Сибиряки или хоть только прозжавшіе зимою наврно хорошо помнятъ, какъ, дозжая до какой нибудь деревни, они встрчаютъ десятки человкъ, предлагающихъ свои услуги, какъ въ сани къ нимъ летятъ шапки и рукавицы, это краснорчивое доказательство готовности везти.
Тридцатиградусный морозъ на столько давалъ себя чувствовать, что, не смотря на уговоръ мой съ крестьяниномъ хать прямо въ Хомутинскую (изъ Кобырлинской), не останавливаясь въ Нижнеомской деревн {Деревня Нижнеомскъ, Еланской волости, Тюкалинскаго узда, отстоитъ отъ Омска въ 119 верстахъ, а отъ Каниска въ 234.}, и не смотря на крайнее желаніе мое возможно меньше тратить времени на отдыхъ, я попросилъ своего возчика остановиться въ Нижнеомской, на что тотъ и согласился, заявивъ, что подвезетъ меня къ своимъ дальнимъ родичамъ.
Изба, въ которую я вошелъ ничмъ не’ отличалась отъ тысячи ей подобныхъ изъ цльнаго дерева избъ, которымъ позавидовалъ бы любой обитатель полтавскихъ ‘мазанокъ’,— избъ, по виду изобличающихъ своихъ владльцевъ въ достаточности, но на самомъ дл крайне бдныхъ.
Женщина, возившаяся около печи, при вход моемъ засуетилась, спрашивая: ‘не прикажете ли самоварчикъ?’ — а совершенно блый, худой и сгорбленный старикъ, сидвшій на лавочк, привсталъ, поклонился и снова слъ. Ему на видъ было лтъ восемьдесятъ. Спустя нсколько минуть, когда хозяйка готовила гд-то самоваръ, а я уже отогрлся въ жарко натопленной изб, старикъ началъ со мной бесдовать. Разспросивъ сперва: откуда и куда я ду и купецъ ли я или ‘такъ-себ’, онъ вскор перевелъ разговоръ на тему о худыхъ временахъ.
— Нон смерть какъ тяжело пошло,— говорилъ онъ:— къ примру хоша внучка моя… сыновей-то у ей пять, а, чтобъ сказать, помощи отъ котораго нибудь?.. извстно, какая съ робятъ помощь! Такъ и мается… а мужъ-то ейный, царство ему небесное, лтъ шесть ужъ какъ померъ. Или хоша бы и ребята… Ротъ-то у каждаго есть и лопоть (одежду) каждому надоть, также и прочее тамъ, а что съ нихъ?.. А тоже вдь маются… Шутка-ль въ энтакой морозъ день цлый на задворкахъ поработать!.. А работа вонъ какая: ихъ пять, да каждому въ день по копейк, вотъ те и работа!
— Т. е. какъ же эта, ддушка?
— Да какъ?— каждому-то копейка дорога. А гд возьмешь? Ну, и посылаемъ… тутъ, значитъ, есть богатый мужикъ… спасибо, изъ милости принимаетъ.
— Что-жъ они работаютъ тамъ?
— А но хозяйству, значитъ, все, что требуется: дровъ тамъ наколоть или прибрать гд, скотину попоить… извстно, по домашеству.
— Ну, а ребята какихъ лтъ?
— Ребята, какъ ребята… знамо разные: и девять лтъ, и десять.
— Ддушка, ужели вамъ такъ трудно, что малютокъ посылаете?..
— Трудно?— перебилъ онъ меня, протирая глаза:— а ты вотъ суди: кто у насъ теперь настоящій работникъ?— самому старшему пошелъ 13-й годъ, въ ёмъ еще и силы настоящей нтъ, а что будешь длать?.. И въ нашемъ бдномъ хозяйств, куда ни кинь, все копейка нужна: теперь, къ примру, соли купить нужно, дегтю нужно, спичекъ нужно, да мало-ль, а тутъ еще и подати платить нужно. Маемся, одно слово,— проговорилъ старикъ и утеръ слезы.— Вотъ баи ли,— продолжалъ онъ, немного помолчавъ:— ревизія будетъ, а такъ ничего и нтъ!— и старикъ при этихъ словахъ тяжело вздохнулъ.
Хозяйка внесла самоваръ съ надбитыми и треснувшими чашками и посудою.
— Кушай, батюшка, на здоровье!— проговорила она и, узнавъ, что мн больше ничего не нужно, снова ушла куда-то.
— Какая ревизія?— спросилъ я, заваривая чай.
— А обнаковенная, чтобъ, значитъ, который живой, а который мертвый, али неспособный… Теперь, къ примру, какой съ меня плательщикъ? Гнвается Господь: смерти не даетъ, а платимъ, и за покойника платимъ, а хозяйство наше… Что ужъ тутъ?..
И старикъ снова утеръ слезы.
— Да что?— продолжалъ онъ,— есть люди древніе можь насъ, лтъ по сту живутъ, а платятъ, какъ и работники. Съ печки не сходятъ, а платятъ.
— По прізжаетъ же кто нибудь къ вамъ изъ начальства, отчего же вы не заявите?
— Кому заявишь? и какое такое начальство? Я вонъ десятокъ восьмой доживаю, а въ жисть никого не видалъ. Наше начальство обнаковенно какое: писарь, старшина, али тамъ староста, вотъ и все тутъ.
— Но вдь такъ васъ обижать могутъ?
Это что и говорить?.. Чего не бываетъ! Да, терпимъ… Богъ по безъ милости!..
Въ это время вошелъ мой возчикъ, спрашивая, не пора ли хать, а за нимъ и хозяйка.
Я началъ одваться.
— Ты скажи намъ, батюшка, не слыхалъ ли о ревизіи чего: будетъ она, али не будетъ?— спросилъ меня старикъ, длая особыя ударенія на словахъ ‘будетъ’, ‘не будетъ’, точно вся жизнь для него заключалась теперь въ томъ: будетъ ли ревизія, или нтъ.
— Не слышалъ, ддушка, ничего.
— Та-жъ!— протянулъ онъ упавшимъ голосомъ, опустивъ свою блую голову.
Расплатившись съ хозяйкой за самоваръ, я далъ старику нсколько монетъ. Трудно выразить то состояніе, какое овладло имъ при этомъ.
— Спасибо теб, батюшка,— говорилъ старикъ, съ трудомъ пытаясь проводить меня изъ избы и произнося еще что-то, но я уже ничего не слышалъ.
Снова блая степь, несутся лошади, я вспомнилъ старика. Дождется ли онъ ревизіи?