Отношение Академии наук к делу русского просвещения, Катков Михаил Никифорович, Год: 1865 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 7 минут(ы)

М.Н. Катков

Отношение Академии наук к делу русского просвещения
Корреспонденция ‘Кёльнской Газеты’ о скудости и бессилии русской интеллигенции, наша система обучения как причина этого

Академии наук еще недавно ставилось в укор, что она весьма мало содействует движению русского просвещения. Лучшим ответом на такое обвинение служит вся история этого знаменитого учреждения. Когда власть обращалась к Академии наук за содействием, она никогда не заставляла ждать себя. Учреждение ученое, Академия то превращалась в училище, устраивая при себе и университетское, и гимназическое преподавание наук, то посвящала свои труды разрешению практических вопросов, предлагавшихся ей администрацией и требовавших применения теоретических знаний. Состоя в большинстве своих членов из лиц иностранного происхождения, она никогда не замыкалась в себе. Она свободна от упрека в желании поддерживать умственную зависимость России от иностранных земель. В других сферах немало встречалось у нас таких иностранцев, которые, пользуясь выгодами своего положения в России, прямо или косвенно старались монополизировать эти выгоды для себя и своих земляков. Такой образ действий, усматриваемый русским обществом, вызывал к ним справедливое недоверие, нередко он был так очевиден, что не мог не раздражать. По вопросу самой существенной важности для будущности народа, по вопросу о народном воспитании высказывалось, например, мнение, что европейская система воспитания хороша для народом западной Европы, а что к русскому народу она неприменима. Это мнение было распространяемо с большою ловкостью, его пропагандисты пользовались самыми разнообразными мотивами, чтобы распространять его как в обществе, так и в правительственных сферах, недоразумения по вопросу о воспитании плодились, и дело дошло, наконец, до официального признания, что в России должны существовать две педагогические системы: одна, европейская, для прибалтийских губерний, другая, низшего разбора, для остальной России. Февральская революция, в которой русский народ был столь же мало виновен, как мало содействовали ее подавлению жители прибалтийских губерний, послужила поводом к искоренению на всем пространстве Империи, за исключением Прибалтийского края, благих семян, уже начинавших прозябать с успехом. Потом маркизу Велёпольскому удалось распространить привилегию полного европейского устройства на учебные заведения Царства Польского, в нынешнем году та же привилегия распространена на западный край Империи по поводу издания нового гимназического устава, хотя он предназначался не для одного западного края. А русский народ остается до сих пор не причастным улучшению, происходящему на окраинах его государственной территории, и до сих пор еще, с одной стороны, невежество, а с другой — злонамеренность стараются совокупными силами не допускать русского народа до европейского образования. При таком положении вещей Академия наук поступила согласно с своими преданиями, признав за благо возвысить свой голос, чтобы среди этого хаоса произнести доброжелательное слово истины по вопросу о воспитании. ‘Календарь на 1866 год’ распространит по всей России здравые взгляды на дело воспитания, изложенные с тем авторитетом, на который имеет право г. Наук и который усиливается единогласным одобрением всех его товарищей по III отделению Академии. Покамест просим читателей обратить внимание на перепечатываемый нами ниже из ‘С.-Петербургских Ведомостей’ протокол заседания III отделения Академии наук с кратким изложением предназначенной для ‘Календаря’ статьи г. Наука и замечаний, высказанных по ее поводу гг. Броссе и Шифнером.

В России есть такой уголок, где издавна без перерывов господствует педагогическая система, вводимая у нас новым гимназическим уставом и то же время оспариваемая нашими официозными педагогами. В этом счастливом уголке правильная педагогическая система не переставала приносить свои плоды, и эти плоды у всех на виду: чего бы, кажется, естественнее, как чтоб оттуда послышалось живое слово доброжелательного, на многолетней опытности основанного совета против софизмов, извращающих, запутывающих и туманящих дело, которое там ясно для всякого, крепко силой опыта и, по счастью, неприкосновенно? По справедливому замечанию г. помощника попечителя Виленского учебного округа, мысль о преобразовании классической гимназии в реальную была бы принята в Прибалтийском крае за сумасшествие, но в Петербурге официозные педагоги утверждают, что именно эта мысль и есть прогресс, и администрация спешит осуществлять ее наперекор общему желанию подвластных населений. Нельзя не подивиться тому, что такой резкий контраст не находит себе выражения в педагогической литературе, не вызывает прибалтийских ученых педагогов на заявление своих убеждений. Не ясно ли из этого, что Дерптский учебный округ стоит особняком в России, что между ним и прочими округами нет взаимнодействия?

Академию наук нельзя обвинять в подобном отчуждении. Она всегда относилась симпатически к делу русского просвещения. Иностранные ученые, переселявшиеся в ее стены, в большинстве своем стояли на тех высотах знания, где невозможны притязания на его монополию, где немыслима ревнивая недоброжелательность к народному просвещению. Если Академия не оказывает на русское просвещение того полезного действия, какого можно было бы ожидать от нее, то виной тому не она. Педагогические вопросы официально обсуждаются у нас, как известно, не этим действительно ученым сословием, а так называемым ученым комитетом. К Академии наук не прибегают, ее услуг не спрашивают, ее даже не допускают до официальных дел. Возлагать ли на нее ответственность за ее невольное отчуждение от ученого содействия министерству народного просвещения? Что она была бы готова оказать ему честную и доброжелательную помощь, в этом удостоверяет, между многим другим, печатаемый ниже протокол ее заседания 7 сентября.

Одновременно с этим протоколом нашей Академии наук, который так выразительно свидетельствует, — не говорим, о просвещенном взгляде ее почтенных членов на учебное дело, потому что иного взгляда было бы невозможно и предполагать в них, — но о живом и заботливом участии, которое принимает она в столь важном для нашего народа вопросе, как устройство школ, долженствующих служить основанием высшему образованию в его среде — прочли мы в новоприбывшем нумере (от 16 октября) ‘Кёльнской Газеты’ корреспонденцию из Петербурга, в которой идет речь о скудости и бессилии русской интеллигенции. ‘Утверждение ‘Русского Инвалида’, — говорит корреспондент, — будто Россия может обойтись собственною интеллигенцией, производит крайне комический эффект, если принять к сведению некоторые факты’. И вслед за тем корреспондент представляет несколько фактов из новейшего времени в доказательство умственной несостоятельности русского народа. Чем пробавляется книжная торговля в России? почти одними переводами иностранных сочинений. Какая наука должна была бы иметь в избытке преподавателей, как не русская история, но вот университет Св. Владимира в Киеве целые года не был в состоянии заместить у себя кафедру русской истории, несмотря на все конкурсы, которые назначались с этою целью. Но не процветают ли науки другого рода в России? Если историко-филологический факультет находится в столь плачевном положении, то не процветают ли другие факультеты? Корреспондент спешит доказать, что и по другим частям знания дела идут не лучше. ‘Столь же долго, — говорит он, — оставалась не занятою кафедра физиологии, и пришлось выписывать из Вены г. Тамзу. Равномерно кафедры полицейского права, истории русского права, специальной патологии и терапии остаются вакантными’. Этот корреспондент, как видно, коротко знаком с делами министерства народного просвещения.

‘В 1858 году, — продолжает корреспондент, — министерство государственных имуществ назначило от себя премию за лучшее сочинение, в котором общепонятным языком были бы изложены и объяснены физические явления и законы природы. Что же из этого вышло? К назначенному сроку, именно к 1 января 1862 г., поступили две рукописи, и обе найдены не заслуживающими премии. Конкурс был возобновлен, срок представления сочинений продолжен до 1 декабря 1864 г. и премия была назначена самая значительная: в 2000 рублей сверх золотой медали в 300 рублей и 300 экземпляров сочинения, напечатанного на счет министерства, в пользу автора. На этот раз поступило 16 рукописей, из коих только 7 были признаны достойными более обстоятельного просмотра, и из тех ни одна не заслужила премии, тк что ученый комитет министерства пришел к убеждению на основании доставленных ему сочинений, что возобновлять еще раз конкурс было бы совершенно бесполезно, и поэтому отказался от прежней своей мысли’.

Вот факты, которые выставляет корреспондент на вид европейской публики в подтверждение своего мнения об умственной несостоятельности России в настоящую пору. Он клонит свою речь явным образом к тому, что России и следует оставаться в умственном отношении под опекой и что она, как будто бы по самому свойству русского ума и русской натуры, не способна приобрести умственную зрелость и самостоятельность. ‘Желать стоять на собственных ногах, — говорит он, — значило бы только ребячиться’. И далее: ‘Если справедливы слов. ‘По плодам их узнаете их’, то Ломоносов в своем патриотическом воодушевлении горько ошибался, предрекая своей стране Невтонов’. Но виноват ли Ломоносов или русская почва в том, что до сих пор она оставалась так мало плодородна в умственном отношении? Можно ли судить о качестве почвы по недостатку тех плодов, которых никогда на ней не разводили или за разведение которых принимались совсем не так, как учит опыт всех веков и всех народов, как учит здравый смысл, как делается в странах, где процветает наука? Мог ли наш Ломоносов в своем патриотическом воодушевлении предвидеть, что у нас дело образования будет идти не постоянно вперед, а то вперед, то назад, и чаще назад, чем вперед? Мог ли он предвидеть, что мы будем переносить на свою почву только верхушки европейского дерева знания, что мы будем пересаживать на свою почву дерево не корнями вниз, а верхушками? Не свойства русского ума и русской природы, а господствовавшие у нас до сих пор системы обучения, — вот что единственно объясняет продолжающуюся до сих пор умственную несостоятельность России, вот что подчиняет ее до сих пор в умственном отношении западной Европе, и притом гораздо чаще ложным ее учениям и нелепым теориям, чем здравым и разумным воззрениям на вещи.

В России для приготовления к высшему образованию до сих пор не было других школ, кроме тех, которые в Европе предназначаются для низших целей. Скудные числом учебные заведения, где воспитывается цвет русского юношества, еще скуднее по тем педагогическим средствам, которые им предоставлены. Что называлось у нас гимназиями, то соответствует, и то не вполне, школам, где Германия воспитывает своих ремесленников, своих купеческих прикащиков, своих фельдъегерей. Золотые годы детства, когда полагается основание будущности человека, хуже употребляются в дело нашими будущими учеными и мыслителями, нежели будущими ремесленниками, аптекарскими учениками, ветеринарными врачами в Европе. Что у нас доселе называлось гимназиями, то не называется этим именем в Европе, а соответствует лишь тому, что там называется реальными школами.

Мы спрашиваем, из этих ли школ выходят те люди, которыми гордится наука и которые обогащают свой народ умственным трудом? Если в Германии из этих реальных школ, несравненно лучше организованных, чем наши гимназии, не выходят профессоры истории, или филологии, или терапии, или права и других наук, если из них выходят там не светильники знания, а люди хотя и полезные, но не имеющие ничего общего с развитием знания и процветанием наук, то почему могли бы мы ожидать, чтоб из подобных школ в России выходили умственные деятели, равносильные европейским! Мы должны радоваться, даже гордиться, что из тех учебных заведений, где в Европе подготовляются к жизни в цивилизованной среде будущие портные и сапожники, еще выходит немало людей, которые благодаря своим природным дарованиям не без некоторого достоинства отправляют для русского народа должность его руководителей, учителей, функции его ока и разума. Сферы высшего умственного образования русского народа находятся в педагогических условиях, менее благоприятных, чем сферы самых низменных профессий в Европе, мудрено ли, что русский народ, столь многочисленный, исполненный стольких сил и одаренный не хуже всякого другого народа, оказывается так несостоятельным, так малопроизводительным в умственном отношении? Высшая интеллигенция в России в педагогическом отношении стоит на одном уровне, если не ниже, с Германией фармацевтов, ветеринарных врачей, купеческих приказчиков. Но в нынешнее царствование, ознаменовавшееся столькими реформами, состоялось решение возвести русский народ в умственном отношении на тот же уровень, на котором стоят европейские народы. Средство это указано в законе об общеобразовательных учебных заведениях. По несчастью, закон изданный и закон исполненный — не одно и то же. Мы видим, как неутомимо, с какою настойчивостью и с каким усердием, достойным лучшего дела, стараются добрые люди повредить исполнению этого закона, оспорить его применение. Те самые люди и партии, которые так злобно издеваются над несостоятельностью нашего образования и нашей науки, употребляют в то же время все способы бесчестной интриги, для того чтобы подолее задержать образование русского народа на низком уровне, пока им удастся достигнуть своих ‘божественных целей’.

Москва, 8 октября 1865

Впервые опубликовано: Московские Ведомости. 1865. 9 октября. No 220.

М.Н. Катков

Читайте также: