Маленькій человчекъ, низкорослый и коренастый, какъ карликовая груша, грязный и оборванный, съ грязными, вчно двигающимися руками, съ маленькими быстрыми глазами, въ дырявой обуви, въ рваной шляп, дитя безъ семьи и безъ пріюта,— таковъ былъ Бобби.
Дло было въ Бостон вечеромъ холоднаго зимняго дня. На углу улицы, въ томъ мст, гд стоялъ Бобби, втромъ намело цлую гору снга, по колна ребенку. Ледяная крупа падала на обнаженную шею Бобби и проникала черезъ дыры и латья. Отсутствующія поля шляпы замняла теперь бахрома изъ замерзшихъ снжинокъ, похожая на дорогое кружево на дамскихъ платьяхъ — такъ, по крайней мр, казалось Бобби.
Сегодня онъ таки много ихъ видлъ, этихъ прекрасныхъ дамъ. Былъ канунъ Рождества, и съ утра улицы кишли нарядными людьми, весело двигавшимися подъ яркими лучами солнца, день вообще общалъ быть ‘удачнымъ’ для Бобби, какъ вдругъ снгъ и втеръ совершенно преобразили улицы, и теперь, наполовину погребенный въ своемъ сугроб, мальчикъ говорилъ себ: ‘Ну, время сов и на ночлегъ, поужинаю, да и завалюсь спать’.
Въ понедльникъ Бобби обдалъ, во вторникъ ему удалось позавтракать, а сегодня ему только подъ вечеръ удалось заработать себ на ужинъ, благодаря перемн погоды. Онъ держалъ лошадей, которыхъ хозяева боялись оставить безъ присмотра на улиц, и получилъ за одну десять, за другую — пять центовъ.
Когда Бобби явился въ булочную, онъ, казалось, принесъ съ собой половину снжнаго сугроба, но глаза его сіяли радостью. Еще бы! Вдь онъ могъ на пять центовъ купить себ припасовъ на три дня:, въ первый день онъ могъ позволить себ купить два хлбца и орховое печенье, а затмъ два дня можно питаться вареной фасолью.
— Эхъ, бдняжки!— подумалъ Бобби, глядя на прижавшихся къ стеклу лица дтей — наврно голодны, да еще въ такой день, подъ самое Рождество.
Нсколько мгновеній онъ колебался, переводя глаза съ окна на свои покупки и снова взглядывая на окно затмъ проглотилъ слюнку и выпалилъ:
— Еще два печенья и на три цента хлба… Останется три цента, дайте мн на нихъ холодныхъ бобовъ.
Булочникъ подалъ ему все требуемое, и Бобби вернулся на улицу.
— Эй! крикнулъ онъ.
— Эй! отвтили малыши-ирландцы.
— Была да?
— Ни крошки.
— Есть родные?
Вмсто отвта короткое восклицаніе.
— Какое-нибудь пристанище?
— Да, какъ бы не такъ.
— У меня есть отель,— объявилъ Бобби съ высоты своего величія.
— О!— воскликнули мальчуганы въ изумленіи.
— И я иногда помщаю людей просто такъ, даромъ. Если хотите, такъ я приму васъ и прокормлю до завтра. Ну-ка, за мной!
Отъ Бобби исходило благоуханіе холодной фасоли и горячаго орховаго печенья, поэтому немудрено, что оба ирландца безъ лишнихъ словъ устремились за нимъ, какъ собаченки, заране облизываясь.
Бобби пробирался по лабиринту улицъ молча, боясь встрчи съ полиціей, избгать которую онъ имлъ основанія. Только по временамъ онъ бросалъ отрывистыя замчанія малышамъ, которые слдовали за нимъ по пятамъ.
— Въ такую погоду эти люди съ золочеными пуговицами не прячутъ глаза въ карманы, а глядятъ презорко. Меня разъ поймали прошлой зимой. А вотъ и желзная дорога! Осторожно! Тамъ канава… И другая яма съ боку… Ну, вотъ мы почти добрались! Не больно-то хорошо, коли не привыкъ, э?
Дти были теперь уже за городомъ, на большомъ пустыр, заваленномъ обломками и отбросами, гд втеръ дулъ съ особенною силою.
— Ну, вотъ и мой отель!— произнесъ, Наконецъ, Бобби.
Передъ ними былъ старый паровозъ, вышедшій изъ употребленія, опустошенный внутри и представлявшій теперь одинъ остовъ, наполовину погребенный въ куч отбросовъ. Больше ничего, но изъ кармановъ Бобби доносился такой дивный запахъ, и въ маленькихъ сердцахъ уличныхъ мальчиковъ царила полная вра въ своего путеводителя.
Бобби съ восторгомъ смотрлъ на свое жилище.
— А теперь впередъ,— сказалъ онъ,— и какъ я нырну, вы — тоже за мной!
Черезъ нсколько минутъ они дйствительно нырнули.
— А ну-ка,— произнесъ Бобби съ полнымъ сознаніемъ своего достоинства — не шикарный отель, что-ли?
Снаружи свирпствовала буря, но внутри было тихо, и сюда доносились только ея унылыя монотонныя завыванія, какъ шумъ моря или отдаленной машины. Бобби приладилъ къ зіяющему отверстію топки старый кусокъ листоваго желза, и въ ‘отел’ стало совершенно темно, но за то почти тепло. Малыши почувствовали подъ ногами слой сухихъ листьевъ и что-то мягкое: это была старая изорванная куртка.
Бобби провизжалъ:
— Матрацы, ковры, занавси, — все что угодно, джентльмены, и сію минуту я зажгу газъ.
Сейчасъ же они увидли это чудо. Бобби зажегъ маленькую розовую свчку. Прикрпленный къ орховой скорлупк, служившей подсвчникомъ, этотъ огарочекъ, хотя слабо, но все-же освщалъ внутренность ‘отеля’.
— У меня не всегда такое освщеніе, — сказалъ Бобби. Когда я — одинъ, то обхожусь и такъ. Но коли принимаешь гостей, дло другое.
Въ дйствительности у Бобби было всего шесть спичекъ и этотъ огарокъ свчи, припрятанный въ углу постели, именно на случай ‘пріема’.
Пиршество началось. Маленькіе ирландцы съ быстротой молніи проглотили первое блюдо — холодную фасоль, но Бобби не пожаллъ о своемъ завтрашнемъ обд.
— Зовутъ васъ какъ-нибудь?— спросилъ Бобби, грызя свою часть орховаго печенья и стараясь длать это помедленне, чтобы, по возможности продлить удовольствіе.
Старшій отвтилъ съ полнымъ ртомъ:
— Не то зовутъ, не то не зовутъ. Старуха, что посылала насъ просить милостыню (она — въ тюрьм,— подобрали недавно мертвецки пьяную), она насъ звала ‘Брикъ-а-бракъ’ {Bric—brac—хламъ, старье.}.
— Брикъ-а-бракъ?
— Да, потому что она насъ забрала у старьевщика.
— Вашего отца?
— Нтъ… Я — Брикъ.
— А я — Бракъ,— прибавилъ младшій.
— Бываютъ имена и хуже, — вжливо замтилъ Бобби.
Между тмъ пирожныя пришли къ концу, такъ же какъ и свчка. Бобби задулъ ее и ‘отель’ погрузился въ полный мракъ.
— Сегодня у меня не очень-то тепло,— проговорилъ хозяинъ.— Это все — буря. Забирайтесь-ка поглубже и закутайте ноги рукавами куртки, каждому по рукаву. Отъ этого — страсть какъ тепло. Еe оставилъ мн парень, что ночевалъ здсь прошлый мсяцъ, какъ плату за ночлегъ, онъ говорилъ. Ну, тутъ не до отказа! Не плату, само собой, я вдь съ него ничего не спрашивалъ, а прямо — ему она больше не нужна… Онъ отправился въ море. А здсь онъ пролежалъ, когда былъ боленъ, дней восемь — десять… Ну, забирайтесь поглубже! Хорошо вамъ тамъ, Брикъ и Бракъ?
— Да еще какъ!— отвтилъ Брикъ, а Бракъ пробормоталъ, звая:— мн не было такъ тепло съ самаго прошлаго лта.
Онъ заснулъ, не докончивъ фразы, и черезъ минуту Брикъ послдовалъ его примру.
— Какіе малютки!— говорилъ себ Бобби, свернувшись въ клубокъ, чтобы сохранить немного теплоты.— Крошки такія, что бы съ ними было, позвольте васъ спросить, если бы я не содержалъ первокласснаго отеля. Брръ… Однако, холодъ-то настоящій!
Обыкновенно Бобби спалъ въ ‘задней комнат’, какъ онъ выражался, зарывшись въ сно и закутавшись въ куртку. Лежать у входа и безъ всякаго прикрытія,— было совсмъ другое дло. Здсь было мокро отъ растаявшаго снга, ледяной втеръ проникалъ во вс скважины, и полоса желза колебалась подъ его напоромъ.
— Сегодня втеръ — съ дурной стороны,— думалъ Бобби,— и моя дверь не продержится всю ночь. Эй, вы тамъ! Брикъ!
Но, подумавъ немного, онъ сказалъ себ, что это — невозможно. Надъ ихъ головами завывала буря. При такомъ втр дверь не продержится всю ночь, и тогда куртка будетъ не лишняя для Брика и Брака.
— Конечно, не возьму,— сказалъ Бобби, улыбаясь.— Вотъ было бы хорошо: имть жильцовъ и отбирать у нихъ одяло для себя самого. Нтъ, не буду спрашивать!
Онъ такъ и сдлалъ. Импровизированная дверь, какъ онъ и предвидлъ, не замедлила уступить напору бури, но онъ былъ твердъ въ своемъ ршеніи.
— Нтъ, я не возьму у нихъ куртку,— повторялъ онъ, стискивая зубы.— Никогда еще мн не было такъ холодно! Ну, ужъ ночка! Снгъ колется, какъ иголками.
Желзное чудовище, въ которомъ пріютились дти, казалось, дышало, и каждый вздохъ притягивалъ въ отель Бобби облака снга, льда и холоднаго втра.
Было очень, очень холодно. Бобби часто приходилось страдать отъ недостатка тепла, но никогда еще — до такой степени. Онъ со вздохомъ подумалъ, какъ должно быть тепло въ томъ укромномъ уголк, гд пріютились его ‘жильцы’, которыхъ онъ заслонялъ отъ рзкаго втра своимъ маленькимъ тломъ. Онъ чувствовалъ, что члены его коченютъ. Ахъ, какъ было бы хорошо помняться мстами съ Брикомъ и Бракомъ. На минутку, только на одну минуточку!
Бобби ршительно потрясъ головой.
— Это былъ бы хорошій способъ держать отель — выселять своихъ жильцовъ въ корридоръ и на завтра находить ихъ тамъ замерзшими.
Дрожащій, измученный, пронизываемый холоднымъ рзкимъ втромъ, Бобби шепталъ:— Хорошо бы… закрыться курткой… но… я… не… хочу. Нтъ! не хочу,— и онъ спряталъ голову подъ руку.
Снгъ набился въ отверстіе и образовалъ какъ будто перину и изголовье, въ которомъ тонули руки и голова Бобби. И онъ бормоталъ:
— Хорошее изголовье, покрывало совсмъ свжее, только что отъ прачки, и все въ кружевахъ.— Онъ хотлъ засмяться надъ такой забавной шуткой, но не могъ.— Не хочу! Нтъ, я не хочу! Это — мои гости! Когда приглашаешь людей, нельзя ихъ замораживать. Такія бдныя крошки! Кто держитъ гостинницу, тому и безпокойство! И чего-нибудь да стоитъ… имть такое хорошее изголовье…
Черезъ зіяющую дверь снгъ проникалъ внутрь ‘отеля’, покрывая его маленькаго владльца. Въ заднемъ углу было тепло. На зар гости проснулись отъ попытки засунуть вс четыре ноги въ одинъ рукавъ и позвали Бобби, но не получили отвта. Бобби, въ ‘корридор’, не пошевелился, и маленькіе опять заснули.
Утромъ и снаружи и внутри стараго локомотива стало очень шумно: онъ былъ весь засыпанъ снгомъ, и малыши кричали и плакали до тхъ поръ, пока ихъ не услышалъ проходившій мимо мясникъ. Онъ позвалъ на помощь полицейскаго, и соединенными усиліями они скоро раскопали снгъ и освободили маленькихъ заключенныхъ.
Его лопата ударилась обо что-то, и это былъ не щенокъ. Это былъ маленькій владлецъ отеля на своей кружевной подушк изъ снга, заснувшій такъ крпко, что никто изъ собравшихся не могъ его разбудить.
— Какая жалость!— пролепеталъ Брикъ, когда ихъ отводили въ ‘Пріютъ для покинутыхъ дтей’.
— Куда онъ отправился, Бобби-то?— спросилъ тихонько испуганный Бракъ.
— Въ чистилище, можетъ быть,— отвтилъ старшій.
— А въ чистилищ онъ тоже будетъ держать отель?
— Это знаетъ господинъ пасторъ. Я не знаю.
— Ну, я надюсь,— замтилъ Бракъ,— что тамъ ему будутъ давать три одяла и вареныхъ бобовъ каждый день.
Въ больниц, куда принесли окоченвшее тльце нашего героя, дежурный врачъ упорно старался вызвать жизнь въ бдномъ маленькомъ хозяин Брика и Брака. Но долгое время все было напрасно. Наконецъ Бобби пріоткрылъ глаза, и докторъ, склонившійся надъ нимъ, услышалъ слабый шопотъ:
— Что… Брикъ… и Бракъ! Я не… взялъ… куртку!..
Сдавленнымъ отъ волненія голосомъ докторъ отвтилъ, что Брикъ и Бракъ заняты уничтоженіемъ тартинокъ съ патокой, и что Бобби долженъ поскорй заснуть, чтобъ потомъ проснуться здоровымъ и послдовать ихъ примру.
На завтра во всхъ бостонскихъ газетахъ появилось сообщеніе о человколюбивомъ содержател отеля на желзнодорожной линіи, мастер Бобби и его постояльцахъ Брик и Брак. Бобби скоро выздоровлъ и нашелъ покровителей, которые послали его въ школу вмсто улицы.
Бобби учится и мечтаетъ. Онъ мечтаетъ о томъ времени, когда выростетъ и откроетъ отель для безпріютныхъ. Онъ только не ршилъ еще окончательно, какъ назвать его: ‘отель Бобби’ или ‘Старый паровозъ’.
Перев. съ аглійскаго Е. Македоновой. ‘Юный Читатель’, No 24, 1906