Человек, о котором будет рассказываться, был богатейшим крестьянином во всем Кирхшпиле. Звали его Тард Оверас. Однажды он пришел к пастору, торжественный, серьезный…
— У меня родился сын, — сказал он: — я хотел бы его крестить.
— Как ты назовешь его?
— Финн, по имени моего отца.
— Кто свидетели при крещении?
Он перечислил их — это были все видные мужи и женщины бигды (общины) из рода Тарда.
— Желаешь ли еще чего-нибудь? — спросил пастор, взглянув на Тарда.
— Я хотел бы, чтобы сына крестили в моем присутствии, — ответил тот.
— Ага, значит, в будний день?
— Да, в ближайшую субботу, в 12 часов дня.
— Еще что-нибудь?
Крестьянин мял в руках шапку, как будто хотел идти. Пастор поднялся.
— Еще одно слово, — сказал он, подойдя к Тарду и крепко пожав его руку: — дай Бог, чтобы дитя было тебе на радость.
Через 16 лет после этого дня Тард опять стоял в приемной пастора.
— Ну, Тард, ты хорошо сохранился, — сказал пастор. Он нашел его совсем неизменившимся.
— Да у меня и забот-то нет, — ответил Тард.
Пастор молчал. Потом спросил.
— По какому делу ты сегодня пришел?
— Я пришел по поводу моего сына, который будет завтра конфирмироваться.
— Он прилежный парень.
— Я охотно заплачу господину пастору, но прежде я хотел бы знать, каким по счету он будет в церкви.
— Он будет первым.
— Хорошо, здесь 10 талеров для господина пастора!
— Желаешь ли еще чего-нибудь?, — спросил пастор, глядя на Тарда.
— Больше ничего.
Тард ушел.
Прошло еще 8 лет. Однажды перед комнатой пастора послышался шум, явилось много мужчин, впереди всех Тард. Пастор взглянул на него и узнал,
— Ну-с, сегодня ты явился с большим обществом!
— Я пришел объявить о венчании моего сына с Карен Сторлиден, дочерью Гутмунда, который тоже здесь.
— Это ведь самая богатая девушка в бигде.
— Да, говорят, — ответил крестьянин и пригладил рукой волосы на голове.
Некоторое время пастор сидел, погруженный в задумчивость, он не проронил ни слова, только записал имена в книгу. Мужчины подписались. Тард положил на стол 3 талера.
— Мне полагается только один талер, — сказал пастор.
— Я знаю, но сын-то у меня единственный, — и я от души это делаю.
Пастор спрятал деньги.
— Теперь ты третий раз стоишь предо мной по поводу сына.
— Но теперь я покончил с ним, он самостоятелен, — возразил Тард, связал свой кошель, сказал ‘прощайте’ и ушел. За ним и мужчины медленно разошлись.
14 дней спустя в тихую погоду отец с сыном отправились озером в Сторлиден, чтобы условиться насчет свадьбы.
— Весла лежат плохо, — сказал сын и поднялся, чтобы поправить их положение. В этот момент доска, на которой он стоял накренилась, он взмахнул руками, желая удержаться, издал отчаянный крик и упал в воду.
— Держись за весла, — крикнул отец, вскочив и выдвигая вперед весла. Сын несколько раз схватился за них, но у него начались судороги.
— Стой, стой, — вскричал отец и приблизился еще больше к нему.
Сын попробовал схватить весла, взглянул на отца долгим взглядом и — утонул. Тарду не верилось, что у него пропал сын, он стоял в лодке и пристально смотрел на то место, где он исчез, как бы ожидая, что тот опять вынырнет. На воде появилось несколько пузырей, потом — один большой пузырь, он лопнул — и зеркально-ровное лежало спокойно озеро.
Три дня и три ночи, без пищи, без сна, разъезжал отец вокруг того места. Он хотел извлечь сына из воды. Наутро третьего дня он нашел сына, понес его сам через холм к себе домой.
Прошел год. В поздний осенний вечер услышал пастор за дверью шорох. Он открыл дверь. Вошел высокий, согнувшийся, худой человек, весь седой. Пастор долго всматривался в вошедшего, прежде чем узнал его. Это был Тард.
— Тард, что так поздно? — спросил пастор.
— Да, я знаю, что поздно, — сказал Тард и сел. Пастор тоже сел.
Долгое время в комнате было тихо. Наконец Тард заговорил.
— У меня есть кое-что, что я бы охотно роздал бедным, я бы хотел сделать пожертвование, которое носило бы имя моего сына.
Он поднялся, положил деньги на стол и сел опять.
Пастор сосчитал их.
— Здесь много денег, — сказал он.
— Это половина моего имущества, которое я сегодня продал.
Пастор сидел долго молча, наконец он участливо спросил.
— Что же ты намерен теперь делать?
— Что-нибудь лучшее.
Воцарилось глубокое молчание. Тард сидел с опущенными глазами, пастор — с устремленным на ‘Гарда взглядом. Вдруг пастор произнес медленно и тихо.
— Теперь я верю, что сын был тебе на радость.
— Да, я тоже верю, — сказал Тард и поднял глаза. Две крупные слезы текли по его лицу.