Отдельные стихотворения, Гнедич Николай Иванович, Год: 1827

 
 Н. И. Гнедич Отдельные стихотворения ---------------------------------------------------------------------------- Гнедич Н. И. Стихотворения. Поэмы / Сост., вступ. ст. и примеч. В. В. Афанасьева. - М.: Сов. Россия, 1984. (Поэтическая Россия). Составление, вступительная статья и примечания В. В. Афанасьева ---------------------------------------------------------------------------- СОДЕРЖАНИЕ Красоты Оссиана, или Песни в Сельме Глас благодарности Сон скупого К Батюшкову при подарке ему белой книги Что значит любить? Эпиграмма (Ты прав, Дурин, лицом я не пригож...) М. Ф. Кокошкиной (В альбом) День моего рождения А. А. О. (В альбом) Дополнение 1 Военный гимн греков Дополнение 2 Молитва детей К барону А. А. Дельвигу (При погребении) КРАСОТЫ ОССИАНА, ИЛИ ПЕСНИ В СЕЛЬМЕ {*} {* В стихах сих многого не найдут того, что есть в 'Песнях в Сельме', но многое найдут, чего нет в них, скажу (но, может быть, эта смелость мне и непростительна), что я хотел только все красоты Оссиана слить в эти песни, и в них одних хотел показать, каков Оссиан. (Здесь и далее примеч. к стихам - Н. И. Гнедича.)} Ты, которая являешься Из-за темных облак запада С тихим взором и трепещущим, Ты, которая течешь теперь По пространству неба синего Тихо, важно и торжественно,- О звезда вечерня, светлая, Ночи тихой верна спутница! Для чего свой взор трепещущий На долину опускаешь ты? Ветры дневные безмолвствуют, Умолкает шум источников, Он умолк - и волны тихие У подножия крутой скалы Со смирением ласкаются, Светлокрылы насекомые Кучи с кучей собираются На луче дня умирающем И жужжаньем прерывают лишь Тишину везде глубокую. О звезда вечерня светлая! Для чего свой взор трепещущий На долину опускаешь ты? Но уже с улыбкой кроткою И сама к долине клонишься, Волны вкруг тебя стекаются И, свои главы дрожащие Подымая, осребряются. Так прости ж, звезда безмолвная, Если вместо твоего огня Воссияет огнь души моей И огонь сей, возрождайся, С силой всею разливается По суставам _Оссиановым_, При его сиянье вижу я Тени стекшихся друзей моих И на Лору опустившихся. Меж толпою сих воителей Узнаю героя сильного, Он меж нами так как гордый дуб Между низкими деревьями, Он - Фингал среди сподвижников, Все те старцы седобрадые, Коих чела так блестят во тьме, Все те старцы - барды славные, Узнаю в них Рино нежного, И Альпино громогласного, И тебя, Манона томная, О друзья мои любезные! Сколько, сколько перемены в вас С тех времен, с тех дней счастливейших, Как среди торжеств мы сельминых Состязались - кто венчается, Кто возьмет награду пения, Состязались как зефир весны Часто на холм возлетающий, Чтоб лелеять травку нежную, Из земли едва возникшую. О друзья мои, вы помните, Как в одно мы из таких торжеств Видели Минону томную В полном блеске юных прелестей. Времена давно протекшие, Прежде бывшие деяния, Оживитеся - воскресните В Оссиана слабой памяти! Помню, как Минона вышла к нам: На глазах ее потупленных Две слезы, росе подобные, Трепетали и скатилися По щекам ее прелестнейшим На грудь белую, высокую, Все герои тут смягчилися! Но когда уста прекрасные, Раскрываясь, голос издали, Все герои тут заплакали... Ах, и камень тут заплакал бы! Все герои часто видели Гроб Сальгара, юна воина, И жилище бедной Кольмы той, Той, которой обещал Сальгар Возвратиться с окончаньем дня, День проходит,- но нейдет Сальгар, Ночь находит,- но Сальгара нет. Кольма, зря себя оставленной, Мраком ночи окруженною, Произносит с стоном жалобы: 'Ночь снисходит - я одна сижу На холме, где собираются Ветры бурные - пустынные. Ночь снишла - леса шумят уже, Завывает буря в ребрах гор, Там - ручей, дождем наполненный, По крутизнам извиваяся, С шумом в бездну низвергается. Гром гремит - куда укрыться мне? Я одна - одна оставлена! Покажи, луна, скорее ты Хоть один рог из-за облаков, Ах! хоть, звезды, появитеся И излейте слабый, тусклый свет, Приведите Кольму бедную К тем местам, где друг души моей. Ночь еще черней становится, Там лиется пламя белое, Гром ревет уж над главой моей, Как и эту ночь ужасную Мне одной провесть на холме сем? Шум ручья усугубляется, Ветры более свирепствуют, Замолчите, ветры бурные, Не шумите вы, источники, Чтоб Сальгар услышал голос мой! О Сальгар, Сальгар, сюда иди, Вот тот камень, вот то дерево, Вот источник, у которого Ты велел мне ожидать себя: Кольма здесь и дожидается, Но Сальгар! как долго медлишь ты! Ах, - луна уже является, Вижу воды я мелькающи, Сквозь туманы тонки-сизые Вижу камни сероватые, Но не вижу ловчих псов его, Сих предтечей возвращения. Что мне делать? И куда идти? Ах, - ужели здесь остаться мне? Вот - луна совсем явилася И каких я ратоборцев зрю Там, на поле распростершихся? Или сон сомкнул зеницы их? Отвечайте, вой храбрые! Вы молчите? - Подойду я к ним... Вот мечи - но черна кровь на них... Ах, - мой брат, а это - мой Сальгар! Горе-горе! оба мертвые. О Сальгар, - о друг души моей! Ах! убил ты брата Кольмина! О мой брат,- о брат любезнейший! Ах! за что убил Сальгара ты? Вы молчите? Побеседуйте, Хоть полслова вы скажите мне, Хоть полслова - на стенания, Но увы! они безмолвствуют! Навсегда уже безмолвствуют! Уж не бьются и сердца у них, Не забьются никогда они! О мой брат! - ты был страшнее всех В поле брани, меж свистящих стрел. О Сальгар! - ты был прекраснее Всех на холме обитающих. С высоты холмов покатистых, С высоты хоть гор ужаснейших, Отвечайте, тени милые, На стенания вы Кольмины! Отвечайте, - и не бойтеся Устрашить меня ответами, Между тем - одна я с горестью Сяду здесь на камне диком сем, И с росой вечерней, утренней Буду камень сей кропить слезой. О друзья почивших вечным сном! Вы для них могилу выройте, Но пождите засыпать ее. Скоро, скоро я сойду туда, Скоро лягу вместе с милыми! Тени ночи на холм спустятся, С ними я, в прозрачном облаке, Прилечу на холм покатистый. Звероловец на меня взглянет, И нога его стремящаясь Остановится от ужаса. Сердце в нем замрет,- но голос мой Оживит и усладит его. Голос мой, - мои стенания Над могилами друзей моих Будут томные, - плачевные'. Так Минона песнь окончила. Каждого глаза слезящиесь На Минону устремилися, И лицо ее прелестное Вдвое сделалось прелестнее, Оттенились щеки белые Цветом девической скромности, Цветом алым щеки снежные! Сладкогласный тут восстал Уллин И на арфе томно-роскошной Песнь Альпина, песнь унылую, Воскресил своею памятью: Он воспел о юном Мораре, О его геройских подвигах И о смерти, - о слезах отца, О слезах сестрою пролитых, Сей Миноною чувствительной, Первый звук унылой песни сей Лишь раздался, - и глубокий вздох Поднял грудь ее высокую! Так весенний подымает ветр Лебедину грудь пушистую, Удалилася несчастная, Как луна пред грозной бурею Удаляется за облако, Чтоб бледнеющее скрыть чело. Песнь Уллина потрясла сердца, Всех объяла горесть тихая: Так ночная тень объемлет холм. Но какой согбенный старец там, Подымаясь с трепетанием, На высокий жезл склоняется? Голова его безвласая Так печально опустилася, Вздохи тяжкие, глубокие Воздымают грудь опадшую? Се Армин, отец несчастнейший! Песнь Уллинова печальная Образ сына, образ дочери, Сих детей его любезнейших, Падших в цвете юных лет своих, Живо тут ему представила, И из глаз померкших, сомкнутых Полилась струя горючая. 'Как, Армин! - сказал Кармар ему, - Это пение приятное Льет в сердца лишь томность некую, Таковую, как мы чувствуем При закате солнца красного, Луч когда его бледнеющий На тополевых листах дрожит, Или гаснет на вершинах гор, Озеро когда спокойное Синевою покрывается, И когда росой вечернею Цвет склонившийся подъемлется, Эго пение небесное В пушу льет одно уныние, Но уныние приятное, Отчего же горесть сильная, О вождь Гормы, на лице твоем?' 'Горесть, - горесть и в душе моей! - Так согбенный возопил Армин, - И причина этой горести, О Кармар! - есть справедливая. Не лишился ты детей своих, Храбрый Кольгар, юна Анира При тебе еще находятся, Но Армии - один на всей земле! Ах! к кому он склонит голову? Грудь свою уже охладшую Ах! на чьей груди сопреет он? Нет руки сыновней, дочерней, Поддержать чтобы ослабшего, Нет руки, котора б вывела В ясный день меня на холм крутой, Чтобы тело мое слабое Солнцем красным оживилося, Нет руки закрыть глаза мои! Где теперь вы, дети милые? Где теперь ты, сын возлюбленный, Ты, который в поле бранном был Равен духу громоносному, Равен черной, грозной туче той, Стрелы коей и скалы дробят? Так во мраке, в сей земле сырой, Три шага - вместили сильного. О Даура, дочь любезная! Где твои цветущи прелести? Белизной была ты равная Снегу дебрей, твои волосы Тем парам, что в верху горы Вьются кудрями прозрачными И златятся солнцем западным. О дочь милая, подобная На закате полну месяцу, Ты увяла - ах! исчезла ты, Исчезаешь как звезда во тьме, Пролетев пустыню синюю. О Даура - как печален одр, На котором ты простерлася! О Даура - как глубок тот сон, Ты в который погрузилася! Ах! когда, когда пробудишься, Чтоб меня, - отца несчастного, Чтобы горесть мою лютую Усладить своею песнию, Иль когда, хоть в полночь ясную На луче спустяся месячном, Ты проглянешь сквозь окно мое, Чтоб увидеть - как я слезы лью... Никогда! о ночь ужасная!.. Ветры бурные - возвигнитесь И в пустыню дуйте черную! Раздирайте тучи сизые И шумите меж дубов седых, И свистите в сих скалах крутых - Заревите, бури ярые! Покатись, луна багровая, Между черных туч разодранных! Громы! громы - рассыпайтеся Над моей главою белою - И представьте роковую ночь, Ту, в которую лишился я Обоих детей любезнейших! Черны крылья врана вещего, Но черней покров той ночи был, Духи злобные пустынных бурь Враждовали с злобой страшною, Громы с громами встречалися, Потрясались горы дикие, Пламя вкруг меня лиющеесь Освещало ужас ночи сей. Зрел - как дубы расщеплялися, Или, духом бури ринуты, Вместе с камнями отторгшимись, С треском - стуком с гор катилися В пенну бездну.- Зрел, как с клокотом Воздымались горы водные, И, шумя главами белыми, О скалы дробились яростно. Среди ужаса полночи сей Вдруг раздался голос жалобный, Повторился - и узнал я в нем Стон сыновний - Ариндаля стон, Ариндаля, пораженного Острием стрелы Армаровой, Но Армар невинен, ты, Эрат, Ты похитил от любви его Дочь мою, его любившую, И Армар, сочтя во тьме ночной Ариндаля похитителем, Напрягает лук - стрела свистит - Ариндаль - как цвет весенний - пал! Ах! - мой сын своею кровию Обагрил ручьи текущие, А отец его несчастнейший Те ручьи, им обагренные. Наводнил слезами горькими. Из-за туч проглянул месяц вдруг, И очам моим слезящимся - На утесе, вкруг которого Клокотала пена белая, - Показалось привидение, Теням Лега тем подобное, Что, скитаяся во тьме ночной, Воют с птицами полночными И надгробной песни требуют. Месяц бледный ниспустил свой луч На лицо стенящей тени сей, И - о горе! - дочь увидел я! Видел я ее, несчастную, На скале, одну - оставленну И волнами окруженную! Это варварство Эратово. Ах! отец смотрел на дочь свою И не мог подать ей рук своих, Слышал он ее стенания И не мог подать ей помощи! Мрак ночной опять сокрыл ее, Но дух ветров, злом любуяся, Стоны дочери страдающей Приносил к отцу несчастному. Слышал я, как те стенания Утихали - умалялися И исчезли с мраком ночи сей. Первый луч светила дневного Осветил ее - простершую! И я видел, как на сем луче Непорочная душа ее Возносилась к небу синему, И как облако румяное Расстилалося по воздуху, Чтоб принять моей Дауры тень - И отец - отец смотрел на то... С роковой, ужасной ночи сей Я всегда - как духи бурные Сеют злобу меж стихиями, Как пустынные стенания Отзываются в ушах моих, Как летают в вихрях воющих Листья желтые - древесные, И крутясь над головой моей, С сединой моей мешаются - Я сижу на этом береге, Па скалу смотрю ту страшную, Иногда сквозь слезы вижу я На луче последнем - месячном Тени милые детей моих, Меж собою тихо шепчущих. Как - о дети! - вопию я к ним,- Вы лишились сожаления, Вы не хочете ответствовать На стенания отцовские? Но - увы! они в безмолвии, Помавая головами их, Близ меня несутся медленно И от глаз моих скрываются! Никогда я не увижу вас, Никогда вас не услышу я! Горесть лютая в душе моей И причина этой горести - О Кармар! - есть справедливая!' Таковые песни томные В сводах Сельмы раздавалися, Так звучали арфы стройные, Так гремели барды славные, Сидя вкруг огней пылающих С золотою чашей пиршества. Голоса их были громкие, Но - и мой там голос слышен был, А теперь - язык мой холоден И угас огонь души моей. Тени бардов часто носятся, Воспевая песни древние, Я стараюся заметить их, Но и память изменяет мне. О лета!.. но вы, которые Ясно солнце еще видите, Возведите вы меня, слепца, Возведите Оссиана вы На холмы его высокие, Посадите под орешником, Подле дуба там шумящего, Посадите на зеленый дерн, Близ ручья едва журчащего, А Мальвина пусть мне арфу даст, И холодная душа моя, Может быть, еще возвысится. Возвышается - о Сельма! зрю Твои стены, дерева твои, Зрю Фингала - о родитель мой! Зрю Оскара - сын возлюбленный! Вот герои все морвенские - В их руках мечи блестящие. О герои! вы желаете Славы вечной? - вы получите, Увенчаетесь - я жив еще, Возвещу векам я будущим! Но увы!.. рука дрожащая Ронит арфу - слышу голос лет: Как? еще - еще желает петь Оссиан? - который завтра же, Но, быть может, в этот самый час, Ляжет в гроб - песком засыплется! Слабый смертный - жертва времени! Ныне гордо с башен смотришь ты Вниз на землю, а земля сия, Может, завтра - может, ныне же И тебя, и мысли гордые - Ах! - поглотит в недра мрачные, И полночны совы ныне же Вместе с ветрами пустынными Поселятся в гордых башнях тех И завоют с псами страшну песнь, Зашипит змей в шишаке твоем, Засвистит ветр вкруг щитов твоих, И одно сухое дерево, Иль тростник, звеня головками, Возвестит потомкам будущим О тебе - и о делах твоих! Ах! скорей лета печальные, Вы скорей - быстрей катитеся Над седою головой моей, Закрывайте вы глаза мои, Света дневного не зрящие И почти уже закрытые, Я всего лишился в мире сем, Оссиана все оставило, Что любезно на земле было, Барды все мне современные Успокоились - а я живу! Ах! скорей лета печальные, Открывайте крышку гробную. 1804 ГЛАС БЛАГОДАРНОСТИ Я-ву и Р-ву {*} {* Сослуживцы Гнедича по Департаменту (министерство народного просвещения) Д. И. Языков и Н. А. Радищев, сын А. Н. Радищева, ссудившие Гнедича деньгами для поездки на родину.} Долго ль будешь, рок суровый, Дни весны моей мрачить, И на сей ты год мой новый Хочешь тучи наводить? Где, в каких сердцах найду я Против этих туч отвод, Или мне - опять горюя Провлачить и этот год, Здесь - далеко на чужине От родных, друзей моих? Бедняку - и сиротине Не найти вовеки их! Люди есть и здесь, конечно, Кто Лукуллов всех сочтет! - Но бедняк меж ними вечно Человека не найдет. Знать - под чуждым небосклоном Поле жизни я пройду И, считая дни лишь стоном, Здесь в могилу упаду. Так я думал пред началом Бледна вечера с собой, Гений кроткий вдруг с фиалом И с оливой - стал пред мной. Вестник неба, вестник мирный, - Я в восторге возгласил, - Если ты с страны эфирной Послан, чтобы мне открыл Будущу мою судьбину, После мрачных, грозных туч, Указал чтоб мне долину, Где блистает солнца луч, - Пусть подымется завеса, Пусть надежды луч мелькнет, Если ж я узрю с утеса Пропасть - дна которой нет?.. Если страннику несчастну, В знойный день - среди песков, Ты снизшел сказать весть страшну, То хоть жажда жжет в нем кровь, Не сыскать ему здесь тени И воды тут не найтить, Оживить чтоб томны члены, Чтоб язык хоть омочить! Нет - пускай, пускай не знает Странник рока своего, - Пусть надежда прохлаждает Кровь кипящую его, Пусть взор странника несчастна Покрывает мрак густой, Жизнь нам тягостна - ужасна, Как простимся мы с мечтой! Тут небесный вестник мира Вдруг слова мои прервал, И - мне голосом зефира Весть такую прошептал: В роковом твоем фиале Желчь иссохнет с годом сим, При самом его начале Ты под небом уж другим По пути мирском пойдешь, Где - хоть встретишь под ногою Терн - слезу хоть и прольешь, Но состраждущих рукою Та осушится слеза, Так царя планет лучами Осушается роса. Но не мни меж богачами Обрести ты рук таких, Нет - они не сострадают, Они чувствовать не знают, Им невнятен стон других, Их добро - есть вид корысти Или гордости одной, Нет - не к воплям - но лишь к лести Слух они склоняют свой. На то место, где родился, В этом годе ты взглянешь, На том холме, где резвился, В этом годе отдохнешь, Узришь - узришь свою хату И повесишь посох в ней, Хату малу - но богату Любящей тебя родней, И помиришься с судьбиной, В ней забыв беды свои. О восторг! и кто ж причиной? Это вы, друзья мои! Вы с судьбой меня мирите, Коею гоним я был, Вы мне ясны дни дарите! Чем я - чем я заслужил?.. Нет, ничем - вы лишь склонили Слух свой к стону моему, И добро, добро творите. Вняв лишь сердцу своему, Только стон уединенный Моей арфы к вам дошел, И я, - роком удрученный, - В вас друзей себе нашел. Где же кисть, чтоб изразила Благодарный жар в чертах, Где же арфа, чтоб излила Жар сердечный на струнах?.. Чтоб сказали - как умею Это чувствовать в груди, И это чувство... я немею... Ты, слеза, катись - пади! Так - она пускай докажет, Что я сердцем к вам писал, Пусть, друзья, она доскажет То, чего я не сказал. 1805 СОН СКУПОГО Скупец, одиножды на сундуках сидевши И на замки глядевши, Зевал - зевал, Потом и задремал. Заснул - как вдруг ему такой приснился сон, Что будто _нищему копейку подал он_. Со трепетом схватился - Раз пять перекрестился - И твердо поклялся уж никогда не спать, Чтоб снов ему таких ужасных не видать. 1805 К БАТЮШКОВУ ПРИ ПОДАРКЕ ЕМУ БЕЛОЙ КНИГИ На память дружбы мне Любимец Аонид Чернильницу дарит, Прекрасную, но без чернил, _пустую_. О, дар красноречив! Пускай же мой Поэт И от меня бумагу не простую, Британскую, но _чистую_ приймет. Квитаюсь искренно, и н_е_льзя лучше сладить, Друг друга мы дарим как _честные_ друзья: Писав стихи, чернил не должен тратить я, А ты их не писав, не должен время тратить. 1811 ЧТО ЗНАЧИТ ЛЮБИТЬ (Изъяснение для Словаря) По целым дням чего-то все желать, Чего? не понимая, Зарадоваться вдруг и вслед за тем - вздыхать, О чем, не очень зная, Все утро проскучать и вечера хотеть, А вечером об утре сожалеть, Страшить себя, когда надеждой можно льститься, Надеждой льстить себе, как надобно страшиться, Всем жертвовать и трепетать, Не мало ли еще пожертвовано было? Терзаться тем, что прежде веселило, Страдать и обожать страдания свои, Вдруг ненавидеть их, с самим собой сражаться, И вдруг, забыв страдания свои, В мечты блаженства погружаться, То робким иногда, то слишком дерзким быть, То подозрительным, то очень легковерным, Всем верить, и считать на свете все неверным, Чужому все открыть, от дружбы все таить, Соперником считать невинного душою, Короче: ночью сна, а днем не знать покою, Вот смысл, но слабою наброшенный рукою, Глагола страшного _любить_, Вот что испытывал (я знаю над собою), Кто в жизни раз влюбленным был, И вот зачем никто два раза не любил. 1816 ЭПИГРАММА Ты прав, Дурин, лицом я не пригож, Но об уме кто ж судит по лицу? А если так, благодаря отцу, Я на тебя, мой ангел, не похож. 1816 М. Ф. КОКОШКИНОЙ (В альбом) В альбомах и большим и маленьким девицам Обыкновенно льстят, я к лести не привык, Из детства обречен Парнасским я царицам, И сердце - мой язык. Мои для Машеньки желанья И кратки и ясны: Как детские, невинные мечтанья, Как непорочные, младенческие сны, Цвети твоя весна под взором Провиденья, И расцветай твоя прекрасная душа, Как ароматом цвет, невинностью дыша, Родным будь ангел утешенья, Отцу (могу ль тебе я лучшего желать), Отцу напоминай ты мать. 1819 ДЕНЬ МОЕГО РОЖДЕНИЯ Дорогой скучною, погодой все суровой, Тащу я жизнь мою сегодня сорок лет. Что ж нахожу сегодня, в год мой новой? Да больше ничего, как только сорок лет. 1824 А. А. О. (В альбом) И новый год и альбом новый! А что еще милей - владелица его! Какой предмет прелестный для того, Кто, музами любим, с душой, всегда готовой На впечатления прекрасного всего, Их так легко изображает! Кто, записной поэт, гармонией стихов Красавиц нежит слух, и звуком сладких слов Так сердцу сладостно ласкает! Я, отставной поэт, Парнасский инвалид, Служитель истины суровой, Что новое могу вписать в ваш альбом новый? Что вы полны приятностей Харит? - Не новость: зеркало вам то же говорит. Что милы вы, умны? - Но и в чертогах царских, И в теремах боярских, Где вы блистаете умом и красотой, То ж самое жужжит гостей веселый рой. Итак, и в истинах, нисколько вам не льстивых, Я упрежден, все слышали вы их И, может быть, из уст любезников младых, И более меня красноречивых. Остались мне для вас желания одни, Но верьте, искренны и пламенны они: Цветите вы, как роза молодая Под небом голубым безоблачного мая, Неувядаемой и в самых поздных днях Душевной красотой пленяйте взоры света, И хоть забудете вы о моих стихах, Но помните меня, вас часто на руках Носившего поэта. 1827 Дополнение 1 ВОЕННЫЙ ГИМН ГРЕКОВ (Сочинение Риги) Воспряньте, Греции народы! День славы наступил. Докажем мы, что грек свободы И чести не забыл. Расторгнем рабство вековое, Оковы с вый сорвем, Отмстим отечество святое, Покрытое стыдом! К оружию, о греки, к бою! Пойдем, за правых бог! И пусть тиранов кровь - рекою Кипит у наших ног! О тени славные уснувших Героев, мудрецов! О геллины веков минувших, Восстаньте из гробов! При звуке наших труб летите Вождями ваших чад, Вам к славе путь знаком - ведите На семихолмный град! К оружию, о греки, к бою! Пойдем, за правых бог! И пусть тиранов кровь рекою Кипит у наших ног! О Спарта, Спарта, мать героев! Что рабским сном ты спишь? Афин союзница, услышь Клич мстительных их строев! В ряды! и в песнях призовем Героя Леонида, Пред кем могучая Персида Упала в прах челом. К оружию, о греки, к бою! Пойдем, за правых бог! И пусть тиранов кровь рекою Кипит у наших ног! Воспомним, братья, Фермопилы И за свободу бой! С трехстами храбрых - персов силы Один сдержал герой, И в битве, где пример любови К отчизне - вечный дал, Как лев он гордый - в волны крови Им жертв раз дранных пал! К оружию, о греки, к бою! Пойдем, за правых бог! И пусть тиранов кровь рекою Кипит у наших ног! 1821 Дополнение 2 МОЛИТВА ДЕТЕЙ (в день рождения матери, на голос: 'Боже, Царя храни!') Радость детей, любовь, Вас к выраженью - слов Мы не найдем! Мы их движения, В день восхищения, С гласом моления К Богу прольем: Боже, услышь детей! Знаешь, о чем душей Молят они: Всеми почтенную, Нам драгоценную, Мать несравненную, Боже, храни! К БАРОНУ А. А. ДЕЛЬВИГУ При погребении Друг, до свидания! Скоро и я наслажусь моей частью: Жил я, чтобы умереть, скоро умру, чтобы жить! 1831 ПРИМЕЧАНИЯ Основное прижизненное издание сочинений Н. И. Гнедича - 'Стихотворения' (Спб., 1832). Из последующих наиболее важные издания: Сочинения Н. И. Гнедича, т. I-III. Спб., 1884, Гнедич Н. И., Стихотворения. Л., Сов. писатель, 1956 ('Библиотека поэта', большая серия, вступ. ст., подгот. текста и примеч. И. Н. Медведевой). Настоящее издание подготовлено на основе издания 1956 г. Для удобства широкого круга читателей в особые разделы выделены стихотворения, поэмы, отрывки из 'Записной книжки' Гнедича, а также, впервые собранные, стихи русских поэтов, посвященные Гнедичу. Произведения внутри разделов расположены в хронологическом порядке, стихи русских поэтов, посвященные Гнедичу, подобраны по хронологии их написания, что сосредоточивает внимание на этапах творческого и жизненного пути Гнедича. Тексты печатаются по изданию 1956 г., в отдельных случаях - по изданиям 1832, 1884 гг., с приведением в основном к современным нормам орфографии. Стихотворения, посвященные Гнедичу, печатаются по изданиям большой серии 'Библиотеки поэта' - К. Н. Батюшков (1964), К. Ф. Рылеев (1971), А. А. Дельвиг (1959), П. А. Плетнев (1972), А. Ф. Воейков (1971), Е. А. Баратынский (1957), А. С. Пушкин - по изд.: Полн. собр. соч. в десяти т. 4-е изд. Л., Наука, 1977-1979. В примечаниях отчасти использованы разыскания И. Н. Медведевой. СТИХОТВОРЕНИЯ Красоты Оссиана, или Песни в Сельме. Вариация на тему поэмы Оссиана 'Песни в Сельмо'. Оссиан - древний шотландский сказитель (бард), воспевавший подвиги воинов. Его имени приписал английский поэт Макферсоп (1736-1796) свои 'Поэмы Оссиана, сына Фингала', которые создал на основе подлинных древнешотландских сказаний и песен. Гениальная мистификация Макферсона имела успех во всей Егропе, не исключая России, Оссиана приравнивали к Гомеру. В 'Красотах Оссиана' Гнедич задался целью (как и сказано в его примечании) 'все красоты Оссиана слить' воедино, чтобы показать, 'каков Оссиан'. Сельма - дворец Фингала, владетеля страны Морвен, главного героя поэм Оссиана. Далее в тексте Гнедич упоминает множество имей героев и героинь из книги Макферсона. Это стихотворение Гнедича, пожалуй, наиболее интересное и своеобразное произведение оссианической темы в русской поэзии. К Батюшкову при подарке ему белой книги. Аониды (греч. миф.) - другое имя муз, покровительниц поэзии и искусства. М. Ф. Кокошкинюй. (В альбом). Обращено к дочери театрального деятеля и драматурга, переводчика Мольера Ф. Ф. Кокошкина (1773-1838). Парнасские царицы - музы. А. А. О. (В альбом). Посвящено Лине Алексеевне Олениной (1808-1888), дочери Л. Н. Оленина. Дополнения ВОЕННЫЙ ГИМН ГРЕКОВ (Сочинение Риги) Источник: 'Издревле сладостный союз...': Антология поэзии пушкинской поры. Кн. II / Сост., вступ. статья, статьи о поэтах и примеч. Вл. Муравьева. - М.: Сов. Россия, 1984.- 352 с.