Отъ Кіевскаго жителя къ его другу.
(Продолженіе.)
(Оконч. въ слд. книж. )
——
От Киевского жителя к его другу, Каченовский Михаил Трофимович, Год: 1819
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Возвращаюсь къ господамъ Парижскимъ перелагателямъ Предисловія. Посмотримъ дале, что они переводять и что оставляютъ безъ вниманія. ‘Историкъ Россіи могъ бы конечно, сказавъ нсколько словъ о происхожденіи ея главнаго народа, о состав Государства иначе: о томъ какъ составилось Государство представить важныя, достопамятнйшія черты древности въ искусной картин, и начать обстоятельное повствованіе съ Іоаннова времени или съ XV вка…’ Господинъ Фюрси-Лесне съ господиномъ Жюльенемъ не усомнились перевести сіи строки отъ слова до слова, слдующія же слова они пропустили, вроятно не понявши ихъ: ‘когда совершилось одно изъ величайшихъ государственныхъ твореній въ мір.’ Думаю, что они не могли добраться, за что здсь принять должно слово твореніе, за предметъ, или за дйствіе, за Государство, или за государственное дяніе, въ одномъ случа находили они излишнимъ прилагательное государственныхъ, въ другомъ не умли себ объяснить глагола совершилось. Такимъ образомъ ученые Парижане, видя съ одной стороны Скиллу, а съ другой Харибду, ршились объхать сіе опасное для нихъ мсто. За то Петербургскіе переводчики, имя всю возможность пользоваться наставденіями самаго Автора, летятъ на всхъ парусахъ при столь попутномъ для себя втр, и мы получаемъ отъ нихъ слдующее объясненіе: ‘Epoque ou le monde venait d’tre tmoin d’une des plus grandes creations politiques.’ Слдственно рчь идетъ о присоединеніи многихъ Княжествъ къ Московскому, и о томъ что составилось обширное Государство, которое въ послдовавшія времена содлалось однимъ изъ величайшихъ въ мір. Я продолжаю поврять господъ Парижскихъ перелагателей. ‘Онъ {Т. е. Историкъ.} написалъ бы легко 200 или 300’ (сверные и южные г-да Французы, разсудивъ, что переводятъ не ариметическую задачу и не денежной счетъ, написали складомъ, а не цыфрами, да будетъ ихъ воля!), краснорчивыхъ, приятныхъ страницъ, вмсто многихъ книгъ трудныхъ для Автора, утомительныхъ для читателя. Но сіи обозрнія, сіи картины не замняютъ лтописей, и кто читалъ единственно Робертсоново введеніе въ Исторію Карла V, тотъ еще неиметъ основательнаго, истиннаго понятія о Европ, среднихъ временъ. Мало, что умный человкъ’ (на свер ето значитъ: un homme de gnie, на юг: un crivain philosophe) ‘окинувъ глазами памятники вковъ, скажетъ намъ свои примчанія: мы должны сами видть дйствія и дйствующихъ, тогда знаемъ Исторію. Хвастливость Авторскаго Краенорчія’ (ета фраза показалась трудноватою, въ Петербург ее объяснили таковымъ образомъ: la vanit d’un auteur, son gout pour l’loquence, а вотъ какъ въ Париж: L’amour propre d’un crivain qui, ne voudrait que faire triller son eloquence. Нашъ языкъ способенъ къ выразительной краткости, которой: милая неправильность иногда въ глаза бросается), и нга Читателей осудятъ ли на вчное, забвеніе дла и судьбу нашихъ предковъ? ‘Они страдали, и своими бдствіями изготовили наше величіе: а мы не захотимъ и слушать о томъ, ни знать, кого они любили, кого обвиняли въ своихъ несчастіяхъ.’ За симъ господа Парижане вмсто нсколькихъ строкъ подлинника снова представляютъ читателямъ своимъ одн безгласныя точки. Но и здсь, равно какъ прежде, не совсмъ они виноваты. Какой законъ обязываетъ ихъ дйствовать вопреки своимъ собственнымъ выгодамъ? Вотъ что слдуетъ въ Предисловіи: ‘Иноземцы могутъ пропустить скучное для нихъ въ нашей древней Исторіи, но добрые Россіяне необязаны ли имть боле терпнія, слдуя правилу государственной нравственности, которая ставитъ уваженіе къ предкамъ въ достоинство гражданину образованному?’ Г-да Фюрси-Лесне и Жюльень, которые переводятъ для иноземцовъ, имющихъ право нечитать скучнаго, были бы слишкомъ просты, когда бы заблаговременно открыли читателямъ своимъ, что въ книг ихъ будетъ и нчто скучное. Такая оплошность непростительна въ политик торговли книжной. По чему же Петербургскіе, спросишь ты, неубоялись подобнаго нареканія? — Другъ мой! Петербургскимъ невозможно увернуться, они работаютъ передъ глазами самаго Автора, притомъ же они переводятъ не столько для иноземцовъ, сколько для насъ, добрыхъ Россіянъ, а между нами ты знаешь, есть не мало еще и такихъ, которымъ необходимо нужно прочитать Русскую нашу исторію на чужомъ Французскомъ язык, чтобы получить о ней надлежащее, или по крайней мр сколько нибудь достаточное свдніе. Я даже такого мннія, что отъ насъ, добрыхъ Россіянъ, не только не надлежитъ скрывать будущей встрчи со скукою или досадою, но что весьма было бы полезно объявить намъ напередъ и какимъ именно количествомъ терпнія запастись должно, и въ какихъ мстахъ должно прибгать къ благодтельной его помощи. Разв не предъувдомляютъ мореплавателей о мляхъ и подводныхъ камняхъ? Разв не говорятъ путешественникамъ, въ какихъ именно мстахъ потребна бодрость, дабы превозмочь опасности, если уже не можно предотвратить ихъ. Такъ, другъ мой! мы не иноземцы, неимемъ драгоцннаго права перекинуть нсколько листовъ, пропустить скучное, чтожъ остается длать? Терпть, читать все, изъ уваженія къ памяти предковъ нашихъ. Но ето одни только предположенія. Въ Исторіи Государства Россійскаго читатель не найдетъ ничего скучнаго, ибо въ Предисловіи сказано весьма справедливо: ‘нтъ предмета столь бднаго, чтобы Искусство уже не могло ознаменовать себя пріятнымъ для ума образомъ.’
До сихъ поръ я говорилъ боле о томъ, что пропускаюятъ Парижскіе переводчики, теперь строгая необходимость заставляетъ меня нсколько распространиться о томъ, что почли они неизлишнимъ оставить въ Предисловіи. Весьма желательно знать, по какому праву историкъ Россіи, объявившій на примръ, что пишетъ полную исторію Государства, могъ бы одну половину ея предложить сокращенно, а другую пространне, въ обстоятельномъ повствованіи? Такая исторій неимла бы надлежащей соразмрности въ частяхъ, слдственно пугала бы своимъ безобразіемъ, и едвали есть примръ такой исторій. Драгоцнное, мастерское, образцовое Робертсоново Введеніе не есть Исторія Карла V: въ немъ великій умъ приготовляетъ своихъ читателей къ будущему повствованію, и тмъ освобождаемъ себя отъ неприятной, затруднительной надобности останавливать ходъ происшествій, часто уклоняться отъ своей матеріи, для неумстныхъ изъясненій, закрывать картины свои, которыми плнялъ воображеніе читателя, и говорить разуму его о своихъ примчаніяхъ. Будущій біографъ Петра Великаго можетъ взять себ образцемъ Робертсона и въ искусномъ Введеніи представить достопамяшнйшія черты древностей Государства Россійскаго, чтобы напередъ многое объяснить своимъ читателямъ, чтобы посл неостанавливаться тамъ, гд быстрота повствованія увлекаетъ внимательность, и гд должно представлять настоящее, а непрошедшее, и для полной исторіи Государства такія введенія весьма полезны, но Введеніе, опять скажу, — не исторія, которой вс части должны быть соразмрны, не сжаты одн, не растянуты другія, должны составлять изящное цлое. Оставимъ шутки и будемъ говорить дло. Что можетъ быть скучнымъ для просвщеннаго читателя въ такой исторіи, которая написана по существующимъ образцамъ древнихъ вковъ и новйшихъ, и по извлеченнымъ изъ нихъ правиламъ? Исторія государства есть обширная картина, или лучше сказать коллекцію картинъ одного рода: ежели фигуры изображены врно и съ надлежаще выразительностію, ежели вс он принадлежатъ къ главному дйствію, ежели нтъ лишнихъ предметовъ, ежели группы, разставленныя съ наблюденіемъ перспективы, не заслоняютъ одн другихъ и не ослабляютъ значительности въ главныхъ лицахъ, то что можетъ казаться тутъ скучнымъ? Пропускай не принадлежащее къ длу, изображай одно существенно нужное, расположи матерію, какъ предписываютъ знаменитые наставники изъ древнихъ Лукіанъ, изъ новыхъ Батте, Блеръ, тогда исторія не можетъ быть незанимательною, или скучною. Исторія не лтописъ и не поденная записка, куда вносится всякая всячина, чтобы ни запамятовать о томъ что сдлано, что случилось, или что замчено. Тамъ нтъ ни единства, ни плана, въ исторіи непремнно должно находиться то и другое. Какимъ же образомъ предположимъ, что въ ней можетъ быть скучное, когда не будешь ничего излишняго, и какой историкъ пропуститъ нужное, для того чтобы не наскучить своимъ читателямъ? Но, скажутъ намъ, мы обязаны имть терпніе и тогда, когда найдемъ въ Исторіи случаи маловажные, не принадлежащіе къ систем повствуемыхъ значительныхъ происшествій, случаи, которые не связаны съ ними ни причинами своими, бы слдствіями, осудимъ ли на вчное забвеніе дла т судьбу нашихъ предковъ? Другъ мой! дла важныя предковъ нашихъ являются въ исторіи, а маловажныя, дла такія, которыхъ при всей доброй вол нашей не можемъ начертать на размренныхъ ея скрыжаляхъ, пускай остаются въ лтописяхъ, мы не будемъ лниться читать сіи древніе памятники, лишь бы только они были издаваемы въ свтъ съ надлежащею врностію. Не уже ли жъ намъ теперь бросить въ огонь, или предать мышамъ на снденіе старинныя лтописи, по той причин единственно, что описываемыя въ нихъ происшествія были уже нсколько разъ повторены сочинителями Исторіи? Нтъ, мы охотно и впредь станемъ читать лтописи, и дла предковъ нашихъ не предадутся забвенію.
Слдующее мсто пропущено Парижанами: ‘Но исторія, говорятъ, наполнена ложью:, скажемъ лучше, что въ ней, какъ въ дл человческомъ, бываетъ примсь лжи, однакожъ характеръ истины всегда боле или мене сохраняется, и сего довольно для насъ, чтобы составишь себ общее понятіе о людяхъ и дяніяхъ. Тмъ взыскательне и строже Критика, тмъ непозволительне историку, для выгодъ его дарованія, обманывать добросовстныхъ читателей, мыслить и говорить за героевъ, которыя уже давно безмолвствуютъ въ могилахъ. Чтожъ остается ему, прикованному, такъ сказать, къ сухимъ хартіямъ древности. Порядокъ, ясность, сила, живопись.’ и дале нсколько строчекъ. Къ послднимъ словамъ я прибавилъ бы еще: единство, полнота, систематическое расположеніе частей. Про себя замть, что словцо его съ намреніемъ написалъ я косыми буквами, ибо надобно было сказать: непозволительне историку для выгодъ своего дарованія. Такъ лучше! Впрочемъ, истинно я не понимаю, почему г-да Фюрси и Жюльень полнились перевести нсколько строкъ весьма пріятныхъ. Замть, любезный другъ, что Исторіографъ на трехъ или боле мстахъ Предисловія весьма равнодушно упоминаетъ о Критик, даже говоритъ, что справедливая Критика можетъ заградить писателю (у Петерб. fermerait la bouche, у Париж. viendrait briser la plume) — доказательство его расположенія къ ученой Критик. Слдственно ваши журналисты худо поступаютъ, если не разсматриваютъ исторіи Государства Россійскаго, думая, что могутъ сдлать симъ неприятность почтенному ея Автору.
[Каченовский М.Т.] От Киевскаго жителя к его другу: (Продолжение) // Вестн. Европы. — 1819. — Ч.103, N 4. — С.289-298.